Три дня до апреля

— И ничего нет белого в этой горячке, — пробормотал Денис, глядя на облеванное тело у стены.

Андрей демонстративно задвинул стул под столешницу, будто Славикова отключка была сигналом.

— Это еще не горячка, — сказал он.

Когда Славик упал, в гараже стало неестественно тихо, получалось расслышать, как по несуществующим трубам течет вода, а в стенах что-то гудит. Или не в стенах, подумал Денис. Лампочки, может? Лампочек было четыре — желтая над дверью, синяя напротив, на правой стене — зеленая, а на левой — электросберегающая, мертвенно-белая.

— Ладно ты, — снова заговорил Денис, — а я-то что здесь делаю?

— Во, — вяло возмутился Андрей. — А я что? Самый лысый, что ли?

Это было притворство, машинальное лицемерие. Андрей весь состоял из таких вот обманных, ничего не значащих фраз — сплошные зигзаги и петли на снегу, лживые стрелки на стенах лабиринта. Даже когда притворяться не было причин, Андрей притворялся — по привычке.

— У тебя с ним дела, — сказал Денис. Он не собирался выводить Андрея на чистую воду, мог бы вообще промолчать, но низкий глухой гул действовал на нервы.

— Какие там дела, — отмахнулся Андрей. Было заметно, что возражать он хочет примерно так же, как Денис — его уличать. Но оба зачем-то продолжали.

— Ты покупаешь через него наркотики.

Фраза напоминала реплику из советского детектива, но Денис намеренно сказал так — квадратно, в лоб, чтобы не оставить Андрею возможности отвертеться. Без намеков — прямо. Он смотрел на рассохшийся старый шкаф у стены и не ждал ответа. У Андрея были сотни приемов в запасе, в том числе молчание в ответ на неудобные слова. В конце концов, Денис ничего не спросил, промолчать было легко.

Андрей не промолчал.

— На самом деле это он через меня. Правда, сейчас больше побирается, чем покупает, ну, ты сам видел.

Денис пожал плечами. Глупо спрашивать, когда все равно. Какая разница, кто, что и через кого, когда Славик валяется у стены в луже собственной блевотины, а они разбегутся в разные стороны и в лучшем случае увидятся, как сейчас, — лет через пять.

Пять, — подумал Денис, — нет, правда, пять лет.

Срок пугал не протяженностью, а тем, что их как будто и не было, этих пяти лет. Как будто виделись неделю назад, три дня, вчера. Он остался прежним, ничуть не изменился, и это пугало. Денис вяло одернул себя — перестань. Брось, ну зачем: ты его не видел пять лет, пять лет — херова туча месяцев, дней, часов, а впереди еще больше, привыкай. Громкий оркестр в голове, тарелки, тромбон, кларнет, не остановишь. Перестань, ты же знал, куда едешь. Наслаждайся.

И махнул рукой Андрею, мол — не продолжай. Хуй с ним, с марафетом.

Со Славиком Дениса познакомил именно Андрей. Им обоим тогда было по двадцать два, а Андрюхе двадцать четыре.

— Пойдем, — сказал он, — с типом познакомлю. Он тебя в свою контору пристроит.

— В свою? — удивился Денис. — Это кто такой со своей конторой?

— Не в том смысле. Он в какой-то шараге админит, окна пластиковые делают. Им мальчики на побегушках нужны, типа торговые представители. Пойдешь?

— Пойду, — легко согласился Денис. Он тогда не знал, что этой легкости осталось года на два от силы, а в тех самых окнах он будет торчать по нынешний день. Сначала представителем на побегушках, потом — координатором торгового отдела. И, наконец, региональным бездельником с машиной, которую фирма же и помогла ему купить. Он ненавидел пластиковые окна, ненавидел все, что было связано с его работой. Впрочем, к двадцати семи он ухитрился возненавидеть большую часть своей жизни и себя самого заодно.

А тогда, пять лет назад, все выглядело иначе. Славик выскочил перед ними таким чудным фриком — толстый, потный, с намертво засаленными волосами. Протянув Денису липкую ладонь, деловито рассказал о работе, походя ввернув, что у него «все схвачено» и что Дениса «считай, взяли», шутил, смеялся с оживлением, которое местами даже пугало.

Денис подумал: точно фрик, забавный, безобидный, но сразу видно — неудачник. Он не знал, почему с ходу выбрал для него именно это слово, но кем еще мог быть такой, как Славик, — откровенно страшный, с лоснящимся лицом и плохой кожей, с несмываемым запахом пота, которого он как будто не замечал, с подшучиванием за спиной и грандиозными планами на будущее. Свои планы Славик громоздил с пародийной непринужденностью — то собирался открыть ночной клуб, то метил в рок-звезды, то изобретал какие-то сумасшедшие стартапы. А еще он постоянно хвастался — подружкой-моделью, которую в глаза никто не видел, многотысячными заработками, при этом вечно падая на хвост тем, у кого были деньги на пятничный поход в «Ветору», неизбывным благополучием и интересной, насыщенной жизнью. Денис понимал, что Славик врет, и все понимали, но не обращали внимания.

Он долго не мог взять в толк, что с ним связывает Андрея — они были как небо и земля. Андрей как раз мог похвастаться всем, о чем мечтал Славик, — деньгами, девчонками, внешностью, безоблачным будущим, всем — но он никогда не хвастался.

Денис уже тогда знал, что на такой вопрос Андрей ни за что не ответит честно, и молча гадал про себя — какая-нибудь неочевидная выгода? Затаенное превосходство на фоне нелепого Славика? Удовольствие наблюдать за фриком, как в шоу уродцев? Денис даже на секунду не допускал, что это могло быть что-то человеческое и бескорыстное — симпатия, дружба, общие интересы. Он считал Андрея откровенным снобом, который ни за что не стал бы дружить с непрестижным типом вроде Славика. Дело было не в деньгах, а в понтах нематериальных — среди его знакомых встречались психи, помешанные на буддизме, тусовщики, с ног до головы забитые татухами, музыканты, гонщики и прочие художники — всякий околобогемный сброд с претензией на оригинальность. Славик не вписывался.

Спустя время Денис стал думать, что Андрей поддерживает с ним отношения из-за подвязов по веществам — Славик как будто мог чем-то разжиться в любое время. Это походило на правду.

А потом Денис перестал гадать — стало не до того.

Андрей пожалел, что взял Славика с собой, сразу как узнал, что никого больше не будет. Любой другой бы понял, что самое время тактично отказаться, но только не Славик. Так и пришлось тащиться втроем — он, сам Андрей и Наташка.

Перед тем как ехать Андрей все-таки попытался намекнуть:

— Завтра, наверное, родителей принесет, места мало, — но когда Славика можно было пронять намеками.

Сначала все было пристойно — Наташка мило улыбалась, поддерживала разговор, но после первой бутылки и отлучки в сортир Славика понесло. Андрей морщился, глядя, как он носится между клумбами, переодевшись в шорты. Жирные ляжки вздрагивали, майка потемнела от пота.

— Тебе не жарко, не? — спросил Андрей, но добился этим только того, что Славик сдернул майку, показав им покрытую прыщами спину.

— Купаться не пойдем? Я помню, в прошлый раз ходили.

Андрей покачал головой.

— В прошлый раз на машине ездили, пешком далеко.

— Что у тебя за дача такая, а? Ни речки, ни колонки. Только и радует что сортир в доме.

— Сядь, остынь.

Наташка, глядя на Славика, уже не улыбалась.

Спать пошли рано, несмотря на его бурные возражения. Загнав Славика в комнату на втором этаже, Андрей сказал:

— Слушай, я тут как бы с девушкой, понимаешь? И хочу остаться с ней вдвоем.

Гримаса Славика была такой разочарованной, что захотелось его ударить.

— И на друзей, значит, сразу насрать.

— Что ты несешь, придурок. Так, все, я пошел. Тут сиди, по участку не шастай.

Спустя полчаса, когда Наташка сбивчиво стонала, хватаясь за простыни, а Андрей про Славика и думать забыл, за дверью что-то грохнуло, сама дверь распахнулась и в глаза им ударила фотовспышка.

— Улыбочку! — орал Славик. — Для истории.

Андрей завернулся в простыню и почти за шкирку отволок его обратно.

— Блядь, выйдешь до утра отсюда — убью на хуй.

Утром, оставив Наташку досыпать в одиночестве, Андрей поднялся на второй этаж. Славик храпел так, что колыхались занавески. Выудив из кармана шортов телефон, Андрей нашел ночные фотографии: Наташкины сиськи, его ошалевшее лицо. Он удалил все кадры и с удовольствием нащелкал новых — Славик анфас, Славик в профиль, жирное пузо над трусами, перекошенное во сне лицо.

Закончив, Андрей бросил телефон ему на грудь и пошел возиться с завтраком.

Денис с Андреем были родственниками — троюродными, и поначалу это облегчало ситуацию, иначе Денис обязательно стал бы думать, чем он сам мог заинтересовать такого, как Андрей. На самом деле это был самообман, который Денис осознал только месяцы спустя — настолько условное родство для Андрея мало что значило. Росли они не вместе, их родители не общались, встречались раз в год на общих семейных торжествах, и все. Денис был для него всего лишь номером в телефоне, и ничего бы не изменилось, если бы не похороны Андреева деда.

Зима кончалась, снег стаял до грязной каши, отец Андрея сжимал в руке пачку афобазола, карикатурная советская тетка в зале районного крематория командовала: «Родственники, прощаемся, подходим прощаться», и в этот момент позади кто-то дернул Дениса за рукав. Он тогда знал только его имя — Андрей. Глядя на Дениса сверху вниз, Андрей кивнул на выход:

— Куришь?

