Названый брат

Настал день, поворотный для ее дружбы с Никитой, когда он позвонил ей в разгар рабочего дня и тихо, ясно сказал:

- Оля, если сможешь, приезжай ко мне вечером. Худо совсем. Гера меня бросил. Не вытяну. Только что получил от него письмо. До вечера дотяну, дела, а дальше – не знаю. Никого не могу видеть, кроме тебя.

Ольга выбежала из офиса в начале седьмого, как только смогла освободиться. Только бы не встать в пробке! Никита жил на проспекте Мира, в одном из старых домов ближе к Садовому кольцу.

Кое-как припарковав машину, Ольга отыскала нужный подъезд и, набрав код домофона, вошла внутрь. Ее сердце дико билось. Она впервые встречалась с Никитой не на людях.

Главное – держи себя в руках, - жалко пошутила она сама с собой. – Вы – друзья. Друзья.

И все же – мужчина, молодой, красивый…

Никита открыл ей дверь после первого же звонка.

Увидев его, Ольга внутренне ахнула.

Никита был дико, оглушительно пьян, так, что его слегка покачивало, но его глубокие глаза были ясны и полны боли.

- Входи, дорогая, - он посторонился, пропуская Ольгу. – Спасибо, что примчалась.

Никита взял у Ольги пальто.

- Прости, девочка моя, я пью. Или пил. Знал, что ты приедешь, и мне станет легче. Проходи.

Ольга вошла в огромную комнату, разделенную на две части не доходившей до потолка перегородкой. Никита выбрал для своей квартиры сине-зеленые тона, плавно сменявшие друг друга: от стен – к ковру, небрежно брошенному на пол, от занавесей на окнах – к обивке дивана, низкого и удобного, даже на вид.

- Я сплю там, в глубине, - объяснил Никита чуть заплетающимся голосом. – Квартира досталась от деда. Он оформителем был в театре. А картины на стенах – его. Думаю, он не возражал бы.

Никиту качнуло.

- Я присяду, пожалуй, - рассмеялся он. – Оль, прости, придется тебе самой себе кофе приготовить. Ты почему красивая такая? Вернее, зачем? Кто в этом б*****ом мире достоин твоей красоты?!

На сияющей чистотой кухне Ольга приготовила две чашки кофе.

Так вот как жил Никита! Светлый дом, удобный, обжитой, не похожий ни на один другой. Уникальный, как и его хозяин.

Она вернулась в комнату и присела на диван.

- Спасибо, ангел, - улыбнулся Никита. – Ставь поднос сюда. Устраивайся удобнее. Будем разговаривать.

Ольга почувствовала, как нервное напряжение в ней ослабело. Действительно, друзья. И между ними началась беседа, откровенная до жути и скоро превратившаяся в монолог Никиты, задумчиво говорившего Ольге слова, от которых ее пробирала дрожь. Он рассказывал подруге свою жизнь.

- Меня в юности отчим бил, - Никита устроился так, чтобы его голова лежала на коленях у Ольги, махнувшей на приличия рукой и забравшейся на диван с ногами.

- Меня в юности отчим бил. Понимаешь ли, Оля, он искренне верил, что гомосексуализм из человека можно выбить. Если бить регулярно и систематически. Мастерски бил – не по лицу. Никому и незаметно. Такая страшная семейная тайна, приемный сын – гей. Ну, таких высоких слов он не употреблял . Только п*****с. А вот откуда доктор наук такое словцо узнал, скажите мне, бестолковому?

Ольга положила ладонь Никите на лоб. Он закрыл глаза.

- Думаю, если бы дед не вмещался и не забрал меня к себе, забил бы отчим меня. Оля, в юности страшно быть не таким, как все. И взрослому страшно, а лет в тринадцать – жутко. Поговорить-то не с кем. Пока сообразишь, где своих искать… Да и есть ли они, свои, если родители тебя извращенцем считают? В общем, как-то отчим не рассчитал удар и отправил меня в больницу. А оттуда я к деду попал. Наверное, все-таки что-то человеческое в матери было. Решила меня с глаз убрать, пока жив. А дед, что дед, другой мир, богема, искусство, непризнанные гении, там свои грехи – обыкновенность, серость…

Никита открыл глаза.

