Иная кровь

Часть 2. Неправильный лес

Его разбудил запах дыма. В пещерах Тиля Голубоглазого дым был признаком надвигающейся беды – пожара, страшнее которого на рудниках был только потоп. Организм отреагировал быстро: пробудился и приготовился бежать.
Однако вскочить быстро не удалось. Ноги запутались в каких-то тряпках, Кай кувырнулся и замер, уставившись на картинку из дорожденных снов. Только сейчас он точно знал, что не спит. Оставалось два варианта: либо он умер и попал туда, куда переносятся после смерти все гомункулы, либо чудесным образом спасся и теперь смотрел на настоящее солнце, настоящее небо и настоящий земной мир – мир Калюсты.
Глаза нестерпимо болели от света, но он боялся закрыть их и потерять то, к чему так давно стремился. Реальность отличалась от дорожденных снов, как кусок обработанного антрацита от пустой породы. Во-первых, небо оказалось не голубым. Мир накрывал белый купол, по которому изредка проносились серые, комковатые хлопья – облака. Вокруг протирался лес. Кай совершенно точно знал, что так называлось место, где росли деревья. Деревьев в округе было столько, что их хватило бы на стропила и подпорки для всего подземелья гномов. Голые стволы, полосатые от теней, сливались в серый лабиринт с бесконечным количеством тоннелей и ходов.
Рядом с Каем жарко пылал костер, а перед ним лениво двигались могучие воды Теплой Реки – местами стальные, местами подернутые темно-синей рябью. Подземные реки были неширокими, а их волны – гладкими и покатыми. Здесь же, под солнцем, речные воды напоминали подошву шахтерского сапога – все ребристые, вздутые, шершавые. Это ветер, догадался Кай и, открыв рот, принялся хватать воздух, который был слаще сахара.
А над рекой и серым лесом возвышались горы Асырка. Они собирались в каменные складки до самого горизонта, то вздымаясь к бело-серому небу, то проваливаясь в черные ущелья. Склоны гор покрывали каменные россыпи глыб, между которыми торчали тощие елки и корявые, угрюмые кустарники. Кай проследил взглядом от самой дальней елки, какую смог разглядеть, до гальки под его сапогом и понял, что счастлив. Мир Калюсты был красочен и разнообразен. Несмотря на кажущуюся серость, весенний лес пестрел оттенками зеленого, бурого, синего, розового и желтого. Такое изобилие цветов Кай видел только в сундуке Тиля, набитого сокровищами. Как-то они с Тупэ ворвались в комнату начальника шахты, не постучавшись, и застали Тиля, любующимся богатством в открытом сундуке. Им тогда здорово влетело. Но сияние леса, озаренного солнечным светом, не могло сравниться с блеском золота. Солнце было непревзойденным.
Кай снова глубоко вздохнул и прижал ладони к глазам, давая им отдых. После мрака пещер они нестерпимо болели, но он был готов терпеть какую угодно боль лишь бы остаться в прекрасном мире Калюсты навсегда.
– Живой! – закричал знакомый голос. Кай обернулся, чувствуя себя лучше с каждой секундой. Казалось, чем дольше он дышал новым воздухом, тем больше сил вливалось в его бледное, выползшее из-под земли тело.
Прибрежные кустарники вскипели и выпустили Тупэ, который бежал к нему с таким видом, словно собирался атаковать. Пока гном обнимал Кая, ломая ему ребра от радости, из кустов показались и остальные. У Валентина в руках был кусок коры, наполненной зелеными почками, Десятая держала ворох сухой травы.
– Как я понимаю, терапия больше не требуется, – проворчал грандир и выбросил почки на гальку. – Наш гомункул оказался удивительно живучим. Не был сожран гомозулем, не захлебнулся в речке, не разбил голову о камни и даже не умер от переохлаждения. Ну что, Десятая, если он в порядке, мы можем, наконец, идти? И так кучу времени потеряли.
– Он нам жизнь спас, – заявила подравненная и обняла Кая за бедра – куда достала. – А мне так два раза. Да ты просто везунчик, парень. Мы тебя случайно в речке увидели, и то потому, что у тебя голова рыжая.
– Соломон не доложил тебе мозгов, но, похоже, перестарался с храбростью, – тяжелая рука Тупэ от души хлопнула его по плечу. – Устроить гонки с гомозулем – на это не каждый горец способен.
Несмотря на возражения Валентина, никто покидать место стоянки не торопился. Кай опустился обратно на гальку и протянул ноги к костру, не зная, на что смотреть – то ли на красоты наземного мира, то ли на изменившиеся лица товарищей по несчастью.
Как же по-другому все выглядели при свете солнца. Да и купания в Теплой Речке они, похоже, тоже не избежали – одежда у многих была еще мокрой. Под слоем грязи, покрывавшей раньше Тупэ, оказались черные волосы, красноватое лицо, синие глаза и одежда с веселыми оттенками. Горец прямо-таки светился разнообразными красками – в шахте Кай столько цветов ни на одном гноме не видел.
Десятая при дневном свете неожиданно помолодела. Теплая Речка смысла с нее грязь и глину, превратив в худую, остроносую девчонку с торчащим на голове ежиком неровно остриженных волос. Несмотря на обрубки с намотанными вокруг тряпками и страшную худобу, Десятую можно было назвать привлекательной. И лишь глаза у нее остались прежние – черные, бездонные, злые. В заблуждение вводила не только грязь, но и голос. Подравненная говорила голосом человека, испытавшего и повидавшего слишком много боли. Подростки так не разговаривали.
Валентин, который в пещерах казался белым, как дух Ремкина, на воздухе порозовел, но по-прежнему выделялся из их компании, как алмаз, случайно упавший в тележку с углем. Грандир где-то потерял плащ, оставшись в узких брюках, высоких сапогах и расшитом блестящими нитями жилете. При свете солнца стало заметно, сколько на нем украшений. Валентин носил одежду богача, и, хотя она смотрелось нелепо в лесных дебрях, Кай невольно пожалел, что грубил ему. Он еще не определился с тем, что делать в наземном мире, но портить отношения с людьми, которые имели в нем власть, наверное, было неправильно. Если в темноте грандир казался только выскочкой, то здесь, на свету, он был похож на влиятельного, знатного и уверенного в своих силах человека. Валентин был полноправным гражданином Риппетры – тем, кем Кай не являлся.
– Мы не на той стороне горы, да? – спросил он, уже зная ответ. Лесные дебри, окружавшие их, никак не могли называться Пустошью, тем более Синеусой.
– Если бы не гомозуль, я бы подумал, что Десятая специально вывела нас в Неправильный Лес, – заявил Валентин, нависая над ним нервной тенью. – Но та тварь появилась довольно непредсказуемо. Однако мы оценили твой героизм и даже бросились следом на помощь. А потом тоже упали в воду.
– Вообще-то все было немного не так, – поправила Десятая, но встретившись взглядом с грандиром, замолчала. Кай хмыкнул. Похоже, пока он бегал от гомозуля, а потом плавал в водах Теплой Речки, магическое обаяние Валентина успело завоевать сердца других беглецов. Оставалось разобраться с собственными чувствами и смело затевать с ним драку. В гномьих пещерах так поступали всегда, когда возникали разногласия, а то, что у них с Валентином взгляды на жизнь не совпадали, было очевидно.
– Повезло, что с нами искатель, – Валентин улыбнулся Десятой, и Кай понял, что грандир поменял приоритеты. Тупэ теперь был не на первом месте. Впрочем, их с Каем важность еще сохранялась, так как вокруг был лес, а в диких условиях пара рабочих рук не была лишней.
– У нас есть план, – сказала Десятая. – Все не так плохо, как кажется. Я узнаю эти места. Пойдем на север, доберемся до Знипельгаши, обойдем болота, а там и на Тропу Птиц выйдем. Она нас прямо к Совиному Ущелью приведет. Главное не напороться на Снулые Версты. Вероятно, за те годы, пока я здесь не ходила, их стало больше.
– Какие версты? – переспросил Тупэ.
– Их по-разному называют. Это плохие зоны, аномальные. Активность самодела в них очень высокая, чаще всего люди там просто засыпают. Да и животные с птицами тоже.
– Я слышал о них, – кивнул Валентин. – Именно поэтому солдаты Корпуса меня под землю потащили, а не в лес. В шахтах самодел лежит близко, но как бы спит, активность у него почти нулевая.
Каю хотелось услышать больше о самоделе, но сейчас было важно узнать другое.
– Я не понимаю. Если горы там, – он указал на синеющие вершины, – а Синеусая Пустошь и город Корсион лежат за ними, то почему мы ищем Ущелье в другой стороне? Или я чего-то не понимаю?
– Не понимаешь, – кивнула Десятая. – Это Неправильный Лес, здесь логика не работает.
– С виду лес как лес, – пожал плечами Кай, обводя взглядом серые стволы и ветки с набухшими почками.
– И много ты лесов-то видел? – ехидно спросил Валентин, и Каю захотелось его ударить.
Вопрос был правильным, но не мог же он рассказывать о дорожденных снах и том опыте, что они дарили. Поэтому пришлось гордо промолчать и согласиться с мнением большинства.
Уже в пути Тупэ рассказал о том, как они выбрались из пещер. В темноте никто не разобрал, куда так стремительно побежал Кай и что за тварь за ним погналась. Когда же услышали вой гомозуля, то решили, что Кай в любом случае мертв, и пошли обратно, чтобы выйти к Теплой через другую ветку тоннеля. По дороге жгли фонарик грандира, пока не сели батарейки, а потом спалили все, что можно было отдать огню и спасительному свету, включая плащ грандира. Но прошли недолго. В тоннель, где они шли, вдруг прорвалась вода, которая сбила всех с ног и вымыла в один из подземных рукавов Теплой Речки. Тупэ был уверен, что никто не захлебнулся и не разбил голову о камни только по той причине, что с ними был священнослужитель Калюсты. Их вымыло в запруду у подножья. От нее они пошли по течению, потому что Десятая не узнавала мест и хотела сориентироваться. Чтобы определить, куда идти дальше, забрались на единственный в округе холм, откуда и заметили рыжую голову Кая, мелькающую среди бурных вод Теплой.
– Тебя грандир заметил, – пропыхтел Тупэ, сражаясь с весенней грязью. Еще пару часов назад тропка была твердой как камень, но сейчас, когда солнце висело прямо над головами, ноги скользили и проваливались по щиколотку в жирном черном месиве. – Он глазастый. А Десятая как раз узнала места и обрадовала всех, что в дебрях мы не сгинем. Потом долго тебя вытаскивали. Думали, хоронить придется, но нет – ты дышал, хоть и без сознания был. Повезло, что с нами грандир Валентин. Он еще и знахарь! Помолился Калюсте и отправился искать целебные травы, чтобы тебя оживить. Мы ему помогать пошли. А потом гляжу, ты, вроде как, и не мертвый. Сидишь, башкой вертишь. Одно плохо. Пока тебя вытаскивали, Десятая в речке сумку утопила. Мы с Валентином бежали за ней, бежали, да все без толку – забрала Теплая наши припасы. А там ведь еще и лепешки оставались, и мясо сушеное, и даже крысиные хвосты, из которых мы суп собирались варить.
Тупэ еще долго перечислял съестные припасы, потерянные в реке, а Кай молча глотал слюну, и старался не глядеть на голые ветки и жухлую траву, которые говорили об одном: весной в лесу есть нечего. Оставалось надеяться, что с навыками Десятой и силами его и Тупэ они смогут поймать что-нибудь питательное.
Тропа поползла вверх, и Тупэ замолчал, следя за дыханием. В пещерах они передвигались куда быстрее даже на подъеме. Возможно, виной тому был воздух – одуряющий, пьяный, волшебный. И еще солнце. Оно с любопытством глазело на беглецов сквозь ветки, щедро поливая их светом. Кай видел, как покраснела кожа на бледных руках Десятой, которая упрямо ползла впереди, намотав на руки остатки куртки Кая, которую он для нее разрезал. От помощи девушка яростно отмахивалась. Однако Десятая была права – в лесу она двигалась значительно быстрее.
Кай перевел взгляд на собственные руки и понял, что у него горит кожа. Весеннее солнце не стало сентиментальничать, от души опалив бледнокожих выходцев из пещер. Вдоль тропы, которую до сих пор видела только одна Десятая, стали попадаться камни и валуны. По ним полз приземистый кедровый стланик, полузадушенный ветками растущего рядом орешника. Поймав себя на мысли, что с легкостью узнает виды деревьев и кустарников, Кай задумался. Ему не приходилось видеть орешник, но глядя на гладкий ствол и могучие ветки, он безошибочно распознавал, что это – то самое дерево. Загадку дорожденных снов предстояло разгадывать еще долго.
Местами на каменных глыбах пестрели разводья лишайника, которые напоминали о пещерах, вызывая легкую грусть. По крайней мере, там, под землей, Кай был кем-то – шахтером, членом семьи, гомункулом. Здесь, под солнцем, он был чистым листом, и ему, безграмотному, нужно было как-то его заполнить.
Потом появились бабочки, и Кай понял, что может смотреть на них бесконечно. Легкокрылые создания порхали над лишайниками, собирая с них невидимое нечто, и пускаясь друг с другом в причудливые пляски-хороводы. Бабочки развеселили всех – даже сурового Тупэ, который поднял палку и принялся шлепать ей по глыбам, распугивая крылатых тварей.
Валентин шел последним, и хотя его осторожное поведение и неприкрытый эгоизм по-прежнему злили Кая, после рассказа Тупэ ему стало трудно относиться к грандиру исключительно с неприязнью. Грандир спас ему жизнь, вытащил из реки и искал для него целебные травы. Возможно, им руководило ответное чувство благодарности, ведь это Кай помог ему бежать от охотников. Однако глядя на то, как грандир хмурился и брезгливо поджимал губы, когда Десятая останавливалась передохнуть, Кай не мог сказать с уверенностью, что Валентин умел быть благодарным.
– Надо перевалить эту сопку и дальше будет легче, – пропыхтела Десятая, цепляясь за сухую траву. Склон стал значительно круче. Какое-то время Кай наблюдал, как она карабкалась, пытаясь не соскользнуть вниз с кручи, а потом молча подхватил ее на руки, посадив себе на спину.
– Только через сопку, – буркнул он, пресекая ее слабые протесты. – Ты совсем легкая, я тебя почти не чувствую.
Это не было правдой. Десятая весила килограмм двадцать пять, и с каждым шагом они ощущались все сильнее, грозя разбудить его спящую мозоль.
Скоро орешник сменился сосновым бором. С каждым часом лес становился все более хмурым и диким, приходилось часто петлять, обходя замшелые колодины и повалившиеся деревья. Однако по-прежнему Кай не видел вокруг ничего необычного. Только сейчас он начинал осознавать всю ценность дорожденных снов. Стоило ему задуматься о том или ином явлении, как на память приходили обрывки жизней других людей, которые щедро делились с ним своим жизненным опытом. Разумеется, видеть, как ходят по дикому лесу незнакомцы, и делать это самому – было не одно и то же. Втайне от себя Кай уже начинал мечтать о том, чтобы вытеснить воспоминания дорожденных снов собственным опытом.
– Видите, мох? – сказала Десятая, указывая на замшелый ствол гигантской сосны. – Обычно мох растет на северной стороне, но этот – на южной. По солнцу можно проверить. Вот это и есть неправильный лес.
Кай незаметно улыбнулся. Ему было все равно – неправильный-то был лес или какой другой. Главное, что они были на свободе, принадлежали самим себе и делали то, к чему вел их зов сердца. Правда, сердце Кая еще не научилось говорить с ним на одном языке, и он шел наугад, надеясь, что счастье, которое переполняло его сейчас, сохранится подольше.
Появились кусты ерника, которые местами образовывали сплошные непролазные заросли. В глубине души Кай жалел, что так поспешно разрезал куртку, отдав «на обувь» Десятой. После всех приключений в подземелье свитер распустился на нитки и был негоден даже на перчатки для «подравненной». Широкие рукава рубашки изодрались уже в первый час путешествия, превратившись в лохмотья, и его голые руки быстро покрылись царапинами и порезами. Оглянувшись, он убедился, что руки грандира, оставшегося в одном жилете, постигла та же судьба, однако Валентин шел молча и даже не кривился, когда колючий бурелом оставлял на его коже красные полосы. Позавидовав такой выдержке, перестал обращать внимание на царапины и Кай.
Когда солнце прошло зенит, деревья неожиданно расступились, и впереди раскинулось топкое моховое болото, которое Десятая назвала Знипельгашей.
– У него и другое название есть, – сказала она, будто кому-то это было интересно. – Некоторые лесники его «Бычьем Ключом» называют. Раньше в предгорьях Асырка хорошие долины были, и фермеры туда скот на выпас гоняли. Однажды пастухи утопили в трясине быка, с тех пор это место так и прозвали. Смотрите под ноги, на «окна» не наступите.
Идти по болотам Знипельгаши Каю не понравилось. Почва под ногами тряслась, то и дело, пропуская сквозь себя холодную ржавую воду. Невольно вспоминались каменные тоннели пещер, которые при всех недостатках имели большое преимущество – они были твердыми. На середине топей ноги утопали в грязи по колено, а низкорослый Тупэ однажды провалился по пояс. Впрочем, когда они выбрались на сухую луговину, у всех ноги до бедер были покрыты дурно пахнущей болотной жижей. Взглянув на грандира, который пучком травы пытался очистить свой некогда белый костюм, Кай не удержался от смеха. Валентин его веселья не понял, одарив хмурым презрительным взглядом.
За луговиной начинались заросли брусники, и Кай пожалел, что они попали в лес весной, а не осенью. Есть хотелось сильнее. Из дорожденных снов он знал, что брусника была кислой на вкус, но сейчас он был готов проглотить даже плесень, а крысы Тупэ вообще вспоминались как изысканное лакомство.
Во второй половине дня солнце исчезло, небо заволокло тучами, издали донеслись раскаты грома. Кустарник и бурелом кончился, тропа снова стала подниматься. С трудом вскарабкавшись на лысый холм, Кай уставился на низкие тучи, ползущие над лесом. Уже были видны зигзаги ветвящихся молний, рассекавших синие клубы туч. «И это тоже Калюста», – подумал он, но тут Десятая занервничала и стала всех торопить. Пришлось подчиниться голосу на спине, хотя Каю хотелось посмотреть на молнии ближе. Дорожденные сны предупреждали об опасности, но красота молний завораживала, предлагая задержаться еще немного.
Его грубо толкнули в плечо, а голос грандира хмуро произнес:
– Если ты хочешь сгореть заживо, мы тебе мешать не будем. Но прежде опусти на землю Десятую, а то, кто нас до Ущелья доведет, если и ее молнией заденет.
Кай медленно выдохнул, пытаясь погасить злость, но подбежавший Тупэ засуетился:
– И правда, надо бы в низину спуститься. Моего дядьку молнией зашибло, когда он с рынка возвращался. Весь сгорел! Так в шахту одни угли и привезли.
Дождь начался, едва они зашли в густой кедровник. Лохматые ветки долго не пропускали капель, но, когда дождь перешел в ливень, кедр, как назло, кончился, сменившись редколесьем. Кай предложил переждать непогоду под хвоей, однако Десятая не согласилась.
– Места здесь плохие! – ее слова с трудом пробивались сквозь шум дождя. – Не забывай, лес неправильный. А нам до Тропы Птиц еще долго топать.
– Лес как лес! – прокричал в ответ Кай, стуча зубами от холода и глотая залетавшую в рот воду. – Тебя послушать, так везде нехорошо. Дождь надо переждать, смотри какой ливень! В паре метров уже ничего не видно.
– Ты ее слышал, надо идти! – вмешался грандир. – С виду такой здоровый, а выдохся так быстро. Что, гомункул, сил не хватает? А может, тебе не нужно было наверх подниматься? Может, тебе было суждено под землей жить?
– Точно, – поддакнул Тупэ, с бороды которого текли грязные водопады, – рано еще для привала. Надо бы от этой болотины подальше отойти, у меня до сих пор от нее мурашки по коже.
Злость прошла также быстро, как и появилась. Вспыхнула, словно молния, погремела в голове громовыми раскатами и испарилась, оставив во рту привкус обиды.
Кай молча снял с себя Десятую и сунул дрожащую от холода девушку Тупэ на руки. На секунду гном опешил, потеряла дар речи и подравненная, но Валентин проявил чудеса дипломатии.
– Правильно, – кивнул он гному. – Теперь твоя очередь. Пусть гомункул передохнет, сменитесь вот на той сопке. Ну все, хватит мокнуть на одном месте, давайте принимать душ на ходу.
«Вот же засранец, – подумал Кай. – А себя он, значит, не посчитал. Святое лицо, как же!».
К его удивлению, Тупэ и Десятая договорились быстро. Возможно, Десятая была гордой, но не глупой. Она понимала, что не сможет ползти в грязи, по которой с трудом передвигались те, у кого были ноги и сапоги. Понимал это и Тупэ, а так как он все-таки хотел выйти к людям и служить Калюсте, то решил закрыть глаза на то, что несет на плечах врага гномьей семьи. В конце концов, прежней семьи у него уже не было.
К счастью, грозовая туча надолго не задержалась и быстро скрылась за лесными кронами. Выглянуло солнце, и Каю стало стыдно за минуту слабости. Но без Десятой на спине идти было значительно легче, а Тупэ не подавал признаков усталости. Успокоив совесть тем, что горцы сильнее людей, Кай «разрешил» Тупэ нести подравненную до привала.
И хотя дождь кончился, идти по мокрому лесу было равносильно путешествию под проливным ливнем. Вода капала отовсюду, под ногами и в сапогах хлюпало, а Десятая хмуро бормотала под нос, что костер теперь можно будет развести только с помощью Калюсты. Валентин обещал помолиться, однако Кай сильно сомневался, что его молитвы хоть сколько-нибудь помогут. Усталость накатывала на него волнами, то погружая в состояние сна на ходу, то вырывая из него приступами боли в растревоженной мозоли. Лес – правильный или неправильный – уже не казался чудесным явлением божьего мира, а припекавшее солнце давно не радовало.
«Мне всего три месяца, и у меня тело еще не такое как у них», – думал он, глядя на шагавших впереди Валентина и Тупэ с Десятой на спине. Попытка оправдать собственное бессилие не удалась, и Кай уже собирался забрать подравненную, чтобы успокоить совесть, но тут услышал заветное слово.
– Привал! – скомандовала Десятая.
Кай тут же упал на мокрое бревно, мечтая превратиться в нечто подобное.
– К вечеру поднимется ветер, надо придумать укрытие, иначе мы все замерзнем, – сказала Десятая, деловито ползая по опушке лиственничного леса, где они остановились. – Здесь много хвои. Кай с Тупэ отправятся собирать лапник для шалаша, а мы с грандиром попробуем развести костер.
«Почему все, кого я спасаю, оказываются детьми дьявола?» – вяло подумал Кай и, заставив себя подняться на деревянные ноги, отправился на поиски веток.


За дровами пришлось ходить дважды.
Притащив первую партию пахнущей смолой хвои, Кай с Тупэ бросились к разгорающемуся огню – греться. Наступал вечер, и температура в лесу ощутимо снижалась. Окруженная клубами дыма, Десятая была похожа на волшебного духа из подземелья. Ей удалось разжечь костер из сухих грибов, которые она нашла под поваленным стволом тополя. Каю хотелось посмотреть на процесс разжигания огня с самого начала, но, когда он пришел, искры уже метались по сухим грибным шляпкам, подбираясь к аккуратно сложенной трухе из того же бревна. Было тепло – остальное значение не имело. Еще неделю назад Кай бы и не подумал, что когда-нибудь будет так радоваться простому пламени. Вместо одного большого Десятая решила развести три маленьких костра, объяснив, что греть они будут лучше. Покопавшись в дорожденных снах, Кай понял, что ему хочется с ней поспорить. В одном таком сне человек в лесу грелся от костра, разведенного из двух огромных бревен, положенных крест на крест. Но представив, что эти бревна придется тащить ему, решил промолчать.
