Последний день в Вечном городе

Легкий ветерок шевелил прозрачные кисейные занавеси на огромных окнах. Зима в этом году в Риме была на удивление теплая. С удовольствием полежал бы еще, но сегодня у меня уйма дел. Последний день перед отъездом. Обычно в такие дни накапливается уйма всего, нужного и не очень, и важно правильно расставить приоритеты.

Я лежал на широкой низкой кровати в своей личной спальне. Не один. В последнее время я не часто позволял кому-либо засыпать и просыпаться со мной в одной постели. С того самого замечательного случая, когда случайная любовница, вообразив себя спасительницей отечества от кровавого тирана попыталась зарезать меня тупым кинжалом спрятанным в прическе. Не повезло ей. Сплю я довольно чутко, да и спра­вить­ся с жен­щи­ной, да­же во­ору­жен­ной но­жич­ком (по размеру чуть больше зубочистки), я могу в любом состоянии… Отделался я тогда парой царапин и испорченным настроением. А когда у меня портится настроение это неправильно. Как результат — несостоявшаяся Клеопатра отправилась на арену со львами, вооруженная тем самым кинжальчиком. Нет, ну сама виновата — сама и исправляй. Я об испорченном настроении. Да и дидактический элемент важен — чтоб другим неповадно было. Кстати, кинжальчик не помог — продержалась она очень недолго. Потом на арену со львами отправился смотритель зверинца, решивший сэкономить на жратве для хищников, и практически лишив меня тем самым, заслуженного, можно сказать потом и кровью, развлечения. Голодные львы прикончили ее слишком быстро. Гораздо быстрее, чем жуликоватого, но шустрого смотрителя. Урок, в кои-то веки, пошел впрок, и в следующий раз сытые львы играли с жертвой битый час, прежде чем прикончить. Хотя травить преступников львами мне скоро наскучило. Впрочем, в тот раз настроение мое явно улучшилось.

Мой любовник, единственный, с которым я в последнее время засыпал спокойно, лежал рядом, спиной ко мне, и тихонько посапывал. Не то чтобы я доверял ему, просто был уверен, что он ни на что подобное неспособен. Не в последнюю очередь, благодаря мне. Дрессировал я его довольно долго. Сегодня как раз время проверить результаты. Ну, а пока…

Я откинул покрывало и по-хозяйски провел ладонью по мягкому, расслабленному телу от подмышек до бедер. Тяжелый перстень с печатью царапнул нежную кожу, и мужчина, не просыпаясь, поерзал, задом упираясь мне в пах. Член с утра, несмотря на более чем активное использование вечером и ночью, стоял как каменный, и я, без особых церемоний, легко скользнул в еще расслабленное и мягкое, со следами масла, отверстие. Кассий, по прежнему не просыпаясь, подался задом ко мне навстречу.

У парня вчера был тяжелый день. Я наконец дал разрешение на его свадьбу. Моя собственность и постельная игрушка влюбилась! Да еще в девушку. И дело шло к свадьбе. Хотя, подозреваю, решение здесь принимал не он. Трибун преторианской гвардии — завидная партия, даже для дочки весьма и весьма состоятельного сенатора. Тот, кто надоумил Кассия обратится ко мне за разрешением на брак, поступил весьма мудро. Я все равно бы узнал. И что бы тогда сделал, не мог бы сказать и сам. Последнее мое неожиданное для приглашенных появление на свадьбе закончилось весьма плачевно и для невесты, которую я лично проверил на девственность, и для жениха. С которым я проделал ту же процедуру. Но рукой. Правда перстень с печатью все-таки снял. Отмывай его потом… Поэтому Кассий счел за лучшее спросить у меня позволения. И условие — участие в публичной казни очередных заговорщиков в качестве палача, показалось ему невысокой платой за счастливую, как он надеялся, семейную жизнь.

Кассий подавался мне навстречу, мягко охватывая разработанным задом мой член. Он был в моей постели каждый раз, когда его когорта заступала в караул во дворце. То есть каждый раз, когда я его хотел. Иногда и несколько дней кряду.

Мне понравилось как он убивал вчера. Быстро, четко одним ударом. Связанные тела с закрытыми лицами… Обычно лица при казни не закрывают, но я решил не портить сюрприз, который ждал его чуть позже. Сегодня. Его лицо, красивое и непривычно суровое, немного мечтательное (не иначе думал о предстоящей свадьбе) тогда меня необычайно завело. И еле дотерпев до спальни, я сорвал тогда с него забрызганную кровью одежду, бросил на живот и жестко оттрахал.

В постели с ним я был всегда сверху. Мне так хотелось. Что же хотел он, меня не волновало. Совсем.

Я всегда заводился от того, во что этот мужественный сильный и красивый мужчина, на которого постоянно вешались не сильно озабоченные нормами морали римлянки, превращался в моей кровати. В мягкого нежного и покорного мальчика. В мою игрушку. И по-видимому любил это. Любил принадлежать только мне. Мне нравилось так считать. До того момента, когда себе на беду, он решил поговорить со мной о своей свадьбе.

Мягкое нежное тело уже полностью проснувшегося любовника отвечает мне со страстью, которая еще больше меня заводит. Крепко сжимаю его, до синяков, и продолжаю вколачиваться, ускоряя темп.

Я нашел Кассия во время моей германской кампании, сложившейся не очень удачно. Я достаточно скептически относился к своим военным талантам, несмотря на то, что мой отец был великим военачальником. Но это его не спасло от тогдашнего императора и моего деда. Все кто, как мне показалось, принимал участие в его внезапной и очень подозрительной смерти, впоследствии очень пожалели. Ну, те кто успел. Что касается той военной кампании, как я прекрасно понимал уже тогда — важно не победить, а важно, чтобы все считали тебя победителем. Пышный триумф, титул императора и звание «Отец легионов» которое я присвоил себе сам, создали нужное впечатление. Недовольные, пытавшиеся оспорить мою победу, отправились кто в ссылку, а кто и на встречу с Хароном. Я человек, как мне кажется, по натуре совершенно не жестокий, но это было необходимо. Покушаться на престиж государственной власти, особенно в моем лице — хуже святотатства. Но это было потом, а тогда в лагере, при первой случайной встрече молодой центурион просто пленил меня, особенно на фоне вынужденного воздержания, сочетанием совершенной красоты и стройной, немного нескладной, фигурой юноши, который уже начал становится мужчиной. И, конечно, необычными для римлянина густыми выгоревшими светлыми волосами. Первой мыслью было проверить — везде ли его волосы настолько светлые. Что я и сделал в тот же вечер. Выросший в Риме, в городе более чем свободных нравов, и прекрасно знавший чем ему может грозить отказ, светловолосый (как выяснилось везде) не возражал. Кожа у него была молочно белая там, где закрывалась доспехами, и покрытая приятным загаром в открытых солнцу местах. Тонкие золотистые волоски были едва заметны. И очень сексуальны. К тому же, в постели Кассий был хорош. Чувствительный, отзывчивый, и очень, очень нежный.

Молодой центурион не видел особых перспектив для себя в германских легионах, особенно в условиях мира, поэтому ухватился за предложение поехать со мной в Рим. Здесь я пристроил его к преторианцам, и, замотанный рутиной, благополучно об нем забыл.

Скучать мне тогда не давали. Чего стоили только многочисленные, как по календарю, заговоры. К каждому маломальскому празднику. Если честно, у меня уже даже фантазии не хватало на казни этих неудачников. Хотелось каждому придумать что-то особенное, запоминающееся. Распиливание человека пилой, кстати, потом прочно вошло в арсенал бродячих фокусников. Но попытка отбить даже мысли о каких-либо покушениях и заговорах на меня, любимого, путем ужесточения наказания, успеха не принесли. Заговорщики раз за разом, с упорством, достойным применения на любом другом поприще, пытались от меня избавиться. На них доносили, их ловили и казнили. Конфискация имущества тогда (да впрочем и сейчас) составляла немалую часть государственных доходов. И оказалась лучшей, и куда как более популярной среди простых граждан, мерой чем сбор налогов. Под конец, я даже не беспокоился организацией публичных казней для этих идиотов — просто присылал легионеров к попавшимся с приказом покончить с собой. Вместе с чиновниками для описи имущества.

