Спички

Глава 1.
Я сел в машину на переднее сиденье, опершись локтём на окно. Отец сел рядом за руль, хлопнув дверцей. Машина тронулась…я порылся в бардачке, добыл спички, вынув одну из коробка, на котором было написано слово «Балабановские», бросил спичку в рот, прикусив зубами… Дурацкая привычка, спасающая от безделья… Я снова посмотрел на спичечный коробок, повертев его и так, и сяк. Снова прочёл слово «Балабановские» и стал мысленно составлять из этого длинного слова маленькие…набралось прилично, начиная с таких банальных, как «лоб», «бал» и «сок», и заканчивая длинными, как «собака» и «колбаса». Я хмыкнул себе под нос, криво улыбнувшись и перебросив спичку к краю губы…
- Интересно, - вслух произнёс я, - составлял слова…и когда составил слово «собака», тут же мысленно родилось «колбаса»…это совпадение или это ассоциативное мышление? – и я посмотрел на отца, продолжая мусолить спичку во рту.
Его взгляд был устремлён на дорогу, лицо немного строгое, но спокойное.
- Думаю… - задумался он, - ассоциативное мышление.
- Я рассказывал тебе историю, когда я гулял по центру и увидел палатку с надписью «Стар догз»? Знаешь, что тогда породило моё ассоциативное мышление?
- Ну? – буркнул отец…
- Старые собачки, - ответил я, улыбаясь, - я не мог спокойно смотреть на людей, которые подходили и заказывали себе этих «старых собачек»…
- Какую-то неаппетитную тему завёл… - буркнул отец.
- Могу ехать молча, не вопрос, - ответил я и отвернулся к окну.
Я смотрел в окно на пролетающий на скорости пейзаж, который медленно начинал сменяться…городские постройки плавно превращались в маленькие косые деревянные домишки. Я люблю смотреть на старые дачные домики, они вселяют в меня какое-то странное ощущение, смешанное чувство греющей тоски о чём-то давно прошедшем и уютном.
- Ты опять жрёшь спички? – вдруг раздражённо спросил отец.
- Да…какие-то проблемы? – сдвинув брови, недовольно произнёс я.
- Это у тебя будут проблемы! – громко гаркнул он.
- Бать! Опять начинаешь гнать! – крикнул я, выбросив спичку в окно.
- Ты знаешь из чего делают спички? Это не спички, а сплошная таблица Менделеева! – и он стукнул по рулю.
- ****ь, тебе-то что? Ты знаешь, из чего колбаса сделана, которую ты жрёшь по утрам и вечерам? – надавливал я с агрессией в голосе.
- Я сказал – хватит жрать спички! Мне надоело это твоё дебильное занятие!
- Останови, я выйду… - нахмурился я.
- Сидеть! – гаркнул он, - я сказал. Привезу тебя…мать ждёт нас всех…ты опять хочешь испортить ей настроение?
- А разве бывает такое, что я его не порчу? – спросил я, выдавив на лице ехидную ухмылку.
Отец промолчал.
- На сколько дней эта мука? – спросил я, снова беря в руки спичечный коробок.
- Не знаю…около недели…мы пригласили Еву с Катей…
Отец недоговорил, потому что я резко перебил его:
- Оу… - завыл я, картинно запрокидывая голову, - опять Катя…точнее не опять, а снова… Она будет ходить за мной по всему дому…и мне ни скрыться, ни спрятаться, ни деться…
Отец вдруг улыбнулся… Я заметил, что он всегда улыбался, вернее, его веселило, когда меня что-то конкретно доставало…это, своего рода, здоровый садизм с его стороны.
- Я понимаю, Ева – ваша давняя подруга, но Катя…неужели Ева везде таскает её за собой…хоть бы раз оставила дочуру дома…
- Я пригласил Славу с сыном, - добавил он, - надеюсь, ты постараешься быть гостеприимным, развлечешь молодёжь, чтобы они не тушевались.
- О да! – съязвил я, вновь бросив спичку в рот, - Сайонара, мои чудные выходные на даче! - я хохотнул себе под нос, - Может, мне поиграть с ними в шахматы, шашки… в домино?
- Если тебе будет угодно…
- Я понял… - кивнул я и замолчал, уставившись вперёд на дорогу.
Я вспомнил дядю Славу, это давний отцов приятель с работы. Они вечно ездили на рыбалку…ещё у него сын, Женька…надо же, я даже помню, как его зовут. Мы с ним дружили в детстве, он немного старше меня, вечно нас возили везде за собой наши папани. И летом они приезжали к нам на дачу погостить…не видел Женьку лет 5. Или 7? Неизвестно, что это за тип сейчас. Тогда мы с ним отлично ладили, сейчас …это может быть «кот в мешке».
Я вздохнул, решив, что постараюсь выдержать и не сбежать с дачи из-за всех этих людей. Это же стабильное мероприятие, которое устраивают мои предки, и я стоически выдерживаю это всякий раз. Я должен, чтобы мать не закатывала истерики, не заводила отца, а он не заводился и не срывался на мне.

Наш старенький, поцарапанный белый Nissan остановился возле забора. Я распахнул дверцу, сильно хлопнув ею, в душе желая, чтобы Nissan развалился.
- Не понимаю, почему ты его не продашь или не отдашь кому-нибудь сильно нуждающемуся? Я никогда не понимал двух вещей в тебе, - процедил я, - любовь к этой тупой белой тачке и к моей матери.
Отец посмотрел на меня сквозным взглядом, словно мимо и проговорил, будто успокаивая самого себя:
- Она красивая женщина…
Я покачал головой. Ничего не ответил ему…Что я мог ответить? Любовь зла?
Я сунул руки в карманы протёртых, свободно болтающихся на мне джинс, ссутулился и поковылял к калитке, глядя под ноги и оставив отца наедине с его «второй любовью».
Я нагнулся и заглянул в отверстие в калитке, пытаясь понять, есть ли кто живой в саду…показалось, что никого. Тогда я одной рукой распахнул её, войдя в сад…
Дом…мой чудный старый дом из тёмного дерева, почерневшего от дождей, утопал в саду, яблони склонились вокруг него, кривляя стволами, как восточные танцовщицы. Вдоль сплошного деревянного забора росли густые кусты ежевики. Пионы, которые сажала мать, сейчас пышно цвели, бардовые лепестки сыпались на дорожки, на которые то и дело со стуком падало очередное жёлто-зелёное яблоко.
Я недоверчиво посмотрел вверх, на деревья. Почесал затылок, думая, как бы тут не стать в одночасье Ньютоном, и прошёл вперёд по дорожке. Проходя мимо окна, которое вело на кухню, я остановился, увидел там силуэт матери и постучал по стеклу. Раздался её довольный голос. Я пошёл дальше, завернул за дом. На широченном крыльце, состоящим всего из двух ступенек, появилась дыра. Видимо, кто-то уже провалился в неё. «Старые доски не выдержали дядю Славу!», - подумал я и ухмыльнулся. Я всегда ухмыляюсь и смеюсь над людьми. Считаю, что это самое интересное и единственное, что с ними можно проделывать.
Навес над крыльцом был весь обвит диким виноградом…Я остановился, повернувшись к дому спиной, глубоко вдохнул августовскую прохладу, дав ей наполнить мои лёгкие. Я так люблю это место….я обожаю этот дом…он напоминает мне фильмы Тарковского. Такой же мелодичный, неспешный и остро красивый в своей старости и отчуждённости.
Тут из дома ко мне вылетел наш пёс Ллойд, чёрный доберман, такой поджарый, крепкий, как отлитой из металла. Многие боятся доберманов, но этот спокойный малый, он повилял своим обрубком хвоста, ткнув острой мордой мне в ногу. Я похлопал его по загривку, и он тот час убежал назад в дом.
- Ну, что ты стоишь там? – послышался недовольный голос матери, - где папа?
- Машиной любуется, - вновь съязвил я.
Она огрела меня, словно в шутку, полотенцем, я прошмыгнул внутрь, она же вышла в сад. Видимо, пошла за отцом. Да…по ходу ненависть к нашей машине – это единственное, что объединяет меня и её.
Я вошёл на веранду.
Едва дядя Слава завидел меня, тут же начал свою «обычную песню»:
- Марик! Какой ты тощий! Тебя мамка не кормит?
- Не кормит, дядя Слав. Все продукты уходят в папу. Я спичками питаюсь, - я осклабился, махнув головой, сбрасывая упавшие на глаза волосы.
- То-то по тебе видно…и на что только девки зарятся? – хохотнул он.
- Ни на что… - бойко ответил я. – Зарится не на что.
- Ну ладно…ладно… - сменил он свой тон, подумав, что обидел, подошёл ко мне, потрепав по растрёпанным волосам, и удалился вслед за матерью в сад.
Я осмотрелся. В проёме коридора стояла Ева, как всегда крашенная в яркий рыжий цвет. Её вьющиеся волосы были огненными, лицо выдавало возраст, морщинки в уголках глаз, но смешные веснушки, как у мелкой девчонки. Всегда на высоких каблуках, плечи завёрнуты в шаль. Из-за её спины выглядывала Катька. Она помахала мне рукой, улыбаясь во весь рот. Честно сказать, она, в общем-то, неплохая…и улыбка ей идёт. Она похожа чем-то на мать, разве что не такая рыжая, а каштановая, такая же бойкая и активная…хохотушка. Она всегда смеётся рядом со мной. Может, просто потому что это я - унылый клоун, или потому что она сама по себе такая?
Затем из коридора на свет вышел высокий парень, выше меня, с копной вьющихся тёмных волос до мочек ушей. Он остановился рядом с Евой и Катькой, сложив руки на груди. Строгий взгляд его устремился оценивающе на меня.
Я немного замялся, поняв, что это Женька, но уже не тот, которого я когда-то знал, с которым мы носились по саду, бросаясь упавшими яблоками, и лазали по деревьям. Это был совсем другой человек и мне не нравилось, что он смотрит на меня с высока… « с высока…, - повторило моё сознание, навязчиво продолжая фразу из детской книжки, - с высока… как важный граф, на меня смотрел жираф…».
Голова породила этот детский стишок, и я вдруг, сам того не осознавая, неудержимо рассмеялся, схватившись за лоб…На веранде стояла гробовая тишина, и лишь мой бурный неудержимый смех сотрясал полки, деревянный пол, заострённые уши лежащего неподалёку Ллойда и пауков в паутине по углам. Все смотрели на меня, как на ненормального…Женька оценивал меня, молча. Отсмеявшись, я хлюпнул носом, сдвинул на один бок растрепавшуюся чёлку, кхекнул, и уставился на Еву. Ну, просто потому, что мне надо было куда-то посмотреть.
- Марик, вот ты дурак или как? – хохотнула она.
- Ева! Вот за что тебя люблю я! Рыжая, ты всё называешь своими именами! – я почесал пузо, оголив худой живот и прорекламировав обществу полосатые трусы.
Я сделал это намеренно. Я люблю иногда просто так пошокировать малёк публику, хотя бы таким невинным образом. Пусть сейчас Катя зайдётся в душе безмолвным экстатическим воплем. Я зло улыбнулся.
- Ты так и будешь тут стоять и эпатировать публику? – надменно спросил Женя.
- А вы так и будете смотреть? – и я посмотрел ему в глаза.
Он не нашёлся, что ответить, и я продолжил:
- Публика алчет хлеба и зрелищ! – и я театрально поклонился.
- Хлеб бы не помешал, - бросила Ева и ушла на кухню.
Катька тут же подбежала ко мне, как всегда улыбаясь и демонстрируя свои зубки.
- Знаешь, - начала она тараторить и тут же подхватила меня под руку, ведя куда-то прочь мимо Женьки, который продолжал сверлить меня взглядом. Взгляд этот мне не нравился. Я предпочёл пойти с ней, как послушная овца, нежели стоять напротив этого «великого ценителя».
Она показывала мне книжки, которые прочла и привезла для меня, чтобы я просвещался. Это её традиция – каждый раз привозить мне книги. Я честно их читаю, те, которые мне не нравятся, я не дочитываю до конца, и говорю ей об этом. Она обычно смешно хмурит брови и говорит что-то типа: «Странно, странно, а, может, ты упустил что-то?». Она смешная, в такие моменты напоминает мне какую-то учительницу младших классов, которую саму ещё надо долго учить.
Родители мои, по-видимому, решили, что успешно женят меня на Катерине. Мне смешно, потому что это будет очередное их расстройство по моему поводу. Я вновь не оправдаю их надежд, не оценю их доверие ко мне и т.п. Я слышал эту «песню» много раз, послушаю и ещё.
Вскоре я нашёл повод смыться в сад, но Катька не давала мне покоя и там…Она, как щенок, заглядывала мне в глаза, внимательно выслушивала весь мой сарказм в её сторону, делала вид, что ей не обидно, она постоянно улыбалась и смеялась. Казалось, что у неё просто истерика только от одного моего вида. Я начинал доходить до состояния крайней недружелюбности. Так всегда было. Чем больше она за мной ходила хвостом, тем больше я бесился, тем больше изо рта моего лилось омерзительных слов. Сначала какие-то шутки, потом злые шутки, потом напрямую оскорбления. Но, казалось, чем больше я говорю гадости, тем больше она привязывается ко мне. Это какой-то парадокс, абсурд, но я вольготно чувствую себя рядом с ней, потому что могу позволить себе любую колкость или откровенное хамство.
В какой-то момент я начал переступать грань. Она начала говорить со мной, как моя мама, объясняя, что да как, рисуя мой психологический портрет. Я взвился от ярости и наорал на неё, сказав: «Пошла вон!». Она посмотрела на меня так…как смотрит змея перед броском. Потом, резко развернувшись, гордо ушла по дорожке в сторону дома. В этот момент я заметил, что Женька направляется к «домику на огороде» и внимательно, с грозным видом, наблюдает за этой сценой.
- Чего рожа недовольная? – спросил я, нахмурившись, - Вали в сортир! – и указал, как товарищ Ленин, направление.
Женька промолчал, кажется, покачал головой, что-то сказал себе под нос и скрылся за кустами крыжовника.
