Венерина мухоловка

Она : головокружительное создание из породы женщин, которым возраст только добавляет шарма. Изогнутая бровь намекает на пытливость ума. Невозможно хороша. Любит гладкие прически, ибо отлично знает, какие чувства способна вызвать ее открытая сзади шея. Сиреневый безразличный взгляд, брошенный из окна ее «Рено», ранит тебя и лишает покоя. Ты случайная жертва – она не хотела. Ты не ее птичка.
Ты – разведчица, медсестра, боец невидимого фронта. К двадцати пяти ты наконец-то определилась со своими комплексами. В принципе, ты уже научилась проигрывать и отступать с невозмутимым выражением лица, хотя тебе хочется заплакать – все-таки ты девочка, и тебе бывает очень страшно. У тебя нежная кожа, смеющиеся желто-серые глаза и стриженный затылок. Тебя по-прежнему смущают красивые женщины, и тогда на твоем лице появляется неудержимая застенчивая улыбка. Она тебя обезоруживает и выдает.

Вот уже полчаса я пристально рассматривала крошечную блестящую набойку на ее немыслимой шпильке. Это сверкающее пятнышко словно пригвоздило меня к дрожащему мартовскому воздуху. Слова перекатывались во рту, как сухие камешки, нервы рвались в разные стороны, но я догадалась привязать их к длинному каблуку ее туфельки, как к флагштоку.
Она покачивала ногой, и я покачивалась вместе с ней.
- Котенок, только не надо надрыва, ладно? – сказала она нежно и протянула руку, чтобы погладить меня по голове. Я отшатнулась.
- Я хочу ребенка родить, понимаешь? – терпеливо объяснила она.
- Понимаю, - кивнула я.
- Котенок, я же не могу родить от тебя, рожают от мужчин, - сообщила она.
- Не можешь, - согласилась я, колупая ногтем сиденье.
- Вот видишь, ты же все понимаешь, ты солнышко и умничка…- она снова протянула руку, а я снова отшатнулась.
Её это разозлило. Она порылась в сумочке, достала сигареты и закурила.
- Ты знала, на что шла, - сказала она спокойно, - и не надо ничего усложнять. Я тебе ничего не обещала. Я замужем и хочу родить ребенка – прости меня, но твои инсинуации здесь не причем.
Мы помолчали. Меня вдруг охватила тупая, одноклеточная тоска. Захотелось немедленно уйти.
- Дай мне, пожалуйста, десять рублей, я куплю себе воды, - сказала я.
- Да, конечно! – она достала бумажник с отчаянной поспешностью. Ей тоже нестерпимо хотелось, чтобы этот разговор хоть чем-нибудь закончился.
Я взяла деньги и пошла к палатке с жизнерадостной надписью "Все для вас – в любой час!" . Кустодиевская женщина, стоявшая за прилавком, куталась в ярко-красную шаль. Москва медленно оживала. Жизнь была прекрасна, просто мне не хотелось в ней участвовать.
Так мне и надо.

