Максимилиан Уваров
Плач по мечте
Аннотация
Представьте, что будет, если современный гопник попадет в прошлое. И не просто в прошлое, а в 1946 год. И не просто в 1946 год, а в еврейскую общину. Эта повесть - погружение в прошлое с удивительным еврейским колоритом.
Представьте, что будет, если современный гопник попадет в прошлое. И не просто в прошлое, а в 1946 год. И не просто в 1946 год, а в еврейскую общину. Эта повесть - погружение в прошлое с удивительным еврейским колоритом.
========== Глава 1 ==========Артем шагал по темным зимним улицам в сторону знакомого двора. Идти было трудно. Его слегка покачивало, тяжелая спортивная сумка постоянно сваливалась с плеча, скользкая коричневая жижа хлюпала в старых кроссовках, а на бритую «под ежик» голову сыпал мокрый снег.
Остановившись посреди узкой дорожки, Артем до самого подбородка застегнул молнию на спортивной куртке и, натянув до бровей черную шапку-пидорку, продолжил свой путь.
— С-с-с, — раздался тихий свист из подворотни, — сюда иди, — дорогу Артему перегородили три длинные тени.
Он никого не боялся в своем районе. Более того, весь район боялся его. Артем отхаркнулся, сплюнул вязкую желтую слюну на землю и смело шагнул в подворотню. Он остановился напротив трех таких же, как и он, бритых пацанов и скинул с плеча сумку.
— Псих, епт! Тебя только за смертью посылать! — высокий худой парень зябко поежился, переминаясь с ноги на ногу в грязной луже.
— Шланг, ты зае**л! Мне пришлось через две улицы до магаза пехать. Нашу палатку снесли! — Артем сунул ручки сумки широкоплечему сутулому парню. — Слон, держи. У меня уже плечо отваливается.
— Куда пойдем? — спросил у друзей Шланг.
— К Психу пойдем. И девок позовем. Надо ж Кудрявого поддержать. Мы ж друганы его, — ответил Слон, кивнув в сторону третьего парня.
— Ко мне нельзя. Тетка хахаля привела. Сказала, чтоб гулял подольше, — мотнул головой Артем, — у Слона тоже нельзя. У него бабка лежачая. От нее ссаньем воняет. У Кудрявого вообще общежитие, а не хата.
— Ко мне тоже не катит. Родственники приехали с Ростова, — почесал затылок Шланг, — ну чо, пацаны? Пошли, как обычно, под грибок?
Уже через полчаса на детской площадке слышался женский смех и громко играла попсовая музыка. Компания из четырех подвыпивших парней и двух размалеванных девиц сидела под деревянным грибом в песочнице и, не обращая внимания на неодобрительные взгляды случайных прохожих, пила пиво и развлекалась. Девушки громко смеялись, сидя на коленях Шланга и Психа. Парни потягивали пиво из бутылок и вели «светскую беседу».
— Кудрявый ты не раскисай! — Артем лихо открыл очередную банку с пивом. — Подумаешь, баба тебя бросила! Да она еще локти себе кусать будет! Дура!
— Прикиньте, братаны, она меня на художника променяла! — Кудрявый зло швырнул пустую банку в песочницу. — Типа он романтик и всякое такое. А я чо, не романтик? Да я ей такую лягуху на день рождения из пивных крышек сделал! Еще и краску зеленую из магазина спи*дил, чтоб покрасить. И все для этой шалавы!
— Все бабы — сучки! — Артем пьяно икнул. — Им романтику подавай, бабла побольше и этого еще… как его…
— Х** большой? — подсказал Шланг.
— Да не… Хотя х** тоже. А вообще, я коня имел в виду, — многозначительно поднял палец вверх Артем.
— А конь им за каким? — не понял ход мыслей Артема Кудрявый.
— Ну как… — задумался Артем, — чтоб… Они ж вечно про принца на белом коне говорят. Откуда я знаю, зачем им конь. Вот поэтому и говорю: сучки они.
— О, пацаны, глядите, кто к нам топает! — Шланг толкнул Артема плечом. — Дед е**нутый с двадцать шестой. Говорят, он с ума сбрендил и разную х**ню несет.
— С-с-с… — свистнул вслед старику Слон, — где ты свои сокровища прячешь? Дед? Да куда ты так побег-то? С-с-с… — и компания дружно загоготала, глядя вслед старику с палочкой.
Старика звали Иосиф Линдерман. Никто точно не знал, сколько ему лет и чем он занимался раньше. Старик переехал в дом сорок семь на Песчаной улице лет пятнадцать-двадцать назад. Ходили слухи, что старик миллионер и что в его квартире спрятаны сокровища. Сам Линдерман не был похож на миллионера. Зимой и летом он ходил в старом черном пальто, в его руках была трость с обычным деревянным наконечником, а на длинном крючковатом носу сидели огромные роговые очки, перемотанные на переносице синей изолентой. Старика считали городским сумасшедшим. Он часто ходил по улицам, тихо разговаривая с невидимыми собеседниками, шарахался от прохожих и грозно стучал палкой по асфальту. Его не любили и побаивались. Единственной, кто еще как-то с ним общался, была его соседка по лестничной клетке Светлана.
Линдерман жил в квартире на последнем этаже сталинской высотки один. Жилые помещения в этом доме стоили дорого, и, узнав про одинокого старика, риелторы частенько наведывались к нему с «выгодными» предложениями о покупке квартиры. Но старый еврей, видимо, еще не до конца лишился ума, и дельцы уходили от него ни с чем.
— Пацаны, слушьте! — вдруг оживился Кудрявый. — А что, если мы зайдем в гости к еврею, пока он утопал куда-то? Говорят, у него золота и бриллиантов припрятано немеряно! А чо?! Хорошая идея, мужики! Прикиньте! Мы найдем сокровища, я куплю машину. Алка выходит из подъезда, а я такой мимо него на черном мерине еду и ноль внимания на эту курву!
— А чо бы не сходить? — поддержал его Шланг. — А ну-ка брысь! — кинул он девице, сидящей у него на коленях. — Сейчас мужской базар начнется. Сдрысните отседа!
— Я замок на раз вскрою, — сказал Слон, когда девушки гордо покинули детскую площадку, состроив обиженные мины, — ножичком поддену, и все.
— Отлично, — хлопнул его по плечу Шланг, — Кудрявый — на шухере. Мы с Психом и Слоном в хату шмон наводить. Если у еврея и правда водится золотишко, то мы его найдем. Не зря же про него слухи ходят.
— Так про дом этот тоже байки разные рассказывают, — засомневался Артем, — про привидений всяких и про черные дыры. Нельзя всему верить. Может, и нет там у него ничего.
— Так если ничо не найдем, так и уйдем, — кивнул ему Слон, — так что, Псих? Ты с нами?
Про дом и правда говорили всякое. Построили его задолго до войны. Большие и престижные квартиры отдали генеральским семьям и семьям приближенных к власти. А вот квартиры попроще заняла их прислуга. Во время войны в дом попала бомба и разворотила его точно посредине. Восстанавливали дом уже после войны пленные немцы. Говорили, что немцев особо не жалели и позже под домом находили их трупы. Местная легенда гласила, что ночью по темным лестничным клеткам до сих пор ходят души покойных немцев, тихо переговариваясь по-немецки.
Во мраке маленькой квартиры на последнем этаже слышались шаги и негромкая возня.
— Твою ж мать… — выругался Артем, больно приложившись коленом о небольшую тумбу. — Хоть бы фонарик включили, — он на ощупь передвигался по квартире старика.
— Тихо, Псих! Нам еще ментов тут не хватало. Вдруг соседи свет увидят? Квартира-то угловая, — шикнул на Артема Шланг.
— Ладно! Ты тут полазай, а я гляну вон там, в шкафу! — и Артем потянул на себя тяжелую дверь старого шкафа.
Там воняло сыростью и сгнившим деревом. Раздвинув вешалки со старой одеждой, Артем не нащупал задней стены. Откуда-то сбоку шел свет и дул легкий ветерок. Артем шагнул вперед и тут же споткнулся об лежавшую на полу доску.
— Чтоб тебя, — громко выругался он и, по инерции сделав еще один шаг вперед, упал на колени, — что за нафиг? — Артем вынул телефон и посветил перед собой.
Перед ним была еще одна комната. С левой стороны виднелся проем окна без стекол, из которого шел яркий свет. Артем поднялся на ноги и прошелся по настеленным доскам. Стены комнаты были обклеены старыми обоями, треснувшими в нескольких местах. Пол был частично провален, и под настеленными на него досками была видна комната внизу. Артем нетвердой походкой прошел к окну и выглянул на улицу.
Знакомый двор был залит ярким солнечным светом. В песочнице копошились дети в смешных белых панамках, по дорожкам ходили мамочки с колясками, а вдоль дома ездили старые машины. Весь двор был наполнен щебетом птиц и запахами проснувшейся весенней природы.
— Что за нах? — пробормотал Артем. Он удивленно смотрел на улицу, и его почему-то мутило. — Сука! Водка паленая была, — сказал он, покачнувшись, и его вывернуло в угол на уцелевший кусок пола.
Артем вытер рукавом куртки грязный рот и, пошатываясь, пошел обратно. В той стороне, откуда он вошел в комнату, стоял точно такой же шкаф с открытыми дверцами. Недолго думая, Артем вошел в него и снова оказался в темной комнате старика. Он замер у открытого шкафа и прислушался. В комнате стояла странная тишина, нарушаемая только тиканьем часов на кухне.
— Эй! Пацаны! — громким шепотом сказал Артем. — Шланг! Слон! Где вы все?
Но ему никто не ответил. Пошарив в темноте руками, Артем уже было направился к выходу, мысленно матеря друзей, бросившись его, когда услышал позвякивание ключей у входной двери.
— Вот б**… — зашипел он и заметался по комнате в поиске убежища. Сбив по ходу движения стул и больно ударившись лбом об полку с книгами, он наконец спрятался в нишу между шкафом и стеной. В этот момент входная дверь хлопнула, и из коридора раздался голос старика.
— Ай вей, Иосиф! Ты стал совсем старик! Память тебя покинула в самый неподходяшший момент.
Послышались шаги и стук палки по полу. Под потолком вспыхнула старая люстра, на минуту ослепив Артема. Тот инстинктивно поднял руку вверх и, ударившись локтем о стену, громко заматерился.
— Эй! Мэшугэнэр! Выходи! Я милицию вызываю! — крикнул старик и несколько раз ударил по столу набалдашником палки.
Артем не стал больше прятаться. Да и чего ему было бояться? Дряхлого старика с клюшкой? Артем точно помнил, что видел на тумбе в коридоре старый телефон с проводами и диском вместо кнопок. Пока дед дотопает до него и вызовет полицию, он, Артем, даже в полупьяном состоянии успеет добежать до входной двери.
— Слышь, дед! — Артем вышел на середину комнаты, прикрывая рукой глаза от света. — Ты не кипишуй. Давай бабло выкладывай, а то свое «вей» сказать не успеешь, как я тебе твои тухлые кишки выпущу! — и он вынул из кармана небольшой складной нож.
Артем был зол. Он злился на тошноту и страшную головную боль, на толстую продавщицу в магазине, которая продала ему паленую водку, на Кудрявого, который не предупредил его о возвращении деда, на друзей, бросивших его. И особенно его злил этот старый и седой еврей в вязаной серой кофте и обрезанных валенках вместо тапочек.
— Молодой человек… — старик покачал головой, — я старый больной еврей. У меня за душой только три червонца пенсии и эта квартира. И ви мине угрожаете этим режиком? Я нищ, как церковная мышь! Что вы тут хотели найти? Золото и бриллианты?
— Ага! Нищий он, — хмыкнул Артем, — а сам вон ремонт затеял.
— О каком ремонте идет речь? — старик удивленно вскинул седые брови.
— Да там вон, — Артем кивнул головой в сторону шкафа и тут же поморщился от боли, — еще одну квартиру прикупил и решил объединить со своей? Нищий он…
Старик побледнел, нащупал рукой позади себя стул и тяжело плюхнулся на него.
— Неужели ви нашли его? — прошептал он. — Шо ви там исчо видели?
— Слушай, дед! Не подумай, что я такой же чокнутый, как ты. Просто водка паленая была. Вот и привиделось, — ответил Артем. Почувствовав, что опасности нет, он спрятал нож в карман и уселся в большое кресло напротив старика.
— Так шо там было? — не унимался Линдерман.
— Да двор вроде наш был, но как будто весна, а не зима, как сейчас. И тетки с такими странными колясками с большими колесами. Дети в этих… панамках белых. И машины старинные. Не современные.
— Неужели это именно ви? — всплеснул руками старик, но Артем его уже не слышал. Он пьяно храпел, раскинувшись на большом и очень удобном кресле.
========== Глава 2 ==========
Артем проснулся от свиста закипевшего чайника и веселого голоса диктора по радио:
— Вы слушаете радио «Маяк»…
Он открыл глаза и обнаружил себя в незнакомой комнате, сидящим на огромном кресле. Его ноги лежали на стуле, а сам он был заботливо укрыт стареньким пледом. Таким же пледом была застелена кровать, стоящая у окна. На стенах висели полки с книгами, в углу стоял огромный старый шкаф, рядом с ним притулился кособокий комод. Артем снял ноги со стула, брезгливо скинул с себя плед, пахнущий пылью и старостью, и, морщась от головной боли, пошлепал в кухню.
Старик суетился возле кухонного стола, нарезая на тарелку с синей надписью «Моспищепром» белый хлеб. Пахло дешевым чаем, прогорклым маслом и селедкой.
