Клин клином

 

Недомолвки

 
Кирилл отвечает к обеду следующего дня. Денис, согнувшись над телефоном в позе креветки, старается им не шевелить, чтобы связь никуда не пропала.
Кир:
20‑го у меня выпускной, так что встречное предложение: подтягивайся к нам, заодно днюху отметишь.
Денис громко хлопает в ладоши. Ну ты погляди, как все удачно складывается! Двадцатого ему как раз и стукнет девятнадцать. Никакого чая в компании бабули, никаких душещипательных поздравлений от родственников и влажных чмоков в щеку. Даешь полный отрыв в компании незнакомых выпускников! В том, что будет алкоголь, сомневаться не приходится, ведь Кирилл через пару минут добавляет:
Кир:
Намутим нефти.
Это просто лучшее начало дня за все каникулы. Денису действительно хочется общаться с Кириллом теснее, пусть он и смущается порой, вспоминая красивое лицо старосты. Недостаток друзей на лето дает о себе знать.
Друзья, однако, объявляются намного раньше. Толик звонит ему на бабушкин телефон и интересуется насчет уроков вокала. Такого внимания Денис совсем не ждал: им уже был поставлен жирный крест на попытках подружиться с Толей и Славой. Вчерашний вечер все еще отстукивает внутри неприятным ощущением стыда.
На удивление, со стороны Толика нет никаких негативных поползновений: тот не упоминает об их разговоре у калитки и, кажется, совсем не помнит о нем.
Денис слышит с той стороны неразборчивую речь Саши и мягкий голос женщины.
– Мама спрашивает, придешь ли ты на обед? – Толик выжидает пару секунд, пока Денис тянет неуверенное «ну‑у‑у», затем добавляет веселым тоном: – После чая будет холодный арбуз.
Арбуз – это определенно аргумент.
– А Слава будет?
Никакая еда не заставит идти в гости, если Слава все еще держит на Дениса зло.
– Сегодня – нет. А послезавтра захвати гитару. Он сказал, что время есть.
– Э‑э‑э, – Денис неловко теребит пружинистый провод, – если ему трудно, то я, это, наверное… Ну, не буду, короче…
– Все нормально – чего заднюю даешь? Чтоб через полчаса был у меня как штык. Как добраться, знаешь?
 

* * *

 
Денис находит дом Смирновых без проблем. Двухэтажный, с крупной черепицей, он сразу бросается в глаза. Пышные кусты таволги растут вдоль забора, опускаясь белыми кистями цветов до самой земли.
Где‑то во дворе раздается громоподобный собачий лай, затем звон стальной цепи. Из‑за угла гаража выскакивает мускулистый кобель с кожаным ошейником, впивающимся в его шею при надсадном лае. Денис может поклясться, что в этот момент чуть не наложил кирпичный завод.
Когда со стороны крыльца свистит Толик, собака с поджатым хвостом трусит обратно в будку.
– Вот это псинка! – Денис разувается на веранде.
– Не бойся. – Толик убирает его обувь в угол и дает махровые тапочки. – Кыча без мозгов еще, соседского кота так боится, что писается.
На кухне Сашка и их мама – коротко стриженная женщина в очках – заняты готовкой. Денис здоровается со всеми и садится за стол, скромно сложив руки на коленях. Толик набирает из нескольких салатов по ложке и наводит себе окрошку. Перед Денисом жаренная с укропом картошка, рыбные котлеты и наваристые щи. Из сахарницы торчат конфеты «Москвичка», а в вазочке соблазнительно поблескивает апельсиновое варенье. Когда на кухню заявляется отец семейства, все усаживаются поудобнее и желают друг другу приятного аппетита.
Обед проходит очень оживленно: помимо вежливых вопросов о жизни Дениса, кто‑то из семейства временами отвлекается то на шутки, то на ситуации (настоящие анекдоты), происходящие в их доме. У Дениса от хохота чуть квас носом не идет. Любовь Толика к веселым историям и его доброжелательность достались ему от родителей.
Его отец, подтянутый мужчина с ярко‑выраженными скулами, с интересом рассказывает Денису, где в городке можно привести себя в форму. Как только у кого‑то пустеет тарелка, мама Толика немедленно подкладывает еще. Под конец Денис из‑за стола не выходит – выкатывается тяжелым шариком. Он парень тощий, столько есть не привык. Арбузные дольки, оставленные на десерт, в него уже не лезут.
Комната, в которой Денис ждет Толика, довольно большая и разделена шифоньером на две части. В Толином углу все дотошно организованно, каждая вещь на своем месте, ни пылинки нет, ни брошенной случайно бумажки. А на стороне его сестры будто Мамай прошелся. Кровать завалена мягкими игрушками. У ножек неаккуратной стопкой громоздится куча комиксов. Пустые пачки из‑под чипсов валяются там же; из них сыплются крошки. Мятая школьная форма висит на плечиках на ручке окна. Из щели гардероба выглядывает одежда, брошенная кучей, а на дверце висит пластмассовая табличка с красной молнией и жирной надписью: «НЕ ВЛЕЗАЙ – УБЬЕТ».
Судя по расположению, рабочий стол был когда‑то общим для брата и сестры, но теперь он полностью занят школьными учебниками и тетрадями. Над столом блестит стеклянная полка, отражая на своей поверхности тяжелые медали, серебристые и золотистые кубки. На одном из лакированных пьедесталов печатными буквами написано: «Смирнов Анатолий. Лучший нападающий – 2016». Рядом, сиротливо пристроившись между наградами Толика, стоит рамка с дипломом Саши: «За неоценимый вклад в спортивную жизнь школы».
Урок вокала начинается не сразу: вначале всему съеденному нужно нормально улечься в желудке. Пока Саша ворчливо прибирает свой бардак, Толик и Денис смотрят обучающие видео и различные лайфхаки по разогреву голоса.
Первым делом Денис учится, как правильно дышать. Эти упражнения чем‑то похожи на те, которые рекомендует ему врач при приступах. Отчитывание скороговорок и быстрое повторение алфавита обещают помочь с дикцией. На съеденные окончания слов Толя недовольно качает головой и заставляет повторять до посинения. Он хвалит Дениса, но не захваливает, ведь работать еще много.
 