Три месяца назад я нарушила сразу две святые заповеди: во-первых, «не заводи сексуальных контактов там, где работаешь» и во-вторых, «не заводи гомосексуальных контактов там, где работаешь».
В приличное иностранное представительство я попала с помощью папиной поклонницы. До этого я работала в нескольких привлекательных для девочек с высшим гуманитарным образованием местах, как то: оптовая палатка на Курском вокзале, мебельный склад на территории завода «Серп и Молот», и, наконец – взлет карьеры – в магазине «Окна и двери» (между прочим, товароведом). Поэтому, когда меня привели в маленькую комнатку с белыми жалюзями, где на овальном столе стоял ослепительный новый компьютер и оранжево светилась аристократического вида лампа, я твердо решила, что с этой минуты я выкину из головы все глупости и оправдаю скромное имя «сотрудника отдела логистики». Мне надоело мерзнуть и собачиться с пьяными грузчиками…
- Познакомьтесь, девушки, это наш новый сотрудник Аня! – оптимистично произнесла моя благодетельница Галина Ивановна ( мой отец раз в месяц ставил новую деталь на ее «Хонду»). Позже я поняла, что в этой компании исповедуется оптимизм. И патриотизм. Преданность общему делу должна была бросаться в глаза. Коллектив именовался не иначе как «команда», а раз в год всех вывозили на тренинги – сплочаться.
Как и полагается новому сотруднику, я скромно улыбнулась. Аня - это я. Правда, я вам подхожу? И я обвела комнату тем особенным взглядом, которым обладают близорукие люди – он адресовался сразу всем и каждому в отдельности. Вот уже два месяца денег у меня не было даже на шнурки, не говоря уже о новых линзах. Однако шестым чувством я уловила беспокойное, томительное тепло, лизнувшее мне левую щеку. Любезная Галина Ивановна широким жестом указала в ту сторону и значительно произнесла:
- Альбина Сергеевна…коммерческий директор.
Подавшись в сторону тепла, я увидела ее: она вплыла мне прямо в глаза, как в кинозале с объемным изображением: змейка волос вдоль щеки, тревожные сиреневые глаза и долгая, обжигающая улыбка. С руки, поправлявшей заколку, брызнуло бриллиантом. Мне стало жарко. Я вспомнила с точностью до недели, когда я купила одетые на мне вельветовые штаны, и устыдилась.
- Оччень приятно познакомиться, - сказала она и откинулась в кресле.
А я что-то пискнула, как моя морская свинка Варя в момент сильного волнения.

Всю сознательную жизнь я сторонилась таких женщин – пахнущих «Хьюго Боссом» и чем-то еще, не имеющем отношения к парфюмерии – сладостью и мукой, погибелью и воскрешением. Они, владеющие искусством завязывать шейный платок и водить машину, заставляли мое маленькое сердце трепыхаться в тахикардии. Я их боялась. Я невозможно желала их. Они вызывали во мне все мыслимые и немыслимые комплексы, начиная с комплекса неполноценности и заканчивая совсем уж непонятным беспокойством за своевременную эрекцию. Садомазохистические наклонности выпирали из меня, когда Альбина просила меня принести ей отчет об отгрузке. Пока она читала малопонятные нормальному человеку фразы про кубы и палеты, я, краснея, рассматривала ее опущенные ресницы и представляла себе такое, в чем трудно заподозрить сотрудника отдела логистики…
- А это что такое? – спрашивала она, указывая безупречным ногтем на столбик цифр. Я возвращалась с небес на землю.
- Цифры за 44-тую неделю…ты вчера спрашивала…- объясняла я. Мне трудно было говорить ей «ты», но что делать – здесь было не принято великолепное, бархатное, таинственное «Вы»…Все тыкали друг другу, отказывая себе в удовольствии держать дистанцию. Исключение составляли только генеральный директор, главбух Галина Ивановна и уборщица. Последняя пользовалась этой привилегией по причине своего эпохального возраста. Она была ровесницей Клары Цеткин, но чувствовала себя еще совсем бодро, чего, увы, не скажешь про Клару…
- Просьба, вынеси это отдельной графой, - подытоживала Альбина и протягивала мне мои листочки, что означало, что я могу идти.
Я знала, что это бессмысленная придирка. А также знала ( от благодетельницы Галины Ивановны, с которой мы по утрам швыркали кофеёк), что Альбинина должность была данью европейской структуре и носила номинальный характер. Запущенная форма звездной болезни, синдром отдельного кабинета…Но ей чертовски это шло. Я готова была бесконечно потакать ее директорскому самодурству. Мое сердце, почуяв близость настоящей стервы, ныло и рвалось на части.
Переделав отчет, я бежала в ее кабинет, и снова краснела, разглядывая на этот раз ее шею.


Женский коллектив Альбину недолюбливал. Альбина раздражала. Она была вызывающе красива, благополучна и буржуазна. Да и как доброжелательно относиться к женщине, которая, приезжая из отпуска, говорит во всеуслышание: «Барселона, девочки, меня разочаровала…»
Ко всему прочему, от всех остальных ее отличала немаловажная социально-философская категория, которая вот уже много тысяч лет не давала покоя борцам за справедливость -санкюлотам, гладиаторам и революционерам. У Альбины была домработница. Ей могли простить Барселону, но домработницу – никогда.
- Держись от Альбинки подальше. Она не из нашего курятника, - предупреждала Галина Ивановна, материнский инстинкт которой, помимо собственных двух дочерей, при случае охватывал любое человеческое существо младше 35-ти.
- Почему?- поинтересовалась я, изображая наивную чукотскую девочку.
- Тебе это нафиг не надо! – решительно произнесла она.
Пояснений не последовало.
Положа руку на сердце, моя вторая мама и представить себе не могла, в какую пропасть она случайно заглянула.

