Кружевной мачо

Вадик Селиванов всегда хотел быть мачо. В детстве он представлял себе мачо огромным мужиком с длинными усами, в сомбреро и кожаной жилетке на голое волосатое тело. И когда его спрашивали: «Вадик, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», он так и говорил: «Мачо!», и все вокруг очень радовались. Правда, когда пришла пора поступать в институт, радость как-то поутихла и Вадику сказали, что лучше все-таки юристом. Но если очень хочется, то можно совмещать.

В институте у Вадика не задалось ни с юриспруденцией, ни с мачистостью. Юриспруденция оказалась скучна, а волосы на груди расти упорно отказывались. Да и объем бицепса стремился к минусовому значению. Косточки тоненькие, как у воробушка, шейка тощая, обнять и плакать. А девушки как раз любили мачистых мужиков, таких, как Агеев Андрей Александрович — доцент кафедры теории государства и права, который читал у них на потоке международное право. Трипл Эй, как его тут же сократили студенты, был прям Бандерас, только круче. Помимо черных глаз, которых кроме как заштампованными «агатами» иначе и не обзовешь, и жгуче-черных волос, жестко прилизанных на голове и клубившихся из-под верхней расстёгнутой пуговки рубашки, у него имелась еще и своя адвокатская фирма. А вот жены, напротив, по слухам, не было, несмотря на провокационную обеспеченность, ярко выраженную в виде припаркованного у обшарпанного крыльца института лексуса. Все это делало его невероятно привлекательным в глазах девичьей части будущих юристов. Жаль только, в институте Трипл Эй появлялся нечасто — доцентом, видимо, значился для того, чтобы побольше важных слов на визитке написать. Особо не утруждался, семинары не вел, только читал лекции и принимал экзамен в конце второго семестра. А главное, не поддавался на провокации и облавы в виде выставленных женских коленок, плечиков и грудей самых разных размеров, форм и комплектации.

В то утро совсем-не-мачо Вадик вдобавок ко всем неприятностям, что уготовила ему судьба, попал в еще одну: в спешке перешерстив выдвижной ящик комода, в котором обычно валялось сваленное в кучу нижнее белье — Вадик обнаружил, что у него закончились трусы. Он покосился на часы и еще раз лихорадочно перерыл содержимое комода. Майки есть, очень много распарованных носков есть, а трусов не видать!

— Ма-а-а-ам! — заканючил он упавшим голосом. — А где трусы-ы-ы-ы?

— Где-где! — передразнила родительница, появившаяся в проеме, и закинула кухонное полотенце на плечо, как солдат винтовку. Вадик уже решил, что сейчас она срифмует, но пронесло. — В стирке!

— Что, все? — уточнил на всякий случай Вадик. — Вот тут же вчера на полу…

— Правило номер четыре помнишь? — поинтересовалась мать и уперла руки в бедра. — Все, что валяется на полу, грязное. Все, что грязное, отправляется куда?

— В стирку… — упавшим голосом продолжил Вадик. — Ну, ма-а-а-а-а! — взвыл он. — Че мне делать-то теперь?

— А ты без трусов иди! — то ли пошутила, то ли посоветовала мать. — Ты же мачо! В следующий раз будешь знать, как шмотье по комнате разбрасывать!

Из ее уст «мачо» прозвучало даже как-то обидно. Да и вообще, посчитав, что дискуссия окончена, она двинулась на кухню, где что-то шкварчало на сковороде.

— Завтракать иди! — донеслось оттуда, но Вадик не услышал. Он погрузился в сложный мыслительный процесс, пытаясь решить, как поступить в этой непростой ситуации. Тут его взгляд упал на прозрачную пластиковую упаковку в самом углу ящика. Вадик хищно цапнул добычу и задумался — под шуршащим целлофаном был комплект нижнего белья, в который входили черные женские кружевные трусики. Купил его Вадик год назад, чтобы подарить на Восьмое марта своей тогдашней девушке Веронике, но вручить не успел: придя к ней в общагу, застал оную в вопиющем виде, который просто живописал наплевательское отношение Вероники к нижнему белью — потому что она была вообще без всяких трусов и лифчиков, зато с толстым членом во рту. Наверное, лишним будет объяснять, что толстый волосатый член крепился совсем не к Вадику, а к бородатому пятикурснику, который выглядел как раз так, как хотел выглядеть сам Вадик, и точно заслуживал звания «мачо». Теперь, год спустя, Вероника уже успела в академ уйти из-за последствия своих развратных действий с пятикурсником, а белье — вот оно. Тут как тут. Вадик, видать, запихал куда подальше — не выкидывать же. Вдруг какая девушка нарисуется на горизонте, а тут уже и подарок есть готовый, можно будет подарить. Но девушки с тех пор обходили его стороной. Потому что — смотри выше — не мачо был Вадик, не мачо.

Селиванов покосился на кухонную дверь, за которой гремело так, будто родительница готовила завтрак на целую смену в пионерлагере, и взрыл целлофан ногтями. Развернул тончайшее невесомое кружево и задумчиво повертел трусы в руках. Фасон, слава богу, был… ну как оно называется — унисекс и похоже изделие было, если сильно напрячь воображение, на такие кружевные шортики. То есть учитывая Вероникин обхват кормы — получилось, что все хозяйство Вадика можно было спокойно упихать. Вадик придирчиво покатал трусики в руках. Мягонькое вроде — только кружевное и пиздец просвечивающееся. Вадик в последний раз прикинул, не проще ли пойти совсем без трусов, но перепугался натереть все беззащитно-нежное грубым джинсовым швом и, воровато оглядываясь, натянул на себя эротические труселя. Потом, скомкав, запихнул верхнюю часть комплекта в раззявившую пасть прямо тут на полу сумку, запахнул полы халата поплотнее и шмыгнул в ванную комнату, чтобы полюбопытствовать, как там, дескать, труханы на нем сидят. На хуя? — спросите вы. Вот и Вадик не знал. Так… любопытно стало. Просто покрутил попой перед зеркалом и тут почувствовал укол волнения при виде открывшейся картины. То ли как любой среднестатистический парень автоматически возбуждался при виде всего этого эротически-кружевного, да еще и с махоньким бантиком пониже пупка, то ли вставил тот факт, что под этим прозрачным шелком, прижатый в каральку, покоился его Вадик-младший. Все это было пиздецки неправильно, давало нехилый заряд адреналина и почему-то здорово возбуждало. Так что в автобус с горем пополам собравшийся таки Вадик заскочил с нехилой эрекцией и по дороге в институт беспокойно косил глазом на пассажиров в салоне, словно боялся, что кто-то из них обладает рентгеновским взглядом и разглядит на нем несанкционированное белье. Все было какое-то не такое: слишком нежное, слишком кружевное и слишком сильно облегало и притискивало уже стоящий колом член Вадика к животу, заставляя его рот наполняться слюной, сердце тяжело ухать в груди при одной только мысли, что кто-то засечет его в такой шмотке.

