Дучетто

Паша, по кличке Дучетто, сроду ни в грош не ставил Лёлика. Дружба? Ну разве что односторонняя. Кто только не считал Пашу, признанного лидера компании, своим другом. Для него же словом "друг" именовались всего два человека. Столь же малочисленны были Пашины влюбленности.

В первый раз любовь приключилась с ним в десятом классе, свалилась вместе с новым преподавателем литературы. Тут то и пришлось Паше признаться самому себе, что он гомик. За это охуительное открытие он мстил два года, по-всякому измываясь над молоденьким учителем: хамя, остря и срывая уроки. А во второй раз у язвы Дучетто снесло крышу, когда Лёлик привел в компанию Вадима. Этот спортивный, накаченный, но слегка зажатый мужик работал милиционером в ближайшем от Лёлькиного дома отделении.

К тому времени Паша уже года два тянул пунктирную связь с немолодым приятным итальянцем, а в его отсутствие пробавлялся блицвылазками в реал на одну-две ночи. Ничего личного, как выражался Дучетто: "Просто спортивно-оздоровительный секс".
Пашка приглядывался к менту, как к необычной для их компании фигуре. Он сам не заметил, как его взгляд сменился с равнодушно-внимательного на влюбленный. Очень долго Паша не отдавал себе отчета в своем состоянии. Когда в комнате находился Вадим, все остальное как бы отходило на второй план. Дучетто даже дышать начинал по-другому. Как загипнотизированный он сладко томился, делано безразлично наблюдая, как ест, как смеется, как двигается Лёлькин хахаль. Однажды Вадим случайно задел Дучетто локтем. Рукава ментовской рубашки были закатаны и светлые густые волосы слегка скользнули по Пашиной щеке. Дучетто как будто ударило током, и от столь незначительного инцидента он долго не мог прийти в себя.
Постепенно Дучетто стал понимать, что с ним что-то не ладно. Слишком навязчивыми были мысли о Лёликином любовнике. Воспоминания не оставляли Павла ни на минуту. Ладно еще при дрочке - это не зазорно, наверняка уж не один он пускал слюни глядя на мента, но Паша не мог отвлечься даже на летучке в кабинете шефа, даже молотя грушу в фитнесцентре, даже обедая с сестрой.
Именно Дучетто инициировал постоянные набеги к Лёлику. Как-то, проходя по коридору ментовской конуры, он остановился напротив висящей униформы и провел по шершавой ткани ладонью. Член отреагировал непроизвольной эрекцией. И в этот момент Пашу-Дучетто шарахнула догадка, что он не просто так завис в темном углу, и трется о чужой китель, а что у него серьезные проблемы и что он влип "по самое не хочу".
Обманчиво безобидный уменьшительный суффикс "-тто" прилепил к Пашкиной кличке ласковый итальянец. Видимо, за небольшой рост. А дерзкий корень - "дуче", то есть "вождь", Паша заслужил сам, своим дерзким характером и стремлением верховодить. "Маленький вождь" не привык уступать и решил бороться за свое счастье.
Пашка изо всех сил старался понравиться Вадиму, но уж больно никудышный из него выходил ухажер. Паша жадно ловил каждое оброненное ментом слово, бережно хранил в памяти любую информацию о Вадиме, но свой сарказм и наступательную энергию унять никак не мог. У окружающих складывалось впечатление, что Дучетто выбрал себе жертву, что бы поупражняться в острословии, а Паша просто никого, кроме Вадима, вокруг не замечал. Вот и говорил только о нем. Когда змея хочет поцеловать, она не знает, куда девать свое жало.
Издерганный безответной любовью и, в глубине души, очень несчастный Дучетто допускал промах за промахом. То его вдруг, ни с того ни с сего, одолевала обида на природу, что он не такой душка как Лёлик, и Дуче, признанный авторитет в компании, начинал Лёлика прогибать, гоняя за пивом и загружая разными мелкими поручениями. Мент, абсолютно равнодушный к подколкам в свой адрес, в отношении Лёлика проявлял завидную бдительность: улавливал тончайшие оскорбительные нотки даже там, где ими и не пахло. Раздражать мента не входило в Пашины планы. "Да и Лёлик, в сущности, славный парень", - урезонивал себя Дуче. Но не успевал он проявить благожелательное внимание к пареньку, как Вадим начинал метать грозные взгляды и грудью оттеснять Пашу от Лёлика.
На этой нелепой ревности Паше и удалось, в конце концов, сыграть свою короткую партию. Он попросил Лёлика съездить с ним в деревню и помочь законсервировать на зиму охотничий домик отца. Никого почему-то не удивило, что Паша обращается с этой просьбой к дохлому Лёлику, закоренелому горожанину, у которого руки не из того места растут. Вадим среагировал, как ожидалось: тут же решил ехать с ними. Ближе к делу домашний мальчик Лёлик опомнился и постарался откосить от поездки, а потом и в самом деле простудился и не смог выполнить обещание. На такое везение, как отправится в деревню с Вадимом вдвоем, Дучетто даже не рассчитывал и чувствовал легкие угрызения совести, слушая, как Лёлик, закутанный в шарф, гундит свои извинения.