Иногда, конечно, допускались и ошибки. Не мной — я не ошибаюсь никогда. Допускались от излишнего рвения, не иначе моими и чиновниками Как правило, это случалось по отношению к гражданам с вызывающе большим состоянием. Но ни в одном большом деле не избежать потерь… Особенно когда эти потери оборачиваются неплохой прибылью. «Самоубийцы» особой фантазией не блистали, в основном предпочитая яд, причем некоторые — даже не дожидаясь приказа. Чем меня впоследствии немало удивляли. Хотя, от конфискации их семьи это не спасло. Тем-же кстати, кто обладал повышенной тягой к жизни, и не понимал, что от них требуется, помогали решиться оставить этот мир. Как правило, очень не безболезненно. В общем, как бы там не было, в то насыщенное событиями время, мне было не до Кассия. Да и найти желающего разделить со мной постель проблем не составляло. Кто из страха, а чаще пытаясь что-то урвать для себя, от молодого, и, как некоторым казалось, неопытного правителя. Последнюю категорию я очень не уважал. И лично следил за тем, чтобы они получили совсем не то, на что рассчитывали. И по полной программе. В общем, развлекался в меру своих немалых возможностей и фантазии, пока не повстречал достойную меня женщину. Ставшую затем моей любовницей, матерью моего ребенка, и уже и женой. Кстати, четвертой.

Немного меняю позу, убираю руку с бедра, замечая синяк от моих пальцев. Мне нравится оставлять на его теле следы. Это заводит.

Кожа у моего любовника и трибуна преторианской когорты всегда была очень белой и нежной. Еще в Германии, после первой ночи со мной, когда он появился перед солдатами тщательно скрывая плащом и доспехами следы от моих ласк, он так мило смущался, что это покорило меня окончательно. Впрочем, эта особенность — смущаться и краснеть по любому поводу, не помешала ему, уже в Риме, добиться успехов в гвардии. Опираясь только на себя, поскольку я забыл про него совершенно… Встретились мы совершенно случайно, когда он, только что выбранный трибуном, со своими солдатами заступал на охрану дворца и прибыл ко мне за паролем для караула.

Я узнал его сразу, повзрослевшего, но по прежнему красивого, и явно чувствовавшего себя передо мной не в своей тарелке, краснел и мялся. И, любуясь этим зрелищем, я вслух сказал что думал. Кассий не посмел противоречить и пароль в тот день был «стеснительная шлюшка». С тех пор это стало для меня своеобразной игрой. Выдавать ему каждый раз обидный для него и оскорбительный пароль. Мне это доставляло неизменное удовольствие. А вот ему — вряд ли. Сообщать очередной оскорбительный пароль гвардейскому караулу, учитывая его склонность краснеть по поводу и без, наверное было непростой задачей для него и его мужественности. Которую я у него снова забрал в день нашей новой встречи. И потом его больше не отпустил. А тогда специально поставив двух его солдат у дверей спальни, и жестко взял его. С огромным наслаждением наблюдая, как он пытается сдерживать стоны сначала боли, а потом и наслаждения.Это у него не очень получалось. Думаю, его солдатам за дверями было прекрасно понятно что делают с их командиром. Представляю, как потом ему было весело в казарме преторианцев.

Я обхватил стоявший колом член мужчины, сжал его и начал двигать руку. Кассий был давно на взводе, и, толкнувшись головкой несколько раз мне в ладонь, обильно кончил, сильно сжав меня в себе. Давление на мой член было столь своевременным, что я, перестав сдерживаться и со всей силы сделав несколько толчков в столь любимый мной зад, кончил. Это было замечательно. Как всегда с Кассием. Замечательное начало дня! Передохнув и осторожно отпустив мужчину, которого я крепко сжимал в объятиях, встал с постели и принялся одеваться. Любовник настороженно следил за мной своими темными, газельими глазами. Он всегда меня немного опасался. Не знал что от меня ожидать в следующий момент.

Я накинул простую тунику. Пора было приступать к делам. Еще столько нужно сделать!

 — Приведи себя в порядок. Я жду тебя в кабинете. Надо поговорить о твоей свадьбе.

Красивые глаза смотрели на меня с надеждой. Я усмехнулся. Надежда умирает последней. Достаточно часто — вместе с тем, кто надеется. Ну, а собственно, кого это волнует? Уж точно не меня…

Наскоро ополоснувшись в купальне, которых во дворце, построенном еще моим дедом, было великое множество, накинув свежую тунику, я отправился по подземному переходу из личных покоев в центральную часть дворца. Страсть покойного родственничка ко всевозможным подземным проходам, тайным комнатам и прочим параноидальным вещам, позволила мне добраться до собственного кабинета незамеченным. Осторожно выйдя из неприметной двери за тяжелой шторой, я прислушался. Судя по уверенному знакомому женскому, и, не менее знакомому, растерянному мужскому, моя жена учила жизни моего дядю. Который вяло отбивался. Как обычно. Суть беседы сводилась к теме «в семье не без урода». По общепринятой точке зрения уродом был мой родной дядюшка. Мало того, что он увлекался наукой и даже написал несколько философских трактатов, всеми силами отлынивал от государственных обязанностей, предпочитая общество своей семьи, так еще был единственным представителем нашего рода за последнюю сотню лет, кто никогда не спал с мужчиной. Вообще. Ни разу и ни в какой роли. Да еще и любил свою жену, такую же серую мышь как он сам. Теперь уже бывшую. Надев лавровый венок главы сената, я решил помочь дядюшке влиться в общество. Первым делом он был разведен с женой (вполне реальная альтернатива стать вдовцом его в этом убедила) и был оженен на моей бывшей любовнице, которая своим неуемным нравом и ненасытным аппетитом в постели, утомила меня сверх всякой меры. Выдать ее замуж за моего аморфного родственничка тогда казалось интересной идеей. После чего дядюшка практически не появлялся на своей вилле, где без него закатывались ставшие легендарными в городе оргии, достойные самых продвинутых лупанариев. Причем зачастую с той же клиентурой. А соревнование между дядюшкиной женой и самыми известными гетерами Рима «кто удовлетворит больше мужчин за ночь» вошло в историю. Дядюшка, которого боги принесли домой в самый разгар соревнования, собрал вещи и покинул свой дом. Поскольку идти ему было особо некуда, а я чуствовал некоторую ответственность за непутевого родственника, пришлось отвести ему, изрядно похудевшему и осунувшемуся за непродолжительное время брака, покои во дворце и пристроить к работе на благо государства. Так он и жил в гостевых покоях, занимаясь делами и стараясь не показываться мне на глаза. Как ни странно, на должности консула он прижился, хотя все равно страдал некоторой, несвойственной опять же нашему роду, щепетильностью и мягкостью, поэтому всеми щекотливыми вопросами занималась моя жена. Моя любимая четвертая жена, не занимавшая никаких должностей, но весьма крепко держащая руку на пульсе как города, так и республики.

Со своей нынешней женой я познакомился в постели. Как и всегда, при воспоминании об этом, я улыбнулся. Я тогда имел обыкновение устраивать «семейные праздники». Приглашал во дворец на пир (который злопыхатели не без оснований называли оргией) семейные пары, и потом забирал понравившуюся женщину (или мужчину) с собой в спальню. Смотреть на кислые физиономии супругов, когда я сдавал их использованную половинку обратно, со списком недостатков, выявленных в процессе соития, иногда доставляло больше удовольствия, чем собственно совокупление. Лонию, симпатичную, но далеко не самую красивую женщину, к тому же старше меня, я забрал от мужа. Думал на один раз. Потом решил что на одну ночь. Ну, а потом — на всю жизнь. И не пожалел об этом ни разу.

Муж ее получил вместо жены разрешение на развод, чем, решив не искушать судьбу, тотчас же воспользовался. А Лония стала моей постоянной любовницей. К некоторому неудовольствию моей тогдашней жены, которая спокойно относилась к одноразовым связям, но была несколько раздражена постоянной женщиной в моей постели. Правда, это раздражение она ничем не высказывала, доказав тем самым, что самая красивая женщина Рима может быть и весьма неглупой. Именно поэтому, когда у Лонии родилась дочь, моя тогдашняя супруга безропотно согласилась на развод, да еще с условием, что никто больше не будет делить с ней ложе. Хотя, с другой стороны, как альтернатива чаше с ядом или перерезанным венам — вполне.

