Новый вид

Пролог.

Силуэт появился на пустынной дороге в половине первого.
Зыбкий и безмолвный, он напоминал собой мазок акварели на иссушенном, уродливо-желтом холсте. С тех пор как на восточном побережье объявили военное положение, всех людей из Атланты эвакуировали. Остановились электростанции, сдохли системы орошения, и город постепенно желтел, обветриваясь и задыхаясь в крепких объятиях плюща. Только ему, растущему на полметра в день, было всё нипочем: плющ не боялся ни засухи, ни войны, ни отсутствия в городе людей. Даже редкие бомбежки его не тревожили – только листва, и без того жухлая, покрывалась слоем красной пыли.
Эта пыль оседала на всех поверхностях – из-под неё не было видно асфальт, она залепила стекла (те, что еще не вылетели из рам), обрушивала крыши хлипких строений и засоряла водостоки, превращая скопившуюся там воду в жидкую грязь.
Силуэт на дороге тоже был красный: пыль оседала на военном комбинезоне, делая рыжими когда-то светлые волосы и короткую, аккуратно стриженную бороду. Пару раз мужчина пытался оттереть пыль со лба, но она смешивалась с испариной и становилась алой и густой, как кровь. Жирная красная полоса перечеркнула левую сторону лица, и выглядело это, как военный камуфляж.
Или боевая раскраска коренных американцев.
Или рисунок ребенка на чистом листе. Мазня ладошкой…
- Желтый-один контрольному центру, - хрипло сказал мужчина, активировав передатчик. – Прием. Желтый-один контрольному центру, вы меня слышите?
Шуршание в динамике было таким же равнодушным, как и страдающая от жары, выбеленная солнцем, окрашенная пылью Атланта.
Город умирал.
Желтый-1 имел все шансы умереть тоже.
- Желтый-один контрольному центру, прием…
Судя по цвету летного комбинезона и форме нашивок на рукавах, Желтый-1 был произведен в звание флайт-лейтенанта. Рассмотреть нашивки подробнее, чтобы определить часть и эскадрилью, не представлялось возможным – мешала вездесущая красная пыль.
- Желтый-один контрольному центру, - сказал Желтый-1, придавливая к уху сползающий передатчик. – Всю мою «Стаю» разнесли в щепки, чудом катапультировался.
Небо над головой было светлым, выгоревшим до белизны. Если долго на него смотреть, глазам становилось больно.
- Шлем сдох, - сказал Желтый-1. - Я вытащил из него коммуникатор, но он тоже поврежден. Если вы меня слышите – пусть Мэлли следит за юго-востоком, курс один-восемь-шесть, высота шесть тысяч…
Больше он ничем не мог им помочь. Только предупредить… При условии, что контрольный центр вообще его слышит, и сломан не весь передатчик, а только обратная связь.
Желтый-1 похлопал по тыльной стороне руки, активируя вшитый в перчатку экран. Времени до авиаудара оставалось всего ничего.
- Тут горячо, Мэлли, - пробормотал Желтый-1. – Тут охерительно горячо…
Пот бежал по лбу, размывая пыль и вынуждая то и дело тереть глаза.
Слизистую век жгло.
- Это даже не ядерные боеголовки, а после них все равно как в аду…
Красная пыль залепила экран на руке, и о времени теперь можно было догадываться только по последней цифре. Останавливаться и протирать экран Желтый-1 не стал. Вместо этого – присел на обочине, выдернув из развалин кусок арматуры, и попытался отжать его краем канализационный люк.
Над головой бесшумно, на звенящей многокилометровой высоте прошла «Стая». Желтый-1 запрокинул голову, любуясь ею: гладкие грифельно-серые тела истребителей достигали скорости в пять махов и могли взмывать в ближний космос. Быстрее, чем кто-либо когда-либо мог, и выше, чем кто-либо когда-либо мог.
Желтый-1 помахал им рукой.
- Я люблю тебя, Мэлли! – крикнул он. А потом вцепился обеими руками в арматурину и наконец-то сковырнул люк. – Эй, ублюдки из контрольного центра! Слышите меня? Я его просто обожаю! Он а-а-а-ахеренный командир, берегите его!
Две минуты до авиаудара.
Может, чуть больше.
- Я люблю тебя, Мэлли, - нараспев произнес Желтый-1, нащупывая ногой врезанную в бетон металлическую дугу. Спрятаться сейчас как можно глубже – единственный шанс выжить. Желтый-1 нащупал ступеньку и принялся спускаться, напевая громко и легкомысленно. – Я люблю тебя, Мэлли! Как мороженое со вкусом чизкейка, как песни Боба Бёрге и солнечный свет. Э-э-эй, детка, как радугу и море, как сыр на попкорне, как розовый, розовый, розовый цвет...
Передатчик, кое-как болтающийся на ухе, издал предупреждающий звуковой сигнал. Полный обрыв связи.
Что ж, - решил Желтый-1, - не очень-то и хотелось.
А потом спрыгнул на дно тоннеля и побежал трусцой.
- Дурацкая была песня, - сказал он, кулаком стирая пот с лица. – Да и слов я дальше не знаю…
Конечно, вместо «Мэлли» там было «Дэнни», и петь это полагалось сладким омежьим голоском.
Голосок у Желтого-1 был так себе – тяжелый, словно прокуренный, посвистывающий на выдохе из-за набившейся в бронхи красной пыли.
Двадцать секунд до авиаудара.
Протиснувшись мимо системы подкачки стоков, Желтый-1 сполз по стене, хлопнувшись задом на грязный пол канализационного коллектора. Помедлив, пригнул голову к коленям и прикрыл уши ладонями.
Словно это могло его спасти.
- Я прошу милости у него – Единого, - быстро прошептал Желтый-1. - Я прошу смелости у него – Дарующего защиту. Я прошу благословения у него – Дарующего жизнь. Я прошу...
Когда наверху грохнуло, мозг Желтого-1 перегорел быстрее спички. Это было… как тысяча фейерверков, спрессованных до размеров теннисного мяча.
К счастью, умирать было не страшно и не больно.
Просто секунду назад ты еще был, а теперь – нет.

Глава 1

Литл-Рок, территория Американо-Канадского Содружества
26 апреля, 1064 год от Великого Слияния

