Самый короткий путь

В течение следующей минуты он снова подливал и пил вино, а Уилл стоял, не зная, что сказать или сделать дальше. Ему хотелось уйти, но и этого он тоже не мог.
- У меня тоже всего один друг, - сказал Риверте вполголоса, не глядя на Уилла. - То есть один, кто может считать меня своим другом. При этом множество людей считает меня своими друзьями, в общем-то не без основания, но, увы, я не могу ответить им взаимностью, как бы того ни хотел.
- Так не бывает, - возразил Уилл. - Дружить без взаимности нельзя, дружба всегда обоюдна...
- А любовь? - вдруг спросил Риверте, резко повернувшись к нему. - Любовь тоже обоюдна?
- Н-нет... - Уилл замялся, выдавая свою несведущесть в этом скользком перемете.
- Вижу, вы не слишком уверены в своём ответе, однако он столь же верен, сколь неверно ваше предыдущее утверждение. И дружба, и любовь без взаимности возможны, и встречаются куда чаще, чем взаимность. Вот взять юного Освальдо. Он в меня влюблён - но я в него нет, к сожалению. Или вот досточтимый сир Сантьяро из Рувана - помните его? Он считает себя моим другом, и это даёт ему некоторые права, однако не столь всеобъемлющие, как ему хотелось бы верить.
- А кого вы считаете своим другом? - внезапно спросил Уилл и тут же подумал: "Боже, что я несу?" Но Риверте ответил совершенно спокойно, не моргнув глазом:
- Разумеется, Рикардо Четвёртого, божьей милость короля Вальены и повелителя Асмая, Шимрана, Сидары, Сидэльи и, смею верить, в скором времени Рувана и Хиллэса. За что и выпьем, - добавил он и залпом осушил бокал.
Уилл молча смотрел на него. Он, конечно, не мог поддержать такой тост, но что-то в словах Риверте, как ему почудилось, на миг вышло за рамки его обычной жеманности. Он казался... да что там, он, похоже, был в этот миг искренен, и имел в виду именно то, что сказал.
- Король Вальены - ваш друг? - переспросил Уилл.
- Лучший, - ответил Риверте серьёзно. - Самый лучший друг, который у меня когда-либо был. А я, смею верить - лучший друг, который когда-либо был у него. Что, как следовало ожидать, порождает определённые толки. Да-да, я знаю, о чём вы думаете, монсир, и почему сейчас покраснели! Вы так часто и мило краснеете... Но нет, и не просите, я оставлю ваше любопытство неудовлетворённым. Должны же быть в моей биографии по-настоящему туманные и таинственные страницы...
- Почему? - спросил Уилл, игнорируя вновь ставший колким и насмешливым тон.
- Почему что?
- Почему вам так нравится это?
- Что нравится, во имя бога?
- Казаться хуже, чем вы есть, - выпалил Уилл - и умолк, донельзя поражённый собственной дерзостью.
Риверте повернулся к нему. На его красивом лице читалось изумление - но на этот раз не то притворное, которое он так любил изображать, а вполне искреннее, почти растерянное. Уилл на секунду ощутил странное, незнакомое чувство. Это было чувство торжества. Но оно ушло так же внезапно, как появилось, сменившись ещё более незнакомым, которому он так и не смог подыскать названия.
- Вот как, - проговорил Риверте наконец, ставя бокал и снова делая шаг к Уиллу. - А вы, я вижу, не столь робки, как пытались казаться. Я в восхищении. Вы, похоже, вообразили, что успели недурно изучить меня, сударь?
Уилл не сразу понял, что он говорит на хиллэш - так легко и бегло, что Уилл даже не заметил перехода. Он вздрогнул, когда Риверте сделал ещё один шаг к нему - и шаг этот был мягким, бесшумным, словно поступь кота, подкрадывающегося к мыши. Его глаза ярко блестели в пламени свечей, стоявших у Уилла за спиной.
- Если вы знаете меня так хорошо, - сказал Риверте голосом неожиданно тихим и мягким, едва не мурлыча, - то попробуйте-ка угадать, что я сейчас собираюсь сделать?
За все сокровища мира Уилл не согласился бы сделать такое предположение. Его накрыла волна паники; он чувствовал опасность, страшную, неотвратимую опасность, но не мог ни сказать об этом, ни попытаться от неё бежать. Он инстинктивно шагнул назад, напоролся спиной на подставку для книги, ощутил толчок - и услышал грохот падающей мебели. Священные Руады глухо шлёпнулись на пол, и в этом звуке удара и падения Уиллу почудился упрёк. Он отскочил в сторону и, судорожно сглотнув, обернулся, глядя на поваленную подставку и разлетевшиеся страницы.
- П-простите...
- О, господи, - сказал Риверте со смертельной тоской в голосе. - Это когда-нибудь закончится?
От ответа Уилла спас стук в дверь. Риверте вздохнул и сказал: "Войдите". Воспользовавшись паузой, Уилл присел и стал торопливо собирать листки, складывая их в бархатную папку. За его спиной раздались шаги, и он услышал голос Гальяны:
- Монсир, срочное послание от наших осведомителей в... - он, видимо, лишь теперь заметил Уилла и умолк на полуслове. Риверте спокойно ответил:
- Давайте.
Уилл придержал подрагивающую руку и заставил себя двигаться спокойнее. Его сердце всё ещё гулко стучало, но опасность, кажется, миновала... по крайне мере на этот раз.
Когда он обернулся, то убедился в этом окончательно. Риверте стоял посреди комнаты, держа в руке лист бумаги. Его брови были нахмурены, лицо окаменело, и Уилл мгновенно понял, что их разговор на сегодня окончен. Похоже, новости были не из лучших.
- Встаньте, - голос Риверте хлестнул Уилла, словно плеть. - Какого чёрта вы там возитесь? Встаньте и убирайтесь вон.
Новости были, видимо, не просто плохими, а ужасными, раз привели его в такое раздражение. Прежде Риверте никогда не срывал на Уилле злость. Уилл встал, поднял поваленную подставку и попытался водрузить на неё папку с Руадами, придав им прежнее положение.
- Оставьте это слугам. Подите вон, сказано - или я неясно выражаюсь?
Уилл поднял голову, хотя горло ему сдавило от обиды. Их сегодняшний разговор, даром что перепугал его до смерти, сейчас вдруг придал ему невиданной смелости.
- Сир, вы забываетесь, - сказал он со всем достоинством, на какое был способен. - Я не слуга вам и не паж. Я не могу позволить, чтобы...
К вечеру ничего не изменилось. От слуг Уилл узнал, что Риверте никуда не поехал сегодня - заперся в кабинете, под страхом порки велев его не беспокоить ни под каким видом. "Хоть бы сам король явился и затарабанил в дверь", - передали Уиллу его точные слова. Уилл представил, как Риверте с непроницаемым видом снимает ремень и начинает пороть своего короля - и вздрогнул. Было в этой картине, наряду с её абсурдностью, ещё что-то, что заставило его немедленно выбросить эту мысль из головы.
Он втайне ждал, что к вечеру граф остынет и пришлёт за ним, но этого не произошло. Уилл слышал, как он прошёл в свою спальню и, кажется, запер дверь. Было довольно рано, и Уилл недоумевал, чем Риверте собирается заниматься у себя - ведь, судя по звукам, он пришёл один, что тоже было большой редкостью... В конце концов он отодвинул книгу, чувствуя, что устал от чтения, а ещё больше - от снедавшего его любопытства. Он бы немало дал, чтобы узнать, что же было в том злосчастном письме. Увы, вызнать это не было ни малейшей возможности.
Притомившись от безвылазного сидения в своей комнате, Уилл решил прогуляться во дворе. Было ещё не поздно, только что стемнело, дождь, ливший вчера всю ночь, к утру перестал, и погода стояла хотя и прохладная, но приятная - именно то. что было нужно Уиллу, чтобы освежить его разгорячённую голову. Он накинул на плечи плащ и спустился вниз.
Во дворе было почти безлюдно, не считая солдат из караула и неизменных слуг, сновавших по своим делам - но сейчас их было куда меньше, чем днём. Не зная толком, чем себя занять, и в то же время чувствуя настоятельную необходимость размяться, Уилл побрёл вокруг жилой башни замка, рассеянно скользя пальцами по наружной поверхности стены. Камень, из которого сложили эту часть Даккара, был крупным и грубо отёсанным, однако блоки прилегали друг к другу очень плотно - такая стена могла выдержать не один штурм и не одну сотню выстрелов из катапульты. Интересно, а штурмовал ли кто-либо когда-либо замки Вальены? Нет, конечно, в былые времена, до становления монархии на этой части суши, здесь, как и по всему материку, прошли дикие племена азритов, осевших в конце концов там, где ныне находился Асмай, и подаривших вальенцам их тёмные волосы и глаза. А теперь Асмай завоёван Вальеной, превращён в её провинцию и исправно платит огромную дань. И гордым народом, некогда грозой всего материка, правит король, прапрапрабабку которого азритский воин уволок в свой шатёр... Уилл отмахнулся от этой мысли. Ему не было решительно никакого дела до азритских шатров - не иначе как дурное влияние Риверте направило его в общем-то возвышенные мысли в столь неприличное русло. На самом деле Уилл мало интересовался политикой и плохо разбирался в ней, но история ему нравилась - прежде всего история становления на материке веры в триединого бога, пришедшая на смену дикому многобожью нецивилизованных азритов. За этими размышлениями он не заметил, как обогнул замок, имевший в этой части цилиндрическую форму, и остановился почти там же, откуда начал путь. Вечерний ветер трепал его волосы и плащ, на лицо закапал мелкий моросистый дождик. Воздух был свеж и чист в преддверии нового дождя, и Уилл вздохнул полной грудью, слизывая с губ дождевые капли. Ему не хотелось отсюда уходить.
Тогда-то он и услышал эти звуки.
Кто-то играл на гитаре. Или, правильнее сказать, пытался играть, потому что у него это не особенно получалось. Музыкант явно знал всего несколько простейших аккордов, которыми мучил несчастные струны, дёргая их гораздо сильнее, чем требовалось. Уиллу на миг почудилось, что мелодия знакомая. Звуки доносились откуда-то сверху, из открытого окна на втором этаже. Уилл шагнул вперёд, отодвигая от лица ветку бузины, обильно росшей под стеной в этой части замка - растительность с равнины лезла за стены, и её никто особенно не обрезал. Притаившись в кустах, Уилл посмотрел на светившееся окно.
Человек, сражавшийся с гитарой наверху, запел.
Это было чудовищно. Пел он ещё хуже, чем играл, хотя это и казалось маловероятным - бедняга был напрочь лишён слуха. Но главным было то, что Уилл узнал этот голос. Он зажал себе рот ладонью, давя подступающий хохот. Обладатель голоса взял особенно неудачный аккорд, сбился и, выругавшись, начал сначала, теперь немного громче. Уилл разобрал слова - и замер, широко распахнув глаза.
Фернан Риверте, запершись в своей спальне и, видимо, отобрав гитару у Освальдо, пытался наигрывать хиллэсскую колыбельную, которую пел в его присутствии Уилл несколько недель назад.
Уилл убрал руку от лица и потрясённо слушал, как он бормочет чужеземные слова, немилосердно их путая и беря неверный ритм, слушал так, словно это была самая дивная песнь из всех, которые ему доводилось слышать - да, в общем, с определённой стороны так оно и было. Всё ещё пытаясь не рассмеяться, он подступил к окну поближе и задрал голову, надеясь рассмотреть певуна. Тот играл и пел совсем тихо, видимо, не желая привлечь внимание Уилла, находившегося, как он полагал, за стеной. Внезапно струны взвизгнули, словно по ним ударили железным подсвечником. Риверте оставил попытки петь и выругался в полный голос. Гулко стукнуло дерево, раздались шаги. Уилл застыл, прижавшись к стене и молясь, чтобы Риверте не выглянул вниз. Увы, шансов на это было немало - Риверте подошёл к окну и...
Уилл не сразу понял, что произошло. Он услышал особенно громкое и раздражённое богохульство, после чего раздался ужасный грохот, и что-то здоровенное полетело из окна вниз. Уилл вскрикнул от неожиданности и отскочил, чудом спася собственную голову от гитары, отправленной в продолжительный полёт рукою господина графа, пребывавшего, похоже, в крайне дурном расположении духа.
Инструмент рухнул наземь у ног Уилла и с треском раскололся, жалобно звякнув на прощанье порванными струнами. Уилл посмотрел на изуродованную гитару, потом наверх. Риверте стоял в окне, взявшись за подоконник обеими руками, и смотрел на него. Его волосы были растрёпаны, ворот сорочки распахнут. У него был такой вид, словно он только что увидел привидение.
- Небеса всемогущие, - сказал он, что звучало довольно странно после только что изрыгнутого им богохульства. - Мне мерещится... или... мне не мерещится? Какого хрена? Уильям?! Вы там?
Отрицать было глупо, ибо хотя их и разделяло несколько футов и уже сгустилась тьма, они видели друг друга совершенно ясно.
Риверте снова выругался.
- Какого хрена... - повторил он уже тише и бросил: - Поднимайтесь.
- А как же... - Уилл виновато посмотрел на обломки гитары, так, словно сам был виной подобного вандализма.
- Чёрт с ней! Поднимайтесь и зайдите ко мне. Чего вы там бродите? Сейчас польёт, - и он отошёл от окна, продолжая бормотать про себя ругательства.
Уилл вернулся в замок. Отчего-то ему было ужасно смешно - одно лишь воспоминание о неравной битве доблестного рыцаря Риверте с непокорным инструментом, о позорном поражении рыцаря и изъявлённом по этому поводу гневе вызывало на лице Уилла широкую улыбку. Он попытался стереть её. В конце концов, не вина графа, что в этой сфере господь не дал ему таланта. Воистину, это компенсировалось множеством других достоинств...
Уилл представлял, как скажет это - весело, непринуждённо, - переступив порог, воспользовавшись неведомой ему доселе возможностью не быть объектом насмешек Риверте, но самому немного поддеть его. Думая об этом, он поднялся по лестнице, прошёл знакомым коридором и постучал в знакомую дверь.
Ещё до того, как стих этот стук, Уилл внезапно осознал, что прежде Риверте никогда не звал его в свою спальню.
Улыбка замерла у него на губах. В ту же секунду дверь распахнулась.
- А, - сказал Риверте так, будто был крайне удивлён его появлением. - Это вы... ну, входите.
Уилл шагнул за порог. Ощущение, что он совершил - и продолжает совершать - наибольшую глупость в своей жизни, нарастало и крепло в нём. Он обвёл взглядом помещение, в котором оказался впервые. Спальня как спальня: большая кровать со смятой постелью, стол, стулья, камин. Кресло у стола было задвинул - похоже, Риверте играл на гитаре, сидя прямо на постели.
- Выпьете? - спросил Риверте странно отсутствующим тоном. Он уже наливал вино в единственный бокал. Уилл вдруг заметил, что он почти раздет - на нём не было ни камзола, ни жилета, только узкие брюки для верховой езды и заправленная в них свободная сорочка с расшнурованным воротом, обнажавшая резко очерченные ключицы. Обычно безупречная причёска была в полном беспорядке, словно он только что встал с постели. Уилл сглотнул.
- Пейте, - сказал Риверте, поворачиваясь и вкладывая ему в руку бокал, полный почти до краёв. Он был немного бледнее обычного, но при этом на его скулах светился едва заметный, соврешенно нетипичный для него румянец. Когда Риверте шагнул ближе, Уилл ощутил невероятно сильный запах спиртного. Да он же пьян, понял Уилл запоздало. По-настоящему пьян, то есть - абсолютно! Это потрясло его - прежде он никогда не видел Риверте пьяным, и был уверен, что, сколько бы ни пил этот человек, хмель его не берёт. Похоже, он ошибался...
"А что, ты всерьёз решил, что Риверте мог играть на гитаре и петь хиллэсские песенки, будучи в хоть немного вменяемом состоянии?" - язвительно осведомился у него внутренний голос, и Уилл с роковым запозданием понял, что, действительно, было крайне глупо предположить такое.
Он всё же взял бокал и отпил, стараясь не смотреть Риверте в лицо.
- До конца пейте, - приказал тот, чего прежде никогда не делал. - До дна.
Поколебавшись, Уилл выпил. Вино было, как всегда, великолепным и разлилось по его телу приятным теплом. Он вдруг понял, что продрог, хотя в спальне ярко полыхал камин.
- Вам холодно? Вы дрожите.
- Нет...
- Какого чёрта вы бродили под окнами в такую погоду? Схватите простуду и помрёте, и что тогда будет?.. - Риверте внезапно запнулся, потом добавил своим обычным, резким и непримиримым тоном: - Слышали, как я тут музицировал?
- Боюсь, что да...
- Ужасно, правда? Нет, не сочувствуйте мне, это ещё более унизительно. Я вам что говорил? А вы не верили.
- Ну почему же, верил, - возразил Уилл, и Риверте посмотрел на него с подозрением.
- Вот как? Впрочем, я и не ждал, что вы станете мне льстить.
- Освальдо огорчится из-за гитары, - попытался пошутить Уилл, надеясь, что это немного снимет странное напряжение, которое, он чувствовал, сгущалось тем сильнее, чем быстрее бежала по его жилам согретая вином кровь.
- К дьяволу Освальдо, - мрачно сказал Риверте. - Я решил отослать его.
- В самом деле?
- В самом деле, - передразнил Риверте и забрал у него бокал. - Он уже слишком взрослый для пажа, а больше ему со мной всё равно ничего не светит... Уильям, какого дьявола вы поднялись?
Уилл моргнул.
- Что, простите? Вы ведь сами просили...
- Да, просил. Чёрт подери. Просил. - Он бросил бокал на пол, фактически уронил его, и тот покатился по толстому ковру. - Но вы могли... чёрт возьми... могли плюнуть на меня и уйти к себе. Зачем вы пришли?..
Последнее не прозвучало вопросом. Скорее, это был упрёк, полное тоски сожаление о том, что уже сделано и чего нельзя изменить. Уиллу стало страшно. Страшно от царящего вокруг полумрака, от мрачной белизны простыней на кровати, от усиливающегося гула непогоды за окном, от болезненно яркого блеска огня в камине... и ещё более яркого блеска глаз, не отпускавших его взгляд.
- Ну да чёрт со всем этим, - сказал Фернан Риверте, привлекая его к себе. - Пришли и пришли, что уж теперь...
Уилл попытался вырваться. Он ничего не сказал - он не мог говорить, страх встал комом в горле. Риверте даже не шевельнулся. Его кошачьи глаза, находившееся невероятно близко, с холодным интересом изучали пойманную мышь, испуганно бившуюся в его когтях. Руки, обвивавшие плечи Уилла и сомкнутые у него на спине, даже не дрогнули.
- Ты не вырвешься, - сказал он очень спокойно после нескольких минут молчаливой отчаянной борьбы. - И не пытайся. Теперь я тебя не отпущу.
Уилл ощутил, как земля в буквальном смысле уходит у него из-под ног: Риверте легко подхватил его на руки, словно ребёнка. Плащ Уилла расстегнулся и скользнул на пол. Риверте переступил через него, шагнул к кровати и бросил Уилла на смятые простыни.
Задыхаясь, Уилл попытался вскочить, но Риверте толкнул его обратно. Уилл знал, что этот человек силён, но никогда не ощущал эту силу на себе, и даже не думал, что она в самом деле так велика. Бороться с ним было бесполезно. Закусив губу и изо всех сил борясь с подступающей паникой, Уилл торопливо отполз на другую сторону кровати.
- Прелестно, - задумчиво сказал Риверте, обращаясь, по-видимому, к камину. - Теперь мне предстоит гоняться за этим дивным созданием по всей спальне. Интересно, кому из нас это первому надоест?
- Отпустите меня, - выдохнул Уилл, когда стальная рука сграбастала его за плечо и требовательно потянула к себе.
- Обязательно, - последовал ответ. - Непременно. Но чуть позже.
Он оказался лежащим навзничь, и стальные пальцы сжались на его запястьях, прижимая их к кровати по обе стороны от его головы. Губы, горячие и нетерпеливые, требовательно смяли его рот. Это было уже знакомое чувство, но то ли виноват был сильный запах вина, чувствовавшийся в дыхании Риверте, то ли всё дело было в обуявшей Уилла панике - но теперь он не принял поцелуй так безропотно, как в первый раз. Он отчаянно замотал головой, пытаясь увернуться от этих губ, слишком жарких, слишком жёстких. Риверте отстранился, впрочем, ничуть не ослабляя хватки, и посмотрел на него, слегка нахмурившись.
- Ну, что теперь? - голос звучал резко и отрывисто. - Будем дальше строить недотрогу? Не надоело ещё?
- Позвольте мне уйти! - взмолился Уилл, зная, что это не поможет.
- Ты мог не приходить, - отрезал Риверте - и, выпустив его левое запястье, рванул рубашку у Уилла на груди.
Он содрогнулся от этого треска - и, через миг, от пронзившей всё его тело дрожи, когда всё те же требовательные губы припали к его обнажившейся шее. Уилл обессиленно ударил освободившейся рукой по плечу Риверте - и тот немедленно сгрёб эту руку и прижал её к постели. Заведя обе руки Уилла ему за голову и без труда удерживая их одной своей, Риверте запустил ладонь ему под рубашку - Уилл даже не заметил, когда он успел выпростать её из штанов. Скользящее движение горячей ладони по его взмокшей от пота коже чуть не свело его с ума. Уилл выгнулся, пробормотал ещё один протест, который был тут же заглушён губами, завладевшими его ртом. Уилл закрыл глаза и всхлипнул, когда тёплый шершавый язык заставил его раздвинуть стиснутые зубы. Сильная ладонь всё так же шарила по его телу, едва касаясь, быстро и в то же время почти бережно. Когда она задела его сосок, неожиданно ставший твёрдым и острым, Уилл вздрогнул всем телом и застонал от отчаяния. Он не помнил, не хотел помнить, что было дальше - но через бесконечно много времени очнулся, обнаружив себя совершенно голым, лежащим под таким же обнажённым телом, сильным, золотящимся в отблесках огня в камине. Шелковистые пряди чёрных волос щекотали его подбородок и губы, пока их обладатель покрывал медленными задумчивыми поцелуями его сведённое судорогой горло.
- Скажи, чтобы я остановился, - услышал он, словно сквозь дымку, негромкий спокойный голос. - И я сейчас же остановлюсь.
И каким-то невероятным, непостижимым чувством, жившим в такой глубине, о которой Уилл и не подозревал, он понял, что это правда. Что стоит ему сейчас сказать: "Нет!" - и это огромное, страшное, резко пахнущее вином и потом, стройное и прекрасное тело отстранится от него. Сильная рука, только что его обнимавшая, поднимет с пола и бросит ему штаны, так, что ткань прикроет промежность. Он схватит их и, не натягивая, вылетит вон, забьётся в первый попавшийся угол и до утра будет рыдать от унижения и горя... и никогда, никогда больше не окажется в этой спальне, на этой постели, под этим телом, не ощутит этих губ на своей шее, этих пальцев на своих сосках, этой горячей пульсирующей плоти, прижимающейся к его собственному, предательски воспрявшему естеству...
Этого не будет. Риверте, отвергнутый однажды, больше ни за что не примет его - слишком горд этот человек. Уйдя сейчас, Уилл не сможет сделать то, что приказал ему его брат.
Поэтому - только поэтому - он ответил Риверте тихим, судорожным вздохом, в который вложил всю ту муку, которую не мог, не имел права излить слезами.
Он не увидел, а ощутил улыбку - ощутил собственной кожей, когда улыбнувшиеся губы нырнули в его волосы возле уха. Руки Уилла больше ничто не держало, и он упёрся ими в крепкие плечи возвышавшегося над ним человека, всё ещё инстинктивно пытаясь его оттолкнуть. Он сам не заметил, как попытка оттолкнуть перешла в попытку притянуть ближе, как его руки с плеч Риверте переместились на его шею и там сжались в замок, так крепко, словно оба они висели под пропастью, и разжать руки для Уилла - значило упасть и разбиться насмерть. Впрочем, так и было - это была пропасть, пропасть несмываемого позора и греха, в которую он падал... падал... падал... и, в точности в соответствии с Руадами, это падение было вечным.
Когда Риверте раздвинул его колени в стороны и просунул ему под поясницу что-то мягкое, подушку или свёрнутое одеяло, Уилл едва обратил на это внимание. Он вздрогнул лишь тогда, когда нечто - палец, как он понял через мгновение, это палец, смазанный в чём-то скользком - проникло в его задний проход. Уилл сжался, но мягкий, удивительно ласковый шепот, принадлежавший неизвестно кому (это не Риверте, Риверте не мог так шептать), попросил его не сжиматься слишком сильно. Он послушался, как всегда - он слушался, что бы ему ни приказывали, и брат Эсмонт говорил, что это хорошо для монаха, - и вскоре боль ушла. Когда за одним пальцем последовал второй, а потом третий, Уилл уже не вздрагивал, напротив - что-то заставляло его выгибаться навстречу этой руке, навеки отрезавшей от него право на невинность и чистую совесть. Но в тот миг Уиллу Норану было плевать и на то, и на другое. Когда умело терзавшие его пальцы внезапно исчезли, он застонал от разочарования - и услышал смех: тихий, мягкий и почти не обидный.
- Развратный мальчишка, - прошептал ему в самое ухо тот самый неведомый голос, и Уилл снова вспыхнул, теперь от возмущения, но на сей раз ему не хватило времени, чтобы обидеться. Нечто пронзило его - он знал, что это, и подсознательно был готов к боли, но всё равно закричал, и кричал, несмотря на успокаивающий шепот и лёгкие поцелуи, скользившие по его лицу.
Дальнейшее было слишком чудовищно, чтобы Уилл осмелился вспомнить о нём. За неожиданно мягким, почти нежным началом последовало неожиданно грубое и резкое продолжение. Риверте двигался в нём с жестокостью и нетерпением голодного зверя. дорвавшегося до добычи, которую долго гнал лесными тропами. Уилл вскрикивал и, кажется, просил его прекратить - но он упустил свой шанс. Его рвало на части, ему казалось, что он весь залит кровью, но он ничего не мог сделать - оставалось терпеть и ждать, когда этот ужас закончится. Когда Риверте наконец вышел из него, у Уилла осталось только одно желание: умереть. Он вздрогнул, когда его перевернули на живот - его мучитель вовсе не собирался отпускать жертву так быстро. Рывком поставив Уилла на четвереньки, он шлёпнул его ладонью по животу, веля подобраться - голос звучал холодным приказом, совершенно трезво, словно это хмель сделал Риверте нежным и осторожным. А теперь хмель выветрился под напором страсти, и он вернулся к своей обычно эгоистичной жестокости. Всхлипнув, Уилл опустил голову между подрагивающих рук - и охнул, когда сзади в него вошёл член, налитый новой нетерпеливой кровью. На сей раз всё было дольше и ещё грубее, хотя рука Риверте шарила по промежности Уилла и то и дело теребила его яйца или сжимала член, к огромному его стыду, по-прежнему стоявший колом. Когда и это закончилось, Риверте опять перевернул Уилла на спину, лёг с ним рядом, подперев голову рукой, и, глядя ему в лицо, быстрыми и уверенными движениями руки довёл его до излияния. Уилл плакал, когда из его члена изверглась белая струя, плакал от унижения, от обиды и непонимания, от того, как внезапно то, что было опасно похоже на наслаждение, сменилось позором и болью. Он совершенно ничего не понимал, ему хотелось лечь и перестать быть. Вытерев руку, забрызганную его семенем, о простыню, Риверте небрежно поцеловал Уилла в губы и уложил с собой рядом. Уилл заставил себе перестать всхлипывать и лежал, всё так же не отрывая глаз, чувствуя на своём лице дыхание человека, которого, он знал, он теперь будет ненавидеть до конца жизни.
