Спутник

Рассвет полоснул кроваво-красным лучом из-за гор, когда Дарк Линг уже затаптывал угли маленького костерка. Пора было трогаться в дорогу: предстояло спуститься с холма, пересечь равнину и вдоль реки добраться до города. Там подороже продать шкурки и клыки щитников, да оплатить жилище на предстоящую Кровавую неделю.

И если он не хотел провести первые, самые страшные дни вне крепостных стен — а он не хотел, — следовало спешить. Он и так непростительно долго задержался на охоте. Щитники в этом году начали миграцию позже обычного, приблизившись к крайнему сроку, когда человек мог безбоязненно находиться без защиты камней.

Зато другие охотники в лесу почти не встречались: страх за жизнь перевесил возможную выгоду. Дарк решил рискнуть и не прогадал: вернувшись в город, он враз разбогатеет, учитывая почти полное отсутствие конкурентов. Но когда заплечная сума доверху наполнилась шкурками, а кожаный мешочек — ядовитыми иглообразными клыками, осталось всего пять дней до того времени, как силы зла обратятся против всего живого, не укрывшегося под защитой камней.

А погода уже начинала портиться. Ветер нагнал свинцово-чёрные тучи, закрыв только что взошедшее солнце мрачной пеленой: теперь солнечные лучи около трёх недель не коснутся земли.

Око бога каждый год трусливо пряталось, не желая смотреть, как будут умирать в мучениях его дети.

«Отвернуться всегда проще, чем помочь», — Дарк в последний раз бросил взгляд на восток, осмотрел место ночлега — не забыл ли чего? — по привычке хлопнул ладонями по двум кобурам на бёдрах и, повернувшись спиной к горам, зашагал вниз с холма.

Его путь лежал на запад. Хватило бы трёх, от силы четырёх дней, чтобы добраться до городских ворот, но кто знает, что может случиться в дороге? По-хорошему, Дарку уже нужно было сидеть в кабаке у толстяка Раффи и пить эль в обнимку с рыжей хохотушкой Долли, а не пробираться сквозь поваленные ветром деревья.

Огромные вывороченные с корнями стволы образовывали непроходимые с первого взгляда преграды. Их приходилось преодолевать, то подныривая под ветви, всё ещё пахнущие увядшей листвой, то перескакивать поверху. Выдернутый из земли мощный дуб лёг на своих лесных собратьев, образуя своеобразный мост. Ловко балансируя по его стволу, Дарк пробрался до края леса, спрыгнул с разлапистых корней и шагнул на открытое пространство.

И тут же замер. По равнине, покрытой кустарником и редкими приземистыми деревьями, гулял смерч. Огромная серая воронка пьяно покачивалась всего в каких-то пятистах метрах от него.

«Твою ж мать, — мысленно выругался Дарк. — Так рано?». Воздух всегда сдавался первым из стихий, и ураганные ветра не являлись удивительными за пять дней до начала, но чтобы вихрь?!

Смерч, слепо шаривший по земле, будто пробуя её на вкус, внезапно дёрнулся в сторону леса. Инстинктивно Дарк резко отпрянул обратно под защиту деревьев, и смерч, почуяв движение, изогнулся в его сторону.

«Заметил?».

Медленно, словно нехотя, вихрящийся столп воздуха начал приближаться, а Дарк не мог отвести глаз от пылящей мутной гадины, глядя, как неотвратимо к нему движется смерть, и борясь с возникшим иррациональным желанием выйти навстречу. Смерч манил, подавляя инстинкт самосохранения, звал в свои объятия, где ни о чем уже не надо будет беспокоиться, тянул к себе низким вибрирующим звуком, от которого заныли зубы.

Огромным усилием воли Дарк заставил себя оставаться на месте и не поддаться голодному зову, но сколько получится продержаться, он не знал и боялся, что весьма недолго.

— Не смотри на него, — раздался тихий мелодичный голос за спиной.

Дарк не подскочил, не дёрнулся и никак не показал, что его застали врасплох, но правая рука тут же легла на рукоять револьвера. Тот, кто смог подобраться к нему абсолютно бесшумно — по определению достойный противник. Скидку на то, что всё его внимание поглощал смерч, он не стал делать: всё равно должен был оставаться настороже и улавливать происходящее вокруг. Раз в поле началось, могло и в лесу. Дарк помнил об этом, но, тем не менее, пропустил момент, когда к нему кто-то приблизился. Хотя, кем бы тот ни был — он говорил, значит, сейчас не опасен.

«Судя по интонации, скорее всего эльф, — решил Дарк. — Или южанин, они так же напевно произносят гласные, как остроухие, но вряд ли так же бесшумно ходят».

Впрочем, неважно кем был неожиданный советчик: эльфом или человеком. В дни перед Кровавой неделей и, естественно, в неё саму, между почти всеми разумными существами соблюдалось перемирие. Перед лицом единой опасности прекращались войны и распри. Существовали, конечно, исключения, но орки вместо слов уже бы убили, а мертвяки говорить не умели.

— Отведи глаза, а лучше закрой, — посоветовал тот же голос.

Хороший совет, но Дарк не мог ему последовать. Не получалось ни то что закрыть, но даже моргнуть: будто под гипнозом взгляд не отрывался от постоянно меняющейся и, в то же время, странно статичной и завораживающе-ужасной воздушной змеи. Но понимание, что он не один, принесло облегчение. Абсурдное облегчение. Умом Дарк понимал: ничего не изменилось, справиться со смерчем не получится, но в душе почувствовал странное спокойствие, а манящий зов в голове стал глуше.

Смерч остановился на мгновение, задумчиво покачал верхушкой, словно сомневаясь, но потом вновь заскользил в их сторону. И зовущий голос внутри Дарка запел прежнюю песнь низким вибрирующим гулом: «Иди-и ко мне-е».

Стоящий сзади тихо выдохнул и закрыл глаза Дарка ладонями. Прижал спиной к своей груди и зашептал что-то.

«Точно эльф, — услышав слова, понял Дарк. — Заговаривает».

И расслабился ещё больше, насколько это было возможно в данной ситуации. Встретить в лесу эльфа — большая редкость, хотя и не всегда удача, но сейчас точно эльфийские умения будут во благо. Не сможет отогнать смерч, так они хоть умрут быстро без посмертия в виде ходячих трупов. Земля, в отличие от воздуха, воды и огня, не предавала живых — иначе, наверное, спасшихся не осталось бы вовсе, но отказывалась принимать тела умерших на Кровавой неделе, выталкивая их прочь из могил.

Дарк чувствовал затылком горячее дыхание — эльф был выше, как минимум, на полголовы. Слова сливались, и вычленить из чужой речи он смог лишь несколько: «Аутемнди, морокхайя, илюменси» — уходи, порождение ночи, призываю свет.

Дарк не особо любил эльфов — а кто их любит?! — но порадовался, что не участвовал в военных стычках с ними. Не потому что был бы против, просто не пришлось столкнуться в прямом противоборстве с эльфами, когда служил в войске Наместника. Теперь же он и вовсе свободный охотник, а не солдат, и у эльфа, стоящего сзади, не должно быть к нему никаких личных счетов.

Прохладные ладони приятно охлаждали веки, Дарк втянул носом воздух, но почувствовал лишь запах листвы и еле уловимый намёк на дым, исходящий скорее всего от его собственной одежды. Странный покой овладел охотником, он откинул голову чуть влево и назад, пристраивая её на плечо стоящего сзади, теперь шёпот и дыхание ощущались правым виском, они убаюкивали, погружали в дрёму. Давно Дарк не чувствовал такой умиротворённости, как стоя в объятиях незнакомца перед лицом смертельно опасного смерча.

Когда ладони убрали с его лица, Линг испытал непонятное чувство потери, но уже через секунду пришёл в себя и внимательно оглядел поле: смерч оказался далеко на горизонте, еле различимый на фоне туч.

— Спасибо, — поблагодарил, обернувшись назад.

— Тебе вернётся сторицей, — по обычаю эльфов ответил тот, а Дарк теперь смог рассмотреть своего спасителя.

Тёмные волосы, убранные в косу, переброшенную через плечо на грудь, тонкие строгие черты лица: разлёт ровных бровей, непонятного цвета — то ли серые, то ли голубые, — глаза, прячущиеся в тени густых чёрных ресниц, прямой нос и небольшой, чувственной формы рот над округлым подбородком. На шее виднелся кожаный шнурок, скрывающийся  в вырезе рубахи, на груди перекрещивались ремни от сумки и меча, торчащего рукоятью вверх за левым плечом. Короткая зелёная куртка мягко облегала плечи и стройный торс, на длинных ногах — тёмные свободные штаны, заправленные в сапоги до колен.

Эльф был красив, как настоящий представитель своей расы, с природной грацией, сквозившей в каждом жесте — будь то движение ресниц при быстром взгляде на Дарка, или небрежной рукой заправленная за ухо с острым кончиком выбившаяся из косы прядь.

Позволяя себя рассматривать, эльф слегка улыбался, зная, какое впечатление производит вблизи на смертных его красота.

— Нравлюсь? — узкая ладонь словно невзначай огладила грудь охотника, а Дарк смутился собственной реакции: завис, как деревенщина, чуть рот не раскрыл. Ну, красив остроухий, подумаешь!

Вспомнив рассказы о не отличающихся нравственностью эльфах, что еблись с кем попало, невзирая на пол, Дарк ухмыльнулся цинично. Пусть не думает, что его легко пронять кокетливыми ужимками, подходящими больше каким-нибудь городским красоткам.

Но назвать женственным случайно встретившегося на пути эльфа, у Дарка язык бы не повернулся: в том чувствовалась опасная сила и скрытая за привлекательной внешностью мощь опытного воина.

— Могу я чем-то отблагодарить тебя? — как известно, нет ничего хуже быть в должниках у вечного народа, потом вовек не расплатишься.

— Ты идёшь в город, — не спрашивая, а утверждая, произнёс эльф. — А я тороплюсь в Древний лес. Не возражаешь против такого спутника, как я? —  путешествовать вместе с ушастым не хотелось: ещё увидит кто, в шпионы эльфийские запишет. Но озвучивать это Дарк не стал: шансов, что они кого-то встретят, немного, а отказать в такой малости после спасения от смерти просто по-свински. — До реки дойдём вместе, мне будет приятно проделать часть пути в компании. Только переждём немного, пусть аэрдэд уберётся подальше.

Дарк кивнул, соглашаясь, не стоило выходить на открытое пространство сразу же. А идти вдвоём всяко веселее, чем одному. Как эльф планировал перебираться через в обычные-то дни бурную и опасную реку накануне Кровавой недели, он не стал спрашивать: каждый имеет право на безумие.

Вместо этого он представился:

— Дарк Линг, — и спросил другое: — Как твоё имя?

— Нийген.

Дарк подождал немного, но продолжения не последовало.

— Странное имя для эльфа, у вас же все эль, да энвэ, типа этого, ну как там его, Эарендиила Иминивеэ, язык сломаешь, пока выговоришь.

— Сломал, — эльф рассмеялся звонким серебристым смехом. — Нийген — моё сокращённое имя для людей, чтобы не уродовали своим произношением настоящее.

Дарк нахмурился, эльфийский он знал плохо, но, как ему казалось, уж имена он был в состоянии произнести не коверкая. Нежелание назваться полным именем выглядело подозрительным.

— А значение?

— По-вашему — Железный листок.

— Хм, как-то не сильно грозно зву… — Дарк не договорил, а между пальцев Нийгена уже затанцевали короткие клинки без рукоятей, видом действительно напоминающие листья: расширяющиеся в основании и с заточенной верхушкой.

Сверкая между тонких пальцев, оригинальные метательные ножи завораживали опасным блеском. Миг, и эльф непередаваемо быстрым движением дёрнул кистями: четыре острых лепестка задрожали один над другим, воткнувшись в толстый ствол поваленной сосны — момент полёта не смогли углядеть даже острые глаза охотника.

— Неплохо, — мысль, что опасное оружие могло быть обращено против него, Дарк отбросил: хотел бы эльф его смерти, просто прошёл бы мимо несколькими минутами раньше.

Вытащил мгновенно револьверы из кобуры и засадил с двух рук четыре пули под каждым из продолжающих дрожать ножей. Патронов было жаль, но желание показать, что и он не лыком шит, победило.

— Неплохо, — повторил эльф, улыбаясь. — Для человека весьма. Револьвер хорошая вещь, но ненадёжная. Впрочем, вы не верите в собственные силы, слепо доверяя оружию. Мы же рассчитываем только на ловкость и силу собственных рук, поэтому вы и не смогли нас победить.

— Эльфы быстрее, не спорю, но револьвер уравнял наши шансы, — буркнул Дарк, следя, как Нийген вытаскивает ножи из дерева и прячет их в ножны, крепящиеся на запястьях.

— Права и Кольт.

— Что?

— А, забудь, это из древних саг: «Кольт уравнял всех в правах» — такая поговорка ходила на Земле ещё в те времена, когда люди были главенствующей расой. Пока эльфы не вернулись.

Намёк на то, что сейчас люди не являлись главной расой, звучал оскорбительно — ну кто такие эльфы-то? Да ещё пару столетий назад… Но тогда и Кровавая неделя была днём, и случалась раз в пятилетие, а не каждый год. И именно эльфы научили, как спасаться от бродячих трупов, объясняли методы защиты от стихий и лечили пострадавших. Их настои и отвары помогали выжить, а если не спасали, то смерть была окончательной, без посмертия на стороне зла.

Но, может, правы те, кто говорят, что именно из-за остроухих разгневался на своих детей бог и увеличил жертвы? Может, именно из-за них стала происходить кровавая жатва ежегодно?! Ведь это произошло именно после того, как люди проиграли в войне с эльфами, вернее, смирились с тем, что уничтожить их не вышло. Дарк взглянул на Нийгена, нехорошо прищурившись.

— А почему тебя так зовут? Тёмный вереск? — не обращая внимания на неприязненный взгляд, в свой черед спросил эльф.

— У меня не только волосы и глаза тёмные, но и характер мрачный.

— Да? А я бы не сказал.

— Ты меня мало знаешь, — бросил Дарк, рассчитывая, что эльф поймёт намёк и заткнётся. Но ошибся.

— Иногда, чтобы узнать человека достаточно одного взгляда или одного слова от него. Ты выстоял перед зовом и правильно отреагировал на мои действия. И первое, что ты сказал мне, было спасибо, значит, ты умеешь быть благодарным и не считаешь позорным принимать чью-то помощь. Думаю, ты умный и хороший человек.

— Да мне похер, что ты обо мне думаешь! — не сдержался Дарк. Эльф промолчал, только отвернулся с разочарованным видом, и в сердце Дарка непонятно с чего вонзилось иглой раскаяние. — М-м, я не хотел тебя обидеть, — медленно проговорил, удивляясь сам себе. «Прости» он всё же проглотил, ещё не хватало извиняться перед ушастым.

— Не надо, не извиняйся, — тут же сказал Нийген, словно мысли читал. — Я сам виноват. Вы не любите честности.

— Кто — вы?! С чего ты судишь обо мне по другим?!

— Я давно знаком с людьми, вы разрушаете всё, что вам ценно, убиваете в себе всё хорошее, что есть. Из-за вас наступает мортедэка.

— Что?! — почти взревел Дарк. — Да именно мы страдаем на Кровавой неделе больше всех других! Мы принимаем на себя искупление за общие грехи!

— Именно вы разрушили старый мир, — эльф не спорил, он просто говорил то, что считал фактом.

И как бы ни хотелось Дарку заткнуть того доводом-другим, их не нашлось у него в голове: люди запустили — пусть и по незнанию, но когда это служило оправданием? — тот спусковой механизм, что привёл в результате к тому, что получилось.

— А вы… А вы… А нехер было уходить! — наконец нашёл аргумент Дарк. Слабенький, но хоть какой.

— Ты прав, — не стал спорить Нийген. — Мы ушли, решив, что новому миру не нужны старые знания, что они лишь тормозят эволюцию. Мы ошиблись. Как и вы. Но мы стараемся справиться с последствиями общей ошибки. А что делаете вы?

— В смысле?

— Вы. Что делают люди? Вы только молитесь богу, которого придумали, да прячетесь за своими догмами, боясь взглянуть в лицо действительности. Вы потеряли главное, что дал вам Эру — любовь.

— О-о, да! Конечно, вы зато её сохранили, ебясь со всеми подряд! — Дарк, было присевший на поваленный ствол, вскочил на ноги и, сжимая кулаки, встал перед Нийгеном олицетворением оскорблённого целомудренного человечества. — Вы вообще не знаете, что такое любовь! Говорят, эльфы даже оркам дают! Что, не брешут, а? Без различия пола! Ну, что молчишь?!

— В тебе говорит человеческая ограниченность. Ты не поймёшь ни жертвенности, ни всеобъемлющей силы физической любви, не знающей различия рас или полов.

— Блядство это называется!

— Что плохого в том, чтобы доставить удовольствие другому и получить его самому? Мало того, что вы считаете секс грязным, так ещё и вздумали решать за всех, кого можно любить, а кого нет. Чем хуже любовь мужчины к мужчине, чем к женщине? За что вы сжигаете тех, кто не может противиться своей сути?

— Да потому что это плохо! Противоестественно, противно и мерзко! И нарушает замысел божий, что заповедовал… — Линг осёкся: эльф, скаля белоснежные зубы, откровенно хохотал, запрокинув голову и показывая горло, в которое тянуло воткнуть по самую гарду нож. — А ты попробуй! Ну, давай! Объясни мне, как это охуенно ебаться с мужиком? Что? Нет доводов, да? Пиздабол! Все эльфы пустые пиздаболы! Живете за счёт других! Только и можете, что сидеть в своих лесах и жизни поучать, а как до дела, сразу в кусты! — Дарк, выкрикивая обвинения в горячке, сам понимал, что логика в его словах отсутствует, и он повторяет то, о чём судачат недалёкие базарные торговки.

Людям всегда нужно кого-то обвинить в собственных бедах и неудачах: эльфы с их умением колдовать и вызывающе свободными нравами являлись превосходным объектом для ненависти.

