Десять дней

Десять дней  Было совсем темно, когда такси медленно вползло в зеленый тихий дворик на набережной.
Женя тоскливо покосился на темные окна: не ждут. Устроить бы самому себе праздник и с утра не гасить свет хотя бы на кухне. Он будет приветливо встречать его с работы. Можно даже по-хитрому отдернуть занавеску за вазой с поникшим пару недель назад букетом: "— Надо бы его выкинуть наверное," — уговаривал себя Евгений Александрович, — эти цветочки знатно подпортили ему жизнь в последние десять дней.

- И мусор бы вынести... — помечтал он, оглядывая с уважением нервно курящего с пустым ведром в руках соседа, которого жена выставляла с сигаретой в любую погодку:

— Что, Иваныч? Не бережет генофонд супруга?

— Да ей что в лоб, что по лбу. Правду, профессор, говоришь, застужу причиндалы, так ведь со свету сживет. Объяснял несколько раз, но ты же знаешь Любочку, на все один ответ: "Бери пример с Евгения". Еще грозится, зараза... любимая, в смысле, что уйдет к тебе жить. Вот ведь удумала. Что-то тебя, сосед, давно не видно было? Смотрю, знатно отдохнул - под глазами синяки, и пара килограммов долой, — почти заинтересованно спросил он уже из-за закрывающейся двери.

Женя и ответить не успел: - Да я тут... — и полез по котомкам и пакетам в поисках бумажника. — Сейчас , сейчас, ну где же он? — суетился он, разбирая полный джентльменский набор: носки, платки, несколько нещадно измятых рубашек; на асфальт выкатилась электробритва для чувствительной кожи.

Он не успел ее выбросить, хотя она сломалась. Собирался впопыхах, а потом ждал полдня выписку. То его врач убежал на конференцию, потом на операцию, потом закрылась на обед канцелярия. Женя так и сидел в коридоре до трех часов дня. Из палаты его выперли, с довольствия и лекарственного обеспечения сняли, а ведь нужно было еще успеть в аптеку. Глупо получилось, но без больничного он уйти не смел. Уныло провожал торопливого палатного доктора глазами, пока тот не поинтересовался, что, собственно, он тут делает, под дверьми.

Выписался к шести и с трудом поймал у больнички на окраине такси. Таксист, как назло, совсем не торопился и прокатил Женю по всем пробкам города, пока не показались любимые часы на башне их дома. Когда-то они трезвонили на весь квартал, и школьник Женя Звягин точно знал, что опаздывает на первый урок физкультуры, которую рьяно ненавидел.

До школы нужно было пройти ровно пятьдесят шагов, попросту перейти дорогу и ткнуться в парадный, засаженный арабской сиренью школьный двор. Там уже собирались однокашники в вытянутых на коленках трениках и майках, словно изодранных злобной псиной. Он таких изысков не носил и был немножко белой вороной в классе. Родичи таскались по заграницам и привозили ему шмотки одну лучше другой. Даже форма у Евгения была пошита в театральном ателье у маман. Бить его за это не били, но и пригласительный билет в местную гоп-компанию ему не присылали.

А вот с физкультурником произошел казус. Молодой парень в школу пришел после сильной спортивной травмы и в двадцать пять лет оказался на пенсии, словом — приговор. Евгения он невзлюбил с первой встречи. Оба оказались в одинаковых костюмах сборной России.

История умалчивает о том, откуда маман приволокла этот шедевр от кутюрье Зайцева, а вот на тренере был заслуженный в бою экземпляр. Это было все, что осталось у него от роскошной спортивной жизни. Кроме того, Евгений умудрился пробежать пятикилометровый кросс за рекордное время. Вышел скандал и физрук орал на него в присутствии всего класса за обман и то, что он "небось свинтил где-то через дворы и вышел к финишу нечестным путем".

Евгений не оправдывался. Шестым чувством уловил классовую ненависть и ушел в загул. Скандал перешел в стадию тихой ненависти, но под влиянием педколлектива Марк Львович все же лепил Звягину трояки и плюсики, и лишь при личной встрече испепелял его взглядом. В общем, долгая история, завершившаяся ни чем. Скандалов Женя не выносил и спорить не любил. Изредка и спустя годы он встречал в глазах окружающих эту нелюбовь и так же молча сливался с темы, понимая безысходность претензий к нему этих людей.

Бумажник нашелся в тот момент, когда такси, мигнув ему на прощание огоньками, съехало со двора. А от окошка водителя оторвался знакомый силуэт и тут же звякнула зажигалка. Хотя он как раз гостям своего дома курить позволял.

— Ну, поцелуемся, что ли? — Сенька явно рассчитывал на более горячий прием. Женя, смущенно подбирающий свои пакеты, так и застыл соляным столбом в его объятиях. Он почувствовал, как насмешливый и в тоже время изучающий взгляд обшарил его похудевшую фигуру, щетину на подбородке, которую тут же захотелось стыдливо прикрыть. Он не привык выглядеть неухоженным и помятым, но именно так смотрелся сейчас со стороны. Еще этот больничный неистребимый запах! Он увернулся от приблизившегося к нему лица и тут же был отпущен.

— Давай подмогну! — Сенька вырвал у него из рук пакеты, все так же не спуская глаз и не выпуская сигарету. — Вот блин, а лифт-то у тебя не работает. Ну, давай, на старт, лягушка-путешественница.

Звягин помялся на нижней площадке и, цепко вцепившись в поручень, пополз по старинной лестнице.

Потолки в их доме были знатные, а в его "пентхаусе" на четвертом этаже даже семь метров в гостиной.

Руки немного задрожали и даже взмокли, но пришлось сдвинуться с места под удивленным взглядом гостя. Бывало, они взлетали по этой лестнице, как два подростка, опережая соседку, отправившуюся наверх в лифте перед их носом. Успевали добраться до дверей, поцеловаться, тесно прижимаясь друг к другу, и, ловко раздеваясь на ходу, завалиться в Женину спальню. Он так и не переехал в родительские апартаменты и довольствовался диваном. Причем, он аккуратно складывал его по утрам, и Сеня регулярно ронял его с неразобранного варианта на ковер. Срубало обоих — так и засыпали, едва натянув на голое тело плед.

Нужно было идти, и Евгений уговаривал себя, что это же так просто - закрыть глаза и переступать ступеньки до тех пор, пока на обратной стороне век не начнут вспыхивать жадные бескислородные звездочки: "Вот, ей Богу, сдохнуть бы так и не мучиться предстоящим разговором". Это же так просто - закрыть глаза до того, как в них потемнеет от напряжения.

Чертов лифт подвел его снова. Только две недели назад он работал очень оперативно и увез Сеньку с этажа мгновенно. Звук захлопывающихся, лязгающих железом дверей долго саднил и отдавался в его голове. Он тогда не смог закричать. Горло сдавил спазм, и он опустился с хрипом на ступеньки:

— Сенечка, ну куда же ты?

А в квартире по-прежнему увядал злополучный букет, и скандала не миновать. Он сейчас так не к месту.

Женя терпеливо брел по ступенькам за своим помощником: "И чего это он вздумал мне сумки таскать?"

— Сень, ты что? Из-за зачета, что ли! Не сдал что-то? — Женьку осенило, что весь этот спектакль его молодой друг разыграл, пытаясь разобраться с банальной академической неуспеваемостью.

— Ну, ты и дурак, Евгений Александрович! Дал бы тебе в лоб, да руки заняты. Где ключи? Сейчас будешь мне докладывать, где ночевал две недели. Можешь не врать — на кафедре я был и секретарша сказала, что у тебя нет никаких командировок, и ты не обязан докладывать о своих отлучках каждому встречному-поперечному. Видишь, как она меня? Зараза! Я думал, прибью ее, когда она мне отказала слить инфу, а потом решил прибить лучше тебя, потому что телефон пропал из зоны. Давай-ка, Женечка, мы сейчас все утрясем: о своих отлучках ты обязан докладывать мне, - он уже резво отворял двойные двери на третьем этаже: — Ну вот, а веник мы отправим по назначению.

Сумки он пристроил на диванчик в прихожей и усвистал на кухню с четким намерением избавиться от яблока раздора. И остановился у умирающего на столе букета. Всего-то и делов: распахнуть навстречу сентябрьской звездной ночи окно и выбросить в реку цветы. Сигарета, которую он так и не выпустил изо рта по дороге, полетела вслед. Окна он тут же захлопнул, опасаясь комариного нашествия: "Искусают моего Женьку. И чего он такой бледный? Наотдыхался по чужим постелям, так что и на солнце было лень вылезать, — злость поднимала голову злобной ядовитой гадиной: — Как собака побитая в прихожей сидит."

— Жень, ты чего ? Устал? И почему молчишь? — Сенька присел на колени перед сидящим на диване мужчиной, устало обхватившим голову ладонями. Сенька поворошил ему волосы: - Оброс как! Жень, мне уйти?

— Не надо, — лицо такое измученное, и взгляд, не верящий в свое счастье: — Останься.

И словно не было этих дурацких дней в больнице. Не было унизительного одиночества и молчания разряженного телефона. Не было размолвки.

Очень хотелось поймать чужой взгляд, прочесть затаенные мысли, накопившиеся за столько дней. Хотелось ли? Он не мог ответить точно даже себе. Нужно было что-то сделать, раз уж добрался до дома. И как славно, что Арсений убрал цветы с глаз долой. Он и, правда, был виноват перед мальчишкой, понадеялся, что в день рождения матери и после сложного матча днем он останется ночевать на даче и не приползет к нему пьяным, расслабленным, с последней электричкой. Порадовал любовника, называется. Кой черт ему приспичило тащить в дом своего сокурсника? Ведь зарекся еще с последнего свидания — в дом никого не тащить.

Много лет назад его сокурсница Львова отказалась выходить за него замуж. Когда все распределись по заграницам строить мосты и каналы за тридевять земель, Женя остался на кафедре и продолжал строить уже в родном городе. Родители отошли от дел, прикупили себе домишко в Греции и поселились там, прожигая с ветерком отечественную пенсию. Им хватало. А на Евгения оставили дом и прабабку, которая и в семдесят убегала с первым трамваем на родной ламповый завод. В принципе, она не доставляла хлопот. В личку с нотациями не лезла, в ванную стучалась и по вечерам сериалы с группой активистов не смотрела. До последнего болталась на танцульках и периодически покидала Женьку, начинала активно заботиться о новом женихе. Только, видно, не судьба была ей порадоваться на старости лет. Старички заботу принимали, а потом, наслушавшись заботливой родни, выставляли Анфису Романовну за порог. Долго она рыпалась и металась, искала пристанище своей заботливой натуре. Так и не успокоилась.

Закончилось все конфузом. Женька застукал ее в бывшей родительской спальне с неким довольно моложавым джентельменом. Мужчина крайне разочаровался, уличил старушку в наличии обильной родни в лице внука и, собрав нехитрый скарб, уместившийся в паре чемоданов, отчалил в поисках более одинокой и жаждущей любви души. Правда, не забыл прихватить дедов портсигар. Он его не крал, Анфиса — добрая душа — презентовала жениху его сама. А подарки, как известно, вещь тонкая. Этикет не может ответить однозначно на вопрос о том, стоит ли возвращать предсвадебные подношения, если долгожданное событие станет крайне долгожданным, а его вероятность сравняется с нулем. Бабушка перестала ждать и набросилась на внука. Правда, ненадолго, надо сказать. Одиночество быстро доканало ее тело.

Женька остался один на малозаселенных квадратах родительской квартирки.

Сокурсниц он не интересовал за очевидной неперспективностью преподавательской специальности. Дамочки поразумнее тоже обходили его стороной: — Слишком хорош, слишком молод, слишком умен... Интеллигентный какой-то...

Претензий было много и все они были абсолютно обоснованы. Да и сам Евгений Александрович не замечал в себе бешеной страсти. Сборища в Доме Ученых в "Лесном" активно посещал, женщин до дома подвозил. Не мог не подвезти. Ведь пьяные в "три пэ", шебутные, активные... Вляпаются в дерьмо по дороге и не докажешь потом ничего.

Как главного провожальщика его частенько зазывали и в дом на чашку кофею. Сказать, что отказывался? Это было бы неправдой. Ни разу не отказал. Боялся обидеть. Наутро оба старательно отводили глаза и Женя понимал, что воспитанные люди после таких встреч с носками и бюстгальтерами на люстрах ликвидируют по утрам следы похоти и мирно разбегаются до следующего приключения. Он заканчивал эти встречи улыбкой. Всем становилось легче, атмосфера наливалась вселенской любовью и с души у женщины падал огромный валун размером со скалу под памятником Петру Первому: она не чувствовала себя падшей, таскающей в постель для услад любой подвернувшийся под рукав великолепный экземпляр, а он не считал себя обязанным отводить больше глаза при встрече в институтском коридоре. Как-то он вышел из себя и высказал одной из приблудившихся после корпоратива дам свои опасения на тот случай, что скоро коллеги женского пола перестанут его уважать, если он примет ее неожиданное предложение.