- Ой, да брось ты! - Витя встаёт с кровати и голышом подходит к окну. Там краснеет закат, и если посмотреть чуть ниже, то обязательно будет виден собор Александра Невского в вечерней подсветке, - Говорю же, люди везде одинаковы: что здесь, что в Амстердаме, что в Северной Корее. 

- Не уверен, - глупо улыбаюсь я, понимая, что Витя нравится мне всё больше.

- Ну, доживёшь до моих лет - убедишься. Тебе сколько?

- Тридцать девять.

Володя ещё раз окидывает взглядом комнату. Шкаф цвета горького шоколада почти подпирает потолок. В углу - сложенная гладильная доска. Неужели он тут ещё и гладит? А вон там, в тёмном помещении без двери, за какой-то потрёпанной занавеской, - душевая кабина? Или, может, ванна? Раковина с бритвой и зубной щёткой?

Я представляю, как сто пятьдесят лет назад мы бы раскуривали сигары и дым обволакивал бы весь “нумер”. И потом наши пиджаки пропахли бы насквозь. Были ли счастьем для двух титулярных советников такие встречи? Можно ли было за это отправиться на каторгу в Сибирь? Или просто в тюрьму, где из тебя сделают петуха? Бежали ли с места преступления к своим жёнам, продолжая после этого быть нормальными, обычными, как “все вокруг”?

Если бы мы вдруг поженились и я каждый день возвращался не к жене, а к Антону, у нас был бы, наверное, идеальный брак. Он бы никогда не кричал, не ворчал, не придирался по ерунде, не выкатывал претензии за то, что я не заметил крошки на столе или капли масла на плите после яичницы. Он бы на всё лишь пожимал плечами, усмехался и потом впивался в меня своими крепкими губами.