Письмо бабушке

Здравствуйте, незабвенная моя бабушка Констанция Викторовна, пишет Вам не такой уж далёкий внук Алекс. Вот, решил письмом изложиться, так оно мне надежнее кажется. По телефону все время как-то пугаюсь, всегда кто-то подслушивает.

Вы это письмо потом сразу сожгите вместе с компьютером, а не то подумают, что я жалуюсь, или еще что-нибудь, кругом, как известно, враги.

Дела мои, бабуля, хорошие, на работе пока узнают и не выгоняют, только швейцар перестал кланяться после того, как меня с бодуна на него вытошнило. Боится, наверное, что за шкварник попадет. А ведь как попадет-то, если выя у него такая жирная, что ему за ворот и воздух не капает, не то, чтобы другое чего.

Дома тоже хорошо и спокойно, хоть и сплю я теперь совсем неудобно, потому как Макар меня выгнал. Пусть и говорит моя матушка, чтобы я Макара слушал, и не перечил ему, однако хочу я Вам рассказать, почему я теперь на матрасике в ванной, а он, сколопендр ископаемый, поперек нашей кровати в позе распятого боженьки растопыривается – так, чтобы я, аки тать в ночи, к нему не забрался.

А случилось все следующим образом. Я, дорогая бабуля, светлый Ваш образ завсегда вспоминаю, если жизнь моя касается хозяйственной деятельности. Ею, как ни возьми, заниматься приходится, ибо мужчина я почти одинокий, и последние двое суток совершенно неприбранный. Но кое-чему Вы меня, хоть и неправильно, да научили – а именно: завтракать каждое утро горяченьким.

Тут у них, в лондонах, как ведь – насыплют сухого корма в глубокую чашку, и молоком зальют… ну да и я пристрастился. Единственно что - молоко я холодное не выношу, а потому я его наливаю в кофейную дурку и там вскипячиваю. А кофе потом прямо в чашку варю. А промежду этими занятиями я еще морду скоблю, чтобы меня сука-швейцар на работу пустил – да и вообще, чтобы на работе как-нибудь опознали.

Ну и вот, покамест я эту морду скоблю, это лоховое аглицкое молоко промежду всего - убегает. И за эти полгода, дорогая бабуля, дня еще не было, чтобы оно где положено вскипятилось, курва коровья. Я уже по-всякому пробовал – и время высчитывал, чтобы успеть, значит. И рядом стоял, караулил – а оно тихо-ровно себе отдыхает – а я только моргну, и бах – получите говна на лопате, шипит на плите злорадостно и едва не подмигивает. Что, типа, проворонил, чучундра лохматая, лижи теперь прямо отсюда, собака.

Нет никаких междометиев у меня на все это гадство, дорогая Констанция Викторовна.

Но это все ладно. Конкретный прогон и предательство получил я совсем не отсюда, а от друга-любовника своего разъединственного, которого вы там все, к слову, без ума обожаете. Получите теперь правду- матку о вашем любимчике.

Он, конечно, поначалу молчал. Брал себе тряпочку, и вытирал малафейные эти художества безо всяких на то комментариев, и все у нас было прекрасно. А потом перестал, почему-то. Только я это через неделю заметил, и удивился, конечно же – шозанах, спрашиваю. Было белое, а стало коричневое – ну и срут эти английские тараканы,говорю, совсем обнаглели! Возмутился прямо. А он вдруг так мелко хихикает и говорит, что тараканы, может, и срут иногда, только где им до мистера Хрюкмана!

Тут я совсем озадачился, да и спрашиваю – кто такой Хрюкман, и что ему надо на моей кухне, пока я в офисе на английскую бабушку задницу плющу? Кто пустил и вообще?

И что, моя дорогая бабуля, Вы думаете? Что ответил мне ваш разлюбезный герой и мой разближайший товарищ? Вы правильно все понимаете, Констанция Викторовна, этот Хрюкман, естественно – я.

Ну, Вы мой характер знаете. Я хорошую шутку всегда уважаю, и ссориться совсем не умею. Я и ответил примерно в таком же шрифте – я, говорю, годовые кольца хочу молоком накалякать, чтобы потом, значит, дни до отпуска посчитать.

Хрюкман так Хрюкман, посмеялись мы оба да и спать легли.

Дальше все своим чередом пошло, только через пару дней фамилия моя изменилась на Пигмана. Вроде всё то же самое, но почему-то стало обидно. Я и спрашиваю: чем тебе, милый Макарушка, Хрюкман не угодил, креативишь-то уже по наезженному, в чем дело-то, мать твою так? А он мне, подлец, отвечает: не отмоешь плиту, будешь Шитманом. Или даже Факманом, если не отмоешь до завтра.

Тут моя отговорка про годовые кольца молочные не прокатила, а, наоборот, все испортила. Он мне такие кольца на жопе пообещал, что я по количеству их восемь лет даже сесть не смогу. А про их качество и конкретное месторасположение я, как водится, сразу представил, и очень немножко приссал...

И вообще, говорит напоследок, ведешь себя, как пидарас.

Тут я, Констанция Викторовна, и вовсе ментально оцепенел.

Вот такие дела, дорогая бабуля, вот она, любовь, обо что разбивается! Обо срань тараканью, грязь на плите, из-под гадского какого-то молока! Тем более, что оттереть эту пакость от местного их оборудования не представляется ну никакой возможности! Ни одна их английская хрень не берёт. Ни порошок, ни зеленые сопли из баночки, ни железная щётка…

Плюнул я на все это дело и спать лёг. А утром вскипятил молоко со всем своим ритуалом, и на работу ушел.

И вот теперь я тут, на надувном матрасике, ночевать изволю. И непотребным образом мучаюсь, потому как Вам, разлюбезная моя бабушка, нездоровье моё известно – спать я один не могу! Мерзну я так, что одно место колом встаёт, а самостоятельно растирать замерзания уже разучился давно.

А поэтому просьба к Вам, дорогая бабуля. Помнится, на нашей домашней кухоньке стояла зелёная такая бутылка – прямо на раковине. Так в этой бутылке эликсир обретался, такой же зелёненький, хлоркой вонял. Он до того злобный был, что всякая грязь разбегалась еще до того, как его на неё выливали. Желаю вот я себе пару бутылочек таких, дорогая бабуля, а если у вас затруднения со средствами, то шлите мне в Англию наложенным платежом.

Только умоляю Вас – побыстрее, или вся моя семейная жизнь очень вскорости рухнет, и тогда я приеду к вам в Петербург, отчего вам всем мало опять не покажется. Жму поскорее на кнопку «делете», чтобы послание к Вам вместо меня как можно скорее причапало.

Засим остаюсь Ваш любящий внук,

Сэр Алекс Факман.