У института Вадик углядел лексус Трипл Эя и ускорился, поняв, что вот-вот опоздает. Это автоматически означало, что он попадет под обстрел черных, как его лексус, глаз преподавателя, и очень напрягало. Потому что Трипл Эй вообще не особо любил смотреть на студентов, а когда кому-то из них все же везло попасться ему на глаза, понять ничего было невозможно. Слишком холодные и непроницаемые были эти самые глаза. Ни одной эмоции. Ну ни дать ни взять Борман из «Семнадцати мгновений весны». Поэтому Вадик мышью метнулся в направлении аудитории, чтобы нос к носу столкнуться с вывернувшим из  противоположного угла Агеевым. Вид преподавателя заставил его покрыться потом и совершить отчаянный бросок, но проникнуть внутрь он не смог: ремень сумки предательски зацепился за дверную ручку, однако вместо того, чтобы остановиться и спокойно отцепить его, Вадик на нервах продолжал рваться вперед, в аудиторию, где за развернувшейся сценой наблюдало пар двадцать любопытных глаз сокурсников. Время шло, продвижений не было, а Селиванов уже ощущал в затылок дыхание судьбы в лице невозмутимого Трипл Эя. Он сделал последний отчаянный рывок и почувствовал облегчение: в прямом и переносном смысле — лямка наконец оборвалась и он по инерции влетел в помещение и, как кошка на лапы, спружинил на четвереньки, в ореоле высыпавшихся из распахнувшегося нутра сумки листов, ручек-скрепок-карандашей. Вадик как-то даже приглашающе замер в коленно-локтевой позиции, повернутый тылом к входу, в котором замер подоспевший преподаватель, и в довершение всех бед почувствовал холодок, щекотавший полоску голой кожи между задравшейся толстовкой и узкими модными штанами, в которых невозможно было согнуться так, чтобы не вывалилась на обозрение половина задницы. Вот только задницу в это утро украшали совсем не брутальные труселя. В этот миг Вадик понял, что обозначает выражение «залиться краской». Он физически чувствовал, как волна румянца накатывает по шее вверх на лицо, подступая к кончикам ушей, и теряется под линией роста волос. За доли секунды он приобрел бодрый свекольный оттенок и замер вpacкopякy в ожидании расправы, боясь даже штаны подтянуть, краем сознания цепляя на лице невозмутимого препода некоторую растерянность. Очень было похоже на то, что ему все же удалось пробить броню холодного, как айсберг, Агеева.

Повисла бесконечная пауза. Сидящие в молчании студенты сделали вдох и не могли решиться сделать выдох, созерцая багровую переднюю часть Вадика, когда как Трипл Эй задумчиво созерцал его откляченную задницу, стыдливо прикрытую полоской прозрачного кружева. Он даже голову к плечу склонил, чтобы рассмотреть как следует. Наконец Агеев перекинул стильный кожаный портфель в другую руку и изрек:

— Пожалуй, вам следует тут слегка убраться, — жестом плавно обведя рассыпавшееся из сумки Вадика барахло.

Вадик мелко закивал и принялся собирать свое добро, одной рукой суетливо подтягивая портки. Ползать на четвереньках он больше не решился, памятуя о надетом эротическом белье, поэтому вокруг Агеева кружил на корточках. Так — вприсядку — он собрал все тетрадки, которые расстелились аж до начищенных ботинок Трипл Эя, и, думая, что все закончено, уже собирался подхватить сумку и чиснуть на свое место, как тут Агеев повел мыском обуви и Вадик с ужасом увидел то, что не сразу бросалось в глаза, — черное на черном — а точнее, черное кружево лифчика, торопливо скомканного и засунутого им в сумку утром — на черной лакированной коже ботинка Агеева. Вадику захотелось зажмуриться и провалиться сквозь бетонное перекрытие в раздевалку, а оттуда ползком выбраться на улицу и никогда не возвращаться обратно. Потому что это было хуже всего того, что приключалось с ним в жизни, даже того ужасного дня, когда девочка в туалете в детском садике попросила у него показать «пиптик», а потом забрала у него трусы и шорты и выпихнула в таком виде в игровую комнату под общее хихиканье всей группы. Этот кошмар еще долго преследовал Вадика. Но вот теперь было гораздо хуже. Вадик попытался взять себя в руки и сделал бросок за деталью нижнего белья, но его опередили. Откуда ни возьмись появившаяся рука подцепила узкий лоскуток кружева, опередив Вадика буквально на пару секунд, и Селиванову оставалось только хлопать глазами, наблюдая, как преподаватель преспокойно засовывает добычу к себе в нагрудный карман.

— Идите на место, — как ни в чем не бывало скомандовал он Вадику, и тому показалось, что на вечно невозмутимом лице Агеева мелькнуло подобие усмешки. Вадику ничего не оставалось, как на ватных ногах доковылять до скамьи и рухнуть на нее.

Как прошла первая половина лекции, он не помнил: ничего вокруг себя не видел. Но потом стало только хуже, потому что когда трясучка слегка спала и он краешком глаза решился покоситься на хладнокровно читающего лекцию Агеева, то заметил, что находится под настоящим обстрелом черных глаз. Его подозрения подтвердились по полной, когда уверившись, что Вадик смотрит на него, Агеев, раздувая ноздри, как дикий жеребец, вдруг облизнулся и демонстративно поправил кружево в наружном кармане пиджака так, что теперь оно кокетливо выглядывало наружу на манер кончика платочка, которым украшают себя элегантные мужики. Вадик, увидев такое, сдулся окончательно и запылал ярче розы. Какое-то странное возбуждение толкало его взгляд вверх, в сторону Агеева, чтобы снова скреститься с ним взглядами и сразу опустить глаза в парту от ужаса. Но глаза как приклеенные тянулись посмотреть еще и еще, и вскоре вместе со взглядом стало подниматься кое-что, что торчало с утра и опало слегка под воздействием стресса, пока Селиванов ползал в дверном проеме вокруг препода. Очень скоро Вадику стало жарко под толстовкой и тесно под шелковыми трусами. На член дико давило кружево, и самым заветным желанием стало дождаться конца лекции и подрочить в туалете. А еще больше хотелось, чтобы подрочил ему не кто иной, как Трипл Эй. Поймав себя на этой мысли, Вадик запаниковал по-настоящему. Интуиция подсказывала ему, что в этом моменте их желания совпадают, и по тому, какие жадно-голодные взгляды бросает в его сторону Агеев, получалось, шансы, что этим странным эпизодом их пересечение не закончится, очень даже велики. Вадик нервно поерзал на скамье, пытаясь устроить разрывающий тонкое кружево член поудобнее, и чуть не застонал от бессилия, краем глаза ловя, как замер Агеев у доски на полуслове и как чутко ловит он его копошение. У того даже ноздри стали раздуваться, как у акулы или самца, ловящего дух течной сучки. Вадика обдало новой волной жара, но тут по счастью в здании прозвенел звонок. Вокруг Вадика все захлопало и зашуршало, и студенты разномастной толпой потянулись к выходу. Один Вадик продолжал сидеть как приклеенный, не решаясь встать и явить распирающий ширинку стояк. Агеев спокойно сидел за своим столом и складывал листки с лекцией в портфель. К Вадику он, казалось, потерял всякий интерес. Селиванов даже подумал, что вся эта картинка с взаимными разглядываниями и горячими взглядами ему привиделась от годичного недотраха. Он сделал глубокий вдох, аккуратно поднялся и, прикрывая стояк сумкой с порванным ремнем, стал осторожно пробираться к выходу, попасть в который можно было только миновав пост Агеева. Вадик плелся в хвосте студентов, старательно прячась за чужие спины, но Агеев был погружен в свои мысли. Наконец рука Вадика коснулась дверной ручки, и, прокляв себя всяческими некультурными словами, он с примесью облегчения и раздражения уже приготовился вывалиться в коридор, как в его спину прилетело спокойное:

— А вас, Селиванов, я попрошу остаться.

Вадик замер на месте тревожным сусликом. Одна нога его уже была в коридоре и сознание вопило о том, что нужно бежать, прикинувшись, что последнюю фразу Трипл Эя он попросту не расслышал. Но в отличие от сознания, жопа требовала на себя, родную, приключений и хотела немедленных объяснений, что за гляделки такие Вадик устраивал с преподом десятью минутами ранее.

Агеев коротко взглянул на замороженного, как полуфабрикат, студента и решил его сомнения по-своему. Решительно встал, дошел, задернул за шкирняк обратно и повернул ключ изнутри. Потом подтолкнул Вадика к преподавательскому столу и, пока тот хлопал ресницами, крепко ухватил за талию и посадил прямо сверху. Сам же спокойно уселся на свой стул и поинтересовался деловито.

— Ну? Что тут у нас?

— Я не знаю, что там у вас, — поерзал задницей по столешнице Вадик и попытался сползти, но рука Трипл Эя впилась в бедро жёстким клещом и зафиксировала.

— Вот уж не подумал бы про тебя. Вроде такой скромник… — задумчиво хмыкнул преподаватель, разглядывая заалевшее лицо Вадика снизу вверх. — Как говорится, в тихом омуте черт-те что водится…

—  Ниче у меня там не водится, — решил уйти в полную несознанку Вадик, но тут Агеев положил вторую руку на его ширинку и он заткнулся.

Лихо вжикнула молния, и доказательство Вадикиной порочности засветило маленьким черным атласным бантиком и всем остальным нежно-шёлковым ажуром, под которым возбужденный член, сплюснутый эластичным кружевом, выглядел и смешно, и дико, как лицо грабителя банка в капроновом чулке. Хотя вся ситуация в целом была на грани абсурда.

— Так-так! — развеселился Агеев.

— Я не… — начал было Селиванов, намереваясь рассказать сагу про сгинувшие в недрах стиральной машинки чистые труханы, но тут подумал, что неизвестно, что более постыдно: то, что ему в его полные двадцать стирает белье матушка, то, что у него дома валялся подарок бывшей девушке или все же то, что он напялил этот подарок на себя.

«Еще за лифон придется отчитаться», — с тоской подумал Вадик, поглядывая на кружевной кончик, торчащий из кармашка пиджака, и думая, что грудь у Вероники была нулевая, а значит, чисто гипотетически, можно предположить, что и эту деталь туалета Вадик заприметил для себя.

Трипл Эй прервал его размышления, оттянув резинку кружевных трусиков указательным пальцем и давая наконец члену Вадика желанную свободу. Благодарный член пружинно выпрямился, приветливо качнул Агееву головкой и пустил прозрачную нитку смазки, зараза, сдавая хозяина с потрохами.

Дальше было хуже. Трипл Эй вдруг без предупреждения открыл рот и насадился на истекающий член так, словно сосать члены было его любимым занятием. Вадик охнул и задергался, но следом замер, потому что так ему не отсасывал никто. Это было не стыдливое копошение под одеялом в темноте, а крышесносящий минет в аудитории, залитой солнцем, без вообще каких бы то ни было штор и с полным визуалом того, как сдержанный и безэмоциональный обычно препод заглатывает крепенький член Вадика, пропуская его глубоко в горло, а потом, выпустив наружу, ведет влажно-горячими губами от головки к основанию и обратно с другой стороны, поглядывая при этом на своего студента с таким выражением, что ежу понятно: после такой прелюдии вряд ли все закончится кончаловом только для Селиванова. Так что самое время было натянуть портки и дать деру, пока все не зашло слишком далеко, или, правильнее сказать, глубоко. Но в этот момент Агеев снова обхватил ствол губами, одновременно лелея головку языком, и трезвые мысли Вадика кинулись из его головы врассыпную, словно тараканы с коммунальной кухни при щелчке выключателя.

Вадик откинулся на стол и оперся на локти для устойчивости, а Агеев, поняв, что ему только что дали карт-бланш, деловито подхватил его руками под задницу и, подтянув поближе, принялся за начатое с двойным усердием. Вадику дико захотелось вцепиться в идеально уложенные черные волосы и задать сумасшедший темп, но обрывки всяких там «препод-субординация-экзамен» все же не отпускали, да и диспозиция вскоре сменилась. Агеев встал, отфутболив стул к стене и, хищно оскалившись, рывком стащил с Вадика джинсы вместе с кроссовками, а потом — мучительно медленно — влажные от смазки невесомые кружевные трусики. Подтянул Вадика еще ближе, вынуждая откинуться на спину, согнул ему ноги в коленях и приказал:

— Держи.

Вадик послушно подхватил себя руками, раскрываясь таким образом перед Агеевым, как созревший бутон, и подумал одновременно: «А если кому-нибудь понадобится аудитория?» и «Да плевать!». А Агеев опустился на колени, исчез из поля зрения, чтобы уже через миг по анусу Вадика прошлись теплым широким влажным мазком. Сердце рвануло куда-то в горло и в груди расплескало теплом. Жадный язык, совершивший пробный заход, прошёлся по окружности, потрепетал на входе и ввинтился внутрь. От такого позора Селиванов зажмурил глаза и пожелал себе скорейшей кончины, но желательно после того, как кончит сам. Вошедший в раж Агеев вытворял черт знает что, постепенно задействовав помимо языка все лицо. Он то жадно-быстро целовал промежность Вадика, то терся свежевыбритым, но все же шершавым подбородком о влажную дырочку, то возвращал в анус язык. Агеев вцепился в ягодицы Вадика до красных отметин, и через пять минут таких ласк Вадик стал ловить зеленые круги под плотно сжатыми веками, и вот тогда во влажно-заласканное плотное колечко аккуратным лазутчиком ввинтился первый палец.

