Велосипедики

1.

Цепь слетела на третьем километре, печально звякнув по звёздочке, и сползла вниз. Педали резко крутанулись, потеряв нагрузку, и больно ударили сзади по косточкам над пятками. А сам велосипед встрепенулся, как подбитая птица, и обессиленно покатился к обочине. Матвей тут же вцепился в руль и выставил ноги.
Вдоль асфальтированной дороги стоял густой прямой хвойный лес, в котором розоватые стволы сосен перемежались тёмными ёлками и редкими лиственницами. У самой обочины росли низкие кустики земляники, усыпанные маленькими белыми цветками. Чуть дальше мягкой периной расстилался мох, а за ним пучками поднимались роскошные перья папоротника.
Матвей безнадёжно посмотрел вслед удаляющимся спинам остальных участников тренировочного заезда и чуть ли не со слезами взмолился:
– Ну как так?
Сзади тренькнул звонок, и скребущий шорох заставил Матвея оглянуться. Невысокий темноволосый поджарый парень из старшей группы, всегда сопровождавший младших товарищей на выезде, остановился рядом и недоумённо на него уставился:
– Что стряслось? – с любопытством спросил он, разглядывая почему-то именно Матвея, а не его железного коня.
– Цепь порвалась, – буркнул Матвей, отводя глаза. Как будто чёрная змейка, безжизненно сползшая со звёздочки на асфальт, была такой незаметной!
Парень кивнул и осведомился, не отпуская руля:
– Запасной нету?
Матвей уныло помотал головой. Запасную цепь он отдал неделю назад смутно знакомому русому мальчишке, когда у того лопнуло звено на крутом подъёме. Тот с благодарностью клятвенно обещал вернуть ему её на следующий день, но так до сих пор и не принёс. Наверное, забыл. А Матвей даже его имени не знал.
– Как же ты собирался? – с лёгким упрёком спросил темноволосый парень, слезая со своего велосипеда и укладывая его прямо на край дороги. Матвей сердито дёрнул плечом и отвернулся. С утра он проверил ключи и ремонтный комплект, даже запасной ниппель, а про цепь и не подумал. Просто покидал всё в плоскую широкую кожаную сумочку под сиденьем и понадеялся на лучшее.
Видимо, зря, потому что запасной цепи, которую парень из старшей группы достал из своей сумки, чуть-чуть не хватало. Да и садилась она на звёздочки неглубоко, рискуя слететь при первом же рывке.
– Нет, не пойдёт, – с сожалением вздохнул темноволосый и посмотрел мимо Матвея в сторону приближавшегося к ним высокого сухопарого мужчины на велосипеде. – Сейчас Иваныч нам задаст!
Тренер Игорь Иванович притормозил перед ними и строго поинтересовался:
– Что случилось, Фадеев?
Матвей, стараясь не глядеть в его сторону, принялся долго, путанно и сбивчиво объяснять. Игорь Иванович выслушал его, поглядывая на наручные часы, поправил кепку у себя на голове и ворот клетчатой рубашки вокруг шеи, и требовательно произнёс:
– Ещё раз такое произойдёт, Фадеев, и я тебя отправлю в гараж на всё лето! Будешь собирать и разбирать велосипеды, пока не запомнишь на всю жизнь.
– Да пожалуйста! – в сердцах брякнул Матвей. Правда тихонько, себе под нос.
Темноволосый парень тем временем быстро собрал раскиданные по асфальту запчасти и поднял свой драндулет.
– Езжайте оба в город! – махнул рукой тренер. И предупредил, строго поглядывая на темноволосого парня:
– Новиков, ты старший, понял?
Темноволосый парень спокойно кивнул и подтвердил:
– Да, понял, Игорь Иванович. Я за него отвечаю.
И, когда тренер развернулся и покатил, наклонившись вперёд и набирая скорость, догонять остальную группу, темноволосый парень хлопнул сконфуженного Матвея по плечу и протянул ему руку:
– Илья, – просто представился он.
– Матвей, – не глядя, сунул свою ладошку тот. И удивлённо поднял на темноволосого парня глаза: руки у того были мягкие и нежные, как у девчонки, но при этом сильные, как стальной капкан.
Илья ободряюще улыбнулся, показав ровные мелкие зубы, и предложил:
– Ну что, потопали?
И только тогда Матвей решил присмотреться к нему получше. У Ильи было странное вытянутое лицо с низким лбом, узкими скулами, длинным носом и тонкими бесцветными губами. Большие внимательные карие глаза выглядывали из-под сросшихся на переносице бровей со слегка настороженным любопытством. Острый кадык под угловатым подбородком на длинной шее и выпирающие ключицы придавали ему сходство со вспугнутой растрёпанной птицей навроде аиста.
Матвей окинул взглядом тощую жилистую фигурку темноволосого Ильи, одетого только в футболку, шорты и кеды на босу ногу, и сердито проговорил:
– Ехал бы со всеми… Я сам доберусь, не маленький!
Темноволосый Илья еле заметно качнул головой и возразил:
– Нет, – спокойно и твёрдо отрезал он. – Тренер сказал, что я за тебя отвечаю.
Матвей упрямо запротестовал:
– Это ты сам так решил! – и дёрнул свой двухколёсный тарантас за руль в сторону города. Илья молча покатил свой велосипед рядом по обочине, придерживая за рога.
Некоторое время они шли молча, искоса посматривая друг на друга. Солнце уже поднялось над верхушками деревьев и начинало припекать сверху, а свежий ветерок, болтавшийся сквозняком по пустой дороге, наоборот, пробирать холодком ноги. Матвей, поёживаясь, дулся сам на себя за то, что опять сошёл с дистанции и, того и гляди, его могут отстранить от соревнований вообще. И при этом не то, что не хотел ни с кем разговаривать, но даже видеть никого не мог.  А Илья со скучающим видом пинал по дороге сосновые шишки и терпеливо ждал, пока рыжий упрямец возьми себя в руки и успокоится.
– Тебе сколько лет? – вдруг слегка насмешливо спросил он. И, услышав в ответ мрачно-горделивое: «Пятнадцать!.. скоро будет» – кивнул и проговорил медленно:
– А мне семнадцать.
Матвей вопросительно глянул на него:
– И что? Думаешь, если ты старше, то можешь мною командовать? – вызывающе поинтересовался он.
Илья молча покачал головой и с сожалением на него посмотрел:
– Я думаю, ты это скоро перерастёшь, – спокойно ответил он. – И у тебя всё получится.
Матвей мигнул, не веря своим ушам: он привык, что все смотрят на него, как на забавного, но бестолкового зверька, из которого вряд ли выйдет что-то хорошее. И заранее был готов огрызнуться, даже если к нему протягивали руку, чтобы погладить.
А этот парень, с которым он едва лишь знаком по нескольким выездам, чуть ли не прямо в лоб спокойно говорит, что верит в него!
– Спасибо, – покраснев, проговорил негромко Матвей и ойкнул, зацепив лодыжку педалью. Глянул вниз, на саднящую ногу, и понял, что содрал кожу. Причём не так глубоко, как широко. Мелкий красный бисер сразу выступил на царапинке и потянулся вниз, угрожая заляпать белые носочки.
Илья глянул на него, сбился с шага и вздохнул.
– Горе ты луковое, – с жалостью проговорил он и обернулся по сторонам, озираясь. – Давай туда!
Он показал рукой на камень на обочине в нескольких метрах от проезжей части. Матвей растерянно кивнул и подчинился, осторожно ступая по сосновым иголками на песке и прислоняя свой велосипед к камню.
– Садись и разувайся, – небрежно кивнул парень и поинтересовался:
– Вода хоть есть?
– Не-а, – опустил голову Матвей, аккуратно снимая кед и быстро сдёргивая носок. Капли крови в самый последний момент сорвались и окрасили ткань расплывающимися пятнами. Теперь ему ещё и мать башку оторвёт за то, что новые носки испортил!
Темноволосый парень поднял брови, но промолчал, выискивая глазами в траве подальше от обочины овальные продолговатые листья. Нашёл и сорвал два длинных пыльных подорожника, примерился на глазок и с усмешкой спросил:
– Сам поссышь или не побрезгуешь?
Матвей открыл рот и смущённо пробормотал:
– Можно же просто поплевать…
Илья обтёр листья о свои шорты и сунул ему в руки:
– Ну попробуй, – кивнул он с сомнением, отворачиваясь. Матвей невольно облизнул губу и принялся методично заплевывать один из листов, растирая пальцами. Через пару минут он сдался, измазав грязью обе ладошки, и вернул подорожник Илье:
– Ладно, давай по-твоему, – неохотно согласился он.
Темноволосый парень молча расстегнул ширинку на шортах и зажурчал, даже не отвернувшись. Матвей быстро опустил глаза и принялся разглядывать свою разутую ногу, шевеля босыми пальцами. Уши у него горели, потому как краем глаза он невольно успел разглядеть форму и размер, и чуть не открыл рот от удивления: а что, такое бывает? И уныло уставился на свой мизинец на ноге, сравнивая его с большим пальцем.
Илья как будто не заметил его смущения, а наоборот, решил совсем загнать Матвея в краску, спокойно обтерев мокрые листья об шорты и сунув себе в рот. Слегка пожевал их с задумчивым видом, будто корова на лугу, медленно застегнул шорты и сплюнул себе на ладонь:
– Давай сюда! – потребовал он и присел на корточки перед Матвеем. Осторожно взял его за босую пятку и протёр влажной ладонью (Матвей сглотнул, стараясь не думать, чем он её намочил) широкую царапину. Наложил хорошо размятые зелёные листья на ранку и, не поднимаясь, сорвал две длинных травинки. Обвязал их вокруг пострадавшей лодыжки, словно бинтом, и удовлетворённо хмыкнул:
– До свадьбы заживёт.
А потом поднял на Матвея глаза и погладил того кончиками пальцев по своду стопы:
– Береги свои лапы! Они тебе ещё пригодятся.
Матвей задохнулся и закусил губу. От неожиданной ласки, на грани непереносимой щекотки и мягкой нежности, у него вдруг перехватило горло и резко стукнуло сердце. А оттого, что Илья продолжал цепко держать его за пятку своей мягкой рукой, всю ступню насквозь до самых пальцев словно искрами прострелило.
Наверное, от этого в голове у Матвея и произошло что-то вроде короткого замыкания, от которого потом было уже не избавиться.

2.

К городу они подошли уже чуть ли не закадычными друзьями, будто знали друг дружку всю жизнь и сто лет не виделись.
Матвей впервые видел человека, с которым можно говорить обо всём на свете, не стесняясь и не опасаясь насмешек или молчаливых укоров. Илья точно чувствовал, когда нужно понимающе кивнуть, а когда вместе весело посмеяться или просто промолчать, продолжая идти рядом и не сбиваясь с шага.
Его некрасивое длинное лицо оказалось настолько живым и подвижным, что Матвей по малейшему движению бровей или губ без труда угадывал, что творится у того на душе и вовремя замолкал, давая самому Илье высказаться или объясниться.
А тот ни разу не позволил себе ни менторского тона старшего товарища (мол, «вырастешь – поймёшь!»), ни небрежного приятельского осуждения («ну что ты, как девчонка!»). Наоборот, он с чутким пониманием относился ко всему, что трогало Матвея или заставляло его мучиться молча, закусив губу.
Матвей боялся темноты. Дико, панически, до дрожи в коленках и зубовного скрежета. Даже лёжа дома, в собственной постели, в нескольких метрах от родителей (если не считать стенку), он не мог заснуть от страха, что подкрадывался из тёмных углов и обволакивал замершего под одеялом мальчишку липким душным ужасом.
Маленькому Матвею при этом не составляло никакого труда со всех ног выбежать из детской и нырнуть к родителям в кровать, свернувшись калачиком в ногах, как котёнок. Сначала его ругали и гоняли, а потом смирились и махнули рукой на то, что в его спальне до утра горит неяркий ночник.
Когда Матвей подрос и начал читать, его стали выручать от ночных страхов фонарик и книжка. Он настолько погружался в повествование, что не улавливал тот момент, когда описываемые в книге события переходили в его собственный сон.
Матвей не умел плавать и никогда не заходил в воду глубже, чем по грудь. Стоило только воде коснуться подбородка, как всего его охватывала мерзкая тягучая слабость, за которой накатывала паника, что сейчас дно уйдёт из-под ног, и он непременно сразу же захлебнётся и утонет. И Матвей обходил глубину, как хитрый зверь капкан, старательно делая вид, что не любит купаться и ничуть не завидует другим мальчишкам, ныряющим с головой или прыгающим с тарзанки, растопырив руки в стороны, будто птица в полёте.
Один-единственный раз он переборол в себе этот страх, когда над ним начала насмехаться девчонка, которая ему очень нравилась. Он позволил ей увести себя туда, где вода доходила до самых ноздрей, хоть он и привставал на цыпочки, и отчаянно шагнул дальше… Лучше бы он этого не делал, честное слово! Мало того, что сам нахлебался воды до того, что его чуть не пришлось откачивать, так ещё и с той девчонкой рассорился в пух и прах, раз и навсегда решив для себя, что ни за что больше не станет водиться ни с какой другой.
И при этом мог часами нежиться в ванне и даже, зажав нос, опускать голову под воду с открытыми глазами, глядя сквозь толщу воды на то, как всё меняется вокруг, словно становясь игрушечным и ненастоящим. Вода в ванной была ласковой и ручной, как домашний питомец, в отличие от дикой опасной речной или морской глубины, которая точно только и ждала удобного случая, чтобы им поживиться.
Но больше всего Матвея пугала высота. Даже стоя за крепким металлическим поручнем балкона у бабушки с дедушкой в квартире на двенадцатом этаже, он замирал от страха, опустив взгляд на верхушки деревьев внизу. А стоило ему пару раз перебороть это мерзкое ощущение и заставить себя посмотреть на асфальт рядом с козырьком подъезда, как у Матвея сразу резко начинала кружиться голова и подгибались колени. Второй раз он даже чуть не упал в обморок, когда увидел, как лопнул об асфальт пузырь, наполненный водой, который с соседнего балкона выкинули двое озорников.
На мгновенье ему почудилось, что это он сам летит головою вниз на камни, и она лопается, разбрызгивая кровь и ошмётки его лица в разные стороны. Дальше Матвей почти ничего не помнил: ни как оказался на полу балкона, ни как выполз с него на четвереньках с перекошенным белым лицом, напугав бабушку с дедушкой. Это он знал только с их слов, и никому раньше не рассказывал. Даже родителям.
Илья же выслушал его с таким сочувствием и пониманием, будто сам стоял рядом с ним и чуть ли не занёс его на руках со злополучного балкона в комнату.
– Я даже на качели не сажусь, – с облегчением закончил Матвей. – Если слегка от земли толкаться, неинтересно, а если сильно раскачиваться, то страшно.
Илья посмотрел на него с удивлением:
– Но ты же на велосипеде носишься, как угорелый!
Матвей замотал головой:
– Это другое! – уверенно заявил он. – На велике ты по земле едешь, она тебя держит… Как будто просто идёшь или бежишь, только очень-очень быстро!
Илья предположил, что ему просто не хватает опоры под ногами, и Матвей, подумав, согласился. А Илья принялся рассуждать, что все его страхи, на самом деле – это одно и то же.
– На самом деле, ты боишься смерти, – заключил он, заглядывая Матвею в глаза.
Тот судорожно вздохнул и отчаянно спросил:
– А ты что, её не боишься?
Илья не усмехнулся, не сощурился и даже не отвёл взгляд. А глядя прямо ему в лицо внимательными карими глазами, просто покачал головой:
– Нет, я просто не хочу снова умирать.
Матвей удивлённо раскрыл рот:
– Снова?
Илья кивнул и задрал на животе футболку, показав тонкий шрамик сбоку от выступающего пупка.
– У меня был аппендицит, – объяснил он, не опуская ткань. – Это такая мерзкая штучка внутри, которая иногда лопается и начинается воспаление. Если вовремя не сделать операцию и не удалить её, то можно умереть от заражения крови.
Матвей обалдело посмотрел на него, протянул руку и погладил пальцами шрамик, чувствуя, как под тонкой кожей трепещет жилка. А потом приложил ладошку, точно пряча этот шрам от своих собственных глаз.
– Ты чуть не умер, да? – жалобно спросил он, словно боясь снова опустить глаза и ещё раз увидеть белёсую полоску на коже.
Илья кивнул:
– Меня поздновато доставили в больницу, и операция прошла не слишком удачно, – проговорил он. – Но я всё-таки выкарабкался, потому что очень хотел жить.
И добавил с едва заметной улыбкой:
– Как будто знал, что тебя встречу.
Матвею вдруг отчаянно захотелось его обнять и прижаться ухом к его груди, слушая, как стучит под рёбрами сердце. Но вместо этого он сам одёрнул на Илье футболку и спросил через силу:
– Ну и что там было, расскажи!
Илья пожал плечами:
– Ничего, – спокойно проговорил он. – Там ничего не было, даже меня самого… Значит, и бояться нечего, правда?
Матвей неуверенно кивнул.
– Это как выключенный телевизор, – объяснил Илья, накрыв его ладонь своей рукой. – Экран такой же, но не светится и никакой картинки на нём нет.
Матвей недоверчиво фыркнул:
– Ты хочешь сказать, что мы на самом деле – просто картинки, которые смотрят друг на друга и не знают, что их кто-то передаёт? – уточнил он.
Илья спокойно кивнул.
– Мы сами, – тихонько ответил он. – Мы сами себе и зрители, и телевизор.
Матвей сердито убрал руку:
– А как же душа? Как же я сам, тот, который думает и чувствует всё вокруг? Я для тебя просто одна из программ телепередач, что ли?
Илья осторожно тронул его за плечо:
– Ты самая интересная из всех, что я видел, – просто ответил он. – Я бы смотрел на тебя целыми днями, правда. Хоть всю жизнь.
Матвей смутился и почувствовал, как у него внутри тёплым комочком замурлыкало сердце. Он тряхнул головой и спросил, немного стесняясь:
– Давай тогда вечером вместе в кино сходим? – неуверенно предложил он.

3.

