Романтик и Поэт

Ты замолчал надолго. Почти на восемь месяцев. А я, как и обещал, писал тебе письма. Писал о себе, о своей жизни, о тех небольших изменениях к лучшему, которые происходили в это время. Писал, чувствуя, что когда ты сможешь это прочесть, тебе будет приятно.
Однажды, в конце года я, привычно открыв почтовую программку приготовился было скачать очередную порцию спама, как вдруг почувствовал, что ты здесь. В инете. Точно! Короткое и, по-военному лаконичное письмо.

«Привет! Спасибо за память о наших с тобой разговорах и обо мне. Буду в начале 2006-го. Как перееду - напишу обязательно. Не скучай.
Я.

А затем и твое настоящее письмо. В твоем голосе, а я привык читать твои письма словно слыша твой голос, была и усталость и грусть и сомнения и настороженность перед твоим будущим. Ты определялся, закончен ли твой солдатский путь и я тебя понимал. Я слышал все интонации твоего голоса.
На твоей страничке появился новый цикл стихов. «Белый». Так ты его назвал. Это были стихи обо мне. Стихи, пронизанные щемящей грустью о потерянном счастье и одновременно, проникнутые добрым ласковым теплом сочувствия. Ты сумел скупыми четверостишиями передать всю мою боль утраты любимого человека, аллегориями и сравнениями, необычность и новизна которых, меня просто повергала в шок. Я всегда считал тебя настоящим, талантливым поэтом. Твои стихи только подтвердили это. Кто как не натурщик у великого художника знает, похожа ли на него картина или нет. Вот, так и я. С удивлением и восхищением наблюдал, как ты нарисовал картину моей жизни в столь реалистичной манере, что мне не удалось бы этого сделать, написав даже тома о своей жизни. Проза, конечно, сильная вещь, но стихи сильнее.
Я смотрел на твой сайт и у меня дыхание прерывалось, как от всхлипов. Он ожил. Я смотрел и думал. Слава богу, ты жив, мальчик мой, ты не устал. Ты снова за своим любимым делом. Какими стали красивыми твои странички. Я, конечно же, сразу полез в поэтику. Ну, я так и знал! Я это чувствовал. У тебя есть новые!
Прежние я зачитал уже до дыр в мониторе.

«Белый».
Когда я их прочел, твои строки, я понял, что ты - настоящий поэт. И пусть ты писал много о многом, пусть ты может не всегда оттачивал свои слова и рифмы, пусть изъяснялся не всегда понятными аллегориями, и пусть ты думал, что их, эти твои стихи, почти никто не читает, но ты создал.
Четыре гениальных строки, в которые уложилась вся моя жизнь!
И может еще кто-нибудь нашел и еще найдет свои строки, отзовутся они в сердце человека болью или надеждой, криком или сочувствием ....
Дима, я читал и перечитывал несколько раз. Я не мог поверить в то, о чем я читаю. Ты стал другой. Такой же, как и раньше слог, манера письма, типичные до боли узнаваемые выверты словосочетаний, но ты - другой.
Раньше, читая твои стихи, я представлял твои глаза. Они мне казались иногда усталыми, иногда полными отчаяния, иногда злыми и воинственными, разными, но только не спокойными.
Что же я увидел сейчас. Я увидел твои добрые, теплые глаза и твою улыбку. Твою улыбку! Скромную и приветливую. С такой улыбкой и с такими глазами встречают на пороге дома своего близкого, желанного друга.
Самое удивительное то, что я его знаю. Я узнал этот образ, этого человека. «Белый» - это я!
У меня защемило сердце.
Я полюбил тебя таким, каким ты был и полюбил тебя еще больше, когда увидел, каким ты стал. Ты не изменился внутренне, по своей сути, нет. Но ты что-то вобрал в себя такое, от чего ты стал человечнее, теплее, глубже. И с этой новой улыбкой еще красивее.
