Ностальгическое порно

Я едва помню вкус его поцелуев. За прошлый год мы пару раз пересекались, но о сексе не было и речи. Пошатываясь, он взбирался на пятый этаж, обычно с коробкой дешёвого вина в руке. Когда-то стройная фигура сейчас выглядела постаревшей, хотя чувственные губы по-прежнему казались воротами в нашу беспутную молодость.

Попытки поцеловать меня часто казались прелюдией к изнасилованию и я отстранялся, помня его рассказы о загулах, пьянках и наркотиках. Впрочем, я не собирался верить всему, во что он меня посвящал. 

Наша смс-переписка ограничивалась серией порнографических "новелл", которую я не решаюсь цитировать, но несмотря на физиологию, она не сильно возбуждала. Слишком многое мешало: политика, пьянство (помноженное на имперство), постмодернистские игрища и любование градусом - алкоголя и падения.

Саморазрушение было вставлено в раму и повешено на стену. Роль почётного зрителя отводилась мне. 

А к любовным триггерам, конечно относилось наше общее прошлое, его губы, его гордые 17 сантиметров и беспробудное детство в глазах, мешавшее воспринимать всерьёз всё, что он говорил. Загульная волна, спровоцированная разводом и шальным чувством свободы, потеря работы и пара скоротечных романов с девицами, пьяные поиски "плешки" (между романами) сделали своё дело. Ноги упёрлись в дно. Но полоса падения сменилась чем-то новым и другу удалось удивить меня неожиданной трезвостью...

Я оттягивал момент встречи как умел, ссылаясь на перекрытую в доме воду, сон после ночных дежурств и визиты внезапных гостей. Наконец, пришлось ответить. Впрочем, его телефонный басок был бодр, не спотыкался на словах - и я сдался. 

Как всегда во время встреч, секс был частью протокола наших отношений. Это были странные визиты. Не-гейская природа моего бисексуального любовника мешала раствориться в нём. Моё тело его вряд ли интересовало, пока оно не проникало в заветные глубины, - и тут включалась химия, словно парень реагировал на ключ, которым его “открывали”. Но сам по себе “ключ”, отдельно от “замка”, не был его фетишем. 

Я не помню, чтобы он проявил инициативу и самым “пошлым” гейским образом запустил мне руку в те места, о которых геям снятся сны. Казалось, что он был ходячим предложением “отыметь” его, а то и “опустить”, но не делал навстречу ни шага, словно считал геев природными маньяками, которые хотят “любого мужика” и “каждую минуту” (что, конечно, миф).

А может быть, он помнил, что я равнодушен к аналу, поэтому не слишком и настаивал. Зато мы отрывались в позе 69. Это было компромиссом двух желаний. До сих пор я ностальгирую по порывистой тяжести его бедер, свисающему яблоку соблазна у раскрытых губ и узору вен, которые я помню наизусть. 

Лучший образ прошлого - это его стихотворная версия. В моменты слишком острой, ненасытной памяти я записывал прошлое в столбик, переводя наши “развратные действия” на язык поэзии. И пропасть между ними исчезала.

…Когда твоя прямая речь

В меня входила до упора,

Ей оставалось только течь

Немой гортанью разговора. 

И были заперты уста,

Когда безудержно и тесно

По тверди длинного моста

Любовь струилась бессловесно. 

Сегодня это повод для ностальгии. Но на пике кризиса наших отношений это смотрелось иначе. Пакет "Изабеллы" в руке и шаткая походка дали бы мне шанс избежать постели, но как назло, взгляд бойфренда был чист, словно не прошло и пятнадцати лет после первой встречи. 

Он заметно похудел, помолодел лицом и не ответить его губам прямо у двери было бы предательством. (Иногда целоваться - лучше чем говорить). Двигаясь к центру зала, я уже тонул в табачном аромате его губ. А к порогу спальни рука атаковала его молнию. В юности секс не вызывает такой гаммы противоречивых чувств, как сейчас, когда сложнее отключать рацио, а взгляд со стороны на самого себя может обесценить любой оргазм. К тому же, секс с бывшим любовником - это гораздо более сложная эмоциональная конструкция, чем могло показаться сначала…

Член - как машина времени - легко может отправить тебя в "начало времён", в дни первых свиданий и первого возбуждения. Чувственная память - одна из самых прочных. Кажется, так и случилось, когда я вспомнил вкус его эрекции.. Мне хотелось снова смотреть на это тело снизу вверх, пока чудесное орудие любви (порока, похоти, - нужное подчеркнуть) нависало спелой тяжестью над пылающим лицом. Жестом ловкого ковбоя, откинув руку за спину, парень энергично управлялся со встречным возбуждением. Редкий момент нашей гармонии…

Когда я слышу споры о “top” и “bottom” в однополом сексе, то всегда теряюсь в условности определений. Сексуальная позиция совсем не обязательно совпадает с распределением внутренних ролей. В конце концов, можно “доминировать” (и даже изнасиловать), глотая сперму парня, быть инициатором этого орагзма. “Кто был охотник, кто добыча? Всё дьявольски наоборот” Содержание имнтима М+М ещё сложнее, если один из них бисексуал... 