- Шо??? Опять??? – воскликнула моя подруга Волошина голосом волка из мультика «Жил-был пес». Мы лежали на ковре и пили холодный «Гессер» в честь моей первой зарплаты. Зарплаты хватило на то, чтобы отдать два дремучих долга, заплатить за квартиру и приобрести мне ботинки. На сдачу мы купили пива и воблы.
С Волошиной мы четвертый год делили пополам жилье. Конечно, этим фактом наши отношения не ограничивались. Мы состояли в сложносочиненном родстве – скорее сестринском, чем дружеском. В пассиве у нас значился один бывший муж (Ленкин), одна моя бывшая возлюбленная (уход которой из моей жизни был также труднообъясним, как и появление в ней), куча переживаний и несколько случайных квартир. В активе – только уникальная выживаемость и чувство юмора. Со времен филфаковской общаги Ленка любую еду называла «обеды», умела готовить пожарские котлеты из гречки и знала несколько языков – русский, русский неформативный и французский со словарем. Последний помог ей устроиться в туристическое агентство, где она с успехом прозябала второй год.
Только что я доложила ей, что кажется, влюбилась в Альбину.
- Да не знаааааю я! – воскликнула я, очищая спинку шестой по счету воблы, - не знаю! У меня одна она в голове…
- Во дела, - протянула Волошина, - а тебе ничего там не будет?
- За что? – удивилась я.
- Ну, типа…Зажопят…- жизнерадостно предположила моя подруга, подливая себе пива в литровую кружку с надписью «Пиво – сила, спорт –могила!». Эту кружку я привезла из сумасшедшей поездки в город Гусь-Хрустальный.
-Волошина! Куда мне до нее?! – возмутилась я.
Волошина наморщила лоб и вдруг запела приятным сопрано: «Куда мне до нее? Она жила в Париже, и сам Марсель Марсо ей что-то говорил…»
Ленкин папа был помешан на Высоцком.
Мы захихикали. Серьезного разговора опять не получилось. Мы знали друг друга восемь лет, и ни разу нам не удавалось до конца сохранить на лицах приличествующее теме выражение.


