Спутник

Зверем в клетке Дарк метался по комнате, машинально отсчитывая шаги: десять до двери, разворот и столько же обратно к окну. Красные, жёлтые и синие кусочки стёкол складывались в парящую в небе птицу, коричневые и зелёные в правом нижнем углу символизировали собой землю.

«Не оттолкнувшись от земли, не подняться в воздух», — так звучал перевод с эльфийского зачернённой буквенной вязи, искусно вырезанной по верхней раме окна. Замершего у витража Дарка охватило искушение разрушить красочное великолепие — взорвать весёлым фонтаном из ярких осколков, дав волю бушующему внутри пламени. Он ощущал, как рвётся на свободу сила, жаждет найти себе применение, неистовая и нетерпеливая. Её хватило бы с лихвой разметать не только свинцовую оплётку и оплавить стёкла, но и сжечь дотла весь дом. Скорее всего, произошло бы именно последнее: стихия огня настойчиво требовала выхода, но плохо подчинялась.

— Концентрируй и направляй, как солнечные лучи линзой, — учил его Нийген. — Почувствуй!

Дарк не чувствовал. Когда пытался поджечь бересту или уложенные горкой на серебряном подносе щепки, вспыхивали свечи в витых канделябрах, книги, одежда, однажды загорелся стол — что угодно, кроме того, на чём он усиленно сосредоточивал взгляд. Нийген в тот же миг гасил огонь, не позволяя нанести урона вещам, но Дарку не становилось от этого легче. Недовольство собой и невозможность избавиться от давящего сознание огненного шара, прочно поселившегося в мозгу, доводили до бешенства.

— Гаси огонь водой, — советовал эльф в такие моменты.

Скрежеща в ответ зубами, чтобы не выпустить наружу резких оскорбительных слов и не натворить того, о чем бы впоследствии пожалел, Дарк думал: «Легко сказать — гаси!». Но спокойствие и выдержка эльфа действовали благотворно и помогали не сорваться. Охотник стискивал челюсти, раз за разом стараясь мысленно вызвать плавную и неторопливую мощь водной стихии. Он представлял бескрайние морские просторы: какие бы волнения не происходили на поверхности — в глубине всегда тихо. Иногда у него даже получалось поймать нужный настрой — «волну», что если не смывала, то заглушала требовательный голос Огня. Если не удавалось самому, приходил на выручку Нийген, принимая часть эмоций на себя. Поцелуями и объятиями превращал убийственный жар в мирное тепло, позволяя выплёскивать энергию в сексе к взаимному удовольствию. 

Только сейчас эльфа не было рядом.

И жадная стихия, казалось, сжирала весь вдыхаемый кислород ещё до того, как он поступал в лёгкие: Лингу было душно, жарко и муторно. Подняв руку к окну, он провёл указательным пальцем по углублениям букв на раме, сосредоточенно повторяя все изгибы надписи, заставляя себя дышать размеренно и глубоко. Успокоившись, аккуратно и медленно приоткрыл створки, впуская в дом шум улицы и свежий воздух с реки.

С раннего утра Дарк наматывал круги по комнате, служащей в доме гостиной и одновременно кухней. Он спустился из спальни уже пару часов назад и, хотя голод всё отчётливей заявлял о себе, даже не смотрел в дальний правый угол от окна. Там, за длинным и высоким, как трактирная стойка, столом прятались скромные кухонные принадлежности: Нийген редко бывал дома и обходился минимумом посуды и утвари. У него и запасов-то никаких не хранилось, продукты они покупали уже вместе: хлеб, молоко, сыр, мясо, яйца и овощи заняли полки в стенной нише, сохранявшей прохладу даже в знойный полдень.

Дарк давно мог бы соорудить себе завтрак, но сомневался, что сможет удержаться от разрушений, если зайдёт в закуток, где находилась странная конструкция, заменяющая эльфу печь. Нийген, конечно, показал гостю, как безопасно пользоваться маленькими горелками, соединёнными медными трубками с огромной зелёного стекла бутылью, полной горючей смеси. И Дарк два дня прекрасно справлялся, но сейчас не желал рисковать и на третье утро своего одиночества решил подождать с едой. Слишком взрывоопасным действием для него могло обернуться простое приготовление пищи.

— Считай время, пока меня не будет, за самостоятельную тренировку, учись управляться с двумя стихиями. Направляй огонь и сдерживай его водой, — посоветовал эльф перед уходом. — У тебя многое в характере от воды, просто ты привык к этому и не обращаешь внимание. Прислушайся к себе, не давай новым ощущениям заменить старые.

— Что это у меня от воды, интересно? — буркнул Дарк, морща лоб.

— Вода принимает форму любого сосуда, куда её нальют, но не меняется. Так и ты — подстраиваешься под ситуацию, легко вливаешься в незнакомое общество, но остаёшься собой.

— Ты-то откуда знаешь, как я вливаюсь в общество? Сделал вывод по тому, как вливаюсь в тебя? — набычился охотник, восприняв сказанное, как оскорбление — его же фактически назвали приспособленцем.

— И по этому тоже, — рассмеялся Нийген, он-то даже на намеренные подначки человека не раздражался. — Ты на удивление легко принял то, что ещё совсем недавно считал табу. Ты пластичен, не изменяя своей сути — как вода. Примири её в себе с огнём, сделай их равноправными союзниками. Смотри на реку, учись у неё: попадётся на пути утёс, она не будет с ним бороться, обнимет с двух сторон и продолжит свой ход.

Дарк скептически поджал губы, но не стал спорить, хотя и подумал, что необязательно оставаться одному, чтобы найти равновесие. Под чутким руководством это наверняка произошло бы быстрее.

— Мне нужно кое-что обсудить с советом. Извини, но людям туда вход заказан, — Нийген словно мысли читал. — Я ненадолго, — добавил он на прощание, целуя охотника. — Два-три дня.

Конечно, три дня — разве срок по меркам перворожденных? А Дарк не мог найти себе места: беспокойство разгоралось с каждым часом, и тревога в груди жгла мелкими неприятными искрами. Утром третьего дня нервозность достигла своего апогея, заставляя ходить из угла в угол заводным болванчиком.

Но ходьба не помогала. Дарк усилием воли остался рядом с окном, для надёжности обхватив себя за плечи руками и подставляя лоб с выступившими капельками пота под лёгкое дуновение сквозняка. Охотника потряхивало, как в ознобе, похоже, поднималась температура. Что произойдёт, если долго не давать выход огню, он не знал. При мысли, что может вспыхнуть изнутри, а вернувшийся эльф увидит посреди дорогущего паркета, инкрустированного разными сортами дерева, лишь небольшую кучку пепла, Линг нервно хмыкнул. «Надо успокоиться. Пойти, что ли, опять к реке, как советовал Нийген?».

Но сколько бы в предыдущие дни он ни смотрел на текущую через город ленивую тёмную реку — не чувствовал от неё ни капли облегчения. Так что и ходить на набережную перестал, чтобы не столкнуться там на беду с кем-нибудь «не тем». Тогда бы так называемые тренировки — а на деле бессмысленное пялянье на лаковую водную поверхность — грозили обернуться полным провалом, да ещё и поставить под угрозу жизнь других существ. 

Дарк, передёрнув плечами, вспомнил, как первый раз увидел на рыночной площади орка с традиционными черными узорами на бритой голове. Тогда только жёсткая хватка эльфа на плече удержала от того, чтобы вцепиться извечному врагу в горло. В чем-то даже хорошо, что револьверы остались в домике ведьмы: «Нельзя пронести из одного мира в другой то, чего там нет», — как объяснил своё условие Нийген, иначе Дарк пустил бы их в ход, не раздумывая. Но тем же вечером, не слушая никаких доводов, в оружейной лавке он приобрёл себе меч — самый простой, но удобно ложащийся в руку и с отличной балансировкой. С мечом он обращался не так мастерски, как с револьверами, но собирался существенно улучшить свои навыки с помощью Нийгена, а уж холодное оружие во всех мирах есть и нигде не помешает. Магия магией, а сталь всяко надёжней и уж точно не обратится самовольно против хозяина. Вот только эльф категорически запретил брать с собой новое приобретение на улицы: «Пока не научишься полностью себя контролировать». И Дарк не мог с ним не согласиться, скрепя сердце.

Но то, что на одной территории мирно уживаются представители всех рас, в голове не укладывалось. Знакомиться, здороваться, с невозмутимым видом отвечать на вежливые вопросы знакомых Нийгена — с этим Дарк справлялся без труда, благо большинство из тех, кто проявлял интерес к новому в их краях человеку, разговаривали на всеобщем языке и не являлись орками. Он быстро перестал выделяться в толпе ошалелым и неуверенным видом — слился с окружающими. И привык к оригинальным одеждам женщин. 

Но всё равно постоянно ощущал себя не в своей тарелке. Его выводили из себя надменные эльфы с их покровительственными взглядами. Не нравились местные люди — слишком расслабленные, неторопливые и ненормально улыбчивые. Вызывали опасение здоровенные кряжистые гномы, каждый с боевым топором за спиной — рядом с ними, оставшийся без оружия Дарк чувствовал себя донельзя уязвимым. А уж орки... нет, с их наличием смириться просто невозможно!

Да и сам мир, куда привёл его Нийген, выглядел слишком ненастоящим, до изжоги сахарно-приторным. И вызывающе беспечным. Именно это напрягало Дарка больше всего: откуда ждать опасности непонятно, а в её полное отсутствие он не верил — не бывает такого.

Уставившись расфокусированным взглядом на витраж, Линг вспоминал, как увидел впервые Долину Эльджессира…

Пронзительно-синее небо с легкомысленными пышными облачками раскинулось широким куполом над зелёной природной чашей в окружении величественных гор с белоснежными пиками. Яркое, словно только что вымытое, рассветное солнце ещё только цеплялось краешком за вершины, но уже дарило ласковое тепло, освещая низину от края и до края. Стоя на горном уступе, Дарк видел всё как на ладони: лоскутное одеяло выделанных полей и тёмно-зелёные шапки густых лесов, между ними блестящая лента реки соревновалась изгибами с дорогой, перехватывающей её широкими стежками мостов. Чем дальше уходил взгляд, тем больше становилось по берегам домов. Красные крыши подбирались всё ближе друг к другу: редкие поселения перешли в город, поглотивший и реку, и дорогу.

— Нравится? — негромко спросил Нийген, обняв Дарка со спины и любуясь той же картиной через его плечо. — Сколько лет вижу, не могу решить, когда красивее — на рассвете или закате. Жаль, немного опоздали: солнце почти встало.

— Город без крепостной стены? Как же вы защищаетесь? — именно отсутствие ограждений вокруг города поразило охотника, а не великолепный вид, расстилавшийся перед ним.

— Горы наша крепостная стена, — хмыкнув на невосприимчивость человека к прекрасному, ответил Нийген. — Это не совсем мир, скорее перешеек между остальными: Эльджессира — означает остров. Небольшой, но хорошо защищённый магией. И пройти в него может далеко не каждый. Давай спускаться?

— А как? — Дарк глянул под ноги на почти отвесную скалу, уходящую на добрые пару десятков метров вниз.

— Так же, как попали сюда, — объятия эльфа стали крепче. — Воздух и земля мои стихии, помнишь? Они не причинят нам вреда. Доверься и шагни вперёд.

Во второй раз это оказалось сделать проще, но Лингу все равно потребовалась вся его выдержка, чтобы сделать шаг в пустоту без толчка в спину. Он закрыл глаза и сжал обеими руками запястья Нийгена на своей груди, отрывая ногу от уступа.

Когда Дарк согласился идти за эльфом в другой мир, то даже представить не мог, что для этого придётся прыгать в пропасть. «Ты рехнулся?» — стоя на краю скалы в глубине Древнего леса, куда они добрались, покинув домик ведьмы, Линг не сразу поверил, что Нийген на полном серьёзе предлагает ему броситься в чёрный провал. «Верь мне!» — эльф ухватил его крепко за руку и оттолкнулся двумя ногами от земли, увлекая за собой с обрыва.

Резкий порыв воздуха затолкал матерное ругательство, готовое сорваться с приоткрытых губ охотника, обратно до самой глотки. Дарк задохнулся непрорвавшимся криком, но не успел окончательно запаниковать, как их падение сперва замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Они будто зависли в молочно-белом плотном киселе, под ногами что-то мягко пружинило и качалось, Линг посмотрел вниз, но ниже колен всё скрывал густой туман. «Идём», — Нийген потянул его в сторону. Дарк не видел пути, не понимал, зачем и куда они иногда поворачивают — как вообще можно ориентироваться, когда ты двигаешься, словно в белёсом потоке? Но послушно шёл за своим спутником. Молча — челюсти свело. Его провели, как слепца за руку, и сам он ни за что не смог бы найти дорогу обратно. Блуждание оказалось недолгим, и минут через пятнадцать туман начал редеть. Они необъяснимым образом оказались вновь на скале, но уже в мире Нийгена.

Прыгнув же во второй раз, они просто медленно опустились на землю, даже под ложечкой не ёкнуло, настолько плавным оказался спуск.

— А до города можешь? — спросил с любопытством Дарк перед приземлением.

— Могу, но потом придётся долго восстанавливать силы, — ответил Нийген, уже встав на ноги. Он направил поток тёплого воздуха на волосы охотника, заставив упасть пряди на лоб и тут же взлохматив их рукой. — Нас кто-нибудь подвезёт.

И действительно, стоило выйти на дорогу, проезжающий на телеге краснощёкий мужик с готовностью натянул поводья, вынуждая лошадь остановиться. Им нашлось местечко на бочках с мёдом, что тот вёз в город на базар. Пасечник тепло приветствовал Нийгена, как давнего знакомого, Дарк же удостоился заинтересованного взгляда и пожелания: «Да не погаснет солнце над твоей головой». Охотник ответил так же, удивляясь про себя не тому, что понимает язык — он скорее поразился, если бы тот понёс какую-нибудь тарабарщину, — нет, его потрясло, как свободно и по-дружески тот держится с эльфом: без всякой подобострастности или опаски, ни малейшим жестом не выказывая неприязни.

После объяснения о множестве миров: «Представь, что миры, словно стопка блинов, — говорил Нийген по пути из дома ведьмы. — И в каждом из них есть участки тонкого, почти прозрачного теста, а кое-где даже и дыры. Вот через эти прорехи и можно пройти в соседний пласт», — он почему-то решил, что разница между мирами ничтожно мала. Вроде как между городами: отличаются дома и площади, но суть одна. В принципе, так и вышло, но здесь, похоже, при общей внешней схожести природы существенно разнилось отношение между расами.

Приглядываясь к медленно меняющемуся пейзажу, Дарк заметил ещё одно отличие, сперва не бросившееся ему в глаза, но ставшее явным, как только они проехали первую деревеньку.

Вдоль дороги стояли аккуратные бревенчатые домики, окружённые яблонями, сгибающими ветки под тяжестью плодов. На лугах паслись упитанные коровы с лоснящимися боками и бурно заросшие белоснежной шерстью овцы. Бегала ребятня во дворах, несколько мужиков достраивали избу — сидя на коньке крыши, они приветственно помахали проезжающим руками.

Такая картина нормальна в июне-июле, но никак не в конце сентября после Кровавой недели. Ладно, голубое небо и солнце, которые в родном мире он не увидел бы ещё почти месяц, но ведь никаких следов разрушений! Ни проломленных крыш, ни завалов от упавших деревьев, ни столбов чёрного дыма от сжигания падали, ни отгоняющих знаков на заборах (деревянных!), ни похоронных процессий — ничего! Понимать, что здесь нет ни намёка на последствия страшных дней, было почему-то… досадно.

«Не то плохо, что у меня корова сдохла, плохо что у соседа жива», — пробормотал Дарк себе под нос, нахмурясь. Он знал, что желчное чувство не делает ему чести, но не мог побороть ощущение вопиющей несправедливости.

— Здесь что, вообще не было Кровавой недели? — вырвалось у него с искренним возмущением при виде целёхонькой соломенной крыши на овине.

— Эт-та что ещё за напасть? — полуобернувшись, спросил их возница, щурясь против солнца. — Ты сам-то откудова, паря?

— Издалека, — ответил за Дарка Нийген и добавил, обращаясь к охотнику: — У нас их не бывает.

— Почему?!

— Это долгий разговор, давай позже, — заметив, что тот упрямо свёл брови, намереваясь требовать немедленный и полный ответ, Нийген накрыл его ладонь своей. — Не сейчас, Дарк Линг, — произнёс он с нажимом.

И тот заткнулся. Но складка меж бровей так и не пропала. И пока они шли по широким прямым улицам оживлённого городка, Дарк молчал, только вертел головой по сторонам. Брови поползли на лоб, когда он углядел знойную красотку в облегающем фигуру платье не скрывающем колени. Причём, судя по сверкающим драгоценными камнями украшениям и тому, как с ней уважительно здоровались встречные — то была не шлюха, выскочившая из борделя за не расплатившимся клиентом, а знатная дама. Нийген, заметив реакцию охотника, рассмеялся и дёрнул того за рукав, призывая не пялиться на стройные ножки в элегантных туфельках настолько откровенно: «А загорать и купаться у нас принято обнажёнными», — забавляясь, шепнул он охотнику на ухо. Линг резко выдохнул и отвёл глаза от гладкого колена, принявшись от греха подальше смотреть на дома. 

Яркие вывески над магазинами и трактирами смотрелись настоящими картинами и заслуживали висеть не на улице под всеми ветрами, а на стенах в замке у высокорожденного. Почти в каждом доме окна на первых этажах являлись витражами: «Это ж сколько деньжищ-то!» — Дарк попытался прикинуть, но не знал таких чисел, во сколько бы золотых обошлась подобная роскошь: многие, многие сотни. И будто не хватало ещё красок на улицах: повсюду росли цветы — в ящиках на подоконниках, на клумбах, в больших вазах прямо на мостовой…

Всё изумляло и поражало охотника, привыкшего к закрытым одеждам, строгим лицам, мрачным серокаменным домам и извилистым узким тёмным улицам с редкими чахлыми кустиками. Дарк не нашёл, как ни высматривал, привычных груд отбросов на перекрёстках, даже куч навоза и тех не было, хотя всадников и повозки он видел. Ни одна крыса не мелькнула длинным хвостом, пока они шли к дому Нийгена, да даже кошки, дремлющие лениво на крыльцах и подоконниках выглядели не ободранными и закалёнными в уличных боях хищниками, а сытыми и упитанными домашними питомцами.

И что-то ещё не давало покоя, пока охотник не сообразил, что не так — запах! Обычного городского запаха из сточных канав не было, как и самих стоков под нечистоты — только вдоль домов тянулись узкие впадины водоотводов.

«Ну ладно, отбросы на улицу не кидают — молодцы, но они тут что, ещё и не срут?» — Дарк испытывал противоречивые чувства, двигаясь рядом с раздающим улыбки и приветствия направо и налево Нийгеном. Чем больше светлел лицом эльф, шагающий по родным ему местам, тем сильнее зрело в груди Линга тёмное раздражение. Тянуло смачно харкнуть на безупречно чистую мостовую, чтобы хоть немного нарушить приторную идеальность.

— Пришли, — неожиданно Нийген затормозил возле одного из зданий, приглашающе взмахнув рукой. — Чувствуй себя как дома.

«Это вряд ли», — подумал про себя Дарк, оглядев светло-бежевый двухэтажный фахверковый дом с красной крышей и наблюдая, как эльф просто поворотом ручки открывает дверь, на которой не имелось ни замка, ни даже скважины для ключа.

— Ты запечатываешь вход колдовством, когда уходишь? — с какой-то смутной надеждой спросил Линг, шагнув за Нийгеном внутрь.

— Нет, а зачем? — тот начал раздеваться, как только вошёл. — До чего я соскучился по нормальной ванне!

— По чему? — уточнил Дарк, оглядывая изысканную обстановку: картины в позолоченных рамах, вычурная мебель, паркет, на который страшно наступить, чтоб не испачкать.

Усталость внезапно легла на плечи тяжёлым грузом, а ощущение собственной чужеродности и неуместности присутствия в мире Нийгена загорчило на языке: что толку, что они не расстались? Какой смысл, что эльф позвал его с собой? Мало быть вместе — воду с маслом не соединишь.

— Ты устал, — почувствовав настроение человека, Нийген, уже по пояс обнажённый, приблизился и стал разминать ему плечи сильными пальцами. — Пойдём, я покажу тебе, что такое ванна. Вода поможет тебе расслабиться.

И она помогла. Ещё как!