Денис покосился на серо-черную родню, окружившую гроб. На троюродного деда, лежавшего в этом гробу, ему было плевать, но выслушивать упреки матери после всего не хотелось.

А, — подумал Денис, — насрать. Скажу потом, что нехорошо стало, на воздух вышел.

Андрей был одет в темную толстовку с капюшоном, руки держал в карманах и, кажется, плевал на родича в гробу не меньше, чем Денис. Кажется, тогда он и зачислил Андрея в категорию бездушных мудил — получалось, сразу как узнал. При этом собственное отношение к деду и похоронам Денис спокойно выносил за скобки — подумаешь, не его ведь родич, какие к нему вопросы.

Они улизнули из зала и долго шли по бесконечному коридору. Когда узкая кишка, освещенная белыми лампами, перевалила за середину, но по-прежнему не думала кончаться, оба понимающе переглянулись — типа, что за сюр.

А когда коридор все-таки закончился — перекрестком из поворота и лестницы — Андрей, вместо того чтобы спуститься вниз, повернул к туалету. Он даже не обернулся проверить, идет ли следом Денис.

Тот подумал, что тетка с советским голосом вряд ли одобрит курение в туалете, но Андрей решительно щелкнул задвижкой, распахнул неподатливую раму. Уселся на подоконник — подошвы ботинок все равно упирались в кафель — и достал жестянку из-под детских леденцов с полустертыми энгрибердс на крышке. Следом появиласьтрубка, выточенная из винтовочной гильзы. Денис молчал и смотрел. Андрей, как ни в чем не бывало, вытряхнул из жестянки смятый прозрачный пакет. Покосился на пачку винстона, которую Денис успел достать, помахал перед носом своей трубкой.

— Будешь?

В те времена он питал слабость к таким понтам — изъебистые трубки, самодельные приспособы, кальяны и бонги — а простые папиросы презирал. Денис в этом месте всегда ставил очередную галочку к глупому выпендрежу: еще бы, дуры в клетчатых рубашках и офисные болваны разевали рот, когда охотничья гильза превращалась в планокурку.

Это была мелочь — пускать пыль в глаза публике на вписках, но Денис отказывал ему в любых слабостях, даже в самых безобидных. Сам не знал, почему.

В голове пронеслась вереница бледной родни, накачанный транквилизаторами отец Андрея, массивный гроб на специальной подставке, советская тетка с химической завивкой. Андрей собирался накуриться на похоронах родного деда как раз в тот момент, когда тело опускали в раскаленную печь, и предлагал Денису сделать то же самое.

Высокие зимние кроссовки оставляли на кафеле грязные следы, Денис вспомнил, как кто-то на входе растерянно спрашивал, нужно ли надевать бахилы. Андрей тем временем глубоко втянул дым и подал ему трубку. Коробка с нарисованными энгрибердс лежала на подоконнике.

Однажды Денис спросил, почему бы в пару к гильзе не завести себе портсигар, и Андрей ответил непонятной гримасой. А потом сказал — не сразу, словно раздумывал:

— Я купил ее в больнице, когда мне аппендицит удаляли. Перед операцией, в больничном ларьке. Ей четыре года уже.

Денис морщился про себя. Простые человеческие заскоки вроде привязанности к памятным безделушкам Андрею тоже не разрешались. Денис в них не верил, как не верил в дружбу со Славиком.

Что это было? Восхищение пополам с презрением, недоверие на пару с безграничной верой, претензии без основы вместе с бескорыстной симпатией — чего он от него хотел вообще?

В тот день они накурились, как свиньи. Денис задерживал в легких дым, прислушиваясь к звукам из коридора, то и дело ему казалось, что за сортирной дверью кто-то есть, вот-вот дернется задвижка, спросят, сколько можно ждать, и как им выходить, когда в узкой клетушке не осталось воздуха — сплошной дым… Было страшно и весело.

Андрей аккуратно выколотил трубку над унитазом, достал из кармана пузырек визина и сел на корточки спиной к стене. Запрокинув голову, жестом попросил Дениса закапать.

Отчего-то внутренне холодея, тот опустил онемевшие пальцы на теплую щеку, осторожно оттянул вниз веко. Отметил, что Андрей невольно сжал губы, напряг шею.

— Ага, — выдохнул он, когда со вторым глазом было покончено. Заморгал, рассеянно размазал выкатившуюся из уголка каплю и прижался затылком к подоконнику. — Сам себе вообще никак не могу.

Паузы напоминали длинные нити из жвачки, ветер с улицы пах мокрым снегом, об эмаль раковины разбивалась тонкая водяная струя.

Андрей задумчиво протянул — его здорово убрало:

— Наверное, можно было и не париться, даже хорошо, глаза красные — значит, плакал. Да? Тебе закапать?

Именно это Дениса тогда и поразило — четко выверенная безбашенность, сочетание безумия и рассудка. С ним можно было дурить как угодно, если Андрей что-то делал — смело можно было делать то же. Последствий не будет. Он их не допустит — знает, что все кончится хорошо — и потому можно запросто сходить с ума. Денис никогда не был настолько уверен в себе и своих поступках.

Наверное, тогда-то он и пропал — сразу. Приговор с немедленным исполнением, выстрел без осечки, распростертое тело — прямо там, на грязном кафеле. Красиво.

Разумеется, в тот момент Денис этого не понимал. Если бы понял, бежал бы без оглядки, сшибая людей и двери, от злосчастного крематория подальше. Или все равно остался бы. Он не знал.

У лестничного пролета их встретил МихСаныч, Андреев дядя. Грустно кивнул на коридор:

— Выходят. Сашке плохо стало, а всех выгоняют уже, там Маша с ним.

Андрей потер переносицу, отвернулся. Выглядел он в самый раз для похорон. По коридору потянулась родня; Денис нашел жвачку и осторожно отступил Андрею за спину. Никто ничего не заметил.

От поминок отмазались оба — Денис сослался на срочные дела в универе, а Андрей вообще не стал ничего объяснять.

Вместе дошли до остановки, болтая ни о чем. Денис рассеянно наблюдал за блеклыми фарами, ползущими сквозь февральский уличный сумрак, и слушал, что говорит Андрей. Ему было хорошо.

Остановившись у края тротуара, Андрей внимательно высматривал маршрутку.

— А тебе куда? — спросил Денис.

Тот неопределенно махнул рукой, потом сказал, словно сам себе:

— Надо было машину брать, не рассчитал. Не могу с ними возвращаться, у всех лица такие… Похороны не выношу. — И тут же спросил без всякого перехода: — Смотри, твоя?

К остановке причалил заляпанный грязью пазик.

Денис протянул ему руку — ладонь у Андрея была теплая, несмотря на промозглую сырость. И перчаток он не носил. Без выражения смотрел, как Денис выгребает из кармана мелочь, перебрасывает сумку на другое плечо. Не уходил. Денису вдруг стало неловко, и это точно было из-за травы — трава умножала любую эмоцию на десять, смещала акценты. Он не выдержал:

— Иди уже.

Андрей покачал головой.

— Вдруг ты под колеса свалишься. У тебя глаза не открываются.

Денис натянул капюшон на лоб.

— Мы в ответе за тех, кого накурили?

Андрей как-то пьяно ощерился.

— Вроде того.

— Все нормально. Не парься, мимо двери не шагну.

Кивнул с подножки, сунул кондуктору деньги и тут же очень удачно сел на освободившееся место.

Андрей не уходил — высокая темная фигура, размытая грязным стеклом.

На последней паре, когда Дениса уже отпустило, пришло сообщение: «можешь говорить?» Он по стенке выскользнул из аудитории — экономист никогда не отрывал взгляда от своих бумажек, так и читал, уткнувшись носом в распечатки, — и перезвонил.

Денис знал, что это Андрей, но понятия не имел, зачем, и очень удивился, когда тот сказал:

— Слушай, посидишь со мной? Я от поминок закосил, у меня паника от этих похоронных дел. Я в «Муравье» возле Мечникова.

— Посижу, — согласился Денис, и только когда нажал отбой, понял, что задерживал дыхание.

Что в нем было такого? Они не поддерживали родственных связей, даже на семейных встречах почти не разговаривали. Андрей не казался ему особенно интересным или крутым. Он понятия не имел, чем тот занимается и с кем тусит. «Посиди со мной», — и Денис поехал.

Уже возле «Муравья» Денис подумал, что с кем-то из знакомых пересекаться Андрею не вариант: нужно будет что-то объяснять, говорить — взаимодействовать, а после «всех этих похоронных дел» у него вряд ли есть настроение. Родной дед, как ни крути. Сидеть одному, наверное, тоже было тошно.

Андрей расположился за дальним столиком и высматривал что-то в чашке. Он выглядел подавленным, и Денису на секунду стало не по себе — трава отпустила, он его не знал, о чем они будут сейчас говорить? Но Андрей, увидев его, отодвинул чашку, кивнул и запросто сказал:

— Будешь что-нибудь? Ты что вообще пьешь?

Денис машинально отметил это «что» — конечно, приличным людям положено иметь любимый напиток, спиртное нужно глушить не все подряд, а согласно устоявшемуся вкусу, вроде «я пью только «Бад» или «скотча нет? тогда ничего не буду». Подумал колюче, с подъебкой, и тут же себя одернул — господи, да все нормальные люди так делают. Придирка на грани идиотизма.

И после Денис часто чувствовал то же — без всякой причины. Неуверенность, боязнь сделать что-то не так пополам с твердой убежденностью, что с Андреем можно делать что угодно. И желание найти в нем изъян — трещину, зацепку, любую мелочь, чтобы в очередной раз согласиться про себя: ну вот, а еще выделывается.