Почувствовав разведку боем, Селиванов распахнул глаза и попытался собрать мысли в кучу, но плюнул на это дело. Дальше падать было некуда, оставалось нестись на полных парах вперед к оргазму. Хотелось самому насадиться, все почувствовать и все узнать. Поэтому протестовать он не стал, а, напротив, провокационно повел попой, словно приглашая не стесняться. Агеев хмыкнул откуда-то снизу и поднялся в полный рост. Вид у него был пугающий: галстук съехал набок, аккуратная прическа растрепалась, губы и подбородок блестели от слюны. Он рваными движениями стащил с себя пиджак и галстук и, склонившись над Вадиком, жадно впился глазами в его лицо, обхватил одной рукой за плечи и стал быстро и жестко сношать его двумя пальцами в зад.

Вадик распахнул глаза, узрел над собой страшное и перекошенное от желания лицо Агеева и вцепился для надежности ему в плечи.

— Трахни меня! — услышал он свой голос и слегка офонарел от раздвоения личности. Он, видите ли, тут и стесняется, и бздит, а сознание приглашения Вадика оприходовать раздаёт направо-налево. Агеев ухмыльнулся и, бросив короткое:

— Как скажешь! — потянулся к ширинке, которую уже раздувало приличных размеров шатром. Он выпростал из обычных белых — не чета Вадиковым — трусов крупный крепкий член с темным стволом и светлой головкой, гордо торчащий из курчавого грозового облака жёстких черных волос, и быстро оходил его рукой, словно горячо любимого жеребца, застоявшегося в стойле. Смачно плюнул, пустив нитку слюны точно на головку, и равномерно распределил по стволу, уже нетерпеливо тыкаясь им в подергивающийся откуда-то изнутри от желания Вадикин анус. Селиванов замер, ловя двойственные ощущения, пока твердо-влажный горячий поршень пробивал себе путь, растягивая плотные тугие стенки, — боль от проникновения мешалась с мазохистским кайфом от чувства наполненности и какой-то правильности, будто Вадик вот для этого и был создан, и вообще всю жизнь прожил для того, чтобы однажды нацепить кружевные труселя, опоздать на лекцию и подставиться обычно невозмутимому Агееву.

— Мальчик мой… — простонал тот жарко, погрузившись на всю длину и толкаясь бедрами в ягодицы. Постоял секунду, ловя момент чистого удовольствия от обладания, и чуть повел бедрами назад, тут же жадно толкаясь обратно. Хлипкий институтский стол под Вадиком жалобно всхлипнул, чтобы уже через мгновение застонать и завизжать на разные лады, пока Агеев устраивал своему студенту самую разнузданную еблю за всю историю института, хотя… кто их знает, этих подслеповатых методисток? Селиванов уже вообще ни во что не верил.

В задранной, наполовину расстегнутой рубашке, со спущенными до щиколоток брюками и с настоящим адом в глазах — Агеев быстро качал бедрами под страшный скрип старой мебели. Что до Вадика, то его бедра, покрытые испариной, мелко тряслись от напряжения, пока Агеев наконец не отступил на полшага, выныривая из бедолаги и переводя дух.

— На живот! — последовала короткая команда.

Вадик бесформенным желе плюхнулся со стола и чуть не навернулся, но Агеев стальной хваткой вцепился в плечо и удержал. Потом, не надеясь на Вадика, сам развернул к себе задом и нагнул над столешницей, попутно шаря жадной рукой по животу и груди и задевая коричневые маленькие соски. Уложил грудью на стол и потерся влажным членом между половинками. Вадик успел предусмотрительно вцепиться пальцами в край стола, потому что в этот момент Агеев снова с размаху вошел в уже основательно подрастраханную им дырочку.

Дальше Вадик мог только мычать и грызть зубами облупленный лак деревянной столешницы, пока огненно-твердый член Агеева нырял в него по самое не балуй. Все болевое и страшное ушло, и вскоре откуда-то снизу стало накатывать головокружительной волной непонятное, но классное. Будто Вадика кружили на каруселях и у него все ухало вниз, и было одновременно и страшно, и весело, и жутко кайфово. Но кайфово больше, и это все ослепительное-непонятное росло неудержимо и грозило унести его, как щепку, бурлящим потоком, и только железный хват сильной руки на бедре не давал окончательно оторваться от действительности. Краем сознания Вадик слышал, как кто-то сначала аккуратно, а потом настойчиво дергает ручку двери, но ему было уже плевать. Тем более что уверенная твердая ладонь накрыла соскучившийся член Вадика и хриплый голос Агеева прямо в ухо велел:

— Кончай, малыш! Давай!

У Вадика в голове разорвалось атомным взрывом солнце, распадаясь на мельчайшие ослепительные осколки, что мельтешили под закрытыми веками, и тело стало сотрясать короткими спазмами, с каждым из которых уходило невероятное напряжение, и вскоре Вадик расплылся довольной безвольно-бескостной медузой по деревянной поверхности, ощущая, как выныривает из него каменный, дополняющий его идеально стержень и как под медвежье рычание теплые тяжелые капли орошают его ягодицы.

Через целую вечность откуда-то заскрипел стул. Звякнула пряжка ремня. Селиванов почувствовал холодок остывающей на коже испарины и последним усилием воли сполз со стола. Ноги не держали. Он кое-как нашарил брюки, одернул толстовку и пошарил глазами вокруг в поисках злосчастных труселей, с которых все началось. На Агеева смотреть было страшно. Однако трусы куда-то запропастились, и Вадик не в силах больше находиться в одном помещении с Трипл Эем, быстро натянул джинсы прямо на голое тело, нащупал сумку под столом и рванул из аудитории, едва не выломав при этом дверь. На Агеева он так и не взглянул.

На следующую лекцию по международному праву Селиванов не пошел. И на последующую тоже. По институту передвигался короткими перебежками, опасливо сканируя пространство на наличие габаритной фигуры в элегантном твидовом пиджаке. Где-то на горизонте замаячила перспектива экзамена, сдать который в обход Агеева было невозможно, но Вадик поступил как настоящий мачо — бегал от проблемы со скоростью света, стараясь не задумываться, как будет расхлебывать растущий как снежный ком геморрой. На душе скребли кошки оттого, что не видать ему как собственных ушей положительной отметки по международному праву, а также второго такого оргазма, который он испытал на старом облупленном столе с пульсирующим членом Агеева в заднице и кружевными трусами, болтающимися на щиколотке. Все эти тревожные мысли сделали Вадика меланхоличным и слегка рассеянным, так что однажды он таки прозевал приближающуюся откуда-то со спины гибкую, опасную, темноволосую тень.