- Это какая-то ошибка, - в сотый раз повторил Уинн. Выглядел он устало, но бумаги в кулаке сжимал крепко, а второй рукой не менее крепко держал за локоть парнишку-секретаря. – Меня должны были направить в Рапид-Сити. Нас с братом!
- Вас доставили сюда в рамках ротации личного состава по Восточному округу, - в сотый раз ответил секретарь. Многие задавали ему этот вопрос, но еще никто – так настойчиво. – На наших базах недобор солдат. Тут альфы нужнее, чем во вспомогательных оборонных службах. Следующий!
- Но я не!..
Уинна отпихнули и потащили сквозь толпу. Живая очередь сдвинулась, и теперь кто-то другой размахивал своими документами и пытался что-то кому-то доказать.
- … я не альфа, - тихо, с ноткой обреченности закончил Уинн. Потом обернулся, пытаясь отыскать хоть кого-нибудь, уполномоченного отвечать на вопросы. – Простите! Тут какая-то ошибка…
Ему нужно было попасть в Рапид-Сити уже сегодня. Во вспомогательные службы брали представителей обоих полов – больше омегам нигде не были рады. Зато омежью усидчивость и склонность к монотонной работе успешно применяли в механике, определяли их как канцелярских служащих, доставляли на обслуживание радаров, прожекторов и радиостанций…
Лучше, чем ничего.
Сидеть в родном городке, пока на востоке кипит война, Уинстон и Уилфред Феллы не собирались. Отправились туда, куда бы взяли их обоих – омегу и альфу, - но по дороге были разлучены, рассованы в разные железнодорожные составы, и в итоге – доставлены в разные сборные пункты.
- Простите… Тут какая-то ошибка, - сто первый раз. - Я не альфа, я должен быть сегодня на собеседованиях в Рапид-Сити…
- У нас собеседования уже начались, - мужчина средних лет (судя по погонам – старший лейтенант) перевернул страницу и продолжил чтение доклада. На Уинна он даже не взглянул. Наверное, даже не услышал вопрос. – Проходите, проходите, не создавайте толкучку…
Рапид-Сити был единственным сборным пунктом, где Уинна могли определить по специальности – как летчика, а не по биологическому полу – как омегу. Там формировали части для метеостанций и транспортные дивизии. К истребителям омегу не подпустят на пушечный выстрел – дурная примета, - но пилотировать грузовое судно или метеозонд будет тоже неплохо.
Главное – чтобы в небо…
- Тут какая-то ошибка, - сто второй раз. – Я могу у кого-нибудь… Кто-нибудь может?..
Мимо Уинна текла живая очередь, оттирая его плечами и боками. Парни – все альфы как на подбор, - спешили на собеседования с офицерами: в сто второй, сто четвертый, двести четырнадцатый, двести шестнадцатый, двести тридцать второй экспериментальный… Это в мирное время можно было грести всех под одну гребенку, направляя в любую часть. Но если каждый солдат наперечет, их нужно оценивать, взвешивать и направлять туда, где от конкретного солдата будет наибольшая польза.
Именно этим офицеры и занимались в сборных пунктах.
- Порядок! Соблюдайте порядок!
- На выдачу формы и вещмешка пройти к восточному корпусу…
- Медкомиссия для сто четвертого. Медкомиссия для двести тридцать второго…
- Вы на собеседование? – бумаги вырвали из рук Уинна с такой ловкостью, что он только рот успел открыть. – Проходите!
Уинн скрипнул зубами. Все это было из-за дурацкой путаницы! Из-за бумажной волокиты, в которой одни документы путали с другими, перетасовывали и отправляли куда попало. Нехватка альф делала кадровую политику армии больше похожей на драку в ирландском пабе – громко, шумно, и ни хрена непонятно.
Не удивительно, что в таких условиях их с братом перепутали. Уилфред Фелл был младше на два года – плечистый, высокий, настоящий альфа… Крепкий парень, и неглупый к тому же. Большую часть времени на тренажерах они с Уинном налетали вместе. Вот только Уинн был старше. И такой же матерый – высокий, с крупными плечами и поджарым телом, с коротко стриженными светлыми волосами…
Его должны были принять за альфу. Просто обязаны. Кто же знал, что старший ребенок в семье может оказаться омегой?
Это естественный биологический механизм для защиты потомства – альфы рождаются первыми, чтобы потом защищать своих младших братьев. Но в последнее время аномалии встречались все чаще – порой омеги рождались высокими и широкоплечими, в особо редких случаях – до альфы, а не после него.
Генетическая акселерация – так это называли.
Уинн был долбаным акселератом.
И из-за этого оказался в Литл-Роке вместо Рапид-Сити. Из-за этого он торчит на собеседованиях, после которых его никуда не возьмут – он же не альфа! - вместо того чтобы получить место своей мечты где-нибудь на четырехмоторном грузовом судне.
- Представьтесь по форме.
- Офицер-пилот Уинстон Фелл, - угрюмо сказал Уинн. - Выпускник летного училища под Туссоном…
- Пилот! – удивился офицер. - Какие придурки отправили сюда пилота? Иди, парень, попытай счастья в триста шестом, там у О’Мэлли штук десять вакантных мест…
Это было… Как бросить кусок хлеба перед человеком, который месяц жрал одну кору да прошлогодние орехи, добытые из мерзлой земли.
Уинн даже вздрогнул.
В триста шестой набирают пилотов! Для настоящих боевых кораблей – шикарных, восхитительных игрушек с нейроуправлением и новейшей прошивкой. У них там десять вакантных мест – а Уинну, толковому, хорошо обученному пилоту, в лучшем случае светят метеозонды или дрон, занимающийся развозкой почты.
Какого хрена!
На выходе из кабинета он выдрал свои бумаги из рук младшего офицера и зашагал по коридору, распихивая плечами альф.
- Где собеседуют для триста шестого?
Может, его и не возьмут…
Может, он и не сгодится – с нейроинтерфейсами для истребителей Уинн имел дело всего раз в жизни. Да и то – эта попытка была зафиксирована в его настоящих документах. Те бумаги, что он держал в руке, принадлежали его брату – Уилфреду Феллу, альфе, который ни разу не работал с нейроинтерфейсами четвертого поколения. Пилотировать истребитель – это вам не грузовое судно гонять…
- Очередь к триста шестому?
- Ага, - протянул коренастый альфа, изучая отметки в своих бумагах. – Вот хуесосы, мордой я им, видите ли, не вышел…
Уинн подсмотрел на табличке рядом с дверью имена офицеров. Претендентов в триста шестой собеседовали винг-коммандер Виктор О’Мэлли и глава технической группы – флайт-инженер Дейв Моральски.
Плевать, - подумал Уинн.
Даже если не возьмут – он будет полным придурком, если хотя бы не попробует.
Дверь распахнулась, из кабинета вышел очередной призывник. Уинн глубоко вдохнул, спокойно выдохнул и зашел вовнутрь.
Какого хрена…
По крайней мере, завтра он ни о чем не будет жалеть.
* * *
Как и предупреждала табличка, мужчин в кабинете было двое. Стол для собеседования стоял ровно по центру, с одного края одиноко ютился стул, а с другого сидел один из мужчин: рыжеватый, весь какой-то дерганый, с напряженной складкой между бровей. Челюсть у него была комично-широкая, резко сужающаяся к подбородку. Глаза глубоко запали, а веки были красными, как от аллергии. Ресницы мужчины были бесцветными, почти прозрачными – что есть, что нет. Глаза без ресниц показались Уинну лихорадочно-яркими и какими-то ищущими.
Жуткими.
Судя по цвету комбинезона, это был флайт-инженер Дейв Моральски.
- Ого, - сказал Моральски, открывая папку с документами. – Офицер-пилот, выпускник летного училища под Туссоном... полный курс?
- Сокращенный, - сказал Уинн, опускаясь на стул. - Подал документы, когда разбомбили нашу базу в Мэлори-Айленд…
- Потянуло на запах войны? – хмыкнул Моральски. – Хочешь стать героем?
- Хочу помочь, - честно сказал Уинн. - Чем смогу.
Винг-коммандер Виктор О’Мэлли ходил у дальней стены. Отворачивался от Уинна, делал несколько шагов, почти упираясь в угол, потом разворачивался и снова делал несколько шагов. Потом опять разворачивался.
Ему было скучно.
Это было ясно по лицу, по скрещенным на груди рукам, по едва наброшенному на плечи кителю. Лицо у О’Мэлли было дьявольское – некрасивое, но и красивое в один тот же момент, как бывает с дорогими картинами. Глянешь в первый раз – убожество какое-то. А потом начнешь всматриваться…
… и проступают резкие линии бровей, высокие скулы и впалые щеки. Лицо у винг-коммандера было почти квадратное, с твердой челюстью и глубокой альфьей ямочкой на подбородке. У омег таких не бывает – причуда вселенной, над которой генетики до сих пор ломают голову.
Волосы О’Мэлли были коротко по-военному подстрижены, щеки – выскоблены до синевы. На левой щеке и у носа виднелись крохотные выпуклости – то ли шрамы от дробин, то ли бесцветные родинки. Рот его – словно рваная рана; неаккуратная линия, прорубленная на мучительно твердом лице. Губы О’Мэлли были слабо очерчены, и только ямки в уголках рта намекали, что винг-коммандер способен выражать лицом какие-то эмоции помимо равнодушия.
Как минимум, он сможет выразить злость. Уинн представил, как под скулами и у рта вздуются желваки, если коммандер стиснет челюсти.
Тем временем Моральски добрался до второй страницы.
- Имеется опыт работы с аналоговыми системами... – он поднял глаза. Вгрызся в лицо Уинна слегка безумным взглядом, заинтригованно вскинул брови. - Пилотировал по старинке? Настоящий самолет, не дрона с дистанционным управлением?
В последние годы воздушная война окончательно и бесповоротно стала бескровной. Правда, теперь для нее годился не каждый – только те, кому в черепе пробили несколько отверстий, а сквозь них впрыснули нейронное кружево.
- Да, мы… Мы с братом пилотировали.
Электродная сборка из нескольких миллиардов контактов позволяла пилоту управлять самолетом, как собственным телом – взмывать в небо вместе с ним, парить вместе с ним, падать с высоты вместе с ним… Даже выпускать шасси вместе с ним.
- Отцы из военных? Летчики?
- Один отец. Бортинженер расформированного сорок третьего.
Чем сложнее техника, тем большее количество нейронного кружева требовалось ввести в мозг, и тем труднее был процесс пилотирования.
Метеозонды – простые игрушки на дистанционном управлении. Чтобы поднять их в воздух, достаточно надеть на голову шлем виртуальной реальности и законнектиться.
- На чем летали? Боевое судно?
- Грузовое. Перевозили почту…
Грузовые самолеты (не то старье, на которых братьям давал полетать отец, а новые, на нейроуправлении) - задачка более сложная. Второе поколение нейроинтерфейсов: больше дырок в черепе, больше контактов в сборке, сложнее и запутаннее процесс синхронизации…
- Инъекции делал?
- Да.
- Сколько?
- Две. Полтора миллиарда контактов…
Пассажирский самолет – третье поколение нейроинтерфейсов. Чтобы управлять таким, полутора миллиардов еще хватает, но впритык.
- Хм…
Военные истребители – четвертое поколение. Тут тебе уже не поможет ни джойстик, ни шлем виртуальной реальности, ни даже сложный многосоставной костюм. Только хардкор. Только флоат-капсула, в которую ты погружаешься, весь опутанный проводами, как рыбина сеткой. Но в этом случае ты не просто управляешь самолетом – ты сам становишься самолетом. Чувствуешь каждое его движение, видишь его приборами, управляешь каждой его деталью…
Нет ничего убийственнее, чем истребители, направляемые силой мысли, но не ограниченные той высотой, скоростью и перегрузками, которые может вынести живой организм.
- Мило, мило... - пробормотал Моральски, подергивая рукой – словно хотел перевернуть страницу, но каждый раз передумывал. - Давно не встречал парней, которые работали с аналоговой техникой…
У Моральски были какие-то чудовищно беспокойные руки, и особенно – пальцы. Он то прижимал подушечку большого к среднему, безымянному или мизинцу, то просто перебирал ими в воздухе, то выпрямлял по одному.
- Мило, - повторил он, взглянув Уинну в лицо. Выпрямил мизинец так, словно пытался этим на что-то намекнуть. А может, у него болели суставы. – Мило, но для нашего отряда – не показательно. Ты нам не подходишь.
Уинн не сдвинулся с места.
Моральски смотрел в открытую папку.
Пауза затягивалась, и даже Виктор О’Мэлли обернулся, явно заинтригованный.
- Почему? – спросил Уинн.
Моральски помедлил, оценивая уровень своей симпатии. Послать зарвавшегося бойца, или все же объяснить? 
- Мы обкатываем в боевых условиях истребители, которые только что сошли с конвейера, - наконец сказал он. - Для нас пилот с полутора миллиардами контактов в мозгу – то же самое, что для десанта – парень, который отжимается три раза, а потом ноет, что у него болит пресс.
- Мне можно сделать еще одну инъекцию, - торопливо сказал Уинн, впившись взглядом в лицо винг-коммандера. Хотя О’Мэлли до сих пор не проронил ни слова, нетрудно было догадаться, что судьбу новобранцев решает именно он. - Контакты приживутся через неделю, и я смогу…
Моральски обернулся, опершись локтем на спинку стула. О’Мэлли молчал. Не велел Уинну убираться. Не сказал, что даст ему шанс… Молчал – и все. Стоял, скрестив руки, и задумчиво поигрывал желваками.
Подбородок у него был просто умопомрачительный.
С таких бы подбородков статуи лепить…
- Он нам не подходит, Мэлли, - сказал Моральски. Уинн ссутулился, сгорбил широкие плечи и впился пальцами в грубую поверхность штанов. Сжал свои бедра сквозь ткань, пытаясь успокоиться.
Тем временем у винг-коммандера и его флайт-инженера явно шел активный диалог. Несмотря на то, что О’Мэлли при этом молчал.
- Даже не думай! – Моральски кивнул в сторону папки. - У него кроме налета на аналоговой машине и трехсот часов на симуляторе ничего нет.
О’Мэлли чуть наклонил голову и перевел взгляд на Уинна. Это получалось у него как-то очень жутко – переводить взгляд, при этом не сменив позу, не дрогнув ни единым мускулом на лице. Он был бесстрастный, твердый, словно вырубленный из акрилового камня.
- Я с ним ебаться не буду, - заверил коммандера Моральски. – Никто не будет.
Уинн вздрогнул, не сразу поняв, о чем речь.
- … ну и что, что мы всего троих нашли? Трое обученных пилотов – хорошее пополнение. А один необученный, которому еще нужно делать инъекцию – лишняя морока. Он ни хрена не умеет, он не пилотировал четвертое поколение, он не справится!
Уинн чуть не закричал: я пилотировал, пилотировал!
Я… пытался!
Но все подтверждения этого остались в другой папке – той, которую сегодня вручили его братишке. Признаться сейчас, что ты омега, и что в канцелярии перепутали документы – значит, лишиться своего шанса.
- Он нам не подхо…
- У меня сто шесть по шкале Эйвери-Готча! – чуть не выкрикнул Уинн. Сдержался, сбавил обороты и сделал голос более вменяемым. – Сто шесть…
Моральски развернулся всем телом. Положил папку на стол и вцепился в Уинна немигающим взглядом.
- Сто шесть, - в слепом отчаянии повторил Уинн.
О’Мэлли приподнял подбородок. Потом разомкнул губы – его рот приоткрылся, и впечатление от этого было такое же, как если бы заговорила мраморная статуя.
- Сомнак? – спросил он.
Одно слово. Ни единого лишнего движения.
- Без сомнака, - сказал Уинн.
Нейроуправляемые машины любили его, а не отвергали. Инъекции сомнака помогали пилотам углубить синхронизацию с дроном, делали её более стабильной и чувственной.
Именно так – чувственной. Если ты не испытываешь к механизму влечение, он тебе не подчинится.
Недаром нейросинхронизацию с самолетом называли «сцепкой». Пилот со своим самолетом – словно альфа и омега на скомканных, скрученных, изгвазданных в течку простынях.
Коммандер О’Мэлли развернулся. Сбросил китель, позволив ему грохнуться на стол для собеседований, и вышел из комнаты. От упавшего кителя на Уинна пахнуло волной феромонов: О’Мэлли пах сырой землей, мокрыми листьями, пихтой и дубом. Можно было закрыть глаза и представить себе лес после дождя, если бы не еще одна нота: запах гари. Тот душок, что появляется, если задуть спичку и втянуть ноздрями ароматный дымок. Прогоревшая сера и бертолетова соль.
- Вот гадство… - протянул Моральски. А потом вскочил, активируя передатчик в ухе.
- Парни, подготовьте для Мэлли две флоат-капсулы и пару истребителей попроще. Да… да. Хочет обкатать новичка.
Уинн сидел, все еще вцепившись пальцами в свои колени. И ошарашенно смотрел на Моральски.
- Чего застыл? – огрызнулся тот, подхватывая со стола бумаги и китель. – Подъем. Мэлли хочет увидеть, чего стоят твои сто шесть по шкале Эйвери-Готча.
* * *
Позже, когда Уинна раздевали и обрабатывали дезинфицирующими составами, кто-то из парней-биоинженеров ему объяснил: О’Мэлли – порывистый, альфа из альф. Ему скучно сидеть на собеседованиях, а вот устроить выволочку зарвавшемуся новичку – в самый раз.
- Ты точно этого хочешь? – спросил Моральски, делая отметки на электронном планшете. Он задавал этот вопрос уже в третий раз.
- Я хочу, - сказал Уинн. Развернул плечи, выпрямляясь во весь рост, и обнаружил, что альфа Моральски ниже его на пару сантиметров.
Сейчас, не прикрытый ни одеждой, ни даже бельем, Уинн казался по-звериному гармоничным – сильные бедра, гладкий рельефный живот, мощные мышцы груди… Маленькие соски, затвердевшие от холода. Волосы – светлые, коротко стриженные и густые. Глаза – весеннее небо, подернутое туманом. Тело его, если смотреть сбоку, было плоским и поджарым, но если взглянуть со спины, перепад между грудиной и узкой талией был просто фантастический.
Такой талии, - говорил брат, - у альф не бывает.
Только если очень правильно и очень осторожно качаться, вылепливая мышцу за мышцей, воссоздавая свое тело, как произведение искусства. Драгоценную, чтоб её, статую.
Впрочем, Моральски увиденное не оценил.
- Ты со своими полутора миллиардами контактов даже синхронизироваться не сможешь, - проворчал он. – Не то что взлететь. Откажись, парень… Это мерзкая процедура, зачем она тебе?
- Я смогу, - отрезал Уинн. Повернул голову, наблюдая, как за прозрачной перегородкой к погружению во флоат-капсулу готовят коммандера О’Мэлли.
Когда его раздели и начали процедуру дезинфекции, Уинн чуть дар речи не потерял. 
Тело коммандера было какой-то сумасшедшей красоты – могучее, почти двухметровое, но при этом слепленное, как по лекалам древнегреческих мастеров. Рельеф у О’Мэлли был не так выражен, как у молодого и поджарого Уинна, но крупные плечи, грубые мышцы груди и резкое сужение от ребер к животу и бедрам…
Ох.
А говорят, у альф не бывает такой талии.
Слава Ему! Теперь Уинну есть, на что дрочить в ближайшие пару месяцев. Даже если его не возьмут в триста шестой, даже если выгонят отсюда с позором – плевать.
Это того стоило.
В какой-то момент О’Мэлли повернул голову – словно почувствовал, что его сверлят взглядом. И – святой хер! – уголки его рта дрогнули.
Моральски тоже заметил его полуулыбку.
- Ишь ты, - проворчал он. – Радуется. Целых два дня не летал, соскучился…
В помещении с флоат-капсулами царила неразбериха – так показалось Уинну в первую секунду. Но потом весь разнобой, все хаотичные действия биотехников и механиков сложились воедино и зазвучали, как хорошая песня.
- … рабочая жидкость готова. Плотностной гель готов. Запускайте пилотов.
- Система обеззараживания: активирована.
- Система адаптивной биоперегонки: активирована…
Со всех сторон громоздились экраны. Уинн знал: когда его подключат к истребителю, эти экраны отобразят нейроанатомическое строение его мозга. Вся активность нейронов будет регистрироваться – секунда за секундой, словно он поп-звезда, и его со всех сторон снимают камеры.
- Система стабилизации температуры: подключена, активирована…
- Начата калибровка главного контроллера…
- Проверка нейромоста запущена…
Уинна крепко взяли за руки и плечи, зафиксировав, а потом не оставляющими проколов гидрошприцами начали вводить в его бока, руки и бедра смесь препаратов. Это было не больно, это было… пожалуй, дискомфортно. Словно тебе вот-вот станет больно, но еще не.
- Повезло тебе, - сказал парень с гидрошприцом. – Полетать с винг-коммандером О’Мэлли…
- А кто он? – спросил Уинн. Ему было не до того, что делают с его телом: куда интереснее было то, что сейчас делают с телом коммандера. За руки того не держали – О’Мэлли развел их в стороны, словно хотел кого-то обнять, и его тело быстро, сноровисто, в четыре руки обкалывали препаратами для нейромодуляции.
- Он руководил авиакрылом во время операции «Божья длань», - ответил парнишка. Сменил насадку в гидрошприце, набрал новую порцию препарата и вернулся к работе. – Говорят, потерял там кого-то... важного. Полтора года провалялся в страшной депрессии. Его только небо вернуло… Если бы не небо – так бы и помер в кровати.
Уинн присвистнул. «Божья длань» была тем, о чем расспрашивать не принято. Но слухи о ней ходили разные: о том, сколько людей в тот день погибло. О том, что от пехоты остались только ошметки костей и мяса. О том, что нейропилотируемых самолетов тогда не хватало, и летчики бросались в бой вместе со своими машинами. Прямо в них, по старинке.
И в них же умирали.
- … и он вернулся? – спросил Уинн, не отрывая взгляд от коммандера. Того уже погружали во флоат-капсулу, подключив к его голове нейронный мост, а к телу – поверхностные электроды. – И опять работает? Просто берет и садится в эту адскую машину?
- Работает, а куда он денется? - удивился солдат. - Все работают...
На коже Уинна закрепили провода. Подключили нейромост – гибкий, обернувшийся вокруг его головы, словно чудовищная сколопендра с металлическими лапами. Помогли погрузиться во внутренности флоат-камеры, придержав под мышки…
- Нейромодуляция центральной нервной системы проведена успешно. Нейромодуляция периферической нервной системы проведена успешно…
- Биоперегонка кислорода активирована.
- Нейрокоммуникатор подключен…
Уинн погрузился в плотностной гель – и оказался в невесомости. Его ноги так и не коснулись дна флоат-капсулы. Конструкция «адской машины» была выверена до мелочей – в закрытой капсуле пилоты не ощущали ничего, не видели ничего и не слышали ничего, кроме отрывистой переклички механиков. Ни единого собственного ощущения – ни цвета, ни вкуса, ни осязания, ни гравитации. Все чувства пилота отныне принадлежали его истребителю.
- Подключение нейронного моста.
- Производится заполнение легких…
В горло Уинну ввели трубку для подачи рабочей жидкости, и она хлынула вовнутрь, заполняя пищевод и легкие, заставив сжать кулаки и напрячься. Это худшее, что было в работе пилотов, работающих с нейроинтерфейсами четвертого поколения: необходимость каждый раз тонуть заживо.
- … легкие заполнены, кислородное насыщение достаточное.
- Отключить насос.
- Закрыть флоат-капсулу.
- Произвести калибровку устройства…
- Колебания разности электропотенциалов достигли порога считываемости…
Уинн погрузился в абсолютную пустоту и темноту. Отчеты механиков все еще поступали к нему в мозг, теперь уже – напрямую, посредством нейрокоммуникатора. Они были тягучими и безэмоциональными – просто вплетались в его мысли и устраивались там, словно Уинн не узнавал что-то новое, а знал это всегда.
Восемьдесят миллиардов нейронов в его мозгу заныли. Полтора миллиарда контактов подключились, соединяя тело Уинна и самолет, находящийся на взлетной полосе в километрах отсюда.
Когда Уинн впервые погрузился во флоат-камеру, он имел дело с самолетом более простой модели. Может, он и впрямь себя переоценил…
В мозгу всплыла чужая мысль: успокойся, успокойся, успокой свой мозг, отдайся, отдайся машине. Отдайся, отдайся, отдай, отдай, отдай, отдай, отдельный, один, одинаковый…
Введенное в его мозг нейронное кружево не справлялось. Моральски был прав, Его в свидетели, Моральски был прав…
Расслабься, расслабься, расслабь, расслабь руки, плыви, плыви, плыви по течению, плыви, плавно, плавиться, плавильщик…
Это О’Мэлли – догадался Уинн.
Коммандер устанавливает связь по нейрокоммуникатору. Мозг к такому не привык – он не знает, как интерпретировать свалившуюся на него информацию. Не понимает, что означает тот или иной сигнал, и подбирает слова наугад, перебирая их, словно в какой-то детской игре. Это сложнее, чем раньше, запутаннее, чем раньше, шкала Эйвери-Готча к такому совсем не готовит…
Уинн стиснул зубы, едва удерживаясь на плаву, и твердо решил: всё это не важно. Он приспособится. Осилит это, как осиливал ненавистные десятикилометровые пробежки во время обучения в Туссоне.
Он усмехнулся и послал коммандеру ответную мысль – начинаю руление, руление, руль, рулевое колесо, взлетная полоса подо мной, и тобой, и мной, взлет, взлет, взмыть, взлететь, взрыдать, взгляд, взгляд, взг…
Все это гуляло в голове Уинна, как бесконечное эхо. Двоилось, искажалось, многократно отражаясь от стенок черепа… Но он все равно летел.
Он взлетал.
Вставал на крыло.
Чувствовал под собой ветер.
Это было лучше, чем стать птицей, потому что птицы не летают на таких скоростях.
Расслабься, - приказал О’Мэлли. Голос был равнодушным – нейрокоммуникатор не знал, что такое интонации.
Расслабься, расслабься, расслабь, расслабленность, слабый, слабый, слабость, ослабеть, осмелеть, осмотреть, смотреть, лететь…
И Уинн полетел.
Сначала – вверх.
А потом – вниз.