Отец не на шутку рассердился:
– Ты где болтался целый день? – строго поинтересовался он, возникая на пороге детской в домашней вытянутой полинялой майке и тренировочных штанах с пузырями на коленях.
Матвей испуганно покосился на него и негромко проговорил:
– У меня цепь порвалась на велике. Пришлось пешком возвращаться.
– Да знаю! – отмахнулся отец, вручая сыну свёрток в промасленной бумаге. – Тренер твой, Игорь Иванович, часа два назад заходил, спросить, как ты. Новую цепь тебе, дураку, притащил…
Матвей радостно кивнул, принимая лёгкую металлическую змейку, жадно перекатывающуюся в пакете.
– Поможешь мне поставить? – с надеждой попросил он, глядя на отца счастливыми глазами. Тренер принёс ему новую цепь сам, не поленился, значит, он не сердится и не снимет его с соревнований! – Ну, пожалуйста, пап!
Нет, он вполне справился бы и сам, не такое уж это хитрое дело. Но, во-первых, это будет лишний час с отцом, когда можно поговорить и просто посидеть вместе, болтая ногами и лопая на пару мороженое. А во-вторых, это настоящее мужское дело, которым потом можно похвалиться перед мамой: мол, «мы не просто так трепались, а велосипед починили!»
И тогда она скажет, что «мужики у меня молодцы» – и папе будет приятно. И самому Матвею – тоже. Гораздо больше, чем если бы он сделал это с помощью кого-нибудь из мальчишек со двора или из секции.
– Ладно, – смягчаясь, согласился отец. – Ты пойми, Матвей, что мы за тебя беспокоимся. Не случилось ли чего.
Матвей кивнул и проговорил неловко:
– Пап, а что бы ты делал… Если бы тебе один человек очень-очень понравился?
Отец посмотрел на него и улыбнулся:
– Я бы первым делом выяснил, что ей…хм, этому человеку самому нравится и что нет. И старался бы давать то, что нужно, понятно?
– Понятно! – просиял Матвей.
Отец вздохнул и добавил:
– Только не торопись, сын! Не надо сильно мельтешить, навязываться и вешаться на шею…  Если твоя девочка окажется достойной, то она сама тебя заметит и обратит внимание.
Матвей густо покраснел: «девочка!» И чуть не ляпнул сразу, что это парень. Но к счастью, у него язык присох к нёбу, и он смог только неуверенно молча кивнуть. Отец понял его по-своему и попросил:
– Ты когда в следующий раз пойдёшь гулять…  с этим человеком, предупреждай нас, пожалуйста, чтобы мы зря не волновались.
Матвей глянул на него исподлобья и почти прошептал:
– Мы сегодня вечером в кино хотим сходить.
– Хорошо, – одобрительно ответил отец и придирчиво его оглядел с ног до головы. А потом посоветовал:
– Постригись и прилично оденься. Этим ты тоже покажешь свою отношение…  к человеку. Да и сам будешь чувствовать себя увереннее и спокойней.
Матвей кивнул и с облегчением проговорил:
– Тогда пойдём цепь ставить? А то у меня ещё куча дел, оказывается!
Отец засмеялся и потрепал его по голове:
– Ты уже совсем большой стал, – с лёгкой грустинкой заявил он. – И я горжусь тем, что ты у меня такой хороший и толковый парень!
Матвей прислонился к его пузику и тихонько прошептал:
– Я тебя тоже очень люблю, папа.
Поставить новую цепь оказалось делом буквально пяти минут. Ещё через пять минут Матвей облетел двор на велике и сообщил отцу:
– Порядок! Спасибо, папа!
Тот вытер перепачканные смазкой руки о ветошь и пристально посмотрел на сына:
– Давай, загоняй в стойло своего коника и подожди меня. Я скоро спущусь.
Матвей похлопал глазами и нехотя согласился:
– Я мигом, – ответил он, соскакивая с седла.
Когда через несколько минут отец вышел в костюме и начищенных туфлях, причёсанный и благоухающий одеколоном, Матвей только раззявил рот. Настолько сильной была разница между слегка небритым мужиком в домашней майке и трениках с этим вполне приличным мужчиной!
– Понял? – усмехаясь, спросил отец. – Ну то-то же! Пойдём, сын. Я тебе кое-что покажу.
Матвей нерешительно оглядел себя и почувствовал, что выглядит, как дворовый щенок рядом с породистым псом.
– Не бойся, сейчас мы всё исправим! – засмеялся отец, хлопнув его по плечу. Он точно знал, что сейчас творится в голове у сына и что нужно делать.
– Первым делом – парикмахерская! – заявил он и потянул Матвея за собой, ухватив за локоть. Тот вздохнул, но подчинился.
Стричься Матвей не любил, и поэтому в начале лета обычно снимал всю свою лохматую шерсть с головы под машинку и постепенно обрастал к осени новой шевелюрой. А потом снова стригся чуть ли не под «ноль» перед школой и ещё раз – перед Новым годом.
Но сейчас папа пошептался с мастером, строгим сухим старичком в очках и старомодном пиджаке, и тот серьёзно глянул на Матвея:
– Ну-с, молодой человек, пожалуйте сюда! – скрипучим голосом пригласил он, взмахнув узким полотенцем над спинкой кресла.
Матвей со вздохом поплёлся к креслу, взобрался в него и замер, зажмурившись.
– Не любишь стричься? – ехидно проскрипел старичок. – Ну, это только в первый раз!
А дальше Матвей, приоткрыв один глаз, с удивлением наблюдал, как старичок накидывает ему на шею полотенчико, мягко подтыкая его по сторонам, как мать одеяло ребёнка перед сном, а потом сверху ещё и простынку, подворачивая её сзади, и, вооружившись машинкой, снимает с него половину волос.
– Да-да, чёлочку мы оставим! – тихонько разговаривал сам с собой старичок, аккуратно поворачивая нетерпеливыми пальцами голову Матвея то так, то этак. – А всё лишнее уберём!
Потом в руках старичка, откуда ни возьмись, появились серебристые ножницы, и принялись порхать по воздуху над головой Матвея, как бабочки над цветком. А сам старичок стал похож на колдуна-чародея, плетущего страшное заклинание.
– Так-так! – загадочно бормотал старичок, а ножницы вторили ему с жадным металлическим лязгом: «чик-чик-чик!»
И наконец, когда уже Матвей перестал надеяться, что этот сеанс чёрной магии когда-нибудь закончится, старичок развернул кресло боком и сдёрнул с шеи Матвея полотенце:
–  Вуаля!
Матвей скосил глаза вбок, а потом посмотрел в подставленное старичком зеркало и открыл рот. В кресло садился растрёпанный лохматый рыжий мальчишка, а встал из него стильный красивый юноша с шикарной чёлкой и подбритыми висками… Чудеса, да и только!
–  С вас два рубля с полтиной! –  сварливым тоном заявил старичок, но по блестящим глазам его было видно, что он сам доволен своей работой.
Отец, не моргнув глазом, расплатился и, глянув на часы, попросил мастера «подправить» и его причёску. Тот охотно согласился, а Матвей, разинув рот, смотрел со стороны, как тот буквально танцует с инструментом вокруг кресла, только летят в сторону отстриженные пряди.
На глазах Матвея отец словно помолодел на несколько лет и с довольным видом положил на столешницу перед зеркалом зелёную бумажку:
– Сдачи не надо! – весело проговорил он и подмигнул Матвею. И только, когда они вышли из парикмахерской, провёл сыну от шеи до затылка ладонью:
– Я стригся у него ещё таким же мальчишкой, как ты, – с улыбкой сообщил отец, глядя, как Матвей замирает и нежится от его нехитрой ласки, выгибая шею, точно котяра. – Он просто волшебник!
Матвей охотно согласился, разглядывая себя в отражении в витрине соседнего магазина, между манекенами в верхней одежде.
Папа хитро усмехнулся:
– Ты прав, теперь нам сюда!
И, зайдя в магазин, поманил к себе тоненькую темноволосую продавщицу в светлом платье:
– Мне надо одеть моего мальчика, – просто объяснил он и неожиданно улыбнулся:
– Но не слишком строго!
Та молча кивнула, окинула Матвея внимательным взглядом и через пару-тройку минут принесла два комплекта на выбор: один – из светло-зелёной рубашки с коротким рукавом и серых штанов по колено, а второй – с голубой шёлковой рубашкой и синими джинсами.
Матвей пошевелил босыми пальцами в сандалиях и оторопело уставился на отца.
– Сам выбирай, – с усмешкой проворчал тот и одобрительно кивнул, когда Матвей, пощупав ткань, остановился на первом варианте:
– Отлично, прилично и свободно! – поддержал его отец. – Иди в примерочную!
Задёрнув штору, Матвей быстро скинул шорты и футболку и переоделся во всё новое. Повернулся к зеркалу – и сам себя не узнал: за последние полгода он сильно вытянулся и превратился из щуплого мальчишки во вполне хорошо развитого парня. Даже плечи под коротким рукавом рубашки смотрелись совсем иначе, чем раньше, а уж укороченные почти до колен штаны сидели на нём, как влитые.
Он отдёрнул занавеску и не очень уверенно поинтересовался у отца:
– Как тебе?
Тот с улыбкой качнул головой:
– Тебе как? Для меня ты всегда самый лучший и самый красивый…
Матвей смущённо потупился:
– Нормально.
– Значит, берём! – обрадовался отец и что-то шепнул продавщице вполголоса. Та молча кивнула, отошла к прилавку и вернулась с двумя коробками.
Матвей померил две пары коричневых туфель и помотал головой:
– Нет, неудобно, – с сожалением сказал он и поинтересовался:
– А есть что-то вроде спортивных теннисок?
И когда продавщица вынесла за пятки пару кремовых матерчатых узких тапок, быстро натянул их на ноги, покачался с носка на пятку и зажмурился:
– Да-а-а, – протянул он с удовольствием. – Я бы в них даже спал!
Папа усмехнулся, а продавщица сообщила, что это последняя пара и на неё положена скидка.
– Тогда считайте! – махнул рукой отец и тихонько спросил:
– Ты доволен, сын?
Матвей охотно закивал:
– Да, пап! Спасибо тебе огромное!
Отец кивнул и посмотрел на него внимательным взглядом, чуть наклонив голову набок.
– Как ты вырос, – пробормотал он. – Пойдём, сын, купим себе по мороженому, а маме – цветы.
Они шли домой по бульвару, разговаривая по дороге обо всякой всячине. И Матвей вдруг поймал себя на том, что не скачет вприпрыжку, как обычно, а мягко и упруго ступает, как кот на пушистых лапах.
«Наверное, всё дело в теннисных туфлях,» – неуверенно подумал он и вдруг сообразил, что нет.
Что-то менялось в нём, исподволь, понемногу, почти незаметно. Будто он и вправду собирался сегодня на первое свидание, а не просто с другом в кино. Словно, всего лишь поменяв причёску и одежду, он вылетел, как бабочка из куколки, и с удивлением обнаружил, что мир состоит не из одних зелёных вкусных листочков, а из открытого неба и прекрасных цветов.
Внутри Матвея плясал тугой комок безудержного веселья, которое слегка затеняла всего одна далеко запрятанная мысль. Но он небрежно задвинул её в дальний угол, чтобы она не мешала радоваться жизни. Какая разница, мальчик или девочка, если от одного предвкушения встречи хочется петь и обнять весь мир!

4.

Илья сразу заметил его среди зрителей, столпившихся у ступенек главного входа в ожидании начала сеанса, и медленно подошёл к Матвею, разглядывая его с ног до головы:
– Привет, Матвей, – протянул он с удивлением. – Это точно ты?
Матвей улыбнулся, помахав билетами:
– Сам не знаю! –  весело сообщил он, чуть не пританцовывая на месте.
Он прибежал к кинотеатру за полчаса до начала сеанса, отстоял длиннющую очередь и буквально чудом отхватил два билета на последнем ряду. Через три человека после него билеты закончились. Пожилая крашеная женщина-кассир с удовольствием выставила в окошке табличку с надписью: «Билетов на сегодня нет» – и достала очки, спицы и вязанье.
Очередь загалдела, заныла, но не стала расходиться. Высокий молодой человек в белой рубашке и чёрных брюках со стрелочками постучал костяшками пальцев по стеклу и осведомился приятным баритоном:
– А на завтра билет приобрести можно?
– После начала сеанса! – отрезала кассир и поменяла табличку на другую, с надписью: «Технический перерыв».
Матвей усмехнулся и пошёл на выход. До начала сеанса оставалось ещё пятнадцать минут.
За это время он успел передумать многое, поджидая своего нового приятеля и поглядывая по сторонам. На широких длинных ступенях под фронтоном собралась разношёрстная толпа зрителей, ожидающих начала сеанса и своих опаздывающих спутников.
Трое коротко стриженых ребят в военной форме с погончиками, украшенными буковкой «К» быстро доедали мороженое, громко подкалывая друг дружку и беззаботно хохоча. Несколько молодых людей с девушками стояли слегка поодаль пара от пары и смотрели только друг на друга, словно не замечая ничего вокруг. Пожилой мужчина с очень красивой немолодой женщиной в ярком сиреневом платье вполголоса переговаривались, искоса поглядывая на молодёжь с лёгкой грустью и усмешкой. Толпа разновозрастных ребятишек носилась друг за дружкой, не обращая внимания на сердитые окрики родителей. Нервный кудрявый юноша в очках и сером костюме то и дело поглядывал на часы, хмурясь и вытягивая шею поверх голов. Двое парней в ярких футболках и джинсах справа от него неторопливо докуривали, со скучным видом поглядывая на тумбу с афишами.
Матвей вдруг понял, что у каждого человека вокруг своя жизнь, своя судьба и свой путь, только случайно свернувший сейчас на ступеньки этого кинотеатра, где они все переплетались в разноцветный клубок. И его собственная ниточка в этой пряже словно уже попала на спицы, которые быстрыми лёгкими взмахами уже вплетали её в общий узор, не спрашивая его самого, хочет он этого или нет.
Пока мимо него шли прохожие по своим делам и с гиканьем и визгом носились дети, Матвей вдруг остро ощутил, как медленно и неторопливо проходит само время. Особенно, когда ты кого-нибудь ждёшь… Оно текло, лениво и безвозвратно, как вода в реке, унося с собой фантиками от слопанных конфет и палочками от мороженного каждое мгновение, что отпечатывалось на сетчатке его глаз, точно моментальная фотография.
«Может быть, Илья прав, и всё это – только фильм, который мы сами снимаем и показываем другу,» – подумал он, начиная беспокоиться: а вдруг его новый приятель забыл про свою обещание или передумал?
Ведь тогда тонкая ниточка, что протянулась между ними, может оборваться, а безжалостные спицы времени возьмут и вплетут другую вместо неё, оставив только узелок на память?
С лица Матвея сползла улыбка, точно приклеившаяся к нему с того самого момента, как он выскочил из дома и побежал за билетами. Если Илья не придёт, то всё было зря: и стрижка у колдуна-парикмахера, и новая одёжка, и отцовские советы, и само предвкушение встречи, и глупые странные надежды, что шевелились внутри груди тёплыми ёжиками… Словно выцветшая ниточка, потеряв яркие краски, так и потянется дальше, затерявшись между других.
Матвей тряхнул головой и обернулся к невысокому парню в косоворотке и мешковатых штанах, возникшему перед ним будто из-под земли:
– Нет ли лишнего билетика? – неловко поинтересовался тот, с затаённой надеждой заглядывая Матвею в глаза.
– Нет! – грубовато ответил Матвей и выдохнул с облегчением, разглядев, наконец, знакомую тощую фигурку с длинным лицом и чёрными волосами. Отодвинул опешившего парня в косоворотке в сторону и легко сбежал по ступенькам вниз, перепрыгивая через одну:
– Привет, Илья! – закричал он, замахав руками, словно боясь, что тот его не заметит.
Но Илья шагнул навстречу, не сводя с него удивлённых глаз, и проговорил слегка растерянно:
– Привет, Матвей, – словно они сто лет не виделись. И, оглядев его с ног до головы, слегка насмешливо осведомился:
– Это точно ты?
Матвей улыбнулся и честно признался:
– Сам не знаю!
– Как твоя нога? – первым делом спросил Илья.
– Спасибо, всё хорошо! –  с благодарностью ответил Матвей. –  Дома йодом помазал, даже воспаления нет.
Илья кивнул и опустил глаза.
– Спасибо тебе, – повторил Матвей, не отводя от лица Ильи счастливых блестящих глаз. Тот мягко взял Матвея за ладонь и развернул его руку запястьем к себе, глянув на часы:
– Ого, пять минут осталось! Где у нас места? – поинтересовался Илья негромко.
Матвей тихонько пробормотал:
– Последний ряд, с краю, – сообщил он, смущённо краснея, и добавил, словно оправдываясь:
– Других уже не было!
Илья глянул на него с усмешкой и потянул его за руку ко входу:
– Ладно! – и лукаво добавил:
– Я себя чувствую придурком на первом свидании.
Матвей вспыхнул до корней волос и умоляюще на него посмотрел.
– Правда, ты мне очень нравишься, – будто невзначай, обмолвился Илья. И умолк, отведя взгляд, словно ожидая ответа всё время, пока они, держась за руки, поднимались по ступенькам вслед за толпой других зрителей.
Никто на них не обернулся, не глянул ни с удивлением, ни с осуждением, хотя они продолжали держаться за руки, расцепив их только перед тяжёлыми высокими дверьми. Тут Илья придержал дверь за ручку, пропуская Матвея вперёд.
Тот снова покраснел и признался:
– А сейчас я себя чувствую глупой девчонкой, – запинаясь, ляпнул Матвей. И, тряхнув головой, добавил с озорством:
– И мне это нравится!
Илья усмехнулся и потащил его за плечо в хвост очереди, уходящей за тяжёлую чёрную портьеру. Сбоку от портьеры стояла одетая в коричневое платье с огромной брошью сухонькая старушка в очках с заколотым на затылке пучком седых волос. Она требовательно сличала билеты, поднося каждый чуть ли не к самому носу, и, оторвав корешок, возвращала их зрителям, строго сообщая им ряд и место.
Матвей косился по сторонам, точно боясь снова встретиться взглядом с Ильёй, который вцепился в его плечо, словно опасался, что тот сбежит. Стены фойе были украшены плиткой под мрамор с синими прожилками, перемежаемой барельефами в виде сизых полуколонн. Высокие деревянные двери в торцах фойе были приоткрыты, и из одной доносилось едва слышное журчание воды, а из другой – шуршание ткани и шарканье туфель. При этом акустика фойе была такова, что тихие реплики, которыми перебрасывались зрители в очереди, было не разобрать. Матвей задрал голову, разглядывая поднятый пирамидкой потолок с небольшими овальными окнами на стенках сводов, и удивился, заметив две огромные люстры с хрустальными висюльками по краям. Их неяркий жёлтый свет рассыпался бликами по блестящему паркету пола, будто солнечными зайчиками.
Илья проследил его взгляд и шепнул на ухо:
– Как тебе храм высокого искусства?
Матвей сразу сомлел от горячего дыхания в своём ухе и пробормотал искренне и восхищённо:
– Здорово!
Илья фыркнул, но промолчал, только спустился по его плечу рукой и подхватил за ладонь. От его быстрого прикосновения по коже у Матвея россыпью прокатились мурашки, а ладошка сразу вспотела.
Когда дошла, наконец, очередь и до них, старушка-контролёр быстро оторвала корешки и сообщила:
– Двадцать первый ряд, первое и второе место, – а как только они шмыгнули за портьеру, захлопнула за ними дверь в зрительный зал.
Матвей на мгновение замер, привыкая к постепенно гаснущему свету, и, чуть не спотыкаясь, побрёл за Ильёй по пологой лестнице.
– Осторожно, ступеньки, – заботливо предупредил Илья тихим шёпотом, продолжая тащить его за собой на самый верх. Когда они добрались до последнего ряда, в зале было уже совсем темно, а на экране вспыхнула заставка киножурнала: «Предисловие к гонке».
–  Наверное, это самое кочевое племя из всех, населявших когда-либо нашу планету… – под энергичные звуки назойливой дребезжащий мелодии заговорил диктор.
Илья уселся первым, откинув сиденье рядом с девчонкой с распущенными длинными волосами, не сводящей глаз с экрана. Высокий парень, который сидел за ней, наоборот, на экран даже не посмотрел, не отводя взгляда от неё.
Матвей опустился на крайнее место и замер, когда его нога нечаянно коснулась бёдра Ильи. А тот будто и не заметил, уставившись на экран и продолжая сжимать его ладонь.
– Пелетон – в переводе с французского, «клубок», – продолжал вещать диктор, а картинка на экране сменилась на панораму десятков спин, согнутых за рулями велосипедов.
Матвею было скучно смотреть на бегущее по экрану полотно дороги с белой полосой посередине. И сливающиеся в сплошной круг спицы колёс его тоже мало интересовали. Он сто раз это видел, а торжественно-докучливый голос диктора напоминал ему наставления тренера Игоря Ивановича перед каждым заездом:
– Один здесь в поле не воин, это правда. Отсидеться за чужими спинами не получится…
Матвей и без всяких высокопарных слов любил всё это: и ветер в лицо, и дождь, барабанящий по шлему, и шуршание шин по асфальту. Вдох-выдох, размеренный, неглубокий, рассчитанный на долгую изматывающую борьбу. Чья-то смутно знакомая напряжённая спина впереди – одна, вторая, третья… Всю трассу надо ехать с кем-то, безошибочным чутьём выбирая среди других мальчишек того, кто своим упорством заставит переупрямить себя и в самом конце вырваться вперёд, обгоняя и чуть не отрываясь от земли.
А про «тяжкий труд» и «волю к победе» диктор мог бы и не рассказывать. Это и так понятно, стоит только глянуть на лица парней под защитными шлемами, как сразу станет ясно, что они тут не на прогулку собрались. Лучше бы он рассказал про то, как одни ребята специально уходят «в жертву», чтобы выиграл один из них. Или о том, как обидно всегда «сидеть» на четвёртом месте, в одном шаге от медали.
Или про страшное напряжение во всём теле перед самым финишем, когда пальцы уже задеревенели на руле, а отбитая седлом задница саднит, как сорванный заусенец! Когда ноги гудят от усталости, но сами собой тянут и тянут педали негнущимися стопами – вперёд, к победе. Пусть не первое место, хотя бы третье – но там, наверху, на пьедестале почта, все трое мальчишек, как братья, знают одно: они никогда не сделали бы этого друг без друга.
И нет ничего лучше этих крепких молчаливых рукопожатий напоследок: «Увидимся. На следующей гонке. Может, я тебя сделаю, а может, ты меня. Неважно. Главное – увидимся.»
Важно только то, что ты – один из тех, кто едет рядом. И стоя под душем рядом со своим товарищем, другом, соперником, чемпионом, трёшь ему спинку мочалкой и чувствуешь, как тебя переполняет радость и счастье оттого, что гонка закончилась, а это молчаливое единство – нет. И небрежно говоришь, вручая ему мочалку и поворачиваясь спиной: «А теперь – ты меня».
Киножурнал, наконец, закончился, и в зале на мгновение вспыхнул свет, а портьера заколыхалась, пропуская запоздавших зрителей. Матвей только сейчас почувствовал, что ладонь Ильи всё это время лежала на его колене, точно горячий утюг, и вздрогнул, когда он поспешно убрал её.
Но как только свет снова начал гаснуть, Матвей сам нащупал его мягкую руку и притянул обратно, чуть не силком. А потом ещё и накрыл его ладонь сверху своей, чтобы тот не вздумал её убирать. И уставился на экран, на котором после заставки появилось одно только слово: «Призвание».
И весь фильм просидел, закусив губу и не отрываясь от экрана ни на мгновение. Но постоянно чувствуя кожей ноги сквозь ткань чужое бедро и сплетённые пальцы рук у себя на колене.