* * *

 
Работы действительно прибавляется, когда случается первый урок по гитаре. Денис откровенно трусит говорить с ним, однако когда Слава встречает его у въездных ворот доброжелательным хлопком по плечу, с плеч будто сваливается непосильная тяжесть.
Комната Славы напоминает мини‑студию: вокруг разное оборудование для записи, а в углу микрофон с нахлобученным черным диском. Он не жалеет на свое хобби ни времени, ни денег. До этого момента Денис думал, что в такой глуши у молодежи просто быть не может «городских» интересов.
Как и у Толика в комнате, здесь есть центральное место для Славкиных школьных наград. Помимо золотых статуэток и грамот, Денис видит несколько штук застекленных фотографий. В одной из рамок, размером с чехол для телефона, от улыбки светится лицо Сашки.
В первые же минуты занятия становится ясно: Слава настроен серьезно и выжимать будет по полной. С каждым косяком или неуклюжим выпадом он дотошно проходится по всем ошибкам и не отпускает до полного усвоения даже в туалет. Денису остается только молча его проклинать: всю строгость бывшего капитана футбольной команды он в полной мере ощущает на своей шкуре.
Следующая их встреча происходит в доме Смирновых. При разогреве связок Толик поощрительно улыбается, благодаря чему упражнения даются легче. Но как только Славка вносит свою лепту, Денис, испугавшись его требовательности, срывается и заходится сухим кашлем. Чтобы смягчить связки, Толя угощает Дениса чаем с медом, а Славку здорово отчитывает.
В разгар занятия со двора слышится яростный лай Кычи. Спустя какое‑то время дверь в комнату открывается, и в комнату заглядывает крошка Милана. Рядом с ней стоит Мурат.
Денис убирает гитару в сторону и машет девочке рукой. Та, смущенно опустив взгляд, подходит ближе. Денис не скупится на комплименты: хвалит ее розовое платьице, ее аккуратные косички и хорошенькие ямочки на щеках. Он чувствует затылком, с какими ревностью и раздражением Мурат прожигает в нем дыру, словно видит в нем потенциальную опасность для своей сестры.
Денис спешит исправить ситуацию и протягивает ему руку для пожатия. Судя по лицу Мурата, которое мгновенно каменеет, должно быть, этой ладонью Денис недавно передернул, не иначе.
Тот демонстративно отворачивается, и рука Дениса безжизненно падает. Толик, наблюдая за этим, напряженно прикусывает губу. Мурат обращается к нему в полголоса:
– Я приду вечером, не закрывайте калитку. Дай малой карандаши – она не сбежит. Извини за прошлый раз.
– Все нормально. – Они говорят не таясь. Денис не хочет греть уши, но все равно их слышит. – Можешь остаться с ночевкой. Миле здесь спокойнее.
Мурат думает. Гитара издает неуклюжий звук.
– Нет. В доме работы по горло.
Слава спрашивает что‑то неразборчиво – Денис выцепляет слово «отец». Мурат отвечает отрицательно, затем поворачивается к сестре:
– Мила, я отлучусь ненадолго, хорошо?
Та плаксиво качает головой, обнимает брата за ногу.
– Ну тише, ты чего? – Мурат немного краснеет. Его смех переливается как жемчуг.
Такой же смех у него был на берегу реки, когда Денис впервые увидел его. Жесткие стебли осоки цеплялись к одежде, а кожа в приглушенном свете закатного солнца казалась карамельной. Так почему сейчас Мурат только и делает, что пассивно презирает? Что изменилось?
– Я быстро. – Он гладит сестру по голове, а Денис не может оторвать глаз от его маленькой ладони. – К маме сходим завтра, только не сбегай и слушайся Толика, ладно? Пойдем, – это он Славке, – до калитки проводишь.
Тот тяжело отклеивается от стены и уходит с ним.
– Я не понимаю. – Денис наблюдает, как Толик роется в ящике стола. – Чем я заслужил такое отношение? Не в обиду, конечно, но твой друг ведет себя как сволочь. Я ведь ничего ему не сделал.
Ответ звучит отвлеченно:
– Забей. Не нужно искать какие‑то мифические причины. Мурат плохо сходится с людьми, он замкнут, как и его сестра. Ты тут ни при чем.
Глаза Миланы блестят от слез. Толик по‑родительски усаживает девочку на стул и принимается с ней рисовать. Она видится Денису беззащитной крохой, маленькой незабудкой среди скальных пород.
Разница между Сашей и Толей не удивляет настолько сильно, насколько шокирует непохожесть между Муратом и Миланой. Если с Милой все и так понятно (жертва травли дворовых сопляков по‑другому себя вести и не будет), то с Муратом дела обстоят странно. Он, кажется, ненавидит без какой‑либо причины, и это просто не имеет первоисточника. Все это, без шуток, задевает.
Под конец занятий мысли о Мурате улетучиваются из головы. Но судьба словно в насмешку подкидывает новую пищу для размышлений, когда, будучи дома, Денис открывает записную книжку Славы с аккордами, врученную им для самоподготовки.
На последних листах легкими карандашными штрихами нарисовано серьезное лицо парня с густыми волнистыми волосами. Там же и парочка скетчей вполоборота и профиль… до жути знакомый. Денис переворачивает страницу и едва не давится воздухом.
Этот рисунок изобилует деталями, и человек на нем, с этими кудрями и улыбкой, сильно похож на Славу. В углу размашистым почерком значится дата – два года назад, а рядом – почти стертые буквы «К. М.».
Денис очень надеется, что перед ним не старшеклассник Слава Банин, что подпись внизу оставил не Котов Мурат, чье признание капитану футбольной команды прогремело на всю округу.
Стало быть, слова Кирилла – не просто какие‑то сплетни: Мурат когда‑то рисовал предмет своего обожания – неоспоримый факт. Любопытно, для чего Слава хранит этот рисунок?
Денис со злостью кидает книжку на кровать. Не расчехленная гитара так и стоит в углу до следующего дня. Играть нет никакого желания.
 

* * *

 
– Не стой столбом! Пасуй! – Со стороны футбольной площадки, сквозь чью‑то невообразимую брань слышится высокий крик.
Денис щурится от палящего солнца. Команда Саши действует агрессивно и метко, безжалостно забивает гол за голом. Девчонка принимает поддержку с трибун с нескрываемым самодовольством на лице. Славка со скамейки запасных надрывает голос, сложив ладони рупором.
Толик подкачивает волейбольный мячик в полном спокойствии, абсолютно не реагируя на всю вакханалию, разворачивающуюся на другой стороне стадиона.
– Слава всегда такой?
– С шилом в одном месте? Ага. – Толик убирает насос в ящик с инвентарем. – Года два назад он пережил некоторое дерьмо на футбольной стезе. Быть капитаном – то еще удовольствие. Крыс в достатке. Подавай первым.
Денис играет с трудом. Рисунки Мурата никак не выходят из головы, и мяч нередко улетает в аут.
Толик недовольно кричит с другой стороны сетки:
– Ты чего как сопля? Соберись!
Не проходит и десяти минут, как Денис дает знак тайм‑аута и устало упирается руками в колени. Нет, так дело не пойдет. Размякшие за несколько недель мышцы неприятно ноют, и внимание никак не удается собрать в кучу. Ведь разминался же перед этим, пять кругов намотал, так в чем дело?
– Все в порядке? – Толик протягивает ему воду.
– Парит капец. – Денис прикладывает ко лбу холодное ребро пластиковой бутылки.
– Жар костей не ломит.
В перерыве Толя успевает сделать четыре круга и парочку комплексных упражнений. За это же время Денис выпивает всю имеющуюся у них воду.
Наблюдая за работающим Толиком, который без каких‑либо признаков усталости берет круг за кругом, Денис мысленно сокрушается о том, что из такой дохлой клячи, как он сам, не вылепить даже что‑то отдаленное похожее на Толю. Сколько ни старайся.
Автоматы с напитками, как на зло, сломаны, так что приходится несколько улиц плестись до ближайшего продуктового. В процессе непринужденного разговора с Толиком Денис ненавязчиво интересуется о конкретном аспекте жизни Мурата.
– Да, он когда‑то рисовал. Помню, ходил в художественный кружок, даже в конкурсах участвовал. А потом перестал. Сказал, перегорел.
«Перегорел».
Толя не говорит о своем лучшем друге больше необходимого и ловко лавирует между разными темами.
Знакомый колокольчик громко звякает, когда открывается прозрачная дверь магазина. Денис машинально смотрит в сторону кассы. Засада. Значит, у Мурата сегодня смена.
Толик легонько подталкивает в сторону зала:
– Сходи до холодильников. Возьми три минералки и один морс для Славы. Я тут поболтаю пока.
Денис уныло угукает и скрывается в лабиринте стеллажей. Холодная вода находится в самом конце, в трех пролетах от кассы. Спешно миновав людей с нагруженными тележками, он останавливается перед прозрачной дверцей с рядами пластиковых бутылок за ней.
Отсюда хорошо видно, как Толик и Мурат о чем‑то увлеченно разговаривают, но из‑за шума кондиционера их слов не разобрать. Неожиданно Мурат взрывается смехом, ярким и громким, как конфетти. Эти двое общаются без каких‑либо препятствий, совершенно свободно и расслабленно. На расстоянии трех стеллажей понятно, что Мурату с Толиком комфортно и привычно. Прямо сквозит этой преданностью и атмосферой лучших друзей.
Негодующий Денис проходит мимо отдела с канцелярией, когда в его голове появляется одна идея. Оторвать желтый стикер с блокнота – легче легкого, но пальцы предательски трясутся, черкая слова и цифры остро заточенным карандашом.
Толик, к счастью, уже ушел. Мурат встречает привычным недовольством в глазах, но Денис взгляда не отводит, напротив – еще и хмыкает высокомерно. Секунды идут мучительно долго по мере того, как стремительно растут сомнения. Когда Мурат озвучивает сумму, становится ясно – терять уже нечего.
Тот разворачивает смятые рубли и задерживается пальцем на яркой бумажке с жирными каракулями. Денис мгновенно хватает бутылки в охапку и дает деру, позабыв о сдаче.
 