***
Октябрь выдался холодный, с затяжными дождями и ночными заморозками. Но оба парня ехали с удовольствием, предвкушая каждый свое: Вадим утиную охоту, а Пашка две ночи наедине в избе, с одной единственной отапливаемой комнатой.
Первый вечер в деревне проскочил в хозяйственных заботах: кололи, протапливали, стряпали. Спать рухнули без сил - гость на большую лежанку, Дучетто на сундук за печкой. Пашка, планировавший эту поездку, как военную экспедицию, которая должна была увенчаться взятием неприступной крепости, вдруг растерялся и не знал, что бы такое предпринять для сближения. Не предлагать же себя, в самом деле. Минуты три он в своем углу за печкой, кусал губы и казнился, что не продумал свои действия на случай такой вот безнадежно дружеской обстановки, но тут с лежанки раздался мерный храп, и удрученный Паша тоже позволил себе заснуть.
Пашу разбудил шум ливня и хлопающие ставни. Лежанка была пуста. Пашка затопил печь, заварил чай, а Вадима все не было.
Когда, наконец, мент ворвался в дом, он был промокший до нитки и изрядно продрогший. На ходу, скидывая мокрые вещи, Вадим что-то говорил, но Паша не слышал ни словечка: подперев косяк, он заворожено наблюдал за раздевающимся гостем. Он пялился, как дурак, и не мог отвести глаз от полуобнаженного мускулистого тела. Ему до дрожи в коленках хотелось дотронуться до мощного торса, покрытому светлыми волосами. Под ложечкой сладко ныло. Вадим вдруг замолчал и стал все медленнее и медленнее двигаться, бросая косые короткие взгляды на взъерошенного, вдавившегося в косяк Пашку. И чем тщательнее Вадим вытирал мокрые волосы, поигрывая бицепсами, поворачиваясь к Паше то одним боком, то другим, чем дольше и вдумчивей он рылся в своей сумке в поиске сухой одежды, тем яснее становилось Дучетто, что сейчас все сбудется. Сбудется то, о чем он мечтал и зачем ехал.
Вадим сам, первый, подошел к Пашке, чуть потеснил плечом:
- Дай-ка пройти.
Сказал грубовато, но глаза смеялись. Паша несколько секунд смотрел на Вадима в упор, а затем съехал по стенке на корточки, вжался всем лицом в ментовский пах и пробурчал туда неразборчиво, вцепившись подрагивающими руками в ягодицы Вадима:
- Н-е п-у-щ-у.
От любимого пахло дождем и лесом. Даже от х*я, который был благополучно и незамедлительно общими усилиями извлечен наружу. Вадим старался руками придержать вьющиеся волосы Дучетто, но они всё рассыпались, падали Пашке на лоб и лохматой непослушной шапкой перекрывали Вадиму вид с верху. Дуче не торопился, он слегка подышал теплым воздухом на стремительно увеличивающийся орган, и стал покрывать его легкими беглыми поцелуями, едва касаясь губами показавшейся из-под шкурки головки. Вадиму такая трепетная нежность была не понятна. Он взял свой окрепший член в руку и шлепнул им Дучетто по щеке:
- Ну, чего ты там канителишься? Соси давай!
В ту же секунду Пашка вскочил на ноги: так разговаривать с собой он никому не позволял. Однако Дучетто не успел возмутиться. Вадим улыбался, а Пашка никогда не видел улыбки обаятельней, чем вот эта озорная, мальчишеская, на небритом дорогом лице. Дучетто толкнул нахала к лежанке.
Вадим охнул и затаил дыхание, когда Паша вдруг уверенно, по самый корень, заглотил его елду. Пашка не собирался начинать с этого экстрима, он хотел нежно посмаковать и всласть поласкать член, который столько раз рисовал в своем воображении и который оказался совсем не таким совершенным по форме, но от этого не менее желанным. Но теперь Дучетто немного злился: "Ах тебе пососать? А как тебе такой аттракцион? Сколько продержишься, герой?" Дуче чувствовал, как напружились ноги у Вадима, как напрягся живот, как подобрались крупные, покрытые светлой порослью, яйца.
- Павлик, - испугано, боясь шевельнуться, прошептал Вадим, - Павлик, не надо. Осторожно... ... ... Ты же задохнешься... Отпусти...
Дучетто, не обращая внимания на это бормотание, делал плавные возвратно-поступательные движения, скользя губами по стволу. Вдруг Вадим выдохнул:
- Все... Я не могу больше, я больше не могу... Я сейчас спущу...
Его начал бить оргазм. Тем более сильный, что Вадим пытался от него удержаться.
Когда Пашка с победным видом поднял голову, он увидел совершенно ошарашенного, ошеломленного Вадима. У Пашки самого захватило дух. Перед ним, со спущенными до колен камуфляжными штанами, полусидел до умопомрачения красивый и абсолютно растерянный мужик. Вадим, красный от смущения, вызванного позорным почти моментальным извержением, постарался замаскировать свое состояние резкостью:
- Пиздец! Ну ты и... профессиональная соска.
Пашка дернулся, как от пощечины и хотел отойти, но Вадим поймал его за руку и дернул на себя:
- Ну, ну... Паха, я же шучу. Иди сюда.
Паша не удержался и плюхнулся рядом с Вадимом на лежанку.
Если бы пять минут спустя кто-нибудь, не побоявшийся дождя, случайно проходил мимо и заглянул в окно старого деревенского дома, то он увидел бы, как обнаженный светловолосый атлет подмял под себя юркого смуглого парня, запустил руки ему под свитер, а коленом раздвинул ноги. И как более хрупкий, закинув голову и закрыв глаза, совсем не уворачивался от энергичных укусов-поцелуев, которыми бугай покрывал его скулы и шею. А если бы случайный прохожий задержался, то в конце концов, он бы увидел как полетел в угол свитер, а за ним джинсы, и как, в результате настойчивых действий атлета, оголились аккуратно подстриженный лобок, ровненький небольшой член и трогательно незагорелая попка.
Конечно, никто в окно не подглядывал. Парни были одни в этом затерянном уголке, а казалось Паше, что одни в целом мире. Вадим прижался к Пашке сзади и своими здоровенными ручищами, под стать его росту, гулял по Пашкиному телу. Теребил соски, бережно одной ладонью сразу прихватывал член и яички. Но и с проникновением затягивать не стал. Дучетто прикусил губу - ему было немного больно, но какой же долгожданной была эта боль. Пашка готов был терпеть и готов был не кончать, только бы Вадиму, этому жаркому, потному, наконец-то трахающему его Вадиму было бы хорошо.
Пашка не достиг в тот первый раз оргазма, но, все равно, был на седьмом небе. Когда мент отпустил его, он свернулся калачиком, положив голову на живот любимого, и думал, что ему хочется спать; что очень сладко ноет "дырочка"; что неохота, конечно, но придется сейчас бежать под дождем в сортир... Но оказалось дождь стих, и Вадим, стряхнув Пашку, заторопился:
- Рота подъем! Одевайся. Пошли, пока опять не ливануло.
"Ну что за юный натуралист попался, - думал Дучетто, шлепая в отцовских сапогах, которые были ему велики, за пружинисто шагающим ментом, - Сейчас бы в коечку". Вадим был явно в ударе и в своей стихии, его не смущал ни мокрый лес, ни чавкающее болото. Он бы весел и разговорчив. Дучетто, пожалуй, не разу еще не слышал, чтобы Вадим столько говорил. В какой-то момент сам себя оборвав на полуслове мент вдруг схватил Пашку, прижал к мокрому стволу дерева и впился ему в губы долгим глубоким поцелуем. После этого порыва у Дучетто значительно прибавилось сил. Он по-прежнему тащился чуть сзади, но теперь абсолютно, до щенячьего писка, довольный.
Утки не обнаружились ни на маленьком озере посреди болота, где их каждый год стрелял Пашкин отец, ни в уютном заливе за пару километров от деревни. Только стая северных, с белыми перьями, уток пролетела на недосягаемой для охотников высоте. Парни повернули домой, но оба были не особо разочарованы.
Толкая друг друга плечами, и перекидываясь шутливыми упреками, они почистили картошку, открыли консервы. Паша не взял с собой алкоголя. Все знали, что спортсмен-мент почти не употребляет спиртное. Но этим двоим и без выпивки было тепло и весело. После еды мент завалился на лежанку, всем своим видом показывая, что пора бы уже перейти к "сладкому". Но Пашка сперва неспешно убрал со стола, подбросил дров в печку, развесил сушиться влажные вещи. Вадим наблюдал за Дучетто, поглаживая свой пах:
- Паш, ты издеваешься надо мной?
- Это я-то издеваюсь? А кто таскал меня пять часов по болоту?
- Не пять, а четыре...
- Хорошо четыре. Вот теперь четыре часа книжечку полистай!
Дучетто не мог не повредничать. Но тут лицо у Вадима так забавно вытянулось, что Пашка прыснул и одним прыжком, с размаха, оседлал мента. Потом оказалось, что такая расстановка очень нравится обоим. Несколько раз за следующие сутки гибкий Дучетто насаживался на неутомимый ятаган.
"Он мой, мой, - думал Паша, задавая темп - сейчас он мой".
Ночью парни несколько раз укладывались спать, желали друг другу "спокойной ночи" и даже на некоторое время отключались, но потом... Сперва Вадим, оказавшийся совершенно ненасытным любовником, начал тормошить, смотрящего сладкие сны, Дучетто со словами:
- Паш! Паш! Не спится тебе? А Паш?
При этом мент елозил рукой под спальником, гладя Пашку.
"Боже мой, - думал Дучетто, не открывая глаза, - да разве я мечтал о таком? Разве предполагал, что может быть так хорошо?"
- Ну спи, спи, - прошептал Вадим, - повернись только на бочок. Он повернул к себе Пашку спиной, и Паша почувствовал, как в его натруженный анус очередной раз заталкивают горячую твердую плоть. На гране сна и бодрствования Дучетто прислушивался к своим ощущениям: оргазм то приближался, то убегал, пока, наконец, волна удовольствия не затопила Пашку. А под утро, еще затемно, проснулся уже Паша, так как отлежал себе руку. Осторожно высвободившись из-под лапы мента, он развернулся к Вадиму лицом. "Сейчас могу смотреть сколько угодно и не таиться", - подумал Пашка, и ему вспомнились все его ночные страдания наедине с кулаком. Рука сама потянулась к члену и Дучетто, стараясь не разбудить мента, стал тихонько поддрачивать. Не тут то было. Вадим открыл глаза, лениво потянулся и полез под спальник. Паша немедленно откинул покрывало и в сумраке рассвета, сколько продержался, столько наблюдал, как мужчина его мечты, царапаясь щетиной, неловко делает ему минет. Потом еще поспали.
Нельзя удержать время. Воскресенье, наполненное хозяйственной суетой, с коротким перерывом на секс, пролетело как один миг.
Домой двинули уже под вечер. Паша вел машину без фанатизма, гнать не хотелось, выпендриваться тем более. Он ехал бы так и ехал вдвоем с Вадимом под гипнотические ритмы Боба Марли, наслаждаясь родным русским монотонным пейзажем.
Дучетто, не отвлекаясь от дороги, иногда поглаживал колено Вадима, стараясь сдвинуть руку поближе к паху. Близость к любимому, сама обстановка дороги и воспоминание о пережитых выходных подвели Пашу. Он расслабился и задал злополучный вопрос:
- Вадь, а что мы скажем Лёлику?
- Лёлику? - Вадим напрягся как струна, аккуратно отвел руку Дучетто от своего колена и холодно, четко, почти по слогам, произнес:
- Олегу мы НИЧЕГО не скажем.
Рижская трасса. Двести километров до Москвы. Хрупкое хрустальное счастье, сконцентрированное в одной отдельно взятой легковушке, разлетелось вдребезги. Уже прежний, собранный, злой Дучетто свернул на обочину, остановился и совершенно спокойно, недрогнувшим голосом произнес:
- Выходи из машины!..
Вадим непонимающе уставился на Пашку. Тот повернул к попутчику вдруг страшно побледневшее лицо, и неожиданно заорал:
- Убирайся!.. ПОШЕЛ НА Х*Й, Я СКАЗАЛ...
Только, когда машина пролетела километров десять, Паша успокоился, справился со спазмами в горле, вытер слезы и повернул обратно. Но на обочине Вадима уже не было.

