La traviata

 С тех пор как пропал Баблс, прошло около месяца. Ближе к полудню я зашел в бар, понимая, что только на кофе, сигаретах и коксе долго не протяну. Надо было постараться запихнуть в себя что-то из еды. Я сел у стойки на табурет:
 — Привет, Гарри!
 — Привет, — неохотно отзывался бармен.
 — Сделай-ка мне что-нибудь на завтрак.
  — Скоро ланч! — заметил Гарри таким тоном, будто открыл мне страшную истину.
  — Твою мать! Значит, на ланч, — я достал сигарету, чтобы немного покурить, пока Гарри возится с едой.
  Широко распахнув дверь, в бар вошел невысокий мужчина в клетчатой рубашке, брюках и длинном сером тренче. Сдвинув легким толчком двух пальцев на затылок черную шляпу, незнакомец громко поздоровался.
  Сидевший за столиком Джеф поднял на него глаза и уставился выжидающим взглядом. Незнакомец подсел к нему и, закинув ногу на ногу, закурил, неторопливо заводя разговор. Мне было все равно, о чем они говорят. Откровенно говоря, мне уже давно было плевать на всех, кто приходил поторчать в этом гадюшнике. Я отвернулся, уставившись в зеркальную стену, отражающую полки с расставленными на них бутылками. Ну и морда! Темные круги под глазами, затуманенный взгляд, всклокоченные, торчащие во все стороны волосы. Довершающим штрихом к этой живописной картине была черная трехдневная щетина, придающая лицу неопрятный вид и добавляющая мне лет десять к возрасту. Я смотрел на себя в зеркальное отражение, делая очередную затяжку и медленно выпуская дым поочередно то изо рта, то из носа. Меня забавляла эта незатейливая игра.
  — Эй, Гарри, что там с моим за-а-а-в… А-а-а-а, дерьмо! Ланчем?
  — Готовится, — натирая очередной кувшин полотенцем, все так же нехотя ответил Гарри.
  Краем глаза я увидел, как незнакомец сел на соседний стул. Опираясь на стойку бара левым локтем, он внимательно рассматривал меня.
  — Что? — спросил я, не поворачивая к нему лица. Любезничать не было никакого желания, к тому же от парня так и веяло закоренелым натуралом.
  — Кхм, — кашлянул тот.
  Я повернулся, выпуская из носа клубы дыма:
  — Ну?
  — Судя по всему, ты здесь завсегдатай, — скривился в ухмылке парень. — Гарри, плесни-ка мне кофейку!
  Слегка обалдевший от такой наглости Гарри, оставил свой кувшин и принялся готовить незнакомцу кофе.
  — И что с того?
  Он придвинулся ближе, глядя на меня своими острыми, как бритвы, серыми глазами и полез во внутренний карман тренча, извлекая оттуда на свет несколько фотографий.
  — Да так. Вот, полюбуйся! — он кинул их на барную стойку. — Эй, Гарри, мне еще долго ждать?!
  В тот же момент Гарри поставил перед ним кофе в маленькой чашке на белом блюдце. Незнакомец взял рукой блюдце и, чуть отстраняясь, удобно расположился на табурете. Попивая напиток в такой позе, он внимательно наблюдал за мной.
  Я небрежно придвинул фотографии и посмотрел. Ужас, словно иглой, пронзил все мое тело насквозь. Я узнал Баблса. Он был мертв! На одной из них была его голова, плечи прикрывала белая простыня. Опухшее лицо все в синяках, ссадинах и подтеках. Но те три другие фотографии! От них кровь стыла в жилах. Его тело было насажено, как на дыбу, на один из кольев небольшого решетчатого забора. Оно, словно тряпичная кукла, безжизненно свисало, слегка накренившись на правый бок, так, что ноги не касались земли. Безжизненные руки, как две плети, застыли в неестественном положении.
  — Когда с ним это сделали, — потягивая кофе, продолжил разговор незнакомец, — он был еще жив.
  Мне стало плохо. На глаза навернулись слезы.
  — Ты его знаешь?
  Если я скажу, что не просто знаю его, то меня загребут. Они ж не станут разбираться, впаяют мне срок за убийство и спокойненько положат закрытое дело на полку, эти сукины дети из Скотлэнд-Ярда!
  — Да, он иногда заходил сюда. Видел его пару раз, — выдавил я.
  — И все? — незнакомец смотрел пристально так, будто хотел разглядеть, что творится у меня в голове.
  — И все!
  Полицейский разочарованно вздохнул, поставив чашку на стойку.
  — Ну что ж, — он рукой сгреб фотографии, доставая визитку. — Вот. Если что вспомнишь, звони.
  Перебросившись парой фраз с Гарри, мужчина ушел. Я застыл в оцепенении, нависая над только что принесенной тарелкой с едой. Сердце бешено колотилось. Я резко вскочил, поняв, что меня сейчас вырвет.  Склонившись над раковиной в туалете, я изверг на свет весь тот кофе, которой успел выпить сегодня утром. Тело бил мелкий озноб, усиливающийся с каждой минутой.
  — Нет! Нет! Нет! Нет! — заорал я, нанося все новые и новые удары кулаком по серой шершавой стене. Я бил и бил, не чувствуя боли, до тех пор, пока кожа на костяшках не разогрелась и не треснула, обагрив кровью руку. Я зарыдал во весь голос, повернувшись спиной и медленно сползая по стене вниз.
  — Баблс! Ну почему?! Ба-а-а-блс!
 Перед глазами возникли знакомые уже мне сверкающие дуги. Сознание медленно ускользало. Трясущейся рукой я полез в карман брюк. Достав оттуда бумажку с коксом, я развернул ее и мощно вдохнул. Наркотик подействовал, не дав мне провалиться в темноту.  Джеф сидел все за тем же столиком, глубокомысленно глядя в окно. Подойдя ближе, я плюхнулся рядом на свободный стул.
  — Да-а-а-а, вот такие дела-а-а-а. Жаль его. Давай, что ли, выпьем за упокой души, — Джеф повернулся ко мне. — Эй, Гарри, сделай нам с Энди по двойному виски!
  Уже через минуту бармен поставил на стол два стакана, на треть заполненных виски.
  — Земля ему пухом! — с этими словами Джеф одним глотком выпил содержимое стакана.
  Последовав его примеру, слегка морщась на выдохе, я почти шепотом произнес:
  — Что с ним будет?
  — С кем?
  — С Баблсом… То есть с его телом.
  — Эти ищейки постараются опознать труп, — голос Джефа был обыкновенно спокойным, — если в течение месяца никто его не опознает, то похоронят вместе с бомжами…
  — Как это?
  — А так! Закопают, как собаку. Ни имени, ни надгробья… н-да…
  Я закрыл глаза. Несмотря на нехилую дозу принятого кокса, от этих слов мне стало не по себе. Баблс, Баблс! Как же так, братишка?! Ты оставил меня одного в этом чертовом мире! У меня же никого не было, кроме тебя! Ты был моим другом, моей семьей… а я даже не могу похоронить тебя по-человечески!
  — Мы прожили с ним три года вместе, а я не знаю его настоящего имени, — говорить было тяжело, слезы, не переставая, текли из глаз.
  — Стив. Его звали Стивен. — Увидев мое заплаканное лицо, Джеф занервничал. — Все! Иди давай отсюда! Без тебя тошно!  Постепенно я привык к одиночеству, но оставшиеся в квартире вещи Баблса все время напоминали о нем. Я постоянно видел его во сне. Мне оставалось только оплакивать его и надеяться, что по ту сторону жизни он наконец-то счастлив. Нет больше этой грязи, этих похотливых ублюдков, ищущих приключений в клоаке, именуемой Сохо[1].
  Я стал еще больше курить и прикладываться к кокаину, тратя на него чуть ли не все, что зарабатывал. Пустота и отчаяние, запрятанные где-то в глубине души, изменили меня до неузнаваемости. Словно пытаясь спрятаться за яркой вызывающей маской, я отрастил длинные волосы и стал красить глаза, пользуясь не только черным айлайнером, но и нередко накладывая на ресницы тушь. Расклешенные от бедра брюки, плотно обтягивающие ягодицы, яркая розовая рубашка, отрывающая грудь чуть ли не до самого пупа и любимые короткие остроносые черные сапоги из лайковой кожи на небольшом каблуке — весь мой внешний вид кричал о том ремесле, которым я занимался. Я все меньше работал на улице, предпочитая торчать в баре, тихонько покуривая и потягивая виски у стойки. От клиентов не было отбоя.
  — Твою ж мать, Энди! — возмущался Джеф. — Однажды тебя загребут бобби! Тут доказывать ничего не надо, за одну только твою размалеванную морду они тебя отдадут под суд!  В этот вечер я по обыкновению сидел у стойки при полном параде. Народу в баре было немного. Я заметил странного типа за столиком возле окна. Такие редко заглядывали на Олд-Комптон-стрит. Из-под черного дорогого пальто был виден не менее дорогой серый костюм, ослепительно белая рубашка с запонками на манжетах, галстук, аккуратные ухоженные руки, идеальная стрижка. Ублюдок был явно из высокого сословия, что очень сильно настораживало.
  Через какое-то время Джеф подсел к незнакомцу. Они о чем-то тихо разговаривали. Джентльмен то и дело поглядывал в мою сторону. Через несколько минут сутенер поднялся и направился к стойке.
  — Энди, тут такое дело, — заговорил он, подойдя ближе. — Видишь вон того джентльмена? — он кивнул в сторону напыщенного урода. — Иди, подойди к нему.
  — Не, Джеф! Я отсюда вижу, что он извращенец. Даже не уговаривай!
  — Да иди же! Он хочет поговорить с тобой.
  — И только?
  — Иди, давай же! — Джеф не скрывал своего раздражения.
  Джефу отказывать было нельзя, он не только мой сутенер, но и поставщик наркоты, который делает мне каждый раз неплохую скидку.
  — Добрый вечер, сэр! — подойдя к столику, я улыбнулся во все свои тридцать два зуба. — Желаете приятно отдохнуть?
  Джентльмен окатил меня брезгливым взглядом.
  — Сядь! — приказал он. — У меня есть для тебя работа.
  — И какая же?
  Мужчина протянул мне визитку из плотной белой бумаги с золотым тиснением.
  — Завтра придешь по этому адресу. Спросишь Алекса Бреннана. Если ты мне понравишься, то условия обсудим на месте.
  — Не-не, я на такое не согласен! Я вообще-то…
  — Если придешь, то сможешь неплохо заработать! — перебивая меня, сказал незнакомец.
  — Сколько?
— Намного больше, чем здесь. И еще, — презрительный взгляд незнакомца заставил почувствовать себя неуверенно в его обществе, — смой этот клоунский грим, причешись и оденься приличнее. Доброй ночи!
  С этими словами рафинированный ублюдок удалился из бара. Я остался сидеть за столиком в полном недоумении. Чего хочет это козел? Для чего он приехал в Сохо, рискуя собственной жизнью и кошельком, не боясь нарваться на бандитов или кучку отморозков, толпами слоняющихся по здешним улицам?
  Джеф сидел за стойкой, то и дело вскользь поглядывая на меня.
  Я повертел визитку, которую мне дал джентльмен. Судя по адресу, указанному на визитке, место, где он будет ждать меня, находится на Пикадилли. И я решился.  Проснувшись следующим утром ближе к двум часам после полудня, я отправился на Пикадилли. По мере того, как я приближался к назначенному месту, поток снующих людей уменьшался с каждым пройденным ярдом, пока на тротуаре почти никого не осталось. В этом районе я никогда не был. Он сильно отличался от шумной и грязной Пикадилли-серкус. Здесь царила тишина и фешенебельный покой. Я нашел нужный мне дом. У входа не было никаких вывесок, только номер, обозначенный возле самой двери крупными цифрами. Открыв дверь, я очутился в просторном холле. Белые мраморные колонны. Широкую парадную лестницу с изящными коваными перилами, уходящую наверх, покрывала красная ковровая дорожка. Пол из черно-белого мрамора. Стены украшены изысканной лепкой, гербами и картинами. С потолка свисали огромные люстры матового стекла на длинных цепях.
  Из дальнего конца холла ко мне навстречу вышел аккуратный джентльмен.
  — Добрый день! Вы что-то хотели, сэр?
  — Добрый день! Мне нужен, — достав визитку из кармана брюк, я прочел, — Алекс Бреннан.
  — Подождите здесь, — он жестом указал мне на расположенный неподалеку диван.
  Минут через десять я увидел приближающуюся ко мне знакомую фигуру.
  — Добрый день! — сегодня он был сама любезность. — Пройдемте со мной!