— Однако, ви ранняя пташка, молодой человек, — в седой бороде старика блеснул железный зуб.
— Сон алкоголика глубок, но недолог, — буркнул Артем, с осторожностью садясь на колченогую табуретку.
— А к чему пить? Тем более в таком субтильном возрасте? Випейте со мной чаю. И откушайте бутербродов с селедошным маслом. Конечно, это не форшмак, который готовила моя Розочка, но вполне съедобно, — старик поставил на стол чашку и налил в нее жидкий чай.
— Дед, мне б пивка, — Артем поморщился и потер рукой длинный шрам на голове.
— Пива не держим, — ответил старик, — а откуда, позвольте узнать, такие жуткие линии на вашей светлой голове? — старик надел на нос роговые очки и подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть шрам.
— Авария, — коротко ответил Артем, — я даже помер на несколько минут. Клиническая смерть называется. Потом еще в коме лежал.
— Хм… — нахмурился старик, — сам пережил киническую смерть. Еще в шестидесятом. Тогда политика партии была расселить коммуналки. Вот меня на стройке балкой и придавило. Ви угосчайтесь, — старик придвинул ближе к Артему стеклянную банку с подозрительной серой пастой.
— Я еще и в психушке лежал, — гордо продолжил разговор Артем, намазывая на хлеб селедочное масло, — во… видал? — он протянул руку, на которой синела корявая татуировка «1408». — Сам колол. Это дата, когда я с родителями в аварию попал. С тех пор меня Психом стали звать.
— Хах! — засмеялся дед. — Таки я угадал. Мэшугэнэр! Я вас вчера Психом и назвал. А как вас в миру величают? — спросил он у Артема.
— Артем, — ответил тот и зачем-то добавил: — Сергеевич.
— Иосиф Михалыч, — старик приподнял на голове невидимую шляпу, — очень приятно, Артем Сергеевич.
— Не, я тебя дедом называть буду, — махнул рукой Артем. — Все эти Иоси-Хероси долго. А скажи мне, дед… Я пока спал, ты мог спокойно ментов вызвать, а не вызвал. И счас меня вон чаем поишь. С чего это? — подозрительно сощурил глаза Артем.
— Ви избранный, Артем Сергеевич! Уж не знаю, почему оно выбрало именно вас. Прошлое странная весчь, — старик задумчиво поскреб ногтем бороду.
— Вот правильно народ говорит, что ты в маразм впал, — хмыкнул Артем, — и чо я тут сижу и слушаю бред старого жида? — он поднялся и, найдя глазами на вешалке в коридоре свою черную куртку, шагнул по направлению к входной двери.
— Погодите! Артем… Сергеевич… — старик схватил его за рукав, — ви пришли сюда за богатствами старого еврея? Таки я вам их дам. Почти безвозмездно.
— Даром? Это с какой такого хера? — Артем вырвался из рук старика.
— Будет одно условие. Только одно… Ви должны навешшать меня. В любое время, — в глазах старика было отчаяние и мольба. Казалось, еще секунда — и из выцветших карих глаз потекут слезы.
— Ладно… Ладно тебе, дед… — Артему стало его жалко, и он снова плюхнулся на покачнувшуюся табуретку, — буду я к тебе ходить. Если ты и правда богат, как говорят люди, то я даже готов слушать твой бред. Только скажи мне, что это за богатства? Золото? Бриллианты?
— Лучше, Артем Сергеевич! Намного лучше. Поверьте старому еврею, — и старик серьезно посмотрел Артему в глаза.
Артем выполнил свою часть договора. Каждый день, воровато оглядываясь по сторонам, он приходил к Линдерману. Ему не хотелось, чтобы его дружки или просто знакомые случайно увидели, как он идет к старику. Первое время он молча сидел на колченогой табуретке и без особого интереса слушал рассказы старика о жизни в Советском Союзе. О комсомольских стройках, о пятилетках и победном марше пролетариата. Все эти рассказы были для него странными, а жизнь, о которой говорил старик, далекой, как ледниковый период. Со временем он стал замечать, что идет к Линдерману с удовольствием. Он стал с интересом слушать рассказы старика, смотреть старые фотографии и вырезки из газет.
После работы он стал забегать в эконом-универсам и брать там дешевые сладости. Старик с благодарностью принимал гостинцы, и они пили на кухне жидкий чай под тихо бурчание приемника на стене и бой часов с кукушкой.
— Вот скажите мне, Артем Сергеевич, почему ви так не любите евреев? — они сидели за столом и пили чай с вафельным тортом.
— Лично я или вообще? — Артем отхлебнул из чашки чай и откусил кусок вафельной палочки.
— Вообче, — кивнул старик.
— А хер его знает. Так принято. Если ты жид, значит, тебя не любят, — Артем равнодушно пожал плечами.
— Жид… Люди даже не знают, откуда пошло это слово. Они думают, что, назвав меня «жидом», они меня обижают. «Иуден», «Джуден». Так раньше нас называли. Отсюда и пошло жид. Еще есть обидное «пархатый». Слышали? — вопросительно поднял брови старик.
— Слышал. Так на митинге говорили, — кивнул Артем.
— На митинге? — старик отставил чашку с чаем и внимательно посмотрел на Артема. — Ну-ка, расскажите, шо там на митинге была за беседа?
— В общем… говорили, что в России должны жить только русские. Что наша нация самая сильная и могущественная. Что всех этих… как их… иноверцев нужно гнать из России поганой метлой, — Артем подмигнул старику, — а ты думал, что я тока пиво пью да с пацанами семки лузгаю?
— Вай ме… — покачал головой старик, — это кто ж такое в ваши юные головы сеет?
— Там главный был. Настоящий мужик, скажу тебе. Имя не помню. Фамилию тока: Лимонов. Он много интересного рассказывал. И говорил все правильно. Что в России не место черножопым и пидорам всяким, — гордо завершил свою речь Артем.
— Лимонов… Эх, Артем Сергеевич! Дам я вам книжицу одну, уж не поленитесь, прочитайте. Ее как раз написал Эдуард Лимонов. Эдичка… А все эти лозунги были придуманы намного раньше. Только говорил их не старый гомосексуалист Лимонов, а вождь Вермахта. Почти слово в слово, — старик зашаркал валенками по полу в сторону полки с книгами, — а вот скажите мне, Артем Сергеевич, ви русский? — спросил старик, садясь на свое место и кладя перед Артемом тонкую книжку в пестрой обложке.
— А то! — кивнул Артем. — Мать русская, отец тоже.
— А я бы усомнился в этом. Судя по вашим чертам лица, в вас течет голубая кровь, — закончил изучать лицо Артема старик.
— Знаешь, чо я тебе могу за голубую кровь сделать? — нахмурился Артем и сжал кулаки. — Да иди ты… знаешь куда?
— Погодите! Не сердитесь на старого еврея. Голубая кровь — значит благородная кровь. Возможно, у вас она дворянская и, скорее, немецкая или австрийская, — закончил свою мысль старик.
— Да ладно… — удивился Артем и пошел в коридор к большому зеркалу, висящему на стене.
Из мутного желтоватого от старости стекла на Артема смотрел светловолосый парень с тонким длинным носом, мягкими четко очерченными губами и серыми глазами. Из-за того, что глаза были глубоко посажены, взгляд их казался тяжелым и немного циничным.
— Если бы ви отрастили волосы, то вполне могли сойти за молодого немецкого аристократа, — улыбнулся ему в зеркало старик.
— Волосняк тока пидоры отращивают, — нахмурил брови Артем. Старик сипло засмеялся и, закашлявшись, оперся рукой о стену. — Дед, ты чего? Может, лекарства какие дать или помочь чем еще? — Артем подхватил его под руку и посадил на табурет в кухне.
— У меня очень мало времени. И да… мне очень нужна ваша помосчь, Темочка, — сказал старик, отдышавшись, — сейчас ви идите домой. Мне нужно отдохнуть, а завтра, обесчайте мне, что пойдете в шкаф, выйдете там на улицу и у первого встречного прохожего спросите, какой сегодня день, месяц и год. Обесчаете? — Линдерман с надеждой посмотрел Артему в глаза.
— Обещаю, — кивнул тот старику.
========== Глава 3 ==========
Артем выглянул из-за угла арки, осматривая знакомый двор. Все было спокойно: по дорожке пробежала девушка, перепрыгивая грязные лужи, мамаша тащила за руку загулявшегося пацана лет десяти, возле подъезда мужчина копался под капотом машины. Артем пропустил скорую, въехавшую во двор, и шагнул из подворотни на дорожку, ведущую к подъезду Линдермана.
— Шц… Псих, — окликнул его знакомый голос.
— Здорово, пацаны, — натянуто улыбнулся Артем, делая вид, что рад появлению друзей. Он поздоровался с каждым за руку, спрятав за спиной пакет с печеньем и конфетами.
— Тут до нас слушок дошел, что ты в пионэры записался, — Шланг брезгливо цикнул слюной между зубов.
— Не в пионеры, Шланг. В тимуровцы, — поправил его Слон.
— Один хер, — махнул рукой Шланг.
— Да никуда я не записался, — отмахнулся Артем, — я деда окучиваю. Он мне обещался наследство оставить. Мне просто нужно за ним ухаживать, пока не помрет, — Артем с трудом себя сдерживал. Он злился на друзей за их догадки, на себя за вранье, на мокрый снег и на яркие фары скорой, слепившие глаза.
— Так поторопись, — гоготнул Шланг, — к твоему еврею скорая приехала. Говорят, его соседка нашла на лестничной клетке. Он вышел за газетой и прям там и навернулся. Так что считай, наследство у тебя в кармане.
Но Артем его уже не слушал. Растолкав плечами друзей, он опрометью кинулся к подъезду. Влетев по лестнице на знакомый этаж, Артем в дверях столкнулся с врачом, выходившим из квартиры старика.
— Как он? — тяжело выдохнул Артем.
— Родственник? — нахмурился врач. Артем коротко кивнул. — Готовьтесь, — врач похлопал Артема по плечу, — я там на тумбочке оставил рецепт. Ну и желательно, покой и хорошее питание.
В комнате пахло спиртом и лекарствами. Старик лежал на кровати. Его лицо было серовато-желтого цвета, словно вылепленное из воска. Глаза были закрыты. Артем остановился у кровати, прислушиваясь к тяжелому дыханию старика.
— Дед, — Артем сел на свободный край и потрогал стрика за плечо. Тот приоткрыл мутные глаза и слабо улыбнулся, — дед, ты чего это помирать вздумал? Ты мне еще столько не рассказал. Про селедку под шубой на Первое мая. Про демонстрации. Про то, как на комсомольской стройке был.
— Я не мог помереть, не открыв тебе всего, — тихо прошептал старик.
— Не, дед, не сейчас. Я быстро за лекарствами сбегаю. Ты пока отдохни, а я приду, и мы будем пить чай, — суетился возле кровати Артем, то поправляя подушку под головой старика, то укрывая его одеялом.
— У меня мало времени, сынок, — последнее слово старик сказал особенно тепло, — ты должен пойти в шкаф. Сейчас. Незамедлительно. Там должна быть дверь. Спустишься по лестнице вниз и спросишь у любого прохожего, который сегодня день. Точную дату спросишь. День, месяц и год. Это очень важно.
— Дед… — хотел было возразить Артем, но старик остановил его легким касанием руки.
— Выполни просьбу сумасшедшего еврея. И возвращайся, — старик устало прикрыл глаза.
Артем вздохнул, накинул на плечи сброшенную куртку и шагнул в сторону шкафа.
В странной комнате с обшарпанными обоями ничего не изменилось. Из оконного проема все так же светило солнце. На улице в песочнице копошились дети в смешных панамах. По тротуарам разгуливали молодые мамаши в разноцветных ситцевых платьях. Большая черная машина проехала вдоль дома, громко гудя мотором и выпуская из себя клубы сизого дыма.
Артем подошел к двери, ведущей на лестницу, и с удивлением заметил, что в углу, куда его в прошлый раз стошнило, было чисто. Он спустился по темной сырой лестнице вниз и толкнул перекошенную входную дверь.
Артема обдало летним жаром, и в нос ударил запах раскаленного солнцем камня и цветущих деревьев. Ему наперерез шел толстый мужичок. На нем была белая рубаха размахайка, военные штаны-галифе и кирзовые сапоги. На его голове красовалась кепка, которую он периодически снимал, протирая платком мокрую от пота лысину. В руке мужчина держал худой потертый портфель.
— Слышь, мужик, — начал Артем. Мужчина остановился и снова снял кепку.
— Чем могу, товарищ? — толстяк внимательно посмотрел на Артема и, протерев платком ободок кепки, надел ее обратно.
— Не подскажешь, какое сегодня число? — Артем расстегнул на себе черную куртку и снял с головы шапку-пидорку.
— Нехорошо, товарищ! — укоризненно покачал головой мужчина. — На дворе трудовой день, а вы пьяный по улицам ходите. За тунеядство вас там где надо, — он ткнул пальцем куда-то в небо, — по голове не погладят.
— Слушай, товарищ дорогой, — Артем насупил брови, — я просто выполняю просьбу умирающего старика. И мне нужно, чтобы ты сказал мне число.
— Двадцать четвертое мая, — толстяк на всякий случай сделал шаг назад.
— А год. Год какой? — Артем удивленно огляделся по сторонам. Толстяк не врал. Это был явно май, жаркий и цветущий.
— Ну, знаете ли… — начал было мужчина очередную речь, но Артем сделал шаг в его сторону и сжал кулаки, — сорок шестой. Тысяча девятьсот сорок шестой.