Моя новая жена стала вторым человеком, которого я полюбил. Первой была сестра. Мы были любовниками с подростковых лет. Я действительно любил ее, и, выдав замуж, чтобы избежать лишних слухов, все равно продолжал с ней жить как муж с женой. Ее формальный муж, любовник другой моей сестры, не возражал. Да… Слухи, ходящие о нашей семейке, не всегда врут. Хотя и такое бывает. Например, своего деда я не убивал. Его убил начальник его собственной охраны, по своей инициативе. Мы с ним были к тому времени достаточно близки (с охранником, не с дедом — того я ненавидел) и, как только меня выбрали наследником, он сам предложил мне сначала свою жену, а потом и себя. Ну и убийство — его идея, кстати. Не скажу, что я был против, но потом ему это припомнил, когда заставил покончить с собой. Никто не может безнаказанно убивать членов нашего рода. Я, кстати, всегда следовал и следую этому правилу: даже если убивали по моему приказу, то убийц никогда не оставляли в живых. Я человек принципа. Жену его прирезали тогда, кстати, тоже. Я не стал разлучать «любящие» сердца. Да и знала она слишком много. Возвращаясь к моему престарелому родственнику, надо отметить, что дедушка под старость совсем с головой не дружил. Его забавы с малолетками даже мне уже стояли поперек горла. Что само по себе из ряда вон выходящее явление. Да и затянулась эта старость на мой взгляд. Получить власть, когда тебе глубоко за пятьдесят, как он, мне совсем не улыбалось. А протянуть он мог еще очень и очень долго… Я же тогда получил все в двадцать пять, о чем с тех пор не пожалел ни разу.

Когда я вышел из-за портьеры, в кабинете были моя жена и дядя. Последний при виде меня вытянулся и, с глазами обделавшегося щенка, вскинул руку в приветствии.

Аве Цезарь!

Дядя боялся меня до дрожи. При каждом его визите ко мне, или случайной встрече в коридорах дворца, мне всегда казалось, что его сейчас хватит удар. Хотя, учитывая, что он по должности был в курсе многих моих дел и методов, я не удивлялся. Наверное, его больше всего поражало, что он до сих пор жив. Вполне обоснованная мысль, кстати. Но, как бы там ни было, он был последним моим живым родственником, и убить его без причины как-то рука не поднималась. Пока…

Я приветственно поднял руку. Лония встала из-за стола.

Повинуясь моему жесту, дядюшка с видимым облегчением на лице удалился. Повезло ему сегодня. Я подошел к жене, обнял ее и поцеловал, на поцелуй мне тут же ответили. Жарко, призывно. Я уселся в кресло, усадил женщину на колени, обняв ее за талию, и оторвались мы друг от друга нескоро.

— Я смотрю ты не все силы потратил на любовника, — сказала супруга.

Она прекрасно знала о наших отношениях, но не воспринимала их всерьез. Ну или делала вид. Меня устраивали оба варианта. Лония была не только прекрасна в постели, но и незаменима как секретарь и ближайший помощник. Вот уже второй год я отдавал ей на откуп практически все рутинные вопросы, сосредоточившись на глобальных вопросах и политике. И если честно — на развлечениях, которыми, как мне казалось за предыдущие годы, я был несколько обделен. Хотя некоторые сенаторы, особенно любители посплетничать за мой счет, могли бы не согласиться. Помнится, про моего божественного предка говорили, что он был мужем любой жене в Риме, и женой любому мужу. А про меня наверное скажут — был мужем всему Риму. Правда, желающих обсуждать меня вслух становилось все меньше и меньше… Особенно с тех пор, как я разрешил рабам свидетельствовать против своих господ. Волна доносов тогда просто завалила сенат. Причем половина была на тех кто там, собственно, и заседал. Тогда я здорово повеселился, присутствуя на процессах. И очень неплохо пополнил государственную казну за счет конфискаций. Правда некоторых (думаю, зря) я спас. В том числе своего дядюшку. Этот-то как раз был полностью невиновен. Так как с детства был идиотом. И именно по этой причине сейчас был моим самым верным сторонником. Догадаться, кто заставил его раба давать против него показания в деле об очередном заговоре, было нетрудно. Дядя не догадался. Может, кстати, и к лучшему.

Ожидаемо, поцелуями дело не закончилось. Несмотря два года очень-очень близких отношений, год брака и дочь, наша страсть друг к другу не только не утихала, но, казалось, разгоралась все больше. То, что при этом моя жена полностью поддерживала и помогала во всех моих начинаниях, только делало наши отношения крепче. Намного крепче, чем с кем-либо из моих многочисленных любовниц и любовников.

В общем, закончилось мое утро на низкой кушетке в углу кабинета. Лежа, с любимой женщиной сидящей сверху. Она любила позу всадницы. Я тоже — с ней. Уж что-что, а мое тело и его реакции она изучила прекрасно. Так же как и то, что со мной бывает после. Пока я валялся расслабленный на узком ложе, Лония решила перейти к делам.

— Август, до завтрашнего отъезда у нас остались некоторые дела. Ты уже решил со списком приглашенных на пир?

Пир, который намечался сегодня, играл важную роль в моих планах. Список тех, кто должен был его посетить, был уже составлен несколько дней назад, и все приглашенные были извещены. Предупреждать о том, что явка обязательно я не счел нужным — когда я зову, уважительной причиной неявки может быть только смерть. Как, впрочем, она же является и результатом игнорирования моего приглашения. Хотя долгую и счастливую жизнь участие в моих развлечениях отнюдь не гарантировало. Зачастую, эта жизнь прямо там и заканчивалась. Я усмехнулся. То, что я приготовил гостям, не могло не радовать. Меня.

Немного недовольный, что меня отрывают от приятных мыслей, я все-таки взял в руки свиток. Лония всегда обращалась ко мне по официальному титулу, когда мы занимались делами. Бегло просмотрев список, я протянул руку, в которую тут же вложили перо. Добавив имя, я вернул список. Прочитавшая дописку, Лония удивленно посмотрела на меня.

— Его тоже?

Я кивнул.

— Проверим его удачу. Посмотрим как он на этот раз выкрутится. Если получится. Да и развеяться ему пора. С людьми пообщаться. Хоть недолго.

Лония присела рядом и погладила меня по голове.

— Один день остался. Потом Александрия. И отдохнем от этого гадючника. Что, кстати, ты решил с Кассием?

— Пока ничего. Зависит от его реакции. Вариантов два — либо он герой, раскрывший заговор с участием родных его невесты, движимый долгом перед отечеством, выдал его лично Августу, и собственноручно, не дрогнувшей рукой, казнил заговорщиков по моему приказу. Либо заговорщик который вместе с родными своей невесты пытался убить главу республики. Меня в устроят оба варианта. Они прекрасно вписываются в то, что я задумал. А вот что он выберет — мы сейчас узнаем. Он уже наверняка дисциплинированно торчит за дверью.

В ожидании окончательного решения о своей свадьбе. Возможно, если бы я не узнал что его девушка ждет ребенка, разговор был бы другим. Но понимание того, что когда он уходил от меня, он шел к ней и занимался любовью, меня сильно разозлило. Именно то, что он утаил это от меня. Результат — четыре трупа в роскошном особняке. Когда мои солдаты пришли за ними, у ее отца и братьев хватило смелости (но не ума) попытаться оказать сопротивление. Как результат — всех их попросту перебили. Солдаты моего германского легиона, которых я не так давно перевел в Рим, подчинялись напрямую мне, были в нужной степени преданы, и особой щепетильностью в отношении римских граждан не страдали. В возникшей неразберихе заодно прикончили и невесту Кассия. Была ли она перед этим изнасилована я уточнять не стал. Так же как и наказывать виновных. Сделаю это чуть позже, когда закончу здесь дела. В более удобное время. Я никогда ничего не забываю. Особенно, когда нарушают мои приказы. Ну, или настолько творчески к ним подходят.

Лония посмотрела на меня с укором.

— Гай зачем ты так с мальчиком? Я думала, ты к нему хоть что-то испытываешь?

Я не поддаюсь на провокацию — говорить с женой о чуствах к любовнику не стоит.

— Мальчик старше меня, если ты не в курсе. Пора научится отвечать за свои поступки. И к тому же, Лония, в этом городе, особенно после того как я встретил тебя, я уже давно ничего ни к кому не испытываю. Кроме одного человека. И он сейчас здесь, рядом со мной.