Вадим вышел на кухню, распахнул окно. Ему хотелось напиться. Тупо и быстро. И чтоб до полного забытья. Он здоровый мужик, согнулся под тяжестью вины. В мрачнейшем, апокалипсическом настроении, он все задавал и задавал себе вопрос: зачем он вообще таскался в этот гнусный клуб? Он же не выносит эту музыку, не умеет танцевать и не имеет друзей в этой разношерстной тусовке. Но он раз за разом шел туда, вроде как, ради Лёлика, а на самом деле, для того чтобы провести очередной вечер за невыносимым занятием - за ожиданием. Он садился к барной стойке, заказывал выпивку и ждал. Иногда тщетно, но иногда, тот, кого он караулил, появлялся. Вокруг пришедшего сразу начинал клубиться народ. Аморфная до этого толпа, обретала плотное ядро, концентрирующееся вокруг невысокого подвижного парня. Нет, Вадим не смотрел в его сторону, но по всплескам хохота всегда мог определить, где находится его... Его кто? Его враг? Его случайный любовник? Или лучший друг его Лёлика? Его никто. Этот парень никак с Вадимом не соотносился. Дучетто, по простому Пашка, всегда был сам по себе. Вадим тянулся к нему всеми фибрами своей души, и... так же отчаянно ненавидел.
Полгода назад, когда Лёлик только познакомил Вадима со своей компанией, он сразу почувствовал, что пришелся здесь не ко двору. Основное неприятие исходило от неформального лидера тусовки, от язвительного и вспыльчивого, как настоящий итальянец, Дучетто. Вадим, наткнувшись на изучающий прощупывающий взгляд темных глаз, сразу понял, что его тут не ждали. Конечно, надо было с самого начала попросить Лёлика ограничить нашествия его друзей в их дом. Но Вадим был так доволен, что Олег не ломаясь переехал к нему, и ему так хотелось, что бы мальчику было комфортно, что он не стал диктовать никаких условий.
С тех пор Вадим все время ощущал, что за ним наблюдают. Дучетто глаз с него не сводил, и стоило Вадиму дать малейший повод, как начинались смешки и подколы. Цель этих действий была Вадиму очевидна: выжить его из жизни Лёлика, настроить парнишку против него. Вадим не ожидал, что в арсенале Дучетто есть и другое оружие способное разрушить их с Лёликом союз.
"Ну что ж, я сам виноват, - думал Вадим, вспоминая совместную с Пашкой поездку в деревню, - Я не должен был изменять Олегу. За ошибки надо платить. Я возомнил, что этому психованному Дучетто действительно интересна моя персона. Меня провели его умоляющие глаза. А это была примитивная разводка. Трепал же Лёлик, что Пашка съемщик. А тут он двух зайцев убил: расслабился в выходные и разрушил наши отношения".
Чем больше времени проходило с той злополучной поездки, тем чаще Вадим её вспоминал. Вспоминал, каким наивным идиотом он выставился. Как потянулся, дурак доверчивый, навстречу этому ушлому Пашке. Почему-то Вадим не мог забыть, как проснувшись утром, обнаружил рядом торчащую из-под спальника взлохмаченную темноволосую макушку и как его буквально затопила нежность к этому кареглазому пацану. И каким неприятным потом было отрезвление.
С тех самых пор все пошло не так. Больше с Лёликом не было так легко как раньше. Олег жил какой-то своей жизнью. Да и сам Вадим, занимаясь любовью с легким и хрупким как тростиночка Лёликом, вспоминал упругого и непредсказуемого, как сжатая пружина, Пашку. А этот щенок мало того, что обложил его матом после восхитительных выходных, так еще теперь упорно делает вид, что ничего и не было.
Вадим не мог допустить, что бы Дучетто догадался, что он безуспешно пытается задавить влюбленность. Пусть Дучетто поиграл с ним, раздразнил и отбросил как отработанный материал, а отношения с Лёликом теперь трещат по всем швам, но он, Вадим, постарается вести себя так, как будто ему на все насрать. Увы, не вышло. Выдержка подвела Вадима. И теперь он стоял перед открытым окном и отстраненно думал о том, что произошло сегодня вечером.
А ведь все так безобидно начиналось. Вадим заехал за Лёликом в клуб, но, к несчастью, не увез его сразу, а задержался полюбопытствовать с кем там сегодня Дучетто. Это оказалось совершенно невыносимое зрелище. Из Италии в командировку принесло Маурицио, давнего Пашкиного ухажера. Пожилой итальянец фамильярно обнимал Дучетто за талию и, поминутно склоняясь к Пашке, что-то шептал ему на ухо, шевеля мерзкими слюнявыми губами. Вадима просто скручивало от отвращения. Кулаки чесались - дать в морду этому самодовольному итальяшке. От греха подальше Вадим пошел в туалет освежиться. Через минуту за ним зашел Дучетто. Вадим не сдержался и саркастически поинтересовался:
- Что это ты так к этому старикану жмёшься? Аж противно. Геронтологией увлекаешься? Или спонсорские деньги отрабатываешь?
Паша удивленно поднял бровь и в тон Вадиму ответил:
- Я, знаешь ли, как и ты, люблю, когда партнер опытный. Но не все, как твоя Лёля, успевают к двадцати годам столько опыта поднабраться. Приходится...
- Что ты там тявкнул?
Вадим за ремень притянул к Пашку себе. Живот Дучетто был такой теплый, а задранная вверх физиономия, такая вызывающе красивая и одновременно наглая, что Вадим почувствовал нарастающее возбуждение.
- ... зрелых партнеров искать! - закончил Паша предложение, но уже не так уверенно.
Тут Вадим и впился в губы Дучетто. Пашка, на удивление, не стал вырываться, а, как-то сразу обмяк, приник к Вадиму и, отвечая на поцелуй, впустил чужой настырный язык к себе в рот. Они целовались целую вечность. У Вадима кружилась голова. Он ничего не видел и не слышал, ему хотелось втянуть в себя Пашку. Вдавить. Вдохнуть... Промелькнула мысль: "Я соскучился. Боже мой, как я, оказывается, соскучился". Но Вадим бы умер, но вслух это не озвучил. Вдруг Дучетто, ни с того ни с сего, резко вырвался из объятий и, отвернувшись к раковине, стал судорожно включать и выключать воду. Буквально через секунду в туалет залетел Лёлик, непринужденно щебечущий по телефону. Вадим с огромным несимметричным бугром в районе ширинки, так и остался стоять посредине покрытого кафелем помещения, не представляя, как скрыть свое состояние от Олега. Но Лёлик ничего не заметил. Он перекинулся парой слов с красным как рак Пашкой, сделал то, зачем пришел и, подмигнув Вадиму, выскочил из туалета.
Вадим, так и не успел придти в себя. Как было бы хорошо, если бы Дучетто в этот момент просто развернулся и ушел, но Паша скривил губы в подобие улыбки и хрипло произнес:
- Ну вот, пронесло... Не хотелось бы, чтобы у тебя были из-за меня проблемы с Олегом.
Вадим не сразу включился, но постепенно до него стал доходить смысл сказанного. Его передернуло. Ему почудилось в этом невинном предложении чудовищное лицемерие, откровенный цинизм и наглая издевка. Вадиму захотелось смыть эту ухмылку со смазливого лица. И он смыл... своим фирменным, коротким ударом cлева. Пашка, не ожидавший ничего подобного и не готовый к нападению отлетел к стене и медленно стек на грязный пол, безжизненно уронив голову на грудь. Вадим некоторое время простоял в оцепенении, сам не понимая, как могло произойти такое, а потом бросился к Дучетто и стал трясти его как безумный, напрочь забыв все, что советуют врачи делать в подобных случаях:
- Паша! Паша!.. Павлик...
Пашкина голова моталась как у тряпичной куклы, а часть лица постепенно начала менять цвет. Не сразу, но в конце концов Вадим опомнился, уложил Дучетто на спину и полез за мобильником, чтобы вызвать скорую. Однако замялся, засмотрелся на Дучетто и какая-то сила помешала набрать номер. Вадим откинул волосы с Пашиного лба, нежно провел тыльной стороной ладони по здоровой стороне лица, залез кончиками пальцев в вырез "флюровой" рубашки. Верхние пуговички расстегнулись сами, а дальше Вадим приложил все-таки некоторое нервное усилие, и приталенная рубашка распахнулась. "Дикость какая, - подумал Вадим, дотрагиваясь до крошечных беззащитных сосков лежащего перед ним парня, - что я делаю?" Но у него шумело в ушах и ломило в паху, а потому соображалось туго. Вадим попробовал просунуть ладонь между животом Дучетто и ремнём, держащимся на бедрах. Там, в глубине, было горячо. От сладкого саднящего чувства, что он делает нечто запретное, Вадим чуть не кончил. Кончиками пальцев ощупывая бритый лобок и пробираясь все дальше, он весь сосредоточился на осязании. Для Вадима стало полной неожиданностью, когда Паша вдруг схватил его за руку.
Стоя у окна, Вадим в деталях вспомнил все дальнейшее обреченное сопротивление Дучетто. Очнувшийся парень не имел никаких шансов вырваться, несмотря на все его звериное бешенство. Вадим моментально скрутил, подхватил Пашку в охапку и затолкал в кабину. Паша и там рвался, дергался, норовил заехать коленом по нешуточной окаменелости между ног у Вадима, но все это было несерьезно. Зря, что ли у Вадима за спиной была спортивная юность и опыт работы в группе захвата. Уже через минуту Дучетто, с руками перетянутыми за спиной спущенной с плеч рубашкой, бился носом в угол. Он пытался брыкаться ногами, но Вадим приспустил ему джинсы и собирался затянуть ремень чуть ниже колен. В этот момент за дверью кабинки раздались голоса. Первая мысль Вадима была: "Все. Трындец. Сейчас он заорёт..." Но странное дело, вместо того, чтобы позвать на помощь, Дучетто замер. Уткнувшись лбом в стенку, он только тяжело прерывисто дышал. Кто-то позвал Пашу по имени. Дучетто затаил и дыхание. Второй голос принадлежал Лёлику. Олег громко произнес:
- Ну, что я тебе говорил? Нет его здесь. Пойдем.
Туалет опять опустел. Вадим поднялся, отбросил ремень и осторожно прижался к Пашкиной спине в шальной надежде, что Пашкино молчание означало совпадение их желаний. Попытался даже поцеловать парня в шею. Но Дучетто резко повел плечами и прошипел:
- Делай уже, что задумал, урод.
"Почему я не остановился хотя бы в этот момент?" - отрешенно спрашивал себя Вадим, глядя на ночную Москву. Просто он уже забыл, как был возбужден и насколько невменяем. Пока он со стоном не вынул свой елдак из обессилевшего, до крови искусавшего себе губы Дучетто и не выпустил остаток спермы в ложбинку между ягодиц изнасилованного парня, ни рассуждать, ни мучаться угрызениями совести он не мог. Это сейчас, стоя перед распахнутым окном, Вадим ощущал абсолютную космическую пустоту и думал о себе как о постороннем. Как просто и соблазнительно было бы сейчас перевалиться через подоконник восьмого этажа и избавиться от постыдных воспоминаний, убежать от самого себя, от своего необузданного темперамента, от своего мерзкого похотливого неуправляемого тела. Но ведь и тело Дучетто не слушалось его. В какой-то момент Вадим, атакуя Дучетто сзади, машинально подхватил рукой Пашкин член и с изумлением обнаружил, что он не вмешается в его ладонь. Там была эрекция, и нехилая. Вадим не убрал рук, когда разрядился сам, а, несмотря, на яростные возражения Дучетто, его ругань и попытки вырваться, довел своего недобровольного партнера до оргазма. Только перед самой кульминацией Пашка смирился и затих. Плакал ли он Вадим не понял, только слышал, как парнишка шмыгнул носом, отворачивая лицо.
Возможно, Вадиму до конца дней придется вспоминать, как Дучетто стараясь не встречаться со своим насильником глазами, натянул заляпанные спермой джинсы. Как надел порванную рубашку, на которой не было половины пуговиц, и дрожащими непослушными руками попытался хоть как-то застегнуться. Вадим чуть не начал извиняться за безнадежно испорченную вещь, но вовремя прикусил язык. Потом хотел спросить, не кружится ли у Пашки голова и не нужен ли врач. Вадима насторожили мутные потухшие глаза Дучетто и его ужасающая бледность. Но он осознавал, что теперь подобная забота будет выглядеть дико. Вместо этого он извлек из-за унитаза ремень и молча протянул его парню. Дучетто шарахнулся в сторону. Не позаботившись открыть щеколду, Паша выбил дверь ногой, и вырвался на свободу.

