Искупление грехов

А я тот огонь,
Что опалит твои
Шелковистые крылья.
Светлый друг мой,
Ты темного сердца не тронь,
Чтоб не стали кошмары
Действительной былью.
Если все же захочешь
Мне двери открыть,
Я войду, только знай,
Что не будет возврата.
Ты познаешь мой ад,
И поселишься в нем.
Такова за невинные
Грезы расплата.


Завожу машину. Наконец закончил с делами, сейчас бы пообедать, но нужно еще за Алешкой заехать. У меня есть друг, я знаю его уже двадцать лет. Познакомились мы в школе милиции, куда оба поступили в один и тот же год. Друга зовут Павел, Алешка его сын. Павел вырос в детском доме, он был тогда нелюдимым, агрессивным и хмурым, но мне почему-то понравился. Мы сдружились, как-то сразу нашли общий язык. И хотя кроме дружбы нас ничего не связывало, отношения эти длятся до сих пор. У нас была одна общая черта – мы оба не интересовались женщинами. По разным причинам. Я не интересовался ими априори, хотя сомневаюсь, что Павел это вполне осознавал. Он же их просто ненавидел, презирал и не считал за людей. Все, что он знал о своем происхождении – это то, что в младенчестве его бросила мать. Об отце вообще никаких сведений не было. Я не знаю точно, как ему жилось в детском доме – он никогда об этом не говорил. Но, видимо, не сладко. Ненависть к матери спроецировалась на всех существ женского рода, потому интереса к ним Павел не питал.
После школы милиции он поступил работать старшим надзирателем в женскую колонию. Стоит ли говорить, что он там отрывался на полную. Выплеснул все, что накопилось в нем за детские годы, на тамошних зечек. Я же продолжил образование, впоследствии став адвокатом.
Как-то пришлось мне вытащить Павла из истории, он перегнул немного палку. В его ведении находилась одна заключенная, несчастная по сути особь. Ее посадили за случайное убийство, которое почему-то расценили как преднамеренное. Муж избивал ее, и она, защищаясь, бросила в его сторону тяжелый предмет, который попал прямо в голову. Несмотря на жизненные тяготы, эта женщина была очень красива. Даже отсутствие косметики, должного ухода и тюремная роба не портили ее. И кличку ей дали Ленка Прекрасная. Но правду говорят, не родись красивой. Павел пристрастился избивать и насиловать ее, переняв эстафету мужа, придирался на ровном месте. В итоге она угодила в реанимацию, еле выжила, да еще и оказалась беременна от Павла. Я выступил его адвокатом, и мне пришлось доказывать, будто она сама на него вешалась и чуть ли не по доброй воле билась о стенку головой, а он ее и пальцем не трогал. Абсурд, но система правосудия у нас несовершенна. Помню ее глаза – огромные, распахнутые так широко, полные отчаяния и слез. В них отразилась тогда вся несправедливость жизни. Никогда не забуду. После выигранного дела я сказал Павлу, что на этом все, дружба наша кончилась. И чтобы он на меня больше не рассчитывал. Я тогда уехал и даже сам не знаю, зачем женился. У меня за четыре года до того по залету родилась дочь (не помню, сколько я тогда выпил), и я сделал предложение ее матери, но брак вскоре распался. Причина слишком понятна, чтобы ее называть.
А Ленка прекрасная родила в тюрьме и умерла во время родов. Ее последними словами были: «Господи, прошу тебя, только не девочка!» Она, уже теряя сознание, умоляла сказать, кого же родила. Один из санитаров бросил ей через плечо: «Да мужик у тебя». Зечка с облегчением затихла, и через минуту ее не стало. Павел долго метался в сомнениях, а потом все же решился забрать ребенка, узнав, что у него родился сын.