«Может, и сейчас пойти? Может, вода охладит голову и погасит разгорающееся раздражение в груди. Лечь в прохладную прозрачную глубину, расслабиться, откинув голову на бортик, прикрыть веки, представить, что Нийген напротив», — уголки губ Дарка поползли вверх при воспоминании о том первом их купании в ванной. Огромную мраморную лохань можно было бы принять по размерам за небольшой пруд, особенно, если погружаться в неё с закрытыми глазами. Но тогда Дарк глаза не закрывал: смотрел, как черные волосы Нийгена колышутся под водой, когда тот нырнул для того, чтобы…

Громкие голоса на улице отвлекли Линга от всплывшего в голове приятного образа. Разговаривали на эльфийском, и слов он не понимал, но один голос точно принадлежал Нийгену. «Ну наконец-то, вернулся!», — Дарк в нетерпении распахнул полностью раму окна и высунулся наружу. На пороге дома вполоборота к двери стояли два эльфа: Нийген и ещё один — с пепельной гривой кудрей, спадающей за спину. Он с первого взгляда крайне не понравился охотнику самодовольным выражением холеной рожи. Блондинистый красавчик что-то эмоционально говорил, то и дело, взмахивая руками. Закончилась длинная тирада вопросительной интонацией, Нийген негромко ответил и отрицательно покачал головой. Тогда тот, словно упрашивая, положил ладонь ему на плечо и качнулся вперёд в явном намерении обнять. Вид белоснежной кисти, посмевшей сжаться на теле Нийгена, послужил искрой, что за мгновение сожгла бикфордов шнур выдержки Дарка. И в груди мощным взрывом расцвела ярость: огненными языками слизнула непрочные барьеры здравого смысла, оставив одно обжигающее желание — убить!

— Ай-я-а! — вскрикнул светловолосый эльф, отшатываясь от Нийгена и отдёргивая ладонь: на тыльной стороне кисти, на безупречно ровной коже вдувался уродливым пузырём ожог, кружевные манжеты обуглились и задымились.

— Дарк! Водой! — крикнул, повернувшись к окну, Нийген, но тот не услышал.

Сжав зубы и раздувая ноздри, Дарк в буквальном смысле испепелял блондинистого наглеца взглядом, одержимый жаждой сжечь того на месте! И радостно чувствуя, что получается направить поток энергии точно в цель, он испытал почти забытый восторг — как в юности, когда впервые выстрелом снёс установленную наставником мишень. Именно сейчас Дарк понял смысл дошедшего из древности заклинания, проговариваемого каждым стрелком перед боем: «Я стреляю не рукой — стреляю рассудком. Я убиваю не пулей из револьвера — я убиваю сердцем».

И он убивал всем сердцем. Но если первый «выстрел» сразу же достиг своей цели, то остальные будто застревали в толстом войлоке, до проклятого эльфа долетала лишь малая часть того, что Дарк выбрасывал из себя горячими импульсами. Тот, сообразив, откуда идёт атака, встал к окну лицом и выставил руки вперёд ладонями, создавая защиту. «Ах ты, сука!» — пламя взревело внутри почуявшим кровь хищником, короткие вспышки огня слились в стремительную раскалённую лаву. На скулах и лбу незнакомца начали разрастаться красные пятна ожогов — это вызвало в душе охотника бурю яростного веселья: ещё немного и он спалит ушастую тварь дотла! Вспыхнут тщательно уложенные локоны, закипят и лопнут, вытекая, наглые изумрудные глаза, поползёт лоскутами сожжённая плоть, обнажая белые кости черепа — он уже почти видел это! И это было прекрасно! Почти как предчувствие оргазма, осталось слегка дожать и…

…вдруг той силе, что рвалась из него, внезапно перекрыли выход, будто Дарк оказался под стеклянным колпаком в вакууме. Бурлящая языками огня невидимая никому, но реальная для Дарка лава остановилась на секунду и ринулась обратно во владельца. Линга отбросило от окна — он не устоял на ногах от сокрушительного удара и упал, задыхаясь. Рот открывался в бесплодных попытках глотнуть воздух, но его не осталось — дышать было нечем. Расцарапывая ногтями горло, Дарк выгибался и бился на полу, полыхая изнутри. Яркая краснота перед глазами потемнела, стала цвета венозной крови, в ушах грохотал пульс, лёгкие невыносимо жгло — он орал бы от боли, но для крика нужно было вдохнуть. Линг не понял, когда удушье прекратилось, просто в какой-то момент получилось вдохнуть, и он судорожно захрипел, широко раскрывая рот выброшенной на берег рыбой.

— Прости, я должен был тебя остановить, — глаза цвета ртути смотрели с тревогой, но раскаяния в них Дарк не увидел. И вместе с воздухом, попавшим в лёгкие, в нем вновь вспыхнул огонь. Линг дёрнулся, зарычав от злости. — Вода! Дарк, призови воду!

«Бесполезно, не слышит», — Нийген отчётливо понимал это, глядя в исказившееся страшной гримасой лицо. Серебристые глаза потемнели, радужка стала меняться, словно туман заколыхался вокруг черных колодцев зрачков — и Дарк, не в силах разорвать визуальный контакт, провалился в их глубину, на мгновенье потеряв сознание.

А когда пришёл в себя, обнаружил, что находится уже не в комнате, а непонятно где. Потрескавшаяся сухая земля простиралась до горизонта безжизненной пустыней, над головой — чёрное безвоздушное пространство с зависшим в нем огромным огненным шаром. Жар немилосердно обжигал плечи и грудь. Дарк глянул вниз проверить, не загорелась ли одежда, и обнаружил, что стоит голым. «Мы умрём без воды», — раздался голос. Линг обернулся и увидел Нийгена — тоже обнажённого, его всегда белоснежная кожа выглядела прозрачно-голубой с проступающими под ней венами, казалось, можно даже увидеть, как пульсирует бордовыми отблесками сердце под рёбрами. Плотно сжатые губы не шевелились, но голос продолжал звучать: «Мы оба умрём без воды».

Дарк попытался крикнуть, чтобы Ний вытащил их отсюда, но не смог издать ни звука. А потом понял, что и дышать не может, но удушье не наступало, будто он просто перестал нуждаться в воздухе.

«Огонь сожжёт нас».

«Ну так сделай что-нибудь! — беззвучно заорал Дарк и в то же мгновение понял, что должен сам. Но даже не представлял как. — Помоги мне призвать воду!»

Нийген вновь оказался за спиной и, обхватив левой рукой за талию, правой упёрся между лопаток, вынуждая наклониться. Провёл ладонью по позвоночнику, собирая обильно выступивший пот, и сунулся пальцами между ягодиц. Дарк вздрогнул, ладонь на животе успокаивающе погладила напряжённые мышцы: «Верь».

Вся природа охотника восставала против: «Опрокинутый! — завыли призраки погибших военных товарищей в душе: — Не мужик, шлю-у-у…».

И, перекрывая глумливый ор, ясный голос: «Люблю тебя».

Дарк сглотнул пересохшим горлом — Нийген, только он имел значение. Принять его и себя самого, раствориться в прозрачной толще воды, стать ею. Но как трудно отказаться от выработанных годами принципов, признать, что сейчас они неверны, что сопротивление означает поражение, а капитуляция приведёт к выигрышу. Река не борется с утёсом, обнимает и продолжает путь — это её победа. И Дарк оставался в позе, которую раньше счёл бы не просто унизительной — невозможной: выбрал бы смерть, а не член в жопе.

Но он любил Нийгена, доверял ему, готов был не только убивать за него, но и отдать свою жизнь. Что уж говорить о заднице? И когда эта мысль дошла до него в полной мере, он протянул руку назад и погладил эльфа по ноге, показывая, что согласен. В тот же миг Нийген резко втолкнул головку члена ему в анус и, двинув бёдрами, загнал на всю длину, не жалея и не медля. Слёзы от пронзительной боли брызнули из-под зажмуренных век, потекли по щекам. Высунув язык, Дарк слизнул солёную каплю с уголка губ: «Море!». И та самая волна, что иногда получалось вызвать внутри, только раз в сто сильнее и больше, обрушилась откуда-то сверху, погасив зло зашипевший паром огненный шар и сшибая с ног. Подхватила и понесла, ласково укачивая и забирая всю боль.

— Что ты с ним делал? Он так стонал. Трахал? Верно говорят, что через жопу знания в голову доходят быстрее, — негромкая речь слышалась словно издали.

— Некоторым и это не помогло, насколько я помню, — ответил Нийген холодно. — Он вряд ли слышит тебя, не напрягайся говорить на всеобщем.

— Ний… — хрипло прошептал Дарк, сил не осталось вовсе, даже веки не поднимались, словно каждое весило не меньше тонны. — Ний!

— Похоже, слышит. Как он назвал тебя? Ний?! Клянусь яйцами драконов, это забавно!

— Он только что чуть не поджарил твои, Эскслеренеэнве, вот это было бы забавно. Так прятаться от опасностей, так беречь свою шкуру и умереть, не покидая Долину — не правда ли, вышла бы прекрасная шутка! — на лоб охотника опустилась прохладная ладонь. — Отдыхай, Дарк, всё хорошо. Я рядом, — и Линг послушался, позволил сознанию расслаблено качаться и дальше на волнах, но не перестал прислушиваться к разговору, испытывая одновременно облегчение, что не убил заносчивого эльфа, и сожаление от этого же.

— Да ничего бы он серьёзного не сделал, — но неуверенный тон выдал сомнения говорящего. — У него не может быть столько сил, чтобы полностью пробить мою защиту, я просто не ожидал нападения.

— Дарк скоро придёт в себя, хочешь, проверим? — с хорошо слышимой усмешкой в голосе предложил Нийген. — Посмотри, ты до сих пор не полностью избавился от отметин, оставленных человеком! Если бы я не вмешался, ты бы не отделался укорочением волос. Тебе, кстати, так только лучше, стал меньше походить на кудлатую болонку.

— Ты думаешь, он пойдёт по твоему приказу на смерть, Ни-ий? — протянул Эскслеренеэнве, щуря зло глаза и запуская в подпаленные волосы руку, на которой ещё виднелась розовая отметина ожога. — Если он так силен, как ты считаешь, и всегда так вспыльчив, как я видел, то скорее обратит свою мощь против тебя, когда узнает правду.

— Беспокоишься за меня? Как мило с твоей стороны.

— Я беспокоюсь за Долину, за всех! Пока нам ничего не угрожает, но что будет, когда ты сунешься с этим… — блондин дёрнул головой на лежащего Дарка. — Ты только спровоцируешь! Напомнить из-за кого нападения стали происходить не раз в пять лет, а каждый год? Прошу тебя, откажись! Совет тебя поддержал большинством голосов, но ты же видел, сколько против, перевес ничтожен! Останься, вспомни, как нам было хорошо раньше вдвоём, зачем лезть в то, что нас не касается?!

— Мир рушится, разве нас это не касается?

— Не наш мир!

— Всё, Эскслеренеэнве, я решил. Твоё право не ввязываться, моё право найти того, кто мне поможет. И я нашёл.

— Он погибнет, как и все до него, кого ты находил, — презрительно искривив губы, предрёк Эскслеренеэнве. — И ты вновь вернёшься ко мне, если, конечно, тебе самому удастся выжить в очередной раз.

— Если выживу, то вернусь. Сюда, но не к тебе, — поправил Нийген. Убрал прядь волос с лица Дарка и провёл пальцем по абрису скулы, трогая подушечкой отросшие волоски щетины. — А он выдержит, — проговорил вполголоса, обращаясь скорее к себе, чем к своему давнему любовнику. — В этот раз у меня получится.

— Иногда мне кажется, в тебе есть человеческая кровь! Только хумансы могут настолько упрямо игнорировать доводы разума и верить в невозможное!

— У людей есть чему поучиться. Они умеют совершать невозможное именно потому, что верят.

Эскслеренеэнве фыркнул и поднялся из кресла, откуда наблюдал, как Нийген приводил охотника в чувства. Он не принял всерьёз грозившую ему опасность от какого-то человека, но ему пришлось зайти в дом, чтобы не залечивать ожоги на виду у прохожих. И эльф чувствовал себя оскорблённым. 

— Их вера слепа и безумна! А ты должен мне новую рубашку, — он покрутил кистями в воздухе, демонстрируя почерневшие обрывки кружев на манжетах. — Постарайся прислать мне её до того, как сгинешь! — и, не прощаясь, направился к двери.

Нийген проводил его молча взглядом и на всякий случай начертил пальцами в воздухе замысловатую фигуру нейтрализации проклятий. Когда-то они планировали вместе сделать то, что сейчас он собирался осуществить с помощью человека. Но Эскслеренеэнве оказался слишком рациональным — рисковать своей жизнью ради призрачного шанса на успех он не пожелал, и их пути разошлись. Задумавшись, Нийген перебирал пряди волос охотника. Он и не рассчитывал на поддержку совета — достаточно того, что мудрейшие согласились выделить ему несколько полезных артефактов и не грозили изгнанием за очередную авантюру. Хотя это бы его все равно не остановило.

В тишине Дарк окончательно расслабился и крепко заснул, а проснулся только через два часа. Он зашевелился и приоткрыл глаза, голова лежала на коленях у Нийгена, тот сидел на кушетке, откинувшись затылком на спинку.

— Ушёл этот… жополиз? — Дарк чувствовал себя полностью отдохнувшим и выспавшимся. В голове царила непривычная лёгкость: огненный шар больше не давил, но он знал, что стоит позвать и огонь вернётся.

— Эскслеренеэнве считается одним из достойнейших эльфов Долины, — Нийген сделал суровое лицо, но глаза его смеялись. — Почему жополиз?

— Так вылитый, — пояснил Дарк, подняв голову с колен и садясь рядом с эльфом. — Знаю, я зря, кхм, погорячился, но не раскаиваюсь, чтоб ты знал! — он упрямо вздёрнул подбородок и посмотрел с вызовом. — Нехер было ему руки распускать! Да и вообще — гнида он!

— Дарк, если бы я не вмешался, ты мог бы его убить. У нас не происходило убийств уже, м-м, пятьсот двадцать два года. И тогда убийцу… Я не хотел бы для тебя повторения его судьбы, он умирал очень долго и мучительно, успев раскаяться множество раз.

— Ну, конечно, не хотел бы! У тебя же на меня далеко идущие планы, как выяснилось! Может, поделишься?

— Ты точно контролируешь себя? — уточнил Нийген и, дождавшись решительного кивка, продолжил: — Помнишь, ты спрашивал, почему у нас нет Кровавых недель? Правильней было бы спросить — почему у вас есть.

— И почему?

— Я же рассказывал тебе, что у нас мощная магическая защита. А ты наверняка знаешь, что такое рикошет, верно? — в своей излюбленной манере ответил вопросом на вопрос Нийген. Он не сомневался, что охотник сообразит сам.

— Ты хочешь сказать… — в тёмных глазах вспыхнуло понимание. — Кто-то лупит по вам, а получаем мы?! И вы, вы знаете про это и ничего не делаете, чтобы остановить?! Да ты хоть представляешь, каково… — Дарк замолчал и потёр глаза пальцами: сколько он видел смертей, сколько людей добровольно шли в рабство, чтобы получить защиту надёжных стен, на постройку которых у самих не хватало денег. — Когда я был маленьким… — начал было снова, но лишь махнул рукой и скрипнул зубами.

Разве можно передать словами тот ужас, что он испытал в семь лет, когда за какую-то провинность Риден выставил его из дома под ливень во время Кровавой недели? Как описать водяных змей, что, как живые, не спеша и неотвратимо обвивались вокруг него скользкими ледяными кольцами, пока мать, истерично рыдая за дверью, умоляла образумиться пьяного мужа? А потом, когда его всё же, облив святой водой, втянули внутрь, он провалялся в жесточайшей лихорадке три недели на грани жизни и смерти.

— Поэтому тебе было так трудно принять в себе стихию Воды? — Нийген с сочувствием смотрел на человека, думая, что уже в детстве тот обладал благосклонностью водной стихии, иначе бы живым в дом не вернулся.

— Ты всё-таки копаешься у меня в башке? — хмуро, но без злости спросил Дарк.

— Сейчас, когда ты перестал бороться сам с собой, у тебя так же получится считывать и мои эмоции, — опустив взгляд на руки, Нийген покрутил на среднем пальце кольцо с чёрным матовым камушком. 

«Когда он уходил, кольца не было», — отметил про себя Линг.

— Подарок? 

— От совета, — улыбнулся Нийген на прозвучавшую в вопросе ревность. — Поверь, они стараются уменьшить рикошет, но основная их задача сохранить Долину. И с каждым годом это сделать всё сложнее, хотя тридцать сильнейших магов прикладывают все силы.

— Н-да? — скептически скривившись, Дарк сложил руки на груди. — И на что же тебя благословил этот ваш совет?

— Уничтожить того, кто атакует Долину.

— Это возможно?! — Дарк подался вперёд.

— Да. Тот, кто вызывает буйство стихий, живой. Я уверен. Значит, можно и убить.

— С моей помощью?

— Да, — снова Нийген ответил утвердительно и посмотрел прямо в глаза охотнику. — Я не лгу насчёт чувств к тебе и не стану тебя заставлять. Но в одиночку у меня шансов нет.

— Зачем это тебе? — у Дарка крутилось множество вопросов, но задал он именно этот, пытаясь прочувствовать, что спрятано в глубине зрачков эльфа — насколько тот откровенен.

— В бескорыстие не поверишь? — Линг коротко отрицательно мотнул головой, Нийген вздохнул. — Тогда считай, что с тем, кто устраивает мортедэку, у меня личные счёты. Сперва я хотел понять — зачем? Потом стало интересно — как? После… после я уже потерял слишком много, чтобы просто так отступить.

— Ясно, — кивнул охотник.

Его не волновало — кто, как и зачем. Он уяснил одно: есть возможность прекратить ежегодные Кровавые недели, и этого ему было достаточно. У него тоже были личные счёты с той тварью, что не давала ему спокойно жить, и каждый год загоняла под каменные своды, заставляя трястись за свою шкуру, как зайца в норе. Пока он считал, что это кара бога, смириться было проще.

— Почему твой совет, если там такие охеренные маги, ничего не делает, кроме как отражать удары?

— Вся их сила здесь: Долина — это они, не так-то просто создать и удерживать целый мир, пусть и такой маленький.

— Угу. И ещё вопрос. Ты меня действительно натянул или мне привиделось в бреду?

— Физически нет, — медленно ответил Нийген. — Но мне очень бы хотелось повторить в реальности. Тебе будет хорошо, обещаю, — он вытянул руку, погладил сквозь ткань внутреннюю сторону бедра Дарка. — Позволишь?

Несколько секунд Линг серьёзно смотрел во влажно заблестевшие серебристые глаза. А потом снова кивнул.

— Но сперва обедать! Могу поспорить, ты сегодня ничего не ел, — эльф игриво улыбнулся и добавил: — Не хочу, чтобы ты упал в голодный обморок подо мной.

Дарк заржал и с наслаждением потянулся всем телом.

— Ты у меня первый пощады попросишь!

Беловолосый эльф с имечком, что язык сломаешь, но не выговоришь, ошибся — Дарка не отвратило от Нийгена знание, что в какой-то мере тот его использовал втёмную. Важную информацию нельзя выбалтывать абы как первому встречному, а та цель, что ставил перед собой Нийген, стоила риска. И в его любви Дарк больше не сомневался: когда они стояли на мёртвой земле под огненным шаром — оба могли оттуда не вернуться. Он это знал так же твёрдо, как и то, что теперь в его груди Огонь и Вода сошлись вместе, как союзники, а не враги. А ещё ему очень хотелось применить свою силу на полную мощь.

«Это все же не туман, скорее дым, только без запаха», — двигаясь в густой молочно-белой пелене, решил Дарк. От тумана бы повлажнела одежда, а конденсат осел мельчайшими каплями на коже и волосах, но там, где он шёл, было абсолютно сухо — единственной влагой стал выступивший на лбу охотника пот. И мертвенно тихо — звук шагов гасился полностью, слышались лишь дыхание и оглушающе громкий стук сердца.

Давящее ощущение собственной чуждости, осознание, что он совершенно один в этом странном месте, и вдобавок полная дезориентация в пространстве — сказать, что Линг чувствовал себя неуютно, значит промолчать: он находился на грани паники. Казалось, что он идёт долгие часы, наверняка уже двигаясь по кругу, и окончательно заблудился, не пойми где. Вряд ли выставленная вперёд ладонь ему чем-нибудь помогла — на что можно наткнуться в этом потустороннем молочно-призрачном киселе? — но руку Дарк не опускал.

И заставлял себя раз за разом переставлять ноги, двигаясь дальше. «Я иду верно», — повторял он про себя, но с каждой минутой всё больше сомневался в том, что вообще куда-то движется, а не топчется на месте.

— Опытный маг, чётко представляющий цель пути, осуществляет переход за секунды, достаточно двух шагов: вышел — зашёл. У новичков путь может занять несколько часов, — объяснял Нийген.

