Правило бумеранга

Разумеется, организацию юбилейного – двадцать пятого – вечера встречи выпускников поручили Наташке Ковалевой, которая была уже вовсе не Ковалевой, а Терко и даже не Наташкой, а Натальей Леонидовной. Наташка от сомнительной чести не отказалась – она всегда была заводной, легкой на подъем, несомненным лидером школьного класса, университетской группы, рабочего коллектива. Да и профессия, так сказать, обязывала: после того как ее мама, почетный работник культуры, ушла на пенсию, Наташка, на ту пору бывшая руководителем танцевального коллектива «Радуга», прыгнула на ее место и возглавила районный Дом культуры. Так что быть в центре внимания и организовывать сабантуи Наташке не привыкать. 

За дело Наташка взялась ответственно. Оккупировав ноутбук, которым пользовалась вся семья, ибо денег на «игрушку» для каждого всегда по каким-то причинам не хватало, Наташка первым делом списалась с теми, кто, как и она, после учебы в областном городе или в одной из столиц вернулся на историческую родину, в небольшой провинциальный городок, уютный, чистенький и… скучный. 

Таких оказалось шестеро: Аллочка Данько, лучшая Наташкина подруга еще с самого первого класса; увалень и разгильдяй Мишка Меньшиков; Вера Султанова, которую перевели в их класс из школы-соперницы и оттого Веру в едином патриотическом порыве недолюбливали; Петруша Островой, ныне высокий полицейский начальник, а двадцать пять лет назад – красавец-спортсмен с гипнотически-томным взором; выбившийся из грязи в князи Вовка Сумароков, который подмял под себя весь продуктовый бизнес в городе; тихоня и отличница Лиза Иванова, так и не оторвавшаяся от книг и работающая в городской библиотеке. 

Вовка Сумароков, раздобревший, заматеревший и, что греха таить, понаглевший, женские Наташкины экивоки сразу раскусил и пообещал, что ангажирует на вечер лучший городской ресторан «Каприз», который числился собственностью его жены, по-модельному тощей Катьки Сухопаровой. Наташка Катьку, мягко говоря, недолюбливала – Катька была на три года младше и перехватила Наташкину лидерскую «пальму первенства». На выпускном Наташка улыбалась сквозь слезы, люто сияющую Катьку ненавидя. 

Через Петрушу Острового нашлись Егор Царев и Коля Томских – оба работали в системе правоохранения и связь с бывшим одноклассником поддерживали. Оба клятвенно пообещали прибыть с супругами в назначенное время. 

Сашка Михальчук служил на Дальнем Востоке, Валерка Рогозин перебрался на родину третьей жены – в Крым, а первая Наташкина любовь – Славка Булатов – жил теперь в какой-то полумертвой таежной деревне, получив серьезную травму на производстве.

Полину Востокову Наташка нашла через ее младшую сестру, которая приводила дочерей-близняшек в бывшую Наташкину танцевальную студию. Полина работала на телевидении и была звездой областного масштаба. В школе Полина никогда не пыталась перетянуть на себя одеяло, но популярностью пользовалась не меньше Наташки. Все время ее было занято тренировками (Полина с малолетства занималась художественной гимнастикой и была неоднократной серебряной чемпионкой Европы среди юниоров), поэтому в жизни школы и класса особого участия Полина не принимала.

Четыре девчонки, уехавшие поступать в областной педагогический вуз, там же и обосновались: все были удачно замужем и в той или иной степени были связаны с системой образования.

В перерывах между поисками бывших одноклассников и учителей Наташка заказала индивидуальный пошив вечернего платья, в котором собралась блистать на вечере встречи. В ателье (разумеется, совершенно случайно) подвизалась Светка Котельникова, близорукая толстушка с пшенично-русой косой, у которой они всем классом списывали геометрию. Наташка и не знала, что они живут не только в одном городе, но и в соседних домах – Светка купила двушку с громадной лоджией на свои «скромные» швейные заработки. Светка жила одиноко и замкнуто, как самодовольно Наташка ей и предрекала четверть века назад.  

От бывшего классного руководителя – Нелли Ивановны – Наташка узнала, что в живых нет уже ни Вики Тропининой, которая ходила в ту же спортивную школу, что и Полина, ни Насти Игнатенко – та умерла от обильного кровотечения во время родов своего первенца. Сеньку Штурра похоронили еще во времена студенчества – в столице тот пристрастился к наркотикам и однажды во время ломки вышел в окно одиннадцатого этажа. 

Единственным человеком, о ком никто и ничего не знал, был Илья Свешников, панкующий хулиган, смутьян и бездельник, который своими безобразными выкрутасами нервировал учителей и веселил одноклассников. Порой его выходки были злы и опасны, и цинизму юного еще парня взрослые изумлялись. Например, будучи дежурным по классу, оставшийся в одиночестве Илья разобрал деревянный учительский стул, а потом аккуратно склеил детали обычным канцелярским клеем; разумеется, высокая дородная Нелли Ивановна, присевшая на этот шедевр хулиганского искусства, с грохотом сверзлась на пол, чему был свидетелем почти весь их одиннадцатый класс. Такого кирпично-красного цвета лица Наташка не видела ни до, ни после… 

А Илюхе – как с гуся вода. Родителям жаловаться было бесполезно – старшие Свешниковы были запойными и редко находились в том здравом уме, который позволил бы им оценить масштабы бедствия. 

Старший брат Ильи – Артур – сидел то ли за разбой, то ли за членовредительство с отягчающими; судя по информации, полученной от Петруши Острового, Артур Свешников находился в колонии строгого режима в Татарстане и связи с братом не имел. 

Наташка подозревала, что и сам Илья где-нибудь «чалится» с такой-то наследственностью и неуемной жаждой саморазрушения. Она не могла не признать, что в свое время заглядывалась на Илью, а Аллочка Данько и вовсе была влюблена в него, как кошка. Девичью честь она отдала старшекласснику Витьке (Витькина фамилия выпала из крепкой Наташкиной памяти) еще в девятом классе, но и с Ильей у нее что-то было. Правда, недолго, потому что Илья был неусидчив и непостоянен, легко увлекался и быстро остывал.

Как старосте Наташке часто перепадало за то, что в ее классе есть неблагонадежный элемент, который портит картину успеваемости всей школы. Но как бы Наташка ни исхитрялась, Илья был непробиваем – в лучшем случае Наташку с ее наивными педагогическими манипуляциями посылали громко и нецензурно, в худшем… Наташка никому не призналась в том, что однажды Свешников напугал ее до мокрых трусов тем, что прижал к стене твердым как доска телом и, бешено мерцая глазами, предложил отсосать ему за то, что завтра он – так и быть – явится на итоговый экзамен по математике. На ту пору Наташка была девственна, аки жрица Артемиды, хоть и не страдала от нехватки знаний о том, как «это» бывает между мальчиками и девочками. От Ильи ей удалось отбиться, хотя его грубый издевательский смех долго снился ей в кошмарах.

За неделю до торжества Наташка столкнулась на рынке с немолодой худощавой женщиной со строгим лицом и седыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке. Она прошла мимо, мазнув по выбирающей зелень женщине быстрым равнодушным взглядом, и лишь несколько минут спустя до Наташки дошло, что она эту женщину знает: это была Кира Сергеевна Новочацкая, отличный педиатр, к сожалению, рано вышедшая на пенсию. А еще это была мама странного парня из параллельного класса, с которым в конце одиннадцатого класса внезапно сдружился Илья Свешников.

– Здравствуйте, Кира Сергеевна, – звонко сказала Наташка.

Кира Сергеевна чуть вздрогнула от неожиданности, но быстро пришла в себя – в небольшом городе все так или иначе друг друга знают, а уж врачи и учителя и подавно на виду. 

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась ничуть не удивленная Кира Сергеевна. 

– А я Наташа Терко, то есть бывшая Ковалева. Мы с вашим сыном учились в параллельных классах.

– О, так вы знаете моего Гену, – глаза немолодой женщины ярко вспыхнули. 

Интересно, подумала Наташка, а ее глаза так загораются, когда заходит речь о ее старшенькой Ирке или младших Ленке и Лариске? Вряд ли. 

– Ну, не совсем, – стушевалась Наташка. – Видите ли, в этом году двадцать пять лет, как мы школу закончили…

– Как стремительно бегут годы! – выдала традиционную сентенцию Кира Сергеевна. – А ведь, казалось, только вчера отзвенел мой собственный последний звонок.

– Да-да, – нетерпеливо сказала Наташка, которой вовсе не хотелось, чтобы пожилая женщина ударилась в воспоминания. – Вы не помните парня, с которым дружил… Гена? 

«Господи, ну и имя», – подумала Наташка про себя и вслух добавила:

– Илью Свешникова.

По лицу Киры Сергеевна пробежала тень. Тонкие бледные губы дрогнули и на мгновение сердито сжались. Наташке показалось, что Кира Сергеевна с трудом подавила желание выругаться.  

– Помню. А что?  

– Просто никто из наших ничего об Илье не знает. По справедливости хотели пригласить всех, какими бы они ни были и какими бы ни стали, – затараторила Наташка. 

Кира Сергеевна неожиданно ехидно усмехнулась. 

– В школе Илья был настоящим дебоширом, не так ли? Вы уверены, что его присутствие будет уместным? 

Наташка дернула плечом. 

– Это будет забавно. В конце концов, будет Петя Островой, он обеспечит… хм… порядок.

Кира Сергеевна тихо рассмеялась. Явно чему-то своему.

– Когда состоится ваше мероприятие? Я передам приглашение через Гену.

– Вот спасибочки, – засуетилась Наташка. Она достала из объемной матерчатой сумки блокнот и нацарапала дату, время и адрес. – Скажите, что мы очень ждем. Ну прямо очень-очень. 

Кира Сергеевна коротко кивнула и растворилась в толпе, так и не купив зелень. 

Гену Новочацкого Наташка не помнила. Вернее, помнила смутно, словно некую туманную субстанцию, тенью следовавшую в Свешниковском фарватере весь последний месяц до выпуска. Дома она пересмотрела фотографии и нашла пару снимков, в которые попали Илья и Гена. 

На майской демонстрации они с девчонками, принаряженные, с искусственными, собственноручно сделанными из гофрированной бумаги гвоздиками, чинно позируют на камеру, а за их спинами кривляются мальчишки. Сбоку – случайно попавший в кадр профиль Гены Новочацкого, который, задрав упрямый узкий подбородок, снизу вверх смотрит на привычно ухмыляющегося Свешникова. 

На другой – группа парней на фоне редкого березняка, который посадили вокруг только-только установленного памятника Неизвестному солдату. Высокий крепкий Илья обхватил за шею стройного, не уступающего ему в росте Гену и что-то говорил на ухо. Гена улыбался и смотрел в объектив, как и остальные ребята. Кроме Свешникова, который смотрел на Гену.

«Новочацкие – интеллигентная семья, – размышляла Наташка, кромсая овощи на борщ. – Наверное, в этой дружбе мудрая Кира Сергеевна видела спасение для Свешникова».

Тотчас вспомнился выпускной и дурацкий конкурс в духе «Кем станет твой сосед слева через десять лет?» Наташка тогда выпила из-под полы качественного самогона, который в деревне гнал дед Сашки Михальчука, и такое зло ее вдруг обуяло, что она начала пророчить не только соседу Мишке Меньшикову, но и всем попавшим в поле видения… 

Сейчас смешно даже вспоминать, какие фантастические предположения срывались с ее губ: оптимистичные для тех, с кем она дружила, и унылые для тех, кто ей когда-либо чем-то не угодил. Угадала с Мишкой (тот как был увальнем, так им и остался, даром что не спился и не истаскался) да с Лизой Ивановой, тихоней-книжницей, которая действительно стала старой девой. Про Полину словно знала, что та в жизни не пропадет. И про Петьку Острового. Про Вовку Сумарокова и Илью Свешникова сказала осторожно – дескать, проживут тускло и серо в родном провинциальном городишке. Себе планировала яркое будущее: конечно, красавца мужа, послушных деток, любимую работу… 

Вон лежит на продавленном диване ее «красавец» кверху пивным волосатым пузом – третий день просит его сходить за картошкой в гараж, где оборудована яма, да только и слышит, что «завтра схожу». А «послушные» опять разругались да разодрались так, что за косы пришлось оттаскивать; у Ирки переходный возраст с сопряженными трудностями, двойняшки Ленка и Лариска ее дразнят, за что и огребают от старшей сестры. Работа тоже «любимая» – руководителем Наташка была хорошим, но бумажную волокиту не любила, оттого раздражалась по мелочам, часто срывалась на подчиненных, за что ее сукой и называли. А она, Наташка, вовсе не такая, нет. 