Знаешь, мальчик мой, пока тебя не было рядом, в моей жизни многое, если не все, изменилось к лучшему. Но ты даже не представляешь себе, что все началось с тебя, с твоих писем. По сути, ты поднял меня с колен. Ты помог переписать мне мою биографию. Не скрою, потом были еще люди, которые через пространство слали мне свое сочувствие и слова поддержки, стирали запекшуюся кровь с моих ран. Я расправил плечи и поднял голову.
Но если бы не ты, я стал бы трупом без лица, грудой кожи и костей, валяющихся в пыли.
Я твой должник, мой мальчик. И этот долг мне приятен.
Как поэт, ты написал в анонсе к своим стихам, что ты не ищешь славы. Правильно. Она тебя сама найдет. Она тебя уже нашла, только ты этого еще пока не знаешь.
А еще, когда я успокоился, быстренько навел порядок в квартире, перемыл скопившуюся на кухне посуду, вытер пыль с полок, пропылесосил полы, все прибрал, рассовал по полкам, даже переоделся. Приготовил себе кофе, взял сигареты, сел к монитору и заново стал читать твои стихи.
Мне так захотелось. Чтобы, когда я читаю твои стихи, вокруг была чистота, вкусный кофе, тишина и сигарета. Я наслаждался. И мне так хотелось, чтобы ты увидел меня таким. Ты бы искренне за меня порадовался.
Представляешь, Димка, мы с тобой удивительные люди. Мы с тобой умеем делать необычные вещи. И первый эксперимент, мы провели друг на друге. Мы легко, без сопротивления, проникаем в людей и творим там в их душах, в их разуме чудеса. Мы берем в свои руки их застывшие, неподвижные сердца и сжимаем их, выдавливая застоявшуюся и в камень загустевшую кровь, потом разжимаем и они начинают заново биться. Люди начинают верить в жизнь, любовь, избавляются от одиночества и боли. Мы расправляем им их скомканные души, очищаем их от грязи, растим им крылья.
Вот я и думаю, Господи, для этого я выжил? Для этого ты послал мне ангелов-спасителей, одного с неба, а другого на земле? Ответа от него я не жду. Я его знаю. Одного я не знаю, можно ли любить ангела человеческой любовью.
Я люблю тебя, Дима.
Я тебя очень люблю.

«Здравствуй, Тим!
Вот я опять и объявился - теперь уже в более плотной, хотя и по-прежнему виртуальной оболочке - оболочке человека, который спустился на родную землю с далеких, сравнительно, конечно, далеких гор гордой и непреклонной республики. Не скрою, мне было очень грустно уезжать оттуда, очень нехотя я покидал четыре стены, ставшие за три года мне почти родными, покидал людей, грустно смотревших на меня, говоривших какие-то нелепые предложения вперемежку с душными затяжками промокших сигарет и еле сдерживавших слезы - настоящие, крепкие и мужские. Был яркий зимний день - знаешь, один из таких, которые ослепляют сразу снегом и солнцем, которые заставляют видеть мир очень хрупким - как кромку льда - кажется, дотронешься до человека и он рассыплется на мелкие льдинки, погладишь околевшую кошку у забора - и она вмиг станет маленьким снежным сугробом, переливаясь на солнце миллиардами разноцветных снежинок.
Я улетал. Мне очень не хотелось и очень хотелось одновременно. Не знаю даже, как описать все это.
Я уже две недели в Городе. И не вини меня в том, что не объявился раньше. Ты можешь себе представить человека, приехавшего, вроде как к себе домой, спустя десять лет - приехавшего, вернее к тому, что он оставил здесь десять лет назад, а встретившего совершенно другие стены, других родных и близких - изменившихся, перерожденных и постаревших людей. Очень непривычно всё и все, с кем мне приходится жить и общаться сейчас. Как будто десять лет лежал в коме и тут вот вышел: "Здрасьте вам!". А ему ничего не говорят и только глазами спрашивают: "Мол, а ты кто?". И дом моих родителей - еще мог простить раньше мои месячные пребывания в отпуске, пропускать меня мимо глаз. А теперь! Теперь мы с ним один на один - каждый день и каждую ночь. Не знаю, Тим, чем это все закончится - или моим сумасшествием или моей победой - полной и безоговорочной, третьего не дано. Я не знал, что так будет трудно.
