Дороги

 

Я гнал свою кобылку уже полдня и всё равно невозможно, безумно опаздывал. Перед отъездом прошёл сильный быстрый летний ливень, и дороги потекли, поплыли, вырываясь из-под копыт склизкими чавкающими комьями. Друзья обещали ждать в Камнедержце до полуночи, и я изо всех сил стремился на долгожданную встречу. Я не видел их больше четырёх месяцев: после выпуска мы уже как два года катались по трактам, набирая материал для магистерской, помогая страждущим и немного увеличивая количество звенящих монет в своих полупустых карманах.

Лиска, рыжая привередливая стерва, упорно скакала своей вихляющей рысью, от которой меня порядком укачивало. Изредка посылая её в галоп, я малодушно молился всем богам, в которых не особо верил, чтобы выдержать эту поездку достойно и не прикончить зловредную лошадь на полпути, а затем уж поднять в виде покорного и тупого мертвяка. Я бы так и сделал, если бы не два но: я не был уверен, что мне хватит сил допитать труп видимостью жизни и бодрости до Камнедержца, и второе — коняга была казённая, а значит, полагалась сдаче на школьную конюшню в целости и сохранности.

Мой зад, кажется, уже приобрёл покатые очертания грубого кожаного седла, а спину ломило от долгой и не самой комфортной езды, но я не сдавался, остановившись только раз, в Богру, что был точнёхонько на середине пути между столицей и пограничным городом. Там я наскоро перекусил, сходил по нужде и дал наесться и напиться лошади. После, возведя очи к небу, с громким вздохом забрался обратно и продолжил свой нелёгкий, но маячивший вдалеке радостной встречей путь.

Я выехал из Стармина на рассвете, если не раньше, и сейчас, по сгущающимся сумеркам, наконец пересёк границу тёмных, неряшливых ворот Камнедержца. Стражники на входе хотели было запросить мзду, но я, даже не придержав лошадь, лишь отвернул полу плаща, показывая тускло блеснувшую округлую бляху с черепом и молнией. Истово перекрестившись, бравые стражи порядка поспешили скрыться за дверью сторожки. К сожалению или радости, новый факультет Старминской Высшей Школы Чародеев, Пифий и Травниц мало кому был по душе. Некромантов всегда недолюбливали, и кто же в этом виноват? Явно не я. Я был спокойным, даже тихим учеником. Никого не обижал, кладбища по пьяному угару не поднимал и кровавых ритуалов на Ведьминых Кругах не устраивал. Я любил дороги и путешествия, читать старинные трактаты и узнавать из них что-то новое, как по специальности, так и по вопросам, даже близко её не касающимся. Я был одиночкой, всегда. Немного замкнутым, немногословным и даже скучным.

Специфика специальности, скажете вы? Мол, на кладбище и поговорить не с кем, а в склепах призраки только и умеют, что завывать, и конструктивного диалога от них не дождёшься? Нет, совершенно не в этом дело. И умертвия мне попадались интересные, и призраков удавалось разговорить, выслушивая долгие и нудные истории их грустной жизни и не менее печальной кончины. Скорее, молчаливость была моей особенностью, и если бы все некроманты были такими, как я, то только нас бы и звали на свадьбы и другие празднества в качестве магов — сидят тихо, пьют мало и не отсвечивают. Ну, и пару фокусов смогут показать, если чуток приплатить. Да, мы не гордые, а кушать хочется всем.

Я направлял поводья рыжей кобылы, уверенно лавируя в узких грязных улицах каменного города. Камнедержец граничил с одной из вампирских долин, Догевой, и это сказывалось во всём: в разнообразии привезённых товаров, в связках чеснока, продающихся даже ночью на каждом углу, в обилии бородатых мужчин с усами и в плащах, снующих тут и там, оговаривающих какие-то дела с лавочниками и покупателями. Уже много лет как с вампирами были налажены самые добрососедские отношения, но привычка прятаться и маскироваться никуда не делась.

Я направлялся в совершенно конкретное место на другой стороне города. В небольшой, тёмной и с виду неблагополучной подворотне была спрятана поистине жемчужина — лучший трактир Камнедержца «Три пескаря». Чтобы попасть туда, надо было о ней знать, более того, человек, который не видел, как открывается дверь внутрь, даже не смог бы её найти в темноте. Но это не мешало отличному месту каждый вечер быть переполненным гудящей молодёжью, играющей в карты и кости, средних лет купцами, заливающими свою усталость вином и пивом, и прочей публикой, приходящей поглазеть друг на друга или послушать приезжего музыканта.

Это тёплое местечко случайно нашли пару лет назад Ройм с Таленой, которые, только выпустившись и отправившись навстречу приключениям, умудрились потеряться в первом же крупном городе. Хотя, зная, как причудливо проявляются способности друга в предвидении, я ничуть тому не удивлялся. «Прозрения» накатывали на Ройма так хаотично и не вовремя, что попасть с ним в неловкую или двусмысленную ситуацию было совершенно обыденным делом.

Спешившись, кое-как найдя устойчивое положение для своего одеревеневшего от езды тела, я с наслаждением потёр зад в кожаных штанах и, спасая пальцы от клацнувших рядом с ними лошадиных зубов, привязал дурную животину к коновязи, рядом с десятком других лошадей. Тут же из темноты вынырнул чумазый мальчишка, собирающийся накормить и напоить «благородное животное господина мага», на что я только хмыкнул и, бросив ему мелкую монетку, тихо сказал:

— Осторожно, пальцы не суй. Она жуть какая вредная.

Лошадь обиженно всхрапнула и с силой мазнула меня хвостом по боку.

Доковыляв до двери, я упёрся в неё ладонью и настойчиво толкнул внутрь.

 

 

Гомон, резкие запахи и блики света на мгновение оглушили меня, вызывая резкое желание уйти в себя и пониже натянуть капюшон, но я, поборов малодушный порыв, наоборот, откинул ткань назад. Внимание на меня обратили только вскользь, не переставая заниматься своими делами, и это выгодно отличало «Три пескаря» от других трактиров. Тут бывала всякая публика, и завсегдатаев было сложно чем-то удивить. В центре помещения, украшенного у потолка массивными неотёсанными сучковатыми балками с висящими на них пучками разной дряни, как всегда, были сдвинуты несколько столов, и там шла горячая, азартная игра в кости. Обведя взглядом сидящих игроков, я заметил две до боли знакомые макушки, от чего сладко кольнуло сердце и радостно заклокотала душа. Рыжеволосая, но не медного оттенка, а больше золотистого, девушка сидела ко мне спиной рядом с широкоплечим парнем с чёрными как смоль, отросшими растрёпанными волосами. Талена, не скупясь на крепкие выражения, эмоционально бросала кости, а чуть флегматичный сейчас Ройм видимо, пытался связаться с духами предков, чтобы помочь ей выиграть, подсказав момент броска.

— Сейчас! — крикнул он, и Талена, тряхнув кистью, выкинула костяные кубики в центр стола.

— Три шестёрки! Невероятно! И снова раунд за прекрасной златоволосой незнакомкой, — пропел управитель, и он же надзиратель игры.

Голоса вокруг затопили зал в непередаваемом шуме-гаме, а я решил уже объявиться и навалился на друзей сзади, заставив их вздрогнуть.

— Дажий! Дружище! Ты успел! — завопили друзья, начиная неприлично тискать меня за плечи, щёки, волосы, за всё, куда могли дотянуться. Они знали о моей замкнутости и никогда не упускали случая расширить мои личные границы. Я внутренне сатанел, но лицо моё выражало только радость от встречи и цвело улыбкой.

— Я уже хотела доиграть последний раунд и отправляться дальше, в Колодищи. Мы планировали переночевать там и к обеду добраться до Магистра Травника в Чернотравной Куще. Хорошо, что ты успел застать нас тут, — клыкасто улыбаясь, сказала Талена. Чуть удлинённые клыки, красивый медовый цвет глаз да более глубокий магический резерв, — вот и всё, что досталось ей от вампирской сущности папочки, повелителя Догевы и, по совместительству, мужа Магистра и Учителя Школы Вольхи Редной.

Талена была почти вылитая мать, только ещё хуже. В смысле, было нетрудно догадаться, что жуткие темпераменты Повелителя вампиров и его Верховной ведьмы, столкнувшись лбами и причудливо перемешавшись в новом человеке, вряд ли породят что-то «белое и пушистое». Собственно, именно эту аксиому Талена и доказывала всю жизнь, доставляя непроходящую головную боль даже своим довольно терпеливым родителям.

— А я наоборот не хотел ехать, — сказал Ройм, жестом заказывая у проходящей мимо разносчицы ещё кувшин вина и «блюдо дня», надо думать, чтобы меня накормить с дороги. — Во-первых, ночь, — на что Талена, прекрасно видящая в темноте, только фыркнула, — во-вторых — спать хочется, — заразительно зевнул друг, — а в-третьих, ну какая разница, что мы приедем не в обед, а вечером, а, Талена?

Она хмыкнула, поведя плечами. Просто Талена любила искать неприятности на их филейные части, и это было бы самым честным ответом. Отвернувшись к столу, она снова сделала ставку перед очередным раундом.

— Ты играешь? — Ройм посмотрел на меня чистыми голубыми глазами с едва заметно удлинённым зрачком.

Он тоже был тем ещё экземпляром по части родословной, но об этом старались особо не распространяться, как в Школе, так и за её пределами. Ройм был единственным сыном моего Учителя. Пять лет назад Магистр Ксандр Перлов, бессменный уже долгое время директор Школы, учредил новый факультет, сделав Некромантию отдельной специализацией. И это было правильно, потому что чтобы управляться со смертью и процессами, близкими к ней, требовались немного иные таланты и способности, нежели для классической магии. Я сразу перевелся с общемагического курса на новый факультет, потому что идеально подходил для этой специализации и оказался самым первым его выпускником. Лучшим выпускником — потому что мой наставник был самоучкой. Некромантия вообще стояла особняком и была очень комплексной, сложной наукой. Принимали на новый факультет в несколько раз меньше человек, чем на остальные — магов, пифий и травников, и лично я вообще заканчивал Школу, будучи единственным на своём курсе. Как-то растерялся народ, не справился с объёмом. Более того, некромантов-недоучек Ксандр распорядился подвергать заклинанию, блокирующему память. Они могли пробовать себя на других факультетах, только вот знания по некромантии оказывались им недоступны, и это было оправданной мерой. Кому нужны озлобленные недоучки-некроманты? Правильно, никому. И вот на место Заведующего кафедрой Директор приглашает небезызвестного Вереса Шаккарского, сильного некроманта-самоучку и довольно тяжёлого человека. Как вы могли догадаться, Верес стал моим Учителем. Умным, ироничным, острым на язык. Я научился у него всему, что знал сейчас, и на данный момент собирал материалы, чтобы писать магистерскую под его руководством. А ещё позже я выяснил, что он — отец Ройма, моего лучшего друга по Школе. И страшно удивился.

Ройм не особо рассказывал о себе и родителях, так было у них заведено. Хотя любил их безмерно. И если с отцом у него были вечные трения по поводу его неоправданных надежд — тот мечтал видеть в сыне сильного некроманта-практика, своего преемника, а парень мечтал ползать брюхом по полям, собирая редкие травы и гоняясь за живым корнем, — то про его мать вообще ходили байки по всей Белории.

Шелена, как я узнал много лет спустя нашей дружбы, была истинным оборотнем, одним из немногих оставшихся, и жила сейчас в Стармине под постоянной протекцией Вереса. Они держали большую, добротную лавку, где продавали травы и настои, а на втором этаже жили. Ройм был более чем счастлив расти среди пучков сушёного сена, а вот Верес, жаждавший привить тому вкус к некромантии, рвал и метал. Хотя сам понимал всю бессмысленность этого: у сына был хороший потенциал для классической магии, прекрасный дар травника, подпитываемый отличным нюхом полуоборотня, а ещё хаотический дар пророчеств. И ни грамма некромантских способностей. Я часто бывал у них в лавке, занимался вместе с Роймом или просто заходил поесть свежеиспечённых вкусностей и пообщаться с его матерью. Та только посмеивалась над Вересом, и в такие моменты даже спустя много лет было видно, как воздух между ним и Шеленой жарко искрит.

— Так ты играешь? — повторил друг, вопросительно изгибая вороную бровь.

— Соглашайся, — подначивала Талена, — сегодня призом — кот в мешке!

— Кот в мешке? — заинтересовался я. — Это как?

— А вон посмотри, сидит в уголочке с льняным украшением на голове, — ухмыльнулась она, мотнув волосами куда-то в направлении тёмного угла за игровыми столами.

Я проследил взглядом по заданной траектории и оказался более чем удивлён. Там, со стянутыми верёвкой запястьями, сидела довольно плоская девушка в робе церковной послушницы, и на голове её красовался серый, сотканный из льна мешок. Из-под его краёв выбивались тёмные пряди длинных волос, но больше всего обращали на себя внимание руки, нервно перебирающие тонкими пальцами. На них, словно тёмной тушью, были начерчены непонятные мне знаки, и их хаотичное мелькание слегка завораживало. Меня всегда притягивало всё необычное.

— Что с ней? Провинилась в чём-то? — догадливо поинтересовался я, пытаясь умоститься по другую сторону от Талены. Желающий было возмутиться детина как-то кисло обмяк, кинув взгляд на бляху с черепом, и без слов уступил мне свой стул. Я очень вежливо поблагодарил его и опустился рядом с подругой.

— Воровка. Сам дайн* Камнедержца попросил как следует её проучить, — хихикнула Талена.

 

* местный священник, магией не владеющий (О.Громыко)

 

— Не знаю, что там у них случилось, но я слышал, что она пробралась в храм под видом послушницы, осталась там после закрытия… — начал было Ройм, как его, не выдержав, перебила Талена:

— И попыталась выломать драгоценный крест из рук статуи Святого Фендюлия!

— За чем её и застукал сам дайн, — закончил с улыбкой Ройм.

— Знала бы общую историю религии — выбрала бы другого святого для осквернения, не такого пакостника, — и мы, многозначительно переглянувшись друг с другом, громко рассмеялись.

— Молодые люди, ваш друг будет ставить? — учтиво обратился к нам управитель.

Я согласно кивнул и стал узнавать начальную стоимость ставки.

— С вас пять золотых, господин маг, — произнёс он, и я возмущённо охнул.

— Вы издеваетесь?! — чуть громче, чем надо, спросил я. — На эти деньги можно неделю жить припеваючи.

Обычно ставки в таких играх начинались не более чем с нескольких серебряных монет, но пять золотых… В моём походном кошеле болталось всего десять, и нужно было срочно искать халтуру, чтобы выправить своё бедственное положение. Поэтому не странно, что я так удивился.

— Но, господин маг, игра идёт на… — и он понизил голос до полушёпота, — ночь с этой воровкой. Сам дайн наказал делать с ней всё, что вашей душе заблагорассудится. — И добавил чуть громче: — Он был очень зол. Она отломала статуе руку так, что невредимой осталась только часть кисти с оттопыренным средним пальцем! Кощунство!

Друзья молча, с восторженным предвкушением наблюдали за тем, как моё лицо вытягивается от услышанного, а уши и щёки заливаются краской.

— Но это же противозаконно, — наконец, промямлил я. — Рабство какое-то.

— Судя по всему, она — профессиональная воровка не в первом поколении. Только поэтому дайн опустился до таких грубых мер. Да и мы рискуем, поэтому ставки повышены. Так вы играете? — сладким голосом профессионального искусителя спросил управитель.

Я растерянно посмотрел на друзей, которые с глупыми улыбками до ушей наблюдали за моими реакциями.

— Талена, Ройм, а вы-то чего? Решили попробовать втроём? — не удержался я от колкости в их адрес. Друг прыснул, а Талена, гордо приподняв подбородок, изрекла:

— Я играю чисто из любви к искусству, — фыркнула она. — Ну и ради победы, конечно. Интересно было бы поговорить с ней, — потомственная воришка, это же жуть как интересно! — радостно закончила Талена.

Я замолчал. Она была права, интересно — не то слово. Воры такие неуловимые профессионалы, что даже Ковен Магов не мог справиться с их гильдией. Они использовали другие хитрые приёмы, далёкие от магии, и я ещё ни разу не слышал, чтобы кто-то из потомственных воров попался. А меня, как я говорил раньше, безумно привлекало всё таинственное и интересное.

— Вы её хоть без мешка-то видели? — поинтересовался я у ребят. Они как-то странно, двусмысленно переглянулись и, гаденько улыбнувшись, дружно замотали головами.

— Не видели, — озвучил Ройм, — У меня были лишь смутные видения по этому поводу, — начал он, но Талена грубо ткнула его под рёбра локтем.

— Мы начинаем, господин маг. Что вы решили? — в который раз пристал ко мне с вопросом учредитель, и я, горько вздохнув, полез в кошель за такими дорогими моему сердцу пятью золотыми. Надеюсь, я выиграю… И, надеюсь, эта девушка того стоит. В конце концов, я уже давно ни с кем не спал.

— Кон за господином магом! — провозгласил управитель, и я показал Талене язык. Она, играя с поддержкой «видений» Ройма, всё же уступила мне три очка.

Я не удивлялся. Смерть и Фортуну я представлял родными сёстрами, а у Смерти я был явно в любимчиках. Поэтому искренне надеялся, что она замолвит за меня словечко перед младшей сестрицей.

В следующем кону я снова выиграл, причём уже на пять очков. Талена начала волноваться, а Ройм тихонько посмеивался над нашими полными любви и взаимного обожания взглядами.

— Дажий, ты мухлюешь! — кинула мне подруга, на что я только криво ухмыльнулся — все знали, что заговоренными игральными костями мухлевать было так же невозможно, как пробраться в кабинет директора Школы.

— Расслабься, Тал, я просто хочу хорошо провести ночь, — улыбнулся я Талене, и она метнула в меня полный молний взгляд. Буквально, полный мелких обжигающих молний, и мне пришлось срочно сооружать поглощающий щит. С неё не убудет, а мне каждая кроха была плюсом к резерву.

Самодовольно улыбнувшись и, видимо, считая себя отмщённой, подруга пошла на последний, финишный раунд.

Ведь не нужно говорить, как она взбесилась, отстав от меня всего на одно очко?

Я ликовал. Всё существо предвкушало интересную и более чем приятную ночь, залог из пяти монет мне вернули, а прекрасное, окрашенное лёгким бешенством лицо Талены венчало эту пирамиду радостей драгоценной короной. Самым приятным дополнением ко всему этому была бесплатная комната на одну ночь. Да уж, видимо, дайн действительно очень рассердился. Хотя, на кону игры стояли такие деньги, которые проигравшим конечно никто не возвращал, что хозяин вполне мог себе позволить вообще закрыть трактир на ночь, чтобы предоставить мне свободное поле для романтических действий.

Мне сообщили номер комнаты — семь, на втором этаже, затем стражник взял девушку под локоть и повёл по лестнице наверх, видимо, чтобы предусмотрительно запереть внутри номера. Вернувшись через какое-то время, он отдал мне увесистый ключ, а сам сел напиваться за соседний столик.

Мы ещё немного посидели втроём, пообсуждали планы на лето, поделились примерными маршрутами, подумали, где мы ещё сможем пересечься до осени — потому что осенью мы всегда приезжали в Стармин, чтобы предоставить собранный к магистерской материал и обсудить его с наставниками.

Меня начинало слегка потрясывать от нетерпения. Ладони чесались, я хотел вскочить и нестись наверх к моему связанному призу. Видя это, друзья только ухмылялись, пытаясь затянуть беседу. В конце концов, обговорив с ними всё, что можно и нельзя, я решительно встал из-за стола, желая доброй ночи.

— Ой, Дажий, чуть не забыла, — встрепенулась Талена, доставая из сумки свёрнутое трубочкой письмо. — Ты же в Догеву первым делом? Передашь родителям? Лучше маме, — поправилась она, и я улыбнулся. Всё-таки Арр’акктур был менее лоялен к выходкам дочери.

— Обязательно! Вы рано утром выезжаете? Скорее всего, уже не увидимся, — с лёгкой грустью сказал я.

— Что поделать, шли почаще магических вестников, — улыбнулся Ройм.

— Да, не забывай про нас, Даж, мы очень скучаем. Как выпустились — постоянное чувство, что кого-то не хватает по левую сторону плеча, — улыбнулась Талена, намекая на то, что мы постоянно ходили втроём, как Святой Фендюлий со своими верными сподвижниками, пока учились в Школе.

— Ладно, иди уже, герой-любовник, — смилостивился Ройм, — постарайся только не шуметь громко, знаем мы тебя.