Наташка с неудовольствием отметила, что лучшая подружка Аллочка выглядит просто обалденно: стройная до худобы, в модном синем платье-тюльпане с завышенной талией. Рыжие волосы (крашеные, конечно), хитрые раскосые глаза, широкая радостная улыбка… Вот же стерва, уже повисла на ком-то… С небольшого подиума, где Наташка правила бал, она не видела, кто был Аллочкиным кавалером. Аллочка третий раз разведена и вновь в свободном поиске. Правда, все одноклассники давно и прочно женаты, так что ничего рыжей стервочке не светит, с неожиданным злорадством подумала Наташка.

В своем вечернем платье до пола, с гипюровым лифом, выгодно подчеркнувшем высокую полную грудь, и многоярусной прической буклями Наташка чувствовала себя царицей. Правда, после первой же стопки водки начала обильно потеть, под мышками покалывало и чесалось, Наташка тайком морщилась и мечтала о таком же легком желтом сарафанчике, как у Полинки, или, на худой конец, об удобном хлопковом костюме, как у Светки. 

Наташка выделялась, да, но внимание к ней быстро сошло на нет – бывшие одноклассники, разбившись на небольшие группы, активно выпивали за встречу, закусывали деликатесами от щедрого Сумарокова, то тут, то там раздавались взрывы смеха. На Наташку, торжественно декламировавшую надерганные из Сети стихи о «дружбе сквозь года», благостно и одобряюще взирала только Нелли Ивановна. Наташка рассердилась на неблагодарных, сделала знак нанятому ди-джею и под «Тополиный пух» пошла в народ. 

В общем-то, мероприятие удалось. Были и тосты, и конкурсы, и «горячие» танцы, на которые благостно взирали даже самые ревнивые жены. Помянули добрым словом ушедших из жизни учителей и одноклассников. Вспомнили «грехи молодости». Дружной толпой высыпали кто покурить, кто подышать свежим воздухом. 

– Нифига себе, – с придыханием сказала вдруг Аллочка Данько, уставившись куда-то поверх Наташкиного плеча. – Какой мужик! Я прям потекла вся. 

Наташка хмыкнула, хотя слова подружки ее не смутили и не шокировали: Аллочка пыталась подружиться с семнадцатилетней дочерью, которая после развода осталась с отцом, и сочла за необходимое использовать подростковый сленг для налаживания контакта. Наташка считала эту затею глупой, потому что с дочерью, живущей в не таком уж далеком областном центре, Аллочка общалась исключительно в социальных сетях, не приветствуя реальных встреч, ибо активно устраивала личную жизнь и в ее квартире постоянно обретался очередной «жених». Разумеется, потепления в отношениях между умной серьезной девочкой и ее легкомысленной молодящейся мамашей не наблюдалось.

А мужик и правда был хорош – высокий, статный, темноволосый, под тонким стильным костюмом угадывалась крепкая мускулатура и, главное, ни намека на брюхо. Лицо было холеным, строгим, с бледной ехидной ухмылкой.   

Наташку пронзило смутное беспокойство при виде этой ухмылки, но громкий возглас Петьки Острового опередил ее собственный:

– Илюха, мать твою за ногу! Мать честная, вот уж кого не ожидал! Молодец, Наташка, нашла-таки!

– Мать мою, покойницу, всуе не беспокой, – хохотнул Илья бархатистым голосом, от которого по потной Наташкиной спине пробежал озноб. – И тебе здоров, Петюня. – И мужики обнялись, мощно похлопав друг друга промеж лопаток. 

Илью тотчас окружили плотной стеной – никто не ожидал увидеть скандалиста и хулигана Свешникова на этом празднике жизни. До Наташки то и дело доносились любопытные возгласы, но ответов Ильи она не слышала. Потом все переместились в зал ресторана, где вновь наполнили бокалы. Наташка почти не удивилась тому факту, что Илья оказался трезвенником от слова совсем; даже угрожающее «Ты меня уважаешь?» от подвыпивших одноклассников не возымело действие, Илья лишь усмехался в ответ и отводил дрожащую руку с очередной бутылкой. 

Наташке было до смерти любопытно, каков же был жизненный путь Ильи Свешникова, которому она когда-то предсказывала и «казенный дом», и зашуганную, вечно беременную жену-тетёху, и много чего еще, злого и гадкого. Но Илья не выглядел человеком, опустившимся на дно. Скорее наоборот – спокойный, уверенный в себе. Куда же делся тот лохматый шебутной мальчишка с ядовитой ухмылкой, от которой лихорадило всю школу?

Аллочка оказалась шустрее Наташки; приникнув грудью второго размера к свешниковскому предплечью и заглядывая в темные смеющиеся глаза, она пытала не хуже гестаповца, обрывки фраз долетали и до развесившей уши Наташки. 

– …Так ты в Москве сейчас, Илюша? 

– По большей части в Берлине, Аллочка. В Москве наездами бываю.

– Неужто на родине держит кто? 

– Не без этого.

– А что ж зазнобу свою в Берлин не забираешь? 

– Да зазноба у меня упрямая очень. Мама, говорит, здесь, и сестры с племянниками. 

– Ах, это такая ерунда. Ты наверняка живешь в большом доме – там бы всем места хватило. 

– Да, купил пару лет назад во время кризиса – можно сказать, по дешевке.

– Да ты, оказывается, завидный жених, Свешников.

– Увы, нет, Аллочка, – и Илья с улыбкой продемонстрировал безымянный палец правой руки, на котором сверкало золотое обручальное кольцо. 

– Ого, поздравляю. Как зовут счастливицу?..

От прислушивания Наташку отвлекла Нелли Ивановна, засобиравшаяся домой. Наташка вызвала для учителя такси и помогла донести до машины охапку цветов. Когда она вернулась в зал, Аллочка вновь висела на Вовке Сумарокове, демонстративно, как показалось Ковалевой, повернувшись к Илье спиной. Тот, впрочем, в своей новой – невозмутимой – манере разговаривал со Светкой Котельниковой и Верой Султановой.  

– Что, не по зубам тебе Свешников оказался? – сказала Наташка, подкравшись к Аллочке. 

Подружка скривила ало накрашенные губы.

– Да нужен он мне сто лет… 

– Ну, ты так об него терлась, что этой ночью его скальп обязательно должен был украсить спинку твоей кровати. 

– Я не в его вкусе, – неприятно улыбнулась Аллочка, и Наташке вдруг почудилось, что она имеет в виду что-то совсем иное. 

– Не расстраивайся, Аллусь, будет на твоей улице праздник, – ободряюще сказала Наташка, обняв подругу за плечи. «Уже возомнила себя хозяйкой дома в Берлине?» – подумала она ехидно. 

Аллочка дернула обнаженным плечиком. 

– Скоро Свешниковская жона прибудет, – сказала она, поджав губы. – Лягушонка в коробчонке, блин. 

– Аллусь, ты чего злишься-то? В нашем возрасте все мужики или прочно женаты, или обременены алиментами на детей от предыдущего брака. 

– Или пидарасы, – добавила Аллочка с ласковой ненавистью. 

Наташка захлопала густо накрашенными ресницами. 

– Аллусь, ты чего?.. Ты что, думаешь, что Илья того?.. – осторожно предположила Ковалева. 

– Я не думаю – я знаю, – сказала Аллочка и вдруг всхлипнула. – Сам сказа-а-ал… 

– С чего это вдруг? – поразилась Наташка. 

– Сказал, что в Европе привык не скрывать свою ориента-а-ацию, – шмыгнула носом задетая в лучших чувствах Аллочка. – И здесь не собирается прятаться, як мыша в жите, тем более, цитирую, от людей, которые мало что для него значат. 

Наташка вдруг почувствовала себя оскорбленной. В школе она чего только не делала, чтобы вывести класс в лидеры, а маргинал Свешников с замашками варвара и уголовника на корню губил все ее начинания. Видала она таких «свешниковых» – самодовольные разожравшиеся ублюдки, которые по головам пойдут, чтобы добиться цели… О том, что в свое время она жестко высмеивала одноклассников с высоты своих лидерских позиций, а позже и вовсе подсидела материну заместительницу, чтобы та не заняла директорского кресла, Наташка как-то разом забыла. 

