Женька

Женьке 18 лет. Он приходит ко мне раз в месяц, всегда как-то робко и смущаясь переступает порог и замирает в ожидании указания - куда идти и что делать. Он из большой многодетной семьи, где помимо него есть еще два брата и куча младших сестренок. Худенький, с большими пугливыми глазами, он производит впечатление чистого непорочного дитяти. На самом деле это дите постоянно ошивается на вокзале, да вот беда - никто его не "снимает", никто на него не клюет. Об этом он сам мне признался в порыве откровения и тут же испугался сказанного - а вдруг я сейчас его прогоню, обозвав напоследок "шалавой привокзальной". Но мне на все это глубоко плевать, о чем я ему прямо и заявляю, и Женька успокоено шмыгает носом. 

А нашел я его все там же - на вокзале. Ранним утром я проводил на поезд свою сестру и коль уж очутился на вокзале, решил немного прошвырнуться по его окрестностям. На него я натолкнулся сразу - он стоял на мостике и виновато улыбался всему белому свету. Белый свет, впрочем, на него никак не реагировал, по той простой причине, что в этот ранний час народ на вокзале весь если не до безобразия сонный, то излишне деловой и целеустремленный. А он словно бросал вызов своим ничегонеделанием, улыбаясь и хлопая большими глазищами. Собственно этим он меня и привлек. Удивительно большие глаза, иссиня-черные, как будто как влажные в обрамлении густых ресниц. Проходя мимо, я замедлил шаг и искоса посмотрел на него. Женька, как ни странно, взгляд мой поймал и теперь его улыбка была предназначена персонально мне. Ухмыльнувшись, я подошел к нему. При всей своей внешней доступности и открытости, парень оказался на редкость не разговорчивым - каждое слово из него приходилось тянуть. Но, тем не менее, он не делал никаких попыток уйти или отстраниться - просто стоял и, как мне казалось, был на все согласным.

Так и вышло. Удивительный человек. За те недолгие полгода, что я его знал, он не разу не сказал "нет" по какому-либо поводу. А поводов было предостаточно, уж поверьте мне. Улыбнется, пожмет плечами и медленно хлопнет глазами - вот и весь его ответ. К стыду своему, я никак не могу в нем разобраться – нравится ему все происходящее или же нет. Он никогда не просит денег, не жалуется на жизнь. И встречи наши с ним проходят удивительно по-спартански. Он мне звонит в определенное время, я его встречаю. Идем ко мне домой. Выпьем бутылочку вина, он поест, потом – душ. После душа я показываю ему кипу разноцветных журналов по теме, потом – постель. Он легко обучается и сейчас уже можно сказать, что он постиг многие премудрости однополого секса. А вначале, это было смешно, он ничего не умел, хотя и хотел научиться. "Женька, у тебя мужики хоть раз-то были?”. Хлоп-хлоп глазами и через паузу: "Нет”. "А девки?” "Были”. Естественный вопрос: "Ну и с кем больше нравится?” Улыбается и пожимает плечами: "Не знаю”. Такое вот содержательное общение. Я уже плюнул на все и перестал гадать – что ему нравится и как он к этому относится. Рассудил здраво, что если приходит ко мне, значит, хочется, значит, тянет пацана. И нечего тут голову греть.

Но как-то раз он мне заявил: "Познакомь меня с кем-нибудь, а?”. "По рукам желаешь пойти, Жека?”. "Это как?”. "Как-как, вот когда пойдешь, тогда и узнаешь.…Да поздно будет уже". "Не-е-е, я не такой.…Ну, познакомь, ну что тебе стоит”, - канючил он. Познакомил.

Не видел я после этого Жеку года полтора. Так, периодически до меня доходили отрывочные сведения об его похождениях, и были они, мягко говоря, далеко не лучшего свойства. Встретились мы с ним случайно, в ночном клубе. Я сидел за столиком, не торопясь попивал пиво и рассматривал народ, танцующий посредине зала. Фигура вертлявого парнишки показалась мне смутно знакомой. Он лихо выделывал кренделя, без устали вихляя небольшим задом, затянутым в узкие джинсы. "Ба-а-а, да ведь это мой старый знакомый”, - узнал я его, когда он повернулся ко мне лицом. И в правду он. Ну как изменился, то.… Даже издали это было хорошо заметно. Вихлястая походочка, картинные жесты ручкой, такие же глубокие глаза, стильная причесочка. Да, парень явно время зря не терял. Наконец и он заметил меня. Раскрыв и без того картинно распахнутые глаза, чуть ли не в пол-лица, он устремился ко мне. "Кого я вижу…Мамка моя пришла! Родимая!”, - закричал он еще издали. "Какая я тебе мамка, болван”, - оборвал я его. "Ну не сердись, не сердись, ведь в люди-то ты меня вывел”. От него ощутимо несло свежаком. А глаза-то, глаза… Они были умело подведены тушью, не сильно, так, самую малость, но впечатление усиливали здорово. Речь тоже изменилась – это специальное растягивание гласных, сопровождаемое картинными жестами. Нет, он мне определенно не нравился, о чем я ему прямо и заявил. Он как-то по взрослому тяжело усмехнулся и вдруг предложил: "А пойдем ко мне домой, я здесь рядом живу, посмотришь…” Идти никуда не хотелось, но он не отвязывался, суля мне всяческие блага, включая белобрысых курсантиков, коих он лично для меня снимет сегодня на вокзале. "Какой из тебя снимальщик, горе, да ты в зеркало посмотрись. От тебя не то, что курсантики, от тебя дедушки шарахаться будут”. Но, тем не менее, я согласился, наверное из-за врожденной тяги к авантюризму. Ох, как мне из-за этого в свое время перепадало, ну да это ерунда.