* * *

 
– Говорю тебе, победа у нас в кармане. – Славка по‑хозяйски закидывает ногу на ногу. Денис отвлекается от перебора струн и поднимает голову. – Еще пара недель тренировок, и от городских просто мокрого места не останется.
– Тогда может отнесетесь лояльно к моему желанию расслабиться? За предстоящую победу, так сказать. – Сашка, расположившись по‑турецки, вырезает картонные буквы и клеит их на разложенный ватман.
Толик на манер сестры тоже ловко орудует ножницами. Белое пространство на полу постепенно обрастает чем‑то красочным.
После слов Саши Слава недовольно цыкает:
– Повзрослей сначала. Стукнет восемнадцать, тогда шатайся по клубам сколько влезет. А сейчас рисуй и клей, раз в школе сказали.
Та не унимается:
– Выпуску на фиг не сдались все эти стенгазеты. Им лишь бы побухать. Мне всего два года осталось до совершеннолетия. Почему я вообще должна спрашивать разрешения?
– Будешь ныть, – отвечает Славка, – заберу с собой на работу в ночную смену.
– Ханжа и зануда. – Саша обиженно бубнит это под нос. – Будто сам в свое время никогда не бухал. Толя, скажи ему!
– Я всецело за него. – Тот методично занимается стенгазетой, не особо интересуясь предметом разговора. – Пить для девочки – некрасиво.
Саша взрывается, как Везувий.
Пока трое ожесточенно спорят о гендерных стереотипах, Денис задумывается о выпускном, до которого уже рукой подать. Он ведь тогда написал Киру от банального отчаяния, будучи уверенным, что ребята больше не заговорят с ним. Однако все неожиданно перевернулось с ног на голову. Кир там будет и точно ответит на все интересующие вопросы насчет Мурата, только за нужную ниточку потяни. А может, и тянуть не придется – язык у него все равно без костей.
– А вы‑то как? Пить идете? – Денис вдумчиво крутит колки на гитаре.
 
– Идем, – Толик кивает. – На официальную часть точно. Школа пригласила.
– Насчет вечеринки – как карта ляжет, – дополняет Слава.
– А что? Тоже хочешь сходить?
– Меня уже пригласили. – Денис стряхивает усталость с рук. – Кирилл. Знаете такого?
Саша смешно выпучивает глаза:
– Ты про Принца? Кирилл Пегов тебя пригласил? Респект. Может, тогда замолвишь за меня словечко?
Голос Толи отдает сталью, когда он обращается к сестре:
– Саня, сгоняй‑ка на кухню. Маме, наверное, помощь нужна.
– Не, клеить дофига еще.
– Сам сделаю. Иди. – Повелительные нотки, такие нехарактерные для доброго лица Толика, заставляют Сашу (не без ворчания) выйти вон.
Денис хмурится в подозрении. Зачем так настойчиво сплавлять малую? Когда Славка начинает отвлеченно хрустеть кулаками, приходит понимание, что сейчас что‑то будет.
– Ты. – В глазах Толика едва заметная паника. – Ты, что ли, с Кириллом якшаешься?
Денис старается делать максимально непринужденный вид, однако то, какие молнии мечет своим взглядом Слава, не по‑детски пугает.
– Нет, я не дружу с ним. Но хотелось бы. Он прикольный вроде.
– Это, конечно, не наше дело, – отвечает Слава. – Если уж так приспичило – скорефанься. Но мой тебе совет… будь с ним начеку.
– А есть о чем волноваться?
– Поверь на слово, ладно? – Слава опускает тяжелую руку на его плечо и крепко сжимает. Этот жест четко сквозит неприкрытым принуждением.
– Не ладно. Хватит юлить. В чем дело? – Денис чувствует себя сжатой пружиной – еще усилие, и рванет.
Толик подает голос:
– Кирилл Пегов – темная лошадка. Заруби себе это на носу. Говоришь, он сам тебя пригласил? Тебе лучше не ходить с ним на вечеринку. Неприятности тебе обеспечены.
Денис из кожи вон лез, чтобы подружится с этими двумя, но сейчас он готов пересмотреть свои приоритеты. Подобные туманные объяснения раздражают его.
– Я уже решил, что пойду. У меня день рождения в этот день. Спасибо, что предупредили, но мне нужна компания.
Славка мгновенно меняет гнев на милость:
– Ну ты артист! Чего молчал‑то? Сходим вместе, раз такое дело. Сколько хоть стукнет?
– Вот карта и легла, – слышится смешок Толика. Он возвращается к оформлению стенгазеты как ни в чем не бывало.
Денис безвольной куклой откидывается на спинку кресла. Этот разговор отбивает всякое желание играть дальше. Предложение повеселиться вместе – очень к месту, но попахивает чем‑то подозрительным. Если бы Денис знал, что Славка с Толиком сами предложат свое общество, не пришлось бы с больным рвением жрать себя заживо.
Надоели недомолвки. Хватит. Он не хочет додумывать. Однажды настанет день (выпускного?), когда кто‑нибудь скажет что‑то более информативное, чем снисходительное «поверь на слово».
 