«Ох уж эти лучшие друзья, — думал я, покрываясь перманентным румянцем, — всё и вся они про тебя знают. А ещё удивляются, почему я решил ездить практиковаться в одиночку…»

Я обнял их на прощание и, пообещав слать вестников каждую неделю, побежал наверх, перепрыгивая через ступеньку. Я бы очень сильно задумался, если бы увидел ехидный взгляд Талены, провожающий мою спину, и скептический смешок Ройма.

— Как думаешь, сколько он протянет? — с большим сомнением спросила Талена.

— Думаю, что уже через минуту вылетит из комнаты, как ошпаренный, как только снимет мешок и увидит свою «прекрасную принцессу», — добродушно ухмыляясь, ответил Ройм. — Дажий всегда смущается из-за каких-нибудь глупых мелочей. А уж такого «кота в мешке» мелочью и вовсе не назовёшь.

— А что, довольно симпатичный кот, — хихикнула Талена, наклонившись и мазнув приоткрытыми губами по его шершавой щеке.

Ройм нежно обнял её за талию и чуть притянул к себе, проводя носом по мягкой, тёплой коже скулы и золотистым волнам волос.

— Вкусно пахнешь, — чуть слышно рыкнул он, и его зрачки ещё больше вытянулись. — Может, тоже пойдём наверх? — низким, бархатным голосом спросил Ройм. Талена улыбнулась в ответ:

— И пропустим всё представление? Потерпи, милый, вот-вот Даж вылетит из комнаты, вот увидишь! — слова Талены сочились предвкушением интригующей сцены. Ей всегда нравилось разыгрывать своих близких, и она не могла бы с уверенностью сказать, от матери ей досталась эта черта, или же от отца.

Но время шло, кувшин с вином опустел, Ройм уже начинал дремать на её плече, а Дажия всё не было.

Удивлённо подняв бровь, Талена произнесла себе под нос что-то вроде: «Однако, Даж… А ты неплохо водил всех нас за нос, представляясь скромником, как я погляжу?» После этого она растормошила Ройма и, взяв его под локоть, поднялась с ним на третий этаж в свою комнату.

А ещё через некоторое время по лестнице, ступая совершенно неслышно, спустилась невысокая тонкая фигура, закутанная в чёрный походный плащ. Текучим, грациозным движением она переместилась к выходу и исчезла в дверном проёме.

Оказавшись на ночном воздухе, будто растворившись в темноте, некто в плаще тенью подошёл к коновязи и безошибочно начал отвязывать рыжую кобылу. Та норовила укусить за пальцы, как вдруг тень выкинула из складок плаща руку и, проделав странные движения пальцами перед глазами животного, резко впечатала ладонь в лошадиную морду. Кобыла вздрогнула и как будто стала более послушной. Плавно и бесшумно взлетев в седло, тень, окутанная плащом, едва заметно тронула бока ступнями и довольно быстро исчезла в переплетении каменных тёмных улиц.

Только этого уже никто не видел.

 

 

— Мертвячья задница! — тихо простонал я в подушку, потому что, сделай я это чуть громче, и моя несчастная голова разлетелась бы гнилым яблоком, с силой треснувшимся об пол.

Мне было плохо. Очень плохо…

В голове стояла невероятная белёсая муть, а тело ощущалось каким-то неконтролируемым куском несвежего мяса. Я предпринял нечеловеческие усилия, чтобы раскрыть слипшиеся от долгого похмельного сна глаза. И с облегчением отметил, что рядом на кровати никого нет, но потом волной вскипело мутное воспоминание — а ведь должен бы быть!

Постанывая от каждого неловкого движения, я кое-как перевернулся на спину, недобрым взглядом вспарывая низкий бревенчатый потолок. Я не помнил ровным счётом ничего, и, будь я среднестатистическим сельским пьянчугой — такой поворот меня бы мало озаботил. Но я был магом и сильным некромантом. Моя ответственность (или безответственность?!) слишком велика, чтобы не помнить хоть о каких-то своих действиях.

А вдруг я вчера ночью поднял городское кладбище со скуки? Или создал армию из трупов канализационных крыс, чтобы представить себя на месте «дудочника» из детской страшной сказки?

Размеренно набирая в лёгкие воздух и надолго задерживая его там, я стал погружать сознание в магическое созерцание, с удовольствием отмечая, как белёсый туман рассеивается. Привычно оценивая состояние своего тела, я уничижающе хмыкнул самому себе. Во всех мышцах чувствовалось остаточное, смутно знакомое действие одного древнего запрещённого порошка. Однажды, проспорив друзьям, мне уже приходилось пробовать его — и знать не хочу, откуда Ройм смог его достать. «Забывун ползучий, болотный, — услужливо подкинул энциклопедическое название растения хихикающий внутренний голос. — Добавляется в жидкости для придания им характеристик зелий помутнения сознания и частичной потери памяти».

Каким надо быть идиотом, чтобы не почувствовать его за пять шагов?! «Ты же маг, Дажий! Так попасться!»

Ответ на этот вопрос пришёл позже, когда я понял, что моё мужское «утреннее неудобство», доставляющее жуткий ноющий дискомфорт, всё никак не проходит. Чуть глубже копнув в памяти, я понял, что вчера перебрал не с вином. А с концентрированным зельем любистока, мощным афродизиаком, который надо было хорошенько разбавлять перед применением. А в меня вливали, видимо, стопроцентный вариант.

Я жалостливо заскулил, но, через некоторое время взяв себя в руки, продолжил медитацию. Мне нужна была полная, самая полная картина произошедшего вчера. Ты же маг, Даж, ещё и некромант, откапывай свою глупую память поскорее, тебе ведь не впервые что-то откапывать!

Взлетев по лестнице и остановившись у двери с вырезанной на ней семёркой, я чуть пригладил свои растрепавшиеся волосы. Улыбнувшись этому глупому жесту и думая «вот же неисправимый романтик», я вставил ключ в скважину и провернул — вышло громко.

За дверью, в небольшой комнате на кровати, сидел мой приз и яростно пытался освободиться от крепких пут на запястьях.

«Молодец, — подумал я, — не сдаётся. Люблю непокорных». Девушка замерла, только услышав мои приближающиеся шаги. Я встал рядом с ней очень близко и, зацепив пальцами верх льняного мешка, резко дёрнул его вверх. Мой зад почти упирался в стоящий за спиной стол, и только поэтому я постыдно не рухнул на пол. Непроизвольно присвистнув, я продолжал смотреть на открывшееся лицо широко распахнутыми от удивления глазами.

Интересное, необычное, но чересчур широкоскулое, с тёмным чётко очерченным разлётом бровей и красивым, орехово-болотным цветом глаз под длинными тёмными ресницами, оно вызывало двойственные эмоции. Но, всё же, скорее привлекало, чем отталкивало меня. Я бы даже восхитился им, если бы не одно но. Это было лицо парня! Поджатые губы окружала жёсткая короткая щетина, она же была на гордо вздёрнутом подбородке и поднималась по скулам до самых висков. Он выглядел довольно мужественно, но от этого, почему-то, не менее мило и привлекательно для меня. Не выдержав этого сверлящего взгляда, я, наконец, расслабленно расхохотался.

В дверь робко постучали.

— Что ещё? — нетерпеливо спросил я.

— Вино для господина мага, — ответил тихий женский голос из-за двери.

— Я не заказывал.

— Это за счёт заведения, — чуть увереннее ответила девушка, и я одним прыжком очутился у двери, открывая её. Какой же маг в здравом уме откажется от дармового кувшина вина? Ищите дураков дальше по коридору.

Приняв поднос с тарелочкой печенья и вином, я снова закрыл дверь, провернув ключ изнутри. Парень на кровати напряжённо наблюдал за каждым моим действием, не отводя глаз. Он выглядел довольно молодо, но не думаю, что я сам в свои двадцать три выглядел по-другому. Я улыбнулся его настороженному взгляду и сказал:

— Я Дажий. Мне посчастливилось выиграть тебя в кости сегодня. А тебя как называть?

— Я не намерен распространяться о своём имени каждому встречному, — заносчиво сообщил мне «приз».

— Как хочешь, — хмыкнул я, с наслаждением отпивая вино прямо из глиняного кувшина. Кадык парня дёрнулся, видимо, его мучила жажда. Я улыбнулся ещё шире и произнёс:

— Ты ведь знаешь, какое тебе назначено наказание? И я, кажется, не стану тебя развязывать перед этим — я не намерен находиться в одной комнате с незнакомым вором и делать вид, что мне есть дело до тебя и твоей ущемлённой гордости. А так мы могли бы провести приятную для обоих ночь, — недвусмысленно прищурившись, сказал я.

Мне могло показаться, но, кажется, я смутил его.

— Файр, — тихо произнёс он, оценив перспективы и быстро приняв правильное решение. Молодец, сообразительный! — Можно просто Фай, так даже привычнее.

Он заинтересованно поднял на меня глаза, и, помучившись сомнениями несколько секунд, решился спросить:

— И тебя не волнует, что я парень?

Подогретый и расслабленный изнутри вином, я снова расхохотался. Вот как стоял посередине комнаты с подносом в одной руке и кувшином — в другой, так и начал неудержимо хохотать. Почему-то все вокруг, включая самых близких друзей, считали меня недотрогой. Да, меня было несложно смутить и вогнать в краску, но вот недотрогой я никогда не был. Чего стоил только тот случай, когда я перебудил стонами страсти половину школьного общежития. Мне потом долго это припоминали, ну, а что я мог поделать? Уж больно хорошо было, заклинания купола тишины мы ещё не прошли, а я совершенно не умел себя сдерживать, если уж дорывался до удовольствия.

— Фай, я давно и безвозвратно лишился своих предрассудков. Ты слышал, что дриады вообще занимаются любовью со своими деревьями, долго приноравливаясь и подыскивая подходящий сучок? Далее, по-секрету, мать моего лучшего друга — оборотень, и ходили слухи, что далеко не всегда она принимает человеческий облик для того, чтобы пошалить с его папой. А у эльфов, у которых я был по делам в прошлом году, творится по ночам такое, что даже их живые деревья стыдливо прикрываются листьями и делают вид, что ничего не видят и не слышат. Да, эти ушастые — те ещё извращенцы.

Парень в робе послушницы всё сильнее и сильнее раскрывал глаза, пока они не стали у него почти круглыми от услышанного. Я его явно впечатлил. Внутренне похохатывая, я продолжил:

— Так что не переживай, всё пройдёт в лучшем виде, — и я плотоядно улыбнулся. — Конечно, я ожидал увидеть под мешком симпатичную девушку, но симпатичный парень — тоже не самый плохой вариант.

Он подавился и закашлялся, а я, услужливо предложив ему вина, помог сделать несколько глотков: руки вора до сих пор были связаны. Видимо, он не ожидал такого поворота событий, поэтому теперь смотрел на меня с опаской.

— Да не переживай ты так, я опытный и нежный, — никак не мог остановиться я, наслаждаясь его растерянным видом. Хоть и понимал прекрасно, что если тот будет против — заставлять силой не стану. Такое сомнительное удовольствие мне было не по душе.

Наконец, видимо, что-то решив для себя, парень как-то выдохнул и немного обмяк. Гордо вытянутая струна позвоночника расслабилась, и он позволил себе устало ссутулиться.

— Может, ты всё-таки развяжешь меня? Мы ведь уже познакомились? — с надеждой в голосе спросил он, глядя на меня из-под упавших на лицо длинных тёмно-каштановых прядей.

Я не видел особых причин ему отказывать, поэтому медленно подошёл и, вытащив из неприметных ножен в сапоге маленький кинжал, перерезал путы на запястьях.

— Спасибо, — Файр тут же начал растирать руки, а я, поставив перед ним поднос с печеньем и кувшин с вином, отошёл к окну и начал неторопливо скидывать с себя верхнюю одежду. Я был уже слегка возбуждён предвкушением интересной ночи с явно неопытным партнёром. Последнее заставляло распаляться ещё больше, потому что мне импонировало осознавать себя искусителем.

— Пей, — твёрдо сказал я ему, поняв, что Файр напряжённо следит за каждым моим движением, задерживая дыхание. — На самом деле, просто пей. Нужно отключить голову и включить ощущения, — усмехнулся я и снова отвернулся к окну.

Наверное, в этот самый момент он и добавил в остатки вина жуткую смесь из любистока и забывника. Алхимик недоделанный, кто же мешает такие сильные ингредиенты в двух стаканах вина? Но тот Дажий, которого услужливо показывала откапываемая память, был настроен слишком легкомысленно и уже был неплохо разгорячён одними только своими надеждами и фантазиями.

Я разделся, полностью обнажив торс, и вернулся к кровати. Файр затравленно наблюдал за мной. Я взял его за плечи и мягко заставил подняться, а затем захотел снять с него этот серый балахон. Каждый миг я боялся услышать его "нет" или просьбу прекратить. Но неожиданно он перехватил мои руки и, неуловимо текучим движением развернувшись вместе со мной, завалил меня на кровать.

— Я сам, — тихо сказал он.

А он хорош! Даже сумел меня удивить неожиданной смелостью. Свет от единственной толстой свечи разрежал сумрак, и я молчаливо наслаждался каждой секундой того, как он освобождается от бесформенной одежды. Вот показываются обтянутые холщовыми штанами стройные голени и рельефные колени… Ткань задирается чуть выше и открывает сильные жилистые бёдра, край штанов, тёмную дорожку волос над ней, мягкое углубление пупка на плоском животе и — неожиданно! — странных нарисованных на коже птиц по обеим его сторонам. Никогда не видел ничего подобного, поэтому сдавленно охнул. Грубая ткань ползла выше и выше, и Файр тянул её так неторопливо, что у меня уже давно пересохло во рту от соблазнительного зрелища. Вот открылась грудь, так же разрисованная непонятными мне узорами, и острые тёмно-коричневые соски. Наконец, он скинул робу с головы и рук и остался стоять неподвижно: такой заносчивый и слегка напряжённый на вид. А я просто лежал и разглядывал его, пытаясь перебороть сухость во рту.

Живот и грудь его были не единственными местами, покрытыми рисунками. Мне они напоминали какие-то ритуальные знаки, но я бы не стал предполагать точно. Обе руки и шея также были заняты ими.

— Обернись, — справившись со слипшимися губами, сказал я.

— Что? — не понял Файр.

— Покажись спиной, мне интересно.

Он послушно повернулся тылом и замер в ожидании. Я не ошибся, спина была покрыта надписями на неизвестном языке, а ещё там была злая ухмыляющаяся тыква, какие в Школе мы обычно делали в ночь Всех Святых — очень мило, скажу я вам!

Я жадно разглядывал его тело. Не слишком широкий в плечах, парень тем не менее создавал впечатление если не сильного, то очень ловкого и выносливого противника. Канаты связок и сухожилий, нетерпеливо ходившие под кожей, никакого лишнего жира — он был как небольшая ласка со своими блестящими тёмными волосами и гибким телом. Такой же обманчиво беззащитный и не менее от этого опасный.

Меня разрывало возбуждение. Я, внешне тихий, никогда не страдал от недостатка фантазии, и сейчас она играла со мной злую шутку.

— Иди сюда, — хрипло попросил я, и Файр, вздрогнув, обернулся. Я похлопал себя по верхней части бёдер, как бы давая понять, чего именно от него хочу. — Не нужно меня бояться.

Поколебавшись только мгновение, он подошёл и, скинув лёгкие сапоги, забрался на меня сверху. Почувствовав на разгоряченном паху такое долгожданное давление, я глухо застонал под его весом. Он не был лёгким, каким бы обманчиво небольшим не казалось его тело. Думаю, ему льстила такая поза, а мне было приятно смотреть на его чуть надменное лицо снизу вверх. Я сжал его ягодицы и подался бёдрами, сильнее вжимаясь в него, давая понять, что уже давно на пределе. Он удивлённо распахнул ресницы и шумно выдохнул от неожиданности. Я тихо ухмыльнулся и заинтересованно, нежно коснулся его тёплой груди и живота, повторяя кончиками пальцев линии рисунков. Те ожидаемо не стирались, словно намертво впитались в кожу. За каждым мазком прикосновений по коже тянулись мурашки, и через какое-то время его всего уже била лёгкая дрожь.

Как же мне это нравилось! Я просто сходил с ума от таких честных реакций чужого тела и ликовал от того, что именно я их причина и следствие.

— Что это? — глухо спросил я, наблюдая за тем, как парень на мне прикрыл веки от прикосновений и нежных ласк.

— А? Что именно? — он словно выпал из реальности.

— Рисунки. Что они означают?

— Ах… — выдохнул он, когда я чуть ощутимее прошёлся пальцами по соскам. — У нас это называется чёрная вязь. Это знаки моего клана и дружественных ему семей. Ещё тут есть знаки гильдии и просто заметки, не дающие мне забыть некоторые памятные события из моей жизни.

— У всех воров так принято? — заинтересованно спросил я, оглаживая живот и бёдра, подбираясь к его промежности. Он задрожал сильнее, но смог ответить:

— Нет, только у высших каст.

Я хмыкнул. Кое-что становилось понятным. Не простой воришка попался на горячем. Может, даже наследник какой-то правящей семьи. Интересно!

— Зачем тебе сдался крест Святого Фендюлия? — плотоядно облизываясь, спросил я его, добравшись пальцами до твердеющего бугорка под его штанами. Он резко вдохнул, слегка запрокидывая голову. Как же я хотел его, я уже плохо, безумно плохо соображал. Просто чувствовал, что надо ещё немного подержать себя в руках.

— Ох, просто заказ. Неудачный… У меня ещё мало опыта подобных краж, — чистосердечно признался Файр, и я не смог не оценить эту непосредственность.

— Иди сюда, — горячо зашептал я, склоняя его к себе за плечи и мазнув по сомкнутым губам своими — обкусанными, жадными, открытыми. Он был всё ещё напряжён, надо было что-то делать с этим.

— Выпей ещё, — настойчиво попросил я.

Он будто бы пришёл в себя, словно стряхнул какую-то муть наваждения, которой я так старательно окутывал его.

Взяв с тумбы кувшин, Файр смело глотнул из него. Потом, будто придумав что-то, снова набрал вина в рот и склонился над моими губами. Я ухмыльнулся и жадно, требовательно подался навстречу. Вино текло в пересохшее горло, размазывалось по мнущим друг друга губам, стекало по щеке на подушку — мне было всё равно, лишь бы это безумие не кончалось. Он снова и снова отрывался от меня, чтобы опять прижаться и наполнить рот пряной, сладкой, со странным привкусом жидкостью. Я требовательно поторапливал его в этих вынужденных перерывах и был не в том состоянии, чтобы включить голову и понять, что же именно этот мерзавец так развратно и настойчиво вливает в меня. Дойдя до крайней точки возбуждения, расплавившись от его упругих, скользких губ и шершавого жаркого языка, я вдруг осознал, что уплываю. Сознание неостановимо покидало меня, заволакиваясь тёмной пеленой, и я, неудовлетворённый, распалённый ласками до жути, ничего не мог поделать с этим. Последнее, что я помнил — это его лицо с самодовольной улыбкой и каре-болотные глаза, пытливо всматривающиеся в меня.

Файр расслабленно упал сверху на тело спящего под ним парня. Ещё никогда он не был так близок к провалу. Никогда прежде его тело не разрывали такие яркие чувства. Он чуть было не забыл про свой план, поддавшись напору этого Дажия.

Пролежав так какое-то время, восстанавливая дыхание и прибегая к быстрой успокаивающей медитации, он, наконец, поднялся. Дажий сладко спал, и на его губах и около блестели потёки отравленного вина. Не удержавшись, Файр снова склонился к ним и жадно облизал языком, испытывая небывалое удовольствие. Хорошо, что у него был настой-противоядие. Вино ещё не подействовало, но внизу его живота уже горел пожар. Никогда прежде он не вытворял с парнями ничего подобного, и сегодняшнее происшествие явно заставило что-то перевернуться в его голове.

Файр нехотя признался себе, что одна часть его души, явно, не самая целомудренная, сильно сожалела о том, что он всё остановил. Мог ведь и под конец опоить... Испугался, как жарко всё завертелось? Файр разочарованно вздохнул. Надо было переставать сожалеть и выбираться отсюда как можно скорее. И более подходящий момент для этого сложно было придумать. Какая-то часть его мерзко ныла, предполагая, что час, потраченный на продолжение в кровати с этим парнем, ничего бы не изменил. Но Файр поспешил заткнуть этот противный голос и, быстро собрав и натянув на себя свои вещи, пояс с сотней потайных карманов и чужой плащ, пошуровал и в поясном кошеле Дажия. Довольно улыбнувшись, лишил его всей наличности и неслышно выскользнул из комнаты, бросив на спящего прощальный, полный сдерживаемого сожаления, взгляд.

 

 

Я стонал в свои ладони, которыми на данный момент закрывал лицо. Идиот! Дажий — некромант-идиот, который не в состоянии различить любисток и забывник в вине. И как же я сейчас страдал от этого — о-о-о, мой низ живота просто разрывало!

Вспомнив всё, что мог, из вчерашнего вечера, я жутко разозлился. Ещё никогда меня так грубо не прерывали, никогда не подставляли так тонко — гхыр, да этот вор уел меня, дипломированного некроманта!

Но всё это было неважным на данный момент — нужно было срочно что-то делать с эффектом зелья, прожигающим мне штаны. Само собой это точно не рассосётся.

С видом мученика я, было, полез рукой под ткань штанов, как в дверь постучали, и бодрый женский голос звонко пропел:

— Вода для умывания господину магу.

«Какой чудесный, а главное — своевременный сервис!» — подумал я и, неровно доскакав до двери, утянул к себе в комнату оказавшуюся там девушку-служаночку, принёсшую кувшин с водой и небольшой железный таз. Она не ожидала такой прыти от восставшего ото сна некроманта, но я был молод, горяч и настойчив, весьма хорош собой, а мой заметный невооружённым глазом энтузиазм явно вызывал в девушке самые положительные эмоции.

Через десять минут, оставив раскрасневшуюся и обессиленную служаночку отдыхать на своей кровати, я, успокоенный и избавленный от побочных эффектов любистока, бодро умывался над тазом. И мстительные мыслишки начали возвращаться в мою прояснившуюся голову.

Уповать на судьбу в надежде встретиться с этим вором вновь было бы глупо. Файр, если это его настоящее имя, задолжал мне ночь: опоил меня опасным зельем и сбежал. Это было серьёзным оскорблением. Я не мог оставить этого просто так — а иначе магов перестанут побаиваться и уважать — и это уже ни в какие ворота! Нас и так с каждым годом рождалось всё меньше, и большинство из одарённых хоть каким-то магическим талантом держалось на плаву только из-за сформированного у обывателей мнения. А что, если этот крыс начнёт трепаться в каждом трактире, как опоил глупого некроманта любистоком, а потом усыпил и сбежал в ночь?

Размышляя над таким поворотом в своей голове, я почувствовал, как заливаюсь краской горячечного раздражения. Я совершенно точно не был героем-любовником, но если ко мне приходил кто-то в кровать (нет, сам я редко ходил куда-либо — чаще всего я ночевал на кладбище, раскапывая несвежих мертвяков), то я совершенно точно был в состоянии удовлетворить его. Безо всяких там любистоков… И вдруг — такой удар по репутации! Вот же крысёныш, я до тебя доберусь!

Вытираясь, я ломал голову над тем, как же до него добраться. И ломал бы её долго, если бы, подняв с пола свою рубаху, не увидел под ней чёрные, очень тонкой выделки, кожаные перчатки. Воровские перчатки, чуть растянутые по руке, явно любимые и часто носившиеся.

Я медленно растянул губы в ухмылке. Так медленно и так многообещающе, что у Файра, где бы он сейчас ни был, должна была зачесаться задница — от предчувствия приключений, спешащих по её душу.

Уже начав продумывать план мести, я быстро собирал немногочисленные вещи по комнате.

Первым ударом ниже пояса стало отсутствие плаща. Любимого, родного, чуть потрёпанного плаща, на который я сам — в кои-то веки — заработал! Мой первый гонорар — помню, тогда я что-то напутал в заклинании, и вставший неизвестно отчего покойничек вместо того, чтобы упокоиться окончательно, стал флюоресцировать, как разноцветные фонарики в Школе в Ночь Всех Святых, и гоняться за мной в ускоренном темпе. В итоге, плюнув на некромантию, я залепил в него ко всем чертям большим, явно со страха, мощным огненным шаром. Кто же знал, что это пылающее огнём и переливающееся разными цветами тело не успокоится и продолжит гоняться за мной по всей деревне и вонять горелой плотью? Ну разве я виноват, что ещё сутки после моего содействия «упокоению» всё вокруг тонко попахивало жжёной мертвечиной? Староста, отсчитывая мне мои положенные пять кладней, бурчал себе под нос что-то о недоучившихся некромантах — а чего он хотел? Я в то время только заканчивал Школу и впервые выехал на тракт для заработка… Пришлось, поддерживая миф о наглых и чудаковатых магах, в дополнение к монетам затребовать дорожный плащ — мол, мой старый провонял и обуглился. Хотя на самом деле его вообще не было — с монетами у студентов всегда было туго.

И теперь любимого памятного плаща не было. Обыскав все углы в комнате и даже заглянув под матрас, чуть не уронив блаженно посапывающую на нём девушку, я сочно и крепко обругал Файра по отцу и такой-то матери. Тем, что он не просто ушёл посреди любовных игр, а ещё и прихватил мою вещь — он подписал себе приговор о как минимум ещё одной обязательной встрече с обозлённым и жаждущим мести мной. Не шути с магом, особенно если он — магистр некромантии, пусть пока ещё и низкой ступени.

Расстроенный, я вышел из комнаты и спустился в зал трактира. Кое-где уже сидели потрёпанные первые посетители, или же это просыпались последние вчерашние?

— Хозяин, завтрак мне! — крикнул я толстоватому лысеющему мужику за стойкой. Он кивнул и исчез за дверью кухни.

Я же выбрал место неподалёку и сел на лавку, угрюмо уставившись в одну точку на поверхности деревянного, истыканного ножами стола. План мести начинал медленно вызревать в моей злой некромантской голове. Мне нужна была нить, чтобы чувствовать, куда бежит этот крысёныш. Я был довольно посредственен в бытовой поисковой магии, но мои шансы увеличивались многократно, потому что у меня были они. Его перчатки. Личная вещь, пропитанная потом, тесно обнимавшая кожу. Я усилю заклинание поиска кровью и завяжу его на перчатки, и оно будет вести меня, точно стрелка компаса — той новой полезной зачарованной игрушки, недавно придуманной магами-артефакторами. Эти волшебные коробочки очень дорого продавали мореплавателям и путешественникам, и они явно стоили потраченных денег.

Передо мной поставили тарелку с жареным беконом и забитыми в него яйцами. А рядом — кружку крепкого и душистого травяного отвара. Только сейчас почувствовав, насколько сильно проголодался, я спросил, перебарывая слюноотделение:

— Сколько с меня?

— Три серебрушки, — зевая, отвечал хозяин. Я полез к поясу штанов и нащупал кожаный кошель. Совершенно пустой…

Не веря ощущениям пальцев, я раздёрнул затяжки и даже зачем-то заглянул внутрь. Темно и пусто, ничего нового, Дажий.

— Господин маг не может расплатиться? — ехидно улыбнувшись, спросил хозяин трактира.

— Кажется, меня обокрали, — сдавленно ответил я, признавая за Файром второй удар ниже пояса. Ещё ни разу не было случая после окончания Магической Школы, чтобы я не мог оплатить свой заказ в трактире. Это было так унизительно…

— Не беспокойтесь, господин маг. Случается. Могу простить вам долг на первый раз, благодаря вам и вашим друзьям я вчера получил неплохую прибыль.

«Уж могу представить, — подумал я, — брать по пять золотых в качестве взноса — более чем неплохая прибыль». Но вслух сказал другое, сдерживая всё возрастающее раздражение в голосе:

— Это было бы очень человечно с вашей стороны. Мне сегодня держать путь в Догеву, и я не знаю, смогу ли заработать по дороге. Эта ситуация очень неприятна для меня.

— Ну что вы, господин маг. Не стоит беспокойства, — хозяин уже хотел было уйти, как вдруг решил продолжить разговор, который лично я предпочёл бы и не начинать: — Надеюсь, вы хорошо провели ночь? — он понимающе подмигнул мне, сально ухмыляясь. — Как следует наказали воришку?

Я уже еле держал себя в руках, стараясь не отрастить хозяину трактира длинный и ветвистый сук вместо носа. Конечно, он был не виноват. Трактирщики по всей Белории были чересчур любопытными и болтливыми — кажется, эта черта прилагалась в качестве дополнения к трактиру и обязанностям хозяина. Поэтому, чтобы не натворить дел, я мрачно стал запихивать в рот большие куски яичницы и жевать, не желая продолжать беседу. Мужичок проникся, хмыкнул и оставил меня в покое. Слава тебе, Двуликий!

Позавтракав и малодушно выскочив на улицу поскорее, едва хозяин скрылся за дверью кухни, я пошёл в сторону коновязи за углом.

— А-а-а! Мертвячье отродье! Да чтоб тебе в голом поле по большой нужде приспичило! Да чтоб тебя голодный вампир встретил! Да чтоб на тебя чесотка в том самом месте напала, ворюга гхырный! Да чтоб тебя… — но тут моя фантазия исчерпала себя, и я не закончил. Из неприметной дверки с сеновала выбрался заспанный мальчишка, разбуженный, видимо, моими воплями. Огляделся. Кобылы не было.

Он сонно посмотрел на коновязь, на меня, снова на коновязь… И медленно, со страхом перевёл взгляд обратно — ну что за балбес? Неужели я стану винить ребёнка, что не усмотрел за рыжей стервозной клячей?

— Господин м-маг? А к-кобылки-то нет… — заикаясь от страха, сказал он.

— Как нет? — спросил я, хищно улыбаясь. — Вот же она стоит.

— Где? — живо заинтересовался мальчишка, круглыми глазами вглядываясь в пустоту у коновязи.

Натянутая улыбка стекла с моего лица. Я устало, обречённо даже вздохнул. Мне предстоял путь в Догеву, а потом я намеревался потратить хоть всё лето, но выловить этого мелкого пакостника по имени Файр и снять с него три шкуры. Потому что, если я вернусь в Школу без лошади, Верес спустит их с меня, а директор Ксандр Перлов будет стоять рядом и помогать ему советами.

Подойдя ближе к заинтересованному и уже забывшему страх мальчугану, я повторил:

— Да вот она, прямо перед носом у тебя, — и легонько щёлкнул его по кончику заляпанного веснушками носа.

Мальчишка подпрыгнул и схватился за лицо обеими руками, словно проверял, не остался ли без важной и любимой его части. Я выдавил из себя улыбку и сказал ему:

— Сгинь, пока дядя маг добрый. А то приращу тебе поросячий хвостик — будет чем перед друзьями хвастать.

Явно восторженный таким обещанием, ребёнок взвизгнул и поспешил скрыться на сеновале. Я устало привалился к деревянному столбу, на который сверху опирался дощатый навес. Мрачный и злой, как осенняя туча с градом, я тихо ненавидел Файра и костерил друзей, которые втянули меня в эту авантюру с игрой в кости.

Мне кровь из носу нужно было добраться до Догевы сегодня. Это был наказ мастера Вереса, и мне очень не хотелось нарушать данного наставнику обещания. Я остался без плаща, денег и кобылы, более того — я даже не получил ничего взамен этой ночью. Поняв, что моё терпение иссякло, а негодование только растёт, я развернулся и обошёл трактир, чтобы попасть к отхожим местам и небольшому огородику, разбитому на пятачке прямо под окнами.

Начертание пентаграммы на разровненной и утоптанной земле заняло около десятка ровных вдохов и выдохов. Сейчас я уже был большим специалистом в этом деле, и рисовал любую из пентаграмм безошибочно. В центр внутреннего круга положил перчатки, достал из-за голенища небольшой кинжал и, легко чиркнув лезвием по ладони, нараспев, равномерно вливая в слова дыхание, прочёл заклинание поиска, на последних словах с силой ударяя окровавленным ножом, прорезая тонкую кожу перчаток и пришпиливая их к земле. Пентаграмма замерцала и, наливаясь силой крови, резко вспыхнула и померкла.

На секунду меня словно вынесло из тела. Я очутился в его сознании и увидел, как медленно и неторопливо он едет по частому светлому осиннику. Местность мне очень сильно что-то напоминала, но я не мог собраться со своими мыслями, будучи в чужих. Только на мгновение, но я почувствовал его — какую-то напряжённость, даже волнение. Кобылу под своей задницей и теплый плащ на плечах. Поднявшийся внутри гнев выбил меня из этого видения, и я очутился снова на огороде возле стен трактира, сидящий прямо на земле у сработавшей пентаграммы и пытающийся отдышаться.

Улыбнулся и облегчённо выдохнул — впервые я проводил обряд поиска, усиленный кровью. Можно было бы обойтись и без последней, но бытовые заклинания плохо меня слушались, а я хотел быть уверен, что привяжусь к нему намертво и не упущу. Месть моя будет страшна! Теперь, стоило мне немного отстраниться и уйти в созерцание, как я видел внутренним взором тонкий, но очень тугой пульсирующий луч, уходящий от меня куда-то на... восток.

Вытащив кинжал и забрав испорченные перчатки, я тщательно затёр пентаграмму. Мало ли что? Нужно было что-то придумывать, как без денег и лошади добраться до вампирьей долины.

Стиснув зубы и засунув гордость поближе к задней части своего тела, я снова отправился в тепло трактира.

Там почти ничего не изменилось, разве что посетителей стало немного больше. Хозяин стоял за стойкой и лениво протирал не слишком чистого вида кружки замусоленным передником.

— Уважаемый, — пустив в голос как можно больше лести, произнёс я, — не знаете ли вы, может, едет сегодня какой торговый обоз в сторону Догевы?

— Может, знаю, а может и нет, — хитро глянув на меня, изрёк он. — Что мне с того?

И тут я рассвирепел! Я некромант, в конце концов, или петух ободранный?!

— Вам с того, к примеру, — наклонившись к нему поближе, зашептал я, — спокойный сон и работающий трактир. Меня тут буквально только что осенило видение — чем быстрее я отправлюсь по направлению Догевы, тем меньше вероятности, что давно издохшие крысы в вашем подвале не начнут шевелиться и разносить ваше прекрасное заведение по камушкам. Вам ведь здесь нравится?

Трактирщик, явно заинтересованный моим проникновенным шёпотом, но будто бы не до конца ему поверивший, по-бараньи смотрел на меня и молчал. Я решил провести небольшое показательное выступление.

Прикрыв на миг глаза, отпуская магическое чувство на волю, прошёлся по помещению, ища смерть. Она была совсем рядом — в углу за стенкой, недалеко от стойки, покоился давно обглоданный своими же скелет старой крысы. Подпитав его небольшим сгустком энергии, грубо, напрямую из своего резерва — мне не надо было наделять кости подобием сознания, а просто ненадолго придать им физиологической подвижности — я заставил его подняться, собраться воедино и выбраться наружу через небольшую норку.

Трактирщик расширенными от ужаса глазами смотрел на то, как выбеленный временем скелетик бодро запрыгнул на стойку, защелкал костяшками по дереву и встал на задние лапы, точнее, на то, что от них осталось, словно принюхиваясь и водя из стороны в сторону черепушкой с пустыми глазницами. Немного увлёкшись, я заставил костяного крыса чуть подпрыгнуть на месте и изобразить пару танцевальных коленец. Честно, выглядело это до жути мило, даже я проникся.

Из кухни вышла служанка с подносом. Проходя мимо, она заметила моё представление и, подкинув поднос со всем содержимым, оглушительно завизжала. Поднос подлетел вверх и, зависнув на миг, неминуемо направился вниз; со звоном шлёпнулся на деревянный пол, вино из кувшина вылилось, а глиняные тарелки раскололись. Чей-то завтрак перемешался в одну неаппетитную кучу, и я, посчитав, что последствий достаточно, заставил скелетик убраться обратно на место последнего пристанища.

— И м-много их т-там? — заикаясь, спросил у меня хозяин.

— Не меньше сотни, — не моргнув глазом, соврал я.

— Господин маг возьмёт с собой еду в дорогу? — я мысленно рукоплескал этому мужичку. Он так быстро и правильно сориентировался в ситуации, что далеко не всегда случалось с людьми его возраста. Этот же взял себя в руки и стал снова подчёркнуто вежливым со мной, и я был уверен — таким и останется, как минимум, пока я не выйду за порог. Конечно же, я хотел взять и еду, и немного вина — подсластить дорогу.

Я мог бы даже затребовать лошадь — что ему одна лошадь, когда под угрозой сохранность всего трактира? Но, во-первых, я не стал наглеть. А во-вторых, будучи младшим магистром Школы Магии, я имел некоторые обязательства и ответственность при общении с обычными обывателями. Стоило этому мужичку написать о разбушевавшемся вымогателе-некроманте — и Ковен Магов меня по головке не погладит.

Так что я с радостью согласился на походный набор еды, бутыль вина и рассказ о небольшом обозе, отправляющемся в Догевскую долину с минуты на минуту. Брат хозяина, отвечающий за поставки продовольствия, ехал туда за новой партией товара — всем было известно, что некоторые продукты дешевле и намного свежее, если везти их из соседней Догевы. К примеру, вампирья долина производила элитные, небывалой в Белории дороговизны «эльфийские» сыры — потому что покажите хоть одного благородного идиота, что согласится покупать элитный «вампирский» сыр. Вампиров было мало, но жили они долго и работать любили — так что снабжали продовольствием половину окрестных людских земель.

Файр пробирался сквозь частый осинник. Кто же мог подумать, что границей у вампирской долины окажется густой лес, состоящий именно из этих замечательных, ровных, как колья, деревьев? Будто насмешка Двуликого… До сих пор ему не встретился ни один вампир, но он не особо обольщался. Ему рассказывали, что сейчас мирное время, и стражи границы могут и не объявиться, если он не собирается нарушать их порядков. А он и не собирался. Пока, по крайней мере. Но он чувствовал пристальное внимание к своей персоне и поэтому выкинул из головы все мысли и планы, старательно изображая уставшего голодного путника, спешащего в долину по своим делам. Мало ли тут таких?

Вдруг голову прошила острая боль, точно раскалённая спица, вонзившаяся в масло… Он сдавленно вскрикнул и схватился за луку седла, чтобы не свалиться с лошади. Он вдруг ясно увидел тот трактир, откуда так поспешно уезжал ночью, обратил внимание на острые колени, обтянутые чёрными кожаными штанами, разглядел какие-то смутно различимые рисунки на земле рядом с ними. Видение покинуло его так же резко и больно, как нахлынуло.

«Что за чёрт? — подумал Файр, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Неужели тот парень и правда маг? Он ведь не делал со мной совершенно ничего магического, даже любисток в вине не почувствовал… Но если он и вправду маг… я, кажется, попал в передрягу похлеще, чем вся эта история с Крестом Фендюлия…»

Почему-то мысль эта заставила его улыбнуться. Путешествия, передряги, погони и удачно провёрнутые дела — всё это было много, много увлекательнее, чем сидеть взаперти в их воровском Гнезде, точно пугливая крыса, и постоянно находиться под давлением мнения властного отца — главаря их гильдии. Нет, хватит с него. Девятнадцать лет терпел, больше нет сил. Если тот ни во что не ставит своего наследника — то ничего и не изменится, если он просидит в четырёх стенах ещё столько же, слушая громкие тирады отца о своей неопытности и безголовости и унылые всхлипы матери о том, что он потеряется во внешнем мире и обязательно попадёт в беду, стоит шагнуть за пределы подземных лабиринтов Гнезда.

«Прости, Джами, прости, сестричка. Я больше не мог там оставаться. Теперь тебе одной придётся справляться с этим потоком нравоучений, что будет литься на тебя со всех сторон. Потерпи, через два года тебе исполнится восемнадцать, и я заберу тебя оттуда. А до тех пор постараюсь сделать так, чтобы у меня было, куда тебя забирать и что предложить взамен мрачных тоннелей нашей гильдии».

Чуть дёрганый ход грубо сколоченной повозки по разъезженной дороге укачивал. Я сидел на груде одеял меж каких-то огромных пустых корзин, которые Луваний — так звали брата хозяина трактира — собирался наполнить провизией в Догеве. Первую половину пути я просто лежал в центре телеги, перекатывая в губах сорванную у обочины травинку, и бездумно смотрел в небо. Лето только-только вступало в свои права, и стрижи и ласточки то и дело перечёркивали синюю гладь своими острыми чёрными крыльями. Днём, бывало, уже пекло, но ночи до сих пор стояли холодные — ночевать без плаща, в одной суконной рубахе мне будет очень зябко.

Не знаю, на что я надеялся, направляясь в Догеву. Может, что мать Талены, магистр и учитель Вольха Редная, вернувшаяся из Стармина к мужу на время летних каникул в Школе, проникнется моей глупостью и как-то поможет разрешить неприятную для меня ситуацию? Если маг без денег, но на кобыле — это не такая уж и проблема, было бы умение и желание работать, а деньги всегда липнут к трудолюбивым рукам; но маг без кобылы и без денег — это полный идиот, коим я себя сейчас и чувствовал.

