Артуш и Заур

 

1 

Интересно, знают ли мои герои, что Платон ставил гомосексуальную любовь выше гетеросексуальной? Во всяком случае, это знание могло бы стать для моих героев небольшим утешением. Платон действительно трактовал гомосексуальную любовь, как возврат к первичности, верил в это со всей искренностью. По его мнению, любовь к женщине – «страсть», а гомосексуальные чувства к мужчине – это стремление к божеству. То есть он верил, что гомосексуальная любовь – «духовна», «священна». Конечно, вопрос спорный, но все это мысли выдающегося философа, а не мои!

Аргументы гомосексуалистов не ограничиваются одним Платоном. Например, голубых очень радует, что такой гигант, как Сократ, был геем и что в Древней Греции к подобным связям относились нормально. Действительно, в древнегреческой культуре имелось достаточно причин для гомосексуальных тенденций. В ту эпоху женщины считались низменными существами, обязанными подчиняться. Несмотря на демократию, в обществе царила половая и классовая дискриминация. Труд считался уделом женщин и рабов. Так что, подобная общественная жизнь способствовала бурному расцвету гомосексуализма.

Честно говоря, я не хотел бы сейчас утомлять читателя лирическими и философскими разговорами, субъективными рассуждениями. Знаю, всех вас интересует продолжение любовной истории, оборвавшейся в Тифлисе в номере отеля. Однако, если любезный читатель наберется терпения и разрешит мне это отступление, я попытаюсь очертить психологические портреты моих героев. Поскольку любой самостоятельный анализ и умственная гимнастика могут привести к неточным сознательным образам, весьма далеким от реальности.

Вы уже прочли треть книги и, наверное, хотите знать, что заставило автора взяться за эту запретную для стран третьего мира тему. Я будто слышу ваш вопрос - «почему?». Могу сказать лишь одно: человеческие отношения, и в особенности такие экстремальные, являются самым интересным объектом творческой практики и подобные отношения не могут ускользнуть от внимания такого маргинала, как я.

Не знаю, что побудило двух представителей враждующих народов не только сделать шаг навстречу друг другу но и полностью слиться в одно целое. Я не знаю и не способен узнать, откуда взялась эта устрашающая любовь. Могу лишь ломать голову над предположениями, пытаясь понять, и пожалуй, с вашего разрешения, простить этих двух молодых людей.

О таких людях, как Артуш и Заур, можно говорить все, что угодно. Все имеют право обсуждать, судить и обвинять их. Но никого не интересует, какие условия и обстоятельства привели их в объятия друг друга.

Порой мне начинает казаться, что мои герои, отличающиеся от общей массы, испытывающие мучения в тисках менталитета, считают гетеросексуальную любовь «чувственным грехом» и потому избегают ее. Не следует понимать, что моих героев приверженцами голубой любви сделал насильственный абсолютистский характер кавказского менталитета. Ибо они стоят вне всего и всех, вне всяких ценностей и нарративов общества.

Земля, откуда они родом, официально не признаёт и еще долгие годы не признает гомосексуализм. Однако, независимо от того, признает их старый Кавказ или нет, наличие в прошлом, настоящем и будущем гомосексуалистов в любом обществе – является неопровержимым фактом. Таких, как Заур с Артушем, тысячи, как в Армении, так и в Азербайджане. И многие из них вынуждены жить скрытно, утаивая свою сексуальную ориентацию.

Гомосексуальные тенденции у этих молодых людей появляются еще в детском возрасте. В том возрасте, когда это невозможно назвать любовью. В лучшем случае, их отношения можно назвать инстинктивной влюбленностью. К тому же я уверен - ни Заур, ни Артуш не знали, что тактический идеал в качестве голой абстракции играет роль активного унификатора и что унифицирующееся насилие и унифицируемая зависимость в результате этого проецируются на общество, а также на эрос. То есть ни один из них не осведомлен о социофилософских основах наистрашнейшего выбора(?) их жизни – гомосексуализма. Они сопоставили свои физические и ментальные стороны и в итоге дошли до гомосексуальной любви.

В нашей восточной традиции греховность сексуальности утверждается после опыта первой мастурбации. После первого «самопознания», самоудовлетворения с помощью руки ребенок встречается с родительским упреком. Верю, что в глубине души каждого гомосексуалиста можно разглядеть огорчение по поводу мастурбации в детстве и латентную ненависть к матери. К той самой матери, которая во время первых мастурбаций служила объектом фантазий…

Детская сексуальность, в отличие от взрослой является жаждой самоутверждения и полноценности. Ее можно также назвать самовлюбленностью, выраженной в форме онанизма. В результате контакта рук с половым органом круг замыкается и становится ясно: объектом любви гомосексуалиста является его собственный образ, крепко утвердившийся в подсознании. Не случайно мы так часто становимся свидетелями того, как похожи друг на друга люди, составляющие гей-пару. Рядовым случаем является то, что мальчики с гомосексуальными тенденциями в детстве стоят обнаженными перед большим зеркалом и целуют свое отражение. В контакте пожилого мужчины с молодым парнем старший по возрасту видит в младшем свою неиссякаемую молодость и энергию. Именно в этом контексте обнаруживается схожесть гомосексуализма с мастурбацией. Имею в виду самовлюбленность: каждый гомосексуалист видит в партнере лишь себя и любит лишь себя.

Подтвержденный факт - матери во время кормления детей грудью испытывают сексуальное удовлетворение. Ничего стыдного в этом нет, это удовлетворение никак не вредит малышу. Однако порой матери для достижения сексуального удовлетворения используют своих детей, как сексуальный объект. Оставшаяся без мужчины мать Леонардо да Винчи тоже наверно испытывала оргазм от сосательного рефлекса малыша Леонардо. Возможно, за утонченной улыбкой Моны Лизы, которая веками изумляет любителей искусства, кроется сексуальное удовлетворение. На губах Моны Лизы застыла улыбка греха и наслаждения. Может быть, Леонардо во время своего кормления грудью запомнил эту улыбку, и годы спустя запечатлел Мону Лизу, то есть собственную мать. Как знать?

Если в этом предположении есть доля истины, то наверно Леонардо расценивал отношения с женщинами в качестве инцеста, то есть секса с собственной матерью, именно поэтому ему не оставалось ничего иного, как стать гомосексуалистом. Повзрослев, он передоверил свою роль, исполняемую в детстве, другим, а сам достигал оргазма, когда мужчина сосал его пенис. То есть Леонардо перевоплощался в свою мать, а склонившийся перед ним на колени партнер, сосущий его член – воплощал ребенка!

Признаемся, мы ненавидим Фрейда, потому что он поставил нас лицом к лицу с самими собой, показал нам истину во всей ее обескураживающей простоте. До Фрейда мы не знали, что сны обнажают наши изъяны, не думали об этом. Оказывается, мужчины, испытывающие сексуальную неудовлетворенность, в качестве последнего выхода видят сны, в которых они занимаются аутофелляцией. Это их мечты, покоящиеся в подсознании и беспокоящие их в снах. Подобные сны означают, что мужчина дополняет сам себя, самоутверждается. Попытки самоудовлетворения, желание обойтись без женщин присущи невротическим мужчинам, испытывающим подсознательный страх к женщинам.

А в каких условиях возникают рефлексы анальной фиксации? Когда мать делает клизму своему ребенку – разве она не вступает с ним в символическую половую связь? Конечно, побуждения матери могут быть самыми чистыми, а клизма – необходимой для здоровья ребенка. Однако от сексуальной символики этой процедуры никуда не денешься. Клизма, поставленная по всем правилам, еще никому не вредила. Однако если ребенку делают клизму каждый раз, когда он затрудняется при дефекации - это обязательно приведет к негативным последствиям. Матери, ощущающие собственную власть над детьми, подобным образом сублимируют свои женские переживания посредством этой процедуры. Они тайно самоудовлетворяются, вводя клизму в анус ребенка.

Зачастую инцестуальная любовь между матерью и сыном возникает в результате неудовлетворительной сексуальной жизни между женщиной и ее мужем. Мать в подобных ситуациях, испытывающая эмоциональные нарушения, переносит свои сексуальные чувства на сына. Хоть это делается не специально, но факт остается фактом. Сын проводит большую часть своего времени с матерью, разделяет ее чувства, ее проблемы, и между ними происходит сексуальное сближение. Все это однозначно «покоряет» ребенка мужского пола. Мать считает, что «ее сын обязан обеспечить ее мечты и желания». Она желает, чтобы ее сын стал большой, очень большой личностью. То есть, чтобы он покорял вершины для нее, во имя нее. Эти чаяния, ожидания, чрезмерная близость и любовь - превращают сына в любовника собственной матери.

В результате сын занимает место отца. Очень часто мать зовет сына к себе в постель и спит с ним. В итоге мальчик остается лицом к лицу с сексуальным извращением. Он не может отказаться от матери, и в то же время не может удовлетворить собственные сексуальные рефлексы. Ему не остается ничего иного, кроме того, чтобы уничтожить собственное тело, восстать против физиологии и подавить дикие чувства.

В подобных семьях отец обычно такой же невротик, как мать. Зачастую реакция отца, восстающего против действий женщины, превращается в ненависть к сыну. Отец начинает смотреть на сына, как на соперника, который, по его мнению, пошатнул его позиции. А сын остается в полной растерянности. Пытается преодолеть эту вражду, но выхода найти не может. Часто слышит от отца оскорбление «маменькин сыночек». Однако, как ни странно, эти слова часто близки к правде, ибо мать воспитывает своего сына слабовольным, отделяет от отца. Если в такой семье отец, ко всему прочему, деспот, гуляка и тиран, то ситуация усугубляется – мать становится единственным союзником и покровителем сына. 

*** 

Но ни у Артуша, ни у Заура не было ничего из вышеперечисленного - никаких психологических травм, инцеста, трудного детства и прочего. В подростковом возрасте никто не приставал к моим героям, никто не пытался их изнасиловать. Даже если на то пошло, впервые порнографический фильм они посмотрели в 15 лет, уже после первого полового контакта. Семьи обоих абсолютно не совпадали с типологией семей, из которых выходят гомосексуалисты. Их родители были культурными и интеллигентными людьми. Так что в этих семьях и речи не могло быть о насилии и извращенном воспитании. Уверенно можно сказать: детство Артуша и Заура ничем не отличалось от детства всех их нормальных сверстников. Они не были отличниками, но учились на «хорошо», иногда получали тройки. У них имелось свое хобби, они любили читать, часто ходили в кино, театр…

На фоне всего этого увлечение Артуша и Заура гомосексуализмом выглядит достаточно странным. Что же произошло в их жизни, что поставило юные тела перед тяжким выбором? Не могла бы их жизнь быть такой же беззаботной, беспроблемной, традиционной с точки зрения ориентации, как жизни миллионов их сверстников? Разве именно им было предначертано взбунтоваться против всех ценностей и норм общества, втянуться в бесконечную войну, пролить кровь на этой войне, терпеть спазмы, пробирающиеся до позвоночника, плакать от наслаждения и боли?

Может быть... 

2 

Из портфеля Артуша, выглядывает красный альбом, в котором он хранит свои любимые марки. Улыбка не покидает его губ, он занимает свое место, пожимает Зауру руку. Они здороваются совсем по-взрослому. Он достает из портфеля красный альбом, раскрывает и показывает одну из последних страниц:

- Папа вчера дал три рубля, и я купил коллекцию животных.

Заур с интересом смотрит на изображения хищников на марках.

- Поздравляю. Классные!

Во время перемены ребята играют «в марки» в конце коридора. Если увидит директор - отберет и не вернет. Надо соблюдать осторожность. Артуш ударяет марки ладонью, переворачивает все и одерживает победу. Он сначала прячет в карман выигранный трофей, а затем уже в классе аккуратно размещает в альбоме. Поймав взгляд Заура, он отбирает пять марок из общей кучи и протягивает другу:

- А это тебе.

Заур теряется из-за такой щедрости.   

- Но ведь ты их выиграл! Почему отдаешь мне?

- Все равно я играю лучше всех. Выиграю опять.

Заур говорит спасибо, раскрывает учебник математики и кладет марки в книгу.

… - Заур, слышишь! О чем ты задумался?..

Громкий голос преподавателя математики вернул Заура в реальность, в классную комнату, стены которой излучали безнадежность и печаль.

- Да… Слушаю…

- Что еще случилось? Что ты там разглядел в окне? Поделись с нами.

- Да нет, просто так… Смотрел на дождь.

Все в классе рассмеялись, девочки в особенности.

Заур лгал. Правда, он видел, как косой дождь ударяется в окно, но мысленно находился рядом с Артушем.

Сентябрь 90-го начался дождями. Теперь год близится к концу, и дожди стали идти сильнее.

В последний раз они сидели с Артушем за этой партой, будучи учениками 9-го «б» класса. Прошел почти год с момента разлуки. 1990-ый, отправлялся на свалку истории и стремительно исчезал, будто стыдясь того, что запомнился народу, как самый кровавый, самый мучительный год.

Класс такой же как и прежде, только одно место за партой пустует… В коридоре уже не встретить игроков в марки – ученики потеряли интерес к этому хобби. Артуш унес с собой излюбленное занятие учеников.

В Баку идет дождь. На самом деле дождь льет на страницы тетради, куда он записывает стихи. Дождь льет на его воспоминания, которые бегут по корявым улочкам Баку, перепрыгивая через лужи. Дождь льет на странное, непонятное волнение учеников пятого класса, спешащих после уроков вниз по улице Буньята Сардарова.

Его глаза наполняются слезами. Артуш, Артуш, Артуш… Это имя давно превратилось в музыку на его устах. Он написал около двадцати писем, которые не может отправить Артушу и которые Артуш никогда не сможет получить и прочесть. Заур понимает, что потерял его навсегда. Если война каждый день уносит сотни жизней, если в городе не осталось ни одного армянина, а в Армении не осталось ни одного азербайджанца, долма превратилась в предмет спора – значит все потеряно. Пути назад нет.

Новогодние празднества имеют свой аромат - запах мандаринов. Этот запах уже не впитывается в школьные стены, как прежде. В коридорах уже не увидеть обертки от конфет «Гулливер». Уборщица тетя Фируза уже не прикрикивает на шалунов, поднимающих в школе облака пыли. И все ученики младших классов знают: Дед Мороз, с каждым годом выглядящий все старее, на самом деле ненастоящий. Стало все меньше мальчиков, стремящихся к первым поцелуям, тех, кто дергает девочек за косички и обзывает их грязными словами. Апатия охватила школу, город, всю страну. Дефицит – нехватка сигарет, хлеба, колбасы – заставил людей забыть об улыбке и радости.

Хотя совсем недавно самый дорогой Зауру человек, сидящий с ним рядом, грызя кончик ручки, ломал голову над задачей. Заур смотрел на него мельком, затаив дыхание, встретившись глазами, они смеялись и вновь погружались в книги. Уже прошло полгода, как они раскрыли друг другу сердца, но все еще не могли одолеть волнения внутри себя, не могли спокойно, без трепета смотреть друг на друга.

Они боялись оказаться близко на перемене – казалось, пламя испепелит юные тела. На их лицах сияли будто бы тысячи звезд. Солнце заходило в их карих зрачках.  

О боже, сколько мук они испытали, сколько бессонных ночей провели, перед тем, как раскрылись друг другу!

*** 

Урок физкультуры. Артуш, оставшийся в раздевалке один, взял рубашку Заура и поднес ее к лицу. Он втянул в легкие родной запах – смесь запаха пота и дешевого одеколона и забылся. Это его запах, запах его дикого Заура. Слезы подкатили к горлу, стал подниматься его маленький Арарат. Не в силах больше терпеть он побежал в туалет и кончил, представляя Заура в различных позах. «Заур, Заур… Хочу присвоить тебя до последнего кусочка, хочу выпить, съесть тебя. Будь моим, только моим…». Артуш превращался в каннибала, терял рассудок. Он вернулся в спортзал, где царила атмосфера гиперсексуальности, и равнодушно включился в беседу парней о девочках. Вымышленные истории, ложный сексуальный героизм, анальные и оральные байки. Получалось, что в этой школе все мальчики без исключения имели сексуальный опыт. Учитель физкультуры Валерий Михайлович прикрикнул на ребят:

- Хватит нести ерунду! На канаты! Вперед!

Заур вполголоса ругает учителя, за то что тот прервал якобы интересный для него разговор, сплевывает сквозь зубы и бежит к канату. Артушу становится сложно дышать. Каждое движение Заура, то, как он ругается, сплевывает сквозь зубы, поднимается по канату, выставляя свою маленькую кругленькую попку, дико его возбуждает.

Когда мальчики переодеваются в раздевалке, Заур внезапно оборачивается и встречается с Артушем глазами, скользит по нему взглядом до самого пупка, а потом еще ниже. На кончике холмика, возвышающегося под белыми трусами крохотное влажное пятнышко. Артуш замечает, куда смотрит Заур, и приходит в волнение. «Неужели?..». Свет надежды затопляет его, он не знает, куда деваться от радости. Он столь счастлив, что не замечает, как поднимается его инструмент, как магма приходит в движение. Он берет себя в руки, быстро оборачивается к стене и натягивает брюки. Искорки страсти приводят его тело в трепет. Он бросает взгляд через зеркало. Да, Заур все еще смотрит на него. В его по-детски чистом взгляде читается странный интерес. В раздевалке около двадцати учеников, но ни один из них не чувствует безмолвного диалога между ними, общения глаз и шепота сердец.

В тот день они оба поняли, что принадлежат друг другу. 

***    

День, когда свершилось признание, не заставил себя долго ждать. Неделю спустя они раскрыли друг другу сердца. В школьном дворе Заур прислонился к стене одноэтажной постройки, где проводились уроки труда. Он стоял, опустив голову, и не мог взглянуть в глаза Артуша. То, что он слышал, было ему по сердцу, но найти в себе смелости открыть рот не мог. А Артуш все говорил и говорил, смотрел Зауру в лицо, ждал от него реакции, хоть какого-то ответа.

«Люблю тебя» - после этих волшебных слов Артуша щеки Заура зарделись. Он поднял голову и посмотрел на Артуша, который от волнения говорил не переставая. Он уже не слышал его бессвязные слова, лишь только смотрел на свою первую любовь.

Наконец Артуш смолк. От мороза его щеки заалели, дрожали губы. Он ждал ответа, а Заур продолжал молчать и смотреть ему прямо в глаза. Ему захотелось дать Зауру пощечину, привести его в себя, разговорить.

«Ну почему ты молчишь?» - подумал он мучительно. «Скажи хоть слово!».

Ответ прозвучал так же звонко и чисто, как звон хрусталя:

- Я тебя тоже…

Спустя два дня они познали друг друга дома у Артуша, укрепили робкие ростки любви языком своих тел.

«Экран»[Пионерский лагерь] в Бузовнах[Поселок в Баку] стал первым и последним пионерским лагерем, где они были вместе. По земле бегали жуки, запах теплой летней ночи щекотал им ноздри, море сливалось с землей. Ребята, собравшиеся вокруг костра, отгоняли писклявых комаров и хором пели популярную пионерскую песню «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих» под аккомпанемент гитары Олега из старшей группы. Эта посвященная детям рабочих песня, великая, как сама империя, разносилась по всему Апшерону. А для Артуша с Зауром эта песня повествовала о любви, влекла их в объятья друг друга.

Апшеронский вечер наполнялся любовью и сексуальным томлением.

Никто не замечал и если даже замечал, то не задумывался, почему эти мальчики, так часто ищут уединения. Они нашли для себя укромное местечко за низкими скалами между берегом и проселочной дорогой.

Раскаты песни заглушали страстные стоны двух подростков, защищая таинство их любви.

В стране сказок наступала звездная ночь.    

***

Весь день в классе прошел среди грез, он только и делал, что смотрел пустыми глазами на льющийся за окном дождь. Вернулся домой, ни с кем не обмолвился словом, ничего не поел, не попил, и под горестными взглядами привыкших к его состоянию родителей прошел в свою комнату и запер дверь. Повалился на кровать, не включая света. Уставился на Девичью башню, будто бы потихоньку тающую под яростным ливнем, и расплакался.

Артуш тоже не мог уснуть в Ереване. Они временно обосновались с семьей в общежитии машиностроительного завода, и он прижимал ладонью рот, чтобы соседи не услышали всхлипов. Он не мог забыть дорогого человека. Не мог забыть их любовные утехи, его глаза, смех, тепло рук. Его скорбь росла день ото дня, как разгорающееся пламя. Он не мог простить себе, что даже не попрощался с Зауром. Сожалел, что не послушался отца и напоследок не поговорил с ним по телефону, не услышал его голоса. Только теперь он понимал - гордости нет места в любви.

«Заур, ты должен знать, что я спрятал нашу любовь в своем сердце. Всю жизнь я буду думать лишь о тебе. Каждый день без тебя, без твоего голоса станет для меня адской мукой. Мое сердце разбито. И среди этих развалин нет места ничему, и никому кроме тебя…».

3

Длинный, длинный поезд. Дома, постройки, еле уловимые из окна. В тамбуре на стенах следы мочи. Артуш с Зауром сидят друг против друга в двухместном СВ, пьют подаренное Шотой вино, слушают стук колес разрывающего тьму поезда, и время от времени нарушают тишину краткими репликами.

Беседы, которые ведутся в дороге, в особенности в поезде, бывают более теплыми, доверительными и искренними. Причина, наверно, в том, что люди в дороге находятся вне пределов времени и пространства, переходят в иную субстанцию теории относительности. В учебниках математики не пишется, чем занимается субъект, движущийся из точки А в точку Б. Значит, это не имеет никакого смысла. Аналогично - для любовников, движущихся из Тифлиса в Поти, не имело особого значения, куда ехать. Лишь бы быть рядом и довести до максимума эти минуты блаженства.

Им нравилось путешествовать. Это желание, кроме потребности остаться наедине и иметь комфортные условия для занятий любовью, было вызвано также жаждой обрести утраченное время и убежать от себя.

- Артуш, хочу кое-что спросить у тебя. Давно хочу задать этот вопрос, но почему-то всегда забываю.

Артуш опустошил пластиковый стакан с вином и посмотрел на Заура исподлобья.

- Давай, валяй.

- Меня интересует отношение к гомосексуалистам в Армении.

- Ты же хорошо знаешь, что к ним относятся плохо, – не смог скрыть удивления Артуш.

- Ты прав, я знаю, но в каких формах проявляется это плохое отношение?

Заур налил им обоим вина, взял свой стакан и откинулся на подушку. Вино основательно на них подействовало, развязало языки.

- Как сказать… По-разному.

- Вот скажи мне, в вашей доблестной армии есть геи?

Артуш, уловивший сарказм в его тоне, улыбнулся.

- Нашу армию не тронь, ведь она, как минимум, завоевала огромную территорию.

- Не ваша армия, а российская. Но, во всяком случае, спасибо, что согласился с самими фактом оккупации, - Заур закрыл глаза, чтобы лучше почувствовать вкус вина.

Артуш внезапно вскочил и подсел к Зауру. Заур вздрогнул и открыл глаза.

- В чем дело?

Артуш положил руку на его холмик, вздымающийся под джинсами и начал слегка поглаживать.

- Ты неисправим. Как и каждого азербайджанца, тебя раздражает факт победы Армении над вами. Выход ты находишь в том, чтобы списать победу на Россию, - сказал он, наклонился и поцеловал Заура в губы.

Заур поставил стакан на стул и привлек Артуша к себе.

- Да и ты неисправим, подлый дашнак.

- Не ругайся, презренный тюрок… Ахх…

- Мммм…Выключим свет?

- Подожди, подожди… Еще рано. – Артуш отодвинулся от своего любовника, взял свой стакан и вернулся на прежнее место. - У нас еще шесть часов впереди. Потерпи немного. В Поти нас ждет удобная кровать. Зачем мучиться в этом тесном купе?

Заур залпом выпил вино и нежно посмотрел на Артуша.

- Шота все-таки объявился…

- Да. Я этого совсем от него не ожидал…

- Да и я тоже.

- Как по-твоему, он все еще сожалеет о том, что произошло в бане? Ты заметил каким смущенным он выглядел на вокзале? Не могу понять, к чему эти комплексы.

- Если сожалеет, значит, дурак. Наверно, вспомнил о княжеской крови в своих венах. К тому же перестань уходить от разговора. Ты помнишь, о чем я тебя спросил?

- О чем?

- О ситуации с геями в армянской армии. Забыл уже?

Артуш сощурил глаза, посмотрел в окно и после некоторого раздумья ответил:

- Об этом долго можно говорить. Начнем, например, с призыва. Если призывник во время медкомиссии признается, что он гомосексуалист, то врачи сразу же сообщат об этом председателю комиссии и военному комиссару. А что будет потом…не приведи Господь.

- А что бывает потом?

- Парня водят по всем кабинетам военного комиссариата, позорят перед призывниками, оскорбляют. Ставят в итоге диагноз – гомосексуализм и отправляют в психиатрическую лечебницу. Военный комиссар сообщает об этом родителям, на место работы или же в ВУЗ.

Заур смотрел на Артуша с расширившимися от удивления глазами. Он не мог поверить своим ушам. Ужас охватил его.

- Что ты говоришь? Ведь это такое унижение!

- Конечно, унижение. А я что говорю? У меня были друзья-геи – Мамикон Осепян и Мисак Кочарян. С ними так и случилось. Военный комиссар поставил всех в известность в школе, где учился Мисак, о его гомосексуализме. Врачи комиссариата поставили ему диагноз «гомосексуализм» и направили в больницу. Там его диагноз подтвердили без всякого обследования и направили не на стационарное, а на амбулаторное лечение. В его дело в больнице вписали, - «половая перверсия». В конце концов, в его военный билет добавили необходимую графу и освободили от службы. Он до сих пор стоит на учете в психиатрическом диспансере.

- Но ведь это невозможно! – сказал Заур, поглаживая лоб. – В 1991 году всемирная Организация Здравоохранения окончательно исключила гомосексуализм из международной классификации заболеваний. Разве в Армении, которая является членом этой организации, не знают об этом?

- Может и знают, но армянское здравоохранение немного отличается от мирового.

- А что с ним делали в больнице? Он что, лечится от гомосексуализма?- Зауру стало смешно от собственного вопроса. Артуш же продолжал сохранять серьезность.

– Какое еще лечение? Врачи получили устный приказ из Министерства Обороны по поводу таких призывников – делайте что хотите, но геев в армию не пускайте. И вправду, гей, попавший в ряды армии, оказывается головной болью для своего командира. Кто будет в ответе, если его там убьют?

- А если скрыть свою ориентацию?

- Допустим, скроешь. А если на гражданке есть те, кто об этом знают?

- И что же тогда?

- В смысле? Не понимаешь? С гражданки сообщают в военную часть: этот человек – гей. Вот и все! Все стучат друг на друга. После этого начинаются оскорбления, унижения. Его зверски избивают, солдаты отказываются есть с ним в одной столовой. Однажды солдаты подняли бунт с требованием сменить всю посуду в столовой из-за того, что в части был обнаружен гей. Лучше всего самому признаться. Тогда, может, не изобьют, но оскорблять все равно будут. Не пустят в столовую, всегда будут отправлять в наряд. Вся черная работа, кроме мытья посуды, достанется такому человеку.

- А как обстоит дело в Карабахе?- спросил Заур, внимавший Артушу с ужасом.

- Да точно так же. Там даже хуже. Голубых солдат отправляют в дома близлежащих селений. Их часто избивают, оскорбляют. После побоев им не позволяют идти в санчасть.

- Почему?

- Во всех военных частях существует неписаный закон. С геем в одной палате находиться западло!

Заур наполнил опустевший стакан вином. Услышанное шокировало его. Артуш, внимательно наблюдавший за тем, как он наливает вино, сказал:

- Может, скажем проводнику, чтобы принес чаю?

- С ума сошел что ли? Какой еще чай? - Заур поднял голову и крайне удивленно взглянул на Артуша.

Артуш рассмеялся, облокотился на стол.

- Ну, все не так страшно, как я рассказывал. В одном из военных училищ авторитеты поставили перед курсантом-гомосексуалистом два условия – либо уходить из школы, либо принести деньги. Курсант дал им три тысячи долларов и сам стал авторитетом.

Как только Артуш произнес последнюю фразу, Заур скорчился в приступе хохота. Он с трудом затолкнул канистру под стол и лег на койку. Он кашлял и смеялся, из его глаз катились слезы. Это зрелище заразило Артуша – он пытался поддерживать разговор усилием воли преодолевая накатившую волну дикого хохота.

- Что… что… ты говоришь? Серьезно… стал авторитетом? - с трудом задал этот вопрос Заур и расхохотался пуще прежнего.

- Не веришь?! Могу поклясться чем хочешь! Потом этот человек взял власть в военном училище. А в один прекрасный день обнаружил… что сам занимается обличением и избиением гомосексуалистов.

Лицо Заура стало багровым. Одной ладонью он хлопал по колену, а другой пытался подавить кашель.

Постучались в дверь. Артуш, пошатываясь, пошел к ней и открыл. Пожилой проводник с упреком посмотрел на Артуша, затем на судорожно смеющегося Заура и сказал:

- Вас слышно в моем купе. Представьте, каково пассажирам. Вы хоть имеете представление, который сейчас час?

Артуш покачал головой и посмотрел на часы. Было без пяти час. Заур уже кое-как успокоился.

- Дядя, простите, пожалуйста. Виноваты не мы, а грузинское вино.

Проводник улыбнулся и посмотрел на полупустую канистру под столом.

- Понимаю. Грузинское вино – лучший напиток на свете. Но и его нужно уметь пить.

Заур примирительно положил руку на грудь и сказал:

- Обещаем, дядя, вести себя хорошо... Но у меня к вам один вопрос.

- Слушаю, сынок.

- В Тбилиси есть улица имени Джорджа Буша.

- Есть, сынок, есть.

- На очередных президентских выборах в Штатах в 2008 году Буш уже не будет баллотироваться, потому что уже два раза был президентом. Что станет с этой улицей, когда изберут другого? Она так и будет называться улицей Джорджа Буша или же получит имя нового президента США?

Пожилой проводник грозно посмотрел на Заура, затем на Артуша. Старика разозлило, что эти молокососы прикалываются над ним.

- Прошу, потише, - сказал он и ушел, хлопнув дверью.

- Ну ты даешь, Заур. Теперь этот старый гордый грузин не сможет заснуть до утра, - сказал Артуш, сел на свое место и вытянул ноги. – голова кружится. А ты как?

Заур закурил сигарету.

- Не глупи! Хочешь опять нарваться? – сказал Артуш, покачивая головой.

- Да гавно он кушает. Я не потому покупал СВ билет, чтобы курить в тамбуре. Я хочу курить здесь. Потом приоткрою дверь, не беспокойся. Хочу спросить еще одну вещь. В Армении есть статья за гомосексуализм?

- Почему нет? Сто шестнадцатая статья уголовного кодекса Армении. Статья есть, но никого не сажают, как-никак мы члены Совета Европы. Слушай, какая разница, есть статья или нет ее. Отношение к геям не изменится у нас. Может, только через два-три поколения.

Заур стряхнул пепел сигареты на пол и спросил:

- Хочешь закурить? Не пойдешь же ты курить в пропахшем мочой тамбуре!

- Ладно, как хочешь, - согласился Артуш.- Но купе превратится в газовую камеру. Скажи, а как обстоят дела в Азербайджане?

- У нас тоже есть статья - сто тринадцатая. По ней можно три года получить. Однако, преступников должны поймать на месте преступления. А это, сам понимаешь, не так уж просто. Правда, человека могут направить на экспертизу или же заставить признаться прямо в отделении. Человек, попавший в отделение полиции в Азербайджане, может признаться даже в том, что заживо сжигал евреев в Освенциме. Все решают деньги. Гей ты или не гей, дай на лапу и свободен.

- Как все похоже…- горько рассмеялся Артуш.

- Нет, не все похоже. Вряд ли ваша полиция объявила бы розыск на Че Гевару.

Артуш с подозрением посмотрел на Заура.

- Да брось ты.

- Нет, я серьезно. Как то Бакинские поклонники команданте собирались показать фильм и отметить 80-летие Че. Как только со вступительной речью начал выступать посол Кубы в Азербайджане, вдруг, в лучших традициях времен Че - в кафе хлынуло человек 30 полицейских. Арестовали всех участников сборища. А потом, менты, оценив бороду команданте, сообщили, что раскрыли сборище ваххабитов. Во время допросов участников мероприятия, представители доблестных правоохранительных органов Азербайджана пытались выяснить - кто такой Че Гевара и где находится в данный момент. Ну, а затем в целях следствия, задержанным сообщили, «дан розыск на их главу, то есть на Че Гевару, и очень скоро его тоже арестуют».

Артуш качал головой и слушал Заура с раскрытой челюстью. Как бы он ни старался, поверить в услышанное было сверх его возможностей.

- Вот такие вот дела Артуш… А ты говоришь, мы похожи. Но по-моему мы отвлеклись. Возвращаясь к нашей теме, должен сказать, что в последнее время у нас геи стали гораздо образованнее. Они пишут обращения, адресуют жалобы в такие влиятельные организации, как ILGA[Международная Ассоциация геев и лесбиянок], ООН, Юнеско, Совет Европы. ILGA давит на Совет Европы, чтобы эта организация проявляла активность в обеспечении прав гомосексуалистов в Азербайджане.

- И что, это помогает? – спросил полушутя, полусерьезно Артуш пытаясь забыть ужасную историю про Че Гевару.

- Да нет, какая там помощь. Но, по сравнению с Арменией, у нас гораздо лучше. По крайней мере, в армии не мучают.

- Как это так? – сощурил Артуш глаза - не может быть.

- Точнее, в армии таких людей просто используют, - поправил Заур свою «ошибку». - То есть солдаты удовлетворяют свои потребности за счет них. Но ведь гею это и нужно, не правда ли?

Артуш сделал глубокую затяжку, помотал головой и отогнал дым рукой:

- Ну, в общем… Что-то мы много говорим о чужих проблемах. Что с нами самими будет не знаем, а за других переживаем.

- Верно, - сказал Заур, потушил сигарету о железо под койкой и положил бычок на стол. – Выброшу, когда схожу в туалет.

- Какой ты неотесанный, грязный кочевник-тюрок.

- Но все равно я люблю поезда.

- А пароходы?

- На пароходе я был лишь раз, когда ездил в Туркменистан еще ребенком. Подробностей не помню. Помню только, что маму на протяжении всего плавания рвало.

Артуш потушил сигарету ногой и бросил к бычку Заура на столе.

- А я в детстве хотел построить воздушный шар и полететь в дальние страны. Я прочел романы Жюля Верна, Дюма и воображал себя рыцарем в эпицентре страшных приключений.

- Артуш!

- Что?

- Я тебя люблю.

-…

- Я люблю тебя больше всех и всего на свете.

Он присел к Артушу и погладил его по щеке. Затем обнял и поцеловал его, просунул язык ему в рот. Теплый, пропахший вином и куревом рот опьянил его.

Артуш откинулся на кровать, Заур стал расстегивать его рубашку и целовать его тело, маленькие соски. Затем так крепко стиснул его, что тот простонал от боли. «Артуш…». Это имя словно обладало волшебной мощью. Волшебство этого имени в мгновение ока стирало все. От этой реальности остались лишь большие глаза армянина и стоны, отражающие все – страх, наслаждение, страсть и счастье.

Их телодвижения напоминали мольбу земли, истосковавшейся по дождю. 

***

С балкона дома, находящегося в окружении деревьев открывается чудный вид: пропасть обдуваемая ветром и парящий над ней орел, будто вылитый из бронзы. Скалы напоминают нагромождение грубых камней. Квадратные домики смотрят на реку, текущую прямо под пропастью. Это горное поселение в Поти – портовом городке, одном из самых прекрасных уголков Грузии… Внутри дома, где остановились Артуш и Заур, царит полумрак, на полу расстелены паласы и лежат подушечки.

Они, прислонившись к подушечкам, смотрят вдаль, на высокую гору, выглядывающую между двух скал. Заур сделал две затяжки марихуаны, которую подарил им Шота, и передал сигарету Артушу. Виски у обоих стали ледяными, сердца учащенно бились, в груди ощущалась прохлада. Легкий ветерок развеивал запах марихуаны.

Впереди, в двухстах метрах по проселочной дороге шли с торбами и корзинами в руках женщины и дети, на их лицах были запечатлены усталость и напряжение.

- Интересно, откуда они идут? – спросил Заур, почесав нос.

Артуш посмотрел на сельчан, задумался, и вдруг хлопнул себя по лбу и ответил:

- Знаю. Они идут на войну.

- А может, возвращаются?

- Какая разница? Я говорю - идут, ты говоришь – возвращаются. Значит, ты хочешь возразить мне. Ты выбрал очень неудачное время и место для спора. Вообще, почему ты должен не соглашаться со мной?

Заур почувствовал, как ему становится холодно, и укрыл колени одеялом. Некоторое время он безмолвно и умиротворенно смотрел на сельчан.

- Почему мы приехали сюда, Заур? – нарушил Артуш молчание.

- Ты очень много говоришь, но все равно я отвечу на твой вопрос. Я не собираюсь с тобой ссориться, и мы приехали сюда не за этим. Ты своим вопросом пытался меня задеть. Будто бы я привез тебя сюда, чтобы спорить тобой. Хотя у меня совершенно иная цель. Я мог бы при желании поссориться с тобой в Тифлисе, зачем мне для этого надо было ехать в Поти? Мы приехали сюда, чтобы просто лежать и смотреть на сельчан.

Артуш взял банан из кулька и стал аппетитно жевать его. Заур смотрел на него и говорил о чем-то, тон его голоса все понижался и понижался. Когда Артуш доел банан, Заур погрузился в молчание. В его широко раскрытых глазах сгустилась пустота, устремленная вдаль. Артуш швырнул кожуру через окно и принялся за второй банан.

- Заур, я считаю, что если ты съешь банан, то лучше разглядишь то, на что смотришь. Бананы улучшают зрение, поэтому все пророки ели бананы.

Заур указал глазами на парящего в вышине орла и спросил ровным голосом:

- Орлы тоже едят бананы?

- Что, орлам больше нехуя делать?

- А почему они тогда так хорошо видят? Могут разглядеть с высоты даже мышь.

Артуш протянул банан в полураскрытый рот Заура. Заур откусил и стал вяло жевать, не прерывая рассуждения:

- Ты не ответил на мой вопрос, а я точно помню, что задал тебе вопрос. Орлы так хорошо видят потому, что едят бананы?

- Может быть, едят. Африканские орлы, наверное, точно едят.

- Почему?

- Ведь в Африке нет ничего, кроме бананов.

Заур расхохотался, как сумасшедший. Его рот был полураскрыт, челюсть напряжена, лицо стало багровым. Он похлопывал себя по груди правой рукой. Со стороны можно было подумать, что он в шоковом состоянии либо парализован. Почти полминуты он оставался в этом положении. Наконец он кое-как пришел в себя и сказал:

- Армяне тоже едят бананы.

- Да, едят, – не возразил Артуш.

- Поэтому они такие же дальнозоркие, как орлы.

- Спасибо, дорогой, за то, что назвал армян орлами, - сказал Артуш, с самодовольно-польщенным выражением на лице.

- Нет, я не называл армян орлами. Я просто сказал, что они дальнозоркие. Разве ваш народ не дальновиден?

- Да, дальновиден. Откуда ты знаешь?

Заур расхохотался от души и сказал:

- Армяне столь дальновидные, что умудрились потерять Баку. А знаешь, почему? Потому, что жадные. Если бы не карабахская проблема, сейчас они жили бы в лучших районах Баку, управляли бы нефтяным бизнесом.

- Какая мне разница, кто что потерял, – равнодушно сказал Артуш, откусывая от банана. Нефть мне не нужна и Баку мне не нужен. Да и Ереван тоже. И этот парящий в небесах орел.

Заур поднялся, сел, раскрыл руки и, махая ими, крикнул:

- А что тебе нужно?

Артуш тоже сел и потрясая банан, громко сказал:

- Ты! Мне нужен ты!

- Я что, бездушный предмет? Я же не спрашивал, кто тебе нужен, я спросил, что тебе нужно. Разве я могу быть ответом на вопрос «что?» Разве я не человек?

Вместо ответа Артуш приблизился к Зауру и взглянул в его поблескивающие глаза. Затем обнял его, и Артушу показалось, что он обнимает его впервые в жизни. У Заура было крепкое тело, мягкая и ароматная кожа. А его зубы блестели, как жемчужины. Заур часто заморгал. Его длинные и нежные ресницы прикасались к щекам Артуша, его агрессия исчезла вмиг, а в глазах возникла нежность.

Он поднял его голову, взглянул на его мягкое лицо, влажные губы и томные глаза за полузакрытыми веками.

- А стоило бы жить, если бы не ты, Заур?

*** 

Артуш разложил омлет по тарелкам.

- Утром он прислал смс-ку, написал, что будут после полудня, - сказал он, выключил газ под чайником и подошел к двери кухни, - слышишь?

Заур, который аккуратно раскладывал подушечки, спросил, не оглядываясь:

- Они на машине?

- Конечно. Не станет же он привозить такого человека на автобусе.

- Ну что ж, добро пожаловать, - сказал Заур.

- Хватит там играться. Иди, помоги мне.

Шота прислал смс-ку в двадцать минут восьмого и сообщил, что они будут в Поти к часу. Все было обговорено уже в Тифлисе. Услышав безумный план просящих у него помощи молодых людей, Шота сначала опешил, потом подумал и пообещал помочь. В кафе на тбилисском вокзале он сказал молодым людям: «Неважно, гетеросексуальная или гомосексуальная любовь – это самый прекрасный, самый сладкий грех который дается жизнью. Вы просите меня разделить с вами этот грех, и я не могу вам отказать. Для меня разделить этот грех, присвоить его гораздо почетнее, чем испугаться и убежать. Надо пойти на этот грех приступом, победить его и увековечить чистую любовь. Отрицание любви - означает несправедливость, неуважение и измену по отношению к самому себе в первую очередь».

Шота сдержал свое слово и сегодня собирался быть в Поти с близким и доверенным человеком первой леди Грузии Сандры Руловс, с ее так сказать духовным отцом, голландским священником Клаасом Хендриксе. Они должны были приехать, чтобы исполнить просьбу Заура и Артуша, которые годами терпели невыносимые муки, страдали и, несмотря на войну, ни на миг не теряли надежду на встречу, не изменяли себе. Они, в принципе не придавали большого значения вступления в брак, но раз выпал шанс – решили не упускать его.

Их брак должен был стать первым браком геев на Южном Кавказе, являющемся родиной латентных гомосексуалистов. Этим безрассудным шагом они, вполне вероятно увековечили день своего бракосочетания 18 ноября, превратив его в значимую дату не только для геев Южного Кавказа, но и всего мира, в день святого Валентина для геев, точнее, в день святого Клааса Хендриксе.

- А среди геев в Азербайджане были попытки вступить в брак? – спросил Артуш.

- Насколько я знаю, была одна пара, - ответил Заур, помешивая ложечкой сахар в стакане.

- Серьезно? Ты их знал? – у Артуша, который не ожидал такого ответа, от удивления расширились глаза.

- Да нет, откуда мне их знать. Они оба работали в нефтяном секторе, в BP. Пресса о них немало писала. Их звали Эльдар и Мансур. Они уже много лет живут как семейная пара, под одной крышей. С заявлением о желании вступить в брак они обратились в ЗАГС Ясамальского района.

- Что ответил им ЗАГС?

- Конечно, отказал. А теперь они собираются пройти через все судебные инстанции в Азербайджане и обратиться в Европейский суд.

- Вот дела… - сказал Артуш, глядя из окна на воробьев, чирикающих на ветках ели. – Интересно, это к чему-нибудь приведет?

- До сих пор Европейский суд не рассматривал подобные дела. Если рассмотрит, думаю, вынесет решение в их пользу. В этом случае может быть Азербайджану придется подчиниться.

- Вот видишь? Азербайджан! – вздохнул Артуш. В Армении достаточно заикнуться о свадьбе между гомосексуалистами, как тебя в ту же секунду прибьют на месте. Проклятая страна. А еще, христианская!

- Ладно, не нервничай, - рассмеялся Заур. - Кавказ есть Кавказ, какая разница, христиане или мусульмане? Эти проклятые народы одинаково омерзительны.

4

Сидящий за рулем Додико легко нашел дом, в котором они остановились. Была половина второго. Заур с Артушем прогуливались во дворе и курили.

- И Додико приехал, - подмигнул Заур Артушу.

Они вышли на улицу к машине, Заур открыл заднюю дверцу и помог сойти Клаасу. В отличие от образа бородача, который Заур себе представлял, тот оказался выбритым, полненьким священником лет сорока-сорока пяти. Он был плешив, отчего его широкий лоб казался еще больше.

- Добро пожаловать.

Артуш бросил сигарету и обнялся с Шотой и Додико. Затем поздоровался со священником Клаасом.

- Трудно было найти дом? – спросил Заур у Шоты.

- Да нет, тем более для человека, частенько отдыхающего в этом селе.

- Пожалуйста, заходите,- сказал Артуш.

Все пятеро зашли в дом, сняли куртки и обувь. Гости расселись на полу и подушках в комнате, где не было ни кресел, ни дивана. Молчавший и улыбающийся до сих пор священник Клаас погладил рукой ковер и довольно кивнул головой. Видимо, ковер ему понравился. Артуш прошел на кухню, включил газ под чайником, достал чашки из шкафа и, не глядя на Заура, который беспокойно метался около него, сказал:

- Ну что, места себе не можешь найти?

- Я же не каждый день женюсь, Артуш. Тем более на мужчине. Так что ничего странного в том, что я волнуюсь. А ковер священнику понравился.

- Что будут пить гости, чай или кофе, может, спросишь? - сказал Артуш, пропуская мимо ушей последнюю фразу Заура.

- Да нет, конечно же, кофе. Кофе по-турецки.

- Не по-турецки, а по-армянски. Кофе, изготовленный по древнему армянскому рецепту, - Артуш слегка улыбнулся и подмигнул Зауру.

- Ладно, ладно, пусть будет по-армянски. Давай поживее, - сказал он и вернулся в комнату.

Священник Клаас с интересом рассматривал сельские пейзажи на стенах и всю обстановку в комнате. Заур подошел к Шоте и тихо сказал:

- Как хорошо, что Додико тоже пришел.

- Ведь требуется два свидетеля, - смущенно улыбнулся Шота.

- И правда ведь! Я совершенно об этом не подумал, - шлепнул себя по лбу Заур.

- Ты забыл, но мы помним. Священник Клаас тоже говорил, что без свидетелей брак невозможен, - сказал Додико.

Клаас Хендриксе, уловив, что речь идет о нем, взглянул на молодых людей. В его глазах застыл вопрос.

- Я рассказывал Зауру о важности присутствия свидетелей, - сказал ему по-английски Шота.

- Да, это чрезвычайно важно, - сказал священник. – Без свидетелей брак будет недействительным перед Господом. К тому же один из супругов мусульманин. А ислам требует присутствия двух свидетелей.

Заур подумал, что священник подшучивает над ними, и скептично взглянул на него, пытаясь понять, насколько тот серьезен.

- Вы арендуете этот дом? - спросил Клаас.

- Да.

- За сколько?

- Пятьдесят лари в день.

 

- Отлично. Прекрасно.

Артуш вошел в комнату и стал расставлять перед гостями кофе. Заур принялся ему помогать. Артуш зачем-то захотел вернуться на кухню, но священник Клаас удержал его за руку:

- Сядь, сынок. И ты тоже, - обратился Клаас к Зауру.

Они оба сели и уставились на чистое, белое, светлое лицо священника.

- Человек должен искать счастья в любимом человеке, а не где-то еще. Это и есть высшая истина. Я узнал у своего друга Шоты, что вы решили пожениться. Признаться, это показалось мне достаточно странным – никогда не думал, что армянские и азербайджанские гомосексуалисты могут вступить в брак. Но, раз вы приняли такое решение, могу лишь поздравить вас. – Он сделал глоток кофе и продолжил. – До сего дня я обвенчал около 20 гомосексуалистов, бесчисленное количество натуралов. Признаться, впервые я чувствую себя абсолютно спокойным, свободным. Ваше венчание станет самым знаменательным событием в моей профессиональной карьере. Еще раз поздравляю вас, желаю долгих лет и счастья. Однако перед тем как приступить к церемонии я дам вам несколько советов, дети мои.

Священник уселся поудобнее, сделал еще один глоток кофе и продолжил ровным, монотонным голосом:

- Не критикуйте друг друга за маленькие либо большие недостатки. Не бывает людей без изъянов. Умейте прощать. Во время споров не раздувайте то, что было в прошлом, не обсуждайте карабахский конфликт, который беспокоит вас обоих. Закрывайте глаза на небольшие недостатки. Не забывайте, ваш брак, основанный на любви и дружбе, может обеспечить вам вечное счастье. Не позволяйте недоразумениям затягиваться. Решайте проблемы в течение короткого срока, на основе компромисса. Не будьте идеалистами, умейте идти на уступки и не ожидайте чуда от противоположной стороны. Объясняйтесь в любви всеми возможными способами. Не сдавайтесь трудностям. Смотрите на жизнь с надеждой. Будьте радостными. Желайте для своего супруга того же, чего желаете себе. Думайте о нем так же, как о себе. Оставьте в прошлом вопросы, на которые уже нельзя найти ответ, и не обсуждайте сегодня те заботы, которые ждут вас в будущем. Вы оба должны помнить, брак – это священный союз и слово, данное Господу. Поэтому вы должны быть абсолютно уверены в этом шаге. Надо семь раз отмерить и один раз отрезать. Не позволяйте вашим родственникам, соседям, друзьям и народам вмешиваться в ваши отношения. Пытайтесь решать свои проблемы сами. Не спешите указывать на ошибки своего супруга. Для исправления некоторых изъянов требуется время. Не раздувайте мелкие недостатки. Вы должны понимать, что семейная жизнь полна трудностей и накладывает большую ответственность на каждого из вас. Не теряйте веры в себя. Старайтесь избегать споров и не допускать недопонимания.

Заур и Артуш улыбнулись. До сего дня они именно так относились друг к другу. Эти оформленные и озвученные заповеди еще более укрепили их уверенность в том, что они на верном пути.

Артуш подобострастно посмотрел на мягкое лицо священника и сказал:

- Наша любовь запретная. Наши общество и народы – заклятые враги. Если даже один из нас был бы девушкой, то наш брак все равно оказался бы невозможным. Хочу сказать: то, что мы являемся гомосексуалистами, усугубляет и так безнадежную ситуацию. Возможно этот брак останется тайным до конца нашей жизни. И поэтому… хочу спросить вас.

- Спрашивай, сын мой. Ты можешь задать любой вопрос.

Артуш посмотрел на Заура. В его глазах читалось сомнение. Он склонил шею, будто ждал помощи от любимого. Заур, увидев, что тот испытывает затруднение, сам задал вопрос:

- Нас интересует одна вещь. Наш брак – это первый тайный гомосексуальный брак или были еще подобные случаи?

Священник призадумался, вдруг решительно взглянул на обоих и ответил:

- Нет. По крайней мере, в моей практике такого не было, да и от других я не слышал. В Европе нет проблем подобных вашим, и поэтому геям не приходится от кого-либо скрываться. Я впервые венчаю гомосексуалистов тайно, в условиях, когда этот самый священный акт может быть воспринят как преступление.

Шота переводил слова священника для Додико, который внимал с умиротворенным лицом, время от времени покачивал головой и с состраданием смотрел на Заура с Артушем.

Ответ священника вдохновил любовников. Заур еле дождался, паузы:

- Значит, в этом случае, можно утверждать, что день нашего венчания может стать днем святого Валентина для геев?

Преподобный Клаас растерялся. Подобного оборота в разговоре он никак не ожидал. Священник снял крест с шеи и начал его поглаживать, казалось забыв о том, где находится. Комната погрузилась в тишину, никто не осмеливался даже пошевелиться. Через минуту преподобный Клаас поднял голову и начал говорить, как бы продолжая проповедь:

- Вы вспомнили день святого Валентина… Да, тут действительно можно допустить аналогию. Как вы знаете, история праздника, дня всех влюбленных гетеросексуалов, уходит корнями во времена римской империи. В древнем Риме 14 февраля отмечался один из главных и популярных праздников, день почитания Юноны - богини женственности и домашнего очага. А 15 марта начинался важный для молодежи праздник Луперкалия. На празднике Луперкалия многие девушки находили своих суженных. Незамужние римлянки писали свои имена на небольших бумажках и бросали эти бумажки в сосуд. А молодые люди вынимали эти бумажки. И по традиции проводили весь праздник с той девушкой, чье имя им выпало во время жеребьевки. Многие из этих пар после праздника вступали в брак.

Римский император Клавдий II был тираном. Самой большой его заботой было найти побольше солдат для своей армии. Император считал, что нежелание мужчин покидать свои семьи мешает ему пополнить свою армию. Потому он запретил в Риме все браки. Валентин был священнослужителем, который жил в ту пору в Риме. Несмотря на запрет императора, он вместе с другим священнослужителем Мариусом продолжал совершать обряды венчания. Спустя некоторое время император узнал об этом. За отказ повиноваться требованию императора, Валентина арестовали, а затем казнили. Его похоронили 14 февраля 269 года после рождества Христова.

Сегодня 18 ноября, день вашего тайного вступления в брак. Значит, выходит, что … - Клаас улыбнулся. Вдруг, глубоко вздохнул и сказал: - Выходит, что 18 ноября может отмечаться среди геев во всем мире, как день святого Клааса... при условии, если меня казнят. Вы этого хотите?

Все от души расхохотались.

- Как вы считаете, можно ли все-таки учредить такой праздник? – спросил Артуш, сквозь смех.

- Это будем решать не мы, а история и люди, - сказал Клаас, смотря то на Артуша, то на Заура. - А теперь, не теряя времени, приступим к венчанию.

Все переглянулись, Шота перевел Додико слова священника.

- Мы готовы, преподобный. Можете начинать, - сказал уверенно Артуш.

Артуш, Заур, Додико и Шота поднялись. Заур протянул руку священнику и помог ему встать.

Клаас поцеловал крест приложил его к глазам, достал Библию из кармана, открыл ее и прочел громким голосом несколько стихов. Затем он обратился к Артушу.

- Как вас зовут?

- Артуш Сароян.

- Вероисповедание?

- Формально я григорианец.

- Значит вы – монофизит. Да поможет вам Бог и наставит на путь истинный. Вы уверены, что хотите вступить в брак с этим господином?

- Да, уверен.

- Как вас зовут?– обратился священник к Зауру.

- Заур Джалилов.

- Вероисповедание?

- Формально мусульманин. Но считаю себя атеистом.

- Да наставит вас Господь на путь истинный. Вы уверены, что хотите вступить в брак с Артушем Сарояном?

- Да.

- У меня вопрос к вам обоим – обещаете ли вы в присутствии свидетелей быть друг другу опорой, любить друг друга в радости и горе, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

- Да, - ответили в один голос Артуш и Заур.

- В таком случае объявляю вас супругами. Можете поцеловаться.

Они испытали на миг некоторую нерешительность, Артуш первый набрался смелости поднял голову и прильнул к губам Заура.

***

После церемонии венчания священник посидел еще с полчаса, поболтал с молодоженами о том, о сем. Затем извинился и сказал, что надо спешно возвращаться в Тифлис, где завтра он должен был сопровождать первую леди Сандру Руловс на открытии детского дома в Боржоми.

- Мы должны сегодня провести совещание с госпожой Руловс по поводу завтрашнего мероприятия. Нужно внести последние штрихи в программу.

-  А этот детский дом в Боржоми будет с религиозным уклоном? – не удержался Заур.

- Допустим, - усмехнулся Клаас. – А что тут плохого?

- Конечно, ничего плохого, - сказал Заур, сожалея о своем вопросе.

После того, как все вышли во двор, Шота подошел к Зауру.

- Ты выключил мобильный?

- Да, а что?

- Мне звонил Акиф Таги. Спрашивал тебя. Он беспокоится. Ты говорил ему, что находишься в Поти?

- Нет, - равнодушно ответил Заур.

- Напрасно. Я сказал, что не знаю, где ты, что твой телефон не отвечает со вчерашнего дня и может быть, ты уехал в другой город. Так что при разговоре с ним смотри, не выдай ни себя, ни меня.

- Хорошо, не беспокойся.

Додико открыл заднюю дверцу и ждал священника. Преподобный Клаас попрощался с Зауром и Артушем, обнял их.

- Надеюсь, с позволения Господа, мы еще увидимся, дети мои. Вам я желаю счастливой жизни, а вашим народам – мира. Азербайджан и Армения, у которых есть такие голуби мира, как вы, должны раз и навсегда отказаться от войны, вражды и жить, как братья. До свидания!

- Счастливого пути, преподобный, - сказал Артуш и пожал руку священнику.

- Был счастлив с вами познакомиться. Благодарю за все, - сказал Заур, протягивая ему руку.

Заур и Артуш попрощались с Шотой и Додико. Дверцы машины закрылись, и Nissan Sunny помчался в Тифлис.

- Ну, вот и все, - сказал Артуш с грустью, когда машина исчезла за поворотом.

Зауру, смотрящему на печальный профиль своего супруга, стало смешно:

- Ведь все только начинается. Мы семейная пара.

Артуш посмотрел на Заура так, словно видел его впервые.

- Ты прав. Только мы не знаем, кто из нас муж, а кто жена.

- Эти категории к нам не относятся, Артуш, так что не утомляй себя лишними раздумьями. Пошли, - сказал он, взяв Артуша за руку. – Мне холодно.

***

- Артуш, ты помнишь школьный дворик?

Артуш, который делал третью затяжку марихуаны, не переставая смотреть на крыши сельских домов, проворчал:

- Даа. А что?

Заур взял у него косяк с марихуаной, затянулся. Кашлянул и закрыл глаза:

- Самым сложным были упражнения на брусьях. Для меня всегда было так трудно проходить через это испытание. Иногда, когда мне не хватало сил, ты подталкивал меня, чтобы я смог дойти до конца. Мои руки, мои запястья слабели. Помню, однажды я прошел до середины и не мог уже двигаться, а ты мне помог.

Артуш мельком взглянул на Заура, затем вновь уставился на крыши сельских домов и спросил:

- Почему ты теперь все это вспоминаешь? Чтобы помучить меня?

- Почему я должен тебя мучить! Я вспомнил это потому, что сейчас все намного сложнее. Сама жизнь стала испытанием, как лабиринт где нет выхода. И я опять слабею. Но вынужден двигаться вперед, ведь в противном случае могу упасть и разбиться. Иногда устаю, хочу убежать, но… почему-то не получается. Этому лабиринту нет конца, Артуш…

Артуш сделал последнюю затяжку и погасил сигарету в пепельнице:

- Опять ты начинаешь. Опять эти фобии, беспокойство по поводу будущего, страх потерять друг друга… Разве все не в наших руках? Чего ты боишься?

- Утром ты мне говоришь: «доброе утро», а ночью – «спокойной ночи». Между этими двумя предложениями мы ведем столько бесед… Почему мы не можем насытиться друг другом? Не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось. Я боюсь, что все закончится.

- Не надо бояться, Заур. Ведь у нас есть милые, дорогие нам воспоминания, полные скорби и горести прошедших лет. Оглядываясь на них, я понимаю - как хорошо, что мы все это пережили. Не зная вкуса горечи, не познаешь вкуса сладости. Это так, не надо бояться разлуки. Порой разлука нужна для того, чтобы любовь не потеряла в цене.

Заур, чьи глаза наполнились слезами, посмотрел на скульптурный профиль Артуша и спросил дрогнувшим голосом:

- Ты сам-то хоть веришь в свои слова?

- Верю, Заур, верю. Ведь ты тоже знаешь, что эта разлука продлится недолго. Ведь мы уже обрели друг друга и даже больше – мы отныне семья. После того, как разберемся с делами в Баку и Ереване, мы сможем жить вместе в какой-нибудь третьей стране. Да хоть здесь, в Грузии.

***

Прошло еще три дня, напоенных скорбью, радостью, слезами, любовью и смехом.

Жизнь была прекрасна и в них возросла любовь к этой жизни. Они улыбались, смотря на людей, проходящих по сельским улицам, и люди улыбались им в ответ. Все казались счастливыми. И Заур, и Артуш были готовы провести всю свою жизнь здесь, в этом райском уголке.

Заур включил телефон. Из Баку время от времени звонил Акиф Таги.

- Ну что, не приезжаешь?

- Нет. Надо уладить еще пару дел.

- Какие еще дела в Поти? А может, ты в кого-то влюбился, проказник?

- Можно сказать и так.

- Вай, вай, вай. Ух ты какой. Она грузинка?

Заур взглянул на Артуша, который возился на кухне, напевая армянскую народную песню.

- Нет, не грузинка.

- А кто?

- Акиф, можно поговорить об этом в Баку?

- Ладно, ладно. Когда приезжаешь? Ведь куча дел накопилась. Звонили из посольства, они приняли наш проект.

Заур вскочил и начал ходить по комнате из угла в угол:

- Отличная новость. Наверно, буду в Баку через три дня, - сказал он, посмотрев на Артуша, который курил, прислонившись к шкафу, и слушал Заура с каменным лицом. Заур повторил еще раз. - Да, буду в Баку через три дня.

Он выключил мобильный, положил его на подоконник, взглянул на играющих на улице детей, вздохнул и повернулся к Артушу.

- Значит, ты уезжаешь в Баку через три дня?

- Оказывается, ты знаешь азербайджанский лучше, чем я думал, - сказал Заур.

- Не уходи от темы. Ты и правду уезжаешь?

- Мы же должны разъехаться, в конце концов. Ты же сам говорил, что это кратковременная разлука. Какой смысл оттягивать? В Баку у меня незаконченные дела. Акиф только что сказал, что норвежское посольство приняло наш проект. Мне надо им заняться. Да и ты поезжай, разберись с делами. Ведь все равно мы сможем увидеться, когда захотим.

Артуш прошел в комнату, покачивая головой.

- Да, на самом деле ты прав. Только не знаю, почему меня вывели из себя твои слова. Я свою почту уже неделю не проверяю. Наверно весь ящик забит письмами. Сколько можно оставаться в этом селе?

- Да и травка закончилась.

- Да, травка закончилась. Надо было попросить у Шоты.

Заур прошел на кухню, наполнил бокалы вином и сказал:

- А что, Шота нам обязан, что ли? Попросили два коробка и хватит. Ведь уже который день бесперебойно курим. Завтра днем отправляемся в Тифлис. Не возражаешь?

- Нет… Если обещаешь сделать эту ночь перед разлукой незабываемой, не возражаю.

- А какая из совместных ночей тебе не запомнилась? – спросил Заур и протянул бокал с вином Артушу. – Давай выпьем за двух сумасшедших авантюристов!

***

Таким серым Тифлис не был никогда. Черные облака на горизонте, готовые пролиться дождем и смыть все с лица земли, готовились к атаке. Дул легкий ветерок, но захватывало дыхание от морозного воздуха. Зима ощутимо давала о себе знать.

Если это не выглядело бы пошлым, то Заур сказал бы, что даже природа печалится по поводу их разлуки. Он рассмеялся от этой мысли.

- Чего смеешься? – спросил у него Артуш.

- Мы с тобой сейчас разлучаемся не как любовники, а как семейная пара. Я разлучаюсь со своим супругом.

- Но ведь у нас нет колец.

Заур внимательно посмотрел на него, чтобы понять, шутит тот или нет. Рассмеялся, увидев, что Артуш улыбается.

- Кроме нас, лишь трое на всем белом свете знают, что мы женаты.

- Ты уверен в Шоте и Додико?

- Во всяком случае, они тоже не безразличны к мужчинам, - пожал плечами Заур. А в таком случае, почему им надо обличать нас?

Они сидели в осетинском ресторане «Алан». Поезд Заура отъезжал в Баку в 20:35. Артуш же решил возвращаться в Ереван завтра утром, на микроавтобусе, то есть эту ночь он должен был провести в Тифлисе в одиночестве.

- Думаешь, ты поступил правильно, не позвонив Шоте?- спросил Артуш, накладывая хачапури в тарелку Заура.

- Хватит, хватит, я не так уж голоден, – попытался воспротивиться Заур.- Нет, не думаю. Но я не хочу видеть его сейчас. Никого, кроме тебя, видеть и слышать не хочу.

- Понимаю…

- После того, как уеду, позвонишь и извинишься за меня. Ты можешь даже сегодня с ним встретиться, если захочешь, - сказал Заур, и посмотрел на Артуша испытующе.

- Ты что, проверяешь меня? Мог бы открыто спросить, хочу я или нет встречаться с ним.

- Думаешь, я тебя ревную?

- Я в этом уверен.

Артуш рассмеялся и не дал Зауру раскрыть рта:

- Но мне нравится, что ты меня ревнуешь. Нет, можешь быть уверен, мне не хочется спать с Шотой. Вообще, я буду принадлежать только тебе. Всегда.

Заур откусил небольшой кусок хачапури и принялся жевать.

- Не сомневаюсь, Артуш.

- Ладно… кажется, мы не можем расстаться по-человечески. Твой поезд отъезжает через час. Во сколько уйдем?

- Посидим еще полчасика, прошу тебя.

- Ладно, посидим. Я ведь за тебя беспокоюсь.

Заур вздохнул и закурил. Он выглядел нервным и напряженным. Оглянулся вокруг так, будто кого-то искал.

- Что с тобой? – спросил Артуш и наклонился чуть вперед.

- Чем ближе к отъезду, тем больше понимаю, что не могу прощаться по-человечески. Мне так сложно сказать «прощай…». У меня к тебе одна просьба, Артуш.

- Слушаю.

- Не надо провожать меня на вокзале.

-…

- Ты должен понять меня, Артуш. Я ненавижу образ влюбленных, махающих рукой вслед за отъезжающим поездом. Давай попрощаемся прямо здесь, в ресторане…

- Понимаю тебя, - с трудом выдавил Артуш. – Как скажешь.

 

1

 

Кроме Заура в купе находились две женщины и один пожилой мужчина. Все трое - азербайджанцы. Хотя уже было без десяти двенадцать, спать никому не хотелось. Заур лежал на верхней койке и читал роман Платонова с того самого места, где остановился, не обращая внимания на беседу, что велась внизу и на всякую снедь – жареную курицу, помидоры, соления, Кока-колу, которую доставали из сумок и кульков. Два раза ему предложили присоединиться к трапезе, но Заур вежливо отказался. Толстая женщина со сверкающими перстнями на пальцах не смогла уговорить Заура и подмигнула соседке, сидящей с ней рядом. Однако и ее попытка была безуспешной. Тогда вмешался пожилой мужчина.

- Сынок, во-первых, читать лежа нельзя, испортишь глаза. А во-вторых, нам до утра еще ехать и ехать, ты же умрешь с голоду.

- Спасибо даи, я не голоден, перед тем, как сесть на поезд, я плотно поел.

- Сынок, давай-ка спускайся, хватит капризничать! Здесь ведь еды на пятьдесят человек.

- Да не хочу я, - ответил на сей раз Заур жестко. – Ей-богу не хочу. Обещаю, как только проголодаюсь, спущусь и съем все, что у вас там есть.

- Как хочешь, сынок. Наше дело предложить,- пожала плечами женщина.

Мужчина оторвал куриную ляжку и сказал заплетающимся языком:

- Да, молодежь пошла другая. Нынешние читают книги в поездах, а мы знали, где надо читать книгу, где надо есть. Книги надо читать дома или в библиотеке.

На смуглой женщине лет пятидесяти, сидящей рядом с толстой женщиной, были дешевые безвкусные темно-зеленого цвета кофта и юбка китайского производства. «Зеленая» женщина возразила мужчине:

- Эх, уж лучше пусть книги читают. Вот, к примеру, мой сын. Да чтоб ему в землю провалиться, как я из-за него провалилась.

Толстая женщина, проглотившая помидор, с упреком посмотрела на мать, проклинающую своего сына, и спросила:

- Почему ты так говоришь, сестра?

«Сестра» горестно вздохнула:

- Не спрашивай, сестра. Горе у меня, горе.

Женщина, с большим горем, опустила голову и принялась поглаживать дерматиновое покрытие койки.

- Может быть, познакомимся? Раз едем вместе, то и познакомиться не мешает. Меня зовут Тофик.

- Рушвия,- представилась толстая женщина.

Смуглая женщина оставила дерматиновое покрытие в покое, посмотрела сначала на Рушвию, потом на Тофика:

- Меня зовут Джейран.

- А как зовут тебя, сынок? – посмотрел мужчина наверх, пытаясь рассмотреть Заура, однако увидел лишь его локоть. – Ты спишь, сынок?

- Меня зовут Заур.

- Прекрасно, Заур, - сказал Тофик и вновь прислонился к стенке. – У меня с собой отличная чача, вот не знаю, что делать. Женщины, наверно, не пьют, а Заур занимается чтением.

Джейран, поймав вопрошающий взгляд Тофика, часто-часто замотала головой.

- Нет, братец, я не пью.

Рушвия как-то странно повела глазами и изумила мужчину своим ответом:

- А я пью так, что мало не покажется. Редкий человек может со мной тягаться в этом деле!

Заур, который в течение десяти минут не смог дочитать одну страницу, понял, что никчемная беседа, идущая внизу, все равно не даст ему нормально прочесть роман, закрыл книгу и решил спуститься вниз.

Тофик, заметив свисающие ноги молодого человека, закричал: «Молодец!». Заур спустился и сел рядом с ним:

- Я могу только выпить, есть не буду, потому что сыт.

- Заур, ты не обиделся на меня?

- Нет, почему я должен обижаться?

- Давай забудем о книгах и повеселимся. Хотя Джейран ханум со мной не согласна.

Тофик налил в три пластиковых стакана чачи, а в три других – колу, и поднял свою чачу:

- Выпьем за знакомство!

Рушвия залпом выпила, широко раскрыла губы, сделала «фу» и принялась грызть куриное крылышко.

Тофик запил чачу колой, прочистил горло, посмотрел на Джейран и спросил:

- Сестра, кажется, сын здорово тебе досадил. Да, эта нынешняя молодежь… Не стоит обращать внимания.

- Как же не обращать внимания, братец? Я же говорю, из-за него я сквозь землю провалилась, опозорил он меня. А ты говоришь, не обращать внимания.

- А что с твоим сыном? Что же он тебе сделал, сестра? – искоса взглянула на нее Рушвия.

Джейран сглотнула и помотала головой:

- Ей-богу, даже не знаю, как сказать… Это такой позор, что слов не найти. Ей-богу, я стесняюсь.

- Вы из Борчалы?- спросил Тофик, наливая очередную порцию чачи.

- Да, из Больниси.

Тофик поднял пластиковый стакан:

- Выпьем за древний тюркский край, за Борчалы. Будь здорова, сестра Джейран!

Рушвия тоже присоединилась к тосту и выпила чачу. Заур опустошил стакан в два глотка, прислонился к стенке и приготовился слушать рассказ Джейран о событиях, скрывающихся за скорбным выражением ее лица.

- Извини, сестра, - сказал Тофик, - без выпивки никак. Что же натворил твой сын? Сколько ему лет?

- Пятнадцать лет мерзавцу, да чтоб ему не дожить до шестнадцати, - Джейран достала платок и стала вытирать выступившие на глазах слезы.

Рушвия, которую спиртное уже забирало, легонько стукнула Джейран кулаком по спине:

- Да хватит тебе, не проклинай!

- Ах, ах велико мое горе, - сказала Джейран и еще раз приложила платок к глазам. - На нашей улице парни частенько собираются и играют в войну. А мой мерзавец был атаманом нашей улицы. В общем, что вас мучить. Это случилось три месяца назад. Они играли в войну и условились с парнями соседнего квартала, что … Ей-богу, я готова провалиться сквозь землю от стыда.

Тофик, слушавший женщину с интересом, хотел сказать «Да плевать я хотел на твое чувство стыда!», но удержался и процедил сквозь зубы:

- Сестра, здесь же все свои, - сказал он. – Да рассказывай ты, чего тянешь.

Джейран в знак согласия покачала головой, сказав «Да, да братец, правду говоришь» и продолжила свою речь:

- Они условились, что атаман выигравшей команды сделает… как сказать, даже не знаю… ну, то самое с атаманом проигравшей команды.

Рушвия выпучила глаза и попыталась привнести ясность:

- А что значит «то самое»?

Джейран уже теряла терпение. Она обратилась к Рушвие с нотками мольбы в голосе:

- Ну да пойми ты, то самое… Ну, как мне сказать… Ну сзади…

Тофик зацокал языком и разлил чачу. Рушвия встряхнула крошки с рук, взглянула на Тофика, разливающего чачу из литровой бутылки Фанты и сказала:

- Ну и ну! Что за позор, вот дети пошли! Ничего себе.

Джейран согласилась со словами Рушвии покачиванием головы:

- Да, правду говоришь, сестра, рожаешь ребенка, растишь, воспитываешь, а он вот, в конце концов, совершает такую мерзость! Какая мать может ожидать такого от своего ребенка? Я учительница математики в средней школе. Сын мой с первого класса учился, на моих глазах был, глаз с него не спускала. А теперь я опозорена на весь район, со стыда даже в школе не могу показаться.

Тофик, Рушвия и Заур допили чачу и поставили стаканы на стол.

- Рассказывай, сестра, выговорись, - сказал Тофик и отпил Колы.

- Да что рассказывать, команда моего мерзавца победила. Они отвели атамана другой команды на старую недействующую ферму. Там мой сын изнасиловал в зад четырнадцатилетнего мальчика. Мальчик не смог это скрыть дома, его отвезли в больницу. Вдруг вечером вижу - полицейские ломятся в дверь. Они забрали моего сына в отделение. Вот такие дела…

Джейран зарыдала. Заур смотрел на нее с болью в сердце и вертел в руках пластиковый стакан с Колой.

- Прошел суд, ему дали шесть лет, теперь он в детской колонии. А я еду в Баку к родственникам, ведь в районе не могу показаться среди людей. Мне надо подождать, пока все не забудется. И с работы тоже уволилась.

- А что, мужа у тебя нет? – спросила Рушвия, пронзив Джейран острым взглядом.

- Нет, сестра, нет. Он трактористом был. Восемь лет назад, трактор загорелся и он сгорел в нем. Если был бы жив, наверно ничего такого не случилось бы. Парень получил бы правильное воспитание.

Рушвия откинула голову и зацокала:

- Пусть земля ему будет пухом, но ничего подобного. Сам ребенок должен быть порядочным. Значит, твой ребенок по сути своей мерзавец, не обижайся.

- Не сыпь мне соль на рану, сестра, в чем же я виновата?- взмолилась Джейран.

Рушвия по-настоящему опьянела – зарделись щеки, губы стали влажными, покраснели глаза.

- Как это «в чем я виновата?» Зачем рожать, если не можешь воспитать? Зачем делать других несчастными? Тем более ребенка, тем более парня.

Тофик вмешался, пытаясь успокоить Рушвию, напирающую на Джейран, но Рушвия, подняв руку с золотым браслетом на толстом запястье, сделала ему жест, означающий «А ты не вмешивайся».

- Но что же я могла сделать, сестра?! - плакала Джейран. - Случилось то, что случилось, откуда мне было знать, что мой сын совершит такое?

Тофик налил колы в стакан плачущей женщины и протянул ей:

- Выпей, сестра, выпей.

- Ну почему ты так говоришь, сестра? Надо же быть справедливым, в чем виновата мать?

  

- Как это «в чем виновата»? - взорвалась Рушвия. – Как это в чем? Родила сына - воспитай его! Вот дожил до пятнадцати, понятно, кровь горяча! Взрослый уже, понятное дело, встает у него, дырочки хочется.

Джейран растерянно посмотрела на присутствующих в купе, будто бы прося о помощи, и в конце концов остановилась на круглом, покрытом толстым слоем косметики, лице Рушвии:

- Ну что могу поделать в этом случае я?

Рушвия, посыпая солью грудинку курицы, ответила с вызовом:

- Ты? Вот, например, сама бы ему подставила свой зад, чтобы парень успокоился. А зачем надо было делать несчастным чужого ребенка?

Заур вздрогнул и пролил Колу на колено. Тофик прикрыл рукой рот и вытаращил глаза. А Джейран стала шлепать себя двумя руками по щекам, царапать лицо и выть:

- Ой, ой! Что ты говоришь! Да что ты такое несешь при мужчинах!

Рушвия повела глазами, отправила в рот грудинку и сказала, жуя:

- Да какие еще мужчины! Все мужчины пропали на Великой Отечественной.

Зауру ее слова были нипочем, но Тофика они крепко задели:

- Сестра, вроде начинала хорошо, но здесь ты допустила оплошность. Если тебе мужчины не встречались, это твои проблемы, а не наши. Перед тобой сидят двое мужчин, а ты несешь всякую ерунду! Вот выебу тебя взад, вмиг поймешь какие еще мужики на свете остались.

Пьяная Рушвия поняла, что допустила ошибку, и поправилась:

-Простите меня, не смогла сдержаться. Я теряю голову, когда вижу, в какое время мы живем.

-  Тут я тебя понимаю, сестра, – ответил Тофик, мельком взглянув на плачущую Джейран. – Согласен, времена нынче плохие. Да разве в наше время можно было позариться на парня? А этой мерзости сейчас полно. Вокруг одни петухи. В наше время была чистая любовь, как говорится, романтика. Вот мне, например, сейчас, 65, но я все еще вспоминаю свою первую любовь. – Тофик разлил по стаканам очередную порцию чачи и улыбнулся:

- Давайте выпьем за первую любовь.

Рушвия залпом выпила чачу, скорчила кислую гримасу и запила Колой. А Заур ограничился лишь небольшим глотком. Он уже был приятно расслаблен.

- Дааа... Первая любовь – это нечто особенное, - сказал Тофик, нюхая соленый огурец. – До сих пор помню эту песню:

M;n onu sevmi;;m bir ilk baharda

O m;ni t;rk etdi boranda qarda

H;r yara sa;al;r unudulanda

Sa;almaz yaras; ilk m;h;bb;tin[Я полюбил ее весной, покинула она меня зимой. Стоит забыть ее, и излечусь я вмиг. Но неизлечима боль первой любви]

В сентябре 1958 года на первом курсе «Бакинского промышленно-кулинарного техникума» я увидел длинноволосую девушку по имени Алмаз. Я почувствовал, как влюбляюсь в нее с первого взгляда. Когда смотрел на ее длинные косы, я понимал, что моя любовь к ней растет и становится бесконечной.

Джейран успокоилась и внимательно слушала мужчину, а Рушвия сосала косточку. Она c шумом всосала костный мозг, а затем облизала пальцы.

- Я рвался сидеть с ней за одной партой во время уроков и быть в одной бригаде во время практики. Иногда я провожал ее домой, ее семья жила в Кубе и поэтому Алмаз оставалась у родственников в одноэтажном доме на улице Лермонтова. Затем эти дома снесли, а на их месте разбили сад с водопадом перед зданием Кабинета министров. Она очень волновалась, когда я провожал ее, боялась, что увидят родственники.

Через некоторое время я понял, что если не раскрою ей свое сердце, то пламя первой любви испепелит меня. Итак, я признался ей в студенческой столовой. Мы пили чай со сладостями и я сказал, что безумно ее люблю. Она промолчала и я почувствовал некоторую уверенность, истолковал ее молчание как знак согласия. В январе мы еще учились на первом курсе и должны были сдавать экзамены по трем предметам. Я получил «отлично» на двух экзаменах, а третий был по предмету «Санитария и гигиена». Мы оба взяли билеты и сели. Алмаз затруднялась и попросила меня о помощи. И я стал подсказывать ей, не обращая внимания на замечания преподавателя. В результате этого преподаватель вызвал меня раньше всех. На все вопросы и даже на дополнительные, я ответил, но мне поставили «хорошо», из-за плохого поведения на экзамене. Я перестал быть отличником, и это стало первой жертвой, принесенной на алтарь моей первой любви. Не знал, что трагедия еще впереди. Во втором семестре я больше не увидел Алмаз. Я искал, спрашивал о ней, и одна из ее б

лизких подруг из нашей группы сказала: «Ее обручили с двоюродным братом, скоро свадьба, и будущий муж не разрешает ей продолжать образование». Я сильно опечалился, пытался ее забыть. Но забыть первую любовь невозможно. По-прежнему у меня перед глазами ее длинные косы…

Тофик завершил свой рассказ, утер слезы тыльной стороной ладони и сделал глоток Колы. Заур смотрел на него с жалостью. Рушвия тоже растерла скатывающиеся по щекам слезы жирными руками и спросила:

- А что случилось потом, Тофик? Ты ее больше не видел?

- Я через десять лет женился, - сказал Тофик, смотря на Рушвию исподлобья. Его голос дрожал. – Случилось так, что Хумар ханум тоже была родом из Кубы. Но я никогда не рассказывал ей о своей первой любви, потому что она была очень ревнивая. Спустя год после смерти Хумар ханум я поделился с сестрами историей своей первой любви. Хотя с тех пор прошло 48 лет, каждый раз, вспоминая ее, я прихожу в волнение. Невольно погружаюсь в грезы. Уже свыше сорока лет я работаю на заводе холодильников, но все еще не встретил девушку похожую на Алмаз, с длинными косами. Да и дочки у меня нет, чтобы попросить ее отпустить длинные косы. Порой я думаю, почему же наши девушки не отпускают длинные косы? Ведь красота длиннокосой девушки притягательней для сердца.

Тофик не удержался и разрыдался, Рушвия присоединилась к нему. Джейран плакала тихо и скупо, ибо растратила все свои слезы на собственные переживания. Заур смотрел на них, и ему становилось тошно. Тофик продолжил:

- В последнее время я часто вспоминаю свою первую любовь, и не могу заснуть. Однажды я увидел во сне длинноволосую женщину в белоснежном свадебном платье. Ее волосы были такими же белоснежными, как ее платье, но они также были заплетены в две косы. Она приблизилась ко мне, и я увидел, что она похожа на ту самую девушку. Я сказал: «Неужели ты почувствовала, что в последнее время я все чаще вспоминаю свою первую любовь? Это судьба привела тебя ко мне». Она подошла ко мне и сказала: «Знаешь, тогда я не ответила на твою любовь, однако потом очень жалела. Хотя сейчас уже поздно, но хочу сказать, что тогда я безумно тебя любила, но как азербайджанская девушка, соблюдающая честь и достоинство, я стеснялась выразить свою любовь словами. Я и сейчас тебя люблю, но принадлежу другому». Я растерялся во сне, но взял себя в руки и сказал: «Ты хочешь завладеть моим сердцем потому, что скончалась Хумар ханум? Я доживаю свою жизнь вместе с детьми, невестками и внуками, я ни в ком не нуждаюсь». «Я не хотела тебя обижать, у меня тоже есть дети и внуки, пусть все они будут счастливы. Теперь я должна уходить», - сказала она и протянула мне правую руку. Я пожал ей руку, ее рука дрожала. Я проснулся весь в поту. С тех пор спать спокойно не могу.

Рушвия приложила салфетку к покрасневшим от слез глазам и сказала:

- Ах, Тофик, ах! Как ты меня растрогал. Ты говоришь, что ты пожилой, но ты все еще мужчина. А я - женщина, и с каждым годом теряю свою молодость. Меня так огорчает прибавление лет и так огорчает видеть свою родину в таком вот состоянии.

Джейран растрогалась. Присела к плачущей Рушвие, обвила ее шею рукой и поцеловала в щеку. Женщины обнялись, поцеловались. Тофик обрадовался их примирению.

- Вот так! Выпьем за женщин! Если б не они, не было бы и нас!

Он хотел налить и Зауру, но тот отказался.

- Сынок, не будь таким пассивным. Это не выпивка, а бальзам на душу.

- Мне не хочется, дядя. Я достаточно выпил в Тифлисе.

- Как хочешь, - сказал Тофик, и теряя интерес к Зауру, протянул стакан Рушвие.

- Выпьем, сестра! И посмотрим, что будет дальше.

Рушвия взяла стакан дрожащими пальцами, поднесла к дрожащим губам, выпила залпом и сразу же закашлялась. Джейран три раза слегка ударила ее по спине, и Рушвия сделала ей знак рукой остановиться:

- Спасибо, сестра, спасибо. Не видать бы тебе горя. Рассказ Тофика меня опечалил. Вообще, в особенности осенью, мое сердце становится ранимым и плаксивым, как избалованный ребенок. Я делаю все возможное, чтобы утешить его, но оно остается безутешным. В прошлом году осень была такой же, как мое сердце. Все пожелтело от тоски, облака печально ползли в небесах, готовые пролиться дождем.

Рушвия вздохнула, почему-то уставилась на Заура и, не переставая на него смотреть, сказала сдавленным голосом :

- В один из дней, когда я хотела заплакать вместе с облаками, я вдруг собралась и уехала в деревню. В такие минуты ничто не способно меня умиротворить, кроме деревни. Чтобы не растеряться в холодных осенних ветрах, я должна была врасти ногами в землю и ухватиться руками за ветки деревьев. Деревня прижала меня к груди, как мать, истосковавшаяся по своему чаду. Разлученные встретились. Небо тоже перестало хмуриться. В садах еще были гранаты, на деревьях за пожелтевшими листьями еще прятались плоды айвы. Последний плод на деревьях всегда бывает вкуснее и слаще. Я ни на что не поменяю наслаждение, которое получаю, гуляя по саду и целуя с любовью каждое деревце, каждый кустик. Осень в наших краях прекрасна. Нежная прохлада после знойного лета окрашивает природу в золотисто-желтый цвет, оседает вся пыль на дорогах, люди, уставшие от тяжелого труда и зноя, отдыхают и их глаза улыбаются, и все это воодушевляет человека. Я еще не говорю о наших свадьбах. После лета, после труда в деревне начинаются свадьбы. Городские с

вадьбы отличаются богатым столом, а сельские – богатыми празднествами, прекрасными обычаями.

Рушвия закончила, неожиданно приподняла правую ягодицу и с грохотом испустила газы. Все переполошились. Джейран вскочила с места, побежала к двери, прижалась к стенке и с ужасом в глазах посмотрела на Рушвию. Заур проявил сообразительность и быстро открыл дверь. А Тофик, не обращая внимания на отвратительное зловоние, сказал тоном аксакала:

- Чача дарит легкость не только сердцам, но и другим органам, например, кишкам. Продолжай, сестра, здесь нет ничего зазорного.

Рушвия посмотрела на присутствующих в купе с удовлетворением в глазах, рыгнула и сказала:

- Спасибо, друзья. Я вам благодарна. В молодости я побывала во всех социалистических странах Европы. Там вот такие вещи не считаются постыдными. У нас есть такое высказывание – надо отбросить плохие качества европейцев и взять хорошие. А я считаю испускание газов в общественном месте хорошим качеством европейцев. Ну ладно, где я остановилась?

- Ты говорила, что сельские свадьбы прекрасны, - помог ей Тофик.

- Да, да. К счастью, каждый день в деревне устраивались свадьбы. Меня приглашали почти на все. И просили благословить молодых. А я старалась не обидеть людей, исполнить их желания. Совру, если скажу, что всегда получала удовольствие от этих свадеб, да и вы в это не поверите. Чаще всего я устаю от шумихи, от сутолоки, утомляюсь. Но мне не хотелось никого обижать, я приходила на свадьбы, выступала и танцевала – хотя и не задерживалась до конца. Как-никак, мне нравится быть среди своего народа, делиться с ним.

Очередная свадьба была свадьбой моего родственника, и потому я должна была присутствовать там с самого начала и хочешь - не хочешь, остаться до самого конца. Я не могла усидеть в палатке и поэтому часто выходила, заходила на кухню, беседовала с родственниками. Женщины, засучив рукава, готовили всякие блюда, изо всех сил стараясь услужить гостям. То, что я попала из сухой, официальной жизни города в теплую, близкую, родную мне жизнь села, вызвало в моей душе такие сладкие, такие нежные чувства, что мне казалось, будто я в раю. Вдруг мое внимание привлекла шумиха в палатке. Я последовала туда. Высокий молодой парень метался, как разъяренный тигр, расталкивал всех, кто пытался его успокоить, и кричал музыкантам:

- Сыграйте мою песню, побыстрей, или же кому-то не поздоровится.

Бедный жених боялся приблизиться к нему, но пытался успокоить его на расстоянии:

- Родной, ты хоть скажи, как называется твоя песня, чтобы эти бедняги знали, что играть.

- Но ведь они должны знать, почему они не знают? Побыстрее, сыграйте мою песню! – не усмирялся парень.

Кто-то из присутствующих подсказал, чтобы позвали его мать, может она знает, как называется эта мелодия. В палатку срочно привели жалкую женщину в фартуке, которая занималась мытьем посуды. Я ее не знала, значит, она была не из нашего села. Мне казалось нормальным, что парня я не знаю, ведь я не могла знать парней в селе, но пожилых-то я должна была знать. Я спросила одного из своих родственников, кто этот парень. «Они беженцы, - сказал тот, – из Лачина, обосновались в нашем селе». Бедная мать, вытирая руки о фартук, подошла к своему сыну, метавшемуся посреди палатки:

- Да проклянет тебя Бог! Сынок, ты опять опозорил меня на людях. Зачем же ты так делаешь? – сказала она и попыталась вытащить его из палатки.

- Тетушка Гызбес, - сказал жених, - если ты знаешь, как называется его танец, скажи, чтобы сыграли, пусть станцует и уходит.

- Сыграйте песню «Мой Лачин», - сказала она жалобно.

Музыканты стали играть «Мой Лачин». Парень стал крутиться посреди палатки и с каждым его оборотом палатку охватывал резкий запах пота. Стоять рядом с этим парнем, белая рубашка на котором была в желтых разводах пота, не зажимая носа, было невозможно. Чуть спустя парень вновь стал кричать:

- А почему вы не поете? Что, язык отсохнет, если споете «Мой Лачин»?

Бедный певец запел. Он пел, а пьяный парень размахивал руками посреди палатки. В сердце моем раздавался стон, росла боль, и мне было больно за Лачин. Эта несчастная земля стонет под ногами армян, а здесь терпит от нас оскорбления. Наконец мать насильно выволокла его из палатки. 

Вышла танцевать группа парней, дожидавшихся своей очереди. По правде говоря, танцевали они красиво. Через некоторое время из танцующих не осталось никого, за исключением двух парней, остальные поклонились гостям, музыкантам и вышли. Один из двоих дал музыкантам деньги и заказал песню:

- Братец, сыграй и спой мне «Джимми».

Сначала я не поняла, что это значит, но когда зазвучала песня, до меня дошло, что это песня из фильма, в котором играет Митхун Чакраборти. Один из парней то прыгал, как обезьяна, то извивался, как змея. Бедный певец, только и делал, что повторял три-четыре слова, а парень иногда кричал:

- Ну что ты делаешь, пой правильно!

Эта сцена вмиг поменяла мое настроение, будто мое сердце крепко-крепко стиснули. Мне стало трудно дышать, и я пулей вылетела из палатки. Дом наш находился поблизости, я забежала в наш сад и обильно блеванула у гранатового дерева. Я ужасалась тому, что наши сыны, которые должны вернуть наши земли, оберегать нашу Родину, все подобным вот образом забудут о своих корнях, танцуя «Джимми», забудут о Карабахе, станут манкуртами.

- О Аллах, о Аллах, помоги, - сказала я, воздевая руки к небу.

Рушвия сказала эти слова, воздела руки к небу и стала молиться со слезами на глазах.

Хотя запах пердежа уже покинул купе, Заур почувствовал головную боль и тошноту, вышел в тамбур, высунул голову в открытое окно и стал жадно глотать чистый воздух.

 

2

 

Апатичный Баку, чье морщинистое лицо не знает перемен, обессилел под июньским солнцем. Солнце изливало лаву на город, жар, поднимающийся от асфальта под ногами, обдавал лица. Резкий запах пота, смешавшийся с запахом мазута, выхлопы машин впитались в городские стены, камни. Чернявые мальчики в черных семейных трусах купались в городских фонтанах, откуда их выгоняли полицейские, но спустя пять минут они снова возвращались в воду. На бульваре стояла шумиха, парни из провинции в черных очках, черных брюках и белых рубашках цеплялись к девушкам, на чьих лицах таял макияж, а порой даже пытались их полапать. Тошнотворный запах донера впитывался в одежду, тела прохожих, мешался с запахом пота. Облака пыли, которую вздымали голые по пояс рабочие, занятые на строительных и восстановительных работах в городе, впитывались в легкие, вызывали приступ кашля у астматиков. Асфальтовое покрытие дорог и тротуаров, плиты менялись раз в три-четыре месяца, и поэтому пешеходы ходили по колено в грязи, а машины не давали возможности висящей в воздухе пыли осесть. Люди, заходящие в пахнущие килькой кафе без кондиционеров, чтобы выпить теплого пива, через некоторое время выходили оттуда, воняя дешевым пивом и рыбой, и бродили по городу. Усатые приблатненные горожане с четками в руках, платками на шеях и в черных узорчатых рубашках изнывали от жары, нищенки в черных чаршабах, рассевшиеся на горячем асфальте через каждые пятнадцать–двадцать метров, раздирающе зычным голосом выпрашивали деньги во имя хазрата Аббаса и имама Хусейна. Зеленые, черные мухи, блохи и оводы, обитающие в забитых до отказа мусорных ящиках, налетали на кошек и собак, ищущих на этих мусорках пропитания, и на бомжей русской национальности. Бомжи отгоняли их руками, но те спустя пару секунд вновь атаковали их, причем гораздо решительнее. Автомобили, с разрывающимися от громкой музыки динамиками, мчались по узким улицам города и доводили всех до безумия оглушающими сигналами. Бакинцы и гости столицы в автобусах и микроавтобусах, застрявших в пробках, из-за того, что не работала половина светофоров, были вынуждены обливаться потом и вдыхая разнообразные запахи друг друга, проклинать дымящего сигаретой водителя, просовывать голову в открытые окна, чтобы охладиться. Женщины с небритыми подмышками ждали малейшего повода, чтобы начать склоку и поругаться. Водители тоже не сидели без дела, они ругали матерей и сестер конкурентов, мчащихся мимо, вспоминали всю женскую половину их семейств. А карманники, работающие группами по два-три человека, пользуясь давкой крали мобильные телефоны и деньги пассажиров. Жители Баку, обедневшего по части деревьев, посаженных в советский период и вырубленных в эпоху независимости, пытались найти хоть какую-то тень и посидеть в прохладе, некоторые устремлялись в пригородные дачи, где было полно комаров, а другие ныряли в покрытый десятисантиметровым слоем нефти Каспий, куда сливали канализационные воды. На пляже можно было встретить скромных, соблюдающих приличия женщин, которые заходили в воду в халатах, а также тех, кто, съев продающуюся на берегу кукурузу, арбузы, бросал початки и корки на песок, устраивая празднества для мух.

После того, как он вернулся из Тифлиса, дни превратились в недели, недели – в месяцы. За это время в жизни, стране, регионе случилось многое. Дни стали длиннее, ночи короче, разлука всей тяжестью давила на его плечи. Заур продолжал работать. Проект, поданный в посольство Норвегии около года назад, наконец был утвержден, и КЦМИ выиграл грант в пятьдесят тысяч евро для издания на четырех языках двухтомника «Мой несчастный беженец», состоящего из устных рассказов беженцев и вынужденных переселенцев Южного Кавказа.

Безусловно, в связи с этим материальное состояние Заура гораздо улучшилось. Он всецело был занят проектом. С Артушем он общался только виртуально. Они часами говорили по интернет, занимались аудио и визуальной любовью. Их сильно расстраивало то, что по определенным причинам не удавалось реализовать обещание, данное друг другу по поводу скорой встречи в третьей стране, но продолжали надеяться, что это всего лишь отсрочка.

По ночам, в глубоком сне, его душа отделялась от полного любви тела и сливалась с душой возлюбленного, а под утро возвращалась в тело после страстных путешествий. Когда солнце разбивалось в висящем на стене зеркале и звонко разливалось по комнате, Заур думал, что и этот день пройдет без Артуша, и вставал с кровати с болью в сердце. Кое-как он скрывал свою эрекцию руками, чтобы не видели родители, забегал в ванную, напевал лирические песни, умывался, брился, смотрел на свое отражение в запотевшем зеркале и думал: «Сколько, сколько же продлится эта разлука?».

Родители уже, казалось, смирились с тем, что их сын не женится. Заур, закончивший факультет международных отношений с отличием и знавший английский в совершенстве, пропускал мимо ушей советы отца по поводу работы в МИД или в одной из нефтяных компаний, и целиком ушел в работу НПО. Ни отец, ни мать, ни родственники не могли понять, что заставляет Заура заниматься проблемами грузин, осетин, армян, абхазов, тюрков-ахызков, интересоваться конфликтами в регионе, выступать в печати с резкими статьями, воевать со всеми и подвергаться опасности.

- Эти конфликты всегда были, есть и будут на Южном Кавказе. Ты что, обязан их решить? – говорил отец. – Ни денег, ни уважения твоя работа не приносит. Нормальной карьеры тебе не построить. Только риск и опасность! С каждым днем ты наживаешь все больше врагов. Акиф Таги – авантюрист. Он только и делает, что выигрывает гранты и ест остатки со стола органов зарубежной разведки. А тебе платит гроши.

- Папа, я люблю свою работу! Иногда зарабатываю много, иногда мало. Какая разница? Главное – я свободен, независим. Разъезжаю по странам, знакомлюсь с новыми людьми.

- Вижу, вижу. Съездил в Тифлис на три дня, вернулся через десять. Ни разу не позвонил, не сказал, что всё в порядке. А мы тут переживаем.

Подобный диалог с отцом происходил с периодичностью раз в неделю. Оба уже знали назубок вопросы и ответы. В очередной раз повторив традиционный утренний диалог с родителем, Заур выпил стакан чая, накинул за плечи рюкзак и вышел, хлопнув дверью. Он пешком направился в офис КЦМИ, который находился возле станции метро «Сахиль». В офисе, охлаждаемом кондиционером, не было никого, кроме Акифа Таги – секретарша отдыхала в Анталье, а второй координатор Тейюб уехал на конференцию в Киев. Заур сделал себе кофе, сел за стол, включил компьютер.

- Как дела? – спросил Акиф, не отрываясь от монитора.

- Да так, отец вот утром опять испортил настроение.

- Он же отец. Имеет право хотеть, чтобы ты жил хорошо, зарабатывал много. Ты должен его понять. Ни один отец не станет желать своему ребенку плохого.

Заур обнаружил, что от Артуша пришло письмо и не расслышал последние слова Акифа. Он открыл письмо и стал с интересом читать. «…Дни сыплются к моим ногам, словно пожелтевшие листья, а я каждую ночь, вперившись во тьму, жду твоего появления. Так миновала осень, зима, весна, а теперь вот разгар лета. На прошлой неделе мне пришлось съездить в Тифлис на два дня. Я решил тебя не беспокоить. Знал, что ты все бросишь и приедешь. Исходил Тифлис вдоль и поперек. Посетил каждый уголок. Каждый парк, каждое деревце. Искал твое имя повсюду. Дома будто обрушивались на меня. Я изнывал от горечи охватившей меня любви и искал твои объятья, которые могли бы меня спасти. Я писал тебе стихи, пронизанные скорбью. Кричал о своей тоске во тьме, чтобы ты меня услышал. Я ждал впустую. Впустую ждал весточки от тебя. Часы казались мне бесконечными. Тело свое, уставшее от поисков тебя, я бросил в объятия ночи. Хотел уснуть в отеле «АТА», чтобы утро поскорее наступило. Но не смог. Я дождался утра, не смыкая глаз. Каждую ночь слушал звук шагов, думая – может, это ты. Каждое утро печаль охватывала мое сердце. Солнце стало для меня символом одиночества… Ты – это все для меня».

Заур попытался скрыть слезы и отпил кофе.

- Что случилось? Что ты опять углубился в компьютер?

- Пришло письмо, я должен срочно ответить. Дай мне минуту, - посмотрел Заур на Акифа.

- Пожалуйста, пожалуйста, я же просто так спросил.

Он сделал еще один глоток кофе и начал писать.

«… Я прекрасно тебя понимаю, Артуш. Тебе обязательно следовало сообщить мне, я приехал бы в Тифлис. Не знаю, почему ты этого не сделал. А что касается тоски… Я тоже ощущаю твое отсутствие каждый день. Когда первые цветы приветствовали весну, я не испытывал никакой радости. Я ждал твоего возвращения вместе с перелетными птицами, которые вернулись после долгих, длинных зимних месяцев. Но тебя среди них не было. Я исходил поселки, названия которых мне неизвестны, чтобы найти твои следы, связал свою надежду с бесконечными, безграничными волнами моря. Я ждал тебя на бульваре, к берегу причаливали корабли, но на них тебя не было. Ни одна слезинка не пролилась из моих глаз, ибо свои слезы я берегу для тебя. Я никому не могу раскрыть свое сердце, ты тоже знаешь, что это за мука. Ищу порт, куда можно причалить, грудь, к которой можно склониться. Каждую ночь луна разбивается на тысячу осколков. Каждую ночь выходят звезды-скитальцы. Хочу, чтобы ты принес мне звезды в своих ладонях. Хочу, чтобы ты, как солнце, осветил мой темный мир, но тебя рядом нет… Тебя нет».

Заур отправил письмо, потом спросил у Акифа Таги, копавшегося в полке среди папок:

- Акиф, ты был в Армении. Какое впечатление произвела на тебя эта страна?

Акиф повернулся к Зауру, его глаза улыбались. Подошел к нему с папкой в руках:

- Ведь мы с тобой не раз об этом говорили. Ты же наизусть знаешь всё о моих двух поездках.

- Да, верно. Но я не задал тебе самый главный вопрос.

- И что это за вопрос?

- Как ты себя там чувствовал? Какие чувства у тебя возникали?

Акиф придал лицу серьезное выражение, и, хлопая папкой по ладони, сказал:

- Чего скрывать, как во время первой поездки, так и во время второй я испытал странные ощущения. Мне казалось, что я одновременно в самой близкой и самой далекой стране мира. Знаешь, это очень необычное, непонятное чувство. Пока сам человек не попадет туда, не увидит, он не поймет.

- То есть ты каждый миг чувствовал, что находишься среди врагов?

Акиф после некоторого раздумья ответил:

- Конечно, я ни на секунду этого не забывал. Меня окружали телохранители из спецслужб Армении и ни на секунду не позволяли мне забыть, что я нахожусь во вражеской стране. Может, если бы их не было рядом и я бродил бы свободно по улицам Еревана, не выдавая себя, этих чувств у меня не возникло бы. Я даже сказал организаторам мероприятия в Ереване, что если бы не телохранители, не меры безопасности, то я чувствовал бы себя также как и в Тифлисе. Они обиделись, но возразить не смогли.

Заур встал и стал прохаживаться по комнате. Закурил. Вдруг поднял голову и сказал смотрящему на него Акифу:

- Я, самый активный сотрудник нашего НПО, не был ни разу в Ереване. Тебе не кажется это странным?

- Но ведь ты до сих пор даже не заикался об этом, - Акиф пожал плечами, но не удивился. - Откуда мне знать, что ты хочешь съездить в Армению?

- До сих пор не хотел, но сейчас хочу.

- Наверно, на то есть какая-то причина.

Заур стряхнул пепел сигареты в кулек, который свернул из бумаги:

- Да, есть. В Тифлисе я познакомился с очень интересными людьми, с нестандартными подходами. Они думают об этом конфликте так же, как мы.

- Имеешь в виду Луизу?

- Луизу и Артуша. Они оба достаточно образованные, нестандартные люди.

Акиф внимательно смотрел на Заура, словно искал на его лице ответа на свои сомнения.

- Ты уверен, что хочешь съездить в Армению?

- Почему нет? Если моя миротворческая деятельность приносит пользу, то думаю, моя поездка в Армению не может повредить. Разве не так?

Акиф взглянул в окно. Сжал губы и сказал:

- Ты прав. Живое общение с армянами, конечно, гораздо важнее, чем офисная переписка, или участие в проектах, организованных международными донорами. Ты общался с ними в Тифлисе, Киеве, Москве. А теперь их общество интересует тебя изнутри. Что может быть естественнее?

Заур обрадовался, увидев, что понят. Его уважение и любовь к Акифу возросли.

- Как по-твоему, можем ли мы сделать что-нибудь стоящее в миротворчестве? Или мы просто получаем гранты – и этого достаточно? 

Акиф улыбнулся:

- То, что ты называешь миротворчеством, до сего дня не нашло своего воплощения. И сегодня, фактически, миротворчество в глубоком кризисе. И это относится не только к Южному Кавказу, но и ко всем конфликтным зонам в мире, начиная с бывшей Югославии. Эффективность решения этнических проблем военным путем создает иллюзию бесперспективности мирного диалога и народной дипломатии.

Борьба с террором, начавшаяся после 11-го сентября внесла новую политическую риторику в южнокавказские конфликты. Власти трех республик стали получать дивиденды от жонглирования терминами, кредиты для укрепления своих монополий, лишающих народную дипломатию возможности играть какую-либо роль в процессе переговоров по урегулированию конфликтов. В каждой их трех республик перед выборами нарушается режим прекращения огня, власть запугивает население угрозой начала войны. Этот конфликт является конфликтом и трагедий для нас, а для власти это бизнес. Мне уже надоело участвовать в этой игре. Я устал от тостов за мир, от фамильярных излияний.

- Думаешь, власти трех республик следуют единому курсу?

- Каждый, кто знаком с ситуацией в южнокавказских республиках однозначно может заметить поразительное сходство между политическими режимами государств этого региона. Эти режимы устойчивы не только потому, что конфликты остаются нерешенными, но и благодаря тому, что существуют различные интересы внешних сил к региону и более-менее устойчивый баланс в реализации этих интересов. Складывается впечатление, что все стороны, вовлеченные в конфликт или привлеченные к его решению, принимают необходимость консервации ситуации, замораживания конфликтов и в дальнейшем. А это создает иллюзию неизбежности стабилизации режимов и их главных лиц.

Заур внимательно слушал Акифа. Он всегда испытывал изумление перед глубоким умом, умением мыслить и аналитическим талантом этого человека. Акиф будто бы выступал не в офисе перед Зауром, а перед огромной аудиторией в конференц-зале. Заур желая показать свою осведомленность в политической ситуации в регионе и то, что работает в этой организации не понапрасну, спросил:

- Знаешь что всегда меня интересовало? Минская группа играет роль посредника в нашем конфликте, но позиции США, Западной Европы и России по конфликту значительно противоречат друг другу. Можно ли решить проблемы Южного Кавказа в подобных условиях, при помощи таких структур?

- Конечно, нет, - ответил Акиф, не раздумывая. – Все уже перестали надеяться на Минскую группу. Как власти, так и НПО лишь имитируют миротворчество. Во всех трех республиках политическая, экономическая и демографическая ситуация практически одинакова. Несмотря на революцию в Грузии во всех трех республиках правят авторитарные режимы, экономика заключена в тиски коррупции и приближается гуманитарный кризис.

- Не знаю когда, но когда-нибудь армяне и азербайджанцы, грузины, абхазы и осетины научатся мирно сосуществовать и сотрудничать в регионе…

- Или же они на протяжении долгих десятилетий будут вести непрерывную вражду и тем самым уничтожат регион, - закончил Акиф вместо него. – На Южном Кавказе царит информационная блокада, разделяющая людей, препятствующая их сотрудничеству. Что делать с замороженными конфликтами и зонами, находящимися вне контроля? Вот на этот вопрос точный ответ еще не найден.

- А что ты думаешь об армянах? Только ответь, пожалуйста, искренне. Это для меня чрезвычайно важно.

Вопрос оказался неожиданным. Акиф зажег сигарету и сел на одно из кресел.

- Хотя я занимаюсь миротворческой деятельностью и в Азербайджане достаточно людей меня недолюбливающих, я все же в первую очередь азербайджанец. Точно так же, как мои коллеги в Армении в первую очередь армяне, даже зачастую ярые дашнаки.

Да, я считаю армян врагами. Несомненно. Если обратиться к истории – мы несколько раз мирились с армянами. И всегда оказывались жертвами их коварства. В разные периоды нас, так или иначе, принуждали к миру. Однако ненависть к тюркам в генах армян не исчезла. Наоборот. Последнее перемирие с трудом установилось с образованием СССР. И что в итоге? Проигравшей стороной вновь оказались мы. Нагорный Карабах оккупирован. Естественно, не следует отрицать роль, которую сыграли русские. Не могли же армяне самовольно оккупировать какую-либо территорию.

- Но ведь раньше десятки тысяч армян и азербайджанцев вступали смешанные браки, рожали детей. По сей день часть их живет среди нас. Вообще, чего мы хотим достичь в качестве миротворческой организации? Мы поедаем гранты или пытаемся способствовать перемирию?

- Я вновь хочу повторить, что не являюсь сторонником войны. Карабахские армяне – наши граждане. Но мы в первую очередь должны создать сильную экономику и сильную армию, чтобы армяне, живя на территории Азербайджана, не помышляли об отделении, не выказывали бы сепаратистских наклонностей. Если государство будет государством, никакого сепаратизма не будет. Но с армянами надо держать ухо востро, от них можно ожидать чего угодно. Честно говоря, я им не доверяю.

- Но почему, - Заур поднялся и, соединив руки на поясе, потянулся назад: - Сколько еще существовать этой пропасти между двумя народами? До каких пор нам оставаться врагами?

- Знаешь Заур, все лежит в психологии наших вроде бы столь похожих, но в действительности очень разных народов. В психологии тюрка есть отважность и прямота. Вообще, если перечислять качества тюрка, то в первую очередь следует указать честность и непримиримость с несправедливостью. Создатель Веры в Абсолют Асиф Ата говорил в связи с характером тюрка: «Оседлав коня, тюрк становится Кёроглу, спешившись - Физули».

Услышанное шокировало Заура. До сих пор ему не доводилось слышать подобных речей от Акифа, это пафосное выступление о величии тюркского этноса потрясло его. Акиф подняв правую руку и энергично двигая ею, продолжал свое выступление:

- Тюрк всегда мог сплотить в одной руке нежность и величие. Он никогда не наносил удар в спину. Такие люди, как Сехл Сумбат, предавший своего полководца или Кечал Хамза, выкравший и продавший коня вышли не из среды тюрков. Это армянский характер. Армянин, как змея, его сердце полно злобы и коварства. Падает – умоляет, поднимается – жалит. Они не щадят слабых и прислуживают сильным, армяне принесли нашему народу тысячи бед. Город под названием Баку существует сегодня только благодаря тому, что 90 лет назад тюркский меч вышел из ножен. Я не могу это отрицать, забыть все это.

Не произнося ни слова Заур сел на свое место. Он растерянно смотрел на своего руководителя, пытаясь переварить услышанное.

- А что касается твоего желания съездить в Армению, - голос Акифа вернул его в реальность, - то я поддерживаю эту инициативу, ибо я сторонник диалога. Борис Навасардян из ереванского Пресс-клуба предложил нам один проект. Сейчас найду, дам, посмотришь. Четырехдневная конференция под названием «Барьеры перед развитием региона», которую собираются провести в Ереване при участии НПО Турции, Азербайджана, Грузии и Армении. Я, правда, отказался ехать, много дел, да и тема мне не интересна. Но ты поехать можешь. Все расходы берет на себя приглашающая сторона.

- А кто финансирует проект? – уставился Заур на монитор.

- Caritas France. Сейчас сброшу тебе мэйл Бориса, спишись с ним. Если условия тебя устроят, поедешь. 

 

* * *

 

Весь Баку, дом в Ичери Шехере, работа и даже собственное тело тяготили Заура. Он еще не получил ответа на письмо, отправленное Борису Навасардяну два дня назад и места себе не находил, мучил Акифа бесконечными вопросами: «Может мероприятие отменили?», «Может Борис не согласен с моей кандидатурой?», «Можно ли отправиться в Армению по какому-нибудь другому проекту?».

Акиф не понимал почему это человек раньше ни словом не обмолвившийся о своем желании посетить Армению, вообще не интересовавшийся возможностью таких поездок вдруг пожелал отправиться в Ереван. Он боялся обидеть Заура расспросами. Но в одном был уверен точно – после поездки в Тифлис Заур сильно изменился.

Заур повсюду слышал шепот Артуша, чувствовал его теплое дыхание, запах, влагу поцелуев и, сам не понял, какая неведомая сила привела его к воротам школы № 2.

Он никогда не планировал побывать здесь, даже не думал об этом. Просто внезапно обнаружил себя стоящим возле здания школы. Он знал, что все учебные заведения на каникулах, школы закрыты и попасть внутрь для него будет не так-то легко. Но он решил попытаться.

Прислонив лоб к стеклу, он заметил в конце полутемного фойе пожилую женщину-сторожиху с вязанием в руках. Постучался. Женщина поднялась и, шаркая шлепанцами, пришла открывать.

- Кого ищешь, сынок?

- Никого, зайти хочу.

- Почемууу? – вытаращила женщина глаза, растягивая гласную в последнем слоге.

- Я учился в этой школе. Вот пришел вспомнить былые деньки.

- Понимаю, сынок, но впустить тебя не могу. В здании никого нет. Как я могу впустить чужого?

- Через пару дней я уезжаю. Хочу увидеть школу в последний раз. Может я больше никогда не вернусь в Баку, - соврал Заур и тут же покраснел.

- Повторяю еще раз – впустить не могу! Если что-нибудь пропадет из классов – отвечать мне!

- Если не доверяете мне, давайте пройдемся вместе по коридорам, двору, - взмолился Заур. – Но, прошу, не отказывайте.

Будь здесь прежний сторож тетя Наида, Заур спокойно зашел бы. Но нынешняя сторожиха, устроившаяся в школу после выхода на пенсию, конечно же, знать Заура не могла. Она впервые в жизни видела человека, умоляющего позволить ему в последний раз увидеть родную школу. Женщину изумила встреча с таким человеком, и это в наши-то времена, когда такие понятия, как школа, учитель, образование подверглись полной девальвации. С одной стороны, она действительно не имела права впускать постороннего, с другой, понимала - жестоко мешать человеку, который хочет попрощаться с родным городом и школой.

- Ладно, сынок. Но у тебя пятнадцать минут! Иногда заходит кто-нибудь из руководства за бумажками. Если тебя увидят, я потеряю работу.

Обрадовавшийся Заур поцеловал женщину в щеку, сунул ей в карман пять манат и выпалил:

- Спасибо.

Он быстро поднялся на второй этаж. Остановился посреди длинного коридора, погрузившегося в мертвую тишину каникул, оглянулся по сторонам. Он не знал с чего начать, так и остался стоять, как вкопанный. В конце концов, он подошел к дверям класса, где проучился с пятого по десятый и глубоко вдохнув, потянул за ручку.

Те же парты, та же доска, тот же учительский стол. Единственное произошедшее здесь изменение: со стен поснимали портреты русских классиков и повесили портреты азербайджанских поэтов и писателей.

Окна, оставшиеся с советских времен, похоже, никто не собирался менять. Собравшаяся между двух стекол пыль, казалось, тоже хранится лет десять-двадцать. А вот и парта, в третьем ряду, та самая, за которой он сидел с Артушем на протяжении шести лет. Заур присел на «свое место», сложив руки перед собой, совсем как первоклассник. Сейчас парта стесняла его, тело с трудом вмещалось между скамьей и крышкой стола. Он навсегда перешел в мир взрослых.

«Ну вот, через столько лет, тот же класс, та же парта…» Заур не заметил, как глаза наполнились влагой, слезы потекли по щекам и закапали на стол и колени. Вдруг он очнулся от странного чувства, испытываемого обычно в юности – ощущения мятежной легкости тела. Чувство сладострастной боли пробежало от области паха по всему телу. Словно желанный ему человек сидел сейчас рядом. Он чувствовал его запах, теплоту его дыхания. Он был готов пожертвовать собой, отдать ему сейчас самое драгоценное – свое тело. Ведь, это чудо, наполненное играющими гормонами и искрящейся любовью, уже невозможно удержать в своей власти, оно требует отдать себя другому – в этом и заключается великое предназначение человеческого организма.

Заур вдруг вспомнил, что сторожиха дала ему только пятнадцать минут. Он хотел выйти из класса, но ноги отказывались подчиняться. Старые парты настойчиво возвращали его в прошлое. И стены просили остаться. Школьная доска требовала: «постой, разрисуй меня в последний раз мелом».

Он больше не мог этого выдержать. Поднялся с места. Губы его дрожали. Застрявший в горле комок, не давал тихо стекающим слезинкам превратиться в селевые потоки рыдания. Заур остановился перед доской. Заметив небольшой кусочек мела, взял его и, поиграв немного в ладони, положил в карман. Он спустился по лестнице в другом конце коридора, и открыл дверь, ведущую во двор школы. Здесь, за старым помещением, где в его время проходили уроки труда, они впервые открылись друг другу, здесь родился их первый поцелуй. Старый чинар по-прежнему нес свою вахту, защищая этот уголок от палящего солнца. Заур присел на находящееся в тени некое подобие скамейки – деревянную доску, на двух больших камнях. Прислонившись спиной к дереву, он закрыл глаза и почему-то, вдруг вспомнил последний звонок.

В тот день в школьном дворе яблоку было негде упасть. Никто не заметил отдалившегося от толпы и в одиночестве присевшего под дерево Заура, никому из одноклассников не было до него никого дела. Впервые он со всей остротой осознал свое одиночество и отчужденность. Он сидел и плакал, вдали от всех. Его абсолютно не интересовали выступающие с микрофоном, и вообще эта церемония, все мысли были о том, как быстро пролетело время. Заура, как и всех выпускников, радовало получение аттестата и избавление от мучительных утренних подъемов, от надоевших педагогов и прочей школьной рутины. Он был, конечно, воодушевлен началом новой взрослой жизни, но в то же время понимал, что теряет все материальные узы, связывающие его с Артушем, Его терзала мысль о том, что незабываемые мгновения, прожитые в школе, испаряться навсегда. «Здесь все для меня закончилось, с тех пор как уехал Артуш – попытался обнадежить себя Заур, решив, что распрощался со школой еще в 1990 году. И все же ему этот последний день казался особенным, словно что-то осталось еще недоделанным, недосказанным, непонятым.

Через несколько минут, в последний раз прозвучит символический звонок и этот пронзительный зов, звучавший 11 лет его жизни, пройдет через каждую частичку тела и навсегда исчезнет из жизни. Он с нетерпением ждал этого момента.

Он хорошо помнил свой первый день в школе. Двоих испуганных, робеющих мальчиков - азербайджанца и армянина посадили вместе, за одну парту. Это было в начале восьмидесятых, когда азербайджанец и армянин могли быть одноклассниками, сидеть за одной партой, и в этом не было ничего особенного. Никто не знал тогда, что через несколько лет они станут представителями враждующих народов. Артушу и Зауру хватило всего недели, чтобы их знакомство переросло в крепкую дружбу. Интересы детей не были оригинальны – они собирали крышечки от бутылок, играли ими в различные игры, а тому, у кого было самое большое количество крышечек, завидовал весь класс. Позже, уже в третьем классе, они увлеклись филателией.

Заур бросил сигаретный окурок, затушил его ногой и поднялся с места. Он вернулся к двери, прошел мимо лестницы и приблизился со спины к сторожихе.

- Спасибо, бабушка, да воздастся вам за доброту.

Женщина, проделав спицей очередную петлю, подняла голову.

- Раз ты перед отъездом на чужбину, заглянул в родную школу, значит достойный ты человек. Эх, если бы все молодые были такими же…

- Откровенно говоря, я пришел вспомнить не школу, а свою первую любовь. Наверно вы понимаете…

Женщина улыбнулась:

- Ах ты, хитрец, – затем покачав головой, – Вы что расстались? И где теперь эта девочка?

Заур посмотрел в окно, на вереницу машин, катившиеся вниз по улице Буньята Сардарова, и ответил:

- Нас война разделила.

Старуха, до которой не совсем дошел смысл сказанного, переспросила:

- Как это?

Он понял, что сказал лишнее:

- … Ее отец был военным, погиб в Карабахе, – попытался выкрутиться он, – девушка с матерью переехали жить к родственникам в Казахстан.

Заур только с недавних пор обнаружил у себя способность врать напропалую и не краснеть. Это начинало ему нравиться.

Сказав тихо «вай-вай-вай», женщина еще раз покачала головой:

- Аллах рехмет елесин[Аллах рехмет елесин (Allah r;hm;t el;sin) – речевой оборот, употребляемый у азербайджанцев при выражении соболезнования по умершему. Буквальный перевод – «царство ему небесное»]. Что поделаешь, сынок, все мы под небом ходим. Да сохранит Аллах молодых от гибели, чтобы кровь не текла, люди не гибли. Ох, бедный этот народ сынок, столько мучений на нашу голову.

Произнеся эти слова, женщина с трудом поднялась на ноги и, шаркая пошла к двери. Заур медленно поплелся за ней, на ходу в последний раз рассматривая школьные стены и висевшие на них плакаты и лозунги. Теперь на месте призыва Ленина «Учиться, учиться, и еще раз учиться!», висел афоризм директора школы Ирады Дестерханлы «Образование – наше приоритетное направление».

Попрощавшись с женщиной, он вышел на улицу. Почему-то внутри все горело от злобы и ненависти. Визит в школу не принес желаемого облегчения, только еще больше разбередил душу.

Он спускался вниз по улице. Люди, поднимающиеся навстречу небрежными, развалистыми шагами, казалось исчезали, испарялись на глазах. «Как будто они хотят убежать, спрятаться поскорее друг от друга. Где же Баку моего детства?» – думал Заур. «Где мороженое «Пломбир»? Почему люди больше не смеются? Почему улицы стали темными и грязными? Почему все уничтожают, сравнивают с землей?». Побывав в своей старой школе, он понял, что нет ничего лучше вечного детства, ребенка, который никогда не будет взрослым. Он понял, что они с Артушем лишили друг друга этого детства и повзрослели раньше остальных своих сверстников.

          

***

Родителей дома не было. Сей факт чуть поднял настроение Заура, для которого даже недолгое одиночество было сейчас подарком. Впереди его еще ждало, если вариант с Борисом, конечно, выгорит, довольно хлопотное дело - получение родительского разрешения на поездку в Ереван, а в случае неудачи – самовольный отъезд. Разговор о Ереване наверняка не обойдется без нескольких обмороков матери и повышения сахара в отцовской крови. Но все это не важно, сбить Заура с пути теперь было не возможно.

Заур зашел в свою комнату, переоделся. Подошел к старому комоду, на котором были расставлены в ряд шесть рамок с фотографиями. На одной – он с Артушем на школьном дворе - их последний снимок. Заур погладил изображение. «Как эти рамки ограничивают нас… и тебя, и меня… Мы не должны томиться в них как в тюрьме, терпеть и подчиняться системе». Он положил рамку обратно на комод и впервые за день, улыбнулся. «Меня не остановит ни одна война, ни один конфликт. Не буду больше искать утешений в картинках. Мы встретимся. Обязательно встретимся!».

Вернулась надежда на счастливое будущее, он снова успокоился, поверил в себя.

Со двора послышался звонкий, то ли мужской, то ли женский голос.

- Стаканы, стаканы… блюдца, блюдца... Хочешь, бей об стены, не бьются, не бьются.

Заур выглянул в окно. Это был молодой человек. Он стоял между двух, заполненных до отказа плетеных корзин и, бросая стакан об бетонную стену, повторял:

- Бей об камни, стой на них, не сломаешь, не повредишь.

Заметив зрителей на балконах и в окнах, парень поставил стакан на землю и начал бить его ногами. В самом деле, стакан не ломался. Правда, сколько бы парень не старался, охотников купить его товар не находилось. Еще немного и он, резко замолчав, подошел к корзине. Покачав головой, взял свою тяжелую ношу и поплелся вон со двора. Теперь его голос звучал вдалеке.

- Стаканы, стаканы… блюдца, блюдца... Хочешь, бей об стены, не бьются, не бьются…

Заур стоял посреди комнаты, размышляя, чем бы заняться, в конце концов, решил скоротать время в интернете. В почте было восемь новых писем, и одно из них… от Бориса Навасардяна. От внезапно навалившейся неописуемой радости он невольно обхватил голову обеими руками.

Борис писал, что приглашает Заура на мероприятие, но тот должен подготовить двух-трехстраничный доклад.

«Уверен, что Ваше участие на конференции будет очень плодотворным и полезным. С организацией господина Акифа Таги у нас и до этого были проекты, и мы будем рады сотрудничать с рекомендованным им лицом. Прошу переслать мне доклад, посвященный теме нашей конференции «Азербайджан-Армения-Грузия-Турция. Четырехсторонние отношения. Реальность и перспективы». Также пришлите мне свои паспортные данные. Так как конференция пройдет с 7 по 10 июля, то вы должны быть в Ереване уже 6-го. Вам надо приехать в Тбилиси, оттуда в Садахло[Садахло – село в Марнеульском районе Грузии, пограничный пункт на Армяно-Грузинской границе], на армяно-грузинскую границу. Вас там встретят. Все дорожные расходы будут компенсированы Вам полностью…»

Заур немедля отправил Борису паспортные данные, приписав, что доклад пришлет через два-три дня и, в поисках Артуша, зашел в MSN. Увидев, что Артуш в «оффлайне», собирался было написать ему письмо, но тут в окошке программы человечек с надписью «Артуш» зажегся зеленым цветом. Обрадованный Заур мигом одел наушники и поднес губы к микрофону.

- Ало

Голос Артуша прерывался.

- Привет, Заур. Я давно тут. Проголодался, отошел перекусить. Как дела?

- Все нормально. Заходил в школу. Включи камеру.

Через мгновение Артуш появился на экране. Он улыбался.

- Ты дома один? – спросил Артуш.

- Да. Наши ушли куда-то.

- В школу, говоришь, ходил. В нашу, «Вторую»?

- Именно.

Артуш подпер подбородок кулаками, приблизил лицо вплотную к экрану и небрежно спросил:

- И как?

Заур не знал, что ответить.

- Что «и как?»

- Школа. Что ты там делал?

- Да так, ничего… Вспоминал прошлое. Помнишь наш старый чинар? Посидел под ним немного. Потом зашел в наш класс, посидел за нашей партой.

Лицо Артуша не выражало никаких эмоций:

- Хорошо.

- Кажется тебе это неинтересно.

- Почему же? Ты - мое единственное воспоминание о той школе. А теперь мы видим друг друга почти каждый день. Когда начался конфликт, нам там пришлось не сладко. Я ничего не могу чувствовать - ни любить эту школу, ни ненавидеть. Извини, для меня это уже не важно.

Заур покачал головой:

- Ты прав. Не буду с тобой спорить. Давай я лучше обрадую тебя другой новостью.

У Артуша от нетерпения засверкали глаза.

- С этого и надо было начинать. Говори же!

- Получил письмо от Бориса Навасардяна. Приглашает в Ереван.

Взгляд Артуша застыл на экране. Он не мог произнести ни слова.

- Артуш, ты слышишь, я еду в Ереван! – весело заорал Заур.

- И как ты собираешься ехать? – выговорил Артуш после долго молчания.

- Через Тифлис в Ереван, оттуда в Садахло, а там меня встретят представители ваших спецслужб и Борис Навасардян, собственной персоной.

- Когда отправляешься?

- Через неделю. Шестого должен быть на границе. Мероприятие начнется седьмого утром.

- Я тоже хочу…

- Чего?

- Встретить тебя на границе.

- Не надо. Кэгэбэшники не должны тебя видеть. Я как приеду в Ереван сразу же позвоню, подойдешь в гостиницу. Если приедешь на границу, могут не так понять. Потерпи еще чуть-чуть.

***

Вечером, когда родители пришли домой, Заур руководствуясь принципом «утро вечера мудренее», ничего не сказал им о предстоящей поездке в Ереван. После молчаливого ужина, поблагодарив мать, во избежание традиционных отцовских лекций о том, что пора стать человеком, зарабатывать деньги и создать семью, он заперся в комнате и два часа проработал за компьютером. Когда лег в кровать и стал читать Платонова, было уже почти двенадцать. Еще через два часа он закончил книгу, встал, аккуратно положил ее обратно на полку, взял следующую в очереди на прочтение – роман Питера Акройда «Повесть о Платоне», по привычке быстро пробежался по первым двум станицам, и уснул.

Ему снилось ночное море в образе женщины, одетой в чадру, чьи зеленые глаза смотрели на него из-под платка и колдовским влечением манили в неведомый, волшебный мир, где за черной дверью ожидало его черноокое счастье - Артуш.

Глухой стон, вырвавшийся из груди ночного моря где-то далеко, заставил его проснуться в холодном поту. Он замер на месте и стал ждать. Прошло еще чуть-чуть и море, словно живое существо, желающее избавиться от боли, взвыло еще громче. Несмотря на то, что приближалась середина лета, ветра не оставляли Баку в покое, часто превращаясь в шторм, ломающий хрупкие деревья и вздымающий волны на многометровую высоту.

Заур выпрыгнул из постели и подошел к окну. Ночное море будто пыталось сбросить с себя набранную за день болезненную усталость, смрадную тяжесть дерьма, мочи, спермы, мокроты, выброшенных в него из канализации. Заур, прилипнув лбом к оконному стеклу, пытался приобщиться к этой величественной церемонии очищения, но почувствовал лишь скудость своего воображения перед мощью этой стихии.

Он отошел от окна в непонятном смятении, вызванном магией морского гула. Заур вышел на кухню, достал из холодильника покрывшуюся тоненьким слоем ледяных точек бутылку Bonaqua, и жадно впился в горлышко. Ему было не по себе. Вернувшись в комнату, с трудом заставил себя уснуть.

3

Путешествие в Армению началось 5-го июля в поезде Баку-Тифлис. По счастью, кондиционеры, которыми с прошлого года были оснащены вагоны международных рейсов, хоть как-то спасали пассажиров от жары. Кроме Заура в купе был лишь пожилой человек, который, представившись как Мохлет, начал жаловаться на дороговизну и с ностальгией вспоминать благословенные брежневские времена. Через два часа он устал и уснул.

Утром Заура разбудил настырный стук проводника в дверь. Старик уже давно проснулся и сидел на своем месте. Он расчесывал волосы древней, маленькой советской расческой и рассматривал стада баранов, бродящих по равнинам в поисках травы. Заур достав из сумки паспорт, положил его в готовом виде на столик. Солдат пограничных войск и служащий азербайджанской таможни, не входя в купе, произнесли: «Доброе утро. Ваши паспорта, пожалуйста…». Заур остолбенел от неожиданной вежливости. После того, как паспорта были проверены, и вплоть до отправки поезда, никто больше не побеспокоил двоих пассажиров.

- Еще месяц назад аж до трусов проверяли, задавали идиотские вопросы. Значит, когда хотим, можем и по-человечески. Не зря же нас в Совет Европы приняли. – проговорил Мохлет, запивая сказанное теплым Боржоми.

Заур ответил улыбкой и уставился в окно.

- Сынок, я вижу, ты достаточно образован. Я сам – поэт, выпустил три книги. Наверное, слышал об Александре Блоке. Так вот, он говорил, что для поэта главное чувство пути. Этим он хотел сказать, что настоящий поэт должен знать и наметить свой, единственный путь, и держать нить в руках, чтобы не сбиться с него и все время расти. Я начал писать, когда учился в школе. Первое стихотворение было напечатано в издававшейся в то время в Таузе областной газете «Социалистическая деревня». Отец был кузнецом. Я написал много стихов посвященных этой профессии.

- А писали ли вы что-нибудь о городской жизни? – сам не зная почему, спросил Заур.

- А что, сынок, в городе есть жизнь? Даже французы говорят, что лучшие стихи о деревне и природе рождаются в городе. Это значит, если и живешь в городе, писать все равно надо о деревне. Вообще, мои школьные годы попали на войну и послевоенные годы. После окончания начальной школы, мне приходилось ежедневно проходить 7-8 километров до школы деревни Яныглы, и обратно. А дорога проходила по горам, да по долам, сквозь природные красоты. Отца почти не помню. Погиб на фронте. Меня воспитал мой дядя – Мансур. У матери за пазухой был револьвер, за спиной винтовка. Она была секретарем колхозного партийного комитета. Поэтому, что такое голод, холод, страх я знал с самого детства.

Никогда не забуду тот день, когда кинулся, чтобы поймать застывшую у дороги куропатку, и вдруг заметил фиалку в кустах. Была ранняя весна, и все было покрыто снегом. А у самых корней куста цвела фиалка. Ты представляешь?

 Заур, ответивший «представляю», естественно ничего не представлял, более того, и не собирался этого делать. Мохлет, вдохновленный ответом Заура вдруг вскочил на ноги, задвинул оконную шторку и запер дверь купе, затем неожиданно упал перед молодым человеком на колени.

- Сынок, моя голова побелела в думах о народе и родине. Я – автор трех книг. У меня куча внуков и правнуков. Я стар и никому не нужен, а жену потерял десять лет назад. Ради всего святого, дай отсосу! Прости меня, сынок, прости…

Словно что-то сломалось в сердце Заура и со звоном рассыпалось по всей груди. Ноги и губы задрожали. Он еще вчера вечером уловил что-то странное, и почувствовал, что поездка с этим стариком закончится чем-то неожиданным. Униженный, стоявший на коленях ради орального секса Мохлет, напомнил ему сцену из «Сердца четырех» Сорокина, где перед подростком подобным же образом корчился старик, умолявший дать ему в рот. При прочтении этого эпизода, он не поверил, что такое может произойти в реальности. «Значит, так стирается грань между литературой и жизнью» – прошептал он сам себе. Заур понимал, что времени на раздумье у него нет, и события выходят из-под контроля. Старик видя, смятение и шок в глазах Заура, дрожащими руками начал расстегивать кнопки на джинсах молодого человека, сердце, которого в это время обливалось кровью. На морщинистых, с вздутыми венами, руках старика, местами виднелись только что покрывшиеся корочкой ссадины. Мохлет с трудом вытащил член Заура из трусов и, обдавая его пах и мошонку горячим дыханием, с жадностью стал сосать. У Заура, изголодавшегося по сексу, эрекция произошла молниеносно. Его поразила победа физиологии над чувствами. Он хотел понять, почему не сопротивляется, но не мог найти логического объяснения. Прошло около двух минут. Почувствовав, что вот-вот кончит, Заур, ничего не сказал старику, и простонав, спустил влагу в протезный рот. Изменившийся в лице Мохлет, задыхаясь и давясь, заглатывал потоки извергавшейся спермы.

Самый непродолжительный в жизни Заура половой акт подошел, таким образом, к концу. Старик поднялся, с трудом переводя дыхание, проговорил «большое спасибо, сынок», и запил все теплым Боржоми.

Заур застегивая ширинку, смотрел на то выпирающий, то исчезающий кадык пьющего минералку старика. Он не выспался, голова слегка болела и, ему хотелось, выпив большую чашку кофе, поспать 2-3 часа и все забыть. Старик, заметив, что веки его тяжелеют, заботливо предложил:

- Ляг, поспи, сынок. Встанешь, когда поезд будет на грузинской стороне.

Заур промычал что-то обозначавшее благодарность, положил голову на подушку и тут же уснул.

Когда грузины с шумом остановили поезд в Гардабани, Заур вскочил с места. Вагон оживился. Грузинские женщины начали бегать туда-сюда, одни заходили в купе с большими сумками выходили налегке, другие наоборот. Заур сначала не понял, что происходит. Мохлет объяснил:

- Это – челноки. Возят товар из Баку, с аэропортовской толкучки. А грузинская таможня берет с них пошлину – покачав головой, старик продолжил, – Самый грязный представитель моего Азербайджана, для меня роднее миллиона самых лучших иностранцев. За любого жизнь отдам – и плохого, и хорошего. Непонятые мерзавцы пятой колонны то и дело поливают народ грязью, матерят его. Ненавижу этих людей: родина – это Родина, нация – Нация, сынок. На все готов ради своего Народа, Нации, Родины.

В это время грузинские таможенники и пограничники, в прямом смысле слова, ввалились в их вагон, и стали орать так, что Заур имел все основания подумать, что «Революция Роз» явно еще не докатилась до грузино-азербайджанской границы. Грузины, кричащие на путешествующих в солнечную Грузию, грубо требующие предъявить паспорта и предоставить к осмотру багаж, своим поведением в одночасье развеяли устоявшийся миф о кавказском гостеприимстве. Странно было и то, что наряду с азербайджанцами, они так же уничижительно относились и к своим сородичам. Более того, «своим» оскорбления раздавались щедрее. Сбрасывая, на перрон товар, закупленный спекулянтами в Баку, маршируя по вытащенным из сумок и мешков рубашкам и нижнему белью таможенники, раздевали женщин, проверяли – не одето ли на них по несколько кофт и рубашек сразу.

Проводник уловил взгляд Заура, смотревшего на происходящее на перроне с отвращением и ужасом:

- Так стало после Саакашвили. Теперь мы тут часа на три застряли. Раньше, хоть, взятку давали, чтобы не морочили. А сейчас денег не берут, но народ мучают. Хочешь, садись на такси, максимум через час будешь в Тифлисе. Это не дорого, – сказал он, показав на стоявшие в конце перрона и ожидавшие своих клиентов машины.

Заур поблагодарил проводника за совет и вернулся в купе, признавшись себе впервые в жизни, что и у взяточничества есть положительная сторона. Ведь, если бы эти люди брали мзду, пассажиры не потеряли бы столько времени и нервов, а госслужащие были бы в хорошем настроении, в общем, уровень обслуживания был бы выше. Зауру хоть и не хотелось вначале верить в «пророческое предсказание» проводника, но проходившие один за другим часы, доказали бессмысленность и недальновидность его решения остаться в поезде. Кондиционеры уже не работали и вынужденные ждать из-за нескольких женщин-челноков, обливающиеся потом пассажиры, то и дело сходили с поезда, умывались у источника рядом с сигаретным киоском, и наполнялись лютой ненавистью к виновницам происходящего.

Наконец, проверка закончилась, таможенники и челноки смолкли и поезд тронулся. Заплатив все до копейки по всем установленным пошлинам, проигравшие сражение женщины, осев в купе, громко на грузинском покрывали проклятиями таможенников. Когда и этот гомон стих, Заур хотел было еще поспать, но выйдя сначала покурить, затем посетив туалет, решил, что до Тифлиса осталось совсем чуть-чуть, и, вставив сим-карту грузинского сотового оператора, стал дожидаться звонка.

Ждать пришлось недолго. Ровно через десять минут позвонил грузинский участник ереванской конференции, сотрудник газеты «Реалии Грузии» – Давид Чихладзе, который по просьбе Бориса Навасардяна, должен был встретить Заура на тбилисском вокзале. Давид узнал у Заура номер его вагона и заверил его в том, что до Садахло они поедут вместе.

Не успел поезд подойти к вокзалу, как женщины-челноки направились к выходу, таща за собой громадные тюки и сумки. Заур усталый, сонный, голодный, поплелся за ними. Спустившись, он попрощался с Мохлетом, и сразу же заметил Давида, ковырявшегося в телефоне.

Знакомство с Давидом произошло в 2005-ом году перед парламентскими выборами в Азербайджане. Приехавший освещать события Давид, с уверенностью ожидал революции по окончанию выборов, поэтому задержался в Баку еще на десять дней, но вынужден был вернуться в Тифлис несолоно хлебавши. Давид положил телефон в карман, подошел к Зауру, сильно хлопнул его по плечу и сказал:

- Здравствуй, дорогой. Добро пожаловать.

- Здравствуй, Давид. Рад тебя видеть. Извини, что пришлось тебя беспокоить.

- Идем, идем. Какое еще беспокойство! Я же все равно тоже еду в Садахло. Но я на тебя обижен. В прошлом году, ты был в Тбилиси и даже не позвонил.

Заур не знал что ответить. То, что он, не позвонил и не встретился с Давидом, и в самом деле было не красиво. Но как объяснить ему, что те несколько дней, проведенные им в Тифлисе были для него на вес золота, и каждая его секунда здесь была посвящена Артушу.

- Извини, Давид. Честное слово, не было ни секунды свободной…

- Не стоит извиняться. Бывает. Только больше так не поступай – сказал Давид, улыбнувшись.

Они спустились по лестнице, и вышли на улицу.

- Ты впервые в Ереван?

- Ага.

- Нервничаешь?

- Конечно. К тому же, я – голоден.

- Понятно. До Марнеули можешь потерпеть? Там пообедаем.

Заур нашел это предложение логичным и согласился.

- Тогда едем. Я потерплю.

Давид открыл дверь стоящего у края дороги зеленый BMW 525:

- Садись.

Заур сел сзади, Давид - впереди:

- Знакомься – Мамука. Полицейский. Он повезет нас до границы.

Заур протянул руку и пожал мягкую, потную ладонь водителя. Кудрявый, загорелый, широкоплечий Мамука, скорее походил на англоязычного менеджера иностранной нефтяной компании, работающей в Грузии, чем на полицейского. Затем Давид представил Заура.

- Заур Джалилов – известный в Азербайджане НПО-шник. Впервые едет в Армению.

Заур пробормотал невнятно «Давид, не преувеличивай. Какой я известный?», но кажется, ни Мамука, ни Давид его не услышали. Мамука завел машину и, выехав за пределы вокзала, спросил:

- Едете в Армению… Волнуетесь, наверно?

Услышав, этот дурацкий вопрос во второй раз за последние пять минут, Заур пожал плечами:

- Естественно волнуюсь. Но больше из-за того, что ждет меня, когда вернусь домой. А так, я уверен, что в Армении меня не ожидает никаких сюрпризов. КГБ-шники не дадут и волосу упасть с моей головы. Это говорят все, кто там уже побывал.

- А если бы не было охраны, думаешь, тебе там угрожает реальная опасность? – поинтересовался Мамука.

- Может быть, а может, и нет. Точно сказать не могу.

- Хочешь сказать, проблемы у тебя в Баку будут? – спросил Давид

- Это неизбежно. Нападки случаются почти с каждым, кто ездил в Ереван.

Давид, развернулся в кресле:

- Почему? Что здесь такого?

Уставшему с дороги Зауру, не хотелось влезать в эту тему, поэтому он бросил коротко:

- Откуда мне знать?

Давид, уловив его настроение, обратился к Мамуке:

- Заур голоден. Мы тоже. Ты знаешь в Марнеули какое-нибудь нормальное местечко?

Непохожий по комплекции на любителя поесть-попить Мамука, резко оживился при этом вопросе:

- Конечно. Я знаю отличный ресторан, причем хозяин – азербайджанец.

Заур прислонил голову к стеклу, закрыл глаза и еле слышно проговорил:

- Учтите, что голод – не соглашение о перемирии и не может длиться вечно. Если умру, отвечать вам, – и уснул.

Через час, когда машина затряслась на кривых-косых дорогах азербайджанского села, Заур отрыл глаза, и начал смотреть по сторонам, пытаясь понять, где он находится. Увидев, что его попутчик проснулся, Давид сказал зевая:

- Приехали.

Посреди покрытого зеленью, великолепного, свежего, огромного сада стоял двухэтажный ресторан. Маленький, полноватый, с пышными усами владелец ресторана по имени Рухулла, обнялся-поцеловался с Мамукой и посадил гостей за круглый стол, находившийся посреди двора, в тени виноградника. После того, как Рухулла приняв заказ, исчез внутри ресторана, Мамука тихо сказал:

- Странный он. Повар – армянин, одна официантка – чеченка, другая – азербайджанка. Но сам такие кебабы готовит!

Заур умылся прохладной водой, лившейся из трубы под виноградником, и размял кости парой гимнастических упражнений. Давид, поглядев на него, громко произнес:

- Все равно, никто кроме азербайджанцев не умеет готовить кебаб!

Заур в ответ на комплимент ограничился кивком и улыбкой.

Через пятнадцать минут стол ломился от напитков, салатов, закусок и горячих блюд, вино лилось как вода. Мамука каждый раз приглашал Рухуллу присоединиться к пиршеству, но хозяин ресторана, кладя руку на грудь, отвергал предложение и исчезал со словами «у меня полно дел». Заур подумал о том, какие еще могут быть у Рухуллы «дела», если кроме них в ресторане никого нет, но не сказал об этом сотрапезникам, так как не очень хотел, чтоб тот к ним присоединялся.

Через час все трое уже прилично захмелели. У Заура начали болеть лицевые мышцы от насильственной улыбки, которой он реагировал на бессмысленные грузинские анекдоты Мамуки. Давид отошел в туалет, вернувшись минут через пять, сел положив руку на плечо Заура, и наклонился к его уху.

- Азербайджанцы в этой стране живут в кайф.

Заур, не особо вдаваясь в смысл его слов, кивнул:

- Ну и хорошо.

Давид поняв, что не смог вызвать сказанным надлежащий случаю интерес, решил перейти к более веским аргументам:

- Идем со мной, сам увидишь.

Мамука сосредоточенно кушал. Заур поднялся и покорно пошел за Давидом.

- Слушай, твой друг-полицейский не слишком пьян? Управлять машиной сможет?

- Не дай бог ему услышать твои слова, - Когда он пьян, водит еще лучше. Будь в нем уверен.

Они вышли во внутренний дворик, располагавшийся за рестораном. За кирпичным забором длиной в метров десять и в четыре шириной, был разбит садик. Пройдя через железную калитку за Давидом, Заур сразу понял, что имел в виду грузинский журналист. Поднимающиеся до колена кусты конопли, судя по всему, были как альтернативным источником дохода владельца ресторана, так и источником развлечения. Причем эти «источники», росли под ногами, в буквальном смысле.

Заур спросил:

- Твой друг из полиции об этом знает?

- Вообще-то можешь звать его Мамука.

- Пускай Мамука. Он что-нибудь об этом знает?

Давид пожал плечами.

- Конечно. Он и сам не прочь покурить. Сорвем пару стебельков?

- Ну сорвем, и что?

- Как что? В Ереване скучать не будем.

Заур от ужаса вытаращил глаза, алкоголь испарился мгновенно.

- Ты что сума сошел? Хочешь провезти травку в Армению?

- Подумаешь! Ну что ты так волнуешься…

Заур попытался привести новый аргумент:

- Так ведь она свежая, мокрая. Как ты собираешься ее сушить?

- Ничего я найду способ, – сказал уверенно Давид, и сорвал два больших стебля. Листья конопли, словно расстроившись из-за расставания c родным кустом, поникли, и стали увядать на глазах.

Посмотрев по сторонам и убедившись, что никто не идет, Заур нагнулся к самому уху Давида и прошептал:

- Не впутывай меня в это. Я не труслив, но я еду в Армению в первый раз. Ты представляешь, какой будет скандал, если армяне найдут у азербайджанца наркотики.

- Да говорю тебе, не волнуйся. Все будет хорошо. Но если найдут, тем более у тебя, будет гораздо веселее.

Заур оставил Давида смеяться над собственной шуткой и вернулся за стол. Мамука развернувшись назад с бокалом в руке, пытался понять, куда делись его собутыльники. Увидев, Заура он заорал:

- Сволочи! Вы что меня одного оставили? Я что алкоголик – один пить?

Заур сел, взял наполненный бокал вина, сказал:

- За тебя. Рад знакомству! – и задержав дыхание, опустошил бокал.

Мамука выпив, задумчиво посмотрел на кошку, царапающую когтями ствол виноградника, и монотонно произнес:

- Раньше люди, чувствующие ход времени считались мудрецами. Сейчас, говорят о тех, кто ловит каждое мгновение. Буратино был сделан из дерева. Два деревянных кусочка при трении начинают гореть.

С небольшим опозданием заметив, подошедшего Давида, он раздражено выпалил:  

- Чем ты там два часа занимаешься?

Слышавший предыдущие разглагольствования Мамуки Давид, ушел от ответа:

- Я двадцать раз смотрел твоего «Буратино», но так и ничего не понял. Притом это - фильм для детей. Уверен, что режиссер был наркоманом. Этот фильм нельзя смотреть на трезвую голову, надо сначала покурить.

Мамука подозрительно посмотрел на Давида, а тот, делая вид, что ничего не замечает, приступил к поеданию шашлыка из печени.

Через полчаса, когда пришло время звать Рухуллу и закрывать счет, Заур полез в карман, но Давид опередил его:

- Не беспокойся, ресторан на дороге компенсирует Борис, так что не я плачу.

Когда вставали из-за стола, он, довольно похлопывая по карманам, прошептал: Хорошо помял, набил в карманы. Не волнуйся, не найдут.

- Пусть будет по-твоему… - в голосе Заура чувствовалась неуверенность.

- Сейчас говорил с Борисом. Ждут нас на границе.

Попрощавшись с проводившим клиентов до машины Рухуллой, они направились прямиком к пограничным воротам в Садахло. Расстояние оказалось еще меньше, чем предполагал Заур – оказывается деревня, где они обедали, располагалась буквально в двух шагах от границы. Заур попросил Мамуку остановить машину, чтобы купить сигареты. В тесном магазинчике женщина смотрела по спутнику азербайджанский канал и обмахивалась куском картона. «И здесь - азербайджанцы» – подумал Заур и, заговорив с женщиной на родном языке, попросил пачку Kent 4.

- Салам хала! Неджесиниз? Хеятыныз недже кечир?[Здравствуйте тетя. Как вы? Как жизнь? – на азерб.]

Женщина протянула сигареты и бросила деньги в кассу.

- Как мы можем жить, сынок? С горем пополам. Аллах, покарай этих русских. Стравливают людей друг с другом. Жили себе спокойно в советские годы. Теперь все друг другу враги.

- Но ведь советскую власть тоже русские создали. Тогда ведь не так все было.

- Да, в то время все было по-другому. Когда все были им подвластны, кровь не лилась. Но как только наши республики стали независимы, сделали все, чтобы мы перебили друг друга. Какое мне дело до армян, грузин?! Жили же душа в душу.

Встреча с гражданкой Грузии азербайджанского происхождения в самом близком к грузино-армянской границе торговом пункте, нагнала на него меланхолию.

Попрощавшись с женщиной, Заур вышел. Вернувшись в машину, он извинился перед попутчиками, за то, что заставил их ждать, и до границы с Арменией никто из троих не нарушил молчания.

***

Лицо пограничника исказилось, брови насупились, когда в отверстии узкого окошка он увидел азербайджанский паспорт. Он поднял глаза, посмотрел на владельца и уставшим голосом спросил:

- Куда Вы едете?

Заур прислонился лбом к стеклу и самодовольно ответил:

- В Улан-Батор.

Строгий грузин, не отреагировав на шутку, продолжил:

- Вы уверены, что хотите ехать в Армению?

Периодическое пересечение грузино-армянской границы азербайджанцами-гражданами Грузии с целью реализации своих овощей и фруктов, было привычным делом. Но пограничник, проработавший здесь уже полгода, впервые видел гражданина Азербайджана, желавшего проехать в Армению. Получив на последний вопрос утвердительный ответ, грузин резким движением поставил штамп в паспорт и с подчеркнуто серьезным выражениям лица вернул его Зауру, затем вдруг улыбнулся и спросил:

- Не боитесь?

- Представьте себе, боюсь, но у меня нет другого выхода.

Мамука подошел попрощаться с Зауром:

- Хотел бы видеть тебя, когда будешь возвращаться. Интересно, какими будут твои впечатления.

- Почему бы и нет. Конечно, встретимся. Все равно в Баку я возвращаюсь через Тбилиси.

Давид бросил сигарету и серьезным тоном произнес:

- Не через Тбилиси, а через транзитный пункт. После Карабахского конфликта этот город для армян и азербайджанцев давно уже так называется.

Все трое рассмеялись. Первым руку протянул Мамука.

- Ну все, не буду больше вас задерживать. Дорогу осилит идущий.

Обнявшись на прощание с Зауром и Давидом, он сел в машину, крикнул из окна «берегите себя», подмигнул и нажал на газ.

- Хороший парень. Не могу поверить, что он полицейский.

На эту реплику Заура, Давид надменно заметил:

- У нас таких полицейских с каждым днем все больше и больше. Саакашвили ведет политику омоложения полиции. Ты разве не слышал?

Оставив Давида без ответа, Заур сделал первый шаг на мост через бурлящую реку. Он почувствовал легкое покалывание в коленях, а дойдя до середины моста, боясь оступиться, схватил Давида за руку. Понимавший его волнение грузинский журналист, улыбнувшись, проговорил «все в порядке, идем, идем». «Да не нужны мне твои сочувствия» подумал Заур в ответ, но не подал виду. Когда Заур и Давид дошли до шеста, на котором развевался армянский флаг, двое высоких, статных парней направились в их сторону. Вслед за ними не торопясь шел седой, маленький человек в очках. Несмотря на жуткую жару, на этих двоих были черные полотняные костюмы. Оба были похожи на типичных азербайджанцев. Повернув голову в сторону Заура, неотрывно смотревшего на эту пару с мраморным выражением лица, Давид произнес:

- Этот седой – Борис Навасардян. А эти двое, судя по всему, твои ангелы хранители.

На границе, перед контрольно-пропускным пунктом образовалась длинная, беспорядочная очередь. Кто за кем стоял было не разобрать. Заур впервые в жизни видел столько армян сразу. Эта мысль показалась ему смешной. Когда они подошли к шлагбауму, «ангелы хранители» уже ждали их с заложенными за спину руками. Поздоровавшись сухо с Зауром, потребовали у него паспорт, пропустили Заура с Давидом через шлагбаум и отошли в сторону. Давид обнялся с Борисом, шутливо отрапортовал: «Гость доставлен в целости и сохранности», и включился в борьбу за подход к заветному окошку.

Борис крепко пожал руку Зауру:

- Как доехали?

- Спасибо, отлично. Хорошо, что Давид меня встретил. Благодарю вас за хлопоты.

- Идем, постоим в сторонке – Борис отвел Заура в тень находящейся в десяти метрах ивы. Перед административным зданием целая армия спекулянтов, туристов, таможенников и пограничников пребывала в своем рутинном беспокойстве – кто-то пытался просунуть паспорта через узкие окошечки, кто-то, кричал, требовал чего-то у пограничников, но громче всех орали солдаты, пытавшиеся принудить всех к порядку. Не считая двух-трех военных, беседовавших с сотрудниками спецслужб, никто не обращал на Заура внимания. Но все же, он не мог избавиться от какого-то непонятного, аморфного чувства. Он только сейчас ощутил, что означает оказаться на территории страны, с которой твое государство уже двадцать лет находится в состоянии войны. Молодой человек огляделся. Так как курить в подобной стрессовой ситуации было теперь немодно, он чтобы скрыть волнение стал подыскивать себе другое занятие. Неподалеку бродил черный щенок, тыкаясь туда-сюда и помахивая хвостиком. Он свистом подозвал щенка, и присев на корточки начал гладить его и шептать ему что-то на ухо.

Странно, но не видевшие от людей ласки, никогда не глаженные по голове дворовые собаки, быстрее остальных устают и убегают от людей, относящихся к ним с заботой, и даже шепчущих им что-то на ухо. Видимо собака поняла, что еды от Заура не дождется. Или обиделась, почувствовав, что Заур гладит ее неискренне, а лишь для того, чтоб скрыть дискомфорт. После бегства этого предателя, Зауру стало необходимо сейчас же с кем-то поговорить, просто поболтать о чем-то незначительном.

Он подумал о Давиде, потом вспомнил о его «ценном грузе», и стал нервничать. Давид был уже у окошка. Пограничник, просмотрев паспорт, поставил штамп и вернул владельцу. Солдаты открыли его сумку и проверили вещи. Если бы решили обыскать карманы - трагедия была бы неминуема. Убедившись, что опасность позади, Заур облегченно вздохнул.

Наконец, когда охранники вернули паспорт, он лихорадочно стал листать страницы. Нигде не было ни печати, ни штампа, свидетельствующего о его въезде в Армению. Но в документе был штамп удостоверяющий, что он покинул пределы Грузии через Садахло, поэтому для знающего человека, могло быть и так понятно, что Заур побывал в Армении. Положив паспорт в карман сумки, он протянул руку более высокому охраннику:

- Заур.

- Артур.

Заур сконфузился:

- Артур… Это имя очень похоже на «Артуш».

Охранник, стараясь сохранить небрежный тон, спросил:

- У вас был знакомый по имени Артуш?

- Да, до сих пор есть.

Темно-зеленый микроавтобус Ford, который должен был доставить их в Ереван, уже принял «на борт» одного пассажира – Давид расположился у окна и о чем-то беседовал с водителем, периодически поглядывая в сторону Заура.

***

Артур остановил, шедших к микроавтобусу Заура и Бориса на полпути:

- Мне надо перекинуться парой слов с Зауром.

Борис, пожав плечами, сказал:

- Пожалуйста, – и начал возиться с телефоном.

Артур, посмотрел прямо в глаза азербайджанцу и монотонно заговорил:

- Фотографировать запрещено. Никуда нельзя отлучаться без нашего ведома. Ты все время должен оставаться в поле нашего зрения. Это все для твоего же блага. Мы не можем гарантировать твою безопасность от поползновений какого-нибудь сумасшедшего.

Заур, кивая, подтвердил, что согласен с этими условиями, все сели в кабину и автомобиль тронулся. Артур сел возле водителя, его напарник по имени Сейран – в кресле рядом с дверью. Борис, заметив скованность Заура, решил подбодрить его:

- Не обращай внимания. Всех азербайджанцев, впервые въезжающих в Армению, предупреждают подобным образом. Но через пару дней ты убедишься, что твою свободу ничто не ограничивает.

- Для меня это неважно.

Это действительно было неважно для Заура. Они ехали, любуясь закатом, проезжали деревни и поселки, окруженные невероятными по красоте горами, долинами, лесами. Эта красота пугала и приводила в восторг одновременно. В этих местах, столетиями сохранявших свою естественную первозданность, наполненных чистотой и прозрачностью воздуха, не суждено ему делить с Артушем свежесть рассвета, вечернюю тишину, ночной мрак. Эта мысль причиняла Зауру страдание.

Вдалеке, он заметил бурлящий водопад, поток ниспадал с отвесной скалы и соединялся с полноводной рекой. При въезде в маленькую деревню, где из каждого дома, был виден этот прекрасный пейзаж, Борис остановил машину, и купил у сельчан, продававших в ведрах абрикосы, пару килограмм этих фруктов.

- Это очень вкусные абрикосы. Армения славится ими, также как вы нефтью.

Заур взял предложенный ему большой абрикос и, чистя его ладонью, произнес:

- Знаю. Даже ваш кинофестиваль называется «Золотой абрикос».

Он с аппетитом откусил армянский абрикос. И в самом деле, было вкусно. Он ел и разглядывал окрестности. Его внимание привлекло великолепное качество асфальта: ни вмятин, ни бугров. «Судя по всему, армянская диаспора, помощнее азербайджанских нефтедолларов будет» сказал Заур про себя.

Выбросив абрикосовую косточку в окно, Борис кивнул в сторону задремавшего в кресле Давида:

- Много выпили?

- Нет. По литру вина на человека.

- У грузин – вино, у нас – коньяк. А Азербайджан каким спиртным напитком славится?

- Мы мусульманская страна, у нас нет подобных традиций. В Азербайджан культура алкоголя пришла лишь после Второй Мировой Войны. Нас же во всем мире славит черная икра. Вы бывали в советские годы в Баку?

- К сожалению, нет. Сейчас очень жалею, что не съездил. Говорят красивый город. Это правда?

- Зависит от того, что вы называете красивым.

- Когда заключим мир, обязательно приеду в Баку.

- У Вас есть надежда на мир?

- Если б не было, зачем же организовывать это мероприятие?

Дорога от границы до Спитака проходила через несколько населенных пунктов, в которых раньше компактно жили азербайджанцы. Интересно, что их названия – Айрым, Алаверди и Пембек, оставались не переименованными. Построенная еще царем, соединявшая Армению с Россией, а ныне вообще не работающая, ржавая железная дорога, сначала сопровождала Ford параллельно, затем завилась зигзагами и скрылась за холмом.

Заур внезапно спросил:

- А как будет «мир» по-армянски?

Борис догрыз второй абрикос и выбросил в окно косточку.

- Хагагутюн.

- Как, как?  

- Хагагутюн.

Заур почесал голову, посмотрел сначала на Артура, безразлично слушавшего их разговор, затем на Бориса и, смущаясь, попросил:

- Извиняюсь, не запомнил. Повторите еще раз, пожалуйста, но медленно, по слогам.

- Можешь обращаться ко мне на «ты». Слушай внимательно: «Ха-Га-Гу-Тюн».

Заур задрожал от смеха:

- Слушай, это не «мир», а скорее, «война». Как это слово может означать «мир»?

Борис так захохотал, что чуть было не поперхнулся очередным абрикосом. Артур повернулся лицом к окну и уставился на начинающуюся у края дороги и уходящую глубоко в лес сосновую рощу. Борис заметил его раздражение и нагнулся к уху Заура:

- Не обращай внимания. У них нет чувства юмора… Ты знаешь Гюлай Эрдем?

Корреспондент турецкой газеты «Джумхуриет» – Гюлай Эрдем, вчера ночью прилетела из Вены в Ереван. Сейчас она ожидала участников с азербайджанской и грузинской стороны и, по словам Бориса, сильно скучала.

- Нет, мы не знакомы. Я узнал о ее существовании благодаря твоему проекту.

Борис, показал на стоявшую у дороги табличку с надписью на армянском:

- Мы въезжаем в Спитак.

Показались первые строения города Спитак, в конце восьмидесятых разрушенного до основания сильнейшим землетрясением. По дороге можно было заметить одно- и двухэтажные постройки из туфа, магазины и парки. Когда микроавтобус въехал в центр, Заур попросил остановить машину, чтобы самому убедиться насколько были ликвидированы последствия страшной трагедии.

- Я хочу посмотреть город.

Все, кроме Давида, высадились на центральной улице Спитака, и стали разглядывать окрестные дома.

- За сколько лет восстановили город? – спросил Заур у Бориса.

- Ушло много времени и денег. Не знаю, ты в курсе или нет, но Спитак раньше был гораздо более крупным городом, после землетрясения он стал более компактным. Отстроили за счет диаспоры.

Купив в киоске сигареты и воду, они продолжили путь. Уже темнело, на горизонте показались огни еще одного города. Заур вытянув вперед шею, спросил:

- Это Ереван?

- Нет, до Еревана еще есть. Хочешь абрикос?

- Спасибо, мне хватит.

Слушавший до этого русскую попсу шофер, вытащил диск и вставил армянский сборник. Машина, наполненная звуками кяманчи[Кяманча – персидский струнный смычковый музыкальный инструмент. Разновидности его под различными названиями были распространены в музыкальной практике народов Центральной Азии и Среднего Востока. Очень распространен на Южном Кавказе (кроме Грузии)] и балабана[Балабан – народный духовой язычковый инструмент у азербайджанцев, узбеков и некоторых народов Северного Кавказа. Армянский «дудук» – идентичен азербайджанскому балабану], не въезжая в город, который Заур только что принял за Ереван, повернула налево и погнала по широкой дороге, сильно напоминавшей Сумгаитское шоссе. Наконец Борис торжественно объявил:

- Добро пожаловать в столицу Армении!

Сначала показались заправки, затем ряды многоэтажек, магазины и кафе. Город был покрыт серыми тучами и люди, ожидавшие на автобусных остановках, беспокоились, как бы успеть домой до начала дождя. До центра Ford доехал минут за десять. Водитель резко повернул налево, въехал на небольшой подъем и остановился перед гостиницей «Анаис», в которой Зауру предстояло прожить три дня. Внизу, в тридцати метрах от построенной над оврагом гостиницы, протекала река Раздан.

Не успели они войти в гостиницу, как полил дождь. Пока миниатюрная, черненькая армянская девушка оформляла новых жильцов, Заур вместе с Борисом стоял перед большим окном и наблюдал за дождем, яростно пытавшимся раздробить асфальт.

- После летних дождей, днем над Ереваном появляется радуга. Снежная вершина Арарата оказывается тогда прямо посередине красочной дуги, – сказал Борис, разглядывая капли на оконном стекле, – по древней армянской легенде, тот, кто пройдет под радугой, меняет пол – мужчина становится женщиной, женщина – мужчиной.

От этих слов по телу Заура пробежала дрожь, он посмотрел на отражение Бориса в окне. Их взгляды встретились. Борис улыбался во весь рот.

 

4

 

205-ый номер… Ничего не значащее, не имеющее никакого смысла число. Во всяком случае, в жизни Заура не было ни 205-ой школы, ни 205-го автобуса, ни зарплаты в 205 условных единиц. В Баку у него был друг нумеролог Расим, может тот подсказал бы скрытый смысл?

Заур, стоявший в душе, оправдывал эти дурацкие мысли, настырно лезущие ему в голову, усталостью с дороги Баку-Тифлис-Ереван. «Очень странно, я даже не спешу звонить Артушу», – прошептал он сам себе и замкнул губы, чтобы не глотать теплую воду. Затем повторил про себя словно молитву мобильный номер любимого.

Он не мог свыкнуться с мыслью, что находится в Ереване, столице Армении. Даже в ногах оставалась начавшееся еще на границе неприятная нервная дрожь. «Это – Ереван. Я в Ереване. Этого не может быть!? Как это в Ереване? И Артуш в двух шагах…»

Заур вышел из ванной, оделся, причесался, обдал свое гладко выбритое лицо ароматом Ultraviolet. Борис назначил ему встречу через час, в ресторане. Этот час уже прошел. Он последний раз посмотрел в зеркало, и решил, что неплохо, и даже эффектно выглядит. Красота его была мужская, он был лишен женских черт. Почему-то эта мысль ободрила, и даже обрадовала его.

Борис, покуривая, прохаживался в коридоре. Увидев переодетого в коричневые брюки и белую футболку с надписью «Stop AIDS» Заура, он заулыбался:

- Тебя и не узнать.

Заур закрыл дверь:

- В смысле?

- От усталости не видно и следа… Симпатичный парень, не завидую армянским девочкам встретившим тебя. Что это за аромат?

- Ultraviolet.

- Отличный запах. Тебе подходит этот аромат.

Они стали спускаться по лестнице. Заур улыбнулся:

- «Тебе подходит этот аромат»… хорошо звучит, - подумал он.

***

 

В ресторане Давид общался на английском с женщиной, говорившей громким, звонким голосом, судя по всему, это и была Гюлай. Борис с Зауром подошли к большому столу, и Борис познакомил молодого человека с турецкой журналисткой и с присутствующими здесь тремя армянами. Сидевшие за соседним столом два охранника были заметно напряжены и следили за каждым его движением так, словно их азербайджанский гость в любой момент мог выкинуть что-то неожиданное, вытащить оружие, например, и расстрелять всех, кто попадет под руку.

Из познакомившихся с Зауром армян, двое были политическими экспертами, сотрудничавшими с организацией Бориса – Паруйр Манвелян и Георгий Варданян, а третий – сотрудник посольства Франции Сергей Стрекалин. Заур сначала решил, что Стрекалин русский. Но черноглазый, смуглый Сергей совершенно не походил на славянина, наоборот обладал типичными армянской внешностью. Впоследствии выяснилось, что живший в советские годы в Украине дед Сергея, чтобы стать «своим» в украинском обществе, отказался от фамилии «Стрекалян», и вписал в паспорт «Стрекалин». Заур подсел к Гюлай и поздоровался с ней по-азербайджански. Женщина, моргнув от неожиданности, спросила у Заура:

- Вы впервые в Армении.

- Да, впервые. А вы?

- Я тоже. Я очень нервничаю, верите? Вы, наверное, испытываете те же чувства. А как армяне похожи на наших! Я не ожидала, что встречу здесь столько интересных людей.

Видно было, что женщина очень обрадовалась появлению собеседника, способного общаться с ней на родном языке.

- Я не понимаю, почему мы должны жить с Арменией в состоянии холодной войны? Мы - два соседних государства. В Турции есть армянская диаспора. У нас многовековая общая история. Насколько правильно оставаться врагами из-за трагедии, случившейся в начале прошлого века? И армянская кухня похожа на нашу. Да и музыка почти одна и та же…

На стол принесли салаты, горячие блюда и напитки. Гюлай никак не унималась. Заур, чтобы как-то ее обуздать, перебил:

- Кажется, мы слишком долго говорим по-турецки, армяне могут обидеться, – сказал он и фальшиво улыбнулся.

Оказалось, что Гюлай сегодня в первый раз в жизни попробует водку. Армяне, услышав об этом, обрадовались и стали подбадривать ее. После двух рюмок Гюлай уже порядочно захмелела. Журналистка рассуждала о регионе, проблемах на Кавказе, войне в Ираке, жестко критиковала нынешнюю политику Турции и правительство Эрдогана[Реджеп Тайип Эрдоган – турецкий политический и государственный деятель. Премьер-министр Турции с марта 2003, лидер умеренно-исламистской Партии справедливости и развития]. Ее мнение по поводу турецкого правительства хотя и мало кого волновало из сидящих за столом, но все из вежливости слушали, или делали вид что слушают, проявляя эмпатию к Гюлай, которая привыкла всегда и везде критиковать власти, и сейчас не собиралась выходить из своего амплуа.

Вдруг Борис нагнулся к уху Заура, прошептал:

- Завтра конференция начинается в 10.00.

- Я знаю. А что?

- Просто имей в виду, когда пьешь.

Заур посмотрел на Бориса исподлобья и разлил водку по рюмкам.

- Не волнуйся. Не считая русских, никто так ни пьет водку как азербайджанцы.

После очередного выступления Гюлай о том, что премьер-министр Эрдоган – невежда, радикальный исламист и несведущий политик, и что он ведет Турцию к пропасти, Заур так, чтобы его поняли и армяне, заговорил по-английски:

- Я внимательно слушаю, и мне кажется, что вы не совсем справедливы к премьер-министру. Вы же отлично знаете, что правительство Эрдогана вывело Турцию из экономического кризиса и справилось с сильнейшей инфляцией. Кроме того, Эрдоган разоблачив в стране несколько крупных коррупционных групп, предал их суду. Вы же не будете все это оспаривать?

Гюлай с сомнением посмотрела на азербайджанца, который до сих пор в основном слушал и почти не говорил:

- Нет, не буду. Но все не так просто как кажется. Эрдоган просто подстроил коррупционный режим под себя и своих ставленников. Внешняя политика его правительства потерпела фиаско, в том числе и в отношениях с Арменией. Да и время показывает, что отклонение от курса, идей Ататюрка ведут Турцию к пропасти. Если бы не Ататюрк, наши женщины и не знали бы, что такое университет. А теперь эти сволочи хотят укутать студенток в хиджаб[Хиджаб – (араб. – покрывало) традиционный исламский женский головной платок].

- А Кипр? Другие успехи во внешней политике? Этого же нельзя отрицать.

Он заметил, как при слове «Кипр», армяне изменились в лице и навострили уши, но, тем не менее, продолжил:

- Сделанные им шаги ускорили разрешение этой проблемы. Кроме того, во время американского вторжения в Ирак он сделал все, чтобы Турция была как можно дальше от военного противостояния, и не позволил увязнуть в Иракском болоте. Он также негативно оценил международное эмбарго в отношении правительства Палестины, выбранного демократическим путем. Во всяком случае, у него есть собственная позиция.

- Я не понимаю, Вы что, сторонник Эрдогана? – спросила Гюлай, попытавшись предать осмысленность своему хмельному взгляду. Не получилось. Выражение ее лица вернулось в изначальное, а губы образовали бессмысленную улыбку.

- Нет, я сторонник объективности.

Тут в спор вмешался Степан Стрекалин:

- Я попрошу вас прекратить этот бессмысленный спор, – сказал он, – Еще не хватало, чтобы азербайджанцы с турками подрались в Ереване.

Все, включая Заура и Гюлай, залились смехом. Действительно, возможность такого инцидента в Армении звучала абсурдно.

Церемония знакомства, плавно переросла в дружеское застолье. Ломавшие головы в поисках ответа на Герценовский вопрос «Кто виноват?», все привычно обвиняли Россию и посылали в ее адрес проклятия, и только Борис утверждал, что причиной всех конфликтов на Южном Кавказе является рука ЦРУ, что очень удивило Заура. Давид с ним не соглашался:

- Сепаратизм, все эти конфликты, братоубийственные войны, снова, и снова дающие метастазы в нашем регионе, все это создает Россия, – сказав это, он провозгласил следующий тост за Саакашвили. Армяне выпили за президента Грузии с явной неохотой.

Уже полчаса сидевший и поглощавший кофе за соседнем столом, человек лет пятидесяти, не дав опомнится после тоста за Саакашвили, подошел к столу и спросил:

- Можно к вам присоединиться?

Борис и все армяне за столом ответили разом:

- Конечно, о чем речь. Пожалуйста, садитесь.

После того как мужчина сел, и официант принес ему приборы и рюмку для водки, он заговорил:

- Извиняюсь перед всеми, но я невольно слышал ваш разговор. Меня зовут Ара. Я так понял, что среди нас присутствуют гости из Турции и Азербайджана. Это замечательно. Тут неподалеку мой дом, и я почти каждый день прихожу суда обедать или ужинать. Живу я один. Из-за больного желудка вынужден питаться легкой пищей. Мацони, отварная картошка и т.д. Я рад, что представители двух государств, у которых проблемы с Арменией, здесь и сейчас едят и пьют со своими армянскими друзьями.

Заур подняв рюмку, возразил:

- Извините, что перебиваю, хочу кое-что уточнить – у наших стран нет проблем с Арменией. Это у Армении есть проблемы с нашими странами.

Увидев, вмиг скисшее лицо оратора, говорившего на русском, ничего не понимавшая Гюлай, нагнулась к уху Заура и попросила:

- Я же ничего не понимаю. Переведите мне.

- Его зовут Ара. Попросил разрешения присоединиться к нам, Борис не отказал. Говорит, что рад нас видеть. Кажется, ему есть что сказать, пусть говорит, я потихоньку буду переводить.

Ара положил в тарелку кусочек пойманной в Севане рыбы ишхан[Ишхан – или Севанская форель, рыба семейства лососёвых. Распространена только в бассейне озера Севан], и поднял рюмку с налитой для него водкой:

- Если позволите, я скажу тост. Несмотря на то, что наш гость из Азербайджана со мной не согласен, я готов увидеть в его словах долю истины. Со стороны действительно может показаться, что Армения враждует со всеми своими соседями. На самом же деле, нас не должны волновать проблемы, имеющиеся между государствами и политиками. Простой человек хочет мира, хочет дружбы. Предлагаю выпить за мир, который рано или поздно придет и в наш регион. Да здравствует дружба и братство народов Кавказа!

Заур осушив залпом рюмку, перевел тост своей соседке, слушавшей Ара моргая ресницами. После перевода, Гюлай улыбнулась и пригубила водку. Ара, прожевав кусок рыбы, немного ослабил галстук и снова заговорил:

- Пусть турецкая гостья на меня не обижается, я хочу рассказать вам историю своей семьи.

Поняв просьбу Ары с помощью Заура, Гюлай мотнула головой и сделала серьезное выражение лица, что означало «пожалуйста, говорите, я не обижусь».

- Наш азербайджанский друг утверждает, что у Армении есть проблемы с обеими странами. Как я и сказал, в этих словах есть доля правды. Но спрашивал ли молодой человек «почему»? Когда, как и почему у нас начались проблемы с Азербайджаном, все мы знаем. Это новейшая история. Но насколько наш молодой друг знаком с сущностью наших проблем с Турцией?

Заур с трудом успевал переводить Гюлай сказанное. Турецкая журналистка не сводила глаз с седых волос, большого носа, морщинистого лба оратора, периодически кивала головой и внимательно слушала «переводчика». Давид в этот время расправлялся с рыбой, совершенно не интересуясь происходящим.

- Я бы рассказал вам историю своей семьи, но боюсь показаться навязчивым.

Борис, опустил веки:

- Что вы, уважаемый. Мы вас слушаем.

- Спасибо. Мой отец родился 1912-ом году в городе Битлис[Битлис – город в Восточной Турции, центр ила Битлис. Большинство населения города – курды. Армянские источники утверждают, что до событий 1915-го года, самой большой этнической группой города Битлис были армяне]. По словам отца, Битлис был тихим и уютным городом. У деда был двухэтажный дом. На первом этаже находился хлев, в нем крупный рогатый скот, козы и свиньи стояли там, в разных секциях. Двери хлева смотрели в сторону леса. На севере города находилась статуя-родник. А река, которая текла со склона горы, двигала нашу мельницу. 

Отец рассказывал, что зимы Битлиса были очень суровыми. В одну из таких зим, горная лавина завалила дорогу, и даже наш дом остался под снегом. Когда утром дед спустился в хлев, вся скотина была мертва.

В Битлисе была красивая, маленькая церквушка, а жители города были верующими, набожными, простодушными людьми. И дед мой был благодетельным человеком. По дороге в Битлис он построил несколько домов для гостей, чтобы путешественники могли там согреться, поесть. Поэтому, он постоянно пополнял их продуктами и дровами.

Во время Ванской войны, дед в одной из пещер соорудил мастерскую, где вместе с сыновьями, собирал для повстанцев винтовки и другое оружие. Предводителем повстанцев был мой дядя Гнел, который по рассказам был очень красивым человеком.

В один из дней войны Гнел со своим отрядом прибыл к горному переходу контролируемому турками. В ночной тьме он перебил всех турецких солдат, и открыл дорогу на Ван. Знаете ли вы, сколько притеснений пережили мы – битлисцы? Наших живьем сжигали. А те, кто умудрился остаться в живых, были вынуждены уехать в Ван. Гнел тоже оказался в Ване со всеми.

А в 1915-ом году наши переехали в Иран. Многие перебрались в другие страны. С 1915-го по 1917-ый, то есть целых два года мой дед с семьей прожил в Иране. Когда же узнал, что русские вошли в Битлис, вернулся обратно в Ван. После большевистской революции, русские отошли назад, и забрали нас собой в Вагаршапат.

Отец рассказывал, что его и сестру Србухи прятали в хейбе – большой дорожной сумке. Бабушку посадили на мула оттого, что у нее опухли ноги. У реки Хошаба турецкая армия с помощью зиланских курдов, атаковали нас, начав, таким образом, геноцид. Мы понесли большие потери.

Курды, взяв наших в плен, спросили у бабушки откуда мы, бабушка ответила, что из Хизана. Услышав это, курды спросили:

- Если из Хизана, то должны знать как зовут тамошнего шейха.

Бабушка в ответ сказал: «шейха зовут – Сандал».

Курды, услышав правильное имя, пощадили отцовскую семью, но обобрали всех до нитки.

Вот так, пройдя через страдания, поскитавшись по разным странам, в конце концов, мы очутились в Ереване. И я появился на свет в этом городе. Хотя если бы не геноцид, родился бы на родине, в Битлисе.

Ара закончил рассказ, поднял голову и посмотрел прямо в глаза Гюлай. Женщина опустила голову. Все, сидевшие за столом армяне, внимательно следившие за рассказом Ары, и даже Давид, все это время не поднимавший головы от тарелки, разом посмотрели на Гюлай, чтобы увидеть ее реакцию. Паруйр Манвелян, Георгий Варданян, Степан Стрекалин, Борис, и сидевшие за соседним столом охранники побледнели и казались расстроенными. По опущенным в правую ладонь глазам и, то поднимавшимся, то опускавшимся плечам, было ясно, что женщина плачет. Вот и две слезинки проскочили сквозь пальцы и полились по щеке. Уставший от перевода Заур, развернувшись к Гюлай, шепотом попытался успокоить ее: «возьмите себя в руки», и закурил сигарету. За столом царила гробовая тишина. Все молчали, никто не решался заговорить первым. Опасаясь, что это безмолвие затянется, Заур задал первый пришедший ему на ум вопрос:

- А каково в Армении отношение к сексуальным меньшинствам? Я бы хотел написать и об этом по возвращении.

Бориса словно током ударило. Рот невольно раскрылся, уши покраснели. Он переглянулся с друзьями, один из армян пожал плечами, другой тупо уставился в тарелку и казалось ожидал смертного приговора. Давид тоже не ждал такого поворота. Все взгляды были направлены на Заура, явно пытаясь найти ответ на его лице. Гюлай вытерла глаза и посмотрела на Ару:

- Ваша семейная драма меня глубоко потрясла. Но вы сами подтвердили, что вас уничтожали не турки, а курды. Жестокость - их характерная черта. Сейчас они в пределах своих возможностей, продолжают уничтожать наших сограждан. Но господа, – сказала Гюлай, осмотрев присутствующих испытывающим взглядом, – вопрос Заура интересует и меня. И я хотела бы знать об отношении к геям в Армении.

Все ждали, кто же первый заговорит на эту тему? Даже сидевшие в стороне охранники выглядели как-то растерянно. Борис перевел взгляд с горящих от нетерпения глаз Заура, на лица своих друзей, как бы прося у них помощи. Молчание нарушил, заговоривший по-английски Сергей Стрекалин:

- О геях, наверное, самый информированный человек – я.

Теперь взгляды собравшихся сосредоточились на нем. Гюлай закусила кусочком брынзы с лавашом и обратилась к Сергею:

- Наверное, у вас есть на то основания?

- В каком смысле?

- Ну в том смысле, что самый информированный – вы.

- А, ну да. Это и в самом деле так. В прошлом году я проводил мониторинг для одного французского НПО. Сам я из Гюмри. Это город патриархальных традиций. Там к гомосексуализму относятся с непримиримой ненавистью. Можно сказать, что Гюмри город гомофобов.

- Тогда получается, что в Гюмри много латентных гомосексуалистов, – сказал Заур. Это прозвучало не как предположение, а скорее, как утверждение.

- Я бы не выразился столь категорично, – ответил Сергей неуверенно, – Но факт остается фактом, что радикальные гомофобы, вырастают среди гомосексуалистов.

По выражению лиц Георгия и Паруйра было видно, что они хотели вступить в полемику и опровергнуть это мнение, но промолчали, решив, что сейчас не время перебивать Сергея.

- Во время мониторинга, я случайно узнал, что в одном из ереванских кафе восемь геев решили собраться, чтобы обсудить перспективы создания комитета по защите прав сексуальных меньшинств. Я нашел их и поговорил. Они заявили, что ищут альтернативные пути существования в армянском обществе, живущего в атмосфере нетерпимости. Самое интересное, что среди них не было ни одного ереванского гомосексуалиста. Они представляли четыре региона – Гюмри, Иджеван, Горис и Эчмиадзин. Когда я их спросил о причине отсутствия столичных геев, они ответили, что те боятся выйти в люди, быть узнанными. 23-летний уроженец Эчмиадзина Григор заявил, что не боится кричать во все горло, что он гей, и готов объявить всем о своей нетрадиционной ориентации. Он говорил, цитирую: «Скрывая нашу сексуальную ориентацию, мы никогда не добьемся толерантности в армянском обществе».

 Внезапно Борис перебил Степана:

- Недавно я посещал сайт организации ILGA[ILGA – International Lesbian and Gay Association

] France. Там был опубликован призыв к армянским гомосексуалистам. Им предлагалось встретиться, познакомиться, обсудить общие проблемы и вместе найти способы их решения.

- Что вдруг на тебя нашло, ты-то, что делал на их сайте? – спросил Паруйр с явной иронией.

Борис не растерялся:

- Я руководитель НПО и должен исследовать и изучать всю информацию о социальных проблемах, имеющихся в Армении. Что тут не ясного?

Паруйр ограничился тем, что улыбнулся и покачал головой.

- В Азербайджане гомосексуалисты чувствуют себя гораздо свободнее. Конечно, азербайджанское общество тоже патриархально, но у нас люди с нетрадиционной ориентацией, не подвергаются такому давлению. Кроме того, у нас гомосексуалисты более организованны.

Сергей подтвердил слова Заура:

- Я тоже слышал, что геи в Азербайджане живут в гораздо более свободной среде. К сожалению, нашим голубым о таком приходится только мечтать. Начнем с того, что в процентном соотношении их гораздо меньше. А во-вторых, наше общество не готово воспринимать их на том уровне, на котором это происходит у наших соседей.

- А как и где в Армении геи знакомятся друг с другом? – спросила Гюлай.

- Конечно же, с помощью интернета. Но, знакомясь в сети, они не решаются встретиться сразу, боясь, что это какая-то ловушка. Например, с выпускником факультета социологии Ереванского Государственного Университета Кареном подобное однажды произошло – он пошел на «свидание вслепую» с парнем, и был изнасилован. На даче, в пригороде Еревана, трое набросились на него и по очереди вступили в половую связь. Карен до сих пор находится под наблюдением психиатра.

Гюлай закрыв рот руками, громко простонала:

- Боже, как это могло произойти! Мы же живем в двадцать первом веке! А Карен обратился в полицию?

Сергей горько улыбнулся:

- Если бы обратился, его бы в полицейском участке по второму кругу изнасиловали. Потом пришло бы извещение на место работы родителей. Последняя надежда на международные организации. Но при проведении мониторинга, работающая в ереванском офисе Совета Европы, Кристина Мартиросян, утверждала, что не получала никаких жалоб от представителей нетрадиционной ориентации. Вся их надежда лишь на Хельсинскую Гражданскую Ассамблею. Этой организации они доверяют больше всего. Председателю ереванского офиса Хельсинской Гражданской Ассамблеи Микаэлу Даниэляну поступило определенное количество таких обращений. Геи, попадающие в отделение полиции, немедленно звонят ему.

- А у меня нет надежд на терпимость к голубым в армянском обществе. Наш народ не может хорошо относится к мужчине, или женщине не участвующей в продолжение рода. Так будет вечно, – автором этих слов был охранник Артур. В его глазах присутствующие смогли прочесть сожаление и стыд за свой народ.

***

- Добрый вечер.

- Не может быть.

- Как видишь, может, если захочешь.

- …

- Что случилось? Куда пропал?

- Не могу поверить своим ушам. Нет, я конечно ждал. Знал, что приедешь. Но все равно не могу поверить… И номер ереванский… Ты где?

- В гостинице «Анаис».

- В той, что над Разданом?

- Да…

- Ну, как тебе первые впечатления от Еревана?

- О каких впечатлениях мне сейчас говорить? Для этого я должен хотя бы погулять по городу. Но ты знай, я буду объективен.

- Я не сомневаюсь в твоей объективности.

- Как мне быть необъективным, когда у меня есть такое субъективное обстоятельство как ты?

- Ха, ха. Спасибо. Во сколько ты приехал?

- Несколько часов назад. Я был в ресторане. Познакомился с журналисткой из Турции и людьми Бориса.

- Много выпил?

- Не очень. Только много переводил для турчанки. Челюсть болит. Как будто два часа, без перерыва, делал минет. Завтра начнутся обсуждения.

- А что еще осталось что-то, чего не обсудили?

- По-моему уже не осталось. Но должны же мы имитировать миротворчество, или нет?

- Наверное, должны…

- Ты хочешь прийти в отель?

- А кто там, кроме тебя?

- Как кто? Я – один.

- А разве к тебе не приставили охрану?

- Приставили. Они сидят внизу. Придешь, увидишь. Двое громил. У обоих пистолеты. Шагу не дают ступить.

- Прямо как у президента.

- Ага. Теперь я точно знаю, что чувствуют президенты, и всякие там министры.

- Да. Трудно им приходится.

- Ну что решил? Идешь?

- Ты считаешь, что я должен прийти в «Анаис» и спалиться этим уродам?

- Думаешь, будут проблемы?

- А ты как думаешь?

- А что приход ко мне друга является проблемой?

- Ты считаешь, что наличие друзей у азербайджанца в Ереване не заинтересует спецслужбы? И они не выйдут на меня, на мою семью?

- Ну допустим выйдут. У тебя есть, что скрывать?

- Я не хочу, чтобы мою семью беспокоили. И меня тоже. Общение с ними для меня смерть.

- Тогда выходит, что наш разговор тоже прослушивают?

- Я не исключаю.

- Тогда хочешь, прервем беседу. А то у тебя еще проблемы возникнут.

- Я понимаю, ты сердишься. Но и ты меня пойми. Разве моя осторожность не естественна?

- Как понимаю, мы вообще не встретимся. И по телефону не должны разговаривать. Ты считаешь это естественным?

- Нет. Но такова реальность. Рисковать надо по необходимости. У нас нет сейчас необходимости встречаться.

- Значит, нет необходимости?

- Конечно, нет. Постарайся меня понять. Не старайся ответить на то, что я тебе говорю, постарайся вникнуть в сказанное. Какой смысл встречаться, ощущая на себе сотню пар глаз? Мы должны позволить им так нас унизить? Мы будем похожи на порно-актеров. А когда ты уедешь, а может еще раньше, мне придется давать им показания – откуда я тебя знаю, сколько длятся наши отношения, какой характер они носят, что я думаю об азербайджанцах… Мне это надо?

- Но мы так не договаривались…

- А как? Когда ты мне писал, что есть вероятность твоего приезда в Ереван, затем, когда она подтвердилась, я говорил тебе «обязательно встретимся»?

- …

- Говорил?

- Нет.

- Тогда в чем ты меня обвиняешь?

- Ты прав… Значит ты заранее знал, что так будет?.. Знал, что наше свидание, скорее всего, не состоится. Что вокруг меня все время будут охранники.

- Это и ты знал. Но почему-то не воспринимал всерьез.

- Тогда зачем я притащился в Ереван?

- Ты у меня спрашиваешь?

- У меня была лишь одна цель – увидеться с тобой в твоем городе. И ты это знаешь.

- Извини, но это невозможно. Я не могу позволить, чтобы эти ублюдки унижали нас. Мы… мы не настолько жалки, чтобы подвергаться риску и видеться в таких тяжелых условиях. Слава богу, Тифлис в нашем распоряжении.

- Они могут подслушивать. Этого ты не боишься?

- Прослушка вероятна. Хотя может быть и нет. Но если увидимся, они нам кровь попортят по полной программе. Если я поднимусь к тебе в номер, один из них точно захочет поприсутствовать. Можешь в этом не сомневаться. И даже Борис не сможет тебе ничем помочь. Хорошо, что вспомнил, Борис там?

- Нет, ушел… Артуш?

- Да.

- Если б я знал, что так будет, я бы не приехал. Что мне тут делать без тебя? Ты мне ничего не говорил об этом. Почему?

- Может быть потому, что хотел, чтобы ты приехал в Ереван.

- Я тебя не понимаю.

- Что тут непонятного? Я хотел, чтобы ты увидел этот город. Неважно, что не встретимся.

- Ты потерял рассудок, Артуш…

- Я потерял его еще в Баку, много лет назад…

- Завтра вечером мы выйдем в город. Может где-нибудь увидимся?

- Ты все стоишь на своем? Какая разница – в отеле или в городе?

- Я все равно хочу тебя увидеть, пусть даже издалека.

- Не будь таким слабым. Приди в себя. Что ты сказал домашним?

- Не понял.

- Ты сказал, что едешь в Ереван, или?..

- Кое-как объяснил ситуацию. Матери стало плохо, принялась себя истязать. Отец тоже был не в себе. Но мне на это наплевать. Сколько мне еще жить, думая о них? И у меня есть право прожить жизнь, так, как мне хочется.