Ллойд подбежал ко мне, сопровождая по саду. Он был, по крайней мере, нем, ничего не говорил. Меня это вполне устраивало, потому что все остальные так и норовили сказать что-то. Я не знаю почему, но порой человеческая речь выводит меня из себя. Нетерпимость к людям? Может, и это имеет место быть…
Вечером за ужином я сидел понурый. Все собрались по обычаю за большим круглым столом на веранде. Ллойд лежал на полу, положив морду на лапы, поглядывая на происходящее из-под коричневых собачьих бровей. Я ковырял вилкой недоеденный салат, исподлобья поглядывая на беседующих людей. Ева смеялась, слушая рассказы дяди Славы, Женька тоже улыбался, периодически дополняя рассказы отца. Моя мать, довольна потягивала чай, Катерина, не обращая на меня никакого внимания, слушала разговоры с улыбкой на лице. Я посмотрел на Женьку и подумал… наверное, Катерина теперь переключится на него. Он такой весь из себя серьёзный и галантный молодой человек, уж он-то не будет хамить. Плюс к тому внешность у него более взрослая и респектабельная…Нормальное телосложение, он не такой костлявый, как я, высокий, вполне атлетический, глаза у него зелёные, волосы тёмные. Он гармонично смотрится. И одет со вкусом. Плохими манерами он не блистал, кои я демонстрировал в избытке. Да, определённо. Катька западёт на него…вот и гора с плеч. Будут ходить вдвоём, гулять в обнимку, а потом поженятся. Я улыбнулся своей тарелке. Какое-то внутренне облегчение охватило меня, даже настроение повысилось. Я покачнулся на стуле, поставив одну ногу на сиденье стула, полез рукой в карман джинс, изъял оттуда спичечный коробок, быстрым движением добыл спичку и сунул в рот, криво улыбаясь столовым приборам. Как вдруг до моего слуха донёсся голос моей матери.
- …Ну с Мариком у нас просто беда, он чем взрослее, тем дурнее. Паш, ты помнишь, какой он был чудесный мальчик? – спросила она, обращаясь к отцу.
Отец закивал. А потом заговорил:
- Он не может нормально учится в университете… за эти полтора года он сменил несколько ВУЗов.
- Мозги плохо варят? – спросил Женька, надменно глядя на меня, хотя вопрос этот был направлен моему отцу.
- Не знаю, что там у него вообще в голове, но вот ему везде не нравится, все у него глупые, все недостойные, везде неинтересно, он у нас в поиске. Решил быть вечным студентом, сидящим на папиной шее. Сначала он поступил на факультет изобразительного искусства. Потом перевёлся в другой ВУЗ на дизайн, потом сказал, что дизайн – это псевдо наука, ушёл, пошёл в другой художественный ВУЗ.
- Ну, он у вас такой творческий… - заулыбалась Ева, подмигнув мне, пытаясь смягчить накалившуюся ситуацию.
- По мне лучше бы он пошёл учиться на экономиста. Уже бы деньги зарабатывал. Это не профессия, что он может? Как он будет деньги зарабатывать? – взволнованно начал отец.
- Уже был бы банковским служащим, - встряла мать.
Излюбленная тема моего отца…сейчас начнётся… - подумал я.
- Выглядит, как обалдуй, посмотри на него, вот вам пример раздолбайства!
Отца понесло, его всегда несёт с этой темы, мать вторила ему эхом. Я качался на стуле, чувствуя, что моё эго закипает, что ещё слово и я выйду из себя… Тут до моего слуха донеслось словосочетание, повергшее меня в ступор…
- Повтори-ка? - сожмурившись, проговорил я.
Все застыли с взволнованными лицами…зависла неприятная тишина… Я подскочил с места, громко выругавшись:
- Педерасты вы все!
Пнул ногой стул, который с грохотом повалился на дощатый пол, и направился к распахнутой двери, когда услышал голос Женьки:
- Педераст тут только один, это ты! – гулко отозвалось это слово в помещении, прокатилось по стенам, отразилось от глиняных горшков на полке, ударило меня в голову. Я на миг остановился, но тут же стремительно вышел вон, едва не провалившись в дырку на крыльце.
Я направился к задней калитке, мечтая быстрее покинуть это место «надругательства» над моей персоной. Я шёл мимо густых зарослей ежевики, она буйно росла вдоль забора, на ветках висели тяжёлые и крупные ягоды чёрного цвета, я невольно остановил на них свой взгляд, проходя мимо. Всё внутри меня сжалось и одновременно вскипало. Как же они все меня ненавидят и презирают! Да пошли бы они все! - голова моя взрывалась от ненависти к ним. Я был страшно зол, и кулаки мои чесались навалять кому-нибудь. Я ударил кулаком в забор, он сотрясся. Но выдержал. Рука сильно заныла, содралась кожа на костяшках, выступила кровь, а мне хотелось ударить ещё и ещё. Я сдержал свой гнев, отпёр калитку на задний двор и вышел. Меня обдал прохладный ветер, встрепав мои чёрные волосы, я невольно зажмурился, прошёл по высокой желтеющей и колышущейся на ветру траве. Сел на землю, где трава была притоптана, а напротив меня лежали старые доски на выброс, пиленные сухие ветки и стопка выцветших жёлтых газет. Я полез в карман за спичками…и не долго думая, развёл костёр, с яростью подкидывая в огонь жёлтые истлевшие листы. Я смотрел на языки пламени и думал о том, зачем люди встречаются. Зачем они заводят семьи, заводят детей, которых ненавидят, которых не хотят даже попытаться понять. Живут и ненавидят друг друга или лишь делают вид, что ненавидят, чтобы было интересней жить. Почему не дадут жить другим так, как хочется, почему пытаются приравнять всех под одну гребёнку, веря, что у всех одинаковые ценности, одинаковые принципы, одна мораль…
Я думал. А мне под ноги летели искры, обгоревшие угольки догорали у меня под ногами, как маленькие куски метеорита, я ковырял длинной палкой в костре, и жар его обдавал мои ноги, поднимался к лицу, к моему вечно суровому лицу, которое если и улыбалось, то хитро и недружелюбно, выражая своё превосходство. Я сел на корточки…сзади послышались шаги…кто-то сел рядом со мной…краем глаза я увидел, что это Катька. Я не повернул головы, ничего не сказал…да и должен ли я был что-то говорить, когда это она пришла к моему костру.
- Чего всё время бесишься? – спросила она.
Я опустил голову, ничего не ответил…смотрел под ноги, вороша угли палкой…зависла тишина, был слышен лишь треск углей и шум ветра, играющего листвой, да отдалённое воронье карканье.
- Почему ты такой злюка? – спросила Катерина, игнорируя моё упрямое молчание…
Я на секунду повернул к ней голову, проронив:
- Но ты же всё равно любишь меня и таким…
Она вдруг громко рассмеялась и обняла меня за плечи.
- Какой ты дурак! – проговорила она, - Ты такой мелкий, ты, как злой ребёнок…детей нельзя ругать! Их надо любить…
-Хм, - хмыкнул я, - ты сама поняла, что сказала?
- Я-то да…а вот ты часто не понимаешь, что говоришь, ты даже не задумываешься…
Она увидела у меня разодранные костяшки на правой руке, взяла мою руку в свою и начала гладить между пальцами…
Я тихо сидел, понуро смотря в огонь, ощущая её лёгкие прикосновения, наблюдая, как огонь облизывал сухие ветки. В моей голове крутились мысли, но злости я не чувствовал. Она отступила, отдав место пустоте…пустоте внутри…
Катерина ушла через какое-то время, оставив меня одного. Я же просидел до поздней ночи, наблюдая затухание огня, наблюдая его медленную смерть. Домой я вернулся, когда все спали. Я плюхнулся прямо в одежде на диван на веранде, завернулся в плед… и очень скоро уснул…

Утром яркий свет разбудил меня, я повернулся на бок, пытаясь найти часы…По ходу, было раннее утро, потому что все спали, я не слышал ничьих шагов, ничьих разговоров…в доме царила тишина и лишь ветки царапали крышу, и слышны были удары о землю падающих яблок. Я нехотя поднялся, сходил умыться, вернулся на веранду, оглядывая тёмные стены по углам, полки, на которых стояли древние предметы. Потом мой взгляд остановился на подставленной лестнице к чердачной двери. Я полез вверх, поднапрягся, чтобы отворить эту дверцу, влез наверх, сел на пол, свесив ноги вниз, огляделся… кругом была пыль, и всё стояло на своих местах, как много лет назад, когда я был совсем мелким и легко мог спать на старом сундуке. Он тоже был здесь… Стоял у стены и смотрел на меня расписными узорами, только изрядно посеревшими и выцветшими с того времени. Я поднялся во весь рост, отряхнул колени от пыли, прошёл на середину чердака, наблюдая, как выглядят сейчас вещи, которые я, казалось, не видел целую вечность…прямо по центру стоял древний граммофон, рядом валялись колотые и целые пластинки, я взял одну, протерев рукой, пытаясь прочесть надпись. Будто попал в чёрно-белое немое кино… Я подошёл к маленькому окошку в крыше, присел на корточки, сдул паутину с рамы. Сквозь мутное стекло виднелись кроны яблонь и деревья с соседнего участка, крыши близлежащих домов и огромное высохшее дерево с растопыренными, словно корявые руки, ветвями. Внутри оконной рамы лежала целая коллекция сухих мух, их тельца с миниатюрными скрюченными ножками валялись в беспорядке. Я присел на корточки, глядя через окно в августовское небо. Неожиданно раздался скрип лестницы, и над полом возникла голова. Я хмуро повернулся, увидев, к моему глубочайшему удивлению, Женьку. Он влез, тоже, как и я, сразу отряхнул колени и огляделся по сторонам.
- Тебя сюда никто не звал! – грубо процедил я, с вызовом смотря прямо на него.
Женька промолчал. Он сделал вид, что не слышит меня.
- Что ты здесь забыл? – прорычал я. – это моя территория!
Женька усмехнулся и, даже не глядя на меня, произнёс:
- Ты так говоришь. Будто ты малолетний ребёнок! Это моя горка! – спародировал он противным голосом, - …. или какой-то ненормальный половозрелый самец, который всегда метит территорию.
- Ща в морду получишь за самца половозрелого, урод! Понял?
- Понял? - зло улыбнулся он, - отчего козёл хвост поднял.
Я вскипел, мне ужасно хотелось ударить его самодовольную физиономию, отражающую лишь уверенность в своей правоте.
- Ты нарываешься? – я сощурил глаза и подошёл к нему на расстояние вытянутой руки.
- Нарываешься здесь только ты! Тебя родители не научили себя вести. Кто-то должен это сделать.
Я сжал зубы со скрипом и влепил ему рукой где-то в районе уха. Он пошатнулся, схватил меня за плечи и толкнул один раз, я отлетел, он тут же возник напротив меня и снова толкнул меня, я полетел, споткнувшись обо что-то, на пол. Он поднял меня за свитер, как шкодливого кота, и снова толкнул. Я отлетел и ударился спиной о стену. Он снова возник напротив меня. Я наотмашь ударил его куда-то в районе груди, он на миг остановился, но тут же схватил меня за руки, прижав их к стене, я бил его ногой, но он ловко развернул меня, прижав к стене...
- Сука... - прохрипел я.
Он снова с силой стиснул мои руки и ударил ими об стену. Его строгое лицо без единой эмоции смотрело на меня, ожидая дальнейшей моей реакции.
- Сука, тварь! - проскрипел я сиплым голосом, снова пинаясь ногами.
- Что с тобой стало? - вдруг произнёс он ровным голосом, посмотрев мне прямо в глаза.
Я не нашёлся, что сказать, потому что он застал меня врасплох такой быстрой сменой тона.
- Если бы я знал, что найду тебя здесь таким... Я бы приехал раньше...
- Отпусти! - прорычал я, щуря от ненависти глаза.
Он ослабил хватку и отпустил меня, я тут же с силой набросился на него. Он не ожидал от меня такого, но быстро среагировал и отшвырнул меня снова к стене. Я ощутимо ударился и сполз вниз, обхватив плечо рукой. Он приблизился ко мне, сел рядом и вдруг обнял меня, уткнувшись лицом в плечо. Его волосы щекотали мне шею, я ощутил его внутреннюю тоску, которую он так потрясающе скрывал всё это время.
- Прости...прости меня...- он повторял это снова и снова, потом он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я заметил, что цвет его глаз напоминает мне нефритовых черепах, которые продаются во всех эзотерических лавках.
- Я ждал, когда, наконец, смогу вернуться в Москву и снова увидеть тебя...я всё это время ждал...я не знал, как ты встретишь меня, я не знал. какой ты стал. Отец звонил мне, и я просил его рассказать, как дела у вас. Он рассказывал о тебе, и с каждым разом я понимал, что теряю тебя. Каждый год отделял нас и делал чужими. Я боялся, что ты забудешь, как меня зовут.
- Я и забыл, - соврал я, не смея посмотреть ему в глаза вновь.
- Ты врёшь... - тихо произнёс он и осторожно поцеловал меня в шею под ухом.
Я замер. Он продолжал целовать меня, аккуратно поворачивая мою голову. Его губы нашли мои, я отпустил стонущее плечо и схватил его за рукав, притянув ближе к себе... наши движения становились быстрее и порывистей. Ощущение ненормальности происходящего, аморальности и невозможности покалывало мозг. Запретность и нарушение её будоражили тело. Я нащупал ремень на своих джинсах, коряво и резко расстегнул его. Затем схватил Женькину руку и положил её себе на низ живота, дав ему понять, чего я хочу. Он с энтузиазмом воспринял моё молчаливое пожелание. Мы страстно целовались, одной рукой я держал его за плечо, впившись пальцами в складки его рубашки, другая моя рука гуляла по его телу. На чердаке стояла ощутимая возня, я начал издавать монотонные тихие постанывания... Когда внизу послышались звуки ходьбы, я уже был близок к финалу. Он зажал мне рот рукой, меня это абсолютно не отвлекло.
- Тише...тише... - прошептал он...
Я всё ещё быстро дышал. Женька поправил на себе рубашку и поднялся с пола. Я же с минуту лениво сидел возле стены, потом застегнул ремень на джинсах, поднялся и прошёл к лестнице, поглядев вниз.
- Доброе утречко! - прокричал я.