Прошел месяц. Я вела себя, как классически влюбленный подросток. Стоило мне увидеть Альбину, я неприлично краснела и теряла дар речи. Я давно подметила, что влюбленные похожи на дебилов – постоянный выброс адреналина заставляет их общаться с миром посредством первой сигнальной системы. Любовь, как тяжелый наркотик, ни с чем не совместима…
В начале ноября Альбина зашла ко мне с каким-то неделовым выражением лица, отчего я сразу напряглась и крепко уткнулась в четырнадцатиэтажную таблицу, цель которой была упорядочить бардак на складе. Присев на краешек стола, она сняла с компьютера мою игрушку - придурошного кенгуру с кольцами в развесистых ушах. Кенгуру был с секретом – при нажатии на пузо он развязным баском говорил "Хай, бэби!"
- Хай, бэби! - нагло поздоровалось сумчатое.
-Смотри-ка, маленький, а туда же…- удивилась Альбина.
Я криво улыбнулась.
- Анечка, у меня к тебе просьба…необычная…но я думаю, ты мне не откажешь…- томительно проговорила Альбина. - Понимаешь, у моего мужа скоро день рождения. Мой муж – архитектор…- пояснила она и вздохнула.
Я мучительно соображала, чем я могу помочь ее мужу-архитектору. Бред какой-то.
- Будет куча народу, и мне нужно сочинить ему поздравление, а ты, как я слышала, пишешь стихи…
«Галина Ивановна, ну, блин…этого я вам не прощу…» - подумала я, уже предвкушая сладость мщения.
- Анечка, дело в том, что я в этом полная кретинка, - продолжала Альбина, - Помоги мне… - и она взглянула на меня так, как будто она была раненой ланью, а я – жестокосердным охотником без лицензии.
- Я? Я ведь…но ведь я ведь…- горячо возразила я.
- Надо всего лишь каких-нибудь несколько строчек, что-нибудь…- она щелкнула пальцами, подыскивая слово, -…что-нибудь неизбитое. Ладно?
- Хорошо, - кивнула я обреченно, - напишу.
- Спасибо тебе, - сказала она, и, подавшись ко мне, поцеловала меня в ухо.
С трудом удержавшись от обморока, я холодной как лед ладонью взялась за мышку. Типа, разговор окончен. Меня ждет таблица. На самом деле, меня как минимум ждала валерьянка и двадцатиминутное нервное курение в туалете.
Но это было еще не все. Уже у двери Альбина повернулась и спросила, поправляя своим обычным жестом заколку в волосах:
- Кстати, Анечка, а у тебя муж есть? Или у тебя жена?
Я промолчала.
Она засмеялась и вышла.
Ошеломленная, растерянная, совершенно сбитая с толку, я не знала, что творится со мной. Мне было больно. Как будто мне со всего размаха врезали по щеке. Как будто в моем присутствии жестоко обидели любимого человека. Чувствуя, как глаза неудержимо наполняются слезами, я сорвалась с кресла и, на ходу одевая куртку, побежала на улицу.
Было уже совсем холодно. Ноябрь начинался капризно, погода менялась с глумливым разнообразием – с утра светило солнце, а вечером со всех сторон плевалась безумная смесь из дождя и снега.
Мокрый ветер сразу окатил меня с ног до головы. Стало намного легче. Я вытерла глаза, застегнула на молнию свою многосезонную куртку и пошла в сторону набережной, мимоходом подумав, что эти полчаса на работе мне простят.
"Любимая, как грустно, как темно. Как беден снег, летящий ниоткуда. Какая-то небесная простуда, пока спала ты, заплыла в окно. Опять ноябрь – уродец, сирота, намек на время года, бег по кругу. А где-то мир спасает красота и там звонят влюбленные друг другу…" Я вполголоса повторяла это, вжимая голову в плечи и ежась от холода. Угрюмые прохожие смотрели на меня с интересом – сумасшедшая. Любовь расстреливала меня шрапнелью и шла по мне тяжелой артиллерией. Будь она проклята и благословенна.

- Тоже мне, бином Ньютона, - сказала Волошина, когда я по дороге от метро до дома вывалила на нее все, что я думаю и боюсь думать по этому поводу, - просто чувица хочет показать, какая она продвинутая…Типа, она прогрессивная. Сейчас в большой моде всепонимание и эта, как ее…лабильность.
- Лояльность, - поправила я, - но она же не спрашивает у Галины Ивановны – а у вас, мол, Галина Ивановна, муж или жена?
- Ну, Аня!!! – вытаращилась на меня Волоша, - как ты не понимаешь? Она тащится, когда из-за нее люди лишаются сна и покоя! Нафиг ей Галина Ивановна твоя?
- А нафиг ей я?!
- Просто так, для прикола, - успокоила она, хлопнув меня по плечу.
- Ни хрена себе прикол! – возмутилась я.
- Да шучу я, шучу! – заржала остроумная Волошина, - Твой унисекс у тебя на лице написан ( "секс" она произносила через "е" ). И потом, ты обаятельная…
- Только штаны тебе надо новые, - грустно добавила она ложку дегтя.
Волошина мыслила бессмертными категориями. И в конечном итоге всегда оказывалась права. Но, кажется, Альбина так и не обратила внимания на мои новые сказочные темно-синие ливайсы. Хотя не исключено, что они сыграли свою роль в истории. Альбину, похоже, интересовало нечто большее, нежели мои штаны.
Теперь при встрече она обжигала меня лукавой улыбкой и смущала вопросами вроде: "Анечка, а в кого у тебя ямочки на щеках?". Ей нравилось смотреть, как я заливаюсь краской. Она перестала придираться к моим отчетам. Она в них даже не заглядывала.
- Да сядь ты! – смеялась она над моей поспешностью, - Расслабься! Кофе хочешь?
Не хочешь кофе... А что ты хочешь..? (понижая голос на одну тональность и заглядывая мне в глаза).
Я не знала, как мне себя вести. У меня не было опыта общения с такими дивами. Мне всегда везло на милую щенячью породу, которая приручалась с первого взгляда, распознав родство душ. Но сейчас со мной жестоко заигрывало существо инопланетного происхождения - очень красивая женщина. Это было похоже на сон. Только во сне все намного проще. Она играла со мной, не подозревая, насколько тяжела мне была эта игра, насколько мучительно мне мое косноязычие…
- Не хочет кофе, ничего не хочет, ну как с тобой быть? Невозможная девочка…- дразнила она, закидывая ногу на ногу, - может, ты меня боишься?
Конечно, я ее боялась, и не только – ей стало бы плохо, если бы она могла заглянуть в мои мысли.