***
Дучетто удалось незамеченным выскользнуть из клуба через служебный вход и благополучно добраться до машины. Дома Паша рухнул ничком на не разобранную постель и проспал так всю ночь: не раздеваясь и не разуваясь, с запекшийся кровью на губах и соляными дорожками на лице от высохших слез. Он проснулся поздним утром следующего дня. Первой его мыслью было, что он обязан расквитаться с ублюдком, который вытер об него ноги. А затем, вдруг, откуда ни возьмись, возникло ощущение, что рядом находится кто-то родной, близкий, очень нужный. Это Дучетто, всегда очень чувствительный к запахам, уловил едва слышный аромат чужой туалетной воды. "Рубашка пахнет Вадимом" - догадался Пашка. И на место агрессии пришла глухая отчаянная тоска.
Паше не хотелось ни с кем говорить, и он, приведя себя в порядок, включил компьютер, намереваясь отправить майл секретарше босса, с предупреждением о своем сегодняшнем отсутствии на работе. В почте лежало письмо с незнакомого адреса. Открыв его, Паша потерял дар речи. Его буквально парализовало. С отвисшей челюстью Дучетто несколько раз перечитал невероятное послание, которое гласило:
"Паша, спасибо за незабываемые мгновения, которые ты вчера подарил мне в клубе. Я не спал всю ночь, вспоминая нашу близость. Я по-настоящему счастлив. Я пишу, т.к. слишком косноязычен и не уверен, что смогу выразить словами, как я благодарен тебе за нежность и ласку. Мечтаю о новой встрече. Твой, и только твой, Вадим".

