Петушковская свадьба

Часть 5

Вырвавшись из западни, Эдик обнаружил, что к тому моменту свадьба успела перейти из застольной стадии в танцевальную. Захар, краснея лицом, отчаянно выдувал из старенького тромбона очередной хит лихих девяностых. Эдика ничуть не удивил тот факт, что сегодня звездой танцпола оказалась Лена. Она весьма пикантно отплясывала с красномордым верзилой откровенную ламбаду. (Стоит заметить, что петушковцы отличались дородной конституцией). Лена и здоровяк в клетчатой рубахе так лихо крутили бёдрами, что бразильские трансвеститы сгрызли бы по локоть наманикюренные пальцы, видя этот сексапильный танец. Крепкие руки поселкового зоотехника бесстыдно сжимали упругий, накачанный долгими тренировками зад подруги Петрушевского. Плечи Лены подрагивали, а грудь — чудо пластической хирургии — так и грозила выпрыгнуть из декольте. Она раскраснелась. По скулам разлилась зарница, глаза сверкали чёрными бриллиантами по десять карат каждый. Под конец танца дядька сгреб Лену в охапку и впился страстным поцелуем в рыбьи губы.
Сквозь толпу танцующих Эдик протискивался к Севе. Пухлые женские пальчики крепко ухватили его за кисть и потащила в эпицентр веселья. В тот же миг Эдик обнаружил перед собой низкорослую коренастую даму неопределённого возраста с щербатой улыбкой на мясистом конопатом лице. Женщина раскинула дебелые руки, выставляя напоказ свои женские прелести, и заколыхалась в ритмичном танце.
— Простите! — Эдик пытался отделаться от нежданной партнерши. Но ухажёрка не сдавалась, не давая ему покинуть импровизированный танцпол и вкладываясь в танец всеми частями налитого тела. От женщины пахло зелёным луком и водкой. Она угловато двигала конечностями, периодически подмигивая правым глазом, отчего лицо её искажалось, создавая впечатление нервного тика, одолевавшего несчастную. На радость Эдику, к даме вскоре подвалил седовласый дядька в чёрной кепке, надвинутой на глаза, и она, кокетливо фыркнув, переключилась на нового кавалера.
Наконец, добравшись до Севы, Эдик обнаружил его в весьма нетрезвом состоянии. Петькин тесть и Петрушевский сидели в обнимку, держа в руках по очередному стакашку с горючим.
— Ну, давай за тебя… Классный ты мужик, Севка! — в глазах Ивана блеснули пьяные слезы. Он шумно шмыгнул носом. — Вот честно… Первый раз такого классного москвича вижу… Прям расцеловать хочется!
— И мне тебя, Вань… Не поверишь, никогда не хотелось мужика поцеловать… А тебя хочется…
— Чё… правда?
— Угу, — Петрушевский повернулся к Петькиному тестю и вытянул губы.
— Не… Давай сначала выпьем… — Иван пьяно таращился на ожидающего поцелуя Севку.
— Давай! — Петрушевский мотнул головой, чуть не ударившись лбом о стол.
Они, как по команде, опрокинули содержимое стопарей в себя и застыли в страстном поцелуе а-ля Брежнев-Хонеккер. У Эдика отвалилась челюсть.
— Петрушевский! — взвизгнул Эд. От возмущения он хватал ртом воздух, словно рыба. — Это что тут происходит?!
— А, Эдичка… — заулыбался Сева, держась одной рукой за Ивана. — Это мой Эдичка…
— Угу, — кивнул тесть.
— Он Петьке как мать…
— Угу…
— Иди к нам, Эдичка… — Сева неловко махнул рукой. Дебильная улыбка не сходила с пьяного лица. — У меня Эдичка… У него ж руки золотые… И жопа… — Сева поморщился и довольно зафыркал. — Такая классная ж-ж-жопа… Ты себе не представляешь…
— Угу… — снова ухнул филином Иван.
Эдика разрывало от негодования.
— Петрушевский! Ты совсем охренел?! — он вытаращился на Севу, отчаянно жестикулируя и крутя пальцем у виска.
— Не сердись, Эдичка… — Петрушевский растянулся в идиотской улыбке. Роль юродивого ему на удивление шла.
— А ну иди сюда! Немедленно! — голос Эдика зазвенел, в робкой попытке перекрыть звуки творящегося свадебного безобразия.
— Что такое, Эдичка?
— Нам. Надо. Поговорить, — отчеканил Эдик, сцеживая каждое слово сквозь зубы.
— Прости, Ваня… Если любимый зовёт, то надо идти… — Сева неловко чмокнул Ивана в щёку и выбрался из жарких родственных объятий. Едва удерживая равновесие, он нетвёрдой походкой направился вслед за Эдичкой.
Сидевший за столом хмурый Сёмка проводил колючим взглядом Эдика и Севу, прошествовавших мимо к сараю.
— Всеволод, ты что творишь? — Эдик тряханул любовника за грудки и припечатал к стене.
— А что такое? — Петрушевский смотрел на него умильными нетрезвыми глазами, в деланном удивлении вскидывая брови.
— Мало того, что по твоей милости я трусь на задворках Петькиной свадьбы, в то время как вы с Леночкой развлекаетесь, так ты ещё вздумал лобызаться с тестем у всех на глазах! Ты меня вообще ни во что не ставишь? А, Петрушевский? Или ты так вжился в роль натурала, что последний стыд потерял?
— Ну, начинается… — Сева скривился. То ли с перепоя, то ли от выяснения отношений, во рту у него стало кисло.
— Петрушевский, может, я тебе надоел, и ты решил избавиться от меня? Ответь мне! К чему вся эта комедия? — Эдик смотрел на Севкину пьяную рожу, и его охватывало отчаяние. Неужели это конец? Конец всему — конец их любви, их тихой семейной жизни? Петька вырос, женился, и Эдик больше не нужен Севе? Сева плевать на него хотел. Притащил на свадьбу Пети свою халду-подругу, целуется с Иваном, а Эдик его абсолютно не заботит. — Ты хоть знаешь, что меня сейчас чуть не изнасиловали?
Он пытался воззвать к Севкиным чувствам — вызвать гнев, сочувствие, ревность.
— Чё, правда? — Сева вытаращил глаза и глупо захихикал.
— Тебе смешно?! — взвизгнул Эдик. — Ты считаешь это смешным?
Обида застилала глаза слёзной пеленой. Губы дрогнули, Эдик надрывно зарыдал.
— Ну ты чего? Ну, Эдь? — Петрушевский виновато смотрел на любовника. — Ну не плачь… Ты из-за Ваньки обиделся, что ли?
— Скотина! Какая же бесчувственная скотина!
Сева с шумом выдохнул и прижал к себе плачущего Эдика. Он осторожно стал оглаживать друга по голове и плечам, провёл ладонью по щекам, вытирая влагу, и нежно коснулся губ.
— Ну не плачь… Я люблю тебя…
— Да? — обиженно надулся Эдик. — А что ты там говорил Ивану про мою… про мою…
Он горестно всхлипнул.
— Ну-у… правду говорил… Ну дурак… Дурак! Ну прости, Эдичка!
— Ты меня правда любишь?
— Люблю… — кивнул Сева.
— Ага! Я так и знал, — из-за угла показалась взъерошенная Сёмкина голова. Он злобно щурился, глядя на сцену примирения. От неожиданности Эдик вздрогнул. — А мне сказал, что не такой! Ну, всё понятно!
Семён тяжело дышал, глаза налились свинцом обиды.
— Ну я вам покажу! Ты у меня еще пожалеешь! — процедил он сквозь зубы. — Педики! Смотрите, педики! — заорал иерихонской трубой Семка, тыча пальцем в Эда и Севу, застывших в ужасе возле сарая.

Часть 6

О том, куда внезапно подевалась добрая половина свадьбы, Лена не думала. Заскорузлые руки зоотехника Михаила с жадностью тискали распалённую бразильскими танцами и водкой нежную женскую плоть. От Миши сладко пахло навозом и спиртом, а пышные усы щекотали шею, придавая трепетной ласке особую остроту. Обжигающие губы с явственным привкусом перченого шпика впились в рот. Жаркое томление стремительной лавой растеклось по организму, плавя тело, точно сливочное масло. Сознание потекло, заструилось, полилось молодыми соками в дорогие Ленины стринги. Она невольно охнула, позволяя зоотехнику проникнуть пальцами в святая святых, и закрыла глаза. Михаил дело своё знал. Недаром он среди местных баб давно заработал репутацию женского угодника. И теперь прикладывал свои навыки на благородной ниве установления тесных взаимовыгодных контактов между городом и селом. Лена застонала и кончила. Такого стремительного и бурного оргазма у неё давно уже не случалось. Взрыв гормонов внезапно позволил Лене взглянуть на неуклюжего селянина другими глазами. То ли водка, то ли эндорфины, то ли всё вместе окутывало Михаила будто каким-то свечением, таинственным флёром, представляя небогатого русского мужика в воспалённом женском мозгу горячим мексиканским фазендейро. В эту минуту Лене ужасно захотелось поверить в сказку с конями и принцами. Если бы сейчас Михаил сделал ей предложение, то она, ни минуты не раздумывая, согласилась бы, чтобы этот праздник, так неожиданно обретённый в Петушках, навсегда остался с ней.
Однако на достигнутом Михаил и не думал останавливаться. Душа требовала продолжения банкета. Он вжимался в Лену всем телом, оттесняя в сторону хозяйского сеновала. Скрипнула дверь. Он втолкнул москвичку в темноту, пропитанную запахами скошенного луга и пыли.
— Ух и знойная баба! — Михаил вцепился в Ленины имплантанты огромными ручищами и, повалив в пышный стог, нырнул следом. Надо отдать должное — Михаил был прекрасен во всех ипостасях. Он виртуозно владел не только пальцами, но и другими органами. Лена выла под ненасытным зоотехником, оглашая округу дикими, нечеловеческими воплями. Как ни старался Михаил заткнуть рот не в меру темпераментной даме, но у него ничего не получалось. От множественных оргазмов, вдруг посетивших Лену, она дурела — кусалась и рычала, точно зверь. Поняв, что не в силах повлиять на сей безудержный процесс, Михаил плюнул и с головой окунулся в омут испепеляющей страсти.

***
Сева и забыл, когда в последний раз так быстро бегал. Как они с Эдичкой синхронно перемахнули через приличной высоты забор, он не помнил. Осталось только ощущение чьей-то руки, в последний момент хватающей за пиджак, и разъярённые досадливые крики после того, как Сева ловко выскользнул из дорогущей шкурки от Армани. Ноги несли его сами, он не чувствовал ни усталости в напряженных мышцах, ни разрывающей грудь бешеной пульсации. В эту минуту им руководило лишь одно — инстинкт самосохранения. Эдик бежал впереди, сверкая белоснежной рубашкой и перепрыгивая через преграды с лёгкостью молодого архара.
— Держи! Уходят! — ревел за спиной зычный голос молодого филармониста. Эдик обернулся. Толпа мужиков — человек двадцать — гналась за ними по пятам. Впереди всех бежал раскрасневшийся Семён с огромной оглоблей в здоровых ручищах — той самой, из страшных кошмаров Эдика. Чуть поодаль — Иван с развевающимся, точно знамя, синим пиджаком Всеволода.
— Стоять, пидарюги! — заорал Иван, увидев, что один из преследуемых повернул голову. — Я те покажу, сука, как нас позорить!
От угроз, слышавшихся позади, Севка припустил пуще прежнего. Алкоголь выветрился на раз, точно и не пил он сегодня. Куда бежать? Где прятаться? Мозг лихорадочно искал хоть какое-то решение. Его шутка про оглоблю из нелепой попытки поддеть друга перерастала в маячившую пред носом перспективу скорой реальности, если он срочно что-нибудь не придумает. Поскальзываясь на гравийной дорожке и распугивая толпившихся у ворот уток, Эдик и Сева завернули за угол. Из калитки выглянул знакомый старичок:
— Сюда давай! — махнул он преследуемым. Сева ухватил за рукав намеревавшегося пробежать мимо Эдика и дёрнул за собой. Они в два шага проскочили небольшой дворик и взлетели на крыльцо, где Петрович уже гостеприимно ждал возле распахнутой двери. Только когда Сева оказался в небольшой уютной горенке, почувствовал сумасшедшую джигу, исполняемую в грудной клетке собственным сердцем. Дышать было тяжело, грудь разрывало изнутри, кровь моментально прилила ко всем частям тела, обдавая жаром. Эдик стоял рядом, и, сложившись пополам, жадно хватал ртом воздух.
— Где?! — донесся с улицы трубный Сёмкин голос. — Иван Кузьмич! Где они? Куда подевались?
— Не кипеши, Сёмка! — рычал медведем Иван. — Найдём!
— Наверняка где-то здесь затаились! Жопой чую — тут они! — пятая точка Сёмку еще ни разу не подводила. Пресловутый гей-радар работал на полную, но запеленговать Эдика с Севой в данную минуту не мог, лишь посылая неразборчивые сигналы их присутствия поблизости.
— Им от нас не уйти! Пидорасы, мать их! Попадется мне этот лысый — порву суку!
— Это он про тебя, — нервно хихикнул успокоивший дыхание Эдик. Усмешка друга неприятно кольнула. Сева недовольно покосился на любовника.
— Да вы садитесь, мужики! — суетился старичок. — Сейчас чайку попьем.
— Да какой тут чай! — вспыхнул Всеволод.
— А ты не гони лошадей-то! Погодь маненько. Отдышись. Наши мужики, пока округу не обчешут, не уйдут! Так что мордахами в окошках не шибко-то сверкайте, а то не ровён час… — на этой фразе Петрович благоразумно замолчал.
От слов Петровича внутри неприятно похолодело. Эдик сел на краешек старого дивана в глубине комнаты и притих. Сева на всякий случай отодвинулся подальше от окон.
Словно в ответ на охвативший гостей Петровича страх, в дверь забарабанили.
— Пойду, открою! — старичок направился было к двери, но Сева перегородил ему путь, с мольбой глядя в тусклые старческие глаза. — Чтобы подозрения отвести! — резонно пояснил Петрович.
Выйдя из комнаты, он предупредительно задернул пёструю штору, служившую, судя по всему, дверью.
— Чего так долго не открывали? — совсем рядом возмутился Сёмкин голос.
— Только поспать прилег, а тут ты. Нарисовался — не сотрёшь! Чего надо-то?
— Вы москвичей, случаем, не видали?
— А как же, — Эдик застыл в оцепенении. Пальцы с силой сжали коленные чашечки. Он перевел безумный взгляд на ошарашенного Севу, — видал. Чать на свадьбу не тебя одного приглашали.
— Да не вообще, а сейчас… — расстроился Семён.
— Сейчас? — Петрович задумался. — Не, сейчас не видал.
— Ну тогда до свидания, что ли!
— Пока-пока! — дверь захлопнулась. Петрович завозился в сенях. От сердца отлегло.
— Не, дядь Вань! Не видел он их! Куда же они подевались, а? — судя по голосу, Сёмкино стремление наподдать заезжим пидорасам было велико. И внезапная пропажа сильно огорчала. — Не могли же они вот так вот уехать?
— Не получив пиздюлей… — философски отозвался Иван. — Не могли…
В комнату вошел Петрович, держа замасленной прихваткой чайник. Поставив его на стол, он небрежно кинул:
— Я за заваркой схожу, угощения принесу, а вы тут пока из серванта чашки возьмите.
Когда старичок скрылся за шторкой, Эдик поднялся с места и достал из облупившегося полированного серванта посуду. Петрович не заставил себя долго ждать и вскоре вернулся с заварником и тарелкой свадебных пирогов, отданных старичку заботливой Зоей в качестве гостинца.
— Чего стоишь, как тополь на Плющихе? — кивнул он Всеволоду. — Садись, в ногах правды нет. Вон дружок твой уже пристроился.
Сева подсел к столу, за которым уже расположились Эдик и Петрович.
— А вы значит из этих, из заднеприводных, — начал разговор Петрович, неторопливо разливая заварку.
От неожиданности Сева закашлялся, а Эдик залился пунцовой краской.
— Ну-у… — глубокомысленно потянул Петрович. — Вон, Сёмка тоже из ваших. Тут уж ничего не поделаешь, каким уродился.
— Как? Вы знаете? — Эдик округлил глаза.
— Так вся деревня знает, — Петрович положил в чашку кусок рафинада и стал не спеша помешивать ложкой. В воздухе повисла многозначительная пауза. Размешав сахар, старичок несколько раз подул и сделал осторожный глоток. — Горячий, зараза!
Сева и Эдик пребывали в состоянии легкого шока. Абсурдность происходящего не давала покоя.
— Если все знают, тогда почему?.. — Всеволод вопросительно развел руками.
— Как почему? Сёмка — свой, вы — пришлые.
— Не понял, это как?
— Да так и понимай. Сёмку в деревне все знают. Одним словом — Любки Кривоблоцкой сын! — Петрович с шумом отхлебнул из кружки. — Он же безобидный. Ну да, пидорас! С кем не бывает?
— И-и-и… в деревне к нему нормально относятся?
— Ну да. А чего злиться-то. Ну схватит кого по пьяни за причиндалы. Так что же, убивать его за это? Он же не со зла… От избытка чувств… — Петрович крякнул, — так сказать…
— Тогда я ничего не понимаю! Почему они хотят нас побить? — пискнул удивлённый петушковской толерантностью к представителю ЛГБТ Эдик.
— Обидели вы его… Видел я, как Семка шёл. Оби-и-иженный такой. Вот он и мстит теперь. А так-то он парень незлобливый, даже ласковый. Захар рассказывал. Да не он один. Всякое, понимаешь, бывает…
— Ох, них… себе… — только и смог выдохнуть Сева. С такой сексуальной свободой он сталкивался, пожалуй, только в просвещённой Европе. — И что теперь делать?
— А ничего, — допив чай, Петрович налил себе ещё. — Ух, хорошо пошло… после водки-то… Ждать, пока мужики остынут. Так-то народ у нас не злой. Но, понимаешь, своих в обиду не даст. А свадьба без драки — что корова без дойки! Вымя ломит, а слить некуда. Так что тут все закономерно.
***
За окном начало смеркаться, когда визгливый женский голос разрезал, точно ножом, вечернюю петушковскую прохладу.
— Горят! Бессольцевы горят!
Сердце Эдика кольнуло. Там же Петя! Он в миг вскочил с пригретого места и рванул на выход.
— Куда! — только и успел крикнуть Сева.
— Петя! Петя там!
Небо из сине-голубого превратилось в чернильно-сиреневое, растекаясь на горизонте клюквенным соком. В воздухе повисла влага, едва заметно собираясь бисером росы на тоненьких травинках и лепестках закрывающихся на ночь полевых цветов. Страх перед преследователями отступил, сменяясь сильной тревогой за любимого сына. Эдик бежал к дому Бессольцевых, забыв обо всем. Сейчас для него были важны только жизнь и здоровье Пети. Сева едва поспевал за ним, спотыкаясь и падая в прохладную дорожную пыль. Поднимался и снова бежал. Надо было успеть. Отчего-то беспокойное родительское воображение рисовало жуткие картины.
Ещё издалека они увидели взметнувшийся в небо рваный оранжевый столб, испускающий сотни сверкающих бабочек-искр. Было слышно, как ревёт и трещит огонь, пожирая то, что ещё недавно казалось незыблемым. С вёдрами и лопатами со всех сторон на пожар бежали люди. Возле забора Эдик наткнулся на перемазанного сажей Ивана в семейках, майке-алкоголичке и сапогах. Бросив на землю какой-то хлам, Иван кинулся в дом.
Только теперь стало ясно, что горит не сам дом, а сарай, возле которого местный гей Сёмка так нахально приставал к Эдику. Полуодетые Петя и Алёнка стояли у калитки. Сева не сразу заметил их в толпе петушковских зевак.
— Чё стоишь? Помогай! — кто-то грубо ткнул в Севу цинковым ведром. Толком не понимая, куда бежать, Всеволод бросился вслед за остальными. Добежав до колодца, он подставил ведро. Угрюмый дядька плеснул Севе воды, и тот поспешил обратно к полыхающему сараю. Сделав три или четыре ходки, Сева обнаружил, что потерял Эдика из вида. Сердце в груди забилось испуганной птицей. Сева бросил ведро на землю и заметался, вглядываясь в лица толпившихся у дома Бессольцевых.
— Петя! Где Эдик? Ты видел Эдика? — подбежав к сыну, Всеволод схватил его за руку.
— Он в сарай побежал!
— Как в сарай? — внутри все сжалось.
— Какой-то мужик выскочил оттуда. Кричал «помогите». Ну Эдик и побежал.
— Эдик! — крик Севы врезался в огненный рёв и тут же потерялся.
Сева всматривался в чернеющий на фоне пожара дверной проём. Каждая секунда в ожидании показалась ему вечностью. Наконец из сарая выскочил здоровенный детина, неся на плече до боли знакомое тело. «Лена!» — вспыхнуло в сознании. Следом за ним выскочил Эдик.
— Эдик! — Сева кинулся навстречу и, схватив его, потащил прочь от беснующейся огненной стихии. Оказавшись в безопасности, он с силой тряханул пахнущего гарью и перепачканного сажей любовника. — С ума сошёл?! А если бы ты погиб?!
— Ты бы расстроился? — Эдик грустно улыбнулся, глаза влажно заблестели, не то от едкого дыма, которым он успел надышаться, не то от чего-то другого.
— Дурак! Какой же дурак! — Всеволод сгрёб свое сокровище в объятия и впился в него поцелуем, наплевав на толпящихся тут же петушковцев. За сараем что-то громко бумкнуло, заставив взметнуться ввысь огромное огненное облако. Сева вздрогнул и отпрянул. Послышались женские крики, присутствующие кинулись врассыпную. Откуда-то издалека донесся вой сирен. Переваливаясь по ухабам, к дому Бессольцевых спешила пожарная бригада.
— Ёб твою мать! — Всеволод зажмурился и присел, обхватив голову руками.
— Что, Сева?! Что?! — взволнованный Эдик опустился рядом, глядя на перекошенное лицо Петрушевского.
— Машина… — простонал Сева. Дикая смесь противоречивых чувств охватила его — хотелось смеяться и плакать одновременно. Как Сева мог забыть, что припарковал свой джип за бессольцевским сараем?
— Ты хочешь сказать, что сейчас это была наша машина?
Сева обречённо кивнул.
Не зная, что сказать, Эдик хватал воздух ртом, словно рыба. И что теперь делать? Как выбираться из этих чёртовых Петушков? Да и машину, которую Всеволод лелеял, словно любимую женщину, было жалко.
Подъехавшие пожарные размотали рукава и принялись за работу. Вскоре бесновавшееся пламя, сожравшее бессольцевский сарай и машину Петрушевского, стало слабеть и потухло, оставив после себя лишь обуглившиеся дымящиеся остовы.
Уставшие и эмоционально выжатые, Эдик и Сева сидели на траве перед домом Бессольцевых, наблюдая, как пожарные заполняют необходимые бумаги. Иван подошёл к москвичам и сел рядом. Достав сигареты из кармана непонятно откуда взявшейся телогрейки, он протянул их новоявленным родственникам. Всеволод взял одну и, прикурив из бессольцевских рук, глубоко затянулся.
— Да-а, — потянул Иван, глядя на выгоревший дотла сарай и видневшийся оплавленный каркас джипа. — Хорошо погуляли…
— Угу, — кивнул Петрушевский. Слов не осталось.
Сбоку послышался треск ломающихся ветвей. Продравшись сквозь кусты сирени, перед сидящими возникла грузная фигура Семёна. В глаза он не смотрел, виновато опустив голову.
— Дядь Иван, дядь Сева, простите меня, а? — буркнул себе под нос парень. На что Петрушевский только облегчённо вздохнул. Если Семён пришел просить прощения за устроенную провокацию, так опоздал. Недавний пожар перечеркнул всё, заставив забыть о маленьком досадном приключении.
— Да чего уж там, — махнул Сева. — Ты вон у Эдика прощения проси.
— Дядь Эдь, простите меня. Это я от зависти.
— Да ладно. Все живы, никто не умер, — Эдик слабо улыбнулся.
— А сарай, а машина?
— Что? — Иван нахмурил брови. — А ну рассказывай, паршивец!
— Это я не подумав. Разозлился на них, — Семка кивнул в сторону москвичей. Глаза Петрушевского изумлённо округлились.
— Так это ты, гадёныш, мою машину?! — Всеволод вскочил на ноги и мёртвой хваткой вцепился в горло незадачливого героя-любовника.
— Го-во-рю же про-сти-те… — хрипел Сёмка, пытаясь оторвать от шеи душащие руки.
— Сева! Остановись! — Эдик кинулся на помощь. — Видишь, парень раскаивается!
— Ох, — только выдохнул Иван, потирая руками колени. — А сарай зачем поджёг? Чуть дом не спалил…
Вырвавшись наконец из стальной хватки, Сёмка со всей силой втягивал в лёгкие воздух.
— Это… случайно… получилось… — после Севиных рук голос филармониста стал ломким и хриплым. — Не думал… что на сарай перекинется.
Сева плюхнулся на землю и, закрыв лицо руками, истерично расхохотался.

Часть 7

На следующее утро Петрушевский вызвонил своего старинного друга Прошу Гендельмана, который был так любезен, что не отказался потратить свой законный выходной на то, чтобы вывезти Петрушевского из Петушков. Наверное, Проша послал бы подальше так некстати объявившегося Всеволода, но рассказанная история очень позабавила его. И теперь Прохору не терпелось взглянуть на Петушки и виновника случившегося – петушковского богатыря-филармониста Семёна.
— Пап, ну зачем? Я бы сам вас отвёз, — Петя переводил взгляд с одного отца на другого. — Зачем надо было звонить дяде Проше? Прямо как не родные.
— Успокойся, сын. Всё нормально. У тебя медовый месяц, зачем тебя гонять туда-сюда. Вот погостите у родителей Алёны и спокойно вернётесь в Москву. А дяде Проше только в радость нас забрать. Мы с ним давно не виделись. Кстати, надо тётю Лену предупредить. Не знаешь, где она?
— Её Михаил Степанович к себе забрал.
— Стыдно перед ней. Даже не поинтересовались, как она себя чувствует после случившегося, — Сева недовольно цокнул языком.
— Да чего будет с твоей Ленкой? На ней пахать и пахать! — брезгливо съязвил Эдик.
— Так ты же сам её из пожара спас!
— Подумаешь! — фыркнул любовник, — велика честь! Если бы знал…
— Хватит стервозину из себя корчить, — Всеволод наигранно хмуро посмотрел на друга. Теперь он точно знал, что Эдик никогда бы не позволил погибнуть человеку. И неважно Лена это была или Зоя, или сам Сева. Эдик, не раздумывая, кинулся бы на выручку. — Всем уже про тебя всё ясно.
— Что ясно? — насупился Эдик.
— Что ты у меня самый лучший! — Всеволод без страха осуждения обнял Эдика за плечи и прижался щекой.
С улицы донеслось негромкое рычание мотора и шелест гравия.
— Кажется, Проша приехал, — высунувшись по пояс в окно, Петрушевский увидел знакомый белый «Мерседес». — Пойду, встречу!
Когда Сева вышел из дома, Прохор уже прохаживался мимо забора, разглядывая пепелище и то, что осталось от машины Петрушевского.
— Привет, Прош!
— Смотрю, вы тут неплохо покуражились, — присвистнул он, оглядывая останки автомобиля.
— Да уж… — Сева неприятно поморщился, он всё ещё не мог смириться с потерей своего стального друга.
— И где же виновник?
— А вон! — кивнул Всеволод на странным образом объявившегося рядом Сёмку.
Складывалось впечатление, что тот никуда и не уходил, карауля их с Эдиком возле бессольцевского дома. Если честно, то Сёмку тянуло на место преступления, словно магнитом. Он ощущал свою причастность к тем, кто в эту минуту находился внутри дома. Хоть он и напакостил порядочно Севе и Эдику, Семёну хотелось признания, хотелось почувствовать себя частью чего-то, объединяющего его с москвичами, чтобы ненадолго изжить тянущее в глубине души одиночество. Поняв, что говорят о нём, Сёмка замер, ковыряя носком галоши небольшую кочку на дороге. Сердце гулко забухало.
— Семён! — окликнул его Петрушевский. Парень тут же обернулся. Сева жестом подозвал его к себе. Филармонист недовольно сощурился. «Бить будут!» — мелькнула в голове мысль. Не зря же Всеволод качка из Москвы вызвал. Наверняка, чтобы тот вломил Сёмке по первое число за утраченное имущество. Но делать нечего, за свои поступки надо отвечать. Сёмка поплёлся к калитке.
— Вот, знакомься! Представитель местной богемы и пироман Семён Кривоблоцкий! — Сёмка зарделся и потупил взор. — А это мой хороший друг Прохор Германович Гендельман!
Проша протянул раскрытую ладонь навстречу филармонисту. Семён неуверенно пожал качку руку. От короткого прикосновения стайка бабочек вспорхнула внизу живота и закружила, даря восхитительные ощущения. «Ох, какой он классный!» От собственных чувств и мыслей стало невыносимо жарко и стыдно.
— Так зачем ты Севкину машину сжёг? — карие глаза Прохора внимательно следили за Сёмкиной реакцией.
— Я больше не буду, — пробубнил парень под нос в надежде, что бить станут не сильно.
— Он Эдика ко мне приревновал, — Семён густо залился пунцовой краской.
— О как! Да я смотрю, у вас тут любовный треугольник образовался!
— Скажешь тоже, — фыркнул Сева. — Он к Эдьке приставал, получил отказ, а когда узнал про нас — разозлился. Из-за него нас чуть всей деревней не отмутузили. Если бы не пожар…
Всеволод заржал.
— То ли спасибо ему говорить, то ли наоборот. Даже и не знаю, что с ним делать.
— Разреши, я поговорю с Семёном?
— Разрешаю, только ты смотри, Сёмка парень горячий. Если что, то убегать надо будет быстро.
— Не переживай за меня, я хорошо бегаю.
— Ну что, Семён! Пойдём, поговорим, что ли?
— Пойдёмте, — обречённо выдохнул Сёмка. Прохор положил руку парню на плечо, и они зашагали прочь.
То, что было после, Сёмке показалось какой-то сказкой. Прохор оказался очень внимательным и остроумным собеседником, не желающим причинить ему зла. Они долго гуляли по лесу и разговаривали, а потом… Сёмка не думал, что когда-нибудь ему будет так хорошо. То, что делал с ним Прохор Германович, доводило Семёна до наивысшей точки блаженства. Сколько раз он кончил, не считал. Больше двух точно. И каждый оргазм был ярче и насыщенней предыдущего. В деревню возвращались довольные и разомлевшие.
— Где тебя так долго носит? — попенял другу Сева, когда Прохор и Семен подошли к бессольцевскому дому. — Мы тебя заждались.
— Сам понимаешь, надо было до конца всё выяснить, — Прохор многозначительно посмотрел на Перушевского. Сёмка стоял рядом, потупив глаза.
— Ну что, поехали? — Эдик в нетерпении дёрнул за ручку задней двери.
— Да, поехали, — Прохор разблокировал машину.
Расцеловав сына с невесткой и сватов, довольный тем, что наконец возвращается в Москву, Эдичка скользнул внутрь салона.
Стоявшая возле забора Лена, не отрываясь, смотрела в глаза усатого зоотехника Михаила. Томный взгляд тургеневской девушки, так не свойственный Лене, заставил Петрушевского насторожиться.
— Лен, ты едешь? — но подруга не отреагировала. — Ле-на! — попытался вернуть её в реальность Сева. — Мы уезжаем домой. В Москву.
— А знаешь, Петрушевский, езжайте без меня! — такого фортеля Всеволод не ожидал.
— Ты что, решила остаться?
— Почему бы и нет? Да, я остаюсь! — сентиментальные ноты в голосе совсем не понравились Севе.
— Лен, ты с ума сошла? У тебя в Москве бизнес, квартира, машина, годовой абонемент в фитнесс-клуб. Ты что, решила всё бросить?
— Ты правильно понял. Я решила всё бросить.
— Лен, я фигею! Ради чего?
Лена устало выдохнула и повернулась к Севе.
— Ради любви, Петрушевский. Задолбало быть одинокой бизнес-леди.
— Но что ты тут будешь делать?
— Да хоть коров доить! Или с Мишей на свиноферме, — она всем телом прижалась к покорившему её сердце зоотехнику и улыбнулась беззаботной счастливой улыбкой.
— Ну, как знаешь, Горчанская! Как знаешь! Передумаешь — звони! Но учти, быстро мы за тобой вернуться не сможем!
— Езжай, спаситель душ человеческих. Я не передумаю.
Попрощавшись с Алёнкой и Петей, и не забыв поблагодарить новоявленных родственников за радушный приём, Сева уселся рядом с Эдиком.
— Оставь её в покое. В кои-то веки я вижу на лице твоей подруги человеческое выражение. Дай ей шанс почувствовать себя женщиной, а не ходячей катастрофой, — слова Эдика успокаивали. А вдруг Лена здесь в Петушках действительно встретила того единственного? Имеет ли Сева право вмешиваться? Подруга — взрослая женщина, и сама может во всём разобраться. Всеволод сильно надеялся на это.
Прохор завёл машину, и автомобиль плавно тронулся, неспешно переваливаясь через кочки и ухабы поселковой дороги. Петя и Алёнка, стоявшие в толпе провожающих петушковцев, махали им вслед. Эдик, смотревший на удаляющиеся фигуры через заднее стекло, повернулся.
— Этот филармонист за нами бежит! Может, газу прибавим? Мало ли что у него на уме!
 Вместо того, чтобы последовать совету Эдички, Прохор остановился. Подбежавший к машине Семён, постучался в окно пассажирского сиденья рядом с водителем. Проша опустил стекло.
— Прохор Германович, — Сёмка тяжело дышал. — Возьмите меня с собой, а? Я всё-всё для Вас сделаю! Только возьмите!
— Не вздумай его брать! — взвизгнул Эдик. — С ним беды не оберёшься!
— Дядь Эдь, ну чего Вы в самом деле? Я же извинился!
— А мать твоя что скажет? — Прохор сдвинул брови. Расставаться с Сёмкой, когда они только познакомились, не хотелось.
— Я ей позвоню. Она поймёт. В Петушках мне все равно жизни нет, одно мученье! Возьмите, а! — он умоляюще смотрел на Прошу.
— Ну что с тобой делать! Запрыгивай, — выдохнул Гендельман. — И с этого дня никаких Прохоров Германовичей. Для тебя я Прохор или Проша. Понял?
— Понял, — радостно кивнул Сёмка, пристёгиваясь ремнём. Что ждёт его в большом городе, Сёмка не знал, но верил, что рядом с Прошей он не пропадёт.