Глава 2

Литл-Рок, территория Американо-Канадского Содружества
27 апреля, 1064 год от Великого Слияния

Когда Уинн пришел в себя, Моральски сидел рядом с его кроватью, почесывал щеку кончиком карандаша и разгадывал кроссворд в газете. На щеке его виднелись следы от грифеля.
- О, - сказал Моральски, услышав шуршание простыни. – О, о! Наш великий пилот проснулся! Ну что, сто шесть по шкале Эйвери-Готча, как ощущения?
Уинн поморщился и попытался двинуть рукой. Сначала левой. Потом правой.
Руки работали – значит, необратимых последствий для мозга не было.
Повезло.
- Живой, живой, - утешил его Моральски. – Руки-ноги на месте, не бойся.
Пилот, который вошел в сцепку с истребителем и пошел на взлет, а потом не справился и разорвал подключение, мог лишиться половины нейронов в мозгу.
Моральски забросил ноги на постель Уинна, откинулся лопатками на кресло, а газету сложил вдвое и опустил себе на живот. Новое – хорошо забытое старое; после всплеска киберпреступности пару лет назад, когда миллиарды документов были вымараны, миллиарды девайсов взломаны и миллиарды денежных единиц украдены, человечество устремилось в сторону надежного ретро.
Вновь появились не электронные, а самые настоящие бумажные газеты.
Ожила бумажная корреспонденция.
Даже документацию многие ведомства начали вести в бумажном виде.
- Я… - Уинн прикрыл глаза. Серая стена госпиталя выглядела, как немой укор его легкомыслию. – Я что…
Моральски смотрел на него с интересом, и чем дольше он молчал, тем сильнее у Уинна пересыхало в горле. Набравшись смелости, он разлепил губы и прошептал:
- Я что… разбил самолет?
- О, нет, - Моральски отмахнулся газетой. Сегодня он выглядел скорее весело, чем маниакально, хотя веки у него были все еще красные и нездоровые. – Как думаешь, зачем Мэлли полез во флоат-капсулу?
Слава Ему… Разбить военный самолет – значило, огрести массу проблем. Уинн, пожалуй, предпочел бы этому отнявшуюся руку.
- Он тебя страховал, - сказал Моральски, помахивая газетой. - Когда ты отключился, он перехватил управление и посадил оба истребителя.
Уинн молча смотрел перед собой, словно пытаясь проковырять дыру в стене госпиталя.
Он слышал, что опытные пилоты, уже войдя в сцепку со своим самолетом, могут подключаться еще к одному или даже двум. Такие формации называли «Стаями» - ведущий самолет был полностью зависим от пилота, а остальные подхватывали его распоряжения, пропускали сквозь анализатор и перенастраивали свой автопилот, дисциплинированно выполняя задачу.
Боевая «Стая» - это охотник, мчащийся за добычей, и его ручные псы.
Уинну вдруг захотелось по-детски закрыть глаза руками. Просто так, без причины. Пожалуй, это простительно, если недавно ты чуть не сжег себе мозг.
Интересно, сколько инъекций нейронного кружева делал себе О’Мэлли? Сколько железа у него в мозгу, если он может управляться не с одним самолетом, а с двумя или тремя? И главное – осталось ли в его мозгах хоть что-то человеческое? Или внутри он такой же безжизненный, как снаружи?
- Эй, сто шесть по шкале Эйвери-Готча! – окликнул его Моральски. – Хватит оплакивать свою поруганную честь. Приходи в себя, поешь и иди в шестой корпус, кабинет пять-А. Нормативы ты, считай, сдал. Выдадут форму – найдешь меня, будем готовить тебя к отправке в часть.
Уинн молчал.
Потом поднял на Моральски глаза – голубые и бессмысленные.
- Что?..
- Мы тебя берем, - усмехнулся тот. Подвигал пальцами, надавливая подушечкой большого на средний и указательный. – Ты, конечно, не идеал пилота, но зато с первого раза смог войти в сцепку и даже поднял истребитель в воздух… Это дорогого стоит.
Моральски встал, бросив газету на продавленное кресло, и развернулся к двери. А потом сказал, не поворачивая голову:
- Добро пожаловать в триста шестой. Тебе у нас не понравится, но ты сам напросился.
* * *
Комендант сборного пункта настиг Уинна, когда тому уже вручили вещмешок и выдавали инструкции, как найти офицеров из триста шестого. Инструкции заключались в том, что коммандера О’Мэлли найти невозможно, если он сам того не захочет, а флайт-инженер Моральски материализуется как по волшебству, если сказать вслух «эти мудаки из обеспечения опять меня наебали». С обеспеченцами у Моральски были какие-то свои терки.
- Лейтенант! – гаркнул комендант, заложив руки за спину и тесня Уинна грудью. – Смирно! Ты! – тычок пальцем в младшего лейтенанта, который так и не дорассказал, за что Моральски не любит начальников стратегических складов. – Вон отсюда!
Младший лейтенант стушевался, пробормотал «есть, сэр, простите, сэр» и выскользнул из каптерки. Уинн взглянул на коменданта без воодушевления – тот был альфой, пожилым, нахрапистым и обрюзгшим, с твердой челюстью и лысой головой. Уинна раздражали вовсе не его лысина и объемистое брюшко – пожалуй даже, комендант немного напоминал Уинну его деда. Но обращаться с личным составом, как с мусором…
- Эй, лейтенант! – рявкнул альфа, доверительно положив руку Уинну на плечо и сжав внизу шеи. – Это ты тут болтаешь, что ты омега?
- Я болтаю, что я омега, - просипел Уинн, ощущая, как большой палец коменданта надавливает под кадыком, - потому что я омега.
Называть офицера-пилота младшим лейтенантом – все равно что называть голубя чайкой. То, что это птицы, еще не значит, что они представляют собой одно и то же. Лейтенанты были в пехоте. Офицеры-пилоты – в ВВС.
- Ты вот не надо мне тут, - велел комендант, не убирая руку. – Сам знаешь, какой бардак сейчас в канцеляриях… То и дело что-нибудь путают. То пришлют к нам авиационное топливо вместо солдат, то омег вместо альф… Нам это не нужно, лейтенант. Совсем не нужно.
Уинн смотрел на него непонимающе. Взгляд у коменданта был по-отечески добрый, но рука на шее намекала, что церемониться с Уинном не будут.
- Я не понимаю, - тихо сказал он. – Я же омега… Нужно переслать сюда мои документы из Рапид-Сити, объяснить все коммандеру О’Мэлли…
Комендант похлопал его по плечу, ослабив хватку на горле.
- Брось, лейтенант! – приказал он. – Эта бюрократия мне печень угробит. А печень у меня слабая… Скоро на пенсию, и мне совсем не нужны сейчас разборки с омегами, которых по недосмотру допустили к пользованию флоат-капсулой. Меня, знаешь ли, за такое по головке не погладят…
- И что мне теперь, молчать? – спросил Уинн, проглотив комок в горле. – Врать винг-коммандеру, чтобы вас прикрыть?
- Вообще-то, - ласково сказал комендант, - это и для твоей пользы тоже.
Уинн взглянул исподлобья.
Комендант был ниже его, а шире только за счет объемного пуза. Уинн вдруг разозлился на себя: хренов акселерат! Влип в неприятности, потому что старше брата и крепче его по телосложению…
- Подумай, как это выглядит со стороны, - почти интимно прошептал ему комендант. - Представился братом, подменил документы...
Уинн возмущенно вскинулся.
- Я не!..
- ... обманом заставил винг-коммандера допустить тебя к оборудованию, к которому омег даже в качестве обслуживающего персонала не подпускают...
- Я не обманывал никого! – выкрикнул Уинн. - Это ваша ошибка!
- Мошенничество, саботаж, вон, чуть не раздолбал коммандеру истребитель... – продолжал комендант, пялясь на него своими выпуклыми бесцветными глазами. - По статье пойдешь, как пить дать.
Уинн обмер, парализованный ужасом. Статьи он не боялся. Он боялся…
- Кстати, на жизни твоего братишки это тоже скажется. Бедняга... мало того, что младший альфа в семье, так еще и брат военного преступника...
… да, именно этого.
Помолчав немного, Уинн дернул кадыком, а затем с трудом разлепил губы:
- Что мне… - язык еле ворочался во рту. – Что мне делать?
- Быть хорошим мальчиком, - светло и по-отечески улыбнулся комендант, поглаживая его по плечу. – Не болтать лишнего. Выдавать себя за альфу. Документы мы подправим, впишем твое имя…
Уинн молчал.
- С запахом придумаем что-нибудь, - махнул рукой комендант, отвечая на его невысказанный вопрос. – Таблетки пьешь?
- Пью, - тихо сказал Уинн. – Но они не…
- Да, таблетки слабоваты, - признал комендант, убрав руку с его плеча. – Будем доставлять тебе випроцетин. Одна инъекция раз в три дня – и в тебе отец родной не признает омегу.
Уинн тронул пальцами горло – там, где к нему недавно прикасались пальцы коменданта. Ощущение было мерзкое.
- Я себе так щитовидку угроблю, - огрызнулся он. – А проколы от шприца заметят при работе с флоат-капсулой…
- Не угробишь, лейтенант, - пообещал ему альфа. – Ты у нас парень молодой, сильный, щитовидка у таких крепкая. А инъекции делай не в локти и не в шею, а еще куда-нибудь. В пах коли. В ноги… Короче, что-нибудь придумаешь.
Уинн забросил на плечи вещмешок… и ничего не сказал. Похоже, его слово тут ничего не значило.
- У меня есть доверенный человек в медблоке триста шестого, - бросили ему в спину. - Он тебя сам найдет, так и скажет – передачка от майора Зилинга…
Когда Уинн закрыл за собой дверь, майор Зилинг уже звонил кому-то по коммуникатору. Смеялся. Рассказывал что-то о медкомиссии…
Живот его колыхался из стороны в сторону, обтянутый темно-зеленой униформенной тканью.
* * *

Спрингдейл, территория Американо-Канадского Содружества
29 апреля, 1064 год от Великого Слияния