- Разве ты не живешь, так как хочешь?

- Ты называешь это жизнью? Знаешь, что мне кажется? Может мы уже умерли и живем в аду?

- В каком смысле?

- Отбываем сейчас грехи из прошлой жизни здесь, в месте под названием «Земля». Ты по одну сторону фронта, я по другую. А нам кажется, что мы живем. Живем, и когда-нибудь умрем… На самом деле, мы давно мертвы.

- Что с тобой происходит?

- И сам не знаю... Кажется, я впадаю в депрессию. Ереван депрессивный город. А жизнь… по-моему просто симулякр.

- С этим я согласен – и жизнь, и войны, да и машины, небоскребы, супермаркеты. Да, самый большой симулякр – наши отношения. Но Ереван все равно навевает депрессию.

- Что-то изменилось в наших отношениях?

- Ты о чем это?

- Спрашиваю. Может я чего-то не знаю? Говори открыто.

- Ты становишься параноиком. Ничего не изменилось, и не могло.

- Но твой голос не такой как всегда. Я чувствую, что что-то не так.

- У меня умерла тетя. Я ее очень любил.

- У тебя была тетя в Ереване?

- Да. Наша материнская сторона из Ехегнадзора.

- Даже не знаю что сказать…

- Можешь ничего не говорить. Тетя Сирушо очень помогла нам, когда мы бежали из Баку. Она и без нас жила тяжелой жизнью. Так и не вышла замуж. С восьмого класса работала с бабушкой на ферме дояркой. Была лауреатом премии Ленинского Комсомола. Сгноила жизнь в совхозе имени «Сорокалетия Советской Армении».

- Я понимаю тебя, Артуш.

- Я вижу, ты хочешь меня утешить, но вряд ли ты меня понимаешь.

- Ты прав…

- Обиделся?

- Нет, нет. Просто не думал, что все будет так сложно.

- Что именно?

- Что все так сложится – что не встретимся, и даже говоря по телефону, будем следить за каждым словом. Я понимаю твое горе, но я совершенно по-другому представлял свою поездку в Ереван. Мои надежды не оправдались.

- Думал, что прогуляемся по Еревану, съездим вместе на природу, даже в гостинице будем жить в одном номере, а платить за все будет Борис?

- Да, примерно так и думал. Ты прав.

- Зря… Мы можем увидеться в Тифлисе. Примерно через месяц я закончу все свои дела, и могу приехать в Тифлис аж на целых две недели. А ты?

- Может быть. Значит, до следующего свидания мне надо ждать целый месяц?

- Ты и сам знаешь, что если бы у меня была возможность приехать раньше, я бы это сделал.

- Хорошо, Артуш. Да будет так. Аминь!

Заур раздраженно бросил трубку и подошел к окну. Он смотрел на свет фар проносившихся мимо гостиницы машин и громко рыдал. Вдруг вытащил из кармана мел, захваченный в Баку, в школе № 2, раскрошил его и высыпал на пол.

Ереван не принес ему облегчения.

***

Утром, в восемь часов его разбудил стук в дверь. Колотивший с завидным упорством Артур, будил гостя из Азербайджана к завтраку. Заур, который после разговора с Артушем плохо спал и видел всю ночь кошмары, про себя проклинал Артура, но был рад тому, что тот избавил его от мучений. Он приоткрыл дверь, и посмотрел на охранника воспаленными глазами:

- Максимум через полчаса буду в ресторане. Сам спущусь, не беспокойтесь. Убегать никуда не собираюсь.

Артур иронично улыбнулся.

- Отсюда невозможно убежать. У нас и на улице люди.

Сказав это, он гордой походкой направился к лестнице.

Заур обругал себя, затем Бориса за то, что приехал в Ереван и захлопнул дверь.

«В самом деле, зачем я приехал. В жизни еще не было более нелепой поездки. Еще Артуш из себя неизвестно что строит. Если на него так повлияла смерть тетки-доярки Сирушо, значит все еще хуже, чем я думал».

Он принял душ и оделся. Торопиться было некуда. Он даже вышел на балкон, посмотреть на утренний Ереван. Вершина армянского вожделения – гора Арарат, во весь рост поднималась над горизонтом. Слова Сталина: «Армяне будут видеть Арарат, но никогда до него не прикоснуться» продолжали быть актуальными. Заур еще раз посмотрел в зеркало, размял шею, вышел из комнаты и не торопясь, спустился в ресторан.

Кроме него, все, включая не живших в гостинице Паруйра, Сергея, Бориса и Георгия, сидели за большим столом на двадцать персон, и с аппетитом ели. Артур, увидев Заура, довольно кивнул два раза головой и продолжил беседу со своим напарником. Сидевшая между Степаном и Борисом Гюлай засмеялась:

- Почему это мой переводчик так опаздывает?

Заур даже не посмотрев в сторону Гюлай, подошел к столу, сказал всем «приятного аппетита» и сел на свободное место рядом с Давидом. Лицо Гюлай посерело, но она промолчала. Турчанка была обескуражена. Опустив голову, стала ковыряться в сливках на своей тарелке. Как только официант принес Зауру чай, Давид, слегка нагнувшись в его сторону, прошептал:

- Я положил травку на балкон, на солнце. До вечера высохнет. В крайнем случае, завтра покурим.

- Может не стоит. Это рискованно.

- Не говори глупостей. Что еще делать в Ереване, как не курить? Не видишь как здесь скучно. С ума схожу со вчерашнего дня. А вот и жертва геноцида идет! Готовься переводить, – и Давид мотнул головой в сторону двери. Заур посмотрел в этом направлении и увидел вчерашнего повествователя, Ару.

- Только его не хватало. Теперь будет отравлять нам завтрак. И охота же ему с утра, пораньше тащиться в ресторан.

Борис понял, о чем они перешептываются и подмигнул:

- Не беспокойтесь. Сегодня не дадим ему так долго говорить. Если что, переводить буду я.

Сказав «посмотрим», Давид принялся за фруктовый йогурт.

Ара, не успев еще подойти к столу, поздоровался со всеми, и, не спрашивая разрешения, присел. Он был бледен и без настроения. Ара подозвал официанта и попросил чай с молоком.

Гюлай с состраданием, исходившим от досады за проделанное ее дедами с армянами в 1915-ом году, попросила Бориса перевести следующее:

- Ара, что-то произошло? Вы выглядите очень расстроенным.

Ара вздохнул и посмотрел на Гюлай:

- Что я могу сказать, ей богу… Позавчера я потерял очень дорогого, близкого мне человека, женщину всей моей жизни. Я узнал об этом вчера вечером, после того, как расстался с вами.

Давид, мельком взглянув на Заура, тихо проговорил: «видишь, очередная трагедия произошла». Тем временем, Ара продолжал рассказ, размешивая сахар в чае.

- Сирушо была добродушная женщина. Со дня нашего знакомства в семидесятых годах, она всегда была дояркой. Была лауреатом премии Ленинского Комсомола. Если скажу, что понимала язык коров, не совру.

В тот момент, когда все внимательно слушали Ару, Заур внезапно поперхнулся. Из глаз потекли слезы, он обхватил руками горло и начал громко кашлять. Давид тут же огрел соседа тремя ударами кулака по спине. Заур слегка пришел в себя, поблагодарил его и извинился перед остальными:

- Прошу прощения, мед в дыхалку попал. Продолжайте, пожалуйста.

Ара не сводя опечаленного, многострадального взгляда с лица Заура, снова заговорил:

- Мы познакомились в Ехегнадзоре, в совхозе. Она была настоящей армянской красавицей. Поначалу ей тяжело приходилось, в год с коровы получала 1600 кг молока. А я был молодым парнем. Из Еревана в Ехегнадзор меня направил комсомол. Мы познакомились и на второй день поняли, что любим друг друга. Я рассказал ей о своей семье-жертве геноцида, она зарыдала и сказала, что любит меня. Затем и она раскрыла передо мной свою душу: о том, что ей тяжело дается общение с коровами, что 1600 кг молока – мало, и спросила моего совета, что ей делать, чтобы увеличить удои. Я ответил ей, что у каждой буренки есть свой характер, и к каждой надо найти отдельный подход. Потом я уехал в Ереван. Когда через два месяца вернулся, в таблице удоев она достигла отметки в 300 кг. Для доярки работающей голыми руками это был неплохой показатель. Эту трудолюбивую девушку все уважали в совхозе. Через некоторое время я получил от нее письмо: «Дорогой мой Ара, ты представляешь, я сейчас работаю вместе с Мариной Нахшкарян, у которой на груди красуется три Ордена Ленина. Она депутат Верховного Совета Армянской ССР, почетный скотовод. Ара-джан, если б ты только знал какая она доярка!». Сирушо два года не отходила от Марины, изучала ее работу. К концу восьмидесятого года она, наконец, получила награду за труды. За успехи на производстве ей был присужден орден «Знак Почета». Прошло еще два года и, выжав 5100 кг молока, она удостоилась чести сфотографироваться в Москве со Знаменем Победы. Потом получила орден «Трудового Красного Знамени». Она давала имя каждой коровке – Асмик, Сули, Светка, Сержик, Робик.

Позавчера после продолжительной болезни скончалась единственный свет моих очей – Сирушо. Наша любовь длилась больше тридцати лет. Но мы так и не поженились – у нее на это не было времени, а у меня смелости.

Закончив свой рассказ, Ара попросил еще одну чашечку чая. Гюлай мокрой салфеткой вытирала от слез глаза и нос. Борис сидел, положив локти на стол, подперев двумя руками голову. Заур зажег сигарету и, встретившись взглядом с Давидом, смотревшим на него с ужасом, пожал плечами. Этот жест явно означал: «мы конкретно попали».

***

Он любил его. Ему хотелось плакать, кричать, подняв беспомощные руки взлететь к небесам. Он хотел владеть Им, обнять, крепко-крепко обхватить и больше не отпускать, наслаждаться Его дыханием, целовать – страстно, яростно, неистово – прижать к груди, прислониться к голеням и плакать в колени, чувствовать вкус Его слез, забывшись в Его потном мире, прикасаться к Его трепещущему телу, вслушиваться в Его сладкий и тихий голос. Любил… любил сильной, дикой любовью.

Кое-как Заур выдержал эту двухдневную конференцию. Прогулка по Еревану – по Оперной площади, по улице Абовяна и Вернисажу прошла без Него. От этих прогулок в центре народных гуляний, не было никакого удовольствия. Борис что-то рассказывал, Давид, что-то снимал, охранники не отставали от Заура ни на шаг, а Гюлай останавливала прохожих с целью узнать их мнение по поводу будущего турецко-армянских отношений. Всем было чем заняться, кроме Заура. Он никого не хотел видеть, ничего слышать. Уже потом он припомнил историю, рассказанную Борисом на Оперной площади. И пожалел о том, что тогда не рассмеялся, когда также вспомнил обескураженное лицо Бориса, не дождавшегося от него должной реакции.

- Я хочу рассказать тебе одну байку об этой площади. В конце восьмидесятых годов площадь была наводнена народом. Люди кричали: «Ка-ра-бах, Ка-ра-бах». В самый разгар митинга один таксист останавливает машину, и спрашивает у митингующего:

- Что тут происходит? Что вы так орете?

- Хотим взять Карабах.

Таксист кривит лицо и говорит:

- Ахпер-джан, зачем вам Карабах? Сочи берите, Сочи лучше… – и уезжает.

Заур задумчиво бродил по солнечным улицам Еревана, не слыша слов Бориса.

- Как тебе Ереван, понравился?

Голос Бориса доносился откуда-то издалека. Это был вопрос, и не отвечать на такой вопрос было неприлично.

- Удобный, уютный, розовый, а главное компактный город. Во всяком случае, выглядит гораздо урбанистичнее Баку – и сам город, и население. Но на Баку сказались последствия войны… Из Карабаха и Армении в нашу столицу понаехали всякие аграрные элементы. Сущность города изменилась. Теперь это скорее большой Мардакерт, Амасья, или, например, Лачин.

- Спасибо за объективную оценку, – гордая улыбка появилась на губах Бориса.

Они сидели вдвоем в одном из кафе под большими красными зонтами Coca-Cola. Гюлай и Давид пошли по магазинам. Охранники прогуливались в тридцати метрах, рядом со странным памятником Арно Бабаджаняну. Великий композитор как-то неуклюже пытался вытянуть руки и прикоснуться костлявыми пальцами к прохожим.

- Но, конечно, в Баку, по сравнению с Ереваном, гораздо больше новостроек, иностранных машин, дорогих бутиков, – он и сам не понял, почему сделал это глупое сравнение. Он пожалел об этом, но было уже поздно.

Борис сделал три глотка пива Erebuni, одобрительно облизался и спросил:

- Заур-джан, ты сам-то в Баку где живешь?

- В Ичери Шехер – в Старом городе. В центре.

- Это где Девичья башня[Девичья Башня – древняя крепостная постройка XII века у прибрежной части «старого города» Ичери Шехер. Является одним из важнейших компонентов приморского «фасада» Баку]?

- Да. Из нашего окна даже видна половина Башни. Но сейчас одна нефтяная компания имеет виды на наше здание. Наверное, его продадут, и придется покупать квартиру где-нибудь в спальном районе, на окраине Баку.

Борис зажег сигарету и предложил закурить Зауру.

- Заур-джан, я прекрасно знаю, что у тебя нет огромной квартиры в новостройке в центре Баку, великолепной виллы на берегу Каспия, дорогой машины и возможности отовариваться в шикарных бутиках. Может никогда в жизни и не будет. Разве не так?

- Да, скорее всего не будет…

- Если к долларам, получаемым за нефть и газ ты и подобные тебе – жертвы эпохи, не имеют доступа, если все мы являемся игрушками в руках олигархов – тогда разве не глупо кичиться бакинскими новостройками, виллами, дорогими спортивными автомобилями, бутиками модных кутюрье? Извини, конечно… Просто…

- Не надо извиняться, Борис. Я не обижаюсь.

Борис на мгновение замер, затем быстро пришел в себя и уверенно произнес:

- Юный друг, я знаю, ты – любитель книг. В романе Виктора Пелевина «Ампир "В”» есть поучительная мысль. Старый вампир учит жизни молодого вампира и говорит: «Единственная перспектива у продвинутого парня – работать клоуном у педерастов». Ученик не соглашается: «мне кажется, есть и другие варианты…». Ответ учителя очень интересен и глубок: «Есть. Кто не хочет работать клоуном у педерастов, будет работать педерастом у клоунов. За тот же прайс». Третьего не дано.

Заур впервые в жизни почувствовал ужасную боль в спине. Она, словно воткнутый в левую часть спины холодный меч, дошла до сердца и поразила аорту.

Молодой человек давно уже знал, что придется выбирать из двух вариантов – еще тогда, когда сам прочел эту самую книгу.

***

Чувствовавший внутри себя страшную пустоту Заур, не выходил из прострации вплоть до озера Севан. Ему вспомнилась Франсуаза Саган с ее «Прощай грустью». Все по дороге покрылось печалью – горы, поля, крупный и мелкий рогатый скот и даже розовые поросята. Дым, идущий с крыш домов спрятанных в лесах, начинающий моросить летний дождик – все это только усиливало меланхолию, еще больше печалило Заура, так за три дня и не увидевшего, и всего раз услышавшего по телефону Артуша. Утром, перед отъездом угостивший Заура высушенной с помощью утюга травкой Давид, до сих пор был под действием марихуаны. Он остановил машину и пытался поймать поросят, которые до того совершенно безмятежно прогуливались рядом с помойкой невдалеке от шоссе. Все надрывались от хохота. Заур попробовал хотя бы улыбнуться – получилась гримаса человека, пытающегося скрыть невыносимую зубную боль.

Когда доехали до Севана, Заур убедился, что озеро тоже грустит. Севан был похож на большой голубой кусок мрамора, сброшенный с небес богами. Погуляв десять минут вдоль берега, группа вернулась в машину и отправилась дальше. Пустота не отпускала.

***

На границе долго не задержались. Покинуть территорию Армении оказалось еще легче, чем въехать туда. От того волнения, что было при въезде, не осталось и следа, но все же глаза искали черного щенка. Его нигде не оказалось. Может быть, вся миссия этого пса была в том, чтобы подбежать тогда к Зауру, позволить себя погладить – избавив его от стресса… и исчезнуть

На грузинской заставе не было воды, и грузинские солдаты переходили на армянскую сторону – помыться в бане.

Южный Кавказ походил на неудачную карикатуру, вышедшую из-под неопытного пера студента-первокурсника Бакинской Академии Искусств.

 

1

- Стой, ублюдок! Стой тварь!

Голос доносился откуда-то сзади. Уже стемнело, на улицах Старого города было много народу. Почему-то, он остановился и оглянулся, так, на всякий случай, хотя трудно было даже предположить, что могли найтись люди, «удостоившие» его подобными эпитетами. Прямо рядом с ним остановилась седьмая модель Жигулей и выскочившие оттуда два высоких парня скрутили его и бросили на заднее сиденье автомобиля. Машина тронулась. Зажатый между двумя качками Заур, осторожно спросил у того, кто сидел справа и казалось был чем-то опечален:

- Извините, кто вы? Куда вы меня везете?

- Заткнись, пидер! Дай доехать, в рот тебя выебу!

- Но что я вам сделал? Может вы меня с кем-то спутали?

- Спутали!? Ты, сукин сын, что есть кто-то кроме тебя, ездивший в Армению и подставлявший там свою задницу?

Усатый, громадный здоровяк вплотную приблизил вонючую пасть и стал хохотать. Заур почувствовал тошноту и опустил голову. Как минимум до приезда на место, у него было время подумать.

Кто мог его похитить из-за поездки в Ереван? Полиция? Нет, они не похожи на полицейских. МНБ[МНБ – Министерство Национальной Безопасности]? Нет, они так примитивно не работают. Или?..

Он вспомнил об Организации Освобождения Карабаха. Обычно их представители запугивают, избивают посещавших Армению. Председатель ООК Ариф Юнусов не раз выступал с заявлением: «Те, кто ездят в Армению, должны помнить, что в любой момент могут быть атакованы нашим молодежным крылом. Мы заявляем об этом открыто, ничего не страшась. Побывавшие в Армении – не будут прощены!».

Заур поднял голову и посмотрел по сторонам. Они доехали до места, сильно напоминавшего темные улочки Папанино[Папанино – народное название района в Баку. Бывшая улица Папанина (ныне улица Дж. Мамедкулизаде) и прилегающие к ней кварталы. Достаточно неухоженный и социально необеспеченный район города]. Под светом фар проезжающих мимо автомобилей Заур разглядывал тонкий шрам, пересекающий лицо усатого и сердитого верзилы, того, кто сидел справа.

Машина, продвигавшаяся по темным и кривым улицам, наконец, остановилась у больших синих ворот. Заур отвел взгляд от усатого лица и посмотрел вперед. Ворота открылись, и машина въехала во двор.

- Сходи, педрила! – заорал усатый и грубо вытянул его за руку из машины.

Во дворе размером примерно в тридцать квадратных метров, вдалеке виднелись пять-шесть гранатовых и инжировых дерева. Левая сторона довольно простого двухэтажного домика была покрыта виноградной лозой. Дверь дома открылась и…

Так и есть… Ариф Юнусов, собственной персоной, пришел встретить его у машины, всеми мышцами лица изображая ухмылку: «вот и доигрался».

Он подошел к Зауру и театрально погладил его по голове.

- Здравствуй, молодой человек! Слава великому НПО-шнику!

- Ариф бек, зачем вы меня сюда привезли?

Вместо ответа, он обратился к усатому:

- Отведите его в «люкс», сейчас я и сам подойду.

Вскоре Заур увидел, что собой представляет этот «люкс» – в сырой, полутемной, комнате, кроме бетонных стен и пола, «постояльцам» полагалась одна табуретка. Его посадили на эту табуретку и приказали: «пока не придет Ариф муаллим, ни звука!». Ариф Юнусов подошел минут через пять. Причем как подошел! Не успел он войти, как без всяких слов, мощный удар в челюсть повалил Заура на бетонный пол.

- Ублюдок!!! Педераст!!!

- Что… что я… сделал?

Юнусов, вместо ответа, всадил ему в живот ногой.

- Что замолчал? Ну говори же!

Заур прикоснулся рукой к губе, посмотрел на окровавленные пальцы и поднял голову:

- Вы же не даете мне рот раскрыть. Я не понимаю, зачем меня сюда приволокли…

- Ах, не понимаешь!?

Лязг звонкого, полного иронии голоса Арифа, напоминал скрип мела о школьную доску.

- Нет… не понимаю.

- Посадите его на место!

Громилы подняли и посадили Заура на табурет.

Ариф заложив руки за спину, стал прогуливаться по комнате:

- Значит, ты не знаешь, за какое преступление здесь оказался? – спросил он.

- Я действительно не знаю! Если все это из-за поездки в Армению - то мне сказать нечего. Раз уж это преступление, значит меня обрабатывать должны не вы, а правоохранительные органы.

- Извини, но тут ты не прав. Твоя поездка в Ереван вполне законна. Нет такой статьи в законе запрещающей подобные вояжи. Но ты совершил не правовое, а моральное преступление. Поэтому отвечаешь не перед полицией, а перед нами – то есть народом.

Ариф внимательно посмотрел на Заура и вдруг громко захохотал. Отсмеявшись, он проговорил:

- На самом деле ты неплохой парень, Заур. Молодой, перспективный, образованный. А главное, ты – наш, азербайджанец! Ты просто сделал большую ошибку – совершил поездку в страну оккупантов. Если тебя не наказать, завтра ты, или кто-нибудь еще, повторит ее. Еще раз заявляю, тут нет ничего личного – все для родины, все для народа! Как я говорил много раз, мне дорог каждый азербайджанец. Но если сегодня мы, как говорили наши предки, не будем строги к себе, завтра может быть поздно. Помыслы, цели, вера, убежденность каждого из нас должны служить народу и Родине, и каждый должен быть носителем этой святой идеи, концепции. Но при этом мы должны считаться с реальностью, искать и находить решения не с помощью мятежа чувств и насилия, а мощью интеллекта. Решения, которые не позволят нам растерять и дадут возможность приумножить нажитое народом и страной. Когда я вижу, как кто-то испытывает больше ненависти к представителю своей нации, чем к врагу его народа – армянину, огонь моего скорбящего сердца не могут затушить никакие слезы. Единый Азербайджанский народ состоит из здравомыслящих и не здравомыслящих, полезных и бесполезных родине и народу людей; людей – в чьем сердце живет любовь к родине и ее народу, людей – жертвующих собой не ради личных интересов, а ради страны. Хватит быть разделенными, хватит быть игрушкой в руках кукловодов, желающих нашего размежевания. Хватит считать врага другом, опорой! Хватит быть рабами денег и чиновничьих постов! Хватит не принимать друг друга. Хватит посыпать свою голову пеплом! Великий и могучий народ! Опомнись, о земля моих отцов, уничтожающая саму себя, опомнись пока не поздно. Надо определить куда идти, что делать. Надо определить путь прогресса, объединиться, идти дорогой, которая обеспечит нам сегодняшний и завтрашний день. Мы должны прислушаться к эху веков, изучать опыт времен. Обратить внимание на нашу историю. Сколько государств мы создавали на территории, которую ныне зовем Азербайджаном! Каждый день, думая о нынешней ситуации, я будто превращаюсь в волну, бьющуюся об берег, и расстроено возвращающуюся обратно в море. Родные далече, чужие далече, лишь кручина встречает. Когда же пройдет эта напасть?! Бедная моя голова!

Ариф плакал как ребенок, из глаз ручьем текли слезы. Заур опешил. Состояние лидера движения перекинулось и на членов «молодежного крыла» ООК, и они заревели. Усатый со шрамом плача, протянул руки к Арифу, и дрожащим голосом проговорил:

- Ариф бек, какой вы чуткий и ранимый человек. У всех у нас сердце бьется любовью к Родине и народу. Вместе, или каждый по отдельности - все мы служим единой идее. На пути к этой идее каждого из нас ждут трудности, преграды и невзгоды, но мы не сдадимся, не падем духом и преодолеем все препятствия! Потому, что мы – люди, представляющие светлое будущее нашей Родины и верим в наше правое дело! Родине нужны сыны мыслящие, как вы. Родина поднимется на плечах людей, думающих как вы, и готовых в любой момент пожертвовать собой ради нее.

Ариф вытер слезы тыльной стороной ладони и заговорил:

- Ты прав, брат мой. Но научно-технический прогресс, взаимное сближение народов, происходящие в мире интеграционные процессы, социально-экономическое развитие, так же, как и глобализация диктуют свои жестокие законы. В то время как глобализация приобретает необратимый характер, одной из самых больших и важных наших обязанностей становится сохранение национальных ценностей.

Заур неожиданно для себя вмешался в разговор представителей ООК:

- Друзья, несмотря на то, что вы меня поймали и насильно притащили сюда, но я вижу, что вы настоящие сыны своей родины и восхищаюсь вами. В самом деле, Ариф бек, я поражен вашей проницательной оценкой целей, идущих в современном мире процессов. Вы правы, считая сохранение национально-ментальных основ, моральных ценностей нашим приоритетным направлением. Нам знаком из истории термин «вымершие народы». Это народы, исчезнувшие и ассимилированные другими, вследствие потери духовной целостности и национальных ценностей. Потому, что жизнь нации обеспечивает не только язык, название или границы. Если бы так было, то латиняне жили бы сейчас наряду с латинским языком. Или хотя бы осталась хоть какое-нибудь государственное образование от этой некогда могущественной империи. Для существования народа в первую очередь необходима духовность. Причем слово «духовность» нельзя воспринимать в данном контексте как какое-то абстрактное понятие. Оно обозначает все высшие чувства – от привязанности к родной земле до любви к нации. Достаточно вспомнить наставление великого Деде Коркута: «Если земля не защищена, не стоит ее засевать, если не засеяна, не стоит защищать».

Ариф от восторга затаил дыхание. Как только Заур замолчал, тот протянул руки и обнял пленника.

- Спасибо, брат мой. Такая глубина, такая мудрость может быть только у нашего народа! Настоящий смысл этих слов Деде Коркута я еще глубже осознал во время сражений за Карабах. Бросаясь под пули, оставаясь один на один со смертью, борясь с голодом и жаждой, я никогда не жаловался на судьбу. Потому, что знал, что воюю за Родину, за свою землю и, несмотря на то, что прошло много лет, те высочайшие чувства – святая гордость за то, что сражаюсь за Родину – не могу забыть.

Именно в этих боях я в очередной раз понял, что мы не всегда даем верную оценку своему величию. Именно поэтому армяне пытаются присвоить наши памятники, кухню, музыку, искусство, культуру, и порой у них это получается. Мы теперь независимое государство, и никто не смеет чинить нам препятствий. Как духовность не останавливает вора, так оккупант похищает твою духовность.

Существует поговорка: не стреляй в прошлое из пистолета, ибо будущее выстрелит в тебя из пушки. Ни для кого не секрет, что на мусульманском востоке мы самая прогрессивная нация. Мы основали первую демократическую республику на Востоке. Открыли первый театр. Издали первую газету. Как говорится, реализовать впервые большую часть человеческих ценностей выпало на нашу долю. Так как все это является историческими фактами, естественно, никто не сможет оспаривать наше первенство.

Каждый считающий себя азербайджанцем должен знать, что наша духовность принадлежит только нам, нам ее сохранять, нам ее обогащать. Ведь каждый азербайджанец, является азербайджанцем не из-за того, что живет на географической территории под названием Азербайджанская Республика, а потому, что обладает этой духовностью.

- Ариф бек, мне бы очень хотелось послушать ваши воспоминания о войне. Я плохо помню те годы.

- Конечно же! Откуда тебе – долбоебу помнить те годы? Ты тогда еще ребенком был.

Ариф подошел к «молодежи», стоявшей по стойке «смирно» и поцеловал каждого из них смачно в губы, затем повернулся к Зауру и заговорил низким тоном:

- Бои в направлении Физули не прекращались. Захват Агдама вражескими войсками делал эту местность беззащитной, беспомощной. Пользуясь этим, военная оппозиция устраивала провокации среди людей, подрывала боевой дух. Этот преступный способ прихода к власти уже был отрепетирован во время трагедии в Ходжалы, в Шуше и при Лачинском позоре. И теперь они пытались подло воспользоваться им здесь.

Через месяц после падения Агдама – 23-ого августа Физули был оккупирован. Таким образом, юго-западные районы также были отрезаны и подверглись захвату.

Потери и поражения настигли нас не сразу. Военно-политическая оппозиция, предательство изнутри шаг за шагом приближали народ к этой действительности. Создавали проблему за проблемой. Затем эти подлецы – предатели и охотники за властью попытались все списать на народ. Но время расставило все на свои места и показало истинное лицо «национальных героев».

Физули уже был охвачен пожаром войны. Люди вооружались. Жаль, что государство не предпринимало действенные меры. Отряды самообороны с трудом находили боеприпасы. Они нуждались в опытных командирах. У армян же, этой проблемы не было – у них было самое современное оружие, и атаку, и оборону они осуществляли под руководством самых опытных командиров. Вследствие этого усилились атакующие действия по всем фронтовым направлениям. 24-го декабря жители сел Арыш, Джамилли, Хелефме, и Гарадаглы покинули родные места. Деревня Джуванлы попала в окружение, было много потерь – убитых, раненных.

Начало нового, 1992-го года было еще более кровавым и разрушительным. Все заботы Аяза Муталлибова[Аяз Ниязи оглы Муталибов – азербайджанский политический деятель, первый президент Азербайджана (1991-92 гг.)] сводились к тому, как удержать власть. А оппозиция, пользуясь его слабостью и нерешительностью, позволяла себе на фронте все большие провокации. Точнее, без сопротивления отходили, а иногда и создавали условия для расширения армянских атакующих действий. Ходжалинский геноцид, который навсегда останется в истории как незаживающая рана, яркое свидетельство этой подлости. А за три дня до этой трагедии – в ночь с 22-го на 23-ье февраля, армяне захватили село Юхары Вейсялли. Село было разграблено, 200 домов было сожжено, 15 человек погибло, 20 – ранено.

После Ходжалинского беспредела, вражеские войска немного приостановили наступательное движение и выстроили сильную оборону, а 16-го марта армянские вооруженные формирования впервые осуществили воздушную операцию в направлении Физули. По деревням Джамилли и Гарадаглы был нанесен вертолетный удар. Тогда я с товарищами по оружию сбил один из вертолетов, за что, лишь много лет спустя, получил орден «За доблесть и мужество». Но речь не об этом. Много домов было разрушено в тот день, столько жертв... столько раненных… Тогда же артиллерийскому обстрелу был подвергнут районный центр».

Пока Ариф выступал, размахивая руками и с перекошенным лицом, словно безумный, один из молодых патриотов стоящих у двери, нащупал ширинку на брюках товарища, открыл, оголил его член и начал медленно поглаживать. С лица, однако, не сходило сосредоточие и с жадностью он внимал каждому слову своего лидера.

- Снова пошли ожесточенные бои. – продолжал Ариф. С 19-го по 31-ое марта в селе Хога шел беспрерывный бой. Село все-таки было оккупировано и сожжено дотла, 16 человек погибло, десятки были ранены. В те дни город Физули постоянно был под артиллерийским огнем. Каждый день разрушения и новые жертвы.

Наконец 1-го апреля Вооруженные Силы Азербайджана пошли в контратаку. Слухи об этой операции давно муссировались в разных кругах. Именно из-за этого она и провалилась. В ответ армяне усилили мощность своих атак. Физули по-прежнему продолжали обстреливать из артиллерии. 11-го апреля после артподготовки, армяне пошли в атаку по всей линии фронта. Джамилли был оккупирован. Вражеское наступление было остановлено у села Гаджар, армяне были отброшены назад, а через некоторое время удалось вернуть и село Джамилли.

 На самом деле, после Ходжалинской трагедии, страна осталась лишенной руководства. Предатель Муталлибов был отстранен от власти, анархия только усиливалась, исполняющий обязанности президента Ягуб Мамедов[Ягуб Джавад оглы Мамедов – азербайджанский политический деятель, с 6-го марта по 14-ое мая – исполняющий обязанности президента Азербайджана] пытался найти общий язык с лидерами оппозиции. Улучшений не было никаких. Страна нуждалась в сильной руке, в опытном, решительном лидере. Но силы, превратившие страну в черный рынок, не давали такой возможности. 14-го мая Муталлибова попытались вернуть к власти, но ночью того же дня, он сбежал. На следующий день Народный Фронт Азербайджана[Партия Народного фронта Азербайджана – национал-демократическая политическая партия Азербайджана. Основана в августе 1988 года. С самого начала партия заняла жесткую позицию в отношении карабахской проблемы. Митинги Народного Фронта привели в 1992 к отставке первого президента Азербайджана Аяза Муталибова. В том же году лидер Народного Фронта Абульфаз Эльчибей стал новым, вторым по счету президентом страны. Правительство было сформировано из деятелей НФА. Лидеры НФА, однако, оказались слабыми государственными руководителями. В июне 1993 в результате мятежа Сурета Гусейнова Эльчибей бежал из Баку в Нахичевань, а к власти пришёл Гейдар Алиев] разыгрывает шоу. Вооруженные отряды устраивают ураганный обстрел абсолютно пустого здания Верховного Совета и берут его штурмом…

Ариф разгорячился. Зажав пальцем ноздрю, высморкался и резким движением сбросил на пол соплю, прилипшую к кончику ногтя.

- … 25 мая в снаряде, сброшенном на Физули, обнаруживаются ядовитые химические вещества. Этим подтверждаются давнишние слухи. Но ни одна страна мира не выказывает по этому поводу никакой реакции. Тревожный зов Азербайджана, остается неуслышанным. Наоборот, становится ясно, что мы остались один на один с нашими проблемами. Узурпаторы власти своими действиями лишь усиливают это мировое отчуждение. Вызывают недовольство зарубежом, удаляют от себя страны региона. Это еще больше окрыляет армян. 15-ого июля во время изучения еще одного невзорвавшегося в Физули снаряда, вновь обнаруживается то же химическое вещество.

Сыны Азербайджана отважно сражались, жертвуя собой. Но «подставы» на фронте все продолжались, и продолжались. В армию пришла политика. Отправлявшиеся на фронт, на подмогу местным частям отряды устраивали провокации, срывали атакующие операции, распространяли пугающие слухи среди населения. Например, успешные атаки наших Вооруженных Сил 25-го июня у Кырмызы Базара и 28-го июля у деревни Туг, были сведены на нет из-за подобных провокаций.

Осенью бои стали еще интенсивнее. Азербайджанские Вооруженные Силы осуществили ряд удачных атак. Перешедшие в наступление наши военные соединения 7-го сентября взяли несколько стратегических высот. В Мартуни были захвачены три оружейных склада. Вступили в бой за Гедикскую высоту. 23-го сентября поселок Ходжавенд был очищен от армян.

К сожалению, из-за неопытности и некомпетентности не предпринимались оборонительные меры и территории, освобождаемые кровью наших ребят, вновь и вновь возвращались армянам. В тот же день, после очистки Ходжавенда, армяне перешли в контратаку и свели на нет все наши усилия. Кроме того, мы потеряли села Муганли, Ямираллар и Куропаткино. Враг расширял зону наступления. Его удалось остановить только 12-го октября. После этого до конца года были только локальные столкновения.

Некомпетентность и внутреннее разобщение между Народным Фронтом и партией Мусават[Партия «Мусават» (Партия Равенства) – одна из основных оппозиционных политических партий Азербайджана], не остались незамеченными со стороны армян, и они вновь расширили наступательные операции по всему фронту. Азербайджан никак не мог сформировать своей армии. Народный Фронт, Этибар Мамедов[Этибар оглы Мамедов – Лидер оппозиционной партии Национальной Независимости Азербайджана. (ПННА)], Аликрам Кумбатов[Аликрам Алекпер оглы Кумбатов – азербайджанский военный и политический деятель талышского происхождения. В 1993 году безуспешно попытался создать Талыш-Муганску Автономную Республику и объявить себя ее президентом], Рагим Газиев[Рагим Гасан оглы Газиев – министр обороны Азербайджана с марта 1992 по февраль 1993, активист Народного фронта. В ноябре 1993 арестован по подозрению в совершении государственной измены. В 1994 бежал за границу. В 1995 заочно приговорён к смертной казни за падение Шуши и Лачина во время Карабахского конфликта], Сурет Гусейнов[Сурет Гусейнов – полковник, ветеран Карабахской войны, поднявший мятеж против президента Абульфаза Эльчибея в 1993, премьер-министр Азербайджана с 30 июня 1993 – 7 октября 1994]… все имели свои вооруженные отряды. Но эти объединения не вступали в бой с противником. Они только создавали иллюзию. Как только появлялась возможность, они подставляли друг друга, оставляя «своих» в окружении, таким образом, «чужими» руками отдавали кусок территории и впускали в ход пропагандистскую машину. Это все делалось, чтобы удержать власть, или, наоборот, придти к ней. На самом деле эти вооруженные формирования служили, конечно же, не народу, а личным амбициям. Надо сказать что, став игрушками в политической игре, эти военные (и солдаты, и офицеры) оказались марионетками отдельных лиц. Несмотря на то, что многие из них были достойными сынами Отечества.

Короче говоря, тяжелые дни в истории Азербайджана не заканчивались. 1993-ий год начался еще большими катастрофами. Уже 6-го января Физули снова подвергся обстрелу артиллерии. А Азербайджанские Вооруженные Силы чтобы получить перевес ввязались в бои за стратегические высоты. Одними из таких сражений были бои за высоту Урьяндаг, в ночь на 14-ое января. Но, еще раз повторяю: предательство и безответственность делали все наши победы бессмысленными. Настал момент, когда наши мужественные солдаты стали боятся выстрелов в спину. Да, им стреляли в спины. Несмотря на это, они рвались в бой, не щадили жизней ради освобождения наших земель. Этому свидетельство – операция, проведенная массированными силами армян 2-го апреля, когда, несмотря на многократное превосходство, они были остановлены. Были захвачены деревни Ашагы Диванлар, Гаджар, Ковшатлы. Наши части, быстро перестроившись, перешли в контрнаступление и, выбив врагов из Ковшатлы, ввязались в битву не на жизнь, а на смерть. Но подкрепление не подходило, это была очередная «подстава». Все усилия пошли насмарку, численное превосходство противника, не оставило нам никаких шансов.