— Ну и почему мы на лекции не ходим, м? — поинтересовался Трипл Эй, технично затаскивая Вадика в какую-то пыльную нишу, где раньше стояла статуя вождя, а теперь только крысиный помет по углам можно было обнаружить. Там Агеев прижал Вадика к крашенной унылой зеленой краской стене, и Вадик, пискнув, с ужасом заглянул в страшные черные глаза, подивившись, как это ему раньше могло прийти в голову, что Агеев безразличный и невозмутимый. Вон какой возмутимый! Такое ощущение, что сожрет сейчас. Из глаз так и полыхает всеми грозами и молниями на земле. — Ты в курсе, что тебе еще экзамен сдавать, засранец?

Вадик сглотнул и решил молчать, как партизан на допросе. Говорить все равно мочи не было. Язык прилип к небу, когда как нерадивый член встал по стойке смирно, стоило Агееву слегка прижаться к нему бедрами. И это несмотря на то, что трусы на Вадике сегодня были обычные, серые и ничем выдающимся похвастаться не могли. Даже бантика на них не было. Ни атласного, никакого.

Агеев расценил молчание Вадика по-своему и помрачнел.

— Мучить меня нравится, да? Я и так как дурак: ни спать, ни есть не могу, могу только на трусики твои дрочить.

Агеев вдруг без предупреждения сделал рывок и впился в Вадиковы губы жгучим вампирским засосом, как-то совсем уж безумно постанывая. Портфель преподавателя брякнулся в пыль, а руки бесстыже зашарили по Вадику, проверяя наличие у того сначала сосков, потом задницы, а потом уже и члена. Где-то в конце коридора хлопнула дверь и гулко прогремели чьи-то шаги. Агеев отодвинулся от Вадика, прижимая запястье одной руки к губам, другой пытаясь привести в порядок растрепавшиеся волосы.

— Значит так! — приказал он глухо. — Чтобы завтра был на лекции. Без опозданий.

Вадику оставалось только растерянно кивнуть.

— И вот что! — поправил препод галстук, пытаясь выровнять дыхание, а потом полез во внутренний карман и протянул Селиванову ладонь, на которой подобно черной орхидее распускались невесомо-тонкие кружевные трусики. — Лифчик, конечно, это перебор… Но вот это не забудь надеть!

— Вали-и-и-и-ит!

Студенческий вопль несся по коридорам института, выкрашенным унылой зеленой краской, отталкивался от стен, возносился к потолку и затихал на подступах к библиотеке.

Доцент Агеев Андрей Александрович, среди студентов известный как Трипл Эй, пятый час принимал экзамен. И, главное, ладно бы предмет профильный. А то ведь международное право! Можно подумать, студентов данного конкретного юридического факультета прям ждут не дождутся в МИДе, чтобы посоветоваться по поводу международных договоров. Да половина из присутствующих дальше Египта, и то в качестве объекта для проведения летнего отдыха, не доедет. На хера им международное право? А Агеев уперся и зверствовал. Спрашивал все по своим конспектам, списывать не давал. Запускал по пять человек, лично шмонал на входе и выходе и в туалет никого не отпускал. На подготовку двадцать минут, и все. На поднесенный в пакете коньяк взглянул так, что у пакета чуть ручки сами не оборвались. И из помещения по крайней надобности ни разу не выходил. Биоробот какой-то!

Из аудитории народ выползал один за другим с посеревшими лицами и трясущимися зачетками в ладонях, вгоняя тех, кто ждал своей участи в коридоре, в еще большую панику. А уж когда распахнулась дверь и Андрей Александрович лично вывел под руку рыдающую отличницу Фомину, даже самые оптимистично настроенные студенты цветом лица слились с болотным колером учебного здания.

— Я всегда все с первого раза сдавала! — икала Фомина, но Агеев оставался невозмутим.

— С первого раза можно гарантированно сдать только анализы! — припечатал он и, прислонив Фомину к стене, хладнокровно прикрыл за собой дверь.

Вадик Селиванов сидел на подоконнике и готовился к худшему. Он твердо решил пойти в самом конце, и на то были причины. По чести сказать, из всех присутствующих он знал международное право лучше всех. Трипл Эй неоднократно упоминал, что спуску на экзаменах ему не даст, и загонял в Вадика… хм, ну пусть будут знания, по самые помидоры. А именно бешено трахал в аудитории после лекций, и отпускал, вымотав до невозможности, но снабдив при этом стопкой учебников и методичек, которые вменялось прочесть и вернуть к следующему занятию. Все это в результате привело к тому, что Селиванов стал самопроизвольно возбуждаться на названия всех известных международных организаций, а на Устав ООН у него вообще вставало как по команде.

Про дикий трах с преподавателем Вадик благоразумно предпочел умолчать в студенческом коллективе. Потому что если факт гейства ему еще с грехом пополам и простили бы, все же не в каменном веке живем, вон вся Европа радужным флагом машет, то связь с Агеевым, которого к этому моменту ненавидели сильнее, чем введенные санкции, точно нет. Поэтому встречи носили характер тайный и по мерам предосторожности превосходили подпольные партийные сходки революционеров. Вадик был благодарен Андрею Александровичу за сохранение его инкогнито, но вместе с тем сердце подтачивал маленький, но неутомимый и всеядный червячок сомнения. Вопросов, собственно, было несколько.

Вопрос первый был в пристрастии Агеева к кружевному белью на крепкой мужской заднице. Эпохальные черные труселя Трипл Эй порвал на Вадике при второй встрече. Причем зубами и с таким выражением лица, что Селиванов подавил желание забиться под парту. Пришлось срочно бежать в магазин нижнего белья, а потом еще и еще раз. Продавщицы в бутике смотрели на него с восхищением, наверняка решив, что у оптового покупателя гарем. А Вадик гадал, встанет ли у Агеева на него, если он заявится на свиданку не в кружевных труселях, как в первый раз, а в обычных хэбэшках. Потому что кружево — это прекрасно, но чешется, сил нет. Особенно после того, как озорства ради побрил пах полностью, а Андрей Александрович от такого вида Вадиковского беззащитного лобка сломал им же — Вадиком — преподавательский стол. Кроме психики Селиванова в тот раз, слава богу, никто не пострадал. Но чесалось все это бритое под кружевным изделием так, что Вадику уже на следующий день пришлось ныкаться и, запустив руку в ширинку, яростно чухаться. По неблагоприятному стечению обстоятельств случилось это в закутке, где располагался один-единственный кабинет — кафедры социологии. Социологи были кастой на юрфаке непопулярной и мало кто из студентов знал, где вообще эта кафедра находится. А вот Вадик узнал. Особенно после того, как ладонь достигла изнывающей промежности и на лице разлилось выражение блаженства от возможности утолить зуд, а из двери напротив вышла подслеповатая методистка в очках с диоптриями в минус двадцать и в ортопедических тапках. Вышла и кинулась обратно с криком: «Извращенец!», а Селиванову пришлось полдня декану доказывать, что у него на годившуюся ему в бабушки методистку и под дулом ружья не встало бы. Спасибо Трипл Эй отмазал. Еще и ржал потом. Говорил, что у старой девственницы Вадик будет самым ярким эротическим приключением.