Он влип в него не на шутку, а что в нем было примечательного — ничего. Все.

— Пиво? — Андрей листал меню и хмурился. Пальцы на страницах легко подрагивали. Денис покачал головой.

— Вискаря, может? Или… водки?

Денис вдруг представил, что наблюдает сцену со стороны — из-за соседнего столика, из-за стойки, — и это выглядит так, словно Андрей пригласил в «Муравья» девчонку, а сам не очень понимает, как себя с ней вести. Смущается, мнется, боится сказать не то. Прячется в строчках меню. Денис едва не помотал головой, чтобы избавиться от этой иллюзии. Быстро сказал:

— Вискарь пойдет.

Андрей отодвинул меню — как будто с облегчением.

— Я хотел на работу поехать, — сообщил он. — Потом вспомнил, что вообще-то взял выходной. А потом меня накрыло.

— День не задался с самых похорон, — кивнул Денис.

Андрей почти рассмеялся, но осекся в последний момент, когда к столику подошла официантка — как будто она могла знать, что речь идет о настоящих похоронах.

Денис откинулся на спинку, слушая, как Андрей делает заказ, и ему снова стало беспричинно хорошо — как днем по пути на остановку.

Они стали видеться — часто. Перезванивались, списывались вконтакте, встречались по вечерам, в выходные.

Свои приятели у Дениса были, но их оказалось легко забыть ради Андрея и того, что он предлагал. Строго говоря, он ничего не предлагал, просто звонил вечером в пятницу — поедешь с нами? Мы на турбазу в Карасево. Денис никогда не отказывался. И никогда не пытался познакомить Андрея с кем-нибудь из своих, считая в глубине души, что плюсов к уровню это не добавит. Среди его друзей не было таких, кто мог бы впечатлить — тем более Андрея. Собственные мысли вызывали отвращение, но Денис научился от них отмахиваться. Тогда это было так же легко, как и все остальное.

Славик устроил его в свою оконную конторку, состоявшую из одних раздолбаев — они в грош не ставили штатное расписание, приходили и уходили как бог на душу положит. Денис сразу решил, что это отличное место на время учебы. Временное. Свою будущую работу — настоящую, с зарплатой и ответственностью, он представлял себе очень приблизительно, но не сомневался, что она появится.

Они собирались, ехали в Карасево. Андрей подхватывал их со Славиком после работы, втроем отгоняли машину на стоянку, прыгали в электричку из автобуса. Денис переливал коньяк в колу, Андрей забирал у него бутылку, пальцы рассеянно пробегали по тыльной стороне ладони. Глядя в окно, Денис ругал себя за то, что задерживает дыхание, как тогда, во время телефонного разговора: «Посидишь со мной в «Муравье»? — Посижу». Он ругал себя за то, что чересчур им восхищается, и радовался, что не подает виду.

На турбазе в Карасево собирались обычно человек двадцать — однокурсники, психи по интересам, приятели со случайных вечеринок — разношерстная компания, вместе пропивающая выходные.

Славику страшно нравилась Анька — сисястая блондинка, с которой Андрей то ли вместе учился, то ли работал. Помимо сисек у нее были прозрачные серые глаза, пухлый рот, который она мазала малиновым блеском, и идеальные гелевые ногти — полный журнальный набор, стереотипная униформа, которую Андрей всегда безжалостно выстебывал, но было заметно — только для вида. Однажды Денис наблюдал, как Анька отключилась на террасе, перебрав с феном, и Андрей на руках занес ее в дом, осторожно устроил на матрасе, отгоняя снующего рядом Славика. Потом притащил воду, полотенце и кому-то сосредоточенно звонил. После его звонка приехала незнакомая парочка на такси — пацан и девчонка — и увезла Светку. Он ревниво следил, как Андрей болтал с ними возле машины, как тепло прощался, игнорируя Славика, и думал, что много чего о нем не знает. Точнее — не знает ничего. И тут же с привычной легкостью отмахивался от этих мыслей. Не насрать ли? Само собой, насрать.

Денис интуитивно чувствовал, что их ненавязчивая дружба с Андреем, состоящая из вечерней болтовни, карасевских попоек, посиделок в «Муравье» после работы, существует только за счет этой легкости и ничего другого не выдержит. Он был в этом уверен.

Славик Денису никогда не нравился, и было странно, что он оказался единственным, с кем тот более-менее общался все эти годы — после того как имя Андрея исчезло из списка контактов. Из оконной конторы Славик уволился через полгода, как приткнул туда Дениса, и общение свелось до редкой переписки в соцсетях.

Тот по-прежнему мнил себя рок-звездой, бренчал гитарой на телефонную камеру, хвастался заоблачными достижениями, работой, телками, хотя весь его вид кричал об обратном. Он был типичным толстым неудачником — им и остался.

Ты потому с ним контачишь, — говорил себе Денис, — что ты сам такой. Неудачник. И неважно, что голову ты моешь каждый день и не таскаешь на себе центнер жира — это, в общем, единственное, чем ты можешь похвастаться.

Как сложилось у Андрея, Денис не знал и старательно избегал любой информации о нем — перестал посещать семейные праздники, уводил разговор в сторону, стоило матери упомянуть двоюродную родню, фильтровал темы со Славиком. Андрей исчез — Денис сказал себе, что его просто никогда не было, и даже мысленно повторял: не бы-ло.

Он работал, получил диплом, завел несколько романов, которые очень легко закончились, переехал в квартиру покойной бабушки, делал ремонт, ездил отдыхать. С кем-то встречался, куда-то ходил, выпивал по пятницам с приятелями из конторы.

Памятная легкость незаметно ушла, перекочевала в разряд глупости, исчезающей с возрастом, и Денис о ней не жалел. Просто вычеркнул, как пройденный этап. Он не считал, что стал умнее, скучнее разве что, но, наверное, это было правильно.

Он смотрел в зеркало — то же лицо, те же глаза, может, вертикальная складка на переносице стала резче и побледнели ненавистные веснушки, но он себя узнавал. Не любил, но пока еще узнавал.

Однажды зимой, перебрав в одиночестве с пивом, Денис позвонил Славику. Понимал, что, протрезвев, обязательно об этом пожалеет, но через полчаса Славик уже разувался в прихожей и совал Денису пакет с выпивкой. Он не изменился: в распахнутой куртке, потный, толстый, одышливый, с сотней наполеоновских планов. Уныние.

Денис привычно хмыкал, а мысленно морщился — вид Славика наглядно иллюстрировал все, что можно назвать словом «пиздец». Он знал, чем его так пугал Славик: в понимании Дениса тот был полным дном, и смотреть на него было все равно что вглядываться в бездну — а вдруг и я тоже? Вдруг я так же выгляжу со стороны?

Про Андрея Славик коротко сообщил «видимся», и Денис то ли с ужасом, то ли с торжеством понял — это значит, что у Андрея тоже ничего не изменилось. У Андрея, все исходные которого говорили о безоблачном будущем — престижный диплом, родительские связи, популярность, умение избегать неприятностей — не было ничего: ни счастливого брака, ни идеальной карьеры, ни экзотических путешествий, даже пиздоболу Славику не нашлось о чем соврать.

Все это пронеслось в голове и осело внутри гаденьким злорадством — я так и знал. Я же говорил. А разве говорил он ему о чем-то подобном? Неважно. Вышло именно так.

Они просидели со Славиком до поздней ночи, Денис в основном слушал и кивал, отмечая, что Славиковы бредни приобрели какую-то обиженную интонацию — неявный пока окрас, отдающий претензией ко всему миру: к вымышленным телкам, неслучившимся фанаткам, капризной музыкальной тусовке. Денис мысленно зачеркнул детали и подписал черными буквами — «отсутствие душевного равновесия». Он видел эту траурную надпись на рыхлом лице Славика, а сам раз за разом возвращался к Андрею. Почему он гнал от себя любые его следы, любые упоминания? Не хотел знать, что у него все хорошо? А теперь что — сочинил себе, что плохо?

Из отрывочных упоминаний Денис выяснил, что у самого Славика проблемы с родителями — кажется, они никак не хотели понимать, почему в двадцать семь их сын должен оставаться распиздяем, алкашом и неудачником без нормальной работы, без семьи и будущего. Славик устал бороться с непониманием и переехал к бабушке. Но ее терпение, видно, тоже было на исходе.

Денис слушал, про себя добавляя новые надписи «ужас, пиздец, жесть» и, наконец, размашистое резюме — «ебаный ад». Диагнозы Славику отвлекали от Андрея, хотя Денису самому впору было исчеркать себя мрачными приговорами.

С той ночи они стали регулярно созваниваться. Денис до последнего не признавал, что у этого общения одна-единственная цель — узнать что-то об Андрее. Временами он напоминал себе развязавшего наркомана и с мазохистским наслаждением развивал эти мысли. Потом говорил, что все эти годы примерно держал себя в руках, не чудил, не шел на поводу у глупого пристрастия — что такого, если просто немного о нем узнать? А следом добавлял — и порадоваться неудачам.

Пьянки на карасевской турбазе всегда были стремительные, злые, иногда заканчивались драками или мелкими несчастными случаями вроде переломов или вывихов.

— Завтра шаббат, — оскалившись, объяснял это Славик, — на работу не идти, вот всех и несет.

Славика самого несло не меньше прочих, он пил все подряд, хапал, хватался за гитару, которую у него отнимали, громко обижался, а потом засыпал, проблевавшись где-нибудь в кустах.