Притягиваю ее к себе и усаживаю рядом с собой на низкую кушетку. Обнимаю и впиваюсь в губы поцелуем. Супруга со страстью отвечает. За те два года что мы вместе, я прекрасно усвоил как уходить от ее вопросов. Не хочу ее расстраивать. И да, зачем я это сделал? Почему не отпустил Кассия, а устроил это представление? Особенно, если учесть, что я все-таки к нему неравнодушен? Ответ очевидный для меня, но непонятный даже моей супруге. Чтобы понять нужно быть мной. Да просто потому, что я могу это сделать. Вот и все.

Лония вздыхает.

— Гай я знаю, что ты всегда уверен в том, что ты делаешь. Но умоляю — будь осторожен. Сегодня опасный день для тебя.

Я киваю. Уж о чем о чем, а об осторожности мне напоминать не надо. Пережить десяток покушений без единой царапины тоже надо суметь. А я сумел. И думаю именно сегодня окончательно закончить со всеми, у кого может возникнуть даже желание думать о чем-либо подобном.

С сожалением оторвавшись от супруги, отправляю ее кормить дочь. У меня еще много дел на это утро. За дверью в мой кабинет дисциплинированно мнется у стены Кассий. В ожидании того, что я ему скажу. На лице — надежда пополам с опасением. Не верит до конца в свое счастье. И, кстати, совершенно правильно — ничего подобного я ему не запланировал. Жестом приглашаю его войти…

Кассий входит в кабинет и замирает в у дверей. Нет, все-таки в военной форме он хорош! Очень хорош! Мысль взять его прямо сейчас и здесь не кажется мне такой уж неуместной. Пожалуй, так и поступим. Сейчас, но не здесь. Есть место получше.

Я встаю, делаю знак любовнику следовать за мной, и мы направляемся в атриум. Во дворце, который я с тех пор, как перебрался сюда с Капри, значительно перестроил, этих двориков несколько. Мой любимый, в котором я частенько проводил время, был относительно небольшим и засаженным тщательно ухоженными растениями. Пол покрывала аккуратно подстриженная трава, высаженная на аккуатно уложенном грунте, стены — вьющиеся растения. Дорожки были посыпаны морским песком, а посредине располагался бассейн, в котором крутились привезенные из Египта рыбешки, названия которых я не знал. Хотя, в общем-то и не интересовался. Результат меня удовлетворил, египетский мастер остался жив и был хорошо вознагражден. И даже добровольно остался при дворце ухаживать за садом. Вероятно, в шутку высказанное пожелание выколоть ему глаза, чтобы он не создал ничего подобного больше, было воспринято серьезно. Хотя я не шутил.

Кассий стоит рядом с водоемом и явно не знает что делать дальше. Хотя мог бы уже догадаться.

Присаживаюсь на скамейку, стоящую в тени каких-то экзотических кустов. Разглядываю мужчину, жадно, властно. Тот явно теряется, отводит глаза. Меня в нем всегда заводило это сочетание мужественности, скромности и, потом уже, когда он стонал и подавался навстречу моему члену, таранящему его, открытости и желания отдаваться.

— Раздевайся! — командую.

Кассий безропотно начинает возиться с завязками пояса. Любуясь им, я поглаживаю свой уже стоящий член. Мне нравится как он раздевается. Не стесняясь, без рисовки. Аккуратно складывая одежду на скамью рядом. Как мужчина, а не как те греческие танцовщики, которых мне недавно прислали в подарок. На тех клейма лупанария ставить было негде. Туда я по результату просмотра их «художественной программы» и отправил. Опытом обмениваться. Как не выглядеть прожженной шлюхой. Как-нибудь проведаю, посмотрю чему научились…

Кассий стоит на траве полностью обнаженный. Да… такой он мне нравится! Сейчас передо мной стоит прекрасная живая копия греческой статуи. Уже не Адонис, но еще не Марс. Его белая, гладкая, без единого волоска, кожа только усиливает сходство. Волосы на теле держать я ему не разрешаю, мне нравится ощущение мягкой и гладкой нежной кожи под моими руками. И крепких мышц под ней. Это возбуждает.

Выбираю из сброшенной одежды плащ и отвязываю тонкий ремень от ножен. Командую ему повернуться и связываю предплечья за спиной. Сегодня я хочу именно так. Алый плащ накрывает мраморную скамью. Держа Кассия за связанные руки, ставлю его лицом к высокому сиденью и заставляю его нагнуться и лечь грудью и лицом на плащ. Ему неудобно, но он терпит. Связанные за спиной руки тоже не добавляют комфорта. Раздвигаю своим коленом ноги связанного мужчины так, как мне удобно. Сбрасываю тунику (набедренную повязку я так и не надевал с утра) и остаюсь голым. Приставляю головку к гладкому розовому отверстию и резко, рывком вхожу. Кассий дергается, но потянув вверх его связанные руки, я заставляю его прогнуть спину и плотнее вжаться в накрытый красной тканью мрамор. Начинаю медленно и размашисто двигаться. Хотя я делаю это без смазки, и доставляю немного болезненные ощущения нам обоим, мне это нравится. Думаю, и ему тоже.

Вообще, сколько я помню себя, с тех пор как меня стали интересовать отношения полов, трахался я со всеми с кем мог. Но всегда и со всеми был мужчиной. В отличие от божественного основателя нашей династии. Если верить слухам, которые, кстати, не всегда врут. В детстве, как только мне стало это интересно, я спал (и не только) со своими сестрами, затем, уже в статусе наследника, с женами приближенных моего деда, и, зачастую, с ними самими. Если говорить точно, родным дедом он мне не был, но предпочитал чтобы я называл его именно так. Когда его это еще волновало, и престарелый Август еще не полностью впал в маразм, заставляя специально привезенных на его виллу едва достигших половой зрелости подростков совокупляться у него на глазах. Это приятное глазу старика, весьма неуклюжее на мой взгляд, зрелище, которое он заставлял меня разделять с ним, навсегда отбило у меня какое-либо желание к занятию любовью с малолетками. Я всегда предпочитал женщин и мужчин одного со мной возраста или старше. И мне, в принципе, и тогда было наплевать, что об этом подумают, а уж сейчас-то и подавно.

Кассий, находясь все в том же положении, прижатый щекой к мрамору скамьи, старается сдержать стоны. Задираю его руки повыше, вызывая еще один вскрик.

— Пожалуй, самое время поговорить о твоей свадьбе, да, трибун?

Продолжаю двигаться в нем, не отпуская связанные руки и заставляя его плотнее прижиматься к скамье.

— Но для начала, чтобы тебе было не скучно…

Я просовываю руку ему под живот и начинаю ласкать его член. Мы оба возбуждены, меня заводит ощущение его беспомощности, зависимости, а его… Впрочем, какая собственно разница.

Кассий напрягается подо мной, пытается выпрямиться, но, навалившись на его спину, я ускоряю темп. Наконец, со вскриком он кончает. Я беру его за бедра, и, ускорив темп, кончаю тоже. В него. Ноги мужчины дрожат, он весь покрыт потом и старается отдышаться. За плечо приподнимаю его и спихиваю на край скамьи. Усаживаюсь рядом. Руки у него по-прежнему связаны. Аккуратно убираю со лба любовника спутавшиеся влажные волосы, обхватив его рукой за шею, подтягиваю к себе и властно целую в губы. Кассий неохотно, но начинает отвечать. Мы самозабвенно целуемся. Я разрываю поцелуй и тихо говорю ему на ухо:

— Неужели ты правда думал так от меня отделаться? — Мужчина пытается что-то сказать, но я ладонью закрываю его рот. — Ты же знаешь, от меня можно уйти только, когда я сам отпущу. Только так и не иначе! Чем ты думал, когда, уходя от меня, шел трахаться со своей невестой?

Беру его за волосы, наматываю на кулак и резко приближаю искаженное гримасой боли лицо к своему.

— Ты ведь знал, что она была беременна? Или нет? Не знал?

Кассий пытается отстраниться. По выражению его лица понятно — не знал. Потом до него доходит то, что я еще сказал. Он дергается, пытается вырваться, но я удерживаю его, крепко держа за волосы и смотря в неверящие глаза.

— Да, Кассий, да. Ты правильно понял. Была.

Резко поднимаюсь, вздергивая за волосы неуклюже пытающегося встать любовника, затем отпускаю и толкаю в грудь. Кассий падает на спину, вскрикнув от боли в стянутых ремнем руках. Наклоняюсь — в его глазах хорошо известное мне чувство — страх. Вот и замечательно! Мне это нравится.