Я оставил адвокатскую практику и после развода вернулся на прежнее место жительства. С Павлом мы помирились, и сейчас я иногда помогаю ему присмотреть за сыном. У него нет возможности забирать после уроков, а школа находится далеко. Вот я и помогаю, чем могу. Иногда подвожу его домой, иногда на работу к отцу. Хотя место это для подростка весьма неподходящее. Алешка весь в мать. Такой же кроткий, тихий, словно испуганный. С теми же огромными глазами. И чертовски красивый, любая девка позавидует. Последнее обстоятельство все больше стало меня напрягать. Конечно, я понимаю, что это сын друга. И еще ребенок, в сути. Но он так смотрит на меня! Я появился в их семье шесть лет назад, и Алешка сразу запал на меня. Сделал из меня своего кумира. Я кажусь ему сильным и справедливым, таким уверенным, правильным. Конечно, ему не хватает общения. Кроме отца у мальчика никого нет – ни матери, ни тети, ни дяди, ни брата и сестры. Я высокий, статный, темноволосый. И вижу, что Алеше нравится моя внешность. Отец уделяет ему мало внимания, потому мальчик быстро ко мне привязался. Я стараюсь соблюдать дистанцию, так как мне отнюдь не безразличны подобные ангелочки. Пока он был мальцом, было проще. Но сейчас это уже юноша, хоть и малолетка. И красота матери передалась ему в квадрате. Недаром она переживала, чтоб девочкой не оказался. Опасалась повторения собственной судьбы.
Алешка ничего не знает об этом. Лишь то, что мама умерла. И лучше ему никогда этой правды не узнавать. Даже не представляю, что бы тогда было. Мне его жаль, и я на него злюсь. Жаль, потому что мальчонка не видел настоящей нормальной семьи, вырос с диким зверем, который лишь дома играл роль человека. И хотя отец никогда не обижал его, но и не давал ни ласки, ни столь необходимого детям тепла. По сути, мальчик вырос почти что сам по себе. Он прилежно учился, не совершал глупостей, был опрятным и ухоженным. При этом стал вполне самостоятельным и рано научился заботиться о себе. И еще он был тихим, но вполне сознательным, почти что взрослым. Это ощущалось и во взгляде, и в немногочисленных фразах, которые он произносил. А злился я потому, что он ко мне тянулся. И я не мог понять – это детская тяга к тому, кто может о нем позаботиться, или еще и что-то другое. Последнее было бы совсем неуместно.
Ситуация прояснилась неожиданно. Алешка споткнулся, перецепившись через ботинок отца, выставленный посреди коридора, и налетел прямо на меня. Я машинально поймал его, не давая упасть. И задержался. От него хлынула такая обжигающая волна, столько флюидов стеснения, желания, радости от того, что я его обнял. Мне стало горько. Знал бы ты, что я из себя представляю. Не понимаешь, во что лезешь. Опомнись, пока не поздно, я ведь не железный!
Останавливаюсь возле школы и приоткрываю дверь. Алешка уже спешит, он мне рад. Отворачиваюсь. Хоть бери и уезжай!
- Как уроки?
- Нормально. За себя и за одноклассника контрольную сделал по математике.
- Молодец. Куда тебя подвезти, к отцу?
- Нет, лучше домой.
Везу его молча. Он немного расстроен моей необщительностью. Первый нарушает молчание.
- Сергей, ты сердишься на меня?
- С чего ты взял?
- Я вижу. Что я сделал не так?
Алешка называет меня по имени и обращается на «ты». Так повелось еще когда ему было восемь.
- Все так, Алеша. Не придумывай, - мягко говорю ему я. Мне совсем не хочется его обидеть.
Кажется, с губ его вот-вот готов сорваться какой-то вопрос или просьба.
- Сергей, я люблю тебя, - неожиданно выпалил мальчик.
Меня словно прикладом оглушили. Невольно торможу, затем выравниваю руль, беру себя в руки. Не верю услышанному – что он имел в виду?
- Я тоже люблю тебя, ты мне как сын. Или, по крайней мере, племянник.
- Я люблю тебя, Сергей! – говорит он с отчаянием, словно втолковывая мне, что речь идет не о сыновней любви.