***
Дверь открыл Лёлик:
- Ой, Паш, привет! А Вадима нет. Он на дежурстве.
Дучетто прищурился:
- А с чего ты взял, что я к Вадиму, а?
Олег смутился:
- Да так... Не знаю... А что это с тобой? Где ты так приложился?
Паша решительно проходя прямо на кухню, мрачно бросил через плечо:
- Ща будет тебе рассказ с показом!
Конечно, у Дучетто не поднялась рука на нелепого парнишку с глазами олененка. Стоило Паше немного нажать, как Лёлик во всем сознался. Нервно жестикулируя своими длиннющими руками, Олег захлёбывался словами:
- Ну да, ну да. Это Я письмо тебе отправил. И не только письмо. Я в туалет к вам никого не пускал. Стоял там, как дурак, на стреме... Паша, ведь если честно, то сколько все это уже тянется? Вы бы на себя со стороны посмотрели... Да между вами стоять невозможно - такое напряжение. Ты пойми, все смеются уже вокруг. Ставки делают, когда вы, наконец, созреете. Ну я и решил вас немножечко подтолкнуть. Что я не знаю что ли, какой Вадька тормоз. Кружит, кружит вокруг тебя, как кобель вокруг сучки в период течки. А ты тоже хорош. Не понимаешь что ли, что он удавится, а первого шага не сделает?
Дучетто смотрел на Лелика во все глаза, а тот продолжал:
- Я же давно понял, что ты его любишь. Скажешь нет?
Паша нахмурился:
- Нет, не скажу. И как давно ты понял?
Лёлик видя, что гость не сердится, расслабился и лукаво заулыбался:
- Да вот еще пред вашей поездкой в деревню. Думаешь, я болен был? Н-е-е-е-т. Просто тебе мент этот нужен больше, чем мне. А мне эта семейная жизнь, уже вот где.
Олег энергично провел рукой под подбородком.
- Паш, с тех пор как вы из деревни вернулись, он пять килограмм веса потерял. Со мной толком не спит. Все о тебе наводящие вопросы задает. Влюбленными глазами в клубе пожирает. Ну что вы как дети малые, честное слово?
Дучетто был поражен: "Надо же... Этот крысёнок, эта шестерка, эта пидовка Лёлик оказался настоящим другом..."

Осенней ночью на трассе гадко. Непроглядная темень, мокрый отсвечивающий асфальт и слепящие фары навстречу летящих фур.

- Ни черта не видно. Надо щетки поменять… – пробурчал себе под нос Паша, которому до кольцевой автодороги оставалось совсем чуть-чуть. Дома, в Москве его ждали и по мере приближения к мегаполису, Дучетто все прибавлял и прибавлял газу, мечтая, что скоро он обнимет своего смешливого кренделя. Его отрезвила СМСка: «Не гони! Будь осторожен. Купи сигареты!» Интуиция у Лёлика феноменальная. Пашка опомнился: «Что это я, действительно, как псих, лечу по мокрой дороге? Я нужен олененку живой, а не размазанный по «торпеде»… Да и курить хочется…»

***

Вот уже год, как они жили рядом. Паша-Дучетто предложил Лёлику снимать на двоих квартиру - у каждого свои харчи на отдельной полке в холодильнике и у каждого своя личная жизнь. Лёлик немедленно согласился. Имя «Вадим» в доме не произносилось. Лёлик без объяснений понял, что вопросы неуместны и в душу не лез.

Паша медленно, трудно выходил из депрессии. Первое время после злополучной стычки в клубе, закончившейся насилием, Паша существовал как механический модуль: функционировал по программе. Тяжелее всего переживались выходные. Дучетто никого не хотел видеть и слышать. Чуткий Лёлик уловил настроение соседа и незаметной мышкой шмыгал по квартире. Изредка, по утрам, когда у Олега была первая пара, а Дучетто собирался на работу, они кидали друг другу вежливые приветствия и пожелания хорошего дня.

Но постепенно Паша справился с шоком, стал больше похож на себя прежнего. Повеселел. Ожил. И обнаружил рядом с собой классного компаньона. Нейтральное соседство сменилось ненапряженным приятельством. Они пили по вечерам пиво, обсуждая прошедший день или сплетничая о знакомых. На ночь больше не закрывали двери в свои комнаты, а громко перекрикивались через коридор. По выходным вместе клубились или ходили в гости.

Паша не обращал внимания на то, что в тусовке к Олегу относились неоднозначно. Обаятельный и общительный Лёлик имел сомнительную репутацию неразборчивой манерной «пидовки»: паренек с огромными миндалевидными глазами, вежливый и интеллигентный, пользовался бешеным успехом у «брутальных мудаков» за тридцать. Любые, даже самые циничные субъекты велись, стоило Лёлику, наиграно смущаясь, вскинуть метровые ресницы и посмотреть в глаза намеченной жертве своим фирменным «затравленным» взглядом. Паша веселился, наблюдая за охотой приятеля, и шутливо требовал, чтобы Лёлик провел с ним мастер-класс. Лёлик принимал игру и давал Дучетто отвязные советы, от которых у Паши ломило скулы от смеха, а в голову лезли странные ревнивые мысли: «Вот прыткий сученок. Почему я раньше не замечал, какой он красавчик? Интересно, есть ли в округе хоть один гомо-гомо-сапиенс, повадки которого он еще не изучил?»

Однажды, они проснулись в одной постели. Посмотрели вечерком фильм, называется. Никто не помнил, кто первый завелся. Вроде как, одновременно крыши посносило. На утро Паша, отгоняя от себя сладкое видение потного распластанного Лёлика, строго сказал:

- Я надеюсь, ты понимаешь, что это был просто дружеский секс?

- Разумеется, Паша! – пряча обиду, ответил Олег.

Договориться-то договорились, только через пару дней, когда Лёлик в белой обтягивающей маечке и домашних рваных джинсах, мыл посуду, Паша не выдержал – подошел сзади, обвил его руками за талию и прошептал на ухо:

- Что-то я сегодня такие сильные дружеские чувства к тебе испытываю…

Лёлик расхохотался… и домыл посуду попозже. С Лёликом вообще всё было очень легко. Олег никогда не капризничал, ничего не требовал, никогда с Пашей не спорил. Тонкий, деликатный, комфортный мальчик. О чем еще мечтать? Ну, разве что, можно как-нибудь «жеребца» на двоих пригласить.

Дучетто с изумлением заметил, что он в командировках страшно скучает по Олегу.

- Ты тако-о-ой дружелюбный, - ехидничал Лёлик, когда изголодавшийся Паша по приезде набрасывался на него самым активным из всех возможных способов.

В компании никто долго ни о чем не догадывался. Лёлик сам не смел, а Дучетто не спешил всем рассказать об их союзе. Паша предвидел веселые бестактные подколы в стиле: «Чем вы это, интересно, в постели вдвоем занимаетесь?» и осторожные предупреждения: «Старик, ты что обалдел? К этой манерной подстилке нельзя всерьез относиться…» Конечно, Дучетто нашел бы как отбрить пристающих, но беда была в том, что он сам, по большому счету, Олегу не доверял. Думал про себя: «С этим ветреным блядовитым типом не может быть будущего. Есть только «сейчас». Я буду выглядеть посмешищем, когда Лёлик рванет к следующей станции». Его мучили эти мысли, хоть Лёлик вроде и не давал никаких поводов для ревности. С некоторых пор он кокетничал только в домашних условиях и только с Дучетто.

