Можно ему остаться

Гоша вбил в строке поисковика вопрос: «Что делать, если тебе грустно?» – и нажал значок с изображением лупы. Тот рванул с места в карьер, как глупый щенок за палочкой, и принёс в зубах кучу бесполезных ссылок.
Гоша скорчил обиженную мину, пролистав рекламу антидепрессантов, онлайн-курсов по душевному равновесию и чатов с психологами. Пропустил дурацкие ролики с клоунами и видео блоги с натужно веселящимися придурками. Брезгливо прокрутил бесплатные советы: «1. Отдохните. 2. Поплачьте. 3. Отвлекитесь…»
Дальше были ссылки на службы знакомств, объявления о распродажах всякой бесполезной милой ерунды, предложения тур-операторов и вызов аниматоров на дом… Что за бред?
Гоша не хотел садиться на «колёса», смеяться, отдыхать или плакать. И смотреть на кривляющихся идиотов тоже не хотел. Он не собирался никуда ехать или переться по магазинам. Вообще, из дому выходить даже не собирался.
Ему просто было грустно, и он хотел знать, как сделать так, чтобы перестало. И всё! Чего тут непонятного?
Он тоскливо обвёл взглядом полки с настольными играми, книжками и плюшевым медведем. Выражение морды его старой любимой детской игрушки тоже оставляло желать лучшего. То ли обиженное, то ли расстроенное. «Давай, ещё и ты начни на меня дуться!» – уныло подумал Гоша, сгрёб медведя в охапку и завалился с ним на диван. Прижал шерстяного охламона к груди, скрестил ноги и закрыл глаза.
Искусственная шерсть пахла пылью, мандариновыми шкурками и конфетами.
Стало ещё грустнее.
Весёлую музыку он включать не стал, потому что и так всё бесило. Лезть по всяким сеткам чатиться с неизвестными и малознакомыми скучающими дебилами тоже не хотелось. В игрушке он сразу завалил босса, повезло, перешёл на следующий уровень и заскучал. Посмотрел на карту, представил себе, сколько всего нужно найти, собрать и сделать, отбиваясь по дороге от докучливых монстриков – сохранился и вышел. Не сегодня.
Он уже прибрался в своей комнате, полил заморенную фиалку и кактус на окне. Повисел на турнике, помахал гантелями. Сходил в душ, подрочил, заодно и помылся. Слопал зелёное яблочко и лист салата.
Не-а, не помогло.
Гоша понял, что дело плохо. Так грустно ему не было с тех пор, как лет в пять он понял, что однажды когда-нибудь умрёт.
Это ему объяснил добрый дедушка, противный лысый старик с плохими зубами и седыми волосами в носу и ушах. Маленький Гошка тогда посмотрел на него и честно ответил, что деду, может, и охота уже помирать, вон он какой весь больной и старый. А он, Гошка, такими глупостями заниматься не намерен. Он ещё маленький пока, вот вырастет, тогда и посмотрим.
Дед глупо захохотал и сообщил, что это тот него не зависит, и что умереть он может и молодым, было бы, от чего. Утонуть, например, или машина собьёт… Гошка подумал, что это нечестно, и ему стало очень-очень грустно. Он даже разревелся, хотя обычно не плакал, даже когда коленки разбил. Стало Гошке грустно, что все вкусняшки вместо него съедят другие дети, и подарки тоже другим достанутся, потому что он будет лежать скучный и дохленький, и ему ничего не нужно уже будет. Грустно это, несправедливо, как так?
Папа с мамой тогда деда отругали, что он ребёнку всякие гадости говорит. Дед ответил, что нечего от детей правду скрывать и обманывать, и что он им всем ещё покажет. И показал: через полгода взял да умер сам, никого не предупредив. Пришлось хоронить его наспех, под самую ёлочку, и даже подарка от старика Гошке в этот раз не досталось.
Тогда Гошка написал деду Морозу письмо и положил его в морозильник. Мол, ты же тоже дед, хоть и сказочный, хоть ты не умирай, пожалуйста! А то как я без подарков всю жизнь буду? А если всё-таки умрёшь, то моему деду привет передавай. Он хоть и старый дурак был, но Гошка всё равно по нему скучать будет.
