Под чужим солнцем

В доме прохладно, там камень, а он никогда не нагревается. На кухне спокойно можно оставлять молоко прямо на столе хоть на целый день. А если все же оно испортится, то его можно красивым жестом выплеснуть в окно, и оно веером накроет кусты с твоими красными цветами.
И вечно голубое небо. Я ненавижу солнечную погоду, правда. Мне бы в Норвегию или, что предпочтительнее, в Эдинбург, где ветер постоянно лупит в лицо. А от солнечного изобилия у меня нервы, у меня, простите, сердце не в курсе, что все это всего лишь погодные условия.
Вот в кафе, где нас знают в лицо лучше, чем местных алкашей, всегда тень. Просто в углу, образованном стенами двух домов, стоят пьяные стулья и три столика. И там что пить, что жить - все едино, потому что не жарко.
Ты смотришь мимо меня, подперев подбородок ладонью. Перед нами на столике по стакану с минеральной водой, тебе с газом, мне, как водится, без. Две тарелки с греческим салатом с радостным нетерпением застыли на месте.
С греческим.
Это в Италии-то.
- Хочу домой, - заявляешь ты, засмотревшись в одну точку и вслепую вытаскивая из пачки сигарету.
- А что там делать?
- Хочу.
И понимай, как знаешь. Проходящий мимо столика официант вопросительно улыбается.
- No, - выдаешь ты с чарующей улыбкой. Мужчина кивает и скрывается у тебя за спиной.
- Ты так здорово говоришь по-итальянски, - не выдерживаю я. - Научишь?
- Это долгий процесс.
Ты откидываешься на спинку стула и закуриваешь. В стеклах твоих очков отражается какой-то мужик в белой футболке и солнцезащитных «RayBan». Он сидит напротив тебя, и вы даже, кажется, знакомы. Убил бы на месте, честное слово, даже имени не спросив.
- А ты долго учил?
- Не очень, просто я талантлив, а ты нет, - признаешься ты. - Смотри, какая собака.
Я не очень люблю греческий салат. Мне хочется вылить в тарелку майонез, и вот тогда я смогу его съесть, не вдумываясь в смысл своих действий. Но у тебя другая жизненная позиция: все должно быть натуральным и по рецепту. К тому же при твоей болезни тебе показана строгая диета. Тебе даже греческий салат нельзя, но если у человека, кроме охренительного секса со мной, музыки и дурацких красных цветов около дома ничего не останется, это будет уже не жизнь.

Солнце опускается куда-то за желтое поле. Жара спадает, становится просто тепло. Вот это мое любимое время суток, а тебе все равно, который час. Тебе все тут нравится.
- Красное или белое?
Речь идет не о вине. Ты выбираешь ткань для обивки очередного разрушенного временем и чьими-то задницами дивана. На экране ноута постоянно открыты какие-то вкладки с непонятным содержанием.
- Черное, - отвечаю я. - Можно темно-серый цвет.
- Ты инфантильное нечто.
- Ох, мне показалось, или я вижу перед собой сиюминутное настоящее?
- Я гений.
- Это не так.
- Я просто устал.
- Это идеологически не верно. И потом, все так говорят.
- Я гений, бл*ть… зря ты в это не веришь.
Ты медленно выползаешь из-за стола. Я откладываю в сторону свой нетбук. Жаль, если пострадает. Битва-то будет нешуточной.
Мы оба потерпели поражение. Два раза с небольшим интервалом. Теперь перемирие, но уже под вино.
- С нас можно писать картину, - заявляешь ты, приподнимаясь на локте. – Мы ничтожества, не прижившиеся на Олимпе, поэтому мы здесь.
- Ха! Боги, знаешь, тоже не все великие. Возьми, к примеру…
- А давай, - соглашаешься ты, перебираясь на меня. – Давай ты будешь мне рассказывать о том, как все неважно на земле, а я тебе буду доказывать обратное.
- Попробую.
Ты всегда умел убеждать собеседника в своей правоте. Усталая тетка на таможенном контроле в аэропорту смотрела на тебя с жалостью, когда ты показал ей свой паспорт. На фото ты выглядишь по-другому, нежели сейчас. От тебя остались одни джинсы, глаза и очки, эти самые глаза прикрывающие.
- Называй поименно, - требуешь ты, прижимая мое колено к полу. – Не торопись, но и не тяни особенно, времени-то нет.
- Тогда отложим, - решаю я. Мне гораздо важнее смотреть в твои глаза и молчать. Взгляд поражает своей наполненностью. Мое тело отзывается на хоть и вежливое, но вторжение.
- Впусти меня, - улыбаешься ты, - я ж просто так не уйду.
- Я стараюсь.
- Я вижу…
Поцелуи с приторным вкусом сухого ветра – хорошая альтернатива паре стаканов вязкого вермута. Никогда бы не сказал, что смогу вылечить себя тобой. Хотя бы частично, но это получилось. А вот сколько продлится эффект, не знает никто. И уж тем более боги, которые, раскрыв рты, щелкают затворами своих небесных фотоаппаратов, снимая очередную фотосессию с нашим участием.
Я подхватываю края простыни, почти сползшей с дивана на пол, и натягиваю ее на тебя. Нечего тут снимать пятую точку моего любимого человека, когда он упорно пытается заниматься со мной самым потрясающим делом на земле. Извращенцы несчастные.
- Все в порядке? – тихо спрашиваешь ты.
- Все просто отлично.
Треск сухих веток за окном. Вечерний ветер перебирает засохшие струны на каком-то кустике, высаженном предыдущими хозяевами слева от окна. Здесь угол двора, но ветер добирается и сюда.
В твоих глазах тоска, заставляющая плакать мир, который когда-то круто ошибся, найдя в пыльных комнатах своего бункера сначала меня, а потом тебя. Чем не пара, подумали боги, со смехом складывая наши жизни в одну коробку. Сложим это сюда, накроем крышкой и поставим в темное прохладное место. А через пару веков посмотрим, что там произошло.
Наверняка так и было. Теплый прием, однако.
И, в принципе, мы должны быть благодарны.
Застывшее небо в оранжевом вечере, далекий крик где-то за стенами. Слов не разобрать, итальянский язык груб и нежен одновременно, он рассыпается крупными шариками по мостовым, наполняя собой окружающее нас время. Под твоими опущенными ресницами. В духоте канонов и наплевательском отношении к жизни. В твоем почти что детском «Не хочу!» и моем растерянном молчании. Во вкусе кофе с молоком, остывшем на чьем-то подоконнике в чужом сером городе.
Засыпая, я не забуду накрыть тебя одеялом. Ты всегда мерзнешь, а ночью тут все-таки прохладно. На «состаренной» тобой табуретке, которую ты пристроил около кровати вместо тумбочки, всегда будет наготове бутылка минеральной воды, желтый винтажный будильник и шприц, наполненный двумя кубиками шанса на то, что ты проживешь еще какое-то время. В этом чужом родном месте и рядом со мной.
- Да хоть зеленый, - говорю я. – Но это будет уже не диван, а п...ц какой-то.
Ты молча улыбаешься.
Я такой, да. А ты не знал?
Завтра будет все по-другому. А потом наступит лето. Жаркое, сухое и до невозможности долгожданное. И мы нырнем туда с головой, не думая о том, что наши дни уже сосчитаны и обведены кем-то из небесных секретарей нежно-сиреневым.
Оплачено.