5.

Когда они вышли из кинозала, уже вечерело, и прохладный ветерок ерошил Матвею стриженный ёжик на затылке и шее. Илья посмотрел на него, будто в первый раз увидел, и поблагодарил:
–  Спасибо, Матвей! Это было очень хорошее кино.
Фильм был про парня-велогонщика, который отдал победу своему молодому другу, а сам подался в тренеры. Матвей с удовольствием кивнул:
–  Да, мне тоже очень понравилось.
И залюбовался тем, как Илья смотрит на лопоухого пацана, гоняющего на самом простом детском велике по скверу перед кинотеатром.
– Кто знает, – пробормотал Илья, – может, вот он – следующий чемпион мира…
Матвей кивнул и взял его за руку.
– А ты? –  быстро спросил он. –  Ты никогда не хотел бы стать лучшим из лучших?
Илья смущённо улыбнулся и покачал головой.
– Нет, Матвейка, меня на это не хватит. Я занимаюсь просто для себя, чтобы быть в форме.
Он помолчал и неожиданно с чувством добавил:
– Это ты у нас будущий чемпион.
Матвей слегка покраснел и шутливо начал отнекиваться:
– Да ладно! Я всегда на втором или третьем месте… Игорь Иванович говорит, что я не умею собраться в нужный момент. И что мне спортивной злости не хватает.
Илья сжал его ладонь и сообщил, глядя ему прямо в глаза:
– Он правду говорит, Матвейка. Но ты научишься. Ты сможешь, я в тебя верю!
Матвей почувствовал, как у него в груди всё затрепетало, и смущённо выдавил:
– Спасибо, Илья! Я очень постараюсь сделать всё, чтобы тебя не разочаровывать.
Илья усмехнулся и возразил:
– Нет, ты должен сделать это для самого себя, Матвей! Именно об этом тебе и говорил Игорь Иваныч. Победа должна быть твоей собственной! Иначе ты победишь только других, но не себя.
Матвей широко раскрыл глаза от удивления и кивнул. А потом неловко брякнул:
– Из тебя вышел бы отличный тренер. Как из этого парня в фильме…
Игорь пожал плечами:
– Я ещё не знаю, чем хочу заниматься, когда вырасту.
Он посмотрел на Матвея с лёгкой грустью и спросил:
– Куда ты сейчас?
– Домой, – вздохнул Матвей, глянув на часы. – У меня режим. Опоздаешь к ужину – ложись спать голодным!
Илья усмехнулся и отвёл глаза, отпустив его руку:
– Я тебе даже завидую, – честно признался он. И объяснил:
– На меня всем пофигу: где я, что делаю, когда приду…  Поел, поспал, в школу сходил – да и ладно!
Матвей захлопал глазами: да как же так, не может быть! И твёрдо заявил:
– Нет, не всем! Мне не пофиг, Илья. Ты классный парень, и я хочу с тобой дружить.
Илья открыл рот и торопливо согласился:
– Я тоже, Матюша, хочу с тобой… Пойдём, я тебя до дома провожу!
Матвей проглотил нелюбимое детское «Матюша», и охотно согласился:
– Пойдём! Заодно узнаешь, где я живу. Здесь недалеко, на Каштановой. Дом пять, квартира восемь.
– Я запомнил, – слегка неуверенно кивнул Илья, словно почувствовав его лёгкое недовольство. – А я на Конюшенной живу, это за вокзалом сразу направо.
– Я знаю, где это, – кивнул Матвей.
Матвей повёл его не по самому короткому пути, дворами, а через проспект и Кленовую улицу с Ореховой. Сам себя уверяя, что так Илья точно не заблудится, а в глубине души надеясь побыть с ним подольше. Погулять, поболтать, насмотреться на него.
Илья, если и заметил эту хитрость, был явно не против. Он-то никуда не спешил и не особо торопился идти, то и дело застывая у фонарного столба в виде цветка на высоченном стебле или разглядывая ажурный балкон по-над подъездами. И фигурные ручки на дверях в виде львиных морд и фантастических зверей.
– Я здесь никогда не был, – смущённо признался он. И спохватился:
– Ты никуда не опаздываешь?
Матвей покачал головой:
– Нет. У нас целый час в запасе есть, даже больше.
Он с удивлением смотрел на темноволосого тощего парня, который открывался ему совсем с другой стороны. Илья был не просто надёжным и верным товарищем, который не бросит своего друга на дороге или в беде. Он наверняка знал и как палатку поставить, и как велик починить, но не в этом дело.
Илья был очень наблюдательным и тонко чувствовал красоту, умея её ценить. Среди спортивных мальчишек с секции это была большая редкость. И Матвей, который мог раззявить рот и уставиться на разноцветный осенний клён или уток в пруду, чаще всего вызывал у товарищей лёгкие насмешки и добродушное подтрунивание.
А Илья, когда Матвей оседлал каменного льва на ступеньках старинного особняка и пришпорил того пятками, не стал насмехаться или подшучивать. А спокойно сёл сам на спину парного изваяния и даже погладил каменную морду рукой:
–  Какие красавцы! –  вздохнул он, поглядывая искоса на Матвея, который гарцевал на соседней зверюге, представляя себя то ли древним царём-завоевателем, то ли укротителем в цирке. И улыбнулся, точно завидуя мальчишеской безыскусности и беспечности Матвея, который, заигравшись, точно забыл уже, куда и с кем идёт.
– Не опоздаешь? – нехотя поинтересовался Илья, возвращая друга из сказочной страны воображения на грешную землю.
– Ой! – глянул тот на часы. И с задорной улыбкой предложил, соскакивая на тротуар:
– Побежали?
Илья с усмешкой кивнул, когда Матвей шлёпнул его ладошкой по плечу и с озорством потребовал:
– Догоняй!
Он как будто не ожидал, что Илья так же легко согласится на эту глупую шалость и помчится за ним со всех ног. Но тут же бросился вперёд, сломя голову, размахивая руками и хохоча.
У небольшого двухэтажного дома с оштукатуренным фасадом и двускатной черепичной крышей Матвей упал спиной на скамейку и сообщил, переводя дух:
–  Всё-о! Успели!
Илья улыбнулся, стоя над ним и разглядывая лежащего перед ним Матвея в упор.
– Ты такой красивый, – чуть слышно прошептал он. –  Просто невероятно.
Матвей похлопал рукой по скамейке, приподнявшись на локте:
– Садись! –  а потом, когда Илья опустился рядом, беззастенчиво разлёгся головой у него на коленях.
Илья хмыкнул и погладил его по груди до живота, резко остановив руку в районе пупка, словно спохватившись:
– Умаялся? – добродушно посочувствовал он.
– Ага, – беспечно ответил Матвей, зажмурившись от ласки. – Давно так не бегал, потому что не с кем было.
И передвинул своей рукой ладонь Ильи себе на грудь, но не отпустил её.
– Ты завтра придёшь? –  хрипло спросил он, не открывая глаз.
– Если хочешь, да, – спокойно согласился Илья, поглаживая его по плечу свободной рукой.
– Конечно, хочу! – протянул Матвей и открыл глаза. – Я с тобой и на рыбалку хочу, и в поход… Всё хочу. С тобой, Илья.
Тот заглянул ему в глаза и еле слышно вздохнул:
– Ты меня ещё совсем не знаешь, Матвейка, – проговорил он негромко.
Но Матвей сжал его руку у себя на груди и, зажмурившись, отчётливо отозвался:
– И ты меня – тоже!
Илья тихонько засмеялся:
– А если тебе что-то не понравится?
Матвей исхитрился пожать плечами, не убирая головы с его коленей:
– Тогда я тебе сразу об этом скажу, – спокойно ответил он.
– Ладно, – согласился Илья. И, помолчав, мягко добавил:
– Тебе пора домой, наверное.
Матвей поднял руку и скосил глаза на часы:
– Ещё минуточку, – попросил он, укладываясь обратно и зажмуриваясь.
Илья кивнул, почувствовав, что надо просто промолчать. И спокойно ждал, поглаживая рукой его по плечу, пока Матвей сам не зашевелился и не произнёс с грустью:
– Вот теперь мне точно пора. Пока, Илья. Спасибо, что ты есть.
Илья подождал, пока он встанет с его колен, убрав руки со своей груди, и ответил, глядя исподлобья:
– Пока, Матвей. Спокойной ночи.
Матвей нетерпеливо спросил:
– Точно придёшь завтра?
Илья усмехнулся:
– Во сколько?
Матвей быстро прикинул и сообщил:
– Вечером, около шести, идёт?
– Идёт, – согласился Илья. И протянул руку:
– До завтра.
Матвей взял его за ладонь обеими руками и смущённо признался:
–  Я тебя буду очень-очень ждать.
А потом быстро отпустил его и заскочил в подъезд, махнув на прощанье рукой.

6.

Целый день Матвей не находил себе места и хватался за всё подряд, ничего не доводя до конца. Как он ни старался собрать себя в кучу и сосредоточиться, его всё время что-то отвлекало.
Стоило только ободрать с одеяла и подушек бельё и закинуть в стиральную машину, как тут же выяснялось, что порошок закончился, и нужно бежать за ним в магазин.
А если уж идти за покупками, то не за одним порошком, верно? Но список того, что нужно купить, нацарапанный мелом на грифельной доске в прихожей у двери, оказался смазанным. И пришлось осмотреть весь холодильник, ящик с овощами на балконе и ванную на предмет товаров первой необходимости.
В холодильнике обнаружились просроченные продукты и нечисть лесная в забытой в углу банке с надписью: «Зелёный горошек». Матвей отложил карандаш и листочек со списком, в котором уже было целых семь пунктов, от картошки до зубной пасты, и принялся выгребать мусор в помойное ведро.
Заодно разбил банку с остатками засохшего на дне варенья, собрал веником в совок осколки и помыл на всякий случай на кухне пол. По дороге в туалет споткнулся, расплескал в прихожей грязную воду и со вздохом взял вместо тряпки швабру, чтобы намыть несчастный коридор.
Через несколько минут он уже стоял внизу во дворе, ожесточённо колотя выбивалкой по ни в чём не повинному ковру, словно пытаясь выместить на нём злость на самого себя.
Тут его и застали родители, которые с утра отправились на машине в загородный домик, чтобы проверить теплицы и парники. И как обычно, уже успели рассориться по пустякам, подуться и помириться на обратной дороге, пребывая в приподнятом настроении.
– Чего это тебя на трудовые подвиги потянуло с утра пораньше? – подозрительно осведомилась мать.
– Пахать и мыть не запретишь! – философски заявил отец, вылезая из машины. Глянул на насупившегося сына и молча подхватил свёрнутый трубой ковёр.
Дома царил кавардак и разгром, от которого лица родителей приобрели незабываемое выражение удивления пополам с испугом:
– Это что было, ограбление или поиск чистых носков? – поинтересовалась мать.
Матвей молча дёрнул плечом и отвернулся.
Отец похлопал его по плечу и тихо попросил:
– Дорогая, будь так любезна, сделай всем чай, пожалуйста.
Через буквально пять минут, пока закипал чайник, были домыты полы, вынесен мусор, политы цветы на подоконниках и заново составлен список, что надо купить.
Отец даже не командовал, а просто чуть-чуть помогал Матвею, изо всех сил старавшемуся навести порядок и чистоту, за которую в доме отвечал именно он.
Когда все, наконец, расселись за столом и взялись за чашки, Матвей вдруг поднял глаза и обнаружил, что родители смотрят на него молча с терпеливо-добродушным ожиданием. Мол, если хочешь поговорить, то самое время начать, а если нет, то мы никуда не торопимся.
– Сам не знаю, что со мной такое, – услышал Матвей собственный голос, будто со стороны. – Ни о чём думать не могу, ни делом заняться, ни перестать хвататься за всё подряд, – пожаловался он.
Мать неожиданно молча улыбнулась и посмотрела на отца. А тот спокойно кивнул и посоветовал:
– Иди погуляй. Или сядь и порисуй.
Матвей удивлённо открыл рот:
– А как же магазин и другие дела? – растерялся он.
– Подождут, никуда не денутся, – отмахнулся отец. – Ну, или если хочешь, давай вместе сходим.
Матвей изумлённо посмотрел на него и неуверенно согласился:
– Давай!
По дороге отец молчал, пока Матвей, собравшись с мыслями, не выдал всё, как на духу, одной фразой:
– Вы с мамой думаете, что я влюбился, как дурак. А я ещё сам в этом не уверен, вот!
Отец улыбнулся и потрепал сына по голове:
– Не бойся, это пройдёт!
– Что-о? – раззявил Матвей рот.
Отец будто смутился на мгновенье, а потом решительно проговорил:
– Ты не обижайся, пожалуйста, но первая влюблённость обычно проходит. И ни на что не влияет… потом. Главное – никогда не спешить целоваться и клясться в вечной любви. Потом очень стыдно.
Матвей сглотнул, переваривая услышанное, и помотал головой:
– Нет, не может быть!
Отец взял его за плечо и терпеливо объяснил:
– Может быть по-разному, сын. Жизнь штука длинная, в ней всё бывает. Тебе сейчас кажется, что это беда и навсегда, а потом окажется, что надо было просто это пережить… Переболеть, как гриппом или простудой, понимаешь?
Матвей неуверенно кивнул сначала, а затем отчаянно замотал головой:
– Нет! – заявил он. – Я так не хочу!
– Конечно, не хочешь, – покладисто согласился отец, странно на него поглядывая. – Я тоже так не хотел… Когда-то.
Матвей изумлённо вылупился на него.
– Что, сын? – иронично спросил отец. – Трудновато себе представить, что я тоже когда-то был мальчишкой?
Матвей смущённо потупился:
– Ну, я видел твои фотки… Мне бабушка показывала. Говорила, что я на тебя очень похож… в детстве. Только рыжий, как морковка.
Он вздохнул и отвернулся.
– Подумаешь, рыжий, ну и что? – удивился отец. И тут же спросил:
– Тебя за это дразнят?
Матвей насупился и сжал кулаки:
– Пусть только попробуют! – сердито пообещал он. – Сразу в глаз получат!
Отец тихонько засмеялся:
– Экий ты у меня боевой вырос!
Матвей вздохнул и пробормотал:
– А толку? Не подерёшься – не помиришься, не помиришься – не подружишься! Так надоело всё это, спасу нет!
Отец хмыкнул и спросил:
– А как ты хотел, сын? Мальчишки всегда дерутся, – пожал он плечами. – Даже когда становятся взрослыми.
Матвей сердито ответил с ехидцей:
– Это просто потому, что они так и не выросли!
И когда отец в ответ захохотал, хлопнув его по плечу, хмуро сообщил:
– Пришли! Давай список, я не помню, что там нужно.
– Нужно понимать, что мир устроен так, а не иначе, – очень серьёзно ответил отец, задержавшись на ступеньках перед входом в магазин. – И ты либо принимаешь правила игры, либо каждый раз бьёшься головой в одну и ту же стенку. Даже если ты её пробьёшь, все шишки у тебя останутся.
Матвей вздохнул и ничего не ответил. Но всё время, пока они вдвоём обходили магазинные полки и стеллажи, сверяясь со списком, искоса поглядывал на отца. Пока, наконец, отстояв очередь на кассе и расплатившись, они не вышли обратно на улицу, и Матвей не пробурчал недовольным тоном:
– Не надо учить меня жить! Я как-нибудь сам во всём разберусь, не маленький!
Отец посмотрел на него с сожалением и согласился:
– Конечно, разберёшься! Ты же у меня не дурак. Только ошибок наделаешь, о которых потом будешь жалеть.
Матвей подозрительно глянул на него и спросил:
– Но это же будет моя жизнь и мои ошибки, правда? А не ваши с мамой!
Отец вздохнул и как будто признался:
– Но мы с мамой всё равно будем считать себя виноватыми, что не научили тебя, как их избежать. Не уберегли, понимаешь?
Матвей ехидно поинтересовался:
– А ты сам-то бабушку с дедушкой всегда слушался?
– Нет, – спокойно ответил отец. – Я всегда всё делал по-своему. Что бы мне не говорили. Пока не понял, что с людьми так нельзя.
Матвей выпучил глаза:
– А как надо?
– По-людски, – коротко ответил отец, и пояснил:
– По совести. По справедливости, если можешь. По-человечески, если не получается по справедливости.
Матвей озадаченно кивнул.
– Самое главное – не врать самому себе, – сказал отец. – Не винить никого ни в чём, кроме себя.
Матвей насупился и до самого дома больше не уронил ни слова. И только у самого подъезда заулыбался, заметив знакомую фигурку на качелях, быстро отвёл глаза и отпросился гулять.
– Иди, только до десяти вернись, – предупредил отец. – И будь осторожен, не наделай глупостей.
Матвей со вздохом кивнул и побежал к Илье на двор. Времени было навалом, часы показывали всего-то без четверти шесть.

