Десять дней

— Бросьте вы, Евгений Александрович, — подкуривая от вежливо подсунутой спички сигаретку.— Вы помните нашего Покровского? Старшего. В блокадном городе он остался единственным мужчиной на весь институт. Сколько сейчас у нас трудится его сыновей! Одиннадцать... одиннадцать, и он всех признал. И я не думаю, что найдется хоть одна, которая выскажется плохо о Павле Петровиче. Собственно, вы не знаете, а мы давно пытаемся пустить вас на развод.

— В каком смысле?

— Да в прямом. Баб полно. Вы одиноки и потрясающе хороши во всех отношениях. Ценный генофонд.

— Но позвольте, Катюшенька, и Вы тоже хотите от меня того же?

— Ну что вы! У меня двое оболтусов уже сами учатся у вас.

— Я не знал, Катенька, а как же супруг? — Он чувствовал себя ревнителем морали.

— Имеется и супруг. Завербовался в Тюмень и строит там вышки для какого-то оператора. Кому они там нужны уж не знаю, наверное, оленеводам. Да Бог с ним. Только скучно вы живете, Евгений Александрович. Вам тридцать пять перевалило, а вы ни в чем особо не замечены.

— Вы и возраст уточнили? — он смутился еще больше. Узнать, что тебя используют как быка-осеменителя, было неприятно.

— А как же, только вы ничего такого не думайте. Но кто же не знает самого молодого профессора в нашем курятнике. Жениться бы вам. Но ведь не отстанут от вас окаянные девки, хоть на лбу печать поставь.

— А почему, Катюша?

— Да как бы вам это сказать... На вас уже все напечатано. Вы не кобель, конечно, — она погладила его руку успокаивающе, чтобы не обиделся, — но есть в вас нечто такое, манящее, но... В общем, вас хочется холить, лелеять и ... трахать, — Катя бесстыдно уставилась прямо в глаза абсолютно обалдевшего мужчины.

— Это как же?

— Ну всему свое время, Женечка, всему свое время, а пока что ... — она уже откровенно тянула его опять в постель, — не будем терять времени. Мои оглоеды обещались вернуться с дачи к полудню.

Час, о котором скромно предупреждала его женщина, пробил очень скоро. Женя и сам не понял, как в его жизнь втерся этот нахальный парень. Занятий он у него не вел, потому что Арсений подвизался на другом факультете. В компании общие не ходили — после того разговора Женя наотрез отказался участвовать в забегах под названием "родить сына от молодого гения". Правда, молодое, хоть и замученное научными изысканиями, тело требовало расслабления и приличествующих возрасту нагрузок в горизонтальном положении. И он искал варианты. И когда оказалось, что к этому делу женщины подходят не менее осознанно, то окончательно спустил все на тормозах. Расслабился, можно сказать, и поплыл по течению. И вот в этот момент мнимой защищенности от случайной влюбленности или отношений он влип так, как ему и не снилось.

Когда он подъезжал утром на институтскую стоянку, то посвящал ещё минут десять настройке. Все-таки из машины ему предстояло шагнуть в совершенно иную среду. Там обитали почти дети. Безответственные вчерашние школьники, угнетавшие своим поведением других преподавателей, но не Женю. Он настраивался еще в салоне, окунаясь в волны любимой музыки, и потом скользил весь день в этом ритме. Мягкая, стройная мелодия звучала в его голове довольно долго, настраивая весь мир на это звучание, как искусный камертон. В то утро он получил совсем иной разряд. Какой-то болван, пока он пытался упорядочить утреннее безобразие на заднем сидении машины, нежно толкнул его в спину. Слово "нежно" тут, конечно, не совсем подошло, потому что это было очень больно. Дверца попыталась захлопнуться, впихивая его во внутрь. Он сам не заметил, как нырнул носом внутрь, разбрасывая бумаги. Вот в такой вальяжной и беззащитной позе он и застыл. Злиться он не умел, да и не до того было. Через минуту он почувствовал, как его в прямом смысле ощупывают сзади. Трогают бока и ноги. Нахал даже заглянул под пиджак и вытащил у него рубашку из брюк, полюбовался на розовую вмятину от удара и даже ойкнул, а потом потащил его из салона на себя. Женя повис на его руках безвольной куклой. Что-то в его ненадежном организме щелкнуло и отказалось служить. Потом его отряхивали. Парень прислонил его к уже плотно закрытой двери и пригладил растрепавшиеся по закону подлости волосы. Шевелюра всегда подводила его. Как он не старался приглаживать упертые вихры, они рассыпались и ломали его образ строгого препода. Он тут же молодел в пылу рассказа, запуская пальцы в строгую по его мнению прическу. Это произошло и сейчас, и вызвало улыбку у террориста из соседнего авто: — Вы меня зажали, мне не вылезти. Извините, — и тут же протянул ладонь для рукопожатия: — Сеня. Арсений Троекуров. А вы тоже здесь учитесь?