Разгибаюсь, подхожу к бассейну, присаживаюсь и, набрав воды в ладони умываю лицо. Рыбки шарахаются от рук в глубину. Ополоснув горящее лицо, встаю, вытираюсь туникой Кассия, который отполз к скамье и теперь полулежит, опираясь плечом на ее основание. Одеваюсь и сажусь на сиденье с ногами, оперевшись спиной на перила. Кассий поворачивает голову и смотрит на меня со странным выражением. Спускаю одну ногу и ставлю ему на плечо, слегка массируя. Кассий не отрываясь смотрит мне в глаза. Улыбаюсь ему.

— Как ты понимаешь, свадьбы не будет. Редко, но бывает, когда невеста решает уйти из жизни накануне свадьбы. Добровольно.

Кассий пытается что-то сказать, прерываю его жестом.

— Нет, я тут не причем. Если хочешь знать причину — молодой девушке всегда тяжело остаться без родных. Особенно, когда их казнят за участие в заговоре. И когда приговор приводит в исполнение ее жених. Понял теперь?

Соскакиваю со скамьи, падаю на колени перед ним, хватаю руками за плечи, ору прямо в лицо:

— Понял? Понял?! Я никогда не дам тебе уйти! Ты мой, понимаешь? Мой!

Кассий смотрит на меня, в его глазах — жалость… И слеза течет по щеке…

Вскакиваю, хватаю меч любовника, откидываю в сторону ножны. Подхожу к нему, провожу кончиком по щеке. Кассий смотрит на меня не отрываясь. Страха в его глазах нет. Вообще ничего нет. Отлично! Усмехаюсь.

Толкаю его на живот, небрежно, не заботясь о порезах на руках, перепиливаю ремни, стягивающие его руки. Отбрасываю меч, встаю.

— Не уходи никуда! Жди здесь, поговорим после игр. Я скажу слугам, чтобы принесли поесть.

Глажу его по голове, провожу пальцем по мокрой щеке. Облизываю палец и направляюсь к выходу.

Вообще, я неплохой актер. Даже участвовал в представлениях, наплевав на чужое мнение. Сценка, которую я поставил и отыграл, мне доставила огромное удовольствие. Импровизация — моя сильная сторона. И, да, правду про его невесту я ему говорить и не собирался. Эффект был бы не тот. А так все получилось. Теперь он никуда от меня не денется. Никуда!

И, весьма довольный собой, отправляюсь одеваться для торжественного выхода. На открытие Палатинских игр.

На торжественном открытии Палатинских игр я немного заскучал. Скуку развеял криворукий жрец, который ухитрился облить сидящих поблизости от сцены жертвенной кровью. В том числе и парочку сенаторов. Все таки идея упразднить места для знати (кроме места для меня любимого) неплоха. Смотреть на физиономии сенаторов, сидящих вперемешку с простыми гражданами, с видом, будто они обожрались чего-то очень кислого, всегда доставляло мне удовольствие. Ну, и к тому же так им тяжелее будет добраться до меня в случае возникновения неправильных для граждан Римской республики намерений. Да и следить за ними так гораздо проще. Или прирезать в случае чего.

Вообще, с сенатом у меня не сложилось. Сенат и знать Вечного города как многоголовая гидра с которой боролся Геркулес. Одну голову отрубаешь — вырастает две новых. За годы своего правления я в этом убедился. Как бы я хотел, чтобы у всех моих противников была одна голова — снести ее разом! К моему глубокому сожалению, это пока невозможно. Остается только рубить головы раньше, чем они отрастают… Очень утомительное занятие. Правда не скажу, что я не испытываю от этого удовольствие.

Наконец, церемония закончилась, актеры вышли на сцену, и началось собственно то, за чем все сюда и пришли — театральные постановки.

В театре, построенном женой Августа, многолюдно, что и неудивительно. С тех пор, как я понял, что театральными постановками можно не только отвлекать народ от проблем, но и настраивать в нужном мне направлении, театральная жизнь в Риме закипела. Перетянув на свою сторону несколько бесспорно талантливых, но не особенно принципиальных авторов, я быстро сделал театральные подмостки орудием пропаганды. Мои противники ничего противопоставить не могли, и битву за симпатии народа проиграли вчистую. Триумфы, факельные шествия и различные спортивные соревнования тоже сыграли в этом роль. Весьма затратные действа, но они того стоили. Патриотические драмы, посвященные судьбоносным моментам нашей истории, трагедии, где под легко узнаваемыми личинами выводились как мои противники, так и сторонники были весьма популярны. Плебс жрал и просил добавки. Важнейшим из искусств, в деле удержания власти, является театр и организация массовых зрелищ. Оргий, например. Я не удержал смешок, и сидевшие рядом подобострастно засмеялись тоже. Кто-то подал сигнал, и представление прервали бурные аплодисменты. К немалому удивлению актеров, ведь в данном месте их представления ничего подобного не предполагалось.

Первую постановку, посвященную Божественному Августу, я уже видел в папирусе, поэтому не особенно следил за действием. Если честно, то я ее и написал. В главном герое легко узнавались как черты покойного Августа, так и мои. Главная сцена постановки, для чего все и задумывалось — герой, глубоко терзаясь душевно (что в отношении Августа было, мягко говоря, неправдой) и, обливаясь слезами, составляет проскрипционные списки, жертвуя ради великой цели — спокойствия и процветания Рима- самыми дорогими для себя людьми. Весьма душещипательно. И, с учетом того, что я свои списки уже составил, очень своевременно.

Вторая пьеса тоже была весьма злободневной. Молодой сын сенатора предотвращает покушение на цезаря и погибает при этом от руки главного заговорщика — собственного отца. Идея, надо признаться, моя. Вообще, перетянуть на свою сторону молодое поколение знати, изнывающее в Риме от безделья, создать среди них свою организацию и назначить ей руководить собственного троюродного брата, которого я даже усыновил и ввел в сенат, оказалось очень полезным предприятием. Молодым бездельникам из лучших семейств Рима, которые прозябали в тени своих отцов, дали возможность заниматься (за чужой счет) тем, что им нравилось. И в нужном мне направлении. За что они получали немалую финансовую поддержку. Оно того стоило. В результате, я всегда мог воспользоваться их услугами для дел, в которых не хотел светиться сам. Правда от братца, немножко заигравшегося в вождя молодежи, пришлось избавиться, но отношений с созданной им организацией это никак не испортило. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку.

Представления прошли с успехом. Нехватка аплодисментов в политически важных местах, восполнялась специально нанятыми людьми, которые, сверяясь с текстом, устраивали овации когда требовалось. Настроение плебса нельзя пускать на самотек — только боги знают куда это может завести. Это я усвоил четко и постоянно поддерживал любовь к себе как хлебом, так и зрелищами. В грандиозных масштабах.

Раздачи денег и представления в Вечном городе происходили постоянно и по любому поводу. Особой статьей в развлечениях стояли казни. Кстати, практически единственное не только не затратное, но и весьма прибыльное мероприятие.

Моя борьба со знатью и сенатом простых людей никак не затрагивала, на публичные казни вчерашних хозяев жизни они ходили с энтузиазмом и получали от этого немалое удовольствие. Со своей стороны, я старался максимально разнообразить это действо. Придумывать различные способы умерщвления недовольных было не трудно и весьма занимательно. В общем, за годы своего правления я добился безоговорочной поддержки любых своих действий со стороны народа Рима. Что развязывало мне руки в сегодняшнем предприятии.

Покинув театр, мы с моей свитой отправляемся во дворец. На Палатинском холме все близко, да и к тому же я сильно перестроил здесь все, создав единый комплекс из храмов, дворцов и театров. Парадный вход в свой дворец я сделал из древнего храма, где посетители должны были пройти между рядами преторианцев в полном облачении. Правда, сегодня там стояли солдаты моего германского легиона. Ввиду важности момента. Притащить в Рим наемников из Германии было прекрасной идеей. Я никогда не доверял преторианской гвардии, поставлявшей рекрутов в ряды всевозможных заговорщиков чуть ли не в большей степени, чем сенат. Постепенное вытеснение преторианцев из Рима, передача им в основном декоративных функций, и замена на лично преданных мне солдат, у которых в городе не было ни родных, ни близких, что делало их весьма удобными для функций охраны городского порядка (или создания управляемого беспорядка, в зависимости от необходимости), последовательно проводилось мной практически с начала правления. Думаю, уже пора полностью выкинуть их из Рима. На берегах Альбиона им будет чем заняться.

