Семья страусов

Сначала разочарую тех, кто подумает, что речь пойдет о больших яйцах! А потом тех, кто предположит, что я описался (ударение в этом слове внимательный читатель поставит сам!) и хотел написать «Семья Штраусов», чтобы рассказать о вальсах, польках, маршах… Да, в этом повествовании будут отголоски марша, марша похоронного, но очень тихо, фоново. Это будет музыка, под которую умирают надежды. И любовь. Обычная, без шекспировских страстей, замешанная на глупости и несовершенстве этого мира, который мы оскорбляем своим неумением любить, добавляя в хаос бытия мелочность страстишек.
Я все думаю – вот не влюбился бы Александр Сергеевич в Машеньку Раевскую, был бы образ Татьяны Лариной таким проникновенным? Вот если бы он мял запачканными чернилами пальцами ее грудь, и она ходила бы в какой-нибудь Псковской деревушке каждый год брюхатая, были бы эти строки так невинно-эротичны?!
…И слышу гневный ваш укор.
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать - и разумом всечасно
Смирять волнение в крови;
Желать обнять у вас колени…
Может и мои любови всего лишь хворост в костер неких литературных экзерсисов, которые для остроты восприятия нуждаются в подпитке реальными эмоциями, больше придуманными, как и мои герои? Это же нормально, когда подлинные черты растворяются в потоке фантазии, поскольку единственный путь гармонизации действительности – вымысел.. Тратишь кучу энергии на доказательство простого тезиса: «Жизнь-говно!», и с надеждой всматриваешься в неизвестность – где же тот, кто опровергнет.
Что мы знаем о страусах? Глупые, некрасивые, нелетающие птицы с зеленого континента. У них нет даже примитивной сумки для птенцов, что вызывает постоянные насмешки кенгуру! Зачем же мы копируем их поведение? Зачем в минуту опасности прячем голову в песок и выставляем куцую задницу на всеобщее обозрение? Страусов в нашем зоопарке будет два – старший и младший. Старший, как вы догадались, я. А младший… О нем стоит рассказать, особенно, в назидание тем птенцам, кто из яйца уже вылупился, но еще не залупился (простите за игру слов! Грешен! Иногда, ради красного словца жертвую важными голубыми мыслями. Вот только что опять это сделал!).
Мясо младшего страуса уже испорчено столицей – не первой свежести, но и не протухшее. Он хочет быть богатым и счастливым, но беден и несчастен в своем желании брать, не отдавая. Он питается одиночеством взрослых мужчин как шакал падалью. У него нет прошлого, нет настоящего, нет будущего. Его голова глубоко в песке. Среди самых крупных песчинок – компьютерные игры, голливудский мейн-стрим и социальные сети. Он не понимает, что происходит, иногда вертит головой, погружая ее все глубже и глубже. Его никто никогда не любил, а то, что он считает любовью – не более, чем уязвленное самолюбие и попытка доказать, что он не страус. А павлин. Простая мысль, что между небегающей птицей и непоющей практически нет разницы, не доходит до его сознания – весь опыт, почерпнутый из варева Калифорнийских холмов, говорит об обратном.
Мне не везет с птицами. Я люблю Чаек! Я нахожу их очень быстро, особенно птенцов, и помогаю им разобраться с полетом. Проблема в том, что птенцы в основном согревают мою душу, а грешное тело требует своего. Вот я и ищу своего! Шишек набил! Недавно пытался из колибри сделать Чайку! Я не знаю, потерян ли я для орнитологии, но кто-то же должен ставить и неудачные эксперименты. Результат моих исследований мира колибри укладывается в несколько строк. Колибри бывают трезвые и пьяные. Пьяные колибри сопливы, жалуются на размеры клетки, фантазируют о том, как бы ее покинуть. Трезвые колибри рассудительны, думают о ремонте клетки и о вариантах покидать ее втихаря и на время. Пьяные колибри знают все о жизни трезвых, и она им не нравится. Трезвые колибри стесняются пьяных, и пытаются оправдаться – не я это, яйца во всем виноваты, не так высиживали. Вывод- первый - из колибри нельзя сделать Чайку! Вывод второй – колибри нельзя калибровать (или колибривать) – слишком мелко. Вот такая наука, которая, увы, наукой для меня не стала.
Итак, вернемся к страусиным страустям! Старший страус достал голову из песка (из бетона?!) и увидел черное солнце, черную траву, и так хочется добавить – Черное море. Но, увы, море было Средиземным. На берегу этого моря стоял младший страус, изображая из себя павлина. О социальные сети! О проклятие нашего времени! О ненавистные фотки! Павлин-предатель улыбался в объектив неизвестного фотографа. Он был прекрасен в этот момент. Потому что его глаза лучились любовью. В них была страсть проведенной вместе ночи, надежда на еще 1001 ночь, и такое бесфотошопное счастье, которое не снилось разработчикам компьютерных программ!
Когда мы научимся, занимаясь виртуальным сексом, получать полную гамму ощущений: возбуждающую настойчивость прикосновений, мускусный аромат самца, молочный привкус тинейджера, тогда и настанет тот самый Армагеддон – последняя битва оффлайна и онлайна. И поверженный оффлайн падет, поскольку у «быть» нет никаких шансов выжить под натиском «казаться».
По законам жанра осталось завершить эти обрывочные заметки мудрой мыслью и фотографией на память. По выжженной земле бродят стада одиноких страусов, колибри, пингвинов. Чайки встречаются редко, в основном, на экранах айфонов и андроидов. Иногда стада приходят на окраину пустыни Негеф, где якобы все начиналось. Бессмысленно в Стене плача искать Всевышнего, если его нет в сердце. Хотя вроде бы и место подходящее. Бессмысленно искать любовь вне себя, если ее нет в сердце. Сердце – самое подходящее место для любви и для Всевышнего. Всевышний и любовь – сообщающиеся сосуды. Это Истина. А вот что из только что сказанного мудрая мысль, а что фотография на память – решать вам.