Тобой болею

- И долго ты будешь все это терпеть?

- Что терпеть?

- Как что? То, что он тобой помыкает? Делай то, не делай это... Просто тиран какой-то.

- Ладно, Дим... не надо про это...

- Ну как не надо? Ну, скажи, почему ты все время его слушаешь? Это же... ненормально!

- Не все время...  Мы как раз и ругаемся поэтому. 

- Ну, я не знаю... Я вообще, блядь, не представляю, как у вас все там происходит! Я вот сказал Светке – не делай татуировку, она меня послала, пошла и сделала! Не знаю, какая будет хуйня, когда мы поженимся! Вообще слушаться не будет.

Димка Соловьев забрасывает обе ноги в замшевых туфлях на журнальный столик и отхлебывает из горла виски. Он никогда не бывает последовательным в выводах.

Димка - мой одноклассник по последней гимназии, единственный из школьной жизни, с кем я поддерживаю отношения. Мы не то чтобы дружили в школе, но именно он пару раз защищал меня от «общения» с одноклассниками посредством кулаков. Он был одним из самых авторитетных в школе, и его слушались. Отец Димки был депутатом и жил в столице, а Димка с мамой и отчимом – здесь. Школа была просто осыпана милостями и глянцево сверкала, особенно гадский паркет, на котором я сто раз падал, поскользнувшись при беге из класса в класс. 

Он старше меня на год, но все еще учится на третьем курсе строительного. Димка никогда звезд с неба не хватал. 

В его комнате пахнет марихуаной – мы одни, его родители снова в отъезде.

- Придет сегодня?

- Светка? Ну да. Что ей делать-то еще? Через полчаса где-то...

Я удивляюсь их отношениям, он удивляется моим.

- Я вот не понимаю вообще – зачем ты с ним живешь? У тебя же есть квартира? 

- Дим, ну хватит... Не начинай!

- Нет, мне просто интересно! В прошлом году ты говорил «я не могу без него, мне без него плохо...» Ну, а сейчас? Ты же не можешь все время... все время с ним?

- Почему не могу?

- Ну... вы же геи... Вы же не собираетесь жениться?

Всё же во многих вопросах добрый Димка оказывается ужасно тупым. Он никак не может понять, как мы устроены, и ему кажется, всегда казалось, что гомосексуализм – это временно. Нужно переждать - как насморк. Серьезно.

- Боже, Димон. Ну вот отвали, а? Снова ты с этим... Отдай мне бутылку эту к черту... ну наклюкался же уже...

Я не представляю ни в каком варианте, что у нас с Кириллом может быть вот такой секс – когда один из партнеров в стельку пьян. А у Димы и Светы это – в порядке вещей. Но ненормальные – мы. Парадокс. Бутылку он не отдает и продолжает наставлять:

- Он вообще тебе дает какие-то деньги за то, что трахает? Я бы на твоем месте брал побольше и накопил. Хотя я не знаю, ты такой чудной... живешь с ним забесплатно...

Я начинаю злиться, хотя понимаю – Димка не со зла. У него такое мироощущение. 

- Светка тоже с тобой... забесплатно. Или ты ей оплачиваешь визиты?

Димон долго соображает, вращая покрасневшими глазами, но потом смеется:

- Так по-всякому... мы же не женаты еще! И... это же другое! Кость... ну вот скажи! Только честно... Ну ведь это же жутко больно, да? Или нет?

Ага, вот... снова. «Наша песня хороша...» Разубеждать глупо, да и тупость его мне уже поднадоела, как и запах алкогольных паров и травки. Даже подташнивает.

- Не больно. Дим, я же просил тебя...

- Да я всё... ладно... Но его ты должен послать подальше. Он, блядь, тебя старше на двадцать лет! 

- На шестнадцать...

- Да пофиг. Все равно – он старый козел и денег у него не так уж и много. У моего папаши точно больше – я всегда по машине определяю. И в квартирах уже не живет никто – все строятся за городом. Тебе в Киев надо. Или в Москву. С твоей-то внешностью! Там можно за это дело хоть денег нормальных взять.

Он искренне считает, что желает мне добра, отправляя в столицу торговать собой. Искренне. Ужас в том, что я сам иногда этого хочу. Не стать хастлером, нет. Уехать. Подальше. Надоело все.

Кирилл встречает меня прямо на пороге. Принюхивается.

- Одежду – в машинку. И дверцу сразу закрой.

Очень романтичная встреча. Вот как можно еще сказать человеку, чтобы стало обидно до зубного скрежета? Стиснув зубы, делаю, как он говорит.

- Голова не болела сегодня? 

- Нет, нормально.

Блядская голова болела два последних дня, но я все равно оба раза высидел восемь часов на работе, приводя Кирилла в бешенство. В прошлом году во время приступа мигрени я потерял сознание прямо на улице.

Ничего, пусть помучается. Я тоже мучаюсь... с ним.

- Иди сюда!

Ну вот, снова! Почему не назвать по имени, а нужно сократить все до двух куцых слов! 

Иду.

Он в спальне - держит в руках что-то маленькое, похожее на рекламный флаер.

- Что это?

- Смотри, что нам Гошка подкинул! Билеты на уик-энд в Праге! Помнишь, как ты хотел в прошлом году? И как раз успеем собраться до следующей недели! 

Голубые прямоугольнички прикреплены степплером. Значит, и билеты на самолет есть. Ур-р-ра!

Не могу скрывать – я доволен. Я очень доволен, потому что однажды наша поездка в Прагу сорвалась, и по моей вине. Сам не знаю, почему мне так туда хочется?

Изо всех сил пытаюсь сдерживаться, но все равно улыбаюсь. Гошка, Гошка... за что ты меня любишь... Я же точно знаю, это не для Кирилла – это для меня.

Разговор с Димоном постепенно забывается...

В ванной на глаза попадается новая красивая стеклянная бутылочка, надпись витиеватой арабской вязью – что-то парфюмерное, нюхаю - очень-очень приятное. Кайф...

 - Кир, а что это? В ванной?

- Я не слышу тебя! Зачем орать, если можно подойти и сказать спокойно?

Снова начинаю злиться, но иду и повторяю вопрос.

- Гошка всучил, купил в дьюти-фри на днях, и не пригодилось. Тебе нравится? Забирай.

- Нравится. 

Мы садимся за скромный ужин. Нескромным является только неизменное столовое серебро и полная сервировка. Сейчас нормально, а сначала я каждый раз по привычке ждал официанта.

- Выпрямись. Костя, знаешь же, тебе...

- Знаю...

Я ем салат и гренки с сыром. Есть еще холодная говядина, но мне не хочется. Хочется мороженого.

- Ну, как там Димка?

- Пьет. Уже сильно. Не знаю, что он думает себе... Я не пил!

- Я знаю. Снова предлагал тебе уехать в Москву?

Я никогда не рассказывал Кириллу об этом. Но с Димкой он знаком и отлично знает, чем тот дышит. Периодически спрашивает меня «ну, когда твой самолет?» Шутник. Вот возьму и правда уеду.

- Не знал, что ты тоже там был. Зачем тогда спрашиваешь?

- Ну, мне же нужно знать, когда ты освободишь мой шкаф и свалишь, наконец. 

- Да ладно тебе... Он просто шутит... Мы всегда...

- Ваши шутки похожи на те, что рассказывают в детском саду. Сидя на горшках. 

Нож звонко звякает о тарелку. Что-то мне уже не хочется мороженого. 

Он тоже перестает есть. Поговорили...

Кирилл вытирает руки льняной салфеткой и аккуратно кладет ее на стол. Я комкаю свою и кладу так, что краешек попадает в тарелку и быстро пропитывается салатным соусом. Жду.

- Костя!

Спокойный голос, который я слышал миллион раз, звучит глухо. Сердится. Понял, что я специально. Убираю салфетку из тарелки, но задеваю свой стакан с молоком, и он опрокидывается. Бело-бежевая жидкость быстро и красиво заливает синюю скатерть. Не знаю, зачем я это сделал. Захотелось.

Встает и молча уходит. Количество слов в мой адрес сокращено до нуля. Не удостоил.

Иду чистить зубы и спать. По пути в ванную думаю, что Димка, наверное, в чем-то прав...

Утро начинается с обалденного сладкого запаха. Кирилл давно уехал, на столе – горка свежих плюшек из пекарни напротив, накрытых вафельным полотенцем. Завтрак – сэндвич с ветчиной и брынзой, горка зеленого салата - съедаю, запиваю стаканом молока. Плюшки буду грызть все утро – нужно собираться, а я терпеть не могу эту мутотень. Мне нужен сдобный допинг, желательно такой, чтобы запах ванили и корицы раздавался на всю квартиру, доползая почти до лифта. 

На работу мне к часу дня. Кирилл попросил, чтобы я нашел документы и перебрал свои вещи, потом мы будем складывать их вместе. Проверяю паспорт, все в порядке. Тащусь к вещам. Кирилл иногда сам перекладывает мои вещи более аккуратно, но редко. Да и смысла в этом нет – все равно на следующий день будет то же самое Бородинское сражение футболок, маек и трусов. Откладываю то, что нужно погладить - почти все. 

В шкафу у Кирилла не найдется и пары мятых вещей. Аккуратист чертов.

Вспоминаю нашу вчерашнюю пикировку и лицо Кирилла. Его взгляд из-под ресниц – спокойный, холодный. Какие еще нужны слова? «Ты хочешь меня вывести из себя? У тебя не получится, не старайся». Глаза у него темные, необычного кофейного оттенка. Каштановые волосы чуть вьются, почти как у меня, но он стрижет их коротко, оставляя на лице предмет неизбежных страданий моих губ – трехдневную щетину. Ему идет. 

Блядь, уже чувствую – начинается эрекция. Когда это кончится уже все? Тетя Элла говорит, что сейчас у меня пик сексуальности. Он будет сходить на нет лет с двадцати четырех. Прекрасно... А до тех пор что мне делать?

Самое обидное, что до Кирилла я ничего такого не замечал за собой. То, что почти до двадцати лет я считал сексом – им, по сути, не являлось. Это было больше похоже на дрочку, сопровождающуюся какими-то вечными помехами – чьими-то руками, губами или членом у меня в заднице. Я кончал, но все и близко не было похожим на то, что со мной проделывает Кирилл.

Именно проделывает, потому что моего участия всегда не так уж и много. 