7.

– Привет, Матвей! – заулыбался Илья, соскакивая с качелей навстречу. – Как дела?
– Привет, Илья, – ответил Матвей, рассматривая его хорошенько. – Нормально…  А у тебя?
Илья внимательно посмотрел на него и осторожно поинтересовался:
– Что у тебя стряслось на этот раз?
Матвей через силу улыбнулся:
– Не бери в голову! Главное – что ты пришёл…
Илья спокойно кивнул:
– Я же обещал.
Матвей с интересом глянул на него:
– Ты всегда выполняешь свои обещания, да?
Илья пожал плечами и коротко ответил:
– Стараюсь.
Матвей вдруг сообразил, что продолжает пялиться на него, как влюблённая девчонка, словно ожидая от него чего-то, и, наверное, Илье это не очень-то по душе. Он отвёл глаза, окинув взглядом опустевший дворик, и уставился на качели, с которых слез Илья. Молча сглотнул и облизал губы.
Илья потянул его за руку, влезая обратно на качели и усаживая Матвея себе на колени:
– Не бойся! – прошептал Илья ему прямо в ухо. – Держись сам.
Он сцепил руки у него на животе и начал потихоньку отталкиваться от земли, постепенно разгоняясь.
Матвей сразу ухватился за поводья качелей, потому что у него тут же слегка закружилась голова. От горячего шёпота, от скачущих перед глазами деревьев и скамеек, от ощущения живого тела под собой и рук, обнимающих его сзади... Но вместо привычной тошнотворной дрожи в животе он вдруг почувствовал лёгкое шевеление в паху, и покраснел.
– Глаза закрой, – шепнул Илья. – Доверься мне, я тебя держу.
Матвей кивнул и зажмурился.
Сразу всё изменилось. Пугающие его пляски кустов и домов вокруг исчезли, а руки, сжимавшие его за низ живота, под пупком – будто влезли под кожу, как под рубашку. От этого в паху всё напряглось и захотелось откинуться назад головой, чтобы потереться щекой об тёплую кожу и…
– Всё, открывай глаза! – услышал он голос Ильи и подчинился. Качели стояли на месте. Дома и кусты больше не плясали. Но возбуждение, охватившее его, не проходило.
Матвей опустил свои ладони на руки Ильи, по-прежнему сцепленные у него на животе, и тихонько поблагодарил:
– Спасибо.
Илья усмехнулся и подул ему в затылок:
– Пока ещё не за что, – загадочно произнёс он. – Мы с тобой ещё на крышу пойдём.
Матвей раззявил рот, оборачиваясь к нему лицом:
– Ку-у-да?
– Пойдём на крышу, со мной, – с улыбкой пригласил Илья. – Я тебе покажу кое-что интересное.
Матвей почувствовал, как у него камнем вниз начинает падать сердце. Но почему-то застревает где-то над самыми ладонями Ильи, ухватившими его за живот, и дальше никуда не двигается!
– Пойдём, – сам пугаясь собственной смелости, согласился он.
Илья расцепил руки и толкнул его плечом сзади:
– Слезай, приехали! – насмешливо объявил он. И небрежно проговорил:
– В следующий раз откроешь глаза чуть раньше.
Матвей соскочил с его коленей и удивлённо спросил:
– В следующий раз?
Илья ободряюще улыбнулся:
– Ну да! И с каждым разом всё раньше и раньше, пока не привыкнешь. И тогда глаза можно будет не закрывать совсем.
Матвей облизал губу и молча кивнул.
– Или сюда! – позвал Илья и, растянувшись на газоне, разлёгся на спине прямо на траве, закинув руки за голову.
Матвей неуверенно подошёл к нему, хитро ухмыльнулся и прилёг рядом.
– Смотри на небо, пока не надоест, – серьёзно потребовал Илья. – Можешь лечь ко мне головой на живот, если тебе так удобнее.
Матвей приподнялся на локтях:
– А если кто увидит? – немного напряжённо спросил он.
Илья усмехнулся:
– А мы ничего плохого не делаем! Просто лежим и на небо смотрим… Что в этом такого?
Матвей кивнул, закусив губу и положил голову ему на живот, уставившись в небо.
– Только не засни, – предупредил Илья и принялся водить пальцем по его груди, точно выписывая буквы. Его голос как будто изменился и стал более низким, словно Матвей слышал его не только ушами, но шеей и всей головой.
Минут через десять в глазах у Матвея появились мелкие почти прозрачные точки, ползущие, как капельки дождя по стеклу. Он пошевелился и заморгал, а Илья, словно очнувшись, хлопнул его по животу:
– Пойдём!
Они встали и поднялись по чёрной лестнице на девятый этаж и остановились перед выходом на крышу. Илья протянул ему руку и повторил:
– Запомни, я тебя держу.
И всё равно, стоило только Матвею шагнуть на открытое пространство крыши, как у него сразу чуть не подкосились ноги.
– Давай сюда, – потянул его за руку Илья, показывая кивком на разбросанное по чёрному толю сено. – Садись, не волнуйся! Не испачкаешься.
Матвей охотно согласился, опустившись на задницу. Но сердце продолжало колотиться, как оглашенное, а ладони моментально вспотели от страха.
Илья потянул через голову футболку и расправил её на сене.
– Очень уж щекотно, – объяснил он. Лёг на свою футболку голой спиной и поманил Матвея к себе:
– Ложись ко мне на живот. Только глаза закрой.
И добавил, чуть помедлив:
– Рубашку тоже можешь снять.
Матвей молча кивнул, зажмурился и принялся расстёгивать пуговицы. Не открывая глаз, скинул рубашку перед собой и нащупал голую кожу…
 – Только не щекотись, – послышался жалобный голос Ильи. – И не засыпай.
Матвей кивнул и прилёг головой ему на живот. Поёрзал, устраиваясь поудобнее – и получил шлепок ладошкой по плечу.
– Я же просил! – раздался возмущённый голос Ильи. – У тебя на затылке ёжик…
– Я не нарочно, – почти прошептал Матвей. На самом деле, ему хотелось тереться о голый живот, на котором он лежал, как коту об ноги хозяина, но он сдерживался, ожидая продолжения.
И вдруг обнаружил, что сердце больше не колотится от страха, а ровно и спокойно стучит, только что не мурлыкая. И ноги, если дрожат, то от радостного возбуждения, а не от ужаса, который всегда вызывала в нём высота. И запах свежего сена дразнил нос лучше всякой щекотки, словно обещая, что на этот раз с ним точно ничего не случится.
– Открой глаза, – попросил Илья и обнял его рукой за грудь. – Я тебя держу, не бойся.
Матвей послушался и, распахнув веки, задохнулся от восторга. Небо было таким же, как и внизу! Он открыл рот и громко выдохнул.
– Нравится? – немножко насмешливо спросил Илья, выписывая пальцем вензеля по коже на его груди. – А теперь представь, что под тобой целых девять этажей и ещё чердак…Только от неба глаз не отрывай.
Матвей попытался раз, другой и выдохнул:
– Нет, не получается.
– Это хорошо, – проговорил Илья с улыбкой. Матвей почувствовал эту улыбку всей кожей, казавшейся кожи Ильи, словно теперь не только голос, но и то, что его наполняло: радость, лёгкую иронию и добродушную насмешку – он чувствовал всем своим телом. – Тогда садись!
Матвей вздохнул и жалобно спросил:
– Что, прямо сейчас?
– Ладно, полежи ещё маленько, – разрешил Илья и принялся гладить его по коже, куда доставал: по плечу, по локтю, по груди, по рёбрам, почти доходя до живота… И наконец, мягко, но настойчиво подтолкнул ладонью в бок:
– Давай, поднимайся!
Матвей вздохнул и сел, подобрав ноги под себя. Илья тоже поднялся и обнял его за плечо, вытянув руку вперёд:
– Смотри, какая красота!
За козырьком крыши, далеко-далеко по холму взбирался тёмно-зелёный лес. А за ним по бледно-голубому небу, чуть не задевая верхушки, бежали растрёпанные облака. Вечернее солнце уже подсвечивало их края желтоватым ободком и катилось к закату ярким золотистым кружочком, словно новёхонькая монетка.
Матвей закусил губу и положил Илье голову на плечо, касаясь щекой его кожи.
– Спасибо, Илюха, – прошептал он. – Это очень красиво, правда.
Илья взял его за руку:
– Видишь, сколько всего ты упускаешь, пока чего-то боишься! – чуть насмешливо проговорил он. И замер, когда услышал в ответ:
– С тобой я уже ничего не боюсь.
Илья крепко сжал его ладонь и внимательно заглянул ему в глаза:
– Чтобы побороть свои страх, тебе надо хоть раз плюнуть или пописать с края крыши.
Матвей засмеялся, прикрыв рот ладошкой:
– Что-о? Плюнуть или пописать?
Илья почти серьёзно ответил:
– Ну, можно ещё камешек кинуть… Но неизвестно, куда он попадёт! Так что лучше плюнуть.
Матвей вытянул шею, разглядывая край крыши и не отпуская руку Ильи.
– Я буду держать тебя сзади, – пообещал Илья. – Крепко-крепко, можешь не волноваться.
Матвей сглотнул и жалобно попросил:
– Давай не сегодня…
– Не-а, – ехидно возразил Илья. – «Не сегодня» – это значит: «никогда»!
Матвей прикрыл на секунду глаза, а потом выпрямился и выдохнул:
– Ладно, давай попробуем…
Илья кивнул и вскочил, протягивая ему руку:
– Поднимайся!
Матвей вздохнул, ухватился за его ладонь и встал.
Небо не качнулось, не накренилось, не упало на него сверху. До ближайшего края крыши было метров семь, не меньше.
А там, за козырьком, в пять раз больше. Матвей почувствовал, как у него снова задрожали ноги.
– Глаза не закрывай, – потребовал Илья, обнимая его сзади. – Я тебя держу.
Он и правда, снова обхватил его сзади и сцепил руки на животе точно так же, как на качелях. Только чуть ниже, у самого рубчика ткани над поясным ремнём. У Матвея сразу закружилась голова, но не от страха, а от томительного возбуждения и острого желания того, чтобы эти ладони на его животе опускались всё ниже и ниже…  Он положил свои ладони на руки Ильи и замер, пытаясь побороть одно другим: страх желанием, а возбуждение – уверенностью в том, что всё получится.
Он даже покачнулся, но Илья легко удержал его, как будто безо всякого труда, прижался к его спине сзади и шепнул:
– Давай, Матвей! Первый шаг самый трудный. Потом будет легче, вот увидишь!
Матвей кивнул и ступил вперёд, неуверенно, будто нащупывая ногой дорогу в темноте. Потом ещё раз и ещё, каждый раз дожидаясь, пока Илья подвинется за ним, не выпуская его из рук. Так, шаг за шагом, они и двигались «паровозиком» к самому краю.
Матвей весь вспотел, но не от страха, а от непривычного ощущения близости, кожа к коже, другого человека. Илья точно прилип к нему всём телом сзади, и от этого у Матвея внутри разливалась неожиданная теплота и ожидание какого-то чуда. Он старался не думать, что там, за каменным козырьком крыши, и представить себе, что торчащие под ним зелёные ветки – это просто кусты, а не верхушки деревьев…
– Стой, – горячий шёпот Ильи пролетел мимо его уха, как ветер. – Постой немножко.
Илья положил ему подбородок на плечо и проговорил с удовольствием:
– Ты молодец, Матвей! Осталось совсем чуть-чуть.
Матвей вдруг понял, что забыл, что надо сделать. Именно здесь, на бетонном краю над верхушками деревьев, над всей этой громадной высотой. То, зачем он сюда пришёл.
–  Ну давай! – засмеялся Илья немного смущённо. – Плюй или писай, что тебе больше нравится.
Матвей молча кивнул и, продолжая одной рукой держаться за его сцепленные ладони, другой начал медленно расстёгивать ширинку.
– Отвернись, – смущённо попросил он. – Не смотри.
Илья охотно согласился:
– Не волнуйся, я глаза закрою.
Когда струя ударила в каменный бортик, а потом побежала по нему и вдруг перестала журчать, сорвавшись в пустоту, Матвей вдруг испытал неимоверное облегчение. Будто сам страх вытекал из него, капля по капле, и беззвучно падал вниз, рассыпаясь и разбиваясь где-то там на мелкие осколки.
Матвей потряс кончик, убрал его и застегнул штаны. А потом скосил глаза и возмутился:
– Ты поглядывал!
– Ага, – немного смущённо признался Илья. И неловко хохотнул:
– Должен же я был убедиться, что у тебя всё получилось!
Матвей слегка сердито дёрнул плечом, и тот убрал подбородок с его плеча, прислонившись щекой к его шее сзади.
– Куда теперь? – немного напряжённо спросил Матвей. Илья осторожно убрал руки по одной с его живота, взял за одну ладонь и развернул лицом к себе.
– На реку, – спокойно предложил он, глядя прямо в глаза. – Пойдём, пока солнце не село… Тебе понравится, обещаю!

8.