- Оля, дело не в том, что я не верю в любовь. Я не могу верить. Не могу позволить себе поверить. Нет любви, и так мне проще жить. Потому что, где-то глубоко, очень глубоко, тогда, в юности, глотая свою кровь, я поверил в другое. В то, что я болен, извращен, ненормален. Меня не может любить нормальный парень. Да и нет нас, нормальных. Мы все больны, только степень тяжести разная. Я вот безнадежен, кто-то еще держится. Мне кажется, Оля, у меня душу забрали. Гомосексуальность не выбили, а душу - удалось. Она испугалась и ушла. А без души верить невозможно.

- Я тебя люблю, - тихо произнесла Ольга. – Ты нормален. Здоров. Тебя можно полюбить.

Никита благодарно дотронулся до ее руки.

- Спасибо, девочка. Ты, действительно, стала мне другом. Отвела от черты.

Зажужжал телефон Никиты. Он нахмурился, поднял его с пола и всмотрелся в буквы на экране.

- О, это Гера пишет, - удовлетворенно сказал Никита. – Пишет, что был неправ. Оля, он сюда едет. Ха, кто бы сомневался!

И Никита, протрезвев, легко вскочил на ноги. Ольга ошеломленно смотрела на него.

- А мы такие и есть, п*****сы, - смеясь, объяснил ей Никита. – С нами нельзя, как с людьми. Мы – извращенцы. Понимаешь теперь, с кем дружишь? Страшно?

Теперь в его взгляде был вызов. Принимай меня, или проваливай, словно говорили его беспощадные глаза.
Ольга тоже поднялась с дивана.

- Ты в порядок себя приведи, - с улыбкой ответила она. – От тебя виски несет. В душ!

- Бегу! – и Никита, стаскивая на ходу футболку, пошел в ванную. – Оля, детка, ты приносишь не удачу! Дверь просто прикрой, замок сам защелкнется.

Ольга немного постояла у входной двери, слушая шум душа. Она не могла понять, заплакать ей хотелось или рассмеяться.

В этом же смятенном настроении она вышла на улицу. Воздух был влажен, как бывает в конце долгой русской зимы, когда на смену морозам приходят первые долгие оттепели.

Ольга потерла виски. Да, нужно взять себя в руки и заехать за продуктами. Или нет, она все еще успевает в спорт-клуб.

В это момент у нее зазвонил телефон. Она достала его из большой практичной сумки. Павел.

- Привет! – начал он. – Как насчет ужина, вот так, без предварительной договоренности? Извини, если не ко времени.

Ольгу еще раз пробрала дрожь. Да я же не от любовника выхожу, а от друга, сказала она сама себе. От друга. Любовник как раз и едет к Никите, чтобы помириться и провести с ним ночь, скорее всего. Если эти мальчики снова не поругаются.

- Я свободна, - ответила Ольга. – Паша, а, может быть, пиццу? Знаешь, бывает такое настроение, когда самое лучшее – пицца и простое вино.

-А ты не хочешь ко мне заехать? – спросил Павел. – Пиццу закажем, вино куплю по дороге. Кьянти.

Ольга не знала, что, произнеся эти слова, Павел ахнул. Он не собирался приглашать Ольгу к себе, в свою холостяцкую студию, не планировал форсировать события, не спешил с близостью, зная, что интимность изменит их необременительное общение. Но ее образ весь тот день стоял у него перед глазами, и что-то новое, незнакомое, отчаянное в ее голосе по телефону и вызвало порыв чувства, волну желания.

- Давай адрес, - рассмеялась Ольга. – Я куплю салат. Так вышло, не обедала толком.

Павел жил в новом доме недалеко от «Академической». По дороге, неблизкой, Ольга немного успокоилась. Сопротивляться потоку событий не имело смысла, оставалось лишь принять свою судьбу и довериться ей.

Исповедь Никиты оставила у нее ощущение глубокой грусти. Как жестоко, что он прошел через тяжелые испытания в юности. Жестоко и несправедливо; в тот вечер она поняла, что именно придало красоте ее друга щемящую хрупкость. Он и был хрупким, несмотря на рост, ошеломительную внешность, явный достаток. Сам стержень его бытия чудовищным образом надломали; окружающие видели только внешние проявления глубокой внутренней драмы, тщательно оберегаемой самим Никитой.

Она встретилась с Павлом у подъезда.

- Пахнет божественно, - улыбнулась она, принюхиваясь к картонной коробке с пиццей. – Обожаю запах горячего теста.

- А я – кофе, аромат кофе, горький, - сказал Павел. – И еще, только не смейся, жженый сахар. Все детство мастерил леденцы. Кастрюлек перепортил, страшно подумать, сколько.

- Какие у вас фикусы раскидистые, однако, в холле, - расхохоталась Ольга в лифте. – Был фильм ужасов такой, как какой-то фикус ел жильцов по ночам. У вас никто в доме не пропадал?

- Это был не фикус! – Павел смеялся до слез.- Оля, не фикус! Смотрел тот фильм. Какое-то злобное растение другое.

Павла на миг захватило осознание, кристально ясное, что Ольга – та, ради которой стоит пожертвовать свободой. Затем осознание ушло.

Ольга с любопытством осмотрелась в квартире Павла. В просторной, и единственной, серебристо-серой комнате, мирно соседствовали прислоненные к стене горные лыжи и доска для игры в Го; у музыкального центра высились стопки дисков, а с полки на уютный беспорядок умиротворенно и благожелательно взирал небольшой каменный Будда.

Они устроили ужин за небольшим кухонным столом; пиццу Павел переложил на большое блюдо, а салаты было решено есть прямо из коробочек. Но для вина Павел достал из шкафчика прекрасные тонкие бокалы, придавшие обстановке некоторую изысканность.

Ольга чувствовала, как тяжелая усталость, охватившая ее после разговора с Никитой, уходит прочь, сменяясь интересом к Павлу, к их беседе, все еще легкой, но уже более интимной – они становились все искреннее друг с другом, и уединенность вечера, заставляла их говорить о самих себе все свободнее.

- Мне трудно все это самому себе растолковать , - сказал Павел, задумчиво покачивая бокал с вином, - трудно понять, как выстаивать отношения так, чтобы и не терять себя, и выйти за свои границы и стать частью большего, частью пары. Где провести черту между мной и любимым человеком?

- Если бы я знала, - откликнулась Ольга, припоминая самый страстный, и в то же время самый разрушительный из своих романов - студенческий. – Наверное, это влияние возраста, не смейся, пожалуйста – мы уже привыкли сами к себе, меняться страшно. Сложился образ жизни, мы очертили свою зону комфорта. Нужен очень сильный импульс, чтобы решиться выйти из нее. Но в жизни без романтических обязательств есть свои преимущества, - рассмеялась она. – И немалые. Мне, например, нравится работать. Я хочу стать старшим партнером. Честно, очень хочу.

- Это мне понятно, - ответил Павел. – Я люблю всю эту суету у нас в офисе. Не знаю, когда буду готов уходить с работы в семь, чтобы успеть к семейному ужину. Если вообще буду готов.

Он пристально наблюдал за Ольгой. Его признание было сделано, и именно в этом месте у девушек обычно менялось выражение лица – заинтересованность сменялась очевидным желанием поскорее уйти и никогда не возвращаться.

- О, кстати, - Ольга прямо, решительно взглянула на него. – Так вышло, что я подружилась с вашим Никитой.


Павел улыбнулся:
- Никита – хороший парень, каким бы колючим ни бывал временами. Он, сейчас понимаю, давненько не увольнялся. Твое влияние, наверное. Если же серьезно, мне его всегда жаль. Всегда жаль тех, кому труднее, чем мне, по независящим от них причинам.

- Веришь в реинкарнацию? – спросила Ольга. – В карму?

- Верю, - отозвался Павел. – Мечтаю надолго уехать в Тибет. Собраться и уехать.

Это был второй поворот разговора, после которого исчезали барышни, пережившие первое откровение Павла. Они могли примириться с его увлеченностью делами, но духовные поиски их пугали. Никому не нужен был мужчина, готовый беспечно бросить мирские дела и удалиться в горы, да еще такие далекие, где, скорее всего, не было и приличных отелей, чтобы переждать его общение с Вечным.

- А я хочу плыть по огромной реке, - мечтательно проговорила Ольга. – плыть на маленьком суденышке, дремать в гамаке, смотреть на небо.

Она вздохнула.

- Я немного пишу, так, для самой себя. Рассказики. Вот и призналась.

Павел дотронулся до ее руки.

- Да это же прекрасно, Оля. Творить – прекрасно. Можно будет прочесть?

Ольга улыбнулась и взглянула на часы, не изящные, скорее мужские:

- Мне пора, я думаю.

Ее снова охватила усталость. Никита с Герой, и это замечательно; а теперь – домой, в свою съемную квартирку, под душ и спать.

- Останься, - сказал Павел. – Оля, останься.

Ольга замерла. Перед ее глазами возник образ Никиты., говорящего ей через плечо по пути в душ: «Просто прикрой дверь».

Да пошел ты, решила она. Ты не один, так и я с мужчиной. Тоже молодым, тоже интересным, пусть и не таким ярким.

- Останусь, - Ольга смело взглянула на Павла, а потом добавила с улыбкой, чтобы сгладить патетику момента, - Фикус, должно быть, уже вышел на охоту за жильцами. Здесь безопаснее, мне кажется.

-Да, до утра лучше не выходить, - рассмеялся Павел, благодарный ей за то, как мудро она превратила миг, который мог бы стать тягостным, в приятный флирт взрослых, зрелых людей, принимающих и свои , и не свои желания. – Здесь ты действительно в безопасности.
Никита же еще не раз и не два жестоко ссорился и расходился с Герой, только чтобы вновь воссоединиться, остыв после яростных перепалок. Был Гера; когда он окончательно исчез из жизни Никиты, ему на смену пришла вереница других парней. Никита показывал Ольге их фотографии, далеко не всегда приличные. Ольга быстро привыкла к виду почти обнаженного или обнаженного мужского тела. Все они походили друг на друга – Никите нравились такие же высокие, как и он сам, яркие брюнеты с настороженными, колючими глазами. Каждый роман напоминал схватку двух опытных бойцов, но Ольга знала, что они причиняли друг другу боль, потому что не знали, как любить иначе. Каждый из них мог бы исповедаться в пережитых унижениях и страхах; беда заключалась в том, что исповедников не было. Переживания гомосексуалов никого не интересовали. Мужская любовь вызывала у окружающего мира если не ненависть, то брезгливость; если не брезгливость, то жалость, и мужчины, взрослые по возрасту, жили среди недружелюбных людей, оставаясь в глубинах измученных душ испуганными детьми.

И Ольгу захватило желание воспеть мужскую любовь, не идеальную, а такую, какую она узнала благодаря дружбе с Никитой, начинавшуюся не с романтических свиданий, а с секса, но, тем не менее, любовь, казавшуюся холодному окружающему миру неправильной, пустой, гротескной. За ссорами и нагромождением непостижимых для других людей поступков она видела чувство и стремилась передать глубину переживаний, суть взаимоотношений между мужчинами, скрытую от посторонних. Ольга не романтизировала своих героев, она показывала их такими, какими видела сама – людьми, стремящимися к счастью и тоскующими по теплу.

- Мы гораздо проще, - говорил ей Никита, которому Ольга дала прочесть свои новые рассказы- Оля, мы проще и хуже, чем ты о нас думаешь. А пишешь прекрасно. Опубликуй. И, знаешь, хочется поверить в то, о чем ты пишешь. В возможность счастья.

Робея и подсмеиваясь над собой, Ольга выбрала себе псевдоним, древнеримское имя, и опубликовала в тематической библиотеке первый рассказ. Он принес ей успех. Некий внутренний барьер пал, и Ольга опубликовала и свои «обычные» рассказы. Она называла их «дождливыми»; Павел читал их, шаг за шагом углубляясь во внутренний мир новой подруги. Ольга объясняла ему, что ее творчество – отдых, забава, но Павел понимал, что это – неизмеримо большее, потребность души. В их отношениях стала появляться глубина, как раз та, которую Ольга придавала чувствам своих героев-гомосексуалов.

В конце первого лета дружбы с Никитой, как раз после первого отпуска, проведенного Ольгой с Павлом, грянул первый гром, и Ольга испытала на себе темперамент друга.

Ольга привезла ему из Италии подарок – яркую синюю рубашку из плотного, дорогого льна. Ей не терпелось поскорее передать роскошную коробку другу – она не была уверена, что угадала с размером. То ли чутье изменило ей, и она слишком настойчиво просила Никиту о встрече, то ли, и это было наиболее вероятным, она попала ему под горячую руку.

Никита написал ей жестокое, глумливое письмо по электронной почте: « Оставь меня в покое, я занят, мне надоела твоя забота, меня о тебя тошнит, понимаешь?! Носись со своим Павлом или заведи себе котика и вывешивай в Сети фото своего любимца. Я тебе не ручной зверек, и мне не нужна красивая попонка».
Ольга прочла письмо на работе. Тогда она еще делила кабинет с двумя коллегами, и, чтобы дать волю слезам, ей пришлось броситься в туалет и зайтись там беззвучным плачем. Оскорбления были так несправедливы, что ее рассудок отказывался в них верить – может быть, Никита шутил?!

Но Никита был серьезен и исчез на мучительные десять дней, не отвечая на звонки и письма подруги.
Ольга сходила с ума от тревоги и жгучего желания объяснить Никите, что не собиралась ему докучать; дошло до того, что в оставшемся без ответа письме она попросила у Никиты прощения за злосчастную рубашку. Ей не хотелось видеть Павла, не было сил сосредоточиться на работе, хотелось лишь одного – вновь услышать голос Никиты.

А потом тот просто появился перед ее офисом с букетом цветов, очень изящным, и, когда Ольга спустилась к нему вниз, ласково объяснил:

- Девочка, не гневайся! Ты мой самый любимый человек на Земле, и самый близкий. Простишь меня?

- Тебе когда рубашку передать? – рассмеялась Ольга.

Увидев друга, она сразу же успокоилась, вспомнив, наконец-то, что точно также Никита вел себя и с своими парнями – устраивал бурю и уходил прочь, проверяя, насколько он, Никита. дорог и важен.

- О, если она у тебя в офисе, я бы сейчас и забрал, - безмятежно ответил Никита. – И я жду эссе о твоем отпуске. Ты пишешь прекрасно!

- Рубашка дома, - теперь Ольга смотрела на друга с глубоким интересом. Никита и не понимал, как сильно ранил ее. В его мире ссоры были обычным делом.

- А заезжай ко мне на днях, - предложил Никита. – Поболтаем. Ну не через Павла же ее передавать, правда? – и он очаровательно расхохотался, очень довольный своей шуткой.

Ольга тоже рассмеялась, представив, как Павел торжественно передает Никите коробку с подарком, прямо на глазах у оторопевших коллег.

Никита еще не раз ссорился с Ольгой, и она невесело спрашивала себя, почему Никита стал ей так нужен, почему его хорошее настроение было для нее ценнее спокойного долгого сна (Никита любил звонить подруге поздно, за полночь, чтобы, не торопясь , обсудить события дня и своего последнего парня), почему, как ни жестоко это звучало, перипетии его бурной любовной жизни неизменно казались ей важнее собственных отношений с Павлом.

Ответа не было. Вернее, ответ был, Ольга знала, что с ней произошло, что с ней происходило, но не решалась прямо признаться себе – она полюбила Никиту. Ольга уверяла себя, что он – ее друг, названный брат, потому что истина была бесконечно печальна. Ее любовь была обречена остаться безответной.

А потом появился Илья.

Когда Никита показал Ольге его фото, «Так, парень новый, не могу понять, чем понравился, совершенно не мой тип», у нее на миг замерло сердце.

Илья, действительно, разительно не походил на прежних любовников Никиты. Он был среднего роста, крепким, светловолосым; теплые серые глаза доброжелательно вглядывались в окружающих людей, словно Илья стремился увидеть в них нечто доброе, интересное, а не ждал подвоха.

Когда же Ольга своими глазами увидела, как Илья смотрел на Никиту, она поняла, что любовь – осязаема, что любовь – это ровное, чистое тепло, исходящее от того, кто любит, и окутывающее любимого коконом света, защищающего от любых невзгод

Никите оказалось трудно принять искреннюю любовь другого мужчины. Был жуткий период в начале их отношений, в первые месяцы, когда он то и дело порывался разорвать связь с Ильей, то под одним, то под другим предлогом.

- Ты боишься, что он бросит тебя, а ты окажешься доверчивым простаком, - сказала тогда Ольга Никите. – Дорогой мой, поверь ему. Доверься. Ты прекрасен, Илья тебя любит. Позволь ему согреть тебя.

-Оля, я не переживу, если Илья меня предаст, - тихо ответил ей Никита. – Знаю, я много раз тебе говорил эти слова, но если и Илья окажется всего лишь одним из многих, обыкновенным, мне действительно незачем будет жить. Надежда - самое чудовищное в мире, девочка моя, это то, что нас убивает. Я его люблю до дрожи. И мучаю.

Ольга примиряла их, много раз; ее удивляла смелость, с которой она сражалась за счастье Никиты. Ее воля, ее несокрушимая вера в Любовь помогала мужчинам проходить через первые бури отношений.

… Теперь же Ольга баюкала Никиту, оглушенного коньяком и валерьянкой. Когда он уснул, она перешла на кухню и набрала номер Ильи. Никита признался ей, что весь день не отвечал на его звонки.

- Оля, это бывший парень бывшего парня, - сразу же с отчаянием выговорил Илья, - Оля, ты же знаешь, нет, и не может быть никого другого.

- Никите больно, Илюша, - тихо объяснила Ольга. – Ему больно, потому что оттаивает его сердце. Не знаю, как объяснить.

- Понимаю, - согласился Илья. – Оля, он мне предложил к нему переехать, с неделю назад. А я испугался. Испугался его темперамента. Знаешь, я в начале боялся его красоты. Мне казалось, она – преграда между нами. А теперь оскорбил его. Не знаю, как сказать теперь, что готов переехать.

- Илья, бери вещи и приезжай прямо сейчас, - также тихо сказала Ольга. – Сколько увезешь, бери; остальное привезешь позже. Вам пора быть вместе, не разлучаясь. Пора.

Илья затих. Ольга вслушивалась в его дыхание. Потом он с глухой решимостью ответил:

- Дай мне час. Только бы в пробке не встать.

- Час – другой у тебя точно есть, - Ольга прислушалась к легкому храпу Никиты. – Я не уйду, пока ты не приедешь. Но торопись!

Она присела на изящный табурет. Илья, ка и она, снимал квартиру; многие на его месте сразу же бросились бы упаковывать пресловутый чемодан – вот это удача, перебраться к Никите! Но Илья, как и Никита, боялся любви. Они оба боялись боли, которую могли бы причинить друг другу.

Могли бы, но не причинят, подумала Ольга. Любовь не позволит им ранить друг друга. Это и есть любовь, истинная любовь – готовность принять боль, если тебя заденет любимый, и отказ от власти над ним.

Обоюдная капитуляция.

Ольга вернулась в комнату и прилегла рядом с Никитой. Это были последние минуты , которые она проводила с ним вот так, вдвоем, в полумраке. Никиту ждала новая жизнь, и Ольге нужно было отпустить его и принять то, что в этой новой жизни она будет играть другую роль, возможно, куда более скромную. Друг семьи, тихонько рассмеялась она, не замечая, что плачет.

Илья приехал, как и обещал, через час. Ольга впустила его в квартиру. Никита все еще крепко спал.

- Спасибо, Оля, - ласково сказал ей Илья, опуская на пол огромную спортивную сумку. – Пойду разбужу его. Не уходи только! Чаю попьем.

И он, глубоко вздохнув, собрался с духом и шагнул в сумрак комнаты .

Ольга отступила на кухню. Та была отделена от остальной квартиры легкой раздвижной дверью, сквозь которую Ольга слышала голоса мужчин, не разбирая слов. Потом они рассмеялись.

И тебе пора, Оля, сказала она себе. Девочка, пора уходить. Чаю попьете в другой раз. Им нужно побыть вдвоем.

Она тихо вышла в прихожую. Да, дверь достаточно просто прикрыть, замок сам защелкнется.

Выйдя на улицу, Ольга подняла голову и взглянула на окна Никиты. В комнате едва заметно горел свет, маленькая лампа на полу, а, значит, Никита и Илья скрепляли свой союз в теплом мягком полумраке.

Тихо зажужжал ее мобильный. Она взглянула на дисплей. Павел.

- Оля, - сказал он, - я прилетаю этой ночью. Знаю, по телефону это не обсуждают, но не могу ждать. Давай съедемся, попробуем ужиться вдвоем. Я тебя люблю.

Ольга замерла.

Павел был надежным, верным, искренним; если бы эти слова мог произнести Никита, Ольга откликнулась бы, не раздумывая, не заставляя того ждать, напряженно вслушиваясь в ее дыхание.

Но Никита не мог произнести этих слов. Никогда. Не мог.

С пугающей чуткостью, от которой Ольге захотелось закричать или заплакать, Павел продолжил:

- Оля, я не против Никиты. Я знаю, ты к нему привязана, пусть будет так. Ответь мне!

Ну, Никита замужем, почему бы не выйти замуж и мне, - ясно подумала Ольга. Пора остепениться.

И она ответила:

- Я тебя люблю, Паша. Давай съедемся, давай попробуем. Я встречу тебя в «Шереметьево». Какой у тебя номер рейса?