— Я всё время забываю, что люди только выглядят взрослыми, по сути же так и не повзрослели, не сделав выводов из уроков жизни. Вы — всего лишь состарившиеся лицом и телом дети, — Нийген плавным движением скользнул к Дарку и опустился перед ним на колени. — Ты такой смешной, когда говоришь о том, чего не знаешь, — он взглянул снизу вверх, кончиком розового языка облизывая губы. — Не может быть ничего противного или мерзкого в физической любви, если двоим хорошо.

— Ты… что ты? — только и успел спросить Дарк, пока ловкие быстрые пальцы развязывали шнуровку на его кожаных штанах. — У меня не…

И тут же дёрнулся, чуть не прикусив язык, когда его мягкий член целиком втянули вглубь влажного тёплого рта.

Эльф оказался не совсем прав, когда сказал, что Дарк не знает, о чем говорит. Не обязательно всё испытать на себе, чтобы сделать выводы.

В армии, где Линг провёл почти десять лет, существовала среди солдат особая каста — презираемая и унижаемая всеми. В неё входили те воины, что дезертировали в бою, или совершили другие промашки, или просто оказались слишком слабыми и глупыми, чтобы попасться на развод нечистоплотных сослуживцев. Их не торопились сжигать на кострах, формально давая отсрочку перед казнью, на деле лишали всех прав и позволяли жить, ставя на самые тяжёлые и грязные работы, пуская пушечным мясом на противников, но ещё… ещё их можно было использовать вместо женщин.

Дарк знал, что некоторые из его однополчан ходят в палатку к «опрокинутым» с определёнными целями, но сам никогда не заходил под синий полог. К парням, жившим там, он испытывал брезгливую жалость. Не защищал их — сами виноваты в своём положении, — но и не издевался над ними, как другие. Особенно ему запомнился один из обречённых: младший сын мельника, что пошёл под военный стяг от безденежья и отсутствия каких-либо перспектив — так же, как и сам Линг в свои шестнадцать. Чистый и по-детски доверчивый мальчишка уже через несколько дней после прибытия в армию был «опрокинут», после игры в карты с двумя прожжёнными мерзавцами на «просто так». Наивному дурачку никто не объяснил истинное значение невинных слов.

Дарк не смог бы помочь, даже если бы захотел, но в силу своего характера и не подумал вмешиваться, когда то бледнеющему, то покрывающемуся красными пятнами парню объясняли, кем он стал отныне. Не умеешь — не садись играть, проиграл — плати. Линг к тому времени превратился в отъявленного циника, не любившего людей. Но парня ему было жаль. Хотя тому, казалось, ещё повезло: его приблизил к себе, предварительно опробовав, сотник. Ну а то, что парень ходил, прихрамывая, в вечных синяках и с разбитым лицом — кому какое дело? Никакого никому и не было.

До тех пор, пока он не поцеловал взасос сотника при всех на общем построении. Что уж тот вытворял с ним — неизвестно, но, видно, что-то выходящее за грань, раз сломленный мальчишка решился на такое. Наставшую после демонстративной выходки могильную тишину в солдатских рядах Дарк помнил до сих пор. Этим поцелуем сын мельника подписал себе немедленный смертный приговор, ну а сотнику — разжалование до рядового и прописку в той самой синей палатке.

И многие, даже те, кто раньше не захаживал в неё, обрадовались возможности унизить бывшего командира. Дарк не был в их числе, но и не сочувствовал тому ни секунды, испытывая за отомстившего таким образом парнишку что-то похожее на гордость. Сотник пережил своего юного любовника на неделю — повесился на ремнях. Похоронили его в той же поганой яме за лагерем, утопив в нечистотах. «Собаке собачья смерть», — так Дарк подумал тогда, так же считал и сейчас.

Воспоминания промелькнули в голове за пару секунд вереницей картинок, и от вида коленопреклонённого эльфа с его членом во рту накатило не возбуждение, а холодное отторжение, вызвавшее тошнотворно-кислый комок в горле.

Армейские понятия и табу жили в памяти, как бы ни старался Линг забыть военное прошлое.

«Если двоим хорошо… Да если бы! Ебучий эльф! И что с ним делать? Не убивать же!».

— Нийген, у меня не встанет! — рявкнул Дарк и уже потянулся оторвать эльфа, присосавшегося пиявкой к паху, но внезапно член заинтересованно дёрнулся в плотном кольце губ и начал наливаться кровью. — Тво-ойу бога душу…

До сего дня женщины редко баловали сперва обычного солдата, а потом небогатого охотника, подобными изощрёнными ласками, но и те несколько раз, что у него были, не шли ни в какое сравнение с тем, что вытворял своим ртом остроухий. То пропуская головку глубоко в глотку, то сосредотачивая на ней быстрые движения языка, он сосал так самозабвенно, будто от качества отсоса зависела жизнь. Словно не осталось ничего в мире важнее члена между губ: как если бы между ними любовь до гроба, и Дарк для эльфа единственный мужчина на всём белом свете.

Искреннее стремление доставить удовольствие, неприкрытое и абсолютно бескорыстное подделать невозможно, так считал Дарк. Он замер с рукой на затылке Нийгена, непроизвольно медля и прислушиваясь к внутренним ощущениям. Пальцы, что собирались жёстко сжаться на волосах, остались не сомкнутыми. А тело постепенно расслаблялось, отдавая предпочтение голосу наслаждения, а не заполошным крикам разума. Из груди рвались стоны, их Дарк успешно гасил, кусая губы, но с дыханием, что стало поверхностным и частым, совладать не мог.

«Плохо!» — звенела набатом мораль в голове. «Хорошо-о», — отзывалась похоть между ног. Линг не привык к долгим размышлениям и душевным терзаниям, недолго поколебавшись между плохо-хорошо, он принял решение: ладонь, всё ещё лежащая на темноволосом затылке, не оттянула голову эльфа прочь в праведном возмущении, а подтолкнула к себе, насаживая на полностью вставший член.

«Он — не человек», — ум быстро нашёл лазейку для оправдания, и совесть облегчённо замолкла, сдавшись и открывая дорожку чувственному восторгу. Тот не заставил себя ждать и затопил весь организм от пяток до затылка крушащей всё на своём пути приливной удушающей волной. Дарк захлебнулся криком, не в силах вынести яркий, болезненный даже, оргазм, пронзивший каждую клетку тела.

Эльф не отстранился, наоборот, почувствовав на языке вкус спермы, принялся сосать с удвоенной старательностью, словно стремясь выдоить Дарка до последней капли. И тот отдал всё семя в жаркую требовательность рта, заорав под конец на весь лес, уже не думая ни о морали, ни о приличиях, ни даже о банальной осторожности.

— Идти можешь? — поднявшись на ноги и склонив голову на левое плечо, как ни в чем не бывало поинтересовался эльф, будто ничего особенного не произошло, а они всего лишь выкурили на двоих трубку южного зелья, туманящего рассудок и ослабляющего ноги.

Дарк не ответил, с силой затянул ремни на штанах, изогнувшись, подхватил с земли упавшую суму, закинул её на плечо и зашагал из леса на равнину, не оборачиваясь.

— Зачем ты это сделал? — прошёл почти час, как они покинули полог леса, прежде чем охотник разжал намертво сведённые челюсти.

Первоначальное намерение распрощаться с развратной ушастой тварью победило несколько соображений: во-первых, он всё ещё оставался должен эльфу за спасение, во-вторых, его знания и умения могли пригодиться и в остальные дни пути, в-третьих — Дарк позволил сделать ЭТО, значит, виноват был сам. И, в отличие от Нийгена, получил оргазм. Один из лучших в его жизни, стоило признать.

Шагающий сзади эльф в пару шагов нагнал Дарка и взглянул на чёткий профиль мужчины с упрямо выпяченным подбородком.

— Мне хотелось доставить тебе удовольствие. Ты симпатичный и понравился мне, — Нийген улыбнулся, увидев, как тот нахмурил недовольно лоб. — В тебе чувствуется энергия, интересная своей неоднозначностью. Не знаю, как сказать, чтобы ты понял, м-м, мягкий стержень, ласковая сила? — подбирая определения, эльф двигал пальцами в воздухе, словно перебирал струны, в попытке поймать нужное звучание. — Нет, не совсем, всё же у хумансов очень бедный язык. Надежная лёгкость, дерзкая основательность…

Дарк вскинул ладонь возражающим жестом.

— Всё, хватит! — мало того, что комплименты смахивали скорее на оскорбления, так ещё от мелодичного голоса проклятого эльфа «мягкий стержень» в штанах начал утрачивать мягкость.

Дальше они шли молча, не останавливаясь даже ради еды, прямо на ходу перекусив вяленым мясом из сумки Дарка и белыми лепёшками из эльфовой, и допив последнюю воду, рассчитывая скоро восполнить её запасы.

На ночь Дарк решил встать под низкой перекрученной ветрами одинокой сосной, подагрическими узловатыми пальцами тянущей свои ветви параллельно земле. Сосна светлое дерево — от порождений ночи не спасёт, но хоть какой-то защитой будет. Да и кусты орешника, разросшиеся в изобилии вокруг, тоже. Судя по ним, где-то недалеко должен найтись и источник воды. Мотнув головой в сторону сосны, Линг дождался согласного кивка от эльфа и направился к ней.

Сбросив с плеч мешок, он сразу же занялся костром. Нашёптывал слова молитвы, высекая кресалом искры на собранные сухие ветки, чтобы огонь не обратился против них. Скорее всего, преждевременная предосторожность — появившийся огонёк вёл себя, как до́лжно, но всегда лучше перестраховаться.

Нийген, не сказав ни слова, куда-то делся, и охотник, раздражаясь, ощутил себя брошенным, за эльфа он и не думал волноваться, нет, но всё же беспокойство нет-нет да заставляло обводить взглядом темнеющие кусты вокруг в поисках высокой тонкой фигуры. Когда Нийген вынырнул откуда-то из-за спины, неся в руках огромную охапку длинной травы и придерживая на спине прихваченную бечёвкой связку хвороста, Линг ничего не сказал, но облегчённо выдохнул сквозь зубы. Хворост лёг у костра, срезанная трава нашла своё место на мху между выступающих корней дерева. Сверху эльф постелил плащ, вынутый из недр заплечной сумки.

— Лучше бы воды принёс, — буркнул Дарк, нахмурив брови: слишком откровенным выглядело приготовление к ночлегу.

— Я принёс, — эльф снял с пояса бурдюк с водой. — Там недалеко есть ручей. Вода ещё не опасна, я проверил. Не хочешь вымыться?

— Что, грязный хуй сосать не понравилось? Так я не заставлял!

— Тебе стыдно, — констатировал Нийген, пристально посмотрев на Дарка. — И ты сердишься, причём, не на меня, а на себя за то, что получил удовольствие. Никогда не понимал людей. Почему вы не можете не усложнять себе жизнь?

— У вас зато всё просто! — насаживая кусочки мяса на прутья, огрызнулся Дарк.

— Да, у нас просто. Вы живёте и так мало, а тратите больше половины жизни на пустые действия, убиваете время, которого у вас почти нет, находясь в постоянном ожидании чего-то. Мы живём не так. Для нас любой миг бесценен, мы умеем наполнять смыслом каждый час.

— Ха! Отлично наполнил! Отсосал — день прожит не зря! Так, что ли?

— Люди думают, что любовь это тайное сокровище, доступное лишь счастливчикам, но вы снова обкрадываете себя. Поверь, можно любить и так: на день, час, миг, но всем сердцем. Ты привлёк меня сразу, а за день я узнал тебя лучше и…

— Как ты мог узнать? Я же молчал! — вскинулся Линг, не желая признавать что, несмотря на отсутствие разговоров, он тоже узнал своего спутника лучше.

Тот не приставал с беседой и не жаловался на необщительность Дарка, с лёгкостью держал быстрый темп ходьбы, не навязывал направление, не мешкал и не задерживался зря, зато в пути успел одним из своих ножей убить кролика, неосторожно выскочившего прямо перед ними, чем обеспечил им свежее мясо на ужин, в общем, оказался хорошим попутчиком. Ещё с ним было интуитивно тепло и спокойно, а шестому чувству бывший солдат привык доверять: не раз необъяснимое никакой логикой ощущение откуда ждать удар или кому можно доверить защищать спину спасало жизнь Дарка на поле боя.

— Молчание тоже может многое сказать, — как всегда расплывчато ответил эльф. — Я узнал тебя лучше, и симпатия переросла в любовь. Мы расстанемся через несколько дней, но сейчас я люблю тебя, — спокойно произнёс Нийген и, переждав, пока Дарк, поперхнувшийся слюной, откашляется, продолжил: — Люблю и хочу, чтобы тебе было хорошо. Что в этом неправильного?

— Это не любовь, — хрипло произнёс охотник, горло саднило от кашля. — Ты меня впервые увидел сегодня, — в ответ эльф насмешливо поднял брови. — Да, бывает, демон подери, любовь с первого взгляда, но… — он скрипнул зубами, не в силах выразить словами мысль. — Когда ты любишь, она… ну или он, неважно! Короче, у тебя появляется единственный возлюбленный, с которым ты хочешь жить всю жизнь и готов умереть ради него!

Нийген приблизился, сел на корточки перед Дарком и достал из ножен листообразный метательный нож:

— Любовь бывает разной. На! — вложив в ладонь непонимающего чего от него ждут охотника остро заточенное лезвие, запрокинул голову, подставляя горло. — Тебе нужна моя жизнь в доказательство? Возьми.

— Ты ебнулся?! Так… Так нельзя!

— Только так и надо. Жить каждое мгновение, как последнее. У нас есть почти вечность, у вас ничто, но вы не цените скоротечное время, именно вы бездарно разбазариваете свои жизни. Мне не страшно рискнуть, потому что я живу, а не существую, как ты, в ожидании настоящей жизни, что никак не наступит.

— Забери! Я знал, что эльфы чокнутые, но чтоб настолько! Ты — псих! — остальные рассуждения Нийгена шокированный Дарк оставил без внимания.

— Это люди слепы и безумны, — качнул головой эльф, убирая лезвие в кармашек из кожи на запястье. — Я знал, что ты не причинишь мне зла. Мыться пойдёшь? — резко сменил он тему разговора.

— Пойду! — Дарк пошкрябал ногтями отросшую на горле щетину: помыться и побриться действительно не помешало бы. — А ты кролика дожарь, чтоб мгновения жизни зря не пропали, — посоветовал, не сдержав ехидства, но Нийген не обиделся, а рассмеялся.

«Любит он! — дрожа от холода на бережку маленького ручейка, голый охотник комком мха тёр себе грудь и живот. — На день, на миг! — стиснув до упора зубы, чтобы не лязгали, Дарк плеснул пригорошню ледяной воды на тело. — Знавали мы таких умелиц, час любви — пять медяков!».

Хотя, нужно признать, эльф ничего не ждал и никак не давал понять, что ему что-то нужно от Линга. А ведь сейчас в охотничьей сумке лежало даже по меркам перворожденных целое состояние: клыки щитников высоко ценились всеми расами. Одевшись, Дарк ещё раз проверил наличие плотно набитого мешочка, задумчиво взвесил на ладони его тяжесть и покачал головой: нет, не это объясняло поведение эльфа. Нийген был искренним, не притворялся и не играл — это чувствовалось. И именно это подкупало, вопреки здравому смыслу заставляло испытывать симпатию к малознакомому представителю чуждой расы, почти к врагу.

Брея на ощупь щеки и шею, Дарк водил острейшим лезвием по мокрой коже, трогал пальцами, проверяя чистоту бритья, и упорно гнал мысли, что так тщательно бреется для Нийгена, чтобы тому было приятнее касаться губами гладко выбритого лица.

«Да ещё неизвестно, будет что-то или нет! Сдался мне этот эльф! — сердился на себя, невольно вспоминая ласковые губы, и как лежала собственная ладонь на темноволосом затылке. Тянуло ещё раз ощутить пальцами гладкость и шелковистость волос. — А потом в горсть собрать, сжать и потянуть, голову запрокидывая, накрыть его губы своими, узнать их вкус… — Линг, набрав воды в сложенные ладони, ополоснул заполыхавшие жаром щеки, стараясь вернуть себе трезвость мыслей. — Ну да, лежанку он уже организовал, значит, согласен. А раз ему охота, мне тем более глупо отказываться, взаимности-то он не требует. Ну, грех. Так не узнает никто. Разбежимся потом и концы в воду. Во всех смыслах — хрен он в последние дни через Гремящую реку переберётся, сожрут его, дурака, как пить дать, сожрут!».

Дарк никогда не отличался сентиментальностью, но ему вдруг стало не по себе при мысли, что с Нийгеном может случиться что-то плохое. Захотелось хоть силой, но удержать того от опрометчивого шага. Смешно человеку беспокоиться за эльфа, что старше наверняка на пару сотен, если не тысяч, лет, но непонятно с чего, Линг ощущал возникшую между ними тонкую нить и чувствовал ответственность.

«Трудно остаться равнодушным к тому, кто говорит, что любит тебя, даже если не веришь в его слова», — так он объяснил непривычное для себя мягкосердечие. Мысль, что его приворожили, Дарк рассмотрел со всех сторон, но пока отбросил: не замечал он в себе неестественных перемен и внезапной страстью к эльфу не воспылал. Просто… просто у него давно не было секса.

Когда Дарк вернулся к костру, замёрзший, но посвежевший, ночь уже почти опустилась на равнину, по земле потянуло холодом. Эльф, сложив жареное мясо на листья, свернулся калачиком между корней сосны, оставив вторую половину плаща незанятой.

«Спит? — Дарк присел рядом и заглянул тому в лицо. Нийген не спал, его глаза, в сумерках казавшиеся серебряными, спокойно смотрели на человека.

— Болит чего? — Лингу не понравилось грустное выражение красивого лица. — Почему не ел?

— Тебя ждал, — поднимаясь, Нийген ответил сперва на последний вопрос. — Нет, у меня ничего не болит, устал: не спал последние три ночи.

— Сиди, я принесу, — быстро взяв мясо и достав хлеб, Дарк вернулся к корням сосны. — А что ты вообще делал здесь один? Эльфы ж поодиночке обычно не шастают.

— Долгая история, мне нужно было вернуть одну вещь, я вернул, — Нийген приступил к еде, а Дарк забыл о своей порции, глядя, как розовые губы обхватывают кольцом скрученную цилиндром лепёшку с мясом внутри.