Как Кай и подозревал, толку от грандира было мало. Валентин притащил тонкую ветку и уселся рядом с дымящимся костром – молиться Калюсте об их благополучном спасении. Тупэ и Десятая восприняли его поведение как должное и решили, что за остальными дровами следует идти одному Каю. Гном остался помогать Десятой возводить шалаш для ночлега. Подравненная уже присмотрела место – рядом с осиной, упавшей под углом к земле. Ствол деревца был изрядно подточен чьими-то клыками, оттого оно и завалилось, образовав опору их ночного убежища.
Когда Кай вернулся, укрытие было почти готово. Тупэ установил под углом к упавшему дереву толстые ветки, а сверху послойно уложил несколько рядов елового и соснового лапника, соорудив односкатный шалаш. На землю постелили тот же лапник, на котором уже восседал священнослужитель Валентин. Напротив трех костров, разведенных рядом с шалашом, Тупэ возвел стену из дров, сложив их между четырьмя толстыми ветками, воткнутыми в землю. Десятая объяснила, что шалаш и дровяная стена защитят их от ветра, и дым будет идти вверх, а не в глаза. Эта женщина, определенно, знала, что говорила.
Дрова, принесенные Каем, Десятая забраковала.
– Ольха и елка, – безошибочно определила она. – Древесина у них мягкая, сгорит быстро, а искр даст столько, что все подпалит в округе. Поищи дуб или бук. Бери сырые бревна, они горят плохо, зато на всю ночь хватит. Насчет сырости не волнуйся. Часть дров положим рядом с костром, они быстро высохнут.
И Кай отправился в лес в третий раз, так как Тупэ присоединился к молитве грандира, всем видом показывая, что его лучше не беспокоить.
Заказанных Десятой деревьев в округе не оказалось, и Кай схватил первое попавшееся бревно – после дождя сырым в лесу было все. От холода у него дрожала нижняя челюсть, которая давно перестала быть контролируемой. Прыгала взад-вперед, словно в нее духи вселились. Да и в быстро темнеющем лесу не хотелось оставаться. Он наивно полагал, что после пещер темнота никогда не будет его беспокоить, но если подземный мрак укутывал и даже казался уютным, то здесь, в лесу, наступающая повсюду чернота проникала в душу щупальцами страха и отчаяния. Нестерпимо хотелось к людям, даже к таким заносчивым и ленивым, как грандир Валентин.
К его величайшему разочарованию еды у костра не появилось, хотя он втайне надеялся, что Десятая с Тупэ кого-нибудь поймают. Полевую мышь, птицу, ту же крысу.
Валентин сидел с отрешенным видом, глядя на уносящиеся в небо искры, Тупэ пытался ему подражать, но выглядел уныло.
Присев, Кай протянул к огню озябшие руки.
– Охотиться не будем? – спросил он, стараясь скрыть разочарование.
Десятая рылась в земле в отдалении и ответила не сразу.
-Ты птиц слышал?
– Птиц нет, но может, какие мелкие суслики водятся? Теоретически я знаю, как поставить на них силки.
В дорожденных снах Кай, действительно, видел, как незнакомые люди мастерили петли из сухой травы, рыли ямы и строгали ветки. Но на практике вряд ли смог повторить хотя бы малую часть увиденного.
– Нет здесь никого кроме нас, смирись, – пробурчала Десятая, не отвлекаясь от своего странного занятия.
– Как же нет? – возмутился Кай. – А это, по-твоему, ветер надул?
Он кивнул на следы клыков, виднеющихся на поваленной осине. Валентин проследил его взгляд и зачем-то отодвинулся от изувеченного ствола, словно отметины могли вызвать дух оставившего их зверя.
– Это молодой барсумат резвился, – ответила Десятая после паузы. И предвидя его вопрос, быстро сказала:
– Барсуматы – эндемики, обитают только в Неправильном Лесу. Есть их нельзя, так как они питаются плотью Хищиды и насквозь ею пропитаны. Легче пойти и наглотаться самодела добровольно, чем пережевывать его с мясом барсумата. К тому же эти махину не так просто завалить. Обычно они размером с быка.
– Они едят самодела? – изумленно переспросил Кай.
– Ага, – Десятая вывернула из земли корягу и принялась внимательно ее разглядывать. – Если бы не гомозули, барсуматы бы и в пещеры залезли. Те их оттуда гоняют. Мы сейчас близко от Снулых Верст пойдем, барсуматов полно будет. Там же открытые разливы самодела, вот они его и лижут.
– А напасть эти твари могут? – Кай удивился, что подобный вопрос задал не осторожный Валентин, а он. Однако грандир сидел с таким видом, словно знал обо всем в мире, включая и о барсуматах. Может, так оно и было.
– Они мирные, как овцы, – отозвалась Десятая. – Дерутся только с другими видами самодельских творений. Например, с теми же гомозулями. Барсуматы вообще самодела на дух не переносят, хотя и были им сделаны. Но с человеком дружат, ничуть людей не боятся. Искатели с ними даже играют. Помню, подойдешь к барсумату, почешешь ему рог, а он мурчать начинает, словно кошка. Если встретим, попробуй как-нибудь. Очень приятное ощущение.
– Я бы не советовал, – пробурчал Валентин. – Не такие уж они и безобидные.
Кай хотел было спросить, почему грандир так считал, как Десятая радостно закричала:
– Нашла! У нас будет ужин!
Когда она доползла к костру, то гордо вывалила перед беглецами пригоршню белесых опарышей, которые, почувствовав близость огня, принялись извиваться жирными телами, пытаясь зарыться обратно в землю. Валентин поспешно закрыл глаза, прижав ладонь ко рту, Кай непроизвольно повторил жест, но потом спохватился – он же не какой-то трусливый священнослужитель. Однако одна мысль о том, что опарыша предлагали ему съесть, вызывала рвотный рефлекс.
– Это личинки екротубсы, – деловито пояснила подравненная. – Сама жужелица ядовита, но личинок есть можно, так как самодела в них практически нет. Советую шкурку не жевать, на ней волоски имеются, могут аллергию вызвать. Искатели едят личинок так. Стискивают пальцами тушку с обеих сторон и протягивают сквозь них личинку. Все питательное содержимое выдавливается на ладонь и отправляется в рот. В качестве тарелки можно использовать сухие листья.
– Десятая, – окликнул ее Кай несмело, – а я слышал, что в весенних лесах разную травку тоже едят. Молодую крапиву, одуванчик, хвощ или лопух. У лопуха так вообще клубни здоровые, их запечь можно, как картошку. Наверное, вкусно будет.
– Точно, – поддержал идею бледный грандир, бросив на Кая благодарный взгляд. – Давайте лучше лопух поищем или одуванчики.
– Надо же, какие все грамотные, – фыркнула Десятая и, взяв самую толстую личинку, выдавила ее на ладонь. – Когда мы сюда шли, вы какую-нибудь траву видели? Можете не отвечать, потому что в это время в Неправильном лесу не то что лопух, даже подснежники не растут. Мне чертовски повезло наткнуться на гнездо екротубсы. Эта еда ничем не хуже птичьего мяса. Возможно, выглядит плохо, но гораздо более питательна. Если не хотите есть личинок сырыми, их можно запечь на углях, но тогда ждать придется дольше. Шкура у них толстая, быстро не пропечется. Впрочем, я вас не уговариваю. Не хотите есть – ваше дело.
Глядя, как Десятая отправляет в рот слизь с ладони, Кай подумал о том, что, наверное, в яме смерти ей приходилось есть и не такое. У Тупэ заурчало в животе, и он после некоторых колебаний присоединился к подравненной. Когда дело касалось еды, горец всегда был в первых рядах.
– А ничего так, – выдал он вердикт, проглотив первую личинку. – Я думал, на сопли будет похоже, но она даже сладкая. Чем-то яблоки печеные напоминает. Если их хорошенько в духовке потомить, а сверху сливками украсить. Попробуйте, Валентин! Бодрит и освежает.
– Во мне не настолько сильно чувство выживания, – процедил грандир, судорожно сглатывая.
– А человека стал бы есть, если бы с голоду умирал? – спросил Кай. Ему захотелось как-нибудь расшевелить Валентина, который вдруг сделался надменным и отрешенным. Но обычно быстрый на колкие ответы грандир промолчал. Резко встав, он отошел от костра и прислонился к дереву, глядя в темноту немигающим взглядом.
– Я бы съел, – уверенно заявил Тупэ, выдавливая на измазанную слизью ладонь пятую гусеницу. – Если этот человек мне не родня, и он все равно уже мертв, то сожрал бы, не задумываясь. Правда, сырым бы не стал. Пожарил бы хорошенько на вертеле и заснул, набив брюхо.
– До этого не дойдем, – хмыкнула Десятая. – До Совиного Ущелья где-то пара дней, за это время еще никто до каннибализма не доходил. А ты, гомункул, чего не ешь? Могу выдавить тебе пару личинок. Здесь как раз твоя с грандиром порция осталась.
– Вообще-то у меня есть имя, – буркнул Кай и поднялся с валежника. Имя – единственное, что оставил ему в наследство колдун Соломон. При всей запутанности ситуации, связанной с его появлением, и зарождающейся ненависти к создателю, Кай дорожил своим именем. Ведь больше у него ничего не было. Впрочем, не стоило так резко отвечать Десятой. Девушка насупилась и виновато опустила голову, глядя в костер.
Заметив, что шел туда, где стоял Валентин, Кай поспешно свернул и облокотился о дерево в другом конце стоянки. Несмотря на то что он сам поднял тему о человечине, разговор о поедании людей вызвал у него стойкую тошноту, которая не проходила, что бы он ни делал. Его точно покарал Калюста, ведь истинный калюстианец не мог даже думать о том, чтобы съесть себе подобного. Наверное, он, Кай, обидел грандира, и, наверное, ему следовало извиниться. Но во рту пересохло, ноги приросли к земле, а руки – к дереву. Признаться Валентину в собственной неправоте оказалось труднее, чем прыгнуть навстречу гомозулю.
Интересно, кто из них первый сожрет личинку екротубсы: он или грандир? Есть хотелось так, что слизь на ладони Тупэ уже не выглядела омерзительной. Например, можно было представить, что это белок с плохо прожаренной глазуньи. Холод тоже был неплохим оружием по усмирению гордости. Кожа давно покрылась пупырышками, а ноги стали тяжелыми и нечувствительными. Кай уже собирался возвращаться к огню, когда темнота в лесу вдруг сомкнулась плотнее и соткала из себя фигуру, которая не спеша направилась к нему. Сначала Кай решил, что это один из самодельских монстров Неправильного Леса, о которых рассказывала Десятая, и уже набрал в грудь воздуха, чтобы предупредить товарищей, но тут фигура вышла в круг света, и крик застыл, так и не родившись.
Человек был невысок, но звериная шкура, накинутая на плечи, придавала его силуэту могучие формы. Морда убитой твари была натянута на макушку незнакомца наподобие капюшона, отчего его легко было спутать с чудовищем. Встретившись взглядом с Каем, человек воткнул в него острые глаза-бусины и как-то нехорошо осклабился. До Кая медленно дошло, что ночного гостя никто кроме него не видел: Десятая с Тупэ увлеклись выдавливанием личинок, а грандир меланхолично глядел в темноту, отвернувшись в другую сторону.
У человека были крохотные глаза, казавшиеся еще меньше из-за привычки щуриться, широкие скулы, морщинистый лоб и жесткие складки вокруг рта. Кожа на лице была распределена неравномерно: слишком туго натянута на большом, с выпуклыми венами лбу и переносице, и слишком свободно свисала с остальной части лица, порождая неопрятные складки в нижней его части и на шее. Волосы цвета пыли были затянуты в тугой хвост, отчего и казалось, что морщины на лбу исчезли только из-за прически, которая натянула кожу. Телосложения он был плотного, однако толстяком его назвать было нельзя. Помимо звериной шкуры человек был одет во что-то мешковатое, но сапоги гномьей работы Кай узнал сразу. А еще незнакомец был обвешан торбами, сумками и котомками, которые размывали человеческий силуэт, превращая его в нечто чудовищное. И у ночного гостя было оружие. Пока оно висело на плече, задраенное в чехол, но Кай видел такое же у солдат Корпуса, которые похитили Валентина. Наверняка у пришельца имелись еще ножи и сотня других орудий убийств. В мельтешащем свете костра Кай разглядел клок свисающей из торбы сетки и сглотнул, когда понял, что за ржавые пятна покрывали ячейки.
– Не бойся, парень, – прохрипел незнакомец и кивнул ему, отчего складки на шее задвигались, породив иллюзию, что речевой аппарат на самом деле находился между ними, а не выше на голове.
«И тебе привет, чудовище лесное», – мысленно произнес Кай, лихорадочно перебирая в уме возможные сценарии. Если незнакомец нападет, смогут ли они оказать достойное сопротивление? Если учесть, что Тупэ сойдет за двоих, а Кай с Валентином – за одного (в виду молодости первого и трусости последнего), то расклад неплохой. Хотя, впрочем, ночной гость на одного тоже не тянул – минимум на трех.
«В таких случаях нападать надо первым», – подумал он, но воплотить в жизнь идею не успел.
– Райзор? – послышался за его спиной голос Десятой.
– Он самый, – протянул человек и шагнул ближе, оказавшись в опасной близости от Кая. – Это мои земли. Увидел ваш костер и решил поглядеть, кто тут хозяйничает.
– С каких пор они стали твоими? – спокойно спросила Десятая, не двигаясь с места. Однако Каю было видно, что она открыла сумку и запустила в нее руку – ту, что не было видно Райзору. Если подравненная полезла за ножом, то стоило готовиться к худшему. Нож Кая находился за голенищем сапога, и в дорожденных снах он много раз видел, как некоторые люди за секунды выхватывали его оттуда и пронзали горло врага. Однако он почему-то был уверен, что попробуй он повторить такой трюк, Райзор окажется быстрее.
– Не петушись, Карли, тебя ведь с братом год не было. Теперь это наша территория. Зима была скудной, мои все ушли в долину за Корсион, а я остался присматривать, чтобы никто здесь не хозяйничал до открытия сезона.
Успокаивало, что эти двое знали друг друга. И у Десятой неожиданно оказалось приятное имя – Карли. Каю стало стыдно, что он не догадался раньше спросить ее о настоящем имени. Райзор не понравился ему с первого взгляда, и чем больше человек говорил, тем быстрее росли гнев и злость на этого «хозяина». Даже Валентин со всей заносчивостью производил куда более благоприятное впечатление.
– Я не на работе, Райзор, – сухо ответила Десятая, но руку из сумки убрала. Видимо, трезво оценила ситуацию и общую расстановку сил, которая была не в их пользу.
– Да я заметил, – усмехнулся человек. – Наблюдал за вами около получаса. Странная у тебя компания собралась. Идешь к Ущелью?
– Да, – сдержанно кивнула девушка. – Кто идет, а кто ползет. Прости, что мы взяли дрова и этих личинок. Мы не знали. У нас еще осталось немного гусениц. Возьми их в знак нашего извинения. Как видишь, больше пока ничем отплатить тебе не можем.
– Здесь не было написано, что это твои земли, – не выдержал Кай, но незаметно подошедший Валентин мягко положил руку ему на плечо, и, отодвинув его, вышел вперед.
– Приветствуем тебя, Райзор. Если мы нарушили правила, возьми этих вкусных личинок от Карли и это кольцо от меня. Мы приносим свои извинения.
И грандир протянул человеку кольцо, которого Кай раньше не видел. Видимо, Валентин прятал его в кармане. Кольцо было усыпано мелкими синими камнями, которые всем своим видом говорили о высокой цене изделия.
Райзор взял кольцо без колебания, приняв подарок, как должное. Голос его сразу подобрел.
– Ладно, – протянул он, скидывая сумки. – Можете пройти до Совиного Ущелья. И, пожалуй, я даже провожу вас. Мне все равно в ту сторону.
– Нам не нужны провожатые, – снова встрял Кай, весь дрожа то ли от гнева, то ли от холода.
– Спасибо, провожатый нам не помешает, – в один голос сказали Десятая и Валентин, после чего Карли подвинулась, уступая Райзору место на валежнике. Грандир же отволок Кая в сторону.
– Еще одно слово, и я зашью тебе рот сосновыми иголками, – прошипел он. – Поиграешь в героя где-нибудь в другом месте, а сейчас просто заткнись и сделай вид, что ты бревно. У Десятой всего половина туловища, но соображает она куда лучше тебя. С такими людьми, как Райзор, силовой метод не работает. С искателями вообще лучше не связываться.
– Верно говоришь, – донесся от костра голос Райзора, который оказался обладателем отменного слуха. – Ну что, познакомимся? Идите сюда, красавчики, нечего в темноте прятаться.
Поняв, что красавчиками назвали его с Валентином, Кай вспыхнул, но грандир подтолкнул его в спину. Правда, Валентин не стал присаживаться на валежник, где сидели Райзор, Десятая и Тупэ, а занял место напротив, у импровизированной дровницы, которая служила защитной стеной от ветра. Подумав, Кай присоединился к нему. Такого типа, как Райзор, лучше было держать в поле зрения.
Костер сразу укутал его одеялом теплого воздуха, и гнев понемногу начал проходить. Если бы еще удалось затушить пожар голода в животе, Кай мог бы назвать себя почти счастливым. Руку он держал поблизости от сапога с ножом – на всякий случай.
– Я Тупэрон, – гордо сказал гном, который с момента появления Райзора оставался на удивление спокойным. – Иду в Корсион, верю в Калюсту и добрых людей. Раньше, как ты, наверное, догадался, работал в шахте.
– Это ты ей ноги отрезал? – усмехнулся Райзор и принялся рыться в большой торбе, которую снял с плеча.
– Он из другой семьи, – вмешалась Десятая. – Спас меня. И мы это не обсуждаем.
О том, что именно не должно было обсуждаться, догадались все. Райзор пожал плечами и достал из сумки сверток, от которого пахло хлебом. Кай сглотнул и понял, что готов убить незнакомца только за еду. Тем временем, Райзор осторожно развернул бумагу и извлек три пышных лепешки, от одного вида которых у голодного Кая закружилась голова.
– Это в обмен на личинок, – объяснил Райзор, ломая хлеб. – Я их уже давно искал, но не везло. А ты, Десятая, глазастая оказалась, молодец.
С этими словами Райзор раздал всем по куску и жадно схватил пару личинок с нагретого огнем камня. Кай вовремя опустил глаза, чтобы не видеть, как человек выдавливает гусениц прямо себе в рот. Возможно, опарыши и считались в здешних местах деликатесом, но сам он с большим удовольствием съест хлеб врага.
У лепешки оказался слегка пряный вкус, отдающий странным сочетанием чеснока и корицы, но, по крайней мере, это был хлеб, а не гусеничные кишки. Уже слизывая крошки с пальцев, Кай заметил, что грандир не стал есть свой кусок, а незаметно опустил его в карман брюк.
– Продолжим, – протянул Райзор, сыто рыгнув. – Тебя, Карли, я знаю. И да – мои соболезнования. Макс был отличным искателем. Итак, с горцем разобрались. Ну а вы, парни?
Райзор перевел взгляд на Кая, и тот понял, что не хочет, чтобы его снова назвали гомункулом. Как назло, подходящей лжи на ум не приходило.
– Кай, – буркнул он, решив ограничиться только именем, но тут открыл рот Валентин.
– Мы из храма, – спокойно сказал грандир. – Меня зовут Валентин, и я грандир Церкви Единого Бога Калюсты Вселюбящего. А этой мой послушник Кай. Мы путешествовали по Синеусой Пустоши, когда случайно провалились в подземную полость. Благодаря Десятой и этому отважному горцу мы остались в живых и теперь возвращаемся домой.
Десятая с Тупэ дружно закивали, а Кай едва слышно перевел дыхание, так и не определившись – помог ему Валентин или только все запутал?
– У нас с тобой в чем-то похожие профессии, грандир, – усмехнулся Райзор и, достав щепку, принялся ковырять ей в зубах. – Только ты Калюсту славишь, а я его убиваю.
– Я думал, искатели больше этим не занимаются, – осторожно заметил Валентин.
– Такие, как она, не занимаются, – Райзор кивнул на Десятую и потянулся за последней гусеницей. Девушка сидела с непроницаемым лицом, не собираясь ничего объяснять.
– А разве вы – не одно и то же? – спросил гном, и Кай обрадовался, что запутался не только он.
– Я из старой школы, – хмыкнул Райзор, – из тех, кто помнит устав и миссию отцов-основателей. А нынешние искатели – это слабая кровь, могут разве что объедки за самоделом подбирать, да Корпусу их продавать. Еще лет десять назад мы с такими, как она, воевали, но все споры позади, и сейчас мы разве что делим территорию.
Райзор почти дружелюбно улыбнулся Десятой.
– А что у вас за миссия? – деловито уточнил горец, выискивая на земле крошки хлеба.
– Они должны спасти людей от самоделов, – ответила за Райзора Карли. – Но если сто лет назад искатели, действительно, спасали человечество, то сейчас они ищут врага, которого нет.
– Как нет? – не понял Кай. – В пещерах ведь полно самодела.
– Ты не внимателен, парень, – поморщился Райзор. – Она сказала от «самоделов», а не «самодела». Большая разница. С самим самоделом, этой плотью, которая иногда проступает сквозь землю, ничего нельзя сделать. Только избегать его. А вот самоделы – подобие организмов, которые создает эта плоть – очень опасны.
– А, теперь ясно, – протянул Кай. – Тогда я не согласен с Десятой. Как же нет врага? От кого же мы еще вчера по тоннелям убегали? Разве гомозуль нам не враг?
– Ты запутался, – вмешался Валентин, который не понятно по какой причине представил Кая своим послушником, а теперь изъявил желание ему что-то объяснить. – Искатели в древности убивали не зверей, а людей-самоделов. Но так как в свое время таких людей всех перебили, то теперь представители славного и древнего ордена вынуждены оправдывать свое существование истреблением разных монстров. Например, гомозулей. Однако они по-прежнему стоят на страже человечества и постоянно ищут людей-самоделов, чтобы, во-первых, выполнить миссию отцов-основателей, а во-вторых, спасти нас.
Ответ Валентина Райзору не понравился.
– Я тебя понимаю, грандир, – скривился он. – Калюстианцы и искатели никогда друг друга не любили, но ты сейчас на моей земле. Побольше уважения к моей профессии.
– Подождите, – прервал их Кай, – но разве самодел может создать человека?
– О, как я люблю эти байки!– широко ухмыльнулся Райзор. – Наверняка калюстианец уже набросал тебе в голову религиозной шелухи, поэтому радуйся, что кто-то скажет тебе правду. Слушай внимательно, повторять не буду. Самодел – это некий полуразумный паразит, который со времен создания вселенной тихо консервировался в этой части галактики. Однажды сюда занесло космический корабль с планеты Гайи. Вместе с астронавтами. Самодел притянул корабль к себе и заинтересовался людьми настолько, что погрузил их в себя для изучения. Астронавты стали первыми чантами. Лично у меня всегда мурашки бегают от мысли, что эти несчастные до сих пор спят в недрах самодела. Ведь прошли тысячелетия. Просканировав их мозги, самодел сумел вычислить нахождение Гайи и протянул к ней ниамфины – эдакие самодельские телепорты. И потом стал перетаскивать с Гайи на себя все, что имело отношение к людям, включая, конечно, само человечество. Так, на нашей Риппетре появилась суша, вода, растительность, животные – в общем, все географические локации, в которых существовал человек у себя на родине.
– Зачем ты пересказываешь курс школьной истории? – перебил его Валентин. – Послушник Кай и так это знает.
– Да нет, пусть говорит, – неожиданно встал на сторону Райзора Кай, которому стало интересно. Из историй грандира и искателя можно было получить немало ценных сведений о природе Калюсты, вера в которого крепла с каждым днем.
– Сначала люди, телепортируемые сюда с Гайи, были безвольными рабами самодела, – довольно продолжил Райзор. – Они погружались в его плоть и становились чантами, которых самодел изучал. В первые века на самоделе жить было невозможно. Эта тварь, может, и перенесла с Гайи, землю и воду, но на месте собрала конструктор неправильно. Однако постепенно самодел научился создавать условия, пригодные для жизни человечества. Да и люди поумнели. Научились от него скрываться и прятаться, строить города вдали от открытых долин самодельской плоти, куда и расселяли прибывающих с Гайи новичков. А потом неожиданно связь с Гайей прервалась. Нам здесь о причинах можно только гадать. Кто говорит, что из-за постоянно открытых порталов Гайя сошла с орбиты, кто считает, что у самодела порвались ниамфины, а когда он их восстановил, найти Гайю повторно уже не смог. Однако люди на самоделе стали постепенно размножаться и заселять всю доступную территорию, а ее было много, так как самодел практически весь покрылся водой и сушей. Открытых участков осталось мало. Люди назвали свою землю Риппетрой и полюбили ее.
Валентин бросил в костер охапку листьев, отчего повалил дым, и рассказчик закашлялся. Замахали на грандира и остальные.
Но Райзор, вытерев выступившие слезы, продолжил, как ни в чем не бывало.
– Открытая война людей и самодела началась, когда эта тварь решила создать своего собственного человека. Первые люди-самоделы были нелепыми подобиями нас – неразумные, страшные, подчиненные воле отца-самодела. Они нападали на поселения людей, крали детей и младенцев, уводили насильно подростков. В общем, интересовались молодежью. Всех пленников потом топили в самоделе. Ему ведь нужны были свежие образцы для подражания. Людей на Риппетре было еще немного, они не могли противостоять человеко-самоделам, которых отец-самодел плодил в огромном количестве. Тогда у нас не было технологий Корпуса, а жалкие зачатки цивилизации задавливались бесконечными войнами с армиями недолюдей – так назвали тех человекоподобных тварей, которые плодил самодел. И тогда появились мы – Братство Искателей, которые давали клятву посвятить себя борьбе с недолюдями. Эх, то было время легендарных героев, – Райзор печально вздохнул. – В Братство вступали лучшие воины, которые воспитывали еще более могучих борцов. Их труды дали результаты. Многотысячные армии самоделов ушли в прошлое, но и самодел изменился. Еще через столетие он создал следующее поколение недолюдей. Эти твари ничем не отличались от человека, более того, они уже не жили в пещерах поблизости от отца-самодела, а расселялись в городах, смешиваясь с настоящими людьми. И похищать детей тоже перестали. Они объявили себя равноправными жителями Риппетры и получили поддержку калюстианцев, которые тогда только поднимали голову. Но искатели сумели доказать, что враги не изменили свою природу. Был раскрыт чудовищный заговор недолюдей и патронага девятого, который поставлял людей самоделу под прикрытием калюстианского храма. На сторону Братства встал Корпус, который тогда уже появился в жизни Риппетры, и все недолюди были истреблены. Однако никто не сомневался, что самодел продолжит свои эксперименты.
– Третья волна, – кивнула Десятая своим мыслям. – Она пришлась на век наших отцов, но закончилась, так и не начавшись. Уничтожив всех недолюдей, Братство уничтожило и себя. Некого было истреблять, великая миссия потеряла смысл. Именно тогда появились другие искатели. Воины, выбравшие дорогу мира.
– Воины, выбравшие путь торгашей, – презрительно скривил губы Райзор. – Вместо того чтобы убивать все, что связано с самоделом, вы стали продавать его людям. Счастливый амулет из камней, добытых на дне самодельского озера, цветы небогляда на удачу, шерсть кошатуна для здоровья волос... Тьфу, противно. А между тем, самодел, действительно, создал третье поколение недолюдей. Где-то пятьдесят лет назад Братству удалось поймать такую особь. Это была совершенно другая тварь – осторожная, разумная, ничем не отличающаяся от человека. Если раньше недолюдей можно было отличить по запаху, цвету глаз, структуре тела, то сейчас все различия исчезли. Недолюди поумнели, растворились среди нас, наблюдают за нами.
– Как же их отличить? – спросил Кай, воображение которого было полностью поражено рассказом Райзора. – И как поймали ту новую особь из третьего поколения?
– Девица была неосторожная, молодая. Видимо, как родилась, еще не успела со своими пересечься. Ее в лесу схватили, недалеко от самодельского розлива. Купалась в нем, словно в озере. Там ее и повязали. Я специально в архив ходил, чтобы снимки посмотреть. Красивая, сволочь, была, как ангел. Волосы рыжие, тело белое-белое, словно лилия, а глазища голубые, пронзительные, будто небо осенью. Одним словом, качественная работа. Самодел перешел на новый уровень. Он перестал творить бестолковые армии нам подобных. Самоделы третьей волны – все красавцы, как на подбор, ведь самоделу нужно было, чтобы люди стали им симпатизировать, полюбили их. Думаю, сейчас на Риппетре живет от силы двадцать, может, тридцать, недолюдей. Но они куда опаснее своих предшественников. Только и ждут, чтобы ударить в спину человечеству. Но Братство еще живо. Когда такой момент наступит, мы будем готовы!
– Твой рассказ грешит неточностями, а местами и откровенным враньем, – вмешался Валентин. – Это из-за вас мы потеряли единственную возможность наладить разумную связь с существом, на плоти которого живем. У нас под ногами земля и корни, но еще глубже – самодел, и от него нельзя убежать. Да, первые недолюди были агрессивны, но самодел быстро понял свою ошибку. Второе поколение, на которое вы вместе с Корпусом устроили геноцид, должно было наладить контакт с человечеством. Дело Девятого Патронага было фальсификацией и величайшим преступлением Братства. Когда самоделы поселились среди людей, вы стали стремительно терять популярность и поддержку властей. Необходим был враг. И тогда вы перетянули на свою сторону Корпус, подписав смертный приговор более десяти тысячам самоделов. Сегодня Церковь и власти Корсиона полностью оправдали Патронага Девятого, который считается великомучеником, но люди по-прежнему верят, что те десять тысяч несчастных, которые были сожжены вместе с ним, являлись им врагами. Но время – лучший судья. Искатели сами себя наказали. Самодел больше не повторял своих ошибок и не творил нам подобных. Третье поколение – это миф, за который, как за соломинку, цепляется тонущее Братство. Дело рыжеволосой красавицы Агнесс Грей было громким и последним в истории чистильщиков. Но девушка была не самоделкой, а сумасшедшей, которую сожгли во имя вашей славы и на потеху толпе. То, что она зашла в озеро из самодела и не превратилась в чанта, является доказательством того, что самодел, природа которого суть грибок, Хищида, изменил свое отношение к людям. Изменил благодаря вмешательству Калюсты.
– Ерунда, – отмахнулся Райзор. – Уж кому, а мне врать-то не стоит, грандир. Я вашу историю прекрасно знаю. Вон, ему, – искатель кивнул на Кая, – можешь впаривать о том, что Калюста – это единый бог, который защищает человечество от всех напастей, включая самодела. Но мы-то с тобой знаем, что это всего лишь блажь семнадцатого Патронага, который возомнил себя великим реформатором и решил изменить курс церкви. А между тем, отцы-основатели калюстианцев всегда утверждали, что самодел – это и есть Калюста. И имечко тоже они ему дали. А грибок Хищида уже позже появился, когда Семнадцатый стал с Корпусом торговать. Этот новый Патронаг либо великий выдумщик, а значит, ему нужно было идти в писатели, либо наркоман, и в таком случае, путь ему в дурдом, глюки ловить. Слыхали, что выдумал? Теперь калюстианцы всем иконки дарят в виде звезд. Мол, надо их все время на шее носить, и тогда Хищида тебя не тронет, даже если ты в нее с головой провалишься. Ни ожога, ни слабости, ни отравления – ничего не будет. Все, что от тебя требуется – прийти в храм, заплатить церковную пошлину и получить Звезду Света. И гуляй спокойно, дорогой брат, по всем дорогам. Я себе тоже эту волшебную штуковину на всякий случай купил. Времена сейчас неспокойные, мало ли.
С этими словами Райзор оттянул горловину свитера и продемонстрировал блестящую звезду на грязном шнурке.
– Вообще-то они не продаются, – процедил сквозь зубы грандир.
– У всего есть цена, – хмыкнул Райзор. – У этой безделушки, например, пять монет. Я ее у одного верующего перекупил. Да, кстати, у той рыжеволосой девицы Агнесс, которую калюстианцы так защищали, в подвале дома при обыске детей нашли. И на допросе она призналась, что отец-самодел просил ее привести их к нему, чтобы превратить в чантов.
– Когда тебя допрашивают Дети Неба, признаешься, в чем угодно, – сухо заметил Валентин. – Потом выяснили, что это были ее племянники, которые спрятались в подвале, когда у девушки начался приступ. Ей нужна была медицинская помощь, но маленькие засранцы сыграли в труса и даже не позвали соседей, хотя могли. Между прочим, многие сегодня заходят в самодела и с ними ничего не происходит. Пресса умалчивает такие случаи в угоду Корпусу, но их достаточно. Так, знаменитый спортсмен Макс Монтана переплыл реку из самодела, и никто не обвинял его в том, что он – недолюдь. Многие фокусники и циркачи пьют, едят, спят в самоделе на потеху толпе и не превращаются в чантов. В прошлом году в самодельский разрыв близ Грасима Трады упал челнок Корпуса. Дети Неба сразу же взорвали корабль, чтобы он не достался самоделу, однако солдатам пришлось катапультироваться прямо во вражескую плоть. Они плыли в самоделе несколько часов и не стали чантами. И таких историй – множество. Единственные, кто поддерживает миф о чантах – это вы, братья. К счастью, вас осталось немного.
Кай подумал, что для трусливого Валентина это были слишком смелые слова. Ведь они были в лесу, не территории Райзора, и злить последнего было не совсем разумно. Однако чем больше говорил грандир, тем лучше понимал его Кай. Какой бы неприятной личностью не казался Валентин в пещерах и в первые часы их путешествия по лесу, но сейчас Кай с удивлением отмечал: грандир ему нравился. Да, Валентин был заносчив и ленив, но в нем жила смелость – иная, чем у Кая, который был готов броситься на гомозуля, чтобы спасти товарищей, но совершенно терялся при словесных атаках таких, как Райзор. К тому же история рыжеволосой Агнесс, которую сожгли на костре, настолько поразила сердце Кая, что ему хотелось задушить искателя. Но с другой стороны, Райзор поделился с ним последним куском хлеба. Ситуация давно перестала быть черно-белой.
– А что же Корпус? – спросил Кай, пытаясь упорядочить тысячу вопросов, скопившихся в голове, и выбрать самый важный. – На чьей стороне Дети Неба сегодня? Искателей или калюстианцев?
– Дети Неба всегда только на своей стороне, – прошелестела со своего места Десятая. – По большему счету, им плевать и на калюстианцев, и на искателей, и на недолюдей. Мы тут, как начинка в бутерброде. Снизу самодел, а сверху – Дети Неба. Корпус прилетел на Риппетру за ресурсами и минералами. И пока мы их ему поставляем, он с нами дружит. Правда, сейчас не так хорошо, как раньше. Помню, деду моему пальцы отрезало станком, так ему их в Корсионе за день пришили. А теперь из-за Хищиды даже последние медицинские центры в городе закрыли – боятся, что самодел их технологии украдет. По крайней мере, два года назад так было. Вряд ли за это время что-то изменилось.
Последнее предложение было сказано с плохо скрытой надеждой, которую все присутствующие постарались не заметить. Даже Кай почувствовал: ничего на Риппетре не поменялось, никто не приделает Десятой ноги обратно.
– Получается, что если я попаду в Хищиду, то есть в самодела, то стану чантом, а Райзор, у которого Звезда Света, вылезет и дальше пойдет? – решил перевести тему Кай.
– Вы оба станете чантами, – сурово объявил грандир. – Ты – потому что у тебя нет спасительного медальона, а Райзор – потому что его Звезда Света купленная. А еще вы утонете потому, что в вашем сердце нет Бога.
– В моем сердце есть Бог! – обиженно заявил Кай. – Я даже голос его слышу, хоть и не называю себя Патронагом. Жулик ваш Семнадцатый, вот он кто.
– Нравится мне этот парень, – хохотнул Райзор. – Я тоже божьи голоса слышу, когда дури курну. Ты случайно у грандира никакой травки не брал? Нет? И не бери. Калюстианцы – те еще наркоманы. Дурь у них славная, забористая.
– Ну все, я спать, – сказал Тупэ, потягиваясь. – Притомили вы меня своими демагогиями. Дежурных на ночь будем определять или так сойдет?
– Э нет, так не сойдет, – решительно заявил Райзор. – Ночных тварей пока по весне здесь нет, но вот Снулые Версты недалеко. Можно заснуть и не проснуться. Поэтому мы обычно всегда человека оставляем, чтобы в случае чего остальных разбудил.
Десятая молча кивнула, соглашаясь. Похоже, она уже давно дремала с открытыми глазами, пока грандир, Райзор и Кай обсуждали проблемы мироздания.
– Я первым буду, – сказал Кай, подбрасывая ветки в костер. – Все равно после таких историй не засну. Кто меня сменит?
Он удивился, когда подал голос грандир.
– Я буду вторым, Тупэрон третьим, дальше Райзор и перед рассветом Десятая, – распорядился Валентин.
Ему не возражали. Скоро над ночной поляной слышался только треск костра, да похрапывание Тупэ с Райзором. Десятая спала тихо и почти не дышала. Все трое разместились на лапнике, прижавшись друг к другу, но там еще оставалось достаточно места для Кая и Валентина. Последний почему-то не стал ложиться вместе с другими, а потоптавшись вокруг костра, неожиданно подсел к Каю.
– Я две смены подежурю, если не возражаешь, – сказал он, – Можешь идти отдыхать. Я привык спать мало, хватает трех-четырех часов. В храме столько работы, что порой даже жалеешь, что на Риппетре такие короткие сутки.
И хотя храпящие Райзор с Тупэ уже навевали на Кая сон, позволить Валентину подежурить вместо себя показалось ему нечестным и трусливым поступком.
– Нет, сейчас моя очередь, – решительно сказал он, стараясь не зевнуть.
– Как хочешь, – улыбнулся Валентин. – Ты не против? А то холодно.
Сначала Кай не понял, что имел в виду грандир, но, когда бок Валентина тесно прижался к его телу, до него дошло. Первым желанием было послать грандира подальше, но тут и до Кая долетел порыв ветра, который благополучно миновал защитную стену из веток и принялся кусать его голые руки. Грандир был чертовски теплым, и гнать его означало добровольно обрекать себя на бряцание зубами от холода до рассвета.
– Ладно, – кивнул Кай и тоже плотнее придвинулся к Валентину. Так, действительно, было теплее. Небо затянули тучи, скрыв звезды, и оставалось надеяться, что к утру их не польет дождем.
– Никак не могу тебя понять, – наконец, прошептал он. – Ты вроде хороший человек, но зачем повторяешь за Патронагом явную ложь?
– Какую ложь? – удивленно поднял бровь Валентин. Одна половина его лица освещалась светом костра, другая таинственно скрывалась в темноте, и Каю казалось, что он говорил с загадочной маской.
– О том, что жетон в виде звезды может кого-то спасти. Это ведь просто украшение.
Грандир улыбнулся.
– Для своего трехмесячного возраста ты прозорливый малый, – похвалил он его. – Ты все верно понял. Спасает не медальон. Спасает вера. Те, кто будут верить, что Калюста защитит их, выживут благодаря вере и силе духа. Они просто не поддадутся влиянию грибка. Остальных же Хищида превратит в чантов.
– Но это обман, – снова зашептал Кай. – Ты ведь говорил, что самодел больше никого не превращает в чантов.
– Люди в это верят, – вздохнул Валентин. – А вера – страшная сила. Человек, который не принял в сердце Калюсту, будет бояться и считать, что самодел опасен для него. Тот же, кто получит Звезду Света, будет уверен, что с ним ничего не случится, и Хищида не причинит ему вреда. Только более глубокой верой можно победить древние страхи.
В словах грандира была логика, и Кай задумался. Получалось, что Патронаг под номером Семнадцать искренне хотел помочь людям, и вопрос его личной славы здесь был не причем.
– Ты, правда, слышишь голос Калюсты? – прервал его размышления грандир. – Расскажи мне о нем.
Кай посмотрел в черное небо, потом на спящих людей, затем на огонь и неожиданно для себя рассказал Валентину все – о том, как впервые услышал Калюсту в пещере с самоделом, как тот помог ему бежать с рудника Тиля Голубоглазого, как позвал спасти Десятую. И хотя он ожидал, что грандир посмеется над ним, тот остался серьезным.
– Хорошо, что не стал скрывать, – кивнул Валентин. – Может, ты, действительно, отмечен Калюстой. Но хочу предупредить. Когда прибудем в храм, никому об этом не рассказывай. Мы, калюстианцы, не отличаемся лояльностью к инаковерию. Если будешь слышать Калюсту и дальше, можешь приходить ко мне за советом. В конце концов, у меня больше опыта в общении с Единым, а Калюста – бог не простой. Он любит людей, но порой любовь у него странная.
Кай хотел было ответить, что, во-первых, еще не решил, нужно ли ему идти в калюстианский храм или нет, а во-вторых, в своих отношениях с Калюстой он разберется как-нибудь сам, но Валентин смотрел на него так ласково и доброжелательно, что Каю не захотелось портить момент новым препирательством.
В тот момент Валентин уже не казался священнослужителем с высоким саном, человеком цивилизации и соперником за лидерство в их маленьком отряде. Он был братом и другом, его семьей, – как и все остальные люди, спящие рядом на еловых ветках. Их породнили Неправильный Лес, который был самым правильным и настоящим лесом в жизни Кая, огонь, бросающий снопы искр в затянутое облаками небо, и ветер, который иногда проникал сквозь заслоны из веток и беспокоил пламя, раздувая его в стороны.
Кай не заметил, как склонил голову на теплое плечо грандира и, укутавшись в неожиданное родство, уснул, плавно скользнув в царство дорожденных снов.


В такой горячей воде Кай не купался даже в тот памятный день, когда по случаю его рождения гномы вскипятили пару чайников, которые вылили в бочку с холодной водой. В ней он пытался смыть грязь, кровь и пыль, покрывавшие его тело в первые минуты осознанной жизни в шахтах. И хотя позже эта смесь появлялась на нем в разное время и в разных количествах, первичная корка грязи оказалась настолько стойкой, что не хотела отлипать даже после часа купания в Горячем озере. Он уже давно подметил, что большинство местных примечательностей были связаны с температурой: из пещеры его вынесла Теплая речка, сегодня утром они ползли по Холодной горе, а сейчас вот остановились на привал у Горячего озера.
Если бы Калюста подробно описал то, какой путь предстоит проделать наверху, то, возможно, Кай бежал бы из шахт не с таким энтузиазмом. К концу второго дня пути ему казалось, что колдун Соломон собрал его неправильно, и у него по очереди отвалятся спина, руки и ноги. Возможно, в другом порядке.
А всему виной был Райзор и его неподъемные сумки. Следующим утром чистильщик заявил, что в оставшиеся два дня пути поделится с ними припасами, если ему помогут дотащить его баулы до Совиного Ущелья. Там Райзора должны были встретить товарищи.
Вопрос, вертевшийся на языке Кая, озвучила Десятая, которой не грозило нести райзоров багаж.
– А что у тебя там? – спросила она, постучав костяшками пальцев по одной из туго набитых сумок. – Такое впечатление, что ты все камни из пещер решил на память утащить.
Райзор, который на утро выглядел каким-то особенно помятым, не стал скромничать и молча открыл мешки.
Лучше бы он этого не делал. На Кая уставилась ощерившаяся пасть гомозуля, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отступить назад. Морда твари занимала самый большой мешок, который при свете солнца оказался заляпан темно-ржавыми пятнами высохшей крови. Вопрос о том, что находилось в других сумках, помеченных таким же образом, отпал сам по себе. Десятая побледнела, Валентин, едва взглянув на голову зверя, сразу отошел к дальнему краю поляны, а Тупэ раззявил рот так, что в него можно было уместить кулак. Кай его понимал: ведь гномы считали гомозуля неубиваемой тварью. Сколько раз сам Тиль Голубоглазый рассказывал Каю, что единственной защитой от гомозуля является свет, которым его можно отпугнуть. О том, что гомозуль смертен никто даже не заговаривал. Кай ожидал от себя какой угодно реакции, но только не сожаление. Отчего-то видеть оторванную голову подземного монстра в сумке чистильщика оказалось неожиданно горько.
– Всего пятый в этом сезоне, – пояснил Райзор, деловито копаясь в сумках. – В прошлом году мы их до двух десятков за зиму набивали. Сейчас они осторожные стали, все глубже в пещеры спускаются. С этой зверюгой повезло. Ее Теплая речка из пещер вынесла, видимо, случайно в воду свалилась. Даже возиться сильно не пришлось, тварь уже раненая была. Прямо в реке ее и добил.
– Это все мешки с... трупом? – спросил Кай, споткнувшись на последнем слове. Гомозуль, погнавшийся за ним в подземелье, действительно, мог упасть следом в Теплую речку и, не справившись с течением, оказаться под солнцем. Раньше, до того как он узнал о Калюсте, Кай, вероятно, восхитился бы смелостью и удачей охотника, но сейчас он чувствовал непонятное родство с уродливой тварью, глазевшей на него из окровавленных сумок. Ведь она, как и он, тоже вышла из пещер.
– Нет, пришлось оставить большую часть туши на берегу, – вздохнул искатель. – Взял только самое ходовое, что на рынке лучше всего берут: голову, хвост, лапы и кое-что из внутренностей. Остальные сумки со жратвой и припасами. В брезентовых мешках – сухари, сахар, шоколад, сушеное мясо и пара контейнеров со сметаной. В кожаных сумках инструмент разный для охоты, да волосня с крючками для рыбалки. Топорик еще и пара ловушек имеются. В том мешке, что поменьше бельишко всякое, носки, рубаха про запас, даже платок где-то есть.
Никто не ожидал от Райзора такого подробного отчета, но Кай решил, что словоохотливость чистильщика вызвана длительным одиночеством. Когда из дальних забоев возвращались шахтеры, проработавшие там несколько недель, потом в жилых комнатах только их и было слышно – болтали они постоянно. Неизвестно, сколько недель или даже месяцев Райзор бродил в одиночестве по Неправильному Лесу. Хорошо, что еще совсем не свихнулся.
После подробного описания багажа Кая интересовало два вопроса: когда Райзор поделится с ними сахаром, и откуда в лесу он взял сметану? Кай еще ни разу не пробовал молочных продуктов, но знал о них из дорожденных снов. Однако желание задавать вопросы отпало, когда Тупэ заявил, что понесет Десятую, и помочь Райзору не сможет.
Валентин сразу потерял все свои плюсы харизмы, когда ответил, что таскать тяжести ему по сану не положено. А потом еще и о подаренном кольце напомнил. Мол, его цена превышает рыночную стоимость всей туши гомозуля. Из всей компании оставался только Кай, который попробовал было упомянуть о своей больной мозоли, но Десятая с Валентином в один голос его прервали, сказав, что помочь Райзору все-таки надо, так как кроме него больше некому.
В результате, искатель свалил на Кая большую часть сумок, а сам пошел впереди, весело болтая с Десятой, восседавшей на спине Тупэ. Валентин держался рядом с Каем, но не оттого что устал, а потому что берег силы. Всю дорогу грандир жевал какую-то кору, но когда Кай попросил его дать кусочек, заявил, что это пища не для простых смертных, тем самым, подогрев к себе неприязнь.
Так они и вышли на Тропу Птиц. Честно говоря, Кай не заметил особых примет, которые бы указывали на то, что вокруг едва видной тропинки обитали птицы. Их по-прежнему окружали завалы, буреломы и густолесье. Когда Кай спросил Десятую, почему он не слышит ни одной птицы, она лишь замахала на него руками, велев заткнуться. Зашикал и Райзор – мол, идти по Тропе следует в тишине.
К полудню Кай проклинал уже всех – и Десятую с ее маршрутом, и Райзора с его гомозулями, и Валентина, который почему-то бесил сильнее других, и лес, который, наконец, стал тем самым – неправильным. Едва они отошли от привала, как встретили первое цветущее дерево. И ладно, если бы оно просто цвело. Весной ведь природе положено цвести. Однако черные цветы размером с голову гнома торчали прямо из древесной коры, располагаясь по стволу в странном геометрическом порядке. Вместе с голыми, скрюченными от ветров ветками дерево производило крайне неприятное впечатление. Позже таких деревьев с цветами на стволах и даже на корнях они встретили еще не один раз. При виде их Тупэ шарахался в сторону и освещал себя знаком Калюсты, Райзор с Десятой плевались, Валентин сохранял непроницаемое выражение лица, а Кай, как дурак, улыбался, потому что еще никогда не видел живых цветов, и ему было все равно, что они росли как-то неправильно. Зрелище было красивым, а остальное не имело значение. Правда, когда им встретилось дерево, растущее корнями к небу, он все-таки испытал чувство неловкости и постарался пройти мимо быстрее.
Озеро оказалось настоящим подарком судьбы. Когда они вышли к небольшой долине, в центре которой раскинулся живописный водоем с цветущими кувшинками, Кай еле передвигал ноги от усталости. Солнце клонилось к закату, а они не сделали ни одной остановки. Нестерпимо хотелось есть, пить и ругаться. И хотя вокруг озера по-прежнему расстилались луговины, покрытые жухлой весенней травой и низкорослым кустарником с набухшими почками, в самом водоеме пышным цветом цвели кувшинки и лотосы, над которыми летали стрекозы и бабочки.
Кай и без объяснений понял, что это было неправильное озеро в неправильном лесу.
– Чуть-чуть не успели, – разочарованно протянула Десятая. – Придется заночевать здесь.
– Да, – вздохнул Райзор, бросая мешки на землю. – Лучше не рисковать. Снулые Версты совсем близко, мне кажется, я даже отсюда их запах чую.
И обернувшись к остальным, объяснил:
– По Птичьей Тропе ночью идти нельзя. Примета такая. Хотели проскочить до Ущелья сегодня, но придется заночевать у озера. Так что – привал, ребятки.
Решение о привале было принято вовремя, потому что Кай уже собирался поднимать бунт и оставаться у озера вне зависимости от того, поддержат ли его или нет.
Они разбили лагерь на покатом берегу в паре метров от воды. Кувшинки пахли так одуряюще сладко, что Каю хотелось их съесть. Десятая предупредила, чтобы в одиночку не бродили по лесу, так как Снулые Версты могли начаться за первыми же рядами стволов.
– В этих местах самодел лежит близко, – сказала она, напряженно осматривая горизонт, словно Калюста мог оттуда махать ей рукой. – Будьте начеку. Здесь тепло, много дров не понадобится.
У озера, действительно, было тепло, и Кай впервые перестал дрожать с тех пор, как погас их вчерашний ночной костер. За дровами они отправились вместе с Тупэ, но так как уходить далеко от воды не хотелось, то они просто наломали охапки толстых веток с ближайших кустов.
Райзор к тому времени уже соорудил ночлег из брезентового холста, который оказался у него в припасах. Валентин в задумчивости пробовал воду босой пяткой.
– Искупаться бы, – протянул он и скосил глаза на Десятую. Кай хмыкнул. В деле спасения собственной шкуры от потенциальных опасностей грандир был на первом месте. Все правильно – в воде могли водиться хищные твари, поэтому стоило спросить у старожил. Хотя идея поплескаться в теплой воде нравилась и Каю.
Десятая одобрительно кивнула.
– Водица здесь замечательная. Смотрите только, глубоко не заплывайте, в центре пара омутов есть. Мне тоже помыться бы не мешало. Буду вон в тех камышах. И да, у меня с собой нож. Кто не знает – ножи я метаю с закрытыми глазами, обычно не промахиваюсь.
Кай отвел глаза и, наверное, покраснел, потому что едва Десятая сказала о купании, как ему пришла в голову плохая мысль, посмотреть, как выглядит половина женщины. Но Калюста тут же зашептал в другое ухо, что так поступать нельзя, и Кай поспешил мысленно извиниться перед Десятой. К счастью, она ничего не заметила.
Райзор с Тупэ от купания отказались, заявив, что отправятся на другой берег порыбачить. По дороге Райзор, как и обещал, делился с ними лепешками и сушеным мясом, которые еще оставались на ужин, но всем хотелось чего-то новенького.
– Мыться вредно, – решительно заявил искатель, явно озвучивая мысли Тупэ. – Пусть они тут плещутся. И не заметят, как мухота под кожу червей накладет.
К счастью, Валентин его слов не слышал, а Кай решил проигнорировать. Уж больно заманчиво выглядела искрящаяся в последних лучах солнца вода. Дно было илистым, приятным. Вода была горячей, но на том уровне, когда ее обжигающее прикосновение приносит удовольствие, расслабляет и смывает с тела не только грязь, но и плохие мысли.
Спохватившись, что зашел в озеро одетым, Кай покрутил головой, но убедившись, что Десятая скрылась в камышах, быстро скинул штаны с рубахой и забрался в воду. Не то чтобы он стеснялся подравненную, но все-таки она была женщиной, а он еще не понял, как к ним стоило относиться.
Ноги сразу по щиколотки утонули в илистом дне, но глубже не провалились. Кай несмело прошел несколько метров, загребая воду кончиками пальцев и размышляя над тем, сможет ли поплыть, руководствуясь только дорожденными снами. Калюста любезно помог ему, так как со следующим шагом Кай с головой погрузился в воду. Началась глубина. Испугаться он не успел – тело сделало все само. Кай вынырнул, фыркая и отплевываясь, а в следующий миг уже поплыл к напуганному Валентину, загребая впереди себя руками и изо всех сил молотя ногами по упругой поверхности. Большей забавы в жизни он не испытывал.
Выражение лица грандира быстро изменилось, став злым, словно его укусили в задницу.
– На твоем месте я бы не тратил зря время, а стал мыться прямо сейчас, – сердито сказал он. – Есть вероятность, что тебе и ночи не хватит, чтобы отшкрябать все нечистоты, которые на тебя налипли. И лучше делай это подальше от меня. Гляди, какие вокруг пятна грязи расплываются. Можно подумать, что ты с рождения не мылся.
– Чистая правда, грандир, – рассмеялся Кай.
Пребывая в отличном настроении, он подгреб к Валентину ближе и принялся нарезать вокруг него круги, усиленно брызгаясь. Возможно, вода плохо смывала грязь, но плохие мысли и мрачные настроения она уносила мгновенно. Кай сделал еще одно открытие – оказывается, он любил воду.
В конце концов, Валентин не выдержал и ушел на мелководье, где принялся зачерпывать со дна ил и скрести им свое белое тело. Тело у него, действительно, было белым, словно он всю жизнь прятался от солнца.
– Откуда у тебя эта татуировка? – спросил Кай, указывая на плечо грандира. Всю руку священнослужителя покрывала загадочная вязь переплетенных букв и узоров. Раньше Кай видел татуировки у гномов, но у шахтеров они были грубые, геометрические, состоящие из кругов и квадратов, а здесь руку оплетал настоящий шедевр, произведение мастера.
– Иногда лучше промолчать, чем спросить, – не сразу ответил грандир и погрузился по шею в воду. Подтащив кувшинку, он уложил на нее голову и закрыл глаза, раскинув руки в стороны.
– Другими словами, это не твое дело, – пробурчал он. – А здесь вполне терпимо. Если ни на что не смотреть, можно представить, что принимаешь ванну.
Кай хотел было обидеться, но потом решил, что грандиру на самом деле плевать, обижен он или нет, поэтому отвернувшись, принялся драить себя ногтями. Получалось больно и не слишком эффективно. Пришлось перенять метод Валентина, который был снова зачислен в неприятели.
Набрав пригоршню ила, Кай стал мыться усерднее. Для верности он сорвал лист кувшинки и, скомкав его наподобие мочалки, несколько раз отер тело, задержавшись на лице и волосах. В результате ожесточенных растираний кожа горела так, словно он купался в кислоте.
Сорвав другой лист кувшинки, Кай соорудил из него ковш и долго поливал себя, млея от ощущения чистоты, все глубже проникающей в тело. Сомнения, страхи и тревоги уносились прочь, уступая место блаженному спокойствию. Он правильно сделал, что сбежал из пещер. Калюста поможет добраться до Корсиона, а там подскажет, куда идти дальше. Правда, оставался еще колдун Соломон, но сейчас Кай уже знал, что ответить ему при встрече, которая, как он надеялся, никогда не состоится.
Кай почувствовал взгляд почти физически – словно, кто-то коснулся рукой затылка, похлопал по плечу и пробежался пальцами по спине. Грандир полулежал на воде, все так же раскинув руки в стороны, и пристально разглядывал его, даже не пытаясь скрыть улыбку. Ехидную, презрительную или насмешливую – оттенок Кай не разобрал. Он не так хорошо разбирался в человеческих эмоциях, опыта было мало.
– Что? – сердито буркнул он.
– Тебе давно следовало помыться, – хмыкнул Валентин. – Теперь хоть на человека стал похож. Кстати, тебе говорили, что ты красивый?
Кай нахмурился, пытаясь разобрать, издевался ли над ним грандир или хвалил. Если это вообще имело какое-то значение. Он прожил три месяца, и за это время ему мало кто говорил о его внешности. Гномы чаще всего обсуждали рост Кая и шутили, что его следовало бы подравнять. Хотя рядом с Валентином и Райзором он понял, что явно не относился к высоким людям. Что касалось его «красоты», то Кай предпочел бы услышать о ней из уст Десятой, а не Валентина. Как-то это было бы правильнее, что ли.
– А еще ты рыжий, – хохотнул Валентин. – Словно тебя головой в цветочный мед окунули.
– Это плохо? – не выдержав, огрызнулся Кай. Пристально оглядев волосы грандира, он так и не смог придумать, к чему придраться. У священнослужителя были аккуратно остриженные, черные, как антрацит, волосы. Валентин периодически проводил ладонями по голове, зачесывая их назад и следя, чтобы купание не повредило прическу. Видно, что внешность в жизни этого человека играла не последнюю роль.
– Ты не обижайся, но на Риппетре мало рыжеволосых, да еще с такими зелеными глазищами, – миролюбиво сказал грандир. – Будь осторожен в Корсионе. Соломон найдет тебя в первый же день. Мое предложение о службе в храме еще в силе, но я не собираюсь тебя ждать или уговаривать. У меня есть кое-какие соображения, зачем ты понадобился Соломону. Однако пока придержу их при себе.
Кай фыркнул и снова принялся драить руки. Черный ободок вокруг ногтей уменьшился, но упрямо не хотел исчезать. Он не собирался развлекать грандира расспросами о Соломоне. Знал, что Валентин только этого и ждал. Нет, он как-нибудь сам с колдуном разберется. К тому же, Кай вообще сомневался, что грандир был знаком с Соломоном. Уж слишком много совпадений получалось.
Со стороны камышей, где купалась Десятая, послышался всплеск воды и довольное бормотание. Похоже, в этом озере нормальных людей сегодня не было. Подравненная что-то приговаривала, общаясь с невидимым собеседником. Может, разговаривала с умершим братом? Приглядевшись, Кай сглотнул. Девушка не заходила глубоко в воду, и сквозь крепкие стебли зарослей он разглядел ее руки, мелькавшие вверх и вниз по телу. Кажется, Десятая тоже скребла себя листьями с песком и илом.
– Хочется посмотреть? – послышался насмешливый голос грандира.
– А тебе разве нет?
Кай уже пожалел, что ответил. Он хотел посмотреть на обнаженную Подравненную не из больного любопытства к ее искалеченному телу, а просто потому, что еще ни разу не видел голых женщин. Интуиция подсказывала, что ему бы понравилось.
– Нет, – произнес Валентин, подплывая к нему. – Я предпочитаю мужчин.
Кай обернулся так резко, словно ему под кожу забралась та самая муха, которой пугал их Райзор.
– Как это? – спросил он и тут же покраснел, потому что дорожденные сны сразу дали ответ на вопрос, который задавать не следовало. Некоторые мужчины любили не женщин, а мужчин, и это было странно и неприятно.
– Тебя интересует физическая сторона вопроса или эмоциональная? – спросил грандир и рассмеялся, видя его растерянность. – Почему ты вдруг разволновался? Неужели примерил на себя? Успокойся, друг мой. Ты не в моем вкусе. Рыжие они такие... поверхностные, суетливые, где-то даже глупые. Чтобы заинтересовать меня, нужно иметь что-нибудь помимо симпатичной мордашки и крепкой задницы.
Кай открыл рот, закрыл, снова открыл, собираясь облить грандира потоком брани, но Калюста, предвидев особо грязные ругательства, лишил его дара речи.
– Только в лагере не болтай, – заметил Валентин, плавая вокруг. – Не думаю, что Райзор с Тупэроном будут такими же лояльными. Еще зароют меня где-нибудь под деревом и не посмотрят, что я служитель Калюсты.
Наконец, гнев Кая прорвался наружу, и он набросился на грандира, давая волю не только злости, но и всем страхам, которые одолевали его после побега из шахт. Кай не знал, что собирался сделать с Валентином – утопить и поколотить или наоборот. Однако тот двигался в воде куда ловчее Кая, который научился плавать всего полчаса назад, и легко ушел от разгневанного гомункула.
Их отвлекла Десятая.
– Эй, гребите сюда, – закричала Подравненная. Кажется, она была замотана в одну куртку Кая, но подумать о ее обнаженном теле он не успел, так как прежде увидел тварь, стоявшую за спиной девушки. Из всех сравнений на ум приходило только одно – бык с кошачьей головой, покрытый волнистой зеленоватой шерстью. Чудовище легко доставало макушкой нижних веток немаленького кедра. Длинный хвост лениво шевелился из стороны в сторону, словно змея, обтянутая вывернутым наизнанку шерстяным носком. Клыки весьма недвусмысленно выворачивались наружу сквозь верхнюю губу монстра. Узкие желтые глазки-щелочки, мощные лапы хищника и бугры мышц на мясистой спине дополняли облик самого нелепого зверя, какого Кай видел в своей короткой жизни. Даже гомозуль по сравнению с ним казался образцом изящества и высокого вкуса самодела. В том, что непонятная тварь была делом рук Калюсты-самодела-Хищиды, Кай не сомневался.
Он хотел было крикнуть, чтобы Десятая бежала, или ползла, или как-нибудь спасалась, но тут девушка повернулась к монстру и вместо того, чтобы запаниковать прильнула к его мохнатой лапе.
Кай даже икнул от страха, а грандир все-таки нахлебался воды, так как, увидев тварь на берегу, с головой скрылся в озере. Видимо, несчастный трус совсем потерял рассудок от страха.
– Это барсуматы! – крикнула Десятая. – Помнишь, я тебе о них рассказывала? Они безобидные, кроткие, как котята. Да они и есть котята. Этот, наверное, из Снулых Верст к нам забрел. Они там часто пасутся в поисках открытого самодела. Смотри, как он сейчас мурчать станет.
И с этими словами девушка принялась чесать голову твари, которую та охотно склонила к ее рукам. Барсумат, действительно, не проявлял признаков враждебности. Наоборот, он уселся на задние лапы и принялся чесать огромную башку о руки Десятой. Движения у него при этом были плавные, нежные, а из клыкастой пасти раздавались приятные звуки, похожие на мурлыкание кошки.
– Задержи его, я тоже хочу! – крикнул Кай и погреб к берегу, на ходу раздумывая, как бы надеть штаны, чтобы не смутить Десятую. Как назло, барсумат передвинулся ближе к озеру, наступив лапой на ком одежды. Ситуация становилась почти комичной, однако Каю пришла в голову удачная мысль.
– Эй, киса! – замахал он руками. – Плыви к нам! Эгей, давай сюда, большой котяра!
И чтобы точно привлечь внимание твари, он сунул пальцы в рот и свистнул так, как учил его Тупэ. Свист получился замечательный – пронзительный, громкий. Его услышал не только барсумат, но и гном с Райзором на другом берегу. Однако идея Кая заманить создание в озеро вызвала у Валентина приступ панического страха.
– Да ты что? – закричал на него грандир. – Совсем мозгов нет? Ты зачем его сюда зовешь?
– Не бойся, – ухмыльнулся Кай, наслаждаясь чувством превосходства над священнослужителем. – Я сам его поглажу, а ты смотри и завидуй.
Ответа не последовало, и Кай обернулся, чтобы посмотреть не утонул ли грандир от страха. Но увидел лишь его затылок – Валентин со всех сил греб к камышам, из которых недавно вылезла Десятая. Кай презрительно хмыкнул: большего труса он не встречал.
Он повернулся как раз в тот момент, когда закричала подравненная. Барсумата на берегу уже не было. Большая кошка уже не мурчала, она грациозно рассекала воду, прижимая уши и скаля пасть. Расстояние между ней и Каем стремительно сокращалось. Лишь раз взглянув в прищуренные желтые глаза хищника, Кай понял: киса плыла не за лаской. Еще пару секунд он колебался, пытаясь убедить себя, что питающийся самоделом барсумат не может причинить ему вреда, но тут раздался крик Валентина:
– Плыви, идиот! Если хочешь жить, уплывай. Ради Калюсты, черт тебя побери!
Кай повиновался его голосу примерно так же, как голосу Тиля Голубоглазого, когда тот велел хватать кирку и отправляться в штольню. Если у гомункулов могли быть предки, то, вероятно, в роду Кая были одни рабы и служащие. Он подчинился командному тону грандира, и уже не раздумывая, погреб к камышам, краем глаза отметив, что Райзор целился в их сторону из риппа. Но выстрела не последовало. Обернувшись, искатель увидел, что Тупэ повис на стволе, и мысленно горячо поблагодарил гнома. Возможно, чистильщик и попал бы в тварь, но с той же вероятностью он попал бы и в них с Валентином.
Между тем, грандир уже достиг камышей, но запутался в них, теряя время. Каю же по обыкновению помогал сам Калюста. Барсумат дышал ему в затылок, и теперь у него не было никаких сомнений, что обоюдной симпатии у них бы не получилось. Тварь разевала пасть, роняла в воду слюну и то и дело пыталась зацепить его когтистой лапой, но лишь шлепала по воде. Звуки, вырывающиеся из вонючей глотки, на мурлыкание не походили.
Кай достиг камышей за рекордное для новичка в плаванье время. Валентин безнадежно запутался ногами в тростнике, который обвился вокруг его голых ляжек, рассекая кожу до крови. На долю секунды у Кая мелькнула мысль пробежать мимо – в подлых зарослях виднелся проем, чистый от камышей, но он все же остановился и, погрузив руки в воду по плечи, нащупал запутавшиеся лодыжки грандира. Они выскочили на берег на пару секунд раньше барсумата. Кай рванул было к Десятой, но Валентин махнул в другую сторону.
– Нет, надо в лес, к Снулым Верстам! – задыхаясь, прокричал он на бегу. – Там много самодела, тварь на него отвлечется.
Кай не успел подумать над плюсами и минусами плана, но зато на миг встретился с испуганными глазами Десятой. И понял, что Валентин прав – девушку нельзя было подвергать риску. У них был шанс убежать от обезумевшей твари, а вот у нее – нет. Райзор с Тупэ мелькали в зарослях, но еще были слишком далеко, чтобы помочь им.
И они припустили к темнеющей кромке леса. Выбравшаяся на берег тварь двигалась медленнее, чем в воде, но преследовала их с завидным упорством. Оставалось сожалеть о своем голом и беззащитном виде и надеяться, что Калюста не даст им сдохнуть столь нелепо. Бежать по каменистой почве побережья босыми пятками было чертовски больно. К тому же после теплого озера прохлада весеннего вечера показалась лютым морозом – приходилось следить, чтобы случайно не прикусить себе язык, так как нижняя челюсть обивала неистовые барабанные дроби о верхние зубы.
Солнце уже коснулось красным боком горизонта, и в лесу стоял зловещий сумрак, который уверенно превращался в кромешную тьму. Кай понятия не имел, как должны были выглядеть Снулые Версты и сколько им еще бежать. Ему казалось, что за ним устилается дорожка из крови – привыкшие к обуви пятки горели и пульсировали, хотя, возможно, на них уже давно не осталось кожи. Он заорал бы от боли, но Валентин бежал рядом молча, поэтому молчал и Кай. Неженке-грандиру должно было быть в сто раз больнее.
– Туда! – пропыхтел Валентин и резко свернул налево, как показалось Каю – наугад. Мрак стоял такой, что он только поражался, как еще не врезался в дерево. Бежать по лесу было немного приятнее, чем по острой гальке, зато его колени и ляжки покрылись сетью мелких порезов от сухостоя и мелких кустов. Вспоминая заросли ерника и малины, которые встречались им по пути до озера, Кай обливался холодным потом – попади они в такой бурелом сейчас, и зубы барсумата покажутся мелкими неприятностями. Если бы не треск кустов и рычание твари, неотступно следующей за ними, Кай давно бы свалился под ближайшим деревом и стал выть, словно гомозуль, хватаясь за пятки. Но перед грандиром следовало держать лицо.
– Валентин, – выдохнул он, изумившись новой мысли. И как он только раньше об этом не подумал. – Нам нельзя в Снулые Версты! Мы же там заснем! Помнишь, что Десятая рассказывала?
– Заткнись, – зашипел грандир. – Раньше надо было думать. Если вздумаешь уснуть, я тебя тащить не буду. Между прочим, мы уже минут десять как по Снулым Верстам бегаем. А Десятую ты больше слушай, у нее после ямы мозги не в порядке.
Кай задохнулся от возмущения – он и не подозревал, что грандир может оказаться столь неблагодарной скотиной по отношению к проводнице, но тут Валентин резко остановился и стал проворно карабкаться на дерево.
– Не стой пнем, – прохрипел он сверху. – Залезай, иначе тебя сожрет барсумат, а мне придется на это смотреть.
– Трус, – в сердцах обозвал его Кай, прислушиваясь к треску кустов. – Ты видел, какие у него когти? Да он в три счета тебя с этого дерева стащит. Ты как хочешь, а я бегу дальше.
– Дурень безмозглый! – снова зашипел Валентин. – Дальше самодел начинается, не спорь со мной, я его чувствую. В темноте ты даже не заметишь, как провалишься в болотину и станешь чантом. Впрочем, будет тебе по заслугам за тупость. Правда, я не знаю, зачем самоделу такой глупый чант. Давай залезай! Барсуматы по этим деревьям не лазают, им запах не нравится.
Кай еще раз оглянулся в темноту, послушал рев барсумата, который стал гораздо ближе, и без слов полез на дерево, убеждая себя, что не будет спрашивать грандира, откуда тот так хорошо разбирался в деревьях Неправильного Леса. Хотя, возможно, Валентин, действительно, был неплохим калюстианским знахарем и получил свою высокую должность не за красивые речи.
Дерево было корявым, со старой потрескавшейся корой и колючими сучьями. Кай добавил к своей коллекции царапин еще дюжину, прежде чем добрался до ветки, на которой устроился грандир. Валентин прижимался лбом к шершавому стволу и, казалось, готовился упасть в обморок. Плотная крона, состоявшая из густо переплетенных веток, почти не пропускала свет ночного неба, но лицо грандира было таким бледным, что его было хорошо видно даже в темноте.
– Я никогда так не бегал, – пробормотал он. – Какая нелепая, абсурдная ситуация...
Валентин замолчал, так как у подножья дерева завыл барсумат. Кай, который собирался забраться повыше, перестал выискивать ветку попрочнее, опасаясь ненароком свалиться. В результате, он примостился на толстый обломанный сучок с другой стороны ствола от грандира. Надежды на скорый конец мучений растаяли, когда барсумат, вместо того чтобы отправиться поедать самодела, улегся под деревом, отнюдь не выказывая недовольство от его запаха. Барсумата все устраивало. Он понимал, что беззащитные жертвы либо замерзнут и свалятся, либо попробуют сбежать, а значит, все равно станут его ужином. Сквозь путаницу ветвей Каю было хорошо видно огромную сереющую массу плоти, которая фырчала, вздыхала и ухала, ожидая добычу.
Захотелось вспомнить недобрым словом Десятую. Какого черта она решила, что эти твари безобидные? Оставалось надеяться, что Райзор со своим риппом найдет их раньше, чем они замерзнут.
– Эй, рыжий, – послышался слабый голос грандира. – Перебирайся ко мне. Надо сесть ближе, иначе я сейчас сдохну от холода.
От мысли, что ему нужно будет прижаться к голому телу Валентина, который полчаса назад признавался, что любит мужчин, Кая передернуло. Он, возможно, еще мало прожил на этом свете, но в собственной ориентации не сомневался
– Нас скоро найдут, – уверенно сказал Кай, больше для того чтобы подбодрить себя, а не соседа по дереву. – Райзор хороший следопыт, а мы такую траншею в кустах проделали, что и слепой заметит.
Барсумат хрюкнул и шумно перевернулся. То ли грандир ошибся, и самодела поблизости не было, то ли зверюга была сыта и просто развлекалась. Наверное, ей было прикольно загнать двух голых мужиков на дерево и посмотреть, что будет дальше.
– Райзор не пойдет в Снулые Версты, – устало пробормотал грандир, прижимаясь к стволу, словно к грелке. – Люди верят, что в таких местах самодел напускает на них снотворные туманы, затягивает в болото и превращает в чантов. Суеверия – великая сила, к тому же Райзор не из тех людей, что станет рисковать ради кого-то. Сон в Снулых Верстах – все это выдумки. Мы-то с тобой не засыпаем. Мы, черт возьми, замерзаем. Нам еще повезло, что нет ветра. Придется терпеть, пока барсумат не захочет жрать и не почует самодельские лужи. Упрямая скотина. Там, наверное, кислица болотная разрослась, а барсуматы ее не переваривают. Вот он и решил лучше нас высиживать, чем сквозь неприятную травку пробираться. Зараза. Давай перебирайся сюда, из-за тебя мы оба околеем, как тушки в морозилке. Нужно как-то согреться.
-И не подумаю, – фыркнул Кай. – Тоже мне спец по барсуматам нашелся. С чего это он вообще на нас кинулся? Десятая говорила, что они безобидные, мол, совсем. Только на самодела бросаются. Наверное, перепутала что-то, иначе как объяснить, что мы сейчас здесь, а он там, внизу, ждет, когда свалимся. Эй, тварь рогатая, – крикнул он. – Давай, чеши отсюда. Мы не гомозули какие-то, а люди, понятно?
Какое-то время Валентин молчал, слушая, как Кай пытается прогнать барсумата, потом произнес:
– Вода в озере была слишком теплой. Скорее всего, где-то по дну самодел протекал, а мы как раз в течение попали. Десятая в камышах мылась, ее и не зацепило. Теперь барсумат думает, что мы два больших куска самодела и собирается слопать, если не на ужин, то на завтрак.
Грандир вдруг издал какой-то странный звук, и Кай перегнулся со своего места, чтобы посмотреть, что случилось. В темноте было трудно разобрать, но, кажется, Валентин смеялся. Это был странный смех – больной, истерический, задавленный. Кай не стал ему мешать и попытался прижать ноги к груди, чтобы хоть как-то задержать тепло в теле, которое стремительно исчезало. Челюсть, на время успокоившаяся, снова начала прыгать и лязгать. Сначала Кай еще пытался ее контролировать, но потом плюнул и уже не мешал зубам лязгать. Если бы его спросили о самых страшных мучениях человека, он, не раздумывая, назвал бы холод. Какие уж там ожоги от углей...
Грандир перестал смеяться и тихо икал, периодически стукаясь лбом о ствол.
– Неделю назад я даже в страшном сне не мог увидеть, что буду голым сидеть на дереве в ночном лесу, а внизу будет бродить барсумат, – прохрипел Валентин. – Нет, ну какого черта я отправился в эту поездку по Синеусой Пустоши? Будь проклят тот день, когда я решил заняться благотворительностью. Эй, рыжий. Мне кажется, к рассвету мы умрем. Жаль, то ты прожил так мало. Сколько говоришь? Три месяца? Да, ничего-то ты не увидел – только пещеры, да бурелом этот. Знал бы ты, какой красивый у нас храм. Видел ракушечник в пещерах? Так вот, главная пирамида храма покрыта ракушечником, и ночью вся ее поверхность сияет, словно усыпанная звездами.
– Ненавижу! – в сердцах прервал его Кай. – И тебя, и храм, и Патронага!
– А Калюсту любишь? – вдруг оживившись, спросил грандир.
– Да, – осторожно ответил Кай, чувствуя подвох.
– Тогда ты лжец, – объявил Валентин. – Да будет тебе известно, что Патронаг – это человеческое воплощение Калюсты на земле. Калюста уже шестнадцать раз перевоплощался в человека, но Семнадцатый Патронаг – особенный. Когда ты увидишь его, то сразу поймешь, что это и есть бог. Одно дело молиться богу, не зная, каков он на самом деле, совсем другое – видеть и слышать его каждый день. Это необыкновенное чувство – жить в одном доме с богом. Поэтому многие мечтают попасть в храм.
– Ты хочешь сказать, что, когда я молюсь, меня слышит Патронаг? – от удивления Кай даже перестал дрожать.
– Именно так, – уверенно кивнул грандир. – Если ты принял в сердце Калюсту, то тебе придется принять и Патронага, потому что они неразрывны. Кто-то скажет: идеальных людей не бывает. Это правда относится ко всем за исключением Патронага Семнадцатого. Он – бог в человеческом обличье.
Кай промолчал. С одной стороны, Валентин говорил так убежденно и одухотворенно, что лжи в его словах не чувствовалось, с другой стороны, поверить в богочеловека было трудно. Кай-то и в Калюсту с трудом верил, а тут еще Патронаг.
По его подсчетам они сидели на дереве минут сорок. За это время если не Райзор, то Тупэ должны были давно на них выйти. Если, конечно, они побороли суеверные страхи. Или если на них не напали другие барсуматы. Однако в таком случае они должны были слышать выстрелы – Райзор наверняка бы отстреливался.
Между тем, проклятая тварь поднялась и принялась нетерпеливо вышагивать вокруг дерево, то и дело задирая морду и скаля на них зубы. Новая мысль была совсем неприятной. А если запах, который, по словам грандира, отпугивал барсумата, вдруг покажется твари не таким уж противным? Тогда придется прыгать и надеяться, что Калюста не даст их ногам сломаться.
– Эй, – окликнул Валентина Кай, решив, что с мрачными мыслями надо бороться. – Смотри, облака ушли. Небо какое звездное.
Сквозь лабиринт веток, действительно, сверкали яркие точки. Кай, привыкший в пещерах к вечной темноте над головой, все еще удивлялся звездам. Наверное, он будет удивляться им всю жизнь.
– Не люблю звезды, – неожиданно сказал грандир. – Я там родился – в небе. Вернее, на четвертом флагманском крейсере Детей Неба. Мой отец один из них. Вот так. Сколько себя помню, всегда с ним воевал. Он хотел, чтобы я водил корабли и занимался стратегией, а меня тянуло вниз, на Риппетру. Поверь, лучше жить в пещерах горных людей, чем на базах Корпуса. Мой отец – деспот, для него нет другой правды кроме собственной. Меня спас Калюста, ему я обязан жизнью.
– И я, – ответил Кай, удивленный откровенностью грандира. – Как думаешь, твой отец знает, что тебя похитили солдаты Корпуса?
– Я не удивлюсь, если это полностью его затея, – пожал плечами грандир. – Родство родством, но в теплых отношениях мы никогда не были. А ликвор нужен Детям Неба, как... нам кровь что ли? Никогда не задумывался о сравнении. Но, не даст соврать Калюста, это именно так. На ликворе работает весь флот Корпуса, поэтому, когда у Детей Неба начинается его дефицит, о родственных чувствах они забывают.
– Откуда ликвор вообще взялся?
– На этот счет много версий, и ни одной правдивой, – вздохнул грандир. – Согласно некоторым калюстианским апокрифам, ликвор – это кровь Калюсты. Но ученые с Псиланты считают, что ликвор – минерал, который самодел случайно захватил в космосе ниамфинами, когда тащил с Гайи людей, животных, землю и все, что ему там приглянулось. В отличие от земного материала, ликвор вполне мирно ужился с самоделом. Если бы это был обычный минерал, нашу планету ждала бы участь обычной колонии-донора, каких у Детей Неба полно. Но ликвор на Риппетре со временем приобрел особые свойства, он как бы «ожил», что ли. Для его добычи требуется целый ритуал, главным в котором являются не бурильные установки и шахты, а голос и определенные телодвижения. Возможно, на других планетах ликвор добывают «обычными» способами, но наш ликвор настолько смешался с самоделом, что его надо долго и нудно уговаривать, чтобы он отделился от Хищиды. Ты это и сам видел в той пещере. Со стороны это похоже на волшебство, но на самом деле, это искусство, которому обучаются долгие годы. Калюстианцы тщательно охраняют секрет добычи ликвора, и только благодаря этому Риппетра сохранила независимость. Да, мы продаем ликвор Корпусу, но другого выхода нет. Это – меньшее зло. Калюстианцев называют торгашами, не задумываясь, какую роль мы играем для сохранения хрупкого мира.
– А если ликвор на Риппетре закончится? Ведь самодел его не «вырабатывает», так?
– Ну, на пару поколений его еще хватит. Другое вопрос в том, что в доступных местах ликвор уже весь собрали. Поэтому те дезертиры из Корпуса и привели меня в горы Асырка. Их еще только начинают исследовать, но некоторые эксперты считают, что залежей ликвора в горном самоделе даже больше, чем под Корсионом. В городе его уже почти выбрали.
– Значит, калюстианцы придут добывать ликвор сюда? А как же горцы?
– Вспомни, что они сделали с Десятой, – веско ответил Валентин. – По-моему, будет замечательно, если горцев потеснит цивилизация. А сколько еще подравненных осталось в тех ямах? Чем раньше в горах начнется добыча ликвора, тем лучше.
И хотя со словами грандира было не поспорить, Кай ощущал какой-то подвох. То было едва уловимое чувство неловкости, словно с ним поделились последним куском мяса, при этом намекнув, что пища украдена у другого голодающего.
– Что это за звезда? – спросил он, решив, сменить тему. За разговорами не так чувствовался холод, хотя пальцы ног с уже трудом ощущались.
– Это пятый спутник Детей Неба, – прищурившись, ответил грандир. – Мы называем его Колесницей Калюсты. Люди верят, что, когда в небе видна Колесница, все вокруг начинает меняться. Надо держать глаза и уши открытыми, чтобы не упустить момент, набраться смелости и сделать то, на что никогда раньше не решался. Колесница открывает второе дыхание, она – тот особый случай, когда прошлое оставляют позади без оглядки. Другими словами, знак судьбы. Он означает, что скоро в твоей жизни произойдет что-то важное. Например, мы умрем.
– И что с нами будет? – спросил Кай. – После смерти?
– Зависит от того, во что ты веришь, – философски ответил Валентин. – Я вот, например, калюстианец. Мы верим, что Калюста дарит своим послушникам вечную жизнь. То есть, после смерти станем чантами. Да будет тебе известно, что всех калюстианцев хоронят в самоделе, но об этом в церкви открыто не говорят. Только служители высшего уровня знают тайну. Тебе рассказываю, потому что мы и так скоро сдохнем, какие уж тут тайны. Для родственников устраивают фальшивую церемонию с погребением тела в калюстианском склепе, а потом труп перевозят к ближайшему самодельскому болоту. Так поступают со всеми калюстианцами – вне зависимости от сана. Мы верим, что, став чантами, закончим свой жизненный путь и разделим с богом тело, сердце и разум. А когда наступит Возмездие, Калюста поглотит грешников и воскресит чантов. Тогда мы будем жить вечно.
Слова грандира заставляли задуматься о том, насколько честной была Церковь Калюсты и глава ее Патронаг с верующими во всех остальных вопросах, раз ее лидеры обманывали прихожан даже в таком деле, как смерть. Но честность Валентина подкупала. Тем более, что сам Кай не имел ничего против, если бы его тело утопили в самоделе.
– Я не думаю, что мы умрем, – уверенно сказал он. – Калюста поможет нам, как и всегда. Нужно только хорошо помолиться. Мне простительно, я новенький, но вот тебе, грандир, должно быть стыдно, что ты забыл попросить бога о помощи. Давай, вспомни, какую-нибудь хорошую молитву, а я буду за тобой повторять. Вот увидишь, Калюста нас услышит.
– Если бы все было так просто, – грустно повторил Валентин, но спорить не стал. – Ладно, пока у меня челюсти окончательно не свело от холода, вот тебе кусок из «Откровений Калюсты», мой любимый отрывок. Называется «Плач по богу».
И не дожидаясь ответа, грандир начал читать молитву, да так чувственно и проникновенно, что Кая пробрал другой мороз – тот, который рождался внутри, выворачивал душу наизнанку и царапал сердце.
– Возлюбил я тебя, о Великий Калюста! – тихо, но величественно произнес Валентин. – И потому скучаю и слезно ищу тебя по всему миру. Ты украсил небо звездами, воздух облаками, землю – морями, реками и зелеными садами, где поют птицы, но душа моя возлюбила тебя, Господи, и не хочет смотреть на этот мир, хоть он и прекрасен. Только тебя желает душа моя, о Калюста. Приди и вселись, очисти меня от грехов моих. С высоты своей славы ты видишь, как скучает моя душа. Не оставь меня, услышь меня, вопиющего. Одари меня своей любовью и освети улыбкой, да пусть свет ее зажжется во тьме моей жизни.
Грандир говорил еще долго, а Кай слушал и понимал, что не вправе перебивать такие красивые слова. Его блуждающий взгляд случайно упал вниз, и он не увидел привычной серой шкуры барсумата. Завертевшись на ветке, Кай принялся беспокойно разглядывать полумрак, но зверя под деревом больше не было. А когда Валентин замолк, они оба услышали отдаленное урчание и шорох листвы под лапами удаляющейся твари.
От волнения у Кая пересохло в горле. Либо на молитвы калюстианцев с высоким саном Единой Бог отвечал мгновенно, либо барсумату надоело сторожить их как раз в тот момент, когда говорил Валентин. Но в простое совпадение верить не хотелось. Кай был решительно настроен на чудо.
Второе чудо произошло, когда они спустились и смогли держаться на ногах после нескольких часов неподвижного сидения на дереве. Третье – когда на обратном пути им не только не встретился еще один барсумат, но даже все колючки и заросли, казалось, попрятали шипы, превратившись в мягкие стебли. Хотя, возможно, от холода их открытая кожа задубела настолько, что они не почувствовали бы и самого шипастого бурьяна.
– Тоже мне Снулые Версты, – фыркнул Кай, когда среди деревьев замаячило посеребренное луной блюдце озеро. – Все это сказки, как и то, что барсуматы едят только самодела.
А потом кроны деревьев стали реже, и в свете огромной луны они увидели тела Райзора, Тупэ и Десятой, которые вповалку лежали на границе леса. Райзор валялся лицом вниз, а Тупэ, наоборот, уставившись физиономией вверх. Из-под его широкой спины выглядывала придавленная голова Десятой. Никто не был убит или даже ранен – гном и следопыты мирно спали, сваленные с ног колдовской дремотой там, где начинались Снулые Версты.
Не говоря друг другу ни слова, Валентин с Каем по очереди вытащили спящих из леса на прибрежную гальку. Одевшись и натянув на себя все тряпки, какие нашли в сумках Райзора, они разворошили еще тлеющие угли и бросили в костер сразу весь запас дров, приготовленных для ночевки.
Кай уложил рядком просыпающихся друзей и подсел на бревно к Валентину. Тот не отодвинулся и не прогнал его.
Глядя на костер и чувствуя, как тепло возвращает его к жизни, Кай стал думать. Мыслей у него накопилось много, как и вопросов. Было непонятно, почему друзья заснули в Снулых Верстах, а их с Валентином даже зевота не одолела. Страшно от того, что барсумат бросился за ними вопреки словам Десятой, которой Кай верил. Стыдно за то, что там, в лесу, он постеснялся сесть рядом с голым замерзающим человеком только потому, что тот признался в любви к людям одного с собой пола.


Утром набежали тучи, пролившие кратковременный, но неприятный дождь, который намочил тропу, размесив грязь. Неправильный Лес застыл в траурном молчании – молчали и путники. Ночное приключение не располагало к задушевным беседам и прошлось лезвием по тонким нитям зарождающихся связей.
Десятая объяснила, что до Ущелья Сов осталась пара часов, если идти без приключений. На последнем слове она сделала паузу и посмотрела на Кая. Тот фыркнул. По какой-то неясной причине все вдруг решили, что в инциденте с барсуматом виноват он. Мол, нечего было звать тварь в воду. Валентин, к которому Кай вечером испытывал почти симпатию, снова нацепил прежнюю маску, заявив, что видел, как Кай в озере попал в струю выбившегося со дна самодела и, таким образом, привлек внимание барсумата. Он же, грандир, пытался спасти товарища, но молодой и неопытный гомункул наломал дров, рванув в самую чащу Снулых Верст. По словам Валентина, его сморило сразу же, как они попали на самодельскую территорию, и он рад, что Кай его не бросил, а вытащил, как и остальных. Далее грандир осторожно предположил, что, видимо, колдовское происхождение Кая спасло его от сонного морока.
Сказав все это, Валентин так выразительно посмотрел на открывшего было рот Кая, что тот молча проглотил гнев и обиду. Устраивать разборки при всех не хотелось. Райзор с Тупэ не проронили ни слова. Гном, правда, потом не выдержал и признался, что у него раскалывается голова, и что в следующий раз он не сделает ни шага, чтобы спасать Кая. Мол, все равно гомункул чаще всего спасается сам, а неприятности, которые должны достаться его заднице, почему-то случаются с другими.
В полдень запели птицы, и настроение у всех улучшилось. Птичья Тропа, наконец, оправдала свое название.
– К вечеру уже будем на базе, там и переночуем, – пообещала Десятая. – У ребят, наверняка, и транспорт найдется. Так что, завтра нас ждет Корсион. Потом еще скучать по лесу будете. Наслаждайтесь, пока есть возможность.
Шутку не оценили, но Подравненную потянуло на разговоры. До обеда ее нес Кай, а в полдень она пересела на шею к Тупэ. Как ни странно, но гном больше не возражал против того, чтобы тащить девушку, и, как показалось Каю, принял ее даже с охотой. Несмотря на то что Тупэ принадлежал к роду смертельных врагов Десятой, поладили они неплохо. Во всяком случае, лучше, чем с Каем, который порой в их компании чувствовал себя лишним.
– Здесь повсюду пласты самодела близко от поверхности залегают, – разглагольствовала девушка. – Как дерево старое рухнет, так обязательно грибок наружу полезет. Иногда целые водоемы образуются. Правда, они недолго живут, быстро сохнут и в почву уходят. Нам еще повезло, что Корпус над лесом не летает. С тех пор как три года назад лесной самодел поймал их корабль, все – табу. Солдаты ходят здесь исключительно пешком, но из-за Снулых Верст в этой части леса патрули обычно не бродят.
– Если бы в лесу был жирный ликвор, их бы ничто не остановило, – буркнул Райзор. – Но в верхних залежах самодела ликвора мало, вот в пещерах – другой вопрос. У него здесь даже и цвет другой, не такой насыщенный.
Искатель вдруг резко остановился, отчего Кай едва не воткнулся носом ему в спину.
– Тише, – скомандовал Райзор и, скинув с плеча оружие, крепко обхватил ствол браконьерского риппа. – Мы не одни. Птицы замолчали.
На тропе, действительно, стало тихо. Как ни старался, Кай не мог вспомнить, когда это случилось – секунду или минут тридцать назад. В ушах еще стоял птичий гомон, но сейчас в лесу звенела тишина.
А потом он с немым изумлением увидел, как на груди Райзора выросла красная точка света. Такая же появилась на лбу Десятой и на шее Тупэ. Оглянувшись на грандира, Кай увидел, что тот стоял как-то странно – заложив руки за голову, словно сдавался.
– Что проис...
Можно было и не спрашивать. Заросли брусничника по обе стороны тропы заволновались, и лес выпустил из себя солдат Корпуса. Черные комбинезоны двигались плавно, уверенно, почти грациозно. Они все выходили и выходили, словно где-то в чаще леса располагалась чудесная машинка по их умножению. Кай поднял руки и сложил их за головой, повторив жест грандира. Однако при этом сделал неосторожный шаг в сторону, за что получил прикладом риппа в челюсть. Наблюдать дальше пришлось с земли, куда его оперативно положили. Скула и часть верхней губы онемела, а вкус крови подсказал, что ему разбили лицо – за просто так. Гнев вскипел быстрее, чем кровь, которую он сплюнул в траву, успела впитаться в землю. Но глядя, как Райзор смиренно склоняет голову и складывает руки на затылке, Кай заставил себя успокоиться. Противник был не по зубам даже искателю, что было говорить о нем?
Пока их обыскивали, выстроив в линию вдоль брусничника, никто не проронил ни слова. Все стало ясно, когда Валентина вытолкнули из их ряда в сторону. Каю показалось, что он даже узнал тех двух солдат, которые сторожили грандира в пещере. Плохо, что в лесу он ни разу не подумал о погоне. Может, и гномы тоже выбрались из пещер и сейчас рыщут где-то рядом с кирками наготове? Как же можно было так бессовестно опьянеть от свободы?
– Мы их взяли, – протрещал в рацию один из солдат. – Тут у Святого компания собралась. Четыре человека, вернее три с половиной. С ним девчонка какая-то без ног.
– Святого на корабль, от остальных избавьтесь, – протрещали в ответ. – Действуем по протоколу.
«Сейчас нас убьют», – подумал Кай, удивляясь своему равнодушию. Скосив глаза, он посмотрел на грандира. Тот был похож на бродягу, бездомного, но никак не на святого. Низко опустив голову, Валентин не обращал никакого внимания на солдат. Он сосредоточенно шептал, и Кай готов был поклясться, что слышал имя Калюсты. Грандир звал бога на помощь – отчаянно и даже как-то со злобой.
Кай еще раз сплюнул кровь и решил грандиру помочь. В конце концов, Бог выручал его много раз, и возможно, их двойная молитва достигнет божественных ушей вовремя.
– О Калюста, приди и спаси нас, – прошептал он и заткнулся, уставившись на дуло риппа, которое воткнулось ему в рот. Неприятно, но солдаты решили начать с него. Наверное, Кай молился неправильно, а Валентин неискренне, раз Бог от них отвернулся.
Кай ошибся – Калюста пришел. Или Хищида, или самодел – разбираться в терминологии было некогда. Мир взорвался, начиная с земли под ногами. Их с солдатом подбросило почти одновременно и, к счастью, в разные стороны.
Кай пролетел гораздо дальше, чем рассчитывал. Под ним мелькнул куст брусничника, вырванные кочки сухой травы с пробивающимися зелеными ростками и трещина на том месте, где он недавно стоял. Из трещины толчками вырывались знакомые разноцветные сгустки с мерцающими звездами. В них почти не было голубых вкраплений, и Кай почему-то вспомнил слова Райзора о том, что в лесном самоделе обычно мало ликвора. Надо же, сколько можно вспомнить ненужной информации, когда прощаешься с жизнью.
Между тем, это был именно он – Калюста. Весело мерцающая жижа хищно обволакивала черные скафандры, не пропуская ни одного солдата. Что стало с друзьями по несчастью, Кай заметить не успел. На опушке в считанные мгновения разлилось болото самодела, который появился из земли также быстро и неожиданно, как тогда в заброшенном забое шахты Тиля Голубоглазого. Кто-то из солдат погрузился в болото сразу по шею и уже не двигался, другие отчаянно барахтались, пытаясь освободить ноги, намертво увязшие в волшебной массе.
Потом Кай упал, и на какое-то время звук выключился. Вокруг него сыпались ветки, кочки, земля и брызги самодела, а он пытался подняться из грязевой лужи, которой должен был быть благодарен за несломанные руки и ноги. Когда ему удалось встать на четвереньки, мир содрогнулся снова, и гостеприимная лужа приняла его второй раз. Купания не получилось – лужа фонтаном взметнулась вверх, а за ней, словно хищник, преследующий жертву, вырвался самодел и устремился к весеннему небу. Он бил из земли с такой силой, что с легкостью сломал толстую ветку кедра, оказавшуюся на пути.
Кай откатился от столба разъяренной массы, встал, сделал пару шагов и снова рухнул, сбитый с ног новым толчком. На этот раз трещина появилась прямо под ним и принялась расползаться в стороны с такой скоростью, что он едва успел забраться на относительно сухой от самодела участок. Кая пробрало в тот момент, когда самодел стал наползать на него со всех сторон, медленно, но верно поглощая клочок суши, на котором приютился человек. Понимая, что этот тот же самый Калюста, который помогал ему выбраться из пещеры, а потом провел по Неправильному Лесу, Кай не мог убедить себя, что самодел его не тронет. Звенящая тишина становилась почти невыносимой. Он потряс головой, постучал по ушам, но звук не вернулся. Надо было прыгать, однако весь лес в округе был затоплен самоделом, многие деревья накренились, какие-то упали, но поблизости поваленных стволов или другого островка «суши» не было. Земля волновалась, и ему пришлось опуститься на колени, чтобы не свалиться снова.
– Там, в пещере, ты подчинялся мне, – прошептал Кай. – Уходи! Растворись в земле! Убирайся прочь!
Мерцающее болото, украшенное звездами, по-прежнему поднималось к его ногам – равнодушное, и, похоже, глухое. Может, самодел в пещере отличался от своего лесного брата? В шахте Кай с легкостью опустил руку в разноцветную массу, даже не задумываясь о последствиях, но сейчас ему было страшно даже коснуться жижи сапогами. Казалось, что враждебная среда сразу утащит его в подземные недра.
– Ты ли это, Калюста? – бросил он в отчаянии.
Когда в воздух взлетели кусты брусничника, загораживающие до этого опушку, Кай снова стал слышать. Он ожидал, что мир будет наполнен криками тонущих солдат, но кричал только Тупэ – его голос отчетливо выделялся на фоне заботливого бормотания Десятой и деловитого говора Райзора.
Картина была и страшной, и красивой одновременно. Озеро самодела, раскинувшееся за брусничником, переливалось красным, синим и желтым, отбрасывая разноцветные блики на устоявшие кедры. Масса постоянно двигалась, лаская мерцающими язычками шершавые стволы и длинный узкий холм суши, на котором – слава Калюсте! – стояли его друзья. Вернее, стоял только Валентин, вид которого можно было назвать почти торжествующим.
Десятая лежала на животе, протянув руки вниз, Райзор растянулся по соседству. Оба держали Тупэ, который отчаянно цеплялся за них, соскальзывая по грязному склону прямо в самодела. Гном был без сапог. Одна его нога была по колено погружена в самодельскую массу, и Каю даже на расстоянии было видно, как покраснела и воспалилась кожа там, где ее коснулись брызги Хищиды.
– Валентин, помоги же! – закричала на грандира Десятая – Нам не нужен еще один безногий!
– Я к Хищиде близко не подойду! – заорал на нее в ответ грандир. – Вас она не тронула, раз вы рядом и еще живы, а со мной вопрос открыт. Я становиться чантом не желаю.
Только тут Кай понял, что на поляне, превратившейся в озеро, нет даже следов, оставшихся от Детей Неба – ни скафандров, ни шлемов, ни оружия. У самодела появились новые чанты. И сейчас одним из них мог стать Тупэ.
– Тащите его! – закричал Кай со своего острова. – Валентин, чего ты стоишь? Помоги им!
Грандир так круто развернулся, что Каю показалось, будто тот сейчас потеряет равновесие и тоже рухнет в Хищиду.
– Выжил, гомункул? – хохотнул он. – Ну, кто бы сомневался! Подожди немного, Хищида уже успокаивается, сейчас самодел в землю уйдет.
Словно желая поставить человека на его место, из болота, в котором застрял Тупэ, вырвался новый фонтан разноцветной жижи, который обдал обжигающими брызгами всех стоящих поблизости за исключением разве что Валентина. Тот успел отбежать за дерево и накрыться остатками плаща. К счастью, поднявшаяся волна выбросила гнома прямо на холм, освободив из плена его ногу.
– Тупэ, ты как? – снова закричал Кай, обретя равновесия. Толчки повалили его, однако самодел, окружавший его островок, выше не поднялся.
– Кажется, я лишился ноги, – проскрипел гном.
– Это всего лишь ожог, причем не самый страшный, – раздался голос Валентина. – Пройдет через пару часов, поверь мне на слово.
– Клянусь плотью, кровью, членом и головой! – прорычал Райзор. – Я убью каждого старателя, который впредь сунет нос в мой лес. Будь проклят этот день! Будь проклят самодел! Вся моя добыча теперь на дне этого чертова озера. И ствол мой тоже!
– Гомозуль вернулся к отцу-создателю, – философски заметил Валентин. – Он обычно забирает с собой все, что ему понравилось. Молись Калюсте, что ему по вкусу пришлись только солдаты Корпуса.
– Это мы из-за тебя влипли, грандир, – нехорошо понизил голос Райзор. – Солдаты ведь за тобой шли. Ты должен заплатить мне за гомозуля и оружие!
– Во-первых, тебя никто не просил тащиться за нами, искатель, – тем же тоном ответил Валентин. – А, во-вторых...
Кай его перебил. Несомненно, с Райзором-без-риппа было общаться легче, чем с Райзором-с-риппом, но сейчас его взволновало другое.
-Эй! – окликнул он их, – я не знаю, что это такое, но выглядит оно скверно.
В разноцветной луже самодела, разлившейся на месте брусничника, надувался пузырь. Он был таких огромных размеров, что под мерцающей пленкой мог свободно уместиться подъемник из шахт Тиля Голубоглазого. Пузырь рос медленно, но уже было понятно, что когда он лопнет, то захлестнет всех, включая островок Кая.
– Бегите! Там есть тропа!
Кай стоял на возвышении и видел, что за клочком суши, где находились его друзья, самодел уже стал спадать, обнажая влажную землю, уходящую черной лентой в заросли кедрового стланника. Райзор увидел дорогу первым и без лишних слов бросился в кусты. Остальные заколебались.
– На меня не смотрите, я выберусь! – прокричал им Кай, с ужасом наблюдая, как пузырь становится все больше. Теперь его было видно уже издалека – эдакий маленький вулкан самодела, который не обещал ничего хорошего.
– Там дерево упало, я по нему перелезу, – добавил он, махнув рукой в неопределенную сторону. – Пузырь вот-вот лопнет, быстрее!
У Тупэ помимо ноги было обожжено лицо и запястья, плечи Десятой тоже покрывали кровоточащие ранки, но они все не уходили. Кай их понимал, ведь было ясно, что никакого бревна поблизости не было, и что пузырь накроет его с головой.
– Мы ему не поможем, – очнулся Валентин и стал подталкивать Тупэ с Десятой на спине.
Когда пузырь принялся трещать и издавать странные звуки, гном все-таки побежал. Грандира же и след давно исчез.
Кай еще соображал, не рискнуть ли ногами ввиду грозящего ему масштабного ожога, когда пузырь лопнул. Он скорчился, накрыл голову руками и постарался спрятать лицо. Судя по количеству оглушительных взрывов, пузырь взорвался не один. Оставалось надеяться, что друзья добежали до укрытия.
А потом – бесконечное ожидание боли, которой не последовало. Ощущение, когда на Кая упали ошметки взорвавшейся массы, было не передаваемым – ведь он никогда не принимал ванны из сладкого киселя. Поднявшись, Кай долго отряхивался от налипших по всему телу ошметков самодела. Если они и доставляли какие-то неудобства, то только тем, что с трудом отдирались от кожи, оставляя на ней липкий отпечаток. Ожогов не было. Может, они появятся позже?
Заросли, к которым убежали его друзья, видно не было. Теперь на их месте возвышалась гора поваленных кедров, и к горлу подступил нехороший ком. Самодел оказался зверем, который распробовал вкус человеческой крови и хотел еще. Разноцветное болото беспокойно колыхалось, и не думая спадать. «Если это бог, то бог разгневанный», – подумал Кай, меряя шагами островок. Почему самодел не причинил ему вреда, но жестоко обжег Тупэ с Десятой? От того ли, что они верили в его «грибковое» происхождение, а он признавал его Богом? Версию подтверждало и то, что на теле Валентина ожогов тоже не наблюдалось. Впрочем, тот ведь все время прятался. Что такого знал о Хищиде калюстианец, чего не было известно опытным искателям?
До холма с тропой Кая отделяли три или четыре метра. Он не знал, какова глубина самодела в образовавшемся рву, но вариантов было немного: либо он провалится с головой, либо перейдет его вброд. Дальше было еще проще. Если самодел – грибок, то Кай или станет чантом, или что-нибудь себе обожжет. А если самодел – божественная плоть Калюсты, то он получит ответ на давно мучивший вопрос.
Он шагнул. Самодел принял его с чавканьем и стал медленно проглатывать. Это было странное чувство. Никогда раньше ему не было так спокойно и уютно. Тело провалилось в разноцветную массу по пояс и остановилось, так как под ногами стало твердо. Кай раскинул руки, ловя равновесие, и огляделся. Без сомнений он топтал ногами Бога. Самодел оборачивался вокруг него так ласково и заботливо, что, казалось, будто Тупэ обжегся обо что-то другое. Кай попытался сделать шаг, и у него получилось. Масса сопротивлялась, но движениям не препятствовала. Восхитительное тепло навевало мысли о родном и светлом. От него кружилась голова, и наворачивались на глаза слезы. Покопавшись в воспоминаниях, Кай так и не нашел названия охватившего его чувства.
Он дошел до середины лужи, когда услышал голос. С ним говорил Калюста, однако если прежде бог ограничивался советами и наставлениями, то сейчас он окружил его невероятной, самой настоящей божественной любовью.
«Ты голоден? – заботливо спрашивал Калюста. – В весеннем лесу мало еды, но через триста метров по Птичьей Тропе будет старый кедр с обгоревшей вершиной. В нем есть дупло с грибами и орехами грызунов, которые зиму не пережили. Там же недалеко есть поляна с диким луком. Грибы, лук и орехи – это питательно и полезно».
«Спасибо, что не предложил гусениц», – огрызнулся про себя Кай, но сердиться на запоздалую заботу Калюсты было глупо.
«Не забудь просушить ноги, когда выйдешь на берег, – продолжал нашептывать Бог. – Идти еще долго, а новая мозоль тебе помешает».
Каю показалось, что Калюста перепутал себя с его матерью, которой, впрочем, у Кая никогда не было.
«Где ты так сильно порезался? И еще эта ссадина на лице… Сейчас мы все подлечим. Будь осторожнее. У многих кустарников ядовитые шипы, тебе лучше забрать куртку у Десятой».
Жжение на плече стало меньше, а потом и вовсе исчезло. Кай опустил глаза на ладони и не увидел ни одной ранки, а ведь он хорошо помнил, что их покрывала сеть царапин и ссадин. Да, в такого заботливого Бога было трудно не верить.
«Тебе надо поспать, – с тревогой произнес Калюста. – В последнюю ночь ты почти не отдохнул. И больше не соглашайся таскать тяжести. У тебя крепкие спина и ноги, но побереги их для других дел. А поспать можешь прямо здесь. Вот так тебе будет удобно?»
Самодел вокруг заколыхался и пополз в стороны, образуя воронку. На дне показалась твердая земля, покрытая мокрой травой – Калюста предлагал ему отдых весьма своеобразно. С другой стороны, почему бы не воспользоваться такой возможностью? Кай понял, что ему, действительно, хотелось спать. Он свернется клубком, а Калюста накроет его собою сверху. Он поспит, а дела подождут. Правда, Кай уже и не помнил, какие у него были дела в этом лесу. Стоять посреди Калюсты и принимать его заботу вдруг стало до того приятно, что Кай твердо решил – больше он не сделает ни шагу.
Камень больно ударил его в голову и рассек лоб. Кровь залила лицо почти мгновенно.
– Да очнись же, дурак!
На холме стоял Валентин и собирался бросать в него второй камень. Кай растерянно поморгал, отер кровь и заметил еще несколько камней рядом, уже почти поглощенных самоделом. Воронка исчезла, и Бог снова тепло обнимал его, пытаясь подобраться к раненной скуле.
– Я тут уже охрип тебя звать! – сердито закричал грандир. – Выбирайся скорее из этого болота. Если захотел стать чантом, сказал бы раньше. Я бы столько сил на тебя не тратил.
– Он разговаривает со мной! – Кай еще не мог избавиться от восхитительного чувства, охватившего его после общения с Калюстой. – Это Бог! Смотри, мои царапины исчезли! Он их вылечил.
– Это не бог, а Хищида Ядозубая, – вздохнул Валентин. – Надо уходить. С твоими товарищами все в порядке, если тебе это интересно. Ждут нас на Птичьей Тропе.
Но Каю еще не хотелось возвращаться к прежнему миру. Его по-прежнему охватывал восторг, граничащий с ликованием.
– Самодел нам не враг! – закричал он, не в силах подобрать слов для незнакомого чувства.
– Скажи это тем солдатам, которые утонули в Хищиде, – отмахнулся грандир. – И Тупэ с Десятой. Но для начала посмотри на их ожоги, а потом говори о безобидности этого болота.
– Это все потому, что они не верят в Калюсту-самодела, – упрямо заявил Кай. – Тупэ думает, что самодел – это Хищида, Десятая, наверное, тоже. Поэтому они и пострадали. А вот ты лукавишь. На тебе нет ни одного ожога, значит, ты тоже веришь, что вокруг нас Калюста! И не нужно никаких побрякушек от твоего Патронага. У меня нет этой дурацкой Звезды Света, и я не обжегся, смотри! Я стою в самоделе по пояс, и мне никогда раньше не было так приятно!
– Ты гомункул, – процедил грандир. – С тобой все по-другому. А я ношу в кармане Звезду Света, как и Райзор. Поэтому мы и не получили ожогов.
С этими словами Валентин засунул руку в штаны и извлек медальон. Кай фыркнул.
– Почему бы вам тогда просто не раздать эти штуки людям? – спросил он, с неохотой выбираясь из самодела на сушу. – Зачем требовать от них веры в Патронага и Калюсту? Если вы такие милосердные, что хотите всех спасти, то почему ставите условие? Разве оно уместно, когда речь идет о спасении человеческой жизни?
– Ты живешь всего три месяца, а уже научился двойным стандартам, – спокойно ответил грандир. – Звезда Света не сработает, если в человеке не будет веры. Он может не признаваться, но в глубине души верить – и это прекрасно. Райзор, конечно, купил свою Звезду, но сделал это потому, что верит в Калюсту, хотя никому об этом не скажет. Мы спасаем только того, кто хочет спастись.
Некоторое время они шли молча. Самодел постепенно спадал, просачиваясь в землю, а кое-где даже запели птицы. Впитываясь обратно в почву, Калюста оставлял на палой листве разноцветные разводья, отчего казалось, будто лес покрылся цветами.
– Зачем ты вернулся за мной?
– Потому что я служитель Калюсты, – не сразу ответил грандир. – И человеческая жизнь для меня превыше всего. Ты можешь называть самодела, как хочешь, но не забывай одно – он убил с дюжину солдат, и возможно, убил бы Тупэ, если бы тот свалился в его болото.
Валентин лгал, как торгаш на рынке, но в одном был прав. Калюста показал зубы. Те люди умерли не от ожогов. Они погибли от того, что стояли не на той стороне. И это не стоило забывать никогда.
– Это ведь ты его вызвал? – пытливо спросил Кай, поравнявшись с грандиром.
– Значит, версия, что бог ответил на наши молитвы и пришел на помощь, тебя не страивает? – фыркнул Валентин.
– Ушел от ответа.
– Я никого не вызывал, – сказал грандир, ускоряя шаг. – И мне плевать, поверишь ты мне или нет. Мы в Снулых Верстах, и самодел здесь не стабилен, Десятая об этом говорила. Вот в храме…
Валентин неожиданно остановился и застыл, оборвав себя на полуслове.
Кай проследил за его взглядом и испытал странное чувство дежавю. Из сумрака бурелома на них шли люди со стволами риппов наперевес. У всех были бритые черепа с татуировками, кожанки как у Райзора, и мрачные, неулыбающиеся лица, которые не обещали ничего хорошего. Те, что двигались впереди, уже держали Кая с Валентином на прицеле. На миг Каю показалось, что им не дадут сказать ни слова – просто пристрелят, а потом уже задумаются, кто они и откуда. Людей было шестеро, но в их одежде, манере двигаться и мрачных взглядах слишком многое читалось от Райзора. Разве что любопытства последнего в них не было.
В ушах тоненько зазвенело, и Кай подумал, что его голова взорвется раньше, чем в нее попадет заряд риппа. Краем глаза он заметил, как дернулась рука грандира, но тут послышался знакомый голос.
– Не стреляйте! Это наши!
За силуэтами лесных воинов показалась знакомая двухголовая фигура Тупэ с Десятой на спине. За ними вышел и Райзор, который выглядел потрепанно и несколько смущенно. Похоже, приключение с самоделом, а потом знакомство с бритоголовыми поубавили ему уверенности.
Человек, который целился в Кая из риппа, сразу же опустил ствол, и оскалил зубы. Наверное, это была улыбка.
– Добро пожаловать на землю искателей, – произнес он неожиданно приятным, бархатистым голосом.


Осушив кружку с пивом, Кай брякнул ею о стол и медленно обвел взглядом людей, набившихся в тесную, накуренную комнату. У начальника базы, как гордо именовала Десятая крохотную хижину искателей, было открытое, широкое лицо с выпуклым лбом, покрытым треугольными знаками и письменами. Татуировки имелись у всех искателей, и Кай уже начал верить, что они есть практически у каждого жителя Риппетры. Похоже, чтобы влиться в местное общество, ему тоже придется обзавестись рисунком-другим.
Почти все искатели, как один, напоминали Тифона – здоровяка, который сидел напротив Кая. Крепкие, бритые, татуированные, в жилетах мехом наружу, почти все с ножами, рукояти которых хищно торчали из ножен. Впрочем, у Тифона еще оставался рипп. Вожак – а именно это слово подходило к здоровяку больше всего, носил оружие на спине и, похоже, даже не чувствовал его веса. Он сидел на одном табурете, но казалось, что Тифон заполнял собой всю комнату. Его голос гремел постоянно, затихая лишь на то время, пока рот великана пережевывал пищу.
А стол им приготовили знатный. Кай уже опустошил две миски с мясной похлебкой и посматривал в сторону огромного котла, от которого поднимался ароматный дымок. Несмотря на то что на ужин собралось не меньше десятка человек, в посудине еще оставалось достаточно варева. Видимо, «на базе» привыкли готовить как для великанов – согласно росту и потребностям Тифона. Помимо похлебки их угощали рассыпчатыми вареными клубнями белесого цвета, в которых Кай узнал картофель. В шахте Тиля картошки не было, но дорожденные сны привычно подсказали название овоща. Картофель показался Каю суховатым, но он все равно впихнул в себя четыре клубня – на всякий случай. А еще на столе высилась горка свежего хлеба, который пекли прямо «на базе». Куски были белыми, мягкими и слегка влажными. По словам Тифона, тесто не пропеклось из-за халатности Аскола, который дежурил по кухне и в хлебе не смыслил. Но по сравнению с выпечкой на руднике, которую нужно было есть осторожно, чтобы не сломать зубы о встречающиеся камни, хлеб неопытного Аскола казался пищей богов. Кай слопал три куска и еще два незаметно спрятал в карман – про запас. Картофель, мясную похлебку и хлеб дополняли тазик с разнообразной травой, которую Тифон называл «салатом», тарелка с салом, миска с солеными грибами и кувшин с пивом.
Насытившись, Кай пожалел, что не подали ничего сладкого, зато вволю напился пива, которое в шахте Тиля ему не давали. Правда, особой радости пиво не принесло. То ли его надо было пить каждый день, чтобы привыкнуть, то ли искатели приготовили его как-то неправильно, но легкости и веселья в голове Кай не почувствовал. Кислый, с горчинкой и легким привкусом хлеба – в общем, напиток не произвел на него впечатления, и после второй кружки он перешел на брусничный морс, в котором, по крайней мере, был сахар.
Однако его друзьям пиво пришлось по душе. Разглядывая их сквозь клубы табачного дыма, Кай вспомнил, что еще совсем недавно также сидел за столом с гномами. Интересно, что сейчас происходило в руднике Тиля Голубоглазого? Скорее всего, ничего там не изменилось. По-прежнему дежурные смены отправлялись в забои, по-прежнему все свободные от работы шахтеры собирались после работы в столовой, где обсуждали соседей, гомозулей, добычу, и, конечно, пили пиво. Кай вспомнил, как Фосфор учил его держать отбойный молоток, как Тиль распевал за ужином веселые и задорные песни, как красиво было в рубиновой пещере, куда гномы ходили молиться Святой Варваре. Может, не такие уж и скверные они были ребята, какими он вообразил их, когда убегал?
Тут взгляд Кая упал на Десятую, и поток добрых мыслей о гномах кончился. Пиво подействовало на девушку совершенно противоположным образом, чем на него. Румяная и слегка растрепанная Десятая сидела по правую руку от Тифона и впервые на памяти Кая улыбалась. Глаза у нее блестели, руки уверенно двигались от миски к кружке, затем к хлебу и обратно, и вся она казалось какой-то живой, настоящей, словно Тифон поил ее не пивом, а живой водой. Кай знал о чудесном напитке из сказок, которые в его дорожденных снах рассказывали незнакомые матери незнакомым детям. Голос Десятой мелодично выделялся среди мужского гула, наполнявшего комнату. За те пару часов, что они сидели за столом искателей, девушка сказала больше слов, чем за всю их совместную дорогу. Тифон с товарищами окружил Десятую такой заботой и вниманием, что Каю стало стыдно за то, что ему было тяжело нести ее, и он, передавал девушку Тупэ, словно багаж. Искатели усадили ее на самый лучший стул, предварительно обложив его подушками, и непрестанно ругались за право носить подругу.
Несмотря на разницу в возрасте, внешности и вообще другой пол, Десятая неуловимо напоминала Тифона и других здоровяков, населяющих хижину. Было в ее облике что-то такое, отчего стороннему наблюдателю становилось неуютно, когда она оказывалась в компании себе подобных. Общие повадки, манера поведения, стиль речи выдавали в ней бывшего обитателя этой хижины, и оставалось гадать, как такая хрупкая девушка могла найти родные души среди столь суровых парней, как бритоголовые искатели Совиного Ущелья. Впрочем, глядя на ее плечи, Кай только теперь подумал, что, вероятно, Яма Смерти могла превратить в скелет любого крепыша. Он искренне хотел, чтобы у Десятой все было хорошо, и трагедия в шахте стала лишь коротким эпизодом в ее будущей счастливой жизни.
Как ни странно, но гном Тупэ тоже ничем не выделялся из компании пьющих и гуляющих искателей. Сидя за столом, он вполне успешно соперничал с Тифоном в ширине плеч и крепости шеи. Если бы горного человека побрить и нанести на лоб треугольные знаки, то он вполне сошел бы здесь за своего. Пиво порадовало гнома больше других блюд и напитков, и весь вечер он не поднимал нос от кружки. Похоже, Тупэ решил утопить в пиве все мысли и сомнения по поводу побега из шахты. После трех кружек глаза у гнома стали маленькими, бегающими и масляными, он напевал под нос песню о заблудившемся горняке, пускал слюни в тарелку и громко икал. Глядя на него, Кай готов был поверить, что у него в кружке плескалось какое-то другое пиво. Ему отчаянно хотелось впасть в то счастливое состояние пофигизма, в которое, похоже, провалился гном. Однако влив в себя третью кружку, Кай испытал острый позыв помочиться, но легкости бытия таки не ощутил.
Чистильщик Райзор, хоть и принадлежал к другой секте, как мысленно обозвал присутствующих Кай, тем не менее, чувствовал себя вполне комфортно. Он тоже вполне мирно вписался в компанию. Сначала Райзора приняли настороженно, но после нескольких кружек пива Тифон с живым интересом обсуждал гомозуля, по какой-то надобности выплывшего из пещер и ставшего добычей Райзора. Оба искренне жалели потерю такой ценной дичи, курили табак Райзора, ругали Корпус и проклинали самодела.
Если в этот вечер и был здесь кто чужим, так это грандир Валентин. Он сидел с краю, в углу, и его едва было видно сквозь густой табачный дым, окутавший стол. Комнату освещала одна лампа ракушечника, висевшая под потолком на почерневшей от грязи веревке, и в ее тусклом свете лицо грандира казалось лицом мертвеца. Он постарался отодвинуться от всех по возможности дальше, и если вначале искателей смущало присутствие за их столом человека столь высокого сана, то после того как принесли пиво, на Валентина уже не обращали внимание. Глядя на то, какими крошечными порциями питался грандир, Кай удивился, что тот еще жив. Он хорошо помнил, что в дороге Валентин отказывался от еды Райзора, но тогда даже не задумывался о том, на чем держится святое лицо. Из предложенного угощения Валентин положил себе на тарелку лишь одну картофелину, над которой издевался вес вечер, разрезая ее на тысячу кусочков. Как показалось Каю, в рот грандиру ни один из кусков так и не отправился. Валентин пил воду, за которой сходил к колодцу сам, чем немало удивил Кая, привыкшего считать его лентяем.
Тифон с шумом поднялся, едва не уткнувшись макушкой в потолок комнаты.
– Я хочу выпить за тебя, Карли! – пробасил он, поднимая кружку. – За тебя, за ту, что выжила и вернулась. И за твое будущее!
– За будущее пьем отдельно! – поддержала здоровяка Десятая и тоже пригубила пиво.
Отхлебнул и Кай. Ему нравилось чувствовать себя частью компании, хотя напиток и не приносил радости.
– А чего покрепче у вас нет? – спросил Райзор, отирая с губ пивную пену. – Все-таки за серьезные вещи пьем. Несолидно как-то пивом такое запивать.
– Мы вас не ждали, – с виноватым видом протянул Иван – искатель с кривым шрамом под левым глазом. – Вчера был день первоцвета, и мы все выпили.
– Да, а позавчера мы отмечали день первой почки, а еще поза-позавчера – день последнего снега, – мрачно подытожил Тифон. – Вам еще повезло, что осталось пиво. Мы собирались в город не раньше четверга, но теперь все, конечно, изменилось. Завтра же отведем вас на станцию. Так бы вообще подвезли до самого Корсиона, но старатели поставили новый зонд на границе Пустоши, и светить транспортер не хотелось бы. Но поезд пока ходит, поэтому в городе уже послезавтра будете.
В дорожденных снах Кай видел лесные транспортеры Риппетры – эдакие вездеходы, напоминающие бронированных чудовищ, и попытался скрыть досаду от того, что не удастся на таком прокатиться.
– Эх, – крякнул Райзор и потянулся к сумке, брошенной у стены. – Хотел было до города поберечь, но, видимо, лучшего повода не найду. За тебя, Карли!
С этими словами искатель гордо выставил на стол склянку с мутновато-бордовой жидкостью. Вся бутылка – от причудливой формы до золотой этикетки – говорила о дороговизне и редкости ее содержимого. Глаза у искателей загорелись, Тупэ от удивления выронил вилку, а Десятая присвистнула. Один лишь Валентин не изменился в лице. Он отодвинулся от стола и теперь покачивался на стуле, равнодушно разглядывая задымленный потолок. У него был вид отчаянно скучающего человека.
– Это же... – робко начал Тупэ. – Нет, скажи, что я ошибаюсь.
– Ты не ошибаешься, мой горный друг, – довольно улыбаясь, произнес Райзор. – Настоящий псилантский коньяк. Можно сказать, со стола Детей Неба. Мне его товарищи подарили прошлой осенью. Я новый год должен был один в лесу встречать, вот мне и вручили, чтобы не так одиноко было. Но я накануне праздника так самогона накушался, что о коньяке только через неделю вспомнил. А потом все как-то жалко было его распивать. Теперь же – повод достойный. Держи, Тифон, ты у нас здесь хозяин, тебе и бутылку откупоривать.
С этими словами Райзор передал склянку великану, который принял ее с большим волнением.
– Надо же, – пробормотал Тифон, отирая стеклянный бок ладонью. – Оно же таких деньжищ стоит. Щедрые у тебя друзья, ничего не скажешь. Да и сам ты не жадный. Ладно, мы это запомним, правда?
Искатели пьяно закивали и принялись поспешно готовить кружки – допивать остатки пива и протирать рукавами края. Шкала уважения к Райзору росла прямо на глазах. Ему подвинули блюдо с салом, положили в миску добротный кусок мяса, подтолкнули под локоть салфетку – видимо, большую редкость «на базе».
Тифон с большим удовольствием откупорил бутылку и лично наполнил кружку каждого. Валентин от псилантского коньяка тоже не отказался, правда, перед тем долго и тщательно протирал свою кружку тряпкой, похожей на носовой платок. После ночного приключения многие детали их одежды выглядели странно и неузнаваемо.
Каю коньяк понравился. Он был сладковатым, тягучим, со вкусом ягод и шоколада. Правда, никакого опьянения Кай не почувствовал, но он уже давно понял, что алкоголь действует на него как-то иначе. Наверное, такова была природа гомункулов. Следом пришли мысли о Соломоне, и стало грустно. Какой же путь выбрать? Спрятаться от могущественного колдуна в храме или, наоборот, смело отправиться в город, найти создателя и объявить о собственной независимости? Однако что-то подсказывало, что храбрым он был только здесь, за столом.
Стало душно. Разговоры в комнате разгорались все жарче. Тупэ во всю глотку орал какую-то песню, в которой на одно нормальное слово приходилось три ругательных, Иван и Аскол подпевали, Тифон пытался всех перекричать, а Райзор с Десятой по очереди допивали коньяк из горлышка. Все окна были плотно закрыты, и дым витал в комнате почти непроницаемыми клубами.
– Мы начали пить за жизнь! – неожиданно заорал Райзор, перекричав всех. – Но последний глоток этого нектара будет за смерть. Я пью за гибель нашего врага – самодела!
– Да, да! – поддержали его другие искатели. – Мерзкая плоть, пусть она пропадет!
«Где же мы тогда будем жить?», – подумал Кай, вспоминая необыкновенное чувство, которое испытал, стоя в окружении самодела. То была самая настоящая любовь, и Кай был благодарен Калюсте за это. Ведь знать о любви из дорожденных снов и ощутить ее волшебное действие на себе – не одно и то же. Слушая, как искатели ругают самодела, он с трудом сдержал желание устроить драку. Сравнение было неожиданным, но ему казалось, что ругают его мать или отца, а он, как трусливый пес, боится и слово сказать в защиту.
Нестерпимо захотелось выйти на улицу. Когда к необходимости вдохнуть чистого воздуха присоединилось острое желание отлить, он не стал ему противиться. Его уход никто не заметил.
Ночь встретила Кая яркими звездами и черными силуэтами деревьев, протягивающих костлявые руки-ветки к бархатному синему небу. Ветер стих, и в воздухе звенела тишина, нарушаемая приглушенными криками из домика. Пахло сырой землей и чем-то сладким. Наверное, так могла пахнуть гниющая прошлогодняя листва.
Закутавшись плотнее в куртку, которую ему отдала Десятая, Кай побрел вокруг дома искать сортир. По словам Тифона, на территории «базы» отливать можно было только в нужнике, который находился где-то среди дворовых построек. В темноте все сараи приобрели причудливые очертание, слившись в одно целое. Сам дом искателей был небольшим – всего-то три комнаты с кухней, но вот хозяйственных пристроек во дворе хватало. Поплутав среди заколоченных дверей и не обнаружив желанной кабинки, Кай свернул к лесу, решив, что не нарушит законы хозяев, если справит нужду на куст шиповника в «ничейной» зоне.
Долго идти не пришлось, так как заросли начались сразу за сараями. Пристроившись, Кай принялся насвистывать, пытаясь вернуть себе то легкое расположение духа, которое владело им до последнего тоста Райзора. Хоть искатель и поделился с ними едой, человек он, судя по всему, был низкий. Кай был рад, что их пути расходились.
Сзади треснула ветка, и он быстро обернулся, забыв, что еще не закончил то, зачем так долго пробирался к лесу. Послышался возмущенный вопль.
– Дьявол! – воскликнул Валентин, отпрыгивая назад. На брюках грандира на уровне колен отпечатался мокрый след.
Кай тоже выругался и, вырвав клок сухой травы, предпринял неловкую попытку отереть ею служителя Калюсты. Тот рассвирепел еще больше.
– Слепой ты, что ли? – зашипел он. – Хочешь, чтобы в Корсионе от меня мочой несло? В этой дыре даже умывальника нет.
– Вообще-то, сейчас от тебя несет табаком так, что какую-то струйку мочи при всем желании не унюхаешь.
Кай попытался пошутить, но вышло плохо. Валентин толкнул его в грудь и припер к дереву, которое некстати оказалось сзади.
– Не смей дерзить мне, гомункул, – заявил он, придвинув лицо к носу Кая так близко, что тому стало неуютно. – Завтра в Корсионе я буду летать у солнца, а ты – ползать по земле. Если ты не одумаешься, то очень скоро станешь чантом.
«Э, да ты пьян, грандир», – разочарованно подумал Кай. Однако бить Валентина в живот, как собирался, не стал.
– Расскажи мне о чантах, – неожиданно для себя попросил он. Перед глазами промелькнули тонущие в самоделе солдаты Корпуса, и вопрос обрел смысл и значение. Валентин был прав. Завтра их дороги разойдутся, и даже если Кай попадет в храм, послушник и грандир вряд ли смогут общаться так же просто, как в Неправильном лесу. А Каю была необходима любая информация о самоделе. Он чувствовал, что это – важно.
В злых глазах грандира мелькнул огонек. Кай сглотнул и осторожно отодвинул от себя служителя Калюсты.
– Пожалуйста, Валентин, – повторил он. – Мне нужно знать правду.
– Правда дорогого стоит, – хмыкнул грандир. – Чанты – это будущее каждого. Только мало, кто об этом знает. У Корсиона есть три городских кладбища, которые охраняются лучше, чем водохранилище. А знаешь почему? Чтобы случайные гробокопатели не обнаружили, что мертвецов в могилах нет. Самодел забирает все, что попадает в землю. Мертвые тоже становятся чантами, и в отличие от живых чантов, их успокоить очень трудно.
– Что значит «успокоить»? – спросил Кай, надеясь, что у него не дрожит голос. Не хватало еще сыграть в труса перед грандиром.
– Видишь ли, иногда чанты просыпаются, – ухмылка Валентина стала шире. – И тогда благополучие тех, кто оказался на пути разбуженного зависит от того, в каком состоянии он стал чантом – живом или мертвом. Те солдаты Корпуса, которых ты сегодня видел, обрели бессмертие, так как стали живыми чантами. Теперь их тела всегда будут содержаться внутри самодела в идеальном состоянии. Они не смогут умереть, так как самодел вылечит их болезни и не даст состариться.
– Но зачем это нужно Калюсте?
– Пути господни неисповедимы, – развел руки Валентин и придвинулся ближе, загородив головой выглянувшую из-за облаков луну. – Самодел любит нас и стремится познать каждого.
– Но чанты все чувствуют? Им больно?
– Вряд ли, – пожал плечами грандир. – Когда ты в самоделе, ты и есть самодел. Это мы их называем чантами. Там же, внутри, ты становишься частью единого целого, думаешь иначе, чувствуешь по-другому. Можно сказать, ты превращаешься в частичку бога.
– Ну а что с мертвыми? Зачем они самоделу? Их ведь нельзя изучить.
– Я хоть и грандир, но не Калюста, – хмыкнул Валентин. – Если в открытый разлив самодел упадет башмак, он загребет его с не меньшим удовольствием, чем мертвеца. Проблема не в том, что самодел разоряет кладбища, а в том, что все чанты иногда просыпаются. И мертвые тоже.
– Как это? – совсем упавшим голосом спросил Кай. Теперь его радовало, что он в этом лесу не один, а грандир стоит так близко.
– Всякое бывает, – рассеянно ответил Валентин. – Земляной слой на Риппетре везде разный. Вот здесь, в Неправильном лесу, он местами достигает всего пару метров. Любое землетрясение, разлив реки, да все, что угодно – и самодел оголяется. А вместе с ним иногда оголяются и чанты. Если они долго лежат на воздухе без самодела, то такие чанты просыпаются. И живые, и мертвые. Разница в том, что живые сохраняют сознание и могут вернуться к нормальной жизни – если приспособятся. Ну а мертвые – вот с ними проблема. В народе их называют зомби. Может, слышал о таких?
Кай осторожно кивнул и нервно оглянулся на шорох в темноте. Валентин, ничего не слыша, с увлечением продолжал.
– На самом деле, зомби – явление довольно редкое, так как самодел старается проснувшихся чантов побыстрее обратно прибрать и обычно сам их забирает. Те чанты, которые в самодела живыми попали, после пробуждения всю жизнь от него скрываются. Но они ребята крутые, у них с самоделом проблем не бывает.
– Почему?
– Потому что они – маги, и весь мир – у их ног. Что ты знаешь о магах?
– Говорят, что меня сделал колдун по имени Соломон, – мрачно произнес Кай. – По-моему достаточно, чтобы понять, что они из себя представляют.
– А ты сам в это веришь? – хитро спросил Валентин.
– Нет, я не гомункул! – Кай не ожидал, что ответ получится таким громким, и продолжил шепотом. – Что-то здесь не так. Поэтому я хочу отыскать колдуна Соломона и заявить ему, что я – не его собственность.
– Прежде чем разбираться с Соломоном, ты бы посмотрел, что творится в мире. Храм для этого – идеальное место. Не обязательно становиться белым послушником, то есть присягать Калюсте пожизненно. Можно стать черным. Такой путь выбирают люди, которым еще нужно разобраться в себе, понять, куда идти и что делать, определить, какие чувства...
– Нет, – прервал его Кай. – Я не хочу быть послушником. Ни черным, ни зеленым. Я лишь хочу, чтобы Калюста стал мне понятнее, ближе.
– Бог гораздо ближе, чем ты думаешь, – прошептал Валентин и неожиданно крепко обнял Кая за шею, притянув к себе его голову.
Прежде чем Кай сообразил, что происходит, сухие горячие губы грандира прижались к его рту, а одна рука Валентина спустилась на его задницу и крепко сжала ягодицу.
«Тебя облапали, как последнего гея», – подсказал Каю внутренний голос. Возможно, с ним говорил Калюста, но это уже не имело значения. Все произошло так быстро, что когда он оторвал от себя грандира, то успел почувствовать все: жар его тела, пряный вкус коньяка во рту и на губах, настойчивость колена, пытающегося проникнуть между его сжатых ног.
Кулак Кая врезался в челюсть Валентина, и служитель Калюсты без чувств повалился на землю. Это был лучший удар за всю короткую жизнь Кая, о котором он пожалел уже в следующую секунду. Грандир Валентин валялся у его ног безжизненной куклой и не подавал признаков жизни.
– Что это с ним?
Кай круто развернулся и нос к носу столкнулся с Тупэ. Огонь стыда, горевший на его щеках, медленно переполз на лоб, уши и шею. Что делать, если гном их видел? Куда бежать и как оправдываться? А главное – как жить дальше, если грандир Валентин – будь он проклят! – испустил дух?
Кай открыл было рот, надеясь, что ложь получится сама по себе, но Тупэ его опередил. Согнувшись пополам и рухнув на колени, гном изверг из желудка все съеденное за ужин.
– Перебрал, – проскрипел он. – Неудивительно, что и святое лицо копыта отбросило. Пойло у Райзора забористое оказалось. Я, кстати, сортир искал. Ты не видел? Хотя... зачем он теперь нужен?
– Да, точно! – пожалуй, слишком радостно отозвался Кай. – Весь лес в твоем распоряжении. А грандир пьяный сюда пришел и сразу отрубился. Что с ним делать теперь – не понимаю.
– А что делать? – хмыкнул Тупэ. – В сарайку его, где нам постелили. До утра протезве... потерзве... тьфу, ну ты меня понял.
– Я за руки возьму, а ты за ноги, – Кай поспешно схватил запястья Валентина, стараясь не смотреть на его пальцы. На заднице до сих пор словно огненный след горел. И действительно, надо же было грандиру так надраться. Во всем виновато райзорово пойло. Оставалось надеяться, что к утру Валентин не будет ничего помнить. Сам Кай, хоть и дорожил каждым воспоминанием из своей короткой жизни, от такого опыта избавился бы охотно. Они ведь почти поладили, Кай даже поверил, что они подружились, и тут случился этот проклятый коньяк.
Тело Валентина неожиданно стало тяжелым, и Кай обернулся посмотреть, что случилось. Тупэ лежал лицом вниз, уткнувшись носом в сапог грандира, а тишину леса прорезал храп здорового пьяного организма.
Пожурив Калюсту, что тот оставил ему столько пьяных тел одновременно, Кай стал думать. Первым желанием было бросить обоих в лесу до утра, но тут же вспомнился рассказ Валентина о мертвых чантах, которые иногда поднимались из самодела. Он не верил в зомби, но рисковать не стал. Попытка тащить за руки сразу грандира, и гнома ни к чему не привела. В конце концов, Кай сдался и решил сходить за Тифоном. Начальник базы производил впечатление дельного мужика и не должен был напиться до беспамятства.
Хижина искателей встретила Кая гробовой тишиной. Он замедлил шаг еще у сараев, не услышав крики и хохот, доносившиеся из дома ранее. Кай уже собирался толкнуть дверь и войти, когда что-то заставило его спрыгнуть с крыльца и прижаться лицом к пыльному оконному стеклу.
Занавесок на «базе» никогда не было, комната ярко освещалась ракушечником, а клубы табачного дыма давно рассеялись. Происходящее виднелось так отчетливо, словно Кай стоял внутри.
Все искатели вместе с Тифоном сидели вокруг стола, откинувшись на стульях и задрав лица к потолку. На их обнаженных шеях открылись вторые рты – красные, зияющие раны, нанесенные острым лезвием в руках опытного свежевателя. На столе место тарелок и кружек заняла Десятая – с руками, заведенными за голову и стянутыми веревкой. В другой раз Кай, несомненно, уставился бы не ее поднятые груди с коричневыми сосками, торчащие из разорванной туники, но сейчас все его внимание было привлечено к горлу девушки, которое, слава Калюсте, было целым.
Рядом стоял Райзор и, бормоча под нос, возился с пряжкой ремня, которая, судя по его озадаченному виду, не хотела расстегиваться. Стекло было тонким, ветер стих, и Каю было слышно каждое слово искателя.
– Потерпи, милая, сейчас я познакомлю тебя с большим папочкой, – пыхтел Райзор. – Будешь хорошей девочкой, и я перережу тебе глотку быстро и милосердно. Станешь брыкаться – отпилю руки и оставлю истекать кровью, пока я буду искать тела трех идиотов, которые не захотели побыть дома. Хотя, может, самодел облегчит мне работу и утащит их раньше, чем я до них доберусь. Проклятье! У святоши сапоги хорошие были, их бы надо забрать. Ну ничего, ничего. Куда они денутся? Коньячка все хлебали, спят сейчас, как в Снулых Верстах.
Райзор хотел было сказать что-то еще, но тут его взгляд неожиданно метнулся от ремня вверх и впился в лицо Кая, прижатое к стеклу с той стороны. Они бросились одновременно: Райзор к окну, Кай от него. Искатель двигался так стремительно, что уже через мгновение оказался на улице. Звук разбитого стекла и выломанной рамы раздался приглушенно, словно во сне. Кай не считал себя трусливым парнем, но глядя как Райзор, весь в осколках и мелких порезах, поднимается с земли и устремляется к нему, испытал неподдельный ужас. Прежде чем голова успела сообразить, ноги сделали все сами.
Уже на бегу, Кай понял, что вместо того, чтобы вломиться в дом и попытаться спасти Карли, он трусливо бежал. Слабым оправданием было то, что он неосознанно выбрал другое направление, и со спящими пьяницами они не столкнутся. Можно было только порадоваться, что Валентин решил облапать его в лесу, а гном захотел подышать свежим воздухом. Каким бы неприятным не казался ему грандир, Кай не хотел его смерти.
Райзор бежал быстро, уверенно, словно и не заливал в себя несколько кувшинов пива. Сказывался ли опыт или то были отработанные суровыми испытаниями навыки выживания, но расстояние между ними сокращалось.
– Тебе не убежать, гомункул! – Райзор еще умудрялся кричать. – Лучше сдайся, и я убью тебя быстро. Какая разница, когда ты умрешь? Сейчас или после встречи с Соломоном?
Кай бросил в него подвернувшийся камень и вломился в заросли шиповника, которые опоясывали территорию «базы». Порезы и царапины, оставленные встревоженным кустарником, полоснули острой болью по всему телу, но тут же забылись перед лицом более серьезной опасности. Только сейчас Кай понял, насколько грозным противником был Райзор. На миг ему даже захотелось, чтобы вместо искателя за ним гнался гомозуль или отряд разъяренных гномов.
– Эй, а почему ты не заснул? – снова закричал Райзор, даже не сбившись с дыхания. – Я видел, как ты вылакал всю кружку. Тебя в сон не клонит? Ты бы не бежал так быстро, а то рухнешь и сломаешь шею. Мне бы все-таки хотелось самому тебя прирезать.
Почему на него не подействовало зелье Райзора оставалось загадкой и для Кая. Может, потому что он был гомункулом, а может, по другой причине. Однако сейчас это было также неважно, как и то, куда он бежал. Бурелом кончился, и вокруг мелькали темные, уходящие в бесконечный вверх стволы сосен. Под ногами хрустела хвоя, в тело изредка врезались ветки молодого подлеска, у которых и так не было шансов под могучими сосновыми кронами. Голос Райзора то пропадал, то появлялся вновь. Вот он затих, и какое-то время Кай бежал в тишине, оглашаемой лишь хрипом его собственного дыхания. Возможно, где-то он и был выносливым малым, но бегун из него был отвратительный.
Овраг раскинулся так неожиданно, что Кай и впрямь едва не сломал шею, приземлившись в неудачном прыжке на дно. Торчавшая из земли старая ветка болезненно оцарапала ногу, он отвлекся и пропустил появление Райзора, который, словно с неба спрыгнул. Вероятно, искатель знал эти места и срезал дорогу, захватив Кая врасплох.