Матвею на самом деле понравилось то место, куда Илья привёл его чуть ли не за ручку, обходя кругом железнодорожные пути за старым мостом у вокзала.
Пусть они добирались до него чуть ли не полчаса, и солнце уже почти висело над самым горизонтом, но такого красивого заката Матвей ни разу ещё не видел.
Он шёл по рельсам, балансируя руками, и то и дело поглядывал на Илью, который шагал по соседним путям со шпалы на шпалу.
Илья был невероятно хорош собой, просто невозможно красив в этом жёлтом вечернем свете. Лёгкий ветерок разметал ему тёмные пряди волос, и оказалось, что лоб у него совсем не низкий, а лицо – не такое уж и длинное. Ему очень шла серо-стальная рубашка с широким воротом и короткими руками, которая не обтягивала его худые плечи, как вешалку, а натягивалась на ветру парусом, скрывая тощую поджарую фигурку. И пусть Илья немного горбился, засунув руки в карманы бледно-голубых джинсов, это нисколько его не портило, а наоборот, создавало впечатление крепкого и надёжного парня, каким он, безусловно, и был.
Матвей смотрел поглядывал краем глаза то на него, то на небо в просвете между рядами тополей, высаженных вдоль рельсов, и думал о том, как ему повезло. Не слетела бы эта злополучная цепь, и Илья проехал бы мимо него, даже не обернувшись…  И не было бы ни этого прекрасного вечера, ни приятного томительного ожидания, что ещё придумает или выкинет этот удивительный парень.
Оказалось, с ним можно не только болтать обо всём на свете, но и просто молчать. Вроде бы не говоря ни слова, а только касаясь взглядом – и этого было вполне достаточно для того, чтобы быть рядом и чувствовать себя не одиноким и не затерявшимся среди других.
Илья вдруг остановился и обернулся назад. Матвей проследил его взгляд и увидел тонкий бледный серп на темнеющее лиловом небе. Посмотрел на солнце, клонящееся к закату, уже розоватое, расплывшееся среди облаков над горизонтом – и снова обернулся на месяц.
Илья молча кивнул, улыбнулся и махнул рукой, поманив к себе. Между кустами сирени лежала неприметная тропинка, с которой начинался крутой спуск к реке. Та резко изгибалась вокруг крутого берега на холме, а за ним, как на ладони, лежал плоский песчаный пляж, заросший по бокам камышом.
Илья глянул напоследок то ли на месяц, то ли на Матвея и начал было спускаться вниз, к реке по узкой тропинке вдоль обрыва. Но потом резко остановился, обернулся назад и протянул Матвею ладонь:
– Держись, не бойся, – проговорил он, нахмурившись. Матвей охотно уцепился за его руку, но не потому, что боялся свалиться с узкого козырька шириной едва ли в размах рук, а просто для того, чтобы прикоснуться к нему. Ощутить мягкую ладонь Ильи в своей руке. Почувствовать, что он о нём думает и бережно ведёт за собой. Быть не просто рядом, а именно с ним.
Илья раздвинул камыши и сразу пошёл к воде:
– Иди за мной! – приказал он, стягивая на ходу рубашку и скидывая с ног обувь, цепляясь носком за пятку.
Матвей усмехнулся и, наклонив голову слегка набок, с иронией произнёс:
– А я-то думал, когда ты ещё и штаны снимешь…
Илья обернулся на него, снимая джинсы, и захохотал:
– Да можешь хоть без трусов, здесь никто не увидит! И домой пойдёшь сухим, а не с мокрым задом…
Матвей насупился и опустил глаза.
– Ну нет так нет, – пожал плечами Илья и отпустил резинку своих трусов, оставшись в них. Словно и вправду, сначала собирался купаться голышом.
Матвей со вздохом снял обувь, рубашку и штаны, и выпрямился перед Ильёй. Тот критически оглядел его и, похоже, остался доволен. По крайней мере, он улыбнулся, откинув с лица прядь волос, и заявил:
– Даже не думай лезть в воду! Здесь даже воробью по колено!
Матвей несмело улыбнулся и потрогал воду ногой: прохладная, но терпимо. И раззявил рот, когда Илья плюхнулся на задницу прямо у самого берега и откинулся на спину, загребая на себя воду ладонями:
– Ура-а-а! – заорал он, размахивая руками. – Тёпленькая какая!
Матвей засмеялся, прикрывая рот ладошкой. Илья лежал на спине в воде, но та доходила ему только до середины груди и полностью скрывала только ноги. И хоть брызги от довольного парня летели во все стороны, он даже умудрился почти не намочить голову.
– Что мне делать-то? – смущённо спросил Матвей, ковыряя большим пальцем ноги песок.
Илья скосил на него глаза и просто ответил:
– Что хочешь! Можешь костёр разложить, можешь просто на закат посмотреть… Только в воду не лезь! – добавил он, быстро поднимаясь и пересаживаясь поглубже, метрах в полутора от берега. Там вода доходила ему, сидящему на дне, до груди.
Матвей озадаченно посмотрел на него: шутишь что ли? Но Илья вроде был абсолютно серьёзен. Если не считать того, что дурачился, как мальчишка: то пытался поймать руками мальков, то зачерпывал горстью со дна песок и спускал его с руки над водой тягучей медленной струйкой.
Матвей вздохнул и пошёл собирать хворост. Потом сложил из веточек шалашик и вопросительно посмотрел на Илью. Тот махнул рукой:
– Спички и бумага у меня в кармане! – сообщил он. И сел на корточки, опустив лицо к воде, словно решил поговорить с рыбами.
Матвей пожал плечами и развёл костёр. Солнце уже почти совсем скрылось за горизонтом, оставив одну половину неба багряно-розовой, а вторую – лилово-фиолетовой. Кое-где на тёмной стороне стали уже появляться неяркие бусинки звёзд…
А Илья всё не унимался: теперь он ходил туда-сюда вдоль берега, собирая плоские камешки из-под воды и швыряя их с силой в реку так, чтобы они, отскакивая от поверхности, прыгали боком по воде. Илья считал вслух, сколько раз каждый камушек проскачет:
– Раз… Два… Три…
– Что ты делаешь? – удивлённо спросил Матвей, подкидывая ветки в огонь.
– Дурью маюсь! – охотно сообщил Илья и полез между полукруглых листьев к кувшинке.
– Не надо её рвать! – жалобно вскрикнул Матвей. – Она… красивая.
Илья молча развёл руками: мол, я и не собирался рвать – и тут же наклонился над ней, точно нюхая.
– Кувшинки ничем не пахнут, – сообщил Матвей, улыбаясь.
Но Илья не согласился:
– Почему, очень даже пахнут… Рекой! Рыбой. Лягушками.
И добавил с озорством:
– Только ты в воду не лезь, чтобы их понюхать.
Матвей фыркнул и спросил:
– Ты меня нарочно уговаривать будешь, чтобы я не послушался?
Илья брызнул себе в лицо водой с ладоней и ответил:
– Ага!
И добавил с ехидцей:
– А ты что думал, я тебе скажу: «Лезь в воду, Матвейка, и не бойся»? Не дождёшься! Ты же всё равно бояться будешь, только не признаешься!
Матвей раззявил рот и спросил негромко:
– А если я сам тебя спрошу: «Можно мне к тебе»?
Илья захохотал и радостно ответил:
– Можно!
И облил его брызгами с головы до ног, когда тот подошёл к краю отмели.
– Ах, вот ты как! – взъерепенился Матвей и ответил ему тем же.
Потом они сидели на самом краю воды и смотрели, как солнце уходит за горизонт. А затем валялись на краю отмели и смотрели на звёзды. Илья учил Матвея кидать плоские камешки так, чтобы они отскакивали от поверхности и прыгали по воде, как лягушки. Матвей хохотал во всё горло, когда у него получалось, а Илья искренне радовался, если у того выходило хоть на раз больше, чем у него.
Потом они сидели в обнимку у костра и смотрели на огонь. Матвей положил голову Илье на плечо и погладил босой ступнёй его ногу.
– Ты самый лучший, – еле слышно пробормотал он, чувствуя, как гулко и чётко бьётся его сердце, точно с оттяжкой, как метроном. А Илья прижал его к себе боком и медленно проговорил в ответ:
– Ты мне тоже очень нравишься.
Матвейка наморщил нос и весело признался:
– Мои родители решили, что я влюбился. И начали лезть с советами наперебой: делай так, не делай этого…Надоели уже, честное слово!
Илья помолчал и произнёс с неожиданной хрипотцой в голосе:
– Делай, что хочешь, Матвей. Главное – ничего не бойся.
Матвей вспомнил папино предостережение: «никогда не спеши с поцелуями!» – и усмехнулся. «Ох, папа, если б ты знал, кого мне хочется целовать, ты бы меня убил, наверное!» – подумал он.
А потом посмотрел на Илью и понял, что ему наплевать, что и кто подумает.
– Я с тобой ничего не боюсь, – повторил Матвей. – Спасибо тебе за это.
И чуть не застонал, выгнув спину, когда Илья провёл ему ладошкой от шеи до затылка по щекотному ёжику стриженых волос.

9.

Утром Матвей, собираясь в школу, вдруг принялся рыться в ящиках стола и на полках с книгами, а потом громко спросил:
– Никто мой уголь не видел? Или хотя бы сангину?
Мать, которая наблюдала его метания, стоя в дверях детской, с усмешкой показала на тумбочку у окна:
– Где сам оставил, там и лежит!
Матвей благодарно пробормотал: «Спасибо, мам!», припоминая, как он почти год назад закатил скандал, требуя ничего не трогать в его комнате, и пообещал наводить порядок сам.
А угольные грифели и сангину он бросил на тумбочке месяца два или три назад, когда последний раз рисовал.
– С чего это тебя снова на художества потянуло? – иронично спросила мать, глядя, как он укладывает в портфель альбом и грифели. – Влюбился, что ль?
Матвей сердито дёрнул плечом и проговорил с досадой, отводя глаза:
– А хоть бы и влюбился…
И глянул на мать исподлобья:
– Ничего не говори, пожалуйста! – отчаянно попросил он. – Дай, я сначала сам разберусь.
Мать усмехнулась и смерила его тяжёлым взглядом:
– Только не наделай глупостей! – предупредила она. – Мне с внуками нянькаться некогда!
Матвей залился краской, но твёрдо пообещал, что насчёт этого она может быть спокойна: никакие внуки ей точно не грозят.
Мать с сомнением посмотрела на него и вышла, ничего не ответив. Тогда Матвей выдохнул и со злостью ударил по боксёрской груше, до сих пор висевшей на растяжке в углу комнаты:
– Да что ж она лезет всегда не в своё дело!
И, подхватив портфель, понёсся в школу, как настёганный. Первым уроком была горячо нелюбимая геометрия, чтоб она провалилась!
На перемене Матвей разломил яблочко, которое захватил из дому, и предложил половину соседу по парте. Но тот категорически отказался, достав из своего портфеля завёрнутые в пакет сосиски в тесте.
Матвей с жалостью посмотрел на него и с досадой проговорил:
– Тебе себя не жалко, Макс? Жрëшь всякую дрянь… Вон, у тебя уже пузо растёт, как у старика!
Сосед ухмыльнулся и достал ещё и пирожное.
– Сладкое для мозгов полезно! – лениво ответил он. – А ты, рыжий, сколько ни съешь, всё равно, как был Кащеем, так и останешься!
Матвей нахмурился, услышав свою кличку, которую терпеть не мог, и пригрозил:
– Поговори у меня! Будешь долго искать, у кого химию списывать!
Сосед чуть не подавился своей сосиской в тесте и замахал руками:
– Всё, молчу, только не злись!
Химия была вторым уроком, и Матвей, прорешав оба варианта быстрее всех в классе, подвинул листок соседу:
– На, обжора! Помни мою доброту…
Тот благодарно кивнул и начал перекатывать строчку за строчкой. А Матвей, заскучав, достал альбом и грифели и принялся рисовать.
– Фаддеев, вы что, уже закончили? – удивилась химичка-старушенция по прозвищу Эвкалиптовна. Звали её, конечно как-то иначе, Ева Капитановна или Купидоновна, но об этом уже почти никто не помнил. – Тогда решайте второй вариант, так и быть! Помогите вашему соседу, – поджала она губу, намекая, что тот едва ли сам справится.
Матвей встал, как приличный мальчик, к которому обращается учитель и старший по возрасту, и коротко сообщил:
– Я уже.
Эвкалиптовна тяжело вздохнула и принялась пространно рассуждать о том, какие невероятные перспективы могли бы ожидать науку химию, если бы некоторые люди сменили гнев на милость и перестали предпочитать ей спорт и художества.
Матвей спокойно уселся обратно, не спросив разрешения, и продолжал упрямо чёркать грифелем на протяжение всей её витиеватой речи, а потом снова встал и твёрдо заявил:
– Нет, спасибо. Мне неинтересно тратить свою жизнь на формулы и уравнения, извините.
Эвкалиптовна махнула рукой и уставилась в окно. Матвей сел на место и обнаружил, что сосед по парте внимательно разглядывает его рисунок.
– Это кто? – тихо поинтересовался он. – Парень или девчонка?
Матвей озадаченно пожал плечами:
– Сам не знаю!
Вообще-то, он начал рисовать Илью. Но потом решил слегка подправить данное ему от природы лицо и фигуру…  так, как ему вдруг захотелось. И сам не заметил, как у него стало получаться какое-то мифическое существо неопределённого пола.
Матвей нахмурился, плотно сжав губы: у его Ильи пол был вполне определённый, он сам видел ненароком и даже позавидовал: везёт же некоторым! Но тут же ему в голову пришла одна мысль, от которой Матвей залился краской и сердито захлопнул альбом.
– Не знаю, – повторил он, искоса поглядывая на опешившего соседа. – Я это сам только что придумал.
Макс удивлённо покрутил головой, но промолчал, не желая вступать лишний раз в дискуссию.
А Матвей дождался звонка на перемену и сдал оба варианта, игнорируя вопросительный взгляд Эвкалиптовны из-под очков с двойными стёклами.
– У вас ошибка, Фадеев, во втором варианте, – вернула она второй листок, словно его не заметила. – А в первом всё верно.
Сосед справа громко сглотнул, словно поперхнулся своей сосиской в тесте. Матвей растерянно глянул на него: «прости!»
Эвкалиптовна усмехнулась, проследив его взгляд, но вслух ничего не сказала, только нетерпеливо помовала рукой, потребовав у его соседа по парте сдать свой вариант.
– Прости, Макс, – попытался извиниться он на перемене. – Не знаю, что на меня нашло, просто затмение какое-то!
Тот скривился:
– Это, что ли, твоё бесполое художество? Ох, Матвей, доиграешься ты со своими весёлыми картинками!
А потом почесал нос и согласился:
– Ладно, мир! Всё равно, Эвкалиптовна ни за что не поверила бы, что я это сам смог. А ты же не нарочно это сделал?
– Нет, конечно! – поспешил заверить его Матвей. А потом расстегнул свой портфель, достал альбом, вырвал лист и, скомкав, отправил его на глазах у удивлённого соседа в мусорку.
– Хватит, – пробормотал он сам себе.
Он будет рисовать Илью. Но таким, какой он есть на самом деле, ничего не убирая и не приукрашивая. Таким, какой он для него: самый красивый, самый добрый и самый хороший.
Самый…  лучший парень на свете.

10.

После тренировки Матвей минут десять простоял под горячим душем, приходя в себя. Ноги и руки просто гудели от напряжения и усталости. Сегодня тренер гонял его, как драного кота, все три часа, не переставая. Словно решил отомстить разом за всё: и за пропуски силовых занятий, и за всякие технические неполадки, и за глупый вопрос, который Матвей задал сегодня, прослушав план тренировки:
– Мы так и будем тут до старости друг с дружкой кататься или когда-нибудь на соревнования поедем?
Игорь Иванович поперхнулся, и оглядел притихших мальчишек, замерших на месте с ожидающими выражениями на лицах. Вопрос был, конечно, задан довольно нагло и грубо, но ответ, похоже, интересовал всех.
– А вы уверены, Фадеев, что готовы защищать честь школы на городском туре? – слегка иронично ответил он вопросом на вопрос и патетически взмахнул рукой.
Матвей вздохнул и окинул взглядом товарищей. Только Вадик смотрел на него насмешливо, чуть не с презрением: он всегда был первым, и даже не воспринимал никого из ребят, как потенциального соперника. А все остальные поглядывали на Матвея с опаской и с затаённым интересом: что ему за это будет?
– Я уверен, что мы все привыкли занимать своё место, – упрямо продолжил Матвей, глядя в сторону. – И нам нужна хорошая встряска, чтобы понять, кто чего стоит на самом деле.
Тренер нехорошо улыбнулся и повёл рукой:
– Тогда милости прошу, Фадеев! Сдаёте нормативы и идёте на квалификацию… Одинцов – старший.
Вадик нехотя кивнул: он вообще-то собирался крутить педали, а не бегать с секундомером за каким-то рыжим наглецом! Но, с другой стороны, стоило бы преподать урок некоторым, чтобы не выпендривались на ровном месте.
Но тренер, наклонив голову, с усмешкой добавил:
– В одиночном заезде,  – и все мальчишки растерянно посмотрели на Матвея.
Одно дело, ехать среди товарищей: волей-неволей, то и дело стараешься поднажать, обойти другого, а тот, естественно, не хочет уступать. И совсем другое – когда ты один, будто соревнуешься сам с собой, повиснув в воздухе и ни на что не опираясь…
Тренер обвёл мальчишек чуть ли не обвиняющим взглядом и сухо сообщил остальным:
– А мы, простые смертные, будем отрабатывать технику. Пока не будем готовы по-настоящему.
Матвей скривился:
– В одиночном? А от чего я отталкиваться буду? Дайте хоть кого-нибудь на пару!
Тренер едва заметно качнул головой, вручая Одинцову свой секундомер:
– От себя, Фадеев. Будете отталкиваться от самого себя.
– Ладно, – пробормотал Матвей и хмуро кивнул Вадиму:
– Пошли на старт!
Тот медленно расстегнул шлем, снял перчатки и проговорил безразличным голосом:
– Хорошо, идём.
Вадик уселся на брифе, подобрав одну ногу под себя и поднял руку перед собой. Матвей выдохнул и поставил обе ноги на землю. Он не сомневался, что Вадик не станет строить каверзы, например, запустив секундомер чуть раньше, чем взмахнул рукой, или останавливая счёт времени чуть позже контрольной вспышки маячка на финише… Нет, Вадик всегда был честным и скучным занудой, отличником и чемпионом, привыкшим быть лучшим среди всех, чуть ли не до отвращения к самому себе.
Он всегда был один, ни с кем не дружил, никого к себе не подпуская – ни мальчиков, ни девочек. А на Матвея он смотрел с брезгливым любопытством, как на редкое докучливое насекомое: вроде и прихлопнуть лень, и надоело уже до невозможности! Но терпения ему было не занимать, это уж точно.
Вадик поднял руку, и Матвей моментально собрался, приготовился и сорвался с места, как только рука пошла вниз. Первый круг он проехал на одном запале обиды и уязвлённого самолюбия. Второй только на злости на тренера, а третий – на раздражении от того, что опять сам сунулся не вовремя и куда не надо. Четвёртый круг уже давался с большим трудом, и Матвей вывез его исключительно на собственном упрямстве. И финишировал с чётким ощущением того, что едва-едва уложился в нужное время.
Он остановился резким толчком, плюнув на всё правила и рекомендации, и оглянулся на тощую фигурку, склонившихся с секундомером над листочком бумаги.
– Тридцать шесть и четыре десятых, – донёсся до него громкий голос Вадима. Ровный, даже без насмешливых интонаций или презрительного торжества. Плохое начало, тридцать восемь секунд – это уже для девочек. А мальчики должны быть побыстрее.
– Пять минут перерыв! – объявил равнодушно Вадим и принялся сам отжиматься от стойки брифа, отложив секундомер и бумагу с карандашом в сторону.
Матвей глотнул воды из бутылки и развёл руки в стороны, восстанавливая дыхание. Вылез из седла и попрыгал на носках, а потом несколько раз наклонился, доставая кончиками пальцев до пола. Потянулся до хруста в костях и потряс кистями… А потом подошёл к Вадиму и принялся отжиматься рядом с ним.
Тот даже не повернул головы, ровно и чётко выдыхая и вдыхая в такт качанию. И закончив упражнение, почти равнодушно отметил:
– Ты уложился.
Матвей, который был готов молча проглотить его пренебрежение, тоже прекратил отжиматься и охотно согласился:
– Мог бы и получше, – признал он скомканно и пошёл обратно, чуть не волоча свой велосипед к белой черте на старте. Что зря расстраиваться, всё равно, среднее по трём заездам уже вряд ли будет сильно меньше тридцати шести с половиною!
Второй раз он проехал на тридцать шесть и шесть, как ни старался поднажать на последнем круге и выправить ситуацию. Но на равнодушно-скучающий взгляд Вадима ему пришлось ехидно ответить, хорохорясь:
– Температура нормальная! Пациент чувствует себя отлично! – и, чувствуя себя шутом гороховым, проехаться без рук.
Вадик молча посмотрел на него, как на идиота, и снова объявил пятиминутную паузу. И тихонько проговорил, вроде как ни к кому не обращаясь:
– Зря только время тратим…
Матвей клацнул зубами и пошёл разминаться. Толку в этом было немного, но надо же чем-то себя занять! И вышел на третий старт уже с холодной головой и спокойным сердцем: не выйдет, так не выйдет, не очень-то и хотелось!
Первый и второй круги он торопливо набирал темп, на третьем выложился по полной… А на четвёртом чуть не сдох, но догнал до финиша, как настёганный.
И услышал слегка удивлённое:
–Тридцать шесть и две.
А потом Вадик растерянно кивнул, сообразив, что это его собственное лучшее время, и сообщил:
– Зачёт.
Матвей, тяжело дыша и раскрасневшись, всё-таки заулыбался и выговорил:
– Кто бы сомневался!
Но Вадик уже пришёл в себя, поднял бровь и слегка насмешливо сообщил, что для сдачи нормативов ему ещё надо постараться получить второй зачёт и третий по другим дисциплинам.
– Я готов, – пожал плечами Матвей. И увидел тренера, идущего к ним наискосок через поле посередине трека.
– Молодец, Фадеев, так держать! – усмехнулся он. – Давай теперь посмотрим, как ты с другим справишься. Одинцов, давай дуэтом с Фадеевым, на время!
Вадик даже ухом не повёл, только в туалет отпросился перед стартом, заставив себя подождать и понервничать. Но проехал в дуэте идеально, даже не напрягаясь на результат, уступив Матвею буквально по одной или двум десятым секунды.
Игорь Иванович, похоже, остался доволен: несмотря на строптивый характер, рыжий мальчишка работал на совесть и выдавал неплохие результаты! Но вместо заслуженной похвалы Матвей получил от него нагоняй за тугую резинку, оставившую след на подбородке, и плохо зашнурованную обувь.
– Мелочей не бывает! – изрёк тренер и назначил уже порядком вымотанному Матвею штрафные круги на скорость. Всего пять, но по десять секунд на каждый…
Матвей вздохнул и пошёл отрабатывать. И с восьмой попытки ему удалось, хотя он мог бы и побыстрее с этим справиться. Но на пятом и шестом круге ему стало уже наплевать, сколько ещё раз Вадим покачает головой и махнёт рукой в сторону старта: нет, не уложился, давай снова!
И только стоя под душем после всего этого сумасшедшего дня, Матвей разревелся от злости на свою собственную дурость, заставившую его затеять весь это марафон. И даже сердито оттолкнул руку Вадима, которая легла ему на плечо:
– Давай, я тебе спинку потру? – ровным голосом предложил тот.
– Да иди ты! – в сердцах бросил ему Матвей, и тут же пожалел об этом. Одинцов покачнулся, как от удара, презрительно скривился и молча вышел вытираться.
Матвей кое-как сполоснулся, смывая слёзы, и выключил воду. Наскоро вытерся полотенцем, натянул на голое тело футболку и шорты, покидав промокшие от пота носки с трусами в сумку, и нагнал Одинцова только в коридоре.
– Прости, Вадим, – пробормотал он, чувствуя себя виноватым за то, что сорвался.
Тот, не оборачиваясь, кивнул:
– Ничего, я уже привык, что вы все меня терпеть не можете, – проговорил он, даже не останавливаясь.
Матвей покраснел и фальшиво изумился:
– Да с чего ты взял?
Вадик чуть не замер с поднятой ногой. А потом глянул на Матвея вполоборота, чуть ли не задрав подбородок, и спокойно ответил:
– С того, что я – лучший… В школе, в спорте, в художке, во всём. Но таких, как я, не любят. Завидуют, ненавидят, боятся – да. Но не любят, нет. И дружить не хотят…
Он повернулся к двери и с неожиданной обидой в голосе проговорил:
– И ты такой же, как все!
Он даже не махнул рукой, а просто ударил кулаком в дверь, распахнув её, и вышел, оставив Матвея стоять, разинув рот посреди коридора.
– Прости, Вадик! – ошарашенно крикнул вслед закрывшейся двери Матвей, и подумал про себя, что первый раз в жизни не хочет быть таким, как все.
А потом сообразил, что Илья тоже, может быть, сошёлся с ним изначально из жалости. Ну а что ещё делать с бестолковым мальчишкой, который вечно попадает в дурацкие истории? Пожалеть и приласкать. Выслушать и помочь справиться с глупыми детскими страхами.
И если этот рыжий дурачок влюбился в него без памяти, потянувшись всей душой, как к старшему брату, то это точно не его проблемы, правда? Он же не сделал ничего такого, чтобы вызвать эти чувства. Просто пожалел и приласкал, как маленького…
Матвей с досадой ударил по двери точно так же, как Одинцов, и вдруг улыбнулся сам себе. Перед глазами у него стояло лицо Ильи, и он словно снова слышал его тихий голос: «Ты мне тоже очень нравишься!»
А Одинцов – нет, совсем ему не нравился. Скучный надменный задавака. Отличник и чемпион, да ещё и в художку ходит. Когда он всё успевает, интересно? Ах, да, у него же друзей нет! Что ему ещё делать?
И Матвей выкинул Вадика из головы, с радостной улыбкой направившись домой. Илья обещал вечером встретиться и даже согласился зайти в гости. Ради этого стоило вытерпеть весь сегодняшний дурдом, который, если честно, он сам себе и устроил.