В детстве школьный друг попросил избить его ногами. Во мне уже проснулся интерес к мужскому телу, в животе порхали бабочки, когда я видел друга обнажённым, а “типаж” его пениса, который он отважно дал мне изучить, до сих пор остался триггером во взрослых отношениях (сексуальность, действительно, родом из детства). Вовка лежал на полу, голый по пояс, загорелый восьмиклассник, с чёлкой до бровей, - и был заказчиком этого насилия, на которое, конечно, я не был способен. Для порядка я двинул ногой пару раз, но бить по телу, которым любовался, мне казалось извращением. Друг хотел быть “жертвой” моего насилия, принуждая меня к этой роли. Точно так же “нижний” парень может лидерствовать в ваших отношениях, а композиция в постели ни о чём не говорит.

Двинувшись по скользкой дорожке изучения друг друга, мы дошли до петтинга, который, как ни странно, я считаю началом своей сексуальной жизни. По яркости эмоций и мистическому смыслу переживаний он не уступал полноценному сексу, а в чём-то был и вне конкуренции, потому что первый поцелуй, первые объятия и первый член в руке - никогда не забываются. Это главные события гей-инициации. Кто из нас кого тут “совращал” - сказать нельзя. Возможно, что для друга это был эксперимент, игра с “доступным мальчиком”, способ разрядки без обязательств, школа будущих гетеро-романов. А для меня игра была началом взрослых отношений. Это были “базовые” чувства, ощущения, эмоции, тот самый тактильный наркотик, который навсегда определяет твою жизнь. 

Почему-то мне везло на бисексуалов и “пробующих” натуралов. Возможно, я вызывал доверие парней готовностью составить им компанию в мире их странных фантазий. Бисексуальность нас сближала на уровне мужского интима, но она же и разводила в политике, потому что гей-секс не был для парня-би единственно возможной формой жизни. “Ебля с парнями” (так сказать) не мешала браку, социализации и прочей успешности в русском мире.

Как это часто бывает, для бисексуалов “грязный” секс - не более чем “шкаф” в успешной жизни, где они, однако, не живут, а забегают туда по случаю. Поэтому любой гей-активизм, попытка отвоевать часть публичного пространства обычно вызывала удивление: “Кому какое дело! Зачем вам это надо? Разве нам вдвоём не заебись?” 

У бойфренда было социальное пространство для самоуважения, которого не было у меня. Моя ненависть к “шкафу” ему казалась прихотью распущенного гея (“зачем тащить постель на улицу”?) Но на свадьбах натуралы об этом забывают и выбор сексуального партнёра, их любимая “постель”, гордо выставляется на общее обозрение.

Маскулинность, которой так дорожил бойфренд, не мешала ему “отдаваться” партнёру (что было неизбежно в наших отношениях). Но эта роль могла быть только “грязной тайной”. За неприязнью к гей-активизму маячил тайный страх перед потерей статуса в мире обожаемой империи.

Как ни странно, русские мужчины умеют (или любят) “отдаваться”. Их склонность к бессубъектности и подчинению “вождям” - часть исторической традиции. Возможно, это и имел в виду Бердяев в своей пророческой статье 1914 года “О вечно-бабьем в русской душе”. Она посвящена философу Василию Розанову, который описал случай женственного “мления”, “растворения в любви” к брутальной мощи колонны конных казаков. 

“Этот колосс физиологии (писал Розанов)  и источник жизни вызвал во мне чисто женственное ощущение покорности и ненасытного желания побыть вблизи”.. - "Русский народ не чувствует себя мужем (откликнулся Бердяев), он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет "сила", он чувствует себя "на тротуаре" в момент прохождения конницы".

Похоже, что столетие спустя не много изменилось. “Отдаваться” властному “колоссу” - всё так же не зазорно для мужчины. Но только - не в постели. В сексуальной жизни “патриота” эта опция могла быть только тайной. Охотно принимая в себя мерзость властной “вертикали”, “патриоты” комплексуют принимать орудия любви, мужские члены, хотя любовь не убивает, а скорее, лечит от жестокости. 