Уилл встал, морщась от непрекращающейся боли, и, заведя руку за спину, боязливым движением коснулся своего заднего прохода, как ему казалось, разорванного в клочья. Потом со страхом посмотрел на свои пальцы - но крови, вопреки ожиданиям, на них не оказалось. Уилл издал вздох, полный мучительного облегчения и стыда. В этот миг ему показалось, что он, может быть, и не умрёт. Правда, ещё через миг он уже не был уверен, что вправду этому рад.
Оглянувшись снова в поисках одежды, Уилл заметил таз с водой, стоящий на столике для умывания. Таз был полон, хотя вода успела остыть. Уилл вымылся так тщательно, как мог, и стал медленно одеваться. В голове у него не было ни единой связной мысли. "Ну вот, - только и мог подумать он. - Ну, вот..." Заправляя в брюки рубашку, Уилл кинул рассеянный взгляд на стол, привычно заваленный книгами - и вздрогнул, когда в глаза ему бросилось круглое красное пятно. "Кровь?" - подумал он - но это была не кровь, а печать, скреплявшая конверт.
Так и не надев сапог, Уилл кинулся к столу и схватил письмо. Почему-то он был уверен, что оно от Риверте, хотя это и было глупо - с чему это Риверте писать ему записки, ещё и скрепляя их печатью, особенно после того, что случилось накануне?.. Уилл даже не успел посмеяться над собой из-за нелепости этого предположения - он узнал печать Локшерской обители, и всё в нём оборвалось.
Это было долгожданное, столь нужное Уиллу письмо от брата Эсмонта.
На сей раз Уилл не стал рассматривать печать и сразу сломал её. Он машинально опустился на стул - и поморщился от новой вспышки боли, нона сей раз едва обратил на неё внимание. Брат Эсмонт просил простить его за долгое молчание - его путь из Ринтанской обители в родной Хиллэс оказался длиннее, чем он мог надеяться. Роберт не сразу ответил на его письмо и лишь через две недели прислал за ним своих людей, чтобы они проводили достойного брата в его родной монастырь - тот самый, который Уилл мечтал однажды назвать своим домом. Подобно лорду Бранду (и Риверте, подумал Уилл, вновь, как когда-то, внутренне вздрагивая от этого имени), Роберт не слишком жаловал священнослужителей, и лишь давняя и верная служба брата Эсмонта их роду несколько смягчала это пренебрежение. Также брат Эсмонт выражал надежду, что Уилл с надлежащим смирением и мужеством выносит испытания, выпавшие на его долю, а также добавлял, что тяжесть исполненного долга будет равна радости от награды, которую воздаст в своё время господь триединый.
Больше в письме ничего не было.
Уилл опустил руку, положил локоть на спинку кресла и долго сидел, глядя прямо перед собой. Он думал о том, что сказал бы досточтимому брату, человеку, которого считал единственным своим другом, если бы тот оказался рядом и согласился принять его исповедь. Думал о том, как попытался бы описать словами свой стыд, свой страх и свои постыдные слёзы слабости... и ещё то чувство, которое всему этому предшествовало, кошмарное чувство полной открытости, беззащитности и неспособности сопротивляться властным и нежным прикосновениями. Что сказал бы на это брат Эсмонт? Какое наказание назначил бы духу за это преступление плоти? Уилл мог лишь гадать, потому что не знал, не мог определить без посторонней помощи, насколько тяжким было его преступление. Он хотел надеяться, что услышал бы, кроме строгого порицания, также снисходительное утешение, готовность простить, веру в то, что цель, которую он преследовал, достойна любого средства... но он знал, что, если бы даже услышал всё это, ему не стало бы легче. Напротив. От этого было бы только хуже.
Стук в дверь вынудил его подскочить на месте и воровато сунуть письмо под лежащую рядом книгу - что было тоже очень глупо, ведь наверняка его положили сюда по приказу Риверте, а значит, оно ни для кого не было тайной. Уилл кашлянул, пытаясь понять, сможет ли выдавить хоть слово без предательского хрипа, и сказал: "Войдите".
Дверь открылась, и в проёме возник людоедский оскал сира Гальяны. Мерзкий человечек, как обычно, рассеянно потирал свои сухие длинные пальцы.
- Сир Норан! - пропел он, окидывая Уилла жадным взглядом. - Какая радость и редкостная удача, что вы уже проснулись! Я был бы крайне, просто крайне огорчён и смущён, если бы мне пришлось потревожить ваш покой...
- Что вам надо? - спросил Уилл с грубостью, в иное время ему не свойственной. Впрочем, улыбка Гальяны ничуть не померкла от его тона.
- Имею честь передать вам распоряжение сира Риверте. - Уилл снова вздрогнул, услышав это имя, и испытал странное желание засунуть письмо брата Эсмонта ещё глубже под книгу, но, конечно, не сделал этого. Гальяна тем временем продолжал: - Его милость настоятельно просил, чтобы вы составили ему компанию на утренней прогулке верхом. Он сказал, что будет ждать вас немедленно у Большого дуба. Если вам угодно будет последовать за мной, я провожу вас за ворота и покажу, где это.
- За ворота? - переспросил Уилл. - Это за стеной города?
- О, разумеется. Сир Риверте всегда совершает прогулки верхом за стеной, а не в её пределах, - насмешливо ответил Гальяна. На лице Уилла не дрогнул ни один мускул, хотя это стоило ему немалых усилий.
- Подождите меня за дверью, - сухо сказал он, не двигаясь с места.
- Как вам будет угодно. Однако смею напомнить: сир Риверте подчеркнул, что ждёт вас немедленно.
- Я не глухой, - резко сказал Уилл. - Я слышал, что вы сказали. Закройте дверь, будьте любезны.
Гальяна с поклоном подчинился.
Если бы не письмо брата Эсмонта, Уилл никуда бы не пошёл. Он всё ещё не мог толком думать о произошедшем между ним и Риверте, но совершенно точно знал, что один вид этого человека сейчас может довести его... он сам не знал, до чего. Будь он сильным и ловким, как Роберт, может быть, он попытался бы броситься на Риверте со шпагой и... и умереть, как последний дурак, конечно, но что ещё можно было сделать?
Кое-что, впрочем, было можно...
"Брат Эсмонт, - подумал Уилл с тоской, скрутившей его холодеющее сердце, - и вы тоже всё время напоминаете мне о долге. Я знаю, что вы имеете в виду. Я помню... помню, что обещал. Но, господи, это так... так..."
Он не мог об этом думать. Не мог и всё.
Однако если он теперь даст Риверте понять, что чувствует, то не сможет довести начатое до конца. Начатое... да. Начало положено. Самое трудное позади. Ведь верно?
"Роберт был бы доволен", - подумал Уилл и, горько усмехнувшись, встал.
Плащ, в котором он был вчера, лежал, аккуратно сложенный, на комоде, но Уилл не взял его. На дворе снова распогодилось, солнце светило так ярко, что слепило глаза, над карнизами весело чирикали воробьи. Уилл надел жилет, обулся и наконец вышел из своей комнаты в коридор.
Гальяна смиренно ждал у двери.
- Сюда, прошу вас, - указывая на парадную лестницу, пригласил он.
Они спустились во двор и направились к конюшням. Уилл, очнувшись от охватившей его апатии, внезапно вспомнил, что Гальяна говорил не о простой прогулке, а о конной. Стоило Уиллу лишь подумать о том, чтобы сесть в седло после вчерашнего, и его задний проход заболел ещё сильнее.
- А далеко до этого Большого дуба? - поколебавшись, спросил он. - Я мог бы и пешком дойти...
- Его милость настаивал, чтобы вы взяли коня. И даже сказал, какого. Он уже осёдлан.
Уилл запротестовал, что вполне обойдётся собственной лошадью, на которой прибыл в Даккар, но его возражения были отклонены совершенно твёрдым, хотя и безупречно любезным тоном. Уилл сдался. Он был слишком измучен, слишком подавлен, чтобы спорить о такой малости.
Однако при виде коня, предназначенного для него, он на секунду остановился в немом восхищении. Красивейший вороной жеребец с белой звездой во лбу стоял в деннике, фыркая и помахивая длинной, тщательно расчёсанной гривой. За ним явно хорошо ходили, и, судя по его нетерпению, он явно застоялся в седле. Уилл с некоторой опаской приблизился и потрепал его по холке. Конь фыркнул, скосил на него глаз, кажется, признавая. Стараясь не морщиться от боли, Уилл вскочил в седло и осторожно тронул бока коня пятками. Худшие его опасения оправдались: он едва держался в седле, боль разрывала его пополам. "Наверное, именно это чувствует человек, посаженный на кол", - подумал Уилл мрачно, выезжая из конюшни, а затем и со двора через ворота следом за семенящим Гальяной.
Ему было так плохо, что он не сразу сообразил, что его впервые за весь месяц заточения выпустили на свободу.
- Во-он там, - сказал Гальяна, указывая куда-то вперёд. - Видите?
Уилл посмотрел. Равнина, расстилавшаяся перед замком до Чёртова леса на востоке, а на западе - до самого горизонта, открывала широкий, ничем не закрываемый обзор. Большую часть его представляли собой где зеленеющие, а где - золотящиеся поля, сквозь которые бежала извилистая просёлочная дорога. Утро стояло на редкость ясное, без малейших следов тумана, и где-то далеко виднелись крошечные домики деревни - а в стороне от неё, на небольшой возвышении, силуэт огромного раскидистого дерева, до которого было, должно быть, чуть больше мили.
- Поторопитесь, - попросил Гальяна, лучезарно улыбаясь, и вернулся в замок.
По правде говоря, Уиллу совершенно не хотелось торопиться - во-первых, потому, что за все сокровища мира он сейчас не согласился бы галопировать, а во-вторых, он хотел хоть немножко насладиться свежим, влажным воздухом свободы. Он поехал шагом - вороной жеребец оказался, по счастью, не слишком резв и очень покладист, - глядя по сторонам. Месяц назад он ехал этой самой дорогой, но тогда долину заволакивал туман, небо клубилось тучами, а настроение у Уилла было не самым подходящим для обзорной прогулки. Не то чтобы оно было подходящим и сейчас, но, проезжая этой светлой, умиротворённой местностью, Уилл неожиданно ощутил странную лёгкость во всём теле - и в голове. Ему почудилось даже, что под действием солнечных лучей и свежего воздуха, запаха травы и росы скверна выходит из него, не выдерживая прикосновения с чем-то столь чистым и прекрасным. Он вдохнул полной грудью и задержал взгляд на собаке, возившейся в большой луже у обочины. Собака увидела лошадь и залаяла, но потом испугалась взбрыкнувшего копыта и, поджав хвост, шмыгнула в пшеницу, колосившуюся у самой дороги.
"Как здесь хорошо", - подумал Уилл. Даже тупая боль, отдававшаяся в его теле от каждого шага коня, казалось, отступила, и он почти перестал её замечать.
Он продлил бы эту дорогу до бесконечности, если бы мог - но, увы, Большой дуб на пригорке неумолимо приближался. Он рос в стороне от дороги, и Уилл приподнялся на стременах, вглядываясь вперёд. Ему показалось, что рядом с толстым стволом он заметил пасущуюся лошадь. Свернув с тракта, Уилл осторожно пустил коня через поле, стараясь не особенно топтать шевелящиеся на ветру колосья. Было прохладно, но не холодно по-настоящему; ветер забирался Уиллу под рубашку и освежал его болезненно разгорячённое тело.
Подъехав ещё ближе, он наконец увидел Риверте.
Хозяин замка Даккар лежал на земле под тенистой сенью немыслимо разросшегося дерева, рядом со стреноженным конём, мирно щипавшим траву у него в ногах. Он расстелил плащ на влажной земле и развалился на нём, закинув одну ногу на колено другой и заложив руки за голову. Кажется, он разглядывал небо - трудно было сказать с такого расстояния. Он был одет в очень простой костюм для верховой езды, лишённый всяких украшений. В зубах Риверте вертел травинку.
Последние несколько ярдов, разделявшие их, Уилл преодолел совсем медленно. Когда тень вороного жеребца и его всадника упала на лежащего мужчину, Уилл остановился.
Риверте приподнялся на локте и, вытащив травинку изо рта двумя пальцами, посмотрел на Уилла снизу вверх. Его лицо, поза и взгляд выражали крайнюю, почти что блаженную расслабленность.
- Ну, и что это такое? - лениво спросил он. - Глупость или непослушание?
Направляясь сюда, Уилл понятия не имел, о чём они будут говорить. Он вообще не мог думать об этом человеке, поэтому сейчас вряд ли смог бы выдавить внятный ответ, даже если бы Риверте заметил, что сегодня на диво хорошая погода. На этот же вопрос он вовсе не знал, что сказать, потому что не понимал, что опять сделал не так.
Поэтому он только и смог, что выдавить - чужим, непривычно глухим голосом:
- Простите?
- Вот возьму и не прощу. Я спрашиваю, Уильям, глупость или непослушание заставили вас ослушаться моего приказа?
- Вашего приказа?
- Именно что моего. Я ведь ясно велел вам не соваться за пределы замка иначе чем в сопровождении моих людей и с моего разрешения. Разве я давал вам такое разрешение? И где ваш эскорт?
- Но... вы ведь сами вызвали меня... Сир Гальяна сказал мне...
- И вы беспрекословно послушались сира Гальяну. А что, если бы он был подкуплен вражеским агентом? И, стоило бы вам сунуть нос за ворота, вам немедленно открутили бы вашу прелестную, но, увы, совершенно безмозглую голову?
Уилл сглотнул. Риверте говорил без малейших признаков злости, всё так же валяясь на траве и глядя на него снизу вверх. В его лениво прищуренных глазах чуть заметно блестела насмешка.
- Так вы... не посылали за мной?
- Посылал. На ваше счастье. Хотел проверить, насколько вы верны данному слову.
- Сир, вы что, издеваетесь надо мной?
- Вовсе нет. С чего вы взяли?
Уилл смотрел на него в упор. Отчаяние, стыд и горе, мучившие его всё утро, вдруг поблекли, сменяясь гневом. Тоскливо вздохнув, Риверте легко вскочил на ноги и шагнул к Уиллу. Рука без перчатки и украшений небрежно перехватила повод его коня.
- На самом деле я просто решил, что вам стоит немного проветриться. Вы живёте в Даккаре как затворник, мне не хотелось бы, чтобы это не самое дурное в общем место превращалось в подобие вашего любимого монастыря. Ну-ка, слезайте.
Поколебавшись, Уилл спешился - сцепив зубы, чтобы не охнуть от всё той же постыдной боли в заду. Его нога ступила наземь - и тут же поползла, сходу вляпавшись во что-то. "Только не коровья лепёшка!" - подумал Уилл в ужасе - но, по счастью, это была всего лишь лужа, одна из многих, оставленных ночным дождём. Тем не менее он поскользнулся и понял, что падает - но так и не упал, подхваченный крепкой рукой.
- Я вот всё время думаю: вы что, нарочно это делаете? - спросил Риверте с искренним восхищением.
Уилл что-то пробормотал и попытался вывернуться. Риверте безропотно пустил его. Уилл шагнул из лужи и посмотрел на вымазанный в грязи сапог. Риверте не смотрел в его сторону - ласково похлопав вороного по холке, он отвёл его в сторону, где пасся его собственный конь, и стреножил рядом. Воспользовавшись передышкой, Уилл торопливо нагнулся и, сорвав пучок травы, стал отирать сапог.
- Вы всё-таки без преувеличений дивное создание, сир Уильям.
Уилл выронил пучок и рывком обернулся. Риверте стоял, скрестив руки на груди, и глядел на него взглядом кота, нализавшегося сметаны. Увы, Уиллу этот взгляд был знаком слишком хорошо.
- Вы как будто нарочно принимаете самые кокетливые позы из возможных, - сказал Риверте, подходя ближе. - Если бы не ваша очевидная невинность, я бы принял вас за опытного соблазнителя. Ну, что же вы выпрямились? Не стоило...
- С-сир... я... - залепетал Уилл, пятясь от него. Риверте улыбнулся - мягко и очень ласково. Потом выбросил руку вперёд - и через мгновение Уилл оказался на земле, на расстеленном плаще, с ногами, раздвинутыми коленом человека, который полулежал с ним рядом, крепко обвив правой рукой его талию.
- Пустите меня! - выпалил Уилл, пытаясь приподняться.
- Зачем?
- Как?.. Что значит - зачем?!
- То и значит. Зачем мне вас пускать? Вам неудобно? Я могу подстелить попону. Смотрите, какое чудесное утро. Неужели его можно потратить впустую? Я так не думаю. А если вам холодно, то сейчас я вас согрею...
- Сир, я прошу вас...
- Что? - улыбаясь, спросил Риверте. Он не шевелился, не пытаясь ограничить движения Уилла - лишь лежал рядом, прижимаясь к его боку своим бедром и не убирая ладони с его рёбер. Уилл набрал воздуху в грудь.
- Это не лучшее место... для...
- А мне нравится. Кровать - это так банально. Впрочем, вы ещё слишком неопытны и не успели пресытиться. Тем лучше - вы познаете эту сторону жизни сразу во всём её разнообразии.
- Я не хочу! - совершенно забыв о своём долге, своих клятвах и коварных планах Роберта, выпалил Уилл.
Риверте приподнял брови.
- Не хотите разнообразия? Это дурная черта для человека, стремящегося, как вы, познать мир и людей.
- Господи, да прекратите вы перекручивать каждое моё слово! - взорвался Уилл и попытался стряхнуть его руку, но она лишь настойчивее притянула его к себе. Риверте шевельнулся - и оказался над ним. Уилл попытался отодвинуться, но поздно: он был безнадёжно прижат к земле. Кончики прядей волос Риверте касались его лба, и насмешливые глаза небрежно шарили по его лицу, вновь заливавшемуся предательской краской.
- Обожаю смотреть, как вы краснеете, - сказал Риверте тихо. - Не переставайте, прошу вас.
- С-сир... - протестующе выдавил Уилл - и охнул, когда мужское колено шевельнулось между его ног, крепче вжимаясь в пах. Крепкие пальцы привычным движением скользнули по его поясу, пробираясь под сорочку, пробежали по коже, забираясь всё выше. Уилла пробрала дрожь - та самая запретная дрожь, которой не смог бы ему простить брат Эсмонт, даже во имя любого долга...
Вчера - как ни стыдно признать это - Уилл едва не потерял голову от этого ощущения. Но сегодня всё было иначе. Сегодня он помнил, что последовало вчера за этими ощущениями, когда его тело расслабилось и доверилось тому, кто их вызывал в нём.
Но, боже, боже милосердный, он не мог ничего сделать... не мог, не имел права и не смел!
- Перестаньте, - всхлипнул Уилл, зажмурившись, когда широкая ладонь проникла в штаны и стиснула его член. - Зачем... зачем вы это делаете?
- Коварный вопрос, - задумчиво отозвался Риверте, не прекращая поглаживать его предательски отзывчивую плоть. - Я мог бы ответить, что мне нравится развращать невинность. Ещё я мог бы ответить, что вы вызываете во мне неудержимую животную страсть, лишающую меня разума, сна и аппетита. Ещё я мог бы ответить, что люблю вас... но это, пожалуй, не самый подходящий вариант в данном случае, - добавил он, когда Уилл, широко распахнув глаза, воззрился на него в полном изумлении. - Хотя женщины весьма одобряют такие признания в подобных ситуациях. Это вам на будущее... что ещё... ах, да! Пожалуй, это. Я отвечу, - сказал он, просовывая ладонь под бедро Уилла и сжимая его ягодицу, - что вчерашняя ночь прошла, вероятно, не совсем так, как нам обоим хотелось. И что я вполне отдаю себе отчёт о некоторых, м-м, неприятных ощущениях, которые могли у вас остаться. Посему я намерен загладить вчерашнюю неловкость, доставив вам то удовольствие, которого вчера вы были несправедливо лишены. Такой ответ вас устроит?
Сердце Уилла билось, как сумасшедшее. Он не помнил, с какими мыслями ехал сюда по залитой солнцем просёлочной дороге, не помнил, что всего час назад, проснувшись, хотел умереть. О, он и теперь этого хотел - но его тело, слишком охотно, слишком быстро отзывавшееся на, казалось, столь небрежные прикосновения этого человека, хотело как раз обратного. Риверте ленивым жестом убрал руку Уилла, выставленную между ними в качестве смехотворной преграды, и, наклонив голову, поцеловал его - медленно и вдумчиво, старательно и очень нежно, без того напора, который вчера так испугал и огорошил Уилла. Уилл сжимал зубы и уворачивался, но сопротивление было недолгим, и он сам не заметил момента, когда оно оказалось сломлено. Он стонал от отчаяния, когда всё те же крепкие руки сперва гладили его затылок, потом шею, потом спину; он не чувствовал прикосновения холодного воздуха к обнажённой коже, не заметил, когда тесёмки на его брюках оказались развязаны, и его член и яички очутились на свободе, открытые всем ветрам и оказавшиеся в полной власти терзавшей их ладони - а потом во власти чужого рта, и тут Уилл очнулся на миг и забился, потому что это уже выходило за всякие границы, но и эта борьба была короткой, и после неё границ совсем не осталось...
Риверте так и не разделся сам и даже не снял с Уилла штанов, но Уилл понимал это только краем сознания - тем самым, которое ещё могло улавливать свет солнца, фырканье лошадей и шум ветра в ветвях над их головами.
- Если вы однажды попадёте в свой монастырь, - сказал Риверте, когда Уилл уже в третий раз выстрелил - и откинул голову, хрипя и задыхаясь, - вы будете пользоваться там огромным успехом. Впрочем, - добавил он после паузы, - полагаю, вы пользовались бы успехом даже в лесу у волков и медведей. Я был тысячу раз прав, запретив вам соваться за стены Даккара без конвоя.
- Что? - пробормотал Уилл - он не понял ни слова из сказанного, совершенно одурманенный ощущениями, о запретности которых у него сейчас не было сил вспоминать.
- Ничего, - сказал Риверте и закрыл ему рот очередным поцелуем.
Уилл понятия не имел, сколько это длилось. Когда ему начало казаться, что больше он не выдержит, Риверте внезапно отстранился от него и сел прямо, глядя вдаль, в ту сторону, где темнела громада замка Даккар. Уилл проследил направление его взгляда - странно, теперь место его заточения вовсе не казалось ему зловещей крепостью, скорее, это было строгое и величественное строение, способное дарить защиту и покой тем, кто находился в его стенах... Это была первая связная мысль Уилла за всё утро.
- Одевайтесь, - не оборачиваясь, сказал Риверте. - Похоже, мы уже не одни.
Эти слова - а ещё больше холодный официальный тон, которым они были сказаны, - привели Уилла в чувство. Он резко сел и торопливо заправил в брюки член, опадавший после недавнего излияния. Он уже слышал топот копыт. Едва успев оправить рубашку и холодея от смущения, он наконец поднял голову - и увидел Гальяну, возвышающегося над ними на стройном рыжем коне. Странно, но, сидя верхом, этот противный человечек казался почти изящным.
- Монсир, - сказал он, не спешиваясь, - новости из Сианы.
В мгновение ока Риверте оказался на ногах. По нетерпению, с которым он вскинул руку и выхватил протягиваемый ему конверт, Уилл понял, как сильно он ждал этого известия. Уилл тоже поднялся на ноги, больше всего на свете боясь поймать на себе понимающий взгляд Гальяны, но тот даже не посмотрел в его сторону. Риверте же, казалось, вовсе забыл об Уилле. Вскрыв письмо, он бросил на пергамент один только взгляд - и его лицо озарилось чем-то таким, чего Уилл никогда не видел ни на одном другом лице. Это была такая дикая смесь восторга, гнева и изумления, что ощущать все эти чувства одновременно и вправду мог бы разве что демон. Впрочем, выражение мелькнуло только на один миг и тут же сменилось весёлой, хотя, как почудилось Уиллу, немного нервной усмешкой.
- Глядите-ка! - воскликнул он, возвращая письмо Гальяне. Уилл заметил, что бумага мелко исписана. Но ведь Риверте кинул на листок лишь один взгля - неужели уже успел прочесть?! Не меньше его удивило то, что Риверте показывал своему мажордому письмо из столицы Вальены так, словно это послание от их общего друга - или недруга. Гальяна взял письмо и, всё так же не спешиваясь, прочёл его безо всяких признаком замешательства.
Внезапно Риверте посмотрел на Уилла. Его глаза горели влажным, хищным блеском зверя, напавшего на след добычи.
- Ну и что вы на это скажете, друг мой? - спросил он отрывисто и весело, явно у Гальяны, однако всё так же не сводя глаз с Уилла, замершего в пяти шагах от них.
- Даже не знаю, ваша милость, - сложил письмо и вернув его, неожиданно невозмутимо отозвался тот; в разговоре с хозяином он как будто разом утрачивал всю свою приторную льстивость. - А вы?
- Я? О, мне есть много чего сказать! Только, к сожалению, мой досточтимый сюзерен слишком далеко, чтобы оценить по достоинству изыски моего лексикона. Мой король, - обращаясь на сей раз к Уиллу, пояснил он, - спешит уведомить меня, что я прощён. Он более не сердится на меня за то, что я не стал ровнять с землёй ваш чудный Тэйнхайл. Он вновь дарит меня своей монаршей милостью и призывает вернуться к нему в Сиану. А в знак своего расположения любезно уведомляет меня, что к Даккару от границы Рувана движется армия, видимо, намеренная сделать с моим замком то, что я не сделал с вашим.
Уилл разинул рот. Он изучал географию и знал, что замок Даккар, одно из самых малозначительных поместий графов Риверте, находился совсем близко от границы с непокорным королевством Руван - что, отчасти, и делало замок столь непопулярным. Приграничные крепости всегда подвергались большему риску нападений - однако уже много десятилетий на территории Вальены не велись осады. Вальена была завоевателем, но не объектом завоеваний. По непостижимой для Уилла причине Руван, небезуспешно сдерживавший напор Вальены, однако явно неспособный тягаться с ней всерьёз на её собственной земле, вдруг замыслил контратаку. И не на кого-нибудь - на Фернана Риверте!