Но Паша внушая себе, что они только bed-frends, страховался от возможных разочарований. Чтобы не расслабляться, Паша не спускал Олегу ни одной слабости, изводя его придирками и замечаниями. Так, например, Пашу бесила манера Лёлика одеваться. Особенно ненавистна была короткая, до пупка, белая шубка из синтетического меха. Пашу выводила из себя бесконечная болтовня Олега по телефону. А ещё собранного Дучетто раздражала Лёликина перманентная рассеянность. Паша развлекал общих знакомых короткими историями в духе – «Лёлик отстаивает своё право на один 24-х часовой разговор по телефону в день», «Лёлик демонстрирует свой новый макияж сантехнику», «Лёлик наливает «незамерзайку» в ёмкость для тосола», «Лёлик открывает бутылку шампанского над своим ноутбуком» и т.п. Но если бы Олег не был таким безалаберным, то не произошло бы недоразумение, которое прорвало плотину в их отношениях.

Дучетто с родителями был в разводе. Они не желали общаться с сыном. Паша горько иронизировал, цитируя известный фильм: «Я так и не успел сказать своим родителям, какое у меня было счастливое детство». Но в систему его детского счастья еще входила сестра. Соня была на десять лет старше брата, и они жили вместе только до Пашкиного первого класса. Это было давно, был он тогда слишком маленький и теперь смутно помнил то время. Но так как любой ребенок неизвестным науке радаром улавливает истинное отношение, то Паша всегда нес в себе знание, что Соня это теплое, Соня это родное.

Сестра рано вышла замуж. Может быть, стремилась вырваться из-под родительского гнета, а может быть, действительно, влюбилась в угрюмого студента последнего курса института международных отношений. Через два года после свадьбы молодая семья уехала работать заграницу. С отсутствием сестры Пашу примерило то, что у него появилась собственная комната и охрененные шмотки, а еще то, что любимая сестра регулярно писала. И он ей писал об всем, даже о самом сокровенном. Когда Паша поссорился с родителями, и ему показалось, что весь мир против него, беременная вторым ребенком Соня прилетела из Женевы, чтобы поддержать брата. Одному Богу известно, как она отыскала его в сумасшедшем мегаполисе. Паша увидел тогда встревоженную отяжелевшую сестру, всю в пигментных пятнах, в мятом, прямо из чемодана, платье, в дурацких кроссовках, т.к. опухшие ноги не влезали ни в одни туфли, и воспрянул духом: «Ну, раз так… то жить еще можно…»

Последние годы Сонин муж сидел помощником консула в Брюсселе. Но в каждую свою командировку в Россию брал семью, чтобы не терять связь с родственниками и друзьями. Вот и в тот раз Соня с мужем и с детьми проездом, всего на два дня, остановились в Москве. Договариваясь с Пашей о встрече, сестра неожиданно пригласила его вместе со спутником в ресторан. Дучетто хотел пойти один, но потом подумал: «А почему бы и нет? Лёлька учится в архитектурном, а Сонька любит искусство, много путешествует. Им будет о чем поговорить. Они должны друг другу понравиться». Лёлик разволновался не на шутку, но Паша отрезал: «Прекрати! Оденься нормально и не опаздывай».

Местечко для ужина дипломат выбрал пафосное. За столом, кроме Пашкиной сестры, её мужа и их двоих детей, присутствовал друг семьи с супругой. Разговор тёк свободно, атмосфера была легкая, непринужденная, только Паша сидел как на иголках и ломал голову, почему Лёлик так задерживается. Вдруг Пашкина племянница прыснула в кулак, рассматривая что-то за Пашиной спиной. Дучетто обернулся и похолодел. У входа в зал стояло его «чудо в перьях». Запыхавшийся Лёлик был одет в черную майку с надписью «Everybody lies», черно-белые клетчатые обтягивающие штаны, почему-то в пятнах зеленой краски, и кустарно посеребренные кеды. И это ещё было бы терпимо, но облик законченного фрика довершала оранжевая вязаная кофта, растянутая на локтях и розовый бабский ободок в волосах. Разумеется, люди со стальной закалкой светскости и глазом не повели, когда Паша представлял им своего друга, но сам Дучетто еле сдерживал ярость. Он заметил короткий колкий взгляд, который муж бросил на Соню, и Паше захотелось немедленно Лёлика придушить. Дипломат подозвал официанта и предупредительно обратился к Олегу.

- Что Вам заказать? Мы пьем виски, дамы – красное вино, дети - кока-колу… А Вы что предпочитаете?

Лёлик не чувствуя Пашиной поддержки, абсолютно растерялся:

- Да, да, спасибо… я тоже выпью виски… вино… кока-колу…

И он, действительно, выпил и то и другое. Попросил еще. И еще выпил. Соня пыталась вовлечь Олега в общий разговор, но он не сводил виноватого испуганного взгляда с Паши и продолжал весь вечер накачивать себя алкоголем. Как будто это был вовсе не общительный обаятельный Лёлик, а какой-то прибитый пыльным мешком нелюбезный бирюк. Прощаясь, Соня, взвешивая каждое слово, сказала брату:

- Павлуша, мне… очень понравился твой… ммм… экзотический друг…

И было видно, что она врет.

В такси Дучетто каменно молчал. Лёлик, сгорбившись на заднем сидении, уныло смотрел в окно. Дома Паша тоже не спешил начать разговор, решил: «Пусть помучается… осознает свою вину… А потом я всыплю ему по первое число…» Но Дучетто не умел долго сердится. Он отвлекся: почитал, посмотрел телевизор, погулял по Интернету и забеспокоился, почему это Олег не идет спать. Дучетто нашел Лёлика на кухне. Олег сидел в темноте и нервно курил. Паша дернулся: «Блин, как же я забыл... Мы же поссорились…»:

- Иди-ка в комнату, мне надо с тобой поговорить.

Когда Лёлик вышел на свет, то Паше показалось, что в парне что-то неуловимо изменилось - он двигался резко, а спину держал напряженно прямо. Олег заговорил первый:

- Ну говори, Паша!!! Говори! Не тяни кота за хвост… Я так понимаю, между нами все кончено? Я могу выметаться?

Паша опешил, ему такой поворот и в голову не приходил:

- Олли, ты чего?

- Я чего? - голос Лёлика предательски задрожал, - Да ничего особенного… Просто я тебя не устраиваю... Просто я «не так сижу, не так свищу»… Просто я не сумел понравиться твоим родственникам-снобам...

Лёлик уже почти плакал:

- Я сделал все что мог, чтобы быть рядом с тобой… Но с меня довольно… У меня нет больше сил все время ходить на цыпочках, боясь шаг ступить... как на минном поле… только бы ты не раздражался, только бы ты не рассердился… Ведь тебе не угодить. Ты подмечаешь любой промах. Хватит меня гнобить. Я тоже человек, Паша. Я устал ждать от тебя подачек: внимания, одобрения, участия… мне ничего от тебя больше не надо, только не нужно меня переделывать. Оставь меня в покое! Слышишь? Я сам уйду... Сам!