— Нихрена тебя штырит, мужик! — засмеялся Артем, но осекся. В их сторону шел милиционер. Вернее сказать, это был высокий и молодой мужчина в военной форме, но Артем точно знал, что это именно милиционер. Он поднес к губам руку в белой перчатке, и по улице разнесся громкий свист. — Атас! Легавые! — неожиданно для себя крикнул Артем и быстро юркнул в кривую дверь парадного подъезда.
В комнату старика он вошел запыхавшимся и ошеломленным.
— Это чо было, дед? — спросил он старика, сидящего на кровати. — Там что, съемки фильма какого-то?
— Погоди, сынок, — старик остановил его, подняв руку вверх, — ты помнишь, во сколько вошел в шкаф?
— Помню, — кивнул Артем. Старые часы с разбитым стеклом висели как раз напротив шкафа, — в восемь.
— А сейчас посмотри, сколько время, — хитро улыбнулся старик.
— Пол… Полдевятого? Шутишь, что ли? Я там был максимум десять минут, — Артем удивленно смотрел на часы.
— Запомни, — старик поднял вверх крючковатый палец, — на какое бы время ты ни вошел туда, здесь проходит полчаса. И еще… Как только ты оттуда выходишь, время возвращается. И ты в следующий раз, войдя в шкаф, окажешься в том же числе.
— Я ничего уже не понимаю, — закрутил головой Артем и сел на кресло, — куда я могу войти? Какое время возвращается?
— В этом шкапе — проход между временами. Ты узнал дату? — занервничал старик.
— Этот укуренный толстяк сказал, что сегодня двадцать четвертое мая сорок шестого, — Артем был напряжен. Он понимал, что с ним только что произошло что-то странное и старик знал про это намного больше, чем говорил.
— Елохим адирим! Я знал, что у меня получится! — воскликнул старик и подскочил на кровати.
— Дед, я, конечно, понимаю твою радость… Вернее, я ее не понимаю, но ты не особо прыгай! — Артем уложил его в кровать и накрыл одеялом.
— Сынок… — старик холодной рукой взял его за ворот футболки и потянул на себя, — ты должен ее спасти. Понимаешь? Мою Розочку! Запомни дату: четырнадцатое августа сорок шестого. У тебя будет много времени. Ты можешь заходить в прошлое бесконечное количество раз. Но запомни, сколько бы раз ты ни входил в ту дверь, там будет двадцать четвертое мая сорок шестого. Ты можешь прожить там сколько угодно времени, но когда вернешься сюда, тут пройдет всего полчаса. Это плата за то, что оно тебя пускает. Оно каждый раз отбирает у тебя полчаса жизни, но поверь мне, старому еврею… Это несравнимо с тем, что оно дает.
Дед говорил все тише и тише. Последние слова он уже шептал сквозь сон. Артем взял с тумбочки рецепт, принес с кухни стакан воды, надел куртку и вышел из квартиры Линдермана.
========== Глава 4 ==========
— Я родился в тридцать седьмом в Ростове. Когда случилось быть войне, я был слишком мал. Отец занимал хорошую должность на сталелитейном. Потерял руку в гражданскую, подорвавшись на мине, и был непригоден к военной службе, поэтому на фронт его не взяли. Всю нашу семью эвакуировали в тыл, — старик отхлебнул из чашки горячего чая и откусил кусок печенья. — После войны всей семьей вернулись в Ростов, где я окончил школу и поступил в архитектурный институт. Ми были молоды и верили, что нашими руками будет построено светлое будущее. Еще в институте я начал активно участвовать в комсомольской жизни, и благодаря этому моя карьера таки быстро пошла в гору. В шестьдесят втором я вступил в партию, и меня перевели в столицу. Так в возрасте двадцати восьми лет я оказался тут в качестве ведущего архитектора Гос… Строй… Ай вей, позабил название конторы, — дед шлепнул себя по лбу.
— Так ты типа партийный? — хмыкнул Артем.
— В то время быть партейным значило карьеру и уважение. Для еврея с Ростова это было большой удачей. Мне было тридцать пять, когда случился тот несчастний случай. Я приехал принимать очередной объект. Там еще вовсю шли отделочные работы. Что-то случилось с краном, и длинная бетонная балка полетела точно в меня. Если бы позади меня была стена, то меня раздавило бы, как таракана тапком. К счастью, балка только сильно ударила меня в живот, сломав несколько ребер и устроив мне внутреннее кровотечение. Но она таки меня убила. Я умир на целых пять минут.
Старик снова отхлебнул чай.
— Потом были несколько тяжелых операций и месяци больници. Через год лечения меня отправили для восстановления в ЦКовский санаторий. Он находился в бывшей усадьбе Голицыных. Сейчас это город, а тогда был еще пригородом. Именно там, в заброшенной котельной, я и нашел портал. Он вывел меня в далекий двадцать седьмой год. В свои первие путешествия я просто бродил по поместью князей Голицыных, разглядывая сорванние дорогие обои, разбитую и полусгнившую мебель и осколки когда-то дорогого сервизу. Только на третий или четвертый раз моего посешения прошлого я решился добраться до города, — старик поставил чашку на тумбочку. — Темочка, посмотри там в комоде альбом.
— Дед, не надо меня называть по имени, — нахмурился Артем, — я Псих, понял?
— Молодой человек, — покачал седой головой старик, — ви ж не собака, шоб на клички отзиваться. И не надо стесняться имени, которое вам дано матерью. Принеси мне альбом, Артем.
Артем послушно встал, открыл верхний ящик кривого комода, и на него пахнуло запахом лаванды и столярного клея. Он сразу нашел большой фотоальбом, обшитый синим кожзаменителем. Старик принял из его рук альбом с осторожностью, любовью и нежностью, как принимают новорожденного ребенка.
— Это был сентябрь двадцать седьмого. Было тепло, но шел мелкий дожьдь. Я шел по улицам города, пытаясь узнать знакомые места, и тут я встретил ее… Мою Розочку! Я помню этот момент, как сейчас. На ней было платьице в мелкие синие цветочки, вязаная голубая кофточка и черные туфельки. Она была такой милой и нежьной, как те цветы на ее платье. Она держала в руке большой черный зонт, а второй рукой ловила в воздухе капельки дожьдя с него, — старик грустно улыбнулся, — это была любов с первого взгляда, как в кино. Мы познакомились и провели чудесный вечер, сидя под навесом уличного ресторанчика. Денег у меня не было, но Розочка сказала, что она заплатит, а я ей в следующий раз все отдам. Я понял, что это намек на ишо одну встречу, — Линдерман открыл альбом и достал оттуда наклеенную на картон фотографию с обгрызенными пожелтевшими краями. С нее Артему улыбалась худенькая черноволосая девушка лет двадцати пяти. Она не была красавицей, да и художник, раскрасивший фото, местами перестарался. Красивые полные губы девушки были ярко-красного цвета. Неудачно наложенные тени делали ее и без того длинный нос еще длиннее. Единственным, чего не коснулась рука ретушера, были глаза. Они были огромными и почти черными. Их обрамляли длинные ресницы, загибавшиеся вверх почти до самых бровей. — Правда, она у меня красавица? — улыбнулся старик, любовно глядя на фото. — Знаешь, о чем я жалел всю жизнь? — его крючковатый палец нежно погладил лицо девушки.
— Что ее рядом нет? — предположил Артем.
— Не совсем ее рядом, скорее меня с ней рядом. Нет, не о том я жалею, Темочка. Не о том. Я никогда не видел своего ребенка. Мы поженились через год. Не буду рассказывать, как ее дядька состряпал мне поддельные документы. Как я устроился в строительную артель. Как мы с ней въехали в эту маленькую квартирку. Как нам принесли сюда этот самый шкап и мы немного поругались, потому что не могли решить, куда его поставить, — старик положил фото между страниц альбома, — я не выходил из прошлого полтора года. Я знал, что, если выйду и зайду обратно, она меня не вспомнит. Тогда я уже знал, как устроено прошлое. Но я не знал другого… В тот самый миг, когда в этой самой комнате мой родившийся ребенок сделал первый вдох, прошлое выбросило меня назад. В мое время. И портал для меня закрылся навсегда, — старик закрыл глаза и устало откинулся на подушку.
— Может, ты поспишь, дед? — Артем поправил ему подушку.
— Темочка… Ты себе представить не можешь, как я страдал. Я прочитал кучу литературы про путешествия во времени. В основном это была беллетристика и фантастика. Чистый вымысел. Однажды мне удалось попасть в закрытый зал Ленинской библиотеки, и именно там мне попалась книга французского уфолога Жюва Мотье. Я сразу понял, что он тоже был там… в прошлом. Все то, что он писал, я тоже знал и видел воотчию. Но ему удалось разгадать еще одну из загадок портала. Он появлялся в том месте, где прошлое было изменено. И тут я понял, где именно находится новый открывшийся портал. Он был тут, в этой квартире и я задался целью купить ее. Я уехал на север и проработал там семь лет, в нечеловеческих условиях строя города. Увы… этих денег было мало, и мне пришлось еще несколько лет трудиться на сталелитейном, как и отцу. В результате двадцать лет назад я наконец-таки купил ее, переплатив хозяевам примерно вдвое. Но не это самое страшное. Страшнее было то, что я не нашел тут портал. Я изучил и облазил всю квартиру и даже вызвал рабочих, чтобы они отодвинули от стены шкап, который чудом оставался стоять у стены. Портала не было.
— Так это шкаф Розы? — удивился Артем.
— Верно, — кивнул старик, — когда его отодвинули, я увидел те самые обои, которые сам клеил в далеком двадцать восьмом. Его с тех пор не отодвигали. Да и тогда, когда я искал портал, его с трудом сдвинули пятеро рабочих.
— Так чего дальше было? — Артем от нетерпения заерзал на стуле.
— Я стал искать информацию про Розочку и открыл для себя огромный мир интернета.
— Так ты продвинутый дед? — засмеялся Артем.
— Я узнал, что во время войны в дом попала бомба, но я также узнал, что дом рухнул намного правее нашей квартиры. Жильцы разъехались по друзьям и родственникам. Тех, кому некуда было ехать, переселили во временные бараки. Потом я вычитал про случившийся еврейский погром. Прочитал фамилии погибших, и там… — старик снова закрыл глаза, и по морщинистому желтому лицу потекла слеза, — она погибла в том погроме. Четырнадцатого августа сорок шестого года.
— Дед… ты это… — забеспокоился Артем, — не того, смотри.
— Иди домой, Темочка! Я хочу немножечко побить один, — тихо отозвался старик.
На следующий день старику стало плохо, и Артем снова вызвал скорую. Старик таял на глазах. Его речь стала несвязной. Он практически ничего не ел. Его и без того сиплое дыхание прерывалось тяжелыми приступами кашля. Линдерман смотрел на все вокруг невидящими глазами и реагировал только на приходы Артема, тихо шелестя пересохшими губами слово «сынок». Через неделю Иосифа Линдермана не стало.
Старик позаботился о своих похоронах. В тумбочке лежала книжка на предъявителя с кругленькой суммой и бумага на владение участком на еврейском кладбище. В шкафу висел старый, но чистый и выглаженный костюм.
На похороны стрика пришли только Артем и соседка, сердобольная тетя Света. Прощаясь со стариком на старом еврейском кладбище, Артем вложил в его руки потрепанную фотографию, наклеенную на картон. Когда гроб закопали, они с тетей Светой выпили по рюмке водки и закусили ее соленым огурцом.
— Ты зайди в его квартиру. Возьми что-нибудь на память, — сказала Артему женщина.
Артем вошел в знакомый двор, поправил бутылку водки во внутреннем кармане куртки и пошлепал по лужам вдоль дома.
— Эй! Псих! Шц… подь сюда! — услышал он знакомый голос из-под детского гриба. Артем развернулся, подошел к друзьям и сел на мокрую от дождя деревянную скамью. — Ну чо? — начал разговор Шланг. — Дед оставил тебе чего? Или ты за просто так за ним говно убирал?
Артем достал из кармана бутылку, отхлебнул из горла водки и убрал ее обратно.
— Шланг… Хм… А как твое имя, Шланг? — спросил Артем друга.
— Ну, Серега, — удивленно пожал плечами Шланг.
Артем встал со скамьи и повернулся в сторону дороги.
— Не так мы живем, Серега. На клички собачьи откликаемся, — задумчиво сказал Артем, не оборачиваясь, — нельзя стесняться имен, которые нам дали матери, — и с этими словами направился в сторону подъезда.
Он стоял посреди квартиры с открытой бутылкой водки в руках и злился. Он злился на себя, за то, что его жизнь такая серая и унылая. Злился на друзей, которых интересует только бухло и бабы. Злился на старика, за то, что тот бросил его.
Всего за несколько месяцев старик заполнил в душе Артема пустоту. Он приоткрыл перед ним дверь в совершенно другой мир, полный красивых, смелых и целеустремленных людей.
Артем допил последний глоток водки, бросил бутылку на пол, сел на пустую кровать старика и заплакал.
— Чертов старый еврей! Зачем ты тогда не вызвал ментов? Что мне теперь делать? — Артем со злостью бил кулаками в пустую подушку.
От ударов подушка упала на пол. Под ней лежал большой конверт с корявой надписью карандашом: «Артему Сергеевичу Караваеву». В конверте была дарственная на квартиру и маленькая монетка на черной веревке, которую старик всегда носил на шее.
========== Глава 5 ==========
Уже через месяц Артем перетащил свои пожитки в квартиру старика. По дому поползли разные слухи. Кто говорил, что Артем втерся в доверие старика, чтобы тот отписал ему квартиру. Кто утверждал, что он давал и без того безумному старому еврею наркоту, чтобы тот совсем потерял рассудок. А еще поговаривали, что квартира еврея нехорошая. Что в ней водятся привидения и сводят жильцов с ума.
Люди косо смотрела на Артема, но тому было плевать на это. Он ходил на работу, избегая старых друзей и знакомых, а вечерами лежал на кровати старика и смотрел на дверь шкафа.
Нет, он не боялся привидений. Он даже хотел, чтобы старик пришел к нему хотя бы во сне и рассказал все то, что не успел рассказать при жизни. Артем нашел в интернете книгу французского изотерика и уфолога, про которого говорил когда-то Линдерман, и прочитал ее «от корки до корки». Действительно, в ней было много схожего с рассказами старика, но Артем так и нашел ответа на главный вопрос, который его мучал.
«Дед… Ну почему, дед? — вел он мысленный диалог с другом. — Почему я? Почему именно я и ты? Ведь до меня были люди, которые приходили в твою квартиру. Они ходили по ней, открывали двери, заглядывали в шкаф. Я в этом уверен. Ты надеялся, что кто-нибудь найдет портал. Но почему нашел его именно я? Что нас может объединять? Ты еврей, проживший яркую, полную приключений жизнь. Умный, начитанный. А я дворовый парень, который последнюю книжку прочитал в десять лет. Да, дед… до аварии я много читал, слушал хорошую музыку, ходил в театры и… Погоди-ка! — догадка, как вспышка молнии, озарила его мозг. — Авария! Дед! Я понял. У тебя был несчастный случай, который тебя убил. У меня авария, в которой я умер. Мы оба умерли, но почему-то воскресли. Ты ведь знал это и просто не успел мне сказать. Нас не должно быть в настоящем. И это не прошлое нас пускает. Это нас отпускает настоящее. Мы ему не принадлежим!»
Перед его глазами всплыло довольное лицо старика. Он улыбался, хитро щуря мутные карие глаза, и Артем улыбнулся ему в ответ.
Следующий день был праздничным. Артем помнил рассказы старика про демонстрации и народные гуляния. Действительно, раньше Первое мая был настоящим праздником. Для Артема же майские праздники были всегда всего лишь очередными выходными и еще одним поводом выпить.
Как бы ни старались власти разогнать хмурые тучи над городом, им удалось это сделать всего на несколько часов. Посмотрев по старенькому телевизору демонстрацию, Артем собрался с духом и, глянув на часы, открыл дверь шкафа.
Он прошел по крепким доскам на полу и встал спиной к входной двери. Да, это была та же комната. Только кладовки еще не было. Видимо, ее сделали позже, снеся часть стены, где устроили небольшую темную комнату. А вот шкаф стоял точно на том же месте. Он почти врос в пол, и доски продавились под его тяжестью.
Артем подошел к оконному проему и снова посмотрел вниз. Те же дети, мамочки с колясками, проезжающие машины. Его просто тянуло спуститься вниз и вдохнуть в себя всю эту странную атмосферу. Но Артем не решился на это, а просто вошел в открытые двери шкафа и оказался в комнате старика. Как и говорил Линдерман, прошло ровно полчаса с той минуты, как он вошел в шкаф.
С момента смерти старика прошло сорок дней, но Артем так и не смог выбросить его вещи. Он снял с вешалки и аккуратно сложил в большую коробку две пары старых заштопанных брюк, несколько клетчатых рубашек, шерстяную безрукавку и обрезанные валенки. Белую футболку-поло и зауженные брюки с ровными стрелками Артем отложил на кровать. К ним он положил черные ботинки и, немного подумав, принес из коридора кепку, купленную когда-то на рынке.
Последней Артем вынул из шкафа коробку из-под конфет «Ассорти». В ней аккуратными пачками были сложены большие и замасленные купюры. Деньги были разного номинала. Видимо, старик скупал их у нумизматов для своего приемника. Годы выпуска купюр были разные: от тысяча девятьсот двадцать седьмого до тысяча девятьсот пятидесятого. Артем заглянул в интернет и отложил деньги, которые были в ходу в сорок шестом.
Еще в коробке лежали документы: трудовая книжка И. М. Линдермана, членский партбилет, книжка о присвоении И. М. Линдерману звания ветерана труда и значок ГТО. Значок Артем сразу приколол на отложенную футболку и уселся на кровать, держа в руках пожелтевший листок, сложенный вчетверо. Сквозь тонкую бумагу просвечивались буквы, выбитые печатной машинкой.
«Свидетельство о рождении. Иосиф Михайлович Линдерман. 14 февраля 19.7 года. Пол мужской. Отец: Михаил Осипович Коновал. Мать: Сара Израилевна Линдерман. Национальность: еврей. Место рождения: город Ростов».
Дальше шла синяя печать Ростовского ЗАГСа и размашистая подпись секретаря. Точный год рождения прочитать было невозможно. Третья цифра попадала прямо на сгиб, и на бумаге был виден только ее верхний крючок.
— Та-а-ак… — почесал бритый затылок Артем, — свидетельство о рождении, говоришь? Четырнадцатое февраля, говоришь? А если не тридцать седьмой, а двадцать седьмой? Тогда в сорок шестом, выходит, девятнадцать? Пойдет!
Артем аккуратно сложил в старый кожаный кошелек свидетельство о рождении и сунул туда же несколько купюр. Погладив футболку и брюки, Артем начистил гуталином ботинки, оделся и открыл дверь в шкаф.
Улица встретила его ярким солнечным светом и летним зноем. Вокруг шумела жизнь. Пели птицы, во дворах звучали детские голоса и смех, а издалека доносился звон проезжающего трамвая.
Артем вышел из парадного подъезда, который в его времени был наглухо замурован, и шагнул на тротуар, вымощенный мелкими камнями. Наперерез ему шел все тот же лысый толстяк с портфелем.
— Здравствуйте, товарищ! — Артем чуть приподнял козырек кепки. — Не подскажете, который час?
— И вам здоровья, — толстяк посмотрел на Артема и снял свою кепку, — выходил из дома — было одиннадцать, — мужчина достал носовой платок, вытер мокрую лысину и провел им по внутреннему ободку кепки. — Ну и жара сегодня. Прямо как в июле сорок третьего. Помните? Когда наши под Курском сражались?
— Как такое можно забыть? — улыбнулся ему Артем и, коротко кивнув, направился выше по улице, в сторону арки, ведущей во двор дома.
По другой стороне широкой мощеной дороги шел тот самый милиционер, который в прошлый раз преследовал Артема. Он внимательно посмотрел на крепкого высокого парня, в белой футболке со значком на груди и, не заметив ничего подозрительного, улыбнулся ему и вскинул руку под козырек. Артем в ответ приподнял кепку и кивнул головой.
Двор практически не изменился, только дорожки вместо асфальта были посыпаны мелкой щебенкой, а гриб над песочницей был железный. Артем стоял точно на том месте, где в его времени была лавка, на которой он частенько пил пиво с друзьями.
Дом представлял из себя колодец с двумя арками, расположенными друг напротив друга. Всего в доме было десять подъездов: по два подъезда со стороны арок и по три с других сторон. Бомба попала точно посередине, обрушив одну из арок. Подъезд, где находилась квартира Линдермана, почти не пострадал, но, видимо, взрывом выбило окна и покорежило полы.
— Да-а-а… — услышал Артем женский голос, — взрыв был страшный. Потом еще две недели завалы разбирали и вокруг дома мусор убирали, — рядом с ним стояла женщина лет сорока пяти. На ней было красное платье из атласной ткани с дикими рюшками из тюля, черные туфли на каблуке в виде рюмки и соломенная шляпка с широкими полями. Губы женщины были накрашены яркой красной помадой, а нарисованные карандашом тонкие брови предавали лицу странное удивленное выражение.
— А вы не знаете, куда переселили людей из пострадавших квартир? — спросил ее Артем.
— Та не-е-е, — махнула женщина рукой, — я ж тока в будни прихожу с дитями сидеть, а рвануло, кажись, в субботу.
— А я помню взрыв, — отозвалась молодая женщина с коляской, проходя мимо, — вернее, не сам взрыв, а пожар после него. Мы переждали налет в убежище, а когда тревогу отменили, то кинулись тушить.
— А не знаете, куда переехала Роза Линдерман? — спросил ее Артем.
— Ой, не знаю такой, — пожала плечами женщина, — и фамилия мне незнакомая. Дом большой, всех и не упомнишь. А вообще, все разъехались кто куда до восстановления дома. Кого родственники приютили, кого в общежитие переселили, кого во временные бараки. Вы поспрашайте по соседям. Может, кто и вспомнит вашу Розу.
Артем удивился тому факту, что ему, совершенно незнакомому человеку, открывали двери. И не только открывали, еще и приглашали войти. Артем помнил, как в его времени ему дали задание подписать по подъездам предвыборные бюллетени партии Лимоновцев. Из шести подъездов дома ему открыли двери только три раза, но в квартиры даже не впустили.
Увы… Про Розу Линдерман никто ничего не знал. Только девушка с маленьким ребенком на руках вспомнила, что да, жила тут одна Роза вроде бы, но фамилию она ее не знала.
— Мы общаемся больше подъездами. А жильцы тех подъездов, кто мог знать вашу Розу, переехали. Вы сходите в Управу. Там могут быть какие-то сведения, — посоветовала девушка напоследок.
========== Глава 6 ==========
Улица, знакомая Артему с детства, почти не изменилась. Все те же дома, заборы и деревья в сквере. Ему даже показалось, что старики, играющие на лавочке в шахматы, те же, что и в его времени.
Он свернул в тень сквера и, пройдя его насквозь, вышел на площадь с фонтаном в виде большой бетонной чаши. Мимо него пробежала стайка мальчишек. Двое из них катили впереди себя плоские обручи, еще двое притормозили возле фонтана и начали брызгать водой на парочку проходящих мимо девиц. Те прикрывались от хулиганов зонтиками от солнца и заливисто смеялись.
Артем вышел из сквера и оказался на главной улице. На другой стороне широкой дороги, разрезанной пополам трамвайными путями, он увидел магазин и вспомнил, что с утра так ничего и не ел.
Это была булочная-кондитерская, на вывеске которой красовалась надпись «Стоцкий и Ко». За стеклянной витриной были выставлены несколько сортов хлеба в плетеных корзинах, а на фарфоровых тарелках красовались пирожные.
— Вам что, гражданин? — недружелюбно спросила Артема толстая тетка в белом накрахмаленной переднике.
— Эклеров, что ли, дайте, — задумчиво почесал затылок Артем, держа в руках десятирублевую купюру.
— Эклеров? — продавщица удивленно приподняла тонкие брови. — И сколько ты на червонец собрался их купить?
— А сколько можно? — посмотрел на нее Артем.
— Ты с голодухи совсем, что ли, охренел? — гаркнула на него тетка. — Я счас милицию позову. Хулиганье!
— Да погодите вы орать, — Артем вынул из кармана еще одну купюру. — Я не местный. Я ваших цен не знаю. Чего можно на это вот купить?
— Ромовую бабу, — обижено надула губы продавщица.
Артем вышел из кондитерской, держа в руках бумажную корзиночку, в которой лежала булка. Он присел на низенький железный забор и лизнул языком душистую глазурь. Ромовая баба, которую он ел, сильно отличалась от булок с тем же названием, что он пробовал в своем времени. Пышное тесто было пропитано сиропом с настоящим ромом, изюм был мягким и не хрустел на зубах косточками, а глазурь была нежной и вкусно пахла какао.
Проглотив ромовую бабу, Артем подошел к небольшому фонтанчику, из которого била тонкая струйка воды. Он ополоснул руки, умыл лицо и напоследок, зачерпнув воду, сделал несколько больших глотков.
Районная управа располагалась на углу главной улицы, в двухэтажной деревянной пристройке. Артем шагнул в пахнущий кошачьей мочой предбанник, потом прошел по коридору с дверями, на которых висели таблички с именами замов и завов. Из коридора он попал в небольшую залу. Ее стены были увешаны плакатами и деревянными досками с образцами документов. Посреди залы был деревянный стол с бланками и подставкой, в которой торчали несколько перьевых ручек и стояла баночка с чернилами. Вдоль одной стены шли окна с номерами. Артем шагнул к окну, на котором была вывеска «Справочная». Он снял кепку и сунул голову в дырку.
За столом сидела миловидная девушка. Ее головка была разделена идеальным прямым пробором. Волосы были заплетены в тугие косы, которые загибались вокруг маленьких ушек ровными кольцами.
— Гражданочка, здрасти вам, — сказал девушке Артем, — а не подскажете, где мне инфу узнать насчет переселенных из сорок седьмого с Песчаной.
— Что? — девушка удивленно посмотрела на Артема большими голубыми глазами.
— Говорю, мне нужно узнать, куда человека одного переселили, — уточнил Артем.
— А-а-а… — кивнула девушка, — тетя Клава! — крикнула она куда-то вперед. — Тут до тебя клиент. Пройдите в третье окно, — сказала она Артему, кокетливо улыбнувшись, и поправила ручкой и без того идеальную прическу.
Артем нырнул головой в третье окно, все так же приветливо улыбаясь. Тетя Клава оказалась огромной женщиной с красными волосами, завернутыми на затылке в неаккуратный кукиш. На ней была белая блуза с тонкой лентой под воротничком и блестящей брошью. Женщина недобро зыркнула в сторону приветливой морды Артема и, отвернувшись от окна, уткнулась носом в бумаги.
— Чего надо? — спросила она, не глядя на Артема.
— Мне нужно узнать, куда переселили жильца. Песчаная сорок семь. Квартира двадцать шесть. Роза Линдерман.
— Это в который бомба вдарила в сорок втором? — спросила тетя Клава. — Я тут все дома знаю, товарищ. Линдерман вам кем приходится? — она надела на толстый рыхлый нос очки и с подозрением посмотрела на Артема.
— Тетка моя, — ответил Артем. — Вот, — он сунул в окно свидетельство о рождении, — мамки моей сестра. Я с Ростова приехал, а их дома нет.
Тетя Клава внимательно рассмотрела бумажку и отдала ее Артему. Она нехотя встала, прошлась по небольшой комнатке до шкафа, достала оттуда огромную книгу в синем переплете, вернулась за стол и стала молча ее листать.
— Квартира двадцать шесть, говоришь? Нет там никаких Линдерманов, — повернулась она к Артему. — Оттуда съехали С. А. и Б. Г. Кутько. Уехали в Харьков после бомбежки.
— Как Кутько? — удивился Артем. — Это же не их квартира.
— Может, и не их, но после того взрыва из нее выехали они. А сама квартира оформлена на Д. И. Лившиц, — тетя Клава захлопнула книгу и демонстративно отвернулась.
— Как же так? — Артем рассеяно мял в руках кепку. — Где мне тетку-то найти?
— Домой езжай, — бросила ему тетя Клава, — неча сюда ехать было. Думаешь, если столица, то и живем мы тут хорошо? Нам самим тут жрать нечего, а еще вас, иждивенцев, кормить!
— Тетя Клава, не начинайте, — пискнула из своего окна девушка, — я тоже работаю и карточки приношу.
— Молчи уже, — махнула рукой тетя Клава, — жила бы в своем Смоленске. Нет, в Москву понесло. В кино сниматься решила. И чем твое кино закончилось, забыла? Вертихвостка!
Артем не стал дослушивать спор женщин. Он вышел из конторы, надел на голову кепку и, решив, что на сегодня с него хватит впечатлений, направился в обратном направлении.
Он прошел по скверу, свернул на знакомую улицу, остановился возле парадного подъезда, на всякий случай оглянулся по сторонам и юркнул внутрь.
Часы показывали ровно половину двенадцатого. Прошло полчаса с того момента, как Артем вошел в дверь шкафа. Первым делом он кинулся к коробке с деньгами и пересчитал их.
— М-да… — вздохнул он, — негусто. Пятьсот шестьдесят рублей. Надо бы прикупить деньжат и подумать про ксиву нормальную.
Оказалось все не так просто. Он без труда нашел в интернете купюры, которые были в ходу в сорок шестом, но по расценкам выходило, что тамошний рубль стоил сто рублей современных.
— Если посчитать, то я съел булку за два косоря, — почесал затылок Артем.
Он еще немного посидел в интернете и выяснил, что помимо денег в сорок шестом в ходу были продовольственные карточки. Сами карточки оказались не такими дорогими, как рубли. Связавшись с продавцом, Артем перевел ему нужную сумму и оказался счастливым обладателем десяти листков с карточками на усиленное питание.
========== Глава 7 ==========
Артем шагал по залитому солнцем скверу и полной грудью вдыхал весенние запахи. Он кивнул старикам, игравшим на скамейке в шахматы, и присвистнул вслед парочке девиц, как близнецы одетых в белые блузы и серые юбки по колено. Девушки оглянулись и, кокетливо захихикав, пошли дальше, звонко цокая по брусчатке каблучками.
Артем подошел к знакомому зданию управы, прошел по коридору и снова оказался в небольшой зале.
— Красавица, а где можно паспорт восстановить? — спросил он все у той же девушки с «баранками» косичек за милыми маленькими ушками.
— Вам надо к Всесвятской идти. Знаете где? — подняла на него та голубые глаза.
— Церковь-то? Знаю, — кивнул Артем.
— Вот туда. Там станция метро. А напротив него трамваи. Сядете на двадцать третий и три остановки проедете. Выйдете, и в сторону Волоколамки пару домов. Там спросите паспортный стол, — улыбнулась девушка.
— Вот спасибочки, красавица. Меня, кстати, Артем зовут, — подмигнул ей Артем.
— Зина, — девушка кивнула и поправила идеальный пробор тонкой ручкой.
— Зинка! — раздался голос тети Клавы из соседнего помещения. — Опять с клиентами заигрываешь? Тебе уже товарищ Евсюков замечание делал? Еще одно, и ты вылетишь с комсомолу, как пробка с-под шампанского! А дома я еще прибавлю.
— Теть Клава! — пискнула Зинка. — Вот что вы мне опять жизнь портите? — девушка в сердцах шлепнула по столу ручкой. — Мож, у нас все сурьезно? — и тихим шепотом добавила Артему: — Я в шесть заканчиваю.
Артем выскочил из управы и направился обратно к дому на Песчаной. Он хорошо знал этот район, и найти Всесвятскую церковь для него не представляло особого труда. Он с удивлением отметил, что станция метро почти не изменилась. И небольшая площадь с ровными линиями трамвайных путей была такой же. Вдоль входа в метро на деревянных ящиках сидели частные торговцы. Перед ними стояли столики с товаром: кастрюльками с пирогами, коробками с семечками и пучками зелени.
— Семачки! Берем семачки! Три копейки стакан, — громко орала бабка в домашнем ситцевом халате и легком цветастом платке.
— Пирожки! Пирожки с потрохами! С пылу с жару! Налетай, — кричала дамочка средних лет с ярко накрашенными красной помадой губами и потрескавшимся красным лаком на ногтях.
— Зелень! Кому свежая зелень? — фальцетом причитала дородная торговка в военной рубашке, расходившейся на аппетитной груди.
— Ботинки почистить не жалаете? — тихо спросил Артема алкоголического вида мужичок с одной ногой. — Есть вакса трофейная, немецкая.
— Не, спасибо, — махнул ему рукой Артем, — бабка, а отсыпь мне семечков, — он достал из кармана монетку, найденную все в той же конфетной коробке старика, — да не жмотись. С горкой стакан сыпь!
Артем кинул в рот горсть ароматных семечек и побежал к отъезжающему от остановки трамваю. Дверей в вагоне не было, да и двигался трамвай медленно, громко звеня сигналом. Артем лихо прыгнул на подножку и тут же был подхвачен под локоть сильными руками мужчины в военном.
В душной маленькой комнатке паспортного стола сидел худой гражданин с тонкими усиками и редкими сальными волосами. Он долго писал что-то в большой амбарной книге, потом налил из стоящего на столе графина воды в граненый стакан, жадно ее выпил и посмотрел узкими хитрыми глазками на Артема.
— Стало быть, украли, говоришь? — спросил он после долгого молчания.
— Как есть украли, — кивнул Артем. — В трамвае вынули. Развелось шушеры всякой. Приличному гражданину уже и в трамвае проехать нельзя! — он возмущенно хлопнул себя по ляжке.
— Свидетельство нужно. Пойдешь в тринадцатый кабинет, там фотку забацаешь. Стоит пять копеек. В кассу заплатишь, квитанцию фотографу принесешь, — мужичок порылся в ящике стола и достал оттуда бумажку, — заполнишь заявление. Паспорт будет через три дня готов.
— Три дня? — почесал затылок Артем. — А раньше никак?
— Быстро только прыщ на жопе вскакивает, — ухмыльнулся мужичок, — а вообче… можно, конечно, — он недоверчиво посмотрел на Артема, — червонцы имеются?
— Скока надо? — оживился Артем.
— Сто, — прошептал мужичок.
— А можно имя сменить? — Артем постучал пальцами по столу. — Уж больно сложно жить с фамилией Линдерман.
— А это еще пятьдесят стоить будет, — мужичок втянул голову в плечи, и его маленькие глазки испуганно забегали.
— Лады, — Артем достал из кармана купюры и положил их в приоткрытую мужичком амбарную книгу.
— Подойдешь к пяти сюда же, — мужичок схватил книгу и положил ее в стол. — Имя пиши на листке. Дату рождения еще. Если прописка нужна будет, подойдешь в пятый кабинет. Скажешь, от Ивана Иваныча. Это еще сто стоить будет. Да, а фотку все равно сделай.
Ровно в пять минут шестого Артем вышел из здания паспортного стола. В его кармане лежал документ, в котором было написано, что он, Артем Сергеевич Караваев, уроженец города Ростова, двадцать седьмого года рождения. Прописанный по адресу: Сыромятинский переулок дом семь квартира сорок три. Как сказала ему строгая дамочка в очках в пятом кабинете, дом этот был снесен еще в тридцать пятом как аварийный, но во всех документах он все еще значится как жилой, так что с пропиской проблем не будет.
Зиночка шла по скверу, помахивая небольшой сумочкой. Увидев Артема, сидевшего на лавке, девушка улыбнулась и помахала ему рукой. Артем сплюнул на землю очистки от семечек, встал, отряхнул брюки и вразвалочку направился навстречу девочке.
— Пойдем в киношку, что ли? — с деланым равнодушием спросила Зиночка. — Там счас новый фильм дают. Про детей капитана какого-то. Секретарша товарища Евсюкова Катька сказала, что хорошее кино, — Зиночка приняла в ладошку горстку семечек и лихо закинула одну в рот.
Этот фильм Артем никогда не смотрел, а вот музыку узнал. Ему было забавно видеть пионерский задор главных персонажей и наигранные патриотические взгляды. Большую часть времени он косился на девушку, которая как бы невзначай расстегнула верхнюю пуговку белой блузы. Недолго думая, Артем положил руку на ее узкую голую коленку. Зиночка не убрала его руку и даже накрыла ее своей теплой ладошкой.
Возвращались из кино уже по темноте. Оказалось, Зиночка жила почти рядом с домом старика. Они шли по улицам и болтали о разной ерунде.
— Ой, и будет мне счас от тети Клавы, — щебетала Зиночка, — она у меня такая строгая. Ворчит на меня, конечно, но любит. Своих-то детей у нее нету, а когда мои родители умерли с голоду в сорок втором, она меня сама сюда выписала. Я хотела в театральное поступать. Не прошла по конкурсу, — вздохнула Зиночка.
— А чо, ты красивая, — улыбнулся Артем, — на артистку какую-то похожа.
— На Любовь Орлову, — кивнула Зиночка, — я и пою неплохо. И танцую. Вот, смотри…
Она встала в свет уличного фонаря и звонко запела:
— Журчат ручьи… Поют скворцы… И тает лед и сердце та-а-ает…
Артем с улыбкой смотрел на Зиночку. Она и правда была красивой и пела очень хорошо. И еще, несмотря на свою наивность и детскую непосредственность, она была очень сексуальной. В штанах у Артема произошло характерное движение и, чтобы не напугать этим Зиночку, он сунул обе руки в карманы брюк. В этот момент из темной подворотни раздались редкие хлопки, и на свет вышли три парня.
— Зинка! Прям артистка настоящая! — подал голос один из них. На нем была серая рубашка, военные галифе, солдатские сапоги и короткая черная куртка. Парень был высокий и худой. На его лице играла наглая улыбка. Он приподнял кепку за козырек и продолжил. — Наше вам с кисточкой, Зинаида Ивановна. Как ваше здоровьичко? Как уважаемая Клавдия Пална поживаить?
— Севка! Иди ты знаешь куда? — гневно топнула ножкой Зиночка. — Опять ты мне свиданку портишь?
— О! — Севка оглядел Артема с ног до головы. — Нового кобелька подцепила? Ну-ка, пацаны, проверим его на вшивость? — кивнул он друзьям. — А ты, Зинка, дуй до дому. Тока быстро, чтоб я тебя хотел догнать, но не мог. И тете Клаве привет от меня передай, — крикнул вслед убегающей Зине Севка.
— Ну шо, фраерок? — Артема окружили, и ему в бок уткнулся небольшой нож-бабочка. — Откель такой взялся? — спросил Сева, подходя ближе. — И шо тебе от Зинки нужно?
Артему стало не по себе. Нож неприятно колол бок, а лица парней были не очень дружелюбными. Он резко дернулся, выбил нож из руки нападавшего, толкнул плечом второго и кинулся вниз по улице к парадному подъезду дома напротив.
========== Глава 8 ==========
Артем лежал на кровати, смотрел в серый потолок и думал: «С чего это я так зассал? Ну встретил местных пацанов, ну побазарил бы с ними, уладил бы непонятки. Что Зинка — девушка этого Севы, я не знал. Кстати, нужно почитать в инете про местный сленг, хотя, думаю, что мата было бы достаточно. А вообще, нужно как-то приспособиться ко всем ситуациям. Тем более проиграть варианты не один раз у меня есть реальная возможность!».
Вечер и весь следующий день Артем потратил на то, чтобы раздобыть еще денег. Связавшись по телефону с продавцом-нумизматом, он договорился с ним о сделке. Тот дает ему под залог самые ветхие купюры образца сорок шестого, которые стоят значительно дешевле новых. Артем возвращает ему через полчаса такие же новые, а за это продавец продает ему другие ветхие купюры по более низкой цене.
Метнувшись ненадолго в прошлое и очаровав молоденькую девушку в Сберегательной кассе, Артем без труда обменял ветхие купюры на новые, вернулся в настоящее и передал их продавцу.
Таким образом Артем положил в старый кожаный кошелек еще двести рублей и один рубль мелочью. Довольный продавец в довесок ко всему продал ему всего за одну тысячу старые армейские часы тридцать третьего года выпуска с гравировкой «За успехи в боевой и политической подготовке». Часы не ходили. Стекло было потертым и мутным. Кожаный браслет иссох и потрескался. Артем тут же сбегал в ближайшую палатку к часовому мастеру, починил часы и еще прикупил к ним кожаный браслет.