В наш первый раз я вообще испугался, думал, что он чуть ли не извращенец. Наговорил ему ерунды какой-то... идиот, позорище... А он успокаивал – тихо, тихо... полежи. Отходил я почти сутки. Когда он приехал в нашу с тетей трешку и сообщил, что хочет забрать меня на выездную съемку, я чуть не кончил прямо на месте. Тетя Элла тоже смотрела на него во все глаза и опасливо переводила озабоченный взгляд в мою сторону. Она сразу догадалась, что ее птенчика совершенно определенно собирается похитить злой ястреб. Ну, или не злой. 

Но - отдала, что ей оставалось.

Я до сих пор не могу честно признаться ему, показать, как я его хочу. Потому что это – не нормально, и это меня унижает, что ли... Меня злит, как быстро он добивается желаемого – во всём. И со мной тоже. Когда он подзывает меня – без слов: жестами, взглядом, наклоном головы, этой полуулыбкой своей... Злит, доводит буквально до бешенства. И я всеми силами стараюсь не позволять ему. Ну, должно же, в конце концов, у меня быть чувство собственного достоинства? Черт, я уже и забыл, что это такое... Какое достоинство? Безвольная кукла, заводной механизм. Нажал на кнопку – завел пружинку – играй, котенок, играй...  Выебал котенка, пробрал до самого позвоночника, довел до полной отключки мозгов, приласкал, погладил под хвостиком - спи. Вот твое предназначение в жизни. 

И эта его вечная правота. Во всем. 

Не представляю, как он умудрился с такими жизненными принципами заниматься фотографией и общаться в кругу тупорылого и вечно недовольного нашего шоубиза. Хотя он сам сейчас не так часто снимает – только для о-о-очень солидных клиентов, желательно не в Одессе и задорого. Он не жмот, но вечная погоня за деньгами и рациональность бесят. Невероятными усилиями мне удалось убедить его не переезжать пока из этой квартиры - в хорошем районе, просторной, двухуровневой, с подземным гаражом и садиком под крышей. Просто титаническими. Причем, переехать ему захотелось почти сразу после того, как мы стали жить вместе. Хотя я сто раз говорил ему, что мне здесь нравится! Нет – «теперь мы вдвоем, нужно думать о будущем, давай купим небольшой домик, эта квартира обходится слишком дорого...» Сволочь. 

Димка, кстати, не очень-то и шутил. Так что не все ты, милый мой, и знаешь... 

В Москве живут Димкины родичи по отцу: дядя и дед - старый, дряхлый старик, которого Димка видит раз в пару лет. Дед обожает его до неприличия – Димка все дошкольное детство провел у них с бабкой, до сих пор, наверное, считают его маленьким пухленьким карапузом. Бизнес сейчас у Димкиного дяди, но дед  все контролирует, хоть ему и под восемьдесят уже. Рынки, магазины. Очень круто у них. Связи – везде. Димку, с татуированными плечами, проколотым носом и выбитыми в драках несколькими суставами пальцев, там всегда ждут. И у меня есть несколько телефонов «их» людей, у которых всегда можно остановиться на первое время. И даже дольше. Иногда я... а... к черту все.

Продолжаю собираться. Сколько у меня вещей... Нахрена я их покупал? Половину не надевал и двух раз. Кирилл слова «нет», если мне хочется, не знает. Иногда я и подумать не успеваю, а он уже... Тоже раздражает... Нужно постоянно меня ткнуть носом в свою проницательность. Вольф Мессинг, блин.

И этот вечный взгляд - «ты как?» Словно без него я был в полной жопе, а сейчас купаюсь в шоколаде и марципанах. Бесит, до одурения бесит, что в каком-то смысле – так и есть. И вот опять – утро еще не закончилось, а мне уже хочется... Блядь! Позавчерашний трах в машине уже забылся, вчера ничего не было, и мне снова вечером придется изображать недоступную примадонну. Я знаю – он мечтает, чтобы я подошел первый, попросил. Так было пару раз – давно, в самом начале. Не дождется. 

Еще я все никак не могу понять – почему с другими у меня не получается ТАК? Все два года моего сексуального ликбеза – коту под хвост. Проверялось по-всякому, и каждый раз – одно и то же. 

Игорь, старый приятель с курса в универе, достает меня своим «Костик, ты няшка такая» уже давно. Во время учебы мы как-то пару раз «общались», но без особого энтузиазма с обеих сторон. У Игоря все время кто-то был, а я тогда сам особо не понимал, что мне нужно. Но как только я стал жить с Кириллом, он просто проходу мне не давал. С Игорем было хорошо, весело. На меня он смотрел, как кот на плотву, и это льстило, потому что Игорек был признанным мачо, весельчаком, душой компании - девочки по нему умирали и накалывали его имя у себя за ухом. Он мог - с кем угодно. Это тоже льстило, потому что у меня самого опыт гетеро-секса был печальным. Не хочется вспоминать даже. 

В тот день, когда Кирилл нас застукал, меня так прижало, что вообще было все равно, с кем. И заранее знал, что так и будет, когда мы переписывались в скайпе. Кирилл чувствовал, что я нервничаю, но, как обычно, улыбался своей всепонимающей улыбкой и ничего не предпринимал. 

Хотя... что он мог бы сделать? Ничего.  

Только – все зря. Игорек от привалившего ему счастья так разволновался, что не успел меня толком трахнуть, кончил прямо с моим полувставшим членом у себя во рту. А я тогда испугался, что Кирилл заставит меня раздеться и догадается, что ничего не было. Должен же он был понять, что я не только его домашняя игрушка, что меня хотят, даже вожделеют и другие... Только Кирилл ничего не стал проверять, понял не совсем правильно, а я, по наивности, подумал, что тем все и закончится.

Когда дошло, что он меня реально может выгнать... Не думал, что он ТАК разозлится. Наверное - лучше бы тогда  побил. Мне бы легче стало. 

Потому что потом все повторилось. Он меня игнорирует, я злюсь, мне нужен кто-то, чтобы оторваться. Я рассказал ему потом обо всех моих «блядствах» - даже вещи перед этим собрал. Не отпустил. Никаких слез, истерик, просьб, упреков... Только «не делай так больше, ладно?» Как нашкодившему коту.  

И я уже не делаю.  

На работе моя гейская сущность всем известна – скрыть такое сложно, но руководство у нас продвинутое, никакого вида дискриминации не одобряет, и я, в принципе, не страдаю. Правда, любят меня, в основном, девчонки с рецепшена и бальзаковские бухгалтерши-кадровички. Так и слышу жалостливый шепот с придыханием: «Бедная деточка... это он с кем, вот с тем? Который его на машине каждый божий день забирает? А бледненький какой... Ему бы девочку - вон, Катюха с рекламного отдела... Хорошая какая – кровь с молоком! Отогрела бы, откормила...» Ну и так далее... Мужчины меня терпят. Я еще и не курю – одно к одному, выродок.

Кирилл считает, что скрываться и сидеть в шкафу безвылазно – нет смысла, но и демонстрировать всем и каждому тоже не стоит. Но когда забирает меня - из машины не выходит – никаких поцелуев, даже не прикасается. Боится, что у меня могут быть проблемы... 

Если бы я был девушкой, наверное, я бы оценил все это... 

Из шкафа выпадает моя позапрошлогодняя куртка. Кирилл хотел ее выбросить, я не дал и засунул подальше. Одна из немногих вещей, оставшаяся от периода «до него». Хорошая куртка, правда, сейчас она на мне не застегивается. Какой же я был худой! В ней я и был, когда мы познакомились. Подношу к лицу, нюхаю... Пахнет Олдспайсом и пресловутым миндалем... нет, не выброшу. Хочу засунуть подальше – в кармане что-то шелестит. Записка: «Я уже соскучился. До вечера». И нечто похожее на хвост с усами. Да уж, художник из Кирилла никакой. Вечно по утрам засовывал эти записки мне в карман, пока мы не поссорились - я сказал, что он меня этими записками достал. Больше он не писал, эта, наверное, последняя...

Смотрю на себя в зеркало. Если зеркало не врет, я красив. Я вижу это. Но почему это не доставляет мне радости? Почему? Я не знаю...

Жду Кирилла. Может, он знает? Он знает всё. 

Марат прилетает завтра. Навестил могилы наших общих предков, посюсюкался с племянниками. Навестил моего отца. Семья.

У меня нет семьи, нет уже давно. В детстве, юности – была. Теперь – это только Костя  и Элла. Ничего больше мне не нужно, ничего не хочу. 

Хотя, нет, хочу  – пусть поскорее пойдет снег. 

В прошлом году снег пошел в конце октября – уникальное для малоснежной Одессы событие. Я приволок древние деревянные санки (Гошка отрыл в своем подвале) и почти насильно вытащил котенка в парк Победы. В итоге – еле затащил обратно. Тогда я первый раз увидел, как он по-настоящему смеется. Не зажимаясь, не гримасничая. Задирая голову к скудному осеннему солнцу. Хватая меня за руки и прижимаясь холодным шерстяным боком к моему животу, укрываясь от ветра. Поправляя черные пряди, выбивающиеся из-под дурацкой, но любимой шапки. Мы хохотали, кормили друг друга снежками, катались с наспех накатанной горки, отряхивали друг друга и застегивали расстегнувшиеся парки. Потом Костя углядел рыдающего парня лет трех, оказалось – у пацана, который снег вообще не помнил, санок нет. Мы катали его до темноты.

Той ночью Костя сказал мне: «Вот бы ты всегда был такой». 

Ну, какой есть. Я знаю себя.

И я знаю, что ему тоже иногда не просто.

Я жесткий прагматик. Я педант и где-то сноб. Мои привычки неискоренимы. Любая погрешность мозолит мне глаза почище бревна, а прощать тех, в ком я разочарован, мне тяжело. Мне проще их заменить. Я так и делаю, и люди в моей жизни меняются со скоростью калейдоскопа. Кроме друзей и Кости. 

О том, чтобы заменить котенка кем-то еще, я не думаю. Я давно разучился думать так. 

Новость о Праге он воспринял с нескрываемой радостью. «Нескрываемая радость» в его случае – это подобие кривоватой улыбки, отсутствие критических замечаний и быстрый взгляд, но не исподлобья, а прямо в глаза. Он не может броситься мне на шею, крикнуть «ура!», поцеловать в знак благодарности. Он считает это слабостью.  

Но чертов ужин уничтожает все мои предыдущие достижения. Костя снова в своем репертуаре «А вот я возьму и ...», наводя на столе хаос и демонстрируя смертельную обиду. 

Его школьного приятеля Димона я знаю – приходил к нам несколько раз со своей герлфренд по имени Света. Света – действительно очень красивая девочка, с чудесным милым личиком и тоненькой детской фигуркой, живущая со своей матерью в общаге на окраине. Светочка бедна, а Дима – холеный амбал с туповатым, постоянно удивленным лицом, – мальчик с перспективами. Прелестный мезальянс настолько традиционен, что почти не вызывает неприятия – там все довольны. Вот только не знает мой наивный Костик, что это сейчас Димочка со Светочкой – сейчас, здесь. Но как только он окажется в вожделенной Москве, или Питере, без родителей и школьных друзей – через год-два, а может, и раньше, бросит свою Светочку и станет трахать юных нежных мальчиков, похожих на Костю, а к тому времени деньги и возможности у него уже будут. 

Потому что меня сложно обмануть в таких вопросах - и его вечный интерес к гейской теме, и отношение к своей женщине – гораздо менее трепетное, чем к другу, и регулярные попытки убедить Костю в том, какой я урод, и что отсюда ему надо валить. Потому что дрочит Дима, явно думая не о Свете, и в Москву котенка завлекает не просто так. 

Котенок ведется и, по-моему, находится слегка под его влиянием. Все же школьная дружба, да и от побоев он его действительно защищал. Вот, снова его оправдывает... шутки у них...

Наказываю его полным игнором, и он всю ночь мешает мне спать дурацким ерзаньем. Ничего... 

Утром фотографирую его на любимый Canon Mark III – сонного, теплого, с крошечными капельками пота на виске. Губы влажные, дыхание почти незаметное. Он не проснется – разбудить котенка в пять утра может только выстрел "Авроры". Прекращаю, когда руки начинают предательски трястись. Спи, счастье мое.

Договариваемся с Маратом встретиться вечером в японском ресторане. Вдвоем. Звоню Косте, предупреждаю. Орет возмущенно в ухо. И не смущается - что он на работе, и вокруг люди. 

- Мы же договорились пойти в «Тирамису»! Блядь, Кирилл, ты снова... Господи, ну вот всегда, когда приезжает этот злобный гном, ты...

- Костя, заткнись! – я тоже слегка повышаю голос. 

Ненавижу, когда он говорит так. Марат действительно невысокого роста, а своими круглыми глазами и полнотой  чем-то напоминает Денни де Вито. И всю жизнь примитивные обыватели считают его слабым и наивным. Но Марат далеко не наивен, и уж вовсе не слаб. Он умеет видеть людей насквозь, это его профессия. Из человеческого шлака в сто, двести, триста человек он с удивительной проницательностью распознает драгоценность. Он умеет определять скрытые недостатки и моментально вычисляет любую искусственность. Модели обоих полов его ненавидят, друзья, и те, кому он помогает – боготворят. Он мне друг, и я ему благодарен.

- Ты - едешь к тете Элле. Если ты забыл, она уже два раза просила тебя приехать и посмотреть компьютер. Или ты хочешь, чтобы она вызывала мастера со стороны? Вот уж ей будет приятно.

- Не хочу.  

- Ну и славно. Я заеду за тобой в офис и отвезу.

- А обратно?

- Такси возьмешь. Костя, что это за вопросы?

Молчит и сопит в трубку. Ненавидит, когда я прав.

В ресторане на удивление людно, но нам выискивают удобный уголок возле окна с дивным  видом на Оперный. Обстановка располагает к приятной дружеской беседе, но Марат настроен на свою обычную критическую волну. Разражается упреками.

- Ты не был на могиле отца два года! То, что он тогда уехал, а ты – нет, не дает тебе права так себя вести. Хотя бы к Рождеству съезди. Что с тобой происходит вообще?

Он знает, что со мной происходит. Прошлый год я вообще был как в тумане, в этом не намного лучше. Я имею в виду – я не знаю, не понимаю и не представляю своих планов на будущее. Эта размытость мучает мою рациональную натуру, но все мои попытки изменить хоть что-нибудь ударяются о бетонную стену по имени Костя. Любые мои планы согласуются с тем, что он у меня есть. 

Ехать в Германию он не хотел ни в прошлом, ни в этом году. Я просто физически не смог его оставить и тоже не поехал. Совершеннейший нонсенс.

- Ты же знаешь, Марат... Не береди...

- Ну уж, нет! Мы сколько знакомы с тобой? Лет тридцать? Все тридцать лет Кирилл Штейн был образцом рассудительности и здорового прагматизма. А сейчас это черт знает что! И – молчи! Этот кудрявый «гений» тебя в гроб вгонит! И проблемы у него не с неврологией, а с психикой - плюс эгоцентричность младенца...  Вот нахрена ты все это на себя взвалил? Не удивлюсь, если из-за него ты начнешь терять клиентов.

Не может удержаться. Маратик, милый мой, как бы ты меня ни любил, собственный интерес всегда слегка высовывается. Но я рад этому, потому что пока я с тобой, бедность мне не грозит.

- Пока еще ни одного не потерял, не злись. И пока будет так, как есть. Он молодой еще, привыкнет.

- Если ты его не выдрессировал за два года, то можешь дальше и не пытаться. Неужели ты не понимаешь, что он все время будет тебя изводить. 

- Марат, да брось! Все не так плохо. Лучше расскажи, как сам. Ты похудел вроде...

Расплывается в довольной улыбке. Не верит ни на йоту, но ему приятно. Марат – жуткий бабник, и женщины носят его на руках, игнорируя непритязательную внешность. Он умеет их очаровывать сладкими речами, засыпает ворохом комплиментов, окутывает покровом таинственности. Умеет и применяет, и дамочек всех возрастов, готовых на все, у него в избытке. Любопытным является и то, что Марат по сути – гомофоб, но скрывает это всю жизнь, ради меня. Я ценю. Хотя андрогинных мальчиков-моделей, которых он третирует, мне жаль.

Рассказывает о себе, недолго. Не выдерживает, снова переключается на меня. 

- Берешь его на презентацию «Toshiba»? Я бы не советовал. Отправь куда-нибудь, пусть тетке своей одинокой помогает, или займется чем-нибудь. Не может же он вечно таскаться за тобой хвостом. Предупреждаю – увижу, что он мешает – выставлю! Ты меня знаешь.

Я знаю его. Он ненавидит Костю, считая, что он висит на моей шее тяжким грузом. И Костя, с его кошачьим инстинктом, давно это уразумел. Я привык и давно не надеюсь их помирить. 

Тем не менее, съемки на презентации проходят по плану.

Первой удачей является то, что мне удается одеть Костю соответственно мероприятию. Все еще злой на то, что я не трахнул его этой ночью, он пытается раскрутить меня на секс сейчас. 

Ну, уж нет, дорогой... Нет уж... В следующий раз будешь знать, как себя вести. Да и на мероприятии будешь как шелковый.

Я уклоняюсь от его взгляда умирающей рабыни и выбираю из вороха вещей то, что считаю подходящим к случаю. Узкие терракотовые джинсы, кашемировый свитшот приглушенного чернильного оттенка, из-под которого выглядывает неизменная белая футболка, обмотанный в три раза вокруг шеи тонкий шарф и синий тренчкот. Безропотно слушается, вздыхая так громко, что я опасаюсь за его легкие. Обувается сам, кряхтя, выбирая вместо дурацких грубых ботинок нормальные. Ничего вызывающего – просто красивый парень, который с кем-то пришел. Презентация исключительно неформальная - формальная, в костюмах и галстуках, давно отснята. На ней котенок бы сдох от скуки. А здесь ему, может быть, будет даже интересно.

Я теряю его из вида в первые же минуты и работаю. Мне некогда за ним следить, но я периодически ищу его глазами, иногда нахожу. Огромный демонстрационный зал – битком, женщины одеты так, что одежду на них приходится выискивать, хотя довольно прохладно. В воздухе парит одуряющий La Vie Est Belle, заставляющий меня морщиться – какое же счастье, что я гей. Ага... Котенок с девушкой – губки раскрывшимся бутоном, алый топ, намек на шорты, норковая накидка – фу, как пошло. Беседуют. Ну вот - девушка отходит со своим бокалом, лицо – обиженно-недовольное. Зато котенок – улыбка до ушей. Вот же засранец... Намекнул. Я машинально ухмыляюсь. Обожаю, когда он их так отшивает. Боже... он нереальный. Он просто нереальный среди всей этой тупой уродливой толпы. Снова теряю из вида.

Марат знакомит с новым клиентом. Нужно с ним выпить, зову ассистента, вешаю на него свою камеру. Идем. Застреваю на час, пить приходится ненавистное мною красное, черт его знает, какого происхождения. Лучше бы водки выпили. Но главное – результат. Марат доволен, его чеширскую улыбку заметно с затылка. Еще час, и  домой.

Собираю свою группу, чтобы перекусить. Ребята устали, а я приучил их держаться вместе во время застолий – мало ли что. Да и техника дорогая. Сначала бузили, сейчас ценят. Быстро едим, они снова рассредоточиваются по обоим этажам павильона, я ищу Костю. Не нахожу. Зато меня находит Марат. 

- Отбыл твой звереныш. Просил сообщить, что голова заболела. Знаю, знаю, у него бывает... Его Митя отвез, охранник мой. Не нервничай. Отвезет, в постельку уложит, песенку споет... Ну все, все... шучу. У него двое детей, расслабься. 

То, что у Кости начнется мигрень, я не ожидал, хотя - если он пил ту же бордовую бурду, что и я - не удивлюсь. Но это было бы странно – он знает, что ему нельзя пить красное вино и есть креветки. Забыл? Набираю его номер.

- Да?

- Костя, ты как?

- Тошнит. Я тебя не нашел. Ничего, что я один...

- Господи, конечно, нет. Правильно сделал. Если будет совсем плохо, выйди из машины, пусть тебя вырвет. Ты слышишь? Дай трубку Мите.

Даю указания. Митя угукает в ответ – он надежный парень, я могу успокоиться. 

Работаем. 

По дороге домой я снова начинаю нервничать, руки на руле уже потные. Я сам не понимаю, почему – Костя не ребенок, а мигрень – это всего лишь мигрень. Не приступ астмы, не эпилепсия... Митя не уедет, если Косте  станет хуже. Но к парадному почти бегу – хорошо, что оставил свой аппарат ребятам – отвезти в студию, и мне ничего не мешает. Лифт еле тащится – лицо в зеркале у меня нервное, перепуганное... Щетина снова лезет, черт...