Женя даже обиделся: "Учусь, лет двадцать как". — Простите, я вас не заметил.

— У вас так музыка орала... — Парень продолжал ухмыляться. Отвечать на это не стоило, да и время поджимало, а вот ноги по-прежнему не хотели двигаться. Он хотел резко повернуться и закрыть машину, но то самое место на пятой точке отказалось повиноваться и Женя схватился за спину обеими руками — бумаги опять заскользили по стоянке.

— Черт, да вам к врачу надо. Я вас к маме отведу. Она у меня невролог, — Сеня даже не уговаривал, а начал действовать. — И больничный, обязательно. А мама у меня как раз в студенческой поликлинике трудится.
 
Он уже собирал бумаги, отлетевшие под машину.
— Мне на лекцию надо. Меня ждут.

— Ой, да кто нас там ждет-то. Преподу начхать, а давай я твоих девочек найду и они тебе плюсик поставят?

Женя охнул и уставился на пацана: — Помоги мне дойти до аудитории. Мне все-таки придется пойти, лекция-то моя.

— Ну не сердись, как, кстати, тебя зовут?

— Женя. А я не сержусь, просто я опаздываю. Неудобно, они же ждут и волнуются.

— Ну ты уникум просто, брат. Они там все заняты. Кто чем. Кто лижется, кто тискается, половина не выспались и мечтают о слепом преподе и не захрапеть на лекции.

— Неужели никому это не нужно? — Вроде бы в их времена они что-то слушали и даже писали: — А конспекты, Арсений?

— Конспекты пишет какой-нибудь заучка, а потом его прижмут или гёрла какая выманит за поцелуйчик в щечку. Ты за них не волнуйся, Женя. К экзаменам все будут готовы. Сам оценишь. Сам поймешь.

Они доковыляли до сто пятнадцатой довольно быстро, и Евгений даже не заметил, как они лихо взлетели в пустом лифте на десятый этаж.

— Так, — приводя в порядок костюм и галстук на Евгении, протянул Арсений, — как ты это носишь? Отец тоже душегубится каждое утро. Ну, ему мать завязывает, он ее каждое утро будит, хотя она часто вечерами работает. Материт его и вяжет ему галстук, ну еще придает ему немного тонуса перед рабочим днем. Вот так! — он развернул его к дверям, на всякий случай проверил наличие свидетелей в коридоре и шлепнул пониже спины. — Ну, она еще кое-что делает, но это рановато. Может быть, потом.

Женя чуть не споткнулся о порог, влетая в полный зал. А ведь правду сказал парень. Кто во что горазд...

К маменьке он его все-таки отвел. Пропихнул у всех на глазах в кабинет вне очереди. И даже остался на все время осмотра: — Мам, я его сильно приложил дверью?

— Да что ты, сынок. Если Евгений Александрович обратится в суд и потребует реабилитацию, нам всего лишь придется продать твою комнату. А пока веди подопечного в процедурный с этой грамотой. Саша все сделает, и не забудьте приходить каждый день. Радикулит у вас застарелый и надо его немного растрясти. Что же это вы, как старый дед. Бегать по утрам я вас не заставляю, а вот пройтись немного пешочком желательно.

Пока Евгений стыдливо заправлял рубашку, Сенька подошел к нему сзади и поправил все как следует: - Рубашку нужно затягивать назад, так на показах делают. И так красиво.

— Я уколов боюсь до обморока. Вернее, меня трясет от одного вида иголки и могу потерять сознание, - доверительно зашептал он своему покровителю.

— Мы сейчас это решим, — шепнул в ответ парень. — Мам, а может я сам могу поделать эти уколы. Ты ж говоришь, у меня рука легкая.

— Ну, можно. Тогда надо купить готовые лекарства, в шприцах. Я сейчас выпишу.

Арсений не только проколол все уколы своей жертве под ежедневное всхлипывание и подергивание конечностей Жени, которые он научился удерживать своим весом со временем, но и нахально пристроился ужинать по вечерам. — Я могу и пельмени лопать. Мать работает, а отец и вовсе к ночи является. Так что в нашем доме ничего кроме полуфабрикатов и нет.

Теперь в морозилке покрывались холодным сизым дымком "Сибирские" и пара упаковок сарделек. Евгений выбирал их основательно, рассчитывая на потребности молодого организма.