Я предвкушал реакцию рыжеволосой Верховной ведьмы Догевы. К вечеру надо мной будет потешаться вся долина, а к утру меж вампиров будут ходить обросшие небылицами байки про незадачливого некроманта, упившегося любистоком до потери сознания, плаща, денег и кобылы; и даже дети и собаки станут иронично фыркать мне вслед. Но это я как-нибудь переживу. Вот только поймаю этого резвого крысёныша и сразу почувствую себя на-амного лучше! Он у меня за всё ответит… Кстати, где он там?

Закрыв глаза, я потянулся к тугому бьющемуся лучику, что связывал нас сейчас сильнее кровных уз. Каково же было моё удивление, когда я понял, что еду прямо… к нему? Луч явно уходил в сторону Догевы, и если это не перст судьбы, то я не знал, как ещё это назвать.

Предвкушающе улыбнувшись, я снова открыл глаза и уставился в небо и на проплывающие мимо кроны деревьев, иногда свешивающихся гибкими ветками к самой телеге. Вместо пустоты в голове поселилась наивная мечтательность.

«А ведь ты был так хорош, Файр, так горяч. Неужели я настолько сильно напугал тебя, что ты решил сбежать, не попробовав сладкого?»

Вспоминая его гибкое, покрытое рисунками тело, лоснящееся от пота, точно шерсть ласки, и такие же по-звериному блестящие и непокорные глаза, я не заметил, как всё-таки задремал.

 

 

 

 

Луваний без происшествий довёз меня по проторенной дороге до самого фонтана на небольшой площади в центре Догевы. Если вы представляете что-то мрачное, каменное или помпезное при этом слове, то вы явно из тех, кто наслушался романтических сказок про вампиров. На самом же деле вампиры во всём походили на людей. Женщины вели себя точно, как и селянки в деревнях — смеялись, громко говорили, ругались, отчитывали детей... Мужчины — были очень похожи на наших мужчин, и только почти незаметные плотные валики на спине, в которые компактно укладывались их кожистые крылья, выдавали в них нелюдей.

Их деревянные дома с широкими дворами и палисадниками были добротнее построены, а поля и стада — более ухожены и присмотрены, чем человеческие. Вся долина жила своей размеренной жизнью, за которой я лениво наблюдал из-за борта телеги. И хотя на карте Догева обозначалась маленькой овальной проплешиной, на деле была много, много больше.

Вся суть была в так называемом «эффекте черновика». Когда-то Верес долго пытался объяснить мне, как это работает, но я так и не понял его долгих пространных размышлений. Зато главный смысл уловил: «эффект черновика» как бы ломал и комкал видимую реальность, создавая некие карманы, куда прячется пространство. Это как двигаться пальцами по краешкам страниц закрытой книги. Вроде, вот они, странички, совсем рядом, так тесно прижались друг к другу. Но стоит эту книгу раскрыть — как от края до края листа разворачивались поля, клеверные луга, несколько больших озёр на лесных опушках и разбросанные тут и там обособленно стоящие крепкие дома, каждый — как небольшая усадьба. И — никаких тебе заборов, всё у всех на виду. В этом вампиры совершенно не походили на скрытных, мелочных людишек в деревнях, где дом жался к дому, а сосед норовил стянуть заблудившуюся курицу у соседа, где строили такие заборы, за которыми халупу, по ошибке называвшуюся жилищем, порой было и не разглядеть.

Поэтому о реальных размерах этого «серого пятачка» я боялся и размышлять — что, если он был с небольшое соседнее государство типа Винессы? Нет, лучше и не думать о вампирских тайнах, Дажий, зачем тебе это?

Я поблагодарил добродушного пузатого Лувания и мягко сполз с повозки прямо в центре площади. Время давно перевалило за обеденное. Фонтан, отреставрированный после давних событий, изображал младую деву, разящую мечом какую-то неведомую тварь; и вода, в которой я даже немагическим взглядом видел искрящуюся энергию, текла прямо из оскаленной в предсмертном рыке раззявленной пасти. Жуткий ансамбль, скажу я вам!

Напившись живительной влаги, бьющей, вероятно, из недр земли в том месте, где пересекались с водой мощные энергетические жилы, я восстановил немного истратившийся на обряд поиска магический резерв. Даже на вкус вода отдавала грозовой свежестью и холодом ломила зубы.

Я посмотрел на длинный Дом Старейшин, в задней части которого располагались покои Повелителя, и не рискнул пойти туда сейчас. Да, я малодушный, но вокруг было так тихо и замечательно, вампиры, не торопясь, расхаживали по своим делам, и никто, вот совершенно никто не обращал внимания на уставшего парня в кожаных штанах и светлой суконной рубахе. Но стоило мне найти Верховную Ведьму и передать ей письмо, а после — рассказать об истории, что со мной приключилась — как о покое я мог позабыть.

Я решил не спешить на «казнь» и побрёл в сторону рынка, прогуляться. В Догеве я был далеко не первый раз. Разница лишь в том, что первые три раза я приезжал сюда с Таленой, всеобщей любимицей, дочкой Повелителя, а сегодня был совершенно один и чувствовал себя от этого чуть потерянным. И — одиноким, но это мне было по душе сейчас. Потому что в присутствии Талены укрыться от обожающих её догевцев было делом практически невозможным.

Видит Двуликий, я старался. Я хотел оттянуть момент истины, но судьба, переменчивая стерва, распорядилась по-другому. Отойдя от Дома Старейшин лишь на десяток шагов, я услышал крик. Нет, не так. Это был грандиозный, наполненный страстью и до боли знакомый женский вопль:

— Отпусти платье, бесово отродье! Смолка, фу! Кому сказала?!

Оглянувшись, я увидел лошадиный зад, закрывающий почти всё окно с весёленькими ажурными занавесочками, которые сейчас почему-то казались слегка пожёванными. Чёрная, как смоль, кобыла упиралась копытами в землю и настойчиво, совершенно не внимая воплям из окна, тянула на себя какую-то ткань нежно-канареечного цвета.

— Купания лишу! Пасти перестану! Пусти подо-о-ол! — на одной безумно противной ноте взвыл женский голос, как вдруг раздался характерный треск и хруст, и лошадь, явно довольная содеянным, тихо и скромно удалилась куда-то в кусты, блаженно пережёвывая кусок отвоёванного платья.

Из окна сочно выругались на тролльем, и самым приличным словом из услышанной тирады было «гхыр»... Но что ещё страннее — никто, совершенно никто из проходящих мимо вампиров не обратил на развернувшуюся прямо под их носами трагедию абсолютно никакого внимания! Все занимались своими делами и выглядели так, будто подобное происходит из раза в раз и повторяется по сто раз на дню...

— Дажий! Мальчик, ты уже приехал?! — звонкий голос Вольхи Редной, а это именно она воевала с кобылой, застал меня, ушедшего в свои мысли, врасплох. Я дёрнулся и посмотрел на окно, из которого выглядывала, открыто и светло улыбаясь, красивая рыжеволосая женщина. Я бы и сейчас назвал её девушкой, если бы не был лично знаком с её дочерью — моей ровесницей. Болотного цвета глаза смотрели смешливо, а губы растягивались в доброй, что увидишь на её лице не так часто, улыбке. Вообще для неё было более привычным выражение ехидной усмешки или лёгкой иронии, граничащей с тяжёлым сарказмом, но сейчас я ощутил, что она отчего-то на самом деле рада меня видеть. Было бы она так рада на экзамене четыре года назад, когда я чуть не завалил ей общую магию!

«Не к добру, ой, не к добру это, Дажий, вот помяни моё слово!»

Натянув приветственную улыбку, я, мысленно помолившись Двуликому, пошёл к ней — сдаваться. Имея рядом мужа — природного телепата, она всё равно рано или поздно окажется в курсе всего, что творится у меня в голове. Так стоило ли оттягивать миг позора?

— Здравствуйте, Вольха. Как всегда — превосходно выглядите.

— Ты тоже ничего так смотришься в этих обтягивающих штанах. На заказ по меркам шил? — прищуриваясь и пытаясь заглянуть мне за спину, спросила она.

Я залился краской. Ещё пару лет назад купленные на одной из ярмарочных распродаж свободные добротные кожаные штаны теперь на самом деле сидели на мне плотненько — а всё потому, что из худющего и костлявого подростка я медленно, но верно превращался в нормального мужчину. Читай между строк — закончил Школу, стал зарабатывать деньги и намного чаще кушать, в результате чего вытянулся, раздался в плечах и оброс мясом сверху... и снизу. А вот штаны новые прикупить всё так же было недосуг.

— Гхм, спасибо. Не шил. Просто... давно это было, — я выдавил некое подобие улыбки, а потом решил перейти в наступление: — А у вас что за прелестный наряд? Новейшая догевская мода? Надо будет не забыть рассказать о ней в Стармине придворным модницам.

Вольха оглядела себя и переливчато рассмеялась. На ней красовалось очень симпатичное лёгкое ситцевое платье канареечного цвета длиною чуть выше щиколоток, и ровненько по центру, зияя рваными фигурными краями, на подоле красовался выдранный овал, неприлично открывая взглядам довольно стройные ноги и красивые колени. Фасон, приданный платью всеядной лошадью, был явно Вольхе к лицу.

— Я назову этот наряд «Обед кобылы». Пусть сохранят выкройку для потомков.

— Вышло очень мило.

— Согласна. Как там Талена?

— Передала письмо, — поторопился ответить я. — Мы виделись с ней и Роймом в Камнедержце вчера.

На мгновение лицо этой прелестной женщины омрачилось.

— Ну что за девчонка! Была в полудне езды и не заехала проведать родителей... — Вольха как-то устало вздохнула. — Когда уже они с Лёном успокоятся?

— Наверное, когда Арр’акктур согласится на их с Роймом брак.

— Да он уже согласен! Точнее, он ещё не знает об этом, но на самом деле — согласен. Осталось только его самого убедить, ведь упёртый, как баран, даром, что Шериона от себя ни на шаг не отпускает. Уже успокоился бы и дал девочке делать, что она хочет, но никак не может признаться себе, что любит её какой угодно — хоть путешествующей магичкой, хоть женой оборотня, лишь бы она была счастлива и заезжала домой хоть иногда.

— Ну, он Повелитель долины, наверное, для Повелителей всё не так просто происходит, — решил сумничать я, за что сразу был награждён фырканьем и ехидным смехом.

— Этот Повелитель вчера сбежал с очередного Совета Старейшин, чтобы посмотреть на единорогов. Должен был родиться новый жеребёнок, он не мог этого пропустить. Про какое "не просто" ты сейчас говоришь? Это только их с Таленой противостояние, ни о какой политике тут и речи не идёт. Он давно прочит Шериона в наследники, его и воспитывают, и обучают должным образом. Та же Келла почти ни на шаг не отходит.

Я понимающе хмыкнул. Талена взяла от обоих родителей самые сильные, самые противоречивые черты. Если вы можете представить себе кого-то, упёртого как вместе взятые Вольха Редная и Арр’акктур тор Ордвист Ш’эонелл, то я завидую вашей богатой фантазии. Ибо сам до сих пор не вижу границ упёртости этой девчонки.

— Говоришь, она передавала что-то для нас? Я так скучаю по нашей маленькой Талли... — Вольха говорила о дочери с такой грустью, что я поскорее принялся ощупывать пояс — чтобы достать письмо.

В этот момент дверь позади неё распахнулась, и в комнату влетел Повелитель Догевы собственной персоной: растрёпанные длинные платиновые волосы, чрезмерно привлекательное лицо, тёмные густые брови очерчивают яркие голубые глаза, сейчас взбудоражено блестящие, и вишенкой на торте — неизменный изумрудный обруч вокруг чела.

— Дорогая, ты готова? Пора выходить... Ох, у нас гости, — он остановился позади жены и, чувственно приобнимая её за талию, поздоровался: — Добрый день, Дажий. Как добрался?

И я тут же почувствовал, как мои впечатления от последних двух дней внутри головы безжалостно перелопачивают, перебирают по крупицам — и никак не мог противостоять этому. Я был полный ноль в ментальной магии. Меня спасли бы только амулеты, на которые я пока что не заработал.

— Здравствуйте, Повелитель, — я изобразил поклон. — Добрался я нормально, хотя, честно, могло бы быть и лучше.

Я, наконец, извлёк из тайного кармашка на поясе чуть помятую свёрнутую птичку письма и протянул её Вольхе.

— От Талены? — зачем-то спросил Арр’акктур, и, прежде чем я успел ответить, выхватил пергамент из рук и, сломав именную печать дочери, начал жадно вчитываться в строки. Как же он на самом деле любил Талену! Это сквозило во всём его взгляде, которым он буквально поедал строчки, написанные её рукой...

Всё началось два года назад, когда мы втроём заканчивали школу. Тогда Талена впервые захотела познакомить родителей поближе со своими друзьями — мной и Роймом. Ройм тогда только-только вступал в истинную силу оборотня, и его смены ипостаси были довольно непредсказуемы и сумбурны — как у них часто бывает по молодости. А Талена, уж не знаю, что ей двигало в тот момент, взяла и не предупредила своего отца-вампира о том, что один из её друзей «немного не такой, как все». Мы, конечно, оба были те ещё чудаки, но я хотя бы не имел привычки ночью бессознательно обрастать шерстью, по запаху выслеживать Талену где бы она ни была и забираться к ней в постель — нет-нет, без каких-либо умыслов, просто она «так вкусно пахнет».

Я до сих пор ухохатываюсь, вспоминая, как она описывала лицо отца, пришедшего будить её утром и обнаружившего рядом с ней на кровати огромного серо-бурого волка, который под его убийственным взглядом начал перекидываться обратно в Ройма. Вампиры тоже умели делать подобное, укрываясь в своих кожистых крыльях, как в коконе — весь род, все мужчины Догевы перекидывались в волков тогда, когда это требовалось для выживания. Но Ройм не был вампиром, Повелитель чувствовал его как непонятное существо и не мог пробиться сквозь заслоны разума — оборотни очень сильные природные менталисты. Не мог он пробраться и в голову дочери — та была защищена от отца силой крови, и Арр’акктур неожиданно вышел из себя.

В то утро между ними и произошла роковая ссора. Просто два родных и безмерно любящих друг друга человека сгоряча бросили друг другу несколько обидных фраз: «Талена! Что здесь происходит? Убери это животное из своей спальни!» — «Папа! Как ты смеешь говорить такое?! Ройм мой друг!» — «Оборотни вампирам не ровня, а друзья не спят в одной кровати без одежды!» — «Ах, так?!» — завопила совершенно разозлившаяся Талена и схватила опешившего и ничего не понимающего после превращения Ройма за тёмную шевелюру, притягивая к себе и впечатываясь губами в губы. Арр’акктур замер ледяной статуей. Оторвавшись от неожиданно приятного поцелуя, Талена сказала: «Я выхожу за него замуж». — «Этому не бывать! — вспыхнул Повелитель. — Никто ещё из рода Ш’эонелл не женился на лесном зверье!» — «Значит, с этого момента ты можешь вычеркнуть меня из своего славного рода!»

Всё, слова вылетели, и вот уже как два года Талена не показывалась в Догеве. Они даже ещё не встречались тогда с Роймом, который всегда тихо и ненавязчиво неровно дышал к ней. И то, что она выдала отцу, очень Ройма озадачило — так быстро переметнуться из друга в женихи, да ещё и не потому, что тебя полюбили, а потому, что не умеют держать язык за зубами... Какое-то время он сердился на Талену. Потом они начали пытаться вернуть прежнюю дружбу, слепо и осторожно тыкаясь носами, как новорождённые щенки. И вдруг, неожиданно для самих себя, свалились в пучину горячей и страстной любви. Именно тогда ваш покорный слуга Дажий и понял, что лучше будет путешествовать один, чем постоянно по ночам просыпаться от рыков Ройма и стонов Талены.

Талена очень страдала от своих сказанных в горячке эмоций слов, и её отец страдал не меньше, но никто не хотел пойти на уступки и первым сделать шаг к примирению. Талена тосковала по Догеве, по известным с самого детства родным тропкам и местам игр, по вампирам, которые хоть и походили на людей внешне, но внутри были совершенно другими — отзывчивыми, неравнодушными, такими... своими! Но тут даже Вольха оказалась бессильна — когда любишь кого-то так горячо, как эти двое, то и обида, нанесённая столь дорогим человеком, оказывается самой саднящей и жгучей.

— Как она? — спросил Повелитель, дочитав письмо и передав его жене. — У неё все хорошо?

— Более чем, — ответил я, напряжённо улыбаясь. — Видел её вчера в прекрасном расположении духа и добром здравии. Кажется, их с Роймом магистерские продвигаются очень быстро. Они направлялись в Чернотравную Кущу к старому магистру травнику.

Повелитель чуть дёрнул щекой, стоило мне произнести имя друга, но быстро вернул на лицо обычное бесстрастное выражение. Чуть помедлив и задумавшись, он вдруг сказал:

— Когда увидишь её в следующий раз... Передай ей. Передай, пусть возвращается.

— Лён? — вмешалась тихим голосом Вольха. — Я всегда могу послать вестника...

Повелитель, кажется, собрался с духом и выговорил:

— Нет, Дажий передаст ей мои слова лично. Пусть возвращаются вместе с Роймом. Я даю им добро на свадьбу. Пора прекращать этот глупый балаган.

Мне показалось, что время на мгновение остановилось, а потом, внезапно подпрыгнув, понеслось в радостной пляске. Я широко, с облегчением улыбнулся:

— Я передам ей. Уверен, она будет счастлива. Спасибо, — и я склонил голову, выражая свою искреннюю признательность. Мне было очень жалко друзей, особенно — Талену, которая ничем не заслужила того, чтобы два года скитаться по трактам, не имея права заехать на родину и увидеться с близкими. Она очень скучала.

Арр’акктур улыбнулся самыми кончиками губ. Затем, зарываясь носом в рыжие кудри жены, спросил её снова:

— Вольха, ты готова? Мы идём?

— Да, я надела свой лучший наряд. Уверена, все будут в восторге. А ты нашёл того, кто побудет с Шерионом? Его нельзя оставлять одного — он разнесёт тут всё к чертям собачьим.

О да, младший братишка Талены был маленьким смерчем, по ошибке заключённым в человеческое тело. Впрочем, не совсем человеческое — Шерион обладал всеми ярко выраженными чертами вампира. В свои десять лет он был так силён, что мог спокойно поднять передок гружёной деревянной телеги, отлично видел ночью и имел внушительные, даже немного пугающие клыки. Ну и крылья, конечно, — куда мужчинам-вампирам без них?

Повелитель как-то странно посмотрел на меня, а потом сказал:

— Нашёл. Дажий и побудет.

Я оторопел на секунду, поэтому не успел возразить сразу же.

— Нет-нет-нет, исключено. Я не хочу брать на себя ответственность за наследника.

— Какая ответственность? Просто поиграете во что-нибудь вместе, да проследишь, чтобы он не раскатал Дом Старейшин по брёвнышку...

— Я не умею общаться с детьми!

— Научишься.

— Но...

— Тебе ведь надо поправлять своё бедственное положение, разве нет? А у нас для тебя — небольшая работа. Сегодня Хорошая Ночь, и мы с Вольхой просто должны там быть. Все там будут.

— Но...

— М-м?

Повелитель смотрел на меня прямо, чуть изогнув свою тёмную, породистую бровь. Он уже всё знал, телепат гхыров! Это была сделка, вот что читалось в его взгляде. «Ты развлекаешь Шериона, а я — молчу и не говорю Вольхе о твоём идиотском положении. Идёт?»

Я вздохнул. В этой битве взглядов у меня не было ни единого шанса.

— Идёт. Я побуду с Шерионом.

— Ты сегодня просто чрезвычайно мил, Дажий, ты не заболел? — взволнованно спросила Вольха, хорошо знавшая мой упертый и нелюдимый характер по Школе.

Знала бы она, чем тут меня шантажируют...

— Кстати, дорогой, не могу найти свои бирюзовые бусы. Кажется, вчера снимала и клала их на столик у зеркала, — озабоченно заметила Вольха, выпутываясь из объятий мужа и снова проходя по комнате в сумбурных поисках. — Это платье смотрится только с голубым пояском и бирюзовыми бусами, я не могу выйти без них...

— Милая, — сказал вдруг Арр’акктур, критически осматривая жену, — мне кажется, что твоему платью уже ничего не поможе... ммм, в смысле, ничто не сделает его ещё лучше, потому просто пойдём.

— Странно всё это, я точно помню, как снимала их и клала именно...

Вдруг дверь в комнату резко распахнулась, с силой ударила в стену, и в помещение внёсся ураганом рыдающий младший брат Талены.

— А-а-а... Мама!

— Что случилось, мой хороший? — встревожилась Вольха, присаживаясь и укачивая Шериона в тёплых объятиях.

— Алька! Алька умерла... — мальчишка сотрясался от искренних горьких рыданий, а я не понимал, что происходит. Ясно было только, что Шерион безумно чем-то расстроен.

