Зрелость

Время беспощадно.

Остывают чувства, угасают солнца; вселенные начинают ужасающий бег к некоей изначальной точке сотворения; спираль мироздания превращается в космический водоворот, затягивающий в великую пустоту мириады существ и судеб. Ничто не вечно.
Ненастный февраль; кружение мокрого снега, злой ветер, низкое, несвежее небо. Мир, казалось мне, распадался и медленно истлевал, поддавшись вкрадчивому, неумолимому, жестокому времени. Весна и лето были обманками; не было больше ни яркого света, ни завораживающей синевы пронзительно высокого неба, ни дурманящего благоухания горячей листвы – остались только стужа и полутьма.
В начале той зимы я осознал, что Алексей начал стареть. Мой бог оказался смертным.
Мы мирно завтракали в субботу, как у нас было заведено, листая каждый свой журнал; Леша читал «Форбс», а я «Гео», в который раз давая себе слово пойти на курсы фотографии и научиться делать такие же четкие снимки. Я сделал глоток кофе, поднял глаза и вдруг увидел, в случайном солнечном луче, что щетина на скуле моего друга отливает серебром. Седина. У меня замерло сердце. Я вгляделся в него внимательнее, затаив дыхание. Да, ошибки быть не могло – и в его каштановых волосах появились первые белые нити. Морщинки на лбу стали глубже, кожа под проницательными, умными глазами набрякла, черты лица стали резче. Он погрузнел – все еще стройный, но тяжелый, словно на него разом навалился груз забот. Обычный мужчина за сорок, навсегда утративший легкое, не требующее никаких усилий очарование молодости.
Я любил Алексея исступленно, рабски, поклонялся ему, как обитатели затерянных в изумрудном океане маленьких, всеми забытых островов, поклоняются великим силам большой воды или неба. Человек, склонившийся над журналом, составлял смысл моей жизни. Он был моим супругом, другом, любовником, братом, неистовой силой, сделавшей из обычного мальчишки со средними дарованиями профессионала. Он тысячи раз воскрешал меня, легким поцелуем или драгоценным словом одобрения, когда я терял веру в себя. Алексей казнил, миловал, дразнил, доводил и до бешенства, и до экстаза с небрежной легкостью ироничного божества.
Он проигрывал лишь одну битву - со Временем.
Он слабел, и я мог освободиться, разорвав невидимую цепь, приковавшую меня к властному, талантливому, очаровательному человеку.
Я пришел работать в его юридическую компанию на скромную должность стажера десять, или нет, уже одиннадцать лет назад. Тогда, медленно возвращаясь к жизни после Вадима, я и боялся всего на свете, и страстно мечтал преуспеть. У меня были страшные тайны, помимо того, что я – гей, конечно: меня унижал и избивал старший друг, и я был совершенно одинок. В компании я попал почти на самое дно – даже с решительной кореянкой Эллой (и почему у кореянок всегда такие имена – Элла, Алла?), заведовавшей офисным печеньем, кофе и, самое главное, ужинами, считались больше, чем со мной. Бесплатная пицца по вечерам, кстати, мне очень нравилась. Пару месяцев я делал бесконечные копии всего на свете, познав глубины изысканного искусства брошюрования. Копировальный аппарат открыл мне свои великие тайны. Вообще-то, время от времени я совершал ужасное преступление – переснимал для себя заинтересовавшие меня презентации, чтобы без помех изучить их дома, то есть в крошечной съемной квартирке с рассохшимися окнами и скрипучими полами. Я мог бы сделать лучше. Гораздо лучше. Если бы только поверил в свои силы и в свой талант.
Хозяина компании обожали. Его помощница, иногда плакавшая в туалете и клявшаяся уволиться, утверждала, едва просыхали слезы, что работать у гениального человека – бесценный жизненный опыт, и что Кудрявцев, в сущности, никогда никого не обижает нарочно. Я видел небожителя только издали – среднего роста, стремительный, некрасивый, он всегда говорил хотя бы по одному мобильному телефону, а иногда – сразу по двум, или на бегу, или легко покачиваясь с пятки на носок, не замирая ни на секунду.
Вблизи я в первый раз увидел Алексея пятничным вечером, когда он возник передо мной из ниоткуда и сунул мне с десяток листов с каракулями:
- Пять копий, быстро, и принеси мне в кабинет. Никому не показывай. Давай, быстро, быстро!
Я сделал копии и вдруг сообразил, что мне предстояло войти в святая святых – кабинет Кудрявцева. Я оробел. Его помощницы Марины не было – время шло к девяти вечера. Мне не очень-то хотелось возвращаться в свое унылое жилище, и я болтался в уютном чистом офисе, ища, и уж тут-то мне повезло, приключения на свою голову. Я на миг замер у двери, из-за которой доносился отчетливый мат.
-Копии!
Передо мной появился Алексей и выхватил стопку бумаг из моих пальцев, вдруг ставших ватными. Казалось, он был объят пламенем, опасным, невидимым, готовым перекинуться на любого, кто осмелился бы подойти слишком близко. Меня опалило ледяным огнем.
- Давай на кухню, стажер, и кофе вари на четверых. Шевелись, милый, давай, давай, пошел. И никакого сахара, никогда, ни за что.
Когда я с подносом в дрожащих руках вошел в его кабинет, Алексей вдруг улыбнулся, подмигнул мне и сказал своим собеседникам:
- Даже карапуз Дима сделает лучше, чем вы, и за меньшие деньги, заметим. Вы заелись, мать вашу, а он голодный. Садись и слушай, вот тебе и будет школа жизни, стажер.
А я и не подозревал, что Кудрявцев знал о моем существовании.
У одного из партнеров был такой вид, словно он с трудом сдерживал слезы. Двое других, понурив головы, вертели в руках карандаши. Я сел на стул в уголке.
-У тебя что, комплекс неполноценности? – ласково поинтересовался Алексей. – Сейчас вылечим. За стол!
Так я оказался на первом в моей жизни совещании. Я не мог оторвать глаз от всесильного хозяина. Обычный, невзрачный; если бы не дикая энергия, он был бы вполне заурядным мужчиной ничем не примечательной наружности. Но Кудрявцев был звездой, солнцем, безжалостно вовлекавшим в ведомый им космический танец всех встречных. Или тех, кого он выбирал - но этого я тогда не знал. Невероятно, что я мог хоть чем-нибудь заинтересовать этого талантливого человека - мне казалось, мои позорные клейма очевидны для всех, кому не лень приглядеться.
Я еще два раза варил кофе, и во второй раз принес себе чашку.
- Ход мысли верный, - одобрительно рассмеялся Алексей. – Голод – двигатель эволюции, мои дорогие сытые друзья. Ребенок, тащи печенье, я знаю, у Эллы припрятано. И ешь, пока можно.
Я пил кофе, жевал бельгийские вафли с миндалем, стараясь не хрустеть слишком громко, и впитывал каждое слово, каждый жест невысокого, сильного человека с холодным, цепким взглядом хозяина жизни. Сначала он разгромил многодневный труд целой команды ребят, а потом, не торопясь, утащив все-таки половинку вафли, не напрягаясь, набросал план действий, показавшийся мне гениальным.
Совещание закончилось в половину первого. Трое заместителей Леши исчезли, только что не столкнувшись друг с другом в дверях - они торопились уйти, пока он был в хорошем настроении.
- Подруга есть? – спросил Алексей, пока я собирал чашки.
Я вздрогнул. Меньше всего мне хотелось казаться тем, кем я был - обломком кораблекрушения, парнем, о которого тщательно вытирали ноги, а потом пинком вышибли на улицу, чтоб не мешал со своей сопливой любовью.
Алексей подошел ко мне, пристально посмотрел в глаза и вдруг искренне расхохотался:
- Извини, сформулируем точнее. Друг есть?
Я охнул. Врать не имело смысла. Уволит, так уволит.
-Никого постоянного, – мрачно, и честно, ответил я.
- Поехали, отвезу тебя домой, - распорядился Алексей. – С родителями живешь?
- Квартирку снимаю, - честно ответил я.
- Ну, на зарплату, которую я тебе плачу, - улыбнулся мой бог, - речь идет, скорее о картонной коробке. Подожди у себя, я соберусь.
У меня дрожали руки. Я вдруг припомнил, как на кухне кто-то со смехом утверждал, что Кудрявцев потерян для женщин. В смысле, потерян? Меня охватило смятение. Ну нет, этого не могло быть. Этого жесткого, искрометного человека женщины как раз и обожали – да все девчонки в офисе были в него влюблены; стоило ему выйти из кабинета и пройтись среди столов офисного народца, они мучительно краснели и инстинктивно поправляли волосы – я наблюдал такие сцены со своего безопасного места у копировального аппарата. Поклонение, впрочем, не мешало Алексею безжалостно выбрасывать в мусорные корзины всякую игрушечную живность с девичьих столов – он терпеть не мог всяких медвежат и зайчат, а на фотографиях, и не раз, я сам видел, любовно пририсовывал усики или рожки чем-то не угодившим ему персонажам.
- Поехали, - и Алексей стремительно двинулся к лифту, пока я на ходу надевал куртку, еле-еле попадая в рукава.
В лифте мы впервые оказались совсем близко друг к другу. У меня дико забилось сердце. Алексей проницательно меня рассматривал, словно что-то про себя решая; дотронься он до меня хоть пальцем, я, наверное, не устоял бы на дрожащих ногах – так велика была сила этого человека.
Он ехал по ночному городу, свободному от пробок, не торопясь, никуда не спеша. Тихо играл джаз. Минут через десять плавной езды я сообразил, что Алексей не спросил, где я живу. А он и не собирался подвозить меня до дома; мы ехали к нему, в прекрасно обставленную, но словно промерзшую квартиру недалеко от Чистых Прудов. Моя воля не играла никакой роли; я мог хотеть или не хотеть чего угодно – все решалось за меня, с первой и до последней минуты, от первого объятия до последнего стона.
-Какие же вы все милые, - с иронией сказал он, закуривая сигарету, когда все, что он хотел со мной сделать, было завершено, - милые мальчики.
Я мигом вскочил на ноги. «Вы все»! Мерзавец.
- Да пошел ты, - и я подобрал с пола ворох своей одежды. – Думаешь, вы все разные?
Уйти и уволиться, никогда его больше не видеть – вот что я решил, закипая от бессильной злобы. Алексей со смехом поднялся следом за мной.
- Ты куда собрался, эй, Дима? Четыре ночи на дворе.
Я молча одевался. Он обнял меня за плечи, осторожно развернул лицом к себе.
- Не обижайся. Ну ладно, извини – слушай, я прошу прощения раз лет в десять. И ты не все. Дай я на тебя посмотрю. Конечно, ты не все.
С неожиданной лаской он погладил меня по щеке и внимательно посмотрел мне прямо в глаза.
- Оставайся, - предложил он. – Переезжай сюда из своей картонной коробки. Я не переношу постоянную близость, но у тебя будет своя комната. Не переживай – там никто не жил. Смотри-ка, такой нежный лисенок, а с характером. Пошли кофе попьем, и спать.
Бог мой, столько лет прошло, а я помнил ту ночь, как будто она была вчера. Щемящее чувство счастья, страх, что и этот человек обернется жестоким мучителем – как я мог не бояться после полутора лет с Вадимом?!