Был почти час ночи. Артем лежал на кровати и одним глазом смотрел по телевизору старый фильм про весну на Заречной улице. Спать не хотелось, фильм ему тоже был не интересен. Все эти наивные любовные сцены наводили на него тоску. Он не понимал главных героев с их диким романтическим настроением.
— Не верю! — вскрикивал он иногда, хлопая рукой по кровати. — Не сопли нужно на кулак наматывать! Нравится баба, так вали ее!
Он с тоской вспомнил, что последний раз был с девушкой три недели назад. И тут же перед его глазами встал образ Зиночки с расстегнутой пуговкой на белой блузке и голыми коленками. Она была мила и сексуальна, и от этого еще более желанна. Артем посмотрел на свой костюм, висящий на стуле, встал, переоделся, надел на руку часы, повесил зачем-то на шею монетку с дырочкой и шагнул к шкафу.
Проходя вверх улице, Артем кивнул толстяку с портфелем, как старому знакомому, в сквере переставил на шахматной доске коня со словами: «Шах и мат!», чем ввел в ступор двух стариков на лавочке. Проходя мимо двух девушек в одинаковых белых блузках, он сорвал с клумбы два цветка и с поклоном протянул им по нарциссу. Заглянув в здание управы с каким-то совершенно глупым вопросом, Артем, как и в прошлый раз, получил от Зиночки предложение о встрече в шесть в сквере.
Идти в кино на этот раз Артем отказался, сославшись на то, что уже видел этот фильм. Они погуляли по скверу, поели мороженого, и ближе к десяти Артем предложил проводить Зиночку до дома.
— Давай с парадного пройдем, — сказал он, когда вдалеке показался ее дом.
— Хм, — пожала плечами Зиночка, — мне без разницы. Ой… Так домой не охота. Может, во дворе еще посидим?
— А может… — Артем остановился и приобнял девушку за тонкую талию, — пригласишь меня к себе? На чашку чая, например?
— Тем, — Зиночка тихонько отстранилась, — не могу я тебя пригласить. Там тетя Клава. И дядя Боря, небось, уже домой пришел. Они у меня строгие. Еще сосед, Сергей, сегодня обещался друга фронтового привести. И вообще, Тем… если ты думаешь, что я такая доступная, то ты ошибаешься.
— Та не думаю я о тебе плохо, — Артем снова прижал девушку к себе, — просто ласки страсть как хочется. А ты такая сексуальная…
— Какая? — удивленно вскинула брови Зиночка.
— Ну, нравишься ты мне очень, — Артем наклонился и поцеловал ее в губы, пахнущие вишневой помадой. Девушка не стала сопротивляться и скромно ответила ему на поцелуй.
— Ладно, до парадного проводи, — прервала она мягкий поцелуй, — а завтра в парк приходи. Там будут танцы. Встретимся у фонтана с лебедями. Придешь? — Артем молча кивнул.
Он шел в сторону дома номер сорок семь и думал: стоит ли ему возвращаться в настоящее? Ведь если он завтра вернется сюда, придется заново знакомиться с Зиночкой. Поэтому он направился в сторону сквера с целью переждать ночь на одной из лавочек. На повороте к дому его остановил тихий свист за спиной.
— Эй! Сюда иди! — окликнул его грубый голос. От него у Артема по спине пробежал холодок.
— Здорово, мужики, — Артем взял себя в руки, обернулся и смело посмотрел в хмурые лица местной шпаны.
— И тебе не хворать, — криво улыбнулся Сева, — ты шо, новый Зинкин хахаль?
— Та не, — махнул рукой Артем, — просто девушка понравилась, вот и решил до дома проводить. А почем интересуешься?
— Это моя баба, — шагнул ему на встречу Сева.
— Она мне про это не говорила, — пожал плечами Артем.
— Вот теперь ты знаешь, — почти спокойно ответил ему Сева.
— Та нет вопросов. Вы чьи будете? — попытался перевести тему Артем.
— Мы с Песчаной. Про Ваську Меченого слыхал? — спросил у Артема второй парень.
— Не. Не слыхал. Я ж с Ростова буду. Вот приехал к родственникам погостить, а они переехали куда-то, — Артем старался вести себя естественно и спокойно, но сам внимательно наблюдал за движениями каждого парня.
— Залетный, што ль? — усмехнулся Сева. — А в Ростове чей будешь?
— Шланг у нас за главного, — тут же ответил Артем.
— Не слыхал о нем, — пожал плечами Сева. — Тада давай знакомиться, што ль? Пыса. А это Шнобель, Кот и Гугня, — представил он друзей.
— Псих, — коротко кивнул Артем.
— Ну, дык, давай за знакомство, што ль, накатим по рюмашке? Червонцы-то имеются? — уже совсем по-дружески предложил Пыса.
Начали пить прямо во дворе дома. Артем дал Коту несколько купюр, и тот, забежав в подъезд, вынес литровую бутыль с мутной белесой жидкость, закрытую смятой бумажкой.
После первой бутылки пошла вторая, а за ней и третья. Очнулся Артем на чьей-то хате, лежа на плече женщины лет тридцати пяти с рыжими волосами, накрученными на бумажки. Он долго моргал глазами, пытаясь вспомнить, как сюда попал, пока женщина не повернулась к нему и не сказал:
— Ну чо? Еще любовью займемся? Или за пивом сходить?
— Дуй за пивом, — кивнул Артем и поморщился от головной боли. Он нащупал на полу свои штаны и, достав из кармана мятую купюру, сунул ее в руку женщины.
В кухне незнакомой квартиры он нашел своих новых знакомых: Пысу, Шнобеля, Кота и Гугню.
— Ну ты здоров пить, Псих, — с уважением кивнул ему Пыса и протянул вареную картофелину с куском черного хлеба и стрелкой зеленого лука.
— Сколько времени гуляли? — спросил Артем, с жадностью набросившись на еду.
— Та считай трое суток. Правда, бабок больше нет ни у кого, — ответил ему Шнобель.
— Я последний червонец на пиво дал тетке рыжей, — сказал Артем, макая лук в горку соли на столе.
— Тю, — ударил по столу Гугня, — нашел кому денег давать! Катьке рыжей. Она счас уже, поди, их снюхала со своим хахалем.
— Так, братва! — хлопнул по столу Пыса. — Тут за церковью лавка есть. Торгуют разным скарбом и кастрюли починяют. Деньги сдают по вторникам. Сегодня понедельник, так что вся недельная выручка в сейфе. Нам надо только замок в двери вскрыть и сейф вынести. Потом найдем Медведя. Он нам ентот сейф в два счета откроет за бутылку.
— Хороший план, Пыса, — кивнул ему Кот.
— Ты с нами, Псих? — спросил у Артема Пыса.
— А то, — кивнул ему Артем и откусил кусок черствого черного хлеба.
========== Глава 9 ==========
Естественно, Артем и не собирался грабить скобяную лавку с местной шпаной. Он решил для себя потихоньку сдристнуть в свое время. Тем более что свиданку с милой Зиночкой он уже пропил.
Компания высыпала на темную улицу около десяти вечера. У Артема все еще болела голова от долгой пьянки и неприятно саднила щека, которую он порезал, пытаясь побриться опасной бритвой. Он осмотрелся, силясь понять, где находится, но не узнал местности. Кот сказал ему, что они на Хорошовской. Артем тут же сориентировался на местности, и это его немного успокоило. Вся компания прошла двор и нырнула в подворотню.
— О! Посмотрите, какая краля у нас тут чапает! — Пыса первым вышел на освещенную фонарями улицу. За ним подтянулись и остальные.
В свете уличного фонаря стоял худой парень лет семнадцати. На нем была белая свободная рубаха, короткие серые брюки и тяжелые солдатские ботинки явно на пару размеров больше, чем положено. Черные вьющиеся волосы обрамляли узкое бледное лицо. Парень стоял в кругу света и прижимал к груди футляр со скрипкой. Он с нескрываемым ужасом смотрел на компанию, покусывая губы.
— Пропустите, пожалуйста, — тихо сказал скрипач, чуть грассируя.
— О-па! Француз! А шо, француз, сбацай нам на своей скрипке Мурку, што ль, — предложил Пыса.
— Пропустите, — снова прошептал скрипач, отступив назад.
— Ну, раз играть не хочешь, давай нам свою скрипку. А чо, братва, на нее на рынке можно пару пузырей самогона взять, — Кот сделал шаг в сторону скрипача и потянулся к скрипке. Скрипач резко развернулся и ударил по руке Кота.
— Ах ты, жид пархатый! Решил драться со мной? — Кот схватил парня за рукав рубашки и с силой ударил его в лицо.
Послышался звук рвущейся ткани, и скрипач отлетел к стене дома. Футляр со скрипкой выскочил из его рук и упал в паре метров от него.
— А давайте эту жиду пальцы переломаем? — предложил Пыса, беря в руки камень, валяющийся в стороне. — Больно борзый попался.
Шнобель и Кот навалились на оцепеневшего от ужаса скрипача сверху, расставив его руки в стороны, а Пыса занес камень над головой, целясь по тонким длинным пальцам.
Все это время Артем стоял в темноте арки. Что-то дрогнуло в его душе, когда он увидел скрипача. Лицо парня показалось ему до боли знакомым. Эти полные губы, длинный нос и огромные глаза с ресницами, загибающимися почти до бровей. Он был очень похож на женщину с фотографии, которую Артему показывал старик. Возможно, это была просто классическая национальная еврейская внешность или неяркий свет фонаря сыграл с Артемом свою шутку.
— Шухер! Легавые! Тикаем! — крикнул Артем, не выходя из арки.
Трое хулиганов на секунду замели. Пыса отбросил в сторону камень, Шнобель и Кот вскочили на ноги, и вся компания кинулась наутек вверх по улице.
Артем вышел из своего укрытия, поднял с земли футляр со скрипкой и подошел к свернувшемуся на мостовой скрипачу.
— Эй! Вставай. Не бойся! Они убежали, — он нагнулся и протянул парню руку.
Скрипач повернулся и взглянул на Артема глазами, полными слез и обиды.
— За что они так за меня? — тихо спросил он, вытирая рукавом рубахи кров из носа.
— Ну, просто не понравился ты им, — Артем помог ему встать на ноги, сунул в руки футляр и несколько раз ударил по грязным брючинам ладонью, — тебе куда? Может, проводить? А то мало ли… еще кому твоя еврейская морда не понравится? — спросил он с улыбкой
— Проводите, — кивнул ему скрипач, — мне, правда, до самой деревни. Далеко идти.
— Так я и не тороплюсь никуда, — пожал плечами Артем. — Кстати, Артем, — он снова протянул парню руку.
— Давид, — скрипач с недоверием посмотрел на Артема, но руку пожал.
По дороге Артем пытался разговорить Давида. Сначала тот односложно отвечал на глупые вопросы типа: «Играешь ли на скрипке или просто носишь для форсу?». Потом шок прошел, и Давид прорвало. Он говорил очень быстро, слегка грассируя и смягчая шипящие. Этот акцент сразу напомнил Артему старика.
— Ой! Мама меня убьет, — причитал Давид, — я должен был после занятий сразу домой идти, но Сергей Афанасьевич, это мой преподаватель, пригласил меня на концерт в филармонию. Там наши выпускники играли. Я исчо и деньги на трамвай проел на мороженое. Пришлось пешком идти.
— Да чо она тебе сделает? Ну, за ухо потреплет и наорет, — пожал плечами Артем.
— Ой, ви мою маму не знаете! Ее весь барак пугается. Как начнет кричать, даже соседская собака Дуська под стол прячется. А вообще, ви правы. Она у меня хорошая и добрая. Только переживает за меня. У нее ведь никого на всем свете кроме меня нету. Нет, есть, конечно, тетя Ева. Она нам не родня. Подруга мамина. Она нас к себе жить взяла, когда ее муж в реке утонул. Мы квартиру сдали и к ней в барак приехали. Есть еще дядя Фима. Не подумайте ничего плохого за мою маму. Дядя Фима с войны без рук обоих пришел, вот мама ему и помогает. А он нам свой участок земли за бараком отдал. Там у мамы хозяйство. В этом годе посадила картоху, моркошку и репу. Еще у нас есть курятник. Он небольшой. Мы его всем бараком держим. Правда, с едой для курей плохо, зато, если курку режим, варим на всех суп, а мама делает клецки. А ви любите клецки?
— А хрен ее знает, — пожал плечами Артем.
— Ой, надо вас обязательно на клецки пригласить! Ви же меня от бандюганов спасли, — улыбнулся ему Давил.
— Слушай, Давид, я всего на два-три года тебя старше. Давай со мной на «ты». Хорошо?
— Хорошо, — согласился Давид, — Ой, а может, ви… вернее, ты к нам пойдешь? Я тебя с мамой познакомлю. Она будет очень рада. Моя мама самая добрая на свете. Она тебе понравится.
— С удовольствием, — согласился Артем. — Тем более что идти мне больше некуда.
Огни города остались позади, и ребята вышли на песчаную дорогу, изрезанную колеей от колес. С правой стороны была деревня, а слева в большом овраге стоял длинный деревянный одноэтажный дом. Ребята свернули на узкую дорожку, ведущую через кусты. Она их вывела точно ко двору, на котором и стоял барак.
Посреди двора на деревянном столе стояло железное корыто. Невысокая полная женщина с седоватыми вьющимися волосами, завязанными в небрежный узел на затылке, с остервенением терла о доску белую рубашку. Женщина устало разогнулась, вытерла рукой мокрый лоб и посмотрела в сторону приближающихся ребят.