– Пойдем посмотрим, а? – сказала вдруг Аллочка. 

Наташка подавилась шампанским. 

– Нафиг надо-то? 

– Я живых геев не видела никогда, – ставшим вдруг каким-то маслянистым голосом сказала Аллочка. 

– А мертвых видела? – выдала незамысловатую шутку Наташка.

Аллочка посмотрела на лучшую подружку взглядом котика из «Шрэка», и Наташка сдалась, потому что была любопытна сверх меры, как все женщины.

Ковалева почти не удивилась, что Илья был женат на… Гене Новочацком. Наверное, сразу почувствовала что-то такое-этакое в сдержанных репликах Киры Сергеевны, увидела на старых черно-белых снимках… Женщины, они ж наблюдательные, ушлые и приметливые. В Гене не было ничего «гейского», разве что одет он был с иголочки, словно только что вышел из примерочной модного европейского бутика, да благоухал легким древесным парфюмом явно не турецкого разлива. И со Свешниковым они, как ни странно, смотрелись гармонично. 

– Получается, они уже двадцать пять лет вместе, – задумчиво сказала Аллочка. – Илья сказал, что за Генкой в Москву поехал, хотя шансы на поступление в столичный вуз у него нулевые были. 

– Но как же тогда?.. – изумленно спросила Наташка, на которую слова Аллочки произвели неизгладимое впечатление.

– Ну вот как-то так, – пожала плечами подружка. – Времена, помнишь, какие были? Все крутились как могли. Только кто-то спился и слился, а кто-то в Берлине живет и работает. 

– Так Свешников что, из этих? Малиновых пиджаков? 

– Вроде он только поначалу с криминалом связался, но после Генкиного ультиматума – типа тот его из заключения ждать не будет – одумался.

– И чем они сейчас занимаются? 

– Илья военный фотограф, его в Европе любят, выставки постоянно устраивают. Сейчас вот презентацию книги готовит. А Генка – завкафедры в МГУ, преподает, книжки пишет, семинары для зарубежных коллег и студентов проводит аж на шести языках. Илья Генку за бугор сманивает, тот же какой-то международный грант выиграл, ему который год в Берлинском универе место предлагают.

– Это он что, сам тебе рассказал? 

– Ага, без Генки, говорит, ничего бы он в жизни не добился... У Новочацкого, кстати, даже официальный сайт есть – с научными работами, достижениями. Там одни его регалии пару страниц занимают… Я с телефона в Сеть вышла, фотки их совместные видела. Где они только ни побывали, Наташ. Я про некоторые страны даже не слышала. Красивые такие, спокойные и свободные…

Вот тебе и жена-тетёха, подумалось Наташке. Свешников, по которому тюрьма плакала горючими слезами, выбился в люди, по миру путешествует, живет в свое удовольствие, любит и любим. А у них с Аллочкой, комсомолок, спортсменок и красавиц, что? Нелепое подобие семьи, отпуск на шести сотках у свекрови, осточертевшая работа… Аллочка еще молодится, а Наташка давно махнула на себя рукой и обабилась – расплылась в талии, подурнела лицом… Когда они с мужем сексом занимались так, чтобы стекла в комнате запотевали?.. Кажется, еще до рождения двойняшек… Судя по хитрому лицу Свешникова и мягкой улыбке Новочацкого, в этом плане у них все преотлично. Вон смотрят друг на друга, голубки, так, словно прямо сейчас тут, на стоянке перед рестораном, начнут друг с друга одежду срывать… Наташка бы от этого зрелища не отказалась… Хоть какое-то разнообразие в жизни… Не такую жизнь она, тогдашняя Ковалева, себе хотела… И в тот момент подумалось вдруг Наташке, что вот оно, правило бумеранга, в действии: не желай другим того, чего не хочешь для себя, иначе прилетит – не отобьешься… 

Глубоко несчастная от собственных раздумий Наталья Леонидовна Терко села на кафельные ступени и закрыла лицо руками. 

15.05.2017 

СПб