11.

– Я тоже сдал в этом году квалификацию, – ответил Илья, выслушав сбивчивый и путанный рассказ Матвея о сегодняшних его мытарствах. – Только самым последним из группы, и поэтому на соревнования не попал.
Он сидел у Матвея на подоконнике, свесив босые ноги на пол, а тот буквально приплясывал перед ним посередине комнаты, пытаясь изобразить в лицах и красках, что с ним сегодня происходило. Временами Илья хмурился, временами улыбался, а порой озадаченно поглядывал на своего друга: «Ты что, с ума сошёл?»
– Ты ему правда так и сказал: «кататься до старости»? – будто не поверил он.
Матвей охотно закивал и опешил, когда Илья ровным голосом спросил:
– Тебе никто не говорил, что Игорь Иванович всю свою жизнь в этой секции провёл? Как пришёл сюда заниматься десятилетним пацаном, так и вернулся после физкультурного института обратно уже тренером… Он уже лет двадцать учит других ребят и девчонок. И вряд ли уйдёт отсюда до самой старости.
Матвей покраснел и пробормотал:
 – Я не это имел в виду!
Илья вздохнул и согласился:
– Конечно, Матвей.
Он окинул взглядом комнату и быстро поинтересовался, заметив пианино:
– Ты играешь?
Матвей закусил губу и неуверенно кивнул. Сёл за инструмент, открыл крышку и пробежался по клавишам… Почему-то ему сразу вспомнился выпускной экзамен и лица родителей на нём, улыбчиво-нервные и ожидающие.
Прямо, и как у Ильи сейчас.
Матвей закрыл глаза и сыграл пятый номер Касино. С чувством и в меру быстро, легко и непринуждённо. Пальцы помнили сами, где надо на клавиши жать, а когда точно бить, рассыпаясь дождём по лужам… И не заметил, как увлёкся, и чуть ли не по-хулигански закончил коду, крутанувшись на винтовом стуле и развернувшись с улыбкой к Илье.
– Здорово, – похвалил тот, уставившись на Матвея широко распахнутыми глазами, будто в первый раз его увидел. – Ты давно учишься?
Матвей улыбнулся и признался:
– Закончил в прошлом году. Сдал экзамены и больше ни разу не садился за инструмент.
Глаза Ильи совсем округлились:
– Почему?
Матвей со вздохом признался:
– Меня ещё до школы в музыкалку отдали. А потом заставляли ходить всю дорогу, через сопли и слёзы… Я музыку лет в двенадцать просто ненавидел, понимаешь? Но потом уже жалко было бросать, чего там оставалось доучиться-то, пару годиков.
Илья кивнул и встал с подоконника. Молча подошёл к нему и положил руку ему на плечо:
– А я бросил, – уныло ответил он, заглядывая сверху вниз Матвею в глаза. – И теперь очень жалею об этом.
Матвей боднул его головой в бок и весело предложил:
– Давай я с тобой заниматься буду?
Илья с усмешкой помотал головой:
– Я на скрипке учился, но недолго, всего три года. У меня даже инструмента больше нет!
Матвей удивился:
– Как так?
Илья быстро отпустил его плечо и отвернулся:
– Подарил, – хрипло ответил он. – На память, одному мальчику.
Матвей подозрительно глянул на него и ревниво поинтересовался:
– Скучаешь по нему, да?
Илья посмотрел на него и кивнул:
– Да, – просто ответил он. – Сейчас уже меньше. А первое время просто выть хотелось. Но потом прошло.
Матвей зачем-то потрогал губу пальцем и спросил глухо, не поднимая глаз:
– Ты с ним тоже… дружил?
Илья усмехнулся и привлёк Матвея к себе, погладив по голове:
– Нет, мы просто учились вместе и занимались музыкой. А потом он уехал жить в другой город.
Илья помолчал, словно борясь с волной нахлынувших воспоминаний. И, тряхнув головой, будто прогоняя наваждение, закончил:
–  Это давно было. Не бери в голову, Матвейка.
Тот выдохнул и, не вставая со стула, уткнулся ему лицом в живот, обхватив руками:
– А про меня ты что потом скажешь? – сипло прошептал он. – Что у тебя был ещё один друг, и всё?
Илья очень аккуратно приподнял его лицо ладонями и заглянул в глаза:
– Ну почему «был»? Ты есть, Матвей, даже когда сердишься на меня или злишься. Ты всё равно у меня есть. И будешь столько, сколько ты сам захочешь.
Матвей шмыгнул носом и скомканно попросил:
– Прости, – неуверенно просипел он. – Хочешь, я тебе ещё поиграю?
Илья кивнул, не отпуская его:
– Хочу, – проговорил он. И ещё крепче прижал к себе.
Матвей засмеялся и спросил:
– Как я играть буду, если ты меня держишь?
– Тебе не нравится? – быстро и спросил Илья и убрал руки. Матвей вздохнул и повернулся к клавишам.
– Что ты хочешь услышать? – спросил он. – Касино, Мемета или Гаску?
Илья вымученно улыбнулся и ответил:
– Гаску. Я все его прелюдии играл.
Матвей кивнул и предупредил:
– Я на память только вторую и пятую знаю. Но если подождёшь, я постараюсь любую найти… для тебя.
Илья кивнул:
– Давай вторую.
Матвей собрался, припоминая первые такты, и решительно ударил по нижней октаве. Мягко прошёл по второй, вернулся к басам и снова забрался на самый верх. А потом начал быстро и будто небрежно вести основную тему, как будто баловался в пустом классе, издеваясь над инструментом.
Илья дышал ему почти прямо в затылок, не говоря ни слова. Матвей скосил на него взгляд и тут же смущённо отвернулся, чуть не сбившись. Глаза у Ильи были полуприкрыты и блестели, как у куклы, ничего не замечая перед собой.
«Он там плачет, что ли?!» – пронеслось у Матвея в голове. Но это не помешало ему довести тему до конца, рассыпавшись пальцами по клавишам в последних аккордах.
– Спасибо, – после паузы сказал Илья. – Спасибо, Матвей.
Тот глянул на него снизу вверх, отвёл глаза и буркнул:
–  Тебе самому играть надо! Ты же музыку любишь, не то, что я…
Илья деланно засмеялся:
–  Да поздно уже, Матвей! Я через год уже школу закончу, поступлю куда-нибудь. Или в армию пойду, если не получится… А там начнётся совсем другая жизнь, и музыкой заниматься будет некогда.
Матвей покрутил головой и фыркнул:
–  Ты что, уже распланировал всё на годы вперёд?
Илья кивнул:
–  Да. А как же иначе? Всё нужно делать вовремя. И думать об этом заранее, разве нет?
Матвей вздохнул, мягко закрыл крышку пианино, встал и подошёл к окну.
 –  Не знаю, – проговорил он, отодвинув занавеску и глядя на двор. –  Когда за меня другие думали и заставляли делать то, что надо, всё выходило не так. А самое лучшее в моей жизни случилось не по плану…
Он крутанулся на месте, уселся на подоконник и хитро глянул на Илью, который продолжал стоять у инструмента:
–  Давай так, – лукаво предложил он. –  Ты меня учишь плавать, а я с тобой весь год занимаюсь музыкой… Идёт?
Илья засмеялся:
– Ты чёрта уговоришь покреститься!
Матвей заулыбался, глядя на него:
–  То есть ты согласен? –  уточнил он.
Илья шагнул к нему и замер в полуметре от ехидной веснушчатой мордашки с распахнутыми зелёными глазами.
–  Да, – пробормотал он. – Целый год с тобой, Матвейка… Конечно, да!
–  Урра-а! –  дурашливо заорал Матвей. И кинулся ему на шею, обхватив босыми ногами за бёдра и прижимаясь лицом к плечу. Илья покачнулся, но удержал лёгкого и тонконогого мальчишку на плечах.
– Держи меня! –  быстро проговорил Матвей ему на ухо. –  Крепко держи, как на крыше… А то я сам не знаю, что с тобой сделаю.

12.

За ужином мать не сводила с Матвея глаз, подозрительно поглядывая на то, как он быстро и с аппетитом поглощает пищу.
–  Не торопись, никто не отнимает, – насмешливо проговорила она.
Матвей согласно кивнул – и стал лопать ещё быстрее.
–  Очень вкусно, – чуть ли не пожаловался он. – Можно мне добавки?
Отец довольно усмехнулся:
–  Можно! – и, глянув на жену, торопливо добавил:
– Только осторожнее, этот речная рыба, в ней костей много.
Сегодня утром он ходил с друзьями на рыбалку и притащил пол ведра карасей. Сам почистил, сам приготовил и теперь с удовольствием смотрел, как семья отдаёт должное его кулинарным талантам.
Матвей хитро улыбнулся, выуживая жареного карася из сковородки на тарелку:
– Тебе надо в повара было идти, а не в журналисты! – слегка подколол он отца.
Тот нарочито развёл руками:
–  Ну, извини! Тебя тогда ещё и в планах не было, и некому было меня надоумить!
Отец готовил редко, но с душой и очень вкусно. Получая максимум удовольствия и от самого процесса, и от результата, и от похвалы.
– Кстати, – мать положила вилку на пустую тарелку, давая понять, что наелась. – Какие у тебя планы, Матвей? Куда ты собираешься после школы?
Матвей чуть не подавился куском рыбы, хотя аккуратно вытащил из неё всё косточки:
– Ну мам! –  проговорил он с полным ртом. –  У меня ещё год есть в запасе, чтобы это решить!
– Прожуй сначала! – потребовал отец и сердито обратился к своей жене:
– Дорогая, дай ребёнку спокойно поесть! Что, это так срочно нужно решить именно сегодня?
Мать приподняла брови и согласилась:
– Нет, конечно. До завтра вполне потерпит. Просто учебный год кончается, а следующий – выпускной. И мне хотелось бы понимать, к чему готовиться.
Отец покивал и улыбнулся:
– Рыбка моя, я понимаю, что мы с детского сада с тобой знакомы… Но замуж ты за меня собралась немного позже, правда?
Мать вздохнула, посмотрев на него и тяжело ответила:
– Да, чуть позднее, ты прав. В начальной школе, когда полкласса нам вслед орали: «тили-тили-тесто, жених и невеста!»
Папа вдруг покраснел, как мальчишка, и неуверенно заявил:
– Но мы же тогда ещё даже не встречались!
Мать фыркнула:
– Да мы бы с тобой до сих пор поцеловаться боялись, если бы я тебя за ручку в ЗАГС не отвела!
Матвей, открыв рот, смотрел на их перепалку со смешанным чувством смущения и любопытства. Со стороны могло показаться, что его родители вот-вот разругаются… А на самом деле, как он давно уже понял, что они так выражают любовь и восхищение друг другом. Немного ироничном на слегка повышенных тонах, но они же взрослые люди, и им уже не надо глупостей вроде томных взглядов и стеснительных объятий за пальчик!
Матвей встал и принялся составлять посуду в мойку.
– Доешьте кто-нибудь последний кусок, – попросил он. – А я сковородку помою.
Мать с отцом почти синхронно покачали головами:
– Не хочу.
– Я сыт.
Матвей поймал последний маленький кусочек на вилку прямо у плиты и вздохнул:
– Эх, рыбонька! Знала бы ты заранее, к чему нужно готовиться, ты бы не попала в руки этих злых людей! Росла для них, старалась, а всë зря! Поймать поймали, а есть не хотят… Спасибо, рыба, ты была очень вкусной.
Отец посмотрел на сына с интересом:
– Может, всё-таки в литературный институт? Или хотя бы на филологию?
Матвей упрямо покачал головой.
Мать снова фыркнула:
– Не слушай его! Будешь всю жизнь по буковке из слова выковыривать! Иди лучше в консерваторию, это верный кусок хлеба на всю жизнь!
Матвей вздохнул и поинтересовался:
– В подземных переходах играть на потеху публики? Нет, спасибо!
– А чего же ты хочешь? – немного нервно спросил отец.
– Я не знаю, – честно объяснил Матвей. – Я только точно знаю, чего не хочу.
– И чего же ты не хочешь? – сухо поинтересовалась мать, чуя подвох.  
Матвей потупился и медленно проговорил:
– Прожить свою жизнь так, как вы – не хочу! Заранее всё высчитывать, выгадывать, вымерять, идти по накатанной колее. Школа, институт, жена, семья, дети, работа, пенсия, дача… Не хочу я так! Я жить хочу, понимаете, дорогие родители? Свою жизнь, не вашу!
Он постепенно говорил всё быстрее, а в самом конце уже просто тараторил в голос.
Две пары глаз изумлённо уставились на него. Только что разговор за столом был весёлой полусерьёзной болтовнёй, и на тебе – опять скандал!
– Ты, наверное, устал, – примирительно проговорил отец. – Потерпи, скоро начнутся каникулы…
– Может, у тебя что-то болит? – забеспокоилась мать.
Матвей судорожно кивнул:
– Душа, – коротко ответил он.
Мать с отцом переглянулись и наперебой заговорили:
– Это пройдёт, сын! – начал отец. – Ты растёшь, становишься взрослым, а это трудно и больно…
– Я тебя понимаю, – перебила его мать. – Если у тебя сложности с девочкой, ты всегда можешь со мной поговорить…
Матвей чуть ли не закричал:
– Да нет у меня никакой девочки!
Они словно не слышали друг друга. И никакие правильные слова не помогали. От этого у Матвея в голове только всё путалось и рвалось на части, разбегаясь в разные стороны. И было никак не собраться с духом, чтобы выложить им то, что должен:
«У меня не девочка, у меня мальчик!»
Матвей отвернулся и принялся мыть посуду, нарочно громыхая тарелками и ложками с вилками, чтобы к нему не приставали. А потом вытер их полотенцем насухо и вполголоса объявил:
–  Я гулять пойду.
Отец крикнул ему вдогонку:
–  Только возвращайся не поздно!
Матвей обернулся и усмехнулся:
–  Мама велела тебя не слушать.
И вышел, быстро натянув тапки, на двор, где его уже полчаса дожидался Илья.

13.