Хотя, ты знаешь - я не боюсь трудностей. Люблю говорить о них, потому как это есть степень, доля и их преодоления, люблю о них думать и получать мнения других, но никак не боюсь. Я справлюсь. Один вопрос теперь занимает меня очень сильно - стоит ли подписывать новый контракт в июне на три года в армии, стоит ли продолжать этот путь? (Помнишь, как у Карлоса Кастанеды - "бесполезно тратить всю свою жизнь на один единственный путь, особенно, если этот путь не имеет сердца"). Помнишь, я был более решителен в прошлом мае, я был настроен на увольнение. Что случилось теперь?
Я приехал и понял, что очень много людей РАССЧИТЫВАЮТ на меня, по-настоящему, в плане рабочих, служебных вопросов, но неподдельно. Мой уход будет означать то, что мне абсолютно наплевать на все это. Соглашусь ли я с этим исходом, смогу ли взять меч и обрубить все это? Не знаю, Тим, но мне очень хотелось бы.
Спасибо, что внимательно относишься к тому, что я пишу на бумаге и перекладываю на страницы WWW. Мне очень приятно было узнать, что многое из написанного, в том числе и из "Белого", тронуло тебя, не оставило равнодушным или просто интересующимся чужими переживаниями. Ты сам стал участником этого мира, и, кстати, полноправным, потому как сыграл немалую роль во мне при написании альбома. Это правда. Многие, кто в большей или меньшей степени читает меня, сказали, что "Белый" - это несомненно что-то новое в Солнцеве, что-то более живое и не запрятанное за три девять земель, чем те же "Синхронизъмы" или же "Понимать".
Я никогда не могу выразить собеседнику в этот момент своего отношения, до смешного просто доходит. Я не могу оценивать и переоценивать все, что делаю - для этого есть другие, окружающие меня или просто знакомые со мной. Скорее, это их более, чем моё. Я всегда так думал.
Настоящим откровением для меня было то, что я своими письмами к тебе, Тим, своими словами помог тебе как-то - я помню, как тебе было тяжело, очень хорошо помню! И если это на самом деле так, то я искренне рад, что за несколько сотен метров смог оказать тебе эту помощь и поддержку, смог помочь "встать с колен"! Это очень важно между двумя людьми, это реальная оценка, наверное, всему, что было сказано и сделано ими и всему, что будет сказано и сделано потом, через какое-то время.
Я буду заканчивать Тим. Заканчивать своё первое письмо для Тебя из сочи в году 2006-м.
Прошу простить за сумбур в мыслях, за несвязанности или за банальную неграмотность, (если где в письме проскочит) - видел бы ты сейчас бледную сомнамбулу с мешками под глазами около монитора. Жуть!
Я хотел бы узнать, как живешь ты сейчас - что волнует тебя и заботит, чем жива твоя душа и сердце, что нового произошло за это время.
Обязательно напишу тебе после, прости еще раз за всю эту сумятицу.
С любовью и уважением к тебе,
Я.
Сочи, 2006-01-25

 

Я тебе благодарен за то, что ты, не зная сам, подал мне руку, чтобы подняться. Это еще одна ступенька от моей пропасти. То, что тебе пригодится, может когда-нибудь в жизни, ты от меня получил. Может это будет новая твоя проза, может стихи, все равно.
Я думаю, это будет что-то стоящее. Я вложил в рассказ о себе всю свою правду. Это как рассказ попутчика по купе поезда. И каждый из нас сойдет на своей станции и пойдет своей дорогой, а поезд пойдет своей. Помнишь, у Макаревича есть такие строки в одной из его старых песен? Похоже, ты правильно догадался о том, что гуманитарии они на то и гуманитарии, чтобы быть неотъемлемой частью всего человеческого. Это инженеры-созидатели человеческих душ. Или разрушители. В любом случае надо знать и понимать свою глобальную общечеловеческую суть, общность. А она, как и любая философия, складывается из отдельных частностей. Узнаешь эти частности поближе, повертишь их в своих руках, разглядишь под микроскопом своего сознания - и тогда, как опытный хирург, знающий досконально каждый нейрон, сможешь кроить любую душу. Это, наверное, и будет называться талантом писателя или талантом поэта. А где же их взять эти частности вживую? Ведь на живое общение нужно время. А его нет. Не просто его не хватает, а его просто нет.