— Додик! Сынок! Живой! — женщина бросилась в сторону сына, все еще держа в руке мокрую тряпку. Она обняла Давида и уткнулась лицом ему в плечо. — А я все глаза выплакала уже, — тихо причитала женщина, гладя Давида мокрой рукой по спине. Потом она подняла голову, посмотрела на рваный рукав рубашки и на разбитый нос сына и несколько раз ударила его мокрой тряпкой по груди. — Иде тебя носило, шлимазл! Весь в отца пошел! — и тут же снова кинулась обнимать сына. — Додик! Родненький! Та как же я за тебя испугалась!
— Ну шо ви, мама? — Давид гладил женщину по седым волосам. — Перед другом меня вон смущаете, мама!
— Какой такой друг? — женщина снова подняла лицо и бросила недовольный взгляд в сторону Артема, — зачем ты привел к нам в дом этого гоя?
— Мама! Он меня от бандюганов спас. Он у нас переночует? А то ему идти некуда, — с надеждой в голосе спросил Давид мать.
— Нехай ночует, — женщина смотрела на Артема с нескрываемым недоверием, — тока чтоб завтра ноги этого гоя тут не было.
========== Глава 10 ==========
Это была она… Роза. Артем в этом уже не сомневался. Годы и невзгоды не пощадили ее. Уголки пухлых губ опустились вниз, волосы поседели, а фигура расплылась. Но взгляд ее больших карих глаз остался прежним: теплым и нежным.
Роза повела ребят в сторону двери барака, мягко покачивая широкими бедрами и незло ворча.
— Вот жи дал бог дите. Весь в отца. Вечно пропадает. Тока бы с дому сбежать.
— Мама, ну не позорьте меня перед другом! — Давид покорно шел за матерью. — Он меня таки спас, до дому довел, а ви недовольны.
В небольшом помещении прямо у входа располагалась общая кухня. Посреди нее стоял большой стол. На стенах висели самодельные полки с простой кухонной утварью: закопченными алюминиевыми мисками и кастрюлями. В углу на полу стояли два примуса, а на гвоздях висели тяжелые чугунные сковородки.
Роза поставила на большой стол тарелку с несколькими кусками черного хлеба с маслом и два граненых стакана, в которые налила жиденький чай из заварного чайника. Потрепав рукой пышные вьющиеся волосы сына и несильно хлопнув по спине Артема, она сказала:
— Ешьте. И рубахи свои симите. Зашью и постираю, — с этими словами она вышла из кухни.
Чай был именно таким, как в настоящем его заваривал старик. Хлеб был мягким и очень вкусным. Артем с аппетитом съел два куска, запив его чуть подслащенным чаем, и огляделся.
Под потолком висела обычная лампа, поверх который был каркас абажура, завернутый в газету. Стены были выкрашены зеленой краской прямо поверх досок. На абажуре висела лента с прилипшими к ней мухами.
— А откуда у тебя шрам? — спросил Давид, с интересом разглядывал своего нового друга. — Контузия?
— Нет. В аварию попал, когда мне десять было. Родители погибли. А я вот выжил, — ответил Артем.
— На самолете? — удивленно открыл рот Давид.
— Почему на самолете? На машине ехали, а нам на встречку козел пьяный на Фольксе выехал, — Артем решил не врать Давиду, хотя его так и подмывало придумать крутую историю про то, как он воевал на фронте.
— Брешишь! — не поверил ему Давид.
— Вот те крест, не брешу, — кивнул Артем и зачем-то перекрестился.
— А цифры на руке? — не унимался Давид. — У нас жил дед Яков, так у него на руке тоже цифры были. Ему их в лагере сделали, для военнопленных. Ты тоже был в лагере?
— Да нет, — пожал плечами Артем, — это я сам себе их выбил, чтобы не забыть.
— А что значит 1408? — Давид взял руку Артема в свою и стал разглядывать татуировку.
— Это дата. Четырнадцатое… Вот же странно… — Артем почесал затылок. Именно дату — четырнадцатое августа — называл старик. В этот день должна погибнуть Роза, и по странному стечению обстоятельств это была дата смерти Артема и его семьи.
— Шо странно? — Давид с удивлением посмотрел на друга.
— Да так… Неважно. Слушай, Давид, а давай спать будем, а то меня рубит не по-детски.
Комната, куда его отвел Давид, была старой кладовкой. В ней не было окон, и находилась она под лестницей, ведущей под крышу дома. Потолок кладовки был низкий, а сама комната — маленькой и узкой. Ее стены были обклеены старыми газетами. У одной стены стоял полуразвалившийся шкаф, а у другой — старый колченогий диван. Когда-то яркая красная обивка потерлась и местами прорвалась, а из дыр торчали куски соломы.
— Вот… — Давид зажег керосиновую лампу, стоящую на единственном стуле. — Этот диван принес дядя Слава. В городе после войны завалы разгребали, вот он его оттуда и вытащил. А потом исчо много чего хорошего приволок. Доски там разные, фанэру. Это он тут все полки и столы мастерил. Счас я кровать постелю, и мы спать будем.
Застелив диван старой, но чистой простыней, Давид кинул на него две худые подушки и огромное ватное одеяло. Артем упал лицом в пахнущую лавандой подушку и тут же уснул.
Проснулся он от громкого топота и криков в коридоре.
— Стой! Стой, шалава рыжая! Стой, говорю! — орал мужской голос.
— Сигизмуд, оставь ее! — визжал женский фальцет. — Зойка! Хавайся, пока я его держу!
— Зойка! Лярва! Поймаю — убью! — рычал мужчина. — Дочь боевого офицера — гуляшая девка! Позор на мою седую голову!
— Вай ме! Сигизмунд! Оставь девку в покое, — причитала женщина.
Дверь в кладовку распахнулась, и в шкаф юркнула маленькая рыжая девушка.
— Зойка! — сонный Давид приподнялся на локтях и посмотрел на захлопнувшуюся дверь шкафа. — Опять нашкодила?
— Тише, Додька! — раздался шепот из шкафа. — Счас отец на работу уйдет, и все успокоится.
— И шо-о-о тебя по ночам носит? — Давид зевнул и сладко потянулся.
— Шо, шо… — из шкафа вылез длинный веснушчатый нос. — Любовь у меня. Ох, Додя, така любовь, прям теку вся от этого.
— Фу, Зойка! — Давид смешно сморщился. — Говоришь как проститутка со Сретенки. Шо за парень-то?
— Котьку Сизого знаешь? — девушка прислушалась к звукам в коридоре и, осмелев, вылезла из шкафа. Она по-свойски залезла на диван, подобрав под себя тонкие босые ножки.
— Таки он страшенний, как волосатая спина дяди Паши, — засмеялся Давид.
— Вот шо б ты понимал в мужской красоте, дафук! — улыбнулась девушка и шлепнула ладошкой Давида по лбу.
— Ребят, а давайте еще пару часов поспим, а? — не выдержал Артем и вылез из-под сбившегося в ком одеяла.
— Ой, — Зойка с любопытством заглянула за спину Давида, — а хто это у тебя там? Какой хорошенький гой! Ты чей будешь, гой? — спросила у Артема девушка.
— Чо вы меня все гоем зовете? Никакой я не гой. Нормальный я. С Ростова приехал, к родичам. А они съехали куда-то, — проворчал Артем и снова улегся, накрывшись одеялом по самые уши.
— Гой — это чужак, — объяснил Давид. — Это таки не ругательство. Зойка, — бросил он девушке, — подь до мамки. Рубашки нам принеси, а то она их вчера в стирку отобрала.
Кухня была залита солнечным светом. Из черного диска приемника на стене бодрый мужской голос громко считал:
— И-и-и раз, и два. И раз, и два… — в такт его словам брямкало пианино. У распахнутого окна стоял худой мужчина в майке-алкоголичке и длинных черных семейных трусах. Он расставил в стороны обрубки рук и делал наклоны в стороны. На примусе в кастрюле фыркала каша, над которой колдовала Роза.
— Ой, дядя Фима, — сказал Давид, заходя на кухню, — вы прям как тот мужик, что в парке у нас стоит.
— Это тот, шо блюдо подмышкой держит? — обернулся к нему мужчина.
— Не мужик, а атлет. И не блюдо, а диск, — проворчал невыспавшийся Артем, садясь за стол.
— Это хто у нас такой вумный? — беззлобно спросил безрукий Фима.
— Да не умный я, — махнул рукой Артем. — Просто папка историком был. Много чего мне рассказывал.
— А где он историком был? — спросил Давид, принимая из рук матери тарелки с серой кашей-размазней.
— В институте преподавал историю. А мама учителем музыки была, — Артем тоже принял тарелку, сунул в нее алюминиевую ложку, зачерпнул каши и лизнул ее языком. Каша оказалось почти безвкусной, но съедобной.
— Вот и мой Додя музыкой займается, — подала голос Роза, — на скрипке играет. В меня таки пошел. Может, поговоришь с мамкой, шоб она моего Доденьку учила? А то в его консерваториях учителя шибко дорого берут.
— Ну мама, — Давид в сердцах бросил ложку в тарелку. — Ну шо ви на самом деле? Мама Артема погибла в авиакатастрофе. Да и разве можно вот так у человека просить?
— Что это? — Роза вышла на середину кухни и поставила руки в боки. — Как столоваться у нас, так, значит, можно, а как просить — таки сразу нельзя? Между прочим, карточки тока на тебя дают как на учащегося. А тебе питание усиленное надо. Болявенький ты у меня. Тебе молоко и мясо нужно. Молоко нынче почем, знаешь? Вона картоху вчера на рынке купила, по двадцать червонцев за кеге, а она вся в дырках. А хорошая таки вообше по полтиннику.
— Мам, я знаю все, — вздохнул Давид. — Говорил я вам, шо нужно мне в училище идти, на слесаря. И на работу на завод. Ви же сами не захотели!
— Какие слесари, Доденька! Ох, Елохим адирим, тебе музыку надо учить. Ты у меня талант! Вей ме, когда же наконец ихней коммунизьм победит и жить станет лехше? Давай, Фима, садись за стол, кормить буду.
========== Глава 11 ==========
Несмотря на недоверчивые взгляды Розы и необычную обстановку, у Артема было странное чувство, что он дома. Это чувство не покидало его с тех самых пор, как он впервые попал в прошлое. Он не был любителем старых фильмов и об этом времени почти ничего не знал, но все, что он видел и слышал сейчас, было ему близко и знакомо.
По настоянию Розы, Артем проводил Давида до консерватории, а сам пошел шляться по улицам. На последние копейки, завалявшиеся в кармане, он купил кулек семечек у старушки на рынке и пошел бродить по городу дальше.
— С-с-с… — остановил его на узкой улочке свист. — Эй, Псих! Здорово, — на плечо Артема легла тяжелая рука. И снова, как и тогда вечером, по спине у него пробежал неприятный холодок.
— Здорово, Шнобель, — Артем нехотя повернулся в сторону знакомца.
— Мы тебя обыскались вчера. Остановились у кондитерки, смотрим, а тебя с нами нету. Думали, мусора замели, — Шнобель нагло запустил руку в кулек с семечками и кинул горсть в открытую пасть.
— Я просто обратно во двор мотанул, — ответил Артем. — Как лавку-то, обчистили?
— Не-а, — Шнобель выплюнул очистки на мостовую. — Встретили одного фраера, а у того в кошельке двести червонцев. Купили на них самогона да пошли опять к Катьке Рыжей на хату. Ты где сам-то остановился?
— Да у знакомых, — соврал Артем и посмотрел на часы. Время было без четверти три, и ему пора было возвращаться обратно к консерватории за Давидом.
— Ого! Неплохие котлы, — кивнул на часы Шнобель.
— Да по случаю достались, — пожал плечами Артем, думая, как от него отделаться. Но Шнобель сам, оказывается, торопился.
— Слушай, мне идти надо. Меня тут недалеко краля моя дожидается. Если чо, знаешь, где нас найти, — он снова сунул руку в кулек с семечками и быстро побежал вниз по улице.
Идя в сторону консерватории, Артем пытался понять, почему ему так неприятны это мелкие хулиганы. Он никогда никого не боялся. В своем времени он спокойно ходил по ночам и не раз попадал с дружками в разборки. Когда же он встречал компашку Пысы, в его душе начинала шевелиться скользкая и холодная змея страха.
— Артем! — прервал его размышления Давида. — Ну де ты ходишь? — Давид бежал к нему по ступенькам консерватории, размахивая на ходу футляром со скрипкой. — Я тут уже три раза вниз-вверх поднялся.
— Да знакомого встретил, вот и заболтались, — Артем достал из кармана леденец на палочке, завернутый в тонкую прозрачную пленку. — На, вот… — он смущенно сунул «Петушка» в руку Давида. Когда Артем увидел это простое лакомство у бабки с семечками, то, не задумываясь, купил. Причем в тот момент он точно знал, что конфета для Давида.
— Ой, — глаза Давида вспыхнули неподдельной детской радостью. Он развернул конфету и тут же засунул ее целиком в рот. — Шпашиба, — прошамкал он и потянул Артема в сторону главной дороги. — Представляешь, сегодня мне дали такую сложную партию. Я ее разбирал с преподавателем три часа, а потом мы с Женечкой пробовали играть дуэт, — Давид лизнул конфету и протянул ее Артему, — хошь?
— Не, сам жуй, Паганини, — ухмыльнулся Артем, оттолкнув его руку.
— Как хошь, — пожал плечами Давид и лизнул конфету, — ты Паганини знаешь?
— Знаю, — кивнул Артем, — мама мне много кого играла. Правда, она была пианисткой. Я тоже учился музыке, но на гитаре. Самое нелюбимое в музыке знаешь что?
— Сольфеджио, — хором сказали оба и засмеялись.
Выйдя за пределы города, Артем сделал шаг в сторону оврага, где стоял барак, но Давид притормозил его за рукав футболки.
— Пойдем скупнемся? Жара страшная. Я таки все занятия об этом мечтал, — улыбался Давид.
— И не думай! — хмыкнул Артем. — Мне твоя мать приказала быть твоим охранником и следить за тобой. Так что дуем до дому.
— Ну Темочка! — Давид сдвинул брови домиком. — Ну пожалуйста! Мы по-скорому. Один раз купнемся и домой. Мама даже не заметит, шо мы задержались.
— Ну только если быстро, — кивнул Артем. Он тоже устал от жары и был не прочь ополоснуться.
В его времени эта речка ушла под землю. На том месте, где она текла, построили парк с бетонными ямами прудов. А в прошлом на этом месте был самый настоящий лес. Он шел широкой полосой вдоль дороги и заканчивался где-то за деревушкой.
Ребята прошли по лесу и, свернув с тропинки, оказались на берегу реки. Река в ширину была в несколько метров, а ее берега были покрыты мягкой молодой травой. Давид снял легкую серую ветровку, положил ее на траву и на нее же аккуратно опустил футляр со скрипкой.
Его тело оказалось не худым, а скорее жилистым. На руках, плечах и животе под белой полупрозрачной кожей перекатывались небольшие бугорки мышц. Ноги были длинными и стройными. Из-за копны черных вьющихся волос голова казалось слишком большой. Фигуру портили только длинные свободные семейные трусы.
— Чего расселся? — спросил Давид. — Скидавай одежу! Пошли купаться!
Давид кинулся в воду, а Артем так и остался лежать на траве. Не то чтобы он стеснялся Давида. Просто он боялся вопросов о его странном для того времени нижнем белье в виде трусов боксеров «Кельвин Кляйн» и носков «Адидас».
— Ну чего ты не пошел купаться? — Давид плюхнулся рядом с Артемом на траву и, встряхнув волосами, обдал его дождем брызг.
Артем обернулся и встретился с ним глазами. На бледных щеках Давида играл легкий румянец. С длинных мокрых волос по плечам и спине стекали тонкие струйки воды. Карие, почти черные глаза смеялись, и в них играли лучики весеннего солнца. Давид улыбался такой чистой и светлой улыбкой, что Артем не удержался и улыбнулся ему в ответ.
— Шо лыбишься? — спросил Давид и сунул мокрую руку в кулек с семечками.
— Ты на бабу похож, — хмыкнул Артем.
— Знаю, — Давид звонко рассмеялся. — Мне и мама говорит, что был бы девкой, от парней отбоя не было бы. Слушай, — Давид серьезно посмотрел на Артема, — а ты целовался с девушкой?
Артем хотел было сказать правду, что, мол, и не только целовался, но вовремя остановился и сказал:
— Целовался.
— И как оно? — Давид плюнул шелуху от семечек в траву и подвинулся ближе к Артему. — Это правда, шо приятно?
— А ты чо, целка, что ли? — вопросительно поднял брови Артем.
— Кто? — в свою очередь не понял Давид.
— Ну, не целованный, что ли? — пояснил Артем.
— Ага, — кивнул Давид, — я просил Зойку, чтобы она меня научила, а она говорит, шо я ей таки как брат. Слушай… Только не серчай… — замялся Давид. — А научи меня целоваться?
— Ты охренел совсем! — рявкнул Артем и отодвинулся от Давида на полметра.
— Тебе трудно, што ль? — по-детски надулся Давид. — Никто про то не узнает. Зойка сказала, шоб я на помидорах учился. Так я в том лете столько помидоров за то съел, что сипью покрылся. Мне просто интересно, получается у меня уже или как.
— Так их не жрать надо было, — засмеялся Артем, но в этот момент лицо Давида оказалось рядом с его, и мягкие губы скрипача коснулись его губ.
— Еш леха, лах ейнаим яфот, — тихо сказал Давид, отстранившись. Его уши и щеки покраснели, и он уткнулся носом в свои сложенные на траве руки.
— Ты чего это? — растерянно пробормотал Артем.
— Глаза у тебя… красивые, — не поднимая головы, ответил ему Давид.
До барака шли молча. Давид брел впереди, опустив вниз голову. Артем все еще не мог переварить случившееся у реки. С одной стороны, ему было странно, что его поцеловал парень. С другой стороны, он ловил себя на мысли, что не видит в Давиде парня. Ведь именно поэтому он и купил ему этого «Петушка». Возможно, это случилось из-за его внешней схожести с девушкой. Или Артем просто видел в нем большого и наивного ребенка.
— Только мамке не говори за то, шо было, — вывел его из задумчивости Давид.
— За что? — не сразу понял Артем.
— За то, шо в речке купалися, — улыбнулся Давид своей детской наивной улыбкой.
========== Глава 12 ==========
Артем чувствовал себя неловко после этого поцелуя. Он исподтишка наблюдал за Давидом, но тот вел себя как обычно: посмеивался над новой прической Зойки, отмахивался от заботливой руки матери, которая пыталась пригладить его непослушные вихры, играл с местными пацанятам в футбол и помогал Артему перенести тяжеленный сундук безрукого Фимы в другой угол комнаты.
— Ай! Темка! Шоб тебя! Ты мне пальцы присчемил, — Давид прыгал по комнате Фимы, махая в воздухе рукой.
— Сильно? Не поломал? — заволновался Артем, пытаясь перехватить в воздухе руку Давида,
— Та не, — Давид замер, когда Артем взял его руку. — Жить буду.
— Главное, чтоб играть мог. Так не больно? — Артем гнул тонкие пальцы, пытаясь понять, который из них болит.
— Не больно, — тихо отозвался красный от смущения Давид.
Артем поднял на него глаза как раз в тот момент, когда вторая рука Давида потянулась к его лицу.
— Ты чо? — нахмурился Артем.
— Ничо, — Давид одернул руку. — Просто ты опять порезался, када брился. Я хотел газетку снять с ранки.
— Давид… — начал было Артем, но в этот момент вошел хозяин комнаты и позвал их ужинать.
На столе стояла миска с вареной картошкой, посыпанной свежей зеленью и сдобренной ароматным подсолнечным маслом. Рядом на тарелке лежали четыре куска черного хлеба. В стаканах стыл жиденький чай.
Ребята накинулись на картошку, весело переговариваясь, временно забыв о неловкости.
— Тетя Роза, а ты чего не ешь? — Артем поднял глаза и внимательно посмотрел на женщину. Она сидела на другом конце стола и пила чай вприкуску с двумя сушками.
— Та я не голодна, — махнула рукой Роза.
— Поешь, — Артем толкнул в бок Давида и отодвинул миску с картошкой.
— Не хочу, — Роза сдвинула брови. — Так я наелась, пока готовила.
— Чего ты наелась? — Артем шлепнул по руке Давида, который потянулся за хлебом.
— Так это… как его… картошку ела… хлеб. Я его маслом… и присолила… — Роза говорила медленно, грассируя так же, как Давид. Она тщательно подбирала слова и пыталась быть убедительной, но поняв, что Артем ей не верит, хлопнула руками по столу и уверенно сказала: — Вы молодые. Вам питаться нужно хорошо. А я вон чаю с сущками попью, и мне хватит.
— Значит так… — Артем встал, положил на тарелку кусок хлеба и две картофелины и поставил все это перед Розой. — Я не собираюсь вас объедать и быть нахлебником. Завтра пойду работу поищу. Это раз. А во-вторых… — он сунул руку в карман, нащупав листки продовольственных карточек, и положил перед удивленной женщиной несколько бумажек. — Этого пока хватит?
— Так это ж карточки на усиленное… — присвистнул вошедший в кухню Фима.
— Так тут на месяц хватит, — Роза трясущимися руками взяла бумажки. — Это жь на них и масло сливочное, и молоко за раз можьно взять. И хлеба побольше.
— Я потом еще дам карточек, только с одним условием: ты тоже будешь есть, тетя Роза, — Артем задумался, почесал затылок и добавил: — Хотя не! Будет еще одно условие.
— Какое? — хором спросили его Давид и Роза.
— Помыться бы и постираться, — Артем подмигнул обоим, сел на свое место и отхлебнул из стакана горячего чая.
Вечером почти все жители барака вышли во двор. Мужчины в лице безрукого Фимы, боевого командира Сигизмунда Михлена и дяди Славы, местного умельца-плотника, уселись играть в домино. Руками Фимы стал Родька, младший брат Зойки.
Рядом с игроками на стол поставили старый патефон. Из потемневшей от времени трубы Утесов хрипло запел про сердце и тайну. Женщины медленно закружились парами по двору, тихо напевая выученную наизусть песню. Возле патефона гордо стоял соседский парнишка десятилетний Семка. Ему выпала честь менять пластинки, которых было всего три.
— Ой, а давайте Рио Риту, — подскочила к столу Зойка. Ее аппетитную фигурку облегало простенькое голубое платье в синий горошек. На узкие острые плечи был накинут пестрый платок. Непослушные рыжие волосы выбивались из косы, уложенной вокруг головы венком. Зойка не была красавицей, но сейчас, с возбужденно горящими глазами и в этом милом платье, она казалась Артему просто богиней. — Темка! — девушка подбежала к нему и потянула за руку на середину двора. — Покажем всем?
Заиграла музыка. Артем слышал этот фокстрот. Его тело неожиданно вспомнило давно забытые движения. Он обнял тонкую талию девушки, и они закружились по двору.
— Какой ты жаркий, — выдохнула ему в ухо Зойка. От ее голоса у Артема перехватило дыхание, и он еще крепче обнял тонкое тело девушки.
Музыка кончилась. Семка с серьезным видом поднял иглу, снял пластинку и, не касаясь пальцами диска, положил его в простую картонную упаковку.
— Додик, а сыграй нам что-нибудь? — попросила Соня, мать Зойки.
Давид не стал ломаться. Он сходил за скрипкой, вынул ее из футляра, с любовью провел по полированному корпусу рукавом белой рубахи, вскинул скрипку под щеку, несколько раз провел по струнам смычком, поправил колки, закрыл глаза и… заиграл…
Скрипка пела о длинной долгой дороге. О том, как трудно идти. О том, как болят ноги и как тяжело дышать пылью. О той стране, далекой и, возможно, несуществующей, но такой родной. О том, как хочется дойти до нее и омыть усталые ноги в холодной воде. О том, как хочется вдохнуть аромат ее садов и обрести наконец дом. Скрипка пела о далекой Родине. Она оплакивала судьбу народа, которого лишили дома.
Артем слушал скрипку и смотрел на одухотворенное лицо Давида. Его брови были болезненно сдвинуты, глаза закрыты, а губы плотно сжаты. Теплый ветер играл с его непослушными кудрявыми волосами. Сейчас он был похож на молодого бога, спустившегося с небес, чтобы донести до людей свою музыку.
Он закончил играть, открыл глаза и встретился взглядом с Артемом. Последний почему-то смутился и опустил голову вниз.
— Хорошо мой Додя играет? — послышался за спиной голос Розы. — Вот слушаю его и думаю: не зря я бабкин золотой гарнитур за скрипку отдала, — и она вытерла уголком шейного платка накатившуюся слезу.
— Ну шо ви, мама? — Давид подошел к столу и, убрав скрипку в футляр, обнял мать за плечи. — Что ви плачете все время? Это всего лишь музыка.
— А что ты играл? — спросил его Артем.
— Это еврейская народная пестня. Плач. Я ее на слух выучил. На занятиях мы в основном по нотам играем. Классику. А эту я услышал давно и вот по памяти подобрал, — улыбнулся ему Давид.
— Артем, — Роза впервые обратилась к Артему по имени. — Завтра Шаббат. Я до деревни сбегала. Они завтра баню топить будут. Так я договорилась за вас. Ви с мужиками туда идите. А я потом ваше исподнее постираю, — и Роза любовно погладила сына по голове.
— Что такое Шаббат? — спросил Артем у Давида.
— Суббота у евреев Шаббат. Седьмой день создания мира. Бог начал творить в воскресенье, а в субботу решил отдохнуть. Не спрашивай почему, — улыбнулся Давид и, пожав плечами, добавил: — Традиция.
Спать разошлись ближе к полуночи. Артем разделся и юркнул под одеяло. Давид несколько минут помялся возле кровати и наконец лег, повернувшись лицом к Артему.
— Ты сердишься за меня? — спросил он.
— Не сержусь, — ответил Артем, — только обещай больше этого не делать?
— Почему? — Давид удивленно поднял брови.
— Ну, как тебе объяснить… — замялся Артем, — так не принято.
— Почему? — снова задал вопрос Давид.
— Потому, что это неправильно, — уверенно сказал Артем.
— Почему неправильно? — не унимался Давид.
— Слушай, время позднее, а ты мне задаешь кучу сложных вопросов. Считай, что это тоже традиция, — Артем нахмурился и попытался отвернуться от Давида, но тот схватил его за плечо.
— Погоди! Я только спросил, почему это плохо. Если не может объяснить, так и скажи. Но я лично не вижу ничего плохого в том, что ты мне нравишься. Мне нравится все красивое. Музыка, картины в журналах, природа. Ты тоже красивый. Почему ты не можешь мне нравиться? — сказал Давид, глядя Артему в глаза.
— Ну, если я тебе нравлюсь как картина, то я не против, — засмеялся Артем. — Только еще раз полезешь целоваться — получишь по морде. Понял?
— Понял, — улыбнулся ему Давид и улегся спать.
Артем облегченно вздохнул. Инцидент с поцелуем был решен, и можно было про него забыть как про досадное недоразумение.
14 комментариев