Две контрольных, одна за другой, одна по родному языку, другая – по иностранному, дались Матвею без особого труда. В конце концов, он два дня готовился, даже гулять не ходил, только на тренировки. Илья всё понимал и не обижался: у них с Матвеем всё лето вперед, пару дней можно потерпеть!
Никто не знал, чего это стоило самому Матвею.
За эти три недели он привязался к Илье, как щенок к новому хозяину. Буквально пританцовывал и чуть не поскуливал, отпрашиваясь гулять. А завидев издали темноволосую тощую фигурку, будто с цепи срывался и нёсся Илье навстречу, напоследок раскидывая руки и вешаясь тому на шею, словно не виделся с ним целый год. А при расставании они никак не могли расцепить рук и наглядеться глаза в глаза.
Время, проведённое вместе с Ильёй, пролетало слишком быстро, а вот часы ожидания встречи тянулись невыносимо долго. Но Матвей вдруг нашёл в себе просто бездну терпения, перемалывая скуку и тоску занятиями музыкой и домашними делами. Он словно вырос и посерьёзнел, перестал заводиться с пол оборота и разбрасываться, хватаясь за несколько дел одновременно.
И вместе с тем, Матвей, как был, так и оставался шкодливым рыжим мальчишкой. Только теперь он все свои подвиги посвящал Илье: ради него он лез белкой на дерево, чтобы заслужить его чудесный смех, похожий на россыпь звонких колокольчиков; для него он разыскивал и разучивал партитуры самых трогательных произведений, чтобы доводить его до слёз; бросался за ним в воду и нырял, отфыркиваясь, как маленький дельфин; и, наконец, себя самого он тоже гонял в хвост и в гриву по тренажёрам, чтобы потом как бы невзначай покрасоваться перед Ильёй.
Илья поначалу смущался того напора и бесшабашности, с которым Матвей запрыгивал к нему на колени или вешался на шею, обхватив ногами за бёдра и прижимался к нему, словно хотел не просто обнять, а буквально слиться с ним в одно целое. Но потом стал  стараться утихомирить его нежностью и лаской, поглаживая спину, плечи или грудь с животом, что подвернётся под руку, сам удивляясь той жадности и благодарности, с которой рыжий мальчишка принимал его прикосновения.
Матвей то и дело озоровал, облизывая Илье пальцы после потёкшего мороженого или тыкаясь носом в подмышку, но никогда не переходил безмолвно установленную ими обоими грань. Как бы не сплетались их пальцы и не сжимались ладони, ни один из них даже не касался чужого паха и не трогал губами другой рот. Вообще, они оба с удивлением и восторгом обнаружили, что могут довести друг дружку чуть ли не до исступления, теребя соски и слегка царапая пальцами кожу на предплечьях и голенях. А там пошло-поехало: и массаж растопыренными пальцами кожи головы, и тыканье кончиком носа в ушную раковину, и лёгкие поглаживания ступнёй верхней части стопы...
Это не было даже отдалённо похоже на то, что рассказывали в мальчишечьих компаниях тихими голосами, чуть ли не на ухо, про всякие интимные вещи. Илья и Матвей оба очень удивились бы, если бы их игры назвали теми же самыми пошлыми и грязными словами, ведь они же ни разу не целовались и не совали друг дружке ничего никуда... Хотя, на всякий случай, давали себе волю только в уединённых местах, где за ними вряд ли кто мог подсматривать.
Но не по этим забавам Матвей так скучал все два дня, пока готовился дома, прерываясь только на тренировки. Ему не хватало больше всего просто взгляда карих глаз и низкого бархатного голоса в ушах: «Привет, Матвей! Как дела?» Плохо были дела, пока он не закончил и с облегчением не выдохнул, сдав обе контрольных за год на «отлично».
Он честно отсидел географию и пошёл на физику. А потом на историю. Но с классного часа отпросился без особого труда, объявив, что у него сегодня заезд.
– Гит на один километр, – сообщил он небрежно, как будто уже выиграл. Классная не стала спорить, не решаясь признаться, что не поняла незнакомое слово. Матвей часто пользовался тем, что взрослые ни за что не хотят показаться глупее детей, и усмехнулся про себя: «прокатило!»
Но на старте его ждал сюрприз, когда тренер объявил замену:
– Вместо выбывшего по болезни Максима Котова в гонке примет участие Илья Новиков!
Когда Илья в чёрном облегающем костюме и вороном шлеме занял место на старте рядом с Матвеем, тот повернул к нему голову и поинтересовался вполголоса:
– Сам напросился?
Илья, одевая перчатки, покрутил в воздухе рукой: «не совсем так, но вроде того». И усмехнулся, когда на лице Матвея появилось сердито-сосредоточенное выражение:
– Не смей прийти вторым!
Матвей, одетый в зелёное, помотал головой и молча сосредоточенно уставился перед собой. Гит – это очень простая штука: заезд на время на определённую дистанцию. То есть, нужна только скорость, сила и техника.
Слева от Матвея готовился парень в красном. Он виновато поглядел в сторону Матвея и тихо проговорил:
– Извини, что цепь не отдал. Мы на новое место переезжали, и у меня просто из головы вылетело…
Матвей широко улыбнулся ему и произнёс:
– Спасибо, уже не надо. Оставь себе на память!
И как только тренер дал старт, Матвей сразу встал на педалях и рванул с места, не глядя ни на кого. И если первый и второй круги он пришёл в середине группы, пропустив вперёд и синего, и жёлтого, то на третьем круге вырвался вперёд, оставив позади и красного, и почти всех остальных.
Кроме белого и чёрного.
Белый постепенно наращивал скорость, стряхивая чёрного и зелёного с хвоста. Но чёрный поднажал и упрямо держался рядом, угрожая в самый последний момент вырваться вперёд и забрать победу прямо из-под носа.
А зелёный даже не торопился: пять кругов ещё впереди, надо пока просто выдержать темп и не сорваться. И только за два круга до финиша начал делать кросс.
В это время помощник тренера начал колотить рынду, и все участники разом взбодрились от звуков колокола, извещавшего о скором окончании гонки. А зелёный только вошёл в раж и начал выкладываться по полной, до последнего.
В самом конце предпоследнего круга чёрный обошёл белого на полкорпуса и рванул напрямую к финишу. И не заметил, как на середине круга зелёный обогнал уже спекшегося и отстающего белого, а буквально за пару сотен метров до финиша и вовсе поравнялся.
Всё решила последняя сотня метров. Зелёный разгонялся и разгонялся, хотя дальше вроде было некуда. Чёрный старался держать темп, но едва успевал только не дать себя совсем обойти, чтобы не было хотя бы обидно.
Фотофиниш зафиксировал один обод с точностью одна тысячная секунды. Это значило, что у них обоих – одинаковое время.
Но первое место не делят.
И, пока чёрный и зелёный, скинув шлемы, пытались отдышаться и глотали воду из одной бутылки, передавая её друг другу, судьи, посовещавшись, объявили жеребьёвку.
– Так нечестно! – заорал Матвей, срывая голос и выталкивая Илью вперёд. – Новиков первый!
Тренер за спиной судей начал делать ему знаки руками и строить строгое лицо, но Матвей даже не смотрел на него. Перед глазами у Матвея стояла красная пелена, через которую он едва различал лицо Ильи, ещё более бледное, чем обычно, и его распахнутые карие глаза. А больше он в упор никого не видел.
На негнущихся ногах Матвей подбежал к судейскому плацу, буквально волоча за собой Илью. И выдохнул:
– Я отказываюсь от жребия! Новиков – первый.
Главный судья внимательно посмотрел на него сквозь очки:
– Вы уверены, молодой человек?
Матвей кивнул, сжав до боли ладонь Ильи. Отказ от жеребьёвки означал, что его время не будет засчитано, а значит, и места на пьедестале ему не видать… Ну и пусть!
– У вас обоих – лучшее время на этом треке, – терпеливо начал уговаривать его второй судья. – Это почти рекорд! Подумайте, молодой человек. Разве так важно, кто из вас окажется первым, а кто – вторым?
– Главное, что с этим результатом вам обоим – прямая дорога в отборочный тур, – вставила словечко третья судья.
Но у Матвея в мозгах что-то заклинило напрочь, и он помотал головой:
– Нет, Новиков – первый.
– Фадеев! – взвизгнул тренер. – Прекрати немедленно спорить с судьями!
Матвей криво ухмыльнулся и проговорил:
– Да, я всё понимаю, и – отказываюсь от жребия.
И услышал голос Ильи, который спокойно и отчётливо произнёс:
– Тогда и я тоже отказываюсь.
Тренер Игорь Иванович побагровел и всплеснул руками. Главный судья снял очки, протёр их и водрузил обратно на нос.
– Раз так, я вынужден признать победителем Одинцова, личный номер триста шестьдесят семь, – сухо проговорил он. – Время Фадеева, личный номер двести пять, и время Новикова, личный номер сто семнадцать, не засчитано и не будет внесено в протокол.
Свист и улюлюканье с трибун заставили его поморщиться. Он развёл руками и объявил:
– Гонка окончена!
Жалобно и тоскливо ударил колокол.
И Матвей почувствовал, как рука Ильи до боли сжала его ладонь.
Через несколько минут Вадик в белом костюме поднялся на верхушку пьедестала победы, как на эшафот, опустив голову и боясь даже оглянуться по сторонам. Но никто из болельщиков даже не свистнул, понимая, что творится у него на душе… На втором месте стоял едва знакомый парень в синем, а на третьем – тот самый мальчишка в красном, имени которого Матвей так и не спросил.
Они оба смущённо переглядывались, радуясь первым медалям, но при этом понимая, что не очень-то их и заслужили.
А в раздевалке, когда остальные мальчишки убежали в душ, сверкая голыми задницами и дурашливо толкаясь, тренер Игорь Иванович дал волю своему гневу:
– Вы что творите? Что за цирк с конями вы тут устроили?! Я вас обоих пересажу на детские трехколёсные велосипедики! Там вам самое место!
Матвей, который в это время медленно раздевался, вздрогнул и виновато посмотрел на Илью. Тот сидел на скамейке, разувшись, в одних трусах, опустив голову, и крутил в руках свой чёрный костюм.
А Игорь Иванович не унимался:
– Фадеев, я тебя спрашиваю! А ты Новиков, молчи, до тебя ещё руки дойдут! Хотя лучше бы – ремень! Фадеев, у тебя же лучшее время трека было! Как ты мог его так бездарно слить? А ты, Новиков? Ты же почти совсем взрослый парень! Не то, что этот малолетний хулиган! У тебя-то должно уже быть понимание, что можно делать, а что нельзя!
Илья, не поднимая глаз, кивнул.
– Этот заезд все запомнят, – просто сказал он.
– Да! – заорал Игорь Иванович. – Вы оба постарались изо всех сил, чтобы его запомнили!
И с досадой проговорил:
– Какая красивая была гонка, хоть в кино снимай! Такая борьба, настоящая, в полную силу! Зачем, зачем вы всё испортили?
Он помолчал, переводя взгляд с одного на другого, словно и впрямь ожидая объяснений, и махнул рукой:
– Вы оба отстранены от занятий на три месяца! И чтоб я вас в глаза не видел до конца лета! Катайтесь, где хотите… На велосипедиках.
Матвей обмер, застыв с полуспущенными трусами, шмыгнул носом и отчаянно проговорил:
– У Ильи же на следующий год выпускной класс! Это значит, он теперь больше никогда в соревнованиях участвовать не сможет, что ли?
Тренер открыл рот: этого он, похоже, не учёл, когда оглашал наказание! Но вместо того, чтобы, скрепя сердце, отменить его, Игорь Иванович только пробормотал:
– Раньше надо было думать! – и вышел вон из раздевалки, в которую один за другим начали возвращаться голые мокрые мальчишки.
– Что, влетело? – с сочувствием спросил темноволосый смуглый Стас, который выступал в жёлтом. Он ожесточённо тёр голову полотенцем несмотря на то, что на спине у него россыпью лежали капли.
– Ничего, Иваныч завтра отойдёт и передумает, – миролюбиво предположил русый белокожий Мишка, вытирая только промежность, потому как пришёл в одних шортах. На заезде он был в синем костюме.
Вадик, который был в белом, чуть промокнулся и начал быстро одеваться чуть ли не на мокрое тело.
– Извините, парни, – пробормотал он. – Я, конечно, хотел победить, но не так.
И первым выскочил из раздевалки, как ошпаренный. За ним торопливо потянулись синий и жёлтый. А красный, имени которого Матвей не знал, проходя мимо Матвея с Ильёй, похлопал молча по плечу сначала одного, потом второго и вышел без единого слова прочь.
Матвей, наконец, пришёл в себя и обнаружил, что стоит посреди раздевалки, в чём мать родила, сжимая трусы в руке. И даже не очень-то по этому поводу переживает. Даже несмотря на то, что Илья чуть только дырку в нём уже не просверлил своим взглядом.
А тот, видимо, дожидался, пока из душа выйдут оба последних участника заезда, из которых один выступал в фиолетовом, другой – в голубом. И пока те вытирались, поглядывая на виновников сегодняшнего скандала с интересом, принялся укладывать в сумку свои вещи из шкафчика.
– Вы отлично сегодня проехали, – тихонько сказал один.
– Зря только отказались оба, – пискнул второй.
Илья посмотрел на них обоих так, что те моментально оделись и убежали, бросив на прощание: «Пока!» – и махнув испуганно ладошками.
 И только тогда спросил у Матвея, стягивая с себя трусы:
– Ну, и зачем ты это сделал?
Матвей пробормотал, не отводя глаз от его заросшего тёмными завитками паха:
– А ты?
Илья прошлёпал к нему босыми ногами по полу и, взяв за плечи, подтолкнул в душевую:
– Не мог бросить тебя одного, – объяснил он.
Матвей позволил затащить себя под струи воды, намылить мочалку и растереть себя сверху донизу без единого слова. Наоборот, он словно поддавался, поворачиваясь и подставляя под каждое движение Ильи всё своё тело, как кот под ладонь хозяина… И только когда Илья вручил ему мочалку и мыло, а сам повернулся к нему спиной, Матвей с отчаяньем признался сквозь шум льющейся воды:
– Просто я хотел, чтобы именно ты был первым!
Илья молча улыбнулся, откинув голову назад, под струю воды:
– Дурачок, – прошептал он чуть слышно. – Какой же ты наивный, честный, смешной дурачок…
Матвей чуть сердито шлёпнул его пониже спины:
–  Но-но, а сам-то умнее, что ли?
Они оба засмеялись, разглядывая друг друга в струях воды: Матвей – со спины, а Илья – боком, вполоборота.
–  Ну, и что мне с тобой делать? –  немножко нервно и растерянно спросил Илья.
Матвей вздохнул и прижался к его спине, обхватив руками за живот:
–  Как – «что»? Любить, конечно, – тихонько ответил он. И добавил, краснея от собственной дерзости:
–  Только не говори, что ты не знаешь, как!

14.

Матвей вышел на кухню в одних трусах и майке, зевнул и замер, обнаружив на ней отца с книжкой, две тарелки с ужином, одну полную, другую – наполовину пустую, и стакан морса.
– Садись, покушай, – пригласил отец, откладывая книгу в сторону.
Матвей усмехнулся, почесал одну босую ногу другой, и нерешительно заявил:
– Мне надо кое-что тебе рассказать.
Отец снял очки и окинул его внимательным взглядом.
– Сначала поешь, – спокойно проговорил он, подливая себе кипятка в чай.
Матвей молча кивнул, уселся напротив него и принялся за еду. А когда тарелка опустела, поднял глаза и тихо отчётливо проговорил:
– Пап, ты меня, наверное, возненавидишь за это, но я, похоже, влюбился в парня.
Отец издал странный звук, будто хрюкнул, и быстро заглянул ему в глаза:
– Да уж, сын, не повезло тебе! – с жалостью посетовал он, собирая тарелки со стола и укладывая их в мойку. И уточнил, не оборачиваясь, как бы на всякий случай:
– Это взаимно или нет?
Матвей покраснел и пожал плечами:
– Иногда мне кажется, что да… А иногда – что только кажется.
Он исподлобья глянул на отца, замершего с кружкой в руке и, запинаясь, проговорил:
– Ты не думай, у нас ничего такого ещё не было!
Отец покивал, сел обратно на своё место, сложил руки на столе и нехотя сообщил:
– Не волнуйся, это нормально… В смысле, что так бывает.
Матвей изумлённо вскинул глаза:
– Ты что, даже ругаться не будешь?
Отец вздохнул и поинтересовался:
– А что, думаешь, это поможет?
Матвей развёл руками:
– Ну, все родители так делают! – немного нервно выдохнул он.
Отец загадочно усмехнулся:
– Нет, не все.
Матвей ошарашенно уставился на него:
– С чего ты это взял? У тебя… было что-то похожее?
Отец усмехнулся и посмотрел на него, словно хотел утешить или ободрить:
– У меня лично – нет, – ответил он с грустной улыбкой. – Но давным-давно один мальчик написал мне письмо, в котором признавался мне в своих чувствах.
Матвей облизал пересохшие вдруг губы и продолжал допытываться:
– И что ты сделал?
Отец виновато отвёл глаза:
– Я поступил с ним очень жестоко и глупо. Рассказал об этом в классе и опозорил его перед всеми. Хотя он умолял меня не делать этого… А потом его стали травить, и он покончил с собой. Я до сих пор не могу этого забыть.
Матвей протянул ладонь через стол, взял его за руку и заглянул в глаза:
– Прости, пап, что я заставил тебя это вспомнить! – с жалостью пробормотал он. – Я даже не знаю, кого мне больше жалко, тебя или его!
Отец потрепал его по голове и на всякий случай предупредил:
– Маме пока ничего говорить не надо, – предостерёг он. – Она начнёт за тебя переживать и может натворить дел.
И добавил, глядя на удивлённое лицо сына:
– Да, взрослые тоже могут ошибаться! – насмешливо проговорил он. – Может, мне стоило бы тебя просто выпороть один раз, чтобы ты это на всю жизнь запомнил, а?
Матвей шмыгнул носом и лукаво передразнил:
– А что, думаешь, это поможет?
Отец захохотал и хлопнул его по плечу:
– Молодец! Растёшь прямо на глазах.
Матвей несмело улыбнулся и спросил:
– А можно я тебя познакомлю… с одним человеком?
Отец наморщил переносицу и отвернулся к окну:
– Пока не стоит, наверное, – поразмыслив, ответил он. – Только когда он сам будет готов.
Матвей захлопал глазами и переспросил:
– Если он сам захочет?
Отец слегка скривился, ответив вполоборота:
– Я не сказал: «если», я сказал: «когда»! Когда у него хватит смелости сказать мне в лицо, что он любит моего сына… Тогда я, может, и захочу на него посмотреть!
Матвей поёжился:
– Это звучит, как угроза, пап.
Отец нехорошо засмеялся и согласился:
– Да так оно и есть! Неужели я отдам своего мальчика кому попало?
Матвей сердито огрызнулся:
– Только в хорошие руки, да?
– Да, – кивнул отец. – И оценивать, насколько они хороши, буду именно я, а не ты!
– Ясно, – уныло пробормотал Матвей. И с досадой проговорил:
– Я чувствую себя невестой на выданье, которую даже не спрашивают ни о чём!
Отец сузил глаза и жёстко ответил:
– Если любишь мальчика, будь готов к тому, что все с тобой будут обращаться, как с девочкой.
Матвей подумал и возразил:
– Не все, – упрямо проговорил он. – Хотя бы для него я всегда буду его парнем.
Отец поперхнулся и не нашёлся, что ответить. А Матвей встал и, поблагодарив за ужин, пошёл мыть посуду, чувствуя лопатками его тяжёлый взгляд на своей спине.