  Я последовал за Алексом. Подойдя к тяжелой двери, обитой коричневой кожей, джентльмен открыл ее передо мной, сделав приглашающий жест:
  — Прошу!
  Я очутился в просторном кабинете. Три окна были оформлены коричневыми портьерами. На полу лежало мягкое ковровое покрытие, делавшее шаги совсем неслышными. В центре кабинета стояла софа с обивкой из кожи изумрудного цвета и темно-коричневыми деревянными лакированными подлокотниками. В центре — приземистый прямоугольный стол. Композицию дополняли два кресла аналогичного софе дизайна. У окна расположился массивный письменный стол и пальмовое дерево, широко раскинувшее свои игольчатые листья.
  — Садись! — небрежно сказал Алекс.
  Я сел в кресло. Порядком нервничая, я тряс правым коленом и покусывал губы, озираясь вокруг.
  Он с усмешкой смотрел на меня.
  — Итак, ты Энди. То есть Эндрю?
  — Андрес!
  Джентльмен хмыкнул. Откинувшись на спинку софы, он внимательно стал разглядывать меня.
  — Ну, что ж! Андрес…
  — Ле… Энрикес, — назвался я девичьей фамилией матери.
  — Энрикес?
  — Да, моя мать была испанкой французского происхождения.
  — Что ж, мистер Энрикес, я хочу предложить вам работу в этом заведении.
  Ого! Такого подарка судьбы я не ожидал! С чего это вдруг?
  — И что надо делать?
  Алекс протянул руку к графину с виски, стоявшему на подносе по центру стола. И не отрывая глаз от того, как жидкость заполняет один из бокалов, произнес:
  — То же, что и на Олд-Комптон-стрит. Ты же занимался тем, что оказывал интимные услуги разным проходимцам, — он поднял на меня свои холодные, словно лед, серо-голубые глаза.
  От его слов я почувствовал себя помоечной кошкой, случайно забежавшей на королевскую кухню.
  Отпив из стакана и вертя его в руке, он с издевкой смотрел на меня.
  Я молчал, исподлобья глядя на Алекса.
  — Я предлагаю тебе заниматься этим под покровительством нашего клуба. Видишь ли, друзья нашего клуба сильно отличаются от того сброда, с которым тебе приходилось иметь дело. Поэтому прежде чем приступить к работе, тебе предстоит многому научиться. К тому же придется пройти медосмотр. Мы же не можем допустить, чтобы кто-то из наших членов… Надеюсь, ты понимаешь о чем я?
  — Куда уж понятнее!
  — Жить пока будешь здесь, я выделю тебе комнату. Твое обучение начнется сегодня же, — он встал с софы.
  — Но я… мне надо… — я хотел сказать, что меня просто так никто не отпустит. Джеф и ребята найдут меня и порежут на тоненькие кожаные ремешки.
  Подойдя к окну и вглядываясь вдаль, он словно прочитал мои мысли.
  — О сутенере не переживай. Если ты мне понравишься, я с ним договорюсь.
  — А если нет?
  — Вернешься обратно на панель. Итак, к делу! Мы предоставляем избранным членам клуба, которые входят в число наших хороших друзей, особую услуг. Твоя задача сделать отдых джентльменов приятным и незабываемым. Это означает, что ты должен уметь поддержать беседу. Было бы неплохо, если бы ты научился играть в такие игры как гольф и поло, но умение держаться в седле является обязательным. Уроки верховой езды я тебе обещаю. Кроме того, ты должен уметь прилично вести себя в обществе, без вульгарных уличных выходок. К тому же, нужно уметь пользоваться всеми столовыми приборами за обеденным столом. Это не так много, но, боюсь, что с тобой придется повозиться не один месяц.
  — Полагаю, что смогу сильно сэкономить время на свое обучение. Кроме того, я отлично держусь в седле, сэр!
  Брови Алекса поползли вверх, моя речь произвела на него сильное впечатление.
  — Хм, не плохо. И что ты умеешь?
  — Я неплохо разбираюсь в истории и литературе, играю в сквош[1], гольф и поло[2], а также музицирую на фортепьяно. Свободно владею французским и немецким языками, чуть хуже изъясняюсь на итальянском, — отрапортовал я.
 — Я не верю тебе, — Алекс усмехнулся, — такого просто не может быть!
 — Вы можете меня испытать.
  — Хорошо, — интерес Алекса ко мне рос с каждой минутой. — Следуй за мной!
  Проэкзаменовав меня за обеденным столом и роялем, попутно беседуя то на французском о творчестве Рембо[4], то на немецком об эпохе Ренессанса[5] в Европейской культуре, шокированный Алекс сказал, что я принят.
  Он внимательно вглядывался в мое лицо, словно догадываясь о чем-то:
  — Кто ты, Андрес Энрикес?
  — Шлюха из Сохо, — что я еще мог ответить на этот вопрос?
  Эта встреча стала началом нового этапа моей беспутной жизни и новым витком в карьере проститутки.
_____
 [1] Один из центральных районов Лондона. В 60-70-е годы прошлого столетия Сохо считался весьма криминальным районом. В это время здесь процветала наркоторговля, проституция и бандитизм. Здесь же в середине 60-х годов в окрестности Олд-Комптон-Стрит сформировался гей-квартал с подпольными барами, клубами и борделями. На сегодняшний день этот квартал считается центром современной гей-культуры. В середине 70-х силами полиции была проведена зачистка района от преступных группировок. Современный Сохо считается достаточно благополучным районом, являясь туристическим центром Лондона.
[2]Сквош — игровой вид спорта с мячом и ракеткой в закрытом помещении.
[3]Поло — командный вид спорта с мячом, в котором участники играют верхом на лошадях специальной породы и перемещают мяч по полю с помощью специальной клюшки (молотка). Как правило, команда состоит из четырех игроков.
[4]Артюр Рембо — знаменитый французский поэт, живший в XIX веке, бунтарь и эксцентрик. За пять лет своей творческой карьеры он создал несколько гениальных произведений, которые до сих пор считаются жемчужинами мировой литературы. Одно из наиболее выдающихся его произведений — «Пьяный корабль».
[5]Эпоха Ренессанса в Европейской культуре — начало XIV–XVI вв. Отличительные черты: светский характер культуры, гуманизм и антропоцентризм, расцвет интереса к античной культуре. Отсутствие кокса в течение четырех дней дало о себе знать мощнейшими приступами депрессии. Надо было что-то делать. Я не придумал ничего лучше, как незаметно выскользнув из клуба, отправиться в Сохо.
 Джеф, как всегда, сидел в баре за дальним столиком, покуривая и обсуждая с Гарри последние вычитанные в «Таймс» новости. Встретив меня пристальным взглядом, ни слова не говоря, он кивком головы показал на небольшой закуток возле туалета. Прижав меня к стенке около самой двери, он зашипел:
  — Какого черта ты тут делаешь?!
  — Джеф, мне надо…
  — Послушай, сосунок! — его змеиный голос оборвал на полфразы. — Я не хочу проблем! Если я еще раз тебя здесь увижу, то сам сдам полиции! Ты понял?! — он смотрел на меня немигающим взглядом маленьких белесовато-голубых глаз.
  — Мне нужна доза! — взмолился я.
  — Пошел вон…
  — Джеф, я не могу без кокса! Что мне делать? — надежда заполучить заветный пакетик таяла с каждой секундой.
  — Не знаю!
  — Ну Джеф! Ну пожалуйста-а-а-а, — тихо зарыдал я, сползая по стене на пол.
  — Убирайся! — с этими словами Джеф вернулся на место и, закуривая очередную сигарету, снова развернул перед собой «Таймс».
  Вернувшись в клуб, я упал на кровать. Лежа на боку, я плакал, тихо поскуливая, и с тоской думал о собственной жизни.
  Мне двадцать. Всего двадцать. Для многих это начало. Но что ждало впереди меня? Я ничтожество! Жалкая безвольная зависимая тварь, которую продают и покупают. Не нужный никому. Мною вдоволь попользуются и, наигравшись, выбросят, как это сделали отец и Карл. Как это сделал Джеф. Я умру, и никто и никогда даже не вспомнит обо мне. Что, если я умру сегодня? Что я потеряю? Эту чертову жизнь?! Зачем она мне? Для чего мне жить?
  Последняя мысль крепко застряла в складках мозга, угнетаемого отсутствием так необходимой дозы.
  Я встал с кровати и направился в ванную комнату. Взяв с полочки бритву с монограммой клуба и закатав рукава, я приготовился, поднеся обнаженное лезвие к запястью. Тяжело дыша от волнения, в последний раз глянул в зеркало, висевшее над широкой раковиной. Темные, едва пробивавшиеся волоски щетины, придавали ввалившимся щекам сероватый оттенок. Большие зеленые глаза были очерчены коричневато-сиреневыми дугами, образовавшимися от долгих рыданий и трех бессонных ночей. Нос и подбородок торчали острыми углами, подчеркивая обтянутые восковой кожей скулы. Длинные темно-каштановые волосы, собранные на затылке, выбивались из прически у самого лба. Стиснув зубы, я резко провел орудием самоубийства по правому запястью. Лезвие погрузилось в плоть жалящим холодом. Я вскрикнул, выронив бритву из рук. Бордово-красные ручейки вязким теплом заструились по коже. Стало тяжело дышать. Вокруг все поплыло, погружаясь в темноту…
  Открыв глаза, понял, что лежу на заляпанном кровью каменном полу ванной комнаты. К моему удивлению, я все еще был жив. Кто-то стучал в дверь. С трудом поднявшись с пола, я направился в комнату. На пороге стоял Алекс. Его холодные глаза внимательно разглядывали меня. Пройдя в номер, он пренебрежительным кивком показал на мою руку:
  — Что это?
  Опустив голову, словно нашкодивший ребенок, я виновато смотрел в пол.
  — Если хочешь сдохнуть, то будь любезен, сделай это за пределами клуба.
  Он небрежно швырнул на журнальный столик нотную тетрадь:
  — Я подчеркнул то, что тебе надо выучить. Через две недели твой дебют! Рояль в большой гостиной полностью в твоем распоряжении. И меня совершенно не волнует, как ты собираешься с этим играть.
  Занятия музыкой в гостиной давали мне хоть немного отвлечься от навязчивой тоски по кокаину. Однако те веселые мелодии, которые подобрал Алекс, никак не соответствовали моей внутренней меланхолии. Благо, что тетрадь, которую он принес, представляла собой довольно увесистый сборник сочинений разных композиторов. На свой страх и риск я стал разучивать бесподобные обреченно-пронзительные творения Шопена, Рахманинова, Бетховена, Шуберта, каждый раз мысленно переносясь в далекое безмятежное детство, вспоминая теплые летние солнечные дни в Хемпшире. Поначалу пальцы не слушались, отвыкнув за четыре года от бело-черного глянца стройных клавиш. Но уже через неделю продолжительных репетиций мои руки словно ожили, почувствовав власть над великолепной гаммой звуков и полутонов.  Интимные услуги «хорошим друзьям» предоставляли специально нанятые для этого мальчики. Но все было организовано умелой рукой Алекса так, что парни, работающие в эскорте, были не видны и не знали друг друга. И каждый раз я терялся в догадках, кто же из них? Вон тот молоденький официант? Или тот парень за стойкой на входе? Или блондин, играющий в бридж[1] с другими джентльменами? Каждый раз они сменяли друг друга, так что сложно было догадаться, кто из служащих и гостей клуба был проституткой, а кто действительно работал здесь, либо являлся членом этого статусного заведения.
 Наличие у меня музыкального образования позволило занять место тапера, развлекающего джентльменов вечерами в большой гостиной.
  Членами клуба преимущественно были представители британского истеблишмента. Однако среди друзей можно было встретить и других господ, относящихся к элитарному сословию разных стран. Всех этих людей объединяло одно — наличие внушительного финансового состояния и больших связей. Но тот узкий круг «хороших друзей» был тайным обществом внутри этой маленькой вселенной, обладающей огромной властью.  К моему дебюту пошили несколько костюмов по специальному заказу, предварительно сняв мерки. Алекс дал денег на покупку трех пар шикарных туфель и нескольких сорочек. Мне изменили прическу, оставив лишь короткую пышную шапочку волос, легкими волнами обрамляющую лоб.
  Глядя в зеркало на свое обновленное отражение, я увидел, что с годами становлюсь похожим на отца больше, чем мне этого бы хотелось. Чувство тоски и отвращения навалилось вместе с тяжестью воспоминаний о нем. Моя ненависть из яростного детского чувства переросла в тяжелую скорбную ношу, которую мне предстояло тащить всю оставшуюся жизнь.
  Мой дебют состоялся в большой гостиной, которая вечерами четверга чаще всего служила местом сбора джентльменов, желающих приятно провести время за беседой либо игрой в карты, медленно потягивая алкоголь. Этим вечером господа отдыхали под мой аккомпанемент.
  Прервавшись на минуту, чтобы выпить воды, я почувствовал на себе пристальный взгляд. Молодой человек лет тридцати, игравший за столом в бридж с седовласым джентльменом, то и дело бросал на меня многозначительные взоры. Вернувшись на место, я продолжил музицировать, посматривая в его сторону. Он не мог не понравиться — высокая, излишне худощавая, но с хорошими мужскими пропорциями фигура, золотисто-русые волосы, зачесанные на правый бок, лукавые зеленые глаза, хорошо очерченный подбородок, изящные тонкие кисти ухоженных рук.
 Мужчина встал и вышел из комнаты, что немного огорчило меня. Я продолжал играть. Седовласый джентльмен, до этого занятый картами, повернулся в мою сторону и с воодушевлением слушал исполняемую композицию.
  Как только рояль издал последние аккорды, он подошел:
  — Браво, молодой человек! Вы играли просто восхитительно! — его акцент выдавал иностранца. — Позвольте представиться — Николас Нойманн.
  — Андрес Энрикес.
  — Очень приятно! Не хотите ли сыграть партию в бридж?
  Я не был уверен, что делаю правильно, когда уступил джентльмену, сказав, что с удовольствием проведу время за картами. Но не успел сесть за стол, так как ко мне подошел один из тех парней, что стоят при входе:
  — Мистер Энрикес, — обратился он ко мне. — С вами хотят побеседовать.
Извинившись, я вышел вслед за портье. Алекс стоял в холле, давая указания одному из служащих. Увидев меня, он растянул губы в доброжелательной улыбке:
  — Андрес, друг мой! Ты превосходно музицируешь!
Отведя меня в сторону, подальше от возможных свидетелей, он очень тихо сказал, что меня ожидают в одном из номеров на третьем этаже.
  Добравшись до нужной двери, я легонько постучал.
  — Войдите! — ответил приятный мужской голос.
  Открыв дверь, я очутился в номере. На широченной кровати сидел уже знакомый мне красавец. Его зеленые глаза хитро смотрели на меня. Уголки рта, едва приподнимаясь, изображали на точеном лице обворожительную улыбку.
  — Как тебя зовут?
  — Андрес, — я смотрел на него, не веря своим глазам. Неужели он мой клиент?! Такого просто не могло быть. Этот шикарный парень нисколько не похож на тех похотливых отвратительных ублюдков, которых я обслуживал в Сохо. Боже, я готов сам заплатить за такое — во мне говорило трехнедельное воздержание.
  — Гарольд, — встав с кровати, он протянул мне руку.
  Я перевел взгляд на маленький приземистый столик. Ровные белые дорожки порошка контрастно выделялись на фоне темной крышки. О нет, это был кокс! О, черт! Я слегка занервничал, понимая, что если я сейчас сорвусь, то в обозримом будущем меня опять ожидают недельные депрессии и апатия, но желание становилось нестерпимым.
  Гарольд коварно улыбнулся. Подойдя ко мне, он снял с шеи тонкий шелковый галстук, расстегивая верхние пуговицы сорочки.
  — Ты же будешь послушным мальчиком? — Гарольд пристально смотрел на меня.
  — Как ты скажешь.
  — Раздевайся, — тихо произнес он.
  Я послушно снял с себя все, что на мне было, оголив тощее тело.
  — Вытяни руки, — его голос звучал мягко, словно гипнотизируя.
  Я выполнил и эту его немного странную просьбу, выставив вперед сжатые в кулаках руки запястьями наружу. Гарольд обмотал их галстуком и с усилием затянул петлю так, чтобы я не смог освободиться. Он встал сзади и заскользил руками по телу.
  — Сладкий! — выдохнул Гарольд, осторожно укладывая меня на кровать. Он завел мои руки за голову и привязал к спинке. Затем стал медленно снимать с себя одежду, обнажая гибкое жилистое тело. Брюки легко скользнули вниз, открывая взору все то, что мне так хотелось увидеть. Я тихонько застонал. Гарольд подошел к столу и, лизнув палец, осторожно провел по крышке, собирая порошок.

  Кажется, я еще никогда не получал такого удовольствия от своей работы, как в этот вечер.  Гарольд, полностью одетый, лежал на боку, подперев рукой голову. Услышав над ухом его мягкий вкрадчивый голос, я открыл глаза.
  — С добрым утром, сладкий, — он чмокнул меня в нос. Положив под подушку белый конверт, Гарольд легко поднялся с кровати и вышел из номера.
  Внутри конверта лежала достаточно внушительная пачка новеньких купюр, ласкающих взор.
  — Ого! — присвистнув, я принялся пересчитывать свой ночной гонорар.
  Столько денег я не зарабатывал на панели и за неделю. Но сюрпризы на этом не закончились. Встав с постели, чтобы освежиться, я скользнул взглядом по низенькому лакированному столику. Две белые дорожки контрастно выделялись на его темном фоне.
  — О-о-о, Гарольд… — понимая, что не устою перед искушением, я достал из конверта купюру и осторожно свернул трубочкой. Приставив к носу, я зажал свободную ноздрю и с силой втянул порошок. Настроение было превосходным!
  В клубе управляющий появился только через два дня. Постучав в дверь, я робко заглянул в кабинет Алекса.
  — Ты что-то хотел? — Алекс был сосредоточен, пытаясь загнать мячик клюшкой для гольфа в полукруглую деревянную рамку, служившую подобием лунки.
  — Два дня назад… тут… — мне сложно было объяснить суть проблемы, с которой пришел. Я показал белый конверт. — Сколько я должен отдать?
  Он шумно вздохнул, окатывая меня брезгливым взглядом.
  — Это благодарность за прекрасно проведенное время. Меня это совершенно не касается! Если у тебя все, то можешь идти!
  Слегка ошарашенный, я вышел из кабинета, не понимая сути происходящего.
Зачем тогда Алекс нанял меня, если деньги ему были не нужны? В чем смысл? Для чего я им нужен? Чего они хотят от меня? К чему все эти сложности с гостями, музыкой, верховой ездой и прочими вещами? Казалось, еще немного — и голова лопнет от нескончаемых вопросов, на которые я не находил ответов. Бреннан привез меня в роскошный поло-клуб, расположенный в нескольких милях от Лондона. Огромная конюшня, в которой находилось порядка полусотни поло-пони. Аккуратно подстриженное, идеально ровное поле для игры, с трех сторон окруженное деревьями и густорастущим кустарником. Зрительские места были на приличном расстоянии, так что совсем не отвлекали игроков.
  На входе нас встретил крепкий джентльмен, одетый для игры в светлые бриджи, синюю майку и высокие сапоги. Увидев нас, мужчина заулыбался, показывая красивые ровные зубы.
  — Добрый день, Алекс! Ты как всегда вовремя! — сняв короткую перчатку, он протянул руку. — Это и есть четвертый игрок?
  Джентльмен перевел взгляд на меня.
  — Алекс, тебе не кажется, что мы рискуем проиграть, взяв его в команду?
  — Андрес Энрикес, — представил меня мой компаньон.
  — Генри Арчер! — грубая рука крепко сжала ладонь.
  — Мистер Энрикес не так давно хвастал, что превосходно держится в седле и играет в поло. Мне хочется проверить истинность его слов, — Бреннан высокомерно смерил меня взглядом.
  Пока мне подбирали одежду, Алекс и Генри ждали меня возле конюшни. Пони** с хвостами, заплетенными в тугие жгуты, жарко фыркали в стойлах, перебирая ногами. Одетый в высокие сапоги и обтягивающие бриджи-галифе, я предстал перед джентльменами. Грум вывел двух снаряженных для игры животных. Одним прыжком Алекс уселся верхом. Вставив ногу в стремя, резким толчком я запрыгнул в седло.
  — Неплохо! — Генри взгромоздился на бурого пони, которого вывели следом за двумя первыми.
  На поле нас уже ждали шестеро наездников — четверо в красных, один в белой и один в синей майке. В этот день игры как таковой не было. Сегодня джентльмены собрались на поле, дабы погонять мяч ради поддержания собственной спортивной формы.
 Матч велся в достаточно размеренном темпе. Мой отец был страстным поклонником и превосходным игроком в поло. По молодости он даже пару раз принимал участие в командном составе в чемпионатах за кубок Королевы. Поэтому я хорошо знал правила и за тот короткий период времени, что был в моем распоряжении, научился достаточно сносно играть. Но долгий перерыв и последние четыре года жизни отрицательно сказались на моих спортивных навыках. Каждый раз я мазал по мячу молотком. Было чертовски неудобно бить непривычной для меня правой рукой[3]. После шести чакков[4] матч закончился капитуляцией команды синих. Вполне возможно, что ответственным за поражение был я. Но, судя по всему, Алекса и Генри это не сильно расстроило. Разгоряченные игрой мужчины то и дело оборачивались на меня, обмениваясь между собой взглядами.
 — Где ты его нашел? — в карих глазах Генри читались восторг и недоумение.
— Я не раскрываю своих секретов, — легкая ухмылка скользнула по строгому лицу Бреннана.
  После игры Генри любезно пригласил нас на ланч в свое поместье.
  По своей роскоши дом Арчера ничем не уступал тому, что находился в поместье отца в Хемпшире.
  Помещение столовой было огромным. На стенах, отделанных панелями из мореного дуба и разделенных на секции античными пилястрами, висели портреты в золоченых рамах. На полочке камина расположились несколько изящных статуэток из белого фарфора. Центром столовой был огромный прямоугольный стол со скругленными углами, выполненный из золотистого ореха, подле которого стояли стулья-кресла весьма простого дизайна с решетчатыми спинками. Возле противоположной камину стены расположился внушительный лакированный комод. Рядом с ним небольшая изящная софа с резными деревянными ножками и спинкой. С потолка свисала люстра с канделябрами, украшенная массивными хрустальными подвесками. Свет, проникающий в помещение, сдерживался тяжелыми портьерами.
  Во время ланча я постоянно чувствовал на себе пожирающий взгляд Генри. По окончании трапезы, как только со стола были убраны последние приборы, он подсел ко мне. Его рука потянулась к моему лицу. Осторожно коснувшись моих губ большим пальцем, он стал медленно поглаживать рот, проникая все глубже. Когда палец погрузился на целую фалангу, я губами обнял его, проводя языком по подушечке. Зрачки его глаз расширились, рот приоткрылся, по лицу промелькнула тень вожделения. Генри тяжело задышал.
  — Генри! — окликнул его Алекс, стоявший у окна со стаканом в руках. — Может, для начала ты предупредишь прислугу?
  Мужчина резко встал со стула и, быстрыми шагами подойдя к двери, заорал:
  — Никому меня не беспокоить!
  Громко хлопнув дверью, он подскочил ко мне и, схватив в охапку, усадил на стол. Генри бешено принялся лобызать меня, то и дело больно покусывая и издавая рычащие звериные звуки. Стискивая до боли, он прижимал меня к себе все сильнее с каждой минутой. Алекс сел на софу и, поигрывая стаканом, с брезгливым безразличием уставился на нас. Арчер просто обезумел. Ноздри широкого достаточно крупного носа раздувались, глаза бешено сверкали, словно у разгоряченной скачками лошади, лицо налилось кровью, приобретя багровый оттенок, тело источало резкий смердящий запах лошадиного и человеческого пота, перемешиваясь с парами виски. Вдруг, резко отстранившись и тяжело дыша, Генри направился к камину, над которым красовалось большое полотно с изображением жеребца игреневой масти[5], вставшего на дыбы. Я только сейчас заметил на стене под картиной три тонких черных хлыста для верховой езды, аккуратно уложенные на небольшие крючки. Взяв один из них в руки, Арчер уставился на меня гипнотическим взглядом.
  — Пожалуй, на этом я откланяюсь! — встав с софы, подал голос Бреннан.
  Подойдя к двери, он обернулся и кинул не сводящему с меня глаз Генри:
  — Я приеду за ним через три дня! Наслаждайся!
  Я остался в комнате один на один с Арчером. Внутри все сжалось. Я чувствовал себя жертвой перед лицом хищника. Казалось, одно неловкое движение — и он готов наброситься и растерзать меня. Глядя ему в глаза, я стал осторожно двигаться в сторону двери. Кровь стучала в висках. Шаг, за ним другой, еще и еще — все ближе к цели. Движения Арчера повторяли мои — медленные, вкрадчивые, плавные. Добравшись так до угла, я опрометью кинулся к спасительному выходу. Но не успел. Он настиг меня. С силой прижав к дверному полотну и заламывая за спиной руки, Арчер горячо дышал мне в затылок.
  — Куда?! Щенок! Сейчас я научу тебя уважать старших!
  Он швырнул меня на пол, и с размаху стал хлестать. Хлыст, со свистом преодолевая сопротивление воздуха, заставлял каждый раз тело вздрагивать под напором мощных жалящих ударов. Я закрыл лицо руками, перекрестив их перед собой. Все горело! Нестерпимая боль заставляла мышцы каждый раз резко сжиматься. Я вскрикивал от каждого удара, стиснув зубы. Сквозь плотно прикрытые веки брызнули слезы. Рука Арчера делала замахи все чаще и чаще, его лицо перекосила маска безумия.
  — Ах ты грязный ублюдок! — он тяжело дышал, не переставая сыпать отборными ругательствами. — Получай, сучонок! Н-на!
  В какой-то момент показалось, что он забьет меня до смерти. Но как я ошибался! Это было только началом моих трехдневных страданий.
  Все три дня он насиловал меня не только своим внушительных размеров органом, но и всем, что только попадалось ему под руку, периодически мочась на меня и избивая хлыстом.
  Несмотря на боль и те ужасы, которые мне довелось пережить в поместье Арчера, в Лондон я вернулся с неплохим состоянием в кармане.
___
[1]Бридж — карточная игра командная или парная.
[2]Для поло выращивают специальную породу лошадей. Как правило, перед тем, как животное может принимать участие в игре, его специально готовят к этому около года.
[3]По правилам поло молоток-клюшку можно держать только в правой руке.
[4]Чакка — один период поло-матча длительностью 7 минут. После каждого чакка происходит смена пони. Матч, как правило, состоит из 6 чакков, так же имеет место длительность матча в 4 или 8 периодов.
[5]Корпус лошади от буро-рыжего до шоколадного цвета, а грива и хвост от молочно-белого до золотистого.  Первое время я пользовался бешеной популярностью, ведя активную светскую жизнь и каждый раз боясь встретить кого-нибудь из своего прошлого. Состоятельные джентльмены щедро благодарили, оставляя хороший гонорар.
  Бреннана я застал в кабинете за любимым делом. Он, как всегда, тренировал свои навыки игры в гольф, время от времени прикладываясь к стакану.
  — Садись! – Алекс подошел к телефону и набрал номер. – Доброе утро, мистер Нойманн! Будьте так любезны, спуститесь мой кабинет!… Да, я выполнил вашу просьбу!
  Минут через двадцать в кабинет вошел знакомый джентльмен. Я уже видел его, только не мог вспомнить где. Высокий, полноватый, лет пятидесяти или около того, в безупречно сидящем костюме, с благородной сединой в кучерявых волосах, зачесанных назад. По-женски гладкое лицо гармонично дополняли изящные очки в золотой оправе. Холеные руки с идеально ровными конусообразными пальцами украшали несколько дорогих перстней.
  Широко улыбаясь, Бреннан подошел к нему, приветственно пожимая руку:
  — Доброе утро! Надеюсь, Вы хорошо отдохнули с дороги?
  — Да, спасибо, все просто чудесно! Впрочем, как всегда.
  — Рад снова встретиться с Вами, мистер Нойманн!
  — Взаимно, мой друг, взаимно! – Нойманн плотоядно скользнул по мне взглядом.
— Позвольте представить вас, джентльмены! Андрес Энрикес. Николас Нойманн.
  Мужчина собрал губы бабочкой и, сделав небольшую паузу, лукаво произнес:
  — А мы уже знакомы. Вы помните меня, мистер Энрикес?!
  Во всем его облике, в манерах говорить и двигаться была отталкивающая жеманность.
  — О, да! Конечно, сэр, – как же я мог забыть того старикана, который предложил сыграть партию в бридж. – Очень рад снова видеть Вас!
 Я натянуто улыбался, пожимая протянутую похожую на женскую руку.
  — Андрес! – обратился ко мне Алекс. – Мистеру Нойманну нужен компаньон на время визита в Соединенное Королевство. Надеюсь, ты составишьНиколасу компанию?
  — Конечно, с большим удовольствием. Почту за честь быть вашим компаньоном, мистер Нойманн, — разве я мог сказать «нет»? Это была моя работа.
 
  Как я выяснил позже, целью визита Николаса в Британию был я. Именно поэтому не откладывая в долгий ящик, Нойманн тут же потащил меня в апартаменты. 
  Добравшись до номера, он аккуратно прикрыл дверь. Я видел восторженно-возбужденный взгляд его водянисто-голубых, лишенных ресниц, глаз. Оказавшись наедине, он стал с жадностью целовать меня, слюнявя рот и шею; шарил руками по телу, подбираясь к паху. Николас раздел меня догола и, встав поодаль, стал разглядывать так, будто я китайская ваза XVII века.
  — О-о-о! – восторженно выдохнул он дрожащим от возбуждения голосом, – Святой Себастиан Боттичелли[1]!
  Как же меня раздражал этот козел! Но я еще не знал всех его «прелестей», которые мне только предстояло для себя открыть.
  Подойдя к кровати, Николас взял одну из подушек и положил ее по центру.
  — Иди сюда, котик, — проворковал он, похлопывая ладонью по простыне. Николас уложил меня на живот поверх подушки и, заведя руки за спину,навалился сверху всей тяжестью солидной туши. Уткнув лицом в матрац, этот ублюдок положил другую подушку мне на голову. Я стал задыхаться. Он принялся жестко трахать меня, возбуждаясь оттого, что я, как рыба, выброшенная на берег, трепыхаюсь под ним от нехватки воздуха. При этом урод не скупился на ласковые словечки, которые судя по всему должны были компенсировать сильный физический дискомфорт.
  Когда все закончилось, потный, тяжело дышащий Николас отвалился, давая, наконец, свободно вздохнуть. Я лежал, с силой наполняя легкие таким желанным воздухом. Боже, и с этой скотиной мне предстояло провести две чертовых недели!
  — Котик, тебе понравилось?! – он повернул ко мне раскрасневшееся, лоснящееся от пота, лицо.
  — Да, — процедил я сквозь зубы.
  — Себастиан…
  — Не называй меня так! – злоба сдавила челюсти. – Я Андрес! Андрес! Ты понял?!
  Я едва сдержался, чтобы не назвать его старым ублюдком.
  — О, прости, Андрес, — в его глазах читалось сожаление.
  Жутко хотелось курить. Я вскочил с кровати и направился к своим вещам. Выудив из кучи сваленной на пол одежды сигареты и зажигалку, я закурил.
  — Дорогой, я могу тебя попросить не курить больше?! — Николас поморщился.
  Сделав последнюю затяжку и загасив остатки сигареты, я прошипел:
  — Да, конечно, Николас. Как скажешь.
  Первый день в компании Николаса был насыщенным. После отвратительного секса, он потащил меня в Национальную Галерею на Трафальгарской площади. Подходя к каждому полотну, он сыпал энциклопедическими сведениями о мастере, чьей кисти оно принадлежало. Николас был просто повернут на живописи: его глаза горели, он тяжело дышал, жадно впиваясь в картины ненасытным взглядом. Было нечто пугающее в этой его нездоровой страсти.
 
  Через две недели Нойманн уехал в Штаты, оставив такой гонорар, что я разом простил все его недостатки.
  Он стал одним из моих самых преданных клиентов, требуя моего постоянного присутствия рядом в те дни, когда приезжал в Лондон.
  Похоже, выживший из ума старикан втрескался в меня по уши. И я пользовался этим, вытягивая с Нойманна дорогие подарки и позволяя себе всякие вольности в его присутствии. Еще бы не пользоваться этим денежным мешком! Николас Нойманн был известен в Соединенных Штатах и Европе, как владелец строительного концерна, приносившего ему не малые доходы. Помимо этого, он был крупным акционером нефтяных компаний, имел несколько изданий и слыл сумасшедшим коллекционером. Его коллекция насчитывала десятки известных картин, которые были лишь видимой вершиной айсберга. По части изобразительного искусства Нойманн был настоящим психом — он скупал на черном рынке краденые полотна и шедевры, исчезнувшие из Европейских музеев во время Второй мировой войны, без оглядки на правовые аспекты и законы человеческой морали.
 
  Самым любимым и самым непостоянным из всей толпы «поклонников» был Гарольд время от времени снабжавший меня кокаином, за что я расплачивался телом в его апартаментах на Парк-Лейн.
  Являясь единственным наследником титула и громадного состояния старинного британского рода, ведущего свою историю еще со времен войны Белой и Алой Роз, он частенько проводил время в обществе то одного, то другого члена клуба, которые по совместительству были и моими клиентами. Его интерес был явно не в деньгах, ему просто нравилось трахаться. 
  Помню, что меня сильно поразила новость, которую разнесли по Лондону местные газеты. «Помолвка наследника богатейшего рода Британии», «Плейбой женится на молодой аристократке», «Свадьба века» — уличные прилавки пестрели заголовками свежей прессы. И под каждым из них  красовалось фото Гарольда с прелестным юным созданием.
  — Гарольд, зачем ты женишься? – спросил я после очередного бурного секса.
  Он усмехнулся.
  — Не для удовольствия. У каждого джентльмена есть долг, заключающийся в продолжении рода. Мне нужны наследники.
  Слова Гарольда стали для меня откровением, надолго засев в голове. С каждым днем я все больше думал об этом. Ведь я был ужасно одинок. Мне нужен был кто-то, кто бы любил меня, ради кого стоило бы жить. Я хотел понять и почувствовать, как это иметь семью, иметь ребенка. Может, это что-то изменит во мне? А что если все это не мое? Разве ту ошибку, совершенную в юности, нельзя исправить? Ведь я никогда и не пытался, безвольно плывя по течению, всецело полагаясь на судьбу.
 
  Чем старше я становился, тем больше падал спрос на мои услуги. Через пару лет некогда обширный круг «поклонников» сузился до десятка преданные моему стареющему телу клиентов. Однако несмотря на этот досадный факт, я стал замечать растущий с каждым днем интерес женщин.
  Их было много, они окружали меня повсюду. Пленительно зрелые, бессовестно молодые, беззаботно юные, похожие на ангелов, женщины каждый день проходили мимо, частенько одаривая заинтересованным взглядом. Я оборачивался им вслед, провожая улыбкой. Молоденькие девчонки, игриво хихикали, взрослые дамы коварно улыбались. Черт подери! Может, моя гомосексуальная жизнь – это всего лишь прихоть судьбы? Может, я в действительности не такой? Женщины – они нравились мне! Яркие, свежие в жарких потоках солнца, словно только что распустившиеся цветы, источавшие головокружительные легкие ароматы с нотами жасмина и бергамота.
 Я снял квартиру на первом этаже в районе Бейсуотер[2]. Когда это было необходимо, Алекс вызывал меня по телефону. Теперь у меня было много свободного времени. Чтобы занять себя и немного подработать, я стал играть на фортепьяно в ресторанах и барах куда только мог устроиться.  Больших доходов эта работа не приносила. Я жил в основном на те деньги, которые мне удалось скопить за время моей популярности в клубе.
 
 В один из теплых солнечных дней я забрел в обувной магазинчик на Карнаби-стрит[3]. С самого порога меня встретила приветливая молодая особа.
  — Добрый день, мистер! Вам помочь?
  — О, да! Будьте столь любезны.
  Девушка показалась мне очень милой. Круглое белое личико с нежным абрикосовым румянцем, едва заметные золотистые веснушки на аккуратном курносом носике и щеках, чувственные нежные, словно розовый лепесток, губы и огромные серо-голубые глаза с длинными кукольными ресницами. Ее голову венчала копна золотисто-рыжих кудряшек. Хрупкую девичью фигурку прекрасно подчеркивало короткое трапециевидное серое платье.
  Я улыбнулся. Глаза девушки вспыхнули, и она слегка покраснела.
  — Я бы хотел примерить эти туфли.
  — Если не ошибаюсь, девятый, — она быстро определила мой размер.
  — Да, — кивнул я, кокетливо поглядывая на нее.
  Девушка юрко нырнула в подсобку и через пять минут вернулась, неся в руках коробку. Она присела возле меня, доставая новую пару. Я внимательно разглядывал ее. Было в ней что-то трогательное, удивительное, притягивающее взгляд. И я решился.
  — Как вас зовут, мисс?
  — Мэри, — немного смущаясь, произнесла она.
  — Мэ-эри, — томно потянул я, — красивое имя.
  — А вас?