Пройдя через строй отсалютовавших мне солдат, я с сопровождающими отправляюсь в зал для пиршеств. Сегодня, в соответствии со списком составленным Лонией, у меня торжественный обед с сенатской оппозицией. Надеюсь последний. Внесенный в список в последний момент дядюшка, которого и мои сторонники на дух не переносили, уже находившийся в зале, чувствовал себя явно не в в своей тарелке под презрительными взглядами. Я усмехнулся. Его женушка делала все, чтобы выставить мужа полным идиотом. Каковым его кстати многие и считали. По этой причине он и был еще жив, кстати. Пока жив. Сегодня я собирался это исправить.

В зале уже все готово. Огромный атриум с бассейном посередине, голые юноши и девушки, выстроившиеся рядом со столами. Когда появляюсь я, все затихает. Довольно улыбнувшись, подхожу к бассейну, скидываю тогу на руки дяде и с наслаждением ныряю в воду. Плавать я люблю еще с тех времен, когда в детстве мотался по гарнизонам Германии вместе со своими родителями. Да и духотища Рима меня утомила. Вынырнув у противоположного края, там, где стоят наши с дядюшкой ложа, с удовольствием отдаюсь в руки служанки, которая снимает с меня промокшую тунику и тщательно, очень тщательно, начинает вытирать полотенцем. Я люблю демонстрировать себя на публике. Тем более, стесняться мне нечего. А, впрочем, это не имеет никакого значения. Для меня. Мнение остальных меня волнует мало. Когда я уже надеваю чистую тунику, до меня добирается пыхтящий дядя. В бассейн он нырнуть не рискнул, пришлось пробираться через толпу гостей и слуг.

— Плохо выглядите дядюшка. Надо заботиться о себе, чаще развлекаться в семейном кругу, — я улыбаюсь в посеревшее лицо.

Что-то с ним сегодня не так. С утра выглядел гораздо лучше. Видно, обед в семейном кругу оказался особенно хорош. Когда я узнал, что дядюшка не появляется в своем доме, избегая общаться с женой, я решил помочь молодой семье (а точнее повеселиться за его счет) и обязал его ежедневно обедать в кругу семьи. Женушка его не обманула ожидания, и слушать каждый раз о его злоключениях с его стервозной нимфоманкой доставляло мне особое удовольствие.

Молодняк, прислуживающий сегодня на пиру, был набран из самых аристократических семейств Рима. Сейчас, когда это стало считаться привилегией, юноши и девушки сами выстраивались в очередь. И немало их потеряло девственность, а некоторые, впрочем, и жизнь, на таких пирах. Но желающих все равно было хоть отбавляй. Несмотря на запреты родителей. Кстати, смотреть на лица моих гостей, когда они узнавали своих отпрысков с энтузиазмом отсасывающих у их соседей по столу, либо были на этот самый стол брошены и жестко отодраны прямо у них на глазах — удовольствие немалое. И многие из участников получали от этого несомненное удовольствие — оттрахать при всех дочь или сына их соседа или приятеля, с которыми при других обстоятельствах ничего подобного бы не светило. Присланные мне из Персии пряности и снадобья, которые на моих пирах добавляли в вино и еду, как нельзя лучше способствовали этому. Сам я их, кстати, никогда не употреблял. Не было ни необходимости, ни желания. Но действие и дозировку уже давно проверил на участниках моих пиров. Без их ведома, разумеется. Практически вся еда и вино были приправлены подарками персидского царя. Сам же я на пирах пил только воду, и, как правило, ничего не ел. Было интересно наблюдать за этими столпами республики, которые под действием вина и раздутой снадобьями похоти, представляли из себя ужасное, почти всегда отвратительное, но, в тоже время, притягательное для меня зрелище. И вытворяли такие вещи, которые им не пришли бы в голову никогда вне этих стен. Даже несущие охрану германцы, которые среди всех моих войск считались самыми, пожалуй, необузданными и свирепыми, иногда с трудом сдерживали тошноту. Насилие, изнасилование слуг и гостей, показательные казни, унижения — все было здесь возможно. Все звериные инстинкты выползали из людей, чтобы продемонстрировать себя во всей красе. А я смотрел на все это. Иногда поощрял, иногда прекращал… Иногда миловал, иногда наказывал…

Пока только некоторые успели последовать моему примеру и, раздевшись и прихватив с собой обнаженных слуг, броситься в бассейн. Благо, и оттуда легко дотянутся до столиков с вином и едой. Все ждут меня.

Встаю, поднимаю руку в приветствии. Нестройный, но громкий хор кричит «Аве Цезарь! Аве!» Беру чашу, салютую ей. Это сигнал к началу. Пир начался.

Сегодня я собрал всех, по большому счету, не для развлечений, и поэтому особой программы не готовилось. Так, выступила пара поэтов, слагавших стихи в честь меня любимого (слушал вполуха), потом были танцовщики (те самые, из Греции, уже как следует подготовленные в лупанарии, что им явно пошло на пользу), пара речей с пьяным прославлением, опять же меня. Большая половина сидела с каменными выражениями лиц, будто они на самом деле против меня заговор составили. Хотя, учитывая кого я пригласил, это было бы неудивительно. Но вино и порошки в нем постепенно действуют, и все входит в накатанную колею. Но, некоторые особо принципиальные гости упорно отказываются от услуг обнаженных помощников. Непорядок. Киваю распорядителю, и он распределяет слуг. Самые развратные девицы отправляются к поборником семейных ценностей (как ни странно, в Риме есть и такие. По крайней мере, были до сегодняшнего дня), самые шлюховатые парни отправляются прислуживать противникам знойной мужской любви. Один из таких уже вовсю пытается обольстить моего дядю, которого трясет от отвращения. Странный у меня, конечно, родственничек… Я обожаю смотреть на эти лица, которые делают то, что им ненавистно, только для того, чтобы угодить мне. Из страха, конечно, те кто пытались протестовать, обычно с моих пиров живыми и здоровыми не уходили. Что поделать, естественный отбор… Помню, как-то одного из таких гордых привязали к кресту и накачивали вином, предварительно перевязав гениталии, пока у него оно горлом не пошло. Затем, по моему приказу распороли живот, и заставили всех пить то, что оттуда вылилось. Переблевались все тогда знатно. Включая охрану. Зато больше отказов есть и пить у меня на пиру не было. Даже если знали что пьют яд…

Пока дело не дошло до сегодняшнего финала, стоит позаботиться и о себе. Жестом приказываю голой девушке, которая все еще стоит с покрывалом рядом, встать на колени, и поудобнее разваливаюсь на ложе. Ставлю на столик чашу с подкрашенной водой (не люблю вино, да и к тому-же яд в воде легче почувствовать) и притягиваю ее голову к своему паху.

В зале оживление. Мой жест воспринят как сигнал к переходу от торжественной (пьянка) к основной части, и наши сегодняшние гости постепенно, но весьма целенаправленно, начинают терять человеческий облик. Выдрессировал я их отменно. Мало кто сегодня уйдет неудовлетворенным. Хотя, о чем это я… Отсюда сегодня никто не уйдет. Кроме меня. Девушка ритмично работает над моим членом, аккуратно поглаживая его нежными пальцами. Помнится, она была единственной дочерью в одном из знатнейших семейств Рима. Древнее, чем мое собственное. Была… И берегла свою девственность до свадьбы, не иначе. А потом попала ко мне. Сюда. Как быстро, однако, ломаются все эти «нормы морали». Вопрос привычки, только и всего. Хотя, какие боги, такие и люди. Я усмехнулся. Точнее, какой бог. Ведь для всех этих червей, которые сейчас жрут и трахаются напротив меня, бог — это я.

Смотрю на дядюшку. С ним явно что-то не то. Его рвет прямо на консульскую тогу. Он один не снял ее на пиру. На всех остальных мало что осталось из одежды. Напуганный слуга сидит на полу у его ног. Беру девушку за затылок и, внимательно смотря на синюшного дядю, ускоряю темп. Интересно, кто успеет раньше — я кончить, или он сдохнуть? Я успел раньше, а консул, вроде, подоклемался. Придержав девушку за голову и заставив ее проглотить все, вытираю покрывалом член, встаю и приближаюсь к родственнику. Да… Похоже, семейный обед не прошел зря. Симптомы отравления на лицо. Беру свою чашу, сую ему в лицо: " Пей!» Дядя, не в силах сопротивляться, выпивает все. Его тут же рвет снова.