Андрей называл эти пятницы больными, и когда у него наступал период зож, кривился при одном упоминании турбазы в Карасево. Чаще всего просветления случались после сильных отравлений, мордобоя или проебаных вещей, и длились не очень долго — от пары недель до месяца. Обычно он умел себя контролировать и полного безумия не допускал.

Однажды, дергаясь возле стола под леди Гагу, Андрей попросил у кого-то нож и, не глядя, протянул навстречу половину дыни. Товарищ воткнул нож прямо в эту дыню, ровно по центру, с душой, так что нож вышел из тыльной стороны ладони. Сначала никто ничего не понял, в том числе сам Андрей — он с полминуты смотрел на деревянную рукоятку, а потом медленно повернул руку, и уставился на кровь, мешавшуюся с дынным соком. Вокруг зашумели, кто-то из девчонок крикнул, кто-то истерически заржал.

Держа кисть на весу, Андрей медленно взялся за рукоятку. Денис, как и все, не сразу понял, что случилось, но когда пальцы Андрея сжались вокруг ножа, в грудь словно высыпали пакет льда.

На секунду повисла тишина, а потом Андрей выдернул нож из ладони — резко, одним коротким движением — и бросил на стол. Выражение его лица ничуть не поменялось, те же застывшие губы и расширенные глаза, словно он не чувствовал боли. Он поднял руку и недоверчиво рассматривал текущую по запястью кровь; народ вокруг выдохнул, заговорил, кто-то побежал в машину за аптечкой, а Андрей, как зачарованный, все пялился на свою ладонь. Денис, забывая дышать, смотрел на него. Андрей дважды с силой сомкнул руку в кулак, и только потом лицо исказила гримаса — он охнул, согнулся, прижал кисть к животу.

— Блядь, больно. — В голосе звучало удивление. И раздельно, тихо добавил: — Сука.

Потом он полил ладонь перекисью, замотал бумажным полотенцем, и все продолжили пить — и Денис тоже. К Андрею он даже не подошел, только косился время от времени, а Славик еще долго кудахтал вокруг, пока Андрей не послал его подальше.

Примерно через час Денис заметил, что Андрей сидит, привалившись затылком к стене террасы, и лицо у него неподвижное и бледное. Он сел рядом, подвигал рюмки, помолчал. Безумие шло своим чередом — с речки, с деревянных мостков, доносились вопли, плеск воды и хохот, в доме то ли упали, то ли уронили что-то, Славик пропал из виду.

— Поехали отсюда, — сказал Денис.

Андрей согласно кивнул.

В ночной травме ему зашили руку и наложили повязку — без карты, без документов, без алкогольных и прочих проб — за тысячу с лишним. На такси ушло еще пять сотен. На последние деньги Денис купил в круглосуточной аптеке пачку кетанова.

Откинувшись на спинку сиденья, Андрей задремал. Денис рассматривал его заострившийся профиль, то и дело отвлекаясь на белую повязку — рука выглядела посторонним, случайным предметом, а не частью Андрея.

Денис был еще очень пьяный, тело никак не хотело слушаться, а голова — думать. Он назвал таксисту свой адрес и после много раз говорил себе, что просто перепутал спьяну.

Мать на все выходные уехала к бабушке. Денис уступил Андрею свою кровать, а сам ушел в большую комнату на диван, но почему-то уснуть получилось не сразу — он долго прислушивался к тишине квартиры, выискивал несуществующие звуки, думал, что раньше Андрей никогда у него не ночевал, хотя заходил часто. Несколько раз Денис вставал, пил воду, совал голову под кран — тело оставалось непослушным и чужим, мозг не желал отключаться. Когда снаружи совсем рассвело, а за дальними многоэтажками понеслись маршрутки, он провалился в тяжелый сон.

Разбудил его звонок мобильника. Денис прятался под одеяло, накрывал голову подушкой, но настырная мелодия не умолкала. Пришлось сесть на диване, продрать глаза.

Звонила мать — совершенно не по делу. Доброе утро, какие планы, привет от бабушки, приеду завтра. Достань курицу из морозилки, в холодильнике суп и котлеты. Денис тер веки и морщился от бодрого голоса над ухом.

— Да, мам. Пока, — пробурчал он кое-как и нажал отбой.

Наверняка она позвонила нарочно, чтобы не дать отоспаться после бессонной ночи, и не скажешь ведь — мам, я почти до утра квасил, потом возил Андрюху в травму, а после еще часа два не мог уснуть.

Андрей, — тут же подумал он, — Андрей.

День начался кошмарно, и не было никаких причин ему стать лучше. Андрей сидел на кухне, устроив руку на коленях — так, словно вместо кисти у него был деревянный протез, с которым он еще не научился справляться. Судя по виду, проснулся он ненамного раньше.

— Хоть бы чайник поставил, — сказал Денис.

— Ладно, — кивнул тот, и не двинулся с места. Помятый, несобранный, в расстегнутых джинсах — на него даже злиться не получалось.

Денис сам взялся за чашки, заглянул в холодильник, но тут же закрыл. От вида еды мутило.

— Пора открывать очередной месячник зож, — сказал он себе под нос. — Я, кажется…

Денис осекся, потому что Андрей обнял его сзади — руками по талии, на живот. Кисть в повязке больше не выглядела неуклюжим протезом. Он осекся, по-настоящему поперхнувшись воздухом, и только в тот момент понял, что это такое — воздухом, как водой. Андрей прижался к его заднице, неловко скользнул губами вдоль уха, и Денис вдруг подумал, что он выше, крепче и… и обнимает его в пустой кухне перед холодильником. В пустой квартире.

Дыхание замерло где-то под печенью — Денис не сумел бы вдохнуть, даже очень постаравшись. Андрей провел вдоль голого плеча — щекой, потом подбородком.

— Стой молча, ладно? — шепот касался затылка, царапал, нет, гладил, и Денис с силой сжал холодную блестящую ручку, которую так и не отпустил. — Не двигайся, а то я запаникую.

Денис закрыл глаза. Заставил себя дышать.

— Андрей.

— Молчи, — он почти умолял. Пальцы здоровой руки прошлись вверх до груди, лопаток коснулась горячая влажная кожа. — Никогда не пробовал с парнями.

Денис думал, что этому потному объятию, в котором нормального столько же, сколько в расчлененном трупе, самое место где-нибудь на карасевской турбазе, где луна троится в глазах, а ноздри щиплет от фена. Или в темной комнате, например, сразу после посещения травмы, в тревожном, металлическом возбуждении отходняков. Но не здесь, не так — днем, при солнечном свете, на совершенно трезвую голову. Он не думал об этом раньше, не искал подходящих моментов и мест, а теперь, когда Андрей тяжело дышал над ухом и прижимался грудью к голой спине — подумал.

— Андрей.

— Пиздец, да? Я творю какой-то пиздец, и теперь ты перестанешь со мной здороваться?

Денис никогда не слышал, как звучит его голос, когда Андрей возбужден. И растерян, и даже напуган, так что теперь от одних только интонаций подкашивались ноги.

Он выдохнул, обмяк. Выпустил из пальцев нагревшуюся, скользкую ручку.

Андрей провел носом по тыльной стороне шеи, прижался бедрами крепче — поясницу царапнула расстегнутая молния. Поцеловал в плечо, в косточку над суставом.

— Я хочу продолжить, — он прошелся ртом до шеи, лизнул, — черт, да пошли ты меня уже на хер.

Почему, блядь, не вчера? — думал Денис. — Почему, почему не ночью, когда мы приперлись из больницы? Угробить решил, чтобы наверняка — не отмажешься пьянкой, не свалишь на дурь, никак себе потом не соврешь, не отмоешься. Мразь ты, Андрей.

А вслух сказал:

— Пойдем в комнату.

Андрей выдохнул и погладил его сквозь шорты. То ли усмехнулся, то ли хмыкнул, и пока они добирались до комнаты, сжимал запястье Дениса здоровой рукой.

После они лежали молча: пять минут, десять, пятнадцать, Денис отмечал про себя невидимые рубежи, пока на коже высыхал пот, а веки тяжелели. Очень хотелось поддаться глухим ударам сердца и уснуть. Ни в чем не разбираться, ничего не делать.

Андрей лежал на самом краю, но кровать была слишком узкой, чтобы не чувствовать его дыхания.

Денис слушал, отгородившись подушкой — вот Андрей приподнялся на локте, потянул к себе простыню. Вытер лицо. Сказал — неразборчиво, глухо:

— Вот это меня повело.

Денис мог бы сказать «да», но молчал. Прошла очередная минута.

— Слушай, давай так, — не выдержал Андрей, — нетрудно ведь сделать вид, что ничего не было? Ну, перемкнуло с похмелья, бывает. Да? Зато… ну, зато попробовали.

От одной интонации этого «попробовали» снова бросало в горячий пот, а лицо заливало стыдным жаром. Попробовали. В общем, ничего выдающегося не произошло, если разобраться, подумаешь — не сам ты себе передернул, а чья-то посторонняя рука, но это был самообман. Тот, на который Андрей не оставил им ни шанса.

Мысли путались, проносились под веками, вливались в комнатную тишину.

Да причем здесь Андрей? — думал Денис. — Все Андрей, Андрей, у тебя своей головы, что ли, нет? Ладно, полез он первый, но что тебе мешало самому, если ты знаешь, когда было лучше?

— Денис? — понизив голос до шепота, позвал Андрей.

— Меня тоже повело, — сказал Денис, отбрасывая простыню. — Я вроде тоже участвовал.

Андрей легко ткнул его под ребра.

— Блин. Хорошо, а то я уже начал волноваться.

— Делать вид тоже вместе будем?

— А?