Вид дрожащего, убитого горем Лёлика, подействовал на Пашку своеобразно. Он почувствовал себя до неприличия счастливым:

- Тсс… Тише, тише! Иди ко мне!

Лёлик тут же бросился к Паше на шею и разрыдался. Разрыдался так горько, так отчаянно, как плачут обычно только дети. Захлебываясь словами, Лёлик поведал, как в институте, на паре по живописи, обнаружил, что забыл дома ключи и мобильный телефон. Дома же остался адрес и соответствующая случаю одежда. Но Лёлик помнил название улицы и, прочесав все окрестные рестораны, все-таки нашел Пашу.

Дучетто обнимал хрупкие вздрагивающие плечи, целовал полные слез противотуманные глаза и шептал: «Тише, малыш… Успокойся… Я здесь, здесь… Мы вместе… ».

Потом они, обнявшись, просидели в темноте и проговорили всю ночь. Паша не скрыл от Лёлика ничего. Рассказал даже о том, как Вадим сломил его сопротивление в туалете клуба. А Лёлик рассказал, сколько ненужных, пустых связей было у него до Паши и как он боится его потерять. На расцвете они заснули не размыкая рук, не оставив между собой ни страхов, ни недомолвок.

***

Дучетто высмотрел в темноте придорожный круглосуточный магазинчик. Притормозил рядом с фурами, пристроившимися на ночлег. Вокруг была кромешная темень, и лишь свет в окне торговой палатки, да горящие фары какой-то одинокой легковушки, втиснувшийся между финских монстров грузоперевозки, подсказывали, что здесь теплится жизнь. Паша поднял воротник, запахнул куртку и рывком преодолел расстояние от машины до двери магазина.

В палатке было тепло и стоял одуряюще затхлый запах. Молодая пухлая девица с повадками ветерана совковой торговли брезгливо обслуживала единственного покупателя - мощного мужика в милицейской форме, который, судя по стоящей на прилавке литровой бутылке с водкой, готовился по-взрослому оттянуться. Паша замер в сторонке пока мент выбирал нехитрую закуску и отсчитывал купюры огромными, как у землекопа, руками. Продавщица раздраженно громыхнула кассой и насыпала сдачу горкой монет. Наконец, Паша, дозрел, чтобы спокойно, на выдохе, произнести:

- Здравствуй, ... Вадим!

Мент медленно, всем телом, обернулся. Он выглядел скверно: одутловатое, плохо выбритое лицо; мутные глаза с красными молниями-прожилками; слипшиеся волосы, выбивающиеся из-под фуражки... Но, тем не менее, в этом опускающемся, убитом жизнью человеке угадывался прежний красавец Вадим.

Немую сцену нарушила девица за прилавком:

- Молодой человек, Вы собираетесь чего-нибудь брать?

Паша наугад ткнул в пачку сигарет. Этот сорт он никогда не курил. Зачем-то взял с полки чипсы, которые не переваривал. Со звоном покатились по полу монеты – Вадим положил мелочь мимо кармана.

Лицо Вадима ничего не выражало. Глядя Паше куда-то в район подбородка, он буднично, как будто и не было ничего необычного в их встрече в этом забытом богом месте, поинтересовался:

- Ты в город или из города? До Москвы не подбросишь?

Ответ прозвучал излишне поспешно. Скороговоркой Пашка выдал:

- Да-без-проблем!

И сам ужаснулся, зачем это сказал. Пока шел до машины, пока ждал, когда Вадим отпустит напарника – это их служебная легковушка светила фарами на площадке – Паша уговаривал себя: «Ну и что такого? Пусть едет. Плевать. Я совершенно его не боюсь. Ничего он меня не насиловал. Кишка тонка. Я просто сам тогда поддался… Незначительный эпизод. Всего-то жесткий секс… Я уж и забыл. Много чести ему будет, чтобы я до сих пор переживал…» А у самого ныло под ложечкой, и вспотели ладони.

Чтобы поместиться в машине Вадим отодвинул до упора сидение. Первое время ехали молча. Паша делал вид, что поглощен дорогой, а Вадим сосредоточенно рассматривал свои ладони. Дучетто про себя двадцать раз уже пожалел, что остановился купить сигареты. Он выдавливал из себя любовь к этому человеку, он старался его забыть. Но вот Вадим сидит рядом и Дучетто боится на него взглянуть. Паша внутри цепенел от ужаса ощущая, что даже такой грязный, неухоженный, пропахший водкой Вадим притягивает его. Унизительные и одновременно будоражищие воспоминания вдруг всплыли во всех подробностях, и от этого заполыхали щеки, и стало душно. Дучетто казалось, что он стремительно падает вниз, а не летит по шоссе. Он не выдержал напряжения и каким-то чужим звонким голосом, попытался завести разговор:

- Так и будем молчать? Расскажи что-нибудь!

Вадим буркнул в сторону:

- Я не радио…

Паша нервно хмыкнул. Насупившись, Вадим заерзал и достал бутылку с водкой. Сделал пару глотков и заговорил:

- А что ты хочешь услышать? Рассказать тебе, как я метелю подозреваемых? Или может быть тебе интересно послушать, какое на нашем участке недавно нелепое самоубийство произошло? Или ты предпочитаешь истории про изнасилования?

Неожиданно Вадим оставил агрессивный тон и продолжил на полтона ниже:

- Хочешь, я расскажу, как презираю себя? Как в зеркало смотреть не могу? Ты хочешь это знать? Как раз за разом прокручиваю в уме нашу последнюю встречу? Моя жизнь теперь делится на «до» и «после»… Впрочем, «после» жизни уже не было. Я живой труп, Паша…

Вадим махнул рукой и горько закончил:

- И все из-за тебя… все из-за тебя…

Паша ожидал чего угодно, только не того, что Вадим ударится в воспоминания. Дучетто был шокирован, но парировал в своем стиле:

- Может мне еще пожалеть тебя прикажешь? Совесть его мучает… Так, извини, есть за что.

Вадим глухо рассмеялся, и что-то было в этом смехе такое, от чего Паше стало не по себе.

- Совесть? Ха.. А если это не совесть меня мучает? А если, Паша, я бы все отдал, чтобы еще раз все повторить то, что сделал тогда с тобой?

Машина резко вильнула влево, но быстро выровняла курс. Миновав пост ГИБДД, видавшая виды Пашина Мазда въехала в ночную Москву.