  Честно говоря, я не ожидал от нее такой прыти.
  — Андрес, – я заметно нервничал, знакомиться с девушками мне еще не доводилось. — Может, вы согласитесь выпить со мной чашечку кофе, скажем, сегодня вечером?
  — С удовольствием. Я работаю до семи, — Мэри игриво улыбнулась, поглядывая на меня.
  Ровно в семь я был на Карнаби-стрит. Мэри вышла из магазина, держа в руке маленькую белую сумочку.
  Мы беседовали о разных пустяках за чашечкой ароматного кофе в придорожном кафе, глядя на проходящих людей. Солнце слепило, нагревая воздух до летних температур. Мэри оказалась на редкость приятной в общении и весьма неглупой особой, такой открытой и веселой, что я чувствовал себя в ее компании очень непринужденно. Когда день стал клониться к закату, я расстался с Мери, договорившись о новой встрече.
  После двух недель романтичных рандеву, я заметил, что Мэри будто обижена на меня.
  — Мэри, что-то случилось? Ты сегодня не проронила ни слова.
  — Скажи, Андрес, я нравлюсь тебе? — она опустила глаза, виновато прикусывая губу.
  — Конечно. Почему ты спрашиваешь?
  — Тогда почему ты ни разу не сделал попытки поцеловать меня?
  Я растерялся. А ведь действительно! Она вызывала во мне какие-то странные трогательные чувства, в которых не было и тени намека на сексуальное влечение. Пытаясь исправить столь досадную оплошность, я притянул ее к себе, обхватив за тонкую талию. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, она оказалась в моих объятиях. Я нежно коснулся пухлых розовых губ и они раскрылись, желая впустить меня внутрь. Поцеловав Мери, я отстранился.
  — Разве ты не хочешь пригласить меня к себе? – ее глаза требовательно смотрели на меня.
  — Но-о-о, — я совсем не ожидал такого поворота. Что мне было делать? Я чувствовал, что еще не готов к такому. Мне было нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о сексе с женщиной. Но я не мог отказать ей, понимая, что обижу этим Мери.
 
  Оказавшись в моей квартире, Мэри уселась на диван и с интересом разглядывала обстановку. Я подошел к проигрывателю и поставил пластинку, пытаясь создать в комнате романтическую атмосферу.
  — Хочешь что-нибудь выпить?
  — Нет. Сядь рядом.
  Я сел возле нее. Волнение охватило меня: сердце бешено колотилось в предвкушении неизвестного.
  — Андрес, ты такой робкий, — прижимаясь ко мне, прошептала она.
  Мери неуверенно потянулась к моим губам, награждая трепетным поцелуем. Я обнял ее, отвечая этому приступу нежности. Мы долго целовались, осторожно касаясь, будто исследуя друг друга.
  — Не бойся, — Мэри положила мою ладонь себе на грудь, слегка сжимая ее. Женское тело было таким мягким, непривычно податливым, нежным.
  — Пойдем, — я взял ее за руку и отвел в спальню.
  Я раздел Мери, покрывая поцелуями каждый обнажающийся сантиметр кожи, и уложил на кровать. Мэри раздвинула бедра, открыв моему взору невиданную до этого картину. Меня волновало и возбуждало то, что происходит. Я лег сверху, погружаясь в ее теплое влажное отверстие, окруженное пунцово-розовыми, точно лепестки роз, складками. Мэри охнула. Медленно двигаясь, я наблюдал за ней. Она закрыла от удовольствия глаза, по-детски прикусив нижнюю губу, и слегка покачивала бедрами, вцепившись в плечи.
  — Да, быстрее… Андрес! Быстрее! – ее нежный с придыханием голос будоражил слух.
  Послушно подчиняясь, я ускорил темп.
  — Еще… Еще… Андрес… Андрес… Да… Я хочу тебя!
  В какой-то момент я ощутил, как что-то изнутри стало слегка сжимать меня пульсирующими волнообразными движениями. Мэри протяжно застонала. Толчок, еще один. И я почувствовал, как из меня потоком выплеснулась сперма.
  Она с облегчением выдохнула, уставившись рассеянным взглядом в потолок.
 Я впервые испытывал такие странные ощущения. Не было того яркого чувственного удовлетворения, того эмоционального подъема, которого я ожидал. Как же так, я же получил физическую разрядку? Может, Мэри не хватает сексуального опыта, чтобы разжечь во мне страсть?
  — Милый, — глядя в глаза, она провела рукой по моим волосам, — ты счастлив?
  — Да.
 
  Я долго не находил себе места, постоянно думая ночи с Мэри. Меня продолжали терзать сомнения. Надо было решить для себя эту дилемму раз и навсегда. Единственно правильным, как мне тогда казалось, было обратиться к профессионалу.
  Никто лучше меня не знал, где найти шлюху, и я направился на Пикадиллли Серкус. На улице было темно, но яркие вывески освещали Эрогенную зону, как днем. Подойдя ближе, я стал разглядывать толкущихся у фонтана людей. Увидеть среди них проституток для меня не составляло труда. Молодая женщина неопределенного возраста в высоких сапогах на толстой платформе, короткой юбке, и едва ли согревающей тело миниатюрной курточке стояла чуть поодаль. Она поеживалась под порывами холодного осеннего ветра, стараясь согреться. Длинные белые волосы и броский макияж делали ее безобразной копией Брижит Бардо[4]. Скорее из жалости, нежели из интереса я подошел к ней.
  — Сколько? – не церемонясь, спросил я.
  Девушка улыбнулась.
  — Триста.
  — Ты обалдела?! Триста! – я усмехнулся, глядя на нее.
  — Даю пятьдесят за ночь у меня на квартире.
  По алчному блеску глаз девицы, я понял, что она осталась более, чем довольна предложенной ценой. Я поймал кэб и привез ее к себе.
  — Оу, смотрю, ты неплохо устроился, красавчик, — она игриво посмотрела на меня. – Как тебя зовут?
  — Андрес.
  — Я Линда, — Линда понемногу начинала бесить своей вульгарностью, напоминая мне себя шесть лет назад.
  — Может, ты угостишь леди выпивкой? — она провела длинным ногтем по моей груди.
  — Обойдешься! – отрезал я. – Ванная там.
  — Я могу и без нее.
  Я на мгновение представил, сколько членов ее сегодня трахало.
  — А я нет! Жду тебя в спальне.
  Достав презервативы, я сидел на кровати, ожидая, когда Линда наплескается и соизволит заняться тем, зачем ее сюда пригласили.
  — Ну! – Линда появилась на пороге спальни в откровенном бра и поясе, поддерживающем тонкие шелковые чулки.  – Ты соскучился?!
  — Очень, — я уже начинал жалеть, что затеял все это.
  — С чего бы ты хотел начать? Может, у тебя есть особые желания? Я могу их выполнить за отдельную плату.
  — Ничего сверхъестественного. Делай, как всегда.
  — Хорошо, — разочарованно выдохнула Линда, опускаясь передо мной на колени.
  — У тебя не стоит, — тоскливо констатировала она. — Я не возбуждаю тебя?
  — Так сделай, чтобы встал! — черт подери, с каждой минутой она раздражала меня все сильнее.
  Линда принялась за работу. Посасывая и дроча мой пенис, она пыталась пробудить во мне желание. В какой-то момент у нее стало получаться. Я закрыл глаза, стараясь не смотреть на этот стог вытравленных безжизненных волос. Когда эрекция достигла нужного уровня, я поставил Линду на четвереньки и резко вошел в нее. Стараясь не растерять с таким трудом достигнутого стояка, я начал двигаться, вбиваясь до самого основания, и каждый раз слышал шлепок своих бедер о ее мягкую задницу. Еще! Еще! Еще! Сильнее! Сильнее! Мои движения становились все жестче, но мужская сила стремительно покидала меня. Черт! Что происходит? Черт! Черт! В бешенстве я лупил и лупил по ее ягодицам до тех пор, пока мой орган не вывалился из нее, превратившись в унылое нечто.
  — Пошла вон, потаскуха! – негодуя, зашипел я.
  — Что случилось, дорогой? — Линда отпрянула от меня.
  — Вон! – заорал я изо всех сил.
  Линда в испуге сгребла вещи и, пытаясь хоть что-то натянуть на себя, попятилась к двери. На протяжении всего пути от спальни до выхода одежда то и дело падала из ее рук.
  — Дай мне хоть одеться, придурок! – огрызнулась она.
  — Пошла вон! Убирайся! – истошно вопил я, выталкивая бесстыжую девку за дверь квартиры.
  — А деньги! Деньги, козел! – верещала Линда, стоя на лестнице голышом.
  Судорожно достав из кармана висевшей возле выхода куртки несколько купюр, я швырнул их ей вдогонку.
  — Подавись своими деньгами, сука!
___
[1]Картина кисти известного итальянского живописца Сандро Боттичелли, написанная им в 1473   году, считается лучшим его творением.
[2]Район, расположенный в центральной части Лондона неподалеку от Кенсингтонских садов и Гайд-Парка. Граничит с районами Паддингтон и Уэстборн Грин.
[3]Карнаби-стрит – в 60-70 годы XX века центр независимой моды и свингующего Лондона.
[4]Брижит Бардо – знаменитая французская актриса, чей пик популярности приходился на 60-е годы XX века. После того как за Линдой захлопнулась дверь, я чувствовал, что меня всего трясет. Нужно было срочно выпить. Обыскав в квартире все шкафы и тумбочки и не найдя ни грамма алкоголя, я решил пройтись до ближайшего бара, который был бы еще открыт в столь позднее время.
 Зайдя в первое попавшееся на моем пути заведение, я уселся возле стойки и заказал двойной виски.
  Заполучив заветный стакан, я тихонько потягивал алкоголь, чувствуя, как постепенно гнев и раздражение покидают, сменяясь знакомым уютным теплом.
  Я думал о Линде, о Мэри, о своей будущей жизни. Что ждет меня впереди? Одинокая старость в какой-нибудь богадельне? Ни семьи, ни детей, никого, кто мог бы выслушать и понять, ждать моего возвращения домой. Одиночество и неудачи вгоняли в депрессию. Я мог бы быть с Мэри, но с ней я не чувствовал себя счастливым. Это значило обмануть все ее ожидания, сломать бедной девушке  жизнь. Одной симпатии к рыжим кудряшкам слишком мало для того, чтобы быть вместе и в горе, и в радости. О Мэри! Милая нежная малышка Мэри, она так истово хочет любви, так верит и надеется на то, что кто-то сможет полюбить ее всем сердцем. Имел ли я право лишать ее этой мечты, растоптать ее нежное сердечко, отдав в жертву собственному эгоизму и трусости? Неужели в том, в чем я всю жизнь винил отца и Карла, был виноват я сам? Неужели я сам был главной причиной моей нелегкой судьбы? Почему, Господи, почему?! За что ты так наказал меня? Почему я не умер страшной смертью в Сохо, как Баблс? Почему между мной и им ты выбрал меня, Господи, ну почему? У него бы получилось, а у меня — нет. Нет, черт возьми! Я педик от макушки до кончиков пальцев, и ничто на свете уже не исправит этого!
 Одолеваемый такими нелегкими мыслями, я совсем не замечал того, что происходит вокруг. Неожиданно до слуха донесся голос бармена, полный смятения. Он обращался к человеку, сидевшему за стойкой в паре ярдов от меня. Точнее мужчина улегся на нее головой и явно был сильно пьян.
  — Эй, мистер! Мы скоро закрываемся! Мистер! — молодой парнишка в белой рубашке, черных брюках и длинном сером фартуке тряс алкаша за плечо.
  В какой-то момент мужчина поднял голову и стеклянным взглядом уставился на бармена.
  — Может, Вам поймать кэб?
  Человек явно не понимал, о чем его спрашивают.
  — Мистер, мы скоро закрываемся! Помогите мне вывести его из бара, — обратился ко мне парень в фартуке.
  — Хорошо, — кивнул я.
  Подхватив пьяного под руки, мы выволокли его на улицу.
  — Ну и куда его теперь? — спросил я, надеясь, что у моего подельника был хоть какой-нибудь план.
  — Не знаю!
  Вот черт! Почему я вечно влипаю в какую-то ерунду!
  — Мистер, мне надо закрывать заведение, — бармен жалостливо смотрел на меня.
  — А мне-то что с ним делать?
  Пьяный мужчина стал заваливаться, медленно сползая на тротуар.
  — Оставьте его вон там, на скамейке, — бармен кивком головы показал на автобусную остановку, находившуюся неподалеку.
  — Хорошо, черт подери! — изрядно поутихший гнев снова закипал в жилах.