Вот так, сражавшиеся на передовых герои, оставленные без подмоги перед превосходящим в численности противником, вынуждены были каждый раз понемногу отступать.

Уже в ночь на 4-ое апреля захватывают высоту Менгеленат неподалеку от города Физули. Катастрофа приближается. Еще через день село Говшатлы снова переходит под контроль армян. Таким образом, враг ускоряет наступление. И 14-го апреля армяне уже стоят в километре от Физули.

Начинаются переговоры. Наступает относительное спокойствие. Заключается соглашение о временном прекращении боевых действий. Но все же порой происходят мелкие стычки. Азербайджанская сторона не принимает никаких мер, не проходят учения, передовые отряды не обеспечиваются подкреплением. В Баку же усиливаются распри.

В это время в Гяндже происходят известные события. Один из представителей оппозиции пары Народный Фронт – Мусават, Сурет Гусейнов, угрожает правящей коалиции уничтожением. Возникает вооруженный конфликт. Происходят потери. И вот страна стоит на пороге гражданской войны. Треугольник Рагим Газиев – Сурет Гусейнов – Аликрам Кумбатов ведет страну к катастрофе. Представители власти испугавшись, ретируются. Катастрофа наступает.

Прибывший по настоянию и просьбе народа из Нахичевани в Баку Гейдар Алиев, останавливает братоубийственную войну. Но избежавшие наказания представители бывшей власти снова активизируются. Точнее поддаются требованиям и подстрекательствам извне. Они надеются, что смогут вернуться к власти с помощью уже проверенного варианта «Ходжалы, Шуша, Лачин».

Я должен отметить, что к лету 1993-го года воюющие на передовой силы были в подчинении различных людей. Там не работали приказы Министерства Обороны. В решающий момент сражения кто-то, например, Р. Газиев, С. Гусейнов, Э. Мамедов, А. Кумбатов, могли вывести свои отряды, а Народный Фронт свои батальоны из боя, и положение резко менялось. Так, к примеру, произошло в Агдаме, когда Сурет Гусейнов вывел отряды с боевых позиций, разграбил город и сдал его врагу. Теперь очередь дошла до Физули. Этот чудовищный момент приближался…

2-го июня после массированной артиллеристской подготовки, армяне активизируются в направлениях Физули и Джабраила, и выступают по всей линии фронта. В августе катастрофа настигает Физули. 3-го августа сжигаются деревни Джуварлы и Хелефше. 5-го армяне уже стоят в 500-х метров от города. Идут кровопролитные бои. Утром следующего дня враг отбит – через день освобождена высота Менгеленат, начались бои за высоту Учтепе.

Постоянный представитель ООН в Азербайджане Махмуд Аль-Саид 12-го августа едет в Физули. Он видит ситуацию собственными глазами. Следом за этим – 18-го августа оккупирована деревня Довлетйарлы, затем села Кюрдлер, Йухары Абдуррахманлы и Ишыглы. Теперь Физули в окружении. 20-го августа гарнизон покидает город.

Предательство дало плоды. Да, оставались еще стратегические высоты, где еще некоторое время держались группы сопротивлявшиеся врагу. Но, что поделаешь, если и они стали жертвами изменников, продавших Родину ради должности…

… Таким образом, в нашу историю был вписан еще один черный день – 23 августа – день сдачи Физули.

… Но, вслед за этим провалом, поражением, у Азербайджанских Вооруженных Сил появилась и почетная дата. В первые дни 1994-го года наша армия совершила контрвыпад на Физулинском фронте. Это было время, когда продолжение войны политизированными военными группами сулило еще большие поражения. Поэтому 2-го ноября 1993-го многоуважаемый Гейдар Алиев выступил с обращением к народу. Он объявил, что Родина в опасности. Сотни, тысячи людей откликнулись на его призыв. Потому, что теперь у людей появилась вера.

В различных районах собирались отряды добровольцев. Они сразу отправлялись на учения. Через короткое время, часть их была отправлена на Физулинский фронт. В ночь с 4-го на 5-ое января 1994 года была начата операция. Всего за сутки армянские военные формирования были отброшены на 25 километров, 22 села и поселок Горадиз были освобождены от оккупантов. Эти победы Вооруженных Сил Азербайджана стали большим аргументом для того, чтобы заставить армян согласиться на перемирие.

Но это удачное наступление не было доведено до конца. Если армяне не согласятся на справедливое решение проблемы мирным путем, то наступление будет продолжено. Азербайджанский солдат, Азербайджанская армия на это способна. В обоих случаях, день освобождения наших земель уже близок!

Закончив свой пламенный и проникновенный монолог, Ариф повернулся спиной к Зауру и чуть пригнувшись, с грохотом пернул ему в лицо.

Заур же, воспользовавшись паузой лидера ООК, совершил глупость, задав свой очередной вопрос:

- Ариф бек, а вы исключаете вероятность мирного решения проблемы?

В этот раз удар кулаком оказался еще тяжелее. Заур вместе с табуретом совершил «полет» к дальнему углу комнаты. Сквозь пелену тумана он увидел замутненное лицо Арифа, услышал, доносившейся, словно, из глубокой скважины голос:

- Педераст! Что за беспонтовость! Неужели ты не понял, что принятие бесславного мира является несоблюдением национальных интересов, не подпадает под наш менталитет, чернит нашу славную историю и богатое наследие? Сукин сын! Сейчас я собственными руками отрежу тебе член и заставлю его проглотить.

- Ариф бек, умоляю… только не член… все, что скажите, сделаю. Даю слово, что больше никогда не поеду в Армению.

- Заткни пасть! Непосещением Армении ты не смоешь свои грехи. Мы придумали для тебя другое наказание.

Заур с трудом приподнялся и сел на колени. Вытирая лившуюся с лица кровь, спросил:

- Что за наказание?  

Ариф повернулся к присутствующим соратникам и злобно прокричал:

- Посадите его на место!

После того, как Заур был усажен обратно на табурет, Ариф приблизил свое лицо вплотную к лицу жертвы и прошептал:

- Выступишь на АзТВ, в передаче «Азербайджанская действительность».

Заур не понял:

- А что за передача?

Ариф выпрямился, приосанился, заложил руки за спину и проревел:

- Там узнаешь! Выступишь, смоешь грехи. Разоблачишь армян. Скажешь, что сожалеешь о том, что поддался и съездил! Если не сделаешь, как говорю, где бы ты ни был, найдем и пустим пулю в лоб! Ясно!?

Заур взмолился, протянув руки к Арифу ладонями вверх:

- Не надо, не надо. Я выступлю. Обязательно выступлю, – потом, немного подумав, спросил, – Мне самому пойти на АзТВ, мол, хочу выступать у вас, или как?

Ариф покачал головой с нескрываемым удовольствием:

- Нет. Тебе позвонят, вызовут. Жди.

***

- Долма… Что делать с армянами, укравшими это древнее азербайджанское блюдо и преподносящим его миру как «свое»? Да, с вами вновь программа, повествующая о животрепещущих проблемах азербайджанского народа – «Азербайджанская действительность». Добрый вечер, дорогие телезрители!

Ведущий Гамид Херисчи, поздоровавшись со зрителями, поправил очки:

- Как я и объявил в начале нашей беседы, сегодняшняя тема нашей программы: «Наша кухня и армянское коварство». Я представляю вам нашего гостя – координатора Кавказского Центра Миротворческих Инициатив, Заура Джалилова, недавно посетившего вражескую нам страну - Армению. Хочу также отметить, что помимо миротворческой деятельности, Заур является отличным публицистом и большим гурманом.

Заур бек, я благодарю Вас, что нашли время и пришли к нам в студию.

- И я в свою очередь хочу поблагодарить вас за приглашение. Также должен отметить, что очень люблю вашу передачу и являюсь ее постоянным зрителем.

- Благодарю. Не теряя времени, хочу задать вам первый вопрос. По вашему мнению, факт присвоения нашей долмы армянами, в должной ли степени заботит наше общество? И какие меры в этом плане предпринимаются нашими неправительственными организациями?

- Спасибо за глубокий и умный вопрос. Вы заговорили об общеизвестных фактах. Тот факт, что армяне появились в нашем гостеприимном регионе 200 лет назад благодаря фатальной ошибке знаменитого русского классика, известен всему миру.

- Вы имеете в виду Грибоедова...

- Да, именно его. Впоследствии оказалось, что армяне смогли обмануть не только Грибоедова, но и миролюбивые тюркские народы Кавказа и Восточной Анатолии. Армяне обосновались в Западном Азербайджане и назвали эту древнюю тюркскую территорию «Армения». За этот короткий срок они переняли почти всю нашу кухню, музыку, культуру.

- Хотелось бы, чтобы вы поподробнее остановились на долме.

- Как вам должно быть известно, армяне не просто переняли долму, а объявили миру о ее принадлежности к армянской кухне.

- Но ведь мир знает, что слово «долма» образовано от тюркских глаголов «долмак», «долдурмак», означающих «наполняться», «заполнять», и является исконно азербайджанским блюдом.

- Вы правы. Мы все должны активно бороться против армянской пропаганды и многочисленного армянского лобби…

Гамид Херисчи поднес руку к наушнику и прервал Заура:

- У нас в студии первый телефонный звонок. Прошу, вы в эфире.

- Здравствуйте, у меня вопрос к Заур беку.

- Пожалуйста, мы вас слушаем.

- Заур бек, я – студент факультета филологии Бакинского Государственного Университета. Меня зовут Ильгар. Как представитель современный азербайджанской молодежи, я часто пользуюсь Интернетом и постоянно сталкиваюсь с армянской пропагандой. Армяне в используемых там пропагандистских материалах, обращаясь к читателям не знакомым с реальным положением дел, утверждают, что азербайджанские тюрки просто не могли изобрести долму. Потому, что они никогда не занимались виноградарством и очень поздно перешли на оседлый образ жизни. Чем, по-вашему, можно ответить на эту армянскую ересь?

Заур отпив глоток воды, из большой чашки с логотипом АзТВ, ответил:

- Это действительно актуальный вопрос. Все мы знаем, что армяне мастера в подтасовке и перевирании фактов. В особенности, когда речь идет об истории, и в частности об истории азербайджанского народа.

Гамид перехватив инициативу, добавил:

- Я благодарю молодого человека за столь интересный вопрос. Армяне здраво оценивают важность самой пропаганды. К сожалению, это реальность. Армяне пытаются присвоить все украденное и обычно приводят в оправдание смешные, лишенные смысла доводы. Утверждают: «как могут кочевые и полукочевые тюркские народы заниматься виноградарством?». Смешное и вздорное утверждение! Но армян можно понять… как говорится, утопающий хватается даже за соломинку. Но как сказал Ильгар, на каждую их ложь мы должны иметь достойный ответ!

Заур взял слово:

- Абсолютно верно! Мы – азербайджанцы, должны объяснить правду самим армянам. Рядовой армянин находится под влиянием националистичных идеологов, Эчмиадзина и партии Дашнакцутюн. Естественно, разоблачив армянских идеологов, мы сможем изменить неконструктивную позицию армянского народа. Поэтому мы должны бороться с нелепыми идеями армян и доносить правду до мирового сообщества, своего, и даже армянского народа. Кроме нас никто этого не сделает! Если уж мы вынуждены соседствовать с этим агрессивным и вороватым народом, мы должны осознавать эту реальность и быть предприимчивыми.

- Хочу напомнить, что телезритель спрашивал о методах борьбы с армянской пропагандой.

- Прошу прощения, мы, кажется, отклонились от нашей темы. Да, мы должны дать ответ на бессмысленное заявление армян о кочевом образе жизни населения Азербайджана. Армяне должны знать, что уже в те далекие времена у азербайджанцев имелось разделение трудовых обязанностей. Албанские предки азербайджанцев вели оседлый образ жизни и занимались-таки виноградарством. А азербайджанские тюрки давали названия блюдам, созданным и их предками, пользуясь богатым тюркским языком. В эту историческую эпоху азербайджанские албанцы готовили прекрасную пищу, а азербайджанские тюрки давали им имена. Одно из таких блюд – долма. То есть рождающаяся из соединения выросших под щедрым Кавказским солнцем виноградных листьев и мяса молодого барашка, долма – символизирует крепкую дружбу и взаимодоверие между албанцами и тюрками.

- В студии еще один звонок…

- Извините, я хочу добавить еще пару слов к сказанному. Армяне никогда не могли наладить дружбы ни с одним народом. Поэтому они завидуют крепкой дружбе связавшей албанцев с тюрками.

- Я так понимаю, что долма, являющаяся совместным изобретением тюрков и албанцев, указывает на многокультурность и толерантность азербайджанского народа.

- Именно. Вы абсолютно правы.

- У нас на проводе еще один телезритель. Приветствую вас!

- Здравствуйте, меня зовут Самир. Я всегда смотрю вашу передачу и хочу спросить: как так получается, что эти армяне умудряются годами обманывать людей? Как нам рассказать миру правду о долме? И еще: Вы не стыдитесь своей поездки в Армению?

- Вопрос к вам, Заур бек. Как так получается, что нация, оказавшаяся в нашем миролюбивом краю всего лишь 200 лет назад, может вот так обвести мир вокруг пальца?

- У нас на руках имеются неопровержимые факты армянского воровства, и мы должны показать мировой общественности истинное лицо армян.

- Но почему мы этого не делаем?

- Потому, что у нас слабая диаспора. Если мы будем работать также слажено, как армяне, мы можем добиться успехов в контрпропаганде. А что касается, стыжусь я, или нет… Конечно, это была большая ошибка с моей стороны. Ступать по земле оккупанта недостойно. Знаете, на самом деле я ездил туда, чтобы их разоблачить. Рассказать там все, о чем говорю сейчас здесь с вами. Я заставил армян признать, что долма, тар, кяманча, балабан принадлежат Азербайджану.

- Они и в самом деле признали эту истину?

- Естественно, признали. А чем я, по-вашему, занимался там три дня? На самом деле долму объявляют своей не только армяне, но и греки.

- Значит мы должны доказать миру, что и греки у нас украли долму?

- Конечно! Греков и армян союзниками делает именно присвоение долмы. Этот момент их объединяет, сближает, роднит.

- Может… и нам взять пример с армян и обратиться, попросить поддержки у наших союзников, то есть других тюркских народов? Слово «долма» образовалось от тюркского глагола «долдурмак» и означает «положить внутрь, заполнить». Это неоспоримый факт, и мы можем попросить поддержки у тюркского мира – Казахстана, Туркменистана, Киргизии и других стран.

- Да, мы должны вести совместную работу с нашими тюркскими братьями. Я бы даже расширил границы этого ареала, и добавил туда уйгуров, татар и т.д.

- Гм… А нельзя объявить долму общетюркским блюдом? Этим мы станем обладателями мощного оружия против армянского лобби.

- О чем вы?! Это невозможно. Долма это древне-азербайджанское блюдо! Наши тюркские братья должны только признать это и пиарить долму в мире как исконно азербайджанскую еду. Азербайджан из года в год увеличивает военный бюджет и потенциал. Время работает на Азербайджан, и мы с каждым годом добиваемся все большего преимущества над армянами. Благодаря этому растет надежда на справедливое решение Карабахской проблемы и признание долмы истинно Азербайджанским блюдом.

- Уважаемые телезрители, на этой позитивной ноте я предлагаю завершить нашу программу и еще раз хочу поблагодарить нашего гостя за присутствие.

- И я вас благодарю.

- Таким образом, сегодняшняя передача «Азербайджанская действительность» подошла к концу. Наша следующая передача будет посвящена древней азербайджанской области – Тебризу, находящемуся сегодня под оккупацией персидского шовинистического режима Ирана. Не пропустите! До встречи в эфире!

2

 

Артуш не знал, какая незримая сила привела его в этот сентябрьский, обдуваемый теплым ветерком вечер к подножью храма в Эчмиадзине. Во всяком случае, когда, выйдя с работы, он сел в автобус, идущий в Эчмиадзин, он не задумывался, что делает и куда едет. Он не спросил у себя, куда и зачем едет и чуть позже, когда уже удаляясь из города, механически разглядывал выстроившиеся в ряд витрины казино, мотелей и ресторанов.

Чем выше он поднимался по треснувшим каменным ступеням лестниц к дверям храма, тем сильнее потели его руки, даже, несмотря на вроде бы прохладную погоду. В церкви пахнущей древностью и армянством, группа женщин в черных платках плача ставила свечи. Их голоса захватили всю церковь. Непонятно откуда был слышен печальный звук хора, доносившийся в полтона. Под сводом летали два серых голубя. Их перышки периодически, медленно, не спеша падали вниз. Молодой человек в военной форме, склонившись перед алтарем в центре храма, целовал Библию в золотом переплете.

Артуш подошел к арке с висевшим под ней огромным крестом, положил руки на холодную бронзовую балюстраду и нагнул голову, теперь он стал ощущать духовную атмосферу церкви всем сердцем. Иисус сверху с пренебрежением наблюдал за всем происходящим и явно скучал.  

Артуш закрыл глаза и увидел перед собой лицо Заура – этот образ был столь ярок и реалистичен, что Артушу захотелось протянуть руки и дотронуться до него. Заур стоял от него всего в двух метрах. На лице его читались оттенки протеста, боли, неуверенности. Артуш понимал, что поступил очень не достойно, совершил непростительный грех. Сегодня он получил письмо от супруга, из которого он узнал, что случилось с Зауром по возвращению в Баку, и о том, как его насильно вывели в эфир. Любимый ему человек подвергся невероятным мукам, уничтожению личного достоинства. А он, испугавшись спецслужб, даже не встретился с Зауром в Ереване, повел себя как трус, эгоист. Думая об этом, Артуш ненавидел себя еще больше. Он дал волю слезам. И это не помогло. Наоборот, чем больше он плакал, тем сильнее болело сердце, а страдание и ненависть к себе увеличивались как снежный ком.  

Когда он с трудом раскрыл веки, увидел перед собой бледное, слегка улыбающееся лицо священника. Его лицо словно светилось изнутри – оно было необыкновенным, как будто сошедшим с иконы средневекового мастера. Седеющая борода, как ни странно, предавала его чертам некоторую детскую ясность. Сердце Артуша наполнилось тревогой. Тело задрожало. Из глаз вот-вот опять должны были политься слезы, но он каким-то чудом сдержал себя. Священник, протянув Артушу руку, сказал, совершенно не подходящим его кроткой внешности, холодным голосом:

- Покаявшиеся сердца угодны Господу. Изменившие отношение к греху угодны Господу. Иисус сказал про мытаря: «когда оба эти человека отправились домой, то сборщик податей, а не фарисей оказался праведным перед Богом». В Евангелие также говориться, что гордыня послужила причиной изгнания сатаны с Небес. Человек должен постоянно нуждаться в Боге, чувствовать себя слугой Господним. Я вижу тебе плохо. Но хорошо, что ты нашел в себе силы и мужество придти сюда.

- ?!

- Или я не прав? Дай мне руку.

Артуш нерешительно протянул руку священнику. Его ладонь, в отличие от голоса, была теплой и мягкой. Священник, взяв Артуша за руку, повел на левую сторону. Они незаметно прошли сквозь сени мимо плачущих женщин со свечами, и вошли в небольшое, в пять-шесть квадратных метра, помещение. В этой комнате не было ничего кроме круглого, маленького столика заваленного книгами, двух, небольших, как будто специально для них поставленных кресел и потускневшей иконы на стене.  

- Присаживайся, сын мой, – сказал священник, уже сев и показывая на правое от стола кресло. Все еще колеблющийся Артуш, сел, робко рассматривая стены, и положил руки на колени.

- Как тебя зовут, сын мой?

- Артуш.

- А меня Месроп. Чем ты занимаешься?

- Я – журналист. Корреспондент газеты «Айкакан жаманак».

- Очень хорошо. Я слушаю тебя, Артуш. Здесь в храме Господнем, ты можешь открыть свое сердце, ничего не страшась и не опасаясь. Здесь страх уходит, в сердце наступает покой.

Не знавший, зачем он пришел в церковь, не имевший никакой конкретной цели Артуш, заподозрил, что сценарий ситуации, в которую он сейчас попал, был расписан какой-то неизвестной, сверхъестественной силой. Теперь не было смысла противиться и молчать. Он не видел другого выхода, кроме как откровенно все рассказать, раскрыть душу перед незнакомым ему, но вызывавшим доверие, просветленным человеком. Он глубоко вздохнул, и выпалил:

- Я представитель нетрадиционной сексуальной ориентации. Грубо говоря – гей.

- Да простит тебя Господь!

Священник так поспешно ответил ему, что тот запнулся. Артуш поднял голову и столкнулся взглядом с собеседником.

- По-вашему, я нуждаюсь в этом?

- А по-твоему, нет? – священник смотрел с такой осторожностью, будто боялся услышать отрицательный ответ.

- Значит я – грешник? Разве любовь мужчины к мужчине такой большой грех? Но почему?

- Если это не так, зачем же ты пришел в церковь?

- Не знаю.

- Я знаю. Тебя привел сюда Бог. Ты чувствуешь Бога?

- Где-то внутри чувствую… Меня привела сюда могучая сила.

- Это и есть Бог. Пока еще не поздно, ты и твой возлюбленный должны покаяться.

- Это невозможно.

Судя по лицу священника, это был самый нелепый ответ услышанный им когда-либо. Он спросил с удивлением:

- Почему?

- Я не считаю себя грешником. А мой возлюбленный – атеист. Кроме того, он… азербайджанец.

Месроп последнюю новость воспринял более спокойно. По крайней мере, при слове «азербайджанец» лицо его не изменилось, глаза не выкатились от ужаса. Он ограничился отрицательным покачиванием головы.

- Все мы, вне зависимости от национальной принадлежности и вероисповедания, являемся рабами Божьими и все нуждаемся в покаянии. Я готов простить тебе грехи, принять их на себя.

- На себя?

- Да, приму твои грехи на себя, и буду молиться за тебя, – он проговорив эти слова, протянул правую руку, положил голову ее на голову Артушу, закрыл глаза и начал что-то шептать. На его лбу выступили капельки пота. Артуш почувствовал, как рука на его голове начинает потеть.

Месроп закончив молитву, убрал руку.

- Пусть Господь простит вас обоих, сын мой… Как получилось, что ты встал на этот путь?

- На какой путь? – спросил Артуш, ломая пальцы.

- Ты знаешь, о чем я. Как ты стал гомосексуалистом?

- Поверьте, я никогда не задумывался об этом… Кажется, я с рождения такой. Сколько себя помню, мне нравились мужчины. И… в отличие от вас, не верю в грешность моей ориентации.

- Не веришь, или пытаешься себя заставить не верить, потому, что так легче?

- Нет, не верю. И в церковь я пришел не за покаянием или исповедью. Я и сам не знаю, зачем пришел…

Месроп скрестил руки на груди и продолжил с серьезным видом:

- Ты думаешь, я не задумывался об этом? Меня годами волнует вопрос: гомосексуализм – это грех, или физиологическая необходимость? В отличие от тебя, большинство голубых признает, что они либо грешны, либо больны. Многие смирились. Есть и такие, которые считают себя святыми, избранными людьми. Ты относишь себя к этой категории?

- Нет, нет. О чем вы? Я ни в коем случае не утверждаю, что я избранный или святой.

Месроп опустил веки и глубокомысленно улыбнулся. Улыбка ненадолго задержалась на его губах. Затем священник открыл глаза и снова сделался серьезным.

- У меня на этот счет есть свои соображения, отличающиеся от большинства религиозных догм и постулатов. Ты пришел сюда излить свою душу, но возможно ты послан для того, чтобы помочь мне сделать это.

Артуш с недоумением посмотрел на Месропа. Он не совсем понял, что имел в виду священник.

- Как это послан? Кому вы собираетесь излить душу?

- Тебе. Что ты так смотришь? Удивлен? Ведь и ты слуга Божий. Чем ты отличаешься от меня? Люди подобные тебе, столетиями подвергающиеся преследованиям, притеснениям, насилию, создали сильный механизм противодействия гомофобам. Голубые вместо того, чтобы испытывать комплексы, стали искать способы своего оправдания. Поэтому я вспомнил о геях, считающих себя избранными и святыми. Чувство стыда и страха, побуждает каждого человека обороняться от врага, от внешнего воздействия. Человек всегда ищет способы самоутверждения. И только одно интересует его – самоутверждение. Наше тело нуждается лишь в удовлетворении физических потребностей. Душа же, жаждет внимания, заботы, ласки, уважения. Гомосексуалисты алчут тела субъекта своего пола. Сгорают ради желания удовлетворить потребности своей плоти. При этом желания и требования души или забываются, или отходят на второй план. С другой стороны они становятся предметом осуждения масс, от них требуют чувств не к парням, а к девушкам. Это требование, в какой-то степени, является ханжеством. Но от подобного ханжества никто не может быть застрахован. Возьмем тебя, в самом деле ли ты любишь, или основой всех твоих чувств является лишь похоть?

Артуш слушал Месропа, качая головой. Как только священник сделал паузу, он сразу высказал свое возражение:

- Я говорю о настоящей любви, привязанности. Мы любим друг друга!

- Основа гомосексуальной любви – эрос. Он же основа избирательности и одиночества.

- Вы не можете принять никаких альтернативных норм и доктрин, отличных от тех, что преподало вам христианство. Церковь запрещает это. А вы сейчас пытаетесь предстать передо мной в роли либерального, толерантного человека.

- Да, наше учение порицает нетрадиционные половые отношения. Но у меня на этот счет есть собственное мнение. Ты не прав, обвиняя меня в предвзятости. Что такое гомосексуализм? Мы все знаем, что чувство любви пришло к нам из рая. Любовь – это имеющийся у каждого из нас, генетический код получения наслаждения. Прямо как реклама Bounty. Адам и Ева жили в раю нагими. Лишь, будучи голыми люди в раю получали все удовольствия, наслаждались любовью, имели неограниченную свободу.

- Но они не занимались любовью, – сказал Заур неуверенно.

- Откуда ты знаешь, сын мой, разве ты был с ними?

- Но они же постыдились собственной наготы, отведав запретный плод. И были изгнаны из рая, и лишь потом родили ребенка.

- Склонность к интимности оценивается как выход из собственных границ. Эта мысль преступна! Если бы люди не любили, не желали друг друга, насколько бы жизнь была скучной, механической, монотонной! Испытываемый нами интерес, любовь к другому человеку, заставляет нас раскрывать себя перед ними, быть привлекательными. Таким образом, мы познаем друг друга. Господь создал нас по своему образу и подобию. Сначала Он создал мужчину и вложил в него и женскую составляющую. Еву же, создали именно эти, заложенные в мужчину феминистические чувства.

- Вы хотите сказать, что Бог есть мужчина?

- Если Иисус мужчина, значит и Бог мужчина, и желание одного мужчины обладать другим является ни чем иным как стремлением, на генетическом уровне, пережить те прекрасные моменты испытанные первым человеком в раю. Лишь во время общения с Богом в раю, человек достигал высшей точки наслаждения. Но, совершив первородный грех, в человеке проснулись животные чувства. Люди, то есть Адам и Ева, вкусив запретный плод, восстали против Господа, но получили знание и опыт. Они познали зло. Желания и чувства стали проявляться помимо их воли. Именно поэтому они стали стыдиться своих необузданных страстей и потребностей. Именно так появилось у человека чувство страха и незащищенности.

Артушу казалось, что священник, пройдя сквозь глаза в сердце, вчитывается ему в душу и, разорвав его экзистенцию, делает фрейдистский анализ. Его всего затрясло. Проверив кончиками пальцев температуру щек, он снова сложил руки на коленях. Месроп продолжал:

- Самая светлая, чистая любовь, это – любовь к Богу. Надо любить Иисуса Христа, так как он любит каждого человека, вне зависимости от тяжести совершенных им грехов. Безумная любовь к какому-либо человеку, делает его воплощением Бога на земле. Когда ты сможешь найти в себе силы, в любой момент пожертвовать богатством, здоровьем, жизнью ради Господа, тогда такие понятия как гомосексуализм и гетеросексуализм перейдут на второй план, или просто перестанут для тебя существовать.

Артуш, прищурившись, посмотрел на священника с недоверием, затем спросил:

- Вы хотите сказать, что, обладая незыблемой верой в Бога, можно иметь нетрадиционную сексуальную ориентацию?

- На самом деле, самой большой нашей жизненной дилеммой является евангельский вопрос: «Познать вкус плода, или нет?». Желание большое… тем, более, если это жаждущий еды путник. Ведь не вкусить, означает – не узнать, не понять. Интересно, какие чувства испытали Адам и Ева, попробовав запретное яблоко? Чувство стыда? Действительно ли это так?

Артуш не знал, относился ли этот вопрос к нему, или Месроп озвучил его для себя. Он смотрел на священника и, с нетерпением ждал продолжения. Месроп также не сводил глаз с Артуша. Наконец, Артуш пожал плечами и заговорил:

- Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?

- Можешь?

- Нет… Не смогу.

- Тогда поменяю форму вопроса: почему тебя не влечет к женщине?

Артуш потупил взор. И на этот вопрос у него не было ответа. «Нужно подумать» – решил он про себя. Месроп явно не торопился, он казалось готов был ждать до скончания века. Но Артуш не стал долго тянуть, решив, что экспромтом ему легче будет поставить все на свои места.

- Я считаю женщину – несовершенным и отвратительным созданием. И соответственно не могу рассматривать ее как объект сексуального желания. Чем спать, и утром просыпаться с женщиной, ощущая на себе груз ответственности, лучше любить мужчину и быть свободным во всех отношениях. Годами я боролся с собой, со своим восставшим телом, организмом. Годами я страдал. Организм не прислушивался ко мне, восставал, и восставал. Я устал от этих «восстаний», святой отец. У меня нет сил бороться, со своим вышедшим из-под контроля эго. Это от меня не зависит. Что женская вагина, что клитор, что грудь – все во мне вызывает отвращение. Я пытался пару раз испытать близость с женщинами – их половые органы исторгали зловоние. Я и чувствую отвращение и боюсь этой несуразной, хаотичной вагины. Я знаю, что она является живородящим, полезным органом, этого не отрицаю, но у меня полностью отсутствует интерес к ней. Я считаю энергию, затрачиваемую мужчинами, ради обладания женщиной напрасной и даром потерянной. Человека, готового исполнить каждую женскую прихоть, мириться с любым ее капризом, я считаю безмозглым, пустым, глупым созданием.

Месроп слушал Артуша с ироничной улыбкой, время от времени, качая головой. После того, как Артуш закончил свой монолог, священник сказал:

- Я не согласен с мнением, что женщина, это – источник жизни. Источник жизни, это – союз мужчины и женщины. Каждый из них отдельно взятый, не в состоянии дать жизнь чему бы то ни было. Ведь мы же все появляемся на свет или мужчиной, или женщиной. Это значит, что наше существо изначально не цело, раздвоено, ополовинено. Мы – мужчины и женщины – строим свое общение с окружающим нас миром, в несовершенной форме, продиктованной нашим половым сознанием. Половое различие не ограничивается телесной и физиологической характеристикой. В модусах, к которым мы обращаемся с целью понимания жизни, существуют принципиальные различия. Принудительное превращение такого модуса в доминанту, приводит к искаженному пониманию мира. Облачает окружающую нас действительность в неполную, ущербно-дуалистичную форму.

Поэтому женщины своим существом обуславливают появление мужчин, подобных тебе. Армения сверху донизу заполнена латентными гомосексуалистами, но они боятся проявить себя. Не имеющие возможность проявить себя, реализовать свои потребности, они превращаются в гомофобов, начинают ненавидеть себя.

Артуш прервал священника:

- Я не хочу быть одним из них, святой отец. Я боюсь этой участи.

Месроп кивнул головой в знак одобрения:

- Ты прав, сын мой. Уважающий себя человек, не станет отрекаться от себя. Считается, что в Армении права сексуальных меньшинств не ограничиваются законами. Но налицо отношение к вам нашего феодально-мыслящего общества. Осуждаемые за свои убеждения, а иногда и подвергающиеся моральному и физическому унижению, геи обречены жить изолированными от общества. Государство все еще забывает, что любое право данное сексуальным меньшинствам, автоматически должно ограничивать степень свободы сексуального большинства. Ведь нельзя исключать того, что люди являющиеся объектом преследования и порицания со стороны общества, завтра в ответ не совершат против него какой-либо провокации.

Артуш застыл на месте. Он не чувствовал ног. Дышалось тоже тяжело – пришлось приоткрыть рот. Месроп, увидев, что его собеседник потерял самообладание от восторга, улыбнулся:

- Ты не ожидал такого? Думал, что священник обязан быть гомофобом?

- !?

- Я тебя понимаю. Знаешь, сын мой, любая социальная группа, имеющая общую структуру, ценности, а также способы их проявления, и вписывающаяся в рамки общественной культуры, рано или поздно создает собственную субкультуру. Из-за того, что у гомосексуалистов нет социальной и законодательной поддержки, защищавшей их, вы, рано или поздно, создадите свою собственную защитную систему. Не признавая ваше существование, армянское общество не добьется вашего исчезновения. Конечно, между случайной гомосексуальной половой связью и сознательной переменой «стиля жизни», есть огромная разница. Я так понимаю, твой случай относится ко второй категории.

- Это так, – сказал запинаясь Артуш.

- Где ты познакомился со своим азербайджанским любовником?

- Я – бакинец. Там родился. Мы вместе учились в школе. Несколько месяцев назад встретились в Тбилиси.

Месроп размяв пальцами лоб, на некоторое время остановил взгляд на иконе.

- Как я вас понимаю, сын мой…

- В каком смысле?

- Во всех. – Месроп резко повернулся и посмотрел на Артуша – Я хочу, чтоб ты понял меня правильно – тебе сочувствует не церковь, а я лично. У меня есть простой принцип: не суди, да не судим будешь! Большая часть общества забыла про этот евангельский принцип, и полностью уверена, что осуждение других является ее несомненным правом. В большинстве случаев, те, у кого не хватает решительности пойти против семьи, чтобы вступить в брак с любимой женщиной, «смело» осуждают сексуальные меньшинства, и без того, терпящие постоянное давление общества. А причина, как всегда – экономическая: люди начинают обсуждение чего-либо, а затем и осуждение, лишь от безделья. Я не поддерживаю геев, но и не могу встать на сторону среднестатистического армянина, которому просто не хватает культурного уровня, чтобы всей сущностью осознать понятие «права человека». Если у кузнеца нет железа, чтобы обрабатывать, он начнет «обрабатывать» себя, и обвинять во всех смертных грехах всех остальных. Ясно, что «великие таинства» не для их мозгов. Идея о неестественности гомосексуальных отношений породила и распространила в обществе гомофобию. Исследования показывают, что физическое насилие и преступления на сексуальной основе гораздо чаще совершаются лицами гетеросексуальной ориентации. Но все равно с осторожностью относятся именно к гомосексуалистам. Я не могу понять эти двойные стандарты.

Месроп замолчал. Затем внимательно посмотрел на вспотевший лоб Артуша, его волосы, нос, щеки.

- Когда вы встретитесь с ним в следующий раз?

- С Зауром?

- Его зовут Заур?

- Да.

- Итак, когда вы с ним встретитесь?

- Если честно, он приезжал недавно в Ереван. Он занимается миротворческой деятельностью. Мы не смогли с ним встретиться, из-за телохранителей, не отходивших от него ни на шаг. Нам бы не дали остаться наедине.

- И поэтому вы не встретились. Понимаю… Ты его очень любишь?

- Очень, очень… – Артуш глубоко вздохнул – Мы даже… женаты.

 Небрежная улыбка, с которой Месроп слушал Артуша, застыла на его лице.

- Как вы это сделали?

- В Грузии, нас венчал один голландский священник.

Месроп покачал головой.

- Теперь я понял… Что мне тебе сказать… Дай Бог вам счастья. Наша церковь не признает подобные браки. Даже если бы ты попросил меня об этой услуге, я бы не смог тебе ничем помочь. Хотя, не знаю. Может быть и помог бы… И по этому случаю хотя бы попал бы в историю Армении.

Артуш слушал Месропа и не верил своим ушам. Он не представлял, что может встретить такого благожелательного священника. Это было чудо! Служить в Эчмиадзине, принадлежать к Григорианской церкви, и не быть гомофобом!

- Из Баку вы бежали, как только начался конфликт?

- Нет, позже. В начале 1990-го.

- Ты бы хотел снова увидеть Баку?

Артуш воодушевился. Почему-то ему вспомнился Бешмертебе[Бешмертебе – (азерб. «пятиэтажка») место расположения городской достопримечательности – первой советской пятиэтажки в Баку, в одном из центральных кварталов города].

- Конечно. Но это не возможно. Для армян Азербайджан закрыт.

Месроп задумался. Он-то смотрел в глаза Артуша, то переводил взгляд куда-то вдаль - он явно о чем-то усиленно думал, и никак не мог на что-то решиться. Его беспокойство передалось Артушу, который почувствовал, что теряет терпение, ужасно хотелось курить, но он решил, что в этой тесной комнате, в которой не было даже форточки, к тому еще и в церкви, это не возможно, поэтому он даже не попросил о таком одолжении священника. Наконец Месроп устало и мягко посмотрел в глаза Артуша, словно пытаясь проникнуть в душу собеседника.

- Я могу помочь тебе, сын мой.

- Каким образом?

- С твоим посещением Баку. Ты бы хотел туда поехать?

Артуш опешил:

- Разве это возможно?

- В конце сентября в Баку пройдет чемпионат мира по борьбе. Ты знаешь об этом?

- Да, кажется, что-то слышал.

- Армения будет представлена на этом чемпионате. Насколько мне известно, пока в делегацию входит 30 человек. В ее состав можно вписать еще двоих-троих.

Артуш понял, что ему только что предложили стать одним из этих «двоих-троих». И все же ему хотелось быть уверенным в этом точно.

- Но какое я могу иметь к этому отношение? С чего вдруг кому-то вписывать меня в этот список?

- Ты разве не журналист?

- Да.

- Так в чем проблема? Мы можем отправить тебя в профессиональную командировку.

- Как вы собираетесь это сделать?

- Один из борцов, член сборной, в категории до 96-ти килограмм – Арман Гегамян – мой племянник. Я дружу с его тренером. И вписать тебя в список для меня не проблема.

Артуш посмотрел на пол, потом на икону, потом на священника.

- Почему вы это делаете?

- Чтобы помочь тебе. Что может быть важнее?

- Я не знаю, что сказать… Что я сделал… чтобы заслужить такую услугу? – Артуш посмотрел прямо в глаза Месропа – Или что я должен сделать?

***

Нет, от него ничего не требовалось. Сказав, что «соединение двух любящих сердец – само по себе благое дело» и посоветовав Артушу «не переживать», Месроп пообещал, что все с Божьей помощью наладится.

И в самом деле, на следующий день он сам позвонил Артушу – сообщил, что встретился с тренером своего племянника Армана Гегамяна, Левоном Мелик-Шахназаряном, и попросил его помочь вписать одного молодого журналиста в список представителей СМИ, едущих в Баку освещать чемпионат. Радости Артуша не было предела.

- Я не знаю, как вас благодарить, святой отец…

- В этом нет необходимости. Левон тоже сказал, что это не сложно. Хорошо, что мы вовремя спохватились. Потому, что если бы список уже отослали в Баку, ничего нельзя было бы изменить. Но будь осторожен. Насколько я понимаю, вам в Баку не будет предоставлена возможность встречаться с кем пожелаете. И ты, и Заур должны это учесть.

- Обязательно учтем, святой отец. У меня нет больших надежд на встречу с ним. Главное, что я увижу Баку, почувствую его запах.

- Не говори так. Бог даст, увидитесь. Да, пока не забыл, запиши номер Армана, созвонитесь. Твой номер я дал Левону. Сегодня-завтра тебя позовут для встречи в Олимпийский Комитет и в Федерацию Борьбы.  

***

С племянником Месропа – борцом Арманом Гегамяном, договорились встретиться в центре города, в кафе «Смак» на улице Абовяна. Арман, жадно поглощающий апельсиновый сок молодой человек среднего роста, крепкого телосложения, со сломанными ушными раковинами, осмотрев Артуша с ног до головы, начал задавать нудные вопросы типа: «откуда знаешь дядю», «зачем тебе ехать в Баку», «писал ли до этого о спорте» и тому подобное. Артуш выдержанно отвечал на все его вопросы, стараясь не вызвать никаких сомнений:

- Наша газета однажды делала большой репортаж об Эчмиадзине. Тогда и познакомился с твоим дядей…

- Я родился в Баку, поэтому теперь очень хочу увидеть этот город…

- Нет. Я никогда не писал о спорте, и сейчас еду писать не о нем. Я планирую записывать мои впечатления о Баку…

Внимательно слушавший уверенные ответы Артуша Арман, неожиданно предложил перейти на более крепкие напитки.

- Сейчас бы не плохо пивка. Как думаешь?

- Можно... Не откажусь.

«Смак», в обед забитый до отказа посетителями, после трех часов заметно опустел. Опустошив по четыре бокала Erebuni, они вышли из кафе и прошлись по городу. В DVD-магазине в кинотеатре «Москва» Арман купил фильм Альмодовара «Плохое воспитание».

- Давно хочу посмотреть это кино.

Артуш весело заулыбался.

- Я смотрел, отличный фильм.

Небо Еревана было покрыто черными тучами. Дождю не терпелось обрушиться на город. Арман сказал, не сводя глаз с неба:

- Я живу в Бангладеш[Бангладеш – народное название одного из микрорайонов в Ереване]. Едем ко мне?

Артуш пожал плечами:

- Мне все равно. Хочешь, поедем… Ты один живешь?

Арман слегка улыбнувшись, взглянул на Артуша.

- Да, один – и немного подумав, добавил – Нас никто не побеспокоит.

Еще в кафе, как только встретились, еще не раскрыв рта, не обмолвившись ни словом, они прочли в глазах друг друга одно и то же. Половой акт, свершившийся в Бангладеш, в двухкомнатной квартире пятиэтажного дома, был скорее механическим, даже условным – ни о каких чувствах, эмоциях, и тем более любви, и речи быть не могло.

Поднявшись взмыленным с измятой постели Артуш тяжелой походкой направился к ванной. Искупавшись, он вернулся на место, где обнаружил Армана поигрывавшего, все еще стоящим членом, и смотревшего пустыми глазами в потолок. Его ровный, мускулистый живот порозовел. Став перед окном, Артуш собрался закурить сигарету, но услышал недовольное бурчание:

- Прошу тебя не курить здесь. Выйди на балкон.

Артуш скорчил гримасу:

- Вы, спортсмены, - ужасные зануды.

Натянув брюки и майку, он вышел на балкон. Бангладеш накрыл серый туман. Грузные тучи, силясь разразиться, выглядели нервно и напряженно.

Он подумал о Зауре. Его абсолютно не мучила совесть, он не чувствовал, что изменил любимому. Артуш всего лишь удовлетворил свои давно не удовлетворяемые потребности. Может быть и Заур, бывает вынужден периодически с кем-то встречаться. Это не вызывало у него ревности.

Они расстались с Арманом, также просто как и встретились. Единственной положительной чертой этого спортсмена было умение не усложнять ситуацию. Артуш обнял его и поцеловал в щеку:

- Спасибо тебе за все.

- Мы еще увидимся?

- Не думаю, – сказал он неуверенно. – Может быть увидимся… но трахаться… вряд ли.

- Я понимаю. Ты с кем-то встречаешься?

- Нет, – сказал он сразу, не задумываясь.

Арман покачал головой:

- У нас с тобой одна проблема. Самое интересное, что половина моих друзей-борцов – голубые, но никто не имеет мужества признаться в этом другому. Нам приходится довольствоваться лапаньем друг друга на тренировках и жадным рассматриванием в душе.

Артуш весело рассмеялся и погладил волосы Армана.

- Нет, я не настолько страдаю. У вас все совсем плохо. Если бы я постоянно соприкасался с мужчинами взглядом и частями тела, и не имел бы возможности продолжить, я бы давно получил разрыв сердца.

Когда он вернулся домой, было уже начало первого. Войдя в интернет, он связался с Зауром по MSN и включил камеру. Заур сухо поздоровался. Его мраморное, безразличное выражение лица не изменилось даже после новости о будущей поездке в Баку и истории про Месропа. После возвращения Заура из Еревана, они не раз переговаривались в видео-чате, и каждый раз Артуш чувствовал, насколько Заур охладел к нему. Каждый раз он просил прощения за произошедшее, точнее не произошедшее, в Ереване, и каждый раз Заур менял тему разговора, говоря «что было, то прошло». И теперь он комментировал новость короткими ответами: «очень хорошо», «я рад» и так далее.

- Я понимаю, Заур, ты все еще зол на меня…

- Давай не начинать этот разговор.

- То, что с тобой потом было в Баку, на меня сильно подействовало... Я чувствую себя виноватым.

- Ты тут ни при чем, не говори глупостей. Я должен был ответить за поездку в Ереван. И ответил.

- Но теперь меня ждет поездка в Баку, и я не знаю, чего от нее ждать. Быть может, мы даже не увидимся, не будет возможности.

- Все может быть.

- Как ты думаешь, против армян готовится провокация?

Заур взял с небольшой тарелки дольку желтого яблока и надкусил ее.

- Не верю. Это ведь международное первенство, правительство наверняка уже позаботилось о безопасности. Это не шутка – после начала конфликта армяне впервые едут в Баку такой представительной делегацией. Если хоть волос упадет с ваших голов, FILA и прочие международные организации, могут наложить на Азербайджан крупные санкции.

- Значит, нас будут охранять с утра до вечера?

- Наверняка. Вчера по «новостям» говорили, что от аэропорта до гостиницы будут выстроены полиция и солдаты.

Артуш грустно улыбнулся.

- В таком случае, о каком спорте, спортивном празднике может идти речь?

- Я еще не говорю о вероятности поднятия армянского флага и звучания вашего гимна. Если, кто-нибудь из ваших выиграет, на это интересно будет посмотреть. Это станет позором для Азербайджана. Тем более, что ваши будут бороться в таких условиях… Если это вообще можно назвать борьбой.

- Сегодня мне пришлось познакомиться с одним из них. Зовут Арманом Гегамяном. Племянник Месропа.

- И что говорит? Готов приехать в Баку?

- Этого мы с ним не обсуждали. Но я уверен, что он нервничает, – Артуш повернул голову и посмотрел в камеру. Этим он давал возможность Зауру заглянуть ему прямо в глаза.

- Знаешь, как я тебя люблю?

- Я в этом не сомневаюсь… Я просто устал. Мы же вроде собирались уехать. Строили планы на Тифлис. Должны были поехать заграницу. И что теперь? Все сорвалось?

Артуш опустил глаза, поправил съехавший наушник.

- Я виноват, знаю. Чтобы объяснить все родителям…

Заур его перебил:

- Ясно. Продолжаем жить для других.

- Те, кого ты называешь другими – моя семья. Ты должен меня понять.

- Я тебя очень хорошо понимаю. Но и от тебя прошу того же. Артуш, мы встретились спустя годы, а теперь я вижу, как день за днем мы безнадежно отдаляемся друг от друга. Я не смог тебя увидеть в Ереване, может быть то же повториться и в Баку. Это безумие жить каждому в своем городе. Эти города не место встреч, а место разлук. Эти города могут приносить только несчастье. В этих городах любовь не живет, этому понятию здесь нет места. Поверь, я не знаю, какая сила нас держит. Давай не будем обманывать друг друга отговорками вроде: родители, родина, земля. Пожалуйста, приезжай, посмотри на Баку! Приезжай и посмотри на губительность милых воспоминаний.

3

11-го сентября председатель Национального Олимпийского комитета Армении Гагик Царукян собрал борцов, журналистов и деятелей спорта в конференц-зале организации и выступил с речью:

- За последние 20 лет, ни один наш спортсмен не выступал в Баку. Наши борцы будут первыми, кто ступит на азербайджанскую землю. Вы должны сделать все возможное, чтобы там взвился наш флаг, прозвучал наш гимн. Это не просто турнир! Олимпийские путевки вы будете зарабатывать именно там. Борьба будет сложной. Весь армянский мир будет пристально следить за вашим выступлением. Каждый спортсмен должен знать, что на помосте он защищает честь своей нации, народа. Поэтому вы должны бороться решительно, биться до конца, до последнего дыхания. Я не хочу допускать и мысли о проигрыше армянского богатыря на азербайджанской земле, но даже если это случится, вы должны сделать это достойно, как мужчины. Я желаю всем удачи и надеюсь, что по вашему возращению домой, мы всенародно будем встречать вас в аэропорту, отмечать нашу победу.

Затем к трибуне поднялся глава направляющейся в Баку делегации – Размик Степанян, и рассказал собравшимся немного о ее членах. Он объявил, что в составе делегации из 31-го человека, 15 борцов и что в Баку они полетят через Тифлис. Первыми на помост выйдут борцы греко-римского стиля. Далее Размик, так же как и Гагик, перешел на патриотические призывы. Он уверенным тоном заявил, что они обязательно вернутся из Баку с победой, и что азербайджанская сторона дала абсолютные гарантии их безопасности.

- Все будет хорошо, дорогие мои! Господь с нами.

Когда Размик под шум аплодисментов сходил с трибуны, главный редактор газеты «Айкакан жаманак» осторожно прикоснулся к плечу Артуша. Пятидесятилетний, жизнерадостный, несколько самодовольный и энергичный Соломон Тер-Аванесян, до сих пор не мог понять, почему от «Айкакан жаманак» в качестве корреспондента был выбран именно Артуш.

- Аллилуйя, поздравляю, ты, наконец, едешь в «свой город».

Артуш неохотно посмотрел на него.

- Спасибо.

- Вот только интересно, почему от газеты, которая имеет профессиональных спортивных обозревателей, посылают тебя?

- Это надо у них спросить. Наверное, им понравились мои прежние репортажи, и они хотят, чтобы я описал впечатления в своем стиле.

***

Когда самолет, взлетевший из Тифлиса, приземлился в аэропорту имени Гейдара Алиева, небо уже было свинцового цвета. Дул легкий гилавар[Гилавар – теплый южный ветер на Апшеронском полуострове].

Сопровождать автобус Mercedes, с тонированными стеклами, отправленный местным Олимпийским Комитетом для доставки делегации в гостиницу, должны были 12 полицейских мотоцикла и 7 автомобилей. Похожий на отрицательного персонажа индийского фильма, усатый, с большим животом чиновник, с ироничной улыбкой собрал армянские паспорта и ушел. Двое работников спецслужб пригласили их к выходу. Когда они вышли на улицу, смешанный запах мазута и бакинских дач так ударил Артушу в нос, что он чуть не потерял сознания, с трудом удержавшись на ногах. Он закурил. Хотя все азербайджанцы вокруг – полицейские, пограничники, таможенники, люди в гражданском – с пристальным интересом рассматривали армян, это не мешало ему наслаждаться ощущением родного города.

Арман Гегамян подошел сзади и прошептал:

- Смотри, как разглядывают. Словно в город цирк приехал.

Артуш, выдувая дым, ответил:

- Это цирк и есть.

Арман засмеялся и, слегка подтолкнув Артуша в плечо, отошел к товарищам.

Армяне сев в оцепленный полицейскими автобус тут же вперились в окна. Кроме находившегося неподалеку автопарка с сотнями машин и бегающих в волнении туда-сюда полицейских, пока ничего интересного не было видно. Через десять минут двое в штатском вошли в автобус с кипой паспортов в руках. «Отрицательный персонаж» больше не появился. Один из вошедших отдал документы главе делегации – Размику Степаняну и заговорил на превосходном русском языке.

- Если не трудно, раздайте их владельцам. А теперь, я попрошу вас выслушать меня внимательно. Не секрет, что и у вас, и у нас сильно напряжены нервы. Все на грани. С начала конфликта, впервые на территории одной из сторон проводится турнир такого уровня, в котором участвуют представители обоих народов. Хочу вас заверить, что Азербайджанское правительство приняло все меры, чтобы не допустить никаких эксцессов, или провокаций.

Сейчас вас повезут в отель. Отель расположен на берегу моря и называется Crescent Beach. Каждый день автобус будет забирать вас оттуда, и отвозить в спортивный комплекс. Все ваши потребности будут удовлетворены. Вам будет обеспечено трехразовое питание. Если вам понадобится, что-то особое, вы можете обратиться к сопровождающему вас сотруднику МНБ. Строго запрещается куда-то выходить, покупать что-либо в магазине, входить в контакт с кем-либо кроме сотрудников МНБ. Давайте все постараемся, чтобы каждый из вас вернулся домой живым и здоровым.  

Члены сборной Армении по греко-римской борьбе: Роман Амоян, Хосров Меликян, Арман Адикян, Арсен Джулфалакян, Денис Фролов, Арман Гегамян, Юрий Патрикеев; представители сборной по вольной борьбе: Ваган Симонян, Армен Карапетян, Жирайр Ованесян, Руслан Кокаев, Вадим Лалиев, Эднар Енокян, Руслан Басиев; тренеры: Грант Енокян, Левон Джулфалакян, а также представители прессы выслушали говорившего в гробовом молчании.

Люди в гражданском так и не сошли с автобуса. Они уселись на двух передних сидениях, и вместе со всеми направились в отель. Когда автобус, в сопровождении машин и мотоциклов, на скорости выехал из аэропорта в направлении центра, впервые видевшие Баку борцы, и даже бывавшие в этом городе в советские годы тренеры, с широко раскрытыми глазами разглядывали, стоявшие по краям дороги рекламные щиты, портреты президента, сосны, автомобили, заправки. Каждая увиденная деталь, казалась им интересной, иной, необычной. Они с жадностью и волнением, вызванным одной только мыслью о пребывании во вражеской столице, рассматривали даже облака пыли, кружащие вокруг многочисленных строек. Человек в штатском, показав на строящийся около станции метро «Азизбеков» мост, громко сказал:

- Наш город с каждым днем расцветает и облагораживается. Сейчас в Баку строится множество мостов. Половина уже сдана в эксплуатацию. Строительные работы, идущие в городе, показывают, насколько рационально используются средства от нефтяных доходов. Мы отлично понимаем, что дорога – это показатель экономического возрождения.

Когда автобус выехал на проспект «Нефтчиляр», сердце Артуша чуть не выпрыгнуло из груди. Губы затряслись, высохло горло, глаза наполнились влагой. Поставив руки на стекло, он заглатывал взглядом прохожих, идущих по тротуару, дорогие бутики, а главное – Бульвар, Каспий, виденный им в последний раз много лет назад. Сколько раз он катался здесь на всяких аттракционах, сколько съел мороженого! Сколько раз с Зауром просиживал штанины на бульварных перилах, плюясь в море! Спорили насколько далеки от них Наргин[Наргин – прежнее название острова Беюк Зиря, находящегося в Бакинской бухте. Остров хорошо виден с Бакинского бульвара] и горизонт…

 В памяти возник Баку его детства. Баку Артуша остался городом, где днем не стихал людской поток, гулявший по набережной, древним и новым улицам, проспектам; городом, который ночью превращался в море электрического света. Словно тот, старый, милый Баку был светлой звездой на темном небосклоне реальности. И хоть теперь от этого города не осталось и следа, безумная радость от возвращения в родные места заставила его восторженно прошептать: «Мой Баку!». Он заново осознал, что Баку всегда был вдохновенной одой его любящего сердца.

Вот появилась Девичья Башня… Зубчатые крепостные стены… Ичери Шехер, испещренный улочками, словно столетняя старушка морщинами на добром лице… На каждом камне, углу, повороте горькие и сладкие воспоминания. В Ичери Шехер живет Заур. По его улицам ходит Заур.

Когда автобус доехал до Азнефти[Азнефть – одна из центральных площадей Баку, прилегающая к Бакинскому Бульвару. Названа так из-за находящегося там здания одноименной организации, ныне госконцерна SOCAR] и направился в сторону Шихово[Шихово – бывший поселок на берегу Каспия, известный своим пляжем, ныне в черте города], голова Артуша непроизвольно повернулась вправо вверх, в сторону дороги, идущей к метро «Баксовет»[Баксовет – ныне станция метро «Ичери Шехер»]. Он увидел высокие, красивые деревья Губернаторского садика, в котором когда-то давно они очень часто встречались с Зауром и долго разговаривали, рассказывали друг другу самое сокровенное.

Его дыхание прерывалось, он понял, что если сейчас не возьмет себя в руки, то зарыдает. Стиснув зубы, он попытался успокоиться.

Уже стемнело, и зажглись дорожные фонари, когда они проехали Биби-Хейбат[Биби-Хейбат – бывший поселок, ныне в черте города]. Вдалеке показалась длинная полоска Шиховского пляжа. И этот берег был полон воспоминаний для Артуша. И этот берег был не раз свидетелем биения двух любящих сердец.

Теперь же, построенная здесь гостиница, приютив его на несколько дней, дарила ему возможность с наслаждением любоваться милым ему морем, пускай даже только из окна гостиничного номера.

Когда автобус, наконец, въехал во двор отеля, Артуш впервые, за много лет поблагодарил Бога.

4

Хотя чемпионат в Баку собрал 850 спортсменов из 103 стран мира, все прекрасно понимали, что усиленный режим безопасности, связан с присутствием на турнире армянских борцов. Постоянное давление, оказываемое на пришедших сюда любителей спорта, со стороны оцепивших место проведения чемпионата – Спортивно-Концертный Комплекс имени Гейдара Алиева - сил внутренних войск и переключившихся на усиленный режим работы полицейских, явно портило настроение зрителям и отбивало у них охоту следить за турниром. Стычки между сотрудниками службы охраны и болельщиками, не допускаемыми вовнутрь, несмотря на наличие билетов, порою затмевали происходящее на помосте. Заур был среди тех, кому повезло – после почти минутной перебранки с охранниками, он все-таки пробрался в зал.

В переполненном зрителями дворце, Заур не только не мог разглядеть со своего места Артуша, но даже примерно понять, где именно находится сектор с армянской делегацией. Он оглядел сидящих вокруг. Интересно, стоит ли у них спрашивать в какой именно части зала находится армянская сборная? После небольшого раздумья Заур решил ни у кого ничего не спрашивать, и уставился на помост. Если суждено им встретиться, пересечься взглядами, это произойдет само собой. Нечего задавать лишние вопросы и вызывать подозрения окружающих.

Заур никогда не интересовался борьбой. Правда, по его мнению, это был очень гомо-эротический вид спорта. Заур считал его хорошей моделью для криво-структурных связей существа. Насколько бы не были равны силы соперников, без нахождения у противника слабых мест, без сбивания его с толку, невозможно выиграть. Руки, ноги, корпус – гнутся, скручиваются, извиваются, ищут пути, чтобы не дать себя схватить за что-нибудь снаружи, сбоку, снизу, сверху, и наоборот - сделать все это самому. Причем в борьбе сильная сторона постоянно нуждается в подобных изворотах. Если можно повалить соперника прямым толчком или движением, зачем изворачиваться, изгаляться? С другой стороны, если более сильный борец, снизит до минимума эти извороты, то это сведет на нет весь драматизм, всю зрелищность.

Пока Заур разбирался в своих «запутанных» философских суждениях, один из армян – Роман Амоян, проиграл азербайджанскому борцу Ровшану Байрамову.

Наблюдая за празднованием победы азербайджанского борца и всего зала, Заур подумал, что в материальном мире тоже происходит подобное. Из-за примерного равенства сил, и материи зачастую бывают вынуждены «бороться». Одна материя чтобы подобраться к другой, ищет обходные пути, «скручивает», «толкается». Закономерность борьбы проявляется и здесь: сильный не ищет окольных путей, кривых структур, стараясь действовать напрямую. Смотревший за происходящим на ковре, но пребывавший в своем мире, Заур подумал, что кости, суставы, мышечные структуры большинства биологических видов сформированы с тем расчетом, чтобы свободно приспосабливаться к любым изменениям среды и связей. Ему становилось ясно, что слабость биологического организма перед миром обуславливается податливостью к искривлениям мягкого вещества, из которого он состоит, его гибкой конструкции.

Фрейд писал, что когда принцип наслаждения побеждает в организме, появляется множество преград, от которых организм пытается избавиться, в свою очередь, предпочитая принцип реальности, принципу наслаждения. По Фрейду, в основе любви к прекрасному лежат заторможенные сексуальные желания. То же можно сказать о борцовском ковре. Сексуальность каким-то образом оказалась на нем как незваный гость, и с тех пор является неотъемлемым его атрибутом. Сейчас сексуальность – естественный признак любого борца. Насколько борьба является спортом, настолько же она, и метафора любви, и самое латентное его выражение.

Сначала спортсмены лишь слегка прикасаются друг к другу, проверяют, пытаются понять, открыть. Потом хватают за шею, руки, соприкасаются головами, впитывают, поглощают дыхание друг друга. Затем, однозначно переходят к эрогенным зонам – происходит контакт с пахом, пенисом, анальным отверстием. Сцепившиеся в разных позах борцы, создают самые сексуальные, самые величественные композиции. Это мгновения, когда стираются границы между спортом и сексуальностью, душой и телом. Борьба – нежна и красива, как сексуальные игры древнегреческих философов со своими учениками. Этот вид спорта и любовь – близнецы. И в любви, и в борьбе есть место и насилию, и нежности. И борцы, и любовники, соперничают настолько же, насколько нуждаются друг в друге.

 Такая популярность борьбы, ее обожание, неслучайна на Северном и Южном Кавказе – мировом центре латентного гомосексуализма. И свидетельство этому то, что на Северном Кавказе и в Дагестане все молодые люди обращаются к специальным врачам, которые под анестезией ломают им раковины ушей, и превращают их в героев, мужественных солдат армии «сломаноухих».

Когда украинский борец армянского происхождения Сурен Геворкян поставил раком представителя Армении Хосрова Меликяна, Заур скривил губы и положил куртку на уровень паха, чтобы никто не заметил, как у него встал.

Хосров позорно проиграл представителю Украины. К сожалению, болельщики не поприветствовали Сурена, положившего Хосрова на лопатки.

Потому что он тоже был армянином.

***

Оскар Уайльд, защищаясь от своих преследователей, сказал как-то: «К сожалению, голубая любовь – это любовь, которая не может заявить о себе и выразить себя».

На самом деле, сегодня голубые живут любовью, заложенной в основах платоновского учения. Голубые оттенки можно найти и в творчестве Микеланджело, и в сонетах Шекспира. Эта привязанность чиста, честна и возвышенна, подобно другим видам любви. Голубая любовь – любовь аристократии, самая хрупкая, самая нежная любовь.

Артуш и Заур были лишь двое из тех, кто не смог выразить себя на земле Древнего Кавказа. Что было делать этим молодым людям, обреченным жить в рабстве, в замкнутом пространстве, пребывать в постоянных мучениях, являться частью общества, где невежество, лицемерие, лживость считаются главными жизненными добродетелями, кроме как молча наблюдать за тем, как день ото дня все быстрее рушатся их идеалы? Они смирились с этой фатальной ошибкой, с тем, что находятся там, где не должны были бы находиться, одним словом, с безысходностью.

Вся их «вина» заключалась лишь в выборе одного из двух «зол» – между хрупким и слабым, между сильным и грубым. Первые дни они и сами не понимали, что происходит. События развивались с такой скоростью, что молодые люди и сами не заметили как оказались в объятиях друг друга. Будучи реалистами, захотели невозможного и добились этого. Мы не можем достоверно сказать, что стало причиной приношения в жертву этих двоих – молодых, боровшихся за право сбросить с себя ответственность, наложенную на их плечи окружающим обществом – время ли, природа... Но доподлинно известно, что сердце их было наполнено любовью и преданностью. Они были так созданы, так существовали. Были «иными», и эта «инаковость» ворвалась в их жизнь без предупреждения, без разрешения. А если так, кто имеет право их осуждать?

Но периодически все же попадались благородные люди, готовые протянуть им руку помощи. Например, Месроп. В процессе написания книги, через своих коллег из Армении, я связался с ним. Рассказал ему, что хочу описать историю Артуша и Заура и спросил, как он относится к тому, чтобы и его имя использовалось в произведении. Я был уверен, что он откажет. Но этот благожелательный человек, поступив, как настоящий служитель церкви, сказал, что не боится никого кроме Господа и решительно заявил, что будет только рад, если его имя окажется в романе. «Я всего лишь помог двум любящим сердцам. Если это преступление, я готов совершать его по 50 раз за день» – этими словами Месроп закончил свою речь.

Несмотря на то, что в исламском мире невозможно найти духовное лицо, подобное Месропу или Клаасу, должен признать, что в Баку нашелся человек и даже группа людей, которая помогла Зауру и способствовала его встрече с Артушем. Не желая подвергать ничью жизнь опасности, я, к сожалению, вынужден скрыть от вас их имена.

***

На третий день чемпионата Заур проник внутрь комплекса через административный вход, находящийся с правой стороны здания, прошел по узкому коридору, спустился по лестнице и повернул направо к коридору, ведущему к раздевалкам и душевым. По договоренности, если бы кто-то застал его здесь, он должен был сам искать выход из положения, не выдавать имени человека, который помог ему попасть сюда и соответственно проинструктировал Артуша. Увидев Артуша, стоявшего в конце коридора с небольшим рюкзаком в руках, Заур остановился как вкопанный. От волнения его сердце забилось в бешеном ритме. На висках выступил пот. Несколько секунд они, застыв, смотрели друг на друга. Первым очнулся Артуш. Он устремился к Зауру сначала нерешительными, потом уверенными шагами. Не говоря ни слова, они направились мимо лестницы, прямо по коридору к находящейся слева двери, ведущий наружу. Заур открыл дверь ключом, полученным от своего покровителя, и влюбленные вошли в осенний ветреный вечер.

Дождь уже шел, он даже успел усилиться. Иногда, когда луна на мгновение появлялась из-за туч, пугающая красота дождливого вечера показывалась на секунду во всем великолепии, и затем снова исчезала. Кроме двух граждан с зонтиками в руках, куривших неподалеку, никого не было видно. Заур с Артушем повернули налево и двинулись бегом в сторону вилл, окруженных оливковыми деревьями.

- Мы свободны… – сказал Заур хриплым голосом. – Пройдем мимо вилл выйдем на шоссе и мы - свободны.

- Меня скоро хватятся.

- Когда это произойдет, мы будем уже далеко. Не переживай.

Пробежав оливковую рощу, они остановились, чтобы перевести дыхание. Из-за пелены дождя показалось такси марки Daewoo. Заур поднял руку и остановил такси, оба запрыгнули на заднее сидение.

- Добрый вечер. Едем на Разино[Разино – отдаленный, спальный район Баку, на месте одноименного поселка, а затем железнодорожной станции. Назван в честь Степана Разина, по легенде скрывавшегося там некоторое время] – сказал он, закрыв дверь.

Шофер кивнул и нажал на газ.

Заур почувствовав, что Артуш рассматривает его профиль, повернулся к нему:

- Что-то не так?

- Ты теперь живешь на Разино?

- Нет, едем к дяде – Заур приблизился к уху Артуша и прошептал. – Он уже три года живет в Уфе. Ключи были дома. Сейчас – они у меня. Не переживай, туда никто не приходит.

У дома быта «Айнур», в двухкомнатной квартире, со средним ремонтом, на четвертом этаже девятиэтажного бетонного дома все было покрыто толстым слоем пыли. Заур открыл окна на кухне и в гостиной, чтобы проветрить квартиру, положил в холодильник купленные в магазине под домом, минералку и полуфабрикаты. Свежий воздух, ворвавшийся в квартиру, поднял тюлевые занавески до самого потолка.

- Мать раньше часто сюда заходила, убиралась. Сейчас видимо времени нет. Извини за грязь.

Не успел Заур договорить, как Артуш схватив его за спину, развернул к себе.

Их, поначалу тревожное, скромное прикосновение губ, переросло в страстный, глубокий поцелуй. В волосах аромат дождя и свежести, в дыхании – огонь страсти. Разрывающийся на куски от боли и наслаждения, безмолвный крик их дрожащего тела, нарушая границы вселенной, поднимался на высоту, непостижимую человеческим сознание, недоступную божественному духу.

Бакинские улицы сдались на милость водяным потокам.

***

Ливший до утра дождь, согнал с верхних кварталов Баку к центру весь городской мусор. Артуш проснувшись от звука ударявшихся об стекло капель, посмотрел на Заура. Любимый крепко спал, положив правую ладонь на возбужденный любовный мускул. Чтобы ненароком не разбудить его, Артуш на цыпочках прошел на кухню, посмотрел из окна на непрекращающийся дождь. Его любимый город со вчерашнего дня был во власти дождя, не давая прорваться солнцу. Хоть он и считал, что нельзя расстраиваться из-за капризов погоды, все равно было грустно и неприятно видеть милый город в серых тонах.

Кроме того, Артуш знал, что рано или поздно их поймают. В его самовольном уходе из Дворца спорта не было преступления. Самое большее, что его ждало – несколько дней допросов и депортация в Армению. А Заур? Артуш закрыв глаза, уронил голову. Если б он захотел, он бы мог помешать вчера Зауру. Почему же он не сказал «нет» этой авантюре? Неужели любовь сделала его настолько слепым, неразумным?

Открыв глаза, он посмотрел на пенящиеся на асфальте лужи. Под большими ветками деревьев прятались от крупных капель промокшие воробьи. Женщины, надевшие на голову кульки от дождя, тяжело перепрыгивая через лужи, шли домой, неся сетки с продуктами.

Только Артуш собирался сказать про себя: «Будь, что будет» и вернуться в спальню, как зазвонил мобильный Заура.

Заур, лежа, подперев голову подушкой, крепко прижал трубку к уху и молча, слушал говорившего в нее, часто кивая головой. Вдруг он поднял голову и встретился взглядом с Артушем.

- Я понимаю… Спасибо, спасибо… До свидания.

Бросив телефон на постель, он поднялся. Подошел к Артушу.

- Что-то не так? – спросил Артуш. Он поднес руку к растрепавшимся волосам Заура и стал зачесывать их назад.

- Тебя ищут, что еще может быть? Все с ума посходили. Это еще пресса не в курсе. Твой побег большая тайна. МНБ, полиция, прокуратура – все на ногах.

Артуш вымученно улыбнулся:

- Даже если найдут, что они мне сделают?

- И то верно… – сказал Заур неуверенно – Но чтобы узнать, с чьей помощью ты сбежал, у кого скрывался, тебя основательно могут потрепать.

- Будут пытать?

- Не знаю… Все может быть.

- Ладно, тогда говори, что будем делать?

- В каком смысле?

- Ну сколько мы будем сидеть в этом доме?

- Хочешь, уйдем. И дождь идет… Не знаю, что сказать… Я в растерянности.

Артуш взяв Заура за талию, придвинул поближе к себе. Обнял его, положил голову на плечо.

- Не волнуйся. Все будет хорошо. И жизнь, и смерть в наших руках. Идем, я хочу насладиться Баку в последний раз.

Заур поглаживая его голову, спросил:

- Откуда начнем?

- С Ичери Шехер. Оттуда начнем, там и закончим.

***

Приближался мрачный осенний вечер. Хазри[[56] Хазри – холодный северный, северо-восточный ветер на Апшеронском полуострове, дующий с моря] усиливался, тучи закрыли звезды. Косой дождь со всей силой барабанил по плоским крышам Ичери Шехер, по зданиям посольств и представительств иностранных фирм. Переливающиеся из канавок пенные воды текли по извилистым поворотам и тупикам, точа каменные мостовые.

На одной из этих улиц остановилось такси, и показались силуэты двоих спускающихся вниз людей. Их головы были непокрыты, ветер безуспешно пытался трепать их промокшие и тяжелые от влаги волосы.

На короткое время они остановились, оглянулись и Артуш стал рассматривать крыши окружающих домов, словно боялся, что там уже затаились полицейские. Заур понял его беспокойство и негромко сказал:

- В такой дождь, тем более в Ичери Шехер, вряд ли станут искать.

Они повернули налево, прошли под большим застекленным балконом, через очень узкую, короткую улочку. Затем мимо полуразвалившегося забора из необработанного камня. Справа возвышался минарет немного осевшей, древней мечети. Пройдя поворот, остановились на небольшой площади. Девичья Башня предстала перед ними во всем своем великолепии. Над древней постройкой сгущались черные тучи.

Перейдя через деревянный мост над древним базаром, они приблизились к дверям башни. Зашли внутрь, купили билет. Старая женщина-билетерша удивилась молодым людям покупавшим билеты в такую дождливую погоду, но промолчала. Они не спеша стали подниматься по извилистым лестницам. Так медленно, будто пытались запомнить каждый камень, каждую ступеньку.

Поднявшись на террасу башни, они убедились, что здесь никого нет.

Небесные воды, ударившись о каменное покрытие, разбивались на миллионы мелких капель.

Заур подошел к перилам и посмотрел на небо. Вода стала падать ему на лицо, стекать на шею и просачиваться к груди.

- Недавно прочел где-то, что по мнению французских и швейцарских ученых, в организме человека имеются гены, при мутации которых увеличивается вероятность самоубийства.

Стоявший в двух шагах от него Артуш, посмотрел на здание Президентского аппарата и рассмеялся:

- И как же это происходит?

Заур резко повернувшись к нему, ответил:

- Такие мутации выводят из строя нейромедиатор серотонин – нервные клетки, ответственные в организме за большинство эмоций.

- Ты еще и врач к тому же? Это, что-то новое.

Заур прижал его к сердцу и прошептал:

- Это все глупости. Мы прекрасно знаем, что натворили.

Артуш неожиданно зарыдал:

- Это – мой… родной город! Родной! – закричал он, – умереть в родном городе для меня всегда было мечтой. Я всегда любил его и сейчас живу им! Ты слышишь, Заур?

- Слышу. Успокойся.

- У нас нет другого выхода, правда?

- Я, при всем желании, не вижу свет в конце тоннеля.

- А у подножья Девичьей башни, видишь?

- Ты шутишь?

- Нет, спрашиваю.

- А что, ты на что-то надеешься? Разве опасаться, убегать, прятаться, до конца жизни – наша карма? Я не хочу так жить, Артуш. Мы не достойны такой жизни.

Артуш высвободившись из объятий Заура, откинул назад прилипшие ко лбу волосы. Затем посмотрел на него решительно и серьезно.

- Ну тогда пошли?

Заур вместо ответа крепко прижал его к груди и страстно поцеловал. Зная, что это их последний поцелуй, они долго не могли оторваться друг от друга. Наконец остановившись, в последний раз посмотрели друг другу в глаза. Ворвались в сердце друг к другу. Услышали его биение. Почувствовали его боль. Хорошо, что все эти боли, печали, и биения прекратятся через несколько секунд, успокоятся навсегда.

- Нечего терять время, – сказал Артуш и улыбнулся.

Нежно взяв друг друга за руки, они поднялись на каменные перила. Это была ужасная, странная, страшная картина – у обоих на губах светилась улыбка. Они, смеясь, встречали смерть.

Удар о землю двух тел у подножья Девичьей башни, заставил обернуться, выходившего из Лезгинской мечети, длиннобородого мужчину - представителя движения ваххабитов. Ваххабит оцепенел от увиденного, затем придя в себя, плюнул, раскрыл над головой зеленый зонтик и пробормотал:

- Вы совершили большой грех. Самоубийство. Гореть вам в аду, нечестивцы!

Небесные воды несли теперь вниз по лестницам, по направлению к проспекту «Нефтчиляр», пенящуюся, бурлящую, смешавшуюся кровь двух возлюбленных.

***

 

Интересно, в состоянии ли, армянское и азербайджанское общество оценить, разглядеть, тот миротворческий потенциал, тот ресурс, способный возродить дружбу и братство, заложенный в поступке Артуша и Заура, покончивших с собой в столь молодом возрасте? Будут ли, политики, истеблишмент двух стран, годами подливавшие масло в огонь вражды двух народов, и тянувшие резину в переговорах, по-прежнему спокойно наблюдать за созданной ими трагедией? Послужит ли эта драма уроком, будут ли сделаны выводы из нее? Жаль, что никто из нас не в состоянии ответить на все эти вопросы.

Мы лишь передали эту историю, и выполнили свой долг. Каждый должен передать своим знакомым это сказание о любви. Драма Артуша и Заура должна стать дастаном, превратиться в легенду.

Мы же в свою очередь, призываем: Смотрите! Внимательно смотрите! Это – кровавая страница вашей Истории. Следующие поколения, листая эту книгу и дойдя до финала, скажут: «Чума на оба ваши дома!».

Чума на оба ваши дома!

Баку - Тифлис - Ереван - Берлин - Баку

Сентябрь 2007 – Октябрь 2008

© Copyright: Алекпер Алиев, 2010

Свидетельство о публикации №210091100998