Когда Сеня появился среди ночи в его квартире пьяненьким, как он потом объяснил "для смелости", Женя едва успел поймать ввалившееся через дверной проем тело. Потом тело перестало изображать из себя безжизненную биомассу и навалилось на любимого преподавателя основательно. Можно сказать, попыталось прижать к вешалке, потом к двери ванной комнаты и, наконец, впихнуло почти не сопротивлявшегося Женьку в спальню.

— Ты спать, что ли, хочешь? Я постелю.

— Ну ты... — И Сенька обхватил его голову с обоих сторон руками, кажется, он тогда его целовал, если можно назвать эти движения, напоминающие по силе засасывания неплохой немецкий пылесос, поцелуем.

Женька, после того как парень сделал вдох перед вторым заходом, ахнул и плюхнулся на кровать.

— Сколько я могу вокруг тебя жеребчиком прыгать? Хочу же тебя, засранец.
 
Дальше этих слов в тот день ничего не пошло, потому что "хотельщик", и правда, был изрядно пьян, но теперь уже от близости вмиг ставшего родным тела. Беспощадно лапая каждый кусочек, который он легко освобождал от пижамы, Арсений засыпал. И только удостоверившись в том, что неожиданный поклонник смачно храпит в него где-то между подбородком и плечом и при этом крепко держит Евгения за совсем поникший и не востребованный стыковочный элемент между полами, он потихоньку выполз из под налетчика и раздел его. А потом расправил свою пижаму, пристроился под мышкой у разметавшегося по его кровати парня и крепко уснул.
Все случилось утром, часов в девять, ну может быть и попозже, потому что, когда Женя потянулся к будильнику, чтобы разглядеть который час, его тут же скрутили и подмяли под себя. Арсений даже извинился потом за грубость и притащил из аптеки пахнущий цветами нежный крем, но было уже поздно.

Все выходные Женя провалялся в постели под неусыпным контролем инициатора их отношений.

Очень долго им было хорошо вместе. Если бы про Жеку не стали вспоминать родственники и знакомые. Одиночка с квартирой и положением навлекал на себя периодические нашествия то родни из Рязани, то друзей отца из Греции, которые привезли в Питер красавицу-невесту.

Потом был Саша. Они встретились на встрече выпускников. Саша был из тех, за кого предпочитали выходить Женькины подруги юности. Он, и правда, преуспел, даже развелся, озолотив семью и отпрысков. И приехал на встречу впервые за много лет, да и то только потому, что Женя, как единственный оставшийся в институте, переслал ему приглашение по почте. Не поленился и написал.

— А ведь я в тебя влюблен был, Женька, ты всегда был такой замороженный, рафинированный. Холодный даже. Вот мне и захотелось растопить этот лед, вот поверишь - много лет вспоминаю, как ты на волейболе влетел в меня из-за сетки. Мы тогда знатно шмякнулись. Мне даже зуб наращивали.

— Саш, ты чего? Я не знал.

— Да я и сам не знал, а теперь понял, что не могу жить без такой вот рыбины холодной рядом. У тебя есть кто?

— Да, — Женя перебирал стоящие на столе цветы: — Колются. — И внимательно посмотрел в сидящего напротив друга. Домофон беспощадно предупредил о поднимающемся наверх любимом пацане: — А вот и Арсений. — Только тот не оценил всей тонкости момента когда вломился в кухню: — Женька, ты только подумай, мы выиграли у этих бегемотов. Наконец-то мы первые.

— Сенька у нас бейсболист, — двое за столом выглядели слаженной парой: ровесники, и, наверное, по темпераменту подошли бы идеально.

— А ты сука, Евгений. Стоит мне свалить из города, ты уже матрех своих назвал полный дом, — синяк расплылся на скуле Евгения почти сразу: сперва нежно розовое, потом пунцовое и, наконец, синюшное, позорное пятно.

Было бы хуже, но абсолютно безоружный перед любимым человеком, Женя не сопротивлялся, а вот Саня перехватил руку парня.

— Ты это чего удумал, пацан. Шкет еще руки распускать, — Сашка еще в институте "мирил" принудительно будущих коллег.

— Да пошли вы оба.

Женька задохнулся в крике и выбежал на площадку к лифту. Там и осел на холодные ступени. Кажется, Сашка отвозил его в больницу, потому что "Скорую" так и не прислали. Он же лихорадочно собрал ему вещи в первый попавшийся пакет.

— Вы с ним обязательно поговорите. Жень, ну прости меня, и если что, — он распихал ему по карманам несколько своих визиток, — телефон прямой, звони. Я буду ждать, — Женька тогда непонимающе разглядывал его пальцы, запястья в дорогих часах, даже на лицо смотрел и не узнавал. Память вернулась только через пару дней. Только тогда он позвонил с поста и попросил дать ему отпуск на пару недель. Он не знал, как жить дальше без своего котёныша.