— Она была очень старой, далеко не все крысы живут столько, сколько прожила твоя, — Арр’акктур гладил сына по длинным пепельным волосам, точь-в-точь, как у него самого.

— Но она была особенной! Алька не могла так просто взять — и умереть, не предупредив меня! Я даже попрощаться не успел! — и Шерион снова горестно заплакал, оставляя на лифе канареечного платья мокрые бесформенные разводы.

— Мне очень жаль, — выдохнула Вольха. А потом почему-то посмотрела на меня: — Помнишь Дажия? Он некромант. Я думаю, он сможет чем-то помочь твоей беде, правда же?

И что мне оставалось делать? Конечно, я кивнул. Как можно отказать, когда на тебя со всеми возможными надеждами смотрят два, цвета пролитого на радужку тёмно-фиолетового ночного неба, глаза. Шерион был таким милым, невинным и очень красивым ребёнком, что я бы даже подпал под его пока неконтролируемое ничем вампирское обаяние, если бы не знал, каким непоседливым и резким бывает он порой.

Сейчас Шерион мгновенно перестал плакать и подскочил ко мне, крепко обнимая в радостном порыве:

— Дажий! Дажий! Пойдём скорее, я покажу тебе её. Надо торопиться и что-то сделать побыстрее, пока не поздно!

Я не успел ничего ответить, как он уже тянул меня куда-то по коридору, наверное, в свою комнату. А Арр’акктур с Вольхой, неуловимо растворившись в сумраке сгущающегося вечера, отправились на ежегодно проводимую в долине «Хорошую Ночь».

Пока меня тянули за руку, я размышлял над тем, как было бы хорошо попасть сейчас на улицу. Вся достигшая возраста позволения молодёжь и все взрослые вампиры были сейчас там. Горели костры, и даже сюда доносился запах вкусно зажариваемого над огнём мяса. Народ гулял, танцевал, общался, и это была единственная ночь, когда обычно целомудренные молодые вампиры разбивались на парочки и целовались по кустам без страха быть пойманными и отчитанными старшим поколением. Сегодня должны были проводиться поединки на гвордах, и я бы многое отдал, чтобы посмотреть на Повелителя, который традиционно участвовал в них. Дерущиеся своим ритуальным оружием вампиры были воплощением грации, красоты и смертоносности.

Но вместо этого крепкая ладонь мальчика упрямо сжималась вокруг моих пальцев, и Шерион тянул меня всё дальше и дальше, пока, наконец, мы не вошли в большую светлую комнату.

— Смотри, Дажий. Вот она. Это Алька, — сказал Шерион, протягивая мне шёлковую тряпочку, на которой покоилась крупная кремовая крыса. Я принял дар с трепетом — чтобы показать, как ценю его доверие, а на самом деле уже проверяя, как давно животное умерло. Трупик был еле тёплым. Можно было попробовать...

— Ты точно хочешь оживить её? — Шерион уверенно закивал, смотря на меня во все глаза, следя, как я невесомо пробегаю пальцами по тельцу крысы.

Не знаю, что скажет на то, что я задумал, Арр’акктур, и что сделает Вольха, когда узнает, но я решил провернуть одну авантюру. Любой нормальный магобъяснит вам, что проводить обряд некромантии с пентаграммой на детской крови — не самая лучшая затея, но где вы видели тут нормальных?

— Слушай внимательно, Шерион. Сейчас мы будем оживлять твою Альку, — мальчишка радостно запрыгал на месте. — Но тут не всё так просто. Во-первых, это уже будет не совсем та Алька, которую ты помнишь и любишь. Если она была привязана к тебе при жизни — это сработает и в посмертии. Она будет слушаться и помогать. Но чего-то большего ждать не стоит. Во-вторых, Смерть — дама капризная, и когда она забирает кого-то в свои объятия, то не отдаёт обратно просто так. Что ты можешь предложить ей взамен?

Шерион слегка нахмурился и глубоко задумался. На самом деле, хватит и обычного пореза ладони и жертвы крови, чтобы связать фамильяра, — а я собирался сотворить именно некро-фамильяра, условия были самые удачные, — но я хотел внушить Шериону уважение к смерти и понимание того, что смерть необратима, и ничто не происходит просто так — за всё приходится чем-то платить, особенно — в некромантии. Мёртвое больше всего любило живую кровь.

— Алька была моим лучшим другом. Единственным... Наверное, это — самое важное для меня, чем я могу заплатить за её возвращение, — сказал он и потянулся к вороту рубахи. Пальцы, дрожа, достали верёвочку с небольшим круглым аметистовым камнем, будто растущим из серебряной шляпки.

«Двуликий, да это же... Реар! Залог и гарантия бессмертия Повелителей...»

Шерион был так серьёзен в своём решении отдать мне свой реар, что я посчитал урок успешно пройденным и мягко остановил его руку, неловко пытающуюся стянуть шнурок с шеи.

— Не нужно снимать. Просто Госпожа Смерть запомнит, чем ты готов был пожертвовать для неё, и ты об этом тоже не забывай.

Шерион поднял на меня серьёзные тёмно-фиолетовые глаза и молча кивнул.

— Выбери место, где Алька сможет отдыхать и не будет тебе мешать при этом. Я начерчу там пентаграмму. В ней она будет восстанавливать свои силы, чтобы не тянуть постоянно из тебя энергию.

Шерион заметался по комнате и, наконец, освободил от каких-то вещей угол недалеко от своей кровати. Комната наследника была просторной и светлой, а обстановка — довольно скромной, было видно, что будущего Повелителя никогда не воспитывали в лени и роскоши.

Я попросил угольный карандаш и быстро наметил контуры призывно-связующей накопительной пентаграммы. Она была трёхсоставной, сложной, потому что преследовала сразу три цели — вернуть сознание и закрепить его в теле, заморозив в нем процессы разложения, переведя жизнь тканей на магический резерв. Потом — привязать фамильяра к сознанию хозяина, который будет контролировать его. И, наконец, превратить этот угол в не зависящий ни от чего накопитель магической энергии — чтобы пентаграмма сама собирала её постоянно, по крупицам, из окружающего пространства.

Я собирался использовать кровь, а значит, вопреки мнению незнающих людей, свечи были не нужны. Расчертив круги, треугольники и лучи, нанес в нужные углы знаки смерти, жизни, подчинения, возвращения и, наверху, как знак единого связующего звена — руну природной магии. Потом я достал из-за голенища сапога кинжал и продублировал линии, врезая их в деревянный пол. Смахнув стружку в сторону, я попросил Шериона, наблюдающего за мной во все глаза, положить в центр самого маленького внутреннего круга тельце крысы.

Протерев нож чистой салфеткой, я встал у края пентаграммы.

— Иди сюда, Шерион. Вставай рядом со мной. Да, вот так, — похвалил я его, когда он напряжённо и сосредоточенно, проникшись важностью момента, следовал каждому моему указанию. — Теперь возьми кинжал так, чтобы в нужный момент успеть сделать надрез на ладони. Не испугаешься?

Шерион со знакомым упрямым выражением на лице помотал головой, и я почему-то стал совершенно уверен, что он всё сделает, как надо. Сосредоточенность, серьёзность, бесстрашие — отличные качества для хорошего некроманта... Я даже пожалел немного, что у него нет магического дара — у чистокровных вампиров маги не рождаются.

— Теперь внимательно слушай каждое слово, что я буду говорить, и в точности повторяй его за мной. Не торопись и не медли, выдыхай слова плавно, певуче, будто поёшь красивую песню. Готов?

— Да, Дажий. Пожалуйста, скорее...

Я улыбнулся и кивнул ему. Глубоко, медленно вдыхая и закрывая глаза, я начал певуче вытягивать слова заклинания...

Мальчик держался молодцом. Он делал всё так, как требуется, и слова muertorie, vitalitaesana, strongelytosis красиво и уверенно слетали с его губ. Я уже видел магическим зрением формирующуюся нить призыва и связку, которую нужно было закрепить на Шерионе, вовремя перекинув её с себя на него.

Когда витиеватое заклинание подходило к концу, я кивнул ему. Он коротко вдохнул и лёгким метким жестом расчертил себе левую ладонь. Произнеся последнее слово, я тихо сказал ему:

— Теперь приложи руку с раной сверху её тела, но осторожнее — смотри, чтобы больше ничто не нарушало границы пентаграммы, а то обряд прервётся.

Шерион кивнул и, присев на колени, осторожно положил кровоточащую ладонь на крысу. Пентаграмма ярко вспыхнула, отзываясь на жертву, и замерцала, роняя на стены алые блики. Такой странный ребёнок — ведь он доверял мне полностью, хотя и встречались мы до этого всего несколько раз. Хотя, наверняка, Шерион просто доверял решению родителей оставить меня за старшего, а не мне как человеку.

Я уже приготовился закончить обряд, пропев заключительную часть, как вдруг Шерион, повернув ко мне голову, удивлённо распахнул глаза и потянулся свободной рукой:

— Дажий? Что это на тебе за ниточки? Так красиво... — и он, безо всяких сомнений, тронул почти сформировавшийся канатик связи, который податливо заластился к его ладони и, намертво оплетя запястье, замер.

Я обомлел, не веря своим глазам...

— Ух, щекотится, — улыбнулся Шерион, глядя на луч ментальной связи, признавшей его хозяином и так запросто перекинувшийся с меня, неслабого некроманта, на десятилетнего мальчишку. Значит, потенциально он был сильнее меня!

Я стоял, пытался подобрать челюсть с пола и вспомнить, как же заканчивается ритуал...

«Вампир-маг! — вопило внутри всё моё существо. — Они родили мага-вампира и даже не подозревают об этом... Или скрывают? Вот это открытие так открытие! Об этом никто не должен узнать, иначе за мальчиком начнётся охота. Вампиры и так во многом превосходят людей, а если они ко всему обзаведутся собственным сильным магом... Грянет новая война».

Усилием воли выкинув все посторонние мысли из головы, я всё-таки взял себя в руки и начал пропевать заключительную уравновешивающую часть заклинания, вслушиваясь в красивый мелодичный дискант Шериона. Едва мы произнесли последнее слово, как пентаграмма вспыхнула ослепительно-белым, и зверёк, до этого мёртво лежащий под кровоточащей рукой своего хозяина, зашевелился, пытаясь перевернуться со спины в более удобное положение книзу лапами.

Шерион радостно вскрикнул и, дождавшись от меня одобрительного кивка, прижал к себе ожившую вновь крысу.

Я устало осел рядом с потухшей пентаграммой и привалился к стене. Нет, моё состояние не было следствием ритуала. Бывали ночи, когда я проводил десяток подобных прямо на кладбище. Просто неожиданно я почувствовал на плечах груз чужой тайны, совершенно не нужной мне, и ощутил, как тяжка эта ноша.

Шерион что-то довольным и тихим голосом шептал своему новосозданному фамильяру на вампирьем языке, и я даже не пытался вслушиваться — всё равно ничего не понял бы. Крыса флюоресцировала в полутьме голубым потусторонним светом глаз, и, если бы не это — казалась бы совершенно обычной и живой.

— Шерион, есть ещё кое-что, что ты должен знать. Пожалуйста, постарайся понять, что далеко не всегда те, кто уходят от нас, согласны с нашим горячим желанием вернуть их в мир живых. Зачастую, возвращая сознание в умершее тело, мы обрекаем любимое существо на мучительные страдания и, купаясь в нашем счастье новообретения и гордыне, даже не замечаем этого, — я устало прикрыл глаза, переносясь в очень личные, давние воспоминания, которые предпочитал не тормошить в своей душе. В те горькие воспоминания и ошибки, которые когда-то совершил и за которые сполна расплатился. Почему-то я чувствовал ответственность за этого мальчика. Будто бы стал его наставником... — Пообещай мне, что никогда не будешь держать сознание ушедшего в умершем теле против его воли. А осознав ошибку, сможешь отпустить... Жизнь — священна, и право на смерть так же священно. Пообещай мне.

Шерион очень серьёзно посмотрел на меня. Глаза его сейчас были такими тёмными, что напоминали чёрные аметисты.

— Я обещаю тебе, Дажий. И — спасибо тебе, я никогда не забуду, что ты сделал для меня сегодня.

Он снова прижал к себе крысу, которая ластилась к тёплым рукам, а я посмотрел в окно, за открытыми створками которого цвела душистая сирень. Мне показалось, что я слышал шорох, и вдруг мою голову пронзило видение: я поспешно удаляюсь от Дома Старейшин, передвигаясь в ночи так тихо, словно соткан из тени. За моей спиной сильно пахнет сирень, а я, прижимая к себе какой-то свёрток под полой плаща, убегаю, ускользаю в ночь, заворачивая за угол дома, направляясь куда-то... куда?

Я взвыл, потому что почувствовал сильное биение связи между мной и моим вором, будто лёгкая эльфийская танцовщица раскачивала натянутый канат, мелко и быстро перебирая по нему точёными ножками... Подпрыгнув на месте, я бросил недоумевающему Шериону, что скоро вернусь, и выскочил в окно — он был близко, так близко! Возможно, в нескольких шагах, или за поворотом... Недостаток магической привязки был в том, что чем ближе находилась цель, тем размытее и сложнее становилось указание, в каком направлении двигаться. Все органы чувств просто взрывались от переполняющего адреналином ощущения — рядом, рядом, совсем близко! Но, вглядываясь в снующих тут и там вампиров, в тени молодёжи, то и дело мелькающие между кустов шиповника и сирени, я понимал всё своё бессилие — нет, не найти, не поймать его в этой толпе празднующих «Хорошую ночь» вампиров...

Как же меня это взбесило! Я ждал, что Файр забеспокоится, начнёт куда-то двигаться, и я сразу почувствую его — чем дальше он будет, тем точнее и направленнее станет связь... Но вор явно затаился. Я восхитился им — быстрый, острый ум, животная проницательность, природная грация и ловкость, и всё посвящено такому неблагодарному делу, как воровство!

«Двигайся, Фай, двигайся, мальчик, ну же, сделай хоть что-нибудь», — молил я его, точно заведённый кружась около домов неподалёку от площади, сходя с ума от переполняющего меня желания схватить — наверное, нечто подобное испытывают гончие собаки, травящие дикого зверя на охоте. Эти ощущения были побочным явлением магической связи, но я ничего не мог поделать с собой сейчас — предвкушающее возбуждение разливалось по всему телу, я резко втягивал воздух трепещущими ноздрями, будто это могло помочь мне учуять его, я просто обезумел от его манящей близости и при этом совершенной, убивающей меня недоступности!

А Файр, будь он неладен, так и не делал ни малейшей ошибки, затаившись, выжидая, точно опытная ласка.

 

 

 

Я проснулся, но не спешил открывать глаза.

Хотел бы сказать, что я «нежился» в лучах «утреннего солнца», робко светившего через занавеску в весёлый цветочек.

Хотел бы упомянуть, как сладко я спал в этом гостеприимном доме…

Я много чего хотел бы, но реальность была сурова. Голова раскалывалась, как после празднования окончания Школы, меня мутило, во рту скрипел песок — настолько там было сухо, нещадное обеденное солнце било прямо в глаз, игнорируя занавески и усиливая мигрень, и я… не спал полночи, слушая вампиров, горланящих похабные песни пьяными голосами под моим окном. Не знаю, за какие грехи наказывал меня Двуликий — если брать масштабно, то не слишком уж я и грешил, право слово.

Но эти беспокойные пропойцы не прерывались даже на то, чтобы промочить горло очередным глотком вина! Я мечтал испепелить их, подло запустив из-за занавески в ромашку боевой пульсар, раз уж Двуликий умыл руки мне помогать. Я мечтал заморозить их в глыбу льда, если огонь не сработает, но моих оскудевших от недосыпания и проведённого сложного ритуала сил хватило только на самую банальную икоту.

Гхыр кому расскажу об этом! Я, сильный некромант, отваживал от своего окна напившихся вдрызг вампиров путём напускания икоты… Курам на смех!

Но на этом злоключения ночи не закончились. Думаете, развесёлую компанию смутило внезапно напавшее икание?! Вампиры только обрадовались новому эффекту, разбавляя фальшивое пение своим радостным громогласным гоготом.

Морщась от сильной мигрени, из последних сил я добавил к их икоте ещё и острое несварение.

Ойкнув, вампиры разбежались. За окном стало тихо, и, наконец, можно было поспать.

И вот, не раскрывая глаз, я всё же вернулся в реальность рывком, в тот момент, когда за открытым окном заголосили дурниной:

— Карау-у-ул! Парадная мантия Повелителя пропала!

Ещё какое-то время мне понадобилось, чтобы понять — этот высокий мужской голос принадлежал одному из Старейшин. Я не удержался от ехидной ухмылки — на дух не переносил этих снобов, пекшихся только о правилах и рамках этикета, а также о неприкосновенности Повелителя Догевы и всяческой его безопасности. Я искренне недолюбливал их, а они, столь же церемонно и последовательно, старались не иметь никаких дел со мной.

Я ещё успел подумать, что, поди, сами куда-то задевали эту хламиду, а теперь найти не могут — трясутся над старой тряпкой, как над чудотворными портами Святого Фендюлия, ей-богу! Ну подумаешь — регалия, ну подумаешь — непрерывно передавалась от одного Повелителя к другому. Толку-то от неё — кот наплакал. Новую сошьют.

Но потом в мозгу раскалённой спицей заворочалось ощущение Файра, — он уходил, торопливо и осторожно, уже покинув окрестности вампирьей долины, держа путь строго к югу — это знание забилось в груди пойманной силками птицей, и я бы ни за что не смог объяснить, откуда оно взялось. Я всегда страдал топографическим кретинизмом.

И я вспомнил вчерашний вечер и моё безумие, перешедшее в полный упадок сил. Вспомнил, как Шерион легко дотащил моё свалившееся прямо на брусчатку улицы тело до приютившего меня дома, как помог снять сапоги и принёс воды. Мальчишка даже в его нежном возрасте был посильнее взрослого человеческого мужчины. Затем вспомнил видение, ворвавшееся в мою голову после обряда… И понял, что Файр натворил — всемилостивый Двуликий! Он спёр парадную мантию Арр’акктура! Каким местом думал этот ударенный на всю голову вор, замышляя подобное? Вампиры его из-под земли достанут за такое… И вряд ли по больной головушке погладят.

— Рассказывай, — властный холодный голос раздался из-за приоткрытых створок окна. Кровать стояла совсем рядом, и расслышал я его очень хорошо, хоть и не понял, когда Повелитель успел там появился — многие вампиры умели ходить совершенно бесшумно.

— О чём? — вяло спросил я Арр’акктура, который явно стоял с той стороны дома, опираясь на стену. Я всё ещё надеялся, что хотя бы смогу укрыть от его ментального дара подробности своей неудавшейся ночи в Камнедержце. Горячей волной смущения поднимался стыд — не то чтобы я переживал за свои пристрастия, но всегда странно и не слишком приятно понимать, что тебя могут прочитать, как открытую книгу…

— Перестань орать о своих неудавшихся любовных похождениях — я совершенно не хочу знать подробностей, — фыркнул Арр’акктур, если верить его тону.

— Не хотите, но всё равно лезете в мою голову, — моё настроение упало к нижней планке, и это заставляло меня почувствовать раздражение. Я взрослый парень и имею право развлекаться, как мне заблагорассудится…

— Я не лезу в твою голову специально. Ты сам слишком громко думаешь. Хоть и… это на самом деле необычно, хм… — я крайне удивился услышанным нотам любопытства, как он вдруг закончил: — Я не против, развлекайся как тебе нравится. Мне же будет интереснее…

— Вы невыносимы!.. — совершенно выдохшись из-за неравного противостояния и закрывая лицо руками, застонал я.

— Так не надо меня выносить, оставь стоять, где стою, — снова усмехнулся Арр’акктур. — Лучше расскажи мне про этого вора. Что ему тут понадобилось? Зачем сдалась моя мантия для заседаний в Совете? Это ведь просто старая тряпка, ты очень прав в этом, и ни для кого, кроме как для меня, не имеет никакой ценности. Чего он добивается?

— Ох… — вздохнул я. — Если б я знал! Я вообще не понимаю, что он делает и для чего. Наглый мальчишка… Если мантия и правда не имеет ценности на чёрном рынке — возможно, её заказал какой-нибудь умалишённый в частную коллекцию? Или он просто хочет привлечь к себе внимание, только зачем? Вчера я психанул и… привязался к нему магически, потому что… В общем, так надо. Он оскорбил меня, и я намерен выловить его во что бы то ни стало и надрать ему за… Хм… Наказать его, как он заслуживает.

— Верни мне мантию, Дажий.

Я замер на кровати, вслушиваясь в шумы с улицы, ни один из которых не выдавал присутствия Арр’акктура сразу за стенкой у окна.

— Что? — переспросил я. Просьба из уст Повелителя — достаточно серьёзная причина, чтобы уточнить, что конкретно он хочет от тебя.

— Верни мантию обратно в Догеву. Она досталась мне от отца, а тому — от моего деда. Мне сложно объяснить, но мы не можем "просто сшить новую". Я не люблю ходить в должниках и исполню одну твою просьбу на выбор.

О! В этот миг моё ненасытное некромантское естество воспламенело предвкушением от открывающихся перспектив: закрытая библиотека вампиров! Знания, бесценные знания! Никем из людей не читанные трактаты об истории и технологии Ведьминых Кругов в долинах, тайны создания реаров…

— Ты мечтай, да сильно не наглей, Дажий. Я согласен открыть для тебя библиотеку, но до секретных свитков не допущу — уж не обессудь. Это только для вампиров, и то — не для всех.

Я вздохнул, улыбнувшись. Ждать чего-то другого от Повелителя было бы глупо.

— Мне нужна лошадь, — твёрдо сказал я. — Я верну её, когда… когда верну себе свою.

Было слышно, как Арр’акктур тихо смеётся.

— Я попрошу Вольху уговорить Смолку повозить тебя. Думаю, она проникнется.

Смолку?! Эту чёрную дьяволицу, которая ест хозяйкины платья?!

— Эм, — малодушно начал я, — а может, обычную лошадь?

— Обычная лошадь не преодолеет разделяющую вас в полдня разницу. Сам подумай.

Он был прав. Смолка догонит его уже к вечеру, где бы он ни находился, мой вор.

— Зато и не угробит меня… — философски заметил я.

— Ты же некромант, Дажий! — чуть кривляясь, заметил Повелитель очевидное. — Мы все смертны, годом раньше, годом — позже…

Меня передёрнуло. Кто бы говорил…

— Уж лучше позже, много позже, чем раньше. Но ладно… Я согласен. Чему быть… Выеду через час, только мне кое-что из зелий понадобится в дорогу. Поиздержался… И ещё плащ.

Повелитель фыркнул. И я совсем не хотел знать, что именно он думает сейчас о моей компетентности как мага-некроманта.

— Собирайся. Я найду Келлу, она всё приготовит для тебя, что успеет.

После этих слов я отчётливо понял, что Арр’акктур ушёл. Это было как дуновение ветра: всё то же самое вокруг, но что-то неуловимо изменилось.

Собравшись поспешно, но очень тщательно, я попросил у травницы несколько важных для любого путешественника зелий; ещё с десяток минут просидел, купая руки в фонтане посреди площади — с радостью ощущая сладкое покалывание во всём теле и то, как мой резерв магии стремительно заполняется. Если бы не имел предрассудков — то залез бы в фонтан голышом с головой, как в бочку — но, боюсь, вампиры вряд ли оценят мой поступок. И Вольха в каменном обличье. И столь же каменная тварь…

Торопливо, чуть скомкано попрощался с Шерионом, который не выпускал из рук свою вновь «ожившую» крысу. Стал свидетелем душещипательной и крайне драматичной сцены прощания рыжеволосой Верховной Ведьмы с чёрной лошадью, что проходила при большом скоплении охающего и жадного до событий вампирского народа. Вольха вполне натурально рыдала, страстно распластавшись по лоснящейся конской шее, а к’ьярд косила на меня безумным, но очень заинтересованным глазом и чуть скалила клыки, как бы намекая: «Иди сюда, красавчик, я тебя не обижу».

Обидит. Ещё как обидит. Я был уверен.

Эти демоновы вампирские лошади — к’ьярды — были не глупее человека и понимали каждое слово, а ещё были совершенно всеядны, выносливы, могли цепляться когтями-копытами за вертикальные поверхности и обладали жутко, ну просто до безумия вред… э-э, своевольным характером.

Мне предстояла весёлая поездочка, и я совершенно не обольщался на этот счёт.

— Береги её, корми как следует, пои родниковой водой три раза в день, — никак не могла остановиться Вольха, перечисляя мне все пункты обязательного походного ухода за к’ьярдом, чем ввела меня в транс.

И только щёлкнувшие перед самым носом не-лошадиные клыки вынули меня из состояния сна с открытыми глазами. Моргнув от неожиданности, я мысленно осенил себя оберегающим знамением и кое-как забрался на несёдланную кобылу — к’ьярды не ходили под сёдлами. Поправил свою сумку на плечах и приготовился было отчаливать, как вдруг Вольха, схватив за край плаща, заставила меня наклониться и жарко зашептала в ухо:

— Случится что со Смолкой — в мышь превращу, — и она обаятельно улыбнулась. А потом посерьёзнела и сказала: — Удачи тебе, Дажий. Не знаю, что у вас там за дела с Повелителем, да и знать не хочу, но береги себя. И спасибо за Шериона, он так проникся к тебе. Я запомню это.

С этими словами Вольха легко прошлась пальцами от гривы до зада к’ьярда и, хлопнув на прощание ладонью по бедру, отправила кобылу с места в галоп. Я чуть не слетел, мне показалось, что Смолка унеслась вперёд, а я остался висеть в воздухе, но нет — я всё же сидел на её спине, как влитой, и её мягкая, совершенно неощутимая иноходь после школьной рыжей колченогой клячи была сущим блаженством.

Догева оставалась за спиной, письмо Вереса к Повелителю было доставлено в срок, послание Талены для родителей — передано и благословение на возвращение получено, честно, я был счастлив совершенно — не так часто мне удавалось провернуть столько дел и без особых затрат сил. Собственную глупость и доверчивость, как и всё, не случившееся ночью в Камнедержце, я предпочёл не вспоминать.

И только ловкий темноволосый вор с глазами дикой ласки не давал мне покоя, не давал мне почувствовать себя довольным и умиротворённым до конца — я даже не мог и думать о том, чтобы начать летнюю практику. Все мои мысли сворачивались в тугую плеть, которая со свистом била вперёд, тянулась к югу, пульсировала между ним и мной, как живая, сулила сладкое и жаркое ощущение от встречи, лишая всяческого желания сопротивляться зову.

 

 

 

Лес вокруг был тёмен и угрюм.

Ели всех размеров и разной степени корявости нависали надо мной отовсюду, не давая и без того неяркому вечернему солнцу пробиваться сквозь частый лапник.

Смолку это совершенно не беспокоило — она зайцем скакала с края одного оврага на другой, легко и смело зависая в воздухе на миг короткого свободного полёта, заставляя желудок и сердце меняться местами. Почему я до сих пор находился на спине к’ьярда, а не на дне оврага с грудиной, насквозь проткнутой острой веткой, было мне не понятно. Зад мой, впрочем, не ныл, хотя мы без устали в совершенно невозможном для обычной лошади темпе проскакали весь день.

Стараясь отвлечься от мутящих прыжков по оврагам, я разглядывал безрадостный лесной пейзаж вокруг нас. Это был тот старый, ароматный и одетый в сумрак лес, где толстые стволы елей перемежались тонковатыми корявыми деревьями, где по корням струился мягкий, влажный от утренней росы тёмно-зелёный мох. В таких лесах пахло сыростью и терпкой гниющей древесиной, грибами и разогретой на солнце хвоей. А ещё — страхом. Страхом убиться или хотя бы сломать ногу, падая с лошади, или повстречать за очередной зарослью молодняка лежбище дикого зверя.

— Мракобесьи овражки... — тихо проговорил я, раздумывая над странным, но таким подходящим называнием этого места, когда смоляная кобыла заходила на новый вираж над обрывом. Почему-то сейчас, цепляясь за мягкую гриву изо всех сил, я понимал совершенно ясно, кто представал в роли мракобесов.

Мы держали путь на юг от Догевы, и я чувствовал, как натянутый жгут между мной и Файром скручивался, становясь всё туже и напряжённее. Я предвкушал скорую встречу — ни одна обычная лошадь не смогла бы передвигаться в этом жутком месте так легко и быстро, как к’ьярд. Я был почти уверен, что мой вор здесь, в этом же лесу. Возможно, за тем буреломом или чуть впереди, у кромки поля...

Когда овраги остались позади, я смог достать из кармана аккуратно сложенную карту. Можно было предположить, что Файр направлялся в Герин, небольшое поселение «городского типа» на границе с этим лесом. Мы совершенно точно были на одной линии с этим городком, если верить бумаге.

Дни начала червня* стояли сухие и ясные — мой зад в кожаных штанах порядком вспотел, новый плащ давно был свёрнут и убран в сумку за спину, лес начинал редеть, и я с удовольствием задышал посвежевшим к вечеру воздухом и ароматным многоцветьем лесных трав.

 

 

Мне безумно хотелось соскочить с кобылы и пройтись по ближайшей поляне в поисках душистой земляники. Она точно была там, спрятанная в траве, гнула тонкие хрупкие ножки под весом наливающихся ягод, — мои чуткие ноздри улавливали их неявный аромат, прячущийся в летнем хвойном воздухе. Я почти разомлел от лениво текущих мыслей и уверенности, что очень скоро увижу его — Файра, и... На этом мой план туманно обрывался, а я начинал загадочно улыбаться ёлкам, посмеиваясь сам над собой.

И всё было спокойно, хоть и близился вечер, и солнце постепенно уходило, превращая просто еловый лес вокруг в лес загадочный, полный тайн и опасностей. Рысь к’ярда была безупречна, но последний час или чуть больше Смолка как-то нервно оглядывалась назад, в оставляемые за спиной непроходимые заросли елового молодняка. Пару раз мне чудились какие-то шорохи, но стоило резко оглянуться — как я не видел и не слышал больше ничего странного...

— Что, главный мракобес этих овражков, — обратился я к Смолке, — не хочешь ненадолго остановиться? Перекусить и попить не мешало бы. Скоро совсем стемнеет, и если мы не нагоним моего беглеца — придётся устраиваться на ночь где-то тут.

Кобыла фыркнула, ей явно пришлось по душе ощутить себя кем-то главным, пусть даже и мракобесом. Она горделиво загарцевала по поляне, высоко поднимая ноги и, случайно оступившись на неверной кочке, чуть не уронила меня вниз, прямо к себе под копыта.

— А ну стой уже, танцовщица, — я вцепился в гриву довольно крепко, удерживаясь от несостоявшегося падения.

Смолка явно обиделась, но послушалась, напоследок вредно подкидывая круп, и я, уже решивший было слезть неторопливо и благопристойно, неожиданно резко соскользнул с её спины и приземлился во влажный мох на многострадальный свой зад.

— С-с-стерва, — еле слышно прошипел я, морщась, поднимаясь на ноги и потирая штаны, успевшие слегка набрать щедрой влаги.

— Пф-ф-хр-р! — выдохнула в меня кобыла и, обиженно развернувшись, отправилась к ближайшим зарослям даже с виду несъедобных бурых кустов. Она как-то странно косила агатовым глазом на меня и на еловый молодняк за моей спиной, и я подсознательно предвкушал недоброе. Хотя невозможно было предположить, чего в этой благости и тишине вечернего елового леса можно ждать плохого.

Озаботившись чисткой своих нежно зазеленевших сзади штанов, я пропустил тот момент — момент звонкого хруста сучка прямо за моей спиной... Резко оборачиваясь, оскальзываясь на влажном мху, я понимал, что безмерно опаздываю — пальцы ещё только выплетали простейший пульсар, который получался у меня сам по себе в миг опасности, но смертоносная серая тень уже летела, целясь массивными когтистыми лапами прямо в мою грудь.

«Милостивый Двуликий! Вот это волчара!!!»

И всё происходило в полной тишине! Никакого рыка, как не будет и моего предсмертного всхрипа — таким жутким челюстям хватит секунды, чтобы отполовинить голову от тела…

На мгновение закрыв глаза и подумав: «Маменька, папенька, ждите меня — я скоро буду с вами», я собрался хотя бы посмертно залепить тварюге в бок созревшим жарким пульсаром, как этот волк-переросток вдруг мягко приземлился рядом и дружелюбно дыхнул мне в лицо. Потом вдруг завилял хвостом, осторожно устраивая тяжёлые лапы у меня на груди, и слюняво, совершенно по-собачьи лизнул в щёку.

От растерянности я впитал пульсар обратно и брезгливо вытерся тыльной стороной руки… Мне могло показаться, но волк будто ухмыльнулся.

Серо-жемчужная зверюга с умными тёмно-аметистовыми глазами смотрела на меня пытливо, прижимая лапами ко мху, но я почему-то совершенно перестал бояться её. Так, стоп. Тёмно-аметистовыми?!

— О-о-о! — сдавленно простонал я, ужасаясь догадке, раскрывая глаза всё шире и шире, смотря во внушительную раскрытую пасть и бессознательно пытаясь пересчитать белые острые зубы. — Милостивый Двуликий! Шерион, это ты?!

Волк как-то счастливо взвизгнул и замёл хвостом сильнее.

— Да что же это такое! — зло выругался я, спихивая с себя совершенно довольное жизнью чудище и направляясь к предательнице-кобыле, даже не оглядываясь. Смолка совершенно спокойно и неторопливо пощипывала колючие стебли, не обращая никакого внимания на присутствие огромного волка на поляне в нескольких шагах от неё, только косила на меня хитрым глазом.

— Дажий? — раздался тихий и чуть встревоженный голос за спиной. Но я был страшно зол и даже не собирался разговаривать с этим пакостником! Как можно было вообще додуматься до такого? А если бы я успел с пульсаром?

— Дажий, — он робко тронул меня за рукав рубашки у локтя, и я, изображая вселенскую скорбь, повернулся на голос.

Естественно, там стоял сменивший ипостась Шерион, глупый несносный мальчишка, и виновато смотрел на меня честными и такими огромными на его тонком лице глазами аметистового цвета.

Пытаясь успокоиться и не убить наследника догевских вампиров на месте, я открыл пересохший от всплеска адреналина рот и начал медленно, тщательно разделяя каждое слово, говорить ему, точно маленькому непутевому щенку, наступая и нависая сверху:

— Во-первых ты напугал меня, Шерион. Поступать так со страшными дядями-некромантами опасно для здоровья — я чуть не поджарил тебя боевым пульсаром! — он виновато опустил глаза долу, нервно теребя пальцы, а я продолжил, гневно сверкая глазами. — Во-вторых, какого гхы… чёрта лысого ты тут делаешь? Зачем увязался за мной? Мне же Вольха голову снесет! А Повелитель сделает из неё украшение для Зала Совета! — неожиданно для себя я понял всю глубину ямы, в которую попал, и почти взвыл от досады — мы находились в полудне пути от Догевы, и если сейчас повернуть назад, чтобы сопроводить этого непутевого вампира домой, я очень сильно отстану от Файра и просто сойду с ума от этого — магическая привязка между нами навязывала свои правила игры. Я не мог не преследовать его, пока не покончу с этой погоней и не разорву магическую связь. Порой мне казалось, что вор так же, как и я может ощущать отдачу от проведенного ритуала и чувствовать странную снедающую тоску по неизвестно чему, непреодолимое навязчивое желание оглянуться.

— Я не собираюсь возвращаться, поэтому тебе не придется терять время, — тихо ответил мне мальчишка. Разве я сказал это вслух? Шерионне поднимал своей пепельноволосой головы, но по знакомому упрямому тону я понял — гхыр вдулг абаз!* — у меня появился малолетний попутчик, имеющий привычку перекидываться в огромного волка и орудующий парой внушительных клыков в случае чего. Не такая уж и плохая компания для путешествий по трактам и сбора материала для диссертации, если опустить то, что это — десятилетний ребёнок и в придачу — единственный наследник вампирьей долины, уникальный в своём роде вампир-некромант!

 

 

Я снова сдавленно простонал от навалившейся безысходности. Шерион поставил меня в безвыходное положение, и я мог бы поклясться — план побега возник в его голове стихийно, когда мы встретились вчера и провели обряд, и моментально оброс подробностями. Он стоял и поглядывал на меня с интересом, и его глаза прояснялись, изредка посвечивая аметистовыми искрами. Вот же паршивец малолетний!

— Прикройся хоть, искатель приключений, не то свой бесценный зад отморозишь, — я устало отвернулся и нагнулся к скинутой сумке, отталкивая рукой любопытную морду Смолки, которая норовила обнюхать и лизнуть знакомого и любимого ею вампира. Шерион, запоздало смутившись, залился краской и укутался в мигом обнявшие его кожистые крылья. Теперь он выглядел, как кокон гусеницы с головой человека, и я фыркнул, не удержавшись.

Вытаскивая из сумки полотняные свертки с дорожной снедью и флягу с фруктовым компотом, перед отъездом чуть разбавленным мной вином, я искренне наслаждался виноватым сопением за спиной. Смастерил из нарезки пару бутербродов с бужениной и сыром и опустился на кучу валявшегося неподалеку лапника, похлопав рядом с собой — «иди сюда, чего уж там». Адреналин давно рассосался по телу, а гнев, поднявшийся было волной, как-то сам собой спал, так и не выплеснувшись. Что взять с ребенка? Достали его там. С утра до вечера ходят по пятам, пестуют в нем лучшие качества, достойные Повелителя и, наверное, даже в отхожем месте не дают уединиться спокойно.

Шерион резко выдохнул и сел рядом, как-то вытащив из-под крыльев руку и принимая мясную горку на ломте хлеба.

Мы молча начали жевать, я пару раз отпихнул локтем от своей законной доли наглую черную морду, обидчиво клацнувшую внушительными клыками у самого моего уха. Но я не дремал, зная о повадках вольхиной кобылы не понаслышке, и только лениво дёрнул головой, спасая дорогую мне часть тела.

— Рассказывай уже, — я посмотрел на ёжившегося вампира, жующего мои, между прочим, запасы, и невольно улыбнулся. На миг он перестал жевать, посмотрев на меня, на бутерброд, снова на меня, и, будто решив что-то, снова впился клыками в еду, не испытывая никаких угрызений совести.

Мы доели в тишине, а после, отряхнувшись от крошек, Шерион открыл, наконец, рот.

— Прости, Дажий, что доставляю тебе проблем. Но ты был единственным моим шансом сбежать из Догевы. От отца, Келлы и Старейшин, этого собрания трясущихся над моей безопасностью и повелительской выправкой дедов. Я так устал от них за двадцать лет непрекращающихся нотаций и контроля… Я хочу посмотреть на людей, на то, что происходит вокруг, в мире, а не только в Догеве… Я хочу видеть рассветы и закаты разных стран, иметь свои, ни с чем не сравнимые воспоминания о приключениях, да я просто хочу пожить своей жизнью, прежде чем стать Повелителем. Они же решили вообще не выпускать меня из долины! Прости… Я не мог не попытаться.

И тут до меня медленно дошло сказанное.

— Стоп, — чуть резче, чем следовало, сказал я. — Что ты только что сказал?

— Что они достали меня?

— Это я и без тебя понял, чудище. Раньше.

— Про двадцать лет нотаций? Но это на самом деле очень утоми…

— Ты издеваешься? — я перебил его, оборачиваясь и хмурясь. Почему вампирам этой семейки так нравится издеваться надо мной?

Шерион выглядел взволнованным и смущённым, как будто сболтнул лишнего. Он мялся, но я смотрел на него таким взглядом, что отмолчаться теперь у него бы не вышло.

— Хм-м, это долгая история. Дажий, мне и правда двадцать зим… Я родился спустя всего два года после Талены. Просто вампиры — не люди, и у нас взросление происходит иначе.

Я смотрел на него ошарашенно, и моя приподнятая бровь выражала немой вопрос и побуждала продолжать. Не часто можно было узнать что-то новенькое о вампирах, они свято блюли свои тайны от людей. Странно, но сейчас Шерион и правда воспринимался как юноша, по ошибке заключенный в детском теле.

— Вампиры очень нестабильны в детстве, оно у нас очень затянутое, потому что ритм и длина жизни совсем не такие, как у людей. Ты же знаешь, что благодаря способности повелителя замыкать круг мы практически бессмертны? — я кивнул, слышал это от Талены. — Хотя тела, конечно, изнашиваются с веками… Мы «вырастаем» в человеческом понимании только после инициации.

— Инициации? — заинтересованно уточнил я. Впервые слышал подобные откровения. Кажется, я становился хранителем тайн семейства О’Шеонелл.

— Ну, — снова по-детски забубнил под нос Шерион, — это ритуальный укус. Вообще мы не пьем кровь, тем более разумных рас. Только один раз в жизни, чтобы получить достаточно энергии для перехода к новому, взрослому телу. Это происходит довольно осознано, мы не кидаемся на людей, не переживай, — улыбнулся он, увидев, что я сбледнул с лица — меня не радовала перспектива оказаться теоретической жертвой во имя взросления наследного Повелителя. — И никогда не убиваем при этом, просто берем то, без чего нам невозможно обрести новую плоть. Не знаю, отчего так происходит… — Шерион задумался ненадолго, и его тёмные глаза с фиолетовыми отблесками затуманились дымкой. — Никто еще не умер после укуса инициации. — Он улыбнулся мне, будто подбадривая, — вот же несносный вампир! — а потом закончил: — Теоретически, я уже два года как мог повзрослеть.

