Гей-Европа 16 — 17 вв.

В Западной Европе того времени официально к геям относились более чем неодобрительно. Законы предписывали сжигать их на кострах, как еретиков. (Кстати, в России первые законы против геев были приняты лишь при Петре Великом). Однако и европейцы вовсе не спешили тащить дрова. Реально широких репрессий против гомосексуалов не было, — да и быть, в общем-то, не могло, если учесть, кто в то время носил там короны…
Итак, — по порядку рассчитайсь! 
 
Генрих III Французский — монарх, монах и циник
Генрих был шестым ребенком у короля Генриха II и его супруги Екатерины Медичи. Всего лишь шестым — но зато самым любимым! Во всяком случае, коварная до озноба мать мечтала о короне именно для него.
Скажем сразу: Генрих III — не самый масштабный, талантливый или яркий французский монарх 16 столетия, но, безусловно, именно в его личности и судьбе все конфликты эпохи получили свое наиболее сложное и экстравагантное воплощение.
Он родился в 1551 году и был самым «харизматичным» из сыновей «тигрицы» Екатерины Медичи. Изящный, красивый, элегантный и обаятельный, принц Анри с детства затмевал своих старших братьев. На коронации Карла IX в 1560 году толпа бОльшими криками приветствовала принца Генриха, чем самого Карла. А между тем, одному было тогда лишь 10, а другому – 9 лет…
С 16 лет Генрих стал главнокомандующим французской армией и на этом посту проявил себя вполне достойно. Но Екатерина спала и видела на голове своего любимца королевскую корону — пусть пока не французскую… Огромные деньги и силы были потрачены на то, чтобы принц Анри был избран Сеймом новым польским королем. Это случилось в 1573 году. Но когда в июне 1574 года он узнал, что брат Карл умер и теперь ему светит корона «христианнейшего величества», он буквально сбежал из Вавельского дворца. Маршал Сейма гнался за королем до самой границы, но Генриху удалось-таки улизнуть от своих польских подданных.
По пути во Францию он задержался в Венеции. Здесь в честь Генриха были устроены грандиозные торжества. Вся венецианская знать прошла перед ним единым потоком, сверкавшим золотом и каменьями. Генриху присвоили звание почетного гражданина города-республики. В Париж он явился совершенно новым человеком: нарумяненный, напомаженный, с серьгами в ушах, с массой попугайчиков, собачек и обезьянок, Анри де Валуа больше похож был на директора фешенебельного цирка, чем на французского короля.
После коронации Генрих тотчас женился на доброй и мягкой Луизе де Водемон. Но — и здесь историки делают многозначительную паузу.
Трудно сказать, страдал ли Генрих определенным нервным расстройством (стрессов в его жизни было более чем довольно) или просто оказался чересчур артистичной, утонченной натурою, но образ жизни нового короля отличался странноватыми контрастами. Периоды лени и изысканных оргий сменялись постами, покаяниями и молитвами. Современники обзывали Генриха III «распутником» и даже «распутницей», намекая на его любовь к женской одежде и на отношения с фаворитами. Между тем, как всегда, они видели лишь вершину айсберга.
Безусловно, Генрих III не являлся банальным развратником. Он, как никто в королевской семье, был склонен к большому, глубокому чувству. И сперва это было чувство… к женщине. В 1570 году принц Анри страстно влюбился в Марию Клевскую. Брак мог бы и состояться, но Екатерина Медичи решила вмешаться. Из политических соображений она быстренько выдала Марию замуж за другого человека. Однако Генрих пронес чувство к Марии в своем сердце через Краков и через Венецию. По прибытии в Париж он первым делом хотел на правах короля развести Марию с мужем — однако она умерла при родах.
Для короля это был огромный, страшный удар. Он испытал тяжелейшую депрессию. Помните Гамлета с черепом Йорика в руках? Генрих же долго после утраты Марии носил изображения черепов на одежде и даже на обуви. Мимолетные увлечения придворными дамами не излечили его. С некоторых пор он окружил себя «миньонами» («милыми») — молодыми дворянами, которые были и его гвардией, и его… Впрочем, о каком-то ином характере отношений с ними достоверных сведений как бы не сохранилось. Однако современников поражало, с каким сердечным пылом и щедростью относился к ним государь. Нередко он даровал им самые высокие титулы в королевстве. Половина французских герцогов с тех пор – потомки «миньонов» Генриха III…
Двор при нем называли «маленькой Флоренцией», намекая как на его утонченную роскошь, так и на особые предпочтения короля, которые французы называли тогда «итальянскими». В папском Риме, к слову сказать, в то время фактически официально регистрировались однополые браки, причем они сопровождались венчанием в церкви! Мишель Монтень писал в 1580 году: «В этой церкви (святого Иоанна Латеранского, Сан-Джованни-ин-Латерано) несколько лет тому назад многочисленная группа португальцев объединилась в странное братство. Они женились друг на друге. Мужчина с мужчиной, со всеми церемониями, каких придерживаемся мы во время наших свадеб; вместе празднуют Пасху, проводят такую же свадебную мессу, а затем спят и живут вместе. Римские мудрецы говорят, что если только брак делает законным связь мужчины и женщины, то этим хитрецам показалось, что и эта связь будет законной, если ее подтвердить церковными таинствами и церемонией» (цит. по: Ф. Эрланже. Эпоха дворов и королей. Этикет и нравы. 1558 — 1715). 