  Я в одиночку поволок едва держащегося на ногах алкоголика к остановке. Аккуратно уложив его на скамейку, я заметил, что из внутреннего кармана светло-серого тренча торчит бумажник, в котором, судя по всему, было немало купюр. Если оставить парня здесь, то его вмиг обчистят, или бобби заберут его в участок; посадят в обезьянник и там-то он точно лишится своих денег. Мне стало жаль этого несчастного пропойцу. Я не нашел лучшего выхода, как притащить его к себе. Сгрузив «нового друга» в гостиной на диван, злой на весь белый свет, я направился в спальню с намерением отдаться во власть Морфея. Но, увы, мой план не нашел достойного воплощения. Проспав от силы три часа, я вышел в гостиную. Вчерашний алкоголик сидел на диване и, слегка поеживаясь, озирался вокруг. Услышав шаги, он повернулся ко мне и смущенно улыбаясь, спросил:
  — Вы кто?
  Одарив непрошеного гостя кривой ухмылкой, я направился к шкафу и, сняв с полки стакан, налил туда воды.
  — Где это я? — мой гость пытался вспомнить, как он очутился в моей квартире.
  — Будешь? — спросил я, протягивая стакан.
  Он кивнул, благодарно принимая его из моих рук.
  Мой организм требовал восполнить недостаток кофеина. Достав турку, я сыпанул туда пару ложек молотого кофе и, разбавив водой, поставил на огонь.
  — Ты вчера неслабо набрался. Бармен попросил помочь вытащить тебя на улицу, а сам смылся. Я не смог оставить тебя на скамейке и приволок сюда. Хочешь кофе?
  Вжав голову в плечи, парень пролепетал:
  — Да, пожалуй.
  Только сейчас, подавая гостю чашку, я заметил красивые белые руки с длинными изящными пальцами, золотистые волосы, завивающиеся на концах в легкие колечки, и бездонные карие глаза. В груди приятно кольнуло. Я протянул руку:
  — Андрес.
  — Джереми.
  От его рукопожатия легкая волна возбуждения прокатилась по всему телу.
  — Мне пора! — сделав пару осторожных глотков, Джереми встал с дивана, и, скомкав в руке плащ, направился к двери.
  — Спасибо тебе за все! Кофе был просто потрясающим!  После того, как мой ночной гость покинул квартиру, я все утро думал о нем. Беспокойство появилось на трети день, когда я понял, что сознание снова и снова прокручивает незамысловатый сюжет с рукопожатием, заставляя вспоминать Джереми. Это было похоже на помешательство.
  Мое помутнение рассудка привело к тому, что я вечерами стал ходить в тот бар, в надежде встретить его. На что я надеялся? Что я ему скажу? А если он не гей?
  В конце третьей недели моего безумия я вышел из бара с твердой уверенностью, что мои надежды полный бред, и никогда мне не встретить Джереми. Я медленно брел по тротуару, кутаясь в воротник куртки. Откуда-то сверху из молочно-серой туманной дымки сыпалась водяная крошка. Осень подходила к концу. Листья облетели, и кривые, мокрые, черные от воды ветви замысловато ломаными кистями торчали в разные стороны, придавая облику деревьев дополнительный стереоэффект.
  То ли от созерцания умирающей природы, то ли от того, что моим мечтам не суждено было сбыться, я впал в состояние легкой меланхолии. Я смотрел прямо перед собой, печально наблюдая за людьми, идущими навстречу. И тут мое внимание привлек силуэт мужчины. Он, как и я, шел медленным шагом, озираясь по сторонам. Джереми! Это был он. Не может быть! Я почувствовал, как волнение овладевает мной. Еще пара шагов и… Что мне сказать? Может, он и не заметит меня или сделает вид, что не узнал. Столько мыслей пронеслось в голове за короткий миг! Когда он приблизился настолько, что можно было разглядеть лицо, я увидел улыбку.
  — Привет! — Джереми остановился и протянул мне руку.
  Это было невероятно! Я не мог поверить. Как?! Мы снова встретились.
  — Привет! Как дела?
  Я почувствовал обжигающий лед его холодных тонких пальцев в своей ладони.
  — Все хорошо! Вот решил расслабиться в баре после тяжелой рабочей недели. Не хочешь составить мне компанию?
  — Почему нет? Только при условии, что мне не придется снова тащить тебя пьяного на себе!
  Джереми улыбнулся.
  — Вообще-то я не алкоголик! Просто тогда… так получилось… — он пожал плечами.
 
Попрощавшийся со мной пять минут назад бармен был слегка удивлен, когда я в сопровождении Джереми снова вошел в бар.
  Оказалось, что Джереми работает журналистом в редакции одной из газет, располагавшейся неподалеку. Мы разговаривали с ним целый вечер. Казалось, что мы были давними друзьями, которые встретились, наконец, после долгой разлуки и никак не могли наговориться. Он был открытым, искренним, необычайно легким в общении и каким-то положительным во всем. В его обществе я забывал о том, кем являюсь на самом деле. Рядом с ним мне хотелось быть лучше, чище в мыслях, чувствах и желаниях. Словно я начал жить заново с чистого листа, и в моей жизни не было ровным счетом ничего до этой встречи. Я влюбился, с первого взгляда и навсегда!
 Джереми, мой Джереми!
  Выйдя из бара, мы распрощались, договорившись встретиться в конце следующей недели, чтобы снова пропустить по стакану виски.
  Я с нетерпением ждал назначенного четверга. Симптомы моего безумия усиливались на глазах. Теперь, просыпаясь по утрам, я тискал подушку, легко касаясь губами и языком шершавой ткани, представляя, что целую губы Джереми. Гладил руками свои плечи и бедра, словно это он обнимал меня. Повторял «Джереми! Джереми! Джереми!», получая странное удовольствие от того, что губы произносят его имя.
  Чертов неудачник! Как ты можешь думать, что такой парень захочет тебя? Посмотри на себя, Андрес, ведь ты же прожжёная шлюха, которую перетрахала куча мужиков. На что ты рассчитываешь? А вдруг он узнает? Нет-нет. Если он станет моим, то он никогда ни о чем не узнает, я сделаю все, чтобы этого не случилось!
  В следующий четверг, пропустив по порции алкоголя в баре, мы решили прогуляться по парку.
  Ржавчина листьев шуршала под ногами. Я украдкой наблюдал за тем, как Джереми время от времени проводит рукой по волосам, запуская в золотые локоны тонкие пальцы. От этой картины сердце замирало в груди.
  — Скажи, тогда в баре, когда ты напился, ты что, поссорился с девушкой? — меня мучила одна только мысль, и я должен был выяснить.
  — Нет, — его лицо помрачнело.
 Джереми явно что-то сильно беспокоило.
  — Знаешь, наверное, стоит тебе все рассказать. Мне нужно с кем-то поделиться. Так тяжело держать все в себе… — ему нелегко давалось то, что он хотел сказать, — мы едва знакомы… Если ты меня осудишь, то я могу просто исчезнуть, раствориться в толпе… У нас нет общих друзей и знакомых, поэтому о моей тайне никто не узнает…
  Сердце бешено колотилось. Вот оно! Я знал это на подсознательном уровне.
  — Ты когда-нибудь чувствовал себя не таким как все? — в его красивых карих глазах читалась боль и тревога.
  Я пожал плечами.
  Он присел на скамью и, глядя перед собой, стал рассказывать:
  — Я понял, что со мной что-то не так, лет в шестнадцать, когда другие парни стали интересоваться девочками…
  Слушая эти слова, я едва сдерживался, чтобы не поцеловать его. Джереми! О Джереми, твои признания греют мне душу…
  — …то, что мне нравится смотреть на парней в раздевалке, пугало меня настолько, что каждое утро я ужасно не хотел идти в школу. Я даже думать боялся о сексе, потому…потому… потому что… — тут он с испугом посмотрел на меня, — …мне почти тридцать, и те эпизоды, которые у меня были… Их так мало… А недавно я познакомился с Алексом. Он фотограф, мы работали вместе над одним материалом. Он явно давал мне понять, что я нравлюсь ему… И я влюбился. Но потом… Мы как-то остались наедине, и тогда… В общем, он сказал, что не такой! Но я благодарен ему за то, что он никому не рассказал… А дальше ты знаешь, — Джереми грустно улыбнулся. — В тот вечер я напился, а ты подобрал меня…
  Он смотрел, словно ждал моего вердикта. Поняв, что мышеловка захлопнулась, я решил хранить молчание как можно дольше, чтобы довести интригу до наивысшей точки, взвинтить эмоции до предела.
  — Ты молчишь? — его беспокоило мое внешнее равнодушие. — Наверное, для тебя это жутко неприятно?
  — Нет, Джереми, вовсе нет. Мне пора домой. Проводишь меня?
  Мы молча шли по улице. В моей голове уже созрел план соблазнения. Еще пара ярдов, приглашение на чашечку кофе после прогулки по холодному мертвому парку, и… Я настолько замечтался, что подойдя ближе к своему дому, не сразу заметил хрупкую девичью фигурку. Это была Мэри. Бедняжка дрожала от холода.
  — Мэри?! Что ты тут делаешь?
  — Андрес, — она кинулась ко мне, — мне нужно сказать тебе что-то очень-очень важное!
  Мэри, какая нелегкая принесла тебя именно в этот вечер?!
  Джереми замедлил шаг. Остановившись в нескольких шагах от нас с Мэри, он тихо попрощался и исчез в дымке сгущающегося с каждой минутой тумана.
  — Что ты хочешь сказать мне, Мэри? — я не скрывал, что был расстроен. — Давай зайдем в дом, а то ты совсем замерзла.
  Девушка смотрела на меня огромными, словно две серые жемчужины, глазами.
  — Я люблю тебя, — прошептала она, едва шевеля губами.
  — Хорошо-хорошо, только пойдем!
  Я завел Мэри в квартиру и, усадив на диван, направился к плите, чтобы разогреть чайник.
  — Андрес, ты слышишь? Я люблю тебя, — через какое-то время снова жалобно повторила она.
  — Послушай, Мэри, — я сел рядом, протягивая ей чашку ароматного напитка на белом блюдце, — ты чудное, волшебное создание, но пойми, я не достоин тебя.
  — Ты не любишь меня?! — она ждала от меня того, чего я не мог ей дать.
  — Нет, Мэри, не люблю.
  — Ты… Ты… Ты… — она закрыла лицо руками и начала всхлипывать, — ты просто попользовался мной и выбросил, как ненужную вещь!
  Я понял, что влип. Женская истерика с выяснением отношений — это то, к чему я не был готов. Я был растерян. Она рыдала все громче и громче, сидя на диване в моей гостиной. Выгнать ее в таком состоянии на улицу я просто не мог, она же не Линда! Единственное решение, которое пришло на ум в этот момент — это сказать правду.
  — Прости, Мэри! Я действительно воспользовался тобой. Я хотел проверить…
  От этих слов ее рыдания стали еще горше.
  — Мэри, я гей!
  — Что?! -– она вдруг замолчала, давая отдых моим ушам. Мэри с ужасом смотрела на меня заплаканными глазами. Ее накрашенные реснички слиплись, а на щеках красовались серые длинные полоски размазанной туши.
  — И тот парень, которого ты видела, — он мне нравится. Кажется, я влюбился.
  — Я не верю тебе! — она выпрямила спину и отодвинулась от меня подальше.  — Скажи, ты ведь это специально говоришь, да? Для меня, да?
 Я покачал головой. Подхватив сумочку, Мэри в два счета выпорхнула на улицу. С того вечера я ее больше не видел.  Но Джереми, он исчез. Что же ты наделала, Мэри! Где мне теперь искать его? Он Бог знает что подумал. Я не мог потерять его.
  Несколько месяцев я искал Джереми, часами простаивая у дверей ближайших редакций газет. И наконец, удача! Он вышел в сопровождении нескольких мужчин.
  — Джереми! — я окликнул его.
  — Андрес? Привет! Что ты тут делаешь?
  — Проходил мимо и вдруг увидел тебя! Это просто чудо! — нагло врал я. — Если ты закончил на сегодня, может, посидим в баре?
  Он согласно кивнул, и мы направились в бар. Джереми понял все без слов. Сидя в баре, мы переглядывались, глупо улыбаясь друг другу. Разговор не клеился.
  — Может, пойдем ко мне? Посмотришь, как я живу, — я не мог больше ждать, так мне хотелось прижаться к нему, почувствовать вкус его губ.
  Но как только мы оказались наедине в гостиной, меня словно сковала неведомая сила. Мечтавший до этого о его объятьях, я спокойно подошел к кухонной плите и предложил:
  — Может, кофе?
 Я потянулся за туркой, и уже через секунду его руки нежно обвивали мою талию. Он уткнулся мне в плечо. Я кожей чувствовал его горячее дыхание, касание шелковистых локонов. Голова закружилась. Я повернулся и, окуная руки в его волосы, поцеловал. Он крепко обнял меня, легко приподнимая за бедра и давая почувствовать его напряженную плоть. Его губы нежно касались шеи, заставляя покрываться мурашками все тело. Все вокруг остановилось, замерло, словно ни время, ни гравитация больше не действовали. И только сильное, жгучее, распирающее изнутри желание стучало в висках, затопляя собой все мое существо. Усадив меня на стол, он тискал меня, сжимая до боли. С неистовой жаждой целовал мои губы, словно хотел выпить меня до дна.
  Спустившись со стола, я взял его за руку и увлек за собой в спальню.
  Эта ночь потрясла меня, перевернув всю мою жизнь. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо. До головокружения вдыхая запахи наших разгоряченных тел, я крепко заснул, прижавшись к плечу любимого.Я любил его — моего Джереми. Каждый раз я ждал его, стоя у окна. Он, быстрыми шагами преодолевая четыре ступеньки, взбегал на крыльцо дома, и уже через минуту я целовал прямо с порога его пахнущие ветром и дождем губы. Зарывался руками в шелковые пряди русых волос и смотрел в эти проницательные, изумительно карие, цвета бренди, глаза. А он улыбался, уткнувшись в мой лоб, и тихо повторял: «Я люблю тебя!» И от этих слов щемило сердце, и будто до него не было ничего, словно я родился заново, когда встретился с ним. Я любил его до боли в груди, до кома в горле, не позволяющего произнести вслух три самых важных слова, заставляющего слезы наворачиваться на глаза каждый раз, когда я пытался это сделать. Ну почему? Почему? Черт подери! У меня было столько времени, чтобы неустанно твердить ему: «Я люблю тебя… люблю… люблю…». Вместо этого я молчал. Молчал, черт подери! Жалкий трус!
Время шло. Вот уже много месяцев мне никто не звонил из клуба. Да я и не хотел вспоминать про эту свою «работу», всецело отдаваясь нахлынувшему на меня чувству, растворяясь в нашей с Джереми любви.
 Накопленные некогда деньги стали заканчиваться. Я как мог старался заработать игрой на фортепьяно, носясь из одного конца Лондона в другой. Дела шли неплохо, позволяя какое-то время содержать себя одними лишь музыкальными заработками. Однако наступившее необычайно жаркое для Англии лето повергло меня в финансовый кризис. Люди мало ходили в бары и рестораны, предпочитая проводить теплые вечера и уик-энды на открытом воздухе в парках или за городом.
 Я едва сводил концы с концами, понимая, что еще немного, и останусь без крыши над головой.
 Как-то я поделился этим с Джереми.
  — Знаешь, мне, наверное, нужно подыскать квартиру попроще. Я уже не могу платить аренду.
  — Что, все так плохо?
  — Да, многие заведения отказываются от моих услуг, ссылаясь на отсутствие клиентов.
  — Андрес, ты же знаешь, что всегда можешь переехать ко мне. Я буду только рад этому!
  По-моему, новость о моих плачевных делах его даже обрадовала. Но я не мог допустить этого. Жить за его счет — все равно, что продавать любовь в обмен на кусок хлеба и крышу над головой. Я слишком долго занимался проституцией, чтобы переносить эту грязь в наши с ним отношения.
  — Нет, Джереми. Если я и перееду к тебе, то только на условиях, что сам буду платить за себя. А пока у меня нет такой уверенности. Прости.
  Его лицо погрустнело, он тяжело вздохнул.
  — Я понимаю тебя.
  — Не переживай, я что-нибудь придумаю! — печально улыбнулся я.
  Наступление осени не оправдало моих ожиданий. В начале сентября солнце и не думало уменьшать летнего жара, щедро одаривая своим теплом не привыкших к такому жителей Альбиона. Я с ужасом думал о том дне, когда подойдет срок оплаты аренды, как вдруг в квартире раздался телефонный звонок.
  Голос Бреннана спустил с небес на землю:
  — Где тебя носит? Я второй день не могу дозвониться! Приехал Нойманн. Он уже ждет тебя в клубе. Немедленно приезжай!
  — Но я…
  В трубке послышались короткие гудки. Что делать? Ехать в клуб? Нойманн! Я уверен, что он хорошо заплатит. Этих денег мне хватит не только до наступления высокого сезона, но и, возможно, еще на год, а то и на два.
  Николас, этот жеманный эстетствующий ублюдок, любил хвалиться мной. Он везде таскал меня с собой.
  Когда я открыл глаза, он расхаживал по номеру, что-то пискляво напевая себе под нос.
  — Проснулся, котик! — манерно произнес этот старый козел.
  — Завтрак в постель моему котику! — с этими словами он перенес поднос с едой со столика на край кровати.
  Хотелось курить. Но Николас не выносил запаха дыма, пришлось довольствоваться кофе.
  Взяв блюдце с чашкой в правую руку, я подошел к окну. Был ясный день, вид наполненного светом и зеленью парка умиротворял и успокаивал.
  — Себастиан, дорогой, — обратился ко мне Николас.
  Внутри все закипело:
  — Я же просил не называть меня так!
  — Ах прости, прости, Андрес. Мы сегодня вечером идем в оперу! Будет чудесный перфоманс! — он продолжил напевать, довольный порхая по комнате. — Андрес, ты был когда-нибудь в Роял Опера Хаус? Это чудесное место!
  Был ли я в Роял Опера Хаус? Далекие воспоминания внезапно обрушились на меня. Черт тебя дери, Николас!
  — Нет! — отрезал я.
  — Я уверен, котик, тебе очень понравится!
  — Я не хочу, Николас! Я не поеду туда!
  — Ну котик! — он подкрался сзади и, обняв за талию, положил голову мне на плечо. — Я добавлю к твоему гонорару еще пять тысяч!
  Я посмотрел в эти шкодливые голубые глазки. Николас знал, чем меня брать!
  — Хорошо, — выдохнул я, — но если мне не понравится, я уйду!
  — Спасибо, дорогой! Я знал, что ты не сможешь мне отказать! — с этими словами он легким движением хлопнул меня по заднице и скрылся в ванной комнате.
  Наши места в опере находились на балконе справа от сцены. Добравшись до своего кресла, я небрежно развалился, положив щиколотку правой ноги на левое колено так, что мой пах был самой заметной частью тела, делая позу нарочито вызывающей. Подперев рукой щеку, я с безразличным видом разглядывал зал. Он ничуть не изменился за одиннадцать лет — красная обивка кресел, мягкие ковровые дорожки, тяжелый бордовый занавес с огромным королевским гербом. В воздухе, как и тогда, пахло духами, пылью и древесным лаком.
  — Ну, как, Андрес, тебе здесь нравится? — Николас наклонился ко мне.
  — Охренеть как!
  — Ну котик, не злись, прошу! — он виновато посмотрел в мои глаза. — Сегодня ты прикоснешься к творчеству великого Вагнера! Если конечно это имя тебе о чем-то говорит.
  «Козел!» — подумал я.
  Представление началось. Звенящие, заполняющие собой все это огромное пространство голоса в обрамлении гениальной музыки завораживали, пленяли, увлекали, заставляя вибрировать все тело, покрываться мурашками с головы до пят. Я забылся, очарованный этим невероятным торжеством гармонии звуков. На несколько минут мне показалось, что я снова наивный восторженный мальчик Андрес Летелье. И нет в моей жизни ни грязи, ни клуба с его тайным гомосексуальным обществом, ни всех этих довольных жизнью извращенцев, ни тоски по кокаину — ничего! И такая невероятная легкость охватила меня… Но это было лишь сладкое мгновение, растаявшее со звонком, оповещающим о конце первого акта.
  — Андрес, может, ты хочешь чего-нибудь? — Николас поднялся с кресла.
  — Мне ничего не нужно! — недовольно прорычал я. — Я хочу остаться тут!
  — Как скажешь, дорогой, — Николас, виляя задом, направился в сторону двери.
  Поглощенный тягостными мыслями, я вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Повернув голову, я увидел Карла, который не сводил с меня глаз. В них читался ужас, он будто увидел привидение. Наши взгляды встретились. Секунд тридцать, не моргая, мы внимательно смотрели друг на друга. Блондинка, сидевшая рядом, выглядывала кого-то в партере через маленький театральный бинокль и что-то говорила застывшему в оцепенении Карлу, слегка повернув к нему хорошенькую головку, обрамленную упругими кудрями. Я отвернулся.
 Подошедший Николас сделал кивок головой в сторону королевской ложи.
  — Смотри, Андрес, это же… Ты узнаешь его?
  — Угу, — промычал я, скользнув взглядом по Карлу, лицо которого при виде Николаса еще больше вытянулось и побледнело.
  — Хочешь, я представлю тебя Его Высочеству в следующем антракте? — попытался заинтересовать меня Нойманн.
 — Нет! — рявкнул я. — Мне надоел этот цирк! С меня хватит! Я буду ждать тебя в апартаментах!
 Я рывком встал с кресла и направился к выходу.
 Добравшись до клуба, я поднялся наверх и стал собирать вещи в ожидании Николаса. Ждать мне пришлось не долго.
  — Я не понимаю, Андрес! Что это вдруг на тебя нашло? — недоумевая, с порога спросил он.
  — Ничего! Я ухожу! Заплати мне!
  — Но, дорогой…
  — Как же ты мне надоел, старый идиот! — не выдержал я.
  Николас переменился в лице. Он нервно сглотнул, достал бумажник и, извлекая оттуда несколько упругих пачек, швырнул их на комод. Я молча сгреб деньги и, направляясь к выходу, бросил ему:
  — Не ищи меня больше!
 По возвращению домой, злой на себя самого за эту глупую авантюру, я позвонил Джереми. Мне нужно было увидеть его, чтобы забыть про этого козла Николаса и встречу со своим прошлым в Роял Опера Хаус. Но, к моему удивлению, его нигде не было — ни дома, ни на работе. Я несколько дней названивал ему, но все было впустую. Он словно растворился.
  Черт, Джереми, где же ты? Почему тебя нет рядом, когда ты так нужен? А вдруг с ним что-то случилось? Что-то ужасное? Нет-нет. Этого не может быть. Я гнал от себя мрачные мысли. Наверное, он куда-то уехал и не смог до меня дозвониться. Ведь я целую неделю потратил на этого старого ублюдка. Черт! Я тяготился мыслью, что спал с Николасом, оправдывая свой мерзкий поступок сложной жизненной ситуацией.
  От раздавшегося звонка сердце гулко ухнуло. Я опрометью кинулся к телефону.
  — Алло!
  Это опять был Бреннан.
  — Срочно приезжай! Тебя ждет клиент!
  — Нойманн? Я ему уже сказал, чтобы он больше не искал со мной встреч!
  — Нет, это не он. Я жду тебя!
  — Я не хочу, Алекс! Я больше не приеду! Все, с меня достаточно!
  — Я отпущу тебя тогда, когда сочту это нужным! А пока ты еще работаешь на меня! И ты нужен сейчас здесь, в клубе! — голос Бреннана стал жестким, он был раздражен.
 Алекс Бреннан обладал слишком большой властью, выходящей далеко за рамки закона, пределы которой мне были не известны. Но я точно знал, что в случае моего непослушания могу жестоко поплатиться. Я не понимал лишь одного, зачем нужен Алексу стареющий проститут, не пользующийся спросом? Мне казалось, что он давно потерял ко мне всякий интерес и меня держат лишь для удовлетворения желаний Николаса, изредка наведывавшегося в Лондон.
  — Хорошо! Буду через двадцать минут!
  Если бы только мог знать, какую ошибку совершаю! Господи, почему ты не подал мне знака? Мне надо было бежать, бежать со всех ног! Прочь из Лондона, из Англии, из Соединенного Королевства. Но я потащился в клуб, о чем я только думал? Я должен был догадаться. На что я рассчитывал, идиот?
  Я ехал в клуб в полной уверенности, что делаю это в последний раз, намереваясь окончательно порвать со своим постыдным ремеслом, желая убедить Алекса в том, чтобы он оставил меня в покое, не мешал мне жить дальше.
  — Тебя ждут в королевских апартаментах! — заявил Алекс, как только увидел меня на пороге своего кабинета.
  — Алекс, я больше не хочу этим заниматься! Пожалуйста, отпусти меня. Зачем я тебе, мне двадцать семь! На меня уже нет спроса!
  — Пусть так, но сейчас тебя ожидают. Сделаешь это и можешь быть свободен.
