Зрелость

Ощущение заброшенности не покидало меня с детства. Я рос нежным, мечтательным, робким, по-девчоночьи изящным, а отец стремился вылепить из меня настоящего мужчину. Он заставлял меня заниматься спортом, отдавал то в одну, то в другую секцию, терял терпение, срывался на грубый крик, залеплял мне затрещину. Я возненавидел спортивные клубы, пропахшие потом раздевалки, ловких и жестоких сверстников. Моей единственной защитой могло быть только нездоровье. Чтобы выжить и не сойти с ума, я должен был болеть – и я болел. Экземы, крапивницы, тяжелые воспаления легких, бывало, по три за зиму, проблемы с сердцем. Отец махнул на меня рукой, предоставив самому себе и обозвав «бабой и размазней». Когда мне исполнилось двенадцать, родился мой брат. Обо мне забыли, и я узнал, что такое одиночество. Родителям больше не было до меня никакого дела. Я отдался учебе и фантазиям о сильном старшем мужчине, призванном стать моим защитником. Мне нравились мягкие и ласковые женщины, но они и сами были слабы и никогда не смогли бы укрыть меня от нападок и издевок других самцов.
Наверное, поэтому я так легко поддался обаянию Вадима - мной наконец-то заинтересовались, и такой яркий человек! Я ушел из дома, уверенный, что встретил большую любовь. Видит Бог, я сполна заплатил за свое простодушие. Первая же зуботычина парализовала мою волю. Так не должно было случиться! Это же был мой покровитель! Грубые слова, пинки, унижение. Я не мог угодить Вадиму, как ни старался. Тень отца нагнала меня. Все, что я не делал, было не так. Я был тупым, медлительным, неповоротливым, бездарным, неловким. Дело могло быть только во мне, в моей глупости и неумении понять, что требовалось взрослому, опытному человеку. Меня преследовала постоянная боль. Иногда я уползал в ванную, чтобы беззвучно поскулить в одиночестве после жестокого секса. Мне не с кем было поговорить. Да и скажи я кому-нибудь, что меня попросту бьет старший друг, услышал бы в ответ – ну и уходи, ты что, девчонка?! Я не мог выпутаться из болезненной связи. Даже сломанный нос (до сих пор помню чмокающий звук хряща под ударом и запах залившей все крови) и легкое сотрясение мозг, отправившие меня в больницу, не образумили перепуганного мальчишку. Жестокость чередовалась с всплесками нежности, и я каждый раз надеялся, что именно эта пощечина, именно это ругательство окажутся последними. Единственное, на что я не согласился – это развлечь приехавших ненадолго в Москву друзей своего мучителя. Тогда Вадим и выгнал меня, решив, вероятно, что проще найти новую жертву, чем возиться со старой. Меня ненадолго пригрела тетка с материнской стороны, не из понимания или жалости, а в пику когда-то обидевшей ее сестре. Я зализал раны и поклялся никогда никого не любить, убедив себя, что одиночество - единственный удел неудачника и изгоя.
Леша сразу же прозвал меня лисенком и лисичкой, наверное, потому что я – рыжий. Дома он был совсем не таким, как в офисе – нежным и спокойным, хотя и таким же насмешником. Впрочем, ирония была смягчена лаской. Я, должно быть, и казался ему поначалу зверьком, этаким милым домашним питомцем, созданным на радость хозяину. Дней через десять совместной жизни, все еще казавшейся мне сном – ну не мог же я на самом деле обитать под одной крышей с Кудрявцевым, заниматься с ним сексом, очень похожим на любовь, завтракать, а потом ехать на метро на работу, чтобы вечером вернуться в его же объятия, ведь так? – мы поехали забрать мои вещи со старой квартирки. Я мучительно не хотел, чтобы Леша видел, как бедно я жил. Там-то он и обнаружил следы моих преступлений – копии офисных документов. На миг мне показалось, что все кончено. Для любой юридической компании утечка информации – кошмар наяву, тяжелейшее преступление.
- Ты все это читал? – спросил Леша, присев на продавленный диванчик.
-Читал, - ответил я. – Леша, прости, я бы никогда, никому… Интересно было, вот и все. Я же юридический колледж закончил.
- Вот что, - решил мой старший друг, - все это дико неэтично – живем вместе, работаем вместе. Потерпи пару месяцев, малыш, а там придумаем, куда тебя определить. Ну и молодежь пошла – документы по вечерам читают! Ну ладно, будет тебе чтение, лисичка. Иди сюда, поглажу.