Ещё месяц назад Уилл рассмеялся бы от этой мысли - и в смехе было бы немало горечи и злорадства. Но теперь он сам жил в этом замке. И...
- Даккар будет атакован руванцами? - задал он довольно глупый вопрос.
- Судя по всему. Правда, восхитительно? - радостно спросил Риверте. Он, казалось, только что не потирал руки от удовольствия, хотя Гальяна явно не разделял его чувства. - Мой король говорит, что они будут здесь к концу этой недели, то есть через четыре или пять дней. Кстати, Гальяна, а почему наши осведомители не узнали об этом первыми?
Маттео Гальяна поник лысым черепом в знак скорби и униженного признания своей вины.
- Плохо, очень плохо... Рикардо пишет, их идёт не менее тысячи. И ведёт их не кто-нибудь, а Рашан Индрас... нет, это чудо что такое!
- Даккар выстоит? - спросил Уилл.
- О да. Вопрос только, как долго. Сейчас у меня в гарнизоне около пятидесяти человек. Остальные мои войска рассредоточены, пройдёт не менее нескольких дней, чтобы известить их, и ещё недели, чтобы они добрались сюда. Проклятье, я сотню раз говорил Рикардо, что нельзя так рассредотачивать людей. Что рано или поздно кому-нибудь придёт в голову ударить нас изнутри, пока мы кидаем орды на эти жалкие соседние государствишка...
Уилл нахмурился, подозревая, что к этим жалким государствишкам относится также и Хиллэс, однако Риверте и этого не заметил - он казался крайне возбуждённым и быстро шагал взад-вперёд по пригорку, энергично похрустывая костяшками пальцев.
- Значит, Даккар потерян, - проговорил Гальяна. Похоже, присутствием Уилла он смущался теперь не больше, чем Риверте. - Не сомневаюсь, монсир, его величество с лихвой возместит вам этот убыток...
- Да, да. Ты же сам читал, он уже пообещал мне поместье в Ченжиле - то самое, которое я клянчу у него уже третий год, помнишь?
- В таком случае могу вас поздравить. Всё к лучшему. Ченжил...
- К лучшему, к лучшему, - повторил Риверте - и снова посмотрел на Уилла. - Кстати, его величество не забыл и вас в своём послании.
- Меня? - вздрогнул Уилл.
- Ну разумеется. Вы ведь были в Даккаре на моём попечении - не думаете же вы, что мы бросим вас на растерзание руванским нелюдям? Они бы были нам за это слишком признательны... Но нет. Его величество приказал мне доставить вас в замок Журдан и передать под ответственность тамошнего коменданта. Видите, сир, о вас заботятся не меньше, чем обо мне.
Его голос звучал так насмешливо, что Уилл не мог взять в толк, радоваться ему избавлению или ещё больше страшиться будущего. Сведений, лившихся на него потоком, было слишком много, и после этого безумного утра он не мог уложить их в голове.
- А вы, - вдруг вырвалось у него, - не останетесь в Журдане?
Он заметил кривую ухмылку на лице Гальяны и, сам не зная отчего, похолодел. Риверте ответил, по своему обыкновению, нарочито небрежным тоном:
- О нет. С чего бы? Я терпеть не могу Журдан. Там даже нет музыкальной комнаты. И библиотека оставляет желать лучшего. А что до повара, так ему вообще надо отрубить руки во имя искусства кулинарии. Нет, и не просите меня, Уильям, это место решительно не по мне.
- Журдан, - словно сжалившись над Уиллом, пояснил Гальяна, - это тюрьма.
Уилл почувствовал, что у него немеют пальцы. Он переступил с ноги на ногу, пытаясь унять это жутковатое ощущение.
- И отвратительная тюрьма, уж мне поверьте, - добавил Риверте. - Я сиживал в нескольких и имею с чем сравнить. Нет, я не поеду в Журдан.
- Монсир... - начал было Гальяна, и Риверте, словно вовсе не слыша его, спокойно добавил, не сводя с Уилла глаз:
- Но и вы туда не поедете.
На несколько мгновений повисла тишина. Где-то протяжно и тревожно выла корова.
- Уильям, сверните мой плащ, будьте любезны. Боюсь, нам пора возвращаться.
- Сир Риверте, - в голосе Гальяны звучало предупреждение, - вы уверены, что взять этого юношу в Сиану будет разумным решением?
- Кто говорит о Сиане? Я не собираюсь ехать в Сиану.
Впервые Уилл увидел, как с лица Гальяны сползает его вечная мерзкая самоуверенность.
- Но, монсир... Приказ короля...
- Каков хитрец, а? - обращаясь к Уиллу, то ли посетовал, то ли восхитился Риверте; он уже подошёл к коням и быстро снимал с них путы. - Он думал, что сумеет выкурить меня из Даккара таким образом. Знал, чертяка, что, если бы не эти треклятые руванцы, я бы не меньше месяца ломался для виду. Но разве я могу теперь доставить ему такое удовольствие? Нет уж. Уильям, вы сможете ехать галопом? - вопрос прозвучал резко и неожиданно прямо. Уилл вздрогнул. Между ягодиц снова заныло.
- Я... постараюсь.
- Вы меня очень обяжете. Боюсь, нам нельзя терять ни минуты.
Он уже вскочил в седло. Уилл, поспешно сгребя его плащ и закинув его на круп вороного жеребца, последовал его примеру, хотя и не столь резво. Гальяна неотрывно смотрел на своего господина.
- Быстрей, быстрей, - трогаясь, бросил Риверте им обоим. - У нас тысяча дел.
И, как оказалось очень скоро, он ничуть не преувеличивал.
То, что воспоследовало в замке Даккар и его окрестностях, больше всего напоминало Уиллу описание Великого Исхода азритов, описанного в первой книге Священных Руад, то есть одного из самых масштабных, значимых и суетливых событий в мировой истории.
В течение дня Риверте разослал гонцов во все уголки Коральена, включая самые отдалённые и заброшенные деревеньки. На следующий же день народ со всей долины потоком хлынул к Даккару, надеясь найти укрытие от грядущего нашествия врага за его стенами. Сонный пейзаж разительно переменился: теперь поля были запружены обозами, конными телегами, но более всего - пешими крестьянами, торопливо стягивавшими к Даккару свой самый ценный скарб. На севере целый день стоял столб дыма: патриотически настроенные обитатели одной из деревень предпочли поджечь её сами, лишь бы не оставлять врагу возможность пополнить там припасы. Впрочем, всем им, как узнал Уилл, была обещана компенсация утраченного из кармана сира Риверте. Похоже, он был не самым худшим хозяином - во всяком случае, люди, сбегавшиеся со всех сторон к Даккару, выглядели хотя и испуганными, как и положено беженцам, однако твёрдо верящими в способность сеньора защитить их.
Уилл глядел на всё это со стены, чувствуя лёгкий ужас: он не представлял, как хотя и обширный, но всё-таки не каучуковый замок мог вместить всю это ораву, включавшую несколько сотен человек. Ответ был: с трудом. Прибывающие люди даже не пытались идти в жилые помещения и разбивали палатки и тенты прямо во дворе, у самых ворот, стараясь оказаться подальше от стены и поближе к главной башне, в которую всем пришлось бы прятаться в том случае, если бы враг взял наружные стены. Места было мало, и борьба за него велась нешуточная; несколько раз за один только день Уилл видел, как солдаты Риверте разнимали вспыхивавшие между крестьянами драки. Самых рьяных драчунов наскоро пороли, после чего вручали копьё и записывали в ополчение. Во дворе стоял жуткий ор, образованный сливавшимися криками женщин, бранью мужчин, плачем младенцев и надрывным воем скотины - многие крестьяне пытались спасти хотя бы одну лошадь или корову, от которых в немалой степени зависело их существование; места для животных тоже хватало едва-едва, и они истошно выли, возмущённые теснотой и грубым обхождением.
Что до Риверте, то его Уилл в первый день не видел вообще. Сперва он заперся у себя в кабинете и два часа кряду что-то обсуждал с Гальяной. Уилл подозревал, что догадывается о предмете разговора. Всё это нашествие надо было чем-то кормить - возможно, многие недели, пока замок будет находить в осаде, и необходимость обеспечить Даккар с его резко выросшим населением необходимым продовольствием стояла на первом месте, одновременно с необходимостью обеспечить оборону замка. Последующие дни Риверте самолично носился по своим владениям, организовывая доставку продовольствия, приглядывая за передвижениями беженцев и срочной вербовкой ополчения; когда стало ясно, что больше людей замок не вместит, Риверте договорился с одним графом из числа сових соседей и отправил часть крестьян к нему, снабдив их на время путешествия эскортом из своих солдат. Закончив с этим, он вернулся в замок и принялся проверять припасы, организовывать посты, следить за раздачей оружия и укреплением стен, разнимать драки и мирить разбушевавшихся женщин, каждая из которых пыталась урвать для своего семейства кусочек стены под главной башней. Уилл не раз видел его, широким шагом проносящегося по двору в неизменном сопровождении детей и собак, переступающего через чьи-то ноги, торчавшие тут и там, отвечавшего одновременно на тысячу вопросов и отдававшего тысячу распоряжений. Уилл боялся даже представить себя на его месте. Сам он, без сомнения, растерялся бы в первую же минуту - а Риверте справлялся со всем отлично и, похоже, совершенно не уставал, ибо продолжал язвить и сыпать направо и налево своими коронными шуточками. И, разумеется, он не упускал случая мимоходом ухватить за округлый задок хорошенькую крестьяночку, от чего та взвизгивала и хваталась за пылающее лицо, хохоча от восторга. И никому это не претило - даже трое сельских священников, оказавшихся в Даккаре, смотрели на эти непристойности снисходительно. Да, в Даккаре теперь были священники! Их потребовали крестьяне, пришедшие в ужас от перспективы оказаться в осаде без божественного утешения. Уилл прекрасно понимал их чувства, но Риверте сперва и слышать ничего не хотел. Наконец, под нажимом Гальяны, он дал разрешение - страшно ругаясь и запретив "этим поганым святошам" совать нос за пределы людской. Чудовищное святотатство - и всё же для Риверте, на дух не выносившего святость, это был небывало широкий жест.
Уилл оставался от всего этого в стороне. Через пажа Риверте передал ему приказ оставаться у себя и сидеть на месте, пока не поступит иное распоряжение. Уилл выполнял этот приказ весьма охотно. Пажи тоже носились в те дни как неугомонные, с совершенно осоловелыми взглядами, и попадаться им на пути, когда они мчались через весь замок к Гальяне с приказом от Риверте или к Риверте с ответом от Гальяны, было чревато увечьями. Освальдо среди них не было - он покинул замок. Лишь только стало известно о грядущей осаде, Риверте предложил оставить Даккар всем, кто боится за свою жизнь - и кое-кто воспользовался этим предложением. К сожалению, на Уилла оно не распространялось. Однако Освальдо, как было известно, уехал не поэтому - он хотел остаться, но Риверте фактически выгнал его, сказав, что больше не нуждается в его услугах. Говорили, что, собирая свои вещи, среди которых не было неизменной гитары, юный певец был смертельно бледен и похож на лунатика. Бедняга... неужели он вправду влюблён в Риверте, как тот утверждал? Не может быть - просто господин граф излишне самоуверен. Ни один человек, если только он не совсем обезумел, не может испытывать к нему приязни...
Так думал Уилл, глядя на то, как граф Риверте спасает своих людей. Если говорить начистоту, Уилл не был уверен, что Роберт или даже отец проявили бы в подобной ситуации столько рвения и самоотверженности. Нет, они бы, конечно, тоже не сбежали, даже если бы их король, по примеру короля Рикардо, сделал им столь малодушное предложение... Скорее, они бы призвали в Тэйнхайл ополчение из сильных молодых мужчин, оставив крестьян защищать свои дома и жизни собственными силами. В конце концов, ведь это всего лишь крестьяне.
"Почему он всё это делает?" - спрашивал Уилл непонятно кого, глядя на творящееся во дворе замка светопреставление, слушая, как кричат дозорные на стенах, лают собаки и где-то вопит ребёнок, которого шлёпает мать. Почему?.. Это был вопрос того же разряда, что и вопрос "зачем?", заданный Уиллом на поле под Большим дубом. Коварный вопрос, как сказал тогда Риверте. Вменяемого и хоть отчасти похожего на правду ответа на него Уилл как тогда, так и теперь не мог получить...
Ибо то, что походило на правду, было слишком непривычно, слишком странно.
Оставался открытым также вопрос, как к происходящему отнесётся король Вальены. Наградив своего фаворита ссылкой за непокорность приказу, теперь он в ответ на милостивое прощение получил новое неповиновение. Гонцы между Сианой и Даккаром носились как угорелые, лошади под ними падали в мыле и тут же дохли, едва влетев в раскрытые ворота Даккара. Король Вальены рвал и метал. Уилл слышал громогласные раскаты хохота Риверте, доносившиеся из его кабинета в те минуты, когда он читал эти письма. Уилл совершенно не понимал, что происходит между двумя этими людьми, вероятно, наиболее могущественными в этой части мира, одного из которых он ненавидел и боялся, а другого - никогда в жизни не видел, но это явно было нечто за пределами человеческого понимания. В конце концов король Рикардо сдался. Риверте добился от него обещания собрать армию ему в подмогу и выслать её в течение трёх недель.
- Всего-то три недели, - весело говорил Риверте Гальяне, когда они шагали через запруженный двор, пробираясь к воротам. - Только и надо, что за это время не сдать стены.
- Всего-то, - мрачно кивал в ответ Гальяна. В последние дни он выглядел куда менее самоуверенным и, казалось, напрочь избавился от своих слащавых улыбочек. Таким он Уиллу почти нравился, хотя в этой почти симпатии было, пожалуй, чересчур много злорадства. Странно, но осознание этого злорадства заставило его ощутить стыд - хотя нет ничего недостойного в радости, которую доставляет тебе затруднительное положение врага.
Уилл не раз думал, что мог бы с лёгкостью бежать во время всей этой шумихи - ворота стояли открытыми целый день, запираясь только на ночь. Однако он не мог бежать. Во-первых, это было против законов чести; во-вторых, бегство заложника значило бы для Хиллэса открытую войну с Вальеной, положив конец натянутому перемирию, которое между ними существовало сейчас. И в-третьих, он всё ещё не выполнил приказа, полученного от своего брата.
Было очень трудно выполнить этот приказ.
В первые два дня после начала подготовки к осаде Риверте, казалось, совершенно забыл про Уилла. Тот был несказанно рад этому - после предшествовавшей пресловутому посланию из Сианы ночи и утру ему было необходимо прийти в себя и разобраться в своих, более чем противоречивых, ощущениях. Но это оказалось непросто сделать в царившей вокруг атмосфере всеобщего хаоса и беспорядка. В самом замке царил такой кавардак, что безопаснее всего было и впрямь оставаться в своей комнате или в библиотеке; но на одном месте Уилл томился и скучал. Он не мог читать - происходящее внизу, под стенами, хотя и пугало его своим размахом и предзнаменованием чего-то ужасного, но и не меньше притягивало. Он никогда не видел одновременно столько людей, свято и твёрдо верящих в того, кто их собрал. Однажды Уилл увидел мальчишку из Старого Ручья - того самого, который получил от господина графа честно заработанный кошелёк. Он вступил в ополчение и тренировался во дворе с копьём, изо всех сил стараясь научиться как можно большему за тот короткий срок, что у них был. Он, обесчещенный по минутной прихоти Риверте, похоже, нисколько не держал на него зла. Никто здесь не держал на него зла.
Больше того - Уилл боялся поверить в это - походило на то, что они его любили.
На четвертый день Даккарского Исхода, как Уилл называл про себя всё это безумие, замок потряс единый вопль радостного торжества. Кинувшись к окну и высунувшись в него по пояс, Уилл увидел, что в замок въезжает шеренга телег, гружёных огромными бочками. Эта была партия эля, заказанная господином графом. Он вполне понимал, насколько важен боевой дух обитателей крепости. Одну из бочек немедленно откупорили, и весёлый гул не стихал до самого вечера.
Именно этим вечером Риверте наконец вспомнил о существовании Уилла Норана.
Уилл пытался читать Руады, мысленно молясь о душевном равновесии, которого ему так не хватало, когда дверь его комнаты распахнулась безо всякого предупреждения, и он увидел на пороге самого Риверте. Это был первый случай, когда Риверте самолично врывался в его покои. Уилл испуганно вскочил.
- Не ждали? - спросил Риверте, подходя прямо к нему. Он был в обычном для него в последние дни костюме для верховой езды, в сапогах, заляпанных грязью - похоже, он всего пять минут назад сошёл с коня.
- Не особенно... - проговорил Уилл, слишком растерявшись, чтобы придумать благовидную ложь.
- У меня выдалась свободная минутка, - заявил Риверте, подходя вплотную и заключая его в объятья. - Вы не скучали по мне, Уильям?
- Н-нет...
- А я по вам - очень, - сообщил Риверте и поцеловал его соврешенно бесцеремонным образом. Его прикосновения были такими же настойчивыми, как всегда - похоже, многодневное напряжение ничуть не сказалось на его обычной энергичности. Уилл не знал, пил ли он в эти дни, но спиртным от него, как обычно, не пахло.
Впрочем, поцелуй на сей раз был недолгим. Оторвавшись от губ Уилла, Риверте без долгих разговоров подхватил его на руки и решительно потащил в свою спальню. Уилл, как обычно, отчаянно отбивался.
- Я думал, вы обо мне забыли! - воскликнул он, когда его бросили на уже знакомую постель.
- Это упрёк? - сбрасывая плащ и сапоги, осведомился Риверте. - Каюсь, в эти дни я был к вам невнимателен. Простите, немножко забегался. Как я могу загладить свою вину?
- Да нет, я вовсе не это имел в виду...
- А что вы имели в виду? - равнодушно спросил Риверте; теперь он был лишь в брюках и сорочке, которую почти закончил расшнуровывать.
- Ну, я думал... что надоел вам, - сказал Уилл и, бог знает почему, залился краской.
- Что вы, как можно! Или вы впрямь надеялись, что я удовольствуюсь одной достаточно сумбурной ночью и маленьким баловством на лоне природы? Вот ещё. Попавшись мне однажды, вы теперь никуда от меня не денетесь. В конце концов, я ведь из-за вас остался в Даккаре!
- Из-за меня? - пробормотал Уилл, окончательно сбитый с толку.
- Из-за вас, - сказал Риверте, сбрасывая остатки одежды и садясь на кровать рядом с ним, - из-за себя, из-за Гальяны, из-за господа бога и трёхсот хорошеньких женщин, которые галдят нынче по моему замку - слышите, как галдят?
Стоял вечер, и, говоря по правде, шум был гораздо меньше, чем в дневное время - или Уилл уже начал привыкать к постоянному гулу за окнами.
- Три сотни? - спросил он с сомнением. - И все хорошенькие?
- С вами не сравнится ни одна, - заверил его Риверте, кладя ладонь ему на бедро. - Честное слово. Я проверял.
И через миг Уилл уже лежал на спине, инстинктивно упираясь руками ему в плечи, а ещё через какое-то время - сдерживал стоны, обхватив руками эти же плечи, а потом уже открыто стонал, забыв о том, кто он и кто этот человек рядом с ним.
Это была очень длинная ночь, куда более длинная, чем первая. На этот раз Риверте действовал неторопливо и без следа той грубости, которая так оскорбила и измучила Уилла в первую ночь. Каждый из них излился по несколько раз, и уже под утро, засыпая в тёплых тесных объятиях, Уилл сонно подумал, что это не дело, он не должен засыпать первым, если собирается выполнить свой долг. Он должен увидеть Риверте спящим... Но как, подумал он в отчаянии, если этот человек, похоже, вовсе никогда не спит?..
Утром, очнувшись, Уилл снова был в постели один - на этот раз в той самой постели, в которой уснул. А Риверте стоял в нескольких шагах от постели, голый по пояс, спиной к нему, и плескался водой в тазу для умывания.
- Проснулись? - спросил он, не оборачиваясь. Уилл вздрогнул: казалось, этот человек затылком чует чужие взгляды. - С добрым утром, монсир.
- Доброе утро, - пробормотал Уилл, натягивая простыню на грудь и украдкой озираясь в поисках своей одежды. Это было нелёгким делом, потому что он не помнил, как и когда оказался без неё.
- Можете не торопиться вставать, вам спешить совершенно некуда, - сказал Риверте и, обернувшись, лучезарно улыбнулся. Уилл едва не вскрикнул: рот господина графа был перемазан в чём-то белом, делавшим его дружелюбный оскал ужасающе ярким.
- Страшно? - осведомился Риверте тоном ребёнка, которому очень хочется, чтобы его похвалили.
- Да! - невольно выдохнул Уилл. - Что вы делаете?
- Ничего богомерзкого. Всего лишь чищу зубы, - ответил Риверте и, набрав в рот воды, шумно прополоскал рот. Потом сплюнул, вытерся полотенцем и назидательно изрёк: - Мята, мой друг, полезна не только в качестве приправы к мясным блюдам. Теперь я смогу ослеплять противника блеском своих зубов. Вот так, - он продемонстрировал Уиллу леденящую кровь улыбку о тридцати двух клыках. - Впечатляет?
Уилл красноречиво содрогнулся вместо ответа. Риверте улыбнулся, к счастью, на сей раз коротко, но очень довольно.
- В ранней юности, - сказал он, закидывая на плечо полотенце и натягивая сапоги, - я увлекался авантюрными романами. Видимо, именно они стали источником моих многочисленных пороков, но сейчас не о том речь... Так вот, в одном из этих романов герой, стремясь произвести на собеседника неизгладимое впечатление, прицельно сверкал глазами, по странному совпадению со мною, синими, а также белоснежными зубами, ввергая неосторожного наблюдателя в священный трепет. Признаюсь, этот нетривиальный способ воздействия на собеседника поразил моё воображение. - Он выпрямился и виновато посмотрел на Уилла. - Я никому никогда об этом не говорил. Вам смешно?
- Не знаю, - честно сказал Уилл. - А должно быть?
- Надеюсь, нет. Иначе бы оказалось, что последние пятнадцать лет я терзал свои дёсны совершенно зря. Между прочим, не самая приятная процедура. - Он натянул второй сапог и спросил: - А вы не читали этот роман?
- Боюсь, что нет.
- Напрасно. Он мог бы послужить весьма поучительным предостережением для юноши ваших лет, - заметил Риверте и, закончив одеваться, ушёл, оставив Уилла теряться в догадках по поводу этого в высшей степени непонятного разговора.
В тот день Уилл его больше не видел. После полудня примчался разведчик, сообщивший, что армия Рувана уже на подступах, и сегодня они сожгли первую покинутую деревню.
Утром следующего дня Уилл стоял на крепостной стене замка Даккар, глядя на поле, простирающееся внизу, мучимый тревожным чувством, которое Криан в своём трактате "О познанном и непознанном" называл "чувство бывшего прежде". Впрочем, в отличие от описанного великим шимранским мудрецом неясного ощущения, это чувство было вполне понятным. Всего несколько месяцев назад Уилл точно так же стоял на стене замка, который был его домом, и смотрел на армию врага, собравшуюся у его стен.
"Даккар мне не дом", - подумал он - и всё же было в этой мысли нечто, что его смущало, нечто недостойное, почти трусливое. Он мог бы быть сейчас далеко отсюда, в замке Журдан, иными словами - в тюрьме, если бы не... что? Благородство Фернана Риверте? Или его чувство долга по отношению к тем, кто, по какой бы то ни было причине, был отдан под его защиту? Уилл не мог думать об этом так - это было слишком тяжело и странно. Но думать иначе - значило бы кривить душой.
"Он пытается всех нас защитить", - подумал Уилл, пытаясь как-то смириться с этой непостижимой мыслью. День был серый и сумрачный, дождь ещё не пошёл, но явно собирался, и серый дым далёких пожарищ смешивался с тучами. Впрочем - Уилл знал это - если бы Риверте ушёл, оставив свои земли на произвол судьбы, этих столбов было бы гораздо больше. Руванцы просто не стали жечь пустые селения - это отнимало слишком много времени и, в нынешних обстоятельствах, не несло того устрашения, как если бы в деревнях остались люди.
Всё это должно было несколько подумерить воинственный пыл руванцев. Уилл глядел на их лагерь, разбитый почти у самых стен Даккара, в полумиле от крепостного рва, и пытался понять, чего от них ждать. Он видел зловещие кроваво-красные знамёна с разинутыми чёрными пастями, трепетавшие над шатрами, и ему делалось не по себе. Над башнями Даккара тоже реяли знамёна - зелёные с белой кошачьей лапой, выпустившей когти. Всего несколько месяц назад он вздрагивал, глядя на эти самые знамёна под стенами Тэйнхайла - а теперь стоял под ними сам, под их защитой, желая поражения их врагам.
"Как всё это странно", - подумал Уилл и, тщетно пытаясь унять тоску, посмотрел в сторону, на переднюю стену, где должен был появиться, но почему-то всё не появлялся Риверте. Он немного побаивался, что граф заметит его, если поднимется на один уровень с ним. Впрочем, Уилл был на стене, а не за ней, так что формально его вовсе не в чем было упрекнуть.
От лагеря руванцев отделилась и стала быстро приближаться тёмная точка. Увеличившись в размерах, она превратилась в одинокого всадника, ехавшего рысью. Чем ближе он приближался, тем внушительнее выглядел. Даже с такого огромного расстояния и будучи одинокой фигурой на бескрайнем поле перед стеной, он был с виду высок и могуч; его огромный боевой конь, закованный, по руванской традиции, в цельную листовую броню, взбрыкивал копытами, могущими расколоть человеческий череп, как ореховую скорлупку. Всадник, вероятно, справился бы с подобным заданием не хуже: его мощное тело было заковано в сталь, на боку висел гигантский меч, а на спине - боевая секира. Он ехал с открытым забралом, и когда оказался достаточно близко, Уиллу почудилось, что он где-то видел этого человека, хотя понятия не имел, где и когда.
- Риверте! - заорал рыцарь, остановившись - и стало ясно, почему он не взял с собой герольда. Лёгкие у него были такие, что он мог бы перекричать грохот обрушивающейся скалы. - Риверте! Где ты, чёртов сукин сын! А ну, выходи!
Уилл увидел, как сидящий неподалёку от него на башне лучник натянул тетиву. Достаточно было одной метко пущенной стрелы, чтоб голосистый руванец умолк навсегда - но Уилл знал, что даже вальенцы не стали бы стрелять в парламентёра. Скорее, это был инстинктивный жест предосторожности на случай, если одиночество рыцаря было лишь видимостью, обманом.
- Риверте! - заорал рыцарь снова, и Уилл услышал до дрожи знакомый насмешливый голос:
- Право слово, Рашан, вовсе ни к чему так орать.
Уилл резко обернулся. Когда он успел подняться?! А вот успел, и теперь стоял всего в десятке шагов от Уилла, опираясь на зубец стены и глядя на человека, приведшего к воротам его замка армию и назвавшего его чёртовым сукиным сыном.
Потом до Уилла дошло имя, который Риверте назвал своего противника: Рашан Индрас! Руванский полководец, сравнимый с самим Риверте - а может, как утверждали враги Вальены, и превосходящий его, ведь разве смог бы иначе Руван противиться Вальене так долго? Риверте вообще невозможно долго противиться, подумал Уилл и порадовался, что никто не смотрит на него и не видит краски, вспыхнувшей на его щеках.
- Ну что, старина, сюрприз не удался? - перегнувшись вниз, насмешливо крикнул Риверте. Его лёгкие уступали лёгким Рашана Индраса, но звучный и чёткий голос эхом отдавался по долине. Сотни затаивших дыхание людей на стене и по обе стороны от неё слушали их разговор, даже привычный галдёж в замковом дворе совершенно стих. Все хотели знать, что они скажут друг другу, все наблюдали, и все понимали, как много зависит от этого разговора.
- Да уж, чёрт тебя дери! - проревел Индрас. - Ты, зато, как обычно, мастак на сюрпризы! Ты не оставил моим ребятам ни одной сельской девки!
- Прости, но когда это я оставлял тебе своих девок? - возразил Риверте.
- Да уж, что верно, то верно - не оставлял, обычно они сами удирали ко мне из твоей постели! Жаловались, что ты по своей дурной привычке любишь их, как мальчиков, только в зад!
- Поднимайся ко мне, Рашан! - крикнул Риверте - судя по его тону, ему было очень весело. - Я не без удовольствия полюблю в зад и тебя! Сразу смекнёшь, стоит ли это бегства из моей постели.
Огромный рыцарь внизу расхохотался. Уилл смотрел на него с изумлением. Эти двое говорили так, словно были старыми друзьями, которые видали вместе так много, что уже не могли задеть друг друга даже самыми грубыми подначками. На миг Уиллу почудилось, что он почти вспомнил, где видел этого человека. Неужели...
- Нет уж, Фернан, - сказал Рашан Индрас. - Я к тебе не поднимусь. Спускайся-ка лучше ты ко мне, и давай решим дело добром. Сам понимаешь, тебе не устоять.
- Даккар стоит в Коральене четвёртый век, Рашан, и ни разу ни один Риверте не спускался с его стен ни к одному Индрасу.
- Всё когда-нибудь случается в первый раз, - сказал тот почти миролюбиво. Риверте больше не улыбался. Через огромное расстояние, разделявшее их, они смотрели друг на друга и молчали, казалось, продолжая диалог без слов. И тут Уилл вспомнил. Не по лицу и даже не по голосу Индраса - по этому молчанию.
Именно с этим человеком говорил Риверте в библиотеке в тот день, когда Уилл прятался за портьерой.
- Что ж, - рявкнул наконец руванец, - тогда я возьму тебя в осаду. И ты её долго не выдержишь, сам знаешь. Ты согнал к себе всё окрестное отребье, и, ставлю на свою задницу, они уже хотят жрать! К тому же у вас нет баб! Если только ты не собираешься отдать своей солдатне крестьянок...
- Я запомню насчёт задницы, Рашан. Зря ты это сказал. А что касается баб... Сир Норан! Не могли бы вы подойти ближе?
Этого следовало ожидать. С самого начала Уилл знал, что так и будет - и кого он собирался провести, пробираясь сюда каменной лестницей на виду у всего замка? Делать было нечего. Он подошёл, придерживаясь за зубцы стены - у него вдруг закружилась голова. Риверте смотрел на него яркими, ясными глазами и улыбался. Стоящие между ними солдаты сторонились, давая Уиллу пройти, и переглядывались с кривыми ухмылками.
Когда Уилл оказался рядом, Риверте притянул его к себе и обнял за талию.
- Ты не поверишь мне, друг Рашан, - сказал Фернан Риверте, и каждое его слово отдавалось гулом по замершей долине вокруг Даккара, - но в мире есть кое-что получше баб.
Сказав это, он обхватил Уилла за шею и, резко перегнув его в поясе назад, поцеловал на глазах у нескольких сотен человек.
Рёв, поднявшийся на стенах Даккара, свидетельствовал о том, что защитники крепости переняли оптимизм её командира. Риверте выпрямил Уилла так же резко, как наклонил, и ослепительно улыбнулся ему.
- Я потом заглажу свою вину, - сказал он. - Честное слово.
Уилл кивнул. В глазах у него было темно. Никогда в жизни ещё сердце так не стучало в его груди, никогда не было так стыдно... и никогда он не испытывал такого восторга, как сейчас, слыша торжествующий рёв вальенцев на стенах и во дворе замка, ощущая удары ветра и первых дождевых капель по лицу, чувствуя сильную руку на своём плече.
Индрас что-то сказал снизу, но на сей раз тихо, потом сплюнул и, повернувшись, галопом поскакал прочь. Риверте отпустил Уилла и, моментально забыв о нём, обратился к капитану Ортандо, стоявшему по левую руку от него:
- Думаю, штурмовать будут ночью. Индрас не станет торопиться. Ему в общем и некуда - он думает, что легко возьмёт стены.
- А разве нет? - вырвалось у Уилла.
Риверте обернулся к нему. В его глазах было что-то такое, чему Уилл не мог подыскать названия, что-то, что не описывалось ни в одой из книг, которые он прочитал - но при виде этого внутри у него вдруг поселилась непоколебимая уверенность, что всё будет хорошо.
- За что я люблю старину Сантьяро, - сказа Риверте очень тихо, - так это за его чрезмерную самоуверенность. Когда человек отягчён гордыней, он не видит дальше своего носа. Не правда ли, сир Уильям?
К счастью, он не стал дожидаться ответа. Ортандо что-то сказал, и Риверте снова повернулся к нему. Уилл подумал, что самое время удрать. Странно, но ему почти не хотелось уходить отсюда, хотя морось превратилась в настоящий дрожь и вскоре грозила перейти в ливень. Рашан Индрас вряд ли уже успел добраться до своего лагеря и, вероятно, тоже попал под дождь. Почему-то эта мысль грела.
Уилл едва успел добежать до замка - и всё равно вымок до нитки. Выкручивая одежду и вытираясь досуха в своей комнате, он смотрел в окно на сотни людей, мокнувших в своих убогих палатках во дворе, и думал о том, что не ценит своего счастья. Мысль была рассеянной и касалась в основном камина, жарко полыхавщего в углу комнаты, - но при ней он отчего-то вспомнил Риверте и то невероятное, умопомрачительное чувство, которое испытал, когда тот впился в его губы под восторженный крик своих людей. Как странно... похоже, никто не осуждал его... их... нас, подумал Уилл и сглотнул. Если бы такое случилось в Тэйнхайле... но нет, даже помыслить невозможно. В Тэйнхайле это сочли бы отвратительным извращением. Да это и было отвратительным извращением, чёрт побери! Я ругаюсь, испугался Уилл. Я ругаюсь теперь, как Риверте, когда зол и растерян. О, боже... брат Эсмонт... где мне взять силы?
И при мысли о брате Эсмонте Уилл снова вспомнил о том, что собирался сделать. До сих пор ему толком не предоставлялось возможности - он так ни разу и не видел Риверте спящим. Но... даже если случай представится... имеет ли он право убить его сейчас, отдав тем самым власть над Даккаром врагу?..
"Ты в своём уме?! - резко осадил его голос, подозрительно похожий на голос Роберта. - Риверте - твой враг! И вальенцы - враги! А Руван - друг, собрат по борьбе с захватчиком, тянущим свои жадные лапы до самого края земли. Чем больше умрёт вальенцев, тем лучше! Что тут думать?"
Так говорил голос Роберта, и Уилл кивал, а в ушах у него всё ещё стоял рёв сотен голосов, полный восторга, радости и торжества...
С этими мыслями он потянулся к сухой сорочке, лежащей на кровати, наклонился - и вздрогнул всем телом, когда сильные руки обхватили сзади его бёдра, и что-то твёрдое ткнулось ему между ягодиц.
- Так и стойте.
- Сир Риверте! - Уилл резко выпрямился и круто обернулся. - Боже! Нельзя же так вот подкрадываться!
- Почему? - промурлыкал тот.
- Потому что меня удар однажды хватит, - твёрдо сказал Уилл. - По правде, уже чуть не хватил.
- Вы о нашем маленьком нежничании на стене? Я поступил жестоко. Как обычно. Знаю, - Риверте вздохнул с притворным сожалением. - Но, по-моему, всем понравилось.
- Да уж, - невольно хохотнул Уилл. - Главное, понравилось вашему Сантьяро.
- Вы думаете? - сказал Риверте задумчиво. Он тоже вымок под дождём, мокрые волосы облепили виски. - Хотелось бы надеяться.
- Что им здесь нужно? - спросил Уилл. - Неужели они не понимают, что король пришлёт вам подмогу?
- Вполне понимают. Но они надеются успеть раньше.
- Ну и что из того? Всё равно придёт подкрепление и выбьет их из занятой крепости. Им не удержать Даккар.
- А им и не нужно его удерживать, - сказал Риверте всё так же задумчиво. - Достаточно взять.
Уилл непонимающе нахмурился. Он стоял перед Риверте голый по пояс, рядом с кроватью, и только что услышал от него несколько весьма недвусмысленных замечаний, но сейчас почему-то им не овладевало обычное смущение. Он мог говорить почти спокойно, так, словно они просто беседовали вдвоём в кабинете графа. Уилл подумал, что, наверное, это что-то значит - и тут же отмахнулся от этой мысли.
- Что вы хотите сказать - достаточно взять?.. Им не нужен замок?
- Не думаю. Как вы сами сказали - к чему брать то, что не сможешь удержать? Нет, Уильям, им нужен не замок.
- А... кто? - спросил Уилл, уже поняв, и Риверте просто ответил:
- Полагаю, что я. И, - он слегка нахмурился, - боюсь, что теперь и вы тоже. Такая возможность была и раньше, но после моей сегодняшней выходки на стене... - он запнулся, потом закончил довольно сухо: - Похоже, что я снова погорячился. Но вы просто-таки сводите меня с ума и лишаете способности мыслить трезво.
Будь это сказано обычным его насмешливым тоном, Уилл пропустил бы сказанное мимо ушей. Однако теперь ему стало не по себе.
- Зачем вы им нужны?
- А зачем им нужны вы, вас не интересует, м-м? Что ж, отвечу сперва на ваш вопрос. Видите ли, руванский король Рунальд одержим идеей заполучить меня в свои ряды. Той же идеей был одержим и его досточтимый родитель, причём его методы убеждения мне настолько претили, что я был вынужден выразить свой отказ самым решительным образом.
- Вы его убили.
- Не совсем я и не совсем убил, но... в целом, да. Увы, его наследник ничему не научился на ошибках отца. Похоже, он не слишком верит в военный гений своего Индраса, и считает, что лишь моё участие в войне на его стороне спасёт Руван от захвата, рано или поздно. Полагаю, что в этом он прав. - Он немного помолчал, потом добавил: - Вы, я думаю, ещё не забыли некую незаконно услышанную вами беседу... Его величество король Рувана регулярно и с упорством, достойным лучшего применения, делает мне самые заманчивые предложения. И старина Сантьяро от него не отстаёт...
- Но король Рикардо - ваш друг.
Риверте осёкся и посмотрел на него как-то странно.
- Да, - сказал он наконец. - Король Рикардо - мой друг.
Молчание длилось слишком долго. Всё это время Уилл смотрел на камин. Потом сказал:
- Всё же это странно - собирать такую армию и решаться на вылазку в тыл врага, чтобы захватить всего одного пленника.
- Не одного, а двух. Вы снова забыли о себе? Впрочем, я несколько задет, что вы так низко меня цените. Разве я не стою армии вонючих лохматых мужиков из Рувана?
- Не знаю. Я не сравнивал, - коротко ответил Уилл, и Риверте расхохотался.
- Вы, я вижу, наконец немного осмелели! В нынешнем нашем положении это не может меня не радовать - ни к чему сеять в наших рядах излишнюю меланхолию. Но вы, Уильям, в том же положении теперь, что и я. Руван вовсе не откажется перехватить вас у Вальены, чтобы диктовать условия Хиллэсу. Вы ведь знаете, что они постоянно пытаются втянуть вас в эту войну. Ваш король Эдмунд - пример потрясающе осторожного и благоразумного правителя, и до сих пор ему хватало ума держаться в стороне. Но если Руван вас получит, боюсь, это может кое-что изменить, и это не закончится ничем хорошим ни для вашей страны, ни для моей.
- Почему вы не стали штурмовать Тэйнхайл? - спросил Уилл.
Риверте криво улыбнулся.
- Говоря по правде, у меня сейчас нет времени на болтовню. Я зашёл лишь затем, чтобы предостеречь вас.
- Предостеречь?
- Да. Будьте любезны, когда начнётся штурм, закройте окна ставнями и заберитесь под кровать. Если это претит вашему врождённому мужеству, можете забраться на кровать. Но за порог чтоб ни ногой.
- Сир! - Уилл вспыхнул. - Я умею драться! Вы сами, по-моему, сказали, что у меня это выходит неплохо...
- Я вам польстил, - безжалостно ответил Риверте. - Вспомните, тогда я был в процессе вашего соблазнения. Если бы я сказал, что вы держите шпагу, как холоп кочергу, и двигаетесь с грацией годовалого телёнка, это вряд ли подтолкнуло бы вас в мои объятия.
Теперь у Уилла пылали даже уши. Ему, кажется, ещё никогда не было так стыдно.
- Поэтому, прошу вас, послушайтесь моего совета, - продолжал Риверте без малейшего снисхождения. - И учтите. Если я, не приведи господь, снова увижу вас на стене, как сегодня, наш с вами первый эротический опыт покажется вам райской ночью любви, по сравнению с тем, как я вас вздрючу в этом случае. Прошу, поверьте, я совершенно серьёзен.
Его ледяной тон вполне располагал к такой вере. Уилл отвернулся, закусив губу.
- Вы меня поняли, сир Норан?
Уилл кивнул.
- Надеюсь, вы понимаете также, что моя строгость продиктована исключительно заботой о вашей безопасности. Вспомните всё, что я сейчас сказал о вашем короле, когда будете сидеть тут с томом Священных Руад на коленях и слушать, как катапульты рушат наружную стену. Уповаю на ваше благоразумие.
Уилл снова кивнул, на этот раз не так натянуто. Риверте слегка улыбнулся.
- Но, как бы там ни было, не ложитесь спать, - сказал он уже мягче. - Если всё будет тихо, ночью я к вам зайду.
И он ушёл, а Уилл, так и не надев рубашку, смотрел ему вслед и пытался понять, чем отозвалось в нём это последнее обещание. Пытался и вздрагивал, осознавая, что не испытывает перед такой перспективой ни малейшего недовольства.
Риверте, как всегда, оказался прав. Штурм начался ночью.
Конечно, Уилл не ложился спать. Повинуясь приказу, он закрыл ставни, но лишь потому, что опасался, как бы Риверте не бросил на них взгляд. Забираться на кровать с томом Священных Руад он не стал. Ему было не до чтения, и, как ни ужасно это звучит, даже не до молитвы - он был слишком возбуждён и взволнован, чтобы подбирать слова. "Боже, - твердил он про себя, как многого месяцев назад на стене Тэйнхайла, - пусть всё обойдётся. Пусть всё обойдётся, пусть..." Но даже это не было молитвой - скорее, попыткой собраться и взять себя в руки.
Потом он услышал вопль снаружи, тут же сменившийся боем сигнального колокола. Забыв обо всём на свете, Уилл кинулся к окну и распахнул его.
Смотрел он, впрочем, недолго.
В коридорах стояла суета и толкотня - мужчины бежали наружу, женщины и дети - вниз, к погребам, где им приказали укрыться на время штурма. Столкнуться в этой суете с Риверте опасности не было - он ещё вечером ушёл на стену, самолично держать караул. Пропуская несущихся по коридорам людей и лавируя между ними, Уилл наконец добрался до оружейной. Сейчас там было темно, пусто и холодно. Уилл снял со стены шпагу - одну из тех, с потмощью которых Риверте проверял его воинское искусство в первые его дни в Даккаре. Воспоминание о последней насмешке на миг заставило Уилла запнуться, но потом он тряхнул головой и, приказав себе отбросить эти мысли, пошёл вниз. Да, чёрт возьми! - как сказал бы Риверте... Он не воин, он совершенно не любит драться, но держать оружие он умеет. А в нынешних условиях вряд ли он послужит хуже неотёсанного крестьянина, вооружившегося вилами и вставшего у стены рядом с солдатами своего господина.
Снаружи уже творился полный хаос. Стояли вопли и грохот осадных орудий, воздух полнился свистом стрел и отчаянными вскриками женщин. Едва Уилл выглянул на двор, как тёмное небо с медленным гулом рассекло огромное каменное ядро, прилетевшее из-за стены. Оно врезалось в стену башни, прямо под окном кабинета Риверте, отбила часть штукатурки и с грохотом обрушилось вниз, на вопящих людей. Несколько таких ядер уже валялись по лагерю беженцев, подмяв под собой разрушенные тенты - в такой суматохе трудно было понять, обошлось ли без жертв. Он пламени факелов и горящих стрел, посылаемых защитниками крепости за стену, рябило в глазах.
У ворот капитан Ортандо что-то выкрикивал своим сухим каркающим голосом, отдавая приказы солдатам. Его голова была перевязана - потом Уилл узнал, что ему выпала честь получить первую руванскую стрелу, содравшую с его головы часть скальпа. Это, похоже, лишь разъярило его ещё сильнее - по их недельному путешествию Уилл знал, насколько вспыльчив этот угрюмый человек, - и теперь он горел желанием стереть руванцев в порошок. Увы, было куда больше вероятности, что в порошок тут будут стёрты отнюдь не руванцы. Уилл слышал гул за стенами: враг ещё не преодолел рва, но явно был на подступах к нему. Уилл с трудом протолкался к стене, туда, где были вырублены ведущие наверх ступени.
И внезапно раздался грохот, громогласней которого Уилл не слышал никогда в жизни. Земля содрогнулась, и почти все, стоявшие там же, где Уилл, полетели наземь, не удержавшись на ногах. Уилл вскочил одним из первых и, задрав голову, увидел алое марево, взвившееся за стеной - словно облако цвета крови спустилось на землю. За стеной вопили люди, судя по их крикам, искалеченные или умирающие.
- Что это? - в ужасе крикнул кто-то.
- Это руванцам привет от господина графа! - рявкнул кто-то, видимо, сведущий - и расхохотался. Уилла пробрала дрожь от этого хохота. До Хиллэса доходили слухи о неких таинственных опытах, которые проводятся в Вальене под непосредственным руководством графа Риверте - дескать, он испытывает новое оружие, которое откроет перед ним любые ворота... Похоже, испытания перешли в фазу полевых.
За одной вспышкой последовала следующая, с восточной стороны от ворот - и там, похоже, тоже десятками гибли люди. Хоть это и были руванцы, Уилл содрогнулся - его пугала сама мысль о возможности существования силы, уничтожающей людей, словно мошек. Сглотнув, он снова кинулся к стене.
И чуть не упал, натолкнувшись на стальной панцирь, выросший перед ним словно из-под земли.
Уилл вскинул голову, инстинктивно вскидывая зажатую в руке шпагу. В первые мгновения он не узнал человека, заслонившего ему путь. Его лицо было в копоти, тёмные волосы рвал ветер, в глазах отражались отблески пламени пожара, занявшегося за крепостной стеной. Потом Уилл узнал его. Долю мгновения его снедала отчаянная надежда, что этот человек столкнулся с ним случайно и сейчас пройдёт мимо - его лицо ничего не выражало, а глаза были совершенно пусты, и чудилось, что мыслями он где-то бесконечно далеко. И в то же время от него веяло чем-то настолько могучим, настолько безжалостным - смертью, вдруг понял Уилл, это запах смерти - что не имело никакого значения, заметил он Уилла или нет: всё равно эта мощь погребёт его под собой, разорвёт, как разорвала руванцев за стеной, просто проходя мимо.
Уилл смотрел в чёрное от сажи лицо с огромными провалами глаз, в это лицо сущего дьявола, и впервые за долгое время подумал: "Этот человек убил моего отца".
Он ждал, что Риверте, по своему обыкновению, рявкнет: "Уильям! Какого чёрта?!", но тот не проронил ни звука. Рука в железной перчатке сгребла Уилла за шиворот и без единого слова поволокла прочь от стены. Уилл упирался, но никто не обращал на его попытки ни малейшего внимания. Ворот рубашки задрался к горлу и вонзился в него, Уилл чувствовал, что задыхается. Его втащили в какое-то помещение, открыли дверь - и швырнули в темноту. Уилл кубарем покатился по ступенькам - к счастью, их оказалось немного, - смутно услышав, как наверху хлопнула дверь. Что-то заскрипело снаружи, потом раздались шаги. Уилл вскочил, кинулся к двери - она оказалась заперта. Он забарабанил в неё, вне себя от ярости, крича и сыпя проклятьями, одна мысль о которых заставила бы брата Эсмонта наложить на него серьёзное покаяние. Но всё было бесполезно - его никто не слышал. Умолкнув и задыхаясь, Уилл пытался прислушаться, но единственными звуками, долетавшими до него, был отдалённый гул битвы.
Он ещё какое-то время колотил в дверь и кричал, надеясь, что кто-нибудь услышит. Потом охрип и умолк. Сев на ступеньку, Уилл попытался перевести дыхание. Его трясло от злости, от обиды - и от тревоги. Теперь он не мог даже наблюдать за сражением. И не имел ни малейшего представления о том, как оно обернётся в следующую минуту...
Это была самая кошмарная ночь в его жизни. Грохот битвы какое-то время нарастал, потом пошёл на убыль и наконец стих. Уилл снова принялся стучать и звать, но, казалось, замок вымер. Даккар пал, решил он. А может, Риверте понял, что крепость не удержать, и вывел людей за стены потайным ходом - а про Уилла, сидящего взаперти, просто забыли. А может, Риверте убит, и теперь Гальяна договаривается с Индрасом об условиях сдачи. А может, его взяли в плен, и руванцы, получив то, за чем пришли, прекратили штурм. А может...
Все эти "а может" сводили его с ума, потому что каждое казалось в равной степени вероятным. Уилл мерял шагами своё узилище - это была какая-то кладовка для старья, заваленная пустыми ящиками, корзинами и пыльными мешками, - чувствуя, что был бы счастлив разделить с Риверте и его людьми любую участь, только бы не сидеть здесь сейчас в полной беспомощности и неведении. В кладовке было сыро и воняло плесенью, Уилл сильно продрог, но его лицо горело, и глаза слипались, хотя он вовсе не чувствовал себя в состоянии уснуть.
Однако в конце концов, сдавшись, Уилл прилёг на груду мешков в уголке и, кажется, сумел задремать.
Когда он проснулся, ничего не изменилось. Он даже не знал, сколько прошло времени. За дверью по-прежнему было тихо. Сколько же он тут просидел? Уилл снова принялся стучать и звать...
И почти немедленно снаружи заскрипело что-то тяжелое, отодвигаемое в сторону, дверь распахнулась настежь, и яркий свет ослепил Уилла.
- Следуйте за мной, - услышал он ледяной, совершенно безжалостный голос.
Моргая с непривычки и вдруг ужасно смутившись, Уилл вышел. Риверте возвышался над ним - всё же он был невероятно высокого роста - с факелом в поднятой руке. Он снял латы и переоделся, теперь на нём был обычный для него в последнее время чёрный камзол. Сжимавшая факел рука была затянута в перчатку. Он умылся и пригладил волосы, но его лицо сохраняло всё ту же каменную неподвижность, которая так испугала Уилла, когда они столкнулись во дворе осаждаемой крепости.
- Всё закончилось? - робко спросил Уилл, хотя внутренний голос предупреждающе вопил, что ему следует прикусить язык и помалкивать. - Руванцы ушли?
Он не был удостоен ответом. Не удосужившись повторить приказ, Риверте повернулся к Уиллу спиной и зашагал по коридору. Уилл поплёлся за ним.
Они вышли наружу - это были подсобные хозяйственные помещения - и прошли через двор, полнившийся стонами раненых и детским плачем. Впрочем, и того, и другого было много меньше, чем можно было опасаться. Всюду суетились лекари, перевязывая раны, женщины ухаживали за ранеными, лежавшими во дворе где и как попало. Уилл увидел коленопреклонённого священника, читавшего вслух заупокойную молитву над распростёртым на земле человеком; рядом с ним плакала женщина. Было темно, Уилл не мог понять, то ли ещё не рассвело, то ли прошли почти целые сутки.
Риверте прошёл через двор. Никто с ним не заговаривал, хотя Уилл улавливал благоговейные взгляды, которые бросали на хозяина Даккара многие из тех, мимо кого он проходил. Они зашли в замок и стали подниматься по лестнице. Уилл понял, что Риверте ведёт его в спальню - вот только в чью именно, он пока терялся в догадках. Угроза, брошенная накануне, внезапно всплыла в памяти Уилла со всей её безжалостной ясностью. О, боже... он сейчас меня изнасилует, в ужасе понял Уилл. Как-то особенно жестоко и гнусно, чтобы я знал своё место. Он закусил губу, чтобы она перестала дрожать. Можно развернуться и шмыгнуть в одно из ответвлений коридора, но... надолго ли это отсрочит неизбежное возмездие?
Риверте остановился напротив двери в свою спальню и толкнул дверь. Мысленно попросив бога триединого о снисхождении, Уилл переступил порог следом за своим палачом.
- Закройте дверь, - последовал сухой отрывистый приказ.
Уилл закрыл. Потом повернулся, высоко подняв голову и стараясь смотреть спокойно. Что бы с ним теперь ни сделали, если он будет сохранять достоинство, ему не в чем будет себя упрекнуть.
Риверте подошёл к столу и зажёг свечи; спальня озарилась дрожащим тревожным светом. Затем повернулся к Уиллу и сказал совершенно спокойно:
- Теперь мне придётся вас убить.
Это прозвучало так бесстрастно, что Уилл вздрогнул. Его напускное спокойствие вдруг куда-то улетучилось.
- И съесть, - добавил Риверте тем же ничего не выражающим голосом. - С зелёным горошком и сельдереем. Ведь именно так обычно поступают кровожадные чудовища с непослушными детьми?
Уилл задохнулся. Он чувствовал, что и краснеет, и бледнеет одновременно.
- Сир Риверте... - начал он, но Риверте прервал его:
- Однако, поразмыслив, я рассудил, что это было бы слишком мягким наказанием за ваше поведение. Поэтому я поступлю с вами иначе. Я поступлю так, что вы будете на коленях умолять меня о смерти как о величайшей милости.
Он говорил всё ещё этим мертвенным, бесцветным тоном. Уилл снова вспомнил о его вчерашней угрозе и почувствовал, как волосы у него затылке встают дыбом. Риверте наклонился, поднимая что-то с пола, и Уилл невольно зажмурился, не желая смотреть на предназначавшееся ему орудие пытки. Но потом вспомнил, что брат Эсмонт велел ему быть сильным - и, собрав всё своё мужество, открыл глаза.
Граф Риверте стоял перед ним. В руке у него была гитара.
- Я буду петь вам серенады, - сказал он, и это звучало как приговор.
Секунду Уилл смотрел на него. Потом прижал обе ладони к лицу и расхохотался.
Он смеялся и смеялся, выпуская в смехе напряжение, нараставшее в нём много месяцев, со дня гибели его отца. Он не мог остановиться; постепенно хохот перешёл во всхлипы, но Уилл всё равно смеялся, захлёбываясь и задыхаясь. Он понимал, что это истерика, но поделать ничего не мог.
Тёплые руки легли ему на плечи и привлекли к широкой груди. Риверте снял перчатки, но Уилл отметил это лишь краем сознания. Всё ещё постанывая от иссякавшего наконец смеха, он ткнулся лицом в мускулистое плечо, пахнущее потом, кровью и гарью. Этот запах невозможно было смыть.
- Я иногда думаю, - сказал Риверте, - что ваш кромешный идиотизм является неотделимой частью вашего непостижимого очарования.
- Не смейтесь надо мной, - пробормотал Уилл, крепче вжимаясь лбом в тёплое сильное плечо рядом с собой. - Не сейчас. Не надо.
Риверте промолчал, только его руки скользнули с плеч Уилла ему на спину и прижали его крепче.
Они довольно долго стояли так посреди спальни. Потом Риверте отстранился и окинул Уилла пристальным взглядом.
- Там стоит таз, - сказал он наконец. - Умойтесь.
Уилл беспрекословно подчинился. Ледяная вода освежила его, он чувствовал себя уже намного лучше. По правде, очень давно ему не было так хорошо.
- Идите сюда, - позвал его Риверте, и когда Уилл подошёл, ему в руку лёг бокал.
- Пейте. До дна.
Он выпил не отрываясь. Риверте забрал у него бокал, сел в кресло и усадил Уилла себе на колени.
- Ну, объясните теперь, - сказал он, лёгкими движениями поглаживая его спину, - за каким дьяволом вас понесло во двор, когда я ясно велел вам сидеть у себя?
- Я не мог остаться в стороне, - просто ответил Уилл. Он выпил вино слишком быстро, и, в сочетании с недавним срывом, это его совершенно разморило. - Я ведь тоже живу здесь, под защитой этих стен, значит, должен оборонять их.
- Недурно. Хотя и в высшей степени наивно, ну да чего ещё от вас ждать... Впрочем, если бы вы ответили, что опасались за мою жизнь, я бы отшлёпал вас за враньё.
- И это тоже, - сказал Уилл - и испугался.
Потому что это была чистая правда.
- Похоже, мне всё-таки придётся вас отшлёпать, - после паузы сказал Риверте. Его рука переместилась со спины Уилла на его шею. - Хотя, говоря откровенно, сегодня я не вполне настроен на любовные игры.
- Штурм окончился?
- Штурм окончился.
- Они ушли?
- Ушли? Бог с вами. Сантьяро так просто не сдаётся. Он, правда, здорово озадачен случившимся... и, я надеюсь, впечатлён достаточно, чтобы не повторять подобных попыток.
- Что это было? Эти... взрывы за стеной?
- Вы требуете выдать вам одну из главных военных тайн Вальены. А ведь мы с вами всё ещё враги, надеюсь, вы помните?
- Иногда я об этом забываю, - пробормотал Уилл. Он не смотрел на Риверте и не заметил, как изменилось его лицо при этих словах. - Но ладно, я не настаиваю. Главное, мы их отбили.
- Да, мы их отбили, - язвительно согласился Риверте. - Вы особенно поспособствовали этому, сидя в чулане и оглашая окрестности своими воплями. Они весьма разлагающе действовали на боевой дух противника.
- Я на вас злился, - выпалил Уилл.
- А я на вас. Хоть в чём-то наши чувства полностью взаимны.
Уилл осёкся, не зная, что на это сказать. Он ловил себя на том, что его совсем развезло от выпитого и пережитого, ему было тепло и хорошо сидеть вот так, и не хотелось думать ни о чём, совсем ни о чём.
- Что теперь будет? - спросил он тихо, сам не зная толком, что имеет в виду. Риверте понял его вопрос однозначно.
- Будет, разумеется, осада. Сантьяро надеется, что сможет сломать нас раньше, чем прибудет подкрепление из Сианы. Вероятно, он попытается отрезать нас от чистой воды или посеять в Даккаре эпидемию. Словом, он хочет выкурить меня за стены, раз ему не удалось пробиться за них самому.
- А почему бы вам не выйти? - внезапно сказал Уилл, выпрямившись. - И вам, и мне. Если дело только в нас. Ведь так вы спасли бы жизнь всем этим людям.
Риверте посмотрел на него без раздражения. Казалось, он всерьёз обдумывает такую перспективу.
- Если бы был хоть малейший шанс, - сказал он наконец, - что руванцы удовольствуются этим и уйдут, возможно, я бы именно так и сделал. Но, боюсь, теперь Сантьяро слишком разгневан. Сегодня погибло не меньше трёхсот его людей, а я лишился едва десятка. К тому же я натянул ему нос. Мой друг добродушен по натуре, но, как я уже говорил, слишком самоуверен. Боюсь, он не просит мне этого урока.
- Вы думаете, он...
- Он сожжёт Даккар, - спокойно сказал Риверте. - И убьёт всех мужчин, да и женщинам тоже придётся несладко. Руванцы всегда так поступают, это их метод ведения войны.
- А у вальенцев другие методы?
- Мне казалось, уж кому-кому, но не вам спрашивать об этом.
Уилл промолчал. Накануне штурма он задал Риверте вопрос о Тэйнхайле, но так и не получил ответа. Что-то ему подсказывало, что и теперь он его не получит.
- А вы ведь могли уйти давным-давно, сир Риверте. И быть сейчас в безопасности в Сиане...
- О да. И изучать донесения о том, как Индрас с досады жжёт мои поля и убивает моих крестьян. А также получать от вас пылкие письма с описанием ваших будней в Журдане. Не думаю, что всё это сделало бы меня счастливее, чем сейчас.
Его голос слегка изменился, когда он произнёс последние слова. Уилл молчал, и Риверте добавил всё тем же странным тоном:
- Так что теперь, сир Уильям, мы оба с вами здесь заперты, что де факто уравнивает наше положение. Как вы думаете, это нас сблизит?
Уилл посмотрел ему в лицо.
- Я вас совершенно не понимаю, - пожаловался он.
- Может быть, это и к лучшему, - ответил Риверте и, подхватив его под колени, встал. Три шага - и Уилл оказался на знакомой постели. Он уже даже знал, что в нижней её части погнулась пружина.
- Вы же сказали, что не в настроении! - запротестовал он, инстинктивно отодвигаясь, когда Риверте склонился к нему.
- Моё настроение крайне переменчиво. Ещё полчаса назад я намеревался вас убить, а теперь, смотрите, я могу быть почти нежен.
И Уилл немедленно получил возможность сполна убедиться в искренности его слов.
Позже он думал, что дни осады Даккара были их лучшими днями.
Словно насмехаясь над оккупантами, Риверте возобновил свой подчёркнуто светский образ жизни. Он вспомнил о своих замашках столичного франта и, засунув простые и практичные костюмы для верховой езды в дальний угол гардероба, снова стал щеголять атласными камзолами, драгоценностями и шелковыми подзвязками, прохаживаясь по крепостной стене в туфлях из тончайшей замши. Каждое утро Рашан Индрас подъезжал к замку, и они с Риверте обменивались репликами, столь же оскорбительными, сколь и весёлыми. Впрочем, в шутках Индраса теперь сквозила свирепость. Он грозился перевезти Риверте через границу, привязав за член к хвосту своего коня. Риверте отвечал, что это намерение выдаёт в нём варвара, и он, Риверте, с удовольствием продемонстрирует своему другу более целесообразное применение детородного органа. Солдаты на стене встречали этот обмен любезностями дружным хохотом.
В эти дни Уилл окончательно перебрался из своей комнаты к Риверте. Тот не отпускал его из постели до утра, усаживал завтракать с собой вместе, иногда держал совет с Гальяной, Ортандо и другими своими помощниками прямо в собственной гардеробной, ничуть не смущаясь присутствием Уилла. И за всё это время Уилл ни разу не видел его спящим.
- Вы что, совсем никогда не спите? - спросил он однажды, не удержавшись.
- Иногда, - последовал ответ. - Но стараюсь избавляться от этой дурной привычки.
Если Риверте и спал, по его словам, иногда, то явно не ночью. Не спал ночами и Уилл, и ему было всё труднее подниматься раньше полудня. Ночи, а порой и дни сливались в единый сладко-горький сон, видение, от которого он и рад бы был, и не хотел бежать. Риверте был с ним неизменно терпелив, внимателен и нежен, и каждый день Уилл узнавал от него нечто, о чём предпочёл бы никогда не знать - но лишь до тех пор, пока эта новая грань порока не поднимала его на вершины неведомого раньше наслаждения. Уилл не умел его сдерживать, и иногда в эти ночи из его горла вырывался крик, невероятно похожий на тот, который он услышал из спальни Риверте в первую свою ночь в Даккаре и который вынудил его сорваться с места в уверенности, что за стеной кого-то убивают. Это в самом деле походило на смерть. На прекрасную, ослепительную, восторженную смерть. И он умирал каждую ночь по нескольку раз, оживал и умирал снова.
Риверте улыбался, глядя, как он возвращается из тумана радужного забытья.
- Я говорил вам, сир, что вы восхитительны? - повторял он снова и снова, и снова и снова Уилл, одурев от счастья, рассеянно мотал головой. - У меня довольно обширный опыт в подобных делах, но я ни разу не встречал никого, кто был бы столь отзывчив и столь неприкрыто выражал свои чувства в постели. Для человека, собирающегося в монастырь, вы проявляете просто небывалый пыл. Интересно, знал ли ваш брат Эсмонт, что в вас дремлет такая чувственность?
- Прекратите издеваться, - бормотал Уилл, в отчаянии натягивая на голову подушку.
- А кто тут издевается? Я совершенно серьёзен, - отвечал Риверте и показывал ему что-то ещё, что-то такое, от чего все мысли снова вылетали у Уилла из головы.
Ему никогда в жизни не было так хорошо.
Когда-то в Тэйнхайле он случайно услышал разговор двух служанок, выбивавших ковры; судя по их словам, большинство мужчин терпеть не могут целоваться, и это их весьма огорчало. Уилл никогда об этом не думал, но, если служанки и были правы, то Риверте являл собой исключение из правила: целоваться он любил и умел. Каждое утро Уилл встречал с опухшими и онемевшими губами, и до самого вечера чувствовал в них сладкую боль, ту же, что и в иных, более интимных местах. Нежность и мастерство Риверте могли сравниться только с его настойчивостью и безжалостность; он не слышал и не знал слова "нет", и когда он входил в раж, остановить его было невозможно. Уилла пугала эта его черта, в той же мере, в которой приводила в восторженный трепет. Он был в полной власти этого человека, во всех смыслах слова - но отчего-то был уверен, что, если это будет в его силах. Риверте не причинит ему намеренного зла. Единственный раз, когда он был груб, в самую первую ночь, Уилл старательно выбрасывал из головы.
Если говорить начистоту, пожалуй, он был счастлив.
Порой он вспоминал о том, ради чего всё это затеялось, о том, чем он всё ещё оправдывал перед собой свою податливость и получаемое в награду за неё наслаждение. Однако это оставалось всего лишь мыслями.
Тем временем дела в замке Даккар шли вовсе не так хорошо, как в спальне его хозяина. Хотя Риверте с Гальяной тщательно рассчитали продовольствие на случай долгой осады, запасы стремительно таяли. Людей было слишком много, много было также больных и раненых, которым нельзя было урезать рацион так строго, как здоровым. Теснота и жара - ибо погода снова наладилась - способствовали быстрому распространению болезней. Руванцы совершили удачную вылазку, завалив ручей, бежавший через территорию замка, и он сразу помутнел и забился песком. Теперь остался только колодец в главной башне, и люди с вёдрами целыми днями простаивали в очередях, чтобы получить ненмого свежей воды. Пищи становилось всё меньше, трупов - всё больше, и их приходилось сбрасывать в ров с крепостной стены. Большую часть дня Риверте проводил во дворе, лично осматривая раненых, помогая людям по мере сил в мелких и крупных бытовых неурядицах. За ним, прикрывая лицо платком, бегал Гальяна. Риверте лица не прикрывал, и даже не морщился, склоняясь над зловонной раной очередного бедняги, собиравшегося отдать жизнь за своего сеньора. После этих обходов он возвращался мрачный и молчаливый, садился за стол, не замечая Уилла, и молча выпивал свою обычную бутылку. К сожалению, не было похоже, что это ему особенно помогает. Забывался он только ночами, и Уилл старался помочь ему сделать так, чтобы хотя бы на эти несколько часов дневные тревоги вылетали у него из головы. Покончив с этим делом, Риверте вставал, одевался в свой лучший камзол и шёл на стену зубоскальничать с предводителем руванцев.
Это длилось уже без малого три недели.
- Вы скучаете в моём обществе? - спросил Риверте Уилла однажды, когда они лежали в постели во время короткой передышки. Была середина ночи, в распахнутое окно проникал ветер.
- А вы? - ответил Уилл вопросом на вопрос; по правде, ему действительно казалось, что от него маловато проку.
- Отнюдь, - ответил тот, крепче прижимая его к себе. - Я нисколько не льщу и не преувеличиваю, называя вас дивным созданием. Вы, Уильям, в чём-то уникальный случай. Ваш отец не отпустил вас в монастырь, где вам привили бы все мерзкие замашки попов - а сами вы старательно отгораживались от светского общества, которое вам навязывали. Как следствие, вы ничего не знаете о людях, но это сохранило вам изумительную чистоту души.
- Опять вы смеётесь надо мной.
- Я никогда над вами не смеялся. Немного дразнил... но не смеялся, Уильям, нет.
Уилл не знал, что сказать на это. Он слишком часто не знал, что сказать, но, к счастью, Риверте и не требовал от него ответа. Общение у них обычно протекало несколько иным, не менее приятным для обоих способом.
К концу третьей недели осады Уилл заметил, что солдаты Риверте сильно погрустнели и явно утратили боевой дух. Оказалось, до них дошёл слух, что к руванцам вот-вот прибудет обоз походных шлюх - праздник, неизменно поднимавший настроение армии. Руванцы хохотали и шутили в предвкушении, люди же Риверте, которым было строжайше запрещено прикасаться к прятавшимся в замке женщинам, лишь мрачно смотрели на них со стен. Уилл однажды услышал краем уха, как Гальяна выразил опасение, как бы кто-нибудь из солдат не открыл ворота, чтобы положить конец вынужденному воздержанию. Полгода назад Уилл бы вообще не понял, в чём проблема - но теперь, узнав на собственной шкуре темперамент вальенцев, он примерно представлял, каково им обходиться без плотских утех третью неделю кряду.
Риверте, казалось, не замечал нараставшего в его рядах недовольства. Это тревожило Уилла, но он не сомневался, то граф вынашивает план, о котором просто не распространяется раньше времени. Этот человек предпочитал делать, а не болтать. Так вскоре и оказалось.
Однажды ночью Уиллу почудилось, что он слышит внизу какой-то приглушённый шум и возню. Но Риверте особенно измотал его в тот раз, и он, лишь заворочавшись во сне, тут же снова провалился в сон. Однако с рассветом его разбудили ликующие крики и хохот, доносившиеся со двора. Подойдя к окну, Уилл увидел аляповатый обоз, затянутый цветастой тканью, из которого спрыгивали на землю женщины соврешенно определённого рода занятий. Солдаты Риверте подхватывали их в прыжке, вознаграждались смачным поцелуем в усы и хохотали как дети, получившие в подарок взлелеянную в мечтах игрушку. Оказалось, что ночью Риверте с Ортандо и ещё дюжиной солдат совершил вылазку за стену и перехватил обоз, двигавшийся к руванской армии. После кратких переговоров, во время которых гонорар весёлых девиц, обещанный руванцами, увеличился втрое, обоз повернул в сторону замка и под покровом ночи был доставлен к потайному ходу, через который девиц провезли вместе с их обозом. Девицы выглядели польщёнными и донельзя довольными - им явно льстило то, сколь большое значение придавали их услугам.
Рёв Рашана Индраса, доносившийся из-за стен Даккара в то утро, был особенно оглушителен, а угрозы - особенно устрашающи. Риверте предложил ему в качестве утешения одну из шлюх на выбор, в ответ на что Индрас с проклятьем потребовал, чтобы Риверте отдал ему собственную шлюху - этого смазливого хиллэсского щенка, которого он трахает, пока его люди гниют заживо...
Уилл сам, к счастью, не присутствовал при этом, но слышал, как случившееся обсуждали люди во дворе. По их словам, после этого требования Риверте резко перестал улыбаться, вырвал у стоявшего рядом солдата лук и, не говоря ни слова, всадил стрелу в землю у самых ног Индраса. С тем тот и уехал, видимо, не решившись и дальше испытывать терпение своего друга.
Риверте говорил, что Индрас злопамятен, но сам он, похоже, был злопамятен не меньше. Хотя его капитаны - все, кроме Ортандо - хором твердили ему, что недавняя вылазка с нападением на весёлый обоз была полным безумием и закончилась удачей лишь благодаря благоволению небес, он решился на ещё одну операцию, не менее, а то и более безумную. Уилл ничего не знал об этом - и никто не знал, пока Риверте с отрядом в шесть человек не появился вдруг среди ночи в замке, выйдя из всё того же потайного хода. Когда они уходили, их было вдвое больше; теперь все они были в крови и тяжело дышали. Уилл ничего этого не знал - перед тем он, как обычно, заснул в объятиях графа, и был разбужен его тяжёлыми, непривычно медленными шагами. Вскинувшись и ошашело моргая со сна, Уилл смотрел, как Риверте подходит к тазу с водой и каким-то странно неуклюжим жестом пытается снять доспехи. Он был в крови, но во время штурма на нём тоже была кровь его врагов, и теперь Уилл не сразу сообразил, что он ранен.
Лишь только до него это дошло, он вскочил и кинулся к Риверте. Без единого слова помог ему снять покорёженные доспехи, разрезал жилет и рубашку и увидел глубокую рубленую рану на плече.
- Рикардо давно говорит, что мне надо завести себе оруженосца, - криво улыбаясь, сказал Риверте, когда Уилл невольно побледнел при виде кровоточащей раны. - А я говорю - зачем, если от мальчишек больше проку в постели, чем в такие минуты? Позовите лекаря, Уильям, и ложитесь спать.
Уилл позвал лекаря, но спать не лёг: сидел и смотрел, как тот зашивает рану Риверте суровыми нитками. Во время этой операции Риверте рассеянно смотрел в окно, на его лице не дрогнул ни один мускул. Лекарь перевязал рану, прописал ему полный покой в течение двух дней и ушёл: у него было много работы внизу, во дворе замка.
Риверте налил себе вина и встал у окна. Занималась заря; мутные розовые лучи освещали его обнажённый торс, иссечённый белыми полосками старых шрамов.
- Как вы думаете, Уильям, - проговорил он, глядя туда, где над Чёртовым лесом светилась тонкая кромка рассвета, - всё это имеет хоть какой-нибудь смысл?
- Что?.. Что именно?
- Всё это. Вы. Я. Все эти драки, завоевания, оскорбления, попытки кому-то что-то доказать. Что говорят по этому поводу Священные Руады?
- Не знаю, - ответил Уилл, помолчав. Он сидел на кровати, ему хотелось, чтобы Риверте подошёл и сел рядом с ним, но тот стоял у окна, чужой и далёкий, и Уилл не знал, как попросить его об этом.
- Правда? - хозяин Даккара посмотрел на него с насмешкой. - Но это ведь самый простой вопрос из тех, которые вам будут задавать ваши прихожане, когда вы станете монахом.
- Значит, - сказал Уилл, помолчав, - я стану очень плохим монахом.
- О, - обронил Риверте. - Неужели вы наконец-то это поняли?
Он поставил бокал, опорожнённый едва на треть, и подошёл к кровати, но не сел. Его пальцы легли Уиллу на лицо, медленно скользнули по щеке вниз, большой палец, едва касаясь, провёл по губам.
- Иногда, - сказал Риверте, - ты так похож...
Он осёкся и качнул головой, словно возражая самому себе - и его рука скользнула с лица Уилла на его затылок.
- Вам же прописали покой! - попытался возразить Уилл - он всегда возражал, каждый раз, это было уже почти ритуалом.
- Я абсолютно спокоен, - заверил Риверте, мягко и настойчиво укладывая его на спину и пристраиваясь рядом. Потом последовало неизбежное, то, чего Уилл в глубине души так желал.
- Не хочу, чтобы Рашан снимал эту осаду, - сказал Риверте вполголоса, когда они лежали рядом в сумрачном свету пасмурного утра. - Не хочу, чтобы это кончалось. Пусть он стоит у моих ворот вечно.
Уилл не спросил, что он имеет в виду. Ему казалось - ему хотелось верить, - что он понимает.
А когда утро сменилось днём, он узнал, что во вчерашней вылазке Риверте проник в самый лагерь руванцев и убил Дьярда Ширкана - правую руку Индраса и одного из командующих его армией, лучшего, после самого Индраса, военноачальника в объединённой армии Рувана.
Ещё через четыре дня стало известно, что войско, собранное королём Рикардо, наконец выступило из Сианы и прибудет к Даккару в течение недели. К этому моменту из защитников крепости погибло около восьмидесяти человек: три десятка воинов и полсотни крестьян. Впрочем, все понимали, что, если бы Риверте не удержал замок, жертв было бы намного больше.
Ещё через день армия Рувана снялась с лагеря и ушла к границе.

В первый день осени Уилл Норан сидел за столом у окна своей комнаты в замке Даккар и пытался писать письмо домой.
За три недели осады у него, разумеется, не было такой возможности, и теперь он, после долгих колебаний и проволочек, всё-таки засел за это необходимое, но не очень простое занятие. Ему предстояло описать своё положение и то, что он наблюдал, по возможности точно и сжато, при этом не сболтнув лишнего и постаравшись объяснить, почему он до сих пор не воспользовался ни одной из множества возможностей выполнить свою миссию - а ведь, он не сомневался, Роберт уверен, что таких возможностей у него была тьма. Уилл сразу решил адресовать письмо матери - это позволяло писать как можно более туманно, ссылаясь, конечно, на опасность раскрытия их переписки. Но и это не сильно облегчало его задачу.
Он не мог говорить о том, что видел, слышал, чувствовал в эти три недели. Он просто не знал, как.
Чистый листок пергамента (уже второй - на предыдущий Уилл, задумавшись, посадил кляксу, прежде чем успел вывести хоть слово) лежал перед ним на столе. Немного в стороне лежала раскрытая книга, которую Уилл читал всё утро, пытаясь оттянуть неприятный момент. Это были "Поучительные жизнеописания" Святого Луца. История, которая попалась Уиллу, когда он раскрыл книгу наугад, повествовала о путнике, который долго шёл через пустыню и вот, наконец, увидел озеро, полное благословенной влаги. Путник пал на колени и приник к живительному источнику, но тут на него налетели всадники. Оказалось, что земля и озеро принадлежат их господину, и никто под страхом смерти не смеет касаться воды без его позволения. Сказав это, всадники немедленно отсекли путнику голову, а тело его разрубили на четыре части и похоронили в четырёх оконечностях озера. Умерев, путник предстал перед богом триединым и пожаловался ему на то, что бы умерщвлён за то лишь, что попытался утолить смертельную жажду. "Не всякая жажда, - ответил ему на это господь, - пусть бы даже смертельная, должна быть утолена. И закон, сущий на земле, есть отражение закона небесного. Как всё на небесах принадлежит мне, так и всё на земле принадлежит посаженному мной на престол. Крадя у него, крадёшь и у меня, ропща на него, на меня роптаешь. И преступивший закон земной во имя утоления собственной жажды умрёт дважды: раз, поверженный рукою человеческой, и другой раз - мною поверженный в пучину ада". Сказал так - и столкнул человека в бездну.
Уилл сильно жалел, что взялся за эту книгу. Ибо он чувствовал в себе с этим путником много больше общего, чем ему хотелось бы. Отчасти поэтому он был сейчас так рассеян и никак не мог собраться с мыслями, чтобы написать письмо родным - так что теперь глазел за окно, рассеянно хмурясь и вертя перо в пальцах.
Первое осеннее утро было ясным. В мирное время хозяин Даккара непременно посвятил бы его верховой прогулке или охоте. Однако сейчас он был занят со своими высокими гостями из Сианы - полководцами короля Рикардо, пришедшими к Даккару с тысячью воинов на прошлой неделе. Они отставали от спешно отступающих руванцев на два дня, но, вместе с присоединившимся к ним Риверте, нагнали их, дали бой в поле и разбили наголову. Рашан Индрас еле успел удрать через границу - поговаривали, для этого ему пришлось переодеться в женское платье, что немедленно заслужило соответствующий комментарий от Риверте, посетовавшего, что он так и не смог продемонстрировать сиру Индрасу прямое предназначение мужского естества. Затем они вернулись в Даккар.
Все эти дни Уилл почти не выходил из своей комнаты. Ночи он теперь проводил один. Страсть к пышному обществу, казалось, задремавшая было в Риверте, проснулась с новой силой, и как бы он ни отнекивался и обзывал своих гостей напыщенными петухами, их общество явно не было ему слишком в тягость. Правда, на сей раз обходились без дам - но это не помешало мужчинам пировать несколько дней кряду, празднуя окончание этой маленькой войны. Они много охотились, пили и пели; обозные шлюхи, которых завлёк Риверте во время осады, также не сидели без дела. Уилл пытался убедить себя, что всё к лучшему - в конце концов, разве он не мечтал всё это время, чтобы Риверте оставил его в покое? Что ж, похоже, Риверте оставил его в покое.
Уилл столкнулся с ним в коридоре лишь однажды, когда шёл наверх из кухни после обеда - в последнее время он предпочитал есть там. Риверте сказал небрежно: "А, Уильям! Доброго дня. Как ваши дела?" Потом вытер костяшкой пальца уголок его рта, сказав, что заметил там крошку, и ушёл по своим делам. Уилл остро ощущал беспричинное, и от того ещё более неодолимое отчуждение, вставшее между ними с тех пор, как осада была снята и Риверте возвратился к своим обязанностям - военным и светским. В эти дни Уилл особенно часто вспоминал то, что Риверте сказал ему в ту ночь, когда был ранен. Хорошо бы, сказал он, чтобы это никогда не кончалось.
Но это закончилось. Всё рано или поздно заканчивается.
Уилл тоскливо вздохнул. Голоса и мужской смех, который он недавно слышал внизу, стихли. Во дворе было почти безлюдно - по сравнению с тем, что творилось здесь во время осады. Большинство крестьян вернулись к своим домам или к тому, что от них осталось; некоторым, впрочем, просто некуда было возвращаться, и пока что они остались при замке - до тех пор, пока хозяин не выделит им средств к существованию на первое время. Уилл не переставал удивляться всему этому. В Хиллэсе эти люди оказались бы предоставлены сами себе - никого не волновало бы, что они остались без кола и двора и вряд ли доживут хотя бы до холодов. Он не понимал эту страну. Так же, как не понимал человека, который ей служил.
Внезапно он понял, что никаких писем писать сегодня не будет. Бросив перо, Уилл встал и шагнул к окну - ему было душно, хотелось глотнуть свежего ветра. Сердце ему сжимало неясным, тоскливым предчувствием - он не знал, отчего, ведь всё было хорошо...
Кажется, он почувствовал что-то, поэтому в кои-то веки обернулся раньше, чем услышал звук шагов - как обычно, слишком поздно.
- А-га, - раздельно сказал Риверте, остановившись в трёх шагах от него. - Вижу, ваша чуткость совершенствуется. Теперь будет не так-то просто подкрасться к вам незамеченным.
- Может, это повод наконец перестать подкрадываться? - спросил Уилл. Голос прозвучал резко. При виде этого человека его сердце забилось сильнее, и Уилл внезапно подумал, что так было всегда - менялась только причина.
- Ни в коем случае. Я намерен и дальше тренировать ваши навыки - так долго, как смогу, конечно.
Что-то в последних словах насторожило Уилла - да и тон Риверте показался ему чересчур уж весёлым. Теперь он мог ощущать такие нюансы его интонаций и настроений, о каких прежде и не подозревал.
- А вам может что-то помешать? - спросил он осторожно.
Риверте растерянно пожал плечами и шагнул вперёд, но не к Уиллу, как тот рассчитывал, а к столу. Его рука без перчатки, унизанная кольцами - с приездом своих столичных друзей он снова стал злоупотреблять драгоценностями, - рассеянно скользнула по странице "Поучительных жизнеописаний".
- Я невовремя? Вы, похоже, собрались написать пару писем.
- Нет, - сказал Уилл, глядя прямо на него. - Не собирался. Сир, вы хотите сказать мне что-то?
Во взгляде Риверте мелькнула неуверенность. Только на долю мгновения, но Уилл похолодел. Никогда ещё он не видел этого предельно самовлюблённого человека в состоянии, хоть отдалённо напоминавшем смятение. Впрочем, Риверте тут же взял себя в руки и сказал своим привычно ровным и небрежным тоном:
- Собственно, да. Я имею сообщить вам, что вскоре намереваюсь покинуть Даккар. Я подумал, это будет вам интересно.
Покинуть Даккар. Уилл тупо кивнул. Ну конечно. Он ведь говорил, что терпеть не может эту дыру.
- Вы поедете в Сиану? - глухо спросил он.
Риверте повернулся и посмотрел ему в лицо. Его жгуче-синие глаза были совершенно непроницаемы.
- Нет. Не в Сиану. Я отправляюсь в Хиллэс.
Уилл разом ощутил, как тяжёлый колокол бухнул у него в голове, пошатнулась под ногами земля и ядовитый, уничтожающий голос Роберта спросил его: "Ну, братец, ты именно этого дожидался? Что ж, поздравляю".
- В Хиллэс? - хрипло переспросил Уилл. - Зачем?
- Не думаю, что вам стоит это знать.
- Сир Риверте! - в его голосе неожиданно зазвенела сталь, какой он не ждал сам от себя. Риверте, похоже, тоже её не ждал. После тишины, едва не раздавившей Уилла, он ответил:
- Мы получили неоспоримые свидетельства того, что никто иной как ваш король, его величество Эдмунд, спонсировал давешнюю вылазку Рувана. Собственно, именно потому это стало для нас такой неожиданностью: мы достоверно знали, что король Рунальд не имеет сейчас средств, достаточных для такой операции, ему едва хватает сил удерживать собственные границы. Рувану кто-то помог. Вопрос был лишь в то, кто.
- Этого не может быть, - беспомощно сказал Уилл. - Хиллэс в мире с Вальеной. Мы заплатили вам отступную дань. И... - он задохнулся, не в силах продолжать, но Риверте сделал это за него:
- И у нас хиллэсский заложник. Да. Я тоже был несколько удивлён. Похоже, сир Норан, ваш брат и король не особенно ценят вашу жизнь.
Он умолк. Его лицо всё так же ничего не выражало, а рука рассеяно перебирала бумаги. Будь Уилл в чуточку ином состоянии, он бы понял, до чего странным, не похожим на Риверте было это движение - оно вовсе не относился к людям, привыкшим постоянно теребить в руках что попало. Но Уилл был слишком потрясён и подавлен этими новостями, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
- Что теперь будет с Хиллэсом? - спросил он наконец.
- А что будет с вами, вас, как обычно, волнует в последнюю очередь... Что ж. Хиллэс, я полагаю, будет взят армией Вальены в течение этой осени. По крайней мере я со своей стороны приложу к этому все усилия.
- Вы не можете! - забывшись, воскликнул Уилл - и тут же понял свою ошибку. Лицо Риверте, и до того бывшее непроницаемым, сделалось ледяным.
- В самом деле? - спросил он бесстрастно. - Почему?
Уилл сглотнул. Это оказалось больно.
- Я... я поеду с вами.
- Ничего подобного. Вы, конечно, не останетесь в Даккаре - в самом скором времени, лишь только мы займём Хиллэс, начнётся, я полагаю, полномасштабная кампания против Рувана, и здесь станет небезопасно. Честно говоря, пока я не знаю ничего определённого относительно вашей участи. Сперва вас, возможно, отправят в не самое приятное место... но не в Журдан, - добавил он, помолчав. - Уж об этом я позабочусь. А затем, по всей видимости, вас перевезут в какой-нибудь другой замок подальше от границ и передадут на попечение его владельца.
- А вы? - вырвалось у Уилла.
Риверте в картинном недоумении приподнял брови.
- А что - я? Я, как уже было сказано, буду в Хиллэсе, а затем, вероятно, в Руване. Впрочем, когда у меня выдастся свободное время, я, может быть, навещу вас в вашем новом обиталище. Кстати, если всё пойдёт как следует и Хиллэс станет провинцией Вальены, вполне возможно, что вас отправят домой.
Домой... это слово ничего не значило. По крайней мере сейчас, здесь, этим утром, у этого окна, рядом с этим человеком и с этой книгой, страницы которой шевелил ветер.
Внезапно Риверте резко шагнул к нему и положил руки ему на пояс. Уилл не отстранился. В спину ему сзади вминался подоконник, но он даже не попытался шевельнуться, чтобы принять более удобное положение. Он поднял голову и посмотрел Риверте в лицо.
- Я понимаю, - проговорил тот медленно, словно подбирая слова, - что для вас это трудно, Уильям. И, хотя это прозвучит цинично с моей стороны, это и для меня нелегко. Видит бог, я всеми силами старался осуществить взятие Хиллэса малой кровью.
- Почему? - снова спросил Уилл - он спрашивал в третий раз и на сей раз не собирался отступать без ответа. - Почему?
Риверте насмешливо улыбнулся. Казалось, вопрос в равной степени удивил его и позабавил.
- Потому что мне не нравится кровь, - пояснил он. - Разве это не очевидно?
Да. Это было очевидно. Для Уилла, после недель, проведённых здесь - более чем.
- Зачем вы тогда идёте войной на каждого, кто оказывается рядом, если вам не нравится кровь? - резко спросил Уилл.
Улыбка Риверте стала снисходительной - и в то же время странно печальной.
- Вы ещё молоды, друг мой, - риторически заметил он. - И, ввиду этого, довольно-таки безмозглы. Тот, кто сильнее, всегда правит более слабым. Это закон, против которого нечего возразить даже вашим Священным Руадам - и он действует лишь потому, что удобен большинству и в конечном счёте устраивает всех. Разница лишь в том, каким образом сильный заявляет свои права на слабого, только и всего.
Только и всего... да, Уилл понимал. Он понимал лучше, чем Риверте могло показаться - и в то же время благодаря ему. "Я никогда никого не брал силой", - вспомнились Уиллу слова, оброненные им в самом начале. И это было так. Воистину, это было так. Брать силой ему не нравилось, потому что крови он не любил.
- Так значит, - сказал Уилл, - Хиллэс обречён? Обречён только потому, что вы ступили на его землю и решили её заполучить?
- Хиллэс, - вздохнул Риверте, прижимая его к себе теснее, - потом Руван, затем - Талья, к которой пока что не пробраться через земли этих двух. А дальше море, за морем - Радос, Шинья, Даллария... и что там ещё? Вы более сильны в географии, чем я...
- Вам что, нужен весь мир? - спросил Уилл в отчаянии.
- О да, - совершенно серьёзно кивнул Риверте. - Весь мир и кое-что ещё.
Уилл выставил руку, не давая ему наклониться слишком близко.
- Поэтому вы вызвали на бой моего отца, - сказал он, и это не было вопросом. - Вы могли взять Тэйнхайл силой, но предпочли лишь продемонстрировать её. Показать клыки и уйти, чтобы потом вернуться и взять нас, присмиревших, напуганных вашей мощью. Вы всегда обходитесь именно так с тем, что хотите получить.
- Именно так, - кивнул Риверте. Его улыбка была очень мягкой. - Похоже, вы разбираетесь в людях несколько лучше, чем я полагал.
- Но ваш король не согласен с вами, не так ли? Он хотел, чтобы вы взяли Хиллэс сразу, с налёта. И вы обещали ему это, а потом всё равно сделали по-своему.
- Я вечно кому-то что-то обещаю, - сказал Риверте задумчиво, делая шаг назад и увлекая Уилла за собой - к кровати, как тот понял с подступающим отчаянием. - А потом делаю по-своему.
- Но почему... чёрт побери! Ведь всё равно теперь дошло до открытой войны! Почему вы не сделали этого сразу?!
- Потому что, - ответил Риверте, и в его голосе Уилл уловил нотки зарождающего раздражения, - я рассчитывал на благоразумие вашего короля. Сейчас обошлось отступными, в следующий раз он согласился бы на постоянную дань, а года через два отрёкся бы от престола и позволил бескровно посадить в Хиллэсе нашего наместника. Так всегда происходит, Уильям, это отлаженная схема. Неужели вы совершено не интересуетесь новейшей историей? Мне казалось, юноше с вашим складом ума это должно быть весьма интересно.
- Хватит, - сказал Уилл и с силой оттолкнул его. Риверте, похоже, не ждал этого и разжал руки. Уилл отступил от него. - Для вас это всё... игра. Вы сами говорили, что решили завоевать мир в шесть лет. Но вы играете теперь не оловянными солдатиками, сир, а живыми людьми. И...
- Чёрт подери, я давал повод усомниться, что понимаю это?! - свирепо сказал Риверте, и Уилл ошарашенно уставился на него. Он вовсе не предполагал, что это его так заденет... что его вообще можно чем-то задеть.
- Нет, - помолчав, ответил Уилл тихо. - Простите меня. Просто... я не могу вот так взять и...
- Уильям, вы всё ещё ненавидите меня за то, что я убил вашего отца?
Уилл вздрогнул всем телом и вскинулся, словно его ударили. Он никогда не думал, даже предположить не мог, что однажды услышит этот вопрос, поставленный вот так прямо.
- Я должен, - после очень долгого молчания сказал он. - Знаю, что должен.
- Без сомнения, должны. Послушайте, что я вам сейчас скажу... и послушайте внимательно. Это, Уильям, война. Здесь люди убивают людей. Как бы мало я ни любил кровь, но не проливать её нельзя - это один из тех законов, о которых я вам говорил и о которых вам говорил ваш бог. И я считаю, что важно не то, кто именно умрёт - а то, сколь много жизней сохранит эта смерть. Поэтому на войне погибают лучшие из нас, такие, как ваш отец - но пусть лучше умрёт один великий воин, чем сто невинных крестьян. Воин хотя бы знал, на что шёл, когда выбирал свой путь.
Уилл знал, что это так. Это знание было таким кристально ясным, что он даже не кивнул - он просто пропустил это сквозь себя и принял, как неотъемлемую часть того, чем он стал. Этот человек знал, на что шёл, так же, как знал это и отец, и Роберт... а я, подумал Уилл? Могу ли я то же самое сказать о себе? И мог ли хоть когда-нибудь?
Риверте какое-то время смотрел на него молча, будто читая каждую его мысль у него в лице. Потом добавил:
- Война не всегда ведётся на стенах. Иногда поле битвы переносится в людские души. И выиграть на этом поле не проще. Мне больше по душе такие победы.
Сказав это, он положил ладонь на шею Уилла и поцеловал его, и на этот раз Уилл не отстранился.
Он подумал о том, где сейчас и чем заняты вальенские соратники Риверте, но не стал спрашивать. Вскоре ему стало не до вопросов - Риверте и в такой день сумел заставить его на какое-то время забыть совершенно всё, включая собственное имя. Но в этот раз всё было не так, как в предыдущие. Уилл чувствовал, выгибаясь в его умелых руках, что они прикасаются к нему в последний раз. Риверте не сказал ему о дне своего отъезда, но Уилл понимал, что это случится очень скоро - время не терпит, хиллэсскую кампанию надо осуществить до наступления осенних дождей. Это всё моя вина, подумал он, когда способность мыслить ненадолго вернулась к нему. Я мог предотвратить всё это. Давно мог... А теперь этот человек, тот, кто делает такое с моим телом и вселяет такие чувства в мою душу, поведёт свою армию против моей страны и моего народа. Риверте перевернул его на живот и приподнял, входя в него как-то особенно бережно и мягко, и, вскрикивая от наслаждения и горечи под его прикосновениями, Уилл видел мысленным взглядом картины хаоса и разрушения, вспыхивавшие в его помутившемуся сознании: горящие деревни, чёрные от пепла поля, мёртвые тела, развешанные вдоль дороги, столько смерти, столько крови... Хиллэс поступил неразумно, и Вальена собиралась наказать его. Риверте качнулся вперёд, задевая ту особенную точку в теле Уилла, прикосновение к которой всегда вырывало из его горла стон - и в тот же миг он увидел Тэйнхайл, разорённый, разграбленный Тэйнхайл, над которым поднимались чёрные столбы дыма, услышал взрывы, разрывающие в клочья людей, котоых он знал всю жизнь... И ты виноват в этом, Уильям Норан. Ты виноват - говорил Роберт, ты виноват - вторила ему мать, ты виноват - соглашался брат Эсмонт, и весь этот хор сводил его с ума, подбрасывая на волне отчаяния так же высоко, как иные голоса и чувства подбрасывали его на волнах наслаждения. Уилл плакал, как ребёнок, закрыв глаза, шумно всхлипывая, и Риверте что-то шептал ему, целуя его веки, но он не слышал, что.
Потом они, как всегда, лежали рядом: Уилл на боку, Риверте - сзади, обвив его грудь рукой. Он снял все свои кольца, кроме одного, того самого неприметного, который носил на левой руке и, похоже, никогда не снимал. Без украшений его руки выглядели почти что голыми, беззащитными. Слёзы Уилла высохли, и какое-то время он лежал, глядя на эту руку, когда вдруг осознал, что она как-то особенно мягка и расслабленна - и именно поэтому кажется ему беззащитной.
Боясь дышать, Уилл осторожно обернулся.
Риверте спал.
Он лежал на спине, откинувшись, другая рука свесилась с кровати. Во сне его лицо смягчилось и стало почти юным - Уилл подумал, что, вероятно, ему едва исполнилось тридцать. Волосы разметались и спутались, падая на лоб неровными прядями, грудь мерно вздымалась от ровного, безмятежного дыхания, белая повязка на раненом плече выделялась ярким пятном на загорелой коже. Впервые Уилл увидел Фернана Риверте спящим, спящим среди белого дня, в погожее осеннее утро, в комнате Уилла, в его постели. Они никогда раньше не делали это в его постели - Риверте неизменно уводил его в свою спальню. А теперь они остались, и он спал, доверившись тому, кто расслабил его и подарил несколько минут спокойствия посреди бешеного галопа его безумной жизни. Доверившись ему, заложнику от страны, на которую он шёл войной, человеку, чьего отца он убил.
Уилл смотрел на него - на него и на тёмную жилку, мягко бившуюся на его горле в том самом месте, которое показал ему Роберт в Тэйнхайле три месяца назад.
Один разрез, сказал он тогда. Один разрез, Уилл - и ты выпустишь из Вальены её дурную кровь, ты спасёшь Хиллэс, спасёшь Руван, спасёшь многие тысячи людей в странах, названий которых сейчас не вспомнить. Этот человек, лежащий перед тобой - он удивителен, он прекрасен, он самое лучшее, что случилось в твоей жизни, и наверняка лучшее, что вообще могло с тобой случиться. Но он всегда берёт то, что хочет взять, он не знает слова "нет". Ты не остановишь его - хоть бы ты валялся у него в ногах и умолял пощадить твою страну или хотя бы твой дом... Он всегда делает то, что решил. И ведь если бы не это, если бы он не был таким, ты бы, наверное, меньше его любил.
Уилл не вздрогнул от последней мысли. Он оглянулся, выискивая то, что было ему нужно. Риверте пришёл к нему сегодня без меча, но, Уилл знал, со своим кинжалом - длинным сидарским стилетом - он никогда не расставался. Уилл беззвучно соскользнул с кровати. Его извечная неуклюжесть куда-то подевалась - в другое время он бы, конечно, топотал как лошадь, но только не сейчас. Кинжал Риверте висел на его поясе, небрежно брошенном на спинку кресла. Уилл отцепил стилет и обнажил. Яркий луч солнца отразился в лезвии и едва не ослепил его.
Сжимая рукоятку, Уилл подошёл к кровати. Помедлил, потом сел.
"Проснись, - мысленно просил он, - пожалуйста, проснись". Но Риверте не проснулся. Уилл видел теперь, как сильно он устал, каким бледным было его лицо. Нет, не нужно будить его. Пусть спит.
Глубоко вздохнув, Уилл приставил лезвие кинжала Риверте к своему запястью и медленно провёл по нему длинную красную линию.
Несколько секунд он смотрел, как на разрезе вспухают и скатываются капли крови. Странно, но боли он не чувствовал. Подумав и вдруг вспомнив некоторые замечания из медицинского трактата мэтра Ногеля, Уилл сделал ещё один разрез - поперечный, перпендикулярный к первому. Потом перебросил нож в левую, быстро немеющую руку и повторил этот узор за другом запястье.
Потом со вздохом уронил кинжал.
Кровь капала на белые простыни. Они текла невообразимо быстро. Уилл запоздало подумал, что сиру Риверте вряд ли доставит удовольствие проснуться в луже чужой крови, и поспешно встал. От резкого движения у него закружилась голова. Он отошёл к стене и остановился, придерживаясь за неё. Рядом была гардеробная - маленькая каморка, которой он практически не пользовался. Уилл зашёл туда и закрыл за собой дверь. Внутри было темно. Горячие струйки бежали по его рукам к локтям, к пальцам. Он наконец-то начал чувствовать боль, но уповал лишь на то, чтобы она была недолгой.
"Я трус, - подумал Уилл, сползая по стене на пол и приваливаясь к ней странно опустевшей головой. - Я ужасный трус. Мне так стыдно, Роберт... ты проклянёшь меня... но я не могу. Я с самого начала знал, что не смогу".
И теперь, когда он наконец-то окончательно понял и признал это, Уиллу вдруг стало легко. Так легко, что он улыбнулся, уплывая в холодный густой туман, похожий на тот, которым его встретила равнина над Даккаром в самом начале этого безумного чудесного лета.
Уилл ждал, что следом за туманом и тьмой его встретит свет, облака и бог, готовый низринуть его в бездну, в точности как того путника, что преступил закон земной, испив чужой воды из запрещённого источника. Он боялся этого - но ничего столь страшного и великого с ним не случилось. Правда, за темнотой и впрямь последовал смутный свет, в котором ничего нельзя было рассмотреть, и в этом свету бились, запутавшись, как в паутине, какие-то голоса. Но они были встревоженными, гневными и раздражёнными, так что вряд ли могли принадлежать богу и его пророкам. В какой-то момент Уиллу даже почудилось, что он узнаёт один из них.
- Если он умрёт, клянусь богом, ты отправишься следом! - рявкнул этот голос. Уилл решил, что, очевидно, он не был даже удостоен встречи с всевышним и отправился прямиком в ад, когда другой голос плаксиво ответил:
- Сир, но я ведь не господь триединый! Я делаю всё, что могу!
- Я вижу! Кто тебя научил в таких случаях пускать человеку кровь, ты, кретин?!
- Но, позвольте...
Потом раздался какой-то шум, будто что-то упало, и Уилл, испугавшись этих ссор между потусторонними существами, поспешно нырнул обратно в ставший уже почти привычным туман.
Однако туман не хотел его укрывать. Он редел, развеивался, и вскоре Уилл смог видеть то, что он скрывал. И понял, что этот вовсе не ад и не рай, это спальня Риверте, та самая спальня, которая стала теперь его любимым местом на всём белом свете. Несмотря даже на то, что пружина в нижней части кровати порвалась и торчала. Он и сейчас её чувствовал пяткой.
- Вон отсюда! - услышал он знакомый рык - и зажмурился, боясь сказать, что вряд ли будет в силах сейчас встать и куда-то уйти. Однако, похоже, это было обращено не к нему - он услышал, как хлопнула дверь. Потом, после короткой паузы, раздались нервные шаги и не менее нервное дребезжание горлышка бутылки о край бокала.
- Сир, - прошептал Уилл, - простите...
Что-то разбилось. Уилл распахнул глаза от неожиданности - и через миг свет ему застила тёмная тень. Обладатель тени схватил его за плечи и встряхнул так, что душа Уилла, и без того не слишком твёрдо державшаяся в теле, едва не улетела из него прочь.
- Ты, - сказал Риверте.
Он был взлохмачен, бледен, небрит (небрит?! Боже, подумал Уилл, до чего я его довёл...), его красиво очерченные скулы заострились, глаза запали, словно он очень долго обходился без сна. Избавлялся, видимо, от своей вредной привычки, как и собирался...
- Ты, - повторил он, стискивая плечи Уилла стальными пальцами. - Я убью тебя.
Он уже когда-то обещал это, сочтя это тогда удачной шуткой. Но теперь что-то подсказывало Уиллу, что он не шутит. Он действительно собирался это сделать. Причём прямо сейчас.
Только тут до Уилла вдруг дошло, что он жив. Всё-таки жив, несмотря на свою попытку разорвать эту кошмарную сеть, в которой он совсем запутался... Он попробовал шевельнуться и не смог. Чувствовал только, что лежит на постели, а запястья его схвачены плотными повязками. И ещё чувствовал руки на своих плечах. В этом ощущении было больше жизни, чем в его собственном дыхании.
Он закрыл глаза.
- Да. Убейте, - сказал он чуть слышно. - Сделайте это, сир. Этим вы... завершите дело, угодное богу... начатое столь бездарно...
- Заткнись!
Уилл невольно вжался в подушку и зажмурился ещё крепче. Риверте очень редко кричал, но когда это случалось, самым безопасным было превратиться в таракана и удрать в щель между досками паркета.
Риверте внезапно отпустил его. Заскрипела кровать - он поднялся. Уилл слышал, как он собирает с пола разбитое стекло. Он всё ещё боялся открывать глаза.
- Я знал, - сказал Риверте наконец, и Уилл вздрогнул, настолько глухо звучал этот голос, только что сорвавшийся на крик. - Знал, но... не думал... что я настолько тебе отвратителен. Если бы знал... - Уилл не видел его, не мог на него смотреть, но каким-то образом ощутил, что он скривился. - А хотя если бы и знал... что толку. Но всё равно, тебе надо было сказать мне. Как-то дать понять... Я повёл себя с тобой как животное в первый раз, я это знаю, но потом, клянусь, я бы пальцем не тронул тебя, если бы не думал, что ты и сам этого хочешь.
Уилл удержал судорожный вздох, рвавшийся из груди. Почему он понял всё именно так?! А хотя... как ещё он должен был это понять? Он ведь не знает о клятве, которую Уилл дал своему брату и не смог исполнить. Но зато Риверте знал, что эта их ночь - вернее, их день, их ослепительно яркий день - был последним, и решил, что Уилл, в последний раз подвергшись насилию и оказавшись перед перспективой возвращения домой, наконец не выдержал и решил свести счёты с жизнью. Уиллу сдавило горло. Всё было совсем не так! Теперь он чувствовал себя полным дураком - ну конечно, его поступок и не мог расцениться иначе. Но как он мог сказать... как мог объяснить, зачем взял его кинжал?
Поэтому он не стал ничего объяснять. Только спросил, не открывая глаз:
- Вы никуда не поехали?
И тут же обругал себя идиотом: теперь Риверте решит, что Уиллу не терпится оказаться от него так можно дальше. Эта мысль заставила его наконец открыть глаза. Риверте стоял в трёх шагах от него и смотрел ему в лицо. Вся его фигура была странно напряжена, как будто он ждал нападения, но не знал, с какой стороны оно случится.
- Пока нет, - сказал он очень ровно. - В связи с этими... событиями мне пришлось задержаться. Я потерял из-за вас три дня, сир Норан. И если это была просчитанная диверсия с целью помешать мне приступить к моим обязанностям, то она едва не удалась.
Он вернулся к своему обычному небрежному тону, но Уилл слишком хорошо помнил слова, которые вырвались у него минутой раньше. Он будет думать о них и позже, когда Риверте уедет. Он будет думать о них всегда.
Три дня, подумал Уилл. Я выиграл для Хиллэса всего три дня... и потерял, боюсь, намного больше для самого себя.
Риверте молча отвернулся от него и снова подошёл к столу. Уилл увидел вдруг, что его спальня странно опустела - словно он забрал из неё что-то, что казалось неизменной её частью. Потом понял, что с полки над камином исчезла статуэтка выгнувшей спину кошки, которая там всегда стояла. Странно, неужели Риверте забрал её с собой? Или просто убрал с глаз подальше... почему?
- Фернан...
Уилл не знал, что это его голос, пока не понял, что больше некому было произнести это имя. Он назвал его с закрытыми глазами, а когда открыл их, увидел Риверте, стоящего на полпути к выходу и смотревшего на него так, как на него не прежде, ни после никто никогда не смотрел.
- Не надо, - сказал Уилл очень спокойно. - Не ходи в Хиллэс. Я прошу тебя.
Его лицо исказилось так, что на мгновение утратило всю свою красоту - стало уродливой, жуткой маской чудовищно взбешённого человека. Не сказав ни слова, Риверте выскочил из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дверь. Уилл услышал его размашистые шаги, стихающие вдали.
Больше они не виделись. Вечером он уехал.
Остаток этого дня и весь следующий Уилл провёл в постели. Лекарь - не тот, которого выгнал Риверте, а другой, лечивший во время осады крестьян - запретил ему вставать; он не послушался и, едва сделав шаг от кровати, чуть не потерял сознание. Пришлось снова лечь - и пытаться спать, спать и не думать о том, что случилось и что будет дальше. После разрядки напряжения, вылившегося в попытку покончить с собой, его охватила странная апатия. Он лежал, глядя в балдахин той самой кровати, на которой ему когда-то - в иной жизни - было так хорошо, и иногда видел сны о том, чего больше никогда не будет. Когда он просыпался, его охватывала тоска и сожаление о том, что пробуждение всё-таки наступило.
К вечеру второго дня он смог встать и одеться. Он потерял много крови и был очень слаб, но уже мог ходить, не хватаясь за стены. Наутро лекарь, явившийся осведомиться о его самочувствии и сменить повязки, предложил ему совершить небольшую прогулку за стены замка. По его словам, Уиллу необходим был свежий воздух, которого явно недоставало что в этих стенах, что во дворе Даккара, ещё не оправившегося от осады и запахами напоминавшего отстойник. Услышав это предложение, Уилл слегка удивился, но недоумение сменила радость, которой он, как ему уже казалось, больше не способен испытывать. Выехать отсюда, прочь за эти стены! Проехаться полем, пустить коня рысью... О, как это было бы хорошо...
Вороной жеребец Уилла взбрыкнул и тревожно заржал, замотав головой. От неожиданности Уилл резко натянул повод и тут же успокаивающе похлопал коня по холке. Чего он испугался?
- Тише, тише, - вполголоса произнёс Уилл. До Большого дуба оставалась всего полсотни шагов.
- Сир, - голос одного из солдат за спиной Уилла вынудил его вздрогнуть и обернуться, - я полагаю, нам лучше...
Стрела, вонзившаяся в горло, помешала ему закончить фразу.
Второй воин резко вскинулся, выхватывая меч, и успел понять коня на дыбы, так что вторая стрела попала не в него, а в шею несчастного животного. Лошадь истошно заржала и стала валиться. Воин успел крикнуть: "Скачите к замку!", когда следующая стрела успокоила и его.
Уилл резко завернул лошадь, оглядываясь. Теперь, оставшись один, он видел, что от леса к нему скачут несколько всадников. Они неслись во весь опор ему наперерез, отрезая путь к Даккару. Уилл бросил взгляд назад - и увидел, как из густой листвы Большого дуба спрыгивают наземь трое мужчин, лица которых закрыты тёмными тряпками до самых глаз. Двое их них держали луки. Третий что-то крикнул Уиллу, но тот не собирался вступать в переговоры. Он со всей силы ударил пятками бока вороного и понёсся вперёд, прочь от замка. Один из нападавших кинулся коню прямо под копыта, на солнце сверкнуло лезвие. Уилл в отчаянном порыве еле успел подать вороному команду, и тот, взвившись в прыжке, будто птица перелетел через нападавшего в дюйме от лезвия, вскинутого к его брюху.
В глазах у Уилла потемнело, кровь гулко стучала в ушах; он низко прижался к самой холке коня и летел через поле галопом. Позади он слышал быстро нараставший шум погони. Увы, вороной хотя был красив и ловок, но в резвости сильно уступал коням преследователей Уилла. В самом деле, не мог же Риверте дать ему быстрого коня - иначе Уилл давно мог впасть в искушение дать ему шенкелей и мчаться до самого Хиллэса...
На сей раз это не удалось бы ему, как бы он ни старался.
Довольно быстро его настигли и заблокировали, заставив повернуть назад. Нападавших было шестеро; Уилл не видел их лиц, скрытых за тряпичными масками. Один из них подъехал вплотную и вырвал повод из его рук. У второго, тут же оказавшегося с другой стороны, в руках была какая-то серая ткань - мешок, как понял Уилл через мгновение, когда ему бесцеремонно натянули на голову этот предмет. Уилл возмущённо вскинул руки, но их тут же перехватили, стянули верёвкой и привязали к луке его седла. Потом вороного завернули - кто-то вёл его в поводу. Уилл покачнулся в седле, когда его коня повлекли вперёд, уводя в галоп, и вцепился пальцами в седло, пытаясь удержать равновесие. Он ничего не видел, сердце громко стучало, тело разом ослабло, отказываясь ему подчиняться. Всё это походило на продолжение безумных снов, которые снились ему так часто в последнее время.
Они скакали недолго. Вскоре цокот копыт сменился иным, более глухим и мягким звуком, воздух наполнился стылой сыростью - Уилл понял, что они въехали в Чёртов лес. Здесь с галопа перешли на рысь, передвигаясь, видимо, по тропе. Никто из похитителей не проронил ни слова, и Уилл мог только догадываться, кто они такие и по чьему приказу действуют. Руван - это первое, что пришло ему в голову. Риверте что-то говорил об этом, да и вообще, не зря же он запрещал Уиллу выезжать за ворота одному. И впрямь не зря...
Только Риверте теперь был далеко, направляясь к границам с Хиллэсом, чтобы жечь и убивать - а Уилл был предоставлен сам себе и господу богу. Облизнув пересохшие губы, он попытался молиться, но у него ничего не получилось. Он трясся в седле, соскальзывая, руки затекли, ему было трудно дышать.
Наконец кто-то дёрнул вороного за повод, заставляя остановиться. Уилл услышал фырканье лошадей и негромкие незнакомые голоса. От гула в ушах он не мог разобрать, что они говорят. Кто-то развязал верёвку и стащил его с седла. Он оказался на земле и пошатнулся, но его поддержали и повели вперёд. Через несколько шагов заставили остановиться, и чья-то рука грубо сдёрнула мешок у него с головы.
Он находился в лесу на поляне, обнесённой высокой стеной деревьев. Кроны в вышине сплетались так тесно, что солнце едва проникало сюда сквозь их тёмно-зеленую сеть. На поляне был десяток людей, некоторые из которых прятали лица, но другие - нет. Уилл ощутил, как тяжёлая, тупая боль растекается в низу его живота, так, будто его со всей силы ударили поддых.
Прямо перед ним, скрестив руки на груди и ухмыляясь, стоял Роберт.
- Ну, здравствуй, братец, - сказал лорд Норан, и его ухмылка стала ещё шире. - Вижу, ты не больно рад меня видеть?
Уилл смотрел на него, не в силах выдавить ни звука. Роберт был в боевом доспехе их отца, лорда Бранда, неподалёку щипал траву его любимый конь, гнедой Амеллас. И это его люди сейчас стреноживали коней и снимали маскирующие тряпки с лиц. Некоторых из них он знал - вот этот, например, Диллан, служивший их отцу в Тэйнхайле... За спиной у Диллана висел лук - тот, из которого была пущена стрела, убившая сопровождающих Уилла. Эти люди, которые служили его роду и которых он знал всю жизнь, напали на него, словно разбойники, схватили и привезли сюда. Никто из них не заговорил с ним. В их беглых, будто случайных взглядах Уиллу чудилась брезгливость.
- Язык проглотил? - спросил Роберт. Уилл молча смотрел на него. - Ты не слишком скучал по мне, как я погляжу. Впрочем, я не удивлён - что-то давненько ты не радовал нас с матушкой письмами, видать, совсем позабыл...
- Роберт, - сказал наконец Уилл; кто-то всё ещё держал его за плечо, и он даже не попытался сбросить эту руку. - Что ты здесь делаешь?
Тот изобразил удивление.
- Как? Неужели не очевидно?! Я приехал спасти своего любимого брата из вражеского плена - и вот как он меня встречает!
- Ты уехал из Тэйнхайла? В такое время? И оставил маму одну?..
- Мать не пропадёт, - холодно ответил Роберт. Притворное радушие исчезло из его пронзительно-голубых глаз, взгляд стал холодным и враждебным - таким, каким Уилл его всегда знал. - Теперь-то не пропадёт, будь уверен. Ей ничего не грозит.
- Ошибаешься. Армия Вальены прямо сейчас движется на Хиллэс и...
- Действительно? - улыбнулся Роберт. - Неужели?
Уилл ощутил, как мурашки ползут по его спине, несмотря на тепло этого осеннего дня. Он изо всех сил старался не смотреть по сторонам.
- Роберт, всё это безумие. Ты не должен был так поступать. Мало того, что король нарушил перемирие с Вальеной - теперь ещё ты забрал меня... Ты же обрекаешь Хиллэс на войну!
- Ты сам сказал, что Хиллэс и так обречён, - со странным равнодушием ответил Роберт. - А тебя бы попросту убили, так или иначе. Я забочусь о тебе, братец.
Это была ложь. Уилл видел, что это ложь, но не мог понять ни причины её, ни цели, а потому с каждой минутой ему становилось всё страшнее.
Внезапно ужасная мысль пришла ему в голову.
- Постой... но как ты вообще оказался здесь? Зачем?..
- Меня привела сила братской любви, - холодно сказал Роберт. В доспехах отца он казался одновременно старше - и моложе, словно подросток, напяливший латы взрослого. - Ты мне не веришь?
- Нет, - покачал головой Уилл. - Ты не стал бы брать столько людей и бросать Тэйнхайл, чтобы спасти меня. Ты мог только... - он не нашёл сил договорить. Голова у него гудела, перед глазами плыли красные пятна. Ему хотелось сесть на землю.
- О, - сказал Роберт коротко. - Так значит, всё-таки не веришь. Как жаль. Но, значит, ты не столь глуп, как я полагал. Ты трусливая, жалкая и презренная тварь, но не дурак.
Уилл на мгновение закрыл глаза. Рука человека, который стоял у него за спиной, стискивала его плечо с жестоким равнодушием.
Он сказал:
- Я знаю, что ты имеешь в виду. Прости. Я не смог.
- Ещё бы ты смог! - выплюнул Роберт, и его лицо исказилось от ярости. - Право, сам не знаю, с чего я решил, что мой бесхребетный братец сможет поступить по-мужски. Однако же забавно при этом видеть, как быстро дала трещину твоя богобоязненность. С первой частью своей работы ты справился отменно. Ну и как Риверте, хорош в постели? Нравилось тебе, как он тебя трахал? Так нравилось, что ты забыл о том, что он убил нашего отца?
На миг Уилла охватила паника - откуда он знает, почему говорит об этом так уверенно?! А потом он понял. Тот поцелуй, который Риверте наградил Уилла на крепостной стене на виду у двух армий, наверняка успел стать притчей во языцех. А расстояние между Даккаром и Тэйнхайлом вовсе не так велико, как хотелось бы... Уилл не ответил на упрёк. Ему нечего было ответить, потому что неким гнусным, отвратительным образом это была чистая правда. Правда - и в то же время ложь, но он не мог бы объяснить этого Роберту, даже если бы тот был готов попытаться понять.
- А теперь ты мне говоришь, что он идёт на Хиллэс, - не дождавшись ответа, бросил Роберт. - И кого нам благодарить за это, Уилл? Ты сто раз мог убить его, я готов в том поклясться. Но вместо этого ты предпочёл трахаться с ним. С этим вальенским выродком... с мужчиной.
В его голосе было столько отвращения, что даже человек, державший Уилла, казалось, заразился им и дрогнул. Все присутствовавшие при этом ужасном разговоре люди угрюмо молчали, стоя в стороне, слушая, как один сын Бранда Норана уничтожает другого. Это было невыносимо, Уилл едва мог дышать от горя и унижения. Но сумел выговорить:
- И ты...ты говоришь мне это, Роберт? Что это отвратительно? Ты, тот, кто подложил меня ему в постель?
Ответом ему стала звонкая пощёчина. Голова Уилла дёрнулась набок, рот наполнился кровью. Роберт заговорил, и его голос звенел от ярости:
- Я велел тебе исполнить твой долг! Долг Норана и хиллэсца, долг сына, мстящего за отца. Исполнить долг, Уилл, а не изнывать от страсти, как последняя потаскуха!
"Что ты знаешь о страсти, Роберт," - подумал Уилл, и вдруг ему сделалось смешно. Кривая улыбка тронула его окровавленные губы, но следующая пощёчина, ещё более тяжёлая, стёрла её.
- Не смей насмехаться надо мной, - прошипел лорд Норан, подступая к нему вплотную и хватая его за воротник дрожащей от гнева рукой. - Щенок...
Уилл посмотрел ему в глаза. Страх, робость, глубоко затаенная печаль, которые он испытывал всегда, глядя на своего брата, вдруг отступили. Перед ним стоял совершенно чужой человек, ненавидевший и презиравший его. Человек, который прилюдно обвинял его и унижал за то, что сам заставил сделать. Даже Риверте, со всей его ребяческой жестокостью, не сделал бы ничего подобного.
- Что бы ты ни задумал, - проговорил Уилл, глядя в лицо своему брату, - ты опоздал. Риверте уехал три дня назад. Ты не сможешь навредить ему или помешать его планам. И лучше бы тебе было вернуться домой и попытаться защитить Тэйнхайл.
- Смотрите-ка, эта вальенская шлюха будет учить меня жизни, - сказал Роберт нарочито громко и, небрежно усмехнувшись, отпустил рубашку Уилла. - Не волнуйся так за любимый дом, мой милый брат. Как я уже сказал, с ним ничего не случится. А твой Риверте хотя и уехал, но очень скоро вернётся. Поверь, лишь только он получит некое письмецо, ему станет не до Хиллэса.
Тугой узел, уже почти расслабившийся, снова скрутился в животе Уилла.
- О чём ты говоришь?
- О, я вижу, ты не слишком уверен в его любви. А зря, - ухмылка Роберта была настолько омерзительной, что приторный оскал Маттео Гальяны рядом с ней показался бы тёплой и лучистой улыбкой. - Впрочем, ты вскоре сам в этом убедишься.
- Ты... ты схватил меня, чтобы заманить его сюда?!
- А на что ты мне ещё сдался, в самом деле, - сказал Роберт рассеянно - и вдруг, протянув руку, погладил Уилла по щеке. - Боюсь, малыш, больше от тебя никакого проку...
Уилл ударил его по руке, сбрасывая её со своего лица. Его тут же схватили сзади, крепко, не давая вырваться.
- Вижу, ты совсем зарвался, - недовольно сказал Роберт. - А ведь брат Эсмонт не одобрил бы твоего поведения. Младший брат должен подчиняться старшему, так, вроде бы, учат тебя твои священные книжонки?
- Не в том случае, если старший брат - подлец и убийца, - огрызнулся Уилл. Он был готов, что Роберт снова ударит его, но тот не шевельнулся. В его взгляде появилась несвойственная ему задумчивость. Уилл на мгновение с ужасом подумал, что, пожалуй, они с Риверте чем-то похоже. В Роберте была та же непримиримая сила, та же надменность, то же нежелание и неумение отступать от своего. Да, они были похожи... и в то же время так разнились, что сама мысль о схожести казалась смешной и нелепой.
- Ты в самом деле удивляешь меня, неприятно удивляешь. Я начинаю думать, что отец был не прав, оставив тебя дома. От тебя больше хлопот, чем пользы, и в монастыре ты по крайней мере не путался бы у меня под ногами. Ты ещё не передумал про свой монастырь? Теперь ты к нему готов больше, чем когда-либо. Хорошо научился сосать, а? - такая знакомая, и в то же время такая чуждая насмешка сквозила в голосе Роберта, но Уилла она задеть не могла. Он так и не отвёл взгляд.
- Он не приедет, - сказал Уилл наконец. - Ты не знаешь его.
- Это ты не знаешь его - видимо, вы проводили больше времени трахаясь, чем разговаривая. Ты ведь не знал, что он просил своего короля пощадить Хиллэс? Писал ему письма в Сиану, где вместо мольбы о прощении настаивал на своей политике, применённой к нам, и утверждал, что нас следует оставить в покое. Что, если не пылкое чувство к одному хиллэсскому монашку, могло сподвигнуть его на сей акт невиданного великодушия?
Риверте просил за Хиллэс?.. Уилл действительно ничего об этом не знал. Ничего, кроме того, что Риверте не любит крови. Не любит проливать её, если этого можно избежать. Но прольёт, когда знает, что это совершенно необходимо.
Внезапно смысл сказанного дошёл до него.
- Риверте просил за Хиллэс? Когда?!
- В течение всего лета, как я могу судить. Шпионы его величества Эдмунда перехватывали письма Риверте в Сиану. Рикардо на них, правда, не отвечал, пока не узнал о готовящемся рейде из Рувана - увы, это уже наша вина, мы допустили утечку.
- Вы? Роберт... ты имеешь какое-то отношение к этому рейду?
- Непосредственное, - ответил тот с гордостью. - Отчасти это была моя идея. И я убедил его величество дать Рувану денег. То, что затея провалилась - вина не моя, а тупорылых руванских военачальников. И...
- Господи, Роберт! - не выдержал Уилл. - Ну зачем?! Мы же были с Вальеной в мире! Ты знал, что твой поступок разрушит всё, чего мы достигли! Что Вальена не простит нам этого! О чём ты думал?! Ты втравил нас в эту войну, ты, а не он!
- Да, я, - отрезал тот. - И я же её закончу, когда уничтожу его. Вальена - это Риверте. Не станет его - не станет Вальены. Я действовал так же, как отец, заглядывая на три хода вперёд. Пусть Вальена выступает! Они рассчитывают, что он поведёт их, как всегда - но этого не будет, и, объединившись с Руваном, мы легко раздавим их, раздавим раз и навсегда! Я, по своей неосмотрительности, рассчитывал на тебя - впрочем, всегда оставался запасной план... собственно, вот этот.
- Вот этот, - повторил Уилл. Его подташнивало от омерзения. - Заманить его и убить, как... как...
- Как барана на бойне, - сладко улыбнулся Роберт. - О да. И думаю, всё же, я должен поблагодарить тебя за это, братец. Мне теперь нужно только одно: чтобы он приехал. И он приедет, потому что без ума от тебя - так же, как и ты от него. По большому счёту, я и не думал, что ты справишься со второй частью задания. Довольно было и первой. Но ты бы вряд ли был так сговорчив, если бы у тебя не было достойного стимула, не правда ли?
- Роберт... за что ты так ненавидишь его?
Голубые глаза его брата потемнели от гнева, пальцы сжались в кулаки.
- А ты не понимаешь? - хрипло спросил он. - Ты, ничтожество! Он же убил моего отца!
- И моего.
- В самом деле?! Не думаю! Мне всерьёз начинает казаться, что наша любезная матушка прижила тебя от какого-нибудь тупого холопа!
Это было слишком. Он мог говорить что угодно о нём, Уилле - видит бог, он заслужил если не всё, то многое, - но оскорблять их мать... это было слишком. Не издав ни звука, Уилл с внезапной силой рванулся из державших его рук и кинулся на своего брата. В глазах у него потемнело, он не понимал, что делает, и очнулся только тогда, когда кто-то силой заставил его разжать руки, сомкнувшиеся на горле Роберта, и оттащил в сторону. Роберт поднялся с земли, довольно неуклюже - тяжёлые доспехи отца, похоже, больше мешали ему, чем защищали, - кашляя и потирая рукой горло. Потом шагнул к Уиллу и ударил его кулаком в живот. Пока Уилл, согнувшись, переводил дыхание, Роберт сказал голосом, из которого исчезла даже тень притворного дружелюбия:
- Я вижу, ты спелся с Вальеной больше, чем я полагал. Это измена, Уилл. А за измену обычно...
- Он хороший человек, - прохрипел Уилл - и вздрогнул от странного торжества, услышал недоумённое, резкое:
- Что?!
Уилл выпрямился. Его снова держали, вывернув локти за спину, всё внутри у него болело, израненные руки тоже болели, но он посмотрел в остановившееся лицо своего брата и раздельно повторил:
- Он. Хороший. Человек. В отличие от тебя.
Несколько бесконечных секунд Роберт Норан смотрел в глаза Уиллу Норану - эти двое, носившие одно имя, но не бывшие больше братьями, смотрели друг на друга, и один из них отвёл взгляд первым. На сей раз это был не Уилл. Роберт сплюнул и сделал знак своим людям. Они подтащили Уилла к стоявшей неподалёку осине и привязали его к стволу, жестоко стянув изрезанные запястья прямо поверх бинтов. Уилл ощутил, как что-то горячее и липкое бежит по его коже. Кровь, понял он. Раны, которые он себе нанёс, снова открылись. Похоже, я таки доведу начатое до конца, с неискренним весельем подумал Уилл. Вернее, не я, а Роберт. Хотя какая разница. Второй раз мне всё равно не хватило бы духу...
Может быть, Риверте получит письмо лорда Норана и действительно приедет сюда, хотя Уилл и сильно сомневался в этом. Но если и так, Уилл вряд ли проживёт достаточно, чтобы убедиться в том, кто из них оказался прав...
И, будто сжалившись над ним наконец, господь триединый не стал слишком медлить, отвечая на этот вопрос.
Один из людей, привязавших Уилла к дереву, успел отойти лишь на дюжину шагов - и вдруг рухнул, не успев даже вскрикнуть. Из его горла торчала стрела. В первый миг никто даже не понял, что произошло, не успел заметить случившегося - и ещё три стрелы нашли свои цели, прежде чем над поляной раздался гневный крик Роберта. Его люди хватались за оружие, но смертоносный поток стрел лился на них из густой зелёной листвы, подкашивая на месте, и вскоре вся поляна оказалась залита кровью.
Роберт Норан всё же был сыном своего отца. Он не стал оглядываться - вместо этого кинулся вперёд, кувыркнувшись через голову и чудом уйдя от метившей в него стрелы. Потом схватил кого-то, оказавшегося на его пути - и несчастный, ставший ему щитом, принял следующую предназначенную Роберту стрелу. Роберт отшвырнул захрипевшее тело и прыгнул вперёд, к Уиллу, на ходу выхватывая меч. Уиллу почудилось, что сейчас его брат вонзит клинок ему в живот, обезумев от ненависти и жажды мести. Но Роберт был не столь недальновиден. Он подскочил к Уиллу, схватил его за волосы и приставил клинок к его горлу.
- Прекратить! - клокочущим от бешенства голосом выкрикнул он. - Сейчас же! Или я убью его!
К этому мгновению из всех его людей на поляне в живых осталось всего трое человек.
Шквал стрел немедленно прекратился. Листва деревьев тревожно колыхалась, но трудно было сказать, от движения затаившихся в ней людей или просто на ветру.
- Риверте! - крикнул Роберт. Его глаза налились кровью, он озирался, словно надеясь встретить взгляд своего врага. - Я знаю, ты здесь! Выходи! Я считаю до трёх! Раз!..
Его клинок вдавливался в горло Уилла с такой силой, что ещё чуть-чуть - и он пропорол бы кожу. Уилл стоял, изо всех сил вжимаясь спиной в шершавый древесный ствол, боясь вздохнуть. "Не делай этого, - успел подумать он, - не делай..."
Ветви кустарника впереди шевельнулись, и человек, которого они оба так ждали, ступил на ещё по-летному пушистую траву. Уилл зажмурился на миг, почти уверенный, что бредит. Но когда он открыл глаза, видение не исчезло. Риверте стоял перед ним, спокойный, уверенный, одетый в свой любимый чёрный костюм для верховой езды. Его правая ладонь была примирительно поднята. Он не улыбался. И глаза его не улыбались.
- Оружие на землю, - хрипло сказал Роберт. Уилл внезапно понял, что он боится. - Быстро!
На миг Уиллу почудилось, что Риверте сейчас всё-таки улыбнётся. Но тот лишь поднял раскрытую ладонь правой руки ещё выше, медленным, успокаивающим жестом, и, отцепив меч с пояса левой рукой, бросил его на землю. Что же ты делаешь, мысленно крикнул ему Уилл, ведь он же тебя убьёт! Ему нечего терять...
- Кинжал тоже, - голос Роберта перестал дрожать. Он снова почувствовал себя хозяином положения. Он даже ухмыльнулся и чуть-чуть ослабил напор, с которым прижимал лезвие меча к горлу Уилла.
И поэтому, когда Риверте всё тем же подчёркнуто медленным движением снял с пояса кинжал и стал наклоняться, готовясь бросить его в траву, Уилл, мгновенно понявший, что будет дальше, смог рвануться вперёд и крикнуть:
- Не надо!
Он так и не понял, успел ли Риверте среагировать на его крик - или поступил так, как задумывал с самого начала. В траву упали лишь инкрустированные мелкими рубинами ножны - кинжал, казалось, отправленный следом, внезапно вылетел из них и, задержавшись в ладони Риверте только на долю мгновения, молнией метнулся через поляну. Уилл успел подумать, что сейчас умрёт, потом - что Роберту конец, а потом раздался вопль, полный боли, недоумения и детской обиды. Меч лорда Норана рухнул в траву, и сам наследник великого лорда Бранда, продолжая вопить, последовал за ним, вцепившись в пробитое запястье, из которого торчал кинжал Риверте.
В несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние, Риверте пинком отшвырнул меч Роберта подальше от его руки - впрочем, тот и не пытался потянуться к оружию, похоже, одурев от болевого шока. Уилл вспомнил, что он, хотя и ходил с отцом в бой, никогда не был ранен - лорд Бранд любил своего первенца и берёг его, не пуская на передовую, из-за чего тот очень сердился. Риверте наклонился и, подняв из травы свой собственный меч, приставил его остриё к груди Роберта, заставив того окончательно повалиться в траву, скуля от злости, боли и страха. Уилл ясно видел в расширенных от ужаса глазах брата, как сильно он боится смерти. И за это мгновение он всё ему простил.
- Не надо! Не убивайте его! - крикнул он снова.
Риверте повернул голову и посмотрел на него - впервые с того мгновения, как появился на поляне. Его лицо было неподвижным, а взгляд бесстрастным. Уилл уже знал, что означают этот взгляд и это лицо.
- Я мог бы одним ударом сделать вас лордом Нораном, сир Уильям, - сказал Риверте своим холодным, небрежным, бесконечно насмешливым голосом. - Вы уверены, что не хотите этого?
Уилл отчаянно замотал головой.
- Не надо, - прошептал он в третий раз, как будто забыв, что этот человек делает только то, что хочет сам. Риверте сухо улыбнулся - и убрал клинок.
- Жаль, - равнодушно сказал он и пронзительно свистнул.
Листва зашелестела, гул пронёсся по поляне, и два десятка вооружённых мужчин в одежде цвета этой листвы вышли из своих укрытий. Оставшиеся в живых хиллэсцы потрясённо оглядывались, недоумевая, как они могли прозевать такую засаду. Риверте вложил меч в ножны и, приказав связать пленников, подошёл к Уиллу. Тот торопливо отвёл глаза. Его лицо снова заливала краска стыда. Он ждал, был почти уверен, что Риверте скажет: "Как всё же очаровательно вы краснеете, монсир", или ещё что-нибудь столь же легкомысленное, что-то, позволяющее Уиллу поверить, что он здесь, что он жив, что живы они оба и всё позади.
Но Риверте не сказал ему ни слова. Просто молча зашёл за дерево и перерезал верёвки у Уилла на руках.