Надо ли говорить, что никакого поздравления у меня не получалось. В голову лезли издевательские строчки вроде: «С днем рожденья, милый муж! Я купила тебе груш» или «Милый муж мой, архитектор, ты мне слаще, чем эректор!». Муж моей зазнобы представлялся мне этаким совершенным мачо, помесью Бандераса с Машковым, и, разрываясь между ревностью и робостью, я не могла придумать ничего мало-мальски дружелюбного.
Приближался обещанный мною срок, ночами страх осрамиться вплетался в эротические сны, и я просыпалась с коротким воплем.
- Ну, что ты, как в заборе застряла? – ворчала Волошина, разбуженная моим криком, и еще долго с ее кровати доносились вздохи и тихое бормотание.
В конце-концов Ленка предложила мне не брать на свою совесть слишком много и прибегнуть к к помощи ранее живущих поэтов. «Они тебе уж точно простят, им там не до тебя» - сказала она.
- Например? – поинтересовалась я.
- Например вот, - Волошина встала в позу и продекламировала:
Любить иных - тяжелый крест,
А ты прекрасен без извилин,
И нашей близости секрет
Загадке жизни равносилен…
Я задумалась и содрогнулась, представив, как до конца дней ночами буду отбиваться от призрака Пастернака. Отвергнув этот чудовищный ремикс, я приготовилась к позору.
Меня могло спасти только чудо, и оно случилось. Виновник торжества надолго отправился совершенствоваться в Англию. Чтобы снять заказ на торжественную оду, Альбина позвонила мне домой, и у нее было необычайно приподнятое настроение.