Он очень быстро понял, что доставляло мне настоящее удовольствие – поглаживание и поцелуи между лопаток. Я млел в его руках, пока он с улыбкой - я чувствовал ее кожей, - ласкал своего ручного лисенка, оказавшегося, вот редкая удача, разумным существом.
Я перешел в новую компанию через месяц, успев прочитать гору материалов и задать Леше миллион вопросов.
-Я делаю это в первый раз, - объяснил он мне, - в первый раз в жизни устраиваю парня на работу, потому что ты талантлив, лисичка, ты стоишь особняком. Но если ты будешь лениться, придушу, клянусь. Ты лучше всех, понимаешь, Дима? Ты умный, сообразительный, говорун, каких мало – очаруешь любого клиента. Но ты должен стараться и не бояться неудачи. Ошибайся, но действуй. Понятно?
И я старался. Работал до полуобморока. Дико, исступленно ревновал Лешу – ко всем и ко всему, чуть ли не к креслу в его кабинете. Он полностью, абсолютно завладел мной, и мысль о том, что мой бог мог быть близок с кем-то еще, была невыносима. Больше всего меня бесила его давнишняя подруга, Катя - Леша так и сказал, что они дружат лет десять. Что могло быть у Леши общего с женщиной, ради всего святого?! Я был уверен, что иногда они занимаются сексом (это, кстати, оказалось правдой). Я бы мог состязаться с другими парнями, красивый и тонкий, несмотря на все перипетии моей жизни, но против этой загадочной, неуправляемой силы я был бессилен.
Лешу забавляла моя ревность. Потом я узнал, что в самом начале нашей совместной жизни он дал бесповоротную отставку двум постоянным парням. Я был так поглощен своими переживаниями, что оценил его порядочность и смелость только годы спустя. Леша бросил вызов судьбе. Он мог бы снять мне квартиру, превратив в еще одного юнца на содержании у богатого старшего друга, но признал меня равным. Он не демонстрировал нашу связь открыто, но и не скрывал, появляясь со мной по выходным там, где считал нужным – в ресторанах, на вернисажах, в театрах, предоставив другим думать что угодно. Внутреннее достоинство этого человека было так велико, что его окружение само придумало, кем бы я мог быть – дальним родственником. Да, Кудрявцев приютил всеми заброшенного сына невнятной тетушки десятой степени родства, благородной души человек. Скажем так, только чтобы не признаваться самим себе, что он живет, не таясь, с пареньком лет на десять, а то и больше, моложе и не собирается, похоже, за это извиняться, чувствовать себя неловко или хотя бы снижать расценки своей небольшой, но процветающей компании, консультирующей по весьма деликатным вопросам.
- Кроха, кто это был? – спросил меня как-то Леша. – Кто тебя бил?
Я вздрогнул. Какой позор – мой друг знает, как со мной обходились! А если и он задумается над тем, достоин ли я его любви?!
-Ты непроизвольно вздрагиваешь, когда я делаю резкое движение, - объяснил мне Леша. – Он тебе звонил? Вы виделись? Да не сжимайся в комок, ну что ты, лисичка! Ты же не виноват. Бедный человечек.
Он вытер мне слезы и растолковал:
- Тебе пришлось пережить жуткий опыт, малыш. Садизм отвратителен. Но пойми, ты победил. Слышишь? Ты не сломался, а выиграл. Давай спинку поглажу. Иди сюда.
Шмыгая носом, я нырнул Леше в объятия и, стесняясь, робко поцеловал чуть отдающие табаком пальцы своего кумира.
Поняв мою чувствительность, Леша взял за правило предупреждать меня, если задерживался позже полуночи. Я угрюмо слонялся по квартире, мучительно представляя себе тысячи сцен измены. От ревности и перенапряжения я в который уже раз заболел воспалением легких, слабенький, как чахоточный герой из старого романа.
Все началось с бронхита. Ну, это было скрыть нетрудно – в своей комнате я кашлял в подушку, а на работе пил купленные в аптеке антибиотики, надеясь, что выздоровею сам собой. Через неделю, за завтраком, я сполз со стула на пол - температура подскочила до сорока, и сил не осталось. Но даже через обморочную слабость я ощущал дикое отчаяние – все, теперь Леша меня вышвырнет, кому нужен больной лисенок, когда полно здоровых?!