Вот когда прогресс человечества заметен. Интернет Есть! Только знаешь, почему я, несмотря ни на что, не поменяю и не променяю ни одну секунду своей жизни, потраченную не на себя? Она получилась настоящая, эта моя жизнь. Я ее прожил, я ею живу, я ей учился на настоящих а не книжных чувствах. Я учился любви и ненависти, жалости и беспощадности, даже равнодушию, я учился когда смотрел в любимые мной и любящие меня глаза и видел в них все, что там было. Когда я ночи напролет держал свои руки на мокрой повязке на голове своего родного человека, сбивая высокую температуру, когда я нес его на руках к трапу самолета в далекой и чужой для нас стране, потому что он был почти без сознания, когда мне было понастоящему стыдно перед ним за те глупости, которые я совершил, когда я был счастлив и душа улетала от гордости за то что я сделал счастливым своего человечка. Этому не научишься, это не прочувствуешь, читая про это в написанных жизнях.
Это надо пережить. Иначе получится не гуманитарий от слова гуманный, а демагог от слова пустобрех.
Это не совет. Это просто мысли вслух.
Сегодня перечитал нашу с тобой переписку за все это время, что мы виртуально знакомы. Хорошие письма.
Письма двух незнакомых и далеких людей. Мне стало грустно. Я понял, что мы уже ничего более не скажем друг другу. Мы сделали друг для друга все, что надо было. И на этом наша функция закончилась. У нас с тобой нет "нашего" будущего. Я жил в сказке, которую придумал сам. Все то время, пока тебя не было, я жил мечтой, ожиданием. Вот ожидание закончилось, и что? А ничего.
Наверное, тебе не понравится мое письмо и мое настроение. Ну что ж. Другого ведь и не могло быть. Ни письма, ни настроения. Просто мне очень грустно и одиноко. Но, я справлюсь.
Я знаю, Дима, что я тебе не нужен в реальной жизни. И не был нужен. А в виртуальной, я закончил свое существование. В этом мире мне не уютно без тебя. Больше не хочу. Я устал от этой прекрасной виртуальности и своего тихого одиночества. Я хочу простой семейной жизни с ее бытовыми проблемами, семейными перебранками днем и страстными поцелуями ночью. Я хочу быть просто человеком.
Я мечтал о том, что когда я выпрямлюсь, то все, чего я добьюсь - я положу у ног того человека, который это заслужил более чем кто-либо. Я мечтал …. А оказалось, все, что от меня осталось в твоей памяти – это «Белый». Он будет жить вечно. Наверное, тебе нужно было только это.
Я прочел твое последнее письмо, ранние письма и понял, ты еще в виртуальном мире, но в другой параллели. Ты застрял там, в каком-то из коридоров. Ты нарушил правило настоящего виртуального мира, это когда, и в реальной жизни, и в виртуальной, ты живешь по одним и тем же правилам и законам. Законам обычной человеческой жизни. «Не убий, не укради, не возжелай». Помнишь это? Ты пустил ложь в свое виртуальное сердце. Ты позволил себе стать придуманным образом, забыв, что такая фальшь видна как на ладони. Так мне видится все, что произошло.
Для кого-то у тебя есть место в твоей реальной жизни, а для меня – только в виртуальной. И твоя прежняя служба, и твоя нынешняя действительность, все это для тебя важно и реально. Только не я. Я никогда не смогу протянуть тебе руку и ощутить тепло твоей ладони. Я никогда не увижу настоящего цвета твоих глаз и твоей улыбки. Я это понял!