Они покатились по оврагу, подминая старые ветки, листву и хвою. Шум в ушах, который изредка доставал Кая еще в доме, теперь усилился настолько, что он почти не слышал хрипа Райзора, пытающегося достать его ножом. То, что враг осуществил задуманное, Кай понял, когда правая рука перестала слушаться. И лишь потом пришла боль – неумолимая и свирепая. В тусклом свете луны, с трудом пробивающемся сквозь хвою, блеснула сталь, вонзенная в плечо. Кай не закричал – интуитивно догадался, что силы надо беречь, а крик не поможет. В округе были только мертвецы с перерезанными глотками, да опоенные зельем пьяницы.
Кулак Райзора врезался ему в правое ухо, и Кай оглох окончательно. В полной тишине искатель выдернул из него лезвие, чтобы выполнить обещанное – перерезать горло. Время, когда клинок покидал плечо Кая, растянулось до бесконечности. Чувствуя, что другого шанса не будет, он пнул Райзора коленом в живот, попал в злополучную пряжку ремня, и понимая, что момент для контратаки упущен, откатился в сторону, уходя с траектории движущегося ножа.
Теперь Кай напоминал себе червя, который пытался уползти от рока в виде огромного башмака великана. Подняться на ноги не удалось. Райзор свалил его на землю подсечкой, и Кай, наплевав на гордость, пополз на коленях, зажимая одной рукой рану на плече. Райзор шел следом – уже не спеша.
– Как жаль, что ты так и не узнаешь, для чего тебя создал Соломон, – усмехнулся искатель, придавливая его ногой к земле.
– Зачем ты их убил? – выплюнул вопрос Кай. Ему отчаянно хотелось кричать, так как рана начинала пульсировать какими-то новыми оттенками боли.
– У нас с ними давние разборки, – протянул он, нависая над ним. – Когда-то мы поделили Неправильный Лес на зоны, чтобы не мешать друг другу добывать цацки от самодела. Так получилось, что мы свои земли выработали быстрее. Сам понимаешь, жить как-то надо. Мы базу Десятой давно искали. Я, когда Карли увидел, сразу понял, что она меня к своим приведет. Ее два года в лесах не было, потому она такая расслабленная и стала. В другое время меня бы и на километр к базе не пустили, а тут такой удобный предлог. Я ведь, как-никак, помог, разве можно было меня за дверь выставить?
– Убийца! – прохрипел Кай, мечтая о чуде.
– Нет, – усмехнулся Райзор, перекидывая нож из ладони в ладонь. – Это настоящая жизнь, сынок. Просто ты к ней не готов.
Когда под ладонями стало влажно, Кай подумал, что это его кровь залила хвойный ковер. Но потом влага поднялась, и в темноте ночи земля засветилась знакомыми радужными бликами. По оврагу, тут и там, расползались цветные лужи, и милее зрелища Кай еще не видел. А он ведь даже забыл попросить Калюсту о помощи.
При первом появлении самодела Райзор отшатнулся от поверженного противника и, ругаясь, запрыгал среди луж, выбирая сухое место. Но так как овраг заполнялся быстро, все кочки быстро исчезали в разноцветной массе. К удивлению Кая, Райзор не сбежал. Достав из-под ворота рубахи медальон в виде звезды, искатель смело шагнув в жижу. И даже не поморщился, когда погрузился в нее по колено.
«Звезда Света, – догадался Кай, – она все-таки работает».
Возможно, грандир был не таким уж вралем, каким казался. Впрочем, сейчас это не имело значения. Райзор быстро приближался, поигрывая лезвием в пальцах, и Кай испытал острый приступ паники. Калюста пытался помочь ему, но чистильщик был их общим врагом.
И тут Кай понял – кое-что изменилось. Боли не было. Сидя по пояс в самоделе, Кай поднял руку, смело подвигал ей, а потом осторожно потрогал рану, которая исчезла. Кожа плеча была гладкой и свежей – словно он только что родился. Затянулась рассеченная веткой губа, исчезли царапины на щеках и ладонях. Самодел чинил его, как игрушку, побывавшую в руках хулиганистого ребенка.
Райзора, несомненно, удивило, что Кай не покрылся ожогами, так как, остановившись в паре метров, он отставил руку с ножом в сторону, подозрительно оглядывая противника.
– Кто ты? – спросил искатель, но Кай его не слышал.
С ним говорил Калюста, а когда звучал голос Бога, весь мир замолкал в страхе и уважении.
«Не жди нападения, – шептал Калюста, лаская его сапоги разноцветными волнами. – Лучшая оборона – это атака. Она должна быть внезапной. Лучшая атака – та, которая приносит врагу много боли. Лучший способ причинить боль – быть жестоким. Отбери у Райзора нож и стань жестоким. Сражаться с оружием лучше, чем голыми руками. Почему ты еще стоишь?».
Где-то на задворках сознания Кай понимал, что против вооруженного Райзора у него нет шансов. Но сейчас сознание спало, уступив место инстинкту и эмоциям.
Райзор еще только делал шаг вперед, а Кай уже бросился на него, удивленный тем, с какой скоростью двигалось его тело, ведомое Богом. Страха не было, мыслей тоже. Искатель – опытный боец – уклонился от внезапной атаки кулака Кая, но тот не растерялся и ударил стопой по колену противника. Теперь Кай был другим, неожиданным, всемогущим. Его руками и ногами завладел Бог, и они двигались так, словно всю жизнь учились убивать и калечить. Нетренированные кулаки болезненно ощущали всю силу наносимых ими ударов, но собственная боль была ничем по сравнению с желанием угодить Богу – убить Райзора. Калюста велел ему быть жестоким, и Кай старался не разочаровать покровителя. Ведь теперь не он, а Калюста верил в него.
Они рухнули в самодела, и Кай, оседлав врага, принялся топить его в разноцветной массе. Однако, несмотря на помощь Бога, Райзор оказался сильным противником и сдаваться не собирался. Кай и не заметил, как они поменялись местами, и теперь он, а не искатель, тонул в самоделе.
Голос Калюсты, все еще звучавший в голове Кая, досадливо крякнул, и в следующую секунду теплая жижа принялся медленно сползать с его лица, позволяя дышать. Увидев такое, Райзор не сдержал злобного крика.
– Это нечестно! – завопил он, но всплеск эмоций противника помог Каю вырваться из захвата. Они откатились в стороны, и какое-то время буравили друг друга взглядами. Самодел не поднимался выше уровня их колен – то ли не мог, то ли не хотел вмешиваться больше, чем это было необходимо.
Калюста шептал что-то о болевых точках и ноже, который, после того, как Кай выбил его из рук Райзора, сгинул в разноцветном болоте. По словам Бога, клинок валялся всего в двух ладонях от стопы Кая. Калюста обещал помочь его подобрать и воткнуть в грудь врага убийственно быстро.
Кай не знал, что заставило его ослушаться и поступить по-своему, но ему не понравились речи Райзора. Что-то неправильное говорил искатель. Впрочем, ноги Кая все еще двигались божественно быстро. Он прыгнул, делая вид, что собирается атаковать Райзора в живот. Тот легко уклонился и осклабился, решив, что разгадал задумку врага. Однако искатель ошибался. Кай с хлюпаньем приземлился обратно в жижу и поднял вверх руку с медальоном, который в прыжке сорвал с Райзора. В бледном свете луны звезда загадочно сверкала, не уступая по красоте своим сестрам на небе.
– Ты стоишь по колено в кислоте, – мрачно сказал Кай. – Тебе не больно?
Райзор стал кричать раньше, чем задымились его штаны, разъедаемые самоделом. В мгновенно образовавшихся дырах показалась красная кожа с волдырями, а потом искатель упал, зацепившись сапогом о корягу, скрытую болотом. За секунды кожа на руках и шее Райзора, куда попали брызги, покрылась красными волдырями, некоторые из которых сразу надулись до размеров детского кулака. Человек больше не кричал. Кай стоял по колено в волнующемся самоделе и заворожено смотрел, как Райзор ползет к краю оврага.
«Чего ты ждешь? – нетерпеливо шептал Калюста. – Убей его! Он же убил хороших людей. Отомсти за них! Бери нож, вот он, я даже поднял его для тебя».
Масса самодела вспучилась, и в руку Кая мягко легла рукоять клинка. Через секунду она упала обратно, скользнув из разжатых пальцев. Кай не двигался. Возможно, где-то в глубине души он надеялся, что Райзор умрет сам, но искатель упрямо полз к коряге на краю оврага, оставляя в разноцветной массе пятна крови и лоскуты одежды.
«Не игнорируй меня, Кай, – сердито зашипел на ухо Калюста. – Мы на одной стороне. Ты должен убить его».
Но Кай словно окаменел. Он хорошо понимал, что, если бы Бог так хотел смерти искателя, то сделал бы все сам – при помощи того же ножа или просто утянув человека в свою пучину.
Райзор все же дополз до края оврага. Уцепившись за кочки, искатель вытянул израненное тело из кислотного болота и даже умудрился подняться на ноги. Сапоги чудом сохранились, но одежда висела на нем истлевшим балахоном, опухшее тело бугрилось волдырями, а безумный взгляд лихорадочно перескакивал с Кая на самодела и обратно. Искателя трясло, словно старое дерево во время грозы. Сделав пару шагов, человек уцепился за ствол кедра, на миг повис на нем, а потом рухнул в заросли молодняка. Из пушистых веток молодых кедров виднелись только его ноги. Кай смотрел на них так долго, что у него заслезились глаза от напряжения. Чистильщик не двигался.
«Подойди к нему, – наставительно велел Калюста. – Проверь пульс. Я скажу, где это. Если жив, его надо добить».
В конце концов, Бог решил все сделать сам. Самодельская масса забурлила и стала прибывать, медленно, но верно заполняя овраг. Когда Кай подбежал к тому месту, где лежал Райзор, кедровник был весь затоплен разноцветным болотом. Калюста приобрел еще одного чанта. Погрузив руки в самодела по плечи, Кай попытался нащупать тело Райзора, но лишь увяз пальцами в божественной плоти и сам с трудом освободился.
Опустившись на землю, он уставился на Калюсту. Время текло слишком быстро. А ведь всего несколько дней назад он так радовался этому поднебесному миру. По сравнению с ним, подземелье гномов казалось простым и понятным. Там, внизу, черное было черным, а белое белым. Здесь же, под солнцем, все цвета предательски смешались, оставив одни иллюзии.


Огонь метался над трупами, словно циркач, танцующий на раскаленных углях – Кай видел одного такого в дорожденных снах. Языки пламени давно поглотили ткань, в которую были завернуты покойники, и теперь вовсю веселились на оголенной плоти, которая шипела и трескалась. На саванах настояла Десятая – мол, традиция, хотя Тупэ и предлагал обойтись только костром. Десятую поддержал Кай, который не находил себе места и был только рад занять руки.
А теперь они сидели на бревне и глядели на догорающих мертвецов. Приближался рассвет. Полоска у горизонта посерела, приобретя такой же оттенок, как лицо покойного Тифона, когда до него еще не добралось пламя. Звезды выцвели, искры поблекли, надежды тоже.
Кай обнимал Десятую за плечи, стараясь передать ей хоть немного того оптимизма, который у него остался. Девушка смотрела в огонь, почти не мигая. Кай глядел на нее, вернее, на ее запястья с красными следами веревок. Наверное, останутся шрамы. Кая она не замечала, впрочем, как и всех остальных тоже. С тех пор как он вытащил ее из дома и с трудом разбудил, окатив водой из бочки, они вряд ли сказали друг другу больше десятка слов.
Валентин с Тупэ стояли поодаль, нервно переминаясь с ноги на ногу. Перед сожжением грандир прочел над телами короткую молитву, потратив на нее меньше минуты. На скуле Валентина наливался огромный синяк, и грандир не расставался с ведерком льда, который позаимствовал из ледника искателей. С Каем он не заговаривал, тот с ним тоже.
Тупэ держался поблизости от грандира, то и дело запуская руку в ведро со льдом. У него раскалывалась голова – то ли от похмелья, то ли от райзорова пойла. Кай был единственным, у кого не было ранений и ничего не болело. Самодел подошел к его лечению качественно, излечив не только физические повреждения, но и вернув бодрость духа. Каю было даже стыдно за свое прекрасное самочувствие, поэтому он взял на себя все хлопоты с похоронами. И пока грандир, Десятая и Тупэ приходили в себя, Кай натаскал дров для погребального костра, зашил покойников в ткань, уложил их на кострище и сварил суп из найденных на кухне продуктов. В отличие от остальных его мучил зверский голод. Так и вышло, что позавтракал Кай в одиночестве. Не зная, куда девать энергию, которой после бессонной ночи не должно было быть, он спрятался в сарае, где долго лупил попавшиеся под руки мешки с опилками. С купанием в самоделе он, определенно, перестарался.
– Кай, – окликнула его Десятая, тронув за плечо. Он вздрогнул, так как, похоже, все-таки задремал. – Скажи мне правду. Не надо врать и щадить мои чувства. Просто расскажи, как есть.
Валентин с Тупэ насторожились, а Кай тяжело вздохнул. Девушка уже в третий раз просила рассказать историю с Райзором, но сочинять «правду» было нелегко. Складной истории у него не получалось, поэтому он пересказал то, что придумал еще в лесу, у самодельского озера, в котором утонул Райзор. К слову, от недавнего разлива Хищиды не осталось ни следа. Они специально сходили на опушку с Тупэ и грандиром, но даже трава в овраге, еще недавно заполненным разноцветным болотом, оказалось сухой. И если в предательство Райзора друзья поверили сразу, то в истории с внезапным появлением Хищиды сомневались все – особенно Десятая.
– Это база искателей, – хмуро говорила девушка. – Здесь повсюду стоят уловители, это сигнализация такая. Самодел приближается к поверхности не за один день. Из трещины – да, он быстро выливается, а к земле ползет медленно, с долгими остановками. Если бы разлив случился сегодня ночью, то у ребят всю неделю бы уловители звенели, но Тифон говорил, что уже год как все тихо. Что произошло на самом деле?
Кай вздыхал, пожимал плечами и повторял все заново. О том, как внезапно очнулся от укуса комара, который пробудил его от зелья, и как Райзор погнался за ним в лес, где их встретил самодел. Каю повезло, так как он бежал первым и успел перепрыгнуть через Хищиду, а искатель – нет. Райзор провалился в самодела и стал чантом. Почти божий суд.
Каю не верили. Он не знал, что от него хотели услышать, но подозрительные взгляды Валентина были неприятны. Неужели грандир думал, что это Кай с пьяни порешил всех искателей? Впрочем, последнее, что должен был помнить грандир, так это кулак Кая, врезающийся в его скулу. Наверняка тот решил, что, расправившись с ним, гомункул отправился крошить остальных. Никто не высказывал мысль вслух, но она витала где-то рядом.
Пожалуй, Кай бы и сам так подумал. Да и кем он был? Гомункулом с неопределенным прошлым и таким же будущим? Фигура подозрительная во всех отношениях.
– Что будешь делать, Карли? – спросил он и скривился, услышав, как наигранно бодро прозвучал собственный голос. – Куда отправишься?
Она ему нравилась, и ему не хотелось, чтобы она думала о нем плохо. Но не мог же он выложить ей, что второй раз искупался в самоделе и чувствовал себя после этого отлично. Как бы ему хотелось, чтобы их путешествие в Неправильном Лесу завершилось иначе. Райзор был мерзавцем и заслуживал смерти, но самодел забрал его слишком рано. Впрочем, у Кая оставался кое-кто еще – колдун Соломон. И чем дольше Кай о нем думал, тем яснее представлялось ему, что нужно делать дальше.
– Я дома, Кай, – глухо ответила Десятая. – Для меня дорога закончилась.
– Но ты не можешь остаться здесь одна! – горячо возразил он. – Райзор ясно дал понять, что он и его люди давно засматривались на ваши земли. Они вернутся сюда за ним, а найдут тебя – одну, без защиты…
– Без ног, но не без защиты, – огрызнулась девушка. – Вокруг базы не только самодельские уловители, знаешь ли. Капканов и ловушек на людей тоже хватает. Да и военный склад у Тифона всегда неплохой был. Если не пропили его только.
– Вот именно, – подхватил Кай, окрыленный мыслью, что Десятая отправится с ним. – Тебя ведь два года не было. А судя по тому, как ваша база сейчас выглядит, переживает она не лучшие дни. К тому же, не забывай о Корпусе. Помнишь, Тифон рассказывал, как их старатели прижимали? Они даже транспортером не пользовались, чтобы не светиться. Тебе нельзя здесь оставаться. Пошли со мной.
– Правильно, – кивнул Валентин, подходя к ним. – Мы все отправимся в храм. Сейчас это лучшее место для всех. Тупэ хочет посмотреть на мир, но денег у него, как я понял, особо нет. В Корсионе жилье дорогое, а в храме он мог бы снимать комнату в обмен на работу. На фермах или в мастерских. Тоже касается и тебя, Кай. Если хочешь, можешь не работать. О карьере послушника я с тобой уже говорил. А ты, Десятая, сможешь в храме подлечиться. Ног мы тебе, конечно, не сделаем, но здоровьем поправим. Все-таки ты два года в яме провела. Насчет базы не волнуйся. Я пришлю кого-нибудь из калюстианцев, за местом присмотрят. А когда поправишься, найдешь своих и вернешься.
Предложение Валентина было идеальным. Почти.
– Все мои вон там, – мрачно сказала Десятая, кивая на костер. – Искатели – это не калюстианцы. Вы добываете ликвор сообща, а мы грызем друг другу глотки за каждого гомозуля. Которых, к слову, становится все меньше. Неужели ты думаешь, что какой-нибудь отряд искателей возьмет к себе безногую? Тифон вырастил нас с братом, а я похоронила их обоих. Нет, Вал, мое место здесь. Не стоит за меня волноваться. Поверь, в яме смерти было в тысячу раз хуже. Если я выжила там, проживу и здесь. А сколько – Калюста знает.
Она назвала его Валом, про себя отметил Кай и крепко сжал пальцы девушки.
– Я могу вернуть тебе ноги, – собравшись с духом, произнес он то, что хотел сказать уже давно. – Вернее, я знаю человека, который может это сделать.
Десятая бросила на него странный взгляд и выдернула пальцы, грандир фыркнул, а Тупэ всплеснул руками.
– Дьявол тебя побери, Кай, – выругался гном. – Я догадываюсь, о ком ты думаешь, но зачем давать Карли ложные надежды. Ты ведь о нем ничего не знаешь. И никто не знает.
– Неправда, – горячо воскликнул Кай и поднялся, так как от волнения не мог сидеть на одном месте. – Колдун Соломон – вот, кто нам нужен, – сказал он, глядя в глаза Десятой. – Если он сделал человека, – Кай ткнул себя пальцем в грудь, – значит, может сделать и ноги. Нам нужно чудо, Карли. А за чудесами обычно обращаются к магам.
При этих словах Кай выразительно посмотрел на Валентина, надеясь, что тот прочитает в его глазах все, что нельзя было произносить вслух. Если грандир посмеет отговаривать Десятую, Кай не пожалеет красок и подробно расскажет о гейских наклонностях святого лица. Сначала здесь, на поляне, а потом в городе – при каждом удобном случае. Грандир поджал губы и промолчал. «Вот и умница», – кивнул про себя Кай и повернулся к Десятой, которая, как ему казалось, задумалась.
– Ты ничего не теряешь, – сказал он, снова беря ее за руки. Ему безумно нравилось это делать. – Мы вместе отправимся к Соломону, а потом я провожу тебя обратно – с ногами или без. По крайней мере, мы попытаемся что-то изменить. Вдруг получится? А вокруг базы поставим все твои ловушки – на всякий случай. Ты вернешься сюда, Карли, и продолжишь дело Тифона. Но если ты не попробуешь сейчас, потом будешь жалеть всю жизнь – ты ведь и сама это знаешь.
– С чего бы это Соломону мне помогать? – спросила Десятая, и Кай едва сдержал улыбку. Уж что-что, а уговаривать он научился.
– Оставь это мне, – ответил Кай и, довольный собой, заткнул большие пальцы рук за пояс. – Я найду с ним общий язык. Он мне родитель как-никак.
– И где ты собираешься искать этого Соломона? – вмешался Тупэ. – Он приходил к нам в шахту, но я даже рожи его не запомнил. Колдун все больше с Тилем общался, а я так, издалека пару раз глянул. У нас темно, сам знаешь, портрета не нарисуешь. Да и Корсион вообще-то огромный город. Людей там побольше, чем в горах Асырка.
– Будем ловить на живца, – улыбнулся Кай. – Ведь ты сам говорил, что я для Соломона – ценный кадр, и он меня ищет. Да наверняка ищет. Думаю, Тиль уже подсуетился и давно сообщил, что я сбежал. Может, нам повезет, и мы встретим его раньше Корсиона. Где-нибудь в Синеусой Пустоши.
– Вообще-то на тебе не написано, что ты его гомункул, – едко вставил Валентин. – Если я не ошибаюсь, четырнадцать лет прошло. Или вы думаете, что он заранее предвидел такой результат? – грандир ткнул пальцем в Кая. – На твоем месте я бы не был столь оптимистично настроен. Ты ведь не знаешь, что Соломону от тебя нужно. А вдруг дело все-таки в органах? На Корсионе с медициной сейчас плохо, а доноров найти также трудно, как и хорошего хирурга.
– Если он собирался выращивать меня ради запасной печени, то, думаю, его клиент давно помер. Да и невыгодно это как-то. Я все-таки тридцать лет должен был в той пещере пролежать. Слишком большой срок.
Костер треснул, выбросив в светлеющее небо сноп искр. Валентин вздрогнул, а Тупэ осенил себя знаменем Калюсты.
– Ну а каков твой интерес? – спросила Кая Десятая и сама вложила руки в его ладони. У нее были сильные, твердые пальцы, их было приятно сжимать, ощущая тепло другого человека.
Кай хотел было сказать о том, что дал себе слово увидеть жизнь в ее глазах, но решил обойтись другой правдой.
-Ты помогла мне выбраться из пещер, и я кое-что тебе должен, – просто сказал он. – К тому же, я не собираюсь всегда бегать от Соломона. Чтобы перешагнуть в будущее, мне нужно обрести прошлое. Я должен узнать, кто я. А потом, – Кай оглянулся на Валентина, – возможно, я и воспользуюсь твоим гостеприимным предложением и погощу какое-то время в храме. Так сказать, начну познавать мир с духовных основ. Ну, что думаете? Согласна, Карли?
Девушка молча кивнула и отвела глаза от погребального костра, словно извиняясь перед мертвыми за свое решение оставить базу. Кай с трудом сдержал радостную улыбку. Пожалуй, самой главной причиной его желания отправиться к Соломону с Десятой был страх встретиться с колдуном лицом к лицу. Конечно, от Карли осталась только половина, но эта половина многого стоила. К тому же она ему чертовски нравилась.
– Ладно, я тоже с вами пройдусь, – пробурчал Тупэ, принимая вид скучающего человека. Мол, делать особо нечего, почему бы и не пройтись.
– Я до Синеусой Пустоши, – произнес Валентин. – К сожалению, присоединится к вам не смогу. Мое внезапное похищение оставило много незаконченных дел в храме. На станции меня должны ждать, там и расстанемся. Но, как я и говорил, всегда буду рад видеть вас всех в Обители. Можете рассчитывать на самый лучший прием. Я долгов не забываю.
Ответ Валентина не огорчил разве что Кая, так как Тупэ с Десятой, хоть и согласно закивали, заметно опечалились. Грандир влез в сердце каждого. Кай же только облегченно вздохнул. Валентин был неплохим человеком, но его присутствие рождало в нем смятение и слишком много тяжелых мыслей. Будет лучше, когда они расстанутся.