Девушка, украдкой вытирая белые капли в углу рта, подает мне следующую чашу. Дядя пьет, и его опять рвет. Процедуру повторяем несколько раз. Разухарившаяся пьяная уже толпа с другой стороны бассейна на нас не обращает внимания. А если и обращает, то отводит глаза. Себе дороже. Дядя постепенно начинает розоветь.

Да, дядюшка, боги и удача явно на твоей стороне. Если бы тебе стало хуже чуть позже, тебя бы прирезали вместе с остальными, и никто бы внимания не обратил. А сейчас ты останешься жив. Потому, что я хочу, чтобы ты умер по воле богов, или по моему желанию, что, впрочем, для тебя одно и то же, а не по прихоти шлюхи из лупанария.

Еще не отошедшего и не совсем понимающего что случилось, дядю выводят охранники. Отдохнет в своих покоях, доктора я распорядился ему прислать. Его жена сделала огромную ошибку, попытавшись его отравить. Никто и никогда не сможет навязать мне свою волю. Это неприемлемо. Никто без моего ведома не имеет права распоряжаться жизнью приговоренного лично мной. По моим правилам, палачи которые довели преступника до смерти, или сделали другим способом невозможным его участие в процедуре казни, сами занимали его место. Вот и сейчас дядя останется жить, а его жена, попытавшаяся отравить родственника, умрет вместо него. Кроме нее, никому смерть этого человека не выгодна. Она и мне-то нужна была только как повод для того, что должно произойти. Похоже, моя бывшая любовница многовато о себе возомнила. А дядюшке опять повезло. Сегодня он, наконец, станет вдовцом. А не трупом.

Ну что-ж, пора, наверное, и приступать. По моему знаку телохранители подходят ко мне и становятся рядом. Не люблю случайностей. Солдаты входят в зал и выстраиваются в два ряда за спиной у пирующих. На них бросают настороженные взгляды. Звуки пиршества затихают. Я встаю, улыбаюсь, вытягиваю руку вперед, сжимаю в кулак и поворачиваю большим пальцем вниз. Да, я люблю такие жесты. Свистят пилумы. Вопли, звон посуды, падение тел. Первый ряд легионеров, как на тренировке, отходит назад, а второй ряд вскидывает руки и еще раз кидает копья. В зале хаос, вопли, люди, пришпиленные копьями прямо к сиденьям, мечущиеся голые юноши и девушки. Кто-то кидается к выходу — там их встречают мечи легионеров. В тех, кто пытается сопротивляться, летят копья. Легионеры делают шаг вперед. Оставшиеся в живых кто может — отходят, кто нет — отползают к бассейну. Обезумевшие голые слуги носятся по залу и падают под ударами мечей. Рядом с моей сандалией из бассейна пытается выбраться залитый кровью человек и, с расколотой мечом телохранителя головой, падает обратно. Я отхожу на шаг. Солдаты, успевшие подобрать дротики, делают еще бросок. Крики, звон падающей посуды, стук тел об пол и всплески воды в бассейне от падающих туда людей. Они все приговорены. Никто не уйдет отсюда живым. И ничего не расскажет. Моя версия будет простой и неопровержимой — неудавшееся покушение на меня во время пира. Все участники перебиты. Прекрасный повод для начала очищения Римской республики. Насколько правдоподобным он будет, никакого значения не имеет. Победителя никто не спросит правду он говорил или нет. Важна только победа. Может быть, современники нас и осудят, но потомки — поймут.

Парочку пытавшихся прорваться ко мне человек, уж не знаю с какой целью — напасть или попросить милости, безжалостно убивают мои телохранители. Не повезло им. Как впрочем и остальным. Бассейн красный от крови. Трупы плавают в нем практически закрывая поверхность. Прекрасное зрелище!

Вот, наконец, все и закончено. Из живых в зале только я и мои солдаты. Препятствие, с которым я безуспешно боролся четыре года, устранено. Но сегодняшняя работа еще не закончена. Прохожу мимо трупов, солдаты стаскивают их в кучу. Поскальзываюсь в луже крови, но удерживаюсь на ногах. Это не в силах омрачить мое прекрасное настроение. Во дворце мы закончили, но в Риме сейчас все только начнется…

Выйдя из залитого кровью и заваленного трупами зала, отправляюсь в свой кабинет. Мои ноги по щиколотку запачканы кровью. Хм, чистеньким выйти не удалось. Думаю, перед тем как идти в кабинет и отдавать приказы на зачистку Рима, надо зайти проведать Кассия в атриуме. Заодно и ноги помоем. А то опять потом какое-нибудь прозвище дадут. А я от старого, которое ненавижу с детства, еле избавился. Научил людей как его забыть. И даже не думать о нем. Особо памятливым помогли палачи. Я войду в историю как полный тезка своего великого предка, без всяких дурацких прозвищ. И уверен, таким же великим как он. Человеком, который очистил от грязи Вечный город!

У входа в атриум, где я оставил любовника, стоят германцы. Вроде, те же самые, что я поставил утром. Они салютуют мне, приветствуя, я небрежно отвечаю и прохожу арку. Сменить их видимо позабыли, вот и стоят до сих пор. Пусть постоят пока. На всякий случай. Когда пытаешься заниматься всем сам, такие накладки неизбежны. Но стоит только доверить часть своей власти кому-то, как тут же начинаются попытки урвать побольше, загрести под себя. Человеческая жажда наживы неистребима. В отличие от ее носителей. Таких любителей превратить мое расположение в материальные блага, я казнил едва ли не больше, чем остальных, но эффект это имело временный. Пока не появлялись новые, голодные желающие…

Кассий ждал меня там, где я его и оставил. Сидел на мраморной скамье, полностью одетый, с мечом на коленях и, опустив голову на грудь, казалось, дремал. К еде на столике он, судя по всему, не прикасался.

Подхожу, беру пару виноградин, кидаю в рот. Улыбаюсь. Треплю его по голове. Он, вздрогнув, поднимает на меня усталые покрасневшие глаза.

— Ну, как ты тут? Не устал ждать? Хотя конечно выбора, Кассий, у тебя нет. — Усмехаюсь. — Хозяин сказал сидеть, значит сидеть! Правда, мальчик?

Продолжаю трепать его по волосам. Он пытается отстраниться… Меня это заводит. Впрочем, как и всегда. Рядом с ним всегда хочется чем-то его унизить, зацепить.

— Что непонятно? Я сказал сидеть! — Откидываю полу туники, достаю член и провожу ему по губам. — Открой рот, мой трибун, ну, давай!

Беру его рукой за подбородок, нажимаю пальцами на челюсть, открываю рот. Кассий покорно принимает член, не проявляя инициативы. Он безразличен и не отвечает мне. Это мне не нравится. Достаю член, отвешиваю ему оплеуху.

— Сейчас ты омоешь мне ноги, и, пока ты это делаешь, подумай о своем поведении. А потом мы продолжим.

Кассий смотрит на мои заляпанные кровью ноги, кивает. Кровь на них похоже его не удивила. Вообще, с тех пор, как он со мной, его трудно удивить. Хотя, видят боги, я старался.

Встаю, подхожу к бассейну, растягиваюсь на небольшой скамье у водоема, вытягиваю ноги. Кассий подходит и садится рядом, начинает развязывать мои сандалии. Очень аккуратно.

— Да, молодец, продолжай. И даже не спросишь, в чем я испачкался? — Кассий мотает головой. — Ну да, конечно, понимаешь… — Распрямляюсь и глажу его по голове. — Кровь, это кровь. Все мои сегодняшние гости мертвы, и это только начало. Этот город давно пора очистить. Чем я и решил сегодня заняться. Солдаты моего германского легиона уже вытряхивают особо выдающихся наших сограждан из их уютных вилл и домов. Тех, кто не окажет сопротивления, сгонят в театр на палатинском холме. Хотя лучше бы сопротивления было побольше. Меньше возни потом.