Через три дня она увезла меня с собой посреди корпоративной пьянки в честь Нового года. Я даже ничего не успела понять. "Мне пора, - сказала она в разгар веселья, - а девушку я с собой заберу". Всю дорогу до ее дома на Чистых прудах мы молчали. Только один раз, когда сбоку выскочил жигуль, она вполголоса выругалась.
- Приехали. Выходи, - сказала она грубовато, остановив машину в узеньком переулке, и кинула мне на колени свою сумочку.
На третий этаж мы поднимались пешком, и опять молча. Я испытывала странное ощущение, словно разум накрывает теплая бархатная тьма, освобождая руки и губы от необходимости быть стеснительными. Словно из меня выпили воду и наполнили глинтвейном. Позванивая, тишина окутала меня, сердце перестало тарахтеть, и дождавшись, пока она закроет дверь на ключ, я прижалась к стене и обняла ее гибкое тело, медленно и жадно целуя все, что попадается моим губам. Она, судорожно вздохнув, сдернула с меня куртку и еще что-то зимнее, поймала мое лицо в ладони и, проведя щекой по моим губам, влилась в меня горячим солоноватым поцелуем. Тихо обезумевая, я с восхитительным спокойствием ощутила, что именно эту минуту я ждала всю свою глупую жизнь…
Ранним утром, когда я, совершенно обессилев от пережитого, проваливалась в сон, она растормошила меня и попросила уехать.
- Я не хочу просыпаться с тобой, - беспощадно сказала она, - поезжай домой. Возьми машину, деньги там, на столике в прихожей…Я тебе позвоню.
Я была слишком опустошена, чтобы думать об этом. Сидя в насквозь промерзшем автобусе ( ибо никаких денег, конечно, я не взяла), я пыталась заснуть, но все мое тело ныло от соприкосновения с одеждой, которая стала вдруг ужасно грубой, как альпинистский свитер. Меня подташнивало от любви. Приехав домой, я залезла в горячий душ, чтобы как-то унять дрожь. От меня пахло новогодними апельсинами, нежными духами и поцелуями. Я с сожалением смывала с себя этот бессмертный аромат, но, рухнув спать, ощутила его вновь.
Она позвонила мне поздно вечером, когда мы с Волошиной мрачно сидели около телевизора. Говорить со своей подругой я не могла. Слишком больно билась во мне прошедшая ночь. Волошина, конечно, чувствовала, что со мной происходит что-то из ряда вон выходящее, но по природе она была чрезвычайно деликатна, за это я любила ее как близнеца. Так вот, мы сидели, упершись в какой-то фильм, когда зазвенел телефон. Я схватила трубку, кося на Ленку предательским глазом.
- Ну, как ты…? – жизнерадостно спросила Альбина.
- Неплохо…- отважно проговорила я, пытаясь унести телефон на кухню. Провод был короткий, и мне удалось пристроиться только в прихожей.
- Анечка, мне очень понравилось с тобой… но я надеюсь, что все будет без глупостей?- спросила она, мастерски делая паузу между первой и второй частью.
- В каком смысле? – тупо поинтересовалась я.
- Ты же не будешь делать глупостей? – уточнила она. – На работе никаких намеков…Правда ведь?
- Конечно, никаких глупостей, - хладнокровно сказала я, хотя меня всю передернуло.
- Вот и хорошо, - вздохнула она, - очень хорошо, что ты это понимаешь.
- А мы как? – набравшись смелости, спросила я. – А как же мы???
- Котенок...- приласкала она меня ночным словом, - как будет, так и будет…Не думай об этом. Я тебе позвоню.
И положила трубку.
Пройдет несколько лет, прежде чем я пойму, что люди, так же как и все сущее на Земле, делятся на семейства, виды и подвиды. Среди них есть птицы, растения, глубоководные рыбы, дикие зверушки и даже, к сожалению, свиньи. Бог весть, биологический или философский закон здесь преобладает, да это и не важно, но я должна помнить об этом, если вступаю в отношения со своими разумными собратьями…Так вот, Альбина была цветком Dionaea Muskipula, Венериной мухоловкой, хищным растением невыносимой красоты. Раскрывшись во всем великолепии, оно поджидало свою влюбчивую безмозглую жертву. А дождавшись, медленно и торжественно закрывалось для небольшого обеда…
Но тогда я этого не понимала, поэтому грохнула трубкой со всей дури об телефон и заплакала.

В офисе она проносилась мимо с озабоченным видом. Я не хотела верить глазам, однако, принося ей ежедневные бумажки, молча раскладывала их на ее столе с достоинством помощника президента. Она, не поднимая головы, говорила «спасибо». Нафиг мне нужно было ее спасибо? Но мне проще было умереть, чем нарушить свое обещание «не делать глупостей».
Никаких проблем. Как будет, так и будет. Я повторяла эту бессмысленную фразу тысячи раз.
Она действительно позвонила мне спустя две недели, и все повторилось с точностью до миллиметра – вплоть до утренней поездки домой. Ночью я ласкала ее с такой горячей крайней тоской, как будто знала, что это в последний раз. Я огромно любила ее, и пыталась заткнуть эту огромность в мучительно узкую щель секса, как поролон в прореху окна…
Больше она мне не звонила. Тем более, что муж-архитектор вернулся из Англии, и каждый день она выпархивала из офиса прямо в темно-синее «Рено», где за рулем сидел Машков-Бандерас с напряженным выражением лица. Я было хотела уволиться, но Волошина строго-настрого запретила мне совершать «необдуманные поступки», и снова оказалась права. Я почти привыкла спокойно проходить мимо женщины, которая когда-то шептала мне на ухо Бог знает что. Единственный раз самообладание изменило мне, когда я сухо попросила Альбину уделить мне полчаса нерабочего времени. Она внимательно посмотрела на меня и согласилась встретиться в соседнем скверике.

Сердце она мне все-таки разбила. Хотя и не хотела. Dionaea Muskipula, что тут поделаешь.