  — Хорошо. Я сделаю. Но ты обещал мне…
  — Да. Я всегда держу свое слово!
  Мне совсем не понравился этот пристальный взгляд серых холодных глаз, было в нем что-то настораживающе тревожное.
  Я терялся в догадках, кому это я понадобился? Кроме влюбленного в меня Николаса, вот уже год как никто обо мне и не вспоминал.
  Открыв дверь, ведущую в апартаменты, я остолбенел. У занавешенного портьерой окна стоял Карл. Сердце взорвалось сумасшедшим ритмом. Собрав волю в кулак, я шагнул внутрь. Услышав, как хлопнула дверь, Карл обернулся.
  Мы долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Я почувствовал, как волна жгучей ненависти поднимается во мне. Он заговорил первым.
  — Андрес? Это ты? — Карл слегка нахмурился, вглядываясь в мое лицо.
  — Ваше высочество, — дышать было тяжело, тело потрясывало мелкой дрожью.
  — Но как? Ты? Как ты здесь? Почему? — его глаза были полны негодующего удивления.
  Мое отвратительное прошлое в миг затопило по самую макушку. Я вспомнил все — тот вечер в опере, трех ублюдков, изнасиловавших меня, фотографии мертвого Баблса, толстое лицо Джефа, бесконечную вереницу клиентов, которых мне довелось обслужить за то время, что я занимался проституцией. От этого челюсти плотно сомкнулись, едва давая выговорить:
  — Наверное, повезло! Как вы хотите это сделать, Ваше Высочество?
  — Нет, Андрес, нет! — Карл замотал головой.
  — Но вы же за этим пришли. Чтобы снять мальчика.
  Мои руки словно превратились в стальные канаты, кулаки сжались, с силой впиваясь пальцами в ладони. Карл молчал, не отрывая от меня таких знакомых, некогда любимых глаз. Пауза повисла в воздухе.
  — Наверное, мне лучше уйти, — тихо произнес он.
  — Да, пожалуй! — ком подступил к горлу.
  Я едва сдерживался, чтобы не зарыдать, не заорать ему в лицо, что это из-за него я оказался на панели, что это из-за него меня трахали все, кто только мог заплатить, что это из-за него я превратился в такое жалкое отвратное существо!
  Карл потупил взор и направился к двери.
  — Вы кое-что забыли, Ваше Высочество! Шлюхам положено платить! — не поворачиваясь к нему, прошипел я.
  Достав из кошелька деньги, Карл небрежно кинул купюры на кровать и вышел из номера.
  После того как Карл ушел, я еще минут пять не мог пошевелиться. Немного придя в себя, я достал из бара бутылку и дрожащей рукой налил виски в стакан. Меня по-прежнему колотило. Я попытался отпить, но зубы отбивали мелкую дробь о стеклянную кромку, не давая сделать глоток.
  — Ублюдок! — заорал я, запустив стакан в дверь. Он взорвался, ударившись об косяк, со звоном разлетаясь на тысячу острых брызг.
  Я упал на кровать и зарыдал. Зачем он притащился сюда? Что ему было нужно? Убедиться в том, что это именно я? Что я не сдох, где-нибудь на улице? Чего он хотел? Унизить меня? Ведь это же так заманчиво — посмотреть на падшего человека! Как же я ненавидел его, этого напыщенного выродка!
  Отхлебнув из горла, растоптанный и униженный, я поплелся домой.
 Сколько я пил, не помню. В себя я пришел только тогда, когда дома закончились все запасы спиртного. Голова раскалывалась.
 Телефонный звонок нестерпимой болью отдался в черепной коробке. Добравшись до аппарата, я снял трубку.
  — Алло! — прохрипел я.
  — Андрес, куда ты пропадал? — это был Джереми — словно глоток свежего воздуха, возвращающий меня к жизни.
 — Мне надо было уехать. Я звонил домой и на работу, но ты не брал трубку.
  — Да, я тоже звонил. Хотел предупредить, что отправляюсь в Абердиншир работать над новым материалом.
  — Джереми, я приеду… Мне очень надо увидеть тебя…
  — Андрес, это Шотландия[1]. Сам понимаешь, это не так безопасно.
  — Мне все равно, Джереми. Если я не увижу тебя в ближайшее время, то просто сдохну… Джереми, клянусь, я буду паинькой, никто ни о чем не узнает и не догадается. Пожалуйста, Джереми…
  — Ну, хорошо, я буду ждать! Я тоже по тебе очень скучаю. Джереми, ну попроси же меня! Навязчивая сексуальная фантазия не отпускала. Я подошел сзади, когда он чистил зубы, и обнял, лаская его грудь руками.
  — Джереми, — мой голос был тихим и развратным, — я хочу тебя…
  Крепко прижимаясь сзади и двигая пахом так, чтобы он почувствовал мое возбуждение, я снова зашептал, покусывая мочку уха:
  — Джереми…
  Повернувшись, он крепко обхватил меня. Положив ладони на мои ягодицы, Джереми с силой прижал к себе и нежно поцеловал. Я почувствовал, как его тело ответило на мой приступ внезапной нежности. Я отвел Джереми в спальню.
  — Джереми, ты же сделаешь это? — проводя рукой по упругой попке, затуманенным от возбуждения взором, я смотрел на него.
  — Я-а-а-а…
  — Пожалуйста, умоляю тебя, — гладясь, словно кошка об его обнаженный торс, мурлыкал я. — Я буду сама нежность.
  Джереми плавился от моих заигрываний, становясь невероятно покорным. Я повалил его на кровать, прижимаясь всем телом.
  — Чего ты хочешь на этот раз, хитрец?
  — Я хочу трахнуть тебя, — уже от этих слов, я возбудился так, что готов был кончить лишь прикасаясь к нему.  — Ты мой!.. Мой!.. Мой!.. Мой! — повторял я с каждым толчком сквозь стиснутые зубы, ускоряя темп.
  Черт! Меня несло. В глазах потемнело, я не мог остановиться, всецело растворившись в музыке возбуждающих звуков и таких вожделенных сладостных ощущений. Обещание быть нежным вдребезги разбилось о мое бешеное желание.
  — Мо-о-ой! — заорал я, перед тем как тело взорвалось бурным оргазмом.
  Упав на кровать в полном бессилии, я погрузился в приятную истому, расслабляющую каждую мышцу.  Открыв глаза, я увидел перед собой Джереми. Его взгляд светился любовью. Он осторожно поцеловал мою руку и, прижав к шершавой щеке, и тихо сказал:
  — Вставай, соня, а то все проспишь.
  Несмотря на конец сентября, погода в Абердиншире была волшебной. Легкий свежий ветерок нежно покачивал тонкую белую занавеску. На прикроватной тумбочке в стакане стояли маленькие кремово-белые розы. Пузырьки воздуха, застывшие на стенках стакана и кривых стебельках цветов, густо усыпанных тоненькими иголочками, светились в воде, словно драгоценные камни, играя бликами в лучах солнечного света.
  — Джереми, — прошептал я, — я…
  — Что? — он с нежностью смотрел на меня.
  — Так… ничего, — я прикрыл глаза, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух, наполненный запахами увядающих листьев. Это был момент истинного безмятежного счастья, схожего с парением в теплых потоках ласкового майского ветра. Я наслаждался своей любовью, глубоко вдыхая ароматы нашего взаимного счастья, будто хотел  насытиться этим невероятным чувством.
  Направляясь в ванную комнату, чтобы немного освежиться, я услышал дребезжание телефона. Чистый, пахнущий мылом и парфюмом, с полотенцем на бедрах я зашел в гостиную. Джереми сидел на диване возле журнального столика, держа в руках телефонную трубку. На нем не было лица.
  — Что-то случилось?
  Джереми посмотрел на меня каким-то странным стеклянным взглядом.
  — Кто звонил? — не унимался я.
  — Кажется, меня перепутали с тобой, — его мертвенно-белые губы едва шевелились.
  — Со мной? Ты, наверное, ошибся. Этого не может быть. Никто не знает, что я здесь, — в недоумении я растерянно улыбался.
  — Человек на том конце назвал меня Андрес…
  От плохих предчувствий внутри похолодело.
  — И что сказал?
  — Он… сказал… что заплатит… сколько захочешь, лишь бы ты вернулся! — Джереми поднял на меня свои огромные глаза, полные слез.
  Словно удар молнии — Николас! Правда — нестерпимая, неприкрытая правда — обрушилась разом, сметая все на своем пути, смешивая воедино мои страхи, мою боль, мое прошлое, втаптывая в грязь все мои чувства, мою любовь, мою нежность, делая невозможным такое желанное, такое выстраданное счастье. Разве я мало заплатил за то, чтобы быть счастливым? За что? Почему? Земля закачалась под ногами. Все вокруг поплыло, отдаляя от реальности.
  — Андрес, ты что… спишь с ним? — голос Джереми дрожал. — За деньги? Но почему? Почему ты молчишь?
  Я с силой вдавил ладони в лицо, чтобы не видеть любимого взгляда полного боли. Слезы хлынули из глаз. Как это могло случиться? Как? Произошедшее казалось мне невероятным!
  Джереми плакал молча, сидя на диване и почти не двигаясь. Только слегка подрагивали его ресницы, когда с них срывались хрустальные капли.
  Как я мог причинить такую боль человеку, которого любил больше всего на свете?
  Через несколько минут голос Джереми прервал возникшую паузу:
  — Я не могу… Ты понимаешь, не могу…
  — Не можешь быть со шлюхой! Да, черт подери! Да! Я делаю это за деньги! Да, я шлюха! Ты это хотел услышать? — не выдержав, зло выпалил я, срываясь на крик.
  — Это отвратительно… Этому нет оправдания… — в его голосе слышалось отчаяние.
  — Ну, и убирайся ко всем чертям! — заорал я. — Убирайся! Чистенький правильный мальчик! Тебе не место с такой грязной тварью, как я! Убирайся!
  У меня началась истерика, я рыдал, выкрикивая оскорбления в адрес Джереми. Он молча собирал вещи. Когда Джереми ушел, я остался один — абсолютно голый, горько рыдая, сжавшись в комок на полу.
  В какой-то момент меня вдруг осенило: «Что же я наделал? Идиот! Ведь я же не смогу без него, без моего Джереми. Я должен был умолять, просить его на коленях простить меня. Его надо догнать, сказать, что люблю. Что не смогу жить, если не простит. Надо все объяснить. Он должен понять. Джереми!»
  Я вскочил и, натянув на себя первое, что попалось под руку, выбежал на улицу.
 
 Окрестности Абердина утопали в огненных красках шотландской осени. Заходящее за горизонт солнце дарило миру свои последние лучи. Сельская дорога, уходящая вдаль, была абсолютно пустынной — ни людей, ни машин.
 Наверное, Джереми направился в сторону Абердина. Подумав так, я побежал за ним.
 Осенний ветер порывами сдувал с моих глаз слезы. Сердце разрывалось от горя, отдаваясь в груди ноющей болью. Слезы душили, мутной пеленой заволакивая красочные пейзажи бурного умирания природы на последнем издыхании дня. В голове, не переставая, крутилась только одна мысль: «Джереми, я люблю тебя! Я люблю тебя, Джереми! Люблю! Люблю!»
 Я слышал свое шумное дыхание, частое биение сердца, стук пульсирующей в висках крови. Чувствовал напряжение мышц, превозмогающих усталость.
 И вдруг — в один миг — визг тормозов! Мощный удар сбивает с ног, роняя на холодную, пыльную землю. Что-то невыносимо тяжелое, наваливается на меня, сминая, не давая сделать вдох. Я слышу странный треск. Чувствую, как после недолго сопротивления, ломаются кости грудной клетки, причиняя невыносимую, обжигающую боль, с невероятной силой раздирающую мышцы. Не выдерживая давления, лопаются связки. Горячая волна заполняет меня, заставляя захлебываться в теплом кровавом потоке. Мне не хватает воздуха. Я пытаюсь сделать вдох. Тело трясет, с каждой секундой усиливая судороги. Я проваливаюсь в черную пульсирующую тишину.____
[1]Однополые отношения между двумя мужчинами старше 21 года на частной территории были декриминализированы в Англии и Уэльсе Актом о половых преступлениях 1967 года. В Шотландии декриминализация произошла только в 1980 году. События описанные в данной главе относятся к 1976 году.ЭпилогАндрес Летелье погиб на месте аварии в пригороде Абердина 29 сентября 1976 года в возрасте двадцати семи лет. В течение месяца полиция не смогла опознать его тело. Он был похоронен, как бездомный, в могиле, на которой нет надгробия, только маленькая табличка с датой смерти.