Триста шестой базировался в Спрингдейле, бывший штат Арканзас. Уинн уже получил электронный пропуск, и теперь осматривал расположение, в котором ему предстояло провести как минимум год. Дальше солдаты снова могут быть подвергнуты ротации – и, возможно, Уинна все-таки вышвырнут во вспомогательные службы. Засадят за баранку автомобиля, возить техников на обслуживание радара…
Или, хуже того, отдадут под суд. Так и будет, если всплывет его сговор с майором Зилингом.
Свободных коек в казарме было почти две дюжины. Уинн бросил вещи на аккуратно застланное одеяло, осмотрелся и пробормотал:
- Его благословение тем, кто еще жив. Его прощение тем, кто упокоился.
- Никто не жив, - сказали ему из-за спины. – Двадцать три пустых места – двадцать три пилота. Все мертвы.
Уинн оглянулся. В дверях казармы стоял альфа – расслабленный, как всегда выглядят солдаты после ужина. Жизнь хороша, а до отбоя еще целый час, и наконец-то можно заняться своими делами и побездельничать.
Лицо у альфы было неприметное – рыхловатый нос, мягкие улыбчивые губы… Темные волосы, коротко стриженные на висках. Рубаха-парень.
- Что может случиться с летчиком на земле? – удивился Уинн. - Разве воздушную войну не зовут бескровной?
- Тут такие нагрузки, что мозги перегорают, - пояснил альфа. Изобразил пальцами взрыв. - Пуф-ф – и все. Достают из флоат-капсулы, а он уже труп.
Уинн помолчал, обводя взглядом пустые койко-места. Альфа подошел к нему и раскрыл ладонь для рукопожатия.
- Тимми, - сказал он. – Тимми Морено, офицер-пилот.
В казарму с шумом и гоготом ввалились остальные парни. Трое из них были знакомы Уинну – они тоже проходили отбор в Литл-Роке. Еще один – незнакомый светловолосый верзила, - дошагал до Уинна, расправил плечи и слегка толкнул его грудью.
- Ого! – воскликнул он. – Какой сладкий мальчик!
Уинн расставил ноги пошире – устойчивая поза, чтобы труднее было повалить его на землю. «Сладкий мальчик» - не показатель того, что красавчику-альфе нравятся другие альфы, и не повод для паники. Никто не раскрыл в Уинне омегу. Задира-пилот просто почуял его запах – ту его часть, которая не глушилась никакими лекарствами. Випроцетин убирал феромонную составляющую запаха, но всё остальное оставлял нетронутым.
- Стэн Хогарт, - сказал задира, протягивая Уинну руку. Ладонь у него была твердая и гладкая, словно на ней вообще не было линий. – А это Тилли, Уолш, Доминик, Хьюитт…
Уинн пожимал их руки одну за другой.
Пилоты молчали. Кому-то было плевать на новичка, а кто-то пялился на Хогарта и ждал, какое решение тот примет: оплевать Уинна, или принять его в стаю?
- Тебе с таким запахом нужно не на войну, а домой, - усмехнулся Хогарт. – Омежку себе найти, детей рожать да пироги печь.
Уинн столько раз слышал шутку про пироги, что даже не улыбнулся. В его запахе тяжелый яблочный дух соединялся с корицей, грубым и резким сандалом, нотками ванили и чем-то кислым, отдаленно напоминающим лайм.
В целом, Хогарт был прав. С таким запахом Уинну действительно стоило печь пироги.
Помедлив, Хогарт потерял интерес к новичку и отвернулся от него, продолжив разговор, начатый в коридоре или в столовой:
- В общем, что ни говори, а это полная дрянь…
Уинн выдохнул. Пока Хогарт осматривал его, почти обнюхивал, приблизившись вплотную своим красивым лицом, Уинну казалось, что его омежью природу вот-вот выявят. Что сейчас у Хогарта расширятся зрачки, и в их глубине отразятся вполне понятные, продиктованные его природой желания.
Но зрачки Хогарта остались прежними. Не зря Уинн с утра отыскивал вену у себя в паху, надеясь замаскировать прокол густыми темными волосами.
- Отец говорит, что если бы О’Мэлли вел себя как мужик, - обронил Хогарт, - то война не растянулась бы на семь лет.
Уинн вскинул голову.
- … что?
Красавчик-задира обернулся – среагировал на запах крови. Новичок сам себя ранил, и теперь подставлял окровавленный бок акуле.
- А что? – спросил Хогарт. – Ты один из этих… повернутых на О’Мэлли? Винг-коммандер то, винг-коммандер сё…
- Я его не знаю, - пожал плечами Уинн. – Позавчера впервые увидел. Но если кто-то бросается такими обвинениями – мне интересно, почему.
Удивительно, насколько разными могут быть парни одного телосложения, почти одного роста, даже с одним цветом волос.
Лицо Уинна – овальное, с мягким закругленным подбородком. Густые брови вразлет, светло-голубые глаза, ямочки в уголках рта. Отец говорил, что эти ямочки у него – препаршивые. Слишком соблазнительные, «любой альфа набросится».
Лицо Стэна Хогарта больше напоминало куклу Кена – с идеальными чертами, прямым носом и квадратным подбородком. Он словно сошел с агитационных плакатов. Гордость нации, альфа из альф.
Его приторная красота набивала оскомину, и Уинн вдруг понял, что скучает по лицу О’Мэлли. Вот уж в ком красоты ни на грош… Зато животной привлекательности – столько, сколько Уинн не видел ни в одном из своих бывших парней.
- Хогарт, перестань, - попросил Тимми. Вдвинулся между ними, пытаясь предотвратить драку. – Сам знаешь, точной информации ни у кого нет…
- Я хочу знать, - сказал Уинн, сверля взглядом Хогарта.
- Я расскажу, - сказал Хогарт, сверля взглядом Уинна. – Твой любимец О’Мэлли проводил операцию «Божья длань». Наши ученые тогда запускали проект по созданию… ну… ЭТОГО.
«ЭТО».
Отец Уинна выражался примерно так же. Идея вывести новую породу людей, создать нечто новое на базе чего-то очень старого… Самая жуткая и отчаянная придумка генетиков.
Придумка, из-за которой развязалась война.
- Когда Африканский Союз высадил свой десант под Атлантой, их можно было остановить вот так, - Хогарт щелкнул пальцами, изображая легкость, с которой семь лет назад должен был действовать О’Мэлли. – А он все проебал. Затянул операцию… якобы потому, что наши войска тоже находились под ударом, и он не мог начать бомбежку. Враг этим воспользовался… Результат ты знаешь.
Тимми выставил руку, пытаясь развести противников в стороны.
- Мы не знаем точно, - повторил он. - Одни говорят, что из-за винг-коммандера там погибла куча людей. Другие – что без него ваши войска проебали бы весь Восточный округ, а не только Джорджию и Флориду.
- Значит, мы не знаем точно, - медленно проговорил Уинн, - а красавчик Кен все равно ляпает языком, возводя напраслину на своего командира?
Если бы не рука Тимми, если бы не его быстрый, упругий кросс левой, кулак Стэна Хогарта влетел бы Уинну в лицо.
Они рванулись друг к другу, быстрые и гладкие, словно дикие звери – и внезапно разлетелись в стороны, ошарашенные и одернутые.
- Вы с ума посходили? – заорал Моральски.
Флайт-инженер Дейв Моральски, невысокий альфа со слезящимися глазами и блеклой, вечно свалянной шевелюрой. Сегодня у Моральски на лбу красовалась ссадина – кожа была содрана, словно он стукнулся лбом об стену.
До этого момента Уинн даже не представлял, что Моральски может так орать.
- Вот срань! Винг-коммандер чуть отвернулся, а вы тут уже хуями меряетесь? – Моральски опять был с газетой. Теперь он скрутил ее и больно, обидно, совсем как собак хлопнул Уинна и Хогарта по лбам, разогнав их в разные стороны.
- Никак нет, сэр, - просипел Хогарт. Под скулой у него наливался синяк. У Тимми был отличный кросс левой.
Сам Тимми избежал удара газетой, поднырнув под руку Моральски, и положил руку на грудь Уинна. Словно останавливая. Сдерживая.
- Просто обсуждали этого… выродка, - выплюнул Хогарт, отходя в сторону и потирая отекшую скулу. – Того, которого придумали ваши гениальные ученые. Вот и разгорячились.
- Ублюдки малолетние, - выплюнул Моральски и отвернулся.
Наверное, будь он простым офицером, Хогарт не простил бы ему удар газетой и оскорбление – полез бы в драку, не побоявшись гауптвахты. Но флайт-инженеру позволялось больше, чем кому-либо еще. В каком-то смысле Моральски в расположении был даже главнее, чем винг-коммандер. Именно он отвечал за состояние флоат-капсул и следил, чтобы никто из подотчетных ему пилотов не щелкнул ластами по вине технарей.
… увы, не всё и не всегда зависело от технарей. Иногда мозг пилота оказывался слишком слабым, и тогда он сгорал, как кусочек пропитанного спиртом ватного тампона.
Двадцать три пустых койки.
Уинн только сейчас начал понимать, в какое убийственное мероприятие он ввязался.

Глава 3

Спрингдейл, учебно-тренировочный центр ВВС АКС
12 мая, 1064 год от Великого Слияния

Истребитель на нейроуправлении – жадная, ненасытная тварь.
Уинн понял это, когда впервые синхронизовался не через пень-колоду, а нормально, без обрыва сцепки и, что важнее, без сотен отчетов, поступающих напрямую в мозг: разъединение контакта IS-306, разъединение контакта IS-307, разъединение контакта IS-402, сбой, сбой, сбой, повреждение вегетативной нервной системы, сбой, сбой…
Когда сцепка рушится, в какое-то мгновение начинает казаться, что машина тебя ненавидит.
Но если ты справляешься, если преодолеваешь барьер, то машина вцепляется в тебя, как дикий хорек, и треплет во все стороны. Истребителю мало того, что ты можешь ему дать – мало эмоций, мало пяти органов чувств, мало скорости и гибкости твоего ума. Ему мало, мало, мало, и он с жадностью тянет из тебя все соки, пытаясь утолить голод мертвого металлического тела.
В первое время Уинн выбирался из флоат-капсулы, выпитый до донышка. А потом лежал всю ночь, приходя в себя, и пялился в слабо белеющий потолок. Иногда Тимми Морено замечал это, садился на своей койке и какое-то время сидел, словно собираясь что-то сказать. А потом ложился обратно.
«Красный-один – контрольному центру. Выхожу на позицию.»
«Красный-два – контрольному центру. Выхожу на позицию…»
«О’Мэлли – Красному-один. Фелл, ты в эскорте. Доминик и Морено несут аппаратуру, отвечаешь за них головой.»
«Контрольный центр – красной секции. Расстояние сорок миль плюс-минус десять, курс один-два-два, подтвердите.»
«О’Мэлли – Красному-один. Фелл, жди своего ведомого…»
Веди его, веди, веди, плыви, плавный, плавиться...
Нейронное кружево все еще барахлило, но мысленные команды и сообщения пилотов теперь воспринимались почти корректно. Все-таки два миллиарда контактов – лучше, чем полтора.
У коммандера их было шесть с половиной. Уинн узнал на днях.
«Работайте в группе, в группе, группе, группа, группироваться, боевой разворот, набор высоты, высота, высота, держать высоту, выше, высоко, высокий, високосный…»
Новую дырку в черепе Уинна просверлили в прошлую среду.
В пятницу провели тестирование. О’Мэлли не пришел – видимо, у коммандера были дела поважнее, чем следить за апгрейдом своих бойцов. Зато Моральски – растрепанный и пронзительно рыжий, с заложенным за ухо карандашом, - сказал, что Уинн молодец.
Молодец, молодой, молод, молитва, молиться…
«… красная секция начинает сканирование местности. Желтая секция прикрывает.»
«Тревога, тревога, тридцать миль к западу, летят на юго-запад, тревога, тревога…»
«Красная секция, ожидайте подкрепление...»
Машины Тимми Морено и Чарльза Доминика несли оборудование для сканирования местности – сотни датчиков, проверяющих температуру почвы, электромагнитный фон и еще кучу всяких заумных штук. С тех пор как базы противника начали уходить под землю, их поиски стали чем-то вроде игры в судоку.
Уберечь аппаратуру и жесткие диски с результатами сканирования было важнее, чем сохранить в целости свой истребитель. Уинн знал это, так что сыграл в салочки с вынырнувшими из облака самолетами, зашел одному из них в хвост и прошил длинной очередью поперек хребта.
Где-то неподалеку Красный-2 – Стэн Хогарт, - охотился за самолетом противника и наворачивал петли Дугласа-Крейга, то набирая высоту, то сваливаясь в пике с переламыванием. Он был хорош, он действительно был хорош, и, когда на радарах появились еще четыре точки, Уинн не стал паниковать.
А зря.
«Желтая секция, вы где?»
«Красный-четыре подбит.»
«Желтый-один подбит.»
«Красный-один поврежден.»
Слишком  кучная свалка, - вот что их подвело.
Слишком плотный огонь.
Правый двигатель вспыхнул и зачадил, и Уинн почувствовал, как его нестерпимо, неотвратимо увлекает гравитация – истребитель встает на крыло, как на остриё ножа, а потом разворачивается и начинает закручивать штопор, стремительно направляясь к земле.
«Контрольный центр – Красному-один. Отключить синхронизацию! Отключить синхронизацию!»
Уинн знал: если он не отключится, то его мозги размажутся об землю вместе с самолетом.
«Желтый-два сбит!»
«С их стороны восемь подбитых. Все равно мы им зад надрали…»
«Не имеет значения, если мы потеряем аппаратуру.»
То, что машины Морено и Доминика не дотянут до базы без сопровождения, было ясно как белый день. Желтая секция отстала, Хогарт пытался подловить чужой самолет на выходе из пике, и от эскорта не осталось почти никого.
«Контрольный центр – Красному-один! Отключайся сейчас же! Что ты…»
«О’Мэлли – Контрольному центру. Он остановил вращение и увеличивает скорость. Пытается выйти из штопора.»
«У него же двигатель полыхает!»
«О’Мэлли – Красному-один. Останови срыв потока на крыльях, набери высоту и сбрось обороты.»
Равнодушный, безэмоциональный голос... Даже сам с собой Уинн говорил с большим выражением, чем О’Мэлли – со своими бойцами.
«Я заглохну!»
«Или собьешь огонь. Тогда дотянешь до базы и прикроешь парней.»
Сегодня О’Мэлли был командиром, а не пилотом. Уинн видел его, когда проходил дезинфекцию – винг-коммандер развернул карту поверх одного из экранов, и яростно доказывал что-то аналитикам. Странно было видеть, как его губы шевелятся – порой Уинну казалось, что О’Мэлли вообще не умеет говорить.
«Срыв потока на крыльях прекращен, выхожу из штопора…»
Отрывистые сообщения падали Уинну в мозг, как дождевые капли в тарелку с супом. Зато эхо почти исчезло – словно нейронное кружево под действием адреналина начало работать лучше.
«Сбрасывай обороты! Сбрасывай!»
«Да быть того не может…»
«… у него получилось?»
В голливудских фильмах пилоты подбитых самолетов на нейроуправлении орут так, словно им оторвало руку, а не крыло самолета. Это как громкие взрывы в космосе – забавно и смешно для всех, кто хоть раз пилотировал истребитель.
Уинн не чувствовал боли. Он вообще ничего не чувствовал – за него сейчас чувствовала машина, а машины не знают, что такое боль. Пылающий двигатель был просто пылающим двигателем – не больше и не меньше. Другое дело, если отключатся сразу все системы – нейроны не успеют компенсировать ущерб, и повреждения станут необратимыми. Но и это – не боль, а просто смерть.
Когда воздушный поток сбил огонь, система перераспределила нагрузки между двигателями и принялась отчитываться перед Уинном за каждый показатель. Выходило, что О’Мэлли прав – если не набирать скорость выше полутора махов, поврежденное крыло сможет выдержать нагрузку.
«Красный-два – Красному-один. Как твои крылышки? Готов к драке?»
«Красный-один – Красному-два. Жду не дождусь.»
Это на земле они с Хогартом могли собачиться из-за политики и О’Мэлли.
А в небе всё это было неважно.
* * *
Когда Уинн выбрался из флоат-капсулы, О’Мэлли уже и след простыл. Только разбросанные по столам карты, да прозрачные листы пластика с маршрутами сканирования намекали, что еще недавно он был тут.
Один из самолетов с аппаратурой был поврежден, зато второй добрался в целости и сохранности, и техники уже извлекали данные с жестких дисков. Эскадрилья винг-коммандера с блеском выполнила задачу.
Уинн уселся на краю капсулы и окинул взглядом помещение, покачивая босой ногой. Парни коротко ему кивали, иногда – салютовали, касаясь пальцами виска, а потом шли в душ. Из дальней флоат-капсулы выбрался Хогарт, и теперь ждал, когда техники отсоединят от его тела нейромост и провода.
- Классно сработали! – крикнул ему Уинн.
Хогарт поднял голову и показал фак. Сделал он это с ленцой, почти дружелюбно.
Уинн улыбнулся ему и снял с головы нейромост.
* * *