— Ну, что ничего не было.

Денис отыскал на полу шорты, нагнулся, чувствуя лопатками взгляд. Андрей ответил не сразу — думал? придумывал? — а потом сказал:

— Не знаю. Может, паузу? На пару часов, душ там, обед. Перевязка, — он помахал забинтованной ладонью. — А потом решим.

— Душ? Обед? Оке-ей, согласен.

Через две недели Денис сидел на дачной яблоне и наблюдал, как мать с соседкой обходят грядки. В руке он держал телефон.

Мать повернулась в его сторону, прижала ладонь ко лбу козырьком и помахала рукой. Денис вяло махнул в ответ. На ее лицо падала густая тень. Потом соседка что-то сказала, и они пошли дальше.

Обычно он не ездил на дачу — терпеть не мог комаров и летний душ, а когда изредка приезжал, даже не приближался к огороду. Сухая, скрипящая на пальцах земля вызывала физическое содрогание.

Ни с того ни с сего вдруг вспомнился Андреев дед, которого сожгли зимой в печи районного крематория. Лучше так. Лучше, чем лежать под двумя метрами земли и перешептываться с личинками и червями. Несмотря на летнее утро, спину окатил холод.

Мать проводила соседку до калитки и направилась к яблоне, петляя между кустами малины. В руке завибрировал телефон. Денис глянул на экран и сбросил вызов. Андрей.

С той ночи у Дениса в квартире они не ездили в Карасево. Денис не спрашивал, Андрей не предлагал, Славик не сообщал новостей и не передавал приветы от общих знакомых.

Тогда, в выходные, они больше не возвращались к теме «забудем и не вспомним», зато после душа снова повалились на развороченную Денисову постель — от возбуждения горело лицо, Андрей прижимался к нему сзади, а потом перекатил на спину и поцеловал. Поцеловал, замер над ним, ожидая реакции, давая возможность отстраниться, оттолкнуть. Денис притянул его обратно за шею. Не оттолкнул. Поздно было изображать возможность выбора, и Андреевы реверансы только раздражали.

Пока Андрей водил его ладонью по своему члену, Денис смотрел на лицо: мутные глаза, сухие покрасневшие губы, продольная складка над левой бровью…

Мать задержалась возле грядки с перцем, пошла дальше.

Если бы она узнала? — думал Денис. — Если бы увидела своими глазами, что они устроили в его комнате, на его, Денисовой, постели в позапрошлые выходные? Суп и котлеты в холодильнике? Андрей хороший парень, я рада, что вы нашли общий язык? Мама, он поранил руку на пьянке, точнее, проткнул ножом, потому что мы убились, как свиньи. Он мой троюродный брат, а его отец тебе какой? Двоюродный, получается? Мама, мальчики целуются? Мама? Мама?..

— Эй, спускайся, — позвала мать, — я сейчас уеду, бабушка звонила, просила ее забрать. Вернемся с ней завтра вместе. Поедешь со мной или здесь останешься?

Солнце пробивалось сквозь шуршащую от ветра листву, бликами пробегало по лицу матери. Она смотрел на него снизу вверх, запрокинув голову, прижимая ладонь ко лбу.

— Сидишь там, как семилетний. Детство вспомнил? Спускайся.

Он действительно точно так же сидел на этой яблоне лет в семь. Постоянно на ней прятался.

— Сейчас, — кивнул Денис. — Сейчас. Я останусь, не поеду с тобой.

— Ну смотри. — Она развернулась и пошла к дому.

Снова зазвонил телефон. На этот раз Денис ответил.

— Я на даче. Приезжай, матери не будет до завтра.

Денис видел его глаза всего секунду — белок, радужка, неподвижные веки, выгоревшие на солнце ресницы — но ему казалось, что он различает отпечаток себя на сетчатке: поднятая рука, предплечье над лицом, прилипшую к боку травинку, кожу, в которую впиталась речная вода. Он смотрел на себя его глазами, и после, отвернувшись, снова закрыв лицо, не мог избавиться от этого пронзительно-солнечного кадра — он лежит на полотенце, а Андрей смотрит на него.

Прошла пара секунд, но игра уже началась, механизм был запущен, и все самое интересное теперь происходило у Дениса в голове — жар подогревался солнцем, наделял картинки осязаемой тяжестью.

Невыносимо хотелось себя потрогать — рукой вниз, от груди к животу, повторяя воображаемые прикосновения Андрея — и там, ниже, догнать его ладонь, накрыть своей, вздохнуть, застонать, лежать неподвижно и так же неподвижно кончить, испачкав его кулак. Потом бездумно размазать липкую влагу по тыльной стороне ладони, обнять за шею мокрой рукой и целоваться, лежа рядом на полотенце.

— Не спи, — сказал Андрей. — Там кто-то в лодке опрокинулся. Слышишь, орут?

— Дурная примета?

— Хуже не бывает.

Солнце продолжало жечь веки. Денис потер глаза и принялся нашаривать футболку.

После того как Славик заявился на одинокую Денисову пьянку и сказал про Андрея «видимся», они снова начали общаться. Конечно, сравнивать это с прежней, какой-никакой, а дружбой, было нельзя. Созванивались редко, в основном списывались вконтакте, встретились пару раз. Денис сразу дал понять, что формат этих встреч отличается от того, что было раньше. Никаких свинячьих загулов, никаких марафонов, максимум пиво — и по домам.

К тому же окружение Славика явно изменилось — не было больше мажорствующих деток с карасевской турбазы, зато появились мутные личности, предпочитавшие пиву всякий нелегальный мусор, на который получалось наскрести денег. Не полное дно, но уже очень близко.

Про Андрея Денис напрямую не спрашивал. Терпеливо слушал Славикову бодягу про родителей — в его исполнении выходило, что те ему не доверяют, гонят на постоянную работу, требуют, чтобы перестал употреблять и пить. Денис молча кивал, только один раз искренне оживился — так, что почти подпрыгнул на стуле.

— А что, — сказал Славик, — вот бы вместе как-нибудь собраться. Вызвонить Длинного, еще кого-нибудь. О! Блонде позвонить! Точно. Узнать, как у нее дела.

Блондой Славик называл Аньку, которую Андрей когда-то откачивал после фена, а Длинным — самого Андрея. В ответ на это простое предложение, не предложение даже, а так, случайный треп, внутри у Дениса шарахнул взрыв, но вслух он сказал:

— Угу, как-нибудь попробуем.

На самом деле к встрече с Андреем он был не готов. Одно дело слушать про него, выуживать намеки, узнавать что-то из третьих рук, а увидеть… Сравнить новое лицо с прежним, следить, как он отворачивается и тоже делает вид, что ничего не происходит. Нет. Может, когда-нибудь Денис и собрался бы с силами, но не теперь.

Однажды Славик позвонил и в своей обычной манере погнал чушь — Денис не сразу понял. Переспросил. Оказалось, что от бабушки Славик съехал в гараж и всерьез собрался там жить.

Денис не стал уточнять, почему не снять хотя бы комнату в общежитии — чтобы сделать это, нужно было найти работу. Славиковы возражения в сотне разных вариаций задолбали до изжоги. Он сумел бы устроиться в место не хуже оконной конторы — Славик пока не опустился, возраст и образование это позволяли, мог бы перебиваться фрилансом, если уж совсем ломало ходить в офис — заниматься мелким программированием, делать сайты. Мог. Но это были его проблемы.

— В гараж? — переспросил Денис. Все-таки гараж в голове укладывался слабо. Это больше напоминало какой-то розыгрыш.

— Да. У нас тут есть охуенный гараж — электричество, печка, тепло. Приезжай давай, сам посмотришь.

В голосе Славика звучал настоящий энтузиазм, но это ничего не значило. Энтузиазм у него звучал всегда.

Отделавшись неопределенным «угу», Денис подумал, что в гараже его ноги точно не будет, но через неделю сам позвонил.

— Как к тебе добраться? Я на машине.

— Какая машина, друг, бросай ее нахер, так приходи! У меня водка есть, пиваса возьмем. Только, слушай, купи кофе, ладно? А то у меня нет. И сигарет захвати.

Машину Денис не бросил и, как оказалось, совсем не зря. Гараж находился в бывшем кооперативе возле окружной — добраться туда своим ходом тянуло на подвиг.

Славик театральным жестом откинул одеяло, которым утеплил дверь, посторонился, пропуская Дениса. Не хватало только «Добро пожаловать!» тоном придурочного конферансье.

Внутри гараж оказался самым обычным гаражом — хлам в углах, скопившийся за годы, сломанная мебель, которую пожалели выбросить, лампочка Ильича под потолком. Голые бетонные стены, бетонный пол. Где-то в глубине — то ли в электрощитке, то ли в невидимых трубах — скапливался тихий рассеянный гул, действующий на нервы. По центру стоял пластиковый стол из уличной забегаловки.

Помимо хлама Денис заметил вполне живые Славиковы вещи — пакеты с одеждой, системный блок, какую-то обувь, перемотанное скотчем одеяло. Сумку со сваленной впопыхах посудой. Это действительно походило на ад — будто Славика схватил кто-то огромной неразборчивой рукой и швырнул в самую настоящую преисподнюю. Вроде: дошутился ты, пацан, доигрался в люмпена, вот, получай, только теперь все по-настоящему.

Денис застыл возле пластикового стола, не зная, что сказать.

Это было слишком даже для Славика — тем более для Славика.

Интересно, — подумал Денис, — он здесь так же будет рассказывать про телок и клубы?

— Ну? — Славик потер руки, энергично прошелся из угла в угол. — Как тебе?