— Так почему ты до сих пор…

— Я затворник, Дажий! — он оборвал меня довольно резко, кажется, это и правда задевало его за живое. — Я и людей-то толком не видел! Меня растят, точно диковинную зверушку, не отпуская и шага сделать по своей воле. Они боятся похищения, покушения, каждого чиха и ика, они сводят меня с ума, особенно — эта старуха Келла.

Я усмехнулся. Старуха травница выглядела от силы на тридцать и, по рассказам Талены, когда-то сводила с ума её отца.

— Отец часто рассказывал про инициацию. По большому счету, совершенно не важно, какого человека кусать единственный раз в своей жизни. Обычные вампиры не ходят далеко и часто просят своих человеческих друзей помочь с этим — последние годы дружба наших народов достаточно окрепла, чтобы принять и понять то, что мы разные, и в этом нет ничего страшного и опасного. Но отец говорил также, что повелители — светловолосые — всегда чувствуют предназначенного им для инициации человека. Потому что мы сильные менталисты. Это так называемое влечение инициации. Я подобного еще не испытывал, и вообще… ребёнком как-то проще, — он смущенно улыбнулся и посмотрел на меня выразительными глазами из-под тени приопущенных ресниц.

Я хмыкнул и кивнул, соглашаясь с ним. Быть внешне хрупким красивым мальчиком и при этом обладать повзрослевшим умом в придачу к нечеловеческой силе — очень удачная позиция. Таких недотрог часто недооценивают. Я сам был таким — всегда оставлял пространство для манёвра: никогда не показывал своих тайных умений, прикидываясь обычным, и не лез на рожон.

А потом до меня снова дошло с завидно постоянным опозданием…

— Постой-ка… «сильные менталисты»… Это значит… — кажется, я говорил сам с собой, пытаясь вытянуть на свет божий ниточку с узелком, за который вдруг зацепился, а Шерион, сидя рядом в сомнительной «одежде» из кожистых крыльев, весь подобрался, будто готовясь отпрыгнуть от меня в случае чего. — Так ты что, тоже читаешь меня, мелкий упырёныш?! — завопил я, резко поворачиваясь к нему и пугая округлёнными от гнева глазами. Сколько можно, мне дадут когда-нибудь спокойно подумать без навязчивого копания в моей голове? Да в ней столько всего, что под большим амбарным замком для всех, кто ещё ребёнок, а тут — десятилетний мальчишка…

— Мне двадцать, — еле сдерживая ползущие вверх кончики губ, напомнил он. — А ещё понятие «упырёныш» не совсем корректно по отношению ко мне, я всё-таки живой, а упыри — просто нежить. И не волнуйся, я не буду заглядывать за дверь с большим амбарным замком, честное вампирское!

Я громко и с чувством простонал, сгибаясь к коленям и пряча голову в руках, подальше от этого открытого и безмятежного взгляда всепонимающих детских глаз. Я проклинал всех богов, в которых едва ли верил, за то, что они явно невзлюбили несчастного обездоленного меня, посылая подобные испытания.

— А ещё я точно знаю, что тот вор украл мамины бусы, которые она искала днём. Я успел прочитать его, когда он заглядывал в окно после ритуала над Алькой. Их тоже нужно вернуть, мамины любимые.

И тут я расхохотался. Ночью Файр был в двух шагах от меня, а я, увлечённый, умудрился не заметить этого. И что за дурацкая привычка — красть совершенно бесполезные, не имеющие никакой ценности вещи?! Я не понимал этого вора абсолютно, и тем важнее было поймать его как можно быстрее и… хм-м, допросить?

Вспомнив вдруг, что рядом Шерион, чёртов телепат, я быстро одёрнул себя и стал думать о кроликах. Ну, а что? Кролики — они милые. Вампир потупился и встал с лапника, разминая ноги и покачиваясь в объятиях своих крыльев.

— Ты бежал за мной от Догевы в волчьем обличии? Без вещей? Эк же тебя допекли…

Шерион высоко и по-детски искренне расхохотался.

— Нет, конечно! Я на своём Пепле. На нём и сумки, и мешочек с Алькой. Я попросил ее спать, пока не вернусь. Она слушается. А обернулся тут, чтобы... Ну, в общем... так получилось.

Я улыбнулся. Двадцать лет, говоришь? Вампиры нестабильны в своём детстве? Ох, и весёлая меня ждёт практика! Но я, кажется, уже думал об этом.

— И где твой Пепел? Пора ехать. Я чувствую, что Файр начал двигаться, совсем близко и очень быстро, будто… хм, что-то странное у него происходит, скорее!

Шерион тихо свистнул, и через несколько секунд из ближайших кустов выскочил на поляну огромный статный кь’ярд. Тёмно-серый с чёрными подпалинами на ушах, морде и по бабкам у копыт. Красивый и опасный, без седла, но с перевязью для седельных сумок. Он сразу подошёл к зябко передёрнувшему плечами мальчишке и дружелюбно ткнулся в плечо. Шерион не подвёл — оделся очень быстро и вскочил на спину кь’ярду, в то время как мне Смолку пришлось поуговаривать, в конце концов, жертвуя этому исчадию кусок буженины.

Мы проламывались сквозь ельник напрямую — кажется, кобыла почувствовала моё волнение и перестала быть стервозной дамочкой, неслась вперёд, что есть мочи, будто видя трепещущую магическую нить не хуже меня. Там, где мне даже смотреть было страшно, она гибко протискивалась без труда, и я уже был готов вознести это чудовище на пьедестал божества, как вдруг она резко остановилась на полном ходу, и я кубарем полетел через её шею, вперёд.

Несколько мгновений темноты в глазах и судорожного ощупывания себя на предмет целостности, и я сдавленным шёпотом, сочно и от всей души выругал вольхину лошадь. Как вдруг откуда-то раздались грубый хохот и голоса — совсем близко, буквально за теми кустами. Шерион соскочил с мягко остановившегося кь’ярда, по-кошачьи бесшумно приземлившись, и подал руку, помогая подняться.

— Там люди, — шепнул он. — Трое, кажется. Разбойники, совершенно точно. И вор. Они хотят его… У-у… Для начала ограбить.

— Я понял, не продолжай, — сказал я, чувствуя боль в ушибленном плече. Я старался держать себя в руках, но меня просто колотило от предвкушения — Файр… Файр… Файр! Там, за кустами! Больше никогда на свете не буду завязывать магию поиска на свою кровь… Это уже слишком! Несчастные разбойники. Мне казалось, что я могу порвать их от плеча до паха одним только взглядом, — нет, я не был самоуверен, просто одержим побочным действием магии.

Шерион снова разделся догола и стоял на коленях. Он укрылся крыльями полностью и превратился в кокон, который уже начал шевелиться, перетекать под тонкой кожей…

— Не смотри, — глухо прорычал он, и я вежливо отвернулся, понимая, что решение обернуться в волка сейчас — не самое плохое.

«Скорее, скорее!» — кажется, я начал прыгать с ноги на ногу, чтобы хоть как-то унять нервную дрожь.

И вот уже волк толкнул меня носом под колено, и я тихо, насколько мог, покрался к кустам дикой вишни, за которыми происходило ограбление вора разбойниками.

— Ну же, мальчик, сколько тебя уговаривать? Оставляй лошадку, сумку и иди, мы тебя не тронем.

Взрыв сального гогота разнёсся по поляне. Трое бугаистых мужиков совершенно дикого вида явно наслаждались, разговаривая со своей жертвой — невысоким худеньким парнем в плаще, прижавшимся спиной к толстой сосне.

«Мой, мой плащ! — вякнуло сознание. — И лошадь моя!»

Файр был крайне сосредоточен, не говорил ни слова и только цепко следил за каждым движением забавляющихся разбойников из-под густых тёмных ресниц.

«Как шерсть ласки», — томно простонал кто-то внутри, и мне пришлось с силой ущипнуть себя за бедро, потому что одержимость явно хотела взять управление телом в свои руки, туманя разум и лишая ясной воли.

Шерион мокро ткнулся в ладонь носом, и я понял — спрашивал, почему мы ничего не делаем.

— Подожди немного, — одними губами сказал я, забыв, что достаточно было просто подумать.

Я был уверен, что в любом случае успею кинуть пару оглушающих заклятий до того, как третий разбойник сообразит, откуда они прилетели. Луков у них не было, а до Файра оставалось ещё приличное расстояние. Мне было приятно ощущать себя в роли зрителя — крайне интересно, как этот самонадеянный вор будет выпутываться из ситуации. Да что там… Видеть его, такого всклокоченного, настороженного, припёртого к дереву… С нервным румянцем щёк на фоне общей растерянной бледности… С пересохшими, обкусанными губами… О, я понимал этих разбойников, я и сам был бы не прочь…

Волк легонько прикусил мои пальцы, и я на время занял голову тролльими ругательствами, понимая, что с выдержкой и здравомыслием у меня сейчас большие проблемы.

Насмеявшись и о чём-то переговорив, мужики-разбойники двинулись, наконец, наперерез Файру.

— Не бойся, цыпа, мы тебя не обидим.

— Только лошадку заберём и мешочек твой, явно не пустой.

«Рычи!» — мысленно крикнул я, и Шерион разразился утробным, густым рыком, от которого даже у меня волосы вдоль позвоночника дыбом встали, а разбойники — так те вообще подпрыгнули на месте, резко разворачиваясь к нашим кустам.

И тут произошло непонятное.

Файр красивым, беззвучно-плавным движением выкинул обе руки из-под плаща и резко дёрнул кистями, словно стряхивая с них воду.

Мужики охнули, похватались кто за что — за шею, бок, ногу, — и, как стояли, так и завалились в траву. Я пригляделся — дышали. Значит, он не убил их, но… Что за гхыр? Что это за непонятная магия?!

Файр тем временем устало сполз по стволу на землю. Он явно очень переволновался и тяжело дышал, но теперь почувствовал, что опасность позади, и его накрыло. Потом он вдруг уставился на кусты, видимо, вспомнив про рык. Он глядел и глядел в нашу сторону, снова подобравшись всем телом, но я немного помагичил — просто сгустил тени и мысленно попросил Шериона не выдавать нас ничем. Он отлично меня понимал, этот вампир. С ним было очень приятно иметь дело.

Наконец, взяв себя в руки и поняв, что никто из кустов вишни на него не выпрыгнет, Файр поднялся на ноги, отряхнулся и пошёл к мирно пасшейся рядом Лиске — рыжая ты моя вредная кляча, как с тобой обращаются? Судя по всему, неплохо?

Я поднялся и вышел из кустов.

— Фай?

Он замер у стремени, и вся его спина напряглась, выражая готовность в любой момент сорваться и запрыгнуть в седло, мчаться, убегать, а я совершенно не хотел длить нашу разлуку ещё хоть сколько-нибудь.

— Фай. — На этот раз я сказал твёрдо. От меня не убежать. Он мог забыть, но я маг. И с такого расстояния точно попаду шоковым заклятьем — неприятно, конечно, но это ненадолго.

Он повернулся и встретился со мной взглядом, отчего мои глаза заслезились. Я не заплакал, нет, просто горячая волна прошлась по телу, тревожа ноющие кости и возбуждённые мышцы, смывая песок, осевший под веками за время дикой скачки.

Он робко и как-то виновато улыбнулся, всё так же ничего не говоря.

Я отчего-то смутился. Сейчас мне не было дела ни до красивых бус Вольхи, ни до парадной пыльной мантии Арр’акктура… Я смотрел на него и понимал, что сейчас мне нужно только одно, и это желание не давало покоя, вытягивая из тела жилы и обдавая жаром щёки: обнять его, почувствовать тепло и твёрдость в своих руках.

Волк подошёл ближе и сел рядом, холкой попав прямо под мою нервно подрагивающую руку. Но даже это не отрезвило моей мутной головы.

— Ты задолжал мне ночь, помнишь? — не удержался я, и он вдруг смутился, опуская взгляд вниз, на мою ладонь, бессознательно треплющую зверя за ухом.

Потом Файр вернулся взглядом ко мне, и я увидел трепещущие ноздри и подрагивающие ресницы, глаза, затуманенные поволокой. Если это не означало согласие, то я ничего не понимал в этой жизни. Он облизнул нижнюю губу, прикусив её в конце, и я, улыбнувшись, сделал первый шаг к нему, оставляя волка позади. Рукой Файр скользнул вниз, к ремню походных штанов, отвязывая какой-то маленький мешочек, но я не мог оторваться от взгляда его голодных глаз — я был пойман ими и совершенно уверен, что парню нравилось ходить в моих должниках. И ещё его более чем устраивал способ платежа.

Когда до Файра оставалось не больше пяти моих неторопливых шагов, Шерион сзади резко взрыкнул, и я больше услышал, чем понял, что он несётся ко мне. Но было поздно. Мешочек взлетел в ловкой руке вора, и из развязанной горловины взметнулась в воздух мельчайшая белая пыль, тут же зависнув над нами огромным белёсым облаком, вдохнув в котором, я начал безудержно, невыносимо чихать и кашлять — горло сдавило и глотка пересохла моментально, я согнулся пополам и только и делал, что чихал, чихал, до соплей и слёз, до искр из глаз…

Я почувствовал, как кто-то тянет меня в сторону за рукав рубахи, и пошёл, не пытаясь разогнуться. Умение ходить прямо и думать было напрочь отсечено непрерывным чихом.

Шерион утянул меня в сторону от медленно оседающего облака. Он тоже чихал — по-волчьи — высоко, и это выглядело безумно забавно. Я бы рассмеялся, если бы смог остановить собственный чих.

Мы рухнули в траву и полежали так немного, пока действие странного порошка сошло на нет. Потом ещё немного — приходя в себя и утирая сопли и слёзы. Потом я просто лежал в травах и смотрел наверх, в тёмно-синее небо, сияющее первыми звёздами между теряющихся в вышине чёрных лап сосен, а серый волк грел мой бок справа. Мыслей не было. Прояснившаяся после многократного чихания голова была невыносимо пустой и звенящей.

Вора давно и след простыл. Я чувствовал его так же хорошо, как и раньше, но он гнал мою лошадь, не щадя, а я — напротив — больше никуда не торопился.

Он обставил меня — уже в третий раз. Использовал неведомые мне странные приёмы, лишая возможности привычно реагировать. Я не был лишён азарта. Задача усложнялась и требовала дополнительных усилий и нестандартного подхода — так что ж? Мне становилось только интереснее и желаннее продолжать погоню, чтобы, наконец, добраться до него. До задолжавшего мне уже много чего самоуверенного и везучего воришки.

— Вот же гхыр збырный! — с чувством сказал я в ночную тишину.

Рядом раздалось целиком и полностью согласное ворчание, и я улыбнулся. Было что-то в этом — догонять своего вора не в одиночестве.

 

 

 

— Шерион, подойди сюда, — негромко позвал я, и вампир, недавно вернувшийся в человеческий облик и одевавшийся за кустами чего-то, отдалённо напоминающего цветущий жасмин, бесшумно появился рядом.

Я стоял на одном колене, нависая над самым крайним разбойником, рассматривая его шею. Этот немытый верзила ровно и глубоко дышал, порою дрыгая во сне ногой, как собака. Его лицо, разгладившееся во сне и даже немного улыбающееся, одетое в давно нечёсаную бороду с остатками щей, сейчас было почти воплощением образа «детская невинность», если бы не большой изогнутый ятаган с обтёртой ручкой в ножнах, притачанных к поясу.

— Посмотри-ка, что это у нас тут? — тихо сказал я, немного брезгливо поворачивая рожу пускавшего слюни и всхрапывающего во сне разбойника на бок одним пальцем. В крупной мужицкой шее красовалась странная игла — в палец длиной, она ушла истончающейся острой частью под кожу всего на четверть, оставляя снаружи скромно оперённое навершие. Никогда раньше не видел ничего подобного.

— Интересно, — подвёл итог Шерион, склоняясь поближе и рассматривая мою находку. — Это очень похоже на то, что охотники с юга называют «дротиком».

— Дротик? Что это? — я был крайне далёк от всего, что касалось оружия и военных дел, самое главное, что мне требовалось от своего кинжала — это выводить ровные пентаграммы и не слишком больно вскрывать ладонь, когда это было нужно. Я не держал в руках ничего крупнее и страшнее своего ритуального ножа по той простой причине, что, по своей криворукости, боялся этим самым оружием себя же покалечить.

— Это именно то, что ты видишь, — сумничал Шерион, тыкая пальчиком в шею мужику. — Что-то вроде миниатюрной стрелы, при должной сноровке может быть использовано в качестве оружия или вот так — как посредник для ядовитого вещества.

— Если я её вытащу, он не проснётся? — честно, я просто брезговал общаться с этими более чем достойными где-то очень глубоко внутри людьми. Я бы предпочёл, чтобы мы успели уйти отсюда как можно дальше до того, как они начнут приходить в себя.

— Вряд ли, — успокоил меня Шерион. — Мне кажется, они проваляются тут до утра. Сон очень глубокий, — объяснил он и с интересом стал наблюдать, как медленно я вытягиваю дротик из шеи.

Мужик громко всхрапнул, заставив меня подпрыгнуть на месте, и совершенно по-детски перевернулся на бок, подбирая колени ближе к животу и подкладывая под румяную щёку огромную ладонь.

Деревенские мужики-то. Работы, поди, нет никакой на селе, жатва ещё не началась, вот и маются идеей разбоя от безделья. Я вздохнул. Не то чтобы испытывал к ним жалость, просто поражался — насколько просто и быстро эти экземпляры со скуки превращались из добрых мужей и пахарей в «разбойников с большой дороги» и обратно.

Шерион фыркнул, явно читая меня — это чувствовалось как еле заметная щекотка где-то глубоко под черепной коробкой, и если не знать про такую способность мальчишки, то заметить его присутствие у себя в голове было почти невозможно.

— Переставай быстро, — строго сказал я ему, размахивая у его носа дротиком. На стальном кончике явно виднелось потемнение — то место, куда было нанесено ядовитое вещество.

— М-м-м, — потянул он носом воздух. — Топлянка лунная. У нас Келла такую по болотам собирает и зелья готовит страждущим — от бессонницы. А тут, судя по всему, хороший такой концентрат. Перестарался твой вор, хорошо хоть, что они вообще проснутся. Негоже людей из-за их глупости убивать.

Теперь всё сложилось в чёткую картину в моей голове. Файр очень ловко бросил дротики, смазанные концентрированной вытяжкой из топлянки. Такой дозы хватило бы, чтоб свалить с ног медведя, но способ применения Файра я тоже оценил.

Дротики с ядовитыми наконечниками, мешочки с чихательной пылью, причём сам Шерион, обладающий по-звериному чутким нюхом, не решался точно определить все компоненты этой дьявольской смеси... Сколько у тебя ещё припрятано сюрпризов, мой друг-вор?

Я на мгновение прикрыл глаза, чтобы пощупать нить связи, понимая, что Файр так и несётся, не останавливаясь ни на секунду — вот как мы напугали его, вкупе с компанией этих милых мужичков. Меня не волновало это — сколько бы он ни проехал, я преодолею этот путь на Смолке в три раза быстрее, да и он не вампир — обычный человек с человеческой выносливостью и усталостью. Рано или поздно он сдастся и остановится, чтобы отдохнуть. Давая нам ещё больше времени для того, чтобы настигнуть себя.

Ты же хочешь, чтобы я догнал тебя, Файр? Я видел ответ в его глазах и, признаюсь, до сих пор не понимал до конца, почему он так упорствовал в своём желании сбежать. Он сам тяготился нашей связью, он чувствовал её так же сильно, как и я, ни на мгновение не выпуская мысли обо мне из головы. Ничего не поделаешь, мой вор, разорвать это заклятие я смогу, только получив в своё распоряжение немного твоей крови. «И твоё тело целиком, пускай и ненадолго», — голодно вякнуло внутри. «Ладно, ладно!» — бессильно согласилась с этим голосом более разумная часть меня. Он и правда мне понравился с первого взгляда. Очень понравился. Он будил во мне любопытство и горячий охотничий азарт, и этих причин было уже более чем достаточно, чтобы гоняться за ним хоть всё лето. Мой Файр–Куница.

Шерион кашлянул, а я, кинув в него шишкой, встал с колен и начал методично освобождать от оружия первого разбойника из неудачливой троицы. Ятаганы портили весь их мило-добродушный вид, который так сполна раскрылся во сне.