Уилл вздохнул и опустил вконец онемевшие руки. Риверте, тут же снова оказавшись перед ним, не дал ему и шевельнуться - взял его за предплечья и поднял его руки ладонями вверх. Его лицо не дрогнуло, но глаза как будто потемнели. Уилл посмотрел вниз и увидел, что повязки намокли и отяжелели от крови.
Риверте обернулся и окликнул одного из своих людей, лениво сгонявших хиллэсцев в кучу. Тот подошёл.
- Займись им, - коротко сказал Риверте и отошёл в сторону. Уилл проводил его взглядом, но тут вальенец ему сказал - и Уилл узнал в нём того самого лекаря, который сегодня утром предложил ему прогуляться за ворота. На миг какая-то мысль мелькнула в его мозгу, но он слишком устал и был слишком потрясён всем случившимся, чтобы думать как следует. Он позволил усадить себя за землю, размотать бинты и обработать открывшиеся раны, а потом заново перевязать их. Боли он почти не чувствовал и даже не морщился. Взгляд его неотрывно следил за Риверте, который что-то обсуждал с капитаном Ортандо - тот тоже был здесь и озирал поляну, хиллэсцев и обоих братьев Норанов со своим обычным свирепым видом.
"Что же, - подумалось Уиллу, - и это - всё?.." Убедившись, что он в безопасности, Риверте как будто перестал его замечать. А почему, в самом деле, Уилл ждал чего-то другого?.. Он - всё ещё заложник от Хиллэса. Теперь заложников даже двое - оба Норана в руках Вальены, и это может некоторым образом поколебать решимость, с которой король Эдмунд будет сопротивляться завоевателю, направившему копьё к его границе...
- Вы можете идти, сир? - спросил лекарь, и Уилл, очнувшись, кивнул:
- Могу. Благодарю вас.
Он в самом деле чувствовал себя не так уж плохо, даже смог встать без посторонней помощи. Тем временем вальенцы окончательно навели порядок в своём лесу. Действительно, подумал Уилл, это же его лес. Глупо было со стороны Роберта думать, что мышь может устроить ловушку коту в его собственных владениях.
Вальенцы убрали с поляны трупы, где-то за деревьями уже вовсю стучали заступы - они всё просчитали, не забыв о том, как будут хоронить после победы мертвецов. Трое уцелевших хиллэсцев смирно сидели на краю поляны. Роберта толкнули к ним, и теперь, поверженный, с кровоточащей рукой - из раны вытащили кинжал, но не удосужились перевязать, - выглядел особенно маленьким и жалким в отцовских доспехах, слишком больших для него. Риверте, закончив обсуждать дела с Ортандо, подошёл к Роберту и впервые обратился к нему. Все голоса на поляне стихли. Казалось, даже птицы примолкли от звука негромкого, но невероятно выразительного голоса, сказавшего на хиллэш:
- Лорд Норан, не в моих правилах глумиться над побеждённым противником. И, видит бог, я не опустился бы до такой низости, если бы не глубокое отвращение, которое у меня вызывает ваша персона. Посему не могу отказать себе в удовольствии сообщить вам, что, хотя я прежде считал вашего брата образцом наивного юношеского идиотизма, в сравнении с вами он является кладезем мудрости и нерушимого здравого смысла.
Изложив эту тираду совершенно хладнокровным тоном, Риверте повернулся к обомлевшему Роберту спиной и шагнул к лошадям, которых его люди уже вывели из укрытия. Его великолепный белый конь фыркнул, увидев его, и ткнулся мордой ему в плечо.
- Сир Уильям, - сказал Риверте, не оборачиваясь, - не будете ли столь любезны последовать за мной?
Уилл молча подошёл к своему вороному, которого держал в поводу один из людей Риверте. Человек этот, к его огромному изумлению, улыбнулся ему, передавая повод. Уилл вскочил в седло. Риверте уже был верхом и ждал его. Обменявшись с Ортандо последней парой фраз, Риверте хлестнул коня и выехал с поляны. Уилл двинулся за ним.
Они оказались на тропе, под сенью деревьев, ещё более плотной, чем та, что окружала поляну. Риверте ехал в десяти шагах от Уилла, и тот плёлся сзади, намеренно не сокращая расстояния. На душе у него было тревожно, но какая-то глупая, нелепая надежда сжимала сердце. Он знал, что Риверте всего лишь решил довезти его до замка лично - после случившегося в поле он, конечно, никому не доверит его конвой. Никто с ним не сравнится, подумал Уилл в глупом, детском восхищении - и тут же одёрнул себя. Всё это не имеет никакого смысла теперь.
Они выехали из леса. Солнце успело спрятаться за набежавшими облаками, холодный, резкий ветер теребил волосы Риверте и трепал его плащ, развевавшийся над крупом коня. Внезапно он свернул с тропы и, к изумлению Уилла, поскакал прочь от замка. Недоумевая, но не решаясь переспросить, Уилл последовал за ним.
И только когда ствол Большого дуба вырос над ними, могучий, величественный, не отбрасывающий тени, Уилл понял, и у него перехватило дыхание.
Риверте спешился и, взяв своего коня и коня Уилла под уздцы, подвёл их к дереву и привязал к нижней ветви. Потом посмотрел на Уилла снизу вверх.
- Ну? - сказал он. - Чего вы ждёте?
Уилл приподнялся на стременах, перекинул ногу через седло, на мгновения очутился к Риверте спиной. И ему этого хватило. Ему всегда этого хватало.
Уилл ощутил, как сильные, тёплые руки - без перчаток - обнимают его сзади за пояс, и расслабился. Он не боялся упасть. Когда его ноги коснулись земли, он закрыл глаза. Риверте развернул его к себе лицом и, притянув ближе, обнял. Его пальцы вплелись в волосы Уилла и рассеяно взъерошили их, перебирая льняные пряди. Уилл тихо вздохнул и вжался лбом в плечо, затянутое в чёрную кожу и бархат.
Как он тогда сказал?.. Пусть эта осада никогда не кончается? Пусть он стоит у моих ворот вечно?
Пусть.
- Порой мне кажется, - проговорил Риверте, и Уилл зажмурился крепче, всё ещё не веря, что вправду слышит этот голос, - что вы действительно делаете всё это нарочно.
- Что делаю? - не поднимая головы, прошептал Уилл. Рука на его затылке была такой тёплой, такой родной.
- Всё это. Что-то роняете. Поворачиваетесь ко мне задом. Попадаете в переплёты. Краснеете вот так, как сейчас, - он отстранился от Уилла и, взяв его за подбородок, пристально посмотрел ему в лицо. - Вот, опять... я же знал.
- Мне стыдно, - честно сказал Уилл.
- Знаю. И это чертовски правильно. Вам и должно быть стыдно. Ну сколько раз я повторял вам, чтобы вы не смели выходить за ворота без моего разрешения.
- Но вы же уехали.
- В самом деле? Кто вам это сказал?
- Гальяна... Он сказал, что пока я спал, вы... - Уилл осёкся. Риверте тысячу раз прав: он в самом деле идиот.
- И вы опять поверили Гальяне. Это поистине очаровательно. Как вы только учите ваши Руады с такой дырявой головой?
- Так вы... - Уилл отступил. - Вы... никуда не уезжали!
- Нет.
- Но тогда почему... почему... Вы знали, что Роберт здесь?!
- Разумеется. Ведь это же моя земля. И я должен присматривать за отрядом вооружённых людей из Хиллэса, вздумавших прогуляться в моём лесу, тем более если они по какой-то причине пытаются остаться незамеченными.
- И... вы знали, зачем он приехал?
Риверте как будто поколебался, прежде чем ответить. Потом сказал довольно неохотно:
- Я догадывался. Ваш брат, Уильям, удивительно дерзкий и глупый юноша. В сочетании с потрясающей для его лет заносчивостью и парадоксальной непоследовательностью он являет собой один из самых печальных образчиков дурного воспитания, которые мне встречались. Я ещё раз благодарю небеса, что ваш отец не уделял вам столь же пристального внимания, как ему.
- Отец тут ни при чём. Он был... хороший. Несмотря на... всё.
- Да. Я знаю. Простите, - сказал Риверте и замолчал.
Налетевший порыв ветра пробрал Уилла до костей. Он поёжился. Ветви Большого дуба ровно шумели у них над головами.
- Так вы, значит, решили его выманить, - проговорил Уилл. - И ещё решили, что я стану хорошей приманкой.
- Правда, забавно? У него были точно такие же планы на мой счёт.
- Ничего удивительного, - пробормотал Уилл, вспомнив о похожести, которая почудилась ему в этих двоих, которых он одновременно и боялся, и ненавидел, и не мог просто взять и вычеркнуть из своей жизни, как бы сильно этого ни хотел.
- Вы так думаете? - Риверте изобразил выражение оскорблённого достоинства. - Очень жаль. Я поражён, я потрясён и до глубины души обижен тем, что меня можно принять за такого идиота.
- Так значит, будь всё правдой, вы бы не приехали, - сказал Уилл. Это не было вопросом - он знал это и так, но... почему же ему так больно?
Ладонь Риверте легла ему на шею - знакомым, привычным жестом.
- Конечно, приехал бы.
Уилл посмотрел на него с недоверием. Ну почему его лицо опять такое неподвижное? А когда на нём отражается что-то, то так сложно понять, искренность это или снова игра...
- Говоря по правде, - произнёс Риверте, поглаживая его затылок, - я не мог проучиться, что вы не в сговоре с ним. После... - он запнулся, - после того, как вы столь наглядно выразили мне своё отвращение, я не мог быть уверен до конца. Возможно, думал я, вы только и ждёте его, чтобы попытаться загнать меня в ловушку. Поэтому я... позволил вам уйти. Я думал, он воспользуется этим и заберёт вас. Но он обошёлся с вами так грубо, пытаясь, конечно, разозлить меня посильнее... словом, я сразу понял, что дурак тут вовсе не вы и не ваш брат. Дальше всё было ясно, но я всё же продолжал малодушничать и медлил с атакой, желая услышать подтверждение того, что и так было понятно, безо всяких разговоров. Как видите, Уильям, - добавил он, помолчав, - я вовсе не такой уж хороший человек.
Уилл сглотнул. Ему щипало глаза, но он никак не мог понять, отчего - ветер был не так уж силён.
- Так вы там стояли, - проговорил он, - за деревьями. И слушали нас. Да?
- Да. Когда он схватил вас, выследить его стало легче лёгкого. Мои люди окружили его и могли ударить сразу, но... я велел ждать. Я хотел послушать, Уильям. Скажите же мне теперь всё, что вы обо мне думаете, умоляю вас, а не то я сгорю со стыда.
- Вы опять надо мной издеваетесь, - сказал Уилл с упрёком.
- Поглядите на меня и поймёте, издеваюсь или нет.
- Не пойму. Я вообще вас не понимаю. И смотреть на вас без толку, - резко сказал Уилл, пытаясь отступить. Он в самом деле был задет. Мало того, что Роберт унижал его и избивал на глазах его собственных людей - но ещё и люди Риверте, и сам он всё это видел, слышал - и молчал... Это было слишком.
- Это правда? - спросил вдруг Риверте - так нерешительно, что Уилл прекратил вырываться - впрочем, его и не пытались удержать. - То, что вы сказали вашему брату. Что вы не смогли. Насчёт второй части вашей работы.
Уилл уставился на него в потрясении. Так он... знал?!
- И давно? - прошептал он, не в силах отвести от него глаз.
Риверте пожал плечами. Вид у него был не слишком самоуверенный.
- Довольно-таки. Ваш брат слишком охотно делился своими планами с кем ни попадя, и мои шпионы донесли мне о том, что он собирается каким-то образом использовать вас против меня прямо в Даккаре. Как именно, они не знали, но и подозрения мне тогда было достаточно. Я разозлился... я решил, что вы заодно с ним. А ведь вы тогда казались мне таким... незаинтересованным.
В его последних словах звучала одновременно оскорблённая гордость и плохо скрываемое смятение. Уилл вспомнил вечер, когда читал ему Священные Руады, и донесение, вызывавшее в Риверте такую бурю эмоций. А потом - вышвырнутую в окно гитару, резкий запах вина, непонятную вспышку грубости и злости.... Уилл тогда не мог понять, за что его наказывают. Теперь это стало ему ясно.
- Вам правда стыдно? - спросил он с любопытством.
- Очень, - смиренно сказал Риверте. - Я тогда нажрался как свинья. Никогда в жизни не был в таком состоянии, клянусь. Да вы и сами видели... И я решил на вас отыграться, коль скоро всё равно считал коварным злоумышленником. Ваша неожиданная отзывчивость меня слегка смешала, но потом я вспомнил, что собирался сделать вам больно, и... сделал.
Он замолчал. Похоже, он не лгал: ему действительно было стыдно. И хотя Уилл знал, что это сожаление не столько о своей несдержанности, сколько о нарушении собственных принципов - никогда не брать силой то, что можно получить иначе, - всё равно он чувствовал себя победителем, воздвигнувшим знамя на вражеской башне.
- Это восхитительно, - не удержавшись, сказал он.
Брови Риверте взметнулись вверх.
- Что?..
- Восхитительно, - хитро улыбнувшись, повторил Уилл. - Ещё немного, и вы извинитесь. Причём на этот раз искренне.
- Надо было мне сразу вас удавить, - риторически заметил Риверте, опуская руки на его талию. - Почему эта благая мысль раньше никогда не приходила мне в голову?
- Действительно. Почему вы меня просто не убили или хотя бы не отослали, когда заподозрили в обмане?
- Чёрт знает, - с чувством сказал Риверте. - Кого-нибудь другого - непременно убил бы. Или отдал палачу, чтобы он вытащил из вас все детали вашего гнусного плана. В общем-то, именно за это я так на вас злился. За то, что по непонятной мне причине вы не вызывали у меня желания так с вами поступить.
Последние слова прозвучали осторожно, как-то чересчур взвешенно, словно он множества раз обдумывал их и в конце концов решил сказать это именно так. Какое-то время они молчали, стоя под шумевшим деревом, прикасаясь друг к другу, но не столь близко, как прежде. Уилл думал о том, можно ли было сказать то, что Риверте сказал только что, иначе. Потом подумал, что это не имеет никакого значения.
- Что будет с Робертом? - спросил он тихо.
В глазах Риверте мелькнуло веселье - на этот раз неподдельное.
- Вы всё-таки неисправимы! Хотя раз спросите сперва о себе?
- Что вы собираетесь сделать с Робертом? - настойчиво повторил Уилл.
- Понятия не имею. Наверное, посажу в деревянный ящик, обвяжу шелковой лентой и пошлю моему королю Рикардо в подарок. Может, хоть это его умилостивит - судя по всему, он снова на меня сердит, не меньше, чем прежде, ведь я продолжаю игнорировать его приказы.
- Почему? - спросил Уилл. - Почему вы их игнорируете?
- Потому что не люблю, когда другие делают глупости, - отрезал Риверте с нетерпимостью, ставившей точку в обсуждении этого предмета. Уилл сдался.
- Не убивайте его.
- Кого? Рикардо?
- Роберта.
- Ох, Уильям, - вздохнул Риверте и снова взъерошил ему волосы. - Вы жалуетесь, что не понимаете меня, но и мне вас вовек не понять. Как вы можете думать о нём после того, что он с вами сделал?
- Он ничего со мной не сделал. Ничего такого, что не было бы моим собственным выбором.
- В самом деле? - медленно спросил Риверте.
- В самом деле, - передразнил Уилл, и Риверте, широко распахнув глаза, изумлённо расхохотался.
- Нет, вас определённо надо чаще спасать от ваших злобных старших братьев - вас это просто-таки преображает! У вас часом не завалялось ещё парочки?
- Увы, нет.
- И впрямь, увы.
И опять молчание. Господи, как же хорошо было Уиллу стоять вот так и молчать вместе с ним!
- С вашим Робертом, я думаю, всё будет в порядке, - сказал Риверте наконец. - Как ни прискорбно мне это признавать. Он действительно, как я узнал совсем недавно, был идейным вдохновителем этого смехотворного похода на Даккар. Похоже, король Рунальд Второй подвержен дурным влияниям ещё больше, чем его приснопамятный папаша. Бедняга Сантьяро всего лишь выполнял приказ, отданный идиотом по наущению ещё большего идиота. Однако теперь, когда ваш братец лишён возможности реализовывать свои дурные наклонности в непосредственной близости от монаршего престола, надеюсь, ваш король Эдмунд вернётся к своему похвальному благоразумию. Норан в качестве заложника должен этому поспособствовать, и, я надеюсь, в Хиллэсе всё же обойдётся без крови...
- Двое Норанов, - напомнил Уилл. - Я всё ещё здесь.
- Нет, - сказал Риверте, и Уилл вздрогнул. - Хватит с вас, вы и так... натерпелись. Вы можете вернуться в Тэйнхайл - или в ваш монастырь, если вас всё ещё туда тянет. Вы больше не заложник Вальены, Уильям Норан.
Несколько секунд Уилл не знал, что сказать. Потом выдавил:
- Но ваш король...
- Мой король, я уверен, не будет возражать, если вместо брата лорда Норана я представлю ему самого лорда. Не волнуйтесь за меня, Уилл, со мной всё будет в порядке. К тому же, право слово, я этого просто не стою.
Это прозвучало так искренне, что Уилл невольно подался вперёд и стиснул руками отвороты его сорочки, выглядывавшие в разрезе камзола.
- Почему? - спросил он снова; как их было много, этих вопросов, начинавшихся с "почему"! - Почему вы, чёрт вас возьми, так себя... не любите?
Он только теперь понял, что это правда. Только теперь, когда сказал вслух. Лицо Риверте отвердело - как всегда, понял Уилл внезапно, всегда, когда он закрывается, когда я подбираюсь к его чувствам слишком близко. Но на сей раз он был полон решимости дойти до конца.
- Вы однажды сказали, что я на кого-то похож, - он осознавал, что его голос звучит по-детски упрямо, и цепляется за воротник Риверте он тоже по-детски, но тот стоял, не отстраняясь и не перебивая, и Уилл торопливо продолжал: - В этом дело, да? Что-то у вас с кем-то было... и вы теперь себя вините?
- Я много за что себя виню, - проговорил Риверте обманчиво бесстрастным тоном. - Этого слишком много, и всё это слишком скучно, а вы - не мой исповедник.
- Если мне придётся уйти в монастырь для того, чтобы стать вашим исповедником - я готов, - выпалил Уилл.
Он хотел пошутить, но шутка не удалась. При упоминании о монастыре в неподвижном взгляде Риверте что-то дрогнуло, и Уилл, дрогнув с ним вместе, вцепился в его ворот крепце - теперь он висел на нём, как репейник, и не собирался отцепляться.
- Ну! - потребовал он. - Я вас не отпущу, пока не скажете!
Всё это было ужасно смешно, но Риверте не смеялся. Он лишь смотрел на Уилла непонимающим, немного удивлённым взглядом. И потом заговорил, медленно, как будто никогда не подозревал, что может говорить об этом вслух, и теперь ему было трудно подыскать слова:
- Я кажется, рассказывал вам, что меня, как второго сына в семье, готовили к монастырю. У нас для этого существуют специальные учебные дома, куда отправляют детей в совсем юные годы, с пяти или шести лет. Собственно, именно в тех стенах меня осенила идея завоевания мира - мне очень хотелось разрушить эти стены, но я уже тогда решил идти от великого к малому, а не наоборот, как поступают прочие. Поскольку мы, воспитанники этих домов, были очень малы, нас учили всех вместе, независимо от пола. Там я встретил одну.... одну юную особу, которую готовили в монахини. Я покинул эту школу меньше чем через год, ибо моё поведение внушало досточтимым монахам ужас и подвигло их написать моему отцу с просьбой спасти их от дьявола в моём обличье. Я обрёл свободу, но про ту юную леди помнил... некоторое время. В пятнадцать лет, по счастливой случайности, избавившей меня разом от отца и старшего брата, я стал графом Риверте. Тогда я вернулся, чтобы забрать её оттуда и жениться на ней. Но она уже готовилась к постригу. Она уверяла меня, что так будет лучше. Что она предназначена богу и знает свой путь.
Он замолчал. Уилл молчал тоже. Он пытался вспомнить, что ответил Риверте, когда тот спрашивал про причины, подвигшие его на решение уйти от светского мира. Пытался - и не мог. Он хотел спросить, что за счастливая случайность избавила Риверте от деспотии отца и брата, но потом решил, что, может быть, не стоит. Риверте, он знал, не любил кровь... но иногда ему приходилось её проливать.
- Я сказал, - продолжал Риверте после паузы всё тем же равнодушным тоном, - что буду её ждать. Что верю в неё, что время пройдёт и она одумается, что мы предназначены друг для друга... Словом, нёс всю ту сентиментальную ахинею, которую неокрепший ум, взбудораженный авантюрными романами, впитывает особенно охотно. Она сказала "нет". Я уехал. Она написала мне письмо, позже... Писала, что ненавидит меня и проклинает, потому что я развратил её душу, отданную богу, и смутил её покой. Что без меня ей так же плохо, как без бога, но совместить это невозможно, поэтому ей нет смысла жить. Я всё бросил... помчался к ней, но не успел. Она вскрыла себе вены, и её уже похоронили, когда я приехал.
Уилл молчал. Ему хотелось кричать, обзывать себя дураком, безмозглым идиотом - и заодно объяснить другому идиоту, вот этому, что тот ни в чём не виноват, что это она... она ничего не понимала, ничего, совсем ничего, и всё на самом деле совсем не так.
- Вот поэтому и ненавижу попов, - усмехнулся наконец Риверте, но усмешка вышла блеклой - тень его обычной усмешки. - Они не оставляют выбора. И тот, кто не в силах сделать его сам, поступает так же, как она. И вы.
- Нет! - выкрикнул Уилл. Ему на лоб упала тяжёлая капля - собирался дождь, но ему было всё равно. - Не в этом дело! Совсем не в этом! Я это сделал, потому что не хотел вас убивать. Не хотел! И это было моё решение, и моё дело - моё, а не ваше, ясно? Вы тут вообще ни при чём!
Он никак не мог толком объяснить, что имеет в виду. Руки Риверте на его спине, казалось, окаменели. Его взгляд был очень внимательным.
- Уильям, ты не ответил на мой вопрос, - вдруг сказал он. - Насчёт второй части плана. Ты действительно собирался меня убить?
Уилл сглотнул. Но отвечать было надо, и ответил:
- Думал, что собираюсь. Я иначе не смог бы... всё это... Но на самом деле - нет. Ох, сир, ну зачем вы только спрашиваете? Вы же сами видели: мне себя было убить легче, чем вас.
- Господь триединый утратил в вашем лице выдающегося мученика, - задумчиво сказал Риверте. - Хотя почему я решил, что утратил... Вы поедете в монастырь, Уильям?
Он оставлял ему это право. Вот и всё. И этого Уиллу было совершенно достаточно.
- Нет. Не поеду.
- Что же. Не буду скрывать, сколь меня радует ваш выбор. Я обеспечу вам охрану - лучшую, чем в прошлый раз, - чтобы они проводили вас в Тэйнхайл.
- Можно мне остаться с вами? - выпалил Уилл.
И впервые в жизни он увидел, как с лица Фернана Вальенского, графа Риверте, слетает маска, которую ему было так удобно носить. Увидел - и понял, что, как бы ни было прежде, как ни будет ещё, оно стоило того.
Риверте тоже понял это. Его руки разжались, он оттолкнул Уилла от себя.
- Зачем? - голос, его настоящий голос, был жёстким, резким, грубым, безжалостным, и именно таким он должен был быть. - Надеетесь однажды всё-таки набраться сил для мести? Думаете, вам хватит духу?
- Не хватит, - прошептал Уилл.
- Так зачем?
Он молчал. Он не мог это сказать... не тут, не так. Хотя, говоря по правде, Уилл вообще сомневался, что когда-нибудь сможет.
- Это же предательство, - глухо сказал Риверте. - Вашего рода и вашей страны. И вашего бога, поскольку я безбожник и...
- Вы не безбожник, - сказал Уилл тихо. - Бог учит, что надо быть там, где ты на своём месте. И делать только то, о чём наверняка никогда не станешь жалеть.
Дождь не полил, как ни странно. Покапал немного и перестал. Уилл вытер мокрый лоб забинтованным запястьем. Риверте смотрел на него с раздражением, как на собаку, увязавшуюся за ним во дворе. Он уже овладел собой, но Уилл знал теперь, что это не имеет значения.
Кажется, он начинал его понимать.
- Как, по-твоему, я могу тебя оставить? - резко спросил Риверте. - В каком качестве? Пажа? Оруженосца? Походной шлюхи, может быть?
Уилл вздохнул. Боже, подумал он, ну какой же ты злющий. Такой хороший и такой злющий. И как это только может быть?..
- Для пажа я слишком стар, сир Риверте. А насчёт оруженосцев вы сами всё знаете. Что же касается того, каков я в качестве шлюхи - то не мне судить об этом, - спокойно сказал он, и во взгляде человека, которого - Уилл теперь знал точно - он очень любил, мелькнуло смятение. Жалеет, что сказал так, и всё равно ведь сказал. Уилл подумал, что, как бы там ни было, Риверте никогда, ни разу его не ударил. В нём вдруг проснулась злость - весёлая, азартная злость. Нет, подумал он. Я этой лазейки тебе не оставлю!
Раз мне попавшись, сир, вы уже от меня никуда не денетесь.
- Я, в общем, мало что умею, - продолжал Уилл, не трогаясь с места, не прикасаясь к нему, просто на него глядя. - Только читать книги. Я даже понимаю там не всё, но мне хотелось бы, может, когда-нибудь самому написать книгу. Про то, что я знаю. Знаю я и не знают другие. Я мог бы остаться с вами в качестве вашего хроникёра, сир. Сопровождать вас всюду, куда бы вы ни пошли... что бы ни сделали. Я про вас много читал, прежде чем приехал сюда, но всё это было такое враньё... а я бы написал о вас правду. Я бы написал, какой... какой вы на самом деле. Если вы собираетесь завоевать мир, это ведь может быть полезно... как вы думаете?
Рука Риверте дёрнулась - он как будто хотел дотронуться до него, но не смел. Удивительно. Чтобы он - и не смел дотронуться...
- Если вы собираетесь писать всю правду, Уильям, я лучше убью вас сразу.
- Вы всё только обещаете, - возразил Уилл. - Пока вы будете набираться решимости, я вполне успею набросать главу-другую.
- Не смейся, - попросил Риверте, протягивая к нему руку. - Не смейся надо мной сейчас. Не надо.
Всё правильно, подумал Уилл, чувствуя несмываемый запах пота, крови, силы, закрывая глаза. Всё так и должно быть - я надеюсь, брат Эсмонт, вы бы меня поняли, хоть в глубине души, даже если бы и осудили. Служение - кратчайший путь к богу, но кто сказал, что этот путь должен идти от земли к небу? Нет. Самый короткий путь на небо - хотя, думал Уилл, делая шаг вперёд, не самый лёгкий, - это тот, который и начинается, и заканчивается на земле.

15-21 февраля 2007