Прощай Димка.
Ты был в моей жизни удивительным и счастливым событием. Я тебя очень полюбил, странной, непонятной любовью. Я успокоюсь и справлюсь со своими чувствами. Все будет нормально, хотя я думаю, что все-таки ты будешь за меня немного переживать. Хотя бы виртуально.
Я более не в силах поддерживать эту сказку сам.
Прощай мой мальчик.
Я буду помнить о тебе всегда. Я никогда не забываю добро.
Будь счастлив.

Здравствуй, Тим!
Спасибо тебе за очередное - теплое и открытое письмо, я был, как и прежде, очень рад его получить. И с первых строк понял, что это очень важное, какое-то решающее письмо - примерно с того места, когда ты сказал, что перечитал нашу переписку и сказал, что это хорошие письма. Они действительно очень хорошие - хорошие своей сутью, настоящим смыслом.
Я понял, что ты просто устал. Устал меня ждать, устал думать обо мне, устал мечтать. Я понимаю все это, понимаю потому что чувствую. Тебе надоела моя виртуальность, а я не могу никак материализоваться в твоей жизни.
Ты можешь спросить меня - хочу ли я этого, и я отвечу - хочу. А зачем? Тим, я не знаю.
Хороших людей было в моей жизни очень мало, и ты один из них - меня тянет к тебе, мне хорошо и спокойно с тобой, пусть даже и перед экраном компьютера в Интернете. И спорить с тобой относительно нашего будущего, его отсутствия, я не буду - просто потому, что у нас нет настоящего - материального, осязаемого, не интернетного. И ты решил, что его никогда не будет, и сказка, которую ты придумал и питал сам лично, должна умереть. Пусть так, Тим, это твое решение. О себе могу сказать, что никаких сказок я не выдумывал для себя, я просто жил, зная тебя - по письмам в электронном ящике, нескольким фотокарточкам и по памяти в очень разных и не очень приятных местах. И ты у меня, как толстая и немного потрепанная, но безумно любимая книга всегда лежал на отдельной полке - бережно протертый от пыли и обернутый в новую и чистую обложку. Я часто тебя читал и перечитывал.
И думал о нашей с тобой материальной жизни - ее не было, но я представлял, какой она могла бы быть. Но не мечтал и не строил воздушных замков - я очень давно этого не делаю. И решил для себя, что все произойдет после нашей с тобой первой встречи - все станет ясно, получатся ли у нас близкие отношения или все перерастет в дружбу, взаимопонимание и доверие, которые тоже являются формой любви. И, кстати, никогда не переставал думать о встрече с тобой. И никогда не думал, что мы можем прекратить общение потому, что ты устал и тебе хочется материальности, а виртуальность просто заела.
Сейчас, как я писал тебе, у меня очень сложное время. Сложное в плане освоения новых людей и новой работы, это очень ломает меня, но я не сдаюсь и каждый день иду в бой в 6:30 утра - возвращаюсь в 22:00, уставший, измотанный, но с улыбкой и победой. Я не могу тебе писать часто - у меня нет для этого сил - душевных сил, психологических. Слова в голове бьются друг о друга, комкаются и рассыпаются - ничего не ложится на клавиатуру или на бумагу - знаешь, такая фаза маленького хаоса. И всем этим я оказываюсь невнимательным к своим близким людям и к тебе, хотя по-настоящему не хватает общения, советов и поддержки.
Не знаю Тим.
Ты принял решение, ты знаешь чего нужно тебе, к чему ты стремишься. Знаешь, как тебе поступить в этой ситуации, потому что жизнь крепко била тебя, и число твоих побед, наверное, практически равно числу твоих поражений. Я думаю, что в твоей жизни было много таких интернетных ребят, которые рано или поздно уходили от тебя или ты уходил сам и понимал, что все это понарошку.
Несмотря ни на что, ты принял решение. Я его уважаю, потому что оно твоё, потому что ты знаешь, как лучше для тебя. Хотел вот сейчас написать "Желаю тебе", но решил, что в этом письме ничего не стану тебе желать - не потому что я обиделся на все это - знаешь так, по-мальчишьи нелепо, а потому что ты прекрасно знаешь, чего я тебе желаю.