Через какое-то время мы схоронили всё железо, что сняли с мужичков, в яме под слоем мха около большой старой сосны, а я забрал в свою коллекцию «вещей вора» все три дротика. Они были пропитаны его аурой насквозь и почти источали тепло — чувствовалась ручная, любовная работа мастера, которым Файр мог считать себя по праву. Дротики были изящны и красивы, но я не хотел бы почувствовать такой в своей шее в самый интересный момент.

Положив их в мешочек к сиротливо лежащим там прорезанным перчаткам, я убрал всё в походную сумку и позвал гуляющего по кустам Шериона.

— Будем ночевать в поле, чуть подальше от кромки леса. Устроимся под открытым небом во ржи, — сказал я.

Вампир смотрел удивлённо.

— Разве в лесу не лучше? Под ёлочкой… — спросил он.

— Под ёлочкой разве что по нужде лучше, — ехидно отозвался я. — А ночевать мы будем в поле, и никаких костров. Завтра поедим, если голоден, — в желудке у вампира грустно заурчало, но я был непреклонен. — Беглецов всегда ищут в лесу, под ёлочками. А в поле, где рожь по пояс, можно пройти рядом и не заметить, что в двух шагах от тебя кто-то спит. Да и кому придёт в голову искать нас в поле? — наставительно сказал я, с удовольствием получая в ответ понимание и согласие со своими словами. — А ещё я просто люблю смотреть на звёзды, засыпая, — тихо сказал я, повернувшись к Шериону спиной и, закинув сумку за плечо, направился к редеющей стволами опушке леса.

К’ярды остались пастись между деревьями, на «вольных хлебах», и я искренне опасался за сохранность подлеска, зная аппетиты вольхиной кобылы. Но желание спать было сильнее приступа природолюбия, поэтому я как можно аккуратнее, чтобы примятые стебли ржи не выдавали место, где мы зашли на поле, ступал по мягкой, пышной земле, увлекая Шериона за руку всё дальше. Наконец, удалённость мне показалась достаточной, и я, вытоптав небольшую поляну, укладывая ещё не вызревшие колосья хлеба в подобие подстилки, стал устраиваться на ночлег.

— Дажий, — уныло вздохнул Шерион, — я одеяло из дома не взял.

В это время я доставал скатанное в рулон тонкое походное одеяло из овечьей шерсти и раскладывал его на траве.

— Не моя печаль, малыш, — с нотками сарказма в голосе пропел я, поудобнее укладываясь на импровизированную постель и сладко растягиваясь на ней. — Можешь обернуться волком, будет теплее.

— Нельзя так часто перекидываться, — начал было Шерион, но я его остановил:

— Ох, перестань. Без сопливых знаем. Механику перекидываний я получше тебя изучил, уж поверь мне. У меня друг оборотень. Но это не значит, что я перестану тебя доставать, маленькое чудовище. Помни, что ты навязался к злому дяде-некроманту, и теперь участь выслушивать мои длинные нудные лекции — это твоя прямая обязанность, и ты должен быть благодарен… — я замолчал только тогда, когда с удивлением обнаружил вампира, нагло улёгшегося во время моего монолога под самый бок, уже мирно посапывающим. Не удержав улыбки, я накинул на него свободный край одеяла и, заложив руки под голову, принялся разглядывать небо.

Тёмное, глубоко-синего, почти чёрного цвета, оно было обсыпано звёздами, точно зёрнами проса. Слева виднелся ясный и богатый, будто туда кинули горсть из подола специально — млечный путь, или, как его называли в деревнях, «Пролитое молоко». Вокруг мерно шелестела рожь, и хоть воздух был ещё прогретым, а стебли, напитавшиеся за день теплом, будто источали его наружу, от земли отчётливо начинало тянуть свежестью. Ночи червня коварные — не успеешь заметить, как застудишь спину такими ночёвками в чистом поле. Поэтому шерстяное одеяло точно не было лишним.

Я дышал сладковатым, наполненным ночными шорохами и запахом иссушенной травы, воздухом и яростно желал, чтобы Файр сейчас был рядом со мной. Чтобы видел это небо, а не шею взмыленной лошади, чтобы расслабился, вдохнув ароматы ночных трав. Чтобы, улыбаясь, показывал пальцами на звёзды, а я бы, щеголяя учёностью, называл ему созвездия, в темноте будто случайно касаясь его руки своей. И он бы смущался — он ведь тот ещё скромник? — но не подавал бы вида, прижимаясь ко мне поближе в надежде спастись от ночной свежести. А я бы, как самый настоящий ответственный маг, держал бы себя в руках, счастливо зная, что впереди у нас есть целая вечность, и нет никакого повода торопить события, разрушая зарождающееся между нами волшебство.

Я не заметил, в какой момент этой сладкой одури я уснул. Но мне снился огромный белый волк, жарко дышащий в лицо крайне зубастой раскрытой пастью. Розовый язык его свисал на бок, а глаза светились в темноте жёлтым. Мне не было страшно — за сегодня эти волки мне жутко надоели, поэтому я просто перевернулся, прогоняя рукой досадное сновидение.

А ещё через какое-то время в голову мягко толкнулось: «Просыпайся уже, Дажий», — и я вскочил, как ошпаренный, скидывая с себя руку Шериона, распластавшего конечности во сне. Судя по смене положения звёзд, поспать мне удалось недолго. Да что же это такое?!

И тут, оглядевшись по сторонам, я увидел огонёк у ближнего края леса. Приглядевшись, я понял, что это небольшой костёр, а на поваленном рядом дереве спиной ко мне кто-то сидит. Сначала я не смог рассмотреть человека, но потом увидел контуры силуэта и, обречённо вздохнув, поднялся с одеяла и медленно пошёл к огню.

«Вправление мозгов бедному некроманту продолжается», — печально подумал я, пробираясь через рожь к костру и готовясь к тому, что доспать сегодня мне вряд ли придётся.

— Я не собираюсь заниматься вправкой твоих мозгов, — сказал мужчина, когда я сел рядом на поваленный ствол. — Если тебе интересно, я считаю, что им мало что может помочь, — продолжил он, не мигая глядя в костёр.

— Ох, спасибо, Арр’акктур. Это всё меняет. Тогда я пойду спать? — с надеждой в голосе спросил я.

— Как только поговорим, — клыкасто усмехнулся он. — И называй меня Лён. Ты сумел стать другом Шериону, и это достаточный повод, чтобы уйти от официальности.

Я подумал о том, что Талене я стал другом куда раньше, но промолчал. Вампир рядом никак не отреагировал, хотя наверняка услышал мои мысли — это было для Повелителя так же естественно, как дышать.

— Просто хочу, чтобы ты знал — я не сержусь на сына и, тем более, на тебя. Я знаю, как давно и горячо он хотел улизнуть из Догевы, и ты оказался прекрасной возможностью для него. Я бы разочаровался, не попробуй он сбежать сейчас, — Арр’акктур мягко улыбался огню, так и не смотря мне в глаза. — Шерион должен стать хорошим Повелителем. Тогда, когда сам этого захочет. Но этого не произойдёт, если он не пройдёт через испытания бок о бок со своими друзьями так же, как и я когда-то. Я не собирался открыто и официально разрешать ему уехать, у меня нет ни сил, ни желания ссориться с Советом старейшин и Келлой, они все такие зануды, понимаешь?

Я усмехнулся в ответ. Мне были близки мысли Повелителя. В некоторых ситуациях проще делать вид, что ты со всем согласен, при этом не запрещая некоторые нарушения и вольности — просто закрывать на них глаза и разводить руками, как в случае с побегом Шериона.

— Именно так. Убежал — и убежал. Я не могу наказать его за этот поступок, пока его нет в Догеве. Так что пусть не возвращается, пока не погуляет, как следует. Тем более, он не один, — Арр’акктур наконец повернул ко мне голову и посмотрел серо-голубыми глазами, в которых плясали блики от костра. — Позаботься о моём сыне, Дажий. Не как охранник или нянька — как друг. Он и сам на многое способен, но две головы — это однозначно лучше.

Если честно, я почти спал с открытыми глазами, поэтому просто ждал, когда эта ночная аудиенция в лесу подойдёт к концу. Я устал за день скачки и разных потрясений, мне хотелось просто вернуться под тёплый бок к мальчишке и уснуть без мохнатых зубастых сновидений до самого утра.

— Ох, чуть не забыл, — Арр’акктур задвигался, доставая что-то из-за пазухи. Это оказался небольшой пульсирующий мешочек, который он положил мне в руки. — Вольха отнеслась к побегу Шериона более импульсивно, как ты понимаешь, — он улыбнулся краешком губ. — Кажется, мне придётся ставить на центральной площади новый фонтан, от старой статуи осталось что-то очень странное и довольно пугающее.

Я улыбнулся. Вольха в гневе была страшна. Я помнил это по тем моментам, когда, всю ночь выпивавший, наутро наш курс сдавал ей дисциплины по практической магии.

— Что это? — спросил я, осторожно держа в руках дёргающуюся теплоту под грубоватым сукном. Любопытство снедало, и очень хотелось распустить завязки и посмотреть внутрь.

— Так загляни, — сказал Арр’акктур, и я смело дёрнул за верёвочки, открывая мешочек.

Поляна тут же огласилась громким отборным тролльим словарём в исполнении Вольхи Редной, и я поспешил стянуть горловину обратно, унимая испуганный стук сердца.

— Это что, магический вестник? — удивлённо спросил я. — В мешочке? Просто новое изобретение какое-то, надо его запатентовать в Ковене магов, пока кто другой не додумался.

— Вряд ли её волнуют такие мелочи, Дажий. Когда проспитесь, откроете вместе с Шерионом. Я так понял, первая часть для вас обоих, а вторая — для сына, так что…

Я закатил глаза, вздыхая. Ну что это за жизнь? Окончить Школу магии, чтобы так же постоянно слушать ругательства своей учительницы… Это было несправедливо.

Арр’акктур встал и принялся затаптывать догоревший уже костерок. А я с радостью понял, что скоро вернусь к Шериону под бок и буду спать, спать, спать, пока мне не станет плохо от этого. Или хорошо?

Повелитель собрался уходить, но потом вдруг обернулся и сказал.

— Дажий… насчёт инициации… — я сглотнул, потому что это была тайна всех вампиров. А я оказался в курсе. — Раз уж этот болтун рассказал тебе всё… позаботься о нём, если вдруг он услышит зов крови.

— Позаботиться? — испугался я. Я никогда не видел, как вампиры кусают кого-то ради того, чтобы пить — кровь была им не нужна большую часть времени. Но инициация…

— В этом не будет ничего сложного. Когда он укусит, проследи, чтобы не перестарался. А потом просто побудь рядом, защити, если понадобится. Ты справишься, — и Арр’акктур, бесшумно скользнув между стволами, растворился в темноте.

«Я справлюсь, я справлюсь, — повторял я про себя, пробираясь к месту нашей ночёвки, проскальзывая между стеблями ржи. — Конечно, я справлюсь, — малодушничал я, представляя, как буду отдирать неадекватного, оголодавшего и впервые попробовавшего кровь вампира от его жертвы».

Так, ладно. Утро вечера мудренее, надо поспать.

Я улёгся, пододвинув Шериона на его половину — тот спал, развалившись звездой посередине одеяла.

«Эх ты, чудовище. Мне надо вора догонять, а тут ты нарисовался. Вот я везучий…»

Но несмотря ни на что, мне удалось поспать в эту ночь, как следует.

Из сна меня выдернул чрезвычайно громкий вопль, ругающийся отборными тролльими оборотами голосом Вольхи над самым моим ухом. Я подпрыгнул, раздирая заспанные глаза. Рядом сидел виновато потупившийся Шерион с развязанным мешочком в руках, а сам сгусток энергии, принявший вид небольшой грозной птички, не замолкал ни на секунду, нервно летая над нами. Мы терпеливо ждали, когда краткий словарь тролльих ругательств сойдёт на нет, чтобы услышать более конструктивную часть, если она, конечно, была.

— Шерион. Ты дрянной, дрянной мальчишка! — вдруг изрёк вестник уставшим и немного севшим голосом Вольхи Редной. — Знаешь, как твоё исчезновение напугало меня? Между прочим, я так разволновалась, что случайно разнесла фонтан на главной площади… (Случайно? — скептически подумал я. — Вольха, помилуйте, он вам никогда не нравился…) И теперь твой отец взял с меня слово, что я буду позировать для новой статуи, ты представляешь, что мне придётся вытерпеть? И всё из-за того, что тебе вдруг взбрело в голову проявить самостоятельность, — вестник устало вздохнул, умилительно склонив при этом птичью головку набок. Шерион тихонько похихикивал, наверное, представляя маму, уныло позирующую для скульптора в обнимку с наспех наколдованным чудовищем. Через несколько мгновений голос продолжил, уже более спокойно и серьёзно. — Как бы то ни было, наверное, Лён прав. Давно пора признать, что ты вырос, мой милый, и отпустить тебя. Конечно, я не надеялась, что мои (это «мои» было особенно выделено интонацией, и Дажий улыбнулся) дети будут послушными домоседами, но я всё же верила, что ты останешься рядом со мной немного дольше… хотя бы, до инициации? Но как вышло — так вышло, желаю тебе удачи, мой мальчик, мой маленький вампирёныш. Веди себя хорошо и слушайся дядю некроманта.

Вестник замолчал, но не спешил рассеиваться искрами, как это бывало, если заложенная в него информация заканчивалась.

Мы внимательно следили за светящейся птичкой (Вот же красота, — не уставал я удивляться волшебскому мастерству магистра Редной. — Даже вестник у неё не просто шарик света, а чудесная миниатюрная птаха. Позёрша!)

— А ты! — вдруг совершенно неподобающе гаркнула птичка, явно вглядываясь в мою сторону, что я даже дышать перестал, — а ты береги моего сына, Дажий, — уже спокойно продолжил голос. — Я доверяю тебе, но будь осторожен. Моё сердце немного не на месте, хоть я и верю, что мой сын и моя лошадь вернутся в долину целыми и невредимыми. Береги себя, — и птаха, взмахнув лёгонькими крыльями, подкинула своё тельце вверх, взмыла в ясное голубое небо и уже там рассыпалась мерцающими звёздочками над нашими головами.

«Позёрша…» — повторил я про себя с восхищением, не переставая любоваться этой красоте исполнения простого заклинания типа «Вестник». Она будто бы подарила нам немного сказки, которую мне рассказывала в детстве мама, когда я долго не мог заснуть. Про птицу Феникса, который светился в темноте огненными перьями и вселял веру в сердца всех, кто видел его хоть раз в своей жизни.

— Доброе утро? — спросил Шерион, оглядывая меня искрящимися аметистовыми глазами из-под свисающих в беспорядке пепельных волос.

Я вздохнул и улыбнулся.

— Можно сказать и так. Могло быть и хуже.

Файр успел далеко забраться, но я чувствовал его, даже не закрывая глаз. Если выдвинуться сейчас, на к’ьярдах можно будет догнать его ещё до заката. Да и более-менее крупных поселений, куда он может направляться, в пределах дня пути не так уж много. Имея точное направление, мы вычислим его достаточно быстро.

Наспех перекусив остатками буженины, сыра и хлеба, мы свернулись и, запрыгнув на лошадей (честно, запрыгнул тут один Шерион, мне же пришлось уламывать обидевшуюся ещё с вечера Смолку, задабривая её хлебной краюхой, а потом осторожно заползать на её спину, опасаясь какого-либо подвоха), отправились вдоль одному мне ясно видной нити, трепетно натянутой между мной и вором.

Файр болтался в седле из стороны в сторону, порой проваливаясь в беспамятство, опасно балансируя на грани усталого сна и реальности, в которой он был за полшага от того, чтобы свалиться со спотыкающейся лошади и сломать себе что-нибудь.

Солнце стояло в зените, обжигая грязные волосы, словно ввинчиваясь в макушку. Он не спал уже больше суток и всю ночь гнал рыжую кобылу в том предельном темпе, при котором она бы не пала к утру, но двигалась всё же достаточно быстро.

Чары внушения постепенно сходили с животного, как старая шелуха с луковицы, и она всё больше и больше пыталась проявить свой норов, с которым до безумия уставший вор уже не мог и не хотел бороться.

Его преследовал образ черноволосого мага, фигура которого, обтянутая дорожной одеждой, нависала над ним сверху, занимая все мысли до единой. Он не понимал, как такое могло произойти — чтобы человек, виденный им лишь однажды, так намертво въелся под кожу, не давая спокойно дышать? В районе солнечного сплетения, чуть ближе к сердцу, что-то тяжело пульсировало и еле уловимо тянуло, заставляя испытывать тревогу и желание обернуться, в надежде выискать на горизонте одинокую фигуру, преследующую его.

Зачем Файр ему сдался? Из-за плаща и кобылы? Из-за неудовлетворённого желания? Это смешно… Мало ли на свете красивых парней и девушек, чтобы найти кого-то себе по вкусу?

А может, у магов какой-то кодекс чести, и Файр нанёс ему смертельное оскорбление, смыть которое можно только кровью? Но Дажий явно не собирался убивать его — вор, бесконечно чутко чувствуя малейшие изменения человеческих настроений и эмоций, мог в этом поклясться. Быть эмпатами детишек в их гильдии учили даже раньше, чем говорить. Воры были прекрасными актёрами и собеседниками, самыми желанными и понимающими слушателями. Они на раз вводили в заблуждение, а на два уже оставляли тебя с пустыми карманами, пока ты совершенно не понимал, куда же делась «эта худенькая голодная девочка, спрашивающая дорогу до…». И на этом месте ты осознавал, что толком не можешь вспомнить ни вашего разговора, ни чего-то особенного в её внешности, чтобы описать страже обокравшего тебя человека.

Воры жили за счёт невероятной ловкости, острого ума, артистичности, хитрых таинственных штучек, о которых не знал никто, кроме их гильдии, и эмпатии, доведённой до возможного максимума.

Поэтому Файр был уверен, что маг не собирался его убивать. Он чувствовал от него только любопытство, граничащее с одержимостью, и неудовлетворённое, обиженное этим фактом желание. Зачем, ну зачем он ему сдался? Файр так торопился, он невозможно опаздывал, слишком медленно продвигаясь к финишу своего забега. И ещё этот маг на хвосте…

Но самое непонятное — как? Ну как ему это удавалось? Как он не терял его след, как умудрялся оказываться там же, где был Файр? О магах вор знал совсем не много, и это тревожило… В Догеве он чуть не попался, непонятным образом избежав поимки, спрятавшись в деревянном сарайчике отхожего места и тихо просидев там полночи… Потом в лесу, когда его, уже уставшего, чуть не поймали эти деревенщины — а потом и сам Дажий… Ему пришлось использовать очень редкий и дорогостоящий приём из своего арсенала, припрятанный на крайний случай, и Файр был крайне недоволен собой. Его свобода и продвижение к цели доставались слишком дорогой ценой, и если так пойдёт дальше, у него не останется ни единого козыря в рукаве…

И самое потаённое, о чём он боялся даже думать, — что просто сойдёт с ума, если Дажий вдруг перестанет преследовать его. Маг должен был догнать его… Догнать и что-то сделать с этой раздражающей пульсацией под рёбрами. Но не сейчас, Двуликий. Только не сейчас.

Снова вынырнув из полусна, свесившись с лошади почти наполовину, Файр понял, что пора отдохнуть, или он закончит свой путь прямо здесь в качестве бездыханной переломанной куклы.

Оглядевшись затуманенными, словно вымытыми мельчайшим песком, глазами, он с искренней радостью рассмотрел у кромки леса начинающиеся домишки поселения.

Зарницы он миновал ещё ночью, значит, было весьма вероятно, что эта деревенька — Опадищи. Чёрт, он слишком забрал к западу за ночь, придётся выправлять курс. Но сейчас самое главное — это доехать до домов и молиться всем богам, чтобы найти, где отдохнуть.

Ни трактира, ни постоялого двора в Опадищах не оказалось.

— Гхыр абазг! — выругался Файр и поехал под недоверчивыми, опасливыми взглядами поселян в сторону окраины. Там, ещё издали, он заприметил покосившиеся стропила летнего сеновала и мечтал о стоге сена сейчас больше, чем когда-то о дриадской искуснице в своей постели.

Кое-как добравшись до таких желанных стогов под навесом, он буквально сполз с лошади, блаженно разваливаясь на колючей душистой траве. Потом заставил себя собраться для последнего рывка, привязал уставшую запинающуюся кобылу к колесу перевёрнутой неподалёку телеги и тут же выключился. Он напоит и накормит её, когда немного придёт в себя.

Последнее, о чём он подумал, были губы на едва знакомом лице. Тонковатые и пересохшие… Такие вкусные! Он попробовал их лишь однажды, но, кажется, они были ядовиты и отравили его, потому что каждый раз, засыпая, Файр мог думать только о них.

Видимо, дриадская искусница теперь мало чем ему поможет.