Денис кивнул. Даже на подобие одобрения его не хватило. Славик этого, как всегда, не замечал. Расчистил от хлама ближайший стул, смахнул со стола мусор.

— Садись давай. Это я еще уборку не сделал, на днях уберусь, тогда шикарно будет.

— А… а вода? — поморщился Денис. — Параша? Как ты будешь здесь вообще?

Подумал: это просто выебон. Покрутится тут пару дней, помирится со своими и вернется.

— Есть общая колонка, там, на другом конце, — Славик махнул в сторону двери. — Набираешь в ведро, приносишь. Питьевую можно покупать. А параша, ну, бля, тут же кругом параша, за каждым углом.

— Да, — выдавил Денис, опускаясь на стул. — По ходу, так и есть.

Пить один Славик не стал, а, может, ничего у него и не было, врал по телефону. Он заварил привезенный Денисом кофе, выкопав из завала старый электрический чайник.

Разговора не получалось, точнее, говорил один Славик — и с каждым словом его тон становился напористей, злее. Рассказывал про товарища, который кинул его с деньгами, вроде, обещал за какую-то работу и не заплатил, говорил, что устроился диджеить в «Ветору». В последнее не верилось. «Ветора» была тем еще отстойником, но даже туда не взяли бы клоуна, который сейчас больше смахивал на бомжа.

Через сорок минут Денис не выдержал, поднялся.

— Мне еще к матери заехать нужно, — соврал он.

Лицо Славика растерянно обвисло.

— Уже? А я думал мы нормально посидим. Хоть и без пива — поболтали бы, ну…

Денис покачал головой.

— Блядь, как всегда, — махнул рукой Славик. В голосе слышались визгливые, старушечьи ноты.

Чем-то уебошился, — подумал Денис, а вслух сказал:

— Ладно тебе. Мне на работу завтра.

— Да всем вам, блядь, на работу. И всегда надо было на работу — к маме, к брату, к Васе, к хую — куда угодно. Думаешь, я полный дебил? Ничего не понимаю? Хоть бы одна сука честно сказала, что я на хер вам всем не нужен. Так, приходящий петрушка. А когда совсем надоест, можно на хуй послать.

Денис застегнул куртку.

— Успокойся, друг, спать ложись.

Славик снова махнул рукой и отвернулся.

— Пока, — сказал Денис. — Созвонимся.

Как-то они с Андреем сидели в ночном дворе недалеко от дома. Оба были неразговорчивые, сонные, «месячник зож» длился уже пятую неделю, и обоих это устраивало. Андрей сообщил, что если продержится полных два месяца, то бросит курить. Денис сказал, чтобы он не пробил себе лоб.

На скамейке между ними стояла бутылка колы, Денис крутил в руке пивную банку, Андрей не пил — был за рулем. Машину бросили в паре кварталов возле подъезда.

Разговор не получался, хотелось только молча сидеть друг напротив друга и думать что придется.

Денис смотрел на ноги Андрея, оседлавшего скамейку, и размышлял — откуда это в нем вообще взялось, из какого внутреннего отстойника выползло? У него не было детских травм с уклоном в гомосексуальность, не было никаких стыдных извращенных эпизодов, на которых циклишься, его не тянуло к парням, он не пялился на задницы в школьной раздевалке. Просто не думал об этом. У него случались подружки, и был нормальный секс, во всяком случае, ему казалось, что все более чем нормально. Как у всех. Гомосня, да еще и с оттенком инцеста — это было не про него. Впрочем, последнее Дениса не слишком парило: настоящим братом он Андрея не считал никогда.

Все это можно было мусолить до головной боли, до привкуса крови во рту, и все равно не додуматься ни до чего толкового.

Денис подозревал, что его влечение имеет мало общего с тягой к экстремальной ебле — оболочка, форма, заполненная чем-то другим. Выразить, реализовать это другое проще всего было через трах — и они трахались.

Вжимаясь лицом в пахнущую Андреем подушку, уплывая под прикосновениями, трогая его, впитывая голос, выражение лица, он думал, что Андрей мог бы находиться в тысяче разных мест, а был в одной постели с ним. Вдвоем.

О чем думал Андрей, чем себе объяснял это искривление, Денис не знал. Андрей никогда не говорил правды — чаще всего отшучивался. Денис особенно не настаивал. Запросто болтать вслух на всякие интимные темы он не умел.

Попробовать с парнями? Отлично, дальше что? Ничего — надоест, само отвалится. Это была любимая стратегия Андрея, он терпеть не мог прямых поступков и решений в лоб, ждал, когда проблема рассосется сама.

Отсюда напрашивался другой вопрос — считает ли он это проблемой? А чем тогда? Что вообще происходит?

Опять ничего. Ничего: такая странная короткая сказка.

Они оба не говорили правды — зачем, если никто не хочет ее знать. И Денис ему не верил. Не ве-рил.

Спросить, что ли, — думал он, но формулировок не было, не было даже примерной заготовки, как спрашивать и что.

В этот момент из темноты выступила бесформенная тень и двинулась к скамейке. Тень покачивалась, петляла, неловко взмахивала рукой. Только когда тень зацепила рассеянный фонарный круг, Денис понял, что это Славик.

Андрей приподнял брови. Оба молча следили за пьяными пируэтами. Пару часов назад Славик тихо исчез из забегаловки, где они сидели — народу собралось прилично, никто не заметил, когда он ушел. За это время Славик успел где-то нализаться.

Он приблизился к скамейке, встал, расставив ноги и уперев руки в бока.

— Ты где был, друг? — спросил Андрей.

Денис смотрел на его лоснящееся лицо и прикидывал, что в забегаловке появлялась Анька — не одна, со своей носатой подружкой, и, кажется, именно присутствие Аньки лишило Славика равновесия.

Он ничего не ответил Андрею, пьяно переступил с ноги на ногу и достал из кармана полную чекушку. Так же молча свинтил крышку и начал пить прямо из горла — по подбородку текли капли, сбегали на шею. Славик ничего не замечал. Пару раз он замирал, чтобы коротко продышаться, а потом снова запрокидывал голову и лил в себя водку.

Андрей с Денисом молча переглянулись. Андрей перебросил ноги на другую сторону, чтобы спастись, если Славик вдруг начнет блевать.

Тот швырнул пустую чекушку в кусты, выдохнул, размазал пот по лицу пятерней. Потом схватил со скамейки колу и стал вливать в себя следом за водкой. Денис присвистнул. Казалось, внутри у Славика что-то горело — полыхало — и это что-то он изо всех сил старался потушить.

Он глотал колу, пока пластиковые бока бутылки не сошлись с треском, тогда он снова задышал, как псина на солнцепеке, и бросил бутылку вслед за чекушкой.

Денис хорошо представлял, что в таких случаях принято делать — усадить страдающего товарища рядом, дать сигарету и ближайшие три часа слушать пьяные жалобы на жизнь-говно. Он глянул на Андрея — тот понимал ничуть не хуже и так же, как Денис, совсем не хотел этого делать. Тратить время на пьяного идиота, которого никто не воспринимал всерьез — беспроигрышный способ запороть остаток ночи.

Оба молчали, не двигались, не предлагали Славику сесть. Оба очень хотели, чтобы он просто ушел.

Тот тяжело дышал и покачивался перед скамейкой, роняя с волос капли пота. Потом посмотрел на них мутными глазами — на Дениса, на Андрея, хотел что-то сказать, но не стал. Замахал руками, пробормотал под нос что-то матерное и, развернувшись, поплелся в темноту.

После его ухода оба молчали минуты три. Потом Андрей потер предплечья, словно замерз, достал из кармана сигареты. Прикасаться к Славковым несчастьям было неприятно, и все — кто осознанно, кто интуитивно — старались этого избегать.

Дебила кусок, — подумал в сердцах Денис. — Идиот недоделанный.

А вслух вдруг сказал:

— Андрюх. Ты, помнишь, тогда говорил, что никогда… ну, с парнями. — Последние слова пролились на язык раздавленной гусеницей. — А зачем начал тогда?

Андрей посмотрел на него, потом заговорил, подбирая слова — будто складывал домик из спичек:

— Никогда и не тянуло, веришь. Но, скажем, эта возможность не вызывала у меня отторжения. Хотя, знаешь, с кем-то другим я бы не решился. И не… — Он осекся, замолчал. Из дворовой темноты снова выплыла туша Славика. Спотыкаясь, тот пересек фонарную границу, прошел совсем близко от скамейки, но на них даже не посмотрел — и исчез за кустами, куда недавно отправил чекушку.

Во ты, блядь, уебище, — мысленно выругался Денис. — Чтоб тебе, сука, сгореть.

Андрей не закончил, а Денис больше не спрашивал.

Из кустов донесся треск веток и звуки надсадного, мучительного блева.

Зож исчерпал себя на исходе лета, и они снова зачастили на турбазу в Карасево.

— Зимой так не побухаешь, — объяснял это Андрей. Денис был с ним согласен.

Однажды в августе, когда они вернулись домой после больной пятницы, обессиленные и помятые, Андрей прижал Дениса к стене прихожей.

— Хочу тебя трахнуть. — И было ясно, что он имеет в виду не ту безобидную возню, которой они обходились до этого. В общем, безобидной она выглядела только теперь — на фоне того, что предлагал Андрей. — До смерти хочу.

— Давай, — легко согласился Денис. Он бы согласился и раньше, даже в самый первый раз бы согласился, но ни за что не предложил бы сам. Глупо. Теперь ему казалось странным, что они никогда не заходили дальше — тем более что Андрей сразу отрезал иллюзию отступления.

Поцеловались. Андрей сжал Денисову задницу сквозь джинсы.

— Не боишься?