Он никогда так много не думал о ком-то, как за сегодняшний день об эльфе, пытаясь объяснить действия того человеческой логикой и явно терпя в этом полное поражение. Оставалось только признать, что все сложившиеся за тридцать лет представления о мотивах поступков не работают с Нийгеном.

— У тебя пепел на щеке, — не задумываясь, Линг протянул палец и стер серое пятнышко со скулы.

Тёплая кожа оказалась удивительно ровной, словно шёлковой, и Дарк задержал пальцы на щеке Нийгена. Тот, не шевелясь, смотрел на него с полуулыбкой, давая возможность решить самому — что будет дальше. И Дарк внезапно растерялся. Весь опыт свидетельствовал о том, что между представителями одного пола возможны лишь похоть и насилие, но не нежность или любовь. Он помнил крики боли и мольбы прекратить, доносящиеся из синей палатки. Секс — это удовольствие для одного. Того, кто сверху. Насильником Дарк никогда не был. Да и вообще, не привык брать что-то безвозмездно, но что он мог предложить взамен боли? Ничего. Будь это женщина, понятно — защиту. Так эльф сам кого хошь защитит. Ну не плату же клыками щитников? Подарить взаимное удовольствие? Это бы Нийген наверняка принял, только сделать то же, что тот для него утром, Дарк не согласился бы и под страхом смерти.

Но под светящимся серебром взглядом внутренние сомнения таяли, в душе просыпалась смутная жажда прикосновений и ласк. Расширенные зрачки эльфа мерцали неясными искрами, манили, предлагая что-то тёмное, но наверняка привлекательное, обещали блаженство и забытьё. Дарк чувствовал — его засасывает водоворотом глубина нечеловеческих прекрасных глаз, зовёт к себе... 

«Как смерч!» — сердце сжалось и пропустило удар.

Отдёрнув руку, словно обжёгшись, Дарк отсел подальше от Нийгена, пытаясь всем видом продемонстрировать, что приблизился исключительно ради того, чтобы вытереть пепел с щеки.

Эльф продолжил спокойно есть, а Дарку, хоть он и был голоден, кусок не лез в горло. И молчание, повисшее между ними, напрягало. Оно изменилось: днём Линг молчал, потому что злился и не хотел разговаривать, сейчас же банально не находил слов. И не знал, как отнестись к тому, что испугался. Он! Но ошибиться было невозможно: именно страх заставил сердце сбиться с размеренного ритма. 

Страх перед эльфом или своим желанием? Дарк не смог быстро разобраться в причине, но решил, что впредь будет очень осторожен и с тем, и с тем. 

На третий день пути полил дождь. А ведь оставалось идти всего пару часов до реки, затем вдоль неё три-четыре, и вот он — город.

Ещё утром Дарк был уверен, что ночевать сегодня будет в мягкой постели либо с Долли, либо с кем-нибудь из трактирных служанок, а не на жёсткой земле с эльфом под боком. Хорошо ещё, что тот после дикой выходки при встрече вёл себя прилично: больше не лез ни с приставаниями, ни с заумными разговорами.

«Понял ушастый, что не на того напал, — удовлетворённо решил Дарк. — Вот вся любовь «на миг» и выветрилась!»

Но обе проведённые рядом ночи Нийген как-то исхитрялся во сне незаметно придвинуться спиной к Дарку так, что тот просыпался с ним в обнимку, уткнувшись носом в основание косы чуть ниже затылка, а рукой собственнически обхватывая талию.

Волосы эльфа приятно пахли увядшими листьями, да и спать с кем-то рядом всяко теплее, чем одному — Линг бы нормально отнёсся к таким ночёвкам, если бы не сны. Две ночи ему снились чужие сны — дурной знак. И пусть они были наполнены светом и предвкушением чего-то радостного, Дарк просыпался после них злым и разбитым, с неохотой возвращаясь в реальность, что не сулила ничего хорошего. Утренний стояк лишь добавлял раздражения своей неуместностью.

Нийген тоже поднимался хмурым, Дарка это не удивляло, он догадывался, что могло тому видеться, если они обменялись снами — кровь, насилие, и снова кровь. К своим кошмарам Линг давно привык, научившись забывать их ещё до того, как откроет веки поутру. А вот эльфу, похоже, было сложнее воспринимать изнанку человеческой жизни: между идеальных бровей появилась складка, а под глазами залегли тени.

Впрочем, в лицо Дарк ему старался не смотреть, избегая встреч взглядом. Два утра они, практически не разговаривая, завтракали, собирались и шли дальше, так же, на протяжении дня обходясь лишь самыми необходимыми фразами. Да слова и не требовались, всё было понятно — когда делать привал или как распределить обязанности. А расспрашивать Нийгена о его прошлом или, тем паче, что тот видел во снах, Дарк не желал, и сам откровенничать не собирался.

Предыдущие сутки прошли на удивление спокойно: сильный ветер пока не переходил в ураганный, а два смерча, показавшиеся на горизонте, танцевали слишком далеко, чтобы представлять серьёзную опасность. Даже вечерний туман, колышущийся по равнине молочными призрачными фигурами, не приближался к огню.

И этим утром, покидая место ночлега, охотник надеялся вскорости распрощаться со своим странным спутником. Но начавшийся дождь спутал все карты, поставив под угрозу саму возможность добраться до города.

Первые пробные капли оказались крупными и тяжёлыми, они плюхались на плечи и капюшоны водяными бомбочками, что так любят мастерить мальчишки из рыбьих пузырей. Под ними ещё можно было идти. Но очень быстро дождю надоело забавляться, и он принялся за дело всерьёз, обернувшись ливнем. Потоки воды с ревущим шумом устремились к земле. Белёсая пелена мгновенно накрыла равнину, сужая обзор до нескольких метров. Дарк и Нийген словно оказались под водопадом. Под ногами сперва захлюпало, а потом зачавкала размокшая земля, каждый шаг давался с трудом — приходилось буквально выдирать ноги из скользкой грязи.

— Надо искать укрытие! — перекрикивая шум, Нийген дёрнул охотника за плечо. — Когда начнётся…

— Замолкни! — резко прервал его Дарк.

Не хватало ещё вслух подсказывать воде верный способ расправиться с ними. Они и так вымокли до нитки, отяжелевшая одежда противно липла к телу, а холод пронизывал до костей. Если с неба начнут сыпаться градины размером с булыжник — им не выжить. А начнут обязательно, вопрос только — когда. В прошлом году лило почти сутки до града. В позапрошлом несколько часов. Если рассчитывать часов на восемь-десять дождя, то даже с резко упавшей скоростью передвижения, они могли бы…

— У нас есть часа два! — разбил его надежды эльф.

Линг выставил под воду ладонь, и казалось, что струйки слишком плавно стекают с его руки, словно норовят обвиться вокруг пальцев прозрачными змейками — совсем хреновый знак. С чего Нийген отмерил такой срок, Дарк не стал спрашивать: эльфы намного лучше чуяли изменчивость природы.

— Тут недалеко есть дом!

— Ёб! — бросил Линг в сердцах. 

Дом есть. Вернее, должен был быть. В самом доме Дарк, конечно, лично не бывал, но примерное расположение представлял. В городе не нашлось бы, пожалуй, ни одного человека, кто не слышал про ведьмин дом за излучиной реки. До него они бы успели добраться даже с учётом ливня за час-полтора. Но это означало дать крюк на пути в город. Да и соваться туда безумие, в обычное-то время его обходили стороной, что говорить о кануне Кровавой недели? 

— Нет! Ты окончательно свихнулся?! Он проклят!

— Другого выхода нет! — они стояли по щиколотку в грязи и орали друг другу во всё горло, чтобы перекричать шум дождя и быть услышанным. — Идём!

— Нет! – говорить в таких условиях получалось только короткими рублеными фразами.

— Да! Верь мне! Времени не осталось!

Линг глянул в извергающее воду небо, тёмное и низкое, будто грозящее упасть и раздавить, потом перевёл взгляд на Нийгена. Один раз тот его уже спас, может, магия перворожденных сильна и против колдовского проклятия? Да и прав он — сейчас другого выхода попросту нет.

— Хер с тобой, идём!

После града всегда — всегда! — наступало относительное затишье. Могло хватить, чтобы добраться до города, если поспешить. И если повезёт. Оставалось рассчитывать на удачу и скорость, но для начала необходимо переждать град, пусть и в гиблом месте, но где есть хоть какая-то крыша. Вряд ли дом успел разрушиться полностью за годы, что стоял без хозяйки, и совсем сомнительно, что кто-то решился бы к нему приблизиться, чтобы сжечь.

Примерно через полчаса, как Дарк и Нийген свернули к другой цели, размокшую от воды землю сменила скальная гряда, но скорость путников особо не увеличилась. Мокрые камни скользили под ногами, меж ними всё чаще попадались трещины: одни можно было перешагнуть, другие приходилось перепрыгивать.

Когда показались, наконец, деревья, отмечая конец каменной пустоши, Дарк уже двигался на пределе сил, успев тысячу раз проклясть своё желание разбогатеть, погнавшее его в лес. «Зато почти пришли», — утешил он сам себя, с завистью глядя на легконогого эльфа, не ведающего, казалось, усталости.

Жилище ведьмы, сожжённой на костре три года назад, пряталось в низине среди подлеска, и гряда пошла под уклон, редея камнями. С каждым шагом идти становилось сложнее. Прыгнув через очередной разлом, Дарк поскользнулся, и порыв ветра тут же с силой толкнул его в грудь, окончательно лишая равновесия. Левая ступня сорвалась и угодила меж камней, всё, что удалось сделать — это упасть вперёд, а не назад и смягчить падение руками. Нийген тут же оказался рядом, протягивая ладонь. Линг проигнорировал помощь и поднялся сам, но пошатнулся, попытавшись встать на ногу, и чуть не взвыл от простреливающей боли в лодыжке. Ему удалось устоять только оперевшись на эльфа.

— Пиздец! Допрыгался! Да твою ж мать-то!

— Осталось немного, пошли, там посмотрим, что с ногой, — Нийген подставил плечо, и они медленно начали спуск с камней.

Дарк ничего не ответил, но про себя в ярости матерился. Вот знал же, что не стоило сворачивать — и к чему это привело?! Они ещё и до дома не добрались, а проклятие начало действовать. И как теперь он сможет доковылять до города?

«Ничего, как-нибудь. На одной, сука, допрыгаю. Или обколю ногу клыками щитников, ничего чувствовать не буду. Потом только…» — скрипнув зубами, он заставил себя не думать, что будет потом. Яд из зубов щитников являлся основным компонентом для изготовления обезболивающего, но в чистом виде вызывал быстрое омертвление тканей. «Главное, выжить», — решил Линг, с помощью Нийгена преодолевая последние каменные разломы и входя в редколесье.

Ливень и ветер здесь ощущались меньше, но в каждом дереве проступала гиблость проклятого места. Тёмные лапы ёлок казались протянутыми хищными руками, а редкие красные листья на осинах выглядели кровавыми пятнами. И похолодало так, что изо рта вырывался пар, словно стояло не начало осени, а её середина или даже конец.

«Верно, конец. Конец всему живому» — как же всё восставало внутри Дарка, когда он шаг за шагом приближался к дому той, о ком старались прилюдно не вспоминать и говорить только с оглядкой и шёпотом.

— Место силы, чувствуешь? — Нийген остановился на секунду, перехватывая поудобнее Линга.

— Ещё бы! — тот сплюнул трижды через левое плечо. — Тёмной силы.

— Не бывает тёмной или светлой силы, — заметил эльф. — Всё дело в том, кто и как её применяет. На благо или во зло.

Дарк промолчал, обсуждать ведьму почти на пороге её жилища — безрассудство. Он помнил, как её жгли на площади, помнил жуткие крики перемежаемые проклятиями, доносящиеся сквозь треск горящего хвороста. И как целую неделю после казни коровы давали горькое молоко, тоже помнил. Это была его первая зима после армии, Линг только-только обжился в городе, и мирная жизнь казалась непривычной и странной, каждое событие воспринималось ярко. А тут казнь. Да не обычного преступника, а ведьмы — выдающийся случай. Конечно, пошёл смотреть. Стоя в толпе на площади, Дарк разглядывал у шеста обычную немолодую женщину с усталым и обречённым лицом. Никак не выглядела она злодейкой, по его мнению. И он сперва не мог понять, отчего люди вокруг беснуются, забрасывая её тухлыми овощами и камнями. Пока палач не поднёс факел к сложенным у босых ног вязанкам, пока не стала с криками, предрекающими всем собравшимся страшные кары, ощутимо даже для простого люда расходиться волна силы.

«Надо было заткнуть ей рот, — решил тогда Дарк, как и все хватаясь за оберег на шее. — Палач схалтурил».

Это потом уже он наслушался жутких историй, произносимых страшным шёпотом, о её преступлениях. Отделив явные бредни от похожих на реальность рассказов, Дарк более-менее сложил картинку.

Ведьма жила в полудне пути от города с незапамятных времён, сколько ей на самом деле лет никто не знал. К ней обращались за приворотным зельем, или за средством по вытравливанию нежеланного плода, или за лечением, когда никакие другие способы не помогали, но сама она никогда не покидала своей обители: всё нужное ей приносили в оплату услуг.

А на крестины сына наместника неожиданно выползла из норы, да ещё осмелилась прийти на порог его дома. Что именно произошло, никто толком не знал, ходило много слухов: кто-то говорил, что старуха пыталась выкрасть наследника, кто-то — что она стремилась навести порчу на жену наместника. Но итог был известен каждому — необъяснимая смерть ребёнка в день её прихода, буквально через пару часов, как пустили в двери.

«Внешность обманчива, а зло умеет притворяться», — в очередной раз сделал вывод Линг.

Пока он вспоминал события трёхлетней давности, они вышли на небольшую опушку, и Дарк, ухватившись за рукав Нийгена для опоры, замер.

Он ни разу не забредал в эту сторону и сейчас впервые видел ведьмино убежище. Если не знать точного места, то мимо дома легко можно было пройти и не заметить.

Стены, сложенные из речного камня, плотным ковром обвивал плющ, только потемневшая от дождя деревянная дверь ещё не полностью заросла, да окна проглядывали тёмными проёмами. А черепичную крышу везде, кроме водостоков, скрывал мох, даже какой-то хилый кустик вырос на одном из углов. На первый взгляд нигде в крыше прорех не виднелось — значит, укрытие было сделано на совесть, раз пережило три Кровавые недели без владелицы. Кто бы ни строил ведьме дом — постарался, создав что-то среднее между домом и редутом. «Только вала и рва не хватает», —  мысленно хмыкнул бывший солдат.

Маленькие оконца, узкие и глубокие, как бойницы, по бокам от двери — под зелёными ресницами треугольных листьев выглядели, словно глаза, что неприветливо взирали на непрошеных гостей. На двери красовался массивный замок.

Дарк тяжело вздохнул, мысленно готовясь к тому, что ни открыть, ни сломать его не получится — наверняка заколдован. Да он не удивился бы, если каждого, кто осмелится шагнуть на порог, тут же поражала бы молния.

Но Нийгена, похоже, не сильно впечатлило мрачное место. Оставив Дарка у крыльца, он одним шагом преодолел три ступени и внимательно осмотрел замок, после встал на цыпочки и заглянул внутрь черепа птицы, укреплённого на притолоке, тоненькие отростки плюща выглядывали из глазниц, как зелёные черви.

— Ага, ну-ка, — двумя пальцами он извлёк из распахнутого клюва ключ и вставил в замок. Пара поворотов и дужка, хоть и с трудом, поддалась. — Пошли!

Дарк взглянул на зловещее украшение двери. Белый череп, скорее всего, принадлежал ворону. Ухватившись рукой за перила, охотник подтянул больную ногу на первую ступень, пока эльф распахивал створку двери.

 «Ос-станеш-шься здес-сь», — Дарк мог бы поклясться, что это не воображение сыграло с ним дурную шутку, выдав скрежетание проржавевших петель за слова, а шипяще прозвучало из клюва птицы. Он передёрнулся и вновь сплюнул через плечо.

— Не бойся, — обернувшись на замедлившегося человека, Нийген шагнул в чёрный проём.

— Не дождёшься, — буркнул сквозь зубы Линг, не зная даже, кому именно он это говорит — эльфу или давно сдохшей птице.

И захромал вслед за Нийгеном, испытывая стыдную радость от того, что тот прошёл первым — если что, все неприятные сюрпризы, скрытые в колдовском доме, придутся сперва на него.

— Подожди, — оказавшись внутри, эльф уверенно направился вперёд. — Я сейчас.

Дарк, распределив вес на здоровую ногу, с напряжённой спиной прислонился к косяку, левой рукой придерживая дверь, правой вытащил револьвер.

— Заходи, всё хорошо, — через пару минут раздался приглушённый голос.

Дарк запер внутренний засов, попутно оценив толщину и прочность двери — тараном так просто не проломишь. И, на всякий случай держа перед собой оружие, медленно двинулся вглубь дома, ожидая каждую секунду если не опасности — похоже, в доме никого не было, — то какой-нибудь неожиданности вроде клубка ядовитых змей или атаки летучих мышей, или ещё какой мерзости.

Маленькие сени вели в комнату, там уже колыхалось пламя свечей: Нийген зажёг несколько штук на каминной полке и столе. Перебегая глазами с предмета на предмет, Линг с опаской рассматривал ведьмино жилище, с удивлением признавая, что если не считать обилия связок трав по стенам и отсутствия религиозных символов, выглядит оно вполне мирно и даже уютно. Он-то думал, что увидит грязные шкуры, чучела животных и черепа, да склянки с зельями, а не обычную обстановку небогатого дома: печь с камином, большая кровать с лоскутным покрывалом, стол с лавками, шкафчики, сундуки и полки, вязаные полосатые коврики на полу. И, что его поразило — воздух не ощущался спёртым, пахло сеном, воском и ещё чем-то, что навевало воспоминания о раннем детстве, когда была жива мать.