* * *

 
Денис возвращается домой ближе к восьми вечера. Бабушка встречает его с пустой лейкой в руках и рассерженным: «Ну, шатань!». Полив огорода растягивается почти на час.
После ужина звонит мама. Денис, сытый и распаренный после душа, застревает у телефона еще на добрые сорок минут. Расчесывая комариные укусы до выступающих бусинок крови, он слушает о делах семьи и осеннем отпуске, который мать от и до уже спланировала.
В голове громко щелкает после того, как из трубки звучит, что подарок на день рождения уже куплен и он, внимание, «позволит в полной мере раскрыть твой талант, дорогой». Что родители могут знать о его талантах, если всю школьную жизнь намеренно подавляли их?
То, что на день рождения придет фотоаппарат, сомневаться не приходится. Мать не знает ничего, кроме фотокружка, в который Денис ходил от нечего делать. Но предвкушение и радость приходится сымитировать, а то, не дай бог, еще посыпятся вопросы о здоровье.
Дремота нападает уже при подходе в комнату. Смартфон, небрежно оставленный на кровати, мигает светодиодом. Денис встает как вкопанный. Перспектива наконец отдохнуть уходит на второй план, уступая место нарастающей панике.
Магазин. Холодильник с минералкой. Сорванный стикер. Бесполезные потуги выглядеть грозным и оскорбленным. И номер телефона, оставленный остро заточенным карандашом.
Вспотевшие пальцы нажимают на кнопку блокировки и в спешке вводят четырехзначный код. Сердце грохочет в висках. Дыхание застревает в глотке. Денис пялится на шторку уведомлений, как баран на новые ворота. Ответное сообщение Мурата точно пришло – диод же мигает. А потом корпус телефона внезапно вибрирует, и на экране выскакивает предупреждение о низком заряде батареи.
– Да чтоб тебя!
Мурат привычно игнорирует. Иначе и быть не могло. Слова Дениса в импровизированной записке, вызванные завистью и глупой обидой, просто не могли вызвать в Мурате что‑то кроме холодного цинизма. Возможно, стоя за кассой, тот едва сдерживался, чтобы не засмеяться. А может, и не сдерживался. Если завтра об этом позоре узнают Толик и Слава, Денис не удивится. Что сказать? Одним словом, дурак.
Ночь, вливающаяся прохладой через открытую форточку, обещает спокойный и здоровый сон. Но под утро Денис погружается в один из тех кошмаров, которые даже врагу не пожелаешь.
С крыш долго и методично капает. Булькает желоб, извергая дождь в металлическую бочку. Вода проглатывает Дениса, застревает в его носу и рту вонючей гнилью. Он отчаянно рвется наверх, к огромному солнечному блику, а воздух крупными пузырями выталкивается из легких по мере угасания сил. Он захлебывается, так и не достигнув дна, падает в вязкую тьму, чтобы позже очутиться среди гладкой белизны.
«Это ванна» – мелькает в мыслях, и вместе с этим рот наполняется вкусом ромашкового мыла. Денис снова тонет, снова кашляет и из последних сил борется за жизнь. Мягкие сильные руки тянут его тело вперед. Чьи‑то губы прижимаются к виску. Чей‑то заглушенный голос извиняется, пока Денис сплевывает горькую мыльную воду. Женщина со смазанным лицом истерично повторяет одно и то же, обнимая белыми руками. Затем Денис кожей чувствует, как эти руки грубеют. Знакомая ладонь, маленькая, с короткими пальцами, опускается на его грудь.
Мурат смотрит на него, как на Толика, смотрит, как на Милану. Так, как в реальности никогда точно не посмотрит. Уголки губ приподняты в легкой улыбке. Ресницы в свете ламп подрагивают, бросают нежно‑розовые тени на щеки. Внутри Дениса медленно, но верно распаляется жар вместе с пугающим желанием коснуться лица Мурата рукой.
– Это твой подарок на день рождения. – Голос Котова похож на шелест осенней листвы: сухой и тихий.
В ту же секунду чужое усилие выбрасывает Дениса обратно в ромашковую воду. Он подскакивает на кровати, как ошпаренный. Руки и ноги бьет крупная дрожь, подушка мокрая от пота, а одеяло сбито в ком.
Сверкающие солнечные пылинки пробиваются сквозь щель задернутых штор, из‑за двери слышатся шум душа и шипение чайника. Сквозь эти звуки телефон тренькает входящим сообщением.
Unknown
В 23:00 у маркета не опаздывай
Мурат все‑таки ответил. И более того – назначил встречу.
 

Не пустое место

 
Мягкие сумерки уже сгустились, когда Мурат закрывает дверь магазина на ключ. Над горизонтом, где еще виднеются янтарные отголоски теплого дня, уже подмигивают одинокие блеклые звездочки. Развернувшись на пятках, он шаркает по грунтовке навстречу резко холодному свету фонарей. Прямо над головой с громоподобным стрекотанием пролетает жук‑плавунец и прицельно падает в лужу. Мурат провожает его глянцево‑зеленую спинку задумчивым взглядом.
Кто бы знал, как курить хочется. Почти каждый вечер он безбожно налегает на сигареты: пшик – и пачки как не бывало. Странно, что Толик, чувствительный к запахам, все еще не вынес ему мозг.
Рука ныряет в карман, нашарив помимо «Альянса» свернутые тысячи. Сегодня, после пары дней задержки, пришла зарплата. Как раз вовремя. Долг друзьям, которым его щедро наградил отец, нужно поскорее вернуть.
Когда мать легла в больницу, вопрос о деньгах встал остро. Лекарства никогда дешево не стоили, так что Мурат всегда тщательно планировал бюджет. Сейчас денег в его руках едва‑едва хватает на все необходимое.
В тот день отец без предупреждения заявился в больницу и принялся о чем‑то говорить с матерью за закрытой дверью палаты. Выяснять отношения в коридоре больницы было не самым лучшим решением в жизни Мурата. Его, взвинченного и разгоряченного от избытка чувств, отец за шиворот затолкал прямиком на заднее сидение машины.
Единственное, о чем мог думать Мурат в тот момент, когда машина выруливала с парковки на проезжую часть, так это об изрядно помятой гордости. Гордость – единственное, благодаря чему он до сих пор держится на плаву. Отец не постыдился ее уязвить, когда затормозил у дорогущего вычурного ресторана.
В такое место, сверкающее чистотой и роскошью, едва ли кто ходит в потертых джинсах и мятой рубашке. Мурат чувствовал себя ужасно под оценивающим взглядом чванливых незнакомцев, коротко кивающих его отцу. Скромные по размерам блюда со сложными названиями пахли травой и не вызывали ничего, кроме желания побыстрее уйти. Отец ел медленно, как истинный аристократ, сидел с прямой, как жердь, спиной, не позволяя себе даже на миг расслабить плечи. В противоположность, Мурат, ссутулившись и специально расставив локти на столе, ел с демонстративным отвращением.
Разговор, и без того отвратительный, перешел на опасные обороты, когда на стол рядом с недопитым бокалом опустился пухлый конверт. Мурат ощерился мгновенно. Дураком быть не надо, чтобы понять, что внутри деньги. В отцовском жесте проглядывалось желание не помочь, а, скорее, оскорбить и подавить. Мурат беден, как церковная мышь, и морально почти раздавлен, а ситуация с матерью играет отцу на руку, как никогда.
Мурат тогда много плохого наговорил, послав к черту все условности. Непозволительно грубую речь отец слушал, не перебивая. Его взгляд глубокий, будто понимающий, вызывал бурю противоречий. Как только он заикнулся о Милане, Мурат уже минул точку невозврата – его прорвало напрочь. Он не постыдился нелестно спросить, все ли в порядке у впечатлительной мачехи‑полячки с русским, или до сих пор ни «бэ», ни «мэ».
О кульминации вечера возвестил звонкий хлопок бокала, сжатый в крепком отцовском кулаке. Тот стряхнул стеклянную крошку с рук и грузно встал из‑за стола. Мурат выслушал кучу нравоучительных объяснений, почему развод был так необходим, а конец отцовской речи вылился в нотацию об отсутствии здравомыслия у нерадивого сына. Кинув напоследок что‑то про молоко на губах, отец забрал конверт и вышел вон.
Мурат праздновал победу ровно до того момента, пока не принесли счет. Около часа потребовалось, чтобы разобраться с переводом суммы от Славы на счет ресторана. Администратор смотрел на его внешний вид до невозможного брезгливо, пока Толик говорил в трубку, что они до сих пор ищут исправный терминал.
 