Бытовая речь фиксировала это обстоятельство. Синтаксическая связка “ёбаный в рот” то и дело оглашала камеру ИВС, в которой я провёл март 2022 года в компании “народа-языкотворца”. Эта формула символизировала не только признаваемый ими стиль отношений в стране (потребность в “опущенном” обществе), но и угрозу “опустить” всех, кто с этим  не согласен. А ведь в годы нашей юности “мать” была любимым персонажем русской гопоты. Но в “патриотический” период “мать” политизировалась и так совпала с “родиной”, что вслух её не поминали. 

В переписке с другом, когда отсутствие живого контакта раскрепощало фантазию до возможных пределов, тема унижения то и дело вдохновляла его на интимный экстремизм. "Хочу быть твоей шлюхой..”- мелькало на дисплее тенью мутной, чувственной волны, хотя меня и напрягало желание бойфренда слепить из меня мачо.

Даже дешёвый вермут в его руке казался мне порой упрёком миру, который не мог доставить ему искомого счастья. Но как известно, "бывает лишь один день в году, когда любовникам всё удаётся". Почему бы этому не случиться в марте? 

Наши комплексы отступили перед желаниями друг друга - и его мужская “вертикаль”, истерзанная жадными губами, наконец, плеснула в горло горьким фонтаном спермы. Обычно мне хватало двух глотков, но в этот раз было не до арифметики. Когда его сильные голени легли мне на плечи, он потянулся губами, и поцелуй со вкусом спермы, видимо, послал мне в кровь дозу первобытной агрессии...

Старая советская кровать давно не видела такого "разврата" и тихо постанывала в знак протеста. Пару раз парня крепко “долбануло” макушкой о спинку.. Мы задыхались, губы любовника были открыты, и когда я порывисто тонул лицом в его прядях, то слышал тихий шёпот: "Да, да.. вот так.. как шлюху..." 

"Опустошённые, они встают с постели. Поспешно одеваются, молчат". Нет, это не про нас. Но “посткоитальная грусть” сменяла эйфорию, возвращая все барьеры, которые нас раньше разделяли. Эта вечная история в сексе двух парней имела в этот раз какой-то горький привкус.

Когда-то любовник подарил мне сборник Кавафиса, который был мне нужнее, чем ему. А я дарил ему пролетарскую эротику поэта Пазолини (чьи разоблачительные и антибуржуазные фильмы были, скорее, гимном «однополому разврату», чем его бичеванием). 

Но с появлением политики, культурный пейзаж сильно упростился: Донбасс и Крым не оставляли места для метафор и манёвра. Спасительный постмодерн был с позором изгнан из постели, а «русский мир» и «пиндосы» наводнили актуальный нарратив, вытеснив структурализм, Барта и любимого френдом Жижека.

«Твой Жижек - банальный путинист (кипятился я). И вообще интеллектуальные игры на крови – позорная вещь». - «А империя вообще – такая штука (басил бойфренд), что границы не должны жать её в плечах». И он эротично дёргал смуглыми ключицами. «Америкосы делают то же самое»…

Было очевидно, что в войне с реальностью постмодернизм и имперство отлично дополняли друг друга, слившись в комфортном альянсе. Русская “всемирная отзывчивость” (гордость Достоевского) превращалась в имперский нахрап. Вслед за русским балетом привычно двигались русские танки. Политическая ложь отравляла либидо и рвала связи между нами. 

В сущности, я понимал, что это был спор не о “политике”, а о реальности. О её приоритете перед мифологией (имперской, постмодернистской, - какой угодно). И отчаянный спор о сбитом Боинге был сражением не только за правду, против лжи, но и последней попыткой сохранить наши любовные отношения. Потому что было ясно: никакая постель невозможна, останься мы по разные стороны фронта. Мозги плавились от тоски и ненависти к «этому идиоту», - а тело тянулось к нему.

Моя давняя любовь на глазах отдавала концы и швартовы. На губах ещё сладко горчила его сперма, но чувство утраты не давало строить иллюзий. Свидание было последним.

Больше мы не виделись, но иногда я интересуюсь у друзей - как он там, на родине? Ветхие скелеты умерших бабочек всё ещё трепещут в животе, спускаясь ниже, ниже, - где всё ещё живёт наше прошлое. Говорят, что похудел, немного поседел, принял образ анархиста (империя в пролёте?) и возможно, ищет приключений в местном парке.  

Я ему не враг. Надеюсь,что он встретит подходящего героя и обожание постельной «вертикали» вступит в полную гармонию с политикой.. В конце-концов, кто я такой, чтобы мешать бойфренду -и народу- кому-то “отдаваться” в роли «шлюхи»?.