Подойдя ближе к столу, Дарк смог рассмотреть, что хранилось на полках, и вспомнил этот запах — книги. Так пахли книги. Их наличие немного ослабило настороженность. Мать не раз повторяла в детстве: «Тот, кто читает книги, не может быть плохим человеком», — она, конечно, заблуждалась, за что и поплатилась жизнью, но всё равно обилие потемневших от времени томиков подействовало успокаивающе.

Присев на краешек лавки у стола, и не обращая внимания на стекавшую с одежды воду, Линг наблюдал за передвижениями по комнате Нийгена. И отметил, что тот ведёт себя слишком свободно для впервые оказавшегося в незнакомом доме. Будто бы уже не раз эльф вешал промокшие плащ и куртку на оленьи рога под потолком, а штаны на стул с резной спинкой. Оставшись в одной тонкой рубахе, влажно облепившей плечи, он по-деловому открыл заслонку на печи, достал дрова из огромной корзины у входа, не глядя, протянул руку к наколотым для растопки лучинкам и принялся разводить в очаге огонь.

Привычность действий удивляла и наводила на определённые выводы.

«Он уже бывал здесь, — отчётливо понял Дарк. — У ведьмы в гостях. И не раз. Заманил меня сюда, а теперь…» — что «теперь» он ещё не решил, но рука привычным движением взвела курок на так и не убранном в кобуру револьвере. Только что обретённое подобие спокойствия разлетелось на осколки под участившийся резко пульс.

— Отсырел, — повернувшись от печи, Нийген взглянул на направленное ему в грудь дуло. — Будет осечка, — его глаза сверкнули рубиновым отблеском в свете горевших на столе свечей. — Я же говорил, люди слишком доверяют оружию. Вы вообще очень доверчивы.

— Не подходи, — предупредил Дарк.

— Ты не причинишь мне зла, — сделав шаг к нему, спокойно проговорил эльф, ещё шаг и ствол почти упёрся ему в живот. — И я тебе тоже.

Он присел на корточки, и дуло оказалось между бровей. Дарк, не снимая палец со спускового крючка, смотрел в безмятежное прекрасное лицо, пытаясь найти в себе решимость для выстрела, и не находя.

— Ты был тут раньше?

«Скажет нет, пристрелю к чертям, — решил он. — У моих револьверов осечек не бывает, это ушастый зубы мне заговаривает, думает, зассу».

— Конечно, — Нийген пожал плечами. — Многие из наших заходили к Айморе, очень умная женщина была и видела многое. Жаль, что её больше нет. А теперь, может, ты всё же отведёшь от меня дуло и дашь осмотреть ногу? — Дарк медленно вернул револьвер в кобуру. — Не перелом, — шустро ощупав пострадавшую голень и ступню, постановил Нийген. — Вывих. Сейчас замотаю, лёд скоро будет — приложим. И травы должны быть. Ложись, помогу штаны снять.

— Я сам.

Под взглядом серебристо-мерцающих глаз Дарк ощутил себя полным идиотом из-за приступа нелепой паники, принявшись стягивать пропитавшиеся водой кожаные штаны. Действительно, что странного в том, что ведьма якшалась с эльфами? Нечисть к нечисти, как говорится, тянется. А хотел бы остроухий причинить зло, то не выдал бы себя так легко, да и заманивать-то зачем? Уж возможностей расправиться имелось предостаточно. Пока охотник раздевался, оставив из одежды трусы и рубашку, конечно, не такую белую и тонкую, как эльфийская, зато с вышивкой по вороту, Нийген достал откуда-то аккуратно свёрнутые чистые тряпицы. Дарк тяжело опустился на кровать, а эльф, присев рядом, похлопал себя по колену, предлагая положить на него больную ногу.

— Что я тебе, баба, что ли, сам бы справился, — ворчливо заметил Дарк, но пристроил щиколотку куда велено.

Эльф не торопился, его пальцы погладили белый шрам на чашечке, щекотно скользнули по впадине под коленом, и лишь потом осторожно коснулись уже начинающей распухать голени и принялись ощупывать повреждённый сустав. Руки двигались плавно и нежно, будто не оказывая помощь, а лаская, и в голове у Линга невольно всплыл вопрос.

— А когда ты к ве… — он вовремя прикусил язык и поправился: — Когда ты сюда захаживал, тоже про любовь пиздел?

— Мы никогда не врём про свои чувства, — ответил дипломатично Нийген, не давая ни отрицательного, ни положительного ответа.

— И сколько же ты её любил? День? Час? Или пока она не состарилась? — не скрывая сарказма в голосе, поинтересовался охотник.

— Ты переживаешь за неё? Поздно. Или пытаешься выяснить, изменилось ли моё отношение к тебе? Нет, не изменилось, — спокойно проговорил эльф, продолжая аккуратно разминать руками замёрзшую ступню.

— Тогда почему ты не… — Дарк запнулся, слова отказывались покидать горло. — Почему больше не… — вторая попытка задать вопрос тоже не удалась, и он, разозлившись на себя за соплежуйство и нерешительность, рявкнул: — Значит, вся жертвенность твоей блядской физической любви ушла на тот минет?! — Нийген поднял на него глаза, но промолчал, только улыбнулся уголками губ, и злость в груди охотника встала комом, распирающим ребра. — Ну да, тогда-то жертва удалась на все сто! Сосать немытый и вонючий…

Эльф звонко рассмеялся и дёрнул резко стопу, вправляя вывих, а Дарк задохнулся от боли и зашипел сквозь зубы, сдерживая крик.

— Ты разочарован, что я больше не предпринимаю попыток сблизиться? — Нийген быстро наложил тугую повязку и затянул узел. — Люди всё же очень странные — предложи им что-нибудь, они презрительно скажут: «Даром не надо», но попробуй забрать обратно, они вцепятся в ненужное им намертво, и сочтут себя обкраденными, если это у них всё-таки заберут.

Дарк открыл было рот, чтобы объяснить, не стесняясь в выражениях, где он видел всё, что может эльф предложить, но не успел сказать ни слова, вздрогнув от раздавшегося грохота по крыше. Словно где-то наверху затрясли гигантский мешок с бочонками лото. Линг инстинктивно задрал голову к потолку, а когда опустил, то столкнулся буквально лицом к лицу с Нийгеном, неведомо как оказавшимся верхом на его бёдрах, при этом исхитрившись сесть так, что абсолютно не ощущалось веса.

— Град, — выдохнул эльф и тут же прижался в поцелуе.

Выглядящие нежными и мягкими губы оказались твёрдыми и требовательными, абсолютно не напоминая податливый женский рот. Впервые целовал не Дарк, а его. Это было неожиданно и странно, только поэтому он не оттолкнул наглого захватчика языка сразу же. А когда секундный ступор прошёл, и ладони, возражая, упёрлись в плечи эльфа, Нийген отстранился сам. Спорхнул на пол, показал жестом, мол, видишь, стоит предложить — откажешься, и вновь рассмеялся, глядя на оторопевшего человека, застывшего с широко распахнутыми глазами. Тихого смеха не было слышно из-за шума падающих градин, но выражение лица не оставляло сомнений — он смеялся.

— Сука! — сказанное Дарком вполголоса ругательство тоже потонуло в гуле, но он не стал повторять его громче, потому что сам не знал, на что рассердился больше: что его поцеловали или что подъебнули так грамотно.

— Хочешь выпить? — спросил Нийген, подмигнув.

Дарк только поражённо кивнул, с всё возрастающим удивлением смотря на эльфа, легко передвигающегося по комнате, почти пританцовывающего под ритм разбушевавшейся стихии. Он не понимал его. Тот, как только они оказались в ведьмином жилище, изменился: расслабился и повеселел, будто достиг цели своего пути, и им больше ничего не угрожает. И даже на ругань не обиделся. Одно слово — псих!

— Опасности нет! Я чувствую, — будто подслушав мысли, пояснил Нийген, а затем достал из шкафчика тёмную бутылку и кружки.

На минуту приоткрыв плотную раму окна — шум тут же заполнил всё небольшое помещение, — эльф выгреб из глубокого, в локоть, проёма, несколько градин размером с куриное яйцо, что пробили слабую преграду из побегов плюща, но до стекла не смогли долететь.

«Ещё мелкие», — несколько лет назад Дарк видел, как на землю падали ледяные глыбы размером с голову ребёнка. Нийген завернул пару льдин в кусок ткани и дал Лингу приложить к щиколотке. А по одной положил в кружки и плеснул сверху жидкости из бутыли.

Дарк принял и осторожно понюхал протянутую ему ёмкость — пахло крепким алкоголем. Дождавшись, пока Нийген глотнёт из своей, тоже сделал маленький глоток и восторженно зажмурился от обжигающего ручейка, проскочившего в горло. Какое бы зло ни творила ведьма, виски у неё хранился превосходный. И согревал лучше, чем полыхающий жаром очаг.

Вскоре они сидели за столом с выложенными на него припасами из сумок, ели подмоченный хлеб с мясом и запивали виски, чокаясь глиняными боками кружек. За окошками всё так же стучал в бессильной злобе град, но теперь он почти не беспокоил охотника. Что толку переживать из-за того, что не можешь изменить? Будет день, будет пища. Завтра, когда стихнет, они продолжат путь. А сейчас можно жить моментом.

«Ну да, наполнять смыслом каждый час», — усмехнулся про себя Дарк, допил одним глотком остатки виски и достал для чистки револьверы. По-хорошему, этим бы надо было заняться прежде ноги — без неё прожить можно, а вот без оружия сомнительно. Нийген, понаблюдав за отточенными годами движениями охотника, принялся расплетать косу и замурлыкал какую-то песню. Линг не понимал всех слов, но смысл уловил: что-то о двух влюблённых, разлучённых навек.

— А повеселее знаешь? И, давай уж, наливай ещё, чего порожняком-то сидеть.

Эльф и песню спел, на этот раз бодрую — про боевых драконов, и кружки наполнил. Потом Дарк перехватил эстафету — припомнил солдатские похабные куплеты, отбивая ритм ладонями по столешнице. Частушки рассмешили Нийгена до слез. Отблески свечей дрожали в его бездонных расширившихся зрачках, щёки порозовели, распущенные волосы разметались по плечам чёрными змейками, Линг даже не доорал очередной припев, посвящённый замужним бабам: «Давать всегда, давать везде, давать, и никаких мужей!» — засмотрелся и замолчал.

Некоторое время они просидели без слов, слушая, как ярится за окном природа.

— Искусственно придуманные преграды иногда требуют для их преодоления не менее искусственных средств, — непонятно к чему заметил эльф, подливая в кружку Дарку виски.

Тот сперва задумался, пытаясь уловить истинное значение сказанного, но потом махнул рукой и в прямом и переносном смысле: что с остроухих взять, вечно из простого сложное норовят сделать. Если кто чего спецом построил, то понятно, что голыми руками хрен сломаешь, чего тут хитрого? А ещё на людей наговаривают, что жить на полную катушку не умеют. Смысла, видите ли, не понимают, счастье не ценят!

— Вот ты говоришь — стать лучше! — обвиняюще начал Дарк, хотя эльф ничего такого не говорил. — А зачем? Кому это надо? Людям? Так срал я на них! Такие мрази, если между нами. Мне? Так если я признаю, что мне надо свер… совер… сверш-нста-ваться! — не сразу, но он справился с трудным словом. — Значит, щаз я недостаточно хорош, верно? Ну и как я могу быть счастлив, а? Если понимаю, что не хорош? Я тебя спрашиваю! — Нийген только улыбался, слушая пламенную речь. — А если я и так охуенный, то зачем становиться ещё лучше? Согласен? — тот кивнул. — Молодец! Ты тоже отличный парень! Выпьем за нас!

И они выпили. И ещё. А потом снова. Виски расслабляющим теплом растёкся по внутренностям, отводя все проблемы на второй план и напоминая, что окружающий мир лишь иллюзорность, рождённая сознанием.

У Дарка, взглянувшего на Нийгена, вдруг возникло ощущение, что с ним не тот, с кем он провёл почти трое суток. А кто-то, кого он видит впервые. То ли распущенные волосы дали такой эффект, то ли изменчивый свет огня постарался, смягчив черты лица и сделав их нереально прекрасными. Этот кто-то был красивее любой девушки, виденной охотником за всю свою жизнь. Как заколдованная красавица из древней сказки, о которой читала ему в детстве мама — с чёрными волосами и белой, как снег, кожей. С необыкновенными, невозможными глазами — ради одного их ласкового взгляда можно было умереть. 

Сейчас эти глаза смотрели на него с нежностью и любовью.

В какой-то момент Дарк почти поверил, что рядом не эльф, а она — та, что снилась давным-давно, когда мечта о единственной необыкновенной по силе любви ещё теплилась в неочерствевшем наивном сердце подростка. В глубине души понимая, что это морок, Линг протянул руку и трепетно погладил тёмный шёлк волос. Какая разница явь или нет, если сейчас так близко исполнение мечты?

— У тебя волосы такие, м-м, ты удивительная… — он потянулся ближе, желая прикоснуться губами. И замер: в серебристых глазах сверкнули насмешливые искры — они моментально развеяли сказочный флёр, но окончательно запутали разум. — Нет, стой! Ты же парень. Да? Нет? Ну что ты смеёшься, у меня, может, серьёзные намерения, я вообще холостой! — говоря, Дарк обнял одной рукой Нийгена за плечи, а вторую просунул в вырез рубахи, нащупывая пальцами грудь, и слёту проскочил до рёбер, не обнаружив искомого. — Ну знаешь, это ещё ни о чем не говорит, не-не-не, точно тебе говорю! Сиськи — дело хорошее, но не главное! Что главное? Что чувствуешь, когда рядом, конечно! А я чувствую, что хочу… с тобой на брудершафт!

Горчащие от виски губы дрогнули и уступили, когда Линг после глотка вжался в них своими. Ни одна красавица-принцесса-королева не могла обладать таким ртом — жарким, ненасытным и невероятно вкусным. Но сейчас целовал он, а не его, значит, всё было правильно.

Какая-то мысль настойчиво пыталась достучаться до мозга, что-то не давало окончательно расслабиться и упасть с головой в дурманящие омуты непроницаемо черных зрачков, забыв обо всём. А руки жадно сжимали и тискали горячее прижимающееся тело, словно подтверждая его реальность. Правая ладонь огладила живот и опустилась ниже, накрыв крепко стоящий член. Пальцы сжали ствол, пробуя его твёрдость.

— Во! Я всегда прав! — заявил Дарк, с трудом вынырнув из поцелуя. — Я же знал, что ты парень! — довольный тем, что таки вспомнил, что хотел проверить, и не ошибся в своём предположении, он откинулся на кровать, увлекая за собой несопротивляющегося эльфа.

Прозвучал еле слышный судорожный вздох, Нийген навис сверху, обхватив лицо Дарка ладонями и окутывая его мягким занавесом волос. Животы и возбуждённые члены, разделённые лишь тонкой тканью, соприкоснулись, и Дарк приподнял бедра, вжимаясь сильнее. Притянул к себе за плечи эльфа и, отбросив все сомнения, отдался в затягивающий умопомрачительный поцелуй. Жадные губы, сверкающие глаза, гладкость прохладных волос и тепло рук — от всего мира остались только они, и насытиться ими невозможно.

Когда с них исчезли рубашки, Дарк не заметил, его закружило в водовороте чувств и эмоций. Немного пришёл в себя, внезапно ощутив, что полулежит на высоких подушках, а Нийген сидит на нем по-прежнему сверху, но уже полностью обнажённый. Он не шевелился, позволяя себя рассмотреть и принять решение.

Белое идеальное тело без единой родинки или шрама, будто созданное гениальным скульптором из лучшего мрамора, но живое и тёплое. Рельефное тело сильного мужчины: крепкие бёдра, ровный член с розовой атласной головкой, сверкающий по центру брильянтовой каплей смазки в колеблющемся свете свечей, плоский живот с выступающими мышцами пресса, хорошо развитая сильная грудь, мускулистые руки, росчерк теней под ключицами и кадыком. Дарк поднял взгляд на лицо в окружении темных волос. Никакого сходства с женским, ничего общего. Волевое лицо опытного воина с жёсткой линией рта и пронзительным взглядом строгих глаз.

— Да, — кивнул Дарк на невысказанный вопрос.

«Мне нужно то, что ты предлагаешь», — значило его согласие. Без самообмана, не прячась больше за иллюзиями — он чётко отдавал себе отчёт, кто с ним сейчас в постели, и хотел этого. Сморгнул, и в следующее мгновение Нийген вновь изменился: губы смягчились, глаза наполнились нежностью. Он произнёс что-то на эльфийском тихим распевным голосом и, склонившись, стал покрывать поцелуями лицо охотника. Никто и никогда не целовал его так — быстрыми лёгкими касаниями лба, век, зацеловывая каждый миллиметр поверхности кожи, вспыхивающей жаром от возбуждающих прикосновений.

Ладони опустились на грудь Дарка, погладили и легко потянули короткие волоски, вызывая приятную боль. Пальцы царапнули ногтями по соскам, заставив их затвердеть, скользнули меж животами и обхватили сразу оба члена, прижали друг к другу, наглаживая. Простая и незамысловатая даже в чём-то ласка на разгорячённого поцелуями Линга оказала эффект взорванной плотины. Он застонал и толкнулся вверх, чтобы лучше ощутить чужую горячую и твёрдую плоть рядом со своей. Эльф тёрся об него бёдрами и животом, плотно прижимаясь и откровенно наслаждаясь каждым движением. Продолжил целовать шею и край запрокинутого подбородка, иногда прихватывая кожу зубами, отчего у Дарка внутри зарождалась и пробегала маленькая волна от места укуса до корней волос на затылке. Пропускал члены, зажатые между телами, в ладони, прокручивал кистью, намеренно задевая чувствительные головки большим пальцем, и ускорял темп до тех пор, пока Дарк не смог больше терпеть мучительного удовольствия. Выгнувшись, вжимая в себя обеими руками Нийгена ещё ближе, ещё сильнее, он, сделав несколько толчков в руку эльфа, кончил, забившись дрожью и тяжело дыша, как загнанная лошадь под наездником. Уже краем уплывающего сознания он услышал финальный стон Нийгена, отозвавшийся сладким эхом в душе.

Проснулся Дарк резко, как от толчка, сразу же сев в постели. Тишина. Вот что его вырвало из сна. После продолжающегося всю ночь града, наступившая тишина казалась неестественной и мёртвой.

Зато голова радовала ясностью, и все события предыдущего вечера сохранились в памяти. Ведьмин виски действительно был хорошим: подарил расслабление уму и телу, но не повлёк за собой похмелье. И на её кровати удалось отлично выспаться. Линг даже помнил, что снилось — его собственный сон, а не эльфа. К нему вновь приходила мама, но не как раньше в кошмарах — вся в крови и с обезображенным лицом, нет, в этот раз она была полна жизни и красоты, улыбалась и что-то говорила ему мягким грудным голосом, что-то хорошее, но что именно, он не помнил.

Оглядевшись, Дарк увидел эльфа, полностью одетого и с заплетённой косой, он сидел в углу у печки, перебирая на разложенном на коленях полотенце травы. Почувствовав взгляд, Нийген поднялся, переложил полотенце на стол и подошёл к кровати, внимательно наблюдая за реакцией проснувшегося человека.

— Как ты?

«Жалеешь?» — услышал Дарк. Помолчал пару секунд, прислушиваясь к себе, хотя и так знал. Одним из его твёрдых жизненных принципов было: никогда ни о чем случившемся не жалеть. Поэтому — нет, он не жалел. Да и без всяких принципов он бы не стал корить себя или Нийгена за произошедшее. Ему было хорошо — это главное, а грех… придёт время, ответит.

— А ты? — не дожидаясь ответа, откинул одеяло в сторону и принялся быстро одеваться. — Надо торопиться, чтобы успеть дойти во время затишья.

Осторожно наступив на больную ногу, Линг с радостью отметил, что боль вполне терпима. Он, конечно, знал, что по-хорошему стоило хотя бы пару дней не нагружать сустав, но откуда взять эти пару дней… Нийген говорил вчера что-то про травы, может для обезболивающего отвара он их и выбирал? Применять клыки щитников уж больно не хотелось.

— Мы не пройдём, вернее, ты не пройдёшь. Посмотри, — эльф качнул головой на окно.

Встав у оконного проёма, Дарк выглянул наружу. За краем маленькой лужайки, усыпанной градинами, между деревьев шныряли низкие тёмные тени. Можно было бы принять их по размеру за волков, но тем сейчас не до охоты: у животных, как и у людей, тоже наступал период перемирия. Так что, скорее всего, в леске ждал их кто-то, не принадлежащий миру живых.

— И что? Подумаешь, зверьё дохлое бегает. Ты со мной или здесь останешься?

Вариант провести Кровавую неделю в доме ведьмы, для себя Линг не рассматривал: как потом он объяснит в городе своё отсутствие? Враньё, что он пересидел страшные дни в соседней крепости рано или поздно, но выплывет: по традиции жрецы обходили каждый дом и раздавали выжившим меняющиеся год от года охранные знаки. Без такого знака на шее с ним никто из горожан дела иметь не будет, а слухи пойдут, что он с нежитью связался — вовек не отмоешься. Или вообще убьют.

Нийген коротко взглянул на охотника, понял, что тот настроен решительно, и кивнул:

— С тобой.

— Отлично! — искренне обрадовался Дарк. — Травы для меня?

— Для кого же ещё? Сейчас доделаю, — буркнув недовольно себе под нос по-эльфийски что-то про упрямство ослов, Нийген достал из печи горшок, распространяющий горьковатый запах готовящегося в нём настоя.

Через полчаса, когда Дарк извёлся от нетерпения, физически чувствуя, как утекает время, напиток был готов. Выпив его залпом и даже не поморщившись, Линг с надеждой посмотрел на эльфа.

— Ну? Когда подействует?

— Минут десять, но… — Нийген ещё не договорил, а Дарк уже забрасывал на плечи ремни сумки.

Оказавшись на воздухе, они первым делом посмотрели на небо: плотная пелена серых туч висела всё так же низко, но предвещающей град черноты не было.

Дарк знал, что в лесу бродит поднятая стихиями падаль, но не ожидал, что их атакуют так быстро и массированно. Стоило отойти от крыльца метров на десять, как словно по сигналу из-за деревьев выступили многочисленные серые силуэты. 

Приближающиеся твари напоминали грубо сделанные поделки, будто кто-то, слепив из глины животных, заскучал и скомкал получившиеся фигурки, а потом так же небрежно расправил, окончательно изуродовав и без того неудачную работу. Впрочем, неестественность строения тел не мешала им вполне быстро передвигаться.

Крупные звери, видимо, ещё не откликались на зов, поэтому среди существ преобладали койоты, было несколько лесных волков, рысей и лисиц, и множество мелкого зверья вроде куниц, ласок и почти родных уже Дарку щитников. "Интересно, — подумал он. — Их клыки стали ещё более ядовитыми или потеряли свои свойства?". Но проверять на себе не тянуло вовсе. 

Большинство из дохлятины пребывало в различных стадиях разложения, у кого-то торчали сквозь свалявшийся мех обломки костей, у кого-то не хватало лапы, но у всех тускло светились мутные остекленевшие глаза и щерились в оскале зубов пасти. 

На эльфа и человека наступали из рук вон плохо сделанные чучела.

«Было бы смешно, если б не было так жутко», — Дарк попытался прикинуть на глаз количество противников, но сбился.

— Не суйся, твоё оружие бесполезно! — бросил Нийген охотнику, доставая меч из ножен за спиной. — Иди сзади, ножа хватит.

Дарк только фыркнул: ага, держи карман шире! Он его совсем за дурачка держит? Ещё когда эльф возился с отваром, револьверы уже были заряжены серебряными пулями — знал ведь к кому они выйдут. И, наведя дуло на первого молчаливо бросившегося с оскаленной пастью зверя, снёс тому выстрелом полголовы. Остальные приостановились, словно в удивлении, что получили отпор.

— Кто их призвал, воздух или вода? — спросил он у Нийгена.

— На пару!

Объединились? Как-то слишком рано. Или нет? Линга пронзила дикая мысль: а что если он сбился со счёта дней на охоте?

Но тут зверюги пошли в атаку, и стало уже не до мыслей.

Нийген закрутился в каком-то жутком танце смерти, его меч взлетал и падал, снося головы, отсекая лапы и разрубая тела. Следя за ним краем глаза, Дарк продолжал стрелять, расшвыривая и давя мелкое зверье сапогами, попутно восхищаясь тем, с какой стремительностью двигается эльф. 

«Да от них только клочки останутся! Это же не медведи с кабанами, чего тут бить-то, пройдём, как нож сквозь масло», — казалось охотнику в первые минуты боя.

Но всё новые и новые твари накатывали приливной волной, чтобы пасть под остриём меча или от пули. Мокрые шкуры омерзительно воняли гнилью и разложением, чёрная густая слизь, похожая на придонный ил, стекала из ран и пастей на траву и тут же испарялась зеленоватой дымкой.

— Да откуда их столько-то?! — взревел Дарк, понимая, что запасы серебра на исходе, они почти не продвинулись, а мертвечина продолжает прибывать из-за деревьев.

— Смерчи! — крикнул Нийген, не переставая работать мечом. — И река!

Эти два слова объясняли почти всё: смерчи собрали трупы, река доставила, остался только вопрос — почему сюда? Почему к ним?!

Далеко не сразу, но пришлось шаг за шагом пятиться обратно к дому, оставляя след из разлагающихся тел, по которому тут же шли следующие, ещё не поверженные противники.

Внезапно наступление остановилось, словно твари наткнулись на преграду. Распределившись полукругом, они стояли, скаля клыки и издавая прогнившими глотками что-то среднее между рыком и бульканьем.

Эльф с человеком тоже остановились, опустив оружие и переводя дыхание.

— Не зацепили? — Дарк с беспокойством глянул на покрытого черными брызгами Нийгена.

— Нет.

— Что это с ними?

— Вокруг дома сильный защитный круг, но стоит выйти… — Нийген сделал шаг вперёд, и тут же на него бросились две туши, свирепо лязгнув зубами в пустоту — эльф мгновенно отпрыгнул за невидимую черту.

— Ты знал, когда говорил «не пройти»?

— Догадывался, — эльф тыльной стороной ладони смахнул со лба сгусток темной слизи. — Но ты бы не поверил. Людям всегда надо убедиться на своём опыте.

— Заебал ты меня своим сраным человековеденьем! Специалист, бля, хуев!

Развернувшись спиной к продолжающим неистовствовать тваринам, Дарк побрёл обратно к дому, подволакивая левую ногу. Поднимаясь по ступеням на крыльцо, он взглянул на череп ворона, в пустых глазницах и открытом клюве ему почудилась насмешка. Линг занёс кулак, чтобы разбить мерзкие кости, но в последний момент изменил направление удара и с силой врезал по притолоке. Он зашёл в дверь и не видел, как Нийген, шедший следом, весело подмигнул вороньему черепу.

Задержавшийся на пороге Нийген застал Дарка стоящим у окна. Сжав кулаки, тот смотрел на окруживших лужайку тварей. Они перестали метаться и прыгать на невидимый барьер, и теперь вяло бродили вдоль его периметра, иногда поднимая к небу застывшие в оскале морды, словно в ожидании команд. Даже с расстояния, через стекло чувствовалась исходящая от них давящая мёртвая энергия.

— Я не мог ошибиться с днями, — не оборачиваясь, бросил Дарк, почувствовав присутствие за спиной. — До начала ещё два дня! Так почему?..

— Умыться бы нормально, — эльф вытер лицо смоченной в воде тряпкой и, присев у камина, принялся раздувать угли. — Но сперва питьё. У Айморы отличные травы есть.

— Блядь! — в два шага Дарк оказался рядом с Нийгеном и требовательно дёрнул того за плечо, разворачивая к себе. — Ты меня слышишь вообще? Какие нахер травы? Какого хуя происходит?! Почему так рано?! Почему их так много?! Из-за тебя? Отвечай!

— Не смей на меня кричать! — резко скинув руку с плеча и мгновенно поднявшись, Нийген полоснул зарвавшегося человека взглядом. — Спроси у того, кто начинает мортедэку!

Куда девалась привычная весёлость и мягкость серебристых глаз? Сейчас они отливали сталью и обдавали ледяным холодом. Перед охотником стоял воин перворожденных, опасный и в гневе безжалостный. Несколько секунд они мерились взглядами, и карие человеческие глаза проиграли бы в противоборстве металлу в эльфийских, но чёрные ресницы дрогнули, и на Дарка взглянул прежний Нийген — с мягкой ласковой улыбкой.

— Не стоит вымещать злость на мне, — произнёс он успокаивающе. — Нам надо выжить, а не поубивать друг друга.

— Изв-вини, — с трудом выговорил Дарк, челюсти свело напряжением.

Хотя в крови продолжал бушевать адреналин, требуя действий и чьей-нибудь крови, трудно было не признать правоту Нийгена.

Линг отошёл от эльфа и вернулся к окну, встав в пол-оборота и навалившись тяжело плечом на откос — нога напомнила о себе просыпающейся тупой болью. За стеклом ничего не изменилось: казалось, от края лужайки и до деревьев земля покрыта меховым шевелящимся ковром. Дарк пальцами скользнул под ворот рубашки к двум оберегам на груди. Тронул деревянный кругляш, полученный от жрецов, а потом с силой сжал серебряный ромбик, доставшийся от матери — углы впились в ладонь, причиняя боль, но возвращая хладнокровие мыслей. Оставалось только смириться со сложившимся положением и ждать.

«Спроси у того, кто начинает…» — если бы он мог понять почему, было бы легче принять, что теперь от него ничего не зависит. Но кто из живущих в силах понять кару бога?..

— У бога много имён и четыре ипостаси, — рассказывала мама в детстве маленькому Дарку. — Две женских и две мужских. Четырёхрукая Мокша-Земля, что дарит свободу своими крепкими объятиями, Майтрей-Воздух принадлежащий всем и всем владеющий, Альазим-Огонь — согревающий теплом и убивающий огненным мечом, и Элайя-Вода — мать жизни, безраздельно любящая и всепрощающая. Они разные, но они одно. Мужские и женские начала, жизнь и смерть, бытие и сущность: всё вместе — и есть бог Дазейн. Един в четырёх лицах. И расы живущих… сколько их, сынок? — увидев маленькую растопыренную пятерню с подогнутым большим пальцем, она одобрительно кивнула. — Гномы, эльфы, орки и люди: разные, как стихии, что их создали, но всё же одинаковые в главном — все служат единому божественному замыслу.

Дарку тогда было лет пять-шесть, и как могут четверо быть одним — он не понял, но быстро сообразил, кто из рас какой стихией создан. Гномы — Землёй, эльфы — Воздухом, орки — Огнём, а люди — Водой.

— Я не хочу быть водой, хочу огнём! Он сильный, может сжечь всё!

— Огонь горит на земле, не может жить без воздуха и гасится водой, мой мальчик, — мама потрепала его по голове. — Но ты родился в год огня и, когда вырастешь, будешь очень сильным.

— Как папа?

— Как папа… — её голос дрогнул, а взгляд застыл.

Потом Дарк очень часто видел у неё этот взгляд, обращённый вглубь себя. Когда ему исполнилось десять, он уже не хотел походить на отца, а когда стукнуло пятнадцать…

— Готово! — голос Нийгена вывел Дарка из задумчивости. — Попробуй, могу поспорить, такого напитка ты никогда не пил.

— Сколько осталось воды? — усевшись за стол, спросил охотник вместо спасибо — не нужен ему был никакой напиток. 

Ничего не нужно — выбраться бы отсюда! Насчёт еды он не волновался: наверняка у ведьмы в закромах найдётся какая-нибудь крупа или мука, даже если прогоркли — не беда. А если в доме есть мыши, то и мясом будут обеспечены. Лингу приходилось такое есть за годы службы, что простому горожанину и не представить, уж неделю продержится.

— За домом есть колодец, — ответил эльф, делая глоток из своей кружки. — В черте, — пояснил он на заинтересованный взгляд Дарка. — К нему мы пройдём без проблем.

— В городе год назад один купец упал в бадью с водой. Нажрался он перед этим, как свинья, конечно, и то ли сдуру искупаться решил, то ли морду охладить, — Линг тоже отхлебнул из кружки и довольно причмокнул — питьё действительно получилось вкусным: терпким и пряным. Не то, что утренний отвар. — В общем, когда слуги его достали, ни одной кости целой в теле не осталось. Как кровяная колбаса стал.

— Что же он так, серебра пожалел? — поднял Нийген брови.

— А серебро у него из бадьи его же приказчик спёр, сам потом покаялся, мол, думал, что обойдётся, раз вода уже обезврежена была. Ему тоже все кости сломали, но уже после Недели, и палач.

— Человеческая глупость сродни только алчности и жестокости.

«Опять завёл свою шарманку, — скривился Дарк на слова эльфа. — А то вдруг кто-то тут не в курсе, какой он знаток людского племени!». Но смолчал — действительно, не хватало ещё перегрызться, да и прав по большому счету ушастый.

— Не волнуйся, — продолжил Нийген. — Аймора ни серебра не жалела, ни сил — сам видишь, какой круг сделала, и колодец тоже безопасен. Она о своей защите всегда беспокоилась в первую очередь.

— Ага, и в город попёрлась? Неужто желание людям нагадить сильней осторожности оказалось?

— Она пыталась ребёнка спасти, да опоздала. Как раз из-за излишней осторожности и дождалась крайнего срока — не успела ему помочь, и сама пропала.

Линг поджал недоверчиво губы, не верил он в человеколюбивые мотивы ведьмы. Но какие бы причины ни привели её к смерти, то быльём поросло.

Намного больше охотника волновало настоящее время: как пересидеть Кровавую неделю и что делать потом. Главное — где раздобыть охранный знак. Ограбить кого-нибудь или убить ради деревяшки с выжженной буквой? Подделать или купить?

Он вытащил из-за ворота деревянный кругляш на шнурке. Окрашенный синей краской и с буквой Å по центру. Год воды. Следующий — огненный. Но что именно выжгут жрецы на дереве — букву или какой-нибудь символ, — Дарк не знал. Три года назад тоже был год огня. Сын наместника, так и не успевший получить имя (тот, которого пыталась ведьма спасти — как утверждал эльф, или все же погубила — как считали все горожане), родился под покровительством той же стихии, что и Дарк когда-то. Под знаком огня. Похоже, и умрут они оба под тем же знаком, усмехнулся Линг мрачно, если ему, конечно, удастся пережить Неделю и встретить свою тридцать первую зиму. Хотя всяко ему повезло уже больше, чем бедному ребёнку.

— От чего спасти? — из любопытства все же поинтересовался Дарк, отгоняя думы о будущем: проблемы нужно решать по мере их наступления. У него ещё будет время поразмыслить, как объяснить своё отсутствие в городе.

— Кто такие наместники ты, конечно же, знаешь? — в своей раздражающей манере отвечать вопросом на вопрос откликнулся Нийген. — Облечённые божественной силой люди, издревле поставленные для помощи остальным, — продолжил он тоном ментора, провоцируя нетерпение человека. — В их крови заключена магия, неподвластная всем остальным.

— Чушь всё это, видал я наместника — торгаш обыкновенный, только о своих закромах и беспокоится, — презрительно заметил Линг.

— Но именно в его роду передаётся через поколения истинная сила. Как знать, может быть, ребёнок её как раз унаследовал, но не смог выдержать. Или её быстро распознал кто-то, кому она могла угрожать?

— Кому она могла угрожать от младенца-то? Если ты что-то знаешь, то чего тень на плетень наводишь, скажи прямо уже! — не выдержал Дарк.

— Мы никогда не говорим без доказательств, а доказательств у меня нет. Я знаю одно — Аймора не была тёмной. В ней горел свет, и вред ребёнку она бы не причинила.

«Ага, что горел, сам видел, всю площадь осветил, а уж дыма сколько было», — подумал про себя Дарк, но вслух всё же не рискнул язвить про хозяйку дома, мало ли. И решил сменить тему от греха подальше.

— А ради чего ты отправился рисковать в лес накануне? Что такого важного требовалось вернуть? — быстро перебрав массу вариантов в уме, он не придумал ничего лучше, чем этот вопрос для продолжения разговора.

Нийген сунул руку в карман и вытащил что-то маленькое.

— Слёзы дракона, — на ладони лежал изящный хрустальный флакончик, наполненный кроваво-алой жидкостью.

— Иди ты! Всех драконов давно перебили!

— Про другие миры слышал? — вновь вопросом ответил эльф, но сейчас Дарк даже не обратил внимания на его дурацкую манеру, завороженно разглядывая баснословную редкость, и только кивнул в ответ. — Драконы ещё встречаются в нескольких, но вот добиться от них слёз практически невозможная задача. Только, если они лишатся самого ценного, что им дороже жизни, в годовщину потери роняют одну-единственную…

— И что слёзы могут? — лирика о страданиях драконов Линга не заинтересовала, его больше привлекала практическая польза.

— Исцелить. Как бы близок кто ни был к смерти, капля залечит все его раны. Даже, если сердце уже не бьется, но времени после смерти прошло не много и организм крепкий, то слеза дракона способна воскресить. Здесь, — он покатал по ладони хрусталь, — хватит раз на десять, наверное.

Про то, что выпившему такую дозу даруется бессмертие, Нийген умолчал, не желая подвергать человека искушению, с которым тот не сможет справиться. И так сказал слишком многое.

— Хм, дорогая штука, а? — прищурившись, Дарк не сводил глаз с хрусталя, сверкающего рубином: пожалуй, с таким пузырьком можно не волноваться, как встретят в городе — да жрецы на сто лет вперёд охранных знаков наделают, а наместник золотом осыпет, это же считай «живая вода»!

— Бесценная, — ответил спокойно эльф, убирая флакончик в карман, и невозмутимо встречая взгляд тёмных глаз.

— Не боишься?

— Чего?

— Что я перережу тебе ночью горло, — цинично осклабившись, пояснил Дарк.

— Как Ридену? — спросил тот, и ухмылка мгновенно пропала с побледневших губ охотника.

— Откуда?! — Нийген промолчал, но шок уже отпустил Линга, и он сообразил сам: — А-а, ну да, из снов. Он заслужил свою смерть. И я ни секунды не жалел и не жалею. Если чего и жаль, так того, что убил его слишком быстро.

— Тебя мучают воспоминания.

— Нет!

— Я же видел твои сны. У тебя в душе кровоточит рана. Кровь сочится почти незаметно, ты привык к ней и перестал обращать внимание на боль. Но это не значит, что рана затянулась, — тихим вкрадчивым голосом произнёс Нийген, внимательно наблюдая за охотником: глаза того стали почти чёрными из-за расширившихся зрачков, губы сжались, а на скулах заходили желваки. Сейчас Линг выказывал намного больше волнения, чем когда смотрел на вещицу, благодаря которой смог бы стать неимоверно богатым. И это Нийгену определённо нравилось. — Тебя не отпустило прошлое.

— Просто заткнись!

— Я могу сделать так, что ты больше никогда не увидишь этих снов. Ты отдашь их мне, м-м… подобно вещи на хранение, — продолжил эльф, словно не слыша грубых слов.

— Как это? — невольно заинтересовался Дарк.

— Как в лесу. Когда доверился мне перед лицом смерча, ты ведь ощущал моё присутствие в своих мыслях?

Дарк молча обдумывал услышанное: он помнил, что чувствовал, когда Нийген обнимал его со спины на краю леса — умиротворение и странный покой, сродни дрёме. А выходит, он пустил себе в голову чужака?! Он метнул негодующий взгляд на эльфа, но тот сосредоточенно, с полной невозмутимостью принялся рассматривать что-то на дне кружки, слегка проворачивая её в ладонях и заодно, как бы невзначай, спрятав глаза за длинными ресницами.

— Ну предположим, — медленно протянул Линг, всё ещё раздумывая.

Вряд ли у него в голове есть что-то такое ценное, что эльфа могло бы заинтересовать из каких-то корыстных соображений. Никаких сокровенных магических знаний, ни информации о зарытых кладах, ни военных тайн там не скрывалось. Дарк небезосновательно считал себя простым, как топор. Да что у него было-то в прошлом? Одни приказы.

Личные грешки и стыдные желания? Так эльф и являлся самым греховным и стыдным, что случилось в жизни у бывшего солдата.

Если, конечно, не считать Ридена. Но о нём остроухий и так уже в общих чертах ведал. А, может, и в подробностях — кто знает, что он там видел во сне? Значит, и про мать…

— Мне просто нужно будет открыться тебе и вспомнить? — уточнил он.

Нийген кивнул, ничего больше не добавив, чтобы никоим образом не показать своей заинтересованности. Когда они обменялись снами, он понял многое, но не всё. Ему не хватало уверенности в том, что охотник именно тот, кто ему нужен. У большинства людей эльф бы давно смог заметить способности и оценить потенциал, но Дарк интуитивно закрывался от вмешательства извне, даже не догадываясь о своей особости.

Уставившись на горящие поленья в камине, он видел не языки пламени и слышал не потрескивание дров… 

— Пустышка! Бесполезная сука! — крик отца на мать, прячущую лицо в ладонях. Хочется утешить, но на плечах жёсткие грубые руки, отшвыривающие в сторону. Больно! — Уйди, выблядок!

— Нет! Не трогай его, — в мамином голосе отчаяние и слезы.

Отец с широко расставленными ногами и искажённым злобой лицом, как страшный великан из сказки. Замах огромной руки — мама рядом, на полу, на родном лице кровь. Собственный крик, разрывающий горло. Нет! Защитить, закрыть собой!

— Шлюха! Не можешь выносить никого, кроме этого… — от пинка по рёбрам волной тело пронзает боль. Страшно! Громким выстрелом стук двери. Ушёл. Тихие всхлипы рядом… 

Невидящим взглядом Линг смотрел на огонь, не замечая, как сидящий напротив Нийген подался вперёд, всматриваясь и пытаясь уловить эмоции, скользящие тенями по лицу. Чутко трепещущие ноздри эльфа втягивали эманации забытого детского страха и боли, исходящие от человека.

Лет до семи Дарк верил, что приходящий с работы отец не обращает на него внимания, потому что слишком устал — так говорила ему мама. Потом он понял, в чём причина холодности.

Ридену Терису было за сорок, когда он женился. Высокий сухопарый мужчина с водянисто-голубыми глазами и остатками светло-пшеничных волос вокруг обширной лысины работал управляющим у высокорожденного Марджонта. Нанявшаяся в замок служанкой юная и красивая девушка Дора сразу привлекла его внимание.

Она держалась скромно и с достоинством, оказалась не глупа и даже умела читать — лишнее умение для женщины, конечно, но зато это выгодно отличало её от других служанок, которых Риден считал не четой себе.

Но пока управляющий приглядывался и предпринимал неловкие попытки ухаживания, один из гостей хозяина оказался решительней и без труда очаровал неопытную девушку. Потом гость уехал, оставив на память о себе небольшой, но быстро растущий подарок в её лоне. Дора ждала, что мужчина, вскруживший ей голову, вскоре вернётся, как и обещал, но время шло, красавец-брюнет не появлялся, а живот рос. Набравшись смелости, она пришла за советом к хозяйке, в надежде, что та подскажет, как дать весточку возлюбленному о своём положении. Высокорожденная пришла в ярость от мерзких наговоров на достойного друга её мужа и указала распутнице на дверь, заявив, что блуд у себя в замке не потерпит.

«Я никогда тебя не попрекну, — обещал Риден, когда заплаканная Дора пришла к нему за расчётом. — И ребёнка воспитаю, как своего. Ты же знаешь, я давно люблю тебя».

Она поверила. А что ей ещё оставалось?

«Да, в возрасте, ну и что? Зато он умный и добрый, а книг у него сколько, видели? — говорила Дора подружкам. — И он их все прочитал! Он почти из высших! И жить будем в собственном домике, а не в комнатах для прислуги!»

Последний аргумент особенно впечатлял небогатых девушек, завидующих везучей товарке: брюхо нагуляла, а смогла жениха отхватить, да ещё и не из дворовых — повезло! Дора считала так же. Преисполненная благодарности и восхищённая благородством своего мужа она изо всех сил пыталась стать хорошей женой и полюбить Ридена. Первые пять лет после рождения Дарка они производили впечатление полностью благополучной семьи. И только подушка могла бы рассказать, сколько слез пролила Дора, да плиты храма — как часто она полировала их своими коленями. Риден хотел наследника. Своего ребёнка. Но то, что случилось так легко и просто в первый раз, никак не желало повторяться: Дора сперва долго не беременела, а потом не могла выносить плод.

«Порченая», — шепотком проскочило среди слуг после её второго выкидыша. После четвёртого это стало приговором.

И ещё, как назло, Дарк, росший здоровым и задиристым мальчишкой, абсолютно не походил внешне на того, кого считал отцом. Худой и бледный Терис идущий по улице с сыном казался старой облезшей цаплей вышагивающей рядом с быстрым темнокрылым орлёнком. Каждый раз глядя в карие глаза черноволосого ребёнка — чужого! — Риден чувствовал, что именно из-за него не получается у них с женой зачать собственного.

И чем ярче со временем проступали в пасынке черты того случайного гостя, который с тех пор так и не появился в замке, тем тихий голос внутри Ридена: «Бесовское семя! Он виноват!» — становился всё громче.

Терис пытался заглушить подспудную ненависть алкоголем, но добился обратного эффекта. Пьяным он становился злее, несдержанным на язык и тяжёлым на руку. Сперва семейные разборки происходили за дверями спальни, потом мужчина перестал себя контролировать и при чернявом выродке — доставалось и ему, и жене. В десять Дарк уже точно знал, что не приходится родным сыном управляющему замка, и перестал звать его отцом. Как и почти бывать дома, предпочитая проводить дни либо на конюшне, либо при кузне, помогая работникам. Он прикладывал все силы, чтобы как можно меньше попадаться на глаза Ридену. Дора такого себе позволить не могла, она терпела, скрывала синяки от сына и молилась. Уже не просила послать ей ещё ребёнка, лишь надеялась на то, что бог вернёт мужу прежний спокойный характер и отвратит от выпивки.

Однажды тринадцатилетний Дарк, вернувшись домой днём, обнаружил мать, лежащую в луже крови на полу кухни. Она, видимо, пыталась защищаться — ладони её были все изрезаны, как и лицо, грудь и живот. Не в силах сделать шаг подросток застыл на пороге. Стояла летняя жара, тяжёлый металлически-кислый запах крови полностью пропитал небольшое помещение, не давая дышать, забивался в ноздри и перехватывал рвотной судорогой горло. Вязкий воздух вибрировал и низко гудел. Только через несколько ужасающе-долгих секунд до Дарка дошла действительность: мать мертва, а гудел не воздух — большие синебрюхие мухи жужжали, слетевшись через приоткрытое окно. Одна из них покружила над лицом Доры и села ей на открытый глаз, заслонив собой потускневший зрачок.

Дарк, заорав, вылетел из дверей и понёсся, крича и не разбирая дороги, прочь.

Высокорожденный Марджонт, являвшийся в замке и прилегающих к нему деревнях верховной властью, вершил и суд. Он вынес своё решение: «Урождённая Дора Линг, в замужестве Дора Терис, впала в безумие и изрезала себя сама».

Всё. Для Дарка тогда закончилось всё. Детство уж точно. Он ещё смог продержаться два года, терпя побои от Ридена, обвинявшего его во всем, включая и смерть матери: «Всё ты! Твоя дурная кровь отравила её! Ты её погубил!».

Непонятно почему, Терис не только не выгнал пасынка из дома, но настойчиво требовал, чтобы тот возвращался каждый вечер под его кров. То ли ему нужно было на ком-нибудь вымещать злость, то ли он боялся оставаться ночью один, может, просто не хотел готовить себе ужин в стенах, где убил жену. 

Домашние обязанности полностью легли на плечи тринадцатилетнего мальчишки. И не дай бог он что-то делал не так — а, по мнению Ридена, он всё делал неправильно, — наказание, а скорее расправа со стороны отчима, не заставляла себя ждать.

Как-то Дарк попробовал дать отпор: он был высоким и сильным для своих лет, в дворовых драках умел за себя постоять. Вряд ли он смог бы справиться с всё ещё крепким взрослым мужчиной, но хотя бы выплеснуть свою ненависть.

Встретивший сопротивление Терис с садистской усмешкой пообещал, что в случае неповиновения донесёт, что тот украл кольцо у высокорожденного и даже показал перстень с сапфиром. Кому поверит Марджонт, и кого повесят за кражу, сомнений не было — Дарк опустил руки. В тот день Риден избил его так, что пришлось потом несколько дней отлёживаться.

Но, когда в замок пришёл вербовщик в солдаты наместника, Дарк понял — вот его шанс. Он дождался, пока тот уедет из замка в том же одиночестве, что и прибыл: дураков отправиться с хлебного места на опасную службу не нашлось.

Ночью, услышав раскатистый храп Ридена, Дарк взял нож и тихо просочился за дверь бывшей родительской спальни.

Вербовщика он догнал на дороге под утро. Тот очень обрадовался, что хоть кто-то из замка откликнулся на призыв вступить в доблестные армейские ряды. На вопрос как имя будущего солдата прозвучал ответ: «Дарк Линг», — а больше ничего и не требовалось. Из армии не выдавали даже беглых рабов или преступников…

Из дома Дарк забрал две вещи: перстень с сапфиром и мамин серебряный ромбик. Именно его охотник сжимал сейчас в ладони, задумавшись о предложении эльфа избавить его от кошмаров.

— Нет! — ответил он в результате. — Мои воспоминания и сны — мне с ними и жить.

— Мудро, — согласился Нийген. Но отчего-то Дарку послышалось в его голосе сожаление, немало удивившее.

— Зачем тебе чужие воспоминания, своих не хватает?

— Хватает, — улыбнулся эльф, потягиваясь и разминая плечи круговыми движениями. — Но твои бы принял, если тебе стало бы от этого легче. Желание помочь тому, кого любишь, что может быть естественнее? — он протянул ладонь через стол и обхватил пальцы Дарка своими.

Тот тряхнул волосами и нахмурился, но руки не отдёрнул.

— Мне никогда не понять, как можно говорить о любви и тут же признавать, что она «на миг!» — это обман, оправдание для похоти!

— Тебя так задели мои слова? — длинные пальцы прошлись по внутренней стороне ладони, щекотно гладя кожу подушечками. — Всё дело в том, что мы с разных позиций воспринимаем время. Человеческая жизнь слишком коротка: вы клянётесь в вечной любви, не имея даже приблизительного представления о вечности. Когда ты живёшь долго — очень долго, — меняется отношение к времени. Оно становится субъективным, минуты иногда значат больше, чем десятилетия. Для тебя жизнь, для меня — миг. Эльфы понимают краткость всего преходящего. Ценят моменты радости, что дарит судьба, и не забывают, что ни единая секунда никогда больше не повторится. Люди же тратят отпущенные им года не на удовольствия, а на борьбу с тягой к ним. Запретами и ограничениями вы сковываете себе души.

— Все запреты придумывались не просто так, — упрямо возразил Дарк. — Каждый человеческий закон написан кровью.

Он хотел ещё добавить, что без законов люди уподобились бы оркам, живущим по единому принципу: кто сильнее, тот и прав — но не стал спорить. В рамках людской морали он сам являлся вором и убийцей.

Да и какая действительно разница — как там его любит, и любит ли вообще, эльф. Всё это совершенно неважно. Скоро вообще всё, связанное с Нийгеном, станет неважным, они расстанутся через несколько дней и вряд ли увидятся когда-нибудь снова.

Да он вообще может не дожить до первого снега! Какие ко всем бесам сомнения? Перестать думать и взять то, что предлагают! У них впереди несколько ночей, каждая может стать не хуже, а то и лучше предыдущей. Ведь по-настоящему у них так и не случилось ничего — минет и тисканье с дрочкой не в счёт.

Конечно, у Дарка не было опыта, но у эльфа-то его наверняка навалом!

Он представил, как тонкое гибкое тело Нийгена подаётся навстречу, раскрываясь под требовательным напором любовника, как тот вскрикивает от первого проникновения, как запрокидывает голову, изгибая белоснежную шею, как бьётся на ней быстрым пульсом синеватая жилка…

Ноздри Дарка расширились и затрепетали от похабно-пошлой картины рисовавшейся мозгом.

— Сколько у тебя было мужчин?

Эльф приподнял брови.

— А тебе что за печаль?

«Тебя ебёт?» — услышал в ответе Дарк и набычился.

— Да мне похер! Так, из любопытства ляпнул, ты же наверняка и не помнишь всех, с такой-то привычкой лезть на первого встречного!

— Не ревнуй к прошлому или будущему, это только отравляет настоящее, — Нийген, никак не показав, что его задела грубость, встал, обошёл стол и, прижавшись грудью к спине Дарка, прошептал на ухо: — Сейчас я с тобой.

— Я не ревную! Ещё чего!

— Тогда отпусти себя, — вкрадчивым тоном предложил Нийген. — Делай то, что тебе хочется, Дарк Линг. И не беспокойся ни о чем.

Пальцы, забравшиеся в волосы, гладили и слегка царапали кожу, вызывая мурашки, пробегающие от основания шеи до лопаток и ниже. А бархатистый голос проникал глубже, прямо в подкорку, журчал ручейком над ухом, обещая удовольствие и чувственную радость, уговаривая забыть о тревогах, дать отдых телу и душе. Образы, возникающие в воображении поплывшего от прикосновений Дарка, получались живыми и яркими. Они кружили в голове разноцветными осенними листьями. Вспархивали и опадали подвластные лёгкому ветерку от льющихся тихим шелестом слов, обдувающему приятной прохладой горячую шею.

— Только сперва за водой, — выплыв из томной расслабленности от ласкового массажа головы, сказал Дарк, блаженно жмурясь. — Не нужно больше никакой жертвенности, давай трахаться чистыми.

Нийген рассмеялся и потянул Дарка за руку, поднимая из-за стола и удовлетворённо отмечая, что нервозность и раздражительность того полностью пропали. Всё же Линг поддался, хотя и не совсем в том, на что рассчитывал эльф.