Жил он в самом деле недалеко. Снимал себе квартиру. Работал в магазине какой-то там модной одежды, короче обычная муть… "Садись, щас будем вино пить”, - предложил он, а сам убежал в ванную. Вернулся через пять минут, умытым, причесанным и переодетым. "Вот таким, Женька, ты мне больше нравишься”, - сказал я ему. "Положение обязывает”, - опять как-то не весело ухмыльнулся он. И было во всем этом что-то такое, как бы это сказать, горькое, что ли.… Как будто человек уже в этой жизни перепробовал столько много всего, что уже бесконечно устал от нее. "Да тебе в монастырь впору собираться”, - скорее для себя, нежели для него сказал я невпопад. "Меня не возьмут туда”, - на полном серьезе ответил он. "Почему?” Вместо ответа он молча достал вино, также молча разлил по бокалам и лишь после этого поднял на меня свои глазища и улыбнулся совсем по детскому, так, как он улыбался тогда когда я увидел его в первый раз. "За тебя. – Провозгласил он тост и через паузу добавил. – За то, что вывел меня в люди. – Еще через паузу совсем неожиданно. – Хотя зря”. "Это точно”, - не без злорадства подтвердил я. Выпили. Посидели в тишине. "Да нет, ты не понимаешь. То, что ты видел, ну походка там, все такое, косметика – это все так, смеха ради. Я про другое…”. Он помолчал. "Устал я. Устал быть всегда на виду. Всегда со всеми и одновременно ни с кем. Устал притворяться, врать. Устал скрывать то, что знать другим не надо. Устал фальшиво улыбаться и вежливо сочувствовать. Устал слушать гадости про других и устал их сам говорить. Как мне все надоело, ты б только знал. Вернуться бы туда, на два года назад. Когда меня знал только ты, и больше никто. Жил бы сейчас с мамкой, встречался с тобой и самое главное – знать бы не знал, что существует этот мир, в котором если не ты, то тебя. В котором все приходится решать самому, не надеясь на помощь друзей. Да и какие в этом мире друзья, так, одни …”. На этих словах замолчал и обхватив голову руками уставился в свой бокал. Не сказать, что эта тирада меня уж так сильно поразила, нечто подобное я от него и ожидал. Было даже чувство легкого злорадства, ага, мол, а я ведь тебя предупреждал, не пей из лужицы, козленочком станешь. Да ты не послушал. Но отвечать я ему ничего не стал, а перевел разговор на наших общих приятелей, как, кто, с кем. Женька отвечал, но как-то вяло, все больше и больше мрачнея. В конце концов, мне эта тягомотина надоела и хоть и время было уже далеко не вечернее, решил ехать домой. "Ладно Жень, поехал я до хаты, а ты ложись спать. То, что ты мне говорил, это обычный депрессняк, бывает с каждым, и каждый его перемалывает. Рано или поздно, но все приходит в норму. Будет и у тебя все пучком, эт точно”. Он встрепенулся. "Не уходи, останься со мной, еще сейчас вина возьмем. Я тебе еще главного не сказал”. Его глаза смотрели с надеждой на меня. Но я же как баран, если что-то решил, то точка. "Женя, давай увидимся с тобой через неделю. Я уверен, у тебя все пройдет, все придет в норму. Тогда и главное скажешь, тогда и повеселимся, о кей?”, - и я легонько потрепал его по плечу. "Ну а сейчас не обессудь, домой надо ехать, завтра рано вставать”. На этих словах я протянул ему руку. "Ну, покедова, что ли?”. Он улыбнулся. В темноте коридора его глаза влажно блестели. Дверь закрылась.

Вот таким я и запомнил Женьку. Взъерошенные волосы, мерцающие глаза и виноватая детская улыбка.

Больше его я не видел.

Женька вскрыл себе вены в ванной.

Говорят, в эту же ночь, но я отказываюсь в это верить. Отказываюсь по причине своего малодушия. Отказываюсь, потому что даже себе, даже себе самому я не могу признаться, что я, именно я стал причиной. Ну, пусть не причиной, но именно я своим уходом тогда подтолкнул его к этому…

Осень. Давно уже облетели все листья на деревьях. Противный колючий ветер теребит мне волосы. Я стою перед скромненькой Женькиной могилкой. Небольшой простенький железный памятник. Нет ни лавочки, ни оградки. Овальная фотография. Большие печальные глаза и чуть виноватая улыбка. Прости меня Женька, прости. Прости за то, что не остался тогда с тобой, прости за то, что не стал слушать, прости за мое малодушие и цинизм. Прости за то, что познакомил тебя тогда. Если бы не это.… Прости за то, что отмахнулся от тебя, когда ты говорил о самом главном. Ведь это главное я должен был узнать от тебя, слышишь, от тебя, а не от твоей мамы. Прости меня за все, прости, если сможешь…

Пронзительный и колючий ветер.

Овальная фотография.

Взъерошенные волосы, мерцающие глаза, виноватая детская улыбка…

У Женьки был СПИД.