Письмо, конечно, не дошло, потому что Гошкины родители сразу нашли его в холодильнике, а потом долго сидели на кухне, читали, смеялись и плакали. И наконец, объяснили сыну, что прямо сейчас о смерти думать необязательно. Что думать надо о жизни, чтобы она была хорошая, красивая и вкусная. Гошка их послушался и грустить перестал.
А сейчас родители уже развелись, и жил Гоша у бабушки, пока мама с папой квартиру делили и ссорились. И как ни грустно было Гошке, объяснить ему было некому, что теперь со всем этим делать.
– Иди, погуляй, – сказала бабка. – На велике покатайся. Зря, что ли я тебе его покупала!
– Не хочу, – объяснил Гоша.
– А что ты хочешь? – спросила бабка.
– Не знаю, – ответил Гоша. Он и правда, не знал.
– Вот ведь дети пошли! – взъелась бабка ни с того, ни с сего. – Нас в твои годы было домой с улицы не загнать! Мы целыми днями только и делали, что играли и дружили! На речку ходили купаться, мальчишки в футбол гоняли, девчонки на танцы бегали! Кружки были всякие, секции! Книжки, наконец! Скучать и грустить было некогда!
Гошка вздохнул:
– Это у вас просто интернета не было, – ответил он. – Вот вы всякой дурью и маялись… А секции и сейчас есть. Я вот завтра на плавание в бассейн пойду. С шестнадцати до восемнадцати. А сегодня-то что делать?
– В магазин мне сходи, – пробурчала бабка. – Картошки купи, молока и фарш из индейки. Я тебе котлеты с пюрешкой на ужин сделаю.
– Спасибо, ба, ты самая лучшая! – честно ответил Гоша и пошли в магазин. А потом вместе с бабушкой лепил котлеты и жарил их на большой сковороде.
– По кому сохнешь-то? – между делом, поинтересовалась бабка, доливая молока в перемятый сваренный картофель. – Девочка-то хоть хорошая?
Гоша покраснел и сердито сообщил, что нету у него никакой девочки. Потому что всё самое вкусное уже разобрали хулиганы и отличники, а с дурами и задаваками он и сам водиться не станет. Пусть на других дураках тренируются!
– Тогда с чего ты такой смурной, если не влюбился? – подозрительно спросила бабка, когда они сели на кухне вечерять. – Болит что?
Гошка ухватил веточку укропа и отправил в рот. И ответил, опустив глаза в тарелку:
– Душа.
– Точно не сердце? – всполошилась бабка. – Дед твой от сердца помер! Надо бы и тебе врачу показаться!
– Какому? – грустно усмехнулся Гоша. – Психиатру, что ли?
Бабка сердито махнула на него полотенцем:
– Скажешь тоже, как курица в лужу пукнет! Ты у меня нормальный, только родители у тебя идиоты. Карьеры свои строили вместо того, чтобы собственным ребёнком заниматься… Ну и что, построили? А семья-то рухнула!
Гоша глянул исподлобья на неё и неуверенно проговорил:
– Они же для нас стараются. Деньги зарабатывают. У тебя пенсия маленькая, а меня пока на работу никуда не берут. Вот получу паспорт через два месяца, и айда… Хоть в кафешку официантом, хоть на заправку.
Бабка погладила его по голове и всхлипнув, проговорила:
– Мужик растёт!
Гошка поморщился от слова «мужик». У него от этого слова на ум приходили две дурацких картинки: одна – из школьного учебника, с картины какого-то художника, где огромный бородатый мужчина в белой рубахе и штанах босиком шёл за плугом. И вторая, не раз виденная у столиков рядом ночным магазином, когда один неопрятный пропитый тип громко вопрошал другого такого же: «Мужик, ты меня уважаешь?»
«Мужиком» Гоша быть не хотел. Настолько, что месяц назад попытался поцеловать своего лучшего друга Мишку и чуть в зубы от него не схлопотал. А и получил бы по морде, невелика беда! Всё равно, на следующий день Мишка сам к нему прибежал извиняться.
– Я, – говорит, – не думал, что меня любить можно. Я же рыжий и левша, и нос картошкой. И нога одна чуть короче другой…
Гошка тогда головой замотал так, что она у него чуть не отвалилась:
–  Ты для меня лучше всех. Мы с тобой десять лет дружим. Я тебя, как себя, знаю. Кого мне ещё любить-то, как не тебя?