Дарк тогда не спросил, но подумал: «Сколько таких новичков или вообще случайно попавших в пространство между мирами заблудилось и погибло? И что с их телами стало потом? Так и лежат нетленными или растворились, стали одними из белёсых прядей странного то ли дыма, то ли тумана?».

«Или по-прежнему бродят, не в состоянии даже умереть?!» — этот вариант пришёл в голову только сейчас. Линга передёрнуло от подобной перспективы вечно шататься во мгле, не найдя выхода. Он стиснул зубы, насухо сглотнув, и ускорил шаг.

Если бы они могли пойти с Нием вместе! Но из-за хитрого заклятия гада, которого они собирались уничтожить, в принадлежащий тому мир невозможно было проникнуть иначе, чем поодиночке. Про это эльф рассказал, когда объяснял, что им предстоит.

— Так вот почему… — протянул Дарк, когда услышал причину перехода порознь.

А он-то гадал после слов высокомерной блондинистой выскочки Эск-как-там-его о гибели всех, кто шёл раньше с Нийгеном — почему Ний который уже раз рискует, отправляясь лишь с одним спутником? И что мешало многомудрому совету эльфов давным-давно собрать армию, если не из своих ушастых магов, то хотя бы из наделённых силой стихий людей, вроде него самого.

Всё получило логичное объяснение — количеством взять невозможно, оставалось совершенствовать качество.

— Предусмотрительная сука! Что ж, разумно — уничтожать врагов по одному проще. И у нас в замках делают узкие галереи внутри стен для этого, — кивнул Дарк и спохватился: — Стоп, а как ты тогда собираешься дождаться меня?

— Я дождусь, — улыбнулся Нийген, выделив интонацией «я». — Но ты все же постарайся прийти побыстрее.

И перед тем, как первым шагнуть в провал с уже знакомой им обоим скалы над Долиной, Нийген ещё раз предупредил Дарка про охватывающую каждого путника между мирами безнадёжность:

— В отсутствии собственной энергии и жизни, пространственные дыры, как можно ещё назвать, переходы, тянут их из каждого, оказавшегося на тропе. В прошлый раз я прикрывал тебя, один ты прочувствуешь это в полной мере. Не бойся, думай обо мне, помни — я жду тебя, и ты выйдешь прямо ко мне.

Бредя по колено в белых, липнувших к одежде воздушных прядях, Дарк вспоминал серебристые мерцающие глаза, словно лунные блики на поверхности воды. Думал о тепле рук Ния и нежности кожи, представлял гладкость черных волос и соблазнительное тело. Вызывал в памяти спокойный голос, внушающий уверенность:

 — У тебя всё получится. Не поддавайся унынию и сомнениям, не вглядывайся в туман: скрытое в нём может принимать разные формы враждебные путникам. Главное, не останавливайся — иди. Это просто на самом деле, но нужен опыт.

А вот его-то как раз и не хватало Дарку.

Сидя в уютной гостиной, в безопасной мирной Долине, расслабленный, умиротворённый и полностью уверенный в своих новоприобретённых магических возможностях Линг соглашался с необходимостью спешки, обсуждая с эльфом предстоящую схватку с виновником Кровавых недель. Тогда все доводы Ния выглядели для стрелка логичными и разумными. После грандиозного магического выброса их противник оказывался наиболее уязвимым для атаки: он никак не успевал вернуть потерянную энергию за столь краткий срок. А ждать ещё один год для повторения выгодной для них ситуации — значило потерять не только время, но и часть силы.

— Ты сейчас на пике своих возможностей, как бы парадоксально ни звучало — стихии наиболее мощны после активации. Позже к тебе придёт умение, мастерство, но пропадут необузданная ярость и чистота эманаций. Вспомни, ты почти испепелил Эскслеренеэнве, хотя он сильный маг и его защиту пробить крайне сложно даже членам совета, — Дарк усмехнулся, удовлетворённо вспоминая, как вздувалась мерзкими пузырями безупречная кожа лощённого блондинчика, но тут же Нийген сбил с него самодовольство: — А опыт рядом со мной тебе не понадобится. Как говорят люди — сила есть, разума не надо?

— Ума не надо, — поправил его Линг, помрачнев. — Так, значит, я выступлю исключительно оружием в твоих руках?

— Ты солдат, ты привык выполнять приказы, чем тебя не устраивает роль орудия? — пожал плечами эльф, обнажая в глубоком вырезе рубахи коричневый ровный сосок, и всё зародившееся недовольство Дарка от пренебрежения им как личностью тут же забылось перед возникшим желанием обладать этим совершенным телом.

После фееричного секса, когда оба не по разу кончили, Дарк не стал возвращаться к разговору. Да и действительно, Ний прав: он — солдат, не более. На командира десятка, не говоря уже про сотника, никогда не претендовал даже в мыслях. При всей необразованности и ограниченности у него хватало мозгов на объективную оценку своих способностей. Хотя в своё время именно вынужденное подчинение чужой воле и побудило его оставить так рано, по армейским понятиям, неплохо оплачиваемое место стрелка: ему хотелось самому выбирать цель своим револьверам, даже если это была только иллюзия свободы.

Прошло три года вольницы, и вот он снова отдал право распоряжаться своей жизнью, согласившись ввязаться в бой на стороне эльфа. Добровольно и безоговорочно доверившись Нийгену. 

Он даже не выяснил точно против кого именно им предстоит сражаться — эльф исхитрялся обходиться обтекаемыми фразами или переходил на заумную тарабарщину, в которой Дарк не понимал ни хрена. Но раз «он», значит, маг-одиночка. 

И так ли важно к чьему племени принадлежит выродок: к людскому — Ний же говорил о вине людей в мортедэке; эльфийскому, что более вероятно — не зря же основной удар направлен на Долину, созданную эльфами; гномьему — те ещё мастера интриг; или немыслимо, но мало ли — орочьему.

Враг в наличии, приказы отдавать и составлять планы есть кому — отставить размышлять, стрелок, вперёд и пободрее! Не забудь смазать револьверы или, в их отсутствии, прочистить от сомнений мозги.

И роль спасителя мира — твоя! Нет, даже двух миров: своего родного и Долины, а может и того больше — почти божественная миссия! Он ведь, как бы ни отзывался отрицательно о людях, не желал им зла. Да и все другие расы имели право на существование. Ну почти все, признался себе Дарк — от орков он был бы не прочь избавиться.

А более приземлённой, но намного более желанной наградой станет любовь Ния, его стройное тело, горячие объятия, головокружительные поцелуи и невообразимый жар тесного жадного нутра. Или твёрдость и крепость его члена. На удивление — Линг предположить такого не смог бы даже в горячечном бреду, — но принимающая роль понравилась ему не меньше, чем активная.

— Я же говорил, ты не закостеневший в своих комплексах, как большинство людей, у тебя пластичная психика. Как вода, — хмыкнул Ний, когда тот поделился с ним своим впечатлением после первого раза: «Думал, мне тебя убить захочется, а я хочу… — запнулся, криво ухмыляясь от того, что собирался сказать, но продолжил предельно честно: — Чтобы ты ещё раз мне вставил».

И каждую ночь в ту неделю подготовки, что выдалась до ухода из Долины, пока днями эльф улаживал какие-то последние тонкости с Советом: «Торгуются за каждую вещицу из хранилища, как упёртые гномы! Боятся, что попадут не в те руки, перестраховщики!», а Дарк тренировался управлять стихиями, они растворялись друг в друге, укрепляя свою связь и почти не тратя время на сон, не чувствуя усталости.

Неужели прошло только несколько часов с тех пор, как он ощущал Нийгена в себе, и своё острое, напряжённое, рвущееся наружу удовольствие?

Дарк сбился с шага, вспоминая, как захлёбывался стонами, пока Ний входил в него снова и снова, неотрывно глядя глаза в глаза и проникая, казалось, не только в тело, но и в душу. А потом, намотав на кулак чёрную змею волос, уже он заставлял эльфа выгибаться и кричать под ударами своих бёдер. И они вместе разделили на двоих всепоглощающую волну оргазма, стали едины в каком-то сумасшедшем по насыщенности чувств космическом потоке. И это был не просто секс, а именно та любовь, за которую не страшно умереть. Тогда Дарк в этом не сомневался ни секунды.

Тогда.

Но сейчас, двигаясь в тумане, сам не понимая куда, чувство какой-то тоскливой обречённости сжимало сердце ледяными пальцами. Крепнувшее ощущение бессмысленности и тщетности их затеи заставляло замедлять шаги. А в голове множились сомнения, меняя полярность всего, во что он искренне верил несколько минут-часов-веков назад.

Подождали бы ещё год, подготовились лучше. И продлилось бы то счастье, что Дарк испытывал рядом с Нийгеном. А миры… да и хер бы с ними — пусть бы все сгинули! Главное, они были бы вместе! Так насколько взаимна любовь? Так ли уж его любит Ний или все же цинично использует вслепую? Что для него важнее — великая цель или Дарк? И какое вообще самому Дарку дело до своего родного мира, что он там хорошего видел, чтобы спасать возможно ценой собственной жизни? Тем более, справлялись же с Кровавыми неделями, привыкли, можно сказать, к неизбежности зла — деды жили и правнуки проживут. И Долина как-то выстаивала под ударами несколько веков? Ну и ещё бы продержалась! Может быть, слащавый эльф с непроизносимым именем в чем-то был прав?

Целый клубок неприятных вопросов.

И главный из них звучал так:

— Ради чего?

Дарк не сразу сообразил, что вопрос действительно прозвучал со стороны, а не в голове. Сделав по инерции ещё пару шагов, резко затормозил и повернул голову на источник звука. Чуть правее проявилась смутная фигура, не двигающаяся и не выказывающая никакой враждебности. Но вот снисходительно-усталая интонация в глухом голосе вызвала дикое раздражение, настолько сильное, что затмила удивление от неожиданности встречи и даже потеснила страх.

— Не твоё собачье дело! — не задумываясь, кому именно он отвечает, Дарк зло сжал кулаки: неважно, что уверенность в собственных действиях в буквальном смысле растаяла в этом сраном тумане — никогда и никому он не позволит сомневаться за себя!

Дарк ещё немного приблизился к говорящему, и силуэт стал чётче: стало понятно, что незнакомец стоял спиной, немного повернув в его сторону голову. Получилось рассмотреть спадающий широкими складками чёрный плащ, над прямым углом плеча абрис скулы и выступ брови, мягкую волну темных волос поднимающихся над высоким лбом и спадающих между лопаток. Кем бы ни был проявившийся из тумана, он не торопился поворачиваться лицом. Но, когда Дарк собрался пройти мимо, тот непонятым образом оказался прямо на пути, хотя даже не пошевелился.

Что там говорил Ний? Что-то про то, что туман может создавать разные формы?

— Зачем ты идёшь за ним? — всё так же через плечо бросил фантом.

— С чего это я стану откровенничать тут со всякими… — больше для себя, чем для непонятно насколько реального собеседника, пробормотал Линг и шагнул в сторону, собираясь обойти по широкой дуге препятствие: призрак или нет, проходить сквозь «это» или сталкиваться с ним подсознательно не хотелось.

— Может, с того, что почти тридцать лет назад я шёл здесь же? — по-прежнему не поворачиваясь, обронил незнакомец. И сделал неуловимое глазу движение, снова преграждая путь. — Потому что так же верил эльфу? И так же зря, — добавил он после секундной паузы.

— Он предупреждал меня, — сказал Дарк максимально твёрдым голосом. — Ний говорил, что в тумане кроются сомнения. Ты — моё воображение. Моя слабость. Пропусти! Я верю ему!

— Дурак. Какой же ты… — чёрный силуэт резко обернулся.

И Дарк застыл, не в силах побороть мгновенно возникшую слабость в ногах: на землисто-сером безжизненном лице выделялись белым проёмы глаз — в них копошились жирные опарыши, переплетаясь и высовывая острые концы хвостиков с черными точками за края глазницы. Если бы получилось не обращать внимания на омерзительных личинок, внешность незнакомца можно было бы назвать даже привлекательной, но уж слишком жутко смотрелось непрерывное шевеление белых тел вместо глаз, а перестать в него вглядываться не получалось. Дарк моргнул и с усилием отвёл взгляд.

— Смотри на меня! Видишь, к чему приводит любовь?!

— Отойди, — руки привычным движением скользнули на бедра, чтобы вспомнить, что надёжных револьверов там больше нет. — Я… — левая ладонь нащупала вместо кобуры рукоять меча, правой Дарк мгновенно извлёк оружие. — Отойди!

Веки медленно закрыли непрерывно шевелящуюся массу опарышей и вновь открылись:

— Я отойду, Дарк Линг. Но сможешь ли ты отойти потом? Когда будет некуда отходить?!

— Откуда ты знаешь моё… — раздражённо тряхнув головой, Дарк решил, что вступать в разговор с давно умершим как минимум глупо, и сделал резкий выпад мечом.

Тускло блеснувший клинок легко вошёл в скрытую черным плащом грудь. И сломался посередине с неожиданно громким и чистым звуком.

«А продавец в лавке утверждал — гномья работа! Везде обман», — отстранёно проскочила досада.

— Морок! — бесполезный отныне кусок металла полетел в сторону. — Все же ты морок! Сгинь, тварь! — выполненный охранный знак, заученный с детства, тоже не заставил истаять воплощение тумана. Тогда Дарк постарался вызвать огонь, но не смог создать и искры.

— Бесполезно, здесь не работает магия, мальчик, да и железом меня так просто не взять. Ты упрямый, Дарк, упрямый и самонадеянный идиот, — заметив, что тот открыл рот для ответа, призрак внезапно рявкнул командирским голосом: — Молчать! Ты, слепой щенок, лезущий не в свою драку! Ты! Ты… — голос упал до еле слышного шёпота. — Ты слишком похож на меня, сын мой…

— Да пошёл ты! — адреналин мгновенно побежал по венам, стоило услышать «сын», разгоняя бешеную ненависть с кровью по телу. — Нашёлся, бля, папаша! А если и так — жил без тебя и дальше проживу!

Дарк смачно сплюнул в туман, демонстрируя вершину своего презрения, и решительно двинулся прямо, собираясь пройти сквозь новоявленного предка, если тот не уберётся с пути. Но успел сделать лишь шаг.

— Недолго, — прозвучало с такой уверенностью, что Дарк невольно замер.

И пропустил момент, когда его локти оказались прижаты к телу плотным захватом, а в лицо пахнуло вонью разложения от близости мёртвого тела.

«Хуй бы я сквозь него прошёл», — успела промелькнуть абсурдная в данной ситуации мысль, пока Дарк откидывал голову назад, чтобы с размаха въехать лбом в переносицу весьма материального, как выяснилось, призрака. От сильного удара тот разжал руки и отшатнулся. Несколько опарышей из заполнявшего его глазницы кубла вывалились, прокатившись по щекам вниз, словно белёсые твёрдые слезы. Две или три личинки попали на одежду охотника, быстро извиваясь толстыми тельцами, они тут же скрылись в складках ткани. Линг отскочил в сторону, передёргиваясь от омерзения и шумно переводя дыхание.

Назвавшееся его отцом существо хрипло рассмеялось, но больше не пыталось приблизиться.

— Я подожду тебя здесь, у нас ещё будет время наговориться, сынок! Вечность!

Дарк бросился прочь, уже не думая ни о чём, лишь бы поскорее убраться как можно дальше. Только когда чёрная фигура давно скрылась позади в молочной мути, он перешёл на размеренный шаг, стараясь успокоить лихорадочно колотящееся сердце.

Не раз в застольных беседах он слышал от собутыльников, перемывающих кости жёнам и подругам, что никакая женщина, мол, не может воспитать из мальчика настоящего мужчину. И это заявляли те, кто своё редкое участие в воспитании отпрысков сводили лишь к физическим наказаниям: «Без отцовской руки вырастут слабаками!». Линг в таких случаях молчал и не спорил, но, взявший материнскую фамилию в сознательном возрасте и считавший, что всему хорошему в характере он обязан исключительно матери, с подобными заявлениями был категорически не согласен. Для того чтобы быть отцом, мало по случайности оплодотворить женщину и недостаточно вбить в голову ребёнка постулат: «Сильный всегда прав». Нет, для сыновнего уважения и привязанности только наличия общей крови не хватит. И даже если каким-то образом восставший из мёртвых мужчина — а был ли он вообще человеком? — действительно приходился ему биологическим отцом, никакого иного чувства кроме гадливости Дарк к нему не испытывал. Ни жалости к обречённому на подобное посмертие, ни гнева за то, что тот совратил и бросил его мать, ни смутного интереса «а что, если бы…», только горячее желание не встречаться вновь.

Но слова нежити про эльфа, смогли всё же засесть занозой в душе: неужели Ний одну из своих прошлых попыток одолеть векового врага Долины предпринял вместе с его отцом? И тоже говорил о любви? Совпадение, что сейчас эльф выбрал его? Или?..

Погрузившись в мрачные мысли Дарк не сразу заметил, что поверхность под ногами уже какое-то время постепенно поднималась в гору, а туман стал менее плотным. В очередной раз взглянув вниз, он с радостью отметил, что видит край своих сапог, хотя совсем недавно взвихряющиеся при движении плотные кольца белёсой пелены скрывали его выше коленей. Он ускорил шаг, понимая, что осталось совсем чуть-чуть, и скоро выйдет… неизвестно куда, но, главное, выйдет! И хоть он с нетерпением ожидал, когда межмирье останется позади, но всё же сам момент окончательного исчезновения тумана пропустил, чуть не наткнувшись на стоящего к нему вполоборота эльфа.

— Ний! — тот обернулся на отклик, расцвёл улыбкой, и через секунду уже сдавливал охотника в крепких объятиях.

— Как же я… волновался… за тебя… — между словами эльф покрывал поцелуями лоб, щеки и губы Дарка. — Дошёл!

В сверкающих радостью глазах Дарк, словно в зеркале видел своё отражение — бледное и застывшее лицо. Такое же мёртвое, как у того, с кем он недавно разговаривал. Аккуратно отстранив Нийгена от себя, Линг потёр ладонями скулы, разгоняя кровь и с удивлением чувствуя гладкость кожи под пальцами — только отсутствие щетины на щеках свидетельствовало, что после утреннего бритья прошли в худшем случае часы, а не минимум пара недель, как ощущалось.

— Я сильно похож на своего отца? — задавая вопрос, он пристально смотрел на эльфа в ожидании реакции.

— С чего бы мне знать? — ровные брови недоуменно приподнялись, но больше ничего в прекрасном лице не дрогнуло.

— Я встретил… — расплавленное серебро глаз будто подёрнулось льдом, Нийген ухватил Дарка за подбородок, не давая договорить, и повертел лицо из стороны в сторону, внимательно всматриваясь. Пробормотав что-то явно ругательное по-эльфийски, он разжал пальцы, а потом стянул с плеча дорожную сумку, сведя недовольно брови. — Ний! Он сказал…

— Не важно! — резко прервал его эльф, вытащив откуда-то из недр мешка обтянутую кожей фляжку. Открыл крышку и первым отпил, сморщившись от вкуса. — Забудь всё, что говорил Кауре.

— Кто?

— М-м… материальное воплощение глубинных и неосознанных страхов, таящихся в подсознании индивидуума с недостаточной степенью комплексной развитости его менталитета, — заметив отвисшую челюсть ничего не понявшего человека, Нийген довольно усмехнулся и подсунул горлышко тому прямо к открывшимся губам. — Пей! — дождавшись, пока Дарк сделает несколько крупных глотков жгуче-горького эликсира, он забрал опустевшую фляжку обратно.

Щеки Линга порозовели, и голова прояснилась, он почувствовал себя свежим и отдохнувшим, а всё сказанное потусторонней тварью воспринималось теперь очевидной попыткой запутать его и лишить сил — как он сразу этого не понял?

— Ты долго меня ждал? Прости, я…

— Не очень долго. Хорошо, что ты не дал ему себя запутать и сбить с пути, — с нежностью проведя по волосам Дарка, эльф с тревогой заглянул в тёмные глаза. — Пока мы здесь, пока на границе… если я погибну, сразу уходи. Постарайся уйти, — поправился он с грустной улыбкой.

— Ний! Ну ты что? Да и всё равно дорогу не найду.

— Найдёшь, если будешь думать о своих револьверах. Они ждут тебя на столе в доме Айморы и станут надёжным ориентиром. Ты почувствуешь его.

— Ты поэтому не позволил забрать их с собой? Чтобы, если что, я смог вернуться один? — Ний не ответил, только посмотрел своим фирменным снисходительным взглядом, всегда действовавшим на Дарка как красная тряпка на быка. — Да хер те в дышло! Без тебя я не уйду!

— Человеческое упрямство сродни только глупости, но я, по-моему, уже это говорил? — прежде чем Дарк открыл рот высказать всё, что думает, Нийген рассмеялся и поцеловал его. — Пообещай мне, — дождавшись неохотного кивка, продолжил: — Когда я сниму это, — пальцами эльф поддел тонкую золотую цепочку на шее, — дракон сразу почувствует вторжение и очень быстро найдёт нас. Ты помнишь, что…

— Дракон?! — прервал его Дарк. — Ты ни разу не говорил, что Кровавые недели устраивает дракон!

— Кто ещё обладает магией подобной мощности? Кто настолько силен и одновременно жесток, чтобы пытаться уничтожить целый мир? — манера отвечать вопросом на вопрос не изменила Нийгену. — Ты мог бы догадаться сам.

— Дракон, значит, — убрав руки с плеч эльфа, медленно проговорил Линг. — Огонь огнём? Именно поэтому тебе нужен я?

— Да! — отрывисто бросил Нийген, не желая обсуждать причину своего выбора. — Сразу он не нападёт — захочет узнать, может, совет решил принять его условия, — увидев вопрос на лице охотника, эльф сделал отсекающий жест пальцами. — Не спрашивай, это не важно! Совет никогда не пойдёт на сделку. А вот напасть первыми — важно. Как только он опустится рядом, я направлю поток воздуха, и ты ударишь в него. Сперва вода — это немного ослабит его ответный удар. Потом — огонь, ну, а дальше… как пойдёт.

— А как ты используешь Землю? — вспомнил про четвертую стихию Линг.

— Защита. Поверь, удержаться на ногах будет сложно.

Серебристые глаза потеплели — Нийгена обрадовало деловитое спокойствие человека, в глубине души он опасался, что тот запаникует, узнав кто именно их противник. Поэтому и не упоминал раньше о драконе, предпочитая обходиться без конкретики. Что ж, стоило признать — он недооценил Дарка. Не каждый из перворожденных отреагировал бы столь невозмутимо, хотя эльфы-то реально представляли опасность, а стрелок слышал о драконах лишь в сказках. И как поведёт себя, столкнувшись с ним лицом к лицу — неизвестно. Оставалось надеяться, что так же быстро он сможет преодолеть инстинктивный ужас, увидев мифическое существо наяву. Тем более, выпитый эликсир должен вскоре полностью подействовать и вызвать бесстрашие — на людей он всегда так влиял.

— Готов?

— Да!

— Тогда пошли, — Нийген двинулся по склону холма, направляясь к его вершине, по пути снимая через голову скрывающий их красный кристалл на тонкой цепочке и пряча его в маленькой металлической шкатулке, тут же засунутой глубоко в карман.

Дарк шёл за ним, оглядываясь вокруг. С выбранного холма просматривались множество точно таких же возвышенностей, тянущихся коричнево-зелёными волнами до самого края, куда упирался взгляд. Нигде ни дерева, ни кустика — только блёклая трава, выглядевшая жёсткой и неестественно одинаково-ровной. Тусклое, выцветшее почти до белого небо казалось запылённым, солнце отсутствовало вовсе, лишь по краю горизонта наливалась полоска тревожного оранжевого цвета. А пространство меж холмов скрывал туман. Густой и плотный. Подобный тому, что остался позади.

— Из этого мира нет проблемы найти выход, — подтвердил озарившую Дарка догадку Нийген. — Стоит только спуститься. Я ведь говорил, миры можно сравнить со стопкой блинов? Так вот этот похож на сыр с дырками. Он почти мёртв, чувствуешь? Дракон высасывает из него жизнь.

Дарк не ответил, мрачно подумав, что война никогда не затрагивает одну сторону: чтобы снабжать победоносную армию Наместника всем необходимым, простой люд жил в нищете. Но разве это заботило тех, кто отдавал приказы к атаке?

Достигнув плоского пятака в полусотню метров на вершине, они остановились, соприкасаясь плечами. Говорить больше было не о чем, под ложечкой у Дарка тянуло нервным ожиданием. Нийген тоже не нарушал молчания. Ничего не разъясняя, он распылил в воздухе над ними какой-то вонючий порошок, затем достал из карманов кольца и перстни и нанизал их на пальцы. А свой мешок пристроил в отдалении, пробормотав, что там целее будет.

Долго им ждать не пришлось, но и Дарк, и Нийген всё же пропустили появление в небе дракона — просто в какой-то момент они услышали стремительно нарастающий шелест, и большая тень легла на траву.

— Боги мои, — прошептал Дарк, потрясённо глядя, как складываются огромные кожистые крылья, поднимая пыль и ветер, и как грузно приземляется дракон, заставив содрогнуться землю.

Ни одна из слышанных им сказок о драконах не давала и малейшего представления о существе, оказавшемся от них на расстоянии в несколько метров. Дракон был одновременно одинаково и красив, и жуток. Древняя мощь и невероятная сила читались в каждом его движении. Сине-зелёные роговые пластины, покрывавшие тело, переливались перламутром. Крупную приплюснутую сверху голову украшали костяные выросты, образовывая что-то вроде венца. Но больше всего Дарка поразили глаза: в них тысячелетняя мудрость сплелась с холодным льдистым презрением. Хотелось упасть перед ним на колени и поклоняться, как божеству, и в то же время — бежать без оглядки, чтобы не видеть пронзительного взгляда ярко-жёлтых глаз с вертикальным зрачком. Пошевелив огромными лапами, дракон слегка склонил голову набок, показывая, что ждёт слов от пришельцев.

— Начали, — негромко проговорил Ний.

И подтолкнул застывшего в шоке Дарка локтём, возвращая в реальность и напоминая, для чего они здесь. Тот понял его правильно, и широкая струя воды рванула навстречу широкой чешуйчатой груди дракона. Пройдя сквозь созданный эльфом воздушный коридор, она превратилась в ледяной таран, ударивший своим острием между тумбообразных лап и, оставив внушительную вмятину на пластинах, подбросивший дракона вверх. Шипастый хвост разъярённо мотнулся в воздухе, удерживая равновесие, огромная туша рухнула, длинными когтями взрывая фонтаном землю. От дикого рёва заложило уши.

— Держись! — не оборачиваясь, крикнул Нийген и выставил вперёд плечо, будто готовясь противостоять порыву ветра.

Сперва их достиг опаляющий жар, а за ним последовал вихрь белого слепящего пламени, способный в момент уничтожить всё живое на своём пути. Это выглядело страшнее, чем что-либо виденное Дарком, хотя он был уверен, что за насыщенную схватками жизнь, повидал многое и испугать его теперь уже ничем нельзя. Отшатнувшись и в инстинктивном жесте защиты выставив руки перед лицом, он не смог удержать крика, но тот потонул в шуме, с которым огонь встретился с преградой, созданной эльфом в паре метров от них. Пламя рвалось и бушевало, но до них долетали лишь отдельные искры.

— Давай, Дарк, давай! — заорал Нийген во всё горло. — Я долго не удержу, направь его обратно! Ну?! Давай!

И Дарк дал. Устыдившись первой реакции, он уже без труда вызвал в груди знакомую ярость стихии Огня. Пришла пора показать ящерице-переростку, с кем он имеет дело! Пламя перед ними взревело и, как приливная волна, откатилось назад, поглощая дракона целиком: от вершины головного гребня до кончиков когтей, будто на него вылили расплавленный металл из кузнечной печи.

Выпрямившись, Дарк неверяще смотрел, как исчезла в огне покрытая костяными наростами плоская морда: «Неужели так просто?» — он на мгновение даже поверил, что им удалось. Но тут дракон, словно вылезший из воды пёс, отряхнулся от пламени, рассыпая ворох искр, и нанёс ответный удар. Земля вздыбилась резким толчком, будто круп лошади стремящейся сбросить седока, а сверху посыпались огненные шары. Нийген смог отбить почти все, два Дарк загасил водой, превращая в пар.

— Ах ты, блядь рогатая! — вырвалось у охотника.

Невольное благоговение и страх исчезли, оставив только жажду убийства. И Дарк направил весь свой внутренний огонь на древнюю рептилию, злобную тварь, что своим чёрным колдовством заставляла людей каждый год прятаться, как крыс, по норам. Ненависть затмила разум вкупе с инстинктом самосохранения, в глазах потемнело от острого желания убивать — действие выпитого напитка достигло апогея. Сохранивший трезвую голову Нийген, удерживая под ногами почву в относительном покое и охлаждая раскалённый воздух вокруг, почувствовал резкий выброс энергии и успел послать с потоком на острие пламени щепотку порошка, что с неимоверным трудом получил у Совета — на грудной броне дракона расцвела вывороченными лепестками чешуек первая рана.

— Да-а! — заорал обрадовано Дарк, увидев результат и вскидывая победно руку.

И пропустил ответный выпад — сильный удар сбил его с ног, заставив проехаться спиной по жёсткой траве. Он вскочил, гася загоревшуюся одежду водой, уже не задумываясь, как именно её вызывает: казалось от него прежнего не осталось ничего — ничего принадлежащего человеку. Лишь две стихии, что бушевали в крови, соединяясь в сильнейшем разрушительном чувстве, и направленные на одну цель — убить! Любой ценой. Стать оружием, отдать всё…

Постепенно поглощающее разум влияние магии стихий пошло на убыль, и к нему вернулось собственное незамутнённое сознание. Дарк словно вынырнул на поверхность из чёрной глубины беспамятства: вместо воспоминаний о своих действиях, было только ощущение, что его прокрутили между мельничными жерновами.

Запах гари и обожжённой плоти резал глаза. Правая рука висела плетью, от плеча к груди простреливая острой болью, обломок кости торчал чуть ниже локтя белым клыком в черно-красном месиве из мяса и приварившихся к коже лохмотьев одежды. Еле удерживаясь на коленях, Дарк шатался из стороны в сторону, как смертельно пьяный забулдыга, выползший из кабака на четвереньках.

Упираясь костяшками левого кулака в землю, он продолжал буквально выжимать из себя тонкий ручеёк силы, оставшийся от прежде могучего потока.

Нийген тоже не удержался в полный рост на ногах и стоял, как и Дарк, на коленях, но его состояние было значительно лучше, чем у человека. А главное, он видел и ощущал на магическом уровне насколько ослаб дракон. И понимание реальности успеха придавало стойкости. Только бы получилось продержаться ещё немного! Их победа казалась такой близкой и в то же время готовой ускользнуть сквозь пальцы — энергия Дарка таяла заметно быстрее, чем рушилась драконья броня. И всё же она рушилась: вывороченные нагрудные пластины топорщились вокруг глубоких ран, откуда толчками выплёскивалась чёрная кровь, с краёв пасти капала желтоватая пена вперемешку с зелёной слизью.

Дарк этого не видел, глаза слезились так сильно, что превращали окружающее в мутное размытое пятно. В голову лезли какие-то бессвязные обрывки мыслей. Вдруг вспомнилось перекошенное криком лицо Ридена. И сразу без перехода — как с глухим треском впивались в дерево частокола приграничного редута крюки нападающих орков. Тут же — пылающий камин в зале «Ражего кота». Улыбка Долли. Смерч над полем. Серебро миндалевидных глаз: «Мне будет приятно проделать часть пути в компании»…

И среди вереницы вспыхивающих в мозгу видений из прошлого вдруг мелькнула одна совсем из другого ряда: он вспомнил свой сон — бой, где он один против сотен, и летящие в лицо горящие ярким ослепляющим пламенем стальные лепестки ножей Нийгена.

— Ещё! Дарк, ещё!

Воздух вокруг дрожал жарким маревом. С хрипом втягивая его в горло, Дарк чувствовал, как обжигает лёгкие, он сам горел изнутри, пока последние остатки магии покидали измученное тело.

«Всё», — он максимально выжал, что мог, и завалился боком на выжженную траву опустошённый до капли. Обе стихии в нём исчерпали до дна свой ресурс.

— Нет! Ещё немного! — ещё удерживающийся на коленях Нийген в отчаянии выставил вперёд левую руку с перстнем — последним из артефактов, после долгих уговоров отданных ему советом.

Начавший тут же крошиться в оправе чёрный камень на несколько секунд исполнит роль щита и прикроет их от бьющегося в агонии, но по-прежнему смертельно опасного дракона. Слишком краткая отсрочка для восстановления сил, хотя достаточная, чтобы…

Нийген застонал сквозь зубы. Один удар и он навсегда покончит со своим вековым врагом! Он ещё ни разу не был так близок к победе. И не мог позволить себе сейчас ни раздумья, ни жалости. Осталось единственное решение.

— Дарк! — перевернув человека на спину, эльф склонился над покрытым чёрной запёкшейся коркой лицом, смотревшимся жуткой маской древнего демона. Только карие глаза излучали жизнь. — Помнишь?! — вглядываясь в зрачки, послал мысленный образ из их общего прошлого.

И Дарк увидел:

Вот они обнимаются на кровати в домике ведьмы, он расслабленно лежит на груди Нийгена, тот гладит его, ласкает шею и плечи, и делает невероятное, невозможное признание: «Я не хочу расставаться с тобой». А продолжением: «Если мы будем вместе, я многому научу тебя, обещаю». Но восторг и надежду, вспыхнувших в груди показывать стыдно: он — стрелок, воин, а не юная дева, поэтому лишь замечает: «Говорят, эльфы дорого берут за свои уроки». И слышит в ответ: «Верно говорят. Я возьму самое дорогое — твоё сердце! Согласен?».

— Что ты мне ответил? — Нийген хотел, чтобы Дарк понял — это не предательство, а крайняя необходимость взять обещанное.

Приоткрыть рот, и вдохнуть для ответа невозможно, даже на простое слово требовались мучительные усилия, и Дарк просто прикрыл веки, не произнося, но показывая: «Да». И уже зная, что его ждёт, когда он их откроет — узкий клинок, занесённый над его грудью. Вместе с кровью из сердца выйдет и энергия жизни: извечная мощь принесённой жертвы — так необходимой сейчас Нийгену, чтобы победить.

— Дарк, — голос тих и печален. — Я люблю тебя.

Разлепив с трудом веки, Дарк успел увидеть светлые дорожки слез на почерневшем от копоти лице. И блеск металла. «Он по цвету, как твои глаза», — сказал, если бы мог, но губы лишь беззвучно шевельнулись в подобии улыбки.

Любить день, час, миг, но всем сердцем.

Вновь закрыв глаза, чтобы не видеть опускающийся клинок, Дарк понял, о чем говорил Нийген в день их встречи. Никто не знает, когда оборвётся его жизнь. И рассчитывая на годы и десятилетия, всегда нужно помнить, что они могут внезапно обернуться всего лишь мигом.

Для него будущее стало мгновением: сталь достигнет груди — и оно закончится.

Вот сейчас. Раз, два… сердце сжалось и замерло в ожидании неминуемого удара.

А боли всё не было, наоборот, внезапно ушла даже та, что терзала тело: Дарк почувствовал себя невесомым и лёгким. Его плавно закачало, будто на волнах, и потянуло куда-то ввысь всё быстрее и быстрее.

«А умирать, оказывается, не страшно», — не успел подумать, как тут же рухнул вниз на что-то твёрдое, ударившись спиной и затылком. Все раны словно только этого и дожидались, чтобы тут же разболеться с новой силой. Болело всё, даже, казалось, кончики волос.

Не сдержавшись, Дарк застонал. «Попал сразу в ад? А как же сперва справедливый божественный суд по делам и намерениям?»

Открыв глаза, он рассмотрел высокий белёный потолок, перевёл взгляд левее: прямоугольная деревянная ножка, заканчивающаяся полированным углом — стол. Посмотрел направо — грубой каменной кладки стена. Такое логичней увидеть в каком-нибудь кабаке, свалившись по пьяни с лавки, а не в чертогах бога. Где роскошь, облака и сладкоголосое пение прекрасных дев? Линг попытался приподняться, чтобы оглядеться получше, и невольно оперся на правую руку, забыв о переломе. Заорав от боли, упал назад, снова гулко стукнувшись головой о тёмные доски пола.

— Вста-ать! — с режущим слух произношением властно прозвучало откуда-то.

Сказано было так, что напрочь исключало любую мысль ослушаться. «Альазим — бог огня или кто-то из его воинства?» — не отличающийся особенным благочестием ни в детстве, ни тем более во взрослом возрасте, Дарк не помнил имён всех божеств пантеона пламени. Но это явно кто-то из них: и акцент объяснялся — люди к ним наверняка не часто попадали, вряд ли так уж много отступников выбирали своей стихией не Воду, а Огонь.

«Вот ведь, и после смерти одни приказы!» — злость заставила стиснуть зубы до скрипа и предпринять вторую попытку подняться, оказавшуюся более успешной: он сперва сел, а потом, уцепившись левой рукой за угол стола, тяжело встал на ноги. Комната, где он очутился, скорее всего, располагалась на верхушке башни: из узких стрельчатых окон далеко виднелся всё тот же пейзаж — холмы и туман. Дарка ощутимо шатало и чтобы не упасть, он крепче сжал пальцы на высоком бортике столешницы, взглядом мазнув по поверхности. И забыл и про неизвестного, отдающего приказы, и про изломанное тело, и про слабость — обо всём забыл. Потому что на столе…

Похожее он однажды видел ребёнком, когда мать взяла его с собой в замок. Она заболталась с поварихой, и как уж так получилось, как они не усмотрели, и зачем его понесло из кухни на лестницу — Дарк не смог бы объяснить, но он беспрепятственно поднялся на второй этаж, где располагались господские покои. И заглянул в первую же попавшуюся открытую дверь. Это оказалась детская. Интерьер Дарк не запомнил, да и вряд ли вообще тогда заметил обстановку, потому что всё внимание приковал игрушечный городок прямо посередине комнаты. На светлом кленовом паркете собранные из раскрашенных деревянных кубиков и пирамидок высились башни и дома. А вокруг них были расставлены солдатики. Размером с ладонь, но тщательно сделанные с соблюдением всех пропорций и деталей. Часть из них представляли армию наместника: рядовые раскрашены голубым и белым, офицеры синим и золотым. Расцветку других Дарк по малолетству не знал — чёрное с красным, цвета южан. Два ряда солдатиков выстроившихся напротив, будто перед боем. В свои семь он никогда не видел подобных игрушек, даже не представлял, что такие бывают. Дарк, открыв от восхищения рот, рассматривал маленьких воинов от силы минут пять: мать быстро спохватилась, отыскала его и увела прочь. Но всё до мельчайших деталей врезалось в память и потом ему несколько ночей снилось, как солдатики оживают и бегут в атаку, размахивая крошечными мечами, а миниатюрные флаги развеваются на башнях.

Сейчас, на широкой и длинной столешнице перед ним, не было домов, только ровные округлые холмики, выполненные из чего-то, напоминавшего буро-зелёный бархат, и с подобием белой ваты между ними. А вот солдатики нашлись. Два. На одном из бугорков, почерневшем и обугленном, раскинув руки лежала маленькая человеческая фигурка, а вторая, с длинными черными волосами, стояла рядом на коленях, сжимая кинжал, выглядевший в занесённых руках обломком иголки. Чуть в отдалении от них драгоценной брошью посверкивал сине-зелёными искорками свернувшийся кольцом дракон.

У Дарка перехватило дыхание, он оторопело заморгал, не веря своим глазам. Он смотрит с небес на своё тело? Как такое возможно? — ведь Ний ещё не опустил клинок!

— Красиво, верно? Из-ъящ-щная и то-анка-йя работа, — со странными заминками донеслось откуда-то сбоку, будто говорящий давным-давно не пользовался речью и теперь вспоминал, как звучат слова. — Ост-тановить время и извле-ейчь тебя.

Дарк повернул голову и упёрся взглядом в широченную мощную грудь под выглядящей обманчиво мягкой, но явно прочной облегающей кольчугой с крупными звеньями из тёмного матового металла. Поднял глаза выше и резко выдохнул. Потрясли не столько телосложение и рост, хотя гигант возвышался над ним на две головы с лишним, и вряд ли Дарку удалось бы обхватить его за пояс обеими руками. Но прежде ему попадались среди орков подобные особи, поражающие воображение размером. И чёрная кожа Линга не удивила бы — на границе, хоть и не часто, всё же встречались южане, сумевшие пройти караванами сквозь бесплодные земли. Но вот такую — фиолетовую до черноты, с глубоким синим отливом — он видел впервые. Склонённое к нему лицо можно было сравнить с ночным небом, на котором горели излучающие невероятную мудрость и леденящее душу презрение две ярко-жёлтые луны глаз. С вертикальными щелями зрачков.

Первым порывом стало пустить в ход магию. Но Дарк не нашёл в себе даже её отголосков, словно никогда и не было в нем сил двух стихий. И физически он ощущал себя беспомощным и слабым: устоять бы на ногах, о нападении или сопротивлении и речи не шло. Правда, дракон — а это не мог быть никто иной — не торопился его добивать. По крайней мере, пока.

«Вот, значит, как. Вот, значит, кто. Вот, значит, что…» — мысли прокручивались вхолостую, словно барабан револьвера с пустыми гнёздами, не принося и грана понимания. Не получалось даже приблизительно объяснить увиденное и хоть как-то втиснуть в привычную картину мироздания. Но общение с эльфом подготовило Дарка к различным чудесам, даже если они не вписывались в грани разумного. Поэтому после непродолжительного ступора, он просто принял факт вот такой двойственности, как и воплощение дракона во что-то близкое к человеку.

Но если они находились сразу в двух местах, то где-то рядом должен оказаться и Нийген? Для устойчивости перехватив повлажневшими пальцами деревянный бортик стола, Дарк надтреснутым голосом прохрипел:

— Где Ний?

— Ты про эльфа? — уточнил дракон, наклонив голову ниже и вглядываясь в человеческие глаза. Прядь бледных болотно-зелёных волос, неприятно контрастирующих с яркой темнотой кожи, скользнула из-за плеча и упала на грудь. — Он там, — короткий кивок на стол. — Он мне неинтересен. Меня заинтр-р-риговал ты. Я очень давно не удивлялся, — с каждым словом запинок в речи становилось всё меньше, и голос звучал плавней. — Тебе удалось разбудить мой-ё любопытство.

Придвинувшись вплотную, он коснулся рукой подбородка Дарка, приподнимая. Тот вздрогнул — пальцы обратившегося дракона заканчивались острыми когтями, уколовшими кожу. Один скользнул вверх по щеке, словно лаская, но оставляя за собой тонкий, сразу же закровивший след. На почерневшем от копоти лице кровь выглядела светло-алой. Дарк сжал зубы, не желая показывать страх, но всё же дёрнулся всем телом, услышав:

— Как ты вер-рнул глаза?

 «Вот, значит, как», — снова щёлкнуло в голове, но в этот раз барабан прокрутился не впустую, и патрон занял своё место в стволе. На вопрос «кто такой Кауре?» — эльф заумно понёс про какие-то там страхи. А ведь это было имя. Ний проговорился, упомянув его, и чуть не выдал себя. Тогда Дарк не почувствовал лжи, зато ясно понял сейчас: встреченный в тумане действительно был его отцом. И дракон его помнил.

Не дождавшись ответа, гигант схватил Дарка за шею, заставив захрипеть от душащей хватки. Острые когти грозили проткнуть насквозь горло, но дракон не торопился их сжимать. Он наслаждался, впитывая ужас человека, тонкие синевато-черные губы искривились в усмешке. Продолжая удерживать Дарка, дракон развернулся и, сделав пару крупных шагов, впечатал охотника спиной в стену, заставляя того вытянуться на цыпочках, чтобы хоть немного уменьшить удушье.

— Вы, люди, все на одно лицо, но глаза я запомнил, — указательный палец завис напротив правого зрачка Дарка. — Они у тебя были вку-усные, — протянул дракон, показательно облизнувшись длинным языком с раздвоенным кончиком. — Интересно, так же, как эти? — спрашивая, он медленно приблизил блестящий чёрный коготь к глазу и оттянул нижнее веко.

Сколько себя Дарк помнил, потерять зрение было его самым жутким кошмаром. Он не знал, отчего страх слепоты поселился в душе, но на всё, что касалось глаз, реагировал крайне нервно. И стоило почувствовать инородный предмет, царапающий изнутри слизистую века, как мгновенно подступившая тошнота наполнила рот желчью и встала комом в передавленной шее. Ощутив под пальцами спазмы, дракон отпустил Дарка, и тот мешком осел на пол, кашляя и сплёвывая горькую слюну. Сердце заполошно билось где-то в освобождённом горле, грудь ходила ходуном от судорожного дыхания. Сломанная рука неудачно подвернулась, но острая прострелившая плечо боль скорее помогла — прочистила мозги и отогнала панику: «Смешно, ей-богу, только что собирался умереть, а тут чуть не обделался от страха ослепнуть».

— Так как тебе удалось вернуть глаза? Пока я снова тебя их не ли-ишил, не с-советую тянуть с ответом.

— Я… не… — голос отказывался повиноваться, — возвращал. Тогда был… — Дарку ужасно не хотелось даже думать про это, а уж вслух произносить тем паче, но выбора не осталось: — Мой отец.

— Преемственность поколени-ий: глупость, переданная по наследству. Не интересно, скучно. Пора возвращать жертвенное животное на алтарь.

— Я не животное! — собравшись с силами и подняв голову, зло выплюнул Дарк, смаргивая розовую слезу.

— А он считает иначе, — отойдя обратно к столу, дракон постучал когтями по деревянному бортику. — И не колебля-ась, принесёт тебя в жертву.

— Я его люблю. И он меня. Я знаю, — прозвучало с той мрачной убеждённостью, какая бывает у отчаявшихся людей, до последнего отказывающихся верить в очевидное.

— He was my North, my South, my East and West, my working week and my Sunday rest¹, — нараспев произнёс дракон фразу на незнакомом языке и вновь перешёл на всеобщий: — Что ты можешь знать о любви?! Любовь в ус-стах человека звучит насмешкой!

— Я знаю, что умру ради него! И что ты считаешь, мне похрену! — пропадать, так с музыкой, решил Линг, мысленно поклявшись, что больше не поддастся страху.

— Меня всегда забавляли люди, вами так легко управлять! Эльфы слишком горды, гномы упрямы, орки примитивны, но только люди, сочет-тая все эти качества, обладают удивительным тщеславием. Скажи человеку, что он единственный и неповторимый, и он твой! Даже группы людей — целые народы! — легко поведутся на простенькую ложь о своей избранности по сравнению с соседями. А уж Ниеюдескенгенвэр Тиельмор за свою долгую жизнь научился филигранно играть на этой струне в человеческой душе. Он ведь наверняка с первой встречи вызвал в тебе желание доказать, что ты не такой, как все? Не такой заурядный и ограниченный, как большинство хумансов. И саму встречу обставил как-нибудь впечатляюще. Он тебя спас? Или дал возможность спасти себя?

— Это была случайность! — а в груди от слов словно потянуло сквозняком и впервые услышанное полное имя эльфа лишь подбавило холода: ведь сам Нийген за всё время общения так и не счёл нужным представиться полностью.

— И сколько же потребовалось случайностей, чтобы тебя приручить? — прищурив жёлтые глаза, словно от души развлекаясь, с издёвкой протянул дракон.

Смерч на поле, появившийся необычайно рано до начала Кровавой недели, и именно с той стороны леса, куда Дарк собирался выйти.

Так не вовремя дунувший порыв ветра, что заставил потерять равновесие на камнях — в город не получилось дойти из-за повреждённой от падения ноги.

Дохлые твари в небывалом количестве, что не дали покинуть дом ведьмы — вихри собрали трупы…

И в каждом случае — виновник Воздух. Стихия эльфов.

«Нет! Это бред, так всё можно вывернуть! Может, Ний ещё и ведьму заблаговременно погнал на казнь, чтобы её дом освободить для моего соблазнения?!» — Дарк упрямо вздёрнул подбородок и уставился с ненавистью в глумливо скалящуюся рожу.

— А потом посадил тебя на поводок привязанности и научил выполнять команды, как послушного пса? И ты поверил, что твоя глупость и слепота и есть любовь?

Вместо ответа Дарк бросился на дракона, откуда только силы взялись? Не поднимаясь с пола, он ухватился здоровой рукой за щиколотку человекообразного ящера, рассчитывая сперва уронить, а там уже вгрызться зубами куда придётся. Лучше бы, конечно, в горло. Но не успел выполнить задуманное: сильный удар ногой в лицо отбросил обратно к стене, из разбитого носа потекла кровь, смачивая губы тёплым.

— Чем короче срок жизни, тем меньше к ней почтения, — последовало за гулким смехом. — Даже к своей, что уж говорить про чужую. Только орки да люди наделены такой тягой к самоубийствам. Жаждешь умереть по капризу эльфа? Хороший пёсик, преданный до конца хозяину.

— Он пытается спасти наши миры! Избавить их от твоего зла! — кровь пузырилась на губах и капала на жалкие обрывки, бывшие когда-то удобной охотничьей курткой, сейчас даже цвет ткани было не различить.

— Он преследует только свои интересы! Как и все эльфы. Это они развязали войну, они вынудили атаковать, ловко отбивая мои удары на ни в чём неповинный мир!

— Врёшь! Ний говорил, — адреналин ярости спал, и голос становился глуше, превращаясь в невнятное бормотание: — Это из-за того, что люди разрушили старый мир. И я знаю эти истории, так и есть. Это все знают. Когда-то давно именно люди выкрали огненный меч Альзаима и сожгли всё. Пепельный плащ потом накрыл землю, и годы не появлялось солнце.

— А эльфы успели заблаговременно уйти, оставив заражённую радиацией землю вам. И лишь теперь, когда опасность миновала, стали приходить в ваш мир. Человеческая тяга к саморазрушению наказала лишь вас самих! Перворожденные могли остановить потерявших разум человеческих королей, развязавших бойню, но не стали. Не захотели! Им это было выгодно! Они рассчитывали, что остальные расы исчезнут, но промахнулись. Гномы пересидели в своих норах, орки оказались устойчивы к мутациям, а вы, живучие как тараканы, смогли вновь размножиться, хоть и откатились в развитии далеко назад. Но это тоже оказалось на руку эльфам — люди перестали представлять угрозу.

— Врёшь…

Дарк, в лохмотьях, перемазанный кровью и сажей, с потухшим бессмысленным взором, выглядел безумным неупокоенным мертвецом, вылезшим из могилы. Да он почти так себя и ощущал. Заполненный до краёв болью, чувствуя каждой клеточкой тела, что всё кончено: нет дороги назад, нет вообще ничего, ни малейшего шанса спастись, мечтающий о прекращении всего этого — терзающего на клочки душу. Даже, если избавление возможно лишь ценой смерти. Его сердце уже было вспорото, хоть клинок Нийгена продолжал оставаться занесённым над грудной клеткой.

Но Дарк не мог признать правоту дракона. Иначе тогда всё зря. Вся его любовь обернётся ложью. И смерть станет напрасной.

А фиолетовокожий гигант, будто забыв, что совсем недавно собирался отправить человека обратно на заклание, продолжал говорить:

— Зачем бы мне тебе врать? Эльфы решили уйти, но не захотели ютиться на положении беженцев в чужих землях, тем более, человеческая раса, как вирус, расплодилась в каждом из миров. И кому-то из эльфийских старейшин пришла мысль создать свой собственный. Не полноценный мир — на это способны лишь боги, но осколок, остров, достаточный для их комфортной жизни. Создать что-то постоянное в междумирье… Это высший уровень магии, требующий гигантских затрат сил. Такая сила есть только у нас, у драконов! И всё их благополучие, вся их сказочно прекрасная жизнь без войн, межрасовой ненависти и природных катаклизмов… Всё! — голос поднялся до грозного рыка: — Оплачено страданиями дракона! Моего брата. Ради его освобождения я много веков атакую Долину, ради его спасения я каждый год подчиняю себе стихии. И я не остановлюсь ни перед чем! — дракон присел на корточки возле Дарка, вывернув ноги коленями назад, словно огромный кузнечик. — Эльфы давно могли бы его отпустить и вернуться в ваш мир, откуда когда-то ушли, но не хотят покидать свою тихую обжитую гавань. Они даже разрешили вход в свою долину другим расам — чтобы было кому работать на них за право жить в безопасности. И не оставляют попыток поработить ещё и меня, чтобы увеличить пространство. Твой любезный эльф просто одержим этой идеей. А теперь скажи мне, человек, не сердцем, но разумом — разве стоит умирать за чужой эгоизм?

Дарк моргнул, фокусируя взгляд на иссиня-чёрном лице. Сами собой в памяти всплыли слова: «Слепой щенок, лезущий не в свою драку».

Зная предысторию, в конфликте между драконом и эльфами Долины, он бы скорее занял сторону дракона. Он понимал его желание освободить брата и всегда ненавидел тех, кто живёт за счёт других. Но волею судьбы оказался именно их оружием. Или, правильней было бы сказать, волею Нийгена?

— Люди издревле боролись за свою независимость, отказывались признавать главенство перворожденных и заслужили право принимать решения самостоятельно, — вкрадчиво увещевал дракон. — Разве стоит жадность и честолюбие эльфов человеческой жизни?

Ответ напрашивался только один: «Нет». И Дарк уже открыл было рот, но неожиданное соображение, пришедшее в голову, заставило вновь сомкнуть губы. С чего бы дракон стал откровенничать с ним? И спрашивать мнение? Если, как он утверждал, всё, что им двигало — это интерес. Ну так выяснил, что хотел. Зачем продолжать разговор? Убил бы или вернул обратно.

Всё-таки не любопытство являлось основной причиной вытащить его сюда из-под эльфийского клинка. Не раньше во время боя — а именно в тот момент, когда Ний собрался нанести смертельный удар сперва Дарку, а потом и ему.

— Ну же! Неужели ты всё ещё согласен умереть за того, кто тебя цинично использовал?!

И теперь так настойчиво добивался отрицательного ответа. А не в этом ли коротком слове «нет», что он требовал от Дарка, и есть разгадка странной разговорчивости?

Дракон пытался манипулировать его сознанием. Не выдавая своей истинной цели, стремился заставить его переменить расстановку сил во всё ещё продолжающемся бое. Линг играл в шахматы всего несколько раз, но правила знал. Он — не более чем пешка на поле между двумя опытными игроками, но именно она может определить победителя. И дракон не стал бы вести столь долгие разговоры, если бы… не боялся проиграть?

— Что изменится от моего ответа? — в упор спросил Дарк.

— А ты не так глуп, как кажешься, — губы задрались в ухмылке, обнажая ряд желтоватых остроконечных зубов. — Жертва должна быть добровольной, иначе не сработает на полную мощь. Поэтому эльф и спросил твоё согласие. Скажешь сейчас «нет», я тебя отпущу. Будешь упорствовать — вся та боль, что ты испытывал до сих пор, покажется тебе лёгкой щекоткой.

Дракон качнулся вперёд и коснулся пальцами торчащего из руки обломка кости, слегка пошевелив его. Дарк закусил губу до крови, чтобы не заорать, казалось, в него воткнули раскалённый прут. Сине-черные пальцы щёлкнули перед его носом, и боль моментально ушла. Выдох. Вдох полной грудью — как оказывается прекрасно просто дышать без раздирающей плоть пытки. Ещё щелчок, и тело снова заполнено болью до краёв, особенно острой и мучительной после краткой передышки.

— Говори! У тебя есть выбор между долгой, о-очень долгой смертью и свободой. Если ты действительно не такой идиот, каким выглядишь, то сделаешь его правильно.

— А… — «не пошёл бы ты на…», — уже готово было сорваться с губ, когда Дарк уловил какое-то странное движение на скрывающих тело дракона темных переплетениях кольчужной рубахи: среди плотных колечек вязки по правому плечу двигалось маленькое белёсое пятнышко. Точно такое же без труда отыскалось и с другой стороны. — Я скажу, скажу… — стараясь не слишком откровенно пялиться, чтобы не привлечь своей заинтересованностью ненужное внимание, Дарк с замиранием следил, как опарыши добрались до бледно-зелёных прядей волос.

«Вот, значит, зачем», — в очередной раз что-то щёлкнуло в мозгу, словно ставя на место недостающий кусочек мозаики. То была не попытка задержать его в тумане междумирья — отец исхитрился подбросить ему двух маленьких шпионов, скрывшихся в складках одежды и не показывавшихся до поры, до времени.

— Ты прав, я согласен, эльфы не достойны, чтобы за них умирали люди, — не задумываясь о том, что говорит, Дарк тянул секунды, отчётливо понимая, что в движении беловатых личинок есть конкретная цель.

Дракон нетерпеливо рыкнул и мотнул головой, опарыши замерли, пережидая тряску. «Как они удерживаются на скользких волосах? Им же нечем», — отстранённо заинтересовался Дарк, надеясь лишь, что они каким-то образом смогут помочь, а не разъярят дракона ещё больше. Хотя терять-то всё равно нечего. Вот извивающиеся тельца добрались до своей цели и скользнули в ушную раковину, тут же исчезнув в глубине прохода.

— Не тяни! — рявкнул дракон, сверля человека горящим взглядом.

Чёрный коготь вновь приблизился к правому глазу человека, почти коснувшись остриём роговицы. Но в этот раз Дарк даже не дрогнул. Он ждал. Палец замер в миллиметре от зрачка и отдёрнулся. Взметнувшиеся ладони накрыли уши, а жёлтые глаза широко распахнулись, сужая зрачок до тонкого росчерка.

«Что, тварь, ты всё-таки не забыл, как удивляться по-настоящему?» — со злобной удовлетворённостью отметил Дарк, жадно вглядываясь в исказившуюся морду.

Раздавшийся дикий рёв послужил командой к действию. Оттолкнувшись спиной от стены, Линг ухватился руками за плечи дракона, опрокидывая того на пол. Черно-синяя шея оказалась прямо перед лицом, не раздумывая, он вонзил зубы в то место, где у людей находился кадык, и остервенело сомкнул челюсти. Мгновенно обожгло кислотой язык и нёбо, онемели губы, будто вместо крови в рот попал быстродействующий яд. Но Дарк не разжимал хватку, вгрызаясь глубже. Твёрдые когти дракона, которого пожирали изнутри плотоядные личинки, слепо царапали его затылок, сдирая лоскутами кожу вместе с волосами, распарывали багровыми полосами шею и плечи. И вскоре просунулись под нижнюю челюсть, вошли глубоко в горло и резко дёрнули в сторону, разрывая до трахеи.

Даже, когда выходящий из лёгких воздух алыми пузырями вспенился в открытой ране, Дарк продолжал стискивать зубы. Последним проблеском сознания стало кристально ясное понимание, что умирает здесь не он один.

«Воды камень точат, нам земля пророчит стать одной стихией вместе до конца. В битве друг за друга, если мир погубим, пусть нам будут судьи только небеса», — незамысловатый мотив звучал без слов, но разве забудешь многократно слышанную с детства песню? И Дарк мысленно продолжил: «В нас горит огонь, кипит и стынет кровь, ветрам бушующим нас вместе не сломать²».

Что-то прохладное нежно коснулось лица, огладив влажным лоб и щеки. Так делала мать, когда он в детстве болел, чтобы сбить жар.

— Мама? — Дарк распахнул ресницы, уверенный, что увидит родной облик, кто ещё мог ухаживать за ним и тихо мурлыкать старинную мелодию?

Но вместо тёплой синевы глаз — холод серебра: рядом не мать, а Нийген.

Не рассуждая и не раздумывая, Дарк ударил кулаком по округлому подбородку, вкладывая всю силу в движение кисти. Правой. Пока эльф поднимался с травы и проверял сохранность челюсти и зубов, Линг сел и удивлённо рассмотрел выглядящую абсолютно здоровой руку: даже шрама на месте перелома не нашлось.

— Как?! — вместо ответа севший рядом Нийген показал пустой хрустальный флакончик, в глубине которого виднелся рубиновый отблеск — всё, что осталось от наполнявшей его прежде жидкости.

В стороне, дальше, чем запомнил Дарк, лежал без движения дракон — всё ещё величественный, но уже не пугающий.

— Он мёртв? — кивок Нийгена. — Ты знаешь, что было? Он меня…

— Знаю. Время остановилось, но я чувствовал. И когда пошло вновь, я сделал то, что должен. Вы оба умерли, — длинные ресницы на секунду прикрыли серебристые глаза. — Тебя удалось вернуть.

— Ну и нахуя?! — раздражение не прошло и извиняться перед эльфом за свой удар он не собирался. Наливающийся синяк у того на подбородке и выступившая вишнёвая капля в уголке губ не вызвали ни сожаления, ни раскаяния. — Почему не дал мне сдохнуть? Что тебе ещё от меня надо?! — Нийген промолчал, глядя чуть прищуренными глазами вдаль на уходящие до горизонта однообразные холмы, словно не слыша вопроса. Дарк не выдержал: — Придумываешь, как половчее соврать?

— Я никогда не лгал тебе, — с металлическими нотками в голосе отчеканил эльф. — Я стерпел твой удар, люди часто вместо благодарности за спасение испытывают лишь злобу, вам так проще. Но больше на мою снисходительность, Дарк Линг, не рассчитывай!

— На… На что?! — Дарк аж задохнулся от возмущения. — Не лгал он мне! Да ты, ты… Даже имени своего настоящего не назвал!

— Ниеюдескенгенвэр из рода Тиельмор второй линии. И что бы дало тебе это знание? — лёгкая усмешка тронула чувственные губы.

— Хорошо, ладно, шут с ним, с именем, — поднявшись на ноги, Дарк обнаружил, что практически голый, не считать же кровавые обрывки ткани за одежду, но зато без единого следа повреждений и ран.

Он попрыгал на месте, проверяя, как слушается тело, размял плечи и покрутил шеей. Всё работало. Кроме магии: он попытался, сконцентрировав взгляд на пожухлой траве, вызвать огонь — не удалось. Но это даже не расстроило, скорее наоборот, ведь выгоды в его спасении для эльфа было немного.

— Ну-у спасибо тебе, конечно, что не пожалел эту редчайшую херню на меня, — в результате процедил с неудовольствием: обида и разочарование от двуличности эльфа слишком сильно клокотали в душе, чтобы броситься ему на грудь с криками благодарности. — А про Кауре ты всё равно соврал! Ты же знал его!

— Я знал человека, но не то, чем он стал. Сейчас он лишь тень в междумирье, — голос эльфа тоже не напоминал дружелюбно-ласковый тон. — Ты говорил не со своим отцом, а с его посмертным воплощением.

— Только благодаря ему удалось все-таки достать дракона! А ты трахал когда-то эту тень! И привёл сюда на смерть, так же, как и меня!

— Он, как и ты, выбирал сам, — говорить, что Кауре в своё время ответил «нет» на вопрос дракона, Нийген не стал. — Я не тащил тебя сюда силком, и ты на всё согласился добровольно, — желваки выступили под кожей скул, но эльф приготовился терпеливо выслушать претензии человека, понимая, что тому необходимо выплеснуть всё, что кипит внутри.

— Ты меня использовал!

— Все друг друга используют, только не все имеют честность признать это. Когда мы встретились, разве ты не думал о той пользе, что принесёт моё присутствие рядом с тобой? Или узнав про силу стихий, не прикидывал, чему я могу тебя научить? Человек крайне редко бывает честен, даже перед самим собой.

— Ты опять уходишь от ответа! Задрали твои вечные уловки! Клянусь, если ты ещё раз ответишь вопросом на вопрос, я тебе снова въебу! Понял?

— Может, лучше выебешь? — серебристые глаза вспыхнули провокационным весельем, Нийген откинулся назад, уперев руки за собой, и слегка раздвинул ноги.

От его одежды тоже осталось немного, и взгляд Дарка невольно прошёлся по обнажённым участкам: широкие плечи, мускулистая грудь, выступающие над ремнём мышцы напряжённого живота, сильные бёдра, проглядывающие в разорванных штанинах — тело, знакомое до малейшей детали. Желанное и соблазнительное. Вопреки всему, несмотря на то, что он чувствовал себя преданным, больше всего охотнику сейчас хотелось шагнуть ближе, прижать Ния покрепче, закрыть его наглый лживый рот поцелуем и вытрахать из него весь гонор! Но уязвлённая гордость требовала иного удовлетворения. Не секса и не драки. Всего лишь честных ответов. И в зависимости от них, он и будет решать — бить или… не бить.

— Да блядь! Я не поведусь, не старайся. И тебе всё равно придётся отвечать! Ты скрыл от меня истину! — Дарк обвиняюще ткнул пальцем в сторону эльфа. — Правда в том, что именно вы виновны в Кровавых неделях, вы пленили дракона и развязали войну!

— Ты используешь два разных понятия. Правда, истина… Думаешь, это одно и то же? Ошибаешься! Да, Долина создана на жизненной силе дракона. Да, он страдает. Ты осуждаешь нас? Но ты ведь употребляешь в пищу мясо животных, носишь одежду из их шкур, используешь их природные возможности для своих нужд — в чём же разница? В разумности дракона? В наличии души? Не бывает одной правды — всё зависит лишь от точки зрения. Чтобы жить, мы убиваем. Это закон жизни, Дарк! Щитники, разрывающие муравейники ради еды — разрушители миров? Волк, догоняющий зайца — убийца? И да, и нет. Для голодных волчат волк единственная надежда выжить, но её он забирает у других.

— Не говори со мной, как с ребёнком! — взорвался негодованием Дарк.

— Так не веди себя как он! — Нийген тоже перестал сдерживать эмоции. — Когда ты был стрелком, и ваша армия теснила племена орков вглубь бесплодных земель, сильно ли ты переживал, что вы обрекаете их на голодную смерть? Нет!

— Ты меня использовал, — повторил Дарк, закаменев лицом.

Больше ему нечего было ответить. И, если быть до конца честным, именно это его терзало сильнее всего. Не знание, что люди из-за коварства эльфов потеряли былое могущество, взамен приобретя ежегодной пыткой Кровавую неделю, и, уж тем более, не заслуживающая сожаления судьба порабощённого дракона, а тот факт, что его жизнь разыграли втёмную. Нет, даже не это! А то, что он полностью доверял Нию, в то время как тот ему — нет.

— Дарк, мы слишком разные, — Нийген примирительно протянул руку, но охотник сделал шаг назад. — Многие мои действия для тебя необъяснимы и неприемлемы. Может быть, через несколько веков ты меня поймёшь, но пока придётся либо мне верить, либо нет.

— Не знаю, — после долгой паузы проговорил Дарк, отбросив оговорку Ния про века, прозвучавшую явно ради красного словца, мол, никогда ты меня не поймёшь. — После всего… Мне надо знать, а не верить.

— Многие знания, многие печали, — вздохнул эльф. — Я ни разу не принуждал тебя. Ты делал выбор сам. Как и я. Разве я бы потратил на тебя слезу дракона, если бы относился лишь как к орудию, тем более использованному? Я люблю тебя. Упрямого, ограниченного, вспыльчивого, циничного… Мне перечислять дальше твои недостатки? Я их вижу все. Моя любовь, уж поверь, не слепа.

— Как же ты влюбился-то в меня, такого? — дёрнул уголком рта Дарк, в глубине души признавая определённую логику услышанного.

— Судьба, — Нийген улыбнулся краешком губ. — Я не знал, что ты сын Кауре. Когда отводил от тебя смерч — не знал. И наша встреча действительно была случайной.

— А потом? Моё падение, те дохлые твари у домика? Твоих рук дело?

— В любви и на войне все средства хороши, — ни тени стыда не мелькнуло в миндалевидных глазах. — Ты мне понравился, я хотел тебя задержать рядом с собой.

— И после этого ты предлагаешь мне снова тебе поверить?!

— Я не идеал, Дарк. Даже по эльфийским меркам. Но идеала и не существует. Любовь зла, — он пожал плечами с философским видом. — Можно негодовать, что твой избранник таков, а можно принять его целиком. Или нет. Выбор, как всегда, лишь за тобой.

— Я не вернусь с тобой в Долину, — Дарк с вызовом посмотрел на Нийгена, но тот остался невозмутимым.

— Этого я и не ждал. Миров очень много, не обязательно останавливаться на определённом, — заметив проблеск любопытства в карих глазах, эльф опустил ресницы, чтобы скрыть улыбку в своих. — Но вот искать их в одиночку… Может быть, ты всё же не откажешься от такого спутника, как я?

Пока человек, старательно нахмурив лоб, делал вид, что принимает решение, Нийген прикинул, что следовало предпринять незамедлительно. Поставить свою ментальную метку на мир и закрыть проход для всех, кроме них: а то ещё набредёт какой-нибудь пройдоха на заброшенный мирок, да обчистит сокровищницы дракона ничтоже сумняшеся. Жаль, конечно, покидать такое перспективное место так быстро, но Дарк сейчас явно не в состоянии объективно оценить предложение покопаться в артефактах ближайшие лет пятьдесят. А сообщать, что его длительность жизни теперь приближена к эльфийской, как и о скором восстановлении магических сил в полном объёме, пока рановато. Ничего, они ещё вернутся.

— Согласен, — прервал его размышления Дарк. Нийген позволил себе лишь намёк на улыбку — в решении человека он не сомневался, но не хотел показывать, что его эмоции настолько легко читаются. Но следующие слова заставили брови удивлённо приподняться: — Я хочу быть уверенным, мне нужны доказательства твоей любви, — такого заявления эльф не ожидал.

— Загляни в мои мысли, у тебя получится и сейчас.

— Нет. Благодаря дракону я понял, что даже у действительности есть двойное дно. А уж ты без труда сможешь скрыть от меня всё, что потребуется.

— Ты быстро учишься, — медленно проговорил Нийген. — И?

— Помнишь, ты предлагал мне свою жизнь? Тогда, на первой ночёвке в поле? — серебро глаз потемнело от понимания. — Я хочу её сейчас. И мы будем квиты.

— Он пуст, — в пальцах эльфа возник хрустальный флакон, но в голосе слышалось не возражение, а, скорее, констатация.

— Не страшно, — Дарк забрал склянку из его рук и двинулся к драконьей туше, не обратив внимания на скептическое хмыканье в спину. Без всякого почтения приподняв морщинистое веко, он подставил узкое горлышко к краю глаза и надавил на начинающую мутнеть склеру рядом со слёзным каналом. Рубиновая капля медленно и неохотно, но скатилась внутрь. — Видишь? Ну так что? Каким будет твой выбор?

— Ты не перестаёшь меня поражать, Дарк Линг, — восхищённо сказал Нийген и рассмеялся: — Когда-то очень давно мне предсказали, что тёмные волны погасят мой ветер, и на мёртвой земле вырастет огненный вереск, — Дарк только озадаченно нахмурился. — Не понимаешь? Я тоже тогда не понял. Зато знаю сейчас, — эльф отбросил со лба прядь волос и серьёзно посмотрел в карие глаза, такие знакомые и каждый раз разные. — Да. Мой ответ — да. Ты заслужил это право, — он поднял с травы клинок, которым проткнул сердце охотника и протянул рукояткой вперёд. — Если ты решишь, что моя жизнь обрадует тебя больше, чем смерть, капни слезу дракона прямо в рану, — а потом откинулся на спину, разведя руки в стороны.

— Могу поспорить, ты уверен, что я лишь проверяю тебя, — Дарк склонился над эльфом. — И считаешь, мне не хватит духу, чтобы… — не договорив, он коротким и резким движением вогнал лезвие до гарды в левую часть груди Нийгена.

Разжав ладонь и оставив кинжал в теле, Линг посмотрел на свою руку: пальцы не дрожали. Подтянув к себе дорожную торбу Нийгена, без колебаний развязал стягивающие горловину ремешки. Он сам не знал точно, что хочет там найти. Что-нибудь, что помогло бы ему понять поступки Ния: от него самого ждать ответы, что на рунах гадать — толкований множество, а какое верное, поди разбери.

Перетряхивая содержимое, Дарк искал что-то личное, могущее пролить свет на те тайны, что эльф хранит глубоко в душе. И нашёл. На самом дне, под ножнами с метательными ножами, за выглядевшей сплошной и целой подкладкой, отыскался потайной карман, а в нём пять гибких пластин размером в две ладони из непонятного материала — не толще, но прочнее, чем бумага. Четыре из них покрывала мелкая вязь эльфийских букв — письма? Линг разочарованно выругался сквозь зубы, перебирая листы: какой смысл в находке, если он не понимает ни слова. 

Но на последнем оказался не текст, а портрет темноволосого мужчины. Дарк, замерев, вглядывался в рисунок. Качество изображения поражало — незнакомец выглядел, как живой. Необычная причёска не скрывала высокий лоб, карие глаза с солнечными искрами смеялись, глядя перед собой, лёгкая морщинка у губ указывала на привычку часто улыбаться. 

На заднем плане высились странные башни сплошь из стекла — в них можно было даже рассмотреть отражающуюся синь неба. А между ними в воздухе зависли непонятные яйцеобразные предметы. Дарк задумался: буйная фантазия художника создала причудливый пейзаж или это реальность в абсолютно чуждом мире? Или не в таком уж и чуждом, но этот сохранивший яркие краски ненормально реалистичный рисунок был выполнен очень-очень давно, может быть, века назад. Последний вариант ему показался самым верным. Слишком изображённый мужчина походил на него самого, хотя выглядел моложе и беззаботнее. Их не спутали бы, встань они рядом, но приняли бы за братьев: мелкие различия лишь подчёркивали единую схожесть черт. И в том, что в их жилах текла общая кровь, сомнений не было.

«Как там говорил дракон — глупость, переданная по наследству? Что бы он сказал о любви по наследству? — невесело ухмыльнулся Дарк. — Судьба? Сейчас я могу её изменить». 

Убрав всё обратно и завязав шнурки, он опустился на колени перед Нийгеном:

— Помнишь, я спрашивал, какие у тебя личные мотивы убить виновника мортедэки? Он твоя причина, Ний? За него ты мстил дракону? Находя и вновь теряя похожих на него, но всё-таки других. Теперь он отомщён, так зачем же ты оживил меня? Я — не он, и никогда им не стану. Ты ведь знаешь это.

Прекрасное лицо эльфа застыло в мраморном совершенстве статуи: бледная кожа оттеняемая чёрным шёлком волос, ровные брови вразлёт, длинные ресницы, прямой нос, изогнутые древком лука губы — безупречная красота. Дарк кончиками пальцев дотронулся до потемневшего следа от удара на подбородке.

Нийген. Хрупкий, как остриё ножа, и такой же опасный. Красивый, как первая заря, и беспощадный, словно шатун зимой. Желанный, будто вода в знойный полдень, и пугающий, подобно бездне. Объединяющий коварство зимних ветров и теплоту согретой солнцем земли. Нийген сочетал в себе настолько разные качества, что с первого дня их знакомства Дарк не понимал, терялся, как к нему относиться и что делать: заключить в объятия или пристрелить спящим. Бодрствующим можно было и не пытаться — быстротой и силой эльф напоминал смертоносную змею или призрак новолуния.

Впервые Нийген оказался таким беззащитным, таким доверчиво… мёртвым.

Дарк повертел в пальцах крохотный пузырёк: встать и уйти, забрав с собой гарантию безбедной жизни. Чему-то внутри него этот вариант казался заманчивым: так он навсегда освободится от влияния эльфа, избавится от разрушающей волю зависимости. И разбогатеет заодно. А если у дракона вырезать сердце и вырвать зубы — за них заплатят столько, что хватит правнукам. Разве не о богатстве он мечтал, когда отправлялся на охоту накануне Кровавой недели? С тех пор прошло всего лишь немногим больше месяца. Так что изменилось?! Хороший дом, красивая жена, дети, уважение сородичей — не к этому ли стремится каждый человек?

Всё это он держал сейчас на ладони.

Он ведь сможет найти родной мир, револьверы, словно маяк, укажут путь. Ний сам подсказал ориентир, более того, только благодаря ему — он и есть.

«Сам. Предчувствовал? Или догадывался, что я не останусь с ним, после того, как узнаю? Он в очередной раз предоставил возможность выбрать. И отдал мне в руки свою жизнь. Без какой-либо великой цели, просто потому, что я попросил. Потому что верит».

И понял с ужасающей ясностью, что Нийген выиграет спор, когда очнётся: он не отнёсся к его словам, как к блефу, протягивая оружие. Бледные губы не шевелились, но Дарк, словно наяву услышал мягкий голос: «Либо верить, либо нет». Перевёл дыхание и взялся левой ладонью за рукоять клинка, одновременно правой наклоняя горлышко флакона над раной.

Напряжённо смотря, как рубиновая капля смешивается с кровью, Дарк беззвучно прошептал то ли как заклинание, то ли как клятву:

— Стать одной стихией вместе до конца.

Он сделал свой выбор. Вера не требует доказательств. Как и любовь не нуждается в причине.

Прошла секунда, вторая, третья. Ничего не менялось: Нийген по-прежнему лежал бездыханным и до синевы бледным. Дарк непонимающе взглянул на пустой флакон, обернулся зачем-то на мёртвого дракона. Мёртвого! Внутри всё упало: с чего он решил, что слеза сохранит свои воскрешающие свойства, если взять её не у живого? В глазах потемнело от осознания невозвратимости потери, стало трудно дышать, а земля будто поплыла из-под коленей. Дарк в отчаянии сложился пополам, уткнувшись Нийгену лицом в живот. 

— Немного ниже, — раздался хрипловатый голос. — И левее.

— Ний! Живой!

Сердце сбилось с ритма и понеслось вскачь, как безумное. Затопившее Дарка облегчение было таким всеобъемлющим и одуряюще пьянящим, что окончательно выбило из головы недавние сомнения и тревоги. Нийген рядом и живой — всё, больше ничего не надо. Подняв на эльфа влажные глаза, Дарк расплылся бессмысленно-счастливой улыбкой. Что бы там ни было у них обоих в прошлом, как бы сильно ни различались — они вместе. И будущее у них общее. Сколько бы ни осталось: день, час, миг или столетия — если любишь всем сердцем это не важно.

**¹**Уистен Хью Оден стихотворение «Funeral Blues»

**²**Группа 5 стихий - песня «Пять стихий» 

Излюбленная шутка богов — дать человеку то, что он просит. С избытком щедро отсыпать желаемого, с горкой. Так, чтобы глупец захлебнулся своей мечтой, чтобы зарёкся мечтать о чем-то вновь.

Когда-то Кауре Экселенц больше всего на свете хотел быть свободным в принятии решений. Теперь никто не указывал ему, что делать или куда идти. Только независимость обернулась абсолютным одиночеством, а все варианты выбора пути оборвались в тумане междумирья, где его накрепко держал якорь физического тела. Не живой, но и не до конца мёртвый, Кауре уже много лет, кажущихся ему бесконечностью, желал лишь одного — вырваться из плена бренной оболочки.

Хотя и сомневался в своём праве на посмертный покой. Разве не потерял он его, сперва отказавшись от долга перед родом, а после и от собственной чести, когда малодушно поддался на обещание свободы от дракона и бросил в безнадёжном бою эльфа? Поверил, что ему будет позволено уйти. И ведь дракон сдержал своё слово. Своеобразным и жестоким образом, но выполнил уговор.

Но если правда, что божественный суд учитывает не только поступки, но и намерения, то тогда у Кауре оставался шанс на милосердие Элайи-Воды. Безраздельно всех любящая и всепрощающая богиня, наверное, примет его, как и остальных своих детей, когда узнает, почему он так поступал. И возможно тогда он встретится с той, чьи синие глаза так и не смог забыть.

Пройдя по тонкому ментальному следу, оставленному Дарком, почти до границы мира дракона, куда Кауре хода не было, как и ни в один из миров живых, он остановился и замер, закрыв глаза. Под прикрытыми веками ещё какое-то время повозились опарыши, но потом и они угомонились, словно заледенев вместе со своим носителем. Как бы он хотел, чтобы точно так же получалось останавливать мысли, что роились внутри, причиняя боль намного более сильную, чем когда-то испытывало его тело.

За десятилетия, прошедшие с того дня, как Кауре оказался выброшенным, словно мусор, в пространство между мирами, он несколько раз улавливал отголоски чужого присутствия. Но не успевал приблизиться достаточно, чтобы вступить во взаимодействие с кем-нибудь из живых — те даже не замечали его в плотном тумане, торопясь побыстрее выйти к своей цели. Пока не почувствовал крайне медленно бредущего человека — времени хватило подойти вплотную и ощутить исходящую от него огненно-жаркую энергию, удивительно знакомую и родную, словно от очага в родительском доме. И Кауре не выдержал, потянулся мысленно, сперва осторожно и аккуратно прикасаясь к чужой жизненной силе, а потом и погружаясь в неё целиком, греясь в ней, как в горячем источнике, и жадно поглощая её, как алкоголик пьёт обжигающий грог.

Незнакомец даже не заметил ментального вампира, настолько глубоко ушёл в свои мысли. Кауре мог бы выпить его жизнь целиком и, наверное, так бы и сделал, если бы вместе с живительным теплом не пришли и эмоции чужака. Память Дарка Линга будто впиталась в него самого, за ней пришло понимание, а затем накатила мощной волной и давно забытая душевная боль. Его сын! Сын от единственной по-настоящему любимой женщины. Которого эльф повёл теперь на смерть за предательство отца. С трудом, но Кауре прекратил тянуть из Дарка силы: они понадобятся глупому и самонадеянному мальчишке, поверившему в любовь холодного и расчётливого существа.

И пусть сейчас сын явно взрослее, чем он сам, прошедший этим же путём тридцать лет назад, сути это не меняло: его надо защитить. Хоть как-то, но помочь. Остановить не получилось, зато удалось незаметно подкинуть ему несколько опарышей. Остатков магии Кауре хватило, чтобы наладить с ними подобие симбиоза, и мелкие личинки давно уже стали его частью, практически не мешая своим присутствием. Они не превращались в мух и не пожирали изнутри, ибо не испытывали голода — в междумирье не существовало течения времени, и все процессы замирали. Их бы вообще не было в теле, если бы дракон не плюнул напоследок в кровоточащие глазницы Кауре. Ядовитая слюна, смешанная с человеческой кровью вспенилась и осела белёсыми хлопьями, обратившимися в подобие формы жизни. Не зря говорят, что каждый поступок имеет продолжение и его последствия не дано предугадать: когда-то продемонстрированное драконом нарочитое презрение к человеку должно аукнуться ему же во вред. Подумав об этом, Кауре криво ухмыльнулся — жаль, он сам не сможет плюнуть на труп ящера, но есть вероятность, что это сделает его сын.

Сын. Не знающий даже имени своего отца. Наследник одного из древнейших родов в Империи рос в нищете с жестоким и ограниченным отчимом и стал необразованной солдатнёй, бесправным исполнителем чужих приказов, не подозревая, что по праву крови принадлежит к высшим кругам знати. Кауре скрипнул зло зубами. Разве такой судьбы он желал бы своему ребёнку? Но с другой стороны — что ему самому дала принадлежность к богатейшей и старинной фамилии? Уж не свободу в принятии решений и не счастье. А ведь его называли любимчиком богов с детства.

Кауре Экселенц с малых лет не знал отказа ни в чем, купаясь в роскоши и достатке и принимая их как должное. И не сомневался в своём блестящем будущем — он ведь являлся крестником самого наместника, оказывавшего ему особое расположение.

К тому времени, как он отпраздновал четверть века, Кауре уже занимал престижную должность советника министра по межрасовым связям. Острый ум, быстрая реакция и знание языков помогли сделать отличную карьеру при дворе. Но неуёмный деятельный характер требовал приключений и путешествий: когда потребовалось отправить к оркам дипломатическую миссию — он вызвался сам.

— Отправьте меня, я вас не подведу, клянусь! — горячность его просьбы позабавила тогдашнего наместника богов над людьми, степенного и уравновешенного Винсенцио Алигерро.

За годы долгой жизни Алигерро лишь один раз позволил себе проявить несдержанность, и её результат как раз стоял перед ним. Тайну рождения Кауре знали лишь двое: его мать и он сам — настоящий отец, для всех остальных тот являлся сыном Экселенца.

Наместнику не хотелось им рисковать — пусть и непризнанный ребёнок, всё же своя плоть и кровь. Но установление перемирия с дикими кочевыми племенами орков стало крайне необходимым: после нескольких неурожайных лет снабжение армии пришлось резко сократить, а набеги воинственных соседей наносили серьёзный урон приграничным землям. Да и кандидатура Кауре Экселенца в качестве посла выглядела идеальной. Несмотря на молодость, он в полной мере обладал необходимыми гибкостью суждений и умением найти общий язык с представителями любой расы, а при необходимости вполне способен жёстко продавить нужные интересы.

«В меня пошёл», — поглаживая бороду, думал Алигерро с гордостью, незаметно вздохнув, что официальный наследник особыми талантами не блещет. Но бастард Кауре или нет, а шаманы орков наверняка почувствуют силу стихий, передающуюся из поколения в поколение в роду наместников, и более серьёзно отнесутся к предложению мира из его уст. Последнее соображение окончательно утвердило выбор.

— Я рассчитываю на тебя, мой мальчик, — Алигерро скупо улыбнулся загоревшемуся восторгу в глазах получившего одобрение «крестника».

В племени орков посол от империи Кауре Экселенц провёл два месяца, прежде чем отправился назад в столицу с успешно выполненным поручением. Конечно, богатые дары сыграли немаловажную роль в убеждении, как и демонстративная роскошь прибывших на переговоры. Но, на удивление, клановые традиции орки ставили выше выгоды — их глава Убгвар заявил, что будет говорить лишь с одним и только после того, как человек докажет делом, что к его словам стоит прислушиваться. Кауре доказал.

Возвращаясь назад, отряд переговорщиков на третий день пути сделал привал недалеко от замка Марджонтов, приходящихся дальними родственниками Экселенцам. Проведя много недель без малейшего намёка на комфорт, Кауре не устоял перед искушением хотя бы пару ночей поспать в кровати с чистым бельём. Верхом он вполне успеет догнать остальных, а если и нет — не беда: благую весть о заключении перемирия наместнику донесут и без него, а подробные детали подождут, да не так уж и интересны. Так он решил, когда поутру все собрались трогаться дальше. Наверное, именно тогда его судьба безвозвратно изменилась, когда на развилке дорог он покинул своих спутников, направив лошадь налево к виднеющимся вдали стенам замка.

Марджонты с энтузиазмом провинциалов принимающих столичную знать, едва дав ему вымыться с дороги, усадили за обильно накрытый стол и почти сразу перешли к расспросам. Пока их интересовали дорожные впечатления, Кауре отвечал легко и непринуждённо, но когда любопытство хозяев вполне предсказуемо обратилось на причину поездки, его настроение начало стремительно портиться. Оба супруга оказались махровыми ксенофобами.

— Как вам удалось убедить в чем-то этих зверей? — подав знак прислуге о перемене блюд, высокорожденная Инесс Марждонт с интересом наклонилась над столешницей, рискуя окунуть в тарелку с остатками супа затянутую в парчу пышную грудь. — Их давно надо было истребить, как угрозу всему цивилизованному миру! — говоря, она беззастенчиво строила глазки молодому родственнику своего мужа.

Кауре нахмурился: орки с их абсолютно чуждой людям культурой вовсе не являлись кровожадными животными, кем их считали исстари. Правда, при встрече он и сам сперва смотрел на покрытых черными узорами воинов с настороженностью и отчасти с брезгливым превосходством. Потребовалось провести с ними бок о бок не один день, чтобы опаска сменилась восхищением, а пренебрежение вытеснилось уважением. Кауре машинально потёр ладонью левое плечо, ещё чешущееся после нанесения ритуальной татуировки принятия в клан, в отличие от правого: на нем знак огня уже полностью зажил.

Рассказать Марджонтам о том, что теперь и он в какой-то степени принадлежит к «этим зверям», понимает и во многом сочувствует их незавидному положению изгоев среди других рас? Нет, бесполезно. Даже в столице мало кто по-настоящему разделял миролюбивые начинания наместника в отношении орков. Юный наследник трона не скрывал своих милитаристских планов, и симпатия большинства в обществе была на стороне будущего правителя.

Натянув на лицо вежливую улыбку, Кауре ответил совсем не то, что собирался, но то, что от него, безусловно, ждали.

— Все звери понимают силу, прекраснейшая, — Инесс благосклонно улыбнулась обращению.

— Вот именно, — влез в беседу хозяин замка, вытирая жирные губы тыльной стороной ладони. — Зачем же истреблять всех, из них получаются неплохие рабы, сил у орков много — пахать можно! А содержание обходится гораздо дешевле лошадей. Да и если сдохнут, не жалко, — не замечая потемневшего лица своего гостя, он продолжил: — У моего деда были рабыни-орчанки, так я вам скажу, не только на них пахали, но ещё и их, — изобразив в воздухе пальцами красноречиво похабный жест, он засмеялся. — И в хвост, и в гриву.

Его жена искривила презрительно губы:

— Алессис, прекрати немедленно говорить непристойности! Это хуже скотоложества: совокупляться с грязными…

Окончание её праведной речи Кауре почти не слышал: вспыхнувшее яркой искрой при первых словах Марджонта раздражение быстро разгорелось в затмевающую разум злость. Ему показалось, что даже свечи на столе вспыхнули ярче, словно их пламя откликнулось на его ярость. Пульс застучал в висках частым барабанным ритмом, как тот, что рождался под ладонями шаманов в орочьем племени. Под прикрытыми на секунду веками промелькнуло видением воспоминание о мускулистых телах в свете костров, слаженных общих движениях ритуального танца, о призванной силе огня, объединившей и напитавшей собой всех членов клана. И его в том числе. Именно после той ночи он перестал быть чужаком и врагом. Кауре распахнул глаза, в зрачках на мгновение сверкнул красным отсветом гнев. Свободолюбивые, отчаянно гордые, смелые до безрассудности существа, что приняли и признали его своим по духу — да орки были в сотню раз честнее и чище, чем та пара самодовольных болванов, рядом с которыми он сидел!

Сжав до побелевших костяшек в руке вилку, Кауре старался успокоиться. Понимая, что ещё немного и не сможет сдержаться, и, как минимум, ляпнет что-то крайне оскорбительное для четы Марджонтов, он отвёл взгляд от лоснящейся пухлой рожи высокородного в поисках чего-то, что помогло бы ему вернуть хладнокровие. И буквально утонул в синих, как озера, глазах служанки, ожидающей у стола распоряжений. Кипевшее внутри раздражение будто смыло ласковой волной, а злое жжение в груди постепенно сменилось ровным уютным теплом. Кауре смотрел, не отрываясь, и не мог насмотреться.

— Дора! — резкий окрик Инесс заставил девушку вздрогнуть, и визуальный контакт прервался. — Не стой столбом! Налей мне ещё вина!

Дальше обед протекал по-прежнему благочинно: они обсудили новости при дворе и планы на урожай. Экселенц рассказал несколько пикантных сплетен про придворных, Марджонты наперебой жаловались на ленивых крестьян и нерасторопных слуг. Кауре что-то отвечал им, кивал и улыбался, но сам раз за разом пытался вновь поймать взгляд синеглазой служанки. Хотелось проверить — вернётся ли то странное ощущение светлой беспричинной радости? Но пока продолжалась трапеза, больше Дора ни разу на него не взглянула. Её невнимание вызвало болезненную тягу в груди, чего-то перестало хватать для ощущения собственной целостности. Странное и необъяснимое чувство для самоуверенного и привыкшего к вниманию прекрасного пола мужчине требовало разъяснения: «Надо остаться с ней наедине и познакомиться поближе, наверняка она просто обычная глупая служанка».

Изначально он планировал пробыть в замке дальних родственников Марджонтов пару дней, но в результате задержался на три недели, катастрофически затянув время отъезда. Считавший себя искушённым в любовных делах, он никак не ожидал, что его полностью поглотит страсть к абсолютно неподходящей ему по статусу девушке. Он забывал обо всём, стоило им остаться вдвоём. Ума хватило лишь на то, чтобы не выдать разгоревшихся между ними чувств перед Марджонтами. Те, конечно же, не возражали бы против интрижки гостя со служанкой, но Кауре не относился к Доре, как к необременительному развлечению: он собирался официально сделать её своей женой. Как только получит благословение от отца. В столицу он отправился один: приехать сразу вдвоём значило бы скомпрометировать честное имя девушки перед родителями, которые и так вряд ли встретят с распростёртыми объятиями простолюдинку в качестве невестки. Кауре было наплевать на все приличия и условности, но Доре нет.

— Я скоро вернусь, — прощаясь, он вложил ей в ладонь фамильный перстень с сапфиром, слишком большой для тонких девичьих пальцев: — Возьми пока его вместо обручального.

Хочешь рассмешить богов, расскажи им о своих планах.

Через пару дней после возвращения Кауре состоялся ежегодный праздник летнего солнцестояния, всегда отмечавшийся при дворе с особым размахом. Семейство Экселенц прибыло в резиденцию наместников в полном составе, включая старшего «блудного сына», двух дочерей на выданье и младшего отпрыска, только-только вошедшего в возраст выхода в свет. К огромной досаде Кауре, до праздника поговорить с родителями о своих планах на женитьбу не удалось: мать с головой ушла в подготовку нарядов для себя и дочек, а отец слишком рассердился из-за его самовольной отлучки — «Ты продемонстрировал полнейшую безответственность!», — чтобы рассчитывать на адекватное отношение.

«После приёма, — решил Кауре. — Я объявлю им о своём решении после приёма, и на следующий же день отправлюсь за Дорой».

Он вытерпел ужин, отвечая на вопросы соседей по столу, не сильно отличающиеся от тех, что задавали Марджонты, ни разу не позволив себе ответить жёстко даже на откровенные глупости. Не морщился от резкого приторного аромата перестаравшихся с благовониями придворных дам. Только в висках с каждой минутой нарастало давление, какая-то сила, неконтролируемо растущая внутри, требовала выхода, и голова наливалась тупой болью.

Когда его поманил к себе наместник, терпение и выдержка Кауре уже находились на пределе. Приблизившись к Алигерро, он почтительно склонил голову, стараясь скрыть усталость и раздражение. От множества зажжённых свечей в зале было жарко и душно, Кауре распрямил плечи и почувствовал, как липнет к спине рубашка под тяжёлым парадным камзолом, а с виска по шее, противно щекоча кожу, стекает капля пота. Незаметно вздохнув, он приготовился выслушать недовольство своей самовольной отлучкой, но оправдываться не собирался, после выполнения задания ему и так полагались несколько недель отдыха, так не велика беда воспользоваться ими сразу.

Впрочем, наместник пребывал в превосходном настроении и не стал отчитывать Кауре за задержку, хоть и не удержался от добродушного подтрунивания.

— Что же задержало тебя в замке Марджонтов, мой мальчик? Их роскошные охотничьи угодья или не менее роскошные прелести леди Инесс? — придворные с готовностью откликнулись смехом, Кауре с трудом изобразил смущённую улыбку, чувствуя, что мышцы лица одеревенели и плохо слушаются. — Ну-ну, мы все были молодыми! — почему-то покровительственно-снисходительный тон наместника, всегда воспринимаемый как должное, сейчас вызывал только агрессию. — Пора тебе уже стать семейным человеком, без жены мужчина подобен кораблю без якоря. Нет-нет, молчи! — заметив, что Кауре хочет что-то сказать, Алигерро остановил его поднятой ладонью. И этот безапелляционный жест тоже не прибавил внутреннего спокойствия. — Я, как твой правитель и как твой крёстный, знаю прекрасную девушку, которая станет для тебя достойной женой. Моя любимая племянница — Томиан! И не благодари меня, ты достоин того, чтобы войти в нашу семью и стать её мужем. Ваше потомство, несомненно, станет прекрасным продолжением наших объединённых родов!

Со всех сторон раздались одобрительные выкрики и поздравления, никто из присутствующих не сомневался, что в следующее мгновение молодой Экселенц опустится на одно колено и поблагодарит наместника за оказанную честь. Томиан, сидящая через несколько мест по левую руку от Алигерро, зарделась, с удовольствием разглядывая будущего мужа — Кауре ей давно нравился. Мать счастливо улыбалась, отец уже прикидывал шансы внуков на престол, брат завистливо вздохнул — вечно старшему достаётся самое лучшее…

— Нет, — оставшийся стоять Кауре поднял потемневший взгляд на наместника и повторил громче: — Нет! — мгновенно в зале стихло, и его слова услышали даже на дальнем краю стола. — Я не племенной жеребец, чтобы от меня ждать породистого потомства!

— Ты забываешься, — пока ещё спокойно, но с ощутимой угрозой в голосе проговорил Алигерро. — На колени! И…

Дальше Кауре уже не слышал. Глаза заволокло красным туманом, а в голове словно лопнул сдерживающий ярость обруч. Длинная борода наместника вдруг вспыхнула, как тополиный пух от пропущенного сквозь линзу луча солнца. Это было последним, что осталось в памяти. Визг женщин и крики мужчин, в которых неоднократно прозвучало «Одержимый!», не пробились к сознанию: заглушая всё, в висках грохотал пульс, сводя с ума безжалостным ритмом. А потом наступила темнота и тишина.

Очнулся Кауре с дикой головной болью. «Похмелье?» — но стоило раскрыть глаза, как недавние события всплыли в памяти, и он понял, что ситуация намного хуже, чем банальное похмелье, а тупая ломота в затылке не последствие перебора алкоголя. Тусклый свет из маленького окошка под потолком (утро или день?), позволил рассмотреть полукруглый свод и стены из грубого необработанного камня, в дальнем углу из трещины сочилась вода и срывалась вниз с выступа. Гулкое «кап-кап-кап» отдавалось в мозгу ударами молотка. Кауре сел, обнаружив под собой охапку сырой дурно пахнущей соломы, и потрогал затылок — пальцы нащупали слипшиеся волосы, поднеся руку к глазам, увидел на подушечках красное.

Огонь… горящий наместник… убил или нет? Что он натворил?! И что с ним вообще было? Орки что-то разбудили в нем, какую-то непонятную силу. Или не разбудили, а вложили намеренно? Не просто так ведь татуировки на плечах ощущались только что нанесёнными, а кожа горела. Если рисунок срезать — он избавится от их влияния? Да только поздно уже что-то делать.

Надо хотя бы встать и постараться выяснить где находится — всё ещё в доме наместника или уже в тюрьме? Но сил, да и желания не нашлось. Какая разница, если Алигерро мёртв? Исход будет одним. Тяжело выдохнув, он подтянул ноги к груди и уткнулся лбом в скрещённые на коленях руки. Какое бы положение при дворе ни занимала семья Экселенц, в живых у него остаться шансов нет. Как же глупо вот так…

От протяжного скрипа открывающейся двери Кауре вздрогнул и поднял голову: в проёме встал мужчина в форме десятника, держащий в руках какую-то тряпку и толстую цепь с кандалами, за его плечом виднелись пара солдат-рядовых.

— Поднимайся! Лицом к стене!

Тряпка оказалась холщовым мешком. Со скованными за спиной руками и надетым на голову мешком Кауре куда-то повели, не забывая придавать ускорение толчками в спину, но о ступеньках предупреждали. Их Кауре насчитал двадцать четыре вверх. В конце пути его ткнули особенно сильно, и он упал на колени.

— Это может быть опасно, — прошелестел откуда-то слева тихий подобострастный голос, и мешавшая ткань с лица убралась.

Перед ним стоял наместник. Кауре покачнулся от облегчения — не убил! Непривычно выглядевший без бороды и бровей, с тканевыми нашлёпками на подбородке и щеках, да с пряным запахом трав, исходящим от повязок, но в остальном целый. Только тёмные глаза, в которых обычно читалась симпатия, смотрели холодно и отчуждённо — это вызвало острое чувство вины.

— Я не хотел! — вырвалось прежде, чем он успел даже осмыслить что-то. — Я…

— Оставьте нас! — прервав, обратился наместник к остальным.

— Но… — сунулся было советник с возражением. — Его сила…

— Он сейчас пуст, словно кувшин с выбитым дном, — не терпящим возражений голосом отрезал Алигерро. — Не беспокойся. Подождите за дверью.

Повинуясь приказу, солдаты и первый министр вышли из комнаты. Наместник помог Кауре встать и освободил ему руки. Показав жестом на одно из кресел, уселся в другое и упёр локти в подлокотники, соединив перед задумчивым лицом ладони домиком.

— А теперь рассказывай.

И Кауре рассказал. Про то, как проходил испытания в племени орков, сперва касающиеся лишь физической силы и смелости, как соревновался с их лучшими бойцами, конечно, не победив всех, но показав, что чего-то стоит. Как потом охотился вместе с ними, и ему повезло первому достать копьём (орки не признавали огнестрельного оружия), горного медведя и остаться без единой царапины, чем заслужил уважение других охотников. И как его отправили на последнее испытание в священную пещеру огня: «Там пламя вырывается прямо между камней и никогда не гаснет, хоть никто не приносит туда ни угля, ни дров. Они верят, что огонь сам решает: сжечь того, кто туда пришёл, или поделиться с ним силой». Кауре пробыл в пещере от заката до рассвета, и когда вышел, шаманы племени признали его своим не по крови, но по духу, и нанесли ему первую татуировку: «Я думал это местные суеверия, просто узор на коже». Только после этого вождь согласился на обсуждение условий перемирия. Кауре приняли в клан, устроив целый ритуал, закончившийся общим праздником и подписанием договора.

Алигерро слушал внимательно, не перебивая, лишь раз, когда речь зашла о татуировках, попросил их показать. Кауре стянул с себя разорванные в нескольких местах камзол и рубашку и продолжил говорить уже обнажённым по пояс. Он не утаил ничего из произошедшего на землях орков, но про истинную причину задержки в замке Марджонтов умолчал. Впрочем, наместнику это было и неинтересно. Всё, что хотел выяснить, он узнал.

— В тебе пробудилась сила, но управлять ей ты не научился. Вчера она вышла из-под контроля. Видел бы ты, во что превратился зал для приёмов, — криво усмехнулся Алигерро, вспоминая, как сам в первый раз ощутил в себе всплеск стихии. Но тогда всё происходило под наблюдением жрецов, и он прекрасно понимал, что с ним происходит.

— Кто-нибудь пострадал? — с замиранием сердца спросил Кауре, боясь услышать, что кого-то убил из знакомых ему людей.

— Двое: Мейслинн и Вард получили обширные ожоги, но жить будут. Остальные отделались испугом и испорченной одеждой. У меня ведь тоже есть сила, не забывай. Но переполох получился знатный. И замять его будет сложно.

— Я готов понести любое наказание, — Кауре опустил голову, искренне раскаиваясь за свой срыв. Если бы он сдержался, то наверняка потом бы удалось объяснить Алигерро, почему не может связать себя узами брака с его племянницей, пусть ради этого и пришлось бы отказаться от первородства.

А наместник, глядя на поникшего парня, мрачно размышлял, что если кто и виноват, то это он сам. Лет до двадцати Алигерро тщательно наблюдал за взрослеющим сыном, пытаясь увидеть в нем силу стихий, но так и не заметил никаких проявлений. Успокоился, решив, что заложенная в крови магия так и останется скрытой. И ошибся. Вторая ошибка, критическая — он не переговорил с Кауре после возвращения с глазу на глаз, иначе бы почувствовал изменения в нем. Ну да что уж теперь, надо исходить из сложившейся ситуации. И она наместнику абсолютно не нравилась.

Как ни крути, а покушение, пусть и непредумышленное. В народ, конечно, новость не пошла: по официальной версии возгорание на празднике произошло из-за халатности слуг — ещё не хватало, чтобы чернь узнала, что божий помазанник уязвим, как простой смертный. Но спустить на тормозах, списав всё на пьяную выходку юнца, невозможно: пошатнётся престиж среди приближенных, а мечтающих передать власть наследнику, не дождавшись естественной смерти правителя, и так хватает — родной братец спит и видит регентом стать. Обвинить орков в намеренном гипнозе посла с целью убийства — коту под хвост перемирие. Самое логичное, лежащее на поверхности решение, отдать Кауре жрецам, как новоявленного носителя стихийной магии. Если бы он не был ему сыном, наместник так и поступил — владеющих огнём среди жрецов мало, приняли бы неофита с распростёртыми объятиями. Но опасно: они-то уж докопаются до их родства и используют это знание как рычаг давления на него, глава церковников и так чуть ли не диктует, что делать. Нет, Кауре не должен попасть к ним живым: «Надо было убить его вчера. Но и сейчас не поздно». Алигерро поднялся и, подойдя, положил по-отечески руку на склонённую голову:

— Посмотри на меня, мой мальчик.

Кауре поднял взгляд. Он успел увидеть совершенно черные с заполнившими всю радужку зрачками глаза, а в следующее мгновение неведомо откуда взявшаяся холодная и плотная преграда закрыла нос и рот, не позволяя дышать. Волна липкого холода прокатилась вдоль позвоночника, вызывая оцепенение и ужас. Пальцы Алигерро, ещё недавно мягко касающиеся волос, превратились на темени в железный капкан, не давая ни на миллиметр сдвинуть голову и разорвать визуальный контакт. Кауре глухо замычал и выгнулся в бесплодной попытке глотнуть воздуха, но в приоткрывшиеся губы холодными скользкими змеями хлынула вода, тут же, словно получив команду, полившись и в ноздри.

Разум ещё отказывался признать очевидное: тот, кого Кауре привык с детских лет называть крёстным, кого любил и уважал, сейчас собирался его хладнокровно убить — а тело уже действовало само, не намереваясь терять единственный шанс на спасение из-за нерасторопности мозга. Пальцы крепче сжались на подлокотниках кресла, ногами Кауре со всей силы оттолкнулся от пола. Тяжёлое резное кресло с грохотом опрокинулось вместе с ним. Связь взглядов разорвалась, и удушье чуть отпустило, теперь казалось, что на лице лежит тяжёлая мокрая тряпка. Не рассуждая, Кауре отбросил её от себя. Прозрачная и удивительно вязкая, словно смола, субстанция изменила форму в полете, утончаясь и вытягиваясь. Будто верёвка она обвила шею Алигерро, в чьих глазах изумление сменилось ужасом. Теперь пришла его очередь хрипеть и конвульсивно дёргаться, пытаясь сбросить удавку.

«Вот тебе и кувшин без дна, что налил, на тебя же и вылилось!» — злорадно подумал Кауре, стараясь усмирить судорожное учащённое дыхание.

На звук падения в зал ворвались солдаты во главе с десятником и советник. Последний сразу же устремился к наместнику, мотнув головой в сторону полуголого встрёпанного парня и отдав короткий приказ: «Убить!».

Десятник первым выхватил револьвер, но выстрелить не успел — Кауре не собирался оставаться неподвижной мишенью и нырнул рыбкой в приоткрытые ставни окна.

Под окрики и хлопки выстрелов ему удалось пересечь двор и выскочить за ворота, зигзагом рванув через площадь. Повезло, что людей почти не было, а те, что встречались, отшатывались в сторону от выглядевшего демоном полуобнажённого мужчины с черными узорами на руках и безумным взглядом.

Переулки, улицы, проходные дворы, кое-где Кауре перемахивал через изгороди, где-то подныривал под сушащееся белье на растянутых верёвках. Он не имел чёткой цели, просто пытался уйти как можно дальше от преследования. Когда остановился, задыхаясь от бега, и огляделся, выяснилось, что ноги принесли его на окраину города к гавани. Тело опять оказалось умнее головы. В хитросплетении грязных и узких припортовых улочек легко не только заблудиться, но и спрятаться. А главное, там хватало дешёвых гостиниц, трактиров с номерами и второразрядных публичных домов, где не удивишь никого ни отсутствием верхней одежды, ни даже татуировками. Если где и затаиться, то здесь. Даже стража не всегда рисковала соваться в эти трущобы, предпочитая делать обходы по более благополучным районам.

Поплутав ещё и убедившись, что никто за ним уже не гонится, Кауре зашёл в первую попавшуюся дверь под вывеской с изображением кружки и кровати. Людей в зале не было, только за дальним столом спал некто, напоминающий кучу ветхого тряпья.

— Комнату и обед! И быстро! — не подразумевающим возражения голосом он с порога рявкнул на испитого вида мужичка за стойкой.

Тот, не вздрогнув от окрика, неторопливо разглядывал утреннего посетителя: отметил грязные, но дорогого покроя брюки, тонкой кожи сапоги, оценил стоимость серебряной цепочки изящного плетения на шее, чуть дольше задержал взгляд на татуировках. Помолчал пару секунд, но в результате кивнул. И крикнул в сторону:

— Хильда, а ну живо проведи гостя наверх, в третий нумер!

Выглянувшая из кухни молоденькая конопатая девчонка прошмыгнула мимо и сделала приглашающий жест рукой на лестницу. Поднимаясь по тёмным скрипучим ступеням, Кауре уже более спокойно добавил:

— Воды ещё принеси, красавица, помыться хочу. И рубаху мне раздобудь с курткой, — девица сдавленно пискнула что-то вопросительное. — Поприличней, да. Не бойся, хорошо заплачу.

Через час, вымывшийся и сытый, Кауре принял из рук Хильды свёрток с одеждой, отдав взамен кольцо с мизинца, и приказал не беспокоить, пока сам не спустится. Не торопясь одеваться, он вытянулся на кровати: всё потом, он всё решит, придумает выход, но сейчас спать, просто спать, сил не осталось вовсе. «Кувшин с выбитым дном», — вспомнил, криво ухмыльнувшись, и сразу же заснул, как только закрыл глаза.

Проспал он больше суток, это сообщил ему хозяин заведения, когда Кауре уселся на высокий стул перед стойкой и заказал кружку самого лучшего пива. Как и то, что по городу рыскают патрули в поисках молодого черноволосого мужчины с узорами на руках.

— Говорят, чернокнижник объявился, колдун-душегубец, что похитил тело старшего сынка Экселенцев. Слыхал, поди, об их семейке-то? — Кауре промычал нечто неопределённое под пристальным взглядом из-под кустистых бровей. — Ну да, богатеи, не нам чета. Да так же, как простые, убиваются, поди, теперь. Траур у них по первенцу-то.

Ни единый мускул не дрогнул на лице того, кого родные вычеркнули из списка живых. «Так даже лучше, так им ничего не грозит», — думал Кауре, но в груди заныло тупой болью: у него отныне нет семьи, а сам он вне закона. Но долго переживать ему не дали.

— Так не встречал никого похожего на этого ведьмака? Нет? Вот и я нет, — мужик преувеличенно громко вздохнул. — А за него ведь хорошую награду пообещали, золотом, как говорят.

— Не слыхал, не знаю, — получив свою кружку, Кауре наклонился над стойкой, приблизив лицо к трактирщику и снизив голос: — Зато слыхал, что те, кто властям доносит, долго не живут. А с собой в гроб золото не положишь, — он в упор посмотрел на мужчину, не сознавая, что в зрачках у него сейчас полыхнуло красным, но отметив, как его визави напрягся от недвусмысленной угрозы. — Мне бы на корабль попасть, что вскорости уходит, я бы в долгу не остался, — с намёком опустив руку в карман брюк, побренчал оставшимися двумя перстнями и снятой с шеи цепочкой — всё его имущество на тот момент.

— На корабль? — слегка успокоив лихорадочно застучавшее сердце, переспросил трактирщик. — Ну от чего ж не пособить-то, есть тут один, завтрева с утра как раз отчаливает, — сделав паузу, но, не дождавшись вопроса куда и что за корабль — Кауре было все равно, главное, убраться побыстрее из города, — продолжил: — На Пузатой Мэри матрос требуется, убили у них одного на берегу в драке, — от того, что опасный постоялец не собирается задерживаться, он испытал облегчение.

Кауре без слов выложил на стойку один из оставшихся перстней, в который раз пожалев, что не брал на приём к наместнику никакой наличности: как-то не рассчитывал, что вечер выльется в бегство от закона. Что его сдаст трактирщик, он почти не волновался, похоже, получилось достаточно припугнуть, но всё же ночь он провёл без сна на жёсткой лежанке, чутко прислушиваясь к малейшим звукам и готовый в любой момент покинуть комнатушку через окно — путь отступления по соседним крышам наметил на всякий случай, сразу же, как вернулся.

Когда небо начало светлеть, Кауре тихо спустился по лестнице, отодвинул тяжёлый засов и покинул свой недолгий приют, отправившись в порт.

План у него был прост: отойти подальше от города на корабле, куда бы он ни направлялся, после сойти на сушу, добраться до замка Марджонтов, забрать Дору, и уже вместе с ней искать место, где они смогут жить, не привлекая лишнего внимания. Скорее всего где-нибудь на границе, где постоянно требовались умеющие обращаться с оружием мужчины.

Будет ли она рада видеть его, примет ли оставшегося без статуса высокорожденного, без богатства и положения, скрывающегося и в буквальном смысле с клеймом колдуна на плечах, согласится ли на неизвестность в будущем и вряд ли сильно обеспеченную жизнь — об этом он старался не думать.

На деле всё оказалось сложнее, чем он представлял. На корабль его взяли с готовностью, и из городской гавани вышли без приключений, но быстро сойти с него не получилось: не повезло — маршрут лежал через открытое море к северной оконечности материка за грузом китового уса и жира, совсем в другую сторону от земель Марджонтов. И рассчитывать попасть туда Кауре Экселленц мог только на обратном пути спустя несколько месяцев. Впрочем, это лучше, чем никогда, решил он, глядя с палубы на удаляющийся берег: «Сойду на сушу — буду свободен».

Человек предполагает…

На обратном пути, через четыре месяца после событий на приёме у наместника, когда Кауре буквально считал дни, оставшиеся до конца плавания, на рассветном горизонте возникла ладья с белоснежными крыльями на ростре. «Эльфы!» — раздался крик вперёдсмотрящего матроса с марса.

Самоуверенный капитан решил «показать ушастым неженкам что почём», припомнив двадцатилетней давности «позорное перемирие, когда хитрожопые обманом выторговали выгодные им условия». Он был участником того конфликта, и его ненависть имела вполне объяснимые корни. Никто не возразил вслух: большинство разделяло желание поквитаться с хладнокровными ублюдками, а меньшинство, Кауре в их числе, не рискнуло спорить.

Безрассудный абордаж пережили всего двое из команды. Юнга, приглянувшийся одному из эльфов, и сам Кауре. Почему его оставили в живых, валяющийся на окровавленной палубе избитый и оглушённый Экселенц не понимал: у него получилось вызвать внутри ту испепеляющую всё вокруг ярость, и он, если не убил, то наградил нескольких эльфов серьёзными ожогами, а также почти полностью спалил их гордость — кипенно-белые паруса.

Причина, по которой его не добили, выяснилась чуть позже.

— Он жив? — спросил высокий воин в серебряных доспехах, почти таких же по цвету, как и его глаза, видневшиеся через прорези шлема.

— Да, nayinn Ниеюдескенгенвэр, он жив, как вы и просили, — обращение Кауре не понял, но остальные слова смог перевести.

— Ну что, человек, хранящий огонь, познакомимся поближе? — заговорив на всеобщем, тот, кого назвали Ниеюдес-как-то-там, наклонился и заглянул в лицо Кауре.

Экселенца, стоящего на границе миров, передёрнуло от воспоминания: «Можешь называть меня Нийген, уверен, нам предстоят весьма доверительные отношения». Опарыши, почуяв волнение владельца, зашевелились, принялись тыкаться изнутри в закрытые веки в поисках выхода.

Он тогда тоже закрывал глаза. После вопроса: «Что тебе надо?!» — заданного эльфу. А ответ: «Тебя!» — Кауре предпочёл бы забыть, как и то, что произошло немногим позже в каюте, когда они остались вдвоём.

Нийген не насиловал его, не принуждал, даже не ограничил возможность двигаться, но под гипнотическим взглядом стальных глаз Экселенц чувствовал себя безвольной тряпичной куклой. Нежные прикосновения под предлогом проверить, нет ли внутренних повреждений, быстро переросли в откровенные ласки, и Кауре сдался настойчивым и умелым рукам, находясь словно во сне, когда хочешь убежать, но не можешь сделать и шага.

Неловкость и желание прекратить присутствовали на периферии сознания, но воспринимались навязанными извне ненужными предрассудками. В зажмуренных с силой глазах мелькали огненные всполохи. Пальцы, пытающиеся поначалу оттолкнуть, слабели с каждой секундой, а когда к ним вернулась сила, зарылись в густые чёрные волосы, задавая темп и насаживая губы дальше на член.

А после во тьме под веками развернулись причудливые спирали, расцвели хищными цветами, окрасив всё алым. Мощный оргазм принёс странное пугающее ощущение, что помимо брызнувшей спермы вынули и душу, выжимая саму его сущность по капле. Кауре закричал.

Бесстыдно облизывающий губы эльф походил на дорвавшегося до сметаны кота, разве что не мурлыкал от удовольствия:

— Я не ошибся, ты именно тот, кто мне нужен.

— Только мне ты даром не сдался, — мгновенно возникший стыд, отвращение к себе и к этому существу, развратно откинувшемуся на пятки и не торопившемуся вставать, наполнили рот желчью. Кауре судорожно сглотнул, не понимая, как он мог только что стонать и подаваться бёдрами навстречу врагу. — Можешь убить меня, но твоим рабом я не стану!

— Мне не нужен раб, — грубость не задела ушастого, и влажно блестевшие глаза не изменили своего выражения — возмутительно собственнического и откровенно довольного. — А вот у тебя, возможно, появится шанс начать жизнь заново, в достатке, безопасности, на положении не скрывающегося вечно преступника, а уважаемого и весьма обеспеченного человека.

— Откуда ты?.. — презрение сменилось испугом: откуда он знает?! Неужели слухи, что эльфы не чурались выполнять для наместника некоторые щепетильные задания, вроде розыска и ликвидации опасных государству людей, правдивы?

— Неважно. Я дам тебе новую жизнь — вот, что важно. Если ты пойдёшь со мной, если будешь сражаться за меня, сам, добровольно, то и я помогу тебе.

— Сражаться против людей? — Кауре не торопился принимать предложение, хоть особого выбора у него и не было, но он помнил поговорку: «Эльф пособит однажды, до смерти долг навяжет».

— Нет. Мало того, сражаться даже не в твоём мире — ты не навредишь ему, наоборот. А тебя здесь кто-то держит? — склонив голову набок, Нийген внимательно рассматривал человека, недовольно нахмурившись.

— Да.

— Ты сможешь вернуться, — стремительно поднявшись, он ухватил Кауре за подбородок и поднял лицо к себе. — Если, конечно, захочешь потом от меня уйти, — самоуверенно усмехнулся и впился жадным поцелуем в губы.

Вернуться.

Идя на бой с драконом, Кауре не думал о спасении мира от Кровавых недель, не планировал разбогатеть или стать неуязвимым, единственным его желанием было вернуться к Доре и забрать её с собой в сказочно-прекрасную Долину, где они могли быть счастливы.

И, как бы ни старался эльф за время общения потеснить образ Доры в сердце, ему это не удалось. Их отношения так и остались вынужденным временным альянсом, не перейдя на другой уровень.

— Лучше всех сражаются те, кому нечего терять, — внезапно раздавшийся неподалёку голос вырвал Кауре в реальность из глубокого омута памяти. — Это была моя ошибка, я не придал должного значения его увлечению обычной человеческой женщиной.

— Ты говоришь о моей матери! Но, конечно, разве можно представить, что кто-то выберет не тебя?! Какой, наверное, был удар по твоему самолюбию! — со злой насмешкой ответил ему второй, в ком Кауре с радостью узнал сына и шагнул навстречу движущимся в тумане фигурам.

— Времени просто не хватило, — тихо пробормотал Нийген, но его не услышали.

— Ты жив! — приблизившись на расстояние вытянутой руки, Экселенц остановился, не решаясь обнять Дарка. Тот сделал это сам, крепко прижав к себе. Они замерли на несколько секунд, соединяясь не только телами, но и сознаниями, понимая и принимая друг друга, даря прощение и поддержку. — Ты изменился, — немного отстранившись, Кауре провёл пальцами по лицу Дарка, прочерчивая вниз линию по скуле. — Стал сильнее.

— Ну ещё бы, я извёл на него целую склянку слёз дракона, — Нийген, стоя поодаль и наблюдая за родственным единением, продолжил ворчать себе под нос. — А потом эти неблагодарные люди обвиняют эльфов в эгоизме и расчётливости!

— Благодаря тебе, — Дарк смотрел в заполненные личинками глазницы, заставляя себя не отводить брезгливо взгляд.

— Ты бы справился сам. Я горжусь тобой, сын. Мне жаль, что… — Кауре замолчал, не договорив, но слова и не требовались. — Ты поможешь мне? Я так устал.

— Да. Держи, — Дарк снял через голову цепочку с ромбиком. — Это мамин знак, найди её.

Подождав, пока тот наденет цепочку себе на шею, Дарк положил руки на плечи отца и прикрыл веки, концентрируя и направляя силу стихий ему в грудь. А когда открыл, не смог сдержать удивлённого возгласа — на него смотрел Кауре, каким он был тридцать лет назад, с чистым и ясным взглядом блестящих карих глаз, молодой и тепло улыбающийся.

— Спасибо, — беззвучно шевельнулись губы, и фигура растаяла во мгле, будто и не было никого.

— Хм, ты действительно стал сильнее, — приблизившийся эльф провёл рукой по тому месту, где только что стоял Кауре Экселенц: — Мог бы и со мной попрощаться, ведь не чужие. Всё же люди…

— Ний, сука, заткнись! — рявкнул Дарк, развернулся и зашагал прочь, решительно раздвигая плотный туман плечами.

Он многое успел понять и почувствовать, когда Кауре открыл перед ним не только объятия, но и душу: боль, раскаяние, безнадёжную любовь и неимоверную, безумную усталость.

— Не отличаются хорошими манерами, — договорил Нийген вслед, повысив голос. А после быстро начертал в воздухе знак, на мгновение окрасившийся голубоватым свечением и тут же исчезнувший без следа. — Спокойного тебе посмертия вместе с твоей женщиной, вы его заслужили, — он ещё немного постоял, прислушиваясь к чему-то, улыбнулся и отправился догонять Дарка. — Кстати, а что ты сделал с тем перстнем, который забрал из дома после убийства отчима? — беспроигрышный способ отвлечь кого-то от безрадостных размышлений, это напомнить о старых грехах или о сильном потрясении в жизни. — Кауре часто мысленно возвращался к тому моменту, когда подарил его твоей матери, — про то, что только люди могут так упорно держаться за прошлое, отказываясь принимать настоящее, эльф благоразумно не произнёс вслух.

— Купил за него револьверы.

— Те самые?

— Да, — револьверы с рукоятками из сандалового дерева ждали на столе в домике ведьмы, надёжные, родные, неоднократно спасавшие ему жизнь. Дарк знал их до малейшей царапинки и чувствовал, как живых существ. При мысли о них в груди потеплело, и тянущая сожалением о несбывшемся детстве тоска отступила. Он не винил Нийгена в том, что отец не вернулся к матери: каждый выбирает свой путь, и невозможно предугадать, куда он тебя заведёт.

— Достойное вложение. Ну так веди нас к ним, они тебе ещё могут пригодиться. Ты ведь не планировал осесть в Долине и смотреть, как растут розы? Я не то чтобы против провести несколько лет в приятном безделье, но, боюсь, ты быстро заскучаешь.

Дарк искоса взглянул на эльфа и рассмеялся:

— С тобой? Исключено!

Он знал, спокойная жизнь рядом с Нийгеном невозможна. Но твёрдо верил — никогда не пожалеет, что стал его спутником.

Кауре