— Кто сказал, что мы будем трахаться? — насмешливо спросил Нийген, но тут же, не давая возникшему искреннему удивлению в зрачках человека смениться разочарованием, пояснил: — Будем любить друг друга, — и попросил, склонив лицо к Дарку: — Поцелуй меня.

Тот потянулся навстречу, но коснулся не подставленных губ, а, лишь мазнув по ним, прижался ртом к изгибу шеи, провёл дорожку поцелуев вниз к виднеющейся в расстёгнутом вороте ключице, замер, втягивая воздух, улавливая исходящее от эльфа возбуждение.

— Любить, говоришь? — сжал руками сильно, сминая пальцами бока. — Не знаю, сколько у тебя было мужчин, и знать не хочу, но я постараюсь, чтобы со мной миг для тебя стоил не десятилетия, а века!

Нийген запрокинул голову, подставляя под поцелуи горло и не желая демонстрировать загоревшиеся в глазах серебристые искры: охваченный искренней страстью человек, как никогда открыт и прозрачен для ментального воздействия.

Ещё на краю леса, пряча их сознания от смерча, эльф уловил отголоски магической силы в крови охотника. Тот сам даже не догадывался о своих способностях. Но насколько велик скрытый потенциал, получится ли его пробудить, и подойдёт ли он для нужной цели — эльф пока не мог понять. И даже два доставленных мужчине оргазма не помогли Нийгену пробиться сквозь интуитивно выстроенную защиту. Пока приходилось аккуратно, так, чтобы Линг не почувствовал вмешательства, улавливать оттенки его мыслей и желаний, направляя их в нужное русло и надеясь, что человек сможет довериться ему полностью.

Эльф ощущал, будто потихоньку приоткрывает края раковины, в любой момент грозящей вновь сомкнуться и скрыть жемчужину за твёрдыми створками. По крайней мере, Нийген очень рассчитывал, что раковина не пуста.

Шёлк темных волос Нийгена невесомо скользил меж пальцев. Дарк подцепил одну прядь, намотав на фалангу. Пользуясь моментом, пока эльф спит и не заметит нелепого приступа сентиментальности, прижался к ней носом. Горьковатый лиственный аромат навевал грустные мысли о сером дождливом утре, расставании на крыльце, и уходящей в туман дороге, что кажется путём в иные миры, откуда нет возврата.

Так ведь и будет. Исключая, разве, дорогу — к дому ведьмы вела лишь неприметная тропинка. Но в остальном Дарк не сомневался. Кровавая Неделя совсем скоро закончится, зарядят туманы и дожди — обычные, смывающие с земли всё зло, что выплеснулось за это время. Небо оплачет всех не переживших страшные дни. И они с Нийгеном разойдутся в разные стороны — союз человека и эльфа невозможен. Но, вопреки здравому смыслу, Линг всё равно не желал расставания. За чуть больше недели знакомства Нийген существенно расширил горизонты представления Дарка о мире и о самом себе. И совсем не только в плане секса.

Опытный воин, Нийген обучил охотника некоторым хитрым приёмам рукопашного боя. Правда и Дарку тоже удалось удивить одним, не принятым у благородных эльфов, зато крайне действенным.

«Когда хочешь выжить, не до соблюдения чести», — пояснил Линг, и затем они полвечера проспорили, что именно для их рас входит в понятия чести и доблести. Нийген называл людей дикими и жестокими детьми, не желающими взрослеть. Дарк клеймил эльфов соплежуями и белоручками, решающими свои проблемы за счёт других. Закончился спор спаррингом на кровати, в результате которого они оба согласились, что у каждого из народов имеются свои достоинства: эльф, сжимая колени после удара в пах, признал, что в детской наивности и непосредственности есть определённый шарм, а придавленный лицом к покрывалу Дарк с вывернутым под диким углом локтем искренне восхитился мудростью перворожденных.

Нийген вообще многое знал и помнил — широта его познаний поражала неглупого, но малообразованного охотника. Только за исторические рассказы, зачастую с позиции очевидца, за объяснения доступным языком сложных и непонятных моментов в межрасовых конфликтах, стоило быть ему благодарным.

А уж за чтение вслух книг и вовсе можно было влюбиться. Дарк умел читать с детства — мать его научила, — но почти забыл ненужное простому человеку искусство складывать буквы в слова: книги являлись роскошью для избранных, в их число охотник не входил. Слушая, как Нийген читает мягким глубоким голосом рассказы о великих магах и полководцах, о драконах и рыцарях, о простолюдинах и знати, Дарк ощущал давным-давно утраченные покой и умиротворение. Его уносило, как на волнах, бархатными интонациями в сказочную реальность. Да, только за это можно влюбиться. Или уже? Учитывая, что кроме разговоров и чтения у них имелись не менее интересные занятия, затрагивающие не только голову, но и всё, что ниже. Помимо дружеских потасовок, конечно.

«Любовь… Что это вообще такое?» — спрашивал Дарк себя, лёжа рядом со спящим Нийгеном.

Желание касаться, смотреть, не отрываясь, впитывать каждую мелочь: ловить жесты, следить за малейшим изгибом губ, изменением выражения глаз. Чувствовать всем телом отклик на свою страсть, ощущать отдачу и взаимное желание. Знать, что ты — именно ты — вызываешь дрожь и стоны, способен добиться грудных криков, испарины на коже и оргазменных судорог.

Нет, не любовь — физическое влечение. Да, очень сильное: такого Дарк никогда раньше не испытывал, даже не догадывался, что может быть так.

Но можно ли назвать любовью чувственность тела? Нийгену удалось пробудить её в Дарке, до встречи с ним считавшим, что секс — простое удовлетворение потребности организма, вроде голода или жажды, примитивный процесс, приводящий к разрядке.

Линг всегда со снисходительной жалостью смотрел на полковых товарищей, терявших разум из-за женских прелестей и готовых разбиться в лепёшку, чтобы удержать своих избранниц рядом. Каждый раз, когда войско наместника перед Кровавой неделей возвращалось в приграничные города, кто-нибудь из солдат да сдавался в плен очаровательным искательницам лёгкого дополнительного дохода или — что ещё хуже — надёжного плеча для постройки семейного очага.

Глядя на приятелей, попавшихся в вырытые изящными ручками ловчие ямы, Дарк лишь качал головой. Мужчины тратили на красоток всё жалованье, залезали в долги, попадали в позорную зависимость от женской милости и ради чего? Чтобы поддерживать иллюзию своей избранности и нужности, называя собственную глупость и слепоту любовью.

Дарк всегда выбирал девок попроще — те не разыгрывали неземной страсти, не тащили под венец и довольствовались недорогими подарками. Пусть с ними никогда не замирало сердце в груди, зато было правдивей — как он считал. Никакой лжи о чувствах: взаимная выгода, устраивающая обоих, приятно проведённое время и расставание без претензий.

Но, видимо, каждому в глубине души хочется найти того, кто примет тебя целиком, бескорыстно и беззаветно. Сейчас, рядом с Нийгеном, охотник понимал, что влекло его товарищей в цепкую паутину отношений, прочувствовав разницу между занятием любовью и обычным сексом. Познав душевную близость, когда оргазм затрагивает не только член, но и душу, а внутри вырастает что-то, выходящее за рамки бренного тела, будто разворачиваются крылья, охватывающие весь мир. То, что происходило между ним и Нийгеном, у Дарка язык бы не повернулся назвать «совокуплением».

За окном грохотали раскаты грома, смертоносный ливень хлестал по стенам и крыше, выискивая жертву, и в свете почти непрекращающихся вспышек молний, Дарк смотрел на прекрасное лицо спящего эльфа, уже в который раз удивляясь совершенству черт. Но ведь его не только красота привлекала, нет. Нийген удивительным непонятным способом, своей открытостью и лёгкостью характера, смог сделать то, что никто до него ранее — всего за несколько дней мягко и незаметно проникнуть под броню, подобрать ключи к запертому на все замки сердцу вовсе не склонного к сантиментам и нежности человека.

И причина не в удовольствии тела, хотя… Дарк мечтательно улыбнулся, вспоминая...

— Ляг на спину и закрой глаза, пожалуйста, — попросил Нийген после того, как они оба вымылись в сенях подогретой принесённой из колодца водой и вернулись в комнату.

— Глаза-то зачем закрывать? — вытиравшийся широченным полотенцем Дарк удивлённо глянул на эльфа. — Стесняешься? А ничего, что мы минуту назад оба голыми плескались?

— Нет, — улыбнулся Нийген. — Хочу, чтобы ты полностью сосредоточился на том, что чувствуешь. Поверь, зрение тебе только помешает. Я бы предпочёл завязать тебе глаза, но ты ведь наверняка откажешься?

— Откажусь! — мгновенно отрезал Дарк. Не то чтобы он полностью не доверял эльфу, но слепота и как следствие беспомощность являлись основными страхами с детства.

— Тогда пообещай, что закроешь глаза и постараешься не открывать, пока сможешь, — смягчил просьбу Нийген, добавив: — Тебе нечего бояться.

— Я не боюсь! И не стесняюсь, — показательно откинув в сторону ткань, скрывающую тело, Линг улёгся на покрывало, развёл руки в стороны и зажмурился. — Обещаю!

Сказать всегда намного проще, чем выполнить. Уже через несколько секунд ему захотелось хоть немного, но приоткрыть веки: лежать и ждать, не понимая чего именно, оказалось мучительно. Борясь с малодушным желанием подсмотреть и напрягая слух, Дарк пытался угадать, что сейчас делает Нийген. Тот прошёл вроде к столу, чем-то на нем тихонько пошебуршал, и всё — настала полная тишина, разбавляемая лишь завываниями ветра. Собственные стук сердца и прерывистое дыхание наполняли, казалось, всё помещение. Линг постарался упорядочить вдохи, не желая выдавать волнение ходящими ходуном рёбрами. И ему это почти удалось, но когда на плечо легла тёплая ладонь, а кровать рядом прогнулась от веса, он всё равно напрягся и нервно сглотнул пересохшим ртом.

Взяв его лицо в ладони, Нийген провёл большими пальцами по бровям, разгладил морщинку между ними, прикоснулся губами сперва к одному веку, потом к другому, словно уговаривая их потерпеть и побыть ещё немного закрытыми. Очертил изгиб носа и по ложбинке под ним добрался до рта. Дарк не утерпел и клацнул зубами в попытке прикусить, но не преуспел. Нийген тихо рассмеялся и прижался к губам в поцелуе.

— Доверься мне, — выдохнул эльф ему в губы, когда нашёл силы отстраниться от требовательно захватившего его язык рта.

Дарк с неохотой позволил прервать поцелуй, всё же сумев продемонстрировать, что и, замерев без движения с закрытыми глазами, он не намерен оставаться безучастным.

Нийген принялся гладить охотнику плечи и грудь. Ладони скользили по коже с ощутимым нажимом, но как-то слишком легко, и Дарк догадался, что тот смазал руки маслом. Втянув воздух поглубже, ожидаемо уловил сквозь восковый запах горящих свечей тонкий аромат можжевельника: кувшинчик с настоянным на ягодах маслом они нашли на одной из полок.

«Буду теперь благоухать, как высокорожденный», — хмыкнул Линг про себя, признавая, что ощущать массирующие движения тёплых скользких пальцев необычайно приятно.

Неожиданно пальцы сомкнулись на соске и довольно резко сжали его. Ресницы вздрогнули испуганными бабочками, желая распахнуться. Но Дарк усилием воли успел зажмурить глаза сильнее, только дёрнул кадыком и выгнул шею, упираясь затылком в изголовье. Пальцы смягчили захват, покатали между собой затвердевшую вершину, цепляя ногтями. Горячий рот накрыл другой сосок, втягивая, принимаясь ласкать языком, будоража мозг контрастом ощущений. Когда губы скользнули по телу ниже, прохладный воздух, коснувшийся влажной разгорячённой плоти, показался обжигающе холодным. Линг рвано выдохнул, комкая в сжавшихся кулаках покрывало — он никак не ожидал, что его грудь окажется настолько чувствительной.

А Нийген уже ласкал губами ребра и живот, не оставляя без внимания и миллиметра кожи. Не обошёл стороной даже длинный неровный рубец на боку, оставшийся от кривого орочьего меча, и мелкие пятна следов от жидкого огня. Дарк не любил, когда трогают шрамы, ему казалось это проявлением нездорового любопытства и оскорбительной жалости. Но то, как Нийген обцеловывал и облизывал каждую отметину на его теле, было пропитано только одним чувством — любовью. Дарк поставил бы всё имеющееся на то, что именно любовь двигала им.

Эльф принимал, любил и хотел его — такого, как есть, от кончиков волос до огрубевших пяток, со всеми шрамами и изъянами. И оказался прав — именно закрытые глаза дали возможность охотнику почувствовать это в прикосновениях. Нежных и одновременно собственнических, без грамма смущения или стыда. Нийген не просто стремился доставить удовольствие, он сам откровенно наслаждался телом мужчины, что и заводило больше всего.

Дарк поначалу недоверчиво прислушивался к ощущениям, ожидая, что подсознание постарается вызвать мысленный образ какой-нибудь женщины. Может, как в прошлый раз, сказочной красавицы, или призовёт реальный прототип из числа бывших любовниц, но нет — оно покорно молчало, никого не навязывая. Хоть и с закрытыми веками, Линг видел внутренним взором именно Нийгена, его яркие, чётко очерченные губы и серебристые глаза под тенью густых ресниц. Именно от его ласк трепетало тело и наливался тяжестью член.

Порхающие пальцы двигались наравне с губами, прокладывающими дорожку из поцелуев к паху, и, одновременно достигнув своей цели, принялись наперебой ласкать тонкую кожу ствола и яичек. Млеющий Дарк решил, что Нийген пустит в ход свой умелый рот, однажды уже порадовавший его невообразимым по искусности минетом, но ошибся. Обласкав напоследок сверхчувствительное местечко в ложбинке между бедром и мошонкой, губы и пальцы ускользнули, вызвав разочарованный стон.

Дарк потянулся к плечам Нийгена, желая вернуть, удержать. Но запястья тут же перехватили крепкие пальцы, нежно, хоть и решительно сжав, развели руки обратно в стороны и прижимали к покрывалу.

— Не спеши, — с томной хрипотцой в голосе остановил его эльф.

Еле сдерживающийся Дарк недовольно искривил рот, всё внутри уже буквально кричало, что нечего ждать, надо подминать под себя и трахать, вколачивать в кровать резкими толчками, забыв про бережность. Но он только глубоко вдохнул и оставил руки лежать раскинутыми. То, что делал Нийген, доставляло слишком много приятных ощущений, чтобы прерывать. А эльф, согнув неповреждённую ногу охотника в колене, приподнял её, отводя в сторону, и покрыл поцелуями кожу под коленом, после прошелся губами по голени, приближаясь к ступне.

Кровь прилила к щекам Дарка, а веки зажмурились ещё сильнее, когда он представил, в каком бесстыдно раскрытом виде оказался. Нийген почувствовал его смущение и сдавленно фыркнул в ямку под косточкой на щиколотке, прихватил зубами мизинец, юрким языком пощекотал меж пальцев и принялся дразнить, перемежая поглаживания чувствительной кожи с довольно ощутимыми укусами.

— Ты меня вылизываешь, как кошка, замурчи ещё! — Линг дёрнул ногой, не в силах терпеть мучительную своей медлительностью ласку.

Напряжённый член, подрагивая и пачкая живот липкой смазкой, в компании с прижавшимися к нему в нетерпении яйцами настоятельно требовали своей доли внимания.

Нийген откликнулся низким горловым звуком, очень похоже подражая кошачьему урчанию, широко лизнул напоследок изгиб стопы, отпустил ногу и решительно оседлал охотника.

— Несдержанный, как все…

Он не успел договорить, Дарк зарычал и вскинул бедра, буквально подбрасывая его вверх, как норовистый скакун седока. Эльф удержался, сжав с силой колени, придавил человека к кровати, упёрся ему в плечи ладонями. Опустив голову, мазнул волосами по лицу, с удовольствием отмечая, что, несмотря на упрямо сжатые губы и нахмуренные брови, глаз тот так и не открыл. Приподнявшись немного, Нийген отвёл руку назад и не стал более медлить — ухватил член Дарка и направил в себя.

Головка, с трудом преодолев сопротивление мышц, протолкнулась вглубь, и в этот момент Линг распахнул ресницы, не в силах выдержать вспыхнувшие огненные спирали на внутренней стороне век. Нийген оказался до болезненности узким и тугим, Дарк замер, с тревогой вглядываясь в его лицо.

— Больно? — пальцы эльфа жёстко сдавили ему губы, не давая говорить, а потом, огладив в извинение щеку, невесомо прикрыли карие глаза ладонью.

— Отпусти себя, не сдерживайся, прошу, — последнее слово вновь сомкнувший веки Дарк скорее угадал, чем услышал.

С тихим стоном опустившись до конца, Нийген начал медленно двигаться, постепенно ускоряясь и увеличивая амплитуду. Поначалу дышавший через раз Дарк расслабился, а потом сам активно включился в процесс. Ухватив эльфа за каменно-твёрдые бедра, он подавался навстречу, резко вскидываясь, когда его наездник, замерев на секунду в высшей точке, начинал скольжение по стволу вниз, насаживая на себя до упора. Звонкие шлепки тел наполнили комнату, сопровождаемые сдавленными вскриками Нийгена при каждом толчке.

Полностью отдавшись происходящему Дарк забыл обо всём, выбросив из головы мысли, он растворился в их совместной скачке, наверное, впервые в жизни утратив контроль над окружающей обстановкой и полностью сосредотачиваясь на внутренних ощущениях.

Сквозь шум крови в ушах до него доносились протяжно-напевные слова на эльфийском, он не понимал их сути, лишь улавливал ласковую интонацию.

«Любимый, дорогой, единственный…» — вольно переводил мозг, или то рвались из него ответные признания? Дарк не знал, но это и не несло никакого смысла, значение имело лишь одно — то, что сейчас, ещё немного, так близко от него находилась финишная черта, за которой…

Широко раскрывшиеся карие глаза человека не видели ничего, кроме космически-чёрных зрачков напротив: они сперва притянули корабельным канатом, засосали в себя бездонным омутом и под конец пронзили насквозь, словно острым безжалостным клинком.

— Да-а! — их крики слились в один, раскалывая действительность на куски и взрывая остатки привычного мира.

— Я умер? — губы Дарка слабо шевельнулись в улыбке. — Умер и переродился в слизня, у меня, по-моему, ни одной кости в теле не осталось. Эй, ты чего? — лежащий на нём эльф не отреагировал и даже не пошевелился. — Нийген!

Перевернувшись на бок, аккуратно придержав ватно-расслабленное тело, Дарк уложил его на лопатки и испуганно заглянул в бледное до синевы лицо, застывшее безжизненной маской.

— Да что с тобой?! Ний!

— Только… — Нийген выдохнул и пошевелился. — Человек может сократить и так уже упрощённое имя…

— Ха! Ворчишь, значит, в порядке! — Дарк облегчённо откинулся на подушки. — Признал бы лучше, что только человек может затрахать эльфа до обморока!

— Нет, — серьёзно ответил Нийген. — Только ты…

Вспомнив эти слова, Дарк снова расплылся в счастливой улыбке и ещё раз взглянул на спящего: вспышки молний выхватывали из темноты идеальный профиль с прямым носом и чувственным изгибом полных губ. Можно ли назвать любовью, что ему до одури, безумно хочется целовать эти губы, пить с них вздохи и стоны? Линг выпустил из пальцев чёрную прядь и невесомо провёл подушечками по алебастровому плечу, наслаждаясь гладкостью кожи.

После того раза, что закончился для эльфа полуобморочным состоянием, а для Дарка запредельным фееричным оргазмом, ему захотелось не только принимать, но и дарить в ответ не меньшее наслаждение, чем получил сам.

Линг всегда быстро схватывал новое, а Нийген оказался отличным учителем эротической науки и дал ему возможность полностью погрузиться в захватывающий мир чувственных удовольствий, экспериментировать и делать открытия. Раньше для этого никогда не хватало времени, да и редко с кем охотник спал больше одного-двух раз, а уж чтобы беспокоиться об удовлетворении любовниц даже не задумывался. Он платил — они стонали, чего ещё-то, все довольны.

Но им, запертым в доме ведьмы, некуда было торопиться. И Дарк, словно неизведанную землю, не спеша изучал тело Нийгена, с восторгом пробуя различные способы, подмечая, что вызывает просто отклик, а от чего тот полностью теряет выдержку, начиная сладко стонать и цепляться пальцами за плечи, словно умрёт в то же мгновение, стоит прекратить.

Охотнику приносило ни с чем несравнимое удовольствие распалять ласками надменного и всегда такого уравновешенного эльфа. Ради того, чтобы услышать из его уст: «Я не могу больше, возьми меня!», — он готов был принять в рот и вылизать не только член, такой же безупречно-прекрасный, как и всё у эльфа, но и всего целиком, не испытывая ни малейшего отвращения или брезгливости.

Дарк изнывал от всепоглощающей нежности в груди, когда Нийген лежал под ним, трепеща и постанывая от поцелуев. Особенно охотника почему-то умиляли и возбуждали острые кончики ушей, розовеющие и нервно подрагивающие под языком.

Стоило сдерживаться и терпеть, чтобы увидеть, как в твоих руках выгибается и дрожит от страсти мускулистое жёсткое тело воина, сдаваясь на милость победителя. И когда серебристые глаза темнели от желания, голос ломался и звенел просьбами, Линг отпускал себя.

«Хочешь меня!» — он не спрашивал, утверждал, впиваясь в губы, выстанывающие «да». Жадно сминая пальцами плечи, руки, бедра, оставлял уже не поцелуи, а укусы на нежной коже, брал без жалости, как покорённую крепость, желая захватить и подчинить себе полностью. Воспринимая наградой впивающиеся в спину ногти, купался в расплавленном серебре глаз и как трофеи получал вырывающиеся вместе с криками призывы «ещё» и «глубже».

И сам потом растворялся, сливался с Нийгеном не только телом, но и душой, входя и впуская, умирая и воскрешаясь.

Дарк ни за что не поверил ещё пару недель назад, если бы ему кто-то сказал, что дни, проведённые в домике ведьмы, станут самыми счастливыми за всю его жизнь. А теперь он чуть ли не благословлял тот смерч, из-за которого они встретились. И соглашался мысленно с эльфом — бывают часы по насыщенности, по своему содержанию стоящие месяцев или даже лет беспросветного тусклого существования.

Да за мгновение, когда на хриплое: «Кончи для меня», Нийген отвечал гортанным вскриком и выплёскивался жемчужными каплями — Дарк отдал бы, не торгуясь, год.

Но можно ли назвать это любовью? Линг которую ночь не мог заснуть, копаясь в душе в поиске ответа: что именно чувствует к Нийгену? Не понимая, зачем и, главное, что бы дал ему этот ответ. Удержал рядом прекрасного спутника? — так ведь нет. Привязать к себе эльфа — что туман силками ловить. Ещё несколько дней и он уйдёт.

Эльфы живут почти вечность, но Дарк не сомневался, что будет помнить Нийгена гораздо дольше, чем тот его. Он останется навсегда первым и неповторимым, а кто такой сам Дарк для него? — всего лишь очередной человек, наверняка, один из многих, кто попал под эльфийские чары.

Внезапная ревность ко всем мужчинам в прошлом эльфа и желание стать единственным смешались в крови в горячий отравляющий коктейль, разгоняя по венам дикую смесь ярости, отчаяния и протеста. Соображение, что сам-то провёл тридцать лет далеко не монахом, не пришло Дарку в голову: ему можно. А вот Нийгену — нет! Тот должен был хранить себя до их встречи, не позволять касаться кому бы то ни было, не имел права влюбляться и любить. Не-ет, никакого права! Ни на день, ни на час, ни на миг!

В камине вдруг вспыхнули подёрнутые пеплом угли, и Дарк приподнялся на локте, раздражённо наблюдая за маленькими язычками синеватого пламени, что заплясали на головешках дров. Под его взглядом они присмирели и спрятались, замерцали красными подмигивающими глазками.

— Спать, — тихо приказал Линг себе и им: злость пропала вместе с огнём.

Повернулся лицом к тёплому сонному Нийгену, уже привычно заключая его в собственнические объятия и ещё для надёжности закидывая на бедро ногу — мой! Тот сквозь сон что-то проворчал на эльфийском. «Наверное, про человеческую неуклюжесть бубнит, привереда мой ушастый», — решил Дарк, вжался в него всем телом, глубоко удовлетворённо вдохнул и смежил веки.

Ему приснился бой. Вернее, исход практически проигранного боя, раз дошло дело до рукопашной. Орки навалились лавиной: не обращая внимания на убитых выстрелами, они продолжали рваться вперёд, не щадя своих жизней, и смогли преодолеть расстояние, приблизившись вплотную. Времени перезаряжать не осталось, и револьверы превратились в бесполезный груз. Стрелки оказались в окружении, а конница не спешила на помощь — всё, как и было однажды наяву. Рассчитывать приходилось на длинный нож в руке и собственную реакцию. Дарк словно вновь очутился в эпицентре кровавой резни: кругом жуткая раскраска лиц орков, блеск кривых мечей, лязг железа, хрипы падающих замертво людей, предсмертные стоны, грубые окрики на чужом языке. И везде — кровь. Противников слишком много, а рядом никого, кто прикрыл бы спину. Нет, вообще никого — пронзило ясное понимание, как бывает во снах. Он один, абсолютно один против сотен. Паника — чудовищная, унизительная, лишающая воли и сил охватила его. Вспугнутым зайцем сердце рвануло из груди, казалось, именно его Дарк держит за сомкнутыми до скрипа зубами, не давая позорно сбежать из тела. Но жажда жизни оказалась сильнее парализующего страха, она заставила не смириться с предрешённой, казалось бы, гибелью и продолжить безнадёжное сопротивление. Отчаянно орудуя ножом и подхваченным с трупа орочьим мечом, пригибаясь и ускользая от ударов, он пробивался, сам не зная куда, пока не заметил знакомую высокую фигуру — Нийген! Рядом с ним не было орков, и Дарк осознал — вот оно спасение. «Ний! — заорал во все горло. — Ний!». Тот обернулся, ожёг льдом равнодушных глаз и с двух рук метнул ему в лицо стальные лепестки своих ножей, вспыхнувших в полете ярким ослепляющим пламенем…

— Дарк! — увидев над собой эльфа, находящийся ещё в полусне Дарк дёрнулся, как от удара. — Ты кричал во сне. Кошмар?

— Да, — неуверенно согласился, садясь и потирая ладонью лоб. Сердце продолжало заполошенно биться в ребра. — Мне что-то снилось… Огонь! — он вспомнил последний образ уже ускользающего из памяти сновидения. — Будто в меня летит огонь, и я не могу защититься.

— Огонь? — переспросил Нийген, пристально вглядываясь в карие глаза.

— Или лёд? Лёд вроде тоже был… Не помню! Да какая разница, это всего лишь сон.

— Разница есть и существенная, — негромко проговорил эльф. — Ты выбираешь стихию, или, скорее, она признаёт тебя.

— Что?

Теперь уже Дарк всмотрелся в Нийгена, отмечая напряжённость черт, и чувствуя холодок под ложечкой от отстранённо оценивающего взгляда. У эльфа стал вид, как у рачительного хозяина, решающего, что делать с переставшей приносить молоко коровой — попытаться продать или прирезать без лишних хлопот.

Такой Нийген — незнакомый и непонятный, — настораживал своей непредсказуемостью, вызывая подспудное желание держаться подальше.

«Зато спящим он вызывает совсем другие желания», — некстати подумал Линг и переспросил, убеждая себя перестать высматривать признаки враждебности на прекрасном лице:

— О чем ты говоришь?

— Это место силы, — эльф обвёл ладонью помещение. — Ты знаешь. Почувствовал ещё на подходе, хотя и не должен был. В тебе тоже заключена сила, сейчас она пробуждается, — и снова этот испытующий взгляд, который охотнику совсем не нравился. — Ощущаешь её?

— Аж яйца звенят! — Дарк вложил в восклицание весь сарказм, отмеренный ему природой.

Нийген промолчал, лишь приподнял брови и поджал скорбно губы, словно удивляясь и сожалея о человеческой тупости. И Дарк задумался: что, помимо почти постоянного физического влечения к эльфу, он ощущал? Перестал волноваться, что происходит снаружи. Так это объяснимо — он убедился в безопасности их временного убежища. Ещё в последние дни разведение огня занимало не больше пары секунд: стоило чиркнуть кресалом о кремень, как искры послушно вспыхивали на растопке. И пламя вело себя спокойно — не пыталось вырваться за края очага, не гасло и не превращалось в удушающий ядовитый дым, горело ровно, угли оставались горячими намного дольше обычного. Да и ночью сегодня… Но Дарк списывал всё на ведьмино колдовство, скрытое в камнях дома и печи. А получается?

— Нет, бред какой-то! Огонь? — для проверки он щёлкнул пальцами, мысленно представляя, как с них посыпятся искры, но, конечно же, ничего не произошло. И никакой силы он в себе не ощущал.

— Даже ярмарочным фокусам учатся, — снисходительно улыбаясь, как несмышлёному ребёнку, объяснил Нийген. — Мало обладать силой, нужно уметь её концентрировать и направлять. Что тебе ближе? Вода или огонь?

— Огонь, наверное, — пожал плечами Дарк: «Он сильный, может сжечь всё», — всплыли в памяти свои же детские слова.

Эльф кивнул, довольный, что не ошибся в своих предположениях. Недаром ещё при знакомстве почувствовал двойственность энергии человека. Теми эпитетами, что он озвучил: «Мягкий стержень, ласковая сила, надёжная лёгкость и дерзкая основательность», — Нийген тогда пытался передать сложную противоречивую взаимосвязь Огня и Воды внутри Линга. Две разные стихии, сошедшиеся в смертном — не такая уж редкость, но обычно люди выбирали близкую им по духу Воду. Дарк же интуитивно отказался от пути наименьшего сопротивления, отдав предпочтение сложной в управлении, но крайне мощной стихии. Впрочем, он же привык воевать, и из него получится отличный разрушитель — улыбка Нийгена стала шире.

— Я научу, как чувствовать, понимать и управлять своей силой, — переместившись за спину охотника, эльф прижался к его затылку губами и зашептал в волосы. — Если ты хочешь.

 — Спрашиваешь! Кто же откажется? А у тебя есть сила? — спросил Дарк с любопытством, пытаясь обернуться, но ему не дали удерживающие голову ладони.

— Конечно, как бы я иначе почувствовал твою? — Нийген слегка дунул ему в ухо, намекая, что тот мог бы сообразить и сам.

— Воздух? — почти не сомневаясь в правильности предположения, уточнил Линг.

— Хотя наша стихия Воздух, но мне ближе Земля.

Нийген помолчал, думая, стоит ли говорить, что когда Огонь окончательно признает Дарка, в их паре сойдутся четыре стихии, и совместная сила, направленная опытной рукой… Но решил, что не стоит опережать события. Их обоюдная связь крепла с каждым днём, но человек ещё оставался слишком диким и неотёсанным, кто знает, как он отреагирует? Может воодушевиться, а может из глупого упрямства, так присущего людским особям, оборвать все нити, что возникли между ними. Хорошо хоть никаких других привязанностей в душе охотника не имелось: жена или дети сильно усложнили бы задачу.

— Тебя ждёт кто-нибудь в городе? — поинтересовался Нийген, прекрасно зная ответ.

Дарк дёрнул ртом: со дня записи его имени в городской книге, он не завёл себе ни друзей, ни постоянной подружки. Снимал конурку при трактире «Ражий кот», так за три года и не поинтересовавшись — ошибка ли закралась в написание вывески, или хозяин специально выбрал такое необычное название. При том, что Линг легко шёл на контакт, он ни с кем не сближался. Его считали неплохим парнем работники трактира: он не скупился на чаевые и никогда не буянил во хмелю; служанки и жены мастеровых привечали: знали, что симпатичный темноглазый охотник не болтлив и не оставит без подарка; скупщики шкурок и клыков щитников высоко ценили качество приносимого товара и уважали нежелание торговаться. Но никто не знал, что у него на душе, да и не хотел знать по большому счету.

О планах рыжей дочки трактирщика выйти за него замуж Дарк даже не подозревал, искренне полагая, что той всё равно с кем развлекаться, девица-то благочестием не отличалась. И сильно бы поразился, если бы ему сказали, что Долли, когда он не вернулся в город вовремя, плакалась всем вокруг и каждому о смелом и красивом женихе, отправившемся в лес, чтобы заработать денег на свадьбу и по возвращению просить её руки у отца. Отец, толстяк Раффи, только посмеивался в пышные усы, такие же рыжие, как коса у шебутной дурёхи-дочки: «Как сливками не пои, из камышового кота домашнего не сделать», — но не мешал ей фантазировать. Чем ещё скрашивать тоскливые дни, когда народ боялся нос из дома высунуть — только выпивкой, да байками. Тем более, рассказы и влажно блестящие от якобы не пролившихся слез глаза дочери развлекали постояльцев. Образ несчастной девы, лишившийся своего возлюбленного, по мнению самой Долли, придавал ей романтичность и интересность. И один далеко не бедный купец, остановившийся у них на Кровавую неделю, уже предложил ей своё общество в качестве утешения.

Но сидя в небольшой избушке за несколько километров от городских стен, Линг не догадывался, что его «ждала невеста», поэтому честно признался:

— Никто меня не ждёт. Я бы вообще не возвращался за стены, если бы не Кровавая неделя.

— Не любишь город?

«Людей», — хотел ответить Дарк, но лишь молча пожал плечами. Счёл, что не стоит говорить об этом Нийгену: тот и так всё время снобистски подчёркивал человеческое несовершенство. Как бы охотник ни относился к людям, они всё-таки свои: понятные и простые. В отличие от эльфа, что казался то близким и родным, то внезапно отстранялся и становился далёким, как луна в небе. Но всегда оставался привлекательным и прекрасным.

— Может, тогда ты не откажешься попутешествовать со мной ещё? — поинтересовался Нийген. Он обвил охотника руками и привлёк к своей груди, разворачивая, чтобы заглянуть в лицо. — Например, в другой мир? — добавил, невинно улыбаясь.

— Шутишь? — спросил непослушными губами Дарк, с замершим сердцем ожидая, что тот сейчас рассмеётся и согласится с тем, что пошутил.

— Ни капли. Я не хочу расставаться с тобой, но и задерживаться здесь надолго не в праве. Если мы будем вместе, я многому научу тебя, обещаю, — серебристые глаза с расширенными зрачками влекли человека больше, чем все миры и знания, заключённые в них.

— Говорят, эльфы дорого берут за свои уроки, — стараясь скрыть охватившую его радость, нарочито бесстрастным тоном заметил Линг.

— Верно говорят, — Нийген привлёк ближе Дарка за шею и прошептал прямо в губы: — Я возьму самое дорогое — твоё сердце! Согласен?

— Да-а, — выдохнул тот, включаясь в поцелуй.

Как только горячий рот Нийгена обхватил его губы, а языки встретились в борьбе за первенство, Дарк нашёл ответ на мучивший его несколько ночей вопрос: что он чувствует к эльфу. И, кажется, понял, что такое любовь. По крайней мере, понял, что готов идти вдвоём куда угодно, не спрашивая зачем, как долго, и что ждёт на пути. Идти, чтобы быть рядом. Пока может.

И неважно, что за мир и как они туда попадут. Нийген сказал — значит, получится. Даже слова о магической силе не особо затронули душу и не затмили для Дарка главного — они остаются вместе!

Переполненный чистым восторгом, расходящимся теплом в груди, он плавно углубил поцелуй, запуская пальцы в волосы на затылке Нийгена. Сжал пряди в кулаке, как доказательство, что и эльфа можно удержать. И продолжил жадно целовать того, кто теперь не исчезнет как морок через несколько дней, кому он мечтал доказать, что лучше, сильнее и нежнее всех бывших любовников. Отчаянно надеясь, что любовь Нийгена к нему не «на миг», и он сможет завладеть его сердцем целиком, безраздельно и надолго.

«Навечно», — Дарк не рискнул так даже подумать. Зачем ему вечность? — хватит и отмеренной жизни.