Тот мотнул головой.

— Ну… так. Слегка. — Потом не выдержал, прыснул. Оба были еще основательно удолбаны. — Блядь, боюсь. Боюсь.

— Я буду нежным, зая, — подражая интонациям Артура Пирожкова, прошептал Андрей.

Денис засмеялся, хотя шутка вышла так себе.

— Заткнись.

Позже Денис стоял на коленях, стиснув пальцы на спинке кровати. Спинка была деревянная, низкая, острый край впивался в пальцы, но этот дискомфорт перекрывала тянущая боль сзади, которая не слабела, только становилась сильнее с каждой секундой. Мокрые после ванной волосы липли ко лбу, к глазам, на подушку в унисон с толчками падали капли. Андрей двигался, сжимая ладонями его бедра — Денис краем сознания чувствовал, что он хочет быть осторожным, старается не спешить, «быть нежным, зая», но получалось не очень. Или Денис никак не мог расслабиться, принять происходящее как секс — возбуждающий акт, от которого получаешь удовольствие. Он терпел, сжав губы, а Андрей то и дело наклонялся к его затылку, дышал, целовал напряженную шею — замирал и спрашивал:

— Больно? Денис?

Денис вздрагивал от боли и хотел, чтобы все поскорее кончилось, но отступать уже было поздно и глупо — оставалось только довести до конца. Подождать. Потерпеть. Не было даже намека на возбуждение. На вопросы Андрея он коротко мотал головой и крепче сжимал руки на деревянной спинке.

Андрей действительно не спешил, делал все правильно — давал привыкнуть, ласкал пальцами, гладил, и поначалу у Дениса очень даже встал, но когда дошло до дела, показалось, что ему в задницу суют скалку для теста. Расслабиться не получалось, боль не уходила, наоборот. Андрей со своими остановками и вопросами, которые отодвигали конец мучений, только злил. Если бы Денис знал, во что это выльется, не согласился бы ни за что.

Андрей в очередной раз замер, прижался грудью к его спине, горячо выдохнул в шею. Денис уже готов был послать все на хер, вывернуться, спихнуть его с себя, и будь что будет. Просто признать, что опыт не удался. Андрей опередил: вышел из него — задница на это отозвалась очередным взрывом боли — осторожно отстранился. Денис чувствовал, что руки уже не держат, спину простреливало от напряжения, колени онемели. Андрей потряс его за плечо.

— Эй.

Сосредоточившись на том, чтобы унять боль, Денис не чувствовал прикосновений. Андрей перевернул его на спину. Пот тут же впитался в простыню, подушка под затылком показалась упоительно прохладной. Денис облизал пересохшие губы, отвел волосы с лица, посмотрел.

Андрей устроился между его разведенных ног, и на секунду Денису показалось, что сейчас все начнется заново, только теперь на спине, но тот стянул презерватив, отправил его куда-то на пол и с нажимом провел рукой вдоль члена. У него стоял — ровно, крепко, почти прижимаясь к животу, и вместе с движением ладони дыхание снова стало сбиваться.

Сначала Андрей смотрел Денису в лицо, даже не моргал, так что было не по себе, а потом опустил взгляд вниз: грудь — ребра — живот — лобок, и с тяжелым выдохом кончил. Капли легли ровно туда, куда Андрей смотрел, Денис их почувствовал — в промежности, на внутренней стороне бедра, возле пупка и немного выше. Не прекращая движений ладонью, Андрей ошеломленно уставился на Дениса, он никак не мог отдышаться, выдохи больше напоминали стоны, лицо напряглось, застыло в изумленной гримасе. Через долгой полминуты он сглотнул, убрал руку с обмякшего члена, проморгался.

Молча перевернул Дениса на бок — лицом к себе, и устроился рядом.

Сейчас, — подумал Денис, — сейчас он что-нибудь скажет об этом, — но позволил себя обнять. Сам обхватил Андрея за шею, прикрыл глаза.

Они впервые так откровенно обнимались после — через минуту Андрей уткнулся носом ему в щеку и очень тихо сказал:

— Извини.

Денис погладил его по затылку, шевельнулся, переплетая их ноги. Вдруг нахлынула такая нежность к Андрею, какой он никогда не испытывал — ни до, ни после. Невыносимая, болезненная, больная. Не открывая глаз, Денис нашел его губы — сухие, обветренные — поцеловал, прижался крепче.

Андрей был здесь, с ним, и нигде больше, — а мог ведь находиться в тысяче разных мест.

Снова поцеловались. Андрей рассеянно погладил его по спине, задержал руку на пояснице, потом скользнул ниже, между ягодиц. Денис невольно напрягся, мышцы ответили болью. Андрей поцеловал его в шею, в плечо. Погладил еще, легко касаясь пальцами, потом осторожно надавил. Денис слишком поспешно втянул воздух, дернулся, но Андрей только теснее обнял его и не дал отстраниться. Закинул ногу Дениса себе на бедро, свободной рукой нашел член. Постепенно боль стала мешаться с чем-то теплым, густым, под ложечкой сделалось совсем горячо. Денис откинулся затылком на подушку, непроизвольно сжал предплечье Андрея. Прикусил губу, дернулся, насаживаясь на его пальцы, и тут же кончил — ярче, чем обычно. Под веками побелело, от короткого спазма в висках заложило уши — и в последний момент Денис вспомнил, какое лицо было у Андрея, когда тот кончал, сидя между его раскинутых ног.

Не осталось ни боли, ни неловкости, ни единой мысли в голове, только ошеломленное лицо перед глазами: приоткрытый рот, сдвинутые брови, застывший взгляд. В тот момент это все принадлежало только ему, Денису.

Несмотря на коряво закончившуюся встречу, Денис не сомневался, что Славик снова позвонит. Потому что чувствовал — затея с гаражом всего лишь жест. Возможно, Славик сам не до конца отдавал себе в этом отчета, возможно, в его реальности жесты так сплетались с искренними поступками, что он не улавливал разницы, но Денис физически ощущал, как жадно он ждет отдачи — реакции, уговоров, долгих увещевательных бесед или наоборот восторгов — и намеренно молчал.

Это было некрасиво, но он ничего не мог с собой поделать, отчасти даже наслаждался своим бездушием.

С друзьями нужно быть честным, — вяло напоминал он себе. И так же вяло морщился от этих мыслей: какая хуйня.

Славик позвонил через три недели, в пятницу.

— Заедешь, может? Посмотришь, как я прибрался.

Денис едва не послал его нахер — машинально. Он как раз прикидывал, сможет ли закрыть крупный заказ до конца месяца, чтобы процент попал в мартовскую зарплату. К счастью, Славик продолжал что-то рассказывать и не оставил паузы для ответа. Пока он трещал в трубку, Денис увидел, что на календаре двадцать восьмое, значит, точно не успеть. Три дня до апреля, к тому же пятница, какие могут быть срочные заказы.

Он закрыл ноутбук, потер лоб. Вклинил в поток уговоров что-то нейтральное — ни да, ни нет. Славик продолжал говорить, словно боялся, что Денис повесит трубку. Денис молчал, и Славику все-таки пришлось перевести дух.

— Так что, приедешь?

— Не знаю пока. Может, позже.

— «Позже» рифмуется с «пох же».

— Не пытайся пробудить во мне совесть. Тебя каждый раз нужно убеждать, что нет, не пох, нет, не насрать, у меня снижается восприимчивость.

Славик вздохнул в трубку.

— Ладно. Все вы сволочи и уроды. Набери тогда, если решишь.

— Угу. Давай.

После такого разговора желание видеть Славика пропало совсем.

Пятница, — думал Денис, взбалтывая в чашке остатки чая. За перегородкой предвкушали пятничные удовольствия девчонки из бухгалтерии. — Жирный наркоман в гараже, пиво и глава вебкомикса — вот что у меня есть в пятницу.

Выбравшись из офиса, он первым делом съел пиццу в ближайшей забегаловке и залил ее литром пива, чтобы уж наверняка не сорваться к Славику — пицца отрезала шансы на подъем, а пиво лишало машины.

Когда Денис клевал носом в такси, снова ожил мобильник.

— Ну что, — сразу начал Славик. — Готов? Приедешь?

— Нет, — с наслаждением сообщил Денис. — Я без машины, мы тут месяц с пивом закрывали.

— Во ты сука. Только знаешь что, кажется, тебе все равно придется.

— Слушай, я заебся, как…

— Погоди. Ко мне сейчас Длинный едет, я его наберу, чтобы он тебя по пути подхватил. Ты где?

Денис прикусил губу — пиво и пицца в желудке поменялись местами, пришлось вжаться затылком в подголовник и зажмуриться. Нет, — твердил он про себя, сам не понимая, кому именно возражает. И возражает ли. — Нет-нет-нет-нет.

— Э! Ты там заснул? Алё, вася!

— Н-нет, — сипло выдавил Денис.

— Короче, где тебя забрать? Ой, ну на хер, дам ему твой номер, сами договоритесь, без передаста. И чтоб не вздумал соскочить.

Денис сглотнул, уговаривая желудок успокоиться. Невнятно бормоча, Славик отключился.

Денис медленно поднял телефон к глазам. Он мог просто не брать трубку. Вырубить. Мог сказать… сказать…

Мобильник взорвался новой трелью, и на этот раз номер был незнакомый.

В сентябре они неделю кувыркались у Андрея — родители уехали отдыхать, квартира была свободна, и Денис у него почти поселился. Они никуда не ходили, мало разговаривали, мало спали — в основном трахались.