Имелся еще и второй вопрос. И тут все было посерьезней опасений о зависимости Агеева от нижнего белья с выкрутасами. Курс международного права был рассчитан на год и ограничивался нынешней сессией. То есть в рамках учебного плана Селиванов с Андреем Александровичем  пересекаться в дальнейшем не будут. И значит ли это, что сегодня он пришел, чтобы с достоинством попрощаться, Вадик не знал. На носу лето, а в сентябре к Агееву придет новый курс правоведов и, чем черт не шутит, очередной студент в кружавчиках. Так что мандражировал Селиванов вовсе не оттого, что экзамен боялся завалить. Нет. Другого боялся. Потому что… Привык? И от того, что привык, так тошно было, что Вадик малодушно подумывал завалить экзамен и остаться на пересдачу. Хотя такие мысли пришлось затолкать подальше. Даже представлять не хотелось, какое у Андрея Александровича  будет лицо, если он не ответит на билет.

Было и еще кое-что, тщательно приготовленное напоследок. На тот случай, если встреча последняя, так сказать. Хотелось Вадику уж если и уйти, то уж уйти так, чтобы навсегда в памяти у Агеева застрять. И от этого тщательно приготовленного сюрприза было чертовски неудобно сидеть на подоконнике. Поэтому он уже пятый час вертелся, изнывая и изнемогая, пока поток студентов в коридоре медленно, но верно редел. Солнце к этому моменту уже стало угасать за оконной рамой, а Селиванов окончательно вымотался морально.

Наконец пришла пора, когда пережидать стало некого. Самые злостные прогульщики, обреченно перекрестившись перед экзекуцией, в замыкающих рядах нырнули в аудиторию. Настала очередь Вадика толкнуть скрипучую дверь и войти в хорошо знакомую аудиторию, где все буквально кричало ему о горячих встречах. Агеев Селивановым протер тут каждую парту, пол и почти все стены. Неохваченным остался разве что потолок. Вадика при мысли об этом бросило в жар, и он постарался отвести взгляд в окно, но вспомнил про подоконник, за который неделю назад цеплялся так, что пальцы свело, пока разгоряченный, растрепанный Андрей Александрович, со сползшими на щиколотки элегантными брюками и закинув за плечо галстук, размеренно насаживал его на себя, не забывая при этом одной рукой придерживать за бедра, а другой пощипывать за соски.

— Билет брать будем? — вывел его из прострации вкрадчивый голос Агеева. Селиванов вздрогнул, перевел взгляд на преподавателя и смутился. Андрей Александрович был собран, застегнут на все пуговицы и слегка утомлен. Однако сквозь всю эту многослойную броню Вадик не мог не заприметить адский проблеск в черных глазах Трипл Эя. В подтверждение этой догадки кадык препода совершил легкий перекат, когда Агеев медленно сглотнул набежавшую при виде его слюну. И стоило Селиванову подойти к столу, заслонив на секунду спиной однокурсников, Андрей Александрович тихо и быстро спросил: — Ты надел сегодня то, что может меня порадовать?

Вадик подавил всколыхнувшееся от одного только звука низкого голоса желание и, широко ухмыльнувшись, отрицательно покачал головой. На лице Агеева отразилось удивление, смешанное с толикой разочарования, но прежде чем он успел сделать выводы, Вадик обронил тихо, чтобы информация долетела только до ушей Трипл Эя, а не дай боже кого еще в аудитории:

— Я сегодня вообще без трусов.

И прежде чем тот успел что-то ответить, быстро схватил со стола билет и двинулся к заднему ряду парт, мимо мучеников, пытавшихся отсрочить неизбежное. По их лицам было видно, что Андрей Александрович тут сношает всех и вся. И если Селиванов от контакта с преподом имел бонус в виде нехилых оргазмов, то остальных драли на сухую и без всяких прелюдий. Вадик пожал плечами и, не глядя на стол, за которым беспокойно ерзал после его последней фразы Агеев, быстро накидал план ответа. Вопросы были знакомы и сложности не представляли. Хоть сейчас иди отвечай. Он поднял наконец взгляд на Трипл Эя и с наслаждением узрел у того на лице муку. Снаряд, брошенный им, явно достиг цели. Агеев слегка подрастерял свою невозмутимость и теперь поглядывал на Селиванова, видимо, пытаясь сканировать его сквозь джинсы. Однако по-любому получалось, что предстояло пересидеть еще четверых бедолаг, каждый из которых был бы рад трояку так, словно это долгожданный денежный перевод от родителей. Время текло, мозги в аудитории скрипели, Вадик делал ангельские глазки и спокойно смотрел на обычно невозмутимого, а теперь абсолютно потерявшего контроль препода, который то и дело пытался незаметно поправить в брюках стояк.

— Кто готов отвечать? — Андрею Александровичу явно не терпелось остаться с Вадиком один на один.

— У меня еще десять минут на подготовку, — робко пискнул с первой парты маленький кругленький, как колобок, студент Аникеев.

Агеев выпустил сквозь плотно сжатые зубы воздух, посмотрел на Вадика тяжелым взглядом и закатил глаза. Селиванов про себя злорадно поухмылялся и принялся наблюдать, как испаряется и так не железное терпение преподавателя. Агеев периодически косился на него, и Вадик использовал это на полную катушку. Провокационно ерзал задницей по скамейке каждый раз, когда ловил жадный взгляд, а один раз, окончательно обнаглев, несколько раз толкнул щеку языком, стоило ему встретиться глазами с преподавателем. Этот жест, похоже, окончательно выбил Агееву пробки.

— Зачетку! — скомандовал он последнему из оставшихся перед Селивановым — бедному колобку, который как раз, заикаясь, отвечал на второй вопрос билета.

 — Я еще на третий вопрос не ответил, — пискнул тугодум.

— Живо, или я сейчас передумаю, — рыкнул Агеев, косясь на Вадика.

Когда за Аникеевым, унесшимся со скоростью ветра, хлопнула дверь и они остались в аудитории одни, Андрей Александрович рывком поднялся со стула и с наслаждением потянулся. Потом прошелся к выходу, закрыл на ключ замок, вернулся к своему преподавательскому месту и, облокотившись на столешницу пятой точкой, сложил руки на груди.

— Ну-с… — пророкотал он. — Приступим?