Рыжий офигел и зажмурился.
– Тогда давай, – согласился он. – Целуй. Люби. Делай со мной, что хочешь. Только и не бросай, как папка.
Отец у Мишки ушёл из семьи, когда сыну было семь лет. И больше ни разу не объявлялся, даже с днём рождения только телеграмму отправлял. И то не всегда. В этом году уже забыл, наверное. Мишка по этому поводу очень переживал, даже плакал. А Гошка его утешал, как мог, да и полюбил нечаянно, сам не заметил, когда. Но как только понял, сразу признался.
А рыжий сразу словно с цепи сорвался: то целоваться-обниматься лез, то шарахался от Гошки, как от прокажённого. И пошла их дружба вразнос: то поссорятся, то помирятся, тот целуются, то чуть не дерутся!
Гошка от этого весь издёргался и уже не рад был, что признался. Любил бы тихонько, дружили бы по-прежнему, и всё было бы хорошо. Так ведь нет, Гошка же честный, обманывать друга он не может! Вот дурак, хуже рыжего. Хотя и тому тоже несладко, наверное.
А вчера рыжий ни с того, ни с чего сам к нему в трусы полез. И, нащупав то, что там и должно было оказаться, очень удивился. А Гошка дурак: нет, чтобы подождать, пока парень освоится – сам начал рыжего раздевать. Но Мишка сразу выдернул руку и убежал, хлопнув дверью. А Гошка остался сидеть в своей комнате, думая, что же теперь будет.
С одной стороны, они вроде как не поссорились. Уже хорошо. Но раз не поссорились, значит, и не помирятся. А это уже плохо. И что дальше делать теперь, непонятно.
Хуже то, что любить Гоша его всё равно не перестанет, даже если безответно. Он же для него, Гошки, один-единственный близкий человек на всём белом свете!  Ну, не считая бабки, конечно.
А родители пусть идут в суд и дальше, куда хотят. Хватит его на части рвать, он не квадратный метр, а живой человек! Когда папа на маму кричит, больно ему, Гошке. А когда мама про папу гадости говорит, никому от этого лучше не становится. Только грустно и ещё грустнее оттого, что это всё тянется, тянется и никак не закончится. Прямо, как Гошкина жизнь…
Он сидел на стуле, понурившись и ковыряя вилкой в тарелке. Мужик, как же! Разнылся, как баба. Даже стыдно.
Бабка почувствовала, что сделала что-то не то, но не поняла, что именно. А в душу лезть она терпеть не могла. И поэтому просто посмотрела внуку в глаза: «уж прости, если что не так!»
И уселась напротив него, убрав тарелки и налив чай:
– Ты, Гошка, потерпи немножко! Грусть-печаль дело такое: сегодня поболит, а завтра пройдёт! Не хочешь гулять идти, займись чем-нибудь. Уроки сделал?
Гошка кивнул. Большинство из того, что задавали, он делал сразу на переменках. А на дом оставлял только самое вкусное: рефераты да сочинения.
– Всё сделал, – неожиданно пожаловался он. – В комнате прибрался, цветы полил, полы помыл. Бельё поменял, в машинку закинул, скоро достирается.
– Ну, хочешь, кино посмотрим? – нашлась бабка. – А потом спать ляжем пораньше, завтра же тебе в школу.
Гошка неуверенно кивнул.
Кино было дурацкое, старое чёрно-белое, про индейцев. Но бабке нравилось, она даже будто помолодела, глядя на то, как актёры с пафосом клянутся в вечной любви и обещают защищать родные просторы от жестоких колонизаторов до последней капли крови. Гошке было скучно и грустно смотреть на то, как они сами не верят, похоже, в то, что изображают из себя. Но тогда все врали: одни – что строят светлое будущее, другие – что жить стало лучше, а третьи врали самим себе, что во всё это верят. Только, видно, плохо их врать учили, поэтому всё и развалилось.
А теперь тоже все врут, и ещё больше. Равные права, мол, свободы и возможности. Только у кого денег больше, у того и возможности. А у кого власть, у того и права. Все остальные свободны, хоть что делай, только плати за всё и не высовывайся! Такое вот настало светлое будущее, никуда от него не денешься. Интересно, скоро ли всё опять развалится.