К пятнице мать намекнула, что неплохо бы все-таки отметиться дома. Ссориться с ней не хотелось, и Денис поехал к себе. После ужина он даже задержался в гостиной, чтобы поболтать — чувствовал себя виноватым за недельный загул.

— Ничего, скоро отбегаетесь, — включив телевизор, сказала мать.

— А? — Денис безуспешно старался ссыпать обратно в упаковку разлетевшиеся по дивану чипсы — неудачно открыл пакет. Он даже не понял, о чем она говорит, но под ложечкой вдруг противно засосало, словно над домом слишком низко пронесся самолет.

— Как ты ешь эту гадость? — мать начала ему помогать, после машинально облизала крошки с пальцев. — Фу.

— Зачем тогда в рот тянешь. Так кто куда бегает? Ты о чем?

— Да про Андрея же, он тебя, наверное, уже пригласил? Или вообще в свидетели позвал?

— Что? — Денис продолжал водить рукой по абсолютно чистому дивану. — Не понял.

Он с удивлением отмечал, как уши наливаются низким гулом, а холод из солнечного сплетения наполняет желудок, ползет глубже, выше, подбирается к позвоночнику, скапливается в горле. Пальцы старательно бороздили диванную обивку.

— Разве он тебе не сказал? Он вроде жениться собирается.

Денис осторожно прикусил верхнюю губу, потрогал языком щеку изнутри, чтобы убедиться — мышцы ему подчиняются. Ползущий холод напоминал местную анестезию, только раз в десять сильнее. Он где-то читал, что некоторые виды ящериц в моменты опасности замирают — почти впадают в кому. Или не ящерицы?..

Все вопросы, которые он мог задать, звучали плохо: на ком? почему? что ты несешь?

Мать отобрала у него чипсы, включила телевизор.

— Мне Наташа намекнула.

Наташа, Наташа, — бестолково повторял про себя Денис, — Наташа?

Не сразу дошло, что речь о матери Андрея.

Наташа?..

— Встретились с ней на днях в «Колибри», случайно. Поболтали. Говорит, какая-то очень хорошая девочка у него, приводил знакомиться. А ты что, не в курсе совсем? Вы же все лето не расставались.

Денис моргнул. Еще раз. Заставил себя сунуть руку в пакет с чипсами, отправил в рот сразу несколько штук, не чувствуя вкуса. Медленно произнес:

— Нет, говорил, конечно. — Это, действительно, напоминало попытку вести беседу после зубной анестезии. Лицо одеревенело, губы не двигались, язык примерз к небу. — Говорил. Только я не думал, что там все, э-э, так серьезно. Спрошу потом.

— Ой, только ты Наташу не выдавай. Вдруг он не хотел чтобы она рассказывала.

Левая щека дрогнула — резко, невпопад, словно в нервном тике.

— Так и скажу, что твоя Наташа его вломила. Ходит по городу, сплетничает в торговых центрах.

— Дурак, — мать толкнула его локтем, несколько чипсов из разодранного пакета снова упали на диван. Денис их подобрал.

— Я спать.

— Так рано? Ну, спокойной ночи.

В ванной он долго стоял перед зеркалом — хлопал себя по щекам, трогал губы, щипал за подбородок. Умывался то холодной, то горячей водой.

Думал: нет у него никакой девочки. Знакомиться… Какой, нахер, знакомиться, если они в самом деле почти не расставались, когда? С другой стороны, они вместе не жили, Денис не знал, как Андрей проводит свободные вечера, с кем встречается, куда ходит. Он и не интересовался, зачем? Даже если бы Андрей цеплял баб пачками, разве было у Дениса право как-то это контролировать? И — что важнее — разве ему этого хотелось?

Он с такой силой завернул кран, что резьба угрожающе скрипнула. Снова сжал щеки, прикусил нижнюю губу. Бледное отражение в зеркале послушно кривлялось вслед за ним. Кожа под пальцами была холодной, как резиновая маска.

Прикрыв за собой дверь в спальню, Денис медленно подошел к кровати. Встал на четвереньки, сжал руками деревянное изголовье, зачем-то оглянулся через плечо, потом опустил голову, закрыл глаза. Постояв так с полминуты, сказал вслух:

— Блядь.

Острый край впивался в ладони, напряженные плечи почти свело судорогой — как тогда. Он отпустил изголовье и перекатился на спину.

— Пиздец какой-то.

Его личные инструкции на случай внезапного пиздеца не предусматривали таких ситуаций — он их просто не предполагал.

Девочка.

Он знал наперечет всех Андреевых девочек, и ни с одной у него не было отношений. Видел иногда, как во время больных пятниц тот зажимал кого-нибудь, дурачился, хватал на руки, лез целоваться — ничего серьезного. Обычное дело для ночей на турбазе. Он не мог никого привести к себе домой, не говоря уже о чем-то большем. Жениться? Хорошая девочка? Денис бы поморщился, но не получалось — лицо оставалось мертвым, как кусок сырого теста.

Вытянувшись под одеялом, он думал — а ведь без разницы, есть девочка или нет. Нет — значит, когда-нибудь появится.

Андрей окончил гимназию с углубленным изучением английского, у него был диплом главного городского вуза, он работал в крупной конторе федерального уровня, и наверняка его планы на жизнь выходили за рамки их гнилой дыры. Такова реальность, нормальная человеческая жизнь, и «хорошая девочка» в эту реальность вписывалась, а он, Денис, не вписывался. Только и всего.

Дело было не в ревности, не в том, насколько они нужны друг другу, не в прочности того, что между ними происходило, не в родственных связях и не в возне на пропитанной потом койке. Дело было в том, что их короткая наркотическая сказка не имела ничего общего с реальностью, из которой состоит жизнь. И не только Андреева — разве он сам готов был променять свое будущее на затянувшуюся грязную шалость вроде секса по скайпу? Многие занимаются сексом по скайпу, но никто не откажется от реальной жизни в пользу вебкамеры. Это был их с Андреем секрет — липкий, непристойный, одуряюще сладкий и целиком противоестественный. Такое не предъявишь родителям, не снимешь на память для внуков, не покажешь гордо друзьям, не приведешь на новогодний корпоратив. Прячься, беги и сгорай со стыда.

В окно просачивался гнойно-желтый свет фонаря. Денис отвернулся к стене.

Так и должно кончиться, — думал Денис, засыпая. Он не чувствовал ни тревоги, ни потери, ни боли, может, потому что не осознал пока все до конца, одно не давало покоя — слишком быстро. Слишком быстро.

Андрей сидел на спинке парковой скамьи, широко расставив ноги и щурясь на залитый солнцем тротуар. Денис стоял перед ним, изо всех сил стараясь приглушить требовательность во взгляде.

Он проснулся рано, был бодрый, злой, глаза сухо горели, словно веки натерли песком, вялая, резиновая скованность прошла.

Парковая листва еще не начала блекнуть, солнце сияло по-летнему, прохожих было мало — утро, суббота.

Андрей позвонил первым — Денис догадывался, что он схватился за телефон, едва встав с постели, и сердце от этого сжималось: и горько, и сладко, и страшно, и мучительно хорошо. Он честно собирался делать вид, что ничего не случилось — просто игнорировать сплетню, как сделал бы это любой нормальный человек. Почему бы извращенцам не делать вид, что они нормальные.

Мама, он позвонил мне сразу, как проснулся, сказал — суббота, давай пойдем куда-нибудь, а хочешь, можно сразу ко мне. И я согласился, еще бы — давай, говорю, но сначала зарулим куда-нибудь поесть, а потом к тебе. Мам, как ты думаешь, человек, собравшийся жениться, стал бы так проводить субботу? Позвал бы трахаться троюродного брата? Мама? Мама?..

Андрей скользнул взглядом по его лицу — с тем же прищуром, с каким рассматривал улицу. Что-то его, видно, насторожило, так что он потер веки и посмотрел снова — прямо. Денис не мог понять выражения, с которым он его разглядывает, — то ли интерес, то ли насмешка.

За спиной Андрея, за парковыми липами, маячила дурацкая красная вывеска: «Галерея мяса». Витрина была затянута огромным изображением окорока в окружении вырезки, колбас и бифштексов.

— Какой-то ты с утра уже странный, — сказал Андрей, продолжая его рассматривать.

— Какой?

— Как будто нюхнул. Нет? Не прикладывался?

— Берегу ноздри.

— Ясно.

Денис постарался подпустить в голос безмятежности. На секунду пожалел о вчерашнем резиновом ступоре — что-то ведь он заметил в его лице, что-то почувствовал.

— «Галерея мяса», — буркнул он невпопад.

— Чего?

— Жрать пошли.

А сам вдруг подумал тоскливо: блядь, как же я без него? Просто раз — и конец. Как?

Андрей давал каркас его вечной беспокойной злости, вселял уверенность, словно говорил — ты все делаешь правильно, Денис. А если даже нет, то насрать, меня все устраивает. Я говорю — можно, значит, можно. Остаться без него все равно что упасть с высоты — без опоры, без страховки, без всего, к чему привык за несколько коротких месяцев. Стало жарко и тошно.

Оттолкнувшись от спинки, Андрей спрыгнул на асфальт.

— Пойдем.

Через пару часов, в сумрачной спальне, за задернутыми шторами, за стеной из стекла и бетона, Денис спросил:

— Что мы делаем?

Он еще толком не отдышался, был мокрый, взъерошенный и почти без сил. Андрей завязал узлом презерватив, бросил куда-то на пол и вытер шею краем простыни. Перекатился на бок.

— Что — что? Ну, конкретно сейчас это был секс с проникновением.

Денис с наслаждением накрыл его лицо пятерней и толкнул. Андрей повалился на подушку, глубоко вдохнул и улыбнулся.