- Ой! Боги! Напугал! - засмеялась мать, - В кои веки оно у тебя доброе? - улыбнулась она, - Ты сегодня с той ноги встал?
Я не ответил, но шустро спустился вниз. За мной медленно по ступенькам спустился Женька.
- Вспоминали детство... - проговорил он, улыбнувшись.
- Ну, вот видишь, как хорошо! - снова улыбнулась мать.
Я исподлобья посмотрел с усмешкой на Женьку. Он украдкой подмигнул мне, и в тот же миг вновь стал непоколебимым и серьёзным, словно греческая скульптура...холодная и правильная...
Так вот как ты научился играть свою роль? - подумал я... - никто никогда не заподозрит в тебе ничего...Со мной там...на верху...минуту назад ты был другим человеком, но для них, здесь, ты другой... Какая чудесная игра...быть может, и мне надо попробовать...
По крайней мере, мне есть у кого этому научиться...


Глава 2.
Я прошёл на кухню, украдкой поглядывая за Женькой. Он прошёл в кухню вслед за мной и сел за стол в углу.
Я взял чайник и налил себе чаю, бросив в него два коричневых куска тростникового сахара. Из сада доносились голоса отца и дяди Славы, голоса смеялись и обсуждали что-то. Я взял свою кружку и сел за стол напротив Женьки, криво улыбнувшись ему. Он кивком безмолвно спросил меня, чего я хочу. Я протянул руку под столом и дотронулся до внутренней части его колени. Он настороженно посмотрел на меня, мне хотелось рассмеяться. В этот момент на кухне появилась Катерина, зевая и прикрывая рот ладошкой.
- Приветики, - пропела она и уселась за стол рядом с нами, - Марик…налил бы всем чайку…
- Хм…хмыкнул я, - с чего бы это? Кто у нас тут женщина? Давай вперёд…гони завтрак готовь. Фиг ли я?
- Нууу, - протянула она, сжав губы бантиком.
- Не рисуйся тут невинной, - проговорил я, - это на меня не действует…хотя…вы бабы все безрукие…
- Ты очень рукастый… - обиженно процедила она, - только языком работать умеешь.
Я нехотя поднялся, прогнул спину, сведя руки за спиной, потянул мышцы шеи и встал за плиту, достав из ящика овсяные хлопья.
- О! – обрадовалась Катерина… - незабываемое впечатление! Марик за готовкой! – и она звонко рассмеялась.
Я посмотрел через плечо на неё мельком, потом на Женьку. Он едва уловимо улыбался и молчал, подперев подбородок рукой.
Естественно, я не упал в грязь лицом и сварил им достойную овсяную кашу, которую они оба умяли с радостью.
- А давайте пойдём в лес погулять! – вдруг предложила Катерина, - тут ведь есть лес? Да, Марик?
- Есть…только ты не боишься, - я сделал лицо заговорщика-террориста, - что я специально заведу тебя в самый дальний край и брошу там на съедение местным дедам-каннибалам? – с полной серьёзностью спросил я.
- Дурак! – бросила она, - ты опять дурачишься! Ты не способен на такое! – рассмеялась она, - тебе будет некого терроризировать и станет скучно!
- Э…да…пожалуй, ты права.. – процедил я…. – хотя я бы… мне не стал так слепо доверять…
- Ну, - развёл руками Женька, - другого выбора у нас нет, Сусаниным так или иначе быть тебе…ты у нас тут местный.
- Собирайтесь тогда… - проговорил я, встав из-за стола и выйдя в коридор, проследовал на крыльцо, усевшись на ступеньку.
Я думал, что это Женька предложит мне пойти сегодня куда-нибудь…я даже думал, что ему необходимо мне что-то сказать. Но он ничего не сказал…он не сказал ни слова…
«Если бы я знал…я бы приехал раньше…», - эта его фраза крутилась в моей голове, я пытался понять, что вообще творилось в голове этого парня. Мы не виделись столько времени, а он говорил, что ждал…ждал момент, когда сможет вернуться. Странный он какой-то…я не верю ему…не может такого быть, чтобы я так запал ему в душу…с чего бы это? Я до конца его не понимаю…Стоит мне вспомнить то, что произошло сегодня утром на чердаке, я выпадаю в осадок, потому что мне всё это кажется невероятным и малореальным…Я повернул плечом, ощутив стонущую боль…нет, по-видимому, это было реальностью…По крайней мере плечо напоминало мне об этом. …хотя не только плечо напоминало… Я слегка улыбнулся сам себе… Почему-то мои морально-нравственные органы чувств, кои, если и имелись, напрочь молчали.
Через минуту Женька с Катериной вышли в сад, увлечённо о чём-то разговаривая. Я поднялся и направился в сторону задней калитки, махнув им рукой в знак того, чтобы они следовали за мной. Они повиновались.
Ллойд, естественно, тоже увязался. Выйдя на улицу, я пошёл по песчаной, знакомой мне с детства, дороге. Я слышал за спиной, как они говорили. Катерина отвечала на вопросы, которые в огромном количестве задавал ей Женька…
Сбоку у меня висел собачий поводок, подвешенный на карабине к ремню. Ллойд носился вдоль дороги по кустам, постоянно подбегая ко мне, будто отмечаясь, что он всё ещё тут. Я порылся в джинсах и нащупал спичечный коробок. Как же он спасал, когда меня начинали одолевать сомнения. Тут же очередная, чёрт знает какая по счёту, спичка очутилась у меня между зубов. Я вальяжно шёл впереди, изображая безответственно-беззаботную походку. Кеды загребали песок, на дороге попадались маленькие камушки, которые я, едва завидев, пинал, и они улетали в сторону и падали либо впереди на дороге, либо в траву. Если они оказывались на дороге, я снова подбегал к ним и шустро подкидывал вверх, не переставая мусолить спичку во рту. Я проделывал все эти движения, но разум мой был направлен на то, что творилось сзади меня.
- И как тебе нравится там? – спросил Женька.
Катерина начала отвечать на его вопрос с той же радостью в голосе, с которой она обычно говорила со мной.
Меня начинало всё это серьёзно подбешивать. Все эти минут 30, что я вёл их к лесу, как самый лучший на свете проводник, они без остановки болтали и смеялись, казалось, позабыв, что на этом свете есть я.
- Так…господа уважаемые! – обернулся я к ним, - если я вам тут мебелью служу, то я пойду, наверно…
- Ну, Марик… - начала Катя.
- Ну, Мааарик, - передразнил я её, растягивая слова, - если вам так хочется общаться – сидели бы дома и общались, фиг ли было меня в эту тему подвязывать? – взъелся я, - Я пошёл, короче…
И начал обходить Женьку с Катей, направляясь в противоположную сторону, как неожиданно Женька схватил меня за рукав и строгим, не позволяющим возражений голосом проговорил:
- Никуда ты не пойдёшь! Ты ведёшь нас гулять, а если что-то не нравится – предъявляй претензии себе. Это ты тут молчишь…
Я резко выдохнул воздух, отдёрнул руку, но послушал его. Даже не знаю почему.
- Вас куда вести? Где поукромней? - и я вопросительно посмотрел Женьке в глаза, нагружая свою фразу сквозным подтекстом, - Просто гулять или хотите посетить достопримечательности?
- Как скажешь, - Женька обратился к Катьке, но взгляда не отвёл.
Она пожала плечами.
- Уроды, - проговорил я, - терзаете меня своими прогулками. А сами ни хера не знаете, чего хотите.
Вдруг Женька подошёл ко мне и занёс руку. Я невольно вжал голову в плечи, ожидая, что он мне влепит, но он положил руку мне на плечо, проговорив:
- Рас****ился ты что-то… - и потрепал дружески по загривку.
Я почувствовал, что гнев отошёл.
- Ладно… - я сбросил его руку с плеча и направился вперёд.
Место, которое я выбрал, было одно из моих любимых мест. Это торфяные болота. Может, и звучит не очень, но там необычно и красиво…
Мы шли по лесу, вышли на просеку, где повернули на одну тропу, ведущую к торфяникам. Блуждая по узким тропам, я вывел их к торфяному болоту.
Везде, куда хватало глаз, из воды вылезали длинные и узкие островки из корней сосен и сухой земли, которые соединялись между собой, а кое-где выводили в тупики. Какие-то островки заканчивались прямо посреди болота. В некоторых местах можно было перепрыгнуть с одного острова на другой, какие-то из них пересекались, составляя в общей картине запутанную систему ходов и тупиков. Маленькие сосенки, мелкий кустарник, заросли черники и брусники встречались прямо на этих островках, а камыши, торчащие из воды, дополняли пейзаж. Солнце пробивалось сквозь высокие деревья на берегу, а весь торфяной лабиринт был ярко освещён им. Где-то гудели стрекозы, зависая над водой. Ллойд тут же бросился носиться по островкам, не задумываясь, куда его приведёт выбранная дорога. Я последовал его примеру.
- Разбредайся, народ! - возопил я, - и быстро побежал по одному выбранному наугад маршруту, перепрыгивая через корни.
Я оглянулся и увидел, что Женька снова завис с Катькой, он помогал ей перешагнуть с одного островка на другой.
Я глубоко вздохнул, решив подождать их. Женька галантно протягивал Катерине руку, она, естественно, не отказывалась от помощи, как и любая девчонка на её месте. Я, например, не знаю ни одной, которая бы отказалась…. Женщины слишком предсказуемы. Их можно прочесть насквозь, и никакой загадки я в них не наблюдаю, они как раскрытая на нужной странице книга, только и делай, что читай, да листай.
- Ой! – вдруг восхищённо воскликнула Катька, - ребят, кувшинка!
- И? – спросил я, - это намёк? Я понял…
Женька двинулся вперёд. Я сразу уяснил, что он собирается выполнять прихоть этой взбалмошной девчонки. Смысл срывать кувшинку, которая непременно завянет через полчаса? Но я не мог позволить ему так много возиться с ней. Я быстро рванулся вперёд, схватившись за торчащий из земли сук, нагнулся всем телом, практически параллельно водной поверхности, потянувшись за кувшинкой, демонстрируя нехилую атлетическую подготовку. Свитер задрался вверх, оголив мой йогический торс. Конечно, я дал им всем момент наглядеться на меня.
Яростно отломив кувшинку и вынув из воды, я быстро выпрямился, подошёл к Катерине, протянув ей белый цветок, вызывающе улыбнулся и проговорил:
- Подруга, ведь во мне есть секс?! – улыбнулся я, сверкнув зубами.
- Дурак! – на сей раз проговорил Женька.
Но лицо его смеялось. Сейчас ему не удалось обмануть меня, не удалось ему надеть свою непроницаемую маску. «Есс!» - кричало что-то внутри меня, мне удалось вывести его на эмоции.
Внезапно я увидел, что мой пёс полез в болото. И вполне удачно он прыгал по нему, напоминая движениями скакуна на ипподроме.
- Ллойд! – крикнул я во всю глотку, - Ко мне!
Ллойд понёсся по воде мимо камышей, но вдруг я увидел, что он…словно застрял. Он делал резкие движения, но, по-видимому, попал в трясину, и она не пускала его.
- Моя собака сейчас потонет! – проорал я в панике, - Ну сделай же что-нибудь! – я повернулся к Женьке, быстро жестикулируя, указывал на прыгающего на одном месте Ллойда.
- Почему ты не взял его на поводок? – начал Женька.
- Я не спрашиваю сейчас твоего мнения на этот счёт! Я говорю – сделай что-нибудь!
Женька медленно двинулся к краю берега. Я понятия не имею, что он собирался делать, но, к счастью, Ллойд, каким-то образом, сильно рванул и понёсся к берегу. Выбравшись возле нас на сухую землю, он резко отряхнулся. Пахло от него торфом. Я демонстративно зажал нос и проговорил:
- Мать будет в восторге…я уже ощущаю её «радостные» эманации…
Мы направились дальше по лесу, обойдя торфяники стороной. Катерина увидела густую поросль черники, метнулась туда, как ребёнок, и начала жадно собирать чернику в рот.
- Я буду неподалёку…На тропинке…поняла? – спросил я.
- Угу… - пробубнила она, запихивая в рот чёрные ягоды.
Женька постоял какое-то время недалеко от Катьки, потом, видимо, передумал и пошёл вслед за мной. Я слышал, как шуршала трава под его ногами.
Отдалившись от Катьки и скрывшись за деревьями, я остановился на тропинке. Женька подошёл ко мне. Он вздохнул, оглянулся в сторону, где мы оставили Катерину. Повернулся ко мне, порывисто наклонился и поцеловал меня. Я ждал чего-то подобного. Но не думал, что он решится. Я схватил его рукой за шею и сильнее впился в него. Пару минут мы целовались с ним… После чего он резко отстранился, тихо проговорив:
- Не увлекайся так…
Я ухмыльнулся и бросил спичку в рот.
- Пойду посмотрю, как она там… - процедил я.
Пройдя мимо сосен, я повернул на полянку и нашёл там Катьку:
- Ну, - спросил я, - ты там скоро? Знаешь, что бывает с увлёкшимися девочками в лесу?
- Хватит пугать… - хихикнула она.
- Я не пугаю, я предупреждаю… - пошли давай…
Она, нехотя поднялась с колен. Показала мне синий от ягод язык, снова хихикнула и побежала вперёд, как девчонка. К голове у неё была приколота заколкой та самая кувшинка.
Я посмотрел ей вслед, подумав, что она единственная моя настоящая подруга, не смотря на то, что я такой грубый с ней, она адекватно воспринимает меня. По сути, несколько лет она уже полноправно может называться моим другом, как ни странно. Я проводил с ней времени больше, чем со своими однокурсниками, кои менялись из-за моих частых смен учебных заведений. Наверное, я должен быть ей благодарен…
Мы шли по широкой лесной дороге к дому, как впереди увидели небольшую компанию из трёх человек. Я не сильно обратил на них внимание. С каждой минутой мы были всё ближе и ближе. И вскоре сравнялись с ними. В этот момент двое из компании приблизились к нам вплотную.
- Пацаны! Закурить есть? – спросил один с очень короткой стрижкой.
Я покачал головой, не удостоив их своим вниманием. Как банально! Всегда одно и то же! Многие считают, что все вокруг курят. И если слышат отказ, как-то удивляются, а некоторые особо «умные» особи готовы броситься на тебя с кулаками лишь по этой причине.