Селиванов подхватил с парты листочки, вальяжным шагом доплелся до экзаменатора, заценил, как шикарно смотрятся в такой позе бедра Трипл Эй и как провокационно обтягивает их тонкая шерстяная ткань. Судя по заметному на расстоянии стояку, Вадику тут были весьма рады. Однако он, полностью проигнорировав призывное поигрывание бровями, видимо, указывающее на то, что его оппонент не против пропустить ответы на вопросы и приступить сразу ко второй части марлезонского балета, плюхнулся на стул перед преподавательским столом, призвав на помощь все свое терпение.

— Конечно! — заявил он с ангельским видом. — Я же готовился!

И как ни в чем не бывало принялся отвечать на билет.

Агеев вздохнул с видом мученика и попытался внимательно слушать. В процессе приема экзамена он покинул свой пост и стал нарезать вокруг Вадика широкие круги, постепенно сужая радиус. Селиванов же отвечал обстоятельно, периодически углубляясь в материал, лежащий далеко за пределами институтской программы. Он не запнулся ни разу, а вот Андрей Александрович, казалось, начал терять терпение.

— Второй вопрос… — прорычал он. Но Вадик, вскинув на него невинный взгляд, только похлопал глазами.

— Но я еще не закончил…

— Я вижу, что ты знаешь предмет. Переходи к следующему вопросу, — велел Агеев и рванул на себе галстук, а Селиванов про себя улыбнулся.

Во время прослушивания дотошно излагаемого вопроса Андрей Александрович исходил аудиторию вдоль и поперек, избавился от пиджака и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Он сжимал и разжимал кулаки и шумно сглатывал, но Вадик оставался непоколебим.

— Третий вопрос! — поторопил преподаватель.

— Я тут хотел еще остановиться на концепции «трех поколений» прав человека… — похлопал глазами Вадик, но подскочивший к нему Агеев заткнул его жестким поцелуем и пригрозил:

— Я тебя сейчас изнасилую, если ты не приступишь к третьему вопросу! И предупреждаю: краткость — сестра таланта.

Вадик пожал плечами и еще минут десять хладнокровно освещал субъектов международно-правовой ответственности.

— Все? — безжизненно рухнул на стул Андрей Александрович, когда он на мгновение замолк.

— В принципе в рамках третьего вопроса я еще могу рассказать о принуждении в международном праве… — начал было прилежный экзаменуемый, но под угрожающим взглядом все-таки заткнулся.

Андрей Александрович стер пот со лба, молниеносно поставил высший балл в зачетке, отложил ее на край стола и откинулся на стуле.

— Иди сюда…

От этого «иди сюда» у Селиванова по коже рванули мурашки. Он хотел подойти, но ноги не слушались — просьба дала противоположный эффект. Как-то сегодня все было по-другому. Может, и правда потому что в последний раз. Агеев даже нахмурился, глядя на приклеенного к стулу Вадика. Это слегка отрезвило, и Вадик встал, а потом и подошел, становясь между гостеприимно раздвинутыми бедрами теперь уже бывшего преподавателя. Тот не мешкая примостил руки ему на талию, пододвигая еще ближе, затем по-хозяйски огладил бедра и ягодицы. И наконец, прикусив нижнюю губу от предвкушения, расстегнул пуговицу, а дальше потянул молнию на джинсах Вадика и невнятно зашипел от открывшегося ему зрелища. Селиванов был не просто без белья. Он еще был и полностью выбрит. И так как Агеев сидел на стуле, а Вадик стоял перед ним навытяжку, головка члена с выступившей каплей смазки тут же нагло толкнулась преподавателю в губы. Медлить Андрей Александрович не стал. Быстро втянул в себя желанное и принялся посасывать, поглядывая на своего бывшего студента снизу вверх и поглаживая свободной рукой яички.

Вадика повело. Каждый раз, как только голова Агеева оказывалась у его паха, у него отключало мозги напрочь. Он и так перевозбудился, пока ждал своей очереди, а тут еще горячий гибкий язык выписывал на его стволе то ли круги, то ли восьмерки.

— Знаешь, без всего даже лучше, — прохрипел откуда-то снизу Андрей Александрович, а Селиванов усилием воли положил кисть ему на лоб, замедляя амплитуду движений, и под удивленным взглядом отошел от пышущего возбуждением доцента на пару шагов.

— Да? — поинтересовался он слегка задумчиво и качнул бедрами. — Значит, это я зря надевал.

Широкие просторные джинсы, едва сидевшие на бедрах, свалились на пол, и глаза Агеева полезли из орбит — стройные бедра Вадика были затянуты в черное кружево высоких чулок. Вкупе с выбритым пахом, отсутствием белья и стоящим колом бело-розовым членом, блестевшим от слюны, как молочный леденец, это было несоизмеримо больше, чем то, что Андрей Александрович был в состоянии вынести. Именно поэтому Селиванова тут же уткнули носом в столешницу преподавательского стола. Сзади звякнула тяжелая пряжка ремня и сразу два настойчивых пальца нырнули в его анус.

— Растянул себя… — констатировал Агеев и привычно нащупал средним пальцем простату.

— А как же! — прохрипел Вадик. — Я же готовился к экзамену!

— Да, я помню про экзамен, — Андрей Александрович нагнулся и принялся вылизывать ямку за его ухом, коварно не думая доставать пальцы из ануса. — Мучить меня нравится, мальчишка? А как насчет такого?

С этими словами он прихватил Вадика зубами за мочку уха и принялся средним пальцем выписывать на простате восьмерки. Селиванова выгнуло в пояснице и задница сама собой притерлась к стоящему колом члену Агеева, на который теперь хотелось насадиться просто до зубовного скрежета. Но не тут-то было. Андрей Александрович твердой рукой прижал его к столу за шею, продолжая средним пальцем играть в анусе, посылая по всему телу тугие волны наслаждения.

Пришла пора Вадика замычать от возбуждения. Руки сами потянулись к члену, но Агеев просек маневр и перехватил обе кисти, фиксируя их у Селиванова на пояснице. А правую ягодицу и вовсе обжег хлесткий удар тяжелой ладонью. Что, впрочем, не остудило возбуждение, а лишь подлило в него бензин. Вадик взвыл и последующие несколько минут только и делал, что жалобно поскуливал и старался насадиться на средний палец Агеева поплотнее. Он мечтал, чтобы палец поскорее заменили на член, но гадский Агеев и не думал поторопиться, вовсю наслаждаясь видом откляченной задницы с алым следом от ладони и бледных бедер в черных кружевных чулках. Ему решительно нравилось издеваться над бедным Вадиком. Наконец он извлек из значительно растянутого ануса пальцы и выудил на свет божий флакон с лубрикантом. Щедро увлажнил бледно-розовое отверстие и свой собственный перевитый венами ствол, но вместо того, чтобы войти в перевозбужденного Вадика, принялся похлопывать по пылающим ягодицам и готовой принять его дырочке своим налитым тяжелым членом.