Спрингдейл, учебно-тренировочный центр ВВС АКС
25 мая, 1064 год от Великого Слияния

Тимми и Роб совершенно не умели играть в битл-батл.
Одного из них Уинн на пару с Хогартом раздели до трусов. Когда начали теснить второго, на пороге появился Моральски и хлопнул Уинна по лбу газетой.
- Взрослые мужики, а херней страдаете, - проворчал он. – Тебя вызывает Мэлли, поднял зад и пошел, пошел!
Личная беседа с коммандером – редкое явление, так что парни проводили Уинна тревожными взглядами. «Любит, не любит, плюнет, поцелует»?
О’Мэлли был в комнате для совещаний. Вокруг него по экранам с подсветкой были расклеены десятки снимков, и все они изображали мозг, напичканный нейронным кружевом. Иногда О’Мэлли переходил от снимка к снимку, чуть наклоняя голову и хмурясь.
Уинн постучал костяшками пальцев об дверной косяк, и коммандер, не проронив ни слова, приглашающе двинул головой – проходи.
- Винг-коммандер О’Мэлли, сэр! – отчеканил Уинн. Скользнул взглядом по снимкам.
Контакты засвечивали пленку, и выглядело это так, словно поверх мозга положили кусочки ослепительно белой кружевной ткани.
Неспроста нейронное кружево называли именно кружевом.
- Хочу сделать тебе еще две инъекции, - медленно проговорил коммандер. – Довести общее число контактов до четырех миллиардов. Даешь добро?
Пятнадцать слов.
Ровно на четырнадцать слов больше, чем О’Мэлли говорил Уинну вслух за все время их совместной работы. Отрывистые команды, полученные по нейрокоммуникатору, Уинн за общение не считал.
Осознание того, что на всех снимках в комнате его собственный мозг, заняло четыре секунды. Потом Уинн спросил:
- Зачем?
Коммандер медленно прикоснулся пальцами к снимку и скользнул по нему, словно лаская глянцевую поверхность пленки.
- Хочу проверить кое-что, - сказал он.
Вживую голос О’Мэлли звучал почти так же безэмоционально, как и по нейрокоммуникатору.
- Хотите проверить, взорвется ли у меня голова? – уточнил Уинн. И, подумав, добавил: - Думаю, что взорвется.
«Больше» - не значит «лучше». Кто-то умел управляться с таким массивным нейронным кружевом, а кто-то – нет. Уинн трезво оценивал свои возможности – скорей всего, он относится ко второй группе.
- Ты отказываешься?
О’Мэлли распрямил плечи и чуть повернул голову. Посмотрел на Уинна… не осуждающе, нет. В его взгляде не было ничего такого. Абсолютно спокойный, идеально равнодушный взгляд.
Уинн стиснул челюсти так сильно, что зубы скрипнули.
- Я…
Давай, скажи «да»!
Да, да, я отказываюсь!
- Нет, - сказал Уинн. – Я согласен.
О’Мэлли ничего не ответил. Даже головой не кивнул – только поднял руку и слегка двинул ладонью – вольно. Выметайся.
Уинн развернулся, едва каблуками не щелкнув, и зашагал к двери. А потом не выдержал, развернулся и спросил:
- Это правда? То, что о вас говорят?
О’Мэлли разглядывал снимки. Сначала Уинн подумал, что винг-коммандер так увлекся, что не услышал вопрос, и даже открыл рот, чтобы повторить. Но коммандер все услышал.
- Конкретнее.
Уинн застыл, обмирая от собственной смелости, ужаса и того, какой сильный у коммандера запах. Кажется, гари в нем стало больше, чем в момент их первой встречи. Теперь это была не потухшая спичка, а толстая восковая свеча, которую задули, позволив дыму виться и постепенно рассеиваться в воздухе. 
Уинн почти видел её – эту узкую, прозрачно-серую ленточку дыма, свивающуюся кольцами над прогоревшим фитилем.
- Я… - Во рту пересохло. Уинн обвел губы языком и сделал вторую попытку. – Я… я слышал, что из-за вашего промедления в операции «Божья длань» началась война.
О’Мэлли молчал, и Уинн почувствовал себя неуязвимым.
- Что вы… потеряли кого-то важного, - ляпнул он, преисполнившись какого-то странного, необъяснимого торжества. - Что…
- Что ты знаешь о религии Африканского Союза? – спросил коммандер.
Не дал договорить.
Видимо, упоминать «кого-то важного» все-таки не стоило.
- Я знаю… - промямлил Уинн. Он мучительно не знал, куда деть руки, и потому вытянул их по стойке «смирно» - вдоль бедер, распрямив ладони. – Знаю, что у них, как и у нас, практикуют идотеизм.
- Разница? – спросил О’Мэлли. Не «в чем разница между идотеистическими течениями в Американо-Канадском Содружестве и Африканском Союзе?», а просто – «разница?»
Словно каждое лишнее слово, сказанное вслух, причиняло ему боль.
- Наши верующие исповедуют интегральный идотеизм, - пробормотал Уинн. Он уже понял, к чему клонит коммандер, и теперь чувствовал себя глупо. И зачем, спрашивается, полез с расспросами?.. – В Африканских республиках идотеизм стратифицирующий…
Общего у этих двух религий было только одно – Он, единый и неделимый. Верховное божество в единственном числе.
ЕФО - Европейское фракционное объединение, - позиционировало себя, как светское общество. Если там и появлялись верующие, то они придерживались дуальных взглядов, обожествляя Альфу и Омегу – начало и конец всего сущего, двух божеств, в единении которых родилась жизнь. Союз Россий, включая Островную, наследовал от своих предков божественную полисферу – систему из шести богов, функции которых распределялись и переплетались довольно странным образом. Религия русских ввергала в ступор любого идотеиста, зато теологов приводила в восторг.
Конечно, были и другие религии. В Индийской Федерации их было целых двенадцать, а Азиатская Директория и территория Океании были настолько замкнуты и культурно отрезаны от мира, что о тонкостях их религий можно было только догадываться.
- Скверна, - медленно, почти по буквам произнес О’Мэлли. Потом сдернул со светящегося экрана один из снимков и скрутил его в трубочку, сжав в кулаке. – Вот, из-за чего началась война.
Все религиозные воззрения Американо-Канадского содружества, все тонкости местных богослужений были построены на том, что Он – это не что-то обособленное, а результат слияния двух половин, двух видов естества. Он зачинает жизнь и Он рождает жизнь из своего чрева. Он несет силу и Он несет нежность. Он защищает и Он благословляет. Сила и слабость, альфа и омега, от Великого Слияния которых в одно существо шел отсчет времени на Земле.
Если вкратце, интегральный идотеизм утверждал, что Он – Един, но сложен из двух половин.
- … мы осквернили их религию. Эта ситуация с рождаемостью… - О’Мэлли кивнул: «Ты знаешь», и Уинн кивнул в ответ. Он знал. – Человечеству грозит вымирание в ближайшие двести лет, но ученые придумали, как этого избежать.
Проект «Божья длань».
Существо, способное решить проблему с рождаемостью и восстановить популяцию на Земле, даже если в живых останутся всего две особи.
- Этот способ, - медленно сказал О’Мэлли, не глядя в сторону Уинна, - не оскорбляет наших верующих, потому что наша вера не превозносит один пол над другим.
… в отличие от интегрального, стратифицирующий идотеизм – культ Омеги над омегами. В Африканском Союзе именно омега был главным в семье, фамилия омеги передавалась ребенку, а голос омеги на выборах стоил десять баллов в противовес шести, которыми мог распорядиться альфа. У них тоже был один бог – Он, Всерождающий, центр их вселенной. Маленькой, вооруженной до зубов вселенной, дискриминацию в которой возвели в абсолют.
Главный религиозный постулат Африканского Союза гласил: если некое существо может производить сперму и рожать детей, то существо, способное лишь производить сперму, не может быть равным ему по статусу.
Да, ученые доказали, что сперма у омег слабая. Омега, беременный от другого омеги – большая редкость, почти диковинка.
Да, омеги способны к самооплодотворению, но дети в этом случае рождаются болезненные и с дурным генофондом.
Но ни мнение ученых, ни угроза вымирания, ни тот факт, что почти весь мир, включая затворников-азиатов, поддержал проект «Божья длань», не сказались на уверенности африканцев в своей правоте.
Новое существо, созданное на базе человеческого генома, их религиозные лидеры назвали скверной. Это существо еще не появилось на свет, но сама идея его создания оскорбляла в Африканском Союзе всех и каждого – взрослых альф и омег, их детей, их политических лидеров…
Помолчав немного, О’Мэлли сказал:
- Африканский Союз начал войну, потому что они – чокнутые религиозные фанатики, а мы оскорбили их веру.
Уинн молчал, разглядывая ближайший снимок. Боялся даже рот раскрыть.
- Они начали войну – несмотря на то, что уже сейчас рождаемость не покрывает смертность, - тихо сказал О’Мэлли, и было ясно, что это – максимальный уровень ярости, который он готов показать перед зарвавшимся мальчишкой. – Они начали войну, зная, что прирост населения на Земле составляет минус ноль целых восемьдесят семь сотых. По их мнению, если Он решил, что человечество недостойно жизни, то все наши эксперименты, все наши попытки не исчезнуть как вид нарушают его волю!
Уинн молчал.
О’Мэлли обернулся и подошел к нему вплотную. Наклонился лицом к лицу, пахнув на него запахом осеннего леса и острым духом бертолетовой соли.
- Будь это Океания, или Европа, или любая другая формация, - проговорил он, - и ничего бы не произошло. Но у Африки лучшая армия в мире, лучшее вооружение в мире и единственное в мире общество, ставящее ценность своей религии выше жизни всего человечества.
Уинн сглотнул, молча дернув кадыком. Он избегал смотреть О’Мэлли в глаза, и потому пялился в стену, краем глаза отмечая, как вздымается грудь винг-коммандера.
О’Мэлли был разъярен. Несмотря на тихий голос, несмотря на ледяное спокойствие, написанное на его лице, он был вне себя от ярости.
- Война началась бы рано или поздно, - медленно сказал он. – А я – всего лишь орудие, которое отодвинуло её недостаточно далеко.
Хвойная нотка в его запахе выводила из равновесия. Пихтовый лес, девственно-чистый, прохладный… В винг-коммандере клокотало столько животной агрессии, что пахнуть он должен был сырым мясом, а не умиротворяющим утром в лесу.
Уинн пошевелил губами, чувствуя себя смертником, а потом сказал:
- Но если бы вы тогда не ждали… Если бы ударили сразу, то африканские войска не смогли бы закрепиться в Джорджии. Я читал…
- Вон, - тихим, звенящим голосом сказал О’Мэлли. Тени в уголках его рта углубились, даже щеки запали, из-за чего черты лица стали тверже и острее. – Вон отсюда.
* * *
В приемной перед комнатой совещаний не было никого, кроме Дейва Моральски. Тот сидел на столе, грыз карандаш, и взгляд у него был пустой.
Когда Уинн прошел мимо, Моральски сказал:
- В зоне авиаудара было полторы сотни наших и почти сотня гражданских.
Уинн остановился. Молча повернул голову, по-прежнему глядя в пол.
- Двести с лишним человек, Фелл, - сказал Моральски, спрыгнув со стола. Вытащил карандаш изо рта и подошел к Уинну. – Мэлли тянул с атакой, потому что он и ебнутые африканцы – не одно и то же. Это они могут пожертвовать человечеством ради Его прихотей, а Мэлли не мог взять и покончить с двумя сотнями людей.
Уинн сжал кулаки так сильно, что ногти впились в мякоть ладоней.
- Этого нет в отчетах, - сказал Моральски, приблизившись вплотную, – потому что правительству выгодно иметь козла отпущения. Но болтать об этом не нужно. Просто…
Он помедлил. А потом сказал:
- Просто мне кажется, что тебе стоит быть в курсе.
Уинн молчал, чувствуя, как ватное онемение разливается внутри его живота.
Если бы «важный человек» в тот день выжил, О’Мэлли можно было бы обвинить в трусости. В предвзятости. В том, что он ждал не конца эвакуации, а возвращения своего любовника…
Или друга.
Или кем там был для него этот «важный человек».
Но «важный человек» погиб, и унес с собой надежду на взаимопонимание между офицером-пилотом Феллом и винг-коммандером О’Мэлли.
- И еще. – Моральски поправил на груди Уинна гимнастерку и медленно похлопал его по плечу. Веки у него были лихорадочно-красные. – Если ты еще раз напомнишь коммандеру о смерти Пристли, я выведу тебя на взлетную полосу, ровненько поставлю… и толкну в работающую турбину самолета.