Я опускаю ноги в бассейн, жестом велю Кассию продолжать. Он начинает смывать подсохшую кровь. Откидываюсь назад и продолжаю:

— Тех, кто рискнет не подчиниться, убьют сразу. Надеюсь, таких будет много. — Я улыбнулся. — С остальными я не решил что сделать. Или отдам на растерзание толпе, которую уже должны завести рассказом про неудачный заговор и покушение на меня, в котором пострадали невинные гости на моем пиру, или просто сожгу вместе с театром. Он мне никогда не нравился.

Я шевелю пальцами ног в бассейне. Непуганые рыбки подплывают и начинают щипать мою кожу.

— Мы с тобой в это время будем на Капитолии. Сенаторов туда уже сгоняют. Не смотри так удивленно. Именно мы. Ты у нас теперь главное лицо по раскрытию заговора. Рискуя жизнью, спас Августа от врагов. Герой республики. Последний герой. Потому, что с сегодняшней ночи, Римской республики не будет. Будет царство, империя — я еще не решил, как это будет называться. Сенаторы с радостью передадут мне власть и отправятся в добровольное изгнание. Из которого уже не вернутся. Предварительно присвоив мне статус «божественного» на дорожку.

Вообще-то, большая часть того, что я говорю Кассию — это ложь. Рассчитанная на то, чтобы вывести из равновесия. Я обожаю видеть его потерянным, беспомощным и осознающим то, что он ничего не может с этим сделать. Его республиканские взгляды для меня всегда были предметом шуток. Его больным местом. На самом деле, еще ничего не началось. Ждут команды. Инициатива наказуема. Все в моем окружении неплохо это усвоили. Многие, к своему несчастью, и к моему удовольствию, весьма болезненно. Поздно. И никакое царство или империя мне не нужны. Я не настолько тщеславен. Достаточно пожизненных диктаторских полномочий, как у моего великого предка.

Кассий смотрит на меня… с жалостью? Он усмехается. Он что, не воспринимает меня всерьез? Я начинаю раздражатся.

— Кассий, ты замечательно выполняешь рабскую работу, — я шевелю ногами в бассейне.- Ты будешь хорошо смотреться в рабском одеянии у моих ног… И я обещаю, что так и будет. Если ты вздумаешь отказываться от того, что я тебе приготовил! Не беспокойся, возможно, я тебя не убью. Но у тебя будет уйма времени пожалеть о том, что ты живой. Уж это-то я обещаю!

Я тянусь к нему, чтобы схватить за волосы, он отталкивает меня. Я падаю на скамью.

Кассий легко вскакивает на ноги. Впервые за долгое время слышу его голос. Я уже начал забывать как он звучит. Уже давно с ним разговаривал только я. В словах Кассия жалость, презрение и что-то похожее на… может быть, любовь?

— Гай, ты безумен. Прости, но кто-то должен это остановить. Ты сам никогда не сможешь. Я помогу тебе. Спасу тебя!

Кассий выглядит как сумасшедний. В глазах слезы, руки крепко сжимают меч. Он замахивается. Я вскакиваю на ноги, пытаюсь его оттолкнуть. Первый удар разрубает мне плечо. Я вскакиваю и зажимая рану рукой, бегу к выходу. Слышу шум и крики. В проход, шатаясь, выходит один из охранников. Он в крови. Падает передо мной. За ним вбегают несколько преторианцев в забрызганной кровью парадной одежде. С обнаженными мечами в руках. Что? Раскрываю рот, но не успеваю ничего сказать, как получаю удар под дых кулаком. Я отшатываюсь, спотыкаюсь и падаю на спину. Кассий наклоняется надо мной.

— Что, Гай, не хочешь сообщить мне новый пароль? — Кассий улыбается, в его глазах плещется безумие и я хриплю ему в лицо.

— Шлюха! Мерзкая неблагодарная шлю…- Рука Кассия закрывает мне рот.

— Прощай, Гай. Прощай, любимый. — На мое лицо капает что-то теплое. Кассий плачет. Плачет? — До встречи в Аиде. Надеюсь, скорой.

Меч бьет меня в грудь… В моем затуманенном сознании всплывают обрывки сна, что снился мне утром, и который я постарался забыть. Хорошо постарался. Сна, где я живым поднялся на Олимп, чтобы стать богом. И боги посмеялись надо мной. Так же, как они смеются сейчас. Погибнуть, как и мой родственник с таким же именем как у меня, Гай Юлий Цезарь, в момент наивысшего триумфа от рук убийц по собственной неосторожности и самоуверенности — это смешно. Против глупости даже боги бессильны. Как мы были самоуверенны! Цезаря убил сын, а меня — любовник. Обоих нас убили те, кого мы любили. Вот только теперь я это понял. Что на самом деле любил Кассия. И он меня. Потому и вонзил меч. Действительно, смешно. Я начинаю смеяться и теряю сознание. Обрывки сна начинают прокручиваться в голове.

… я закончил подниматься по белокаменной лестнице и вошел в огромное светлое помещение, отделанное золотом и мрамором. Огромные изукрашенные колонны вместо стен, яркий свет. Передо мной стоит золотой трон, на нем Юпитер, как две капли воды похожий на свою собственную скульптуру в храме в Олимпии. (Мне на секунду стало неудобно, от своего давнешнего желания отбить той статуе голову и прикрутить свою) Рядом стоят другие боги. Юпитер делает широкий приглашающий жест:

— Добро пожаловать к нам, Божественный! Боги начинают рукоплескать мне…

Резко открываю глаза, очнувшись от видения. Я лежу на полу весь залитый кровью. Кто-то сдирает с пальца перстень с печатью. Палец с хрустом ломается. От боли окончательно прихожу в себя. Преторианец в парадном облачении передает печать бледному, перепуганному дяде. Рядом с дядей, стоит Кассий с опущенной головой и связанными руками.

— Гай Юлий Цезарь умер! Да здравствует Тиберий Клавдий Цезарь!

Дядя берет кольцо и пытается надеть на палец. Хриплю:

— Я жив еще!

Клавдий отшатывается. Кассий кидается ко мне, но его удерживают гвардейцы. Солдаты смотрят то на меня, то на Клавдия, держась за мечи. Дядя протягивает вперед дрожащую руку, сжимает кулак, поворачивает его большим пальцем вниз. Крики:

— Бей еще!

Чувствую удар меча по лицу. Проваливаюсь в видения…

… добро пожаловать к нам, Божественный!

Оглядываюсь по сторонам. Помещение разительно изменилось. Вместо вершины холма, это мрачная грязная пещера. Передо мной посреди кучи мусора возвышается дряхлое деревянное кресло, на котором сидит замотанная в тряпки кукла с грубо намалеванными чертами. К рукам и голове марионетки откуда-то из-под потолка пещеры тянутся неоднократно порванные и связанные узлами веревки. Рядом стоят дряхлые мумии в пыльных дырявых одеяниях. Они удерживаются на ногах воткнутыми куда попало подпорками из корявых сучьев. Откуда-то из-под потолка слышу отвратительный скрежещущий голос:

— Присоединись к сонму олимпийских богов, Гай Цезарь!

Булькающий мерзкий смех режет мне уши. Резко поворачиваюсь, чтобы уйти и чуть не падаю в открывшуюся передо мной пропасть. На дне копошится что-то отвратительное, живое. Наклоняюсь, не в силах побороть любопытство. На дне похожие на червей голые грязные люди. Они извиваются, копошатся, дерутся, вцепляются в глотки, пожирают и одновременно совокупляются. Камень под моей ногой срывается и падает вниз. Неразличимые в грязном тумане лица с горящими глазами, как по команде, обращаются на меня. Я отшатываюсь, спотыкаюсь и балансирую на краю бездны…

Снова открываю глаза. Надо мной склоняется Лония.Она держит меня за плечи и кричит:

— Гай, клянусь, я отомщу! Все, кто это сделал…

Пытаюсь улыбнутся ей, но лицо меня не слушается. В глазах туман. Вижу появляющегося откуда-то преторианца с мечом в руке.

— Мы уничтожим их всех, клянусь тебе, любимый…

Она резко замолкает. Из горла ее начинает литься кровь. Из груди в районе сердца выходит меч и втыкается в мое ничего уже не чувствующие тело. В глазах темнеет. Наверное, уже навсегда… Перед смертью я опять вижу последний кусок своего сна.

… Я срываюсь и падаю в бездну. Нелюди на дне пропасти сморят на меня горящими глазами и тянут окровавленные руки. У них у всех одно лицо. Мое лицо…

Спасибо, Кассий…