Селиванов взвыл и постарался извернуться. Ощутить в себе это пылающее тяжелое роскошество хотелось до одури. Однако его грубо вернули обратно грудью на стол, да так, что он больше не видел ничего. Только слышал за спиной рваное тяжелое дыхание. Еще несколько звонких шлепков обожгли ягодицы, заставляя каждый раз вздрагивать, вскрикивать и сильнее прогибаться, отклячивая зад. И только потом он почувствовал, как мучительно медленно скользит в него желанный поршень, заполняя его, раздвигая и натягивая на себя. Проникновение было таким долгожданным, что у Вадика чуть окончательно не разъехались ноги. Говорить он к тому времени не мог, лишь мычать. А Андрей Александрович продолжал не торопясь насаживать его на себя, пока разгоряченная красная кожа ягодиц не коснулась прохладной кожи бедер Трипл Эя. Селиванов не мог даже пошевелиться. Все его мускулы свело от напряжения. В этот момент Агеев слегка подался назад, потом снова вперед, в этот раз проезжаясь головкой члена по жадной до кайфа простате. Вадик протяжно и весьма громко застонал, и Андрей Александрович предусмотрительно зажал ему рот ладонью, краем сознания успев вспомнить, что они в аудитории института. Поэтому ладонь он больше не отводил, только морщился, когда Вадик, абсолютно потерявший способность себя контролировать, впивался в нее зубами. Да и какой к чертям контроль, когда в простату долбится великолепный, крупный, перевитый венами член, с каждым толчком вызывая новую волну наслаждения, прошивающую все тело?

Движения стали быстрее, тело Селиванова упруго пружинило и возвращалось обратно. Его руки Агеев наконец выпустил и теперь задавал амплитуду, придерживая Вадика за плечи. Подталкивал его своими бедрами по скользкому длинному члену и стоило Селиванову отлететь так, что головка едва не выскакивала из ануса, Андрей Александрович рывком за плечи возвращал его на место и насаживал на свой поршень обратно.

Рука Вадика, получившая свободу, тотчас легла на член. Следом за ней поверх легла тяжелая горячая ладонь Агеева, задавая ритм и не давая торопиться. Так в две руки, медленно, но неотвратимо они доводили Вадика до пика наслаждения. И в тот момент, когда Селиванову казалось, что он не выдержит, его подкинуло вверх, в атмосферу, в яркий ослепительный кайф, и все мышцы в теле, скрученные в один единый спазм, наконец отпустило в расслабленную нирвану. Он обмяк на столе, чувствуя, но скорее представляя, как Агеев выныривает из глубоко растраханного ануса и обильно спускает ему на копчик, наблюдая затуманенным взглядом, как вязкие капли спермы текут по влажной ложбинке между ягодицами. Селиванов как в порнофильме видел, как Агеев размазывает эти капли еще возбужденной головкой вокруг ануса и как сжимает член в последний раз, прежде чем с удовлетворенным ворчанием рухнуть на стул позади.

Скрип этого стула отрезвил. Разлеживаться с голой, перемазанной липкой спермой задницей верхом на столе — удовольствие ниже среднего. Вадик поспешно встал и вспомнил, что домой теперь придется пилить не только без трусов, но еще и без возможности немедленно вымыться. Придется терпеть хотя бы до туалета, и там приводить себя в порядок салфетками. Заниматься гигиеной при Андрее Александровиче не хотелось категорически. Вадик трясущимися руками нашарил джинсы. Агеев, которому на то, чтобы одеться, потребовалось гораздо меньше времени, стоял у стола и смотрел на него в упор. Селиванов застегнул ремень, поискал глазами сумку и замер. Вроде надо что-то сказать на прощанье, да только что? Пока? До свидания? Прощай? Трахались они классно, но ведь Агеев ничего не обещал. И о будущем не говорил. Они вообще мало говорили.

— Вадик… — позвал Андрей Александрович тихо.

Сердце против воли екнуло, но Агеев протягивал зачетку.

— Ты молодец, — похвалил он, и вот тут Селиванову по-настоящему сплохело. Захотелось уткнуться куда-нибудь и заскулить. Потому что вот это «молодец» — оно вроде как про ответ на билет, а вроде как и про то, что он подмахивать хорошо может. Вот уж похвалили, как собаку на выставке. И чего тут скажешь? «Спасибо»? «Обращайтесь, если что»? Вот и Вадик ничего не сказал. Молча поправил джинсы на голой заднице, которую начинало ощутимо стягивать от подсыхающей спермы.

— Я пойду, — сообщил он очевидное, берясь рукой за ручку и забывая про то, что дверь закрыта на ключ. Дернул — не поддалась. Дернул еще и загромыхал что есть мочи, не в силах остановиться и разобраться, что к чему.

Теплая рука легла поверх его мокрой, трясущейся, останавливая. Провернулся в на удивление хорошо смазанной замочной скважине ключ, и Селиванов увидел зазор, в который появилась возможность выскользнуть, чтобы поскорее добраться до дома и забраться в ванну — отмокать. Однако тяжелая уверенная рука тут же прихлопнула створку обратно, отрезая путь к освобождению.

— Что ты думаешь по поводу небольшой практики? — спокойно осведомился Агеев, то ли не увидев метаний Вадика, то ли проигнорировав их.

— Какой практики? — спросил Селиванов в дверь, не собираясь поворачиваться и демонстрировать опрокинутое лицо Трипл Эю.

— У меня в конторе есть вакансия помощника юриста. Для студента самое оно. Лето отработаешь, а потом посмотрим. Если пойдет, то можно гибкий график обсудить, — ровно объяснил Андрей Александрович.

Вадику бы обрадоваться, но не веселилось. Вымотался за день, наверное. И слова в ответ вырвались какие-то не те:

— Это потому что мы с вами трахаемся? Из-за белья кружевного? Это я типа «насосал» сейчас? — выпалил он, разворачиваясь к Трипл Эю лицом.

Агеев снял свою руку с кисти Вадика и нахмурился.

— Это потому, что ты единственный из всей группы подготовился к экзамену, — спокойно объяснил он. — И считаю, из тебя будет толк. А что до кружев… Так ты сам в институт в кружевных трусах пришел. Я думал, тебе нравится.

Селиванов вспыхнул.

— Ну… — замялся он. Ситуация была явно о двух концах.

— Ты боишься, что без подобных штучек у меня не встанет? — рассмеялся Андрей Александрович.

Вадик обреченно кивнул.

— Встанет, не переживай, — успокоил Агеев. — В качестве доказательства давай-ка завтра поужинаем где-нибудь. — И поймав вопросительный взгляд Селиванова, подтвердил: — Приходи в каких хочешь трусах. Хоть в микки-маусах! Подлецу все к лицу!