Глава 4

Спрингдейл, учебно-тренировочный центр ВВС АКС
22 июня, 1064 год от Великого Слияния

- … да, да… Слава Ему, и не говори! И как ты выкрутился?.. Дурак! – Уинн засмеялся, плечом прижимая трубку к уху. Пользоваться личными коммуникаторами пилотам не разрешалось, так что созваниваться с семьей можно было только по стационарному аппарату.
- И что решил Лесли? Понимаю… У меня? Нет, нет, у меня всё хорошо…
Не отпуская трубку, Уинн привалился к стене и приложил ко лбу металлическую банку с лимонадом. Кожа горела – синдром отмены лекарства-блокиратора грозил развернуться в полную силу.
Последнюю дозу Уинн ввел себе в прошлый вторник – туда, где прокола точно не будет видно. В венку под языком. Увы, майор Зилинг не торопился прислать ему новую порцию випроцетина. То ли закрутился со своими бумажками, то ли просто забыл.
- … злится ли О’Мэлли? Да кто его знает... Он тогда израсходовал свой лимит слов на пару лет вперед. Думаю, он теперь со мной вообще никогда не заговорит…
«Все хорошо», - говорил он брату.
«Со мной все хорошо».
Вот только его обманом держат в отряде для альф. И командир его ненавидит. И действие випроцетина вот-вот закончится, из-за чего все альфы в здании почувствуют, как Уинн пахнет на самом деле. Яблоками, ванилью, лаймом… и течной сукой, готовой подставить зад. И не важно, что на самом деле это не так, и что Уинн никак не связывает себя с самками животных.
Самки…
Отец говорил, что отсутствие самок – то единственное, что отличает человека от животного.
Уинн считал, что где-то тут еще нужно вписать наличие разума и души… но спорить с отцом – неблагодарное занятие. Фелл-старший был сложным человеком. Потому, наверное, и сыновья от него сбежали не к мужьям, а на войну.
- Как там папа? М-м-м… Надо будет ему позвонить… А Бобби? Старина Бобби… святой хер, как я по нему соскучился!
Уинн знал, что не позвонит отцу. Сперва договорит с братом, затем попробует дозвониться до сборного пункта в Литл-Роке – напомнить майору Зилингу о своих омежьих потребностях, - а потом пойдет на общий сбор. Чтобы снова смотреть в глаза винг-коммандеру, молчать и давиться чувством вины.
* * *
Давиться чувством вины не пришлось. Винг-коммандер не пришел на общий сбор. Вместо него в зале красовались криво прилепленные на стену карты и флайт-инженер Дейв Моральски собственной персоной.
Пожалуй, Моральски был самой стабильной величиной во всем триста шестом. Он всегда был рыжим и растрепанным, глаза у него всегда были красные и словно заплаканные, и он всегда таскал с собой газету и карандаш.
- Вы! – гаркнул он, ткнув в солдатскую аудиторию карандашом. – У меня для вас свежие новости. Американо-Канадское содружество и Европейское Фракционное Объединение подписали пакт, так что в июле мы, возможно, получим неплохое подкрепление…
Старая песня на новый лад. Уинн поморщился, откинувшись лопатками на спинку стула.
Все эти пакты заключались, перезаключались, но другие страны не хотели лезть в войну. Даже несмотря на то, что проект «Божья длань» был совместной инициативой. Претензии Африканского Союза распространились на Америку только потому, что Америка первой начала генные модификации.
- … Центральная Россия, Восточная Россия и Островная Россия заключили договоры на поставку вооружения, и потому…
Никому, кроме долбаной Африки, не нужна была эта война.
Никому…
Но у кого есть сила, тот диктует правила. А сила у Африканского Союза, бесспорно, была. Лучшее вооружение. Новейшие разработки… Уинн слышал, что теперь африканцы переделывают свои противолокационные ракеты во что-то более крупное и опасное. Во что-то такое, что будет губительным для современной техники на нейроинтерфейсах. Даже без атомного вооружения, от которого человечество отказалось сто четырнадцать лет назад, Африканский Союз все равно оставался самой зубастой формацией на планете.
- Если мы договоримся о торговых поставках в…
- Может, лучше просто свернуть «Божью длань»? – выкрикнул кто-то с заднего ряда. Уинн обернулся, но все пилоты сидели, а по голосу он не узнал.
Моральски поднял голову, оторвав взгляд от карты.
- Что?
- Он имеет в виду, - протянул Стэн Хогарт; он сидел в двух рядах от Уинна, скрестив руки на груди и скривив красивые, словно из фарфора выточенные губы, - Почему бы нам не перестать поганить наш генофонд? Выживем как-нибудь… Наладим рождаемость и без ЭТОГО.
Пилоты зашумели. Уинн медленно постучал пальцем по колену, успокаиваясь.
- Зато война закончится, - уверенно сказал Хогарт. - Нет ЭТОГО – нет проблемы.
- «Выживем как-нибудь»? – уточнил Моральски, принявшись мять пальцами карандаш, крутить его туда-сюда, словно вознамерившись попасть им себе в глаз. Уинн заметил, что на лбу у него опять виднеется ссадина. – «Как-нибудь»?.. Население планеты с каждым годом уменьшается почти на тринадцать процентов, а ты думаешь, что мы «как-нибудь» выживем?
Хогарт вздернул губу, показав зубы.
- Это деградация, - выплюнул он, - Это…
- Это великое свершение, - тихо сказал Моральски. Гомон утих, повинуясь его голосу, как змея повинуется умелому заклинателю. – Это открытие, равных которому не совершали со времен изобретения электричества. Это…
- Самка! – выкрикнул Хогарт. – Это простая человеческая самка! Люди эволюционировали, люди спустились с деревьев, и самки тогда не выжили! Они не были нужны! Мы – новая ступень эволюции, а вы предлагаете нам сравняться с животными?
Уинн прикрыл глаза.
Он много раз это слышал: тихие шепотки о том, что проект «Божья длань» - это не шаг вперед, а деградация до уровня животных. Все равно что отрастить себе обезьяньи хвосты.
Когда-то давно самки не смогли выжить, и начали эволюционировать. Это был не просто гермафродитизм – это была мимикрия под самцов, пусть слабая, пусть не слишком выраженная, но все же! Больше тестостерона, больше мышц, больше шансов на выживание… При стрессе у самок правое полушарие реагировало быстрее левого, из-за чего те были слабыми, эмоционально неустойчивыми, и погибали чаще самцов. Мимикрия мозга под мужской помогла справиться и с этим – их левое полушарие стало активнее, и рефлекс «бей или беги» победил рефлекс «дрожи и бойся».
Человеческие самки…
Их не было. Они переродились, их половые органы стали спаренными, а потом и вовсе изменились: маточные трубы слились с просветом прямой кишки, совершенно изменилось внутреннее строение, появились новые железы и перестали работать старые…
И самок не стало.
Вместо них появились омеги.
- Самки… - Моральски усмехнулся, прикрыв глаза. Он выглядел изможденно, и Уинн даже немного разозлился на О’Мэлли. Этот мудак съебался, бросив Моральски вместо себя на амбразуры. – Организм самок приспособлен для легких безболезненных родов, причем по два-три детеныша за раз. Самки исчезли, потому что в первобытном мире им трудно было выживать, но теперешний мир безопасен для них…
Если только вычеркнуть из него войну.
Уинн повернул голову, пытаясь отыскать взглядом Хогарта. Тот сидел, стиснув зубы, и играл желваками. Он не просто так ерепенился – эта тема действительно была для него важна.
- Первые омеги тоже были слабыми и хрупкими, но прошло время, - сказал Моральски, не открывая глаза. – Граница между полами почти стерлась. Посмотрите на нынешних омег! Иногда они рождаются раньше альф, иногда они даже выглядят совсем как альфы!
Уинн ухмыльнулся. Это звучало… иронично. Если учесть, что в толпе волков затесалась одна паршивая овца.
- Омег становится все больше, а рожают они всё реже, - устало сказал Моральски, покачивая ногой над полом. – Все потому, что омеги все дальше уходят от своего биологического исходника.
Тимми Морено дернул плечом. Уинн повернул голову, а потом молча дотронулся коленом до его колена – ободряюще.
Парень Тимми – омега, - жил с ним четыре года. Они хотели ребенка, ни хрена не вышло, и зимой сладкая парочка рассталась. Парень Тимми сбежал куда-то в Лос-Анджелес, проектировать лужайки богатым снобам. Сам Тимми сначала запил, а спустя месяц явился в ближайший вербовочный пункт, и вскоре оказался в армии.
- Омеги не справляются с функцией, которую возложила на них эволюция, - по-прежнему тихо сказал Моральски. – А значит, нам пора возвращаться к истокам. Если мы не исправим ситуацию, то вымрем, как динозавры, и оставим после себя горы мусора и полуразложившихся полиэтиленовых пакетов.
Пилоты молчали.
Даже Стэн Хогарт, мрачно скрестивший руки на груди.
- И еще, - сказал Моральски, открыв глаза. – «Самка человека» звучит неэтично. Ученые предлагают использовать термин «женщина».
«Женский», «по-женски»… раньше это слово принадлежало омегам, хоть и вышло из моды в последние лет двадцать.
Женский, нежный, хрупкий, ласковый.
Синонимы.
- Это новый вид, - сказал Моральски, покручивая в пальцах карандаш. – Новый вид, который спасет человечество.
* * *

Спрингдейл, учебно-тренировочный центр ВВС АКС
25 июня, 1064 год от Великого Слияния

Уинна жгло огнем.
Пылал лоб, горела лихорадочно-сухая кожа, даже передвигаться было тяжело, словно суставы опухли и двигались со скрипом. Полноценная абстиненция из-за отсутствия випроцетина.
Вчера Уинну сделали еще две инъекции, увеличив количество контактов в мозгу до четырех миллиардов. Похоже, парни списывали на это все те странности, которые с ним происходили. Очень удачно… Но это не поможет, когда омежий запах проступит во всем своем душном, развратном великолепии. От четырех миллиардов контактов бывает рассинхронизация в действиях правой и левой половин тела, бывают головные боли, бывают даже проблемы с чтением и пониманием прочитанного. Но четыре миллиарда контактов точно не превратят альфу в омегу.
- Да, да… нет… Майор, пожалуйста…
«У нас тут аврал, прости, не до тебя» - так звучали все ответы Зилинга. Даже если он формулировал их по-другому.
«Скоро пришлем».
«Потерпи еще немного».
«Придумай что-нибудь».
Что-нибудь…
Уинн уже придумал что-нибудь. Раздобыл в гарнизонном госпитале виломакс и дюжину крохотных шприцев с тонкими иглами. Это, конечно, не блокиратор запаха… Но откуда найтись блокиратору омежьего запаха в триста шестом, в котором омег отродясь не было? А виломакс... Лучше, чем ничего.
Общая душевая пустовала – все парни были на регулярных учениях по синхронизации. Уинн был освобожден от работы с флоат-капсулой – в его мозгу еще приживалось нейронное кружево. Он прошел в душевую, бросил сумку прямо в умывальник и принялся раскладывать ампулы с лекарством и шприцы. Потом уперся руками в фаянсовый край умывальника и поднял голову, без энтузиазма глянув на свое отражение в зеркале.
С прошлого месяца Тимми Морено стригся под машинку. Он и Уинна обкорнал, убрав виски и кое-где оставив белесые прорехи - там, где волосы были сбриты до корней, обнажая бледную кожу головы. Неаккуратная стрижка, грубая щетина, болезненное нетерпение в глубине глаз… Он и впрямь был похож на альфу. Чем изможденнее он был, чем хуже себя чувствовал, тем четче проступали в нем альфьи черты.
Увы, никакие альфьи черты не поборются с омежьими гормонами, когда випроцетин прекратит действовать.
Помедлив, Уинн содрал с себя гимнастерку, обнажив литое тело, сдавил пальцами кожу на животе и ввел в нее первую дозу виломакса. Потом выбросил шприц в контейнер с мусором и взял следующий – таких инъекций ему предстояло сделать штук десять-двенадцать.
Больше виломакса – больше сахара в крови, больше сахара – больше кетоновых тел, исторгаемых паникующим организмом. Больше кетоновых тел…
Что ж. Парни наверняка удивятся, когда в его естественном запахе проступит ацетоновый душок. Но зато запах ацетона надежно перебьет запах омеги. Опасно для организма? О да! Но выбора Уинну не оставили – нужно было маскироваться и терпеть, пока Зилинг не исполнит обещание.
- Эй!
Грубый окрик со спины. Уинн дернул рукой, воткнув иглу в складку кожи на животе и тут же выдернув её обратно.
- Положил! Отошел от умывальника.
Уинн медленно разжал непослушные, словно онемевшие пальцы, бросив в раковину наполненный шприц. Потом поднял руки, как задержанный при аресте, и медленно обернулся.
- Так и знал, что сегодня-завтра что-нибудь выкинешь, - сказал О’Мэлли. Прошел в помещение душевой, топча кафель грязными военными ботинками, и принялся выгребать из раковины и выбрасывать все заготовленные Уинном шприцы с виломаксом. Одну из разломанных пустых капсул поднес к глазам, слегка пощелкал по ней ногтем.
- … виломакс? Оригинально. Я бы не додумался.
Уинн с трудом разлепил онемевшие губы:
- Винг-коммандер… сэр…
Разобравшись с остатками лекарства, О’Мэлли достал из кармана полиэтиленовый сверток, развернул его и выложил на краешек раковины: длинную тонкую иглу, пустой шприц, тампон-дезинфектор и две капсулы випроцетина.
Уинн дернул кадыком, не решаясь двинуться.
- Что застыл? – проворчал О’Мэлли. Он выглядел как обычно – здоровенным, бесстрастным и хладнокровным. Словно не уличил своего бойца в том, что он омега, а застукал летчиков за перекуром. Погрозить пальцем за такое можно, но ругать всерьез никто не будет.
- Тебе нужно двойную дозу вкатить, - сказал О’Мэлли, набирая шприцом блокиратор запаха. - Ищи место, куда присаживался реже всего, а то пожжем вены.
- Вы… - просипел Уинн. – Откуда?..
О’Мэлли пощелкал ногтем по шприцу, спуская пузырьки воздуха, и глянул на него нетерпеливо.
- Ну? – спросил он. - Стопы? Голени? Подмышки?
- Только подколенная, - с трудом выдавил из себя Уинн. – Или на лбу. Но на лбу…
… такой слабый просвет, что двойная доза випроцетина закончится не только следом от прокола, но и страшным кровоподтеком. О’Мэлли это понимал.
- Снимай штаны.
- Я не смогу сделать присадку в подколенную, - прошептал Уинн. Руки у него тряслись, и сейчас он, наверное, не смог бы сделать присадку випроцетина вообще никуда.
- Я смогу, - сказал О’Мэлли. Голос у него был разочаровывающе обычный. Уинн подумал: если человек месяцами молчит, ты невольно ждешь, что голос у него окажется какой-то… невероятный. Неописуемый. Но у О’Мэлли был самый обычный голос – низкий, бархатистый, чуть с хрипотцой.
Дождавшись, когда Уинн расстегнет пряжку ремня и спустит штаны до самых ботинок, О’Мэлли присел за его спиной и принялся мять ямку под коленом. Уинн стоял навытяжку, полуголый, в одних трусах и спущенных до пола штанах, и ощущал, как ужас от раскрытия тайны перемежается страшным смущением. О’Мэлли сидит там, за спиной, лицом почти на уровне его зада, и…
- Неплохо, - сказал коммандер. Поводил по коже тампоном-дезинфектором, слегка похлопал ладонью по низу бедра, а потом резким, тягучим движением ввел иглу под колено почти на всю длину. Уинн втянул ноздрями воздух, впившись пальцами в край умывальника.
Какое-то время О’Мэлли молчал, словно промазав мимо вены и размышляя, чем это обернется, а потом удовлетворенно хмыкнул и извлек иглу.
- Нормально, - сказал он, поднимаясь. – Завтра выдадим тебе запас на месяц. Не забывай принимать.
Уинн наклонился, поднимая штаны, и медленно натянул их на себя. Слабым голосом спросил:
- Как вы узнали?
О’Мэлли повернул голову, взглянул на него и…
Уинн готов был поклясться – это была улыбка! А может, усмешка, кто его разберет. Уголки неровного, словно прорубленного в камне рта слегка дрогнули и приподнялись.
- Я тогда удивился, - сказал О’Мэлли. – Новичок, который ни разу не пилотировал четвертое поколение, и вдруг сто шесть по шкале Эйвери-Готча?
Уинн виновато пожал плечами. Не то, чтобы у него был выбор – врать или не врать.
- Потом посмотрел записи твоей мозговой активности, - винг-коммандер хмыкнул, медленно расправив плечи. – Полистал снимки… Запросил данные по твоему брату. И понял: вот так пацан! У него действительно сто шесть по шкале Эйвери-Готча. Не потому, что талант, а потому что флоат-капсулы для него не в новинку.
- Не так уж я хорош, как вы думали? - Уинн горько усмехнулся, дернув уголком рта. - И что? Выгоняете?
- Похоже, что я тебя выгоняю? – голос у О’Мэлли был… насмешливый?
Уинн бросил на него быстрый взгляд.
«Злится ли О’Мэлли? Да кто его знает...»
- Ты правда думал, я не замечу, что передо мной на снимках мозг омеги? – спросил О’Мэлли. – Мозолистое тело крупнее, миндалина меньше…Участки лобной доли и префронтальной коры толще почти в полтора раза. Лимбическая система ну чисто тебе омежья…
Уинн моргнул. Это было так до обидного просто, что он об этом просто не подумал.
- Но как… - жалобно протянул он. – Зачем… зачем вы тогда меня взяли? Если знали, что я омега?
- А думаешь, ты у нас один такой? – с искренним интересом спросил О’Мэлли. – Уникальный?
Уинн вскинул голову. Уставился на винг-коммандера в тупом обалдении, забыв даже моргать.
- Роберт Уолш, - сказал винг-коммандер. – Отличный пилот, ответственный парень... Я его нашел в летном училище. Взял на поруки, кое-как переоформил ему документы в Шарлингтоне…
Роб. Славный парень Роб, который не умеет играть в битл-батл и продувает Уинну каждый раз, когда берет кости в руку.
- Моральски… - протянул О’Мэлли. – Он себе уже весь организм угробил випроцетином. Лет пятнадцать его колет, на всех венах живого места нет. Недавно начал колоть в сосуды на лбу, а следы от проколов маскирует царапинами…
Уинн вздрогнул.
Представил себе флайт-инженера Моральски – растрепанного, какого-то болезненно-рыжего, с красными веками и подвижными нервными пальцами. Вспомнил ссадины на его лбу. Молча, с каким-то муторным чувством представил, как выглядит кожа у него в сгибах локтей, в паху, на ногах… Везде, куда он раз в три дня загоняет иглу.
- Он… он что… - Уинн взглянул на О’Мэлли с ужасом, широко распахнув глаза. – Зачем?!
- Его бы в жизни не допустили к работе с таким оборудованием, - тихо сказал винг-коммандер. Медленно двинул плечом. - Были проблемы с допуском. Так что мы оформили его как альфу и продолжаем создавать видимость…
Уинн молча застегнул ремень на штанах и натянул гимнастерку. Ткань липла к телу и противно натягивалась – кажется, Уинна бросило в пот.
- Я… - тихо сказал он. А потом громче, отчаянно: - Я не хочу так. Я не смогу скрываться всю жизнь!
Да, О’Мэлли дал ему работу мечты и до хера бесплатного нейронного кружева. Да, Уинн сработался с остальными пилотами, да, у него неплохо получалось, да, да, да, Его в свидетели – Уинн был счастлив!
Но стать таким как Моральски? Изможденной тенью себя?..
О’Мэлли пожал плечами, выбросил использованный шприц и пустую капсулу в утилизационный контейнер, а потом отвернулся, собираясь покинуть душевую.
- Выгоните меня! - крикнул Уинн ему в спину. Стушевался, опустив глаза, и выдавил тяжело: - У меня течка через месяц. Я не смогу... не смогу скрыть.
Випроцетин подавлял феромоны, но справиться с омежьими течками не мог даже он.
Ничто не могло.
О’Мэлли замер – светлый силуэт в темном дверном проеме. Могучая спина, обтянутая серой тканью, резкий переход к талии и узким бедрам...
Уинн тяжело сглотнул.
Помолчав немного, О’Мэлли бросил через плечо:
- Что-нибудь придумаем.
И захлопнул за собой дверь.

Глава 5

Шарлотт, бывш. штат Каролина, линия Северного фронта
18 июля, 1064 год от Великого Слияния

Сотрудничество с триста восьмым оказалось куда насыщеннее и увлекательнее, чем Уинн ожидал. Их с парнями перевели в летный центр под Шарлоттом, в расположение другого гарнизона, и уже пятый день они рвали противника когтями и зубами, вспарывали длинными очередями и изводили сумасшедшими гонками на сверхзвуковых скоростях.
Уинн закрутил умопомрачительный штопор, красуясь, и вынырнул из него у самой земли. Всадил в массивный бок африканского бомбардировщика несколько двадцатимиллиметровых зарядов, нагло обходя его с передней полусферы. Так больше риска, но шанс свалить такую громадину того стоил.
«Больше так не делай», - тут же отозвался нейрокоммуникатор.
Не делай, делай, делай, делать, доля, долевой...
На четвертом попадании бомбардировщик клюнул заостренным носом и, чадя и полыхая, устремился к земле. Если бы Уинн стрелял с задней полусферы, ему понадобилось бы не четыре попадания, а десять-пятнадцать.
«Красный-два – на дозаправку.»
«Красный-три – на дозаправку.»
«Синий-один – на дозаправку.»
«Красный-один – на базу, пересменка…»
Выбравшись из флоат-капсулы, Уинн стер с лица липкий плотностной гель и протянул технарям руки – отключать провода. В зале появился Моральски, осмотрел все флоат-капсулы, а потом быстрым шагом направился к той, на которой восседал Уинн.
- Эй, ты! – выкрикнул он. - Фелл!
Уинн попытался улыбнуться – он всегда улыбался, когда видел флайт-инженера Дейва Моральски, - но вышло это как-то неестественно, словно его губы скрутило судорогой.
Теперь он не приветствовал друга, а смотрел на свое вероятное будущее – с дергаными руками, слезящимися глазами и припухшими веками. Трудно было относиться к этому спокойно.
- Там с твоим братом что-то, - выкрикнул Моральски. – Оформим тебе увольнительную на пару дней… Прими душ, одевайся и шуруй к Мэлли, он сам тебе объяснит.
* * *
Сердце колотилось где-то под горлом, спирая Уинну дыхание.
Он не дошел до командного центра – добежал, ворвался туда с грохотом, заставив О’Мэлли обернуться на шум.
- Что с Уиллом! – выкрикнул он. – Что…
- Уилл жив, здоров, и с ним ничего не случилось, - сказал винг-коммандер, отвернувшись, и продолжил перекладывать бумажки. – То, что озвучил Моральски – официальная версия для парней из триста шестого и триста восьмого. Надо же было под каким-то предлогом дать тебе увольнительный…
Уинн остановился, и сердце забилось в его груди с утроенной прытью – словно решило отработать года на три вперед, а потом на радостях остановиться.
- Что?..
- С Уиллом все хорошо, - повторил О’Мэлли, глянув через плечо. – А у тебя, судя по сканам твоей лимбической системы, часов через пять начнется течка.
Уинн положил ладонь в центр груди, пытаясь успокоиться. Обидеться на винг-коммандера не получалось – если подумать, в каждом его слове было зерно истины.
- И что мне… - он перевел дыхание, сделав глубокий вдох и такой же медленный выдох. – Что мне делать? Мне не хватит двух дней…
В нормальном состоянии течки у него шли около трех дней, плюс-минус шесть часов. После долгого приема випроцетина три дня могли растянуться до четырех. Плюс-минус еще сутки.
- Мы не будем ждать, пока течка пройдет сама собой, - уронил винг-коммандер. Оторвался от бумажек, повернулся и взглянул на Уинна. – Я тебя покрою. Будешь в строю уже завтра. День на восстановление, как раз успеешь к операции «Красный хлыст»…
Уинн отступил на шаг. Взглянул враждебно, ощутив, как сердце снова забилось быстрее положенного.
- Винг-коммандер, - четко и отрывисто сказал он, - сэр, какого х...
- У нас что, есть выбор? – спросил О’Мэлли. Закрыл папку с бумагами и отложил ее в сторону. - Если оставить тебя взаперти, ты четыре дня будешь ватный. А если твой организм получит свою порцию гормонов со спермой альфы, будешь на ногах уже послезавтра. 
Уинн смотрел на него и понимал – в голове О’Мэлли это предложение не звучало так... пошло. Не было чем-то предосудительным. Винг-коммандер не потрахаться хотел – он просто видел способ решить проблему, и планировал к нему прибегнуть.
Видимо, даже О’Мэлли заметил, как изменилось лицо Уинна. Немного помолчал и добавил:
- У меня каждый пилот на счету. Сам знаешь, если мы не разберемся с «Красным хлыстом»…
Уинн знал.
Он все это понимал – что не может выпасть из строя на столько дней, что не может подвести ребят и командира, что…
- Я же вижу, какие взгляды ты на меня бросаешь с первого дня, - медленно проговорил О’Мэлли. - Как пялишься, когда меня нейромодулируют перед погружением во флоат-капсулу. Если ты хочешь со мной переспать, потому что я тебе нравлюсь, а я хочу с тобой переспать, чтобы как можно скорее решить проблему с течкой – что нам мешает?
- Не знаю... этика, например? - огрызнулся Уинн, сжав кулаки. - Мораль? Закон про неуставные отношения? Мои... мои принципы?
- Мы не встречаемся, - спокойно пояснил О’Мэлли. - Следовательно, закон про неуставные отношения не нарушаем.
Уинн молчал, упрямо наклонив голову и пытаясь дышать так же медленно и спокойно, как это делал О’Мэлли. Хренов безэмоциональный монстр.
- Вы всем омегам в гарнизоне так помогаете? – тихо спросил он. И выплюнул, словно ругательство: - Сэр.
О’Мэлли медленно двинул челюстью. Желваки у него под скулами вздулись, и лицо его разом обострилось – хладнокровное, великолепно некрасивое. Такое, что Уинну захотелось заорать благим матом и ударить винг-коммандера в нос кулаком.
И бить.
Бить еще.
Разбить в кровь его твердые, словно в листе металла прорезанные губы.
- Роб встречается с офицером-техником из Франкфорта, - медленно проговорил О’Мэлли. Губами он при этом едва шевелил – словно сдерживал себя, чтобы не сказать лишнего. – И проводит у него свои увольнительные.
Уинн молчал, стараясь не слушать свое колотящееся сердце.
Дага-дага-дага-дага, быстро, как пулеметная очередь.
Почему-то гражданские думали, что пулемет звучит так: тра-та-та-та-та!
Это неправда.
Дага-дага-дага-дага…
- У Моральски течек нет уже лет пять, - сдержанно сказал О’Мэлли. – И тебе я бы тоже ничего такого не предложил. Но у нас нет выбора, понимаешь?
Уинн со свистом втянул ноздрями воздух.
- У нас есть выбор, - отрезал он. – Я постараюсь прийти в себя за двое суток.
О’Мэлли молчал.
- Сделаю все возможное, - тихо сказал Уинн, сам себе не очень-то веря. – К операции «Красный хлыст» восстановлюсь…
О’Мэлли молчал.
Потом медленно шевельнул губами.
- Собери вещи… Запиши адрес.
И еще:
- У тебя два дня.
* * *

Шарлотт, пересечение Истуэй Драйв и Монро-Роуд, частный блок 63/А
19 июля, 1064 год от Великого Слияния