15.

В первый день лета Матвей проспал, хотя с вечера ставил будильник, как обычно, на школу. Он проснулся от резкого стука рамы окна и заморгал, потягиваясь во весь рост и жмурясь от яркого солнца.
И тут же сел на постели, испуганно глянув на часы: половина девятого!
Они собирались встретиться с Ильёй в восемь и пойти на рыбалку.
Матвей схватил злополучный будильник и потряс его, не веря своим глазам: золотистый курок показывал на пол восьмого, но рантик взвода был опущен.
– Мама! – с упрёком пробормотал Матвей и спустил ноги с кровати. Он так и видел воочию, как она заходит в его комнату на цыпочках, открывает окно и снимает взвод будильника, чтобы в первый день каникул сын поспал подольше. В школу-то не надо.
А о том, что у сына могут быть свои причины встать пораньше и свои дела, она не подумала.
– Это я виноват, – тихонько прошептал Матвей, поддёргивая трусы. – Надо было предупредить!
Он выглянул в окно и понурился. Весь дворик был, как на ладони, а Ильи нигде не было видно: ни на качелях, ни на скамейке у подъезда, ни на пеньке, оставшемся от старого тополя. Всё правильно: раз Матвей не выходил больше получаса, Илья понимал, что его не отпустили, и шёл по своим делам. Они так договорились, на всякий случай, с самого начала их… нежной дружбы.
То есть, с того момента, когда они начали гладить и трогать друг друга. Дальше этого дело не шло, но это пока. Матвей был решительно намерен исправить это упущение в ближайшее время. Он уже знал, как, заставив соседа по парте спереть у его отца пару книжек по судебной медицине и тщательно их проштудировав. Прямо в школе, на переменах, из-под парты.
Макс за это получил свою вожделенную «четвёрку» по химии за год, сдав три контрольных и аттестацию на «пять». Это стоило Матвею кучи нервов и времени, а временами он был просто готов убить тупого увальня, но обошлось без крови. Эвкалиптовна заподозрила неладное, и даже лично проэкзаменовала толстячка, но он теперь действительно знал материал и как-то выкрутился.
Матвей ухмыльнулся, вспомнив озадаченное и умильно-трогательное лицо химички: порадовали они старушку, нечего сказать! Вернули веру в людей… Взялся за ручку двери своей комнаты – и замер, услышав голоса, доносящиеся с кухни.
Два из них принадлежали точно маме с папой, он бы их ни за что не перепутал, даже спросонья! А третий был таким знакомым и одновременно непохожим на себя, что Матвей слегка приоткрыл дверь и прислушался. Илья?! Илья…
– Я не пришёл бы к вам сам, если бы мне было, что скрывать, Ирина Петровна, – негромко говорил тот. – Вы можете мне верить.
Звякнула чашка и голос матери холодно произнёс:
– Знаете, Илья, это уже ни в какие ворота не лезет! Сначала вы сообщаете, что любите нашего сына, а он отвечает вам взаимностью…
У Матвея чуть ноги не подкосились. Он вцепился в дверную ручку и упёрся лбом в дверь. Ой-ёй, что теперь будет-то?
А мать продолжала:
– И после этого просите, чтобы мы просто закрыли глаза на это вопиющее безобразие?
– Тише, дорогая, ребёнок спит, – послышался недовольный голос отца. – Я вас правильно понял, Илья, что вы хотите, чтобы мы не вмешивались?
– Можно и так сказать, – тихо ответил Илья. – Мы ничего не делаем плохого. Мы никому не мешаем. Оставьте нас в покое, и всем от этого будет только лучше, поверьте!
– Ну уж нет! – в голосе матери зазвенели стальные нотки. – Это мой ребёнок, и я буду за него бороться!
– С кем, простите? – вежливо поинтересовался Илья. – С ним самим?
– Да, если на то пошло, то и с ним! Потому что я за него, за его будущее, за его нормальную жизнь!
– Может, сначала его спросить надо, что он хочет? – не сдавался Илья.
– Вот ещё, нашёл, кого спрашивать! – с сарказмом засмеялась мать. – Что он в жизни понимает?
– Я не сказал, что он всё знает и понимает, – терпеливо возразил Илья. – Я предложил спросить его самого, чего ему самому хочется?
– Известно, чего! – проворчала мать. –  Жрать вкусняшки, бить балду и ни хрена не делать!
Отец кашлянул. А Илья твёрдо возразил:
– Он не такой. Я слышал, как он играет. Я видел, как он работает на треке. Он хороший толковый парень…
– И поэтому ты решил сбить его с пути истинного? – перебила его мать. – Дудки, не выйдет!
Матвей закусил губу и молча сполз на пол. Зачем, зачем он им всё рассказал? Так только хуже выйдет!
– Мой долг, как матери, оградить своё дитя от вашего пагубного влияния! – пафосно заявила мать. – А вам ещё повезло, Илья, что вас нельзя пока привлечь за совращение, потому что вы сами пока что несовершеннолетний!
– Никто никого не совращал, – терпеливо возразил Илья. – Наоборот, я пришёл к вам и честно сказал, что у нас ничего не было…
– И не будет! – торжествующе объявила мать. – Ноги вашей в моей доме не будет! И если вы хоть раз подождите к моему сыну на пушечный выстрел, то я вас, Илюша, посажу! Вы хоть знаете, кто я?
– Начальник полиции города, – подал вдруг голос отец, будто очнувшись. – Мать моего сына. И моя жена…
– Я знаю, – тихо сказал Илья. – Я думал, что вы поставлены закон охранять, а не угрожать расправой, если вам что-то не нравится.
– Что ты сказал? – медленно спросила мать. – Рот закрой, хамло! Захочу, посажу, дело нехитрое! Подкинут тебе пакетик с порошочком, и поедешь, как миленький, по всей строгости закона, понял?
– Нет, не понял, – вздохнул Илья. – За что?
Скрипнул стул и мать отчеканила:
– Было бы, за что, ты бы не здесь уже сидел, а в камере! Там с тобой по-другому поговорили бы…  – произнесла она чуть ли не добродушно. – Знаешь, что делают с любителями мальчиков уголовники и воры?
– Не-ет, – испуганно прошептал Илья.
– Их трахают в зад! – спокойно проинформировала мать. – Все, кто сидят в камере, по очереди, хоть двадцать человек. Это групповое изнасилование, разумеется. Но никто не станет вмешиваться. Ни полиция, ни суд, ни адвокаты. Никто не встанет на защиту мерзкого извращенца, все побрезгуют. Потому что поделом.
Илья точно всхлипнул, но промолчал.
– Тебе не просто дадут срок на полную катушку, – с мстительной радостью сообщила мать. – Остаток твоей никчёмной жизни превратится в ад. Никто не сядет с тобой за один стол, не подаст руки, даже если ты упадёшь. А вот задницей твоей будут пользоваться регулярно, по несколько раз в день. Каждый желающий, не спрашивая, нравится тебе или нет.
Илья судорожно вздохнул, точно попытался что-то сказать, но мать его перебила:
– Я могу добиться  открытого слушания дела, чтобы все видели твой позор. Чтобы в твоих родителей тыкали пальцем: они вырастили педераста! И пока ты будешь гнить в тюрьме, им придётся жить среди людей, которые их презирают и ненавидят… Я обещаю тебе, Илья, что ты пожалеешь о том дне, когда положил глаз на моего мальчика! Очень пожалеешь!
Илья почти простонал:
– Да за что?! За то, что я его люблю? Или за то, что он меня полюбил?
Матвей облизал пересохшие губы. Его мутило, словно он выпил таз мыльной воды. Такие мерзости в таких отвратительных подробностях он не ожидал услышать ни от кого. Тем более, от своей собственной матери… Но почему молчит отец? Он, что, с ней согласен?
– За то, что ты пытался совратить моего мальчика. Это мой мальчик, я его родила! И уж точно не для того, чтобы ты его трахал! Так что либо ты навсегда исчезнешь из его жизни сам, либо я сотру тебя в порошок, ясно?
– А если он узнает, что вы сделали? – неуверенно спросил Илья. – Каково ему будет?
– Он вырастет и всё поймёт, – уверенно проговорила мать. – Когда у него появятся свои дети, он возненавидит тебя и проклянёт.
– Или вас, – брякнул Илья. – За то, что вы у него отобрали…
– Ничего, – спокойно возразила мать. – Я переживу. Зато буду уверена, что у него всё нормально. Чего бы ему там не хотелось до смерти.
– Что? – возмутился Илья. – Пусть он хоть повесится, лишь бы нормальным?
– А что, лучше пусть зад свой всем подставляет, по-твоему? – язвительно поинтересовалась мать.
– Вы его вообще любите? – потрясённо спросил Илья. – Его самого, настоящего, живого, а не какую-то картинку, которую сами себе придумали? Я вот боюсь за него, чтобы он ничего с собой не сделал, а вы?
– А я устала вести бессмысленные разговоры, – ответила мать. – Боря, звони в полицию! Скажи, пусть пришлют дежурную машину с нарядом и заберут этого мерзкого наглого извращенца из моего дома!
– На каком основании, дорогая? – поинтересовался отец. – Ордер, постановление суда или прокурорский запрос у тебя на руках, я надеюсь?
– Потом придумаем что-нибудь, – отмахнулась мать. – Неважно! Хулиганство какое-нибудь повесим нераскрытое или мелкое воровство… Задним числом закроем, комар носу не подточит. Посидит недельку в камере с уголовниками, глядишь, поумнеет.
– Нет, – сказал отец. – Так не будет. Я тебе этого не позволю.
– Ты дурак? – с досадой произнесла мать. – Нам ребёнка своего спасать надо от маньяка, а ты решил в благородство поиграть?
– Где ты тут маньяка видишь? – сухо спросил отец. – А вот я вижу полицейского, который угрожает сфабриковать дело, используя служебное положение. Который собирается задержать несовершеннолетнего и без предъявления обвинения поместить его под арест. И не куда-нибудь, а непременно в камеру содержания особо опасных преступников и рецидивистов, намеренно подвергнув опасности изнасилования. По-моему, так это тянет на похищение человека с нанесением тяжких телесных повреждений…
Мать язвительно засмеялась:
– А ты что думал, я этого мерзавца просто припугнуть решила?
– Да, поначалу я так и подумал, – спокойно сообщил отец. – Но ты не забывай, что я главный редактор газеты и пока ещё не совсем продажный журналист!
– Что это ты имеешь в виду, дорогой? – слегка растерянно поинтересовалась мать.
– А то, что если ты подведёшь невиновного ребёнка под статью, то я тебе обещаю другую статью. На первой полосе, дорогая! С твоей самой лучшей фотографией. И всеми подробностями нашей беседы…
Вдруг что-то пискнуло и голос отца в точности повторил: «и всеми подробностями нашей беседы».
– Это диктофон, – сообщил отец. – В суде запись не примут, конечно, но твоя карьера закончится раньше, дорогая. Хорошо, если обойдётся только разводом и лишением родительских прав. Хуже, если прокурор не согласится на условное, а суд присяжных не оправдает твои материнские чувства.
– Борис, ты пойдёшь против меня? – изумилась мать. – И против своего сына?
– Если ты решилась на преступление, то да, – не задумываясь, ответил отец. – Я не хочу быть соучастником. А сыном не прикрывайся, пожалуйста. Я такой же родитель, как и ты. И имею право решать не меньше твоего…
– И что же ты такое решил, праведный и благоверный? – холодно произнесла мать.
– Я ещё ничего не решил, – спокойно проговорил отец. – Я должен подумать. У меня тоже есть принципы, которыми трудно поступиться.
Повисла мëртвая пауза, будто каждый из троих лихорадочно соображал, как выйти из тупика, в который они сами себя загнали.
«Чтобы побороть свои страх, тебе надо хоть раз плюнуть или пописать с края крыши,» – будто снова услышал Матвей слова Ильи. Усмехнулся, тихонько поднялся и подошёл к окну… На дворе никого не было.
– Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь, – пробормотал он и пустил струю в окошко с высоты второго этажа. А потом одел зелëную рубашку и бриджи, в которых был тогда на крыше. И снова взялся за ручку двери.
Но страх никуда не делся. Значит, дело было не в том, чтобы плюнуть на него?
– Не надо, пожалуйста, ссориться, – услышал он голос Ильи. – Мы все любим Матвея, просто каждый по-своему. И желаем ему только добра…
– Только твоё добро мне кажется самым настоящим злом, – прошипела мать. – Катись отсюда и помни, что я сказала! Не сметь даже приближаться к моему сыну…
– Нашему сыну, – поправил её отец. – Нашему, дорогая. И прости, но у меня есть пара вопросов к этому мальчику…  Ты не возражаешь?
Мать издала неопределённый горловой звук, который только с очень большой натяжкой можно было принять за согласие.
– Сколько времени, Илья, вы знакомы с Матвеем? – дежурным голосом спросил отец, словно брал интервью.
– Год, или около того, – ответил Илья, помолчав. – А какое это имеет… А, понял! Нет, мы стали встре… подружились недавно. Где-то с месяц назад.
Отец хмыкнул:
– И сразу прямо так и влюбились друг в друга?
Илья помолчал и признался:
– Да, наверное. Я не знаю…
– Прости, Илья, что спрашиваю о таком. Но это важно, – мягко произнёс отец. И объяснил:
– Видишь ли, Илья, мой сын ещё недавно был беспокойным и неугомонным подростком. Всего пару месяцев назад он хлопал дверьми и орал на нас с матерью, как потерпевший. Кое-как учился, спустя рукава, забросил музыку совсем, и тренер на него частенько жаловался…
– К чему ты ведёшь? – перебила его мать. – Матвей обычный мальчик, со всеми прелестями переходного возраста. Глупо было бы ожидать от него адекватного поведения.
– Да, но месяц назад он сел снова за инструмент, – с удивлением сообщил отец. – И стал опять играть, соседи мне тут же сказали. Он взвалил на себя кучу домашних обязанностей. Подтянул учёбу и перестал орать и хлопать дверьми… Я просто хочу понять, совпадение это или нет.
– Просто перерос и успокоился, – заявила мать. – Радоваться надо, что истерики закончились, а не совпадения искать!
– Когда мне понадобится твой ответ, я его спрошу, хорошо? – спокойно попросил отец. – А сейчас я хочу услышать Илью.
– Он сильно изменился, – нехотя проговорил Илья. – С того самого момента, как мы первый раз ходили с ним в кино. Он ещё тогда постригся, так смешно, с чёлочкой!
Голос Ильи словно сломался.
– Он словно стал стараться делать всё на «отлично», – медленно проговорил Илья.  –  Жить в полную силу, понимаете? Наверно, потому что перестал всего бояться. Темноты, высоты, воды…
– Откуда ты знаешь? - ахнула мать.
–  Он сам мне рассказал, – охотно ответил Илья.
–  И что ты сделал, Илья? – требовательно спросил отец.
–  Помог ему немножко, – едва слышно проговорил Илья. – Так, совсем чуть-чуть.
Отец усмехнулся:
– Так, что теперь он по деревьям лазает, не снимешь, и на окошке сидит, ноги свесив?  
– А что, не надо было? – испуганно спросил Илья. И смущённо добавил:
 – Он уже и плавать почти научился, только вы не знаете.
 – Плавать? – не поверила мать. – Мой сын? Ты что-то путаешь, Илья! Матвей в воду по колено не заходил никогда!
 – А вчера речку переплыл, – упрямо повторил Илья слегка виноватым тоном. – Правда, мы вместе плыли. Я его страховал, на всякий случай.
Отец засмеялся:
– Ты, конечно, ужасно плохо на него влияешь!
– Как ты это сделал? – удивлённо спросила мать. – Как ты его заставил?
– Я не заставлял, – смущённо ответил Илья. – Я просто пообещал ему кое-что интересное на том берегу, вот и всё.
Отец вкрадчиво поинтересовался:
– Что именно, если не секрет?
– Что я его поцелую, – пробормотал Илья. И тут же быстро добавил:
– Это было всего один раз!
– Да ну, – произнесла мать с растерянным выражением. – Я тебе не верю! Нам целая дюжина психологов и психиатров сказали, что это навсегда, на всю жизнь. Что Матвей никогда не будет плавать!
– Он вчера переплыл реку, – уныло повторил Илья. – Спросите его сами!
Мать усмехнулась:
– А вдруг вы договорились и нас разыгрываете?
 – Мы бы не стали, – сказал Илья. – Мы с ним договорились, что не будем врать друг другу, спорить по пустякам и ссориться из-за мелочей. А вам что, проще считать, что вас обманывают, чем поверить, что ваш сын может это сделать?
Мать точно поперхнулась, а отец пробормотал:
 – У меня вообще голова кругом идёт от того, что мы здесь сегодня друг дружке наговорили!
 – Простите, – проговорил Илья виновато.  –  Я хотел, как лучше. Ведь всем было бы неприятно, если бы вы нас обоих застали вдвоём… Вот тогда бы и получилось, что мы вас обманывали!
– Я уже не знаю, чему верить, – вздохнула мать. – И вам, Илья, мне верить совсем не хочется.
– Я понимаю, – быстро проговорил Илья. – Но вы попробуйте, пожалуйста! Хоть на секунду представьте себе, что он мне дорог так же, как вам. Что я всё для него сделаю, что смогу… Я же люблю его, правда. Всем сердцем, всей душой.
Матвей выдохнул, распахнул дверь и вышел на кухню.
Родители сидели на своих местах, по разные стороны стола. Мать – растерянная, с красным лицом и усталыми глазами. Отец, сгорбившись, сидел, подперев лицо руками.  А Илья – спиной к нему, на его любимом месте. Поникший и сьëжившийся.
– Привет, мам, привет, пап!  – вежливо поздоровался он, как обычно, целуя в щёку каждого из родителей. – Есть что поесть на завтрак?
Отец усмехнулся:
 – Яичница с беконом.
Мать переводила растерянный взгляд с одного на другого мальчишку. До неё будто только дошло, что они почти ровесники. И что её сын уже не маленький мальчик, а почти взрослый юноша.
Матвей заглянул ей в глаза и сощурился. И она тут же отвела взгляд.
«Интересно, догадались они, что я подслушивал или нет?» – подумал Матвей, обнял за спину замершего на стуле Илью, чмокнул его в щёку, и невинным голосом спросил:
 – А почему вы нас тогда до сих пор не кормите?
И тогда его мать махнула рукой и слегка неестественно засмеялась.


2005