Спасибо, что ты есть.
Мне будет тебя не хватать.
Солнцев.
Сочи, 2.02.2006 года.

Прошло три месяца. От тебя ни одной строчки. Просто обида? Усталость? Не знаю. Но мне не хочется, что бы эта по-настоящему романтическая история закончилась вот так – ничем. Не привычно это мне. Всему должно быть какое-то логическое завершение. Ненавижу недосказанность. Ненавижу догадываться. Да и чего это я сдаюсь? Пасовать не в моей натуре.
В конце рабочего дня, я удивил своего водителя Павла тем, что велел ему заправить автомобиль. До полного бака.
- Куда едем, шеф? – я явно нарушал какие-то его личные планы на этот вечер.
- В Сочи.
- Так поздно?
- Да. Лучше поздно, чем никогда. – Нет, я точно долбанутый романтик. Прости, господи, мне мой характер.
Я стою перед закрытой дверью и робею. Робею от того, что я стою у заветного входа в будущее из настоящего. Входа в реальное из виртуального. Робею от того, что на часах три часа ночи и вокруг стоит непривычно дикая тишина. Робею от вида необычного коридора, к которому приложились своими огромными ушами двери чужих квартир, среди которых затерялась одна, нужная мне до боли, желаемая мной до дрожи, с номером, впечатавшимся в мою память золотыми буквами, которую я так долго искал в полуночной темноте. Дверь, открыв которую, я заключу тебя в свои крепкие объятья, прижмусь своей щекой к твоей щеке и вытащу тебя из твоей виртуальной трясины.
Лифт, ослепляя своим внутренним светом, то взлетал вверх, унося меня на четырнадцатое небо, то падал вниз, возвращая мое недоумение огромным множествам почтовых ящиков, один из которых явно указывал на то, что я там, где я должен быть, только не могу найти вход в этот лабиринт. Наверное, я много играл в компьютерные стрелялки. Я вспомнил про тайные ходы и неожиданности за поворотом темного коридора.
И вот я у этой самой двери. Сколько раз я представлял себя перед твоей дверью с букетом темно красных роз. Или по-мужски, с бутылкой шампанского для твоей мамы и бутылкой коньяка для нас с тобой.
Робею. Неизвестность и смущение вибрируют во мне, заставляя дрожать мелкой дрожью каждый нерв моего тела. Курю сигарету. Вспоминаю о том, что мне не хотелось бы, чтобы от меня несло табаком при нашей первой встрече.
Бросаю недокуренную сигарету и тянусь к кнопке звонка. Жму! Сердце бьется так, что кажется от этого колышутся полы моего длинного пальто.
Я не знаю, куда деть руки.
Женский голос за дверью:
- Кто там? Вам кого?
- Доброй ночи. Меня зовут Борис. Извините за поздний визит, я из Краснодара. Я могу видеть Дмитрия?
- Какого Дмитрия?
Меня обдает холодом. Как это, какого Дмитрия? А ведь и вправду, какого? Я даже не знаю твоей фамилии!
- Капитана! - выпаливаю я твердо.
Мне становится плохо от того, что я разыскиваю неизвестно кого, при этом бужу глубокой ночью каких-то людей. Дверной глазок все еще светится, изучая меня. Видят ли они меня в этой темноте? Замок с негромким клацаньем распахивает дверь и в небольшом белом коридоре возникает мужская фигура человека средних лет, одетого в пижамные брюки.
- Так вам кого?
- Дмитрия. Я не знаю его фамилии. Я приехал к нему из Краснодара, потому что он меня хотел видеть.
- Да? Х-мм! А откуда вы его знаете? Вы кажется, намного старше его.
- Он поэт, я писатель. - я глупо соврал, потому что от смущения мне показалось, что это самый простой и безобидный способ скрыть мое настоящее волнение и настоящие причины моего ночного визита. - Мы познакомились год назад, по Интернету.