Останавливаю машину у обочины, смотрю на него. Испуганный, но решительный. И очень боится моего приговора. Для него это вопрос жизни и смерти.
- Алеша, ну что ты выдумываешь, - говорю ему ласково и притягиваю к себе.
Он прижимается так, словно хочет остаться в моих объятиях навеки. Одни боги знают, чего мне стоит гладить его волосы, успокаивать и сдерживать себя при этом.
- Ты не понимаешь, что ты говоришь.
- Понимаю!
Он вводит меня в ступор.
- Ты мне очень нужен и я больше всего на свете хочу быть нужным тебе. Если бы я был девочкой, ты бы женился на мне?
Боже, какой наивный вопрос! Какой же он ребенок! Будь уверен, я бы с большим удовольствием женился на тебе, даже несмотря на то, что ты не девочка. Поверь, так как есть гораздо лучше! Вслух же я говорю:
- Заявления в ЗАГС принимают только от совершеннолетних, - пытаюсь перевести как-то на шутку, но получается плохо.
Он все еще обнимает меня, и я мягко его отстраняю.
- Алеша, я гей. И то, что ты не девочка, не проблема. Проблема в том, что ты ребенок и сын моего друга.
Зачем я это сказал? Сам не знаю. Идиот!
В его глазах загорелось столько радости, надежды, почти что счастья.
- Сережа, я уже взрослый! Я не могу без тебя! Я буду делать все, как ты скажешь. Ты не пожалеешь!
Ну за что мне это? И как теперь я должен поступить? Как прикажете выпутываться из этой ситуации? А, что ни говори, приятно. Он так любит меня, и я ведь давно его хочу. Но это невозможно.
- Алеша, я никуда от тебя не денусь. И я никого не люблю так, как люблю тебя. Именно потому я желаю тебе добра. Ты просто обделен вниманием, потому так ко мне привязался, это нормально. Но не принимай эту привязанность за любовь. Считай меня своим дядей и другом.
- Нет, я хочу другого! И я ничего не путаю, я тебя люблю, - Алеша опускает голову, словно сказав все, что мог. Он непреклонен. Откуда в нем столько смелости сегодня?
- Хорошо, - позволяю себе коснуться его слегка не по отцовски.
- Если ты так уверен, ты должен понимать, что я не могу. Ты несовершеннолетний. И я не знаю, что сделает с тобой твой отец, меня-то он точно убьет даже просто за этот разговор.
- Он не узнает, - просто отвечает мальчик.
- Хорош же я буду, приходить в его дом и называться его другом. И так поступать с его сыном.
- Я не могу без тебя.
Ничего не скажешь, очень убедительный аргумент.
- Мы можем проводить время вместе, общаться больше, если хочешь. Но я не сделаю ничего такого, чего не имею права. По крайней мере, пока ты не повзрослеешь. Потом, если пожелаешь, мы вернемся к этому разговору.
- Зачем терять годы жизни? – звучит из уст ребенка смешно, но он говорит до комичного серьезно.
- Тебе всего четырнадцать, о какой потере лет ты говоришь?
- Мне сложно без тебя даже один день.
- Да ты знаешь вообще, какой я? Что я люблю? Ты знаешь, что тысячу раз пожалеешь, если свяжешься со мной! Думаешь, я ласковый и добрый!? Мне стоит больших трудов оставаться таким с тобой! Потому что ты мне дорог, и я не хочу тебя ранить! Ты теленок, а я настоящий волк! Хочешь, чтобы я тебя порвал! Ступай домой, учи уроки!
Я распсиховался и в гневе вытолкнул мальчишку из машины, так и не довезя домой. Ударил по газу так, что на асфальте остались черные полоски. Не знаю, что он там чувствовал в этот момент. Но надеюсь, что хорошенько испугался.
О боги, как тяжело! Дома мрачно курю одну за другой сигарету, пью кофе и листаю уголовный кодекс. Хотя прекрасно знаю, что там написано. Возраст согласия меня не спасет, ему еще нет шестнадцати. Мы не в Испании, там почему-то можно. Куда он лезет, сколько я смогу сдерживать себя? Не знаю. Уехать, что ли. Думаю так и понимаю, что все равно не уеду. Здесь дом, работа. И он. Хотя бы видеть… А там, время покажет. Но с его напористостью, какое там время? Вспоминается его мать. Видел то всего лишь несколько раз, и то давно. А взгляд ее стоит перед глазами. И, странное чувство, будто в ответе за него вместо нее. Не имею права бросить. А любить? Любить я его имею право? Кто ответит? Никто.
На следующий день снова подъезжаю к школе. Куда деваться. Чем объяснить Павлу, что не приеду? Алеша неуверенно идет к машине. Он видимо сомневался, появлюсь ли я. Распахиваю дверь:
- Заходи.
Садится.
- Я боялся, что ты не приедешь.
- Кто же тебя отвезет?
- Ты только потому приехал, что обещал моему отцу?
Смотрю на него с досадой.
- Я тебя вчера напугал и не довез. Извини. Как ты добрался?
- Пешком.
- Это ведь далеко.
- Мне все равно было.
Вздыхаю, ложу руку ему на плечо. И одергиваю в следующий миг, спохватившись.
- Не все так просто объяснить, не обижайся. Думаешь, мне легко?
- Я думаю, что ты меня тоже хочешь.
Беру его за ногу выше колена и крепко сжимаю пальцы железной хваткой. Знаю, что останутся синяки.
- Приятно? Я тебе говорил, кажется, что не ласковый?
Он молча отвернулся к окну, обиделся, кажется. О чем с ним говорить?
Завожу мотор и двигаю с места. Машинально доезжаю до тюрьмы, хочется сдать его отцу. Алеша хватает меня за руку, он молчал всю дорогу.
- Хорошо.
- Что хорошо?
- Я согласен терпеть от тебя все, что ты захочешь. Все, что тебе нравится.
Охренеть! Это уже выше моих сил!
Смотрю на него в упор:
- Уверен?
- Да, уверен.
Резко разворачиваю руль и увожу его прочь от тюрьмы. Везу к себе домой. В голове все перемешалось, на что он меня толкает? Возникает желание проучить его, сделать так, чтоб мозги на место стали. Чтобы впредь десять раз подумал, чего хотеть. Я устрою ему «романтическую» встречу! После сбежит дальше, чем видно. И без оглядки.
Со злостью торможу у своего дома, почти что ненавижу его. Потому не предлагаю больше передумать.
Вталкиваю Алешку внутрь помещения и чувствую, что дыхание мое никак не желает успокоиться. Мы в комнате, у дивана. О, нет! Это не будет так прозаично.
- Я хочу тебя рассмотреть.
Тон мой приказной, из него пропали нотки мягкости и доброты. Почти что холодный и мрачный.
- Разденься! Что, не понимаешь!?
Алешка начинает неумело раздеваться, он испуган моим поведением, но уже поздно. Ящик Пандоры открыт. Моему взгляду предстает хрупкое мальчишеское тело. Он стройный и гибкий, кожа светлая, нежная. Красив!
- Подойди сюда, я тебя свяжу.
Алешка смотрит непонимающе, испугано.
- Зачем? Я ведь сам пришел.
- Ты сказал, что сделаешь все, что я захочу. Так вот, я хочу тебя связать. Мне это нравится. И не задавай лишних вопросов!
Он опускает глаза, дрожащие ресницы смотрят вниз. Медленно послушно плетется к адскому устройству, на которое я ему указал. Не мог отказать себе в удовольствии приобрести подобный предмет интерьера! Глаз радует, и вот, на практике иногда можно применить. Фиксирую его руки и ноги. Он стоит, растянувшись, запястья закреплены вверху, ноги слегка раздвинуты, сомкнуть он их не может. Его тело бьет крупная дрожь, но он молчит. Глубоко ушел в себя, на лице отразился страх и готовность к неизбежному. Он мне нравится, такой покорный. Не просится, не плачет, подчиняется.
- Мне нравится шлепать по попке. Сейчас я тебя накажу, будет больно. Это тебе за твое несносное поведение в последние дни. Придется потерпеть.
К его лицу приливает краска. Пускай, так он еще привлекательней! Ни слова возражений, вообще ничего. От страха он, что ли, дар речи потерял?
Беру кляп и подхожу к нему.
- Возьми это в зубы.
- Зачем?
- Не хочу, чтобы созвал своими криками всех соседей, - усмехаюсь.
- Сережа, пожалуйста, не надо! Я буду молчать, - умоляюще произносит он.
В глазах вспыхивает настоящий страх. Сколько наслаждения приносит мне взгляд в его глаза!
- Делай, что говорю! Ты должен доверять мне.
Мой тон не терпит возражений, и он послушно открывает рот и берет в зубы кляп. Я застегиваю ремешки на затылке.
- Я уже говорил, что придется потерпеть?
Беру плеть и подхожу сзади. Рассматриваю его попку, она круглая, упругая. Словно два красивых яблока – загляденье. Размахиваюсь и наношу удар. Он мычит приглушенно. «Как же, молчал бы ты без этой штуки», - думаю я. А так придется вести себя тихо.
Ударяю вновь, сильно, не жалея. Вмиг появляются красные вспухшие полоски. Я любуюсь ими. Еще удар, и еще. Я бью его без остановки и наслаждаюсь мычанием – единственной реакцией, доступной ему сейчас. Интересно, о чем Алешка думает в этот момент. У него уже прошла любовь ко мне? Для верности нужно добавить. Уже нет живого места, на покрасневшей коже выступают синеватые следы. Достаточно, пожалуй, для первого раза. А будет ли второй – смеюсь про себя. И уверен, что не будет. А жаль!
Бросаю плеть на пол, подхожу к нему со спины и обвиваю обнаженное тело руками.
- Ты хорошо мне подчинился. Пожалуй, хватит на сегодня. Сейчас я тебя отпущу.
Расстегиваю ремешки, вынимаю кляп. Его лицо мокрое от слез. Освобождаю руки, затем ноги. Он стоит, покачиваясь, уронив голову на грудь. Беру его указательным пальцем за подбородок, поднимаю лицо и смотрю в глаза.
- Больно?
- Да.
- Я предупреждал, что ласки у меня ты не найдешь.
Алешка опускает глаза, всхлипывает и коротко тихо вздыхает. Вижу, что хочет расплакаться, но сдерживается изо всех сил. Хорошее поведение, прямо на пять с плюсом.
- Подними плеть!
Он вздрагивает от моего приказания, подходит, наклоняется и поднимает с полу брошенную мною плеть. Затем приближается, и, не глядя в глаза, протягивает ее мне.
- Повесь на крючок. Вон там, на стене. Сегодня она уже не пригодится.
Алешка выполняет, возвращается, и задает робкий вопрос:
- Можно, я оденусь?
Я пониманию, что он терзается опасением продолжения. Нет, эту границу я переступать не собираюсь. В сути, я ничего ему не сделал. Просто на правах старшего отшлепал за плохое поведение, только и всего.
Все же не отказываю себе в удовольствии поцеловать его в губы. И лишь потом разрешаю:
- Одевайся!
Пока он одевается, иду на кухню и готовлю какао. Он ведь кофе еще не пьет. Приношу с печеньем и даю со словами:
- Подкрепись!
Есть он совсем не хочет, но ест. Слушаться меня уже входит к нему в привычку. Это приятно ласкает мое самолюбие. Постепенно, зверь во мне, удовлетворившись, утихает.
- Пора ехать, - говорю я ему обычным тоном.
- Скоро твой отец вернется и тебя хватится.
Алешка тише воды выходит за порог, садится в машину, и я вижу, как он морщится, стиснув зубы. Ничего, будет ему наука. Уже вечер. Отвожу его домой, высаживаю. Говорю:
- Хороших тебе снов.
И уезжаю. Уезжаю переваривать все случившееся и думать, как теперь жить дальше.
Каждая деталь сегодняшнего дня всплывает в моей памяти. Я вновь переживаю наслаждение от беспомощного вида этого чудного тела, от страха в глазах. От слов, которые пробуждают во мне вулкан эмоций: «Хорошо. Я согласен терпеть от тебя все, что ты захочешь. Все, что тебе нравится». А согласен ли ты теперь? Вздыхаю, принимаю снотворное и пытаюсь заснуть. Едва удается.
На следующий день подъезжаю школе и думаю, выйдет ли он. Не удивлюсь, если не появится. Воспользуется черным ходом и доберется как-то сам. Алешка появляется не сразу. И волнение мое утихает, я так хотел, чтобы он вышел.
Мальчик садится в машину, не поднимая глаз.
- Живой?
- Да, живой.
- Как тебе вчерашний день?
Алешка неуверенно поднимает глаза и робко задает вопрос:
- Ты всегда такой?
- Да, я ведь тебя предупреждал. А что, не понравилось?
Я понимаю, что вопрос издевательский.
- Просто…
- Что?
- Просто, ты бы не мог обнимать меня, хотя бы иногда? – решается он наконец озвучить свой вопрос.
Я в шоке. Он говорит о будущем так, словно собирается это повторить. Невозможно! Я привлекаю его к себе и обнимаю крепко, и уже сам не хочу разнимать рук. Просто никогда бы не отпустил. Откуда только он свалился? Тут же вспоминаю историю его появления на свет. Ощущаю вину перед ним.
- Хочешь, поедем куда-нибудь развлечемся? Может, на качели какие хочешь, или в кино?
- Я не ребенок, мне не нужны качели. Спасибо.
- А мне нужны.
Мы летели вместе с американской горки, и я думал, как там ему сейчас сидится. Вот ведь не предусмотрительный, на скамейке так и подбрасывает! Время аттракциона, наконец, истекло, и по лицу его я понял, что удовольствия Алешка совсем не получил.
- Извини, я не подумал.
- Ничего, было весело.
- Зачем ты врешь? Я ведь вижу, что тебе было больно.
- Ты ведь хотел, чтобы мы прокатились на этой горке.
- Да. Просто я эгоист. Не подумал, почему ты не хочешь.
- Я хочу быть вместе с тобой. Все равно где, хоть и на горке.
- Ты боишься мне возражать.
- Я не стану возражать тебе.
- Почему же?
- Я хочу, чтобы ты был доволен. Я боюсь тебя потерять.
- Ты меня уже не потеряешь.
Вывожу его из парка – глупая затея. Хочу чем-то порадовать, и не знаю, чем. В кино уже не предлагаю, там сеанс долгий, снова сидеть придется.
- Чего ты хочешь?
- Расскажи мне про маму, если можно. Ты ведь знаешь больше, чем говоришь. Вы с отцом никогда об этом не говорите.
- Она была хорошим человеком. Очень красивой, и очень любила тебя.
- Кем она была?
- Она была твоей мамой.
- Ты ее знал?
- Совсем немного.
Алешка задумчиво прижался к моей груди, и я снова обнял его. Больше не стану его мучить, буду просто любить – подумалось мне. И тут же возникло сомнение в собственных словах, вспомнилась соблазнительная картина зафиксированного мальчишки с кляпом во рту.
- Я больше тебя не обижу, - говорю ему, убеждая при этом больше самого себя.
Он смотрит на меня доверчиво, просто и открыто.
- Но тебе ведь нравится быть таким.
- Да, но я не хочу больше причинять тебе боль.
- Не нужно ничего менять. Будь таким, каким ты хочешь. Я очень хочу, чтобы ты был доволен мной. Тогда и я буду счастлив.
Почему-то в глазах моих рождаются слезы. Уже не помню, сколько лет их не было. Они скрываются тут же, но чувство, что Алешка мне бесконечно дорог, пронзает меня насквозь. Мы садимся в машину, и я отвожу его домой, уже начиная ожидать завтрашнего дня.
Ночь проходит в беспокойном ожидании. Меня терзают желания, подогретые словами Алеши. Я еле дожидаюсь положенного времени и его прихода. Вот и он. Прижимаю его к себе, хочется поцеловать, но слишком много глаз.
- Не возражаешь, если поедем ко мне?
Он вздрагивает едва заметно и кивает, смотрит на меня огромными ангельскими глазами. Вспоминается Ленка Прекрасная, но ее образ я гоню прочь. Завожу машину.
- Если ты против, можем не ехать.
- Я не против.
Привожу его к себе и с нетерпением завожу в комнату.
- Ты голодный?
- Нет. В школе нас кормят обедом.
- Разденься, - мягко говорю я.
Алешка раздевается. Чувствую, как в моих штанах напрягается плоть. Беру его за запястье и веду к тому же устройству. Он испуган, но владеет собой, поддается мне кротко, нежно. Уже одно его поведение возносит меня на седьмые небеса.
- Не бойся, сегодня я тебя не буду пороть.
Слышу вздох облегчения. Но следом он напрягается, видимо, размышляя, что же последует вместо порки.
Обхожу вокруг его тела, поглаживаю его, любуюсь. Осторожно погружаю палец между двух полушарий, покрытых с прошлой встречи синеватыми полосками. Приближаю губы к его уху и говорю тихо:
- Не бойся, я только посмотрю.
Мальчик напрягается, но ведет себя тихо. Он всегда послушен, что бы я ни делал. Мои пальцы скользят и нащупывают тугую маленькую дырочку. Я массирую ее нежно, затем сильнее. Погружаю один палец неглубоко. Алешка ойкает. Я говорю:
- Потерпи.
Он умолкает и терпит. Я погружаю палец глубже, он снова вскрикивает слега. Затем ойкает при каждом движении. Я обхожу вокруг него, приближаюсь к его лицу.
- Веди себя тихо.
- Можно мне надеть тот кляп?
Любуюсь выражением его лица, смущенным, перепуганным, замученным и все так же преданным мне.
- Не стоит, обойдемся без него.
Захожу сзади и закрываю ему рот ладонью, другая рука вновь скользит к ягодицам. Погружаю палец резче и сильнее, он входит довольно глубоко. Алешка стонет и извивается, я его не отпускаю. Собственно, далеко он не уйдет – привязан. Моя ладонь по прежнему сжимает ему рот, я уже довольно активно двигаю пальцем внутри него. Стенки ануса плотно сжимают мои фаланги. Я представляю, как шикарно там внутри, и сглатываю слюну. Конечно, я этого делать не стану. Его нужно сначала подготовить. Алешке мучительны мои проникновения, я же наслаждаюсь каждым движением, каждым вздрагиванием связанного тела. Отпускаю его, наконец, прихватываю губами мочку уха и шепчу:
- Ты мой хороший.
Отпускаю ладонь, и Алешка не может отдышаться. То ли вздохи, то ли жалобные стоны. Но они негромкие. Похоже, что он плачет, однако слез на щеках не видно. Лишь притаились где-то в уголках глаз.
- Ты молодец! – говорю я и развязываю его.
- На сегодня все, - в моем голосе звучит огорчение.
А плоть уже разрывает мне штаны. Он замечает это и говорит неуверенно:
- Ты ведь не кончил. Можно, я тебе помогу?
Смотрю на него внимательно, и под моим пристальным взглядом он опускается на диван, дрожащими от волнения руками расстегивает молнию на моих брюках. Огромный член вываливается наружу, Алешка неумело берет его в рот. Естественно, он еле помещается у него. Это во рту то! А если сзади! По ходу движения его становятся более ловкими, он обхватывает головку губами, заглатывает ее, мне безумно приятно. Волна спермы брызгает в горло мальчику, и я отстраняюсь, чтобы он не захлебнулся.
Алешка закашливается, я даю ему полотенце и веду в ванную. А после долго целую в губы. Как не хочется его отпускать, но пора. Мы и так сегодня задержались.