Уинн догадывался, что переоценивает свои силы.
Он знал, что течка будет трудная.
Знал, насколько важен для командования «Красный хлыст»…
Всё он знал.
Но сдаться и лечь так просто под О’Мэлли не мог. Не мог сделать это, понимая, что для винг-коммандера это не классный секс, а обременительная обязанность.
У О’Мэлли была недвижимость в Шарлотте – маленький домишко, в котором он появлялся раз в год. Позже Моральски объяснил: О’Мэлли готовился к его течке загодя. Знал, что прятать его на базе триста шестого не получится, и потому согласился на совместную операцию с триста восьмым. Он записал Уинну адрес на внутренней стороне ладони, дал ключ-карту и велел уебывать и разбираться со своей течкой так, как тот посчитает нужным.
А разобраться было не так уж просто.
На випроцетине течки без ебли напоминали гормональный армагеддон в рамках отдельно взятого организма. Уинн посерфил в сети, почитал об этом немного, и большую часть из оставшихся пяти часов просидел на постели, неровно дыша и пытаясь успокоиться.
Потом начал подготовку к своему маленькому концу света. Сославшись на имя О’Мэлли, добыл в гарнизонном госпитале валокарпин. Приволок в дом несколько смен одежды и тугие свертки простыней. Долго топтался в гарнизоне под дверью Моральски, боясь попросить помощи… и нуждаясь в ней, как еще никогда ни в чем не нуждался. Спустя восемь минут его топтаний Моральски сам вышел из комнаты, с нечитаемым выражением взглянул на Уинна и втянул ноздрями воздух. Кисловатый, душисто-яблочный аромат течки трудно было с чем-то спутать.
- … плохо?
- Пока нормально, - сказал Уинн, с трудом разлепив губы.
Долбаный випроцетин. Долбаное всё…
- Встретимся у О’Мэлли, - сказал Моральски, взъерошив ладонью свои блеклые рыжеватые волосы. – Я помогу.
От винг-коммандера в таких вещах помощи ждать не стоило. Подпустить альфу к течному омеге – значит, повязать их со стопроцентной вероятностью. Сделать именно то, чего Уинн хотел избежать.
Моральски явился спустя час, одетый совсем не так, как привык Уинн. Без мешковатого инженерного комбинезона у Моральски обнаружились крепкие бицепсы, узкие бедра и сильное, сухощавое тело, обтянутое темными немаркими шмотками. Такие шмотки надевают, чтобы не жаль было заляпать их кровью, обильной смазкой, рвотой и любым другим последствием трудной течки.
Таймер на сорок восемь часов.
На старт, внимание…
* * *
- Плохо?
Моральски спрашивал это примерно раз в час. Одним словом: «Плохо?»
Иногда Уинн ему отвечал, иногда нет…
Сейчас не смог.
- Мне нужно уйти, - сказал Моральски. – Дай-ка руки тебе свяжу… Лучше так, чем как в прошлый раз.
- Не смешно, - пробормотал Уинн, послушно протянув ему руки.
- А я и не смеюсь, - буркнул Моральски. - Твоя попытка поиметь себя углом кофейного столика произвела на меня неизгладимое впечатление.
Кофейный столик – сибаритская роскошь для военного, – и остальные бьющиеся вещи уже перекочевали в другую комнату. О’Мэлли ухитрялся фантастическим образом захламлять свое личное пространство, появляясь в нем раз в год. Уинн готов был поклясться – этим кофейным столиком даже ни разу не пользовались. И странными лепными статуэтками. И звонко перекатывающимися мнемоническими шарами. И уж точно никто не пользовался старыми компьютерами, сваленными в картонную коробку из-под телевизора.
Самого телевизора в комнате не было. Зато были книжки, какие-то коллекционные фигурки, непонятные куски темного стекла…
Когда Уинн спросил, почему жилище О’Мэлли напоминает бюро находок, Моральски пожал плечами и сказал: «это не его».
Закончив с приготовлениями, Моральски постучал большим пальцем по указательному и среднему, и тревожно глянул на Уинна.
- Если хочешь, я могу…
- Уходи, - попросил Уинн, заворачиваясь в простыню. Связанные руки ограничивали его подвижность, но не обездвиживали полностью. - Пожалуйста. Я не хочу… при тебе.
Течка накатывала волнами, то затихая, то снова усиливаясь. Уинн знал: сначала его внутренности сведет спазмом – осторожным, словно разведывающим. Потом спазмы станут сильнее. Давление прыгнет вверх. Маточная полость расширится, её стенки набухнут, и тело начнет требовать случки – настоящей, долгой, совершенно животной. Потом станет чуть легче…
Ненадолго.
Потом всё повторится.
Его первые сутки подходили к концу.
- Ладно, - сказал Моральски. – Вернусь часов через пять…
Порой Уинну казалось, что это будет длиться вечность.
Порой Уинну казалось, что это УЖЕ длится вечность. Иногда он скулил – заунывно, бесконечно, путаясь в простынях и хватая себя за бедра. Чувство было такое, словно ему тупым ножом отрезают ноги.
Даже у нормальных омег течка проходила с пригоршней проблем, а ему и вовсе не светило поблажек. Только не ему.
Наверное, - подумал Уинн, - так Он наказывает за вранье. За то, что Уинн отринул свое естество, отказался от своей природы и пытался жить как альфа. Но если ученые все-таки создадут самку, если они вырастят в своих лабораториях жен-щи-ну, то пожалуйста, пожалуйста, можно будет Уинну перестать быть собой?..
* * *
Спустя шесть с половиной часов Моральски купировал приступ валокарпином, чтобы сквозь стиснутые зубы влить в Уинна немного воды и дать ему передохнуть.
Но Уинн не хотел передышку. Уинн хотел трахаться. Он смотрел безумными, прозрачными до синевы глазами, рычал и дергался, когда Моральски задирал ему голову и пытался напоить.
В какие-то моменты Уинну казалось, что в нем нет столько сил. Что он не сможет вытерпеть и двух суток, не говоря уже про три или четыре дня. Что он никогда больше не будет принимать гребаный випроцетин, и пусть хоть конец света наступит, пусть его будут ебать всем взводом, но он не хочет, не хочет, не хочет переживать такое в каждую течку.
Иногда Уинн думал: может, стоило согласиться на предложение О’Мэлли? Он устал, он больше не мог терпеть, он не способен был лежать и молчать, пока все его тело ломит и скручивает, поясницу жжет, а в заднице хочется ощутить хоть что-нибудь. Пальцы, член, игрушку из ближайшего секс-шопа. Ножку стола, ствол пистолета, освежитель для воздуха…
Между ног всё время текло, и из-за этого Моральски уже дважды его переодевал и менял постельное белье. Сначала было стыдно, а потом – никак. Течка убивала в Уинне остатки гордости и чувства собственного достоинства. Невозможно ощущать себя человеком, если твой зад так расслаблен, что в него можно засунуть руку по локоть, а обильная розоватая смазка стекает по бедрам, пропитывая одежду и размазываясь по постели. Течка перемежалась жжением в пояснице, тяжестью в животе и горячей пульсацией в жаждущей секса дыре. Уинн глотал слезы и думал: если его сейчас кто-нибудь не трахнет, то он умрет. Совершенно серьезно. Без шуток. Умрет взаправду.
- Дейв… может, мы…
- Нет.
У него спокойный голос и нервные, чуть прохладные руки. Он дает воду, дает лекарства, развязывает затекшие руки и разминает их. Он ставит капельницу, когда совсем плохо, и держит, чтобы Уинн не выдернул иглу. Он разговаривает, когда нужно говорить, и молчит, когда нужно молчать.
Он – божество, которому Уинн в какой-то момент начинает молиться.
* * *
- Уинн…
Наверное, это сон.
- Уинн. Эй.
Определенно, это гребаный сон. Ночной кошмар. Уинн наконец-то задремал, а его вырвали из блаженной невесомости, возвращая туда, куда он не вернулся бы добровольно даже под угрозой расстрела.
- Фелл! Какого, блядь, хера!
Уинн вздрогнул и распахнул глаза. Ресницы слиплись от слез, и моргать было неприятно – как будто веки склеивались, а потом раздирались заново, причиняя боль.
- Что…
В ноздри ударил запах – мощный аромат леса, умытого дождем. Пихта и сырая земля. Дым от спичек. Такое чувство, словно кто-то жжет их одну за другой – позволяет догореть, отбрасывает изувеченный пепельный столбик, убогий и скрюченный, и зажигает следующую спичку.
- … я думал, Кемпс тебя заменит. Но он… он ни хера не…
О’Мэлли запнулся. Уинн почти физически ощущал, как трудно ему находиться рядом с течным омегой, и при этом держать себя в руках.
- Прости, Фелл, - просипел винг-коммандер, словно ему сдавили кадык. - Мне нужны все тридцать четыре пилота, особенно – ты и Хогарт. Ваши показатели совместимости…
Впервые в жизни Уинн совсем не радовался своим показателям. После подсадки нейронного кружева их с Хогартом вечно гоняли в паре, и они так пристрастились друг к другу в небесах, что иногда забывали собачиться на земле.
Только приветствие у них было прежним – оттопыренный средний палец.
- Два дня… - Уинн старался не дышать носом, но это не помогало, - … уже всё?
- Уже всё.
Непонятно, на что Уинн надеялся.
Понимал ведь, что не справится с течкой за двое суток. Что ни одно чудо, ни одно лекарство в мире ему не поможет.
- Я…
- У нас двенадцать часов, - сказал О’Мэлли. Грубость прорезалась в его голосе, как осколок стекла. – Как раз успеем.
Уинн зажмурился, кусая губы и комкая в пальцах простыню.
Помедлил немного, а затем с трудом, пытаясь не суетиться и не дергаться, перевернулся на живот. Уткнулся лицом в предплечье, пытаясь не думать, как сейчас выглядит со стороны: шесть футов и два дюйма животной, ослепляющей похоти. Сгорбленные плечи. Проступившие позвонки на спине. Светлые волосы, слипшиеся от испарины…
- Ты… - Пожалуйста, пожалуйста, пусть это закончится, - … хотя бы представь, что любишь меня. Ладно?
За спиной зашуршала ткань. А потом, когда Уинн уже отчаялся получить ответ, О’Мэлли тихо сказал:
- Я представлю.
* * *
Многие считают, что классный секс требует большого количества заморочек. Правильный человек, правильное время, правильная прелюдия… Правильная поза, само собой.
Тело Уинна считало, что правильной позы достаточно. Всё остальное – мишура, без которой можно обойтись.
- Бля-я-ядь…
О’Мэлли разделся первым, а потом стащил с Уинна штаны, отклеивая от его бедер влажную ткань. Уинн подумал: теперь домишко винг-коммандера еще пару месяцев будет вонять течным омегой.
Придется проветривать.
Оставшись без штанов, Уинн простонал, обхватывая и раздвигая ягодицы ладонями, еле удержавшись, чтобы не просить, не скулить, и главное – не трахнуть себя пальцами прямо сейчас. Хотя бы одним пальцем – протолкнуть мягкую подушечку внутрь, толкнуться глубже, погружаясь сразу на две фаланги, подвигать слегка…
Домашняя футболка, вся пропитанная испариной, задралась почти до шеи, и О’Мэлли пристроился к нему сзади, навалившись на спину и притираясь членом между крепких ягодиц. Надавил головкой…
Надо же. В разгар течки он еще ухитрялся вести себя, как джентльмен.
Уинн заскулил, вцепляясь зубами в складку простыни и сжимая кулаки, тут же с силой подавшись назад – это как зуд, и не унять, не успокоить, можно только насадиться на член, заполняя себя изнутри. Сейчас важно, чтобы что-то растягивало, разжимало мягкие тугие стенки, чтобы что-то ерзало внутри, скользило, давило…
- Давай… Вот так.
Уинн застонал от восторга, упираясь ладонями в кровать и пытаясь приподняться на коленях, но чужое тело было слишком тяжелым. Это не штанга, идеально приспособленная для спортивного жима, это – сильный и тяжелый человек, от близости которого – от близости с которым? - дрожат колени, а на лбу выступает испарина. Уинн судорожно зашептал – въеби мне, пожалуйста, пожалуйста, плевать на все, давай, пожалуйста, засади мне, давай, давай! - и задергался, упираясь ладонями в кровать и двигаясь навстречу. Он был сильный, упругий, он идеально подходил О’Мэлли, и они сплелись, распластались на липких простынях, двигаясь быстро и собранно: как двигаются спортсмены, идя на рекорд.
Уинн прогнулся в спине – его любовникам нравилось чувствовать, что они ебут не сладкого омежку с мягкой жопой. Нравилось укладывать его, жесткого в каждой линии, с твердыми мышцами, крепкими ягодицами и тесной задницей. Это полный бред – что альфы ищут нежных и мягоньких. Уинн знал не понаслышке: такому как он всегда хотят засадить; с такого, едва почуяв запах, стаскивают джинсы до колен и ставят раком. Такой сам раздвинет ноги, если нужно – ему это нравится, и иногда это сложно, иногда больно, иногда даже скучно, но такие вот яркие и сладкие моменты все окупают.
Жаль только, что винг-коммандер его не хотел.
Его хотел член винг-коммандера, эрегированный течкой, но не его мозги.
Ну и ладно, - решил Уинн.
И ладно.
И ладно…
Задвигался резче, то ли вырываясь из чужих рук, то ли, напротив, предугадывая каждое движение О’Мэлли, ударяясь ягодицами о его бедра и кусая губы, чтобы не орать. Уинн чувствовал себя так, словно он – пистолет, а палец стрелка лег на курок и начал давить, ощущая под собой упругое сопротивление пружины. И вот курок сдвигается с места, и грохочет выстрел: мозг взрывается от удовольствия, а Уинн кончает – бурно и долго, изливаясь на простыни и в подставленную ладонь, крупно вздрагивая и застывая с приоткрытыми, искусанными до крови губами.
О’Мэлли сжал его плечи, оставляя синяки и следы от ногтей. Его узел набух, медленно вдвинулся между ягодиц и зафиксировался там, обещая не слишком долгую, но качественную сцепку.
- Блядь, - простонал Уинн. Сдвинуться было трудно, да он и не хотел. К херам лишние движения – каждая клеточка его тела сладко дрожала, бедра инстинктивно подергивались, и хотелось не грузить себя вопросами совести и морали, не ерзать в поисках удобной позы, а забыться под твердым телом О’Мэлли.
Так хорошо… - думал Уинн.
Так жарко и влажно: внутри – между тесно сжатых ягодиц, и снаружи – там, где мокрая от спермы простыня скомкалась под животом.
Помедлив, О’Мэлли поднял руку и провел подрагивающими пальцами по волосам Уинна.
- Перевернись на бок. Да, вот так…
Уинн развернулся, уткнулся лицом в стену и прикрыл глаза. О’Мэлли обнял его со спины.
Больше они не разговаривали.