- Я не могу вас принять. Я интеллигентный человек, я врач. – Батюшки, да ведь это твой отец. Ведь ты писал мне, что он у тебя военный врач. Взгляд его мне не нравится. Он не предвещает ничего хорошего. А женский голос, который я вначале услышал из-за двери, значит, принадлежит твоей маме.
- Квартира маленькая, семья большая. Я этого не одобряю! Я не могу вас принять! Тем более в такое время.
- А не могли бы вы позвать Диму?
- Нет, он наглотался таблеток, он болеет и сейчас спит.
- А утром, можно мне навестить его?
- Утром он уходит на работу!
- Я приношу миллион извинений, за мое неожиданное и позднее вторжение, но не могли бы вы мне помочь с ним связаться по телефону, когда он проснется? Я буду в Сочи до восьми утра. У меня нет его телефонов, но вот вам мои. Прошу вас передайте ему. Пусть он мне позвонит.
Я протягиваю блокнотный листок с моими мобильными номерами.
- Вы передадите ему мои телефоны? - Я не знаю, что заставляет меня быть таким неуверенным в том, что этот листок тебе передадут. И в моем голосе звучит настойчивость, и даже требовательность.
- Передам.
Я сижу за столиком единственного в Сочи, работающего в пять утра, кафе "Союз", недалеко от парка Ривьеры и медленно потягиваю пиво. Мой водитель, в компании встретивших нас, троих его близких знакомых, сидит напротив меня и иногда, участливо посматривает в мои грустные глаза, и ни о чем не спрашивает. Я жду.
Вот и шесть утра, вот и шесть десять, ты наверное уже почистил зубы и одеваешься. Твой кофе в шесть двадцать. Выходишь из квартиры в шесть тридцать. Вниз в лифте, потому что тебе не нравится эта глухая крутая лестница с замызганными стенами и побитыми ступенями. И резвым шагом пятнадцать минут спускаешься по веренице извилистых, крутых и полных грязных луж, улочкам, к Донской. В семь ты сядешь в маршрутку и отправишься на работу.
Тебе не передали мои телефоны! Эта догадка застывает на моем лице скорбной восковой маской. Это замечает мой водитель Пашка.
- Все? Вариантов нет? - его вопрос больше утверждение, чем вопрос.
Я встаю, застегивая белый пиджак, и поправляю накинутое на плечи пальто.
- Домой! - по-военному отрывисто командую я. Павел прощается со своими знакомыми, открывает передо мной дверцу автомобиля, и я сажусь в холодный салон, на заднее сиденье, кутаясь в запахнутое пальто.
Водитель захлопывает за мной дверь. Садится за руль.
- Паш, ты зачем открыл передо мной дверь машины? Это еще что?
- Шеф, я не хочу, чтобы этот проклятый город видел твою грусть.
Я благодарен ему. Мне и вправду нужно было это его внимание и сочувствие, скрытое в подчеркнутом уважении.
Мы отъезжаем, и, через несколько километров пути, едва мы миновали сочинский пост Гаи, я забылся крепким сном.
Последние мысли, проскочившие в угасающем сознании, были о романтике. Наверное, я что-то сделал не так. У меня это впервые. Мой виртуально-реальный романтизм вдребезги разбился о грубые реалии жизни. Принять все как есть или попытаться все начать заново?
Я думаю о тебе. Я помню тебя. Снова и снова читаю твои стихи. Я не хочу, чтобы ты уехал в июне в свою Чечню. Я не хочу снова по полгода ждать твоих писем. Я не хочу быть твоим прошлым. Я к тебе приеду. Еще один раз. И все-таки увижу тебя. И тогда все будет ясно. Возможно, все …. станет ясно.
И еще, я вдруг вспомнил, как в поисках твоей двери, переходя от подъезда к подъезду, пробираясь между машинами, я наступил на маленькую кучу свежего собачьего дерьма и долго оттирал подошву туфли об асфальт.
13 – 14 июня 2005 г.