И от этих мыслей Гошке стало только ещё грустнее, но он не подал виду, чтобы бабку не расстраивать. А пошёл умываться и зубы чистить с нитью, чтобы лишний раз к стоматологу не бегать.
И тут зазвонил домофон.
Гоша подошёл и с замиранием сердца спросил, кто.
– Гошка! – заорали в трубке. –Ты живой вообще? Я тебе на мобилу звоню, ты не берёшь! В чат пишу, ты не отвечаешь… Ты чего, в игнор меня поставил, да?
– Поднимайся, – пригласил Гоша и заулыбался, нажав кнопку.
Грусть сразу как рукой сняло. Внутри тугим мячиком запрыгала радость и облегчение: не рассердился, не обиделся, сам пришёл! Значит, простил. Значит, всё будет хорошо.
– Ба! – позвал он, приоткрыв дверь и улыбаясь от уха до уха. – Ко мне Мишка пришёл! Можно ему остаться? А завтра мы вместе в школу пойдём.
Бабка, как была в ночнушке и халате, так и вышла из своей комнаты и внимательно воззрилась на него. Гошка потупился на свои босые ноги и пошевелил пальцами на них.
– Ну, пожалуйста, ба! – отчаянно попросил он. И быстро поднял на неё счастливые, уже совсем не грустные глаза.
– Значит, Мишка, – вздохнула бабка. – Вот как всё теперь, через жопу-то…
Она с жалостью посмотрела на внука и махнула рукой. Хлопнула дверь, и раскрасневшийся с мороза рыжий парень с жёлто-зелёными глазами и остроносой мордашкой, как у лисёнка, в белой куртке, синем свитере и голубеньких джинсах нарисовался на пороге.
– Здрасьте, Анна Иванна! – вежливо сказал он. – Как здоровье?
Он виновато улыбался, не сводя глаз с её внука, показывая ямочки на щеках и ровные мелкие белоснежные зубки. И тоже потупился, поймав её подозрительный взгляд. И покраснел до корней волос, когда Гошка стал стягивать с него курточку, забрав сразу из рук оранжевый рюкзак с лисьим хвостом и сменку.
– Твоими молитвами, – вздохнула Анна Ивановна. И неуверенно спросила:
– Родители-то в курсе?
– Я их предупредил, что у Гошки буду,  –  глянув исподлобья на неё, проговорил рыжий Мишка. И, взяв его за руку, неуверенно спросил:
– Или вы не про это?
Гошка судорожно выдохнул и сжал его ладонь своей.
– Про это, про это…  – проворчала бабка, отворачиваясь. И ехидно спросила через плечо, заходя в свою комнату:
– Тебя ещё из дому-то не гонят?
Мишка звонко захохотал, толкнув Гошу плечом:
– Ага! Мамка говорит, бери подушку и иди жить к своему Гошеньке! А то, мол, чего туда-сюда бегать по пять раз на дню!
Бабка замерла на пороге. Оглянулась на них обоих. И спокойно произнесла:
– Ну так и живите, кто вам не даёт…
Мишка разинул рот и опешил:
– Правда, можно? Тогда я за подушкой! Мигом, одна нога здесь, другая…  – он заглянул Гоше в сумасшедшие счастливые глаза и с усмешкой закончил:
– … тоже уже здесь!
Анна Ивановна фыркнула:
– Вот ещё, бегать туда-сюда! Игорь, возьми на антресолях вторую подушку… Мишаня, ты не голодный?
Рыжий парень помотал головой.
– Нет, я поужинал… Спасибо, Анна Ивановна! – с благодарностью проговорил он. – Что бы мы без вас делали!
Бабка вздохнула и проговорила:
– Ладно. Спокойной ночи, мальчики. Не засиживайтесь, вам завтра вставать рано.
Мишка кивнул и, глянув на замершего Гошу, неловко поинтересовался:
– А можно, я завтрак утром сам приготовлю?
– Конечно, – произнесла Анна Ивановна, чуть помедлив. – Должна же быть от тебя в семье хоть какая-то польза!
И закрыла за собой дверь.


2015