Костя в ванной. Лежит в обмороке, упираясь головой в основание унитаза. Его рвало. Сильно. Видимо, не в первый раз – вижу, он вставал и даже пытался убрать брызги рвоты с пола. Нашатырь – рядом, бывало у нас и такое... Очнулся, слава Богу... Быстро бегу, наливаю воды, заставляю выпить. Вытираю влажным полотенцем. Его плечи трясутся – снова началось. Придерживаю, поглаживаю по дрожащей спине – «ничего, ничего, котенок, пройдет... ты же знаешь, всегда проходит...» Его чуть отпускает. Поднимаю с пола, тянется к умывальнику. Умываю его лицо, шею, он полощет рот, вытирается. Идет, шатаясь... Да какого черта... Поднимаю его, несу. 

- Я сам пойду, пусти...

Не пускаю. Несу в спальню, он кажется мне легким, как подросток, тонкие косточки локтей врезаются мне в бок. Вот так... осторожно, ложись...

Укрываю. Он так быстро холодеет, что накрываю сверху еще пледом – потом уберу, пусть скорее согреется. 

- Ну, как ты?

- Кир... я там, в ванной... прости...

Меня накрывает волна ненависти к самому себе. Ну, вот же скотина... скотина и есть. Приучил парня, что везде должна быть идеальная чистота... Глажу по холодной щеке, целую.

- Еще скажешь подобное, получишь по шее. Закрывай глаза давай. Глубже дыши. Ты пил таблетки? Сколько раз?

- Два... но они все...

- Я сейчас принесу... подожди минутку.

- Стой! Не уходи... полежи со мной.

Ложусь рядом, он пытается высунуть руку из-под одеяла и накрыть меня. Накрываюсь сам. Прижимаюсь к нему осторожно. Он уже не такой холодный, пытается придвинуться ближе, найти удобное местечко, в итоге его затылок оказывается у меня под подбородком. Темные пушистые волосы щекочут мою шею, целую их... Чувствую пахом его маленькую попу, прижимаюсь грудью к острым лопаткам... контуры наших тел повторяют друг друга. Это бывает так редко, так сладко...  Он глубоко вздыхает и мурлычет довольно, видимо – полегчало:

- Ки-ира... Ты меня любишь?

- Люблю, люблю... спи...

Глажу его под одеялом по животу, груди, он ловит ладонью мою руку. Замирает. Через две минуты он уже спит. Аккуратно высвобождаюсь, чуть отодвигая теплую тушку, пахнущую мной – таблетки не понадобились. 

Внизу звоню Марату и говорю, что Митю я придушу. Завтра.

Три дня и четыре ночи в Праге пролетели как три минуты и четыре секунды.

Наплевав на все на свете экскурсии, я потащил его по своим собственным местам в Старом городе, заглянув только полюбоваться часами на Староместской площади, которые на него никакого впечатления не произвели. Мне вдруг взбрело в голову покатать Костю в карете, на что он ответил взглядом, обозначающим «ты совсем  спятил?». Поэтому, не слушая возражений, я запихнул сопротивляющегося любовника на мягкое сидение, подмигнув офигевшему вознице - «все ОК, вперед!» - и мы поехали. На протяжении всей поездки мой юный спутник хихикал, как барышня, толкался и, не переставая, фотографировал себя, любимого, а после того, как вылезли, сделал еще два десятка селфи с лошадками. В общем – я попал в точку.  

Три дня мы бродили по Градчанам и Пражскому граду, останавливаясь, чтобы перекусить, и снова бродили. От вафель нас просто распирало, но мы упорно их ели и ели, пока Костю не затошнило. В предпоследний день котенок захотел попробовать абсента и, не обращая внимания на мои предупреждения, слегка превысил отпущенную мной крошечную дозу. К гостинице я его волок практически на себе, а все утро мы лечили похмелье. Но днем все равно гуляли, бродили, и иногда целовались в укромных уголках темных улочек. Почему Костя так хотел в Прагу, я понял в самом конце нашего путешествия. Уже собирая вещи, он как-то странно на меня смотрел, а потом собрался с духом и попросил съездить на Карлов мост. Мы поехали, и мой Костя, существо ни разу не романтичное, приложил руку к медному кресту, ногой наступил на какой-то особый гвоздик, а потом сердито на меня глянул. Я отвернулся. Пусть загадывает свое желание. Но это было еще не все – оказалось, что мне тоже жизненно важно поучаствовать в процессе. Народу было много, но мой безрассудный возлюбленный больно схватил меня за шею и принялся целоваться, даже не удосужившись выйти из толпы. Придя в себя, я взял безобразника за руку и потащил с моста, потому что на нас уже оглядывались. 

В гостинице мне, тупому и непросвещенному, было сказано, что святая обязанность всех влюбленных целоваться на мосту и загадывать желания! Я не рискнул возражать, а Костя был таким уморительно серьезным, что я боялся оскорбить его хохотом, который еле сдерживал. «Влюбленными мы, конечно, являемся, но все эти католические сказки не для нас, милый, – шептал я ему ночью, - мы живем в другом мире, мы – мужчины, и наша цель – хотя бы выжить». Он насупленно слушал и грустно молчал. Аргументов для возражений у него не нашлось. 

Три дня прогулок, короткого сна, быстрого секса – все же мы сильно уставали, и бесконечной романтической мути. Костя меня фотографировал, я корчил рожи. Он злился и отправлял свои бесчисленные селфи Димону. Последние три счастливых дня. 

В самолете Костя все время дрых – устал от впечатлений, да и вообще он трусишка - сразу глотнул предложенные таблетки и уснул. Я же переделал кучу дел: расписал свои звонки и визиты, проверил в ежедневнике, когда Косте к врачу (раз в полгода наблюдается у невропатолога, да уж, детка моя нервная очень), набросал несколько давно запланированных писем и тоже успел подремать полчасика. И хотя домой мы прибыли совсем не убитые дорогой и в отличном настроении, все равно, не дойдя до спальни, упали на диван и отрубились.

Но зато утром проснулись в шесть и долго смотрели друг на друга, пытаясь понять, где находимся.

Котенок был доволен. Он был настолько доволен и благодарен за поездку, что просто всеми фибрами души пытался это показать. У него даже получилось подойти и, подергав за руку, потыкаться мне в шею, оглушительно сопя. Этот совершенно очевидный и нетривиальный жест означал – сделай со мной что-нибудь немедленно - или я взорвусь.

 Когда-то в порыве обиды он бросил мне, что постоянно выпрашивает у меня секс. Это не так, конечно, совершенно не так. Да и Костя еще далеко не в курсе о границах моих возможностей. Просто я не могу его постоянно трахать, то есть, быть инициатором процесса - в этом мне чудится что-то инцестное, противоестественное. Он слишком нежный, нервный, ранимый, как это ни нелепо звучит. И мне нужно совершенно точно знать, что он этого ХОЧЕТ. Что он не подчиняется, не отдает себя во власть жестокого сатрапа, не делает мне одолжение. В глубине души я понимаю, что хочет он почти всегда, но страх хоть какого-нибудь подобия насилия с моей стороны всегда присутствует. 

Для Кости это слишком сложно, хоть он и вундеркинд в некотором роде. У него все просто – мы живем вместе, значит, секс должен быть с утра до ночи. Гормоны...

Но тыкание и сопение произвели должный эффект – я волоку котенка в душ, а сам сбрасываю с дивана в гостиной меховую накидку (она жутко натирает все на свете) и оставляю котенку пару подушек – втыкаться возбужденной мордочкой, тискать и подсовывать под животик. Выволакиваю из душа, вытираю сам, получая от этого кайф – садистски медленно, пока он не начинает царапаться. Отодвигаюсь и любуюсь произведенным эффектом - ровненький розовый член смотрит четко вверх, я не выдерживаю, толкаю котенка на диван и начинаю мучить его чудесный орган своими губами. Сначала он просто стонет, а потом начинает пытаться оторвать мою голову от себя. Считает, что если он кончит мне в рот, наступит конец света. Дурачок. Отпускаю его горячую, изнывающую от ласки плоть, и в благодарность он снова лезет целоваться, угрожая зацеловать меня до смерти.

А потом мы трахаемся – долго, так долго, что ему требуется перерыв. После перерыва пытаюсь сбежать посмотреть на орущий телефон, но меня уже тащат обратно, мы продолжаем, пока не сваливаемся с дивана нафиг. Котенок в ударе – после диких скачков верхом на моем члене, кончает молча - почти охрип. Отползает и падает навзничь, уткнувшись потемневшими глазами в потолок. Уснет еще... смешной... и подушки пригодились.

Я тоже слегка подустал - плечи и спина уже ноют от его царапин, а себе он прокусил губу до крови.

Переворачиваю на живот - он ненавидит мои «осмотры», но великодушно смиряется – вздыхаю. Чувства меры – ноль. Притаскиваю охлаждающий гель. Целую котенка в покрасневшую попу, смазываю в нужном месте, пытаясь достать поглубже. Морщится. Чего морщиться – кто виноват? Терпи. Он терпит, лежит вялой медузкой уже на боку и бубнит, что завтра на работу, а так не хочется... Лентяй.

Собираюсь в студию. Когда я поворачиваю ключ в замке, он уже спит. 

*Костя*

Его снова нет. 

Прошла почти неделя, как мы приехали из Праги, и каждый вечер я совершенно напрасно его жду. Деньги. Он зарабатывает деньги. Ну да... А я играю в салочки на языке C++. Непонятно, почему все так ломанулись в октябре сниматься, жениться, рожать гребаных детей и рекламировать всякую муру... Студия завалена работой. Зато Марат счастлив, гад. 

Я съездил пару раз к Димке – противно, да и он какой-то странный стал - вдруг начал плакать и обниматься; тетя Элла наконец-то завела себе ухажера – я рад этому, честно. Беру на дом работу, но переделываю ее за час.  

Мне непривычно... Мне так не по себе каждый вечер без него... Раньше я был бы счастлив отдохнуть от вечного контроля и нравоучений. А сейчас мне скучно. И... я хочу, чтобы он тоже скучал. 

Но хрен он заскучает, как же... «Ты ел? Посуду помой. Позвони уборщице. Проверь обогреватель. Как, ты не отнес мой пиджак в химчистку? Не забудь выпить таблетки». Заботливый...

И никогда: «Я скучаю. Целую. Грущу». Молчу уже про «люблю».

Димка прав – он меня не любит, нет. То, что он делает, называется по-другому. И поездка это только усугубила. И дело даже не в сексе или интересах. Просто... наверное, у нас разные чувства друг к другу, вот и все.

Утром оказывается, что сегодня выходной – а я и забыл. Зато Кирилл отлично помнил и расписал мне два десятка заданий на день. Сам же вчера пришел в три часа ночи усталый и злой, выпил свой мерзкий чай и спал на диване. Ну, вот какого черта? Злюсь.

Весь день мотаюсь по городу. Сделал все, за исключением пустяка – я ни разу не ел, и сейчас чувствую, что уже начинает тошнить. Дома есть одному... нет. Бреду в небольшую кафешку напротив Политеха – там всегда вкуснейшие блинчики со смородиновым сиропом и уютно. Сажусь у окна, бросая рядом на сиденье тяжеленный рюкзак, и любуюсь на бывшую альма-матер. Блин, ну вот зачем ему «шишки хмеля, желательно не высушенные, а еще зеленые». Очередную голую дуру в рекламе пива обсыпать? Дурдом. Купил на Привозе полмешка этих шишек. Но пахнут приятно. Роюсь в рюкзаке и тут слышу знакомый, но подзабытый голос:

- Костя? Костя, ты?

Андрей? Шикарно он выглядит, просто шикарно. Я приоткрываю рот. Господи, сколько я его не видел... вечность. Обнимаемся. Он не один.

- Ксюша, познакомься – это Костя Ланье, мой друг детства. Выросли в одном дворе. Помнишь бабу Шуру, Кость? Вот это баба была... гром! Сколько воспоминаний...

Его спутница – изящная, яркая дама под сорок, явно считающая себя двадцатилетней нимфеткой. Черные выпрямленные волосы двумя симметричными пластами лежат на непропорционально большой груди, рваные укороченные джинсы болтаются на тощих бедрах, неизменный бесформенный тинэйджерский топ с контрастной надписью. Ресницы до бровей... Губы тоже... слегка перекачаны. Кукла. Андрей улыбается, отводит свою даму за столик, возвращается ко мне. 

- Телефон?

Обмениваемся телефонами, он окидывает меня оценивающим взглядом, жмет руку и уходит.

Ирония ситуации в том, что в моем непростом детстве не было никакого Андрея. И ни одной бабы Шуры во дворе. И другом детства моим он никогда не был.

Потому что он был моим первым мужчиной.

Это был бассейн. Бассейн, куда упрямо и настойчиво водила меня тетя Элла для улучшения осанки, а потом, уже взрослый, ходил я сам – по привычке, и еще – чтобы не ходить в качалку. Ненавижу «железо» в виде тренажеров – скучно. 

В бассейн ходить я перестал только с появлением в моей жизни Кирилла, а одним из эпизодов моих занятий плаваньем был Андрей. 

Андрей Чернов, самый старший в нашей группе.

Да, вот так банально. Даже неинтересно рассказывать. Очень просто и очень недолго. Мне как раз исполнилось семнадцать, и я был буквально одержим желанием «сделать это». Андрею было девятнадцать, и наш тренер часто давал ему задания погонять нас перед очередными тренировками вместо себя – Андрей был призером практически всех чемпионатов, где мы участвовали... Он был… классным.

И первым обратил на меня внимание именно он. Сначала он просто легонько хлопал меня по заду, когда я прыгал с бортика или стоял рядом. Я мало обращал внимания на хлопки и на него самого, так как еще не вполне научился распознавать «себе подобных» - пока один раз не столкнулся с ним в лифте спортшколы. И первый раз увидел его в обычной одежде, потому что наши обнаженные тела были слишком привычными. И я вдруг увидел, что он был красивым, очень мужественным, с волевым загорелым лицом. Он же посмотрел на меня вполне заинтересованно.

На следующей тренировке он попросил меня остаться, показал пару новых движений, проверил их, каждый раз находя меня или недостаточно быстрым, или недостаточно гибким... В общем, я уже устал, и бассейн был пуст, только тогда он меня отпустил, и я стоял в душе, подставляя усталые мышцы теплым струям. И он – просто вошел. В плавках, но я все понял. Правда, так окаменел от страха, что на его слова «Костя, я бы хотел пообщаться с тобой как-нибудь» тупо не мог ответить. Но он догадался, что мне нужен толчок. Подошел поближе и просто стал целовать в губы. Нежно так, ласково. И трогать мокрой рукой мой член. 

Собственно, и все. Тогда он меня не тронул больше, а расспросил, где я учусь, хочу ли ехать на соревнования, кто мои родители. И только через месяц примерно, когда я был совершенно измучен своим желанием и видел его в каждом сне, сопровождающемся эрекцией, подвернулась возможность. С ним и еще несколькими парнями из команды мы поехали на неделю в кемпинг, отдохнуть. Ночью я пошел к нему в номер. Наверное, не будь я собою, все получилось бы по-другому... Но я не знал, как это происходит «правильно», поэтому, когда он почти сразу положил меня на живот, смазал дырку чем-то холодным и одной рукой зажал рот – я не очень понял, что происходит. Когда он стал растягивать меня пальцем – я терпел, тут все было понятно. Но вот когда он почти полностью вогнал в меня член – до меня дошло. До самых мозгов, точнее – чуть ли не до печенок. Блядь, как мне было больно! Думаю, тогда он очень хотел продемонстрировать мне всю свою силу и не особенно обращал внимание на мои танталовы муки.

Он меня просто трахал. Я пытался вырываться, но он был здоровый и сильный, и держал крепко. Спустя бесконечность мне стало чуть легче, а потом я перестал орать, а он держать мой рот. Закончив, он перевернул меня на спину и бросил салфетку. Чтобы я вытер слезы. Я вытер, задница жутко саднила, правда, скорее снаружи, чем внутри. Я сидел на кровати, охреневший от боли и возбуждения, совершенно голый, а он курил и смотрел на меня. Потом спросил: «Хочешь кончить?» Я еще как хотел. И тогда он взял мою руку и стал водить ею по моему члену. И потом я так и дрочил - моя рука, а сверху – его. А потом он убрал мою руку и продолжил сам -  развязка наступила через пару секунд. Я так тащился от его прикосновений, что хватало меня, в основном, ненадолго, и мы даже встречались пару недель – уже с более вменяемым процессом и результатом. А потом он очень быстро меня отшил. Резко и без сантиментов… Тогда я был уверен, что влюблен, а он не знал, как от меня отвязаться, а может, просто нашел кого-то еще. 

Сейчас Андрей был таким же красивым. И его вид вызвал во мне смутные воспоминания – о первом остром наслаждении, о боли и о чем-то, смутно напоминающем любовь.

Он позвонил на следующий день – я был в офисе и сидел в наушниках. Галка Портнова больно лупила жесткой ладонью по моему плечу, подсовывая под нос истошно визжащий Гэлакси: «Забери свой чертов аппарат!» Дура. Рингтоном у меня был крик павлина. Ну а что – прикольно, и ни у кого нет...

Я подумал, что еще один вечер у телевизора я не выдержу, а ехать в студию Кирилл запретил – снова какие-то большие боссы, никаких посторонних. Ну да, конечно... я посторонний и есть... Да и Андрей так настойчиво просил о встрече, что я сдался. 

 Мы сходили и прогулялись к морю - он рассказал, что это была его жена (я вспомнил ее силиконовое тело и вздрогнул), - у них свой бизнес, детей нет. Он все время смотрел на меня с таким видом, словно хотел сгрести в охапку и украсть. Собственно, что недвусмысленно и объяснил на стоянке, где прижал меня к своей машине и сказал, что не спал всю ночь и думал обо мне. И еще что-то, каким я стал классным, в общем – как обычно. Зубы  у него стучали. 

Ну, и стандартное - «Я сниму номер?»

Да пошел он... Я сказал, что живу с парнем, изменять ему не собираюсь, и вообще...  Похоже, он не понял, тискал меня и не отпускал. А мне было плевать, я что-то еще сказал ему, типа – «приятно было еще раз встретиться», и ушел. Он смотрел мне вслед круглыми удивленными глазами. 

Ночью Кирилл дома не объявился – ездил на какую-то «нужную» тусовку, а утром приехал, наспех собрался, клюнул  меня в щеку и улетел в Киев. На три дня. «Очень нужно, очень важно, потом объясню».

Блядь. 

На следующий день он даже не позвонил. 

А я позвонил Андрею. Мне было уже все равно. Хоть кому-то я нужен…

Номер он снял шикарный - в «Красной», гораздо круче тех, где я вообще был, включая заграницу. Видимо, женушка его неплохо умеет крутиться. Мы выпили коньяка - я не очень хотел пить, но был какой-то напряженный, и Андрей сказал, что эта вещь очень классно меня расслабит. 

Потом я валялся в джакузи (я их обожаю, а Кирилл говорит, что это ненужная трата денег, и отказывается покупать). Он залез ко мне, и мы долго целовались в розовой пене, сильно пахнущей фиалками... Странно, но я почти ничего не чувствовал, хотя обычно поцелуи меня очень заводят. Андрей был очень красивым, красивее Кирилла, я видел это. Хотя... когда он открывал рот и начинал говорить... Скажем так, он был слегка грубоват, или я не привык к такому... Но все равно мне чего-то не хватало... Может, угрызений совести?

Я вылез из дурацкой пены, мы залезли на гигантскую кровать и продолжили ласкать друг друга. Все было как-то… не так. Не знаю, почему. Чужое тяжелое тело, чужие руки, шарящие по моей спине, груди, наглаживающие задницу – все это давило на меня, в голову постоянно лезло тоскливое - «что я тут делаю», и мешало…  Мне вдруг захотелось, чтобы все поскорее закончилось, и я чуть подергался под ним. Он понял. Я видел, что он очень хочет, но его беспокоило то, что я так и не возбудился. Поцелуи и то, что он бесконечно мял мой член – не помогали. В конце концов, он просто плюнул на это и решил получить удовольствие сам. Опустив меня на колени, он подошел почти вплотную и, обхватив мою голову руками, притянул к своему паху. Я почти автоматически стал сосать, потом он застонал и остановил меня. Черт, лучше бы уж кончил... Вся эта история стала мне надоедать, и я как-то трусливо мечтал поскорее свалить оттуда. 

Он перевернул меня на живот, и я почти обрадовался: десять минут – и все, я свободен, желания у меня не прибавилось ни на йоту. Зато оно прибавилось у него. И вообще – похоже, он разозлился. На меня. Думаю, я был первым парнем, которого он хотел, у которого был грустно упавший член и унылая физиономия.

Поэтому трахал он меня быстро, без особых церемоний и уже не тратя времени на поцелуи и прочее. Расстались мы неловко, он хотел меня поцеловать, но мне было уже тошно от его прикосновений – я отстранился и просто ушел. Жутко хотелось домой, и я был просто счастлив, что все случившееся я смогу забыть, как страшный сон, потому что Кирилл в Киеве и ничего не узнает. Никогда. 

Блядь, а ведь я так и не смог кончить. Я не могу кончать, когда его нет рядом…

И я понял со всей своей идиотской, непроходимой тупостью, что он – единственный, кого я хочу и люблю – любит он меня или нет. И что лучше него, желаннее него для меня нет никого на свете. И так хорошо и спокойно мне не будет ни с кем.

У дома я выскочил из такси и, расплачиваясь, машинально глянул на наши окна. И чуть не упал от ужаса – весь второй этаж светился, а в оконном проеме стоял Кирилл. И смотрел на меня.

Но это был еще не конец, я поднимался, и в голове у меня копились миллионы, миллиарды слов – где я был, и что я делал. Но - ни одному слову он бы не поверил. Ни одному.

Еще через миллион лет я вошел, медленно закрыл за собой дверь и посмотрел в глубину квартиры.

Кирилл все так же стоял у окна. «Ничего... я еще... я смогу ему сказать, что я у Димки, черт, Димка уехал… тогда - гулял, просто гулял. Был в кино – каком? Блядь… Где я был… где я…»

- Где ты был, Костя? Я звонил тебе на мобильник. С тобой все в порядке?

Он спрашивал и продолжал смотреть вниз – на то самое место, где я только что стоял.

- Гулял. Я думал, ты приедешь в воскре…

- Я приехал за тобой… Хотел забрать тебя, там у нас как раз самое интересное начинается, да и смету мы подсократили,  - он уже поворачивался ко мне, и я увидел его ничего не выражающее, бесстрастно-холодное лицо. – Ты же здесь от скуки с ума, наверное, сходишь… Или - нет?

Как удар хлыстом. Он понял все, когда я еще был внизу. Как всегда.

- Кирилл... я сволочь и тварь. Прости меня. Я…

- Подожди… - он отмахнулся от этой информации, словно она была совершенно неважной, незначительной. – Я только с самолета, ужасно устал. Идем, попьем кофе.

Мы сидим и пьем кофе. Я тоже что-то пью, не глядя на него, а он периодически смотрит – долго, оценивающе. И молчит. Я еще на что-то надеюсь.

- Кирилл… я… я хочу сказать тебе…

- Говори, – безразлично, спокойно. Но костяшки пальцев, сжимающих чашку, побелели. Он в ярости, я вижу это совершенно определенно. Но он, как всегда, отлично владеет собой.

- Мне так жаль… я понимаю, это звучит по-идиотски, но я на самом деле… я жалею, что я это сделал. Очень. И я… 

- Ты где-то трахался. Прости, но ты пахнешь чьим-то Фаренгейтом за километр. Ну и как? Понравилось? Не очень, судя по недовольной мине. Ничего, привыкнешь со временем. Что-то еще?

Я лихорадочно пытался понять – как??? Но что толку... От моего понимания ничего не изменится. 

- Послушай, ну пожалуйста, Кира! Ты же знаешь, я просто… не знаю, что нашло на меня…

- Я думаю, достаточно. Ничего нового ты не скажешь, правда? Тем более, если я захочу, я узнаю и остальное.  Сделаем так. Сегодня у меня нет сил разбираться во всем этом - я думал собрать тебя и завтра утром улететь, но улечу я один. Послезавтра вернусь, и мы обсудим нюансы.

«Собрать тебя… взять тебя с собой…»  Эти слова звучали, словно уже из другого мира. Из которого меня сейчас собираются вышвырнуть.

- Нюансы… чего?

- Ну не могу же я выгнать тебя прямо сейчас. Живи пока. Но думаю, с сегодняшнего дня наши с тобой отношения закончены. Мне не нужна постоянно живущая в моем доме блядь. Я имел уже такой опыт – хватит, не интересно. Двух дней тебе достаточно, чтобы определиться – ты переезжаешь к Элле или в свою квартиру. Если ты хочешь переехать к себе (и я тебя понимаю – трахаться с утра до ночи при посторонних будет непросто), значит, поживешь у меня, пока не приведешь квартиру в порядок. Что там тебе осталось сделать? Мы же ее к сдаче готовили – значит, там можно жить… Ты не ребенок, разберешься.  

- Кирилл… не нужно так… Это был один раз за…

- Сколько? Один? Как интересно… Ты мне еще про количество фрикций расскажи. Мне это надоело, Костя. Поэтому – всё. Я уеду к Марату, завтра он меня отвезет в аэропорт. Не иди за мной.

И я остался сидеть. Я всегда делал, как он говорил. И он ушел.

Следующее утро, день и вечер я не помню. Но кто-то приходил, точно. И я даже мыл посуду – зачем?  Значит – из нее кто-то ел? Не помню…

Я все время думал о нем, не мог перестать думать, не мог отвлечься ни на секунду – даже за своим рабочим компом, уткнувшись в ползущие на экране символы, я видел его. 

Иногда мне казалось, что он стоит за моей спиной – со своей обычной саркастической улыбкой, и смотрит, скрестив руки на груди – «Что, котенок, испугался? Никуда я не уеду... Как я без тебя...» Я оглядывался и – никого не находил.  Бред...

Его руки всегда вызывали у меня восхищение – тонкие запястья, очень красивая форма предплечий, волоски на них темные, но словно сливающиеся с загорелой кожей, а плечи с бугорками мышц, туго перетянутых сухожилиями,  были самыми красивыми, какие я только видел – баскетбол с самого детства, плюс нереальная любовь к турнику. Но больше всего меня заводили его пальцы – длинные, сильные, очень умелые, вызывающие во мне дрожь каждым прикосновением. Господи, что он только ни делал со мной этими своими руками... Я вспоминал, потел и выбегал в туалет. Было тошно, но что мне оставалось – только дрочить от воспоминаний. 

О его запахе, который меня всегда так раздражал, скорее всего, только потому, что заводил невероятно. О его лице, которое могло быть жутко усталым, но стоило мне только сказать «что-то мне нехорошо» - и усталость сменялась озабоченностью, а когда меня припекало, и я таскался за ним по квартире, пытаясь развести на секс – он забывал о своей усталости и помнил только обо мне. Да, так и было. Он всегда помнил обо мне...

Поэтому я не мог себе представить, что он может просто бросить меня. В день, когда мы трахались с Андреем, он прислал мне ворох беспокойных смс-ок – «Ты как?» Но у меня уже был отключен телефон. Нет... он не сможет выгнать меня...

Потом приехал Марат. С двумя огромными чемоданами и кофром. Я закрылся в спальне, чтобы не видеть, как он собирает вещи, но они были и здесь, поэтому мне пришлось выйти.

Мы столкнулись на лестнице, и я увидел в его лице столько ненависти, словно он собирался меня убить. Я сидел внизу и ждал, когда он уйдет.

Но он не ушел. Не сразу.

Сначала он подошел ко мне совсем близко и, размахнувшись, ударил. По щеке. Мне  показалось, что он выбил мне глаз, а из губы моментально хлынула кровь. Нет, глаз на месте, но от удара я чуть не упал. Скотина!!!

- Ты охуел совсем!!! Блядь, ты что делаешь???

- Сядь!

Я сел, меня всего трясло. Еще со школы меня никто пальцем не трогал... Кровь с губы капала, я ее слизывал.  Он бросил мне в лицо полотенце.

- Вчера у него был сердечный приступ… Сядь, я сказал! В общем... он не поехал в Киев, пока у меня. И я бы мечтал тебя придушить, сучонок, но я ему обещал тебя не трогать. И если ты хочешь его окончательно угробить – можешь звонить и жаловаться. Ничего другого ты не умеешь, а вместо сердца у тебя - дырка. И я честно тебе скажу – на тебя мне плевать. Но ему – нет. Ему нужно, чтобы у тебя было все в порядке, а мне нужно, чтобы все в порядке было у него. Поэтому – только информация.

Первое. Кирилл приедет через неделю – заберет остальные вещи. Ну и с тобой пообщается, хоть я и умолял его этого не делать. Второе. Он уезжает. Из Одессы. Вообще. Уже полгода валяется приглашение из студии в Берлине – там мои хорошие друзья его уже давно ждут. Контракт на полгода, потом мы его продлим. Бизнес здесь будет на мне. Деньги для тебя – тоже. Я бы выбросил тебя отсюда с голым задом, но решаю не я. Увы. 

Второе. Живешь пока здесь. Дальше – как хочешь. До Нового года. Твоей тетке я уже позвонил. Я буду приходить каждый день - смотреть, что здесь происходит. Не дай бог начнешь водить кого - я включу камеры. Ты знаешь, я так просто не угрожаю. 

И последнее. Какой же ты идиот, Костик. Теперь ты понимаешь, какой ты идиот… Тебе никогда, никогда в жизни не сможет больше так охуенно повезти. Знаешь, если бы хоть одна баба любила меня пусть в тысячу раз меньше – я был бы уже ее чертовым мужем. Он же боготворил тебя! Ты был всем для него!!! И так позорно все проебать… 

- Любил? Это ты называешь любовью? Да, мы жили вместе, но...

- Что ты сказал??? Что ты сказал, мелкая, неблагодарная дрянь? Да он в Киеве только и делал, что дергался – хорошо, что я телефон отобрал. Все бросил и поехал за тобой! А ты знаешь, что он хотел дом вам купить – да почти купил? С бассейном, это же ты мечтал, чтобы был бассейн? Ты… И что он от тебя получил? Блядство и вечное нытье. 

- Он любил свою чертову работу и деньги! Ты нихера не знаешь… Это я…

- Ты? Да ты… - он аж задохнулся, - разве ты не знаешь, вундеркинд сраный, что если ты человека любишь – ты должен его понимать! Помогать, если у него проблемы! Терпеть, если он срывается, много работает или в плохом настроении. Жалеть, беречь, если он болеет. Именно так существуют вместе люди, если они любят! Оба! Ты же только пил у него кровь!!! Ни одна задница в мире не достойна того, что он для тебя делал! Ты же был его иконой, я уже молчу про все эти фотографии…

- Фотографии? Да за два года он меня ни разу не сфотографировал! Ни одного раза! Считал, что я…

- Он считал тебя красивым, Костя… очень красивым. И те гигабайты пикселей, что он наснимал, когда ты спишь или не видишь, будут теперь его греть! Потому что ты захотел греть кого-то другого!

- Он снимал меня? Когда я…

- Да! Снимал! Не хотел, чтобы ты знал, боялся, что твоему психованному величеству это не понравится… Он даже на могилу отца не поехал! Два года подряд! Да, он не ангел, у него непростой характер, но разве сложно перетерпеть мелочи, когда есть главное – тебя любят, любят так, что жертвуют ради тебя! Жертвуют многим!!! А ты… ты… гаденыш…

Он задохнулся и, потрясая кулаками, схватив приготовленные вещи, вышел, хлопнув дверью. 

Я снова остался один.

Оставшаяся неделя прошла. Я ел, иногда спал. Ходил на работу. Ездил к тете Элле. Я сделал все, что велел мне Марат – собрал еще кое-какие вещи, привел в порядок второй этаж. Отдал ему все свои ключи – от крыши, чердака, подвала и щитовой. Оставил один – от квартиры. Что мне делать дальше, я не знал. 

Я ждал Кирилла. Я ждал его каждый день, каждую ночь. Я писал ему смс-ки, каждый день по нескольку десятков. Вряд ли он их читал, но… Каждый день я приводил себя в порядок – пытался нормально есть, пил снотворное, чтобы спать. Брился так, как ему нравилось. К его приезду я должен был выглядеть хорошо, очень хорошо. 

Потому что единственное, чем я мог его задержать – это я сам. Мое тело. 

Моя душа, судя по всему, была ему отвратительна. 

Да и мне уж, собственно, тоже…

Я слегка пьян – выпил грамм сто коньяка с Маратом. Все же процедура не из приятных предстоит… Прощание... боже, как банально и сентиментально…  Марат вызывает мне такси. Еду.

Он не встречает меня на пороге, хотя я позвонил и напомнил, что приеду. Я вообще не вижу его в квартире. Но собранные вещи нахожу аккуратно, по высоте стоящими у барной стойки. 

Надо же… поставил так, как я всегда делал, когда мы уезжали. Хоть чему-то научился...

- Костя! Выходи давай!

Выходит из ванной. Обнимает себя руками. Боже, боится он, что ли, что я его буду бить? Да кому ты нужен… Смотрит. Ну, смотри…

- Я здесь переночую, завтра утром самолет. Примешь?

Пытаюсь шутить, но до него, похоже, не доходит. Стоит, гипнотизирует он меня, что ли?

- Кирилл, у меня есть просьба к тебе. Одна, последняя…

Огоу... это уже интересно… с места в карьер. Боже, он не жрет, что ли, ничего снова - такой же был тощий, когда мы познакомились… Хотя теперь это не мои проблемы вообще.

- Ты просто как приговоренный… сериалов насмотрелся? Ну? И чего ты хочешь?

- Я хочу, чтобы мы… в последний раз… ну, ты понимаешь…

- Что? Ты вообще нормальный, Костя? Да мне прикасаться к тебе противно! Ты жил один всю неделю, неужели не нашел никого, кто бы соблазнился твоим бледным задом? Ты…

- Пожалуйста... Я знаю, что ты хочешь меня даже сейчас. Даже если ненавидишь. Что тебе стоит сделать это? Ничего. А мне это нужно. И мне плевать, что думаешь на самом деле ты сам и твоя овчарка Марат!

- О! Узнаю знакомую риторику! Детка, да ты повзрослел… Только поздновато. И тот нежный мальчик, которого я любил – его больше нет! Нет, понимаешь…? Ты – просто тело.

- Хорошо. Я согласен. Ведь у тебя тоже пока никого нет, и тебе все равно  придется как-то выкручиваться. Не думаю, что то тело, которое ты найдешь, будет лучше моего. Я согласен – пусть я буду никто.

Я молчу и смотрю на это чудовище, которое заставило меня всю неделю пить таблетки горстями и мечтать о смерти. Которое заставило меня перестать верить, а я уже почти научился… Это чудовище, которое… которое по-прежнему меня дико возбуждает. Странное возбуждение – сквозь ненависть, презрение. Сквозь боль.

- Ты уверен? Ты уверен, что хочешь, чтобы тебя трахнул человек, которому на тебя плевать? Ты не боишься? 

- Мне все равно. Я хочу тебя.

Я слышу эти слова от него первый раз в жизни. Первый раз. Желание убить его соревнуется с желанием выебать. Побеждает последнее.

- Хорошо. Но учти – на слезы и сопли я внимания уже не обращаю. Готовься.

Он вздрагивает, когда я подхожу ближе и тяну его вниз за волосы – пока еще не сильно, но уже болезненно. Терпит, но пытается инстинктивно вывернуться. 

Нет, дорогой мой, в этот раз будет так, как я хочу. 

Предпринимаю любимый маневр – заламываю ему руки за спину, больно, дергаю на себя. Он почти орет, но послушно опускается на кровать, ну вот, уже слезы... Тряпка. Что ж, плачь... плачь, пока можешь.

Отпускаю. Начинаю не спеша расстегивать свой ремень. Он бледнеет. Не бойся, дурачок. Бить я тебя не буду. Просто трахать.

- Раздевайся. 

- Кирилл... - тянется рукой к моим брюкам...

- Не надо... Просто раздевайся. 

Он послушно раздевается, сначала до пояса, потом медленно стягивает узкие джинсы. Плечи уже покрылись гусиной кожей, губы дрожат.

- Быстрее.

Смотрю, как он раздевается. Снял трусы, сидит, закрывается руками. Все равно вижу - никакой эрекции. Да уж какая там эрекция, когда ты не знаешь, что с тобой сейчас сотворят.

- Ложись. На живот.

Ложится. Господи, какой ледяной. Ничего, это ненадолго. Спрашиваю:

- Может, ты не хочешь? Можем прекратить!

- Нет, нет! Хочу... Не уходи! 

Смелый. Хочет он... Провожу рукой по вжавшимся в туловище лопаткам. Тонкие крылышки мерно трясутся вместе с остальным телом, опускаю руку вниз, к пояснице. Дрожь становится уже заметной, вижу, как почти подбрасывает мою руку у него на ягодицах. Сжимаю пальцы, заставляя светлую нежную кожу краснеть под моими пальцами. Ему уже больно. Он нежный, он не привык. 

Сажусь сверху ему на бедра, развожу их пошире. Никаких ласк, никаких поцелуев. Исследование готовности. Готовности – ноль, грубо раздвигаю ягодицы - узкая розовая щелочка, кажется, не пропустит внутрь и мизинца. Стонет. Ему страшно.

- Заткнись.

Замолкает.

Надеваю на палец презерватив, нахожу смазку, капаю холодным, размазываю по тонкой коже. Сжимается еще сильнее. Ввожу внутрь указательный палец – сразу, резко, трахаю его пальцем. Долго. Внутри так тесно, что презерватив ерзает по моей руке. Он снова стонет. Я так уже делал, и не раз, но раньше это была добавка к основному блюду, дополнительное удовольствие, а сейчас мои движения ни разу не плавные и нежные - механическая медицинская процедура. Он это ненавидит, но терпит, только всхлипывает. Два пальца. Снова тесно, но всхлипы уже тише – то ли привык, то ли знает, что не поможет. Вынимаю пальцы. Он облегченно расслабляется, но совсем чуть-чуть.  Знает.

Приподнимаю его бедра – он уже теплее, почти обычный, кожа порозовела. Внутри меня все рвется... ломается... Дрянь, шлюха... Я все же завел его, хотя, в общем-то, не планировал. Но сам я завелся еще больше. 

Плевать... Надеваю презерватив – член просто каменный. Резко вхожу, почти полностью, сам задыхаюсь от тесноты, в голову ударяет мощная горячая волна удовольствия и боли. Готовлюсь услышать дикий крик. Орет, но как-то глухо. Нам обоим больно. Нам обоим - вместе, точно так же, как всегда вместе было хорошо. Даже здесь мы синхронны, никакой разницы. 

Замираю на секунду, чтобы прийти в себя. Он тоже замолкает. Подсовываю руки ему под живот и боюсь, что ощущения бархатистости кожи снова разбудят во мне обычные желания – приласкать, зацеловать до смерти, занежить, как юную девственницу. Но я начинаю движение.  

Мне нужно это сделать. Сейчас.

Вбиться твердым, горячим в узкое нутро, сделать мягким, податливым, подчинить себе. Растворить в себе, заставить стонать, извиваться, трепыхаться, как рыба на льду, ловя последние капли кислорода. Сделать больно. Иногда выхожу наполовину и звонко шлепаю его по заднице – резко, внахлест. Орет. Прекращаю. Снова жестко работаю членом, в последний раз я так трахал проститута лет десять назад. Костя хрипит. Снова бью глубоко и жестко, жду, пока запросит пощады. Не просит…  но голос сиплый уже. Ну, хорошо, хорошо. Отдохни, пока я добрый.

Останавливаюсь и выхожу из него полностью, смотрю. Покрасневшее отверстие расширено, тонкие гладкие стеночки раздвинуты моим собственным немаленьким членом. Обе ягодицы все в алых следах от моих ладоней. Лежит смирно. Мне вдруг становится холодно.

Господи... что я... Хочу прикоснуться и боюсь... Алкоголь выветривается из головы, и до меня начинает доходить, что я делаю. Глажу его по ягодицам, просто глажу... Черт! Розовая исхлестанная плоть приподнимается мне навстречу, и тут до меня доносится:

- Давай...

Первый раз в жизни. Я медлю, я не верю своим ушам...

- Еще...

Черт!

 Снова  вхожу, аккуратно и двигаюсь уже тише, осторожнее, котенок начинает подмахивать, и я слышу тихий скулеж – обычный признак скорой разрядки. Приподнимаю его повыше, он ласкает себя - не мешаю, я уже ничего не соображаю... Черт! Понимаю, что долго не выдержу. Розовая оттраханная попа стоит у меня перед глазами, и я больше не могу, не хочу сдерживаться. Вдруг котенок выгибается, и его тело становится похожим на тонкую натянутую тетиву... Его пробирает крупная дрожь, и он словно опадает, растекается в моих руках. Он кончил...  Детка моя... Господи, как мне сдержаться, как...

Меня накрывает. Разливается по телу ударной волной и горячими брызгами – в кровь. Долго, сильно, болезненно, в ушах стучит, звенит, доносится чей-то голос... Костя...

Я не слышу его стонов, но мне кажется, он просто плачет. Я открываю глаза и вижу половинку его лица... Руки, обнимающие подушку, неравномерно вздрагивают, да, так и есть – из его закрытых глаз текут слезы, на лице улыбка, достойная Моны Лизы, когда ее рисовал странноватый художник с длинной бородой.  Уже не плачет, шепчет – «м-м-м-м-м...» 

- Больно?

- Не уезжай...

Ну все, хватит. 

Отлепляюсь от него, словно от собственной кожи. Отрываюсь, сдираюсь с родного, невыносимо своего, личного. И оно остается на свободе.

Он лежит, как обычно, повернувшись набок, и смотрит на меня, вытирая мокрые щеки краешком простыни. Я встаю и быстро иду в душ – не могу на него смотреть... Это первый раз, когда я оставляю его одного и ухожу – не сказав ни слова, без поцелуев, прикосновений. Он все понимает. Ничего не может длиться вечно.

Завтра.

Утром еле встаю с дивана – ломит все тело. Странно. Голова тоже тяжелая, привычные средства помогают снять боль, но настроение... Костя спит. Ночью я пару раз вставал и поднимался в спальню, смотрел на него. Спал беспокойно, оба раза я заворачивал его в одеяло. Я не знаю, я совершенно не представляю, как я буду... как мы оба будем... Нет, лучше об этом не думать, или я свихнусь окончательно.

Я завтракаю, почти как обычно, он не хочет. Сидит в своем углу и смотрит как сыч. Ну да... Чего уж сейчас смотреть... раньше надо было. 

Убираю со стола, посуду в машину, проверяю счетчики – все в порядке.

Вещи полностью собраны, два моих чемодана и сумка стоят в коридоре.

Иду в гостиную. Остается час.

- Костя, подойди, пожалуйста...

Он идет медленно, как сомнамбула, безропотно садится напротив, запахивая на груди полы толстовки. Челка закрывает глаза, но вроде уже не плачет. Хорошо.

- Так. Я проверил все. Коммунальные услуги и уборщицу оплачивать не надо, Марат сам разберется. Деньги – знаешь где. Бери. С нагревателем осторожно. Да, и в спальне подкрути температуру повыше, холодно уже. Живи, сколько нужно. Будешь переезжать – звони Марату. Гошку не трогай, он что-то снова на сердце жаловался, вроде собрался в клинику ложиться. Дай Бог... После Нового года будут приходить люди, смотреть квартиру. Ты их впускай, пожалуйста, ладно?  Так... что еще. Будет что-то нужно... Если квартира продастся, а ты ничего себе не найдешь...  в общем, ты знаешь, кому звонить. Да, ешь как следует. И одевайся нормально. Говорят, зима будет в этом году холодная. 

И тут я понимаю, что он меня не слушает. Совершенно замерзшее лицо. Но смотрит в глаза – вижу серые блики под челкой.

- Костя?

- Я не хочу...

Господи, мне почти смешно... нет, мне не смешно... мне – радостно. Я понимаю, что уже давно люблю эти его слова, его капризы, его жалобы... Даже его насупленную мину. Люблю. Как я раньше не понимал...

- Кирилл... я... блядь, ну не уезжай!!! Не уезжай, пожалуйста!! Я прошу, я умоляю тебя!! Я все, что хочешь, сделаю, ну побей меня, ну трахни, только не надо, не на-а-а-адо-о!!

Дикий, истерический крик. Это он все время сидел, слушал, и его выворачивало наизнанку от моих слов...

Больно. Я вижу, что тебе больно, мой мальчик. Но теперь уже ничего не поделаешь.

- Билеты куплены, и меня уже ждут. Прости, котенок...

Я пытаюсь встать, он падает на пол и хватает меня за ноги. Стоит на коленях, тыкается мне в живот и орет какую-то херню, что ему не нужны мои деньги, ничего не нужно, только чтобы я не уезжал. 

- Пожалуйста, пожалуйста!!! Это больше никогда, никогда, я... Я же сдохну без тебя, как ты не... а-а-а-а-аааа...

Прости, милый... но это уже было, помнишь?

Нет, ТАК - не было. Я начинаю опасаться, что соседи вызовут милицию. Он отпускает мои ноги, но остается на коленях, потом садится на пол и начинает глухо выть, раскачиваясь вперед-назад. Подхожу, глажу по голове. Затихает.

- Все пройдет, малыш. Все наладится. Ну, не надо... успокойся.  

У меня тоже слегка дрожат руки. 

Я прохожу половину пути к прихожей и успеваю взять со стола свой бумажник, как все начинается снова.

Господи, как же мне выйти отсюда? Он снова не пускает, от его непрерывного крика, больше похожего на стон, начинает болеть голова...

Костя страшен. Я никогда не видел его таким. В нем просыпается какая-то незнакомая мне до этого сила, и я едва отрываю его руки от себя. Держу.

- Костя, тут истерики уже не помогут. Возьми себя в руки, ну пожалуйста.  

- Ты-ы-ы... ты же сам говорил, мы расстанемся, когда оба этого захотим... а сейчас...

- Значит, я свое обещание нарушаю. Могу я это сделать хоть один раз, а?

Я поднимаю его лицо за подбородок, всматриваюсь. Он жалкий, он некрасивый, он... нос красный, глаза стали какими-то бесцветными, обкусанные губы кровавой раной на бледном лице... Бедный мой котенок... Обнимаю. Сидим оба на полу. 

Я не могу плакать, никогда. Он делает это за меня.

- Костя, я вызову Марата...

Вскидывается моментально. Ему - только не это ненавистное лицо, не это ненавистное для него имя. Тонкие пальцы клещами впиваются в мои плечи.

- Нет, не надо, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

- Ну, если ты никак не можешь с собой справиться... а мне нужно лететь. 

- Ладно... я... всё, всё... Сейчас...

Встает, опираясь на меня, бредет заплетающимися ногами в ванную. Покачивается сутулая тонкая спина, волосы падают на шею, руки у лица. Закрылся. Я перевожу дух. Кричит из ванной:

- Ты... иди. Я не выйду.

Придумал способ. Господи, как же я оставлю его одного?

Понимаю, что об этом и речи быть не может, звоню тете Элле. Говорим коротко. Она будет через двадцать минут. Я как раз успеваю. 

Элла собрана и деловита. Не удивлюсь, что подобного она ожидала. Вчерашний с ней разговор дал мне понять, что она отлично все понимает. 

Подходит к ванной, прислушивается, начинают переговариваться. 

Встречаемся в гостиной. Протягиваю ей кредитку.

- Я хотел ему дать, но вы видите... ему нужно прийти в себя. Это его деньги, берите.

Берет, смотрит жутко красивыми Костиными глазами. Качает головой.

- Вы не заболели, Кирилл? Глаза блестят... Горло?

- Я в порядке. 

Быстро прощаемся. Она тоже начинает всхлипывать... да что ж это такое... Обматываюсь шарфом, выхожу. 

Мое такси ждет.

На улице мерзкая, противная морось. Снег так и не пошел... Жаль. Сажусь в серое такси, грустный водитель, поглядев на мой пришибленный вид, прикручивает орущий шансон. Спасибо... 

В машине опираюсь горячим лбом о холодное стекло. Не хочется ни видеть ничего, ни слышать... Крики Кости и его недоуменное лицо до сих пор передо мной - он до самого конца не верил, что может быть так... Звоню Элле. Говорит шепотом – из ванной вышел, лежит на постели. Молчит. Просил мне не звонить. Элла спокойна, как всегда, но в голосе у нее горькое недоумение: «Как вы могли, ну как вы могли?» Я не знаю... смог как-то...

Чувствую, что все же начинает знобить. Трогаю свой лоб – ну точно, жар... Тетя Элла натренированным глазом... В горле ледяной колючий ком... Пытаюсь проглотить – вот черт, горло уже начинает саднить. И подташнивает. Дерьмо!

- Остановите на пять минут.

Таксист понимающе кивает – «ну, перебрал парень, бывает», машет рукой на заросли. Мы проезжаем небольшой, засаженный  деревьями участок – огни аэропорта уже близко. Через сорок минут я буду уже в воздухе. Запрокидываю голову... летит - черная удлиненная точка с огоньками, прорисовывая в небе извилистую дорожку. О! Да это снег! Пошел снег – настоящий... Несколько крупных хлопьев падает мне на лицо... Приятно и немного щекотно... и почему-то радостно, как в детстве. Стою, опираясь о дерево, и смотрю, как в свете дальнего фонаря кружат и кружат белые пчелы... Почему-то хочется, чтобы снег шел гуще, дольше... чтобы наутро весь город был покрыт белыми кристальными холмиками, хочется автомобильных заторов, красных замерзших щек, ледяных рук, которые я буду отогревать губами… И тут я вспоминаю, что не увижу этого – ни падающего снега, ни запорошенного нашего двора, мы не побежим с Костей с утра в парк, а ребята из студии Олежки Комиссарова не будут забрасывать снежками нашу машину на выезде...  В прошлом году мы с Костей так и не отыгрались. Кости больше не будет… нет.

Горло уже по-настоящему болит.  

Да, я точно заболел. Странная болезнь – дома я не чувствовал таких симптомов. Но чем дальше мы отъезжали, тем хуже мне становилось... И очень быстро – просто мистика. Думаю, я даже знаю название этой странной болезни. И это не грипп, не ангина. Это похуже... 

Этой болезни имя – Костя Ланье и наша с ним чертова жизнь. Какая есть.

И никуда я от нее не денусь. Пока не выздоровею... или не сдохну.

Отряхиваю колючие снежинки, нападавшие за воротник. Тащусь дальше к машине.

Машу водителю неопределенно рукой, он почему-то понимает, кряхтя, выворачивает руль... Огни аэропорта все дальше. 

Продолжает идти снег...