- Я говорю, сигареты есть? – переспросил парень, словно думал, что я плохо слышу.
- Нет сигарет, ребят… - прояснил ситуацию Женька, взяв разговор в свои руки.
- Чё? Некурящие что ль все? – удивлённо спросил второй парень в красной бейсболке.
- Ну…вот так… - мягко улыбнувшись, ответил Женька.
Они уже готовы были отстать, как меня подорвало.
- А чё ты в красной кепке? Быков заманивать! – вырвалось у меня.
Я не мог сдержать идиотскую саркастическую ухмылку.
Парень в бейсболке завис, словно пытаясь понять, что я только что изрёк. Но зато первый, тот, что спрашивал у нас сигареты, не завис, он завёлся и подошёл ко мне с недовольной физиономией.
- Ты чёт сказал? – переспросил он.
- А ты, я вижу либо тупой, либо глухой на хрен! – процедил я и, вынув изо рта спичку, выбросил её в сторону.
Женька нахмурился, понимая, к чему всё идёт. Он заслонил собой Катерину, которая хлопала своими большими синими глазами.
- Ребят, ребят…погодите… - Женька подошёл к нам, стоящим и петушащимся посреди дороги.
Он аккуратно взял меня за плечо, повторяя:
- Извинись…слышишь…Ребят…ну хватит…всё…давайте разойдёмся…
Я дёрнул плечом, пытаясь избавиться от Женьки, как от назойливой мухи.
- Ты чего несёшь тут, умник? Пойдём, отойдём! – процедил сквозь зубы коротко стриженный.
- Марик! – крикнула Катька, - не дури! Марик!
Я проигнорировал её, как проигнорировал и Женьку. Мы отошли в сторону и завели с коротко стриженным весьма высокоинтеллектуальный базар.
- Я чёт не понял? Ты, пацан… - далее шёл тугой слой ненормативной лирики, кою перевести на вполне нормальный язык, будет очень сложно.
- Пацан! – намеренно передразнил я его, - втыкай сюда! Я спросил твоего приятеля, за фиг он носит красную кепку? Что-то не ясно до сих пор?
В этот момент стриженный что-то для себя выяснил и без долгой подготовки и прочих разговоров, ударил меня ногой. Попал в бок. Ерунда по сути. Я тоже ударил его ногой, только сильнее и повторил эту процедуру ещё раз и ещё раз. У меня имелся опыт в пинании ногами. Был такой пацан на даче. Звали его все по приколу – Хоккеист. Мелкий, но коренастый и страшно вредный, пожалуй, даже вреднее меня. Однажды, он вылил мне на голову целую бутылку пива просто потому, что я сказал ему, что он мудак. Ну, мы, конечно, подрались тогда. Я бил, как одурелый его ногой… В итоге нас растащили и всё. Да и на этот раз пинаться со мной ногами было бессмысленно с его ростом. Ноги у меня длиннее и я легко доставал его. И всё бы, думаю, закончилось без последствий, если бы «охотник за быками» не полез на защиту дорогого друга. Третий их был по ходу вполне безвредным, потому как он как-то несильно стремился в драку. И я не мог не крикнуть ему:
- Стой там, чувачок! Задроченные стоят и помалкивают! – и я указал на него пальцем.
Ну, в этот момент «задроченный» тоже зашевелился. Женька, кажется, схватился в прямом смысле за голову. Как я понял, махать кулаками он горазд только со мной. Ну, да и шут с ним!
На меня посыпались удары со всех сторон, я кому-то врезал, этот кто-то отлетел. Но удача была не на моей стороне, потому что товарищ «красная кепка» круто ударил мне в лицо. Я почувствовал сладкий вкус крови на губах, нудящая боль в районе подбородка и щеки…На меня тут же навалились, я не успел понять, как оказался на земле. В этот миг раздался истошный Катькин вопль. По ходу Женька включился, потому что удары по своему количеству резко уменьшились. Я поднялся на ноги. Злоба гуляла по моему телу. Казалось, меня даже трясло от злобы. Со мной такое бывает. Некоторые наивно полагают в такие моменты, что меня трясёт от страха. Они сильно заблуждаются. Так я впадаю в состояние аффекта.
Катька бросилась ко мне, как в американских фильмах бросаются на шею женщины, встречающие героев, спасших мир от space invaders. Её волосы лезли мне в рот и в глаза, но я огляделся на сколько мне позволяла она, сжимающая мою шею. Женька был на ногах в добром здравии, стоя поодаль. Стриженный подымал друга. Ну а «задроченный мальчик» стоял рядом и утирал нос…скорее всего из-за слёз, которые выступили у него на лице.
Катерина, наконец, освободила меня от своих объятий. И мы, молча, двинулись прочь.
Женька зло посмотрел на меня.
- Не велика забава - бить мелких тупых деревенских пацанов. Не находишь?
- Они сами навязались… - проговорил я, трогая разбитую и распухшую губу.
- Между прочим, эти мелкие деревенские пацаны тебе наваляли! – влезла Катька, - если ты не умеришь свой пыл, ты когда-нибудь очень сильно огребёшь, думаешь, это нелогично? – она посмотрела на меня, как смотрит моя мать.
- Зачем ты спросил у парня про кепку? - надрывался Женька.
Таким я его ещё не видел. Он орал на меня, глаза его яростно горели.
- Какая-то ахинея про быка! Ты сам тот бык, для которого он надел эту чёртову кепку, не находишь?
Эта мысль почему-то не посетила меня… Гениально! - подумал я и громко рассмеялся.
- И где твоя хвалёная служебная собака? – вдруг недоумённо спросил Женька.
- Где? – хохотнул я, - свалил домой скорее всего, а что?
- Кому нужна такая собака, которая сваливает домой сама, когда захочет?
- Ну, такая у меня собака! В нашем доме – полная свобода! – я патетично развёл руками.
- У вас идиотская семейка!
Я громко рассмеялся.
- О да! Мы такие!
- Без толку с ним говорить, - промямлила расстроенная Катька, - я его не первый год знаю. Он только рассмеётся тебе в ответ и всё.
- Со мной он смеяться не будет… - зло сказал Женька.
И мне это не понравилось…поглядим-увидим, - подумал я…


Глава 3.
- Что у тебя с лицом? – взволнованно воскликнула мать, когда я появился на пороге.
- Да так… вражеская пуля… - нехотя проронил я.
- Я спрашиваю, что это такое? – крикнула она мне вслед, - Марик! Я с тобой говорю.
Я, как обычно, проигнорировал её, пройдя по коридору на кухню, открыл кран, умылся и услышал, как Катерина полезла в навесной ящик, порылась в аптечке и начала греметь какими-то склянками.
- Зачем это? – нахмурился я.
- Перекись водорода и зелёнка, – ответила она.
- Хочешь сказать, что я буду ходить с зелёной рожей?
- Надо было раньше думать об этом.
- Будешь, - встрял Женька, - будешь ходить зелёный, чтобы каждый раз, глядя на свою физиономию в зеркало, думал о том, какой ты идиот!
Катерина аккуратно прикладывала намоченным ватным шариком к моей распухшей губе, пока я терпеливо сидел на стуле.
- Очень педагогично с вашей стороны! – процедил я, скривив физиономию от боли.
Как-то так вышло, что из-за резко начавшей портиться погоды, мы весь оставшийся день просидели дома. Вечер провели перед телевизором, смотря «Неуловимых мстителей». Я пол фильма протупил, мало следя за сюжетом, знакомым мне с детства, забравшись в кресло с ногами и поедая крекер. Огонь трещал в камине, воздух был тёплым и сморил меня. Было скучно, мысли витали где-то далеко, губа ныла, настроение было задумчивое. И я ушёл, не сказав ни слова, на свой чердак, который мать, наконец-то, прибрала, чтобы я мог там жить. Я взял плед и подушку и отправился наверх, забравшись по скрипучей лестнице. В одежде повалился на диван и накрылся пледом по самые уши.
Оконное стекло царапали яблоневые ветви, которые качал из стороны в сторону порывистый ветер. Потом полил дождь, стуча по железному карнизу. Мимо плыли тяжёлые, сизые, как нос старика Джузеппе, дождевые облака. Небо становилось серее и серее. Потом совсем потемнело, и комната погрузилась во мрак. Лишь свет фонаря с улицы пробивался на чердак. На полу плясали тени от листьев в ветвях. Я плавно погрузился в сон. Мои мысли, как шумный горный поток, несли меня куда-то прочь. Картины сна быстро сменяли друг друга. Неожиданно я почувствовал возле себя какое-то движение, но сон всё ещё не выпускал меня из своих мягких объятий. Кажется, кто-то лёг рядом со мной. Потом я почувствовал, как что-то тёплое коснулось моей шеи. Я окончательно проснулся, но виду не подал. Этот кто-то, несомненно, был Женькой. Он прижался к моей спине и уткнулся носом в шею.
- Мм… - промычал я и повёл плечом.
Женька обнял меня одной рукой. Я протянул свою руку и стал, едва прикасаясь, гладить его ладонь. У него были красивые худые руки с длинными пальцами. Я аккуратно повернулся на другой бок. Напротив моего лица были Женькины глаза, пронзительно смотрящие на меня в темноте, и прямой нос с горбинкой. Я, молча, сел на диване и стащил с себя растянутый полосатый свитер. По моему телу пробежали лёгкие мурашки. Женька лежал, не двигаясь, и следил за моими движениями. Я наклонился над ним, зависнув, словно тень, какое-то время разглядывал его острые черты лица. Дождь хлестал по окну, вновь усилившись, где-то вдалеке были слышны раскаты грома. Я приблизил своё лицо к его и сначала неуверенно, но потом с жаром поцеловал. Правой рукой я опирался, стоя на локте, левой начал медленно расстёгивать пуговицы на его рубашке, скользя всё ниже и ниже. Я дотрагивался языком, водя по его-то вздымающейся, то опускающейся груди. Он приподнялся и снял рубашку, небрежно скомкав её, бросил в сторону на пол.
Я следил за ним из-под спадающих мне на лоб и глаза длинных чёрных прядей волос. Он вдруг словно завис в темноте, долго и пристально смотрел на меня, потом произнёс:
- Ты…такой красивый…
- Ты тоже ничего… - ухмыльнулся я самому себе, - не зависай, меня это бесит. Не отвлекайся на болтовню…
- Как скажешь… - ответил он, опустился на колени рядом с диваном и потянул вниз мои, и без того сползшие, мятые джинсы.
Я ощутил его мягкие прикосновения, становящиеся всё настойчивей и настойчивей, его рот коснулся низа моего живота. Я откинулся на диван, прерывисто дыша. В темноте раздался мой хрипловатый стон.
- Быстро ты… - проговорил он, вытирая губы рукой.
Я не ответил. Он резко перевернул меня на бок, сбросив с себя остатки одежды. Он залез на меня сверху. Лица его не было видно…лишь общие очертания силуэта. В моей голове родился образ демона, какого-то тёмного существа, которое делало, что хотело. Цепкие руки схватили меня за бёдра. Его движения были уверенными и небыстрыми. Так, наверное, вбивают сваи…
Я уткнулся носом в диван, сжав до боли нижнюю губу. Он не издавал никаких звуков… лишь тоскливо поскрипывал видавший виды диван, а вдали спали дома, погружённые в дождевой туман из мельчайших капель. Дождь, по-видимому, почти кончился, сошёл на нет. Оконное стекло запотело по боковинам и снизу, на нём висели малюсенькие прозрачные капли. Яблони стояли недвижимы, словно статуи в саду. Небо просветлело.
Женька лежал рядом на боку. Я потянул руку за джинсами, не глядя на него, быстро надел их, натянул свитер, почесал затылок и процедил:
- Иди к себе…
Я не видел, но ощутил его взгляд на себе.
- Прогоняешь? – спросил он.
- Я просто хочу спать…
Он молча встал, зашуршал одеждой, обошёл меня с левой стороны и спустился вниз, более ничего не говоря и не смотря на меня.
Я соврал, что хочу спать. Я даже не знаю, зачем так сказал. Я просто ощутил себя странным образом. Мне хотелось побыть одному. Я сел на диван, обхватив голову руками…
- Зачем я всё это делаю? – спросил я у себя.
Мой голос срывался…я сам его не узнал. Мне предательски захотелось заплакать. Глаза, подлецы, они стали жечь…лицо, казалось, горит… Я заставил себя прекратить это и успокоиться. Вновь посмотрел в окно. Кажется, скоро уже наступит рассвет. Я повалился на диван, обняв скомканный плед, уткнулся в него носом. Закрыл глаза… ища спасительной темноты… Но перед глазами возник его силуэт, что-то ёкнуло внутри, по телу прокатился жар. Я глубоко вздохнул и крепче прижал к себе колючий шерстяной плед. Предательские чувства шевелились внутри, как холодная змея.
Я даже не заметил, как заснул. Сон был такой же густой, как утренний туман, неразборчивый и бледный. Я проснулся от звона посуды снизу. Женька не закрыл люк на чердак, когда уходил… - подумалось мне.
Я поднялся на ноги. Тело было какое-то разбитое. Медленно и неохотно спустился вниз.
- Собирайся… - пробурчала мать.
Я вопросительно посмотрел на неё.
- Погода испортилась. Дожди зарядили, не видишь? Нет смысла на даче торчать в такую погоду. По радио сегодня сказали, что всё…осень пришла…
Я кивнул и прошёл на крыльцо. Яркое, по сравнению с моим чердаком, бледное небо ослепило мои глаза. Я поднял лицо вверх. На кожу падали редкие капли влаги, я расставил в стороны руки ладонями вверх, ловя их на сухую кожу. Щурясь и показывая кончики зубов, я подумал, что именно так чувствуют себя тёмные эльфы. Каким ярким им кажется этот мир, который, покрываясь влагой, становится в сто крат ярче и красочней, чем в солнечный день.
- Марик?! – вопрошающе прозвучал за спиной голос Катьки.
Я не ответил, продолжая стоять, подставив каплям дождя своё лицо.
- Мы уезжаем уже… - проговорила она.
Но моя спина была жестоко безмолвна.
- Ладно… - промычала она уже тише, - я позвоню. Ты тоже, если что.
- Угу… - пробурчал я, не разинув рта.
Катерина прошла мимо меня с сумкой на плече. За ней вышла Ева тоже с сумкой, расцеловала мою мать. Я слышал эти радостные, дружелюбные прощания, отец вышел вместе с ними, провожая и помогая донести сумки до их машины. Я решил ретироваться, быстро пройдя назад и поднявшись по лестнице на свой чердак. Закрыл дверь на щеколду и упал на диван. До меня доносились звуки снизу. Я слышал, как родители провожали дядю Славу с Женькой. Отец, кажется, позвал меня, но я не отозвался и не спустился вниз. Он сейчас, скорее всего, говорит, что я засранец и хам…пусть себе говорит. Это единственное, что ему остаётся. Говорить…говорить…
Я не пойду вниз. Я не спущусь. Зачем я там?.. Меня охватила лень и нежелание что-либо делать… Я лежал, как тюфяк на своём диване. Наконец, все посторонние звуки и разговоры закончились.
- Марик! – раздался голос матери, - Мы уезжаем! Вставай!
Потрясающе… - подумал я. Как ей удается точно угадать, что я сейчас делаю. Материнский инстинкт? Вряд ли…вряд ли она догадывается о чём-то вообще, это обычное совпадение. Она никогда не чувствовала меня и моё настроение, она не поймёт, что творится внутри меня. Я поднялся. Оглядел чердак. Моих вещей здесь не было. Всё, что было у меня…это рюкзак. Я схватил его и спустился вниз.
Молча прошёл по мокрому саду. Густая, напившаяся за ночь воды трава целовала носы моих кед. Я вышел за забор, пропустив в калитку мчавшегося со всех ног Ллойда, который, не пропусти я его, сшиб бы с ног, не долго думая. Я открыл заднюю дверцу машины, впустив Ллойда на сиденье, и сам плюхнулся рядом с ним, хлопнув дверцей. Мать заперла калитку, а отец прошёл и сел за руль. Она долго копошилась у забора, как это обычно бывает. Всё вспоминает, не забыла ли чего. Потом и она села на первое сиденье, и мы поехали.
- Ты почему не вышел попрощаться? – спросил отец.
Я видел в зеркало, как он нахмурил брови.
- Так некрасиво… - добавила мать.
- Извини… - нашёл в себе силы сказать я, - я…мне…просто было нехорошо сегодня…
- Что с тобой? – проговорила мать, повернув голову.
- Не выспался наверное…голова болит…
- Это ерунда… - подытожил отец, - приедем домой и кофейку.
Я не стал говорить ему ничего, не стал спорить на счёт кофейка, хотя терпеть его не могу. Воткнул в уши плеер и громко врубил музыку, отвернувшись к окну и погрузившись в мысли.
Ничего…приеду домой…первым делом помоюсь… - пронеслось в моей голове. Я смою с себя горечь этих дней. Вот всё и закончилось. Никаких лишних слов и прощаний, никаких объяснений и выяснений. Мы просто тихо разошлись по своим миркам. Он в свой, я в свой. Ничего такого…я переживу это. Мне это ничего не стоит сделать. Кто он мне?.. Никто…Кто ему я?.. Никто… я уже забыл. Я вообще считаю всё это ошибкой. Повеселился на выходные. Встретились, разбежались. Это так банально. Это так логично. Нас ничто не связывает. Я был один, я и останусь один. Так правильней. Так удобней. Мне никто не нужен. Я словно римский император: одинок, велик, богоподобен.
Мне показалось, что я начинаю уговаривать сам себя. А когда мне так кажется, мне не нравится. Я щёлкнул пальцами перед своим носом, провоцируя смену мыслей. Но этого не произошло. Я не смог переключится. Перед моим внутренним сознанием всплывали его пронзительные глаза цвета нефритовой черепахи. Я заёрзал на сиденье. Сердце предательски забилось. То, что я гнал от себя прочь, настойчиво терроризировало меня.
Я достал из рюкзака psp, включил её, желая отвлечь себя. Я бил по кнопкам с небывалым упорством, но в голове моей крутились образы, абсолютно игнорируя то, что творилось перед глазами. Меня одолела злоба. Я с силой рванул наушники из ушей, отбросил плеер в сторону, выключил psp, бросив в рюкзак. Посмотрел в окно. Мы уже подъезжали к району. Меня охватило внутреннее облегчение лишь от одной этой мысли. Сейчас я сниму с себя всё это грязное барахло, пропитанное его запахом, брошу его в стиральную машину и смою с себя все настойчивые ощущения, сяду за комп, и в моей жизни больше не будет места мыслям о нём.
Ступив на порог квартиры, я так и сделал. С яростью снял с себя всю одежду, потом так же яростно мылся. Потом ел, заедая остатки чувств. Вернувшись в комнату, мельком глянул на сотовый телефон. Он лежал на моей кровати. Я безотчётно взял его в руки, поглядел на экран…и нашёл новую sms. Номер был неизвестным.
«Это я. Прости, что не зашёл к тебе. Я не хотел тебе мешать». Меня почему-то взбесило это сообщение. Поняв, что это он и свирепо сжав телефон, написал ему: «Кто это я? Я вас не знаю. Вы спутали номер. Не звоните сюда больше». Я отправил свою ненависть через мобильную связь. И бросил мобильный на кровать, продолжая с яростью вытирать голову полотенцем. Вновь промычал сотовый. Я повесил полотенце на плечо, мокрые волосы свисали мне на лицо, подняв телефон, я прочитал: «Однако вчера ты был не многословен и не просил остановиться».
- Чёрт! – прорычал я, - Чёрт! Чёрт! – повторял я снова и снова, бросив полотенце так, что оно отлетело и накрыло собой компьютерный монитор.
Я с той же яростью влез в чистые джинсы, надел майку, не переставая грязно ругаться. Потом заставил себя сесть на стул перед накрытым полотенцем монитором. Попытался взять себя в руки.
- Так…спокойно, Макавецкий, что за паника? – сказал я тихо самому себе, - где твой здоровый сарказм?
Я кивнул и растянул рот в кривой ухмылке. Подумав с минуту, написал ему ответную sms'ку: «В следующий раз… я отдеру тебя, как Тузик грелку!». Оставшись довольным самим собой, я усмехнулся.


Глава 4.
Дни плавно перетекали из одного в другой. Август подошёл к концу как-то внезапно, в один миг, превратившись в сентябрь. Погода вновь наладилась, тепло звало на улицу. Листья охристых оттенков заполонили тротуары, шелестя под ногами.
За это время Женька прислал мне пару невнятных, ничего не значащих, sms. Кажется, решив оставить меня в покое.
После обеда позвонила Катька, слёзно умоляя сопроводить её по магазинам. Я согласился лишь потому… потому, что за этим необременительным занятием я мог вдоволь помучить несчастную девушку( кстати…девушку ли?). Я рассмеялся в слух. Короче, это реальный шанс повысить свою самооценку, почувствовать значимость. Это своего рода процесс самоутверждения, от которого моё сердце наполняет приятное ощущение, ибо я могу влиять на кого-то. И рядом некто, кому я необходим…
Странное ощущение, учитывая тот факт, что я всячески стремлюсь быть аутсайдером, отличаться от других, быть другим, быть независимым от чьего-либо мнения. Но моя независимость – лишь призрак, потому как вся моя неординарность направлена на эпатирование публики, значит…без публики я ноль? Человек - существо социальное…зависит от социума, как бы он ни выделялся, как бы ни стремился к одиночеству, он всё равно внутри этого социума, за всеми его движениями и поступками следит всевидящее око его…
Мысли мои были нарушены просигналившей машиной.
- Идиот! Машина не ****! Машина давит! – заорал во всё горло мужик из иномарки, медленно проезжая мимо меня.
Я задумался и забыл посмотреть на дорогу. Что-то это слишком часто стало повторяться. Невнимательность. Повышенная задумчивость.
Влез в автобус на остановке и сел к окну, поставив ногу на возвышение слева и глядя в непрозрачное, запачканное пылью стекло. Солнце играло на волосах. Глаза щурились от яркого света. Я ехал по Замоскворечью, музыка в плеере навевала какой-то ностальгический позитив. Мимо проплывали старые дома, пестрящие современными вывесками типа «Китайский ресторан Мама ТАО», Кафе «Сюси-Пуси» и так далее. Автобус быстро промчался по Москворецкому мосту, сделал крутой поворот и остановился на конечной, выплюнув парочку пассажиров вроде меня. Я выпрыгнул на серый асфальт, меня покачнуло, и я направился в сторону Красной площади. Каждый раз, когда я иду по брусчатке мимо красных стен, мимо мавзолея, к которому уже не тянется длинная очередь, как когда-то, я постоянно думаю о том, как бы подсчитать все эти булыжники. Однажды я даже занялся этим, на досуге посчитав их количество в ширину. Цифру эту я уже не помню, что-то в районе 246 или 300… Занятие оказалось неблагодарным, но, тем не менее, мысль о точном количестве булыжников всякий раз возвращается ко мне.
Вокруг меня постоянно щёлкали кнопки фотоаппаратов. Вот так, пройдя даже в будни по Красной площади, я попал сразу в десяток кадров. Я представил себе, как какие-нибудь вьетнамцы, немцы, итальянцы или даже русские из глубинки приедут домой и будут смотреть свои снимки из сердца России, а на заднем плане буду идти я… обычно хмурый с надменным лицом, наполовину закрытом рваной чёлкой. Ветер будет застревать в складках джинс, а люди, возможно, даже и не заметят этого сутулого худого парня на заднем плане.
Обогнув Исторический музей слева, я подошёл к памятнику Жукова, у которого мы договорились встретиться с Катериной. Её не было. Это стандартно. Она всегда опаздывает. Таких ждущих, типа меня, здесь стояло ещё человек 6. Это тоже норма. Они поглядывали без интереса на меня, я поглядел точно так же на них. Ничего незначащие взгляды. На парапете недалеко от меня сидел «двойник» Путина. Он завязывал шнурки на своих чёрных ботинках, потом встал во весь рост, встряхнув пиджак. К нему откуда-то подбежал товарищ Ленин. Они разулыбались друг другу и пожали руки. Я едва улыбнулся самому себе, подумав о знаковости такой встречи, стараясь в красках запомнить такой редкий кадр, эдакую встречу эпох, встречу идеологий и дружеское рукопожатие… Мысли мои понесли меня куда-то в область эфемерных сравнений, в непознанный мир ассоциаций, исторические кадры клипом замелькали в моей голове под музыку осени. А Жуков возвышался на коне над всеми…букашками этого мира. Гордый всадник на коне, у которого, казалось, были сведены ноги от усталости. Хотя…кроме меня, думаю, мало кто это заметил. «Жаль коня…» - подумал я и посмотрел в идущую константным потоком толпу от метро. Кто-то замахал руками. Я увидел, что это была Катька. Руки её взмыли в знак приветствия. Я недвижно стоял, как часть памятника, ожидая, когда она достигнет меня, сорвёт с меня заклинание обездвиженности, снимет иллюзию, которая распространилась в моей голове. Она подскочила ко мне. Обняла за шею, слегка повиснув на мне, её волосы коснулись моего лица, щекотнув кожу на подбородке.
- Приветик! Марик! – радостно прокричала она.
- Прива-прива… - протянул я.
Парень с розой невдалеке почему-то кашлянул, глянув на нас. Снова все думают, что мы с ней парочка… И это обычно…Почему-то если идут двое, и это парень и девушка, то других ассоциаций не возникает. Какая-то наиглупейшая стандартная ассоциация из всех, кои я знаю, но и у меня она работает точно так же.
Вынув «уши» от плеера из своих человеческих, хочу заметить, ушей, я оглядел Катерину с ног до головы. Красные лакированные туфли, красные джинсы по фигуре, белая рубашечка, поверх которой надета красная вязаная безрукавка, каштановые волосы разбросаны по плечам, на шее пластиковые красные бусы. На руке такой же пластиковый широкий, и тоже красный браслет.
- Что за нелепый гламур?
Она рассмеялась.
- Какого чёрта столько красного? - возмутился я.
- Не беспокойся по поводу быков…- улыбнулась она, - я знаю, что в прошлой жизни ты умер от руки торреодора! – и она снова рассмеялась.
На сей раз её укол попал в точку. Я промолчал. Сам не знаю почему. Не нашёлся. Она ловко кольнула меня едким замечанием. Я глубоко вздохнул.
- Так что ты от меня хотела?
- Я… - она кокетливо закатила глаза.
Это приём всех женщин – закатывать глаза, не отвечая на вопрос, словно вспоминая: «А что же я действительно хотела от этого парня?!».
- И? – надавил я.
- Я хочу обновить гардероб. И твой художественный вкус мне очень пригодиться…
- …ибо я, одарённийший из одарённых, луноликий и солнцеподобный, снизошел на эту грешную землю к тебе, о прекрасная нимфа, по зову твоему…и готов уделить тебе краткий миг своего времени… - и я вычурно поклонился, как это делали мушкетёры короля Людовика.
Катерина шлёпнула меня по плечу, давая понять, чтобы я не дурачился прилюдно. Все взоры тут же обратились на нас. Я внутренне ощущал это, чувство повышенного внимания ласкало глубины моего мозга, в этом чувстве были оттенки сексуального характера.
- О, дева! Веди же меня! - с пафосом проронил я, подкрепив слова эстетичным жестом.
Мы направились в светлую обитель пышности и изобилия. Катерина смеялась в ярком свете лампочек, она рассматривала вешалки со всевозможными платьями, юбками, брючками, майками и кофточками. Я нещадно вешал их на место с фразами типа:
- Не то…
- Говно…
- Тебе не идёт… уймись!
- Это пошло!
- Бесстыжая! Развратная женщина!
Она всё это время была довольна. Лицо её озаряла улыбка.
В итоге она сдалась, выдохнула и спросила:
- Отлично! Я поняла, что… либо я полная уродина, которой ничего не идёт, либо дизайнеры паршивые!
- Ты не уродина… - ответил я и сам удивился, что сказал это…чёрт. Почти ведь комплимент выдал, что мне не свойственно, - и дизайнеры непаршивые, ну отчасти, - улыбнулся я.
- Тогда что?
- Тогда дай мне зелёный свет, и я сам выберу тебе одежду…
Она на секунду задумалась, прикусив ноготок на пальчике, и кивнула в знак согласия.
Я тоже молча кивнул и приступил к делу, как будто всю жизнь выбирал женщинам одежду.
- Так… - я почесал нос, - во-первых, не в этом магазине, это не твой стиль…
- Как скажешь… - повиновалась она, проследовав за мной прочь, как на поводке.
Мы прошли мимо нескольких магазинов, лишь мельком глянув внутрь, потом я, наконец, нашёл подходящий по стилистике и цветовой гамме.
- Запомни. Никаких ядовитых цветов, кричащих: «Эй, братцы, внимание! Я - ядовитая гусеница! – процедил я со знанием дела.
Катерина кивнула, сделав серьёзное лицо. Я перелопачивал вешалки с одеждой, как борец с сорняками.
- Слишком длинное….слишком коротко…дурацкий ремень…слишком простое…вот…возьми это…какой там у тебя размер?.. и вот эту… - я передавал Катерине вешалки.
Она с энтузиазмом их принимала. Сначала держала в руках, потом что-то уже зажимала подмышками, в итоге часть нёс я, идя за ней к примерочной. Она спряталась за занавеской с первой партией добра, я какое-то время скучал, ожидая её появления. Наконец-то она выглянула из-за занавески. Сначала как-то стеснительно, потом появилась целиком в нежно синем платье с оборками. Как-то осмелела, поглядев на моё лицо, не выражающее суровости, покрутилась, светясь улыбкой.
- Как? – спросила она.
- Хорошо. Давай дальше.
Она вновь спряталась. Я на краткий миг ощутил себя отцом, который пришёл с дорогой дочерью в магазин, и сам, того не осознавая, начал получать от процесса удовольствие, даря радость наивному существу. Катерина прервала мои мысли, появившись в выбранном мною на страх и риск костюме коричневых тонов. Он удивительно гармонировал с её каштановыми волосами, преображая Катерину в английскую леди, которой не хватало лишь раритетного автомобиля и бигля на поводке.
- Это ты возьмёшь точно! – ответил я, подарив ей открытую улыбку, которую, как я чувствовал, она очень хотела увидеть.
Неужели я могу кому-то дать столько счастья? Странно… Значит, могу, если захочу. Казалось бы, мелочь, а ей приятно.
Из пестрящего рая шопоголика мы вышли на свежий воздух. Она предложила пройтись пешком и зайти в кафе на Третьяковской, потому что собиралась там с кем-то встретиться. Я согласился, кивнув головой, подумав, что с радостью пропустил бы стаканчик чего-нибудь неалкогольного, потому что длительные походы по мельтешащим магазинам, оказывали дурное влияние на мой мозг. Мы шли по мосту, ощущая на себе последнее в этом году тепло…Тепло осени, которая решила подарить нам солнечные дни. Москва-река искрилась далеко внизу, уходила вбок, вкладывала в поворот, в серой дымке городского смога вдалеке угадывались силуэты знакомых зданий.
- А с кем ты там собралась встречаться? – спросил я, чтобы прервать нависшую тишину.
- С подружкой… - ответила она, хихикнув.
Я кивнул, подумав, что отведу её в кафе, попью чего-нибудь, возможно, съем и оставлю с подружкой, потому что ни к чему мне торчать в обществе двух девиц, постоянно хохочущих и обсуждающих покупки. Это будет уже слишком. Катерина постоянно что-то рассказывала, я слушал молча, вернее не столько слушал, сколько молчал и думал о своём, обращая внимание на дома, на их образы, на исторический оазис в нашем сменившем стиль городе. Мы дошли до кафе, я открыл дверь, пропустив её вперёд. Выбрал столик с креслами в углу у окна. На стене висела картина в стиле передвижников. Я плюхнулся в мягкое уютное кресло, бросив Катькины пакеты на пол, рядом с собою. Она села напротив, спиной к двери, сложила руки перед собой.
- Вы выбрали что-нибудь? – спросил официант, подойдя так тихо, что я даже слегка испугался.
- Да, - ответил я, - чай чёрный с корицей и тирамису.
- А мне кофе капучино и кекс – ответила Катерина, показав пальчиком в меню.
Официант удалился.
- Я хотела тебе сказать… - потупилась она, - ты…мне так приятно, что ты…согласился пойти со мной… - на её лице появился небольшой румянец.
Скорее всего она просто разгорячилась, пока мы шли.
- Ерунда… - ответил я, отщипнув ложкой от только что принесённого торта кусок и отправив в рот.
Краем глаза я заметил, что открылась входная дверь. В неё вошли две девушки, а следом за ними…знакомый силуэт. Мне показалось, что это игра воображения. Но это и вправду был Женька. Я поперхнулся, закашлялся. Он, по-видимому, услышал и, обратив внимание, направился к нам.
- Приветствую! – проронил он и сел в кресло рядом.
- Ты-то тут каким Макаром? – спросил я, изогнув одну бровь.
Катерина засмеялась и смущённо проговорила:
- Я…я хотела сделать тебе сюрприз. Я…думала, тебе будет приятно. Поэтому я пригласила Женьку. Мы же даже попрощаться не успели тогда. Хотелось встретиться в таком вот составе, - она уронила взгляд себе на руки и замолчала.
- Нормально! – возмутился я, - а я думал, ты хочешь познакомить меня со своей самой сексапильной подружкой! А ты этого муделя позвала!
- Я тоже очень рад видеть тебя! – съехидничал Женька.
- Очче… - процедил я, не договорив слово «очень» и принялся поедать свой торт.
- Ох, уж мне эти М и Ж! – возмутилась Катерина, - …вы до сих пор не можете поладить? Не представляю, что за дети вы были…и как вы там вообще дружили…маразм какой-то…
- Ну…я по крайней мере хотя бы Эм – вступил я, - а вот этот Жэ…это точно Ж полное!
Женька молчал и только вкрадчиво смотрел в мою сторону, слегка улыбаясь. Как будто знал, что я могу говорить всё, что угодно. Любой другой давно бы встал и ушёл, а он сидел и даже смеялся в душе над всеми моими колкостями и наигранным недовольством.
Катерина как-то приуныла. Я это сразу заметил, почувствовал мелкую неловкость в связи с этим, но ничего не стал исправлять. Женька полез во внутренний карман вельветового пиджака и достал серебристую ручку. Он потянулся за салфеткой. Что-то быстро чиркнул на ней и передал Катьке. Она посмотрела и рассмеялась. Понятия не имею, что он там написал, но они оба повеселели, я же сидел хмурый и пил свой чай.
- Мне уже домой надо, ребят… правда… - проговорила Катька.
- Тогда мы тебя хоть до метро проводим…или в машину посадим, как скажешь… - предложил Женька.
- Отлично… - ответила она и поднялась. Следом поднялся Женька, взяв её пакеты, валяющиеся возле моего кресла.
- Пошли… - обратился он ко мне, нахмурив брови в знак «мол, ну давай нормально девушку проводим».
Я лениво поднялся, заплатил за нас, потянул спину и, сняв со стула свой кофту с капюшоном, двинулся вслед за ними.
Возле метро Катерина приняла из наших рук свои громоздкие и невесомые пакеты, улыбнулась мне, обняла одной рукой, чмокнув в щёку, потом чмокнула Женьку, которому пришлось прилично наклониться к ней, и направилась в метро, обернувшись напоследок и помахав.
- Сговорились? – спросил я, уставившись на него.
- Просто я понял, что ты такой весь из себя гордый, к тебе на бешеной кобыле не подъедешь, а тут вроде и повод был. Она неплохая девчонка. Сказала, что собирается тебя вытащить, ну, и я проявил интерес. Вернее, она предложила сделать тебе сюрприз.
- Ей это удалось… - процедил я и через несколько секунд добавил, - ну…пошли что ль тогда…пройдёмся…
Мы шли рядом по пыльному тротуару, нас обгоняли люди с разных сторон, в окнах, не смотря на дневное время, горел свет, вывески зазывали, на перекрёстке мигал светофор, издавая пищащие сигналы, давая понять пешеходам, что надо поторопиться.
- Чего ты хочешь? – вдруг спросил он.
- Я? – недоумённо проговорил я.
- …ты так странно себя ведёшь…Как будто маленький. Знаешь… я вспоминаю, когда мы были детьми… Ты всегда так чётко ставил цели, задачи. Пусть это были детские цели и задачи, но они были ясны. Ты был понятен и открыт. Сейчас…ты… как будто прячешься.
Я опустил голову, стараясь не смотреть в его участливые глаза цвета заросшего пруда.
- Молчишь? – вновь спросил он, - значит…всё не так уж плохо…
- Я не знаю… - проговорил я, перебив его, - что ты хочешь от меня услышать? – и я сурово посмотрел на него.
- Что? – улыбнулся он, - Правду. Я хочу лишь знать, чего хочешь ты.
- Если бы это было так легко… Ты не думал о том, что познать правду в себе – это самое сложное?
- Ты просто не хочешь. Всё было бы гораздо проще. Только вот мне это знание необходимо.
Я не ответил. Мы шли и молчали. Мозг судорожно работал, перелопачивая последние события, ощущения, чувства, мысли. Я, как старый седой библиотекарь искал в этой куче информации нужную мне книгу, которая пропала, завалилась под горами макулатуры. А я всё копал и копал, отшвыривая эгоистичные мысли, отбрасывая лживые слова. Мои ноги несли меня прочь от шумной улицы. Я завернул в подворотню, где на карнизе сидела чёрная кошка с блестящими глазами. Я остановился, глядя вверх. Надо мной склонились серые стены с тёмными буркалами окон.
Женька подошёл ко мне и встал рядом, глядя на обшарпанный дом, где на карнизе сидела кошка и улыбалась совей неповторимой чеширской улыбкой.
- Я не знаю, как правильно описать свои ощущения… Просто мне не приходилось ещё делиться такими вещами с кем-то. Я вообще людям не сильно-то доверяю… - проговорил я, глядя на плывущие облака.
Женька молчал и слушал. Окна внимали мне, как внимали с участием обветшалые стены и кошка, мигнувшая в знак согласия. В ушах стоял отдалённый шум города и звуки фортепьяно, доносившиеся из открытого окна на верхнем этаже пятиэтажки.
- Чёрт… - я сжал зубы, схватившись за голову, - я не хочу быть один… Я не хочу… Не хочу! – мой голос сорвался.
Я затих в напряжённой позе, глядя себе под ноги. Он сделал шаг ближе ко мне. В радиус моего зрения попали его стильные серые ботинки. Я почувствовал прикосновение его руки на своей спине.
Голова понуро смотрела вниз, изучая асфальт до мельчайших трещинок.
- Я тоже не хочу, чтобы ты был один. Я для этого и приехал.
Он сгрёб меня в охапку, по-братски крепко обняв. Я покорно уткнулся в его вельветовый пиджак.
Чёрная кошка издала пронзительное «Мурмя?» и со скрежетом спрыгнула с низкого карниза вниз, убежав прочь с высоко поднятым хвостом.
Над нами медленно плыли облака, здания смотрели, клонясь вниз, шумел город, солнечно играло фортепьяно, а «чеширская» улыбка так и висела над карнизом…


Глава 5.
Солнце уже как-то и не грело, но светило ярко, в особенности по утрам, когда я шёл на учёбу, вихляя дворами, пересекая перекрёстки, по долгу стоя возле светофора. Вдоль тротуара наставлены машины, они, словно в очереди стоят, ожидая непонятно чего. Я заметил, что в последнее время появилось много новых, ярких красных иномарок, я тут же вспомнил Катерину с её лакированными туфлями и красными бусами, рассмеялся в душе, подумав, что все эти красные, свежие, обтекаемых форм авто принадлежат вставшим на ноги эмансипе, кои множились в последнее время в геометрической прогрессии. Я шёл, глядя под ноги, разглядывая треснутую плитку, вдоль низенького забора росли хризантемы, кем-то любовно взращенные, их лепестки казались ещё более колоритными в лучах золотистого солнца. Под ноги мне упал большой тополиный лист, казалось, он был выжжен кислотой. Вы когда-нибудь видели, как выглядит сухой лист тополя? Этот ожёг осени на ещё мягкой плоти листа…я подумал о том, что может чувствовать этот лист? Как его выгибает и корёжит от этой выбитой татуировки. Такой нелепый…большой, плотный, мягкий лист со страшным узором цвета сиены жжёной. Я много внимания уделяю миру под ногами, миру по бокам, миру надо мной, миру вдалеке…я мягко плыву по улицам под звуки музыки в плеере. Ощущая утреннюю леность и невесомость, различая краски в их девственном утреннем проявлении. На капоте машины уютно примостился толстый полосатый уличный кот. Мы с ним давние приятели, когда я прохожу здесь, часто его вижу, говорю: «привет, Кыс…» он отвечает, подбегает и трётся об ноги, провожая меня до поворота. Я улыбаюсь ему, кивая головой… Он по своему отвечает мне безмолвным кивком с улыбкой. Кто сказал, что у кошки нет мимики? Может, для простого обывателя и ярого материалиста её и не существует, но если посмотреть другими глазами, то мимика чётко читается на мордах существ. Она куда как ясней, чем мимика людей. Она открытая и понятная. Её просто надо почувствовать. Внимательность и наблюдательность – это то, что делает мир более красочным, более интересным, более живым и говорящим, говорящим метафорами, которые ясны только мне. Это ощущение интимности…словно я знаю то, что не знает никто, словно я говорю без слов, и меня понимают, словно я бросаю кистью краски, а они послушно ложатся на бумагу, растекаясь пятнами, приобретая нужную мне форму. Этот сонный мир показывает мне зияющие дыры в асфальте, испещрённые трубами, словно змеями в гнезде, за сеткой с надписью «работы ведёт…» стоит маленький строительный домик, на крыльце которого прикорнул молодой узбек. Он так спокойно спал, как-то по-детски, так по-настоящему, скрестив руки на груди и уронив нос, не обращая внимания на бегущих на работу людей, на шумящий поток машин в стороне, на дыру в асфальте, уходящую глубоко вглубь, в недра земли. Всё это так банально, всё это так обыденно…но если посмотреть с другого ракурса, всё кажется интересным, заметным, простым, но достойным внимания. Я люблю ходить один. Я обычно хожу один, потому что меня никто не отвлекает от этих углов и тайных знаков, кои я собираю, коллекционируя в голове, кладя в коробочку с надписью и ставя на нужную полку. Сегодняшние зарисовки я отправлю в папку «визуальные стимулы», и буду вытаскивать их по мере надобности.
Мысли мои крутились вокруг визуальных ощущений, когда голова выдала мысль, в данный момент совершенно неактуальную. Я вдруг подумал о Женьке. Сколько по времени мы уже общаемся? Сколько я узнал о нём? Да ровным счётом ничего. Болтаю в основном я, он слушает, запоминает, внимательно анализирует. Просто не может не анализировать. Я это чувствую. Узнал я о нём какие-то банальные вещи. Что-то вроде где он учился заграницей, чему, что там было увлекательно и необычно, но он скучал по дому, желая вернуться. А как же безумные студенческие тусовки? А как же девочки в мини-юбках? Учитывая, как он нравится слабому полу, что я успел увидеть воочию, казалось странным, что он там скучал… прямо-таки скучал… Да ты юлишь… Подумав, что он мне многое не рассказывает, ничем не делится, я впал в подозрительную мнительность. Мы тесно общаемся месяца полтора, но я продолжаю оставаться в неведении о его жизни там, о его жизни…без меня…
Учебный день пролетел как-то незаметно. Я, как и обычно, испускал сарказм по поводу наших всезнающих дам, выкурил пару сигарет за компанию со Снэйком, хотя я не курю, но просто так…какая-то нелепая привязка, что курение избавит меня от пространных мыслей. Ничего подобного, конечно, не произошло, но зато были прослушаны два новых гадостных анекдота на тему «Гоги маленького знаешь?». Любимая тема Снэйка травить бородатые похабные анекдоты. Но…к его радости, я всегда бурно и подолгу над ними смеюсь, исторгая ненормальный хохот. Это получается как-то само собой, ибо я впадаю в состояние неудержимого смеха. Всё лучше, чем слушать разговоры девок о проблемах оргазма. Девки делятся на три категории: первая, и более наглая, обсуждает проблемы оргазма; вторая, она же основная, обсуждает нелепости про своих мальчиков; третья, и тоже распространённая, молчащая и зло поглядывающая на первую и вторую группу, боящаяся, что навсегда останется в старых девах. После занятий мы толпой вывали на улицу. Встали со Снэйком у входа. Я опёрся о стену, засунув руки в карманы.
- Опять нащупываешь? – подошла наша наиболее проблемная сокурсница. Не проходило и дня, чтобы она ко мне не лезла.
- Надрачиваю на тебя, дорогая… - зло ответил я. Снэйк усмехнулся, выпустив из носа дым.
- Смотри не натри… - хихикнула она, сверкнув глазками. Подружки зашлись истеричным смехом.
- Я ж не говорю – Маш, когда дашь? – я посмотрел на неё в упор. Казалось, она вот-вот выпрыгнет из своих узких джинс и изнасилует меня прямо тут, на пороге университета.
Я тут же перевёл взгляд с неё на Снэйка. Он курил и посмеивался.
До моих ушей донёсся окрик:
- Хэй! Марик! Спускайся!
Я повернулся и увидел Женьку. Он стоял неподалёку и смотрел на меня. Меня это немного ошарашило. Я залип на месте, как обычно бывает, когда меня чем-то резко удивляют. Я вообще-то тугодум по натуре. Я не могу быстро реагировать на стресс. А это явление, пожалуй, вполне можно отнести к стрессовым ситуациям. Взгляды нескольких девушек, в том числе и назойливой, как августовская муха, Маши, устремились на Женьку. Я быстро сбежал вниз по ступенькам. Подошёл к нему, поздоровавшись с ним нашим фирменным рукопожатием, которое я изобразил ему как-то, рассказывая про негритянские фильмы и их приветствия.
- Ты чего здесь? – не нашёлся я, что спросить.
- За тобой пришёл…
- Ам… - фраза испарилась на полуслове.
Я обернулся ко входу в университет, махнул рукой Снэйку, который улыбнулся в ответ, выбросил сигарету и развернувшись, исчез в здании.
Мы шли по узкой улице вдоль набережной. Женька был как всегда непоколебим и немногословен.
- Знаешь, что завтра меня задолбают бабы?
- По поводу? – без интереса спросил он, даже не глянув на меня.
- По поводу - чё за мужик? Да познакомь и прочая фигня. Ты думаешь они меня мало донимают?
- Допустим…и?
- Вот я и спрашиваю - что за демонстрации?
- Хочешь, чтоб отстали, скажи, что я твой парень… - спокойно предложил он.
- Ты больной? - Я выпучил на него глаза.
- А ты что? Доктор? – он рассмеялся.
- Идиот, мать твою! – выдохнул я, - я подумал ты серьёзно.
- Куда сегодня? – тут же спросил он.
- Мм… - я замялся, - ну, давай ко мне.
Он качнул головой. Вот что меня начинало доставать, это тот факт, что он постоянно молчал, отвечал односложно, вытянуть из него нормальную фразу было верхом моей извёртливости. Всё наше общение в последние время сводилось по смыслу к двум словам: «Пошли? Пошли…», вернее к одному, но в разной интонационной форме. Как в пародиях Монти Пайтона про полицейского. Меня это изрядно начинало подбешивать.
Когда мы добрались до моей квартиры, мать была дома, она неизменно радостно встречала Женьку. Казалось, она его просто обожает! Мне это напоминало примерно такую ситуацию:
- О! Милый Женечка, красавец, умничка! А кто это с тобой? А-а…эта бестолочь Марик! Надо было оставить его на улице!
Она, естественно, так не говорила, но вся её речь, её интонации и малейшие изменения тона выдавали истинные чувства, которые я чувствовал. Ибо она всё ещё была моей матерью.
Подумать только, какой раз он уже обедает у меня дома? Теперь меня чаще ждёт дома приготовленный обед, а раньше самому приходилось проявлять чудеса кулинарии. Хоть какой-то толк от появления Женьки в этом доме. Пообедав, мы удалились с ним в мою комнату. Я запер дверь на щеколду. Встал, подперев дверь спиной, сунув руки в карманы. Женька сел на диван, достав какой-то мой журнал по компьютерным играм, он спокойно перелистывал страницы, положив ногу на ногу и облокотившись на подушку. Я посмотрел на эту вальяжную картину, подумав, что он уже чувствует себя, как дома. Он смотрит на меня, как на нечто само собой разумеющееся, как на часть интерьера? Как на домашнюю собаку? Или как на телевизор, который в любой момент можно выключить или переключить канал?
- Знаешь… если ты думаешь, что я удачный объект для голого секса? То ты ошибаешься! – выпалил я, - Найди себе нимфетку.
Он посмотрел на меня, как на мелкого ребёнка, который несёт ахинею. Ему бы в этот момент очки и фразу: «Что вы сказали, молодой человек?» и был бы мой вылитый учитель по истории в средней школе.
- А что? Секс бывает не голый? – вдруг спросил он, усмехаясь.
- Кретин! – прогавкал я, - ты прекрасно понимаешь, о чём я, - меня не интересует голый секс, в смысле ничем не наполненный, ненагруженный…без смысловой нагрузки, без духовной составляющей!
Женька кашлянул.
- Тебе идея нужна?
Я кивнул.
- Смысл?
- Да, - резко ответил я.
Женька поднялся с дивана и подошёл вплотную ко мне, положив руку на дверь в сантиметре от моего уха.
- Духовный, значит, союз тебе нужен… – вкрадчиво проговорил он и испытующе глянул на меня, задирая мне майку.
Я резко оттолкнул его.
- Ты ничуть не лучше этой назойливой Машки, которая пытается сесть мне на лицо! – выпалил я.
Женька посерьёзнел, нахмурившись.
- Какая ещё Машка? Ты мне про неё не рассказывал.
- А ты много мне рассказывал? – возмутился я, - какого чёрта я должен делиться с тобой всеми хоть маломальскими событиями на моём плане?
Женька замолк и отвернулся к окну. С минуту в комнате висела гнетущая тишина, потому что я ждал ответа, на поставленный вопрос. Вернее я проводил эксперимент – а начнёт ли он говорить?
- Я понимаю твоё недовольство. Но ты меня неправильно понимаешь. Ты…ещё…слишком мал…
- Не глупей тебя, - пробурчал я.
- Не глупей…даже больше…по крайней мере ты естественен в своих порывах, а мне зачастую приходиться сдерживать свои импульсы, эмоции, думать о том, что и как я сказал. Я предпочитаю …
- Я не дал ему договорить:
- Ага…позиция – молчу – за умного сойду…
Он усмехнулся:
- Ну…пусть так…
Я молчал и нервно крутил кольцо на первом пальце, уставившись в витиеватость изгибов и форм, пытаясь обдумать его слова. Он так и не повернулся… Стоял смотрел в окно и помалкивал. Так продолжалось какое-то время.
В какой-то момент его плавный голос напомнил комнату.
- Я не рассказывал тебе о том, что было там…за рубежом. Я просто не хотел рассказывать тебе это. Я и вправду хотел вернуться назад. Я наполнил свою жизнь смыслом, этим смыслом стал ты. Но я был неуверенным в себе сопляком. Я хотел быть грамотным во всём, чтобы не огорчить тебя, чтобы не упасть в грязь лицом. Я наивно думал, что должен всё попробовать прежде, чем я вернусь, якобы тогда я буду грамотным любовником… - он усмехнулся, но продолжил, - Учителя, конечно, нашлись. Но получил ли я удовольствие от процесса обучения? Каждый раз мне, как юному идеалисту, казалось, что предаю самого себя, отдаляясь от тебя всё дальше и дальше. Мне тоже было необходимо духовное наполнение. Но его не было. Это всё превращалось в грамотный технический процесс, не более. И тогда я стал противен самому себе, поняв, насколько я ошибался. Тем не менее, время шло, а меня грызли сомнения: та ли ты цель, которая мне нужна. И я решил, что возможно я ошибался. Когда я вернулся, мне не хотелось видеть тебя, но желание проверить правильность своих мыслей, привело меня тогда к тебе на дачу. В тот момент, когда ты по-хозяйски прошёл по скрипучим доскам и остановился посреди веранды, все сомнения мои разлетелись, как напуганные птицы. Я осознал, чего же я так долго ждал…
В комнате вновь воцарилась тишина. Слышно было, как работает в гостиной телевизор.
- Ты не можешь найти ко мне подход? – спросил я, глядя из-под длинной чёлки на его спину.
Он, наконец, повернулся, устремив свой острый взгляд на меня.
- Ну…можешь показать…чему ты там научился… - я криво усмехнулся и снял майку, бросив её на диван.
Он потупил взор, как будто застеснялся. Я прыгнул на диван, схватив пульт от музыкального центра, громко включил музыку, продолжая дурачится. Женька был какой-то озадаченный, скованный неловкостью. Я потянул его за ремень на джинсах и впился в его рот, не дав ему опомниться. Он повёлся, начиная проявлять активность всё резче и резче.
Вдруг кто-то дёрнул ручку двери в мою комнату. Я приподнял голову, Женька замер.
- Мама, ёб ты! – процедил я. Поднялся, слегка подтянув сползшие штаны. Отпер щеколду, приоткрыл дверь, высунувшись с наполовину голым торсом.
- Чего? – спросил я.
Из комнаты продолжала дребезжать басами музыка.
- Что вы там делаете? – мать смотрела на меня в упор.
- Чего? Трахаемся! – выдал я.
- Марик, твои отвратительные плебейские шутки! – с ненавистью воскликнула она, - если ты снова будешь курить дурь и ещё Женьку подсадишь, я тебя на куски разорву!
- Отлично, мама… значит, трахаться можно… - ответил я и закрыл дверь.
Слыша, что она там вновь начинает ворчать по поводу травки и её вреда для мозгов…


Глава 6.
Я возвращался с учёбы. С неба без остановки лил дождь. Мне постоянно приходилось проявлять чудеса акробатики, прыгая через текущие по тротуарам ручьи, смотря под ноги, видя невдалеке впереди ещё чьи-то ноги, которые так же пытались преодолевать эти водяные препятствия. Когда я, наконец, достиг относительно сухого участка асфальта под козырьком своего 9-ти этажного дома, стряхнул с рукавов куртки водяную пыль и тряхнул одной ногой, потом другой, так обычно делают все из семейства кошачьих, при попадании в лужу. С кед в сторону полетели брызги.
Я произнёс какое-то невнятное: «Фак!», набрал код подъезда и, поднявшись по лестнице, вынул из заднего кармана джинс связку ключей. Открыв дверь, я зашёл в тёмную прихожую и сразу обратил внимание на шевеления в моей комнате. Дверь была открыта, оттуда доносился шорох и шуршание. Ллойд встретил меня, лёгким повиливанием обрубка-хвоста, не имея возможности мне всё объяснить. Я, не отводя взгляда и нахмурив брови, разулся, бросил куртку на тумбу и босиком пошёл смотреть, что же там происходит…
Когда я появился в проёме двери, моим глазам предстала такая вот картина: мать рылась в моих шкафах. Всё моё барахло лежало на диване, какое-то на полу, на письменном столе. Ящики были безжалостно вывернуты, над моей комнатой злостно надругались, а посреди всего этого паноптикального кошмара стояла мать с растрёпанными волосами, пытаясь отдышаться, словно она, как демоническое существо, резала, крушила и кромсала плоть несколько часов, а теперь была застигнута врасплох незадачливым прохожим.
Я не знаю, что в тот момент излучало моё лицо, но явно не радость, не дружелюбие, не восторг и не безразличие. Я, скажем так, опал…словно осенний лист, искорёженный ржавчиной, скукоженый подступающим зимним анабиозом.
- Это что здесь за НА ***! – прогремел я не своим голосом.
Она посмотрела на меня, смахнув прядь волос с вспотевшего лба, и с едва сквозящей истеричностью в голосе ответила:
- Давай доставай сам! Я так ничего и не нашла!
- Ты дура? Что я должен тебе достать?
- Достава-а-аЙ! – прикрикнула она, сделав резкий акцент на последнем слоге.
- Я могу только из штанов достать! – ответил я, продолжая с непониманием смотреть на неё.
- Ослина! – заорала она, бросившись ко мне, схватив какую-то мою майку - первое, что попалось под руку, и начиная, с остервенением лупить меня ею.
Я невольно попятился, отводя голову в сторону, чтобы она не попала по лицу.
Она непрерывно продолжала хлестать меня майкой и кричать:
- Где ты её хранишь? Где ты хранишь дурь? Доставай, сволочь, доставай! Всю доставай!
- Да у меня нет никакой травы! – я пытался перекричать её, - Нет!
Она остановилась, задыхаясь, и села на край дивана, комкая в руках мою майку, и зло смотрела на меня.
- У меня нет травы, - громко и отчётливо проговорил я, - Я давно уже не потребляю, я её и не потреблял так, чтобы из этого делать такой скандал.
- Денег ты больше не получишь! – выдала она.
- Это было только два раза…чёрт…что за дерьмо ты несёшь?
- Ничего не знаю, мне наплевать! Денег ты больше не получишь, - повторила она.
- То, что ты ничего не знаешь – для меня не секрет… - процедил я.
Быстро прошёл в комнату, поднял с пола свой выпотрошенный рюкзак, как мог, набил его одеждой, достал пару больших пакетов. Свалил всё, что мне было нужно в них. Мать смотрела на меня исподлобья, сидя на краю дивана и не двигалась.
Выйдя в коридор с собранным минимумом вещей, я обулся, накинул куртку и, бросив: «Спасибо этому дому!», вышел вон, успев потрепать по шёлковой голове Ллойда, который продолжал льнуть ко мне, словно пытаясь попросить прощения за всё то, что сделал не он, прося остаться и не уходить. Но в такой ситуации я считал, что просто не имею права остаться. Остаться – значит, дать слабину, значит, показать ей – «Ты права, я – дерьмо, с которым так и надо обращаться…».
На улице всё так же упрямо плакало небо. Я вышел на обочину, пытаясь остановить машину. Довольно скоро возле тротуара остановилась «шестёрка», в ней сидел представитель кавказской национальности.
- Вот и чудесно, - подумал я, - много не возьмёт.
Он приоткрыл дверцу, я забросил свои «узлы» на заднее сиденье и сел спереди.
- Ща, погоди…я ещё точно не знаю, куда едем…
Мужик как-то немного забеспокоился.
- Да я заплачу нормально. Ща, мужик, звонок сделаю.
Он терпеливо ждал, положив морщинистые грубые руки, покрытые тёмными волосами, на руль и смотря спокойным взглядом на скользящие по стеклу дворники.
Я достал сотовый, мысленно радуясь, что хотя бы на нём есть пока ещё деньги. Позвонил Женьке. Казалось, время тянется, как резиновое, Женька не поднимал трубку, я ругнулся, снова набрал его номер, снова проклятые гудки. Делать было нечего. Нужно было резко соображать. Моя голова подсказала мне единственной верный вариант. Катерина. Я нашёл её номер в списке. Она взяла трубку:
- Да… - послышался её радостный голос.
- Кать, выручай! У меня западло какое-то…
- А что такое? – начала было она.
- Я потом тебе всё расскажу, я приеду сейчас к тебе?
- Да, конечно… - как-то неуверенно проговорила она.
Ещё бы, я же никогда к ней не напрашивался, она сейчас, наверное, получила маленький стресс.
- Адрес мне скажи только…
Она продиктовала мне адрес, я повторил его шофёру «шестёрки», он кивнул и взялся за руль.
- Кать, я те смсну, ты внизу встреть, а? у меня денег нет…- я рассмеялся в трубку.
- Марик…кошмар! Да что там у тебя?
- Встретишь, а? Не встретишь – не получишь меня сегодня, меня заберёт страшный дядька с волосатыми руками! – я хохотнул и посмотрел на шофёра.
Он качнул головой, процедив:
- Разговорчивый какой…
Я убрал сотовый в карман джинс, с улыбкой глянув на него.
Пока мы медленно ехали, продираясь, как сквозь густые джунгли, через московские пробки, я погрузился в мысли, но не о том, что или кто есть моя мать, не о непонимании между нами, не о недоверии, а просто погрузился в какие-то абстрактные, фантасмагоричные видения, разглядывая разводы на стекле и стекающие капли дождя.
Когда мы, наконец-то, доехали, я отзвонил Катерине, она очень быстро спустилась вниз, держа в руках большой зонт с длинной ручкой. Она медленно подошла к машине. Я открыл дверцу.
- Сколько денег надо? – спросила она.
- 700 рублей хватит? – я обратился к шоферюге.
Он кивнул. Катька вручила мне деньги, я передал их ему, забрал шмотки с заднего сиденья.
- Спасибо! – проговорил я ему.
- Дэвушк хороший! – ответил он с кавказским акцентом, - Береги её!
- Непременно! – сказал я, хлопнув дверцей.
Катерина заботливо держала надо мной зонт, пока мы шли до подъезда.
Потом мы молчали, пока ехали в лифте на 14-ый этаж с какой-то пожилой парой. Женщина с недовольным лицом разглядывала мою помятую фигуру. Мужчина улыбался Катерине, она улыбалась всем, а я смотрел недовольной женщине на второй подбородок, боясь, что если лифт вдруг застрянет, то я могу случайно наткнуться в темноте на её массивные «батоны».
Катерина открыла дверь, впустив меня внутрь.
- Мамка на работе ещё? – спросил я.
- Ага… - кротко ответила она.
- Фу ты, ****ь… - выдохнул я и сел на пол, откинув голову, прислонившись к стене.
Катерина стянула с ног осенние полуботинки, повесила пальто на крючок.
- Что там у тебя приключилось? Я вроде начинаю понимать, но, всё-таки, поясни…
- Жрать хочу…покорми меня, а? – я мученически посмотрел на неё…
Она вздохнула… я рассмеялся, видя, её напряжение от моей наглости.
- Да, Катечка, я из тех, кого пустите водицы напиться, а то так жрать хочется, что переночевать негде…
- Я это уже поняла… Ладно…расслабься…Чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях… - ответила она мне фразой, уже ставшей народной.
Катерина исчезла за углом, откуда лился мягкий тёплый свет. Я разулся, сбросил куртку, шапку, толстовку, прошёл в ванную комнату. Ванная была в этом доме чисто женская…Вся какая-то розовая, пахнущая сладковатыми цветами. Я мылил руки ароматным розовым с малиновыми прожилками мылом, смотря на свою физиономию в зеркале. Лицо какое-то осунувшееся, глаза большие и грустные, как у собаки, нос прямой и тоже…кажется, как у собаки. Вообще симпатичная такая собака, только жутко печальная, лохматая, чёлка мокрая от дождя, ещё не высохла. Чёрные волосы слишком «эмоционально» смотрятся на фоне этой невинной ванной цвета барби-дома. Шея худая, плечи худые, костлявые, ключицы торчат. Только руки жилистые продолжают с яростью образовывать пену на этом мыле, цвета женского позитива.
С кухни донёсся голос Катерины:
- Ты там замылся совсем? Есть иди!
Я закрыл кран, тряхнув руки от воды и вытерев их об себя, потому что не знал, какое полотенце можно трогать. Не хотелось как-то, пусть невидимо, но следить в этом храме красоты своими мужскими эманациями.
Кухня в этом доме была действительно тёплая, не только по ощущениям, но и по цветовой гамме, марокканская плитка на полу и мозаика на стене наполняли её приятным этническим оттенком. Я сел в углу у окна. Передо мной на столе возник дымящийся борщ. Я неуверенно попробовал его на вкус. Оставшись довольным качеством, я принялся есть. Казалось бы…еда, тепло…вот и всё, что нужно мне сейчас. Катерина примостилась напротив меня, довольно наблюдая за мной.
Меня прилично разморило после еды. Я сидел с набитым животом, довольный, счастливый, изучая тонкости мозаичного рисунка на стене.
- Моя мама перевернула всю мою комнату в поисках марихуаны, - пояснил я, предваряя Катеринины вопросы.
- С чего бы это вдруг? А ты потребляешь? – неуверенно спросил она.
- В том-то вся и соль, что не потребляю… Но доказать ей это невозможно. Это антидоказуемо.
- Печальная история... И что теперь?
- Ну, что? Для начала я из дома свалил, потому что наводить порядок там надо неделю, денег меня лишили, верить мне не хотят…
- Ты бы поговорил с ней… - начала Катерина.
- Ага! Поди поговори, когда на тебя обрушивается шквал ударов! У тебя мать другая. Ты не поймёшь. Моя в неадеквате постоянном! В иллюзорном мире, придуманном ею же.
- А ты не в иллюзорном?
- Философствуешь? – ухмыльнулся я, - я тоже в иллюзорном. И ты в нём же…все мы там…Но она в неадеквате. Чуешь разницу?
Катька пожала плечами и замолчала.
Я поднялся, потянув шею, и направился разглядывать всевозможные полочки и интерьер в её доме. Мне очень нравится это занятие. Я всегда, когда прихожу к кому-нибудь, первым делом начинаю дотошно изучать обстановку. Разглядывать детали, так можно больше понять о людях, чем они живут, что любят, какой у них вкус, есть ли он вообще, можно многое узнать об их чистоплотности, предпочтениях, желаниях, увлечениях. Это очень ёмкое и информативное занятие.
Изучение квартиры закончилось на Катькиной комнате. Я вальяжно развалился на её кровати, листая какой-то модный журнал, весь заполненный фотографиями одежды и аксессуаров.
- Жёсткая пестрятина, - фыркнул я, отбросив журнал в сторону, - у меня от минуты просматривания голова заболела…
Я лёг на живот, положив голову на руки, и пристально посмотрел на Катерину.
Изучая её мимику и мимолётные, едва уловимые движения, которые чётко говорили мне о том, что она просто не знает, что со мной делать, я прекрасно прочёл в её глазах. Вот он, я – предел её мечтаний, лежит, нагло развалившись, на кровати, смотрит на неё. Что делать этой девушке в такой ситуации?
Она, конечно, не знала. Поговорить? Поговорить о чём? Развлечь? Развлечь чем, пардон?
- Ты чего так пристально смотришь? – смутилась она, сидя напротив, поймав мой невежливый взгляд.
Я не ответил, но продолжал смотреть.
Она опустила глаза, интуитивно скрываясь от напористости.
Волосы волнами спадали вниз, на носу были заметны маленькие веснушки, худым пальчиком она теребила плед. Какой знакомый жест, подумал я, уж не я ли так делаю, когда мне как-то мучительно больно и нечего сказать?
- Спасибо тебе, Катька… - проговорил я с нежностью, на какую мог вообще быть способен.
Мне хотелось отблагодарить её чем-то, сделать что-то, чтобы она поняла, насколько я ей благодарен. Этот порыв исходил изнутри. Он был настолько ярким и сильным, что я быстро сел напротив неё, взял её за руку и поцеловал в горящую щёку. Она с надеждой посмотрела на меня. Я прекрасно понимал, что она может сейчас чувствовать.
- Прости меня… - процедил я, поднявшись с кровати.
В этот момент во входную дверь позвонили.
- Мама пришла, - проговорила она и пошла открывать. Я тоже вышел в коридор, обдумывая ситуацию.
В коридоре появилась Ева с зонтом, с которого капала влага.
- Привет, Ев! – я криво улыбнулся.
- Ба! Марик! Какими судьбами?
- Я у вас тут поживу малёк, а? У моей мамы, кажется, то ли запоздалый кризис среднего возраста, то ли ранний климакс, я мало что в этом понимаю…
Ева хохотнула, сняла свои сапоги на огромном каблуке, обняла меня по-пацански за плечи и с улыбкой проговорила:
- Если только такова причина – то да, потому что, Марик, извини, но такого зятька мне дома не надо, Боже упаси!
Я почувствовал огромное облегчение, как же Ева умеет разрядить обстановочку. Катерина как-то грустно улыбнулась на шутку мамочки, но промолчала.
Мне выделили диван в гостиной напротив телевизора. Я там очень вольготно себя чувствовал, смотря какую-то ахинею по MTV. Женька так и не перезвонил мне. Я отправил ему пару sms, на которые он тоже не ответил. Но и оставаться в этом доме я тоже не мог, потому что знал, что испытывает ко мне она, чего она бы хотела от меня, чего я не могу ей дать. Пожалуй, я сроднился с ней как-то, поэтому давать ей поводы к лишним мечтам и иллюзиям, мне совсем не хотелось. Это было бы гадко, это было бы нагло…Это…было бы не по-дружески и нечестно с моей стороны. После всего, что она от меня терпела, что сделала для меня, давать поводы, подпитывая неосуществимые мечты. Низко. Я не хочу, чтоб так было. Поэтому…когда я увидел в тёмное окно, что дождь почти прекратился, уверенно поднялся и подошёл к Катерине.
- Кать, я пойду всё же…
- Куда ты пойдёшь? – взволновалась она.
- Кать, ну пойми меня… - я не смог посмотреть в её яркие синие глаза, видеть в них тоску и печаль, - …но если у меня что-то не получится, я, конечно, вернусь сюда! – и я обдал её своей саркастической ухмылкой.
- Ладно…чтоб по ночным улицам не бомжевал, ясно? - строго спросила она.
- Ясен пень…
Ева закрыла за мной дверь. Я долго ждал лифт, который со скрежетом открыл свои железные двери, приглашая меня войти в его недра. Пока я ехал с 14-ого этажа вниз, я успел многое обдумать, сочтя, что всё делаю правильно.
- Куда это он, на ночь глядя, намылился? – спросила Ева Катерину, которая хмуро стояла в коридоре, прислонившись к стене.
Катерина пожала плечами.
- Это я его напугала! – рассмеялась Ева, - испугался, что от одного неверного движения, я его зятьком сделаю! – она громко засмеялась, - как будто от одного неверного движения дети получаются! – она ещё пуще разразилась смехом.
Катька как-то неловко и печально улыбнулась, но мысли её были не здесь, они были направлены на человека, зажатого в недрах железного лифта…