Но вернемся во Францию. Вот описание одной из оргий Генриха III в замке Шенонсо: «В тени деревьев прекрасного парка король, одетый женщиной, присутствовал на банкете, занимая почетное место. На нем было платье из розового дамаска, расшитое жемчужинами. Огромные рукава застегивались на золотые и серебряные бусины, которые были закреплены изумрудно-жемчужными трилистниками. Мочки ушей оттягивали серьги из изумрудов, жемчуга и бриллиантов. Бриллианты же сверкали в его волосах и бородке, окрашенной фиолетовым порошком» (там же).
 Гугенот Агриппа д’Обинье писал иронически, что иногда не знаешь, кого видишь перед собой: женщину-короля или мужчину-королеву. На том вечере в Шенонсо дамы, одетые в платья с вырезами на голое тело, прислуживали мужчинам, одетым в дамские наряды. После банкета состоялась оргия в римском духе (там же).
Король ввел при дворе чрезвычайно изысканный этикет, сделав предметом поклонения свою спальню и свою постель. Королевской кровати (даже пустой) нужно было кланяться, как в Испании кланялись в это время пустому королевскому креслу.
Особое значение монарх придавал одежде и уходу за собой. «После туалета Генрих надевал облегающий костюм, чаще всего черный или темно-коричневый, и специальной шпилькой закреплял на голове шляпу с эгреткой, украшенной драгоценным камнем» (там же). Он всегда носил на руках три кольца, а на шее — золотую цепь с флаконом мускуса, а также две пары перчаток: более тонких, и более пышных, с большими застежками, закрепленными шелковым шнуром. Почивал король тоже всегда в перчатках, пропитанных кремом для рук, а ел вилкой с двумя зубцами, причем весьма длинными, потому что огромный плоеный воротник («фреза») мешал дотянуться рукой до рта.
Путешествовал Генрих в громадной, похожей на фургон карете со своими друзьями, шутами, собачками (которых, вообще говоря, у него было несколько сотен), попугайчиками и обезьянками.
Отход государя ко сну обставлялся, как воспарение духа в блаженных для тела ароматах и звуках. Судите сами: вечером в королевской опочивальне «пол покрывал толстый ковер из роз, фиалок, красных гвоздик и лилий, в курильницах жгли ароматный ладан. Умелый цирюльник покрывал королевское лицо розовым кремом и накладывал маску из полотна, чтобы крем не смазался; руки смазывал миндальной пастой, прежде чем надеть на них огромные водонепроницаемые перчатки. Лежа на своем ложе, согреваемом теплыми парами кориандра, душистого ладана и корицы, король слушал чтение из Макиавелли» (там же).      
Увы, жизнь этого гедониста не была легкой и счастливой. В 1578 году во время массовой дуэли почти все его «миньоны» погибли. Король воздвиг каждому мавзолей, а двух уцелевших сделал пэрами Франции.
Безусловно, это был второй страшный удар для Генриха. Он погрузился в глубочайшую депрессию, совершал паломничество в монастыри, жил, как монах, в похожих на склепы кельях. Он спал на соломенном тюфяке, соблюдал все монастырские ограничения и обряды. Его мучили ночные кошмары. Король велел перебить в своем зверинце всех хищников, так как однажды ему приснилось, что львы рвут на части его тело (см.: К. Рыжов. Все монархи мира. Западная Европа. — М., 2000).
А между тем, расслабляться было нельзя: в стране вовсю бушевала война между гугенотами и католиками. Парижане поддерживали католическую партию герцога Гиза, который метил на престол, а сестра Гиза демонстративно ходила с ножницами на поясе, грозя выстричь ими монашескую  тонзуру в волосах короля …
«Рейтинг» монарха упал ниже нулевой отметки: в церквах открыто молили бога, чтобы тот поскорей прибрал «этого извращенца».
Генрих III вынужден был даже бежать из своей столицы в замок Блуа. Пользуясь призраком прежней власти, он вызвал герцога Гиза к себе. Тот явился почти уже как король. Но в приемной Генриха его окружили верные королю офицеры и буквально искололи мятежника шпагами и пиками. Гиз успел-таки добраться до порога королевского кабинета и посмотреть меркнущим взором в глаза «переигравшего» его, но тоже уже обреченного человека…
После этого взрыв ненависти к последнему Валуа потряс всю Францию. Вряд ли и он не мог не понимать, что песенка его и всей династии спета. Роковой удар Генрих III получил 1 августа 1589 года, когда, сидя на стульчаке (это было в обычаях французского двора: стульчаки в то время считались предметами роскоши, обивались шелком и бархатом, — см.: Ф. Эрланже), дал аудиенцию своему убийце — католическому фанатику Ж. Клеману. Тот нанес королю удар кинжалом в живот, отчего Генрих на следующий день скончался.
И все же к чести этого сложного и несчастливого человека нужно сказать: он сделал все, дабы корона досталась самому талантливому из возможных его наследников — Генриху Бурбону, королю Наваррскому…
 
Людовик XIII Французский: король-брадобрей
Среди многих детей Анри де Бурбона, ставшего королем Франции Генрихом IV, его законный старший сын и наследник Людовик был, вероятно, самым несчастным и «дерганным». Болезненный ипохондрик, он не чувствовал ни любви со стороны темпераментного отца, ни со стороны нудной матушки. Подозрительный, раздражительный, мальчик при этом дворе, который венецианский посол называл «борделем», был явно не ко двору. В 9 лет Людовик стал королем Франции, но правила за него мать Мария Медичи, ее любовник Кончино Кончини (маршал д’Анкр) и супруга маршала (а возможно, и любовница Марии Медичи) Леонора Галигай.
Из политических соображений Людовика женили на самой красивой и богатой невесте Европы — на дочери испанского короля Филиппа III. Это была всем нам отлично знакомая по «Трем мушкетерам» Анна Австрийская. Обоим тогда было по 14 лет. Своих мужских достоинств Людовик пылкой Анне не доказал, и оставил «эти глупости» на целых два года, пока его друг (возможно, более чем близкий) де Люинь буквально не «вбросил» «сира» в постель Анны. «Молодые» были вроде бы счастливы. Но ко двору вернулась Мария Медичи и рассорила супругов.      
Впрочем, у короля неспроста не клеилось с дамами. Весьма вероятно, что к эпилепиформным припадкам, энтериту и кожному туберкулезу (жуткому, до язв, зуду) прибавились и сбои в гормональной системе. «У Людовика XIII очень долго на лице не было никакой растительности, и к услугам цирюльника он стал прибегать лишь на двадцать третьем году жизни. Он научился бриться сам, более того — научил брить других. Таллеман де Рео рассказывает, что однажды король самолично побрил всех своих офицеров, оставив им на подбородках лишь малюсенькие клочки волос. Об этом была даже сложена песенка» (Э. Мань. Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII. — Спб, 2002).
Враждебность к слабому полу принимала порой экстравагантные формы. Известен случай, когда Людовик выплюнул содержимое бокала в вырез платья одной дамы, которая показалась ему слишком, докучно декольтированной (см. Ф. Эрланже).
По-настоящему хорошо он чувствовал себя лишь на охоте и в кругу ближних слуг, которым даже помогал застилать свою постель и с которыми его связывали довольно близкие отношения. «Отсюда его расположенность к людям низкого звания» (Э. Мань). Людовик любил физический труд, у него были буквально «золотые руки»: отличный кузнец, слесарь, механик… А также музыкант, танцовщик и клоун: в лохмотьях и маске ведьмы он как-то проплясал без передыху 45 минут!..  
Королю хватило ума передоверить государственные дела великому Ришелье. При этом Людовик XIII тяготился и этой опекой — тем паче, что кардинал весьма неделикатно предложил заменить собой государя на ложе ее величества. Когда двадцатилетний друг и любовник короля маркиз де Сен-Мар предложил Людовику убить Ришелье, тот меланхолично ответил: «Что ж, он священник и кардинал, — тогда меня отлучат от церкви…» (см.: А. Ж. де Ришелье. Мемуары. — М., 2005).
Сен-Мар организовал заговор на свой страх и риск и кончил жизнь на эшафоте.
Благо страны оказалось выше привязанностей монарха…
Свою жену король посещал раз в день, но наедине с ней не оставался. А в мае 1625 года в Париж прибывает с дипломатической миссией первый плейбой того времени герцог Бекингем (о нем подробней — в следующей главе). Увлечение Анны им было так очевидно, что ее поведение вынесли на обсуждение Королевского совета 17 сентября 1626 года. В 1628 году Бекингем, возжаждав рыцарских подвигов в честь прекрасной Анны, высадился под Ла Рошелью, но там его убил офицер Фултон. Через несколько дней Людовик велел Анне участвовать в придворном спектакле и получил от ее душевных страданий очевидное садистское удовлетворение.
Отношения между супругами обострились после этого до предела. Но если Анна, возможно, изменила королю реально, то он изменял ей или с мужчинами, или чисто формально ухаживая (без интимной близости) за придворными дамами, — на потеху всему двору.
У Ришелье накопилась масса улик против королевы, однако в 1637 году он добивается примирения супругов во имя блага Франции. В следующем году Анна дарит стране будущего Людовика XIV, — хотя злые языки называют реальным отцом ребенка одного придворного. Впрочем. родившийся через два года второй сын Филипп (см. дальше) делом доказывает, что он — плоть от плоти Людовика XIII…   
 
Яков I Английский: богослов и сквернослов
«Старая добрая Англия», «веселая Англия», исчезновение которой оплакивал Вильям Шекспир, все же дала напоследок шороху в начале 17 столетия. Ибо на престол вступил Яков I, сын казненной Марии Стюарт.
Образованный и дурашливый, этот ленивый обжора и пьяница слыл среди современников «ученейшим дураком» (см.: А. Сергеев. Светские и духовные властители Европы за 2000 лет. — М., 2003).
Его двор являл собой смесь кабака и цирка. Количество придворных и слуг было огромно, но никто не следил за ними, так что лакеи преспокойно отщипывали куски от королевских кушаний еще на кухне — и король это просто не замечал, ведь только завтрак его состоял из 25 блюд!
Пьянство при дворе было повальное, пили и мужчины и женщины. Вот как описывает современник пышный праздник, который дал в Уайтхолле Яков I в честь датского короля Фридерика II, своего тестя:
«Однажды после обеда состоялось представление «Храм Соломона и визит царицы Савской». Дама, которая исполняла роль царицы Савской, несла дары обоим Их Величествам, но, поднимаясь на возвышение, забыла о ступеньках, вывалила содержимое на колени Его Датскому Королевскому Величеству и упала у его ног. Было много беготни и суеты с салфетками и тряпками, чтобы все вычистить. Потом Его Величество встал и захотел потанцевать с царицей Савской, но упал рядом с ней и был перенесен в один из внутренних покоев… И вот в богатых платьях появились Надежда. Вера и Милосердие: Надежда попыталась заговорить, но вино так ослабило ее стремления, что она ретировалась в надежде, что король простит ее за краткость. Потом Вера не присоединилась к благим делам и оставила двор в неустойчивом состоянии. Милосердие припало к ногам короля и, судя по всему, прикрыло множество грехов, совершенных ее сестрами; каким-то образом она… поднесла дары, но сказала, что должна вернуться домой, так как нет таких даров, какими небеса не оделили бы Его Величество. И она вернулась к Надежде и Вере, которых тошнило и рвало в нижнем холле» (Цит. по: Ф. Эрланже).            
Яков никогда не скрывал своих наклонностей. Сперва он приблизил к себе графа Сомерсета. Но тот был таким жадным и надменным, что в 1614 году архиепископ Кентерберийский собрал совет с одним вопросом: как избавить Англию от несносного фаворита?
Знать справедливо решила, что клин клином вышибают. Ее выбор пал на 22-летнего красавца и весельчака Джорджа Вильерса, пасынка лорда Комптона. Он был потомком норманнов. Старшая ветвь Вильерсов — Вильеры — гораздо успешнее продолжала существовать во Франции. Проведя некоторое время в Париже, юный Джорджи пообтесался и зарекомендовал себя настоящим бонвиваном. Лорд Леннокс (родственник короля Якова) представил его государю. Сперва Вильерс добился побед над сердцами всех придворных красавиц, а затем ухнул и в постель короля. Вскоре он уже именовался графом (а затем и герцогом) Бекингемом. (О Бекингеме см.: Ю. Е. Ивонин, Л. И.Ивонина. Властители судеб Европы. — Смоленск, 2004).
После смерти своей жены Анны Датской Яков горстями дарил ее драгоценности ненаглядному Бекингему, оправдываясь весьма забавно: «Можете быть уверены, что я люблю герцога Бекингема больше, чем кого бы то ни было, и больше всех собравшихся здесь. Я хотел бы отстаивать свои интересы, а не думать, что это недостаток, ведь Иисус Христос делал то же самое, а значит, меня нельзя порицать. У Христа был Иоанн, а у меня есть  мой Джордж» (Ф. Эрланже).
Молодой, но ушлый Бекингем всячески распалял в короле его амбиции абсолютного монарха, а наставником-теоретиком фаворита выступал лорд-канцлер Фрэнсис Бекон, который полагал, что фаворит в ответе за всякий промах своего государя. Впрочем, союз Якова и Бекингема лорд-канцлер проступком отнюдь не считал, ибо у него самого были для этого свои сугубо интимные основания… 
Занятно, что Яков воображал себя богословом и часто вступал в споры с пуританскими проповедниками, но с тонких философских материй как-то всегда крайне для себя органично соскальзывал на рыночную брань. Один из свидетелей такого диспута записал в своем дневнике: «Епископы (противники пуритан — В. Б.), казалось, были очень довольны и сказали, что на Его Величество снизошло вдохновение. Не знаю, что они имеют в виду, но дух вдохновения оказался большим сквернословом» (там же).
После смерти Якова герцог Бекингем, как переходящее красное знамя, упал в объятия его сына Карла I, — правда, это были уже не объятия любовника, но друга детских игр и поверенного юношеских мечтаний.
 
Геи при дворе Людовика XIV
Как известно, Людовик XIV родился с двумя зубами во рту, и один из них он явно имел против геев. Но хотя часть верхней челюсти королю-солнцу со временем удалили, отчего пища нередко лезла у него из ноздрей, тем не менее гомофобным настроениям Людовик не изменил.
Так, он отказался принять у себя принца Евгения Савойского, сына своей любовницы Олимпии де Суассон (племянницы Мазарини) на том основании, что талантливый молодой человек и его друзья предпочитали ходить в женском платье (см.: Н. Митфорд. Франция. Придворная жизнь в эпоху абсолютизма. — Смоленск, 2003).
Через какое-то время подруга юности короля вместе с сыном отправилась в изгнание, так как с помощью яда, возможно, извела своего супруга. Версаль лишился одной из самых изящных дам, а Франция — великого полководца, ибо Евгений Савойский[1] (близкий родственник Людовика) вынужден был перейти на службу к его врагу, австрийскому императору. Евгений одержал немало побед над французами, и это Людовика не обрадовало. Впрочем, многие маршалы короля (Вильруа, Тюренн) сами предпочитали нежные попки пажей и крепкие объятия солдафонов…
Людовик прощал своим полководцам это за их таланты, но если таланты проявлял его родственник, то король-солнце не давал ему ходу.
Едва ли не самым блистательным человеком при его дворе был кузен короля принц де Конти. Высокообразованный, умный, тонкий дипломат и талантливый полководец, он оставался на вторых ролях. Среди компромата на него числились длиной во всю жизнь адюльтер с замужней внебрачной дочерью короля герцогиней Бурбонской и романы с пажами.
Не раз Людовик порывался обрушить на геев репрессии. Но всякий раз министры останавливали его вопросом: «Да, но Месье?»    
Итак, знакомьтесь: первый принц королевской крови, первый гей Франции того времени и младший брат короля герцог Филипп Орлеанский (1640 — 1701). Он носил титул «Месье» и считался вторым после Людовика мужчиной в королевской семье.
Король очень любил брата, но когда начиналось обсуждение серьеза, выпроваживал его со словами: «Ну, теперь мы займемся делами, пойди погуляй!». А между тем, Филипп был весьма неглуп и отважен, — впрочем, и в битвах он тщательно следил, чтобы его манжеты и плюмаж оставались девственно свежими.
Месье очень походил на Людовика, однако был «почти в два раза» ниже. Он обожал браслеты, перья и кружева и верещал тоненьким голоском. Филипп Орлеанский был веселым и изобретательным по части увеселений и считался при дворе главным авторитетом в сфере этикета и родословных.
Женатый дважды, он исправно плодился, так что историки называют его «дедушкой всей Европы». Кровь Филиппа Орлеанского течет в жилах всех монарших персон Старого Света.
Первой его супругой стала Генриетта Английская, дочь казненного Карла I. Она была безнадежно влюблена в Людовика XIV и умерла молодой. Тогда Людовик женил брата на принцессе Палатинской (Пфальцской) — огромной тетке, которая любила охоту и пиво. Увидев ее, Филипп запищал, что с такой ни за что не справится. Но он справился, в результате чего родился будущий регент Франции Филипп Орлеанский-младший, который тогда носил титул герцога Шартрского.
Для Людовика брак мелконького Филиппа и громадины Палатинской был делом стратегического значения: во-первых, Пфальц стал «буфером» между Францией и Германской империей, а во-вторых, сия дама имела весьма большие права на английский престол, — гораздо бОльшие, чем воцарившаяся в 18 веке в Лондоне Ганноверская династия. Держа у себя в кармане ее и бежавших Стюартов, Людовик считал, что уже почти владеет английским престолом. Увы, прагматики англичане посчитались с родословиями гораздо меньше, чем это мог представить себе Людовик…
От своего отца Людовика XIII Филипп унаследовал склонность к мужскому полу. Его отношения с пажами, а также с красавцем шевалье де Лорреном и маркизом д’Эффиа были на виду и слуху у всех. (Впрочем, шевалье де Лоррену Людовик все милостиво прощал за веселый нрав, остроумие, изящество и чрезвычайно красивую внешность). 
Если на склоне лет король и его морганатическая супруга маркиза де Ментенон впали в набожность, то Филипп со своими друзьями, его жена со своей охотой и их сын со своими любовницами оставались при дворе островом откровенного гедонизма.
Людовик не доверял герцогу Шартрскому, справедливо считая его «слишком умным», и держал подальше от дел. Филипп же страшно гордился ветреным, но очень одаренным и благородным сыном и обижался, что тому не дают проявиться. В результате в 1701 году между братьями произошла стычка с такими взаимными криками, что лакей был вынужден войти в кабинет короля и шепнуть: в приемной все ведь слышно… (Н. Митфорд). В тот же день Филипп умер от инсульта. Людовик страшно горевал. К тому же это был первый «звонок» и ему…
После смерти мужа мадам Палатинская первым делом уничтожила его переписку с любовниками. Но и для нее, по-своему любившей Филиппа, и «для многих смерть Месье стала тяжелой утратой… Придворные… погрузились в тоску» (Н.Митфорд). 
 
Вильгельм III Английский и его друзья
В январе 1698 года в Париж прибыл английский посол граф Портленд. После десятилетий зависимости от короля-солнца Лондон решил заявить о своем праве быть тоже великой державой. Английский король Вильгельм III выбрал для этого Ганса Виллема Бентинка, графа Портленда. 
Британцы терпеть не могли этого голландского аристократа, называя его «деревянным человеком». Он, как и его король (тоже голландец), плохо говорил по-английски. Но более искусного дипломата, который защитил бы интересы Британии, трудно было себе представить. Портленд был куда как ловок и не выглядел в Версале напыщенным свинопасом, подобно иным английским вельможам. К тому же король мог ему доверять всецело: Портленд был Вильгельму словно брат и — как бы это сказать? — ну да: и многолетний любовник, естественно! «Невозможно любить Вас больше, чем я люблю, одна лишь смерть способна изменить мои чувства», — писал Вильгельм своему послу (цит. по: Н. Митфорд). И только ему король подписывал свои послания маленькой буквой «g» — от французского варианта своего имени Гийом.
Впрочем, в то время между графом и королем встал третий — Вильгельм сделал своим фаворитом юного и веселого дурака лорда Албемарля (тоже, кстати, голландца) и даже целовал ему руки, как женщине, на виду у всего двора (см. там же). Портленд не растерялся — во Франции он вовсю резвился в кругу Месье, его друзей и наложников.
Сам Вильгельм III — фигура весьма «знаковая» в англосаксонской историографии. Ведь именно этот представитель голландской династии Оранских сумел так искусно разрулить ладью Англии от абсолютизма к конституционной монархии, что заложил основы британского государственного устройства на три века вперед.
Он родился в семье статхаудера (нечто вроде президента) Соединенных Провинций (так назывались тогда Нидерланды) в 1650 году, через неделю после смерти своего отца. Политические противники отстранили семью Оранских от власти. С детства окруженный шпионами, Вильгельм рано научился скрывать свои мысли. «Только перед небольшим количеством задушевных друзей он мог отбрасывать свою напускную холодность — становиться добрым, радушным, откровенным, даже веселым и шутливым» (К. Рыжов).
Хилый и болезненный от природы, Вильгельм был наделен мощным интеллектом, честолюбием и… «даром сарказма. Это делало его речь сильной и яркой» (там же).
Во время вторжения французов в 1672 году Вильгельма поставили во главе голландской армии. Он считался талантливым полководцем, однако наступление врага было просто неудержимо, и Вильгельм пошел на крайнюю меру: он открыл шлюзы. Море затопило богатейшие голландские города. В какой-то мере это было сродни самоубийству от отчаяния: никогда после Нидерланды не достигали былого экономического могущества.
Надежды протестантов Европы обратились теперь к туманному Альбиону. Расчетливый Вильгельм также сделал свой выбор: в 1677 году он женился на Марии Стюарт, дочери будущего английского короля Якова II. И когда ярый католик Яков будет свергнут с престола, англичане призовут его зятя (1688 год).
Англосаксонские историки с чувством описывают, каким чудесным семьянином был король Вильгельм, какой регулярный образ жизни он вел. Ужин королю всегда накрывали в будуаре его жены, с которой у Вильгельма установились прекрасные отношения. Но вряд ли Мария не была посвящена в реальную интимную жизнь своего супруга. Впрочем, об этом спросить уже некого.
По возвращении из Франции и несмотря на дипломатический успех Портленд вышел в отставку — и в прямом и в переносном смысле слова. Однако, умирая, Вильгельм призвал старого друга к себе.
Впрочем, король Вильгельм остался политиком до конца: мнение пуритан-потомков было ему вовсе небезразлично. Когда он умер от последствий тяжелой астмы в 1702 году на руках Албемарля и Портленда, друзья обнаружили на груди короля медальон с локоном давно усопшей королевы Марии…
 
Джан-Гастоне: последний Медичи — и, может быть, первый «панк»?..
Последнего представителя Медичи на престоле Тосканы Ш. Монтескье называл «лучшим из принцев», имея в виду его душевные качества, образованность и умение подбирать министров. Но сам Джан-Гастоне вовсе не был в восторге ни от   себя, ни от своей судьбы.
Судите сами. 
Родители Джан-Гастоне (1671 — 1737) – интересный пример супружеской несовместимости. Великий герцог Тосканский Козимо III Медичи был суровой и мрачной личностью. Подобно некоторым своим предкам, Козимо имел склонность к меланхолии, и современники утверждали, что он никогда не смеялся. К тому же у него было трудное детство, ибо его отец великий герцог Фердинандо предпочитал законной супруге (а мать свою Козимо очень любил) объятия своего молодого пажа графа Бруто делла Молары (см.: В. Грин. Безумные короли. — М., 1997)
Прямой противоположностью Козимо была его жена Маргарита-Луиза Французская — весёлая красавица, живая, необычайно непосредственная, остроумная и утончённая, но при этом упрямая и эгоистичная.
До замужества, 16-летняя Маргарита-Луиза влюбилась в своего кузена Карла Лотарингского и, возможно, стала его любовницей. А Козимо III вообще испытывал отвращение к плотской связи и опасался, что сексуальная активность повредит его здоровью. София Ганноверская писала: «Он спит с женой только раз в неделю, и то под наблюдением врача, который затем распоряжается, чтобы он покидал постель, дабы не повредить здоровью, оставаясь там чересчур долго» (там же).
В ответ Маргарита-Луиза упорно отказывалась делить супружеское ложе с мрачным мужем и в 1665 г. даже оставила двор. Во время беременностей она безуспешно пыталась устроить выкидыш, а при третьей беременности (когда вынашивала Джан-Гастоне) пыталась уморить себя голодом. Когда Джан-Гастоне было 4 года, Маргарита-Луиза насовсем уехала во Францию. Там она жила на средства, которые посылал Козимо.
Наследником престола считался старший сын Козимо принц Фердинандо. Это был умница и эстет, и вышел совсем не в отца, а в деда. Обожая музыку, принц имел любовные связи и с музыкантами. «Его наставник уже изгнал из дома певца Петрилло, который поразил воображение Фердинандо, но в Венеции он нашел ему замену, кастрата, Чеканно де Кастриса… Если бы Фердинандо ограничивался кастратами, это было бы не так вредно для его здоровья, так как во время следующего визита в Венецию он подхватил сифилис и вернулся в компании певички «Ватной куколки»… Его умственные и физические способности расстроились, он стал жертвой общего паралича… Кто-то сказал, что он стал «мучеником Венеры» (там же). 
В семье полностью игнорировали Джан-Гастоне, и он вырос одиноким, хотя и образованным юношей. Месяцами принц оставался мрачным и вялым, затем следовали короткие периоды веселья и иронических острот. Современники замечали, что он часто казался молчаливым и грустным, и рыдал в одиночестве в своей спальне. Возникли даже сомнения в его психическом здоровье. Но Джан-Гастоне был на самом деле очень умным. Он получил хорошее образование и отличался способностью к языкам, интересовался литературой. Принц увлекался ботаникой и экспериментировал с редкими растениями. Отец поручил ему управление Пизанским университетом. 
В 1697 г. Козимо III захотел, чтобы Джан-Гастоне женился на Анне-Марии Саксен-Лауенбургской — богатой вдове, но при этом грубой и неприятной женщине, к тому же необычайно жирной. Её единственными интересами были охота и лошади. Новое замужество Анну-Марию не особенно интересовало, и она не хотела покидать свои имения. Джан-Гастоне послушно покорился воле отца, но вскоре супруга стала вызывать у него просто ужас.
Очень скоро ему опротивела Богемия, запах лошадей и секс с женой. Он жаловался на её «капризность, придирчивость и резкость». Анна-Мария, видимо, считала его женственным слабаком. Она помыкала им и ругала импотентом. Однако бурная дама попыталась даже похудеть, чтобы повысить свои шансы на зачатие ребенка.
Утешение Джан-Гастоне нашёл не только в выпивке и азартных играх, но и в своём лакее Гвилиано Дами, человеке скромного происхождения. Гвилиано Дами оказывал огромное влияние на Джан-Гастоне всю оставшуюся жизнь.
Через 10 месяцев Джан-Гастоне не мог больше выносить свою жену и поселился в Праге. Гвилиано Дами свёл его с симпатичными молодыми студентами, лакеями и посыльными. Джан-Гастоне шлялся по ночным улицам и посещал таверны, поглощая огненные ликёры и rosoli — чтобы забыть отталкивающую жену и строгого отца. Иногда он возвращался к супруге — когда отец требовал зачать, наконец, наследника. В 1704 г. принц впал в полную депрессию, проводя всё своё время в тупом глазении из окна. Он отказывался даже подписывать документы и письма.
Наконец, в 1705 г. Джан-Гастоне навсегда вернулся в Италию.
В родной Флоренции принц продолжал вести ночной образ жизни. Иногда он позволял себе странные выходки. Например, однажды Джан-Гастоне скупил у торговцев все метлы — на адрес муниципалитета для «будущего использования». Может быть, это было эксцентричным намёком на чистку коррумпированной городской администрации.
В 1713 г. Фердинандо, его старший брат, умер. Мать, Маргарита-Луиза, ушла в мир иной в 1721 г., оставив наследство дальним родственникам, а не родным детям.
Через два года скончался и мрачный Козимо III, и Джан-Гастоне наследовал Великое Герцогство Тосканское. К тому времени он был уже сломленным человеком. Джан-Гастоне мало вникал в дела правления, но удачно подбирал министров. В противоположность фанатичному отцу Джан-Гастоне презирал церковь. Он отменил Crede — деньги, которые платили туркам и другим иностранцам, принимающим католичество.
Увы, образ жизни преждевременно состарил «лучшего из принцев». Тучный и всегда пьяный, он смотрел на мир сквозь алкогольный туман. Однажды на приёме, устроенном вдовой его брата Иоландой Баварской он так напился, что изматерил всех гостей и обрыгался в карете, вытирая рот париком.
Гвилиано Дами выступал при нем в роли сводника. Молодые люди, приближенные к телу великого герцога, получили прозвище «руспанти» — потому что им платили от 1 до 5 руспи за услуги. Под конец жизни Джан-Гастоне имел около 370 руспанти, в их числе были и дворяне, и даже женщины.
Для того, чтобы вынести сомнительные объятия их хозяина, они должны были быть миловидными, молодыми, с хорошими членами, невзыскательными вкусами и неразвитым обонянием. Джан-Гастоне обычно приглашал понравившегося в спальню, проверял ему зубы, давал выпить, осматривал половые органы — красиво ли они сформированы и быстро ли набухает член. После этого переходил к делу, и если Джан-Гастоне казалось мало, он кричал «Засаживай глубже, парень, глубже лавай!!!». После этого они переходили на «ты», и великий герцог продолжал целовать и обнимать любовника.
Иногда он заставлял своих руспанти копировать министров, и называл их именами видных советников и почтенных матрон. Он мог обратиться к какому-нибудь проходимцу: «Ну что, господин маркиз, как вам вон та маркиза? Я вижу, что нравится?! За дело! Завали её!». Парни с радостью выполняли его распоряжение, а Джан-Гастоне, среди оглушительного хохота, подгонял их азартными охотничьими возгласами.
Вот длинная, но краноречивейшая цитата:
«Бывали случаи, когда он получал то, на что не рассчитывал. Его так привлекала физическая сила богемского вожака медведя Ганса Гензхемица и юношеское очарование двух его помощников, что они были завербованы в «руспанти». Однажды в полночь великого герцога охватило внезапное желание получить вожака медведя. Когда Гензхемица нашли, он уже был сильно пьян. Его доставили обратно во дворец, и они продолжили пить с великим герцогом, пока Джан-Гастоне не вырвало ему в лицо и на грудь. Тот пришел в такую ярость, что колотил Джан-Гастоне кулаками, пока на крики великого герцога не подоспела помощь. Но Джан-Гастоне редко затаивал зло на обидчиков. Казалось, что на самом деле он наслаждается и рвотой, и похабными историями, которыми его угощали. Временами у него в спальне находились десяток и более «руспанти», занятых сексуальной оргией» (там же).
А вот свидетельство барона Польница (ноябрь 1731 г.): «Я нашел великого герцога сидящим прямо в постели в компании нескольких комнатных собачек, на нем ничего не было кроме сорочки без воротника и длинного шейного платка из грубого муслина вокруг шеи; колпак его был сильно испачкан табаком, и воистину он не выглядел ни аккуратным, ни великим. У его постели стоял столик в форме стойки, на котором находились серебряные ведра с бутылками напитков и стаканы» (там же).
В 1730 г. Джан-Гастоне растянул голень и практически перестал вставать с постели. Он обедал в кровати в 5 вечера и ужинал в 2 ночи. Собаки спали вместе с ним, и кровать провоняла табаком, вином, рвотой и экскрементами. Время от времени Иоланда заставляла менять постель, но она умерла в 1731 г. В самые последние годы Джан-Гастоне почти ослеп и не мог ходить. Он запустил ногти и бороду. Постепенно впав в маразм, он умер летом 1737 г. от почечнокаменной болезни.
14 июля 1737 года состоялись его пышные похороны, — флорентийцы и иностранные друзья и туристы любили своего толстого «извращенца». Был даже сочинен надгробный мадригал:
 
Увы, я слышал эти горестные вести:
Угасли Медичи, а с ними век наш вместе,
Теперь, Флоренция, твой жребий предрешен.
(Там же)
 
И впрямь «предрешен»: более, чем на сто лет, Тоскану оккупировали австрийцы…