* * *

 
После резкой затяжки во рту неприятно горчит. Дорога заворачивает за угол небольшого дома с красной черепицей. Мурат смотрит на железные прутья калитки с необъяснимой грустью. Когда‑то здесь стояли деревянные дощечки, а рядом с тем местом, где кучей громоздятся садовые инструменты, раньше переплетались кронами две яблони. Двор Царевых Мурат выучил от и до, будучи мелким.
Он был в то далекое время неусидчивым ребенком, с вечно зелеными от травы коленками и упрямой потребностью рушить чужой порядок. Однако воровал всегда грамотно и редко попадался. Мурат хорошо помнит тот день, когда упавшие стволы распиливали на части и уши закладывало от рева бензопилы. Вместе с умершими яблонями детство дало трещину: в тот же вечер родители впервые поругались.
Мурат проклинает себя за лишние сантименты. Все уж давно быльем поросло, незачем вспоминать. Но тоска по обычному человеческому счастью засела в сердце занозой и ноет, ноет.
Из окна Царевых слышатся звуки гитары, а вслед – неловкое пение. Желтый свет пробивается сквозь полупрозрачный кружевной тюль. Силуэт парнишки слегка раскачивается из стороны в сторону, в такт музыке. Голос немного неустойчивый, с заметным напряжением, но с приятными слуху высокими переливами. Царев Денис – талантливый малый, одна дикция чего только стоит. Слава и Толик хорошо его натаскивают.
Во внутреннем кармане Мурата желтый листочек, сложенный вдвое, словно жжет грудь. Почему не выбросил до сих пор – бог его знает. Он долго раздумывал над содержанием, и многое его до сих пор смущает.
Например, то, с какого перепуга Царев Денис вообще оказался в компании Толика и Славы? Чем сумел привлечь? Еще непонятно, какого черта Царев и Пегов прохаживались вместе в магазине. Если Денис так открыто общается с Кириллом, почему Толик и Слава до сих пор не узнали об этом? Ребята уж точно не предатели. Все это, вместе с содержанием записки, здорово путает мысли.
Царев явно действует по принципу «против лома нет приема»: врывается в чужую зону комфорта, надеясь получить хоть каплю расположения. Мурату нисколько не стыдно за свое холодное отношение, ведь эмпатия от незнакомых людей зачастую имеет под собой подоплеку, и не всегда приятную.
Собака пронзительно лает, услышав скрип ворот и поступь по деревянному тротуару. Смирновы в такое время еще не спят: во всех окнах горит свет, а в гараже под звуки радио громко гудит болгарка.
Толина мама встречает Мурата в прихожей, когда тот мнется у порога, раздумывая, стоит ли сначала подождать, а потом пройти, или лучше кого‑нибудь окликнуть. Смирновых он знает с яслей, и стеснения в их доме никогда не испытывал. Но после тех мерзких слухов, которые два года назад пустил Пегов, здесь уже не получается ощущать себя, как прежде, расслабленно. Начиная с прошлого лета, когда Толик и Слава выпустились из школы и уехали в университет, Мурат редко попадался на глаза Смирновым. И только этим летом он решается идти на контакт, ведь Милане требуется безопасное место, где ей не причинят вреда, пока он работает.
Толина мама приобнимает Мурата за плечи и приглашает на кухню, где тут же накрывает на стол. Такая оперативность сильно смущает: хозяева давно уже отужинали, и он не собирается оставаться здесь надолго. Ему бы сестру забрать, поблагодарить и отчалить.
– Мальчики сейчас спустятся. – Женщина вручает ему горячую кружку с клюквенным киселем. – А ты перекуси хоть. Исхудал совсем. Щеки совсем пропали.
Она тихонько присаживается рядом и по‑родительски гладит сгорбившегося над тарелкой Мурата по спине.
– Приходи к нам почаще, хорошо? Не бойся принимать помощь, ведь в нашем доме тебе всегда рады. Пожалуйста, помни об этом.
Мурат отворачивает лицо, чтобы не показывать, насколько он тронут этой безвозмездной добротой.
– Ты ездил к маме? Как она?
– Еще месяц лежать. Врач сказал, все запущенно.
Его ответ звучит нехотя, потому что делиться своими проблемами – последнее дело. Поддержку других он намеренно не принимает, потому что боится быстро привыкнуть к хорошему.
Когда на лестнице кто‑то зевает и половицы скрипят под тяжестью ног, женщина тактично уходит с кухни. Ребята жмут Мурату руку: Толик крепко и надежно, Славка осоловело и подслеповато.
Стул жалобно откидывается под Славкиным весом, когда тот плюхается в него, запрокинув голову и вытянув ноги.
– Спал, что ли? – Мурат доедает последнюю ложку плова, царапая ложкой по тарелке.
– Покемарил немного. Через час на смену.
Вид у него вымотанный и слабый: круги под глазами, как угольные пятна; голос севший, точно сорванный воплями. Похоже, друг сильно стрессует в последнее время. Слава сам предложил отрабатывать смены Мурата на заправке, пока тот ездил в город к матери и разбирался с прогулами в магазине. До чего же совестно. На нем ведь, помимо всего, тренерство и приближающиеся соревнования. Еще и Царев этот, будь он неладен со своими уроками.
– Я, наверное, поговорю с начальником, и тебе больше не придется тянуть столько на себе. Спасибо, что держишь мое место.
– Нормально же все было, чего начинаешь‑то? – Славка зевает так, что хрустит челюсть. – Просто делай, что надо, а тыл я прикрою.
То, сколько раз они виделись вдвоем, без Толика, можно по пальцам пересчитать. Инициатор подобных встреч – всегда Слава. С ним один на один приятно молчать: посиделки с пивом и чипсами могут начаться в безмолвии и так же закончиться. Он никогда не требует особого отношения к себе, не навязывается с советами, потому что знает, что Мурат не ребенок и в состоянии разобраться со своими проблемами сам.
Шумит блендер. Толик долго смотрит на то, как его любимая курага превращается в кашицу. Пока друзья разговаривают между собой о чем‑то локальном, Мурат думает, что настала пора обсудить с Толиком важные вещи.
Сейчас его волнует многое, и обнажить душу он может только лучшему другу. Слава не в курсе многих вещей, с ним откровенно не поговоришь. Зато он хорош по части физической силы и в прошлом рвался ломать носы всем, кто хоть как‑то Мурата ущемил. Именно у него в свое время Мурат научился давать сдачи.
– Сколько я там должен? Тыща девятьсот? – Нужно поскорее закончить с этим: побегал уже в должниках, хватит.
– Э, убери‑ка это! – Слава, коротко взглянув на протянутые купюры, выставляет вперед руку в категорическом отказе. – Совсем меня не уважаешь? Я ведь тебе помог, а не в долг дал. Чуешь разницу?
– Ну погляди на него. – Толик хохочет, провожая Славку до прихожей. – Рыцарь на белом коне.
Тот с самодовольной лыбчонкой накидывает на себя джинсовку и уже тянется приобнять друзей на прощание, как Мурат вскакивает с места:
– Постой‑постой. Я с тобой пойду. Толя, позови малую. Ей уже пора.
Ответ звучит с сомнением:
– А остаться не хочешь? Мила уже переодета и спит. Мне разбудить ее?
– Спит? Наверное… – Малая обычно всегда ждала брата и не засыпала до его прихода. На самом деле будить ее хочется меньше всего.
– Хватит морозиться, как барышня. – Славка готов вот‑вот уйти на работу, подгоняемый временем. – Милана устала и сегодня совсем мало ела. Ничего ужасного с твоим домом не произойдет, если ты один раз переночуешь не там.
Мурат кивает на его слова с виноватым видом. Дверь захлопывается за другом, обдавая ночной прохладой.
 

* * *

 
Мурат переодевается на Толиной половине комнаты и спать будет на его кровати. Сашка, его соседка поневоле, узнает об этом, только когда вернется из гаража, где сейчас помогает отцу с машиной. Ее реакцию легко предугадать. Из кармана джинсов выскальзывает желтая бумажка и попадает под пятку. В этой части комнаты нет оконного света из‑за широкого шифоньера, но даже в таком освещении записка остается читабельной. Буквы жирные и местами кривые, видно, что карандашом водили резко, со злостью и обидой.
«Я не пустое место. Назови причину, почему я не должен жать тебе руку».
Кто бы мог подумать, что Царев Денис, этот бесячий мальчишка, осмелится на такую выходку. Еще и номер любезно написал. Видимо, в желании получить «причину». За всю жизнь Мурат получил порядка сотни записок, и все они либо сочились ненавистью и пожеланиями скорой смерти, либо пестрели нарисованными членами и просьбами взять в рот.
Это лето началось сумбурно, и чего ждать дальше – неизвестно. Нужно срочно поговорить с Толиком именно сейчас, пока Мурат не передумал.
Лучший друг, расположившись на диване в зале, еще не спит. Смотрит телевизор. При виде задумчивого Мурата он включает мьют и отодвигается ближе к подлокотнику, освобождая место. Сквозь прозрачную тюль внутрь льется серебристая луна. Со стороны лестницы мерно тикают настенные часы. Мурат давно позабыл, каково это – открываться кому‑то. Но Толик всегда спасает его. И сейчас тоже:
– С мамой случилось что‑то?
– Нет, ей уже лучше. – Нет уверенности, стоит ли конкретизировать свои мысли, но есть предчувствие, что сегодня все в голове Мурата встанет на место.
Толик нервно улыбается:
– Это меня не касается, конечно, но я сейчас кое‑что скажу. Только без рук, ладно?
– Чего там? – Мурат заинтересованно хмурится. Между ними осень, зима и весна, проведенные порознь. Он очень тоскует по тем временам, когда они все друг другу рассказывали.
– Дениска, ну, тот светловолосый паренек, которого ты видел в моей комнате… – Толик, что ли, мысли читает? Они одновременно думают об одном и том же человеке, и не просто думают – хотят поделиться мыслями о нем! – Он частенько спрашивает про тебя.
– Понятно. Что спрашивает? – Мурат делает вид, что ему совсем не интересно.
Толик видит его насквозь, но ему хватает ума не подтрунивать.
– Спрашивает, почему ты такой сухарь.
– Лучше будет, если он перестанет мной интересоваться. Ты же помнишь, чем все кончилось в прошлый раз?
Мурат до сих пор не знает, кто накалякал тот мерзкий рисунок, ведь в художественном кружке числилось достаточно потенциально недружественных личностей. Но он железобетонно уверен, что Пегов имеет к рисунку прямое отношение. Кому, как не ему, на руку гнусные сплетни? Только он так отчаянно трясется за свою репутацию образцового старосты. Чтобы защитить себя от своих же страхов, Кирилл не придумал ничего лучше, чем испортить чью‑то жизнь.
Мурат все еще корит себя за недальновидность: с самого начала было ясно, что дружба между ними на слабую троечку. Пегов не скрывал своей брезгливости и в стенах школы никогда с Муратом не здоровался, боялся, что подумают другие. Принцу школы не к лицу общаться с чуркой, сыном потаскухи.
Голос Толика выводит его из неприятных воспоминаний:
– Про Славу ты опять забыл. Не все такие уроды, как Кирилл. Слава не делал тебе больно, он бережет тебя. Мне до сих пор кажется, что его появление в твоей жизни – это помощь свыше, не иначе.
– Я тогда думал, что он это все… из жалости делал, и поэтому злился на тебя, что ты привел его.
– Ну дура‑а‑ак. – Раздается мягкий добрый смех, и Мурат в ответ тоже улыбается.
– Если бы не Слава… Да, я рад, что он в свое время решил помочь мне, но спасибо сказать до сих пор трушу. Только ему не говори.
– Не скажу, как и всегда. Знаешь, чего я боюсь?
– Сашку, когда она узнает, с кем будет ночевать сегодня в комнате?
– Нет. То есть да, но я про другое. Вот представь, приезжаю я на следующий год сюда, а от тебя прежнего – одно имя осталось. Передо мной будет сломанный одиночеством человек, отвергающий любую помощь. Понимаешь, о чем я говорю?
– Я не… – Мурат слышит едва промелькнувший укор в голосе друга и тупит взгляд. – Я постараюсь почаще приходить к вам. Но приходить без причины… к этому сложно привыкнуть после всего, что было.
– Перестань отталкивать всех от себя. Да, люди – «хэ» на блюде, но и хороших полно. Хоть кому‑то шанс дай. Чем крепче связь, тем сильнее отдача.
– А если опять ошибусь? Что тогда? – Этот вопрос к Смирновым, с которыми Мурат только‑только начинает строить доверие с нуля, не относится. Становится страшно, вдруг Толик потребует конкретики, а Мурат категорически не хочет произносить имя внука Риммы Аркадьевны.
– Не зацикливайся на этом. К чему переживать, если ты еще не ошибся? Эти каникулы такие же короткие, как все прошлые. Помни об этом. – Верно. Моргнешь, и лето пролетит, а вместе с ним и мизерные шансы на перемены. Толик и Слава уедут на учебу, и жизнь снова превратится в бесконечный день сурка. – Зато в этом есть и положительная сторона. Пегов уедет этим летом.
А ведь точно, этот год у него последний. Мурат, настолько погруженный в свои заботы, совсем забыл о скором поступлении Кирилла.
– Не думаю, что Пыга останется здесь после выпуска.
Да, сомнительно. Совершенно точно эти двое покинут деревню вместе. Старые раны и ушибы будто снова ноют при одном лишь упоминании Пыги. Этот моральный урод редко разгуливает по улицам днем, так что слава богу, что с ним Мурат уже давно не пересекается.
Толя между тем продолжает:
 
– Его родоки, конечно, еще более конченные, чем он сам, но не настолько, чтобы лишать его образования. Он же не донимает тебя больше?
– Ко мне не лезут. Но если появится хотя бы намек, что кто‑то кроме меня знает… мне будет одна дорога.
Если Мурат попадет под 119‑ю статью, Милана и мама останутся одни и совершенно точно пропадут. В деревне, где и без того ходят слухи, что сестру мама нагуляла на стороне, их вконец заклюют. В полиции никто разбираться не будет: с нерусскими у них разговор короткий.
– Извини, что я когда‑то вынудил тебя рассказать мне все как есть. Сейчас бы ты не переживал об этом. Но послушай, Пегов не станет так подставляться. Полиция начнет копать и под него тоже.
Это единственное, что успокаивает, и единственное, что препятствует Кириллу подать заявление в участок. Мурат сжимает пальцы на ногах и откидывается на спинку дивана, громко сглотнув. Славка и мама не в курсе его проблем с законом.
– Если я пойду на дно, – Мурат злобно усмехается, – то потяну тех двоих за собой. За себя я не боюсь, и в тебе я уверен. Кроме тебя и меня, никто ничего не знает и не узнает, если те сами не подставятся.
На крыльце кто‑то устало бормочет, затем раздается тяжелый топот, и дверь отворяется, задребезжав стеклом. Толин отец сразу поднимается на второй этаж, на ходу снимая рабочую куртку, а Сашка заворачивает в туалет. Никто из них не обращает внимания на молчаливые фигуры в полутьме зала.
Когда спустя какое‑то время Мурат возвращается в комнату, там пахнет бензином и смазкой. Источник запаха – одежда Саши, брошенная комом в корзину для грязного белья. Сама девчонка немало удивляется, обнаружив на соседней кровати не своего старшего брата, а его лучшего друга:
– Ты случайно дверью не ошибся?
– Случайно не ошибся. Не ссы, подглядывать не буду. Там и глядеть не на что.
Если бы сестра Толи привлекала его в том плане, в каком привлекает Славку, он бы ни за что не согласился ночевать с ней рядом. Ребята, с которыми она гоняет мяч, воспринимают ее как свою, то есть девушку в ней не видят. Если вдруг случится, что кто‑то вздумает некрасиво клеиться к ней, она двинет так, что у нерадивого еще долго будет болеть между ног.
Сашка хохочет, сверкая брекетами во рту, и кидает в Мурата подушку через проем между стеной и шифоньером.
– Ну ты и су…
– Супа захотела? – Тот возвращает подушку прицельным ударом. – А за луком сходила?
Она взъерошивает свои короткие волосы и ложится на кровать, закинув ноги на стену. В ее руках бульварная книжка в розовой обложке. Мурат не упускает возможности добавить:
– Это что, женский роман? С каких пор тебя тянет на розовые сопли?
– С каких пор тебя это волнует? Вообще, это не роман, а научпоп. Видишь, розовое – не всегда женское. Раз пришел, не мешай.
– А синее – не всегда мужское, по твоей логике?
Саша поворачивает лицо в его сторону:
– Это не моя логика. Если у человека широкие взгляды, он не будет делить мир на розовое и синее. Это глупо и скучно. Ведь есть столько замечательных оттенков: красных, зеленых, оранжевых. Понимаешь, о чем я?
– Нет. Мы же говорили про мужское и женское. При чем тут другие цвета?
Должно быть, его лицо выражает сейчас абсолютную тупость, потому что Саша глядит на него с жалостью.
– Ты бревно, Мурат. Не хочу с тобой разговаривать.
– Хорошо‑хорошо, ладно. Какой я цвет по вашей прогрессивной теории?
Она переворачивается на живот и сканирует его дотошным взглядом исследователя. Голос, которым Саша отвечает, полон непоколебимой уверенности:
– Фиолетовый.
Проходит несколько мгновений полный тишины, прежде чем до Мурата доходит, что к чему, и это его не на шутку злит.
– Хрень несешь.
Та пожимает плечами и возвращается к книге. Отвернувшись от света к стенке, он слышит ее обидчивое:
– Кто‑то застрял в текстурах. Ой, то есть в прошлом. Рефлексия в помощь.
 

* * *

 
Утром Мурат просыпается с намерением доказать Толику и Сашке, что он не зациклен на своих проблемах. Нет приятнее чувства, чем знать, что ты прав, а остальные нет. С такими мыслями он отправляет емкое смс Цареву.
«Назови причину, почему я не должен жать тебе руку» – выглядит как что‑то невозможное, но лучше решить все лично.
Мурат поднимает голову, готовый пробить товар очередного покупателя, и тут видит перед собой Пегова Кирилла. Тот стоит у кассы без единой покупки.
– Я бы хотел закупиться оптом, можно? – Весь его вид сочится самовлюбленностью и гордыней. Даже напускная вежливость в голосе ни к чему – слишком уж высоко задран подбородок.
– Смотря чем, – едко, сквозь зубы.
– Ящик лимонного «Гаража». Штук двадцать бутылок колы ноль девять. «Хаски» поллитровых столько же. Потом чипсы…
Мурата от неожиданности чуть не подводит бдительность: очень хочется спросить, знает ли отец Кирилла об этих покупках. Сомневаться в том, что алкоголь покупается втайне, не приходится: Пегов оплачивает наличкой, а не картой, с которой легко себя разоблачить, и добавляет, что все купленное позже заберут его друзья. Мамкин конспиратор.
– Слушай, я тут…
Мурат зыркает в его сторону весьма определенно.
– …Предложу тебе кое‑что.
– Чего? Быстрее говори.
– Завтра у меня выпуск. Тебя ведь на своем не было, я знаю. Мне бы хотелось, чтобы ты… Ну, в общем…
Удивительно, но в его голосе чувствуется мольба. Весь показной лоск, которым Кирилл так любит кичиться, слезает с него, как облупившаяся эмаль. У Мурата на языке так и вертится: «А на хер сходить не хочешь?». Но для всего того, что совершил Пегов, любой матерщины будет мало. Конечно, Кирилл в курсе, что Мурат не присутствовал не только на своем выпуске, но и на вручении аттестата, ведь сам и приложил к этому руку.
– Я не приду. Это все?
– Приходи. Было бы неплохо, вернись все назад, а?
– В те дни, когда ты еще не угрожал мне? Я молчу про тебя не потому, что великодушный до усрачки.
Голубые глаза Кирилла превращаются в лед.
– Я сделал это вынужденно. Я не хочу доходить до крайностей.
Кто бы сомневался. Мурат уничижительно хохочет:
– Своему дружку ты тоже это говоришь? Хотя не отвечай. Мне плевать на вас. Проваливай.
– Я скоро уеду в Москву. Ты ничего не потеряешь, если завтра повеселишься. Смирнова и Банина тоже пригласили. – К кассе подходит покупатель с доверху полной корзиной, так что Кирилл разворачивается к выходу. И перед тем, как окончательно уйти, бросает напоследок: – Приходи, Котов, не ломайся.
Мурат все же не сдерживается и едва слышно цедит:
– Убейся к хуям.
Покупатель, опешив, выпучивает глаза.
Слова Пегова – последнее, о чем стоит думать. Выпускной? Отличная шутка. Кирилл, видно, совсем крышей поехал, раз решил, что может подобным загладить вину. Мурата на этом празднике жизни ждут в последнюю очередь. Появись он там, никто не побрезгует напомнить ему, кто он сам и кто его мать. Приглашение Кирилла – очевидная попытка унизить, и дружелюбию его грош цена.
День подкидывает еще достаточно мелких неудач. От звонков разрывается телефон. Снова неизвестный номер, с которого отец посылает сообщения с просьбами встретиться. Голодный и злой Мурат расставляет товар на полку и решительно не понимает, чем он это заслужил.
Главное, не терять надежду на лучшее. Все ведь проходит, и это тоже рано или поздно пройдет. Подождать, перетерпеть, и можно жить дальше. Мама обязательно поправится, и эти непростые времена они вместе забудут, как плохой сон. Милана скоро пойдет в школу. Надо будет обязательно записать ее в кружок по рисованию. Он и сам не прочь научить ее основам, но период сейчас напряжный – не до уроков.
Полы наконец домыты и чистящие средства убраны в подсобку. Мурат устало мажет взглядом по настенным часам – его смена окончена. Дернув ручку стеклянной двери, он клянется себе, что, когда будет увольняться отсюда, обязательно вырвет с корнем этот раздражающий колокольчик.
Улица встречает его успокаивающей ночной свежестью и горсткой тусклых звезд на дымчато‑синем небе. Вчерашний жук‑плавун потерял лужу и теперь слепо тычется по сторонам. Мурат смотрит на него и тоскливо думает: «Вылитый я».
Он хочет привычно закурить, уже зажимает губами сигарету, как за спиной доносится резюмирующий голос:
– Курить сейчас не круто, чел.
Мурат разворачивается. На него неловким взглядом смотрит Денис Царев.
 

Жить в моменте

 
Денис стоит с накинутым на голову капюшоном, скрестив руки на груди, неловко топчется на месте и намеренно не смотрит в упор. Вокруг него вьется редкая мошкара, от которой он то и дело отмахивается. Фонарный свет осветляет его карие глаза до красновато‑коричневого. Гречишный мед такого же цвета.
Мурат закуривает и молча кивает в сторону дороги. Денис идет за ним следом, тоже молча. Сигаретный дым поднимается над их головами тонкой струйкой. Они поворачивают на плохо освещенный переулок. Черные кроны талины[1] зловеще шелестят от ветра. Сквозь сплетения веток выглядывают кусочки белой луны. Чья‑то собачонка лает сквозь заградительную сетку. К дому лучше идти по безлюдным дорогам и заднему полю, чтобы никто левый не увидел их, гуляющих в ночи.
Мурат – инициатор встречи, поэтому обязан начать разговор первым, но он уже давно позабыл, как люди общаются. В момент, когда молчание становится давящим, Денис без особой надежды тянет:
– Ну‑у‑у, э‑э‑э… – Он нервно кашляет, затем спрашивает: – Как дела у Елены Ануровны?
Обычная ли это вежливость или искреннее беспокойство – неважно. Денис сымпровизировал, дал мало‑мальское начало диалогу. Вместо раздражения, которое Мурат привык чувствовать рядом с ним, внутри появляется что‑то похожее на укор совести.
– Все хорошо.
В его голове по пустыне катится унылое перекати‑поле. Денис не спешит спрашивать о чем‑нибудь еще, наблюдает за Муратом исподтишка. Ждет.
Тот фантастическим образом находит соломинку, за которую можно ухватиться:
– Спасибо, что не так давно привел мою сестру домой. И сладости к чаю… были довольно неплохие. Вкусные, короче.
Денис улыбается, и его круглое лицо становится еще круглее.
– Всегда пожалуйста. – Его кулак крепко сжимает рукав в районе локтя. Он чувствует себя не в своей тарелке рядом с Муратом. – Но за сладкое не меня стоит благодарить, а Катюшку. Готовит она просто отпад, правда.
Мурат знает невестку Риммы Аркадьевны только заочно, по маминым рассказам. Мама когда‑то работала с ней в детском саду.
– Поблагодарю ее, когда встречу. – Его кивок прибавляет к уверенности Дениса еще несколько очков.
Тот отвечает расслабленно, словно все те разы, когда Мурат пассивно агрессировал в его сторону, сейчас перестают иметь хоть какой‑то вес:
– У меня с готовкой большие проблемы. Я, как сюда приехал, не особо к плите приладился и однажды случайно сломал конфорку. У меня дома, ну, в городе, газ вообще‑то, а здесь все совсем непривычно. Бабуля меня чуть не убила.
Да уж. Такими темпами парень однажды просто с голоду помрет, раз элементарно сам себя обслужить не может. А потом с горькой ухмылкой Мурат вспоминает, что Царев из богатеньких.
На этом моменте диалог скатывается в никуда. Минут десять они идут, не разговаривая совсем. Денис расстроено обкусывает корочку на губах, должно быть обдумывая, что и где сказал не так. За это время Мурат решает, что докуривать не будет: очень ноет желудок.
Темный переулок выводит их вниз, к шершавой гравийке, сбоку от которой стелется тихое поле. Денис останавливается перед старой автобусной остановкой – единственным освещенным местом на задворках. По этой стороне транспорт ходит нечасто, а настырные школьники из года в год портят бетонные стенки. Здесь едва ли найдешь чистый клочок: красными, черными, белыми баллончиками обрисован каждый сантиметр, а на месте сорванных объявлений – только желтоватые слои застывшего клея.
– Посидим? – Денис, не дожидаясь ответа, опускается на лавочку, под конус фонарного луча.
Мурат оглядывается по сторонам. Лишь бы никто не шатался здесь в такое время. К слову, о времени.
– Сейчас полдвенадцатого. Как бабушка тебя отпустила?
Он садится рядом и ненароком замечает, что под светом волосы Дениса пушатся, как птичьи перья.
– А она и не отпускала. Я тайком ушел. Вместо меня под одеялом рюкзак, но я не думаю, что Катя пойдет проверять мою комнату. Они спать ложатся в десять.
Мурат хмыкает: поглядите‑ка, какой авантюрист. Денис, заметив его улыбку, вновь храбрится и задает следующую тему для разговора. Диалог трудно идет, не потому что ни у того, ни у другого нет точек соприкосновения (нет, Мурат уверен, что‑то общее у них точно есть), просто для них в новинку общаться в таких экстремальных условиях.
Денису не нравится тишина: она сковывает его, такого общительного и гиперактивного. Поначалу он долго обдумывает каждое слово, затем ловчится быстро и трещит без умолку. Благодаря его болтовне грань между ними постепенно тает. Денису все равно, что его собеседник порой глух к ответам. Мурат чувствует, как тот бросает на него короткие взгляды, как в запале разговора подсаживается ближе, задевая своей ногой его.
Лицо Дениса подвижное, полное яркой экспрессии. Тени от ресниц ложатся на его щеки веерами. Если Милана нашла в нем причину улыбаться и смеяться, тогда, может, и Мурату попробовать поискать что‑нибудь весомое?
Слова Толика звучат в его мыслях набатом:
«Перестань отталкивать всех от себя. Да, люди – «хэ» на блюде, но и хороших полно. Хоть кому‑то шанс дай».
Мурат устало поднимается на ноги. Может, Толя прав. А может, и нет.
– Пошли.
Они спускаются по угору вниз, в самую гущу трав. Денис сколько бы ни щурился, не видит протоптанную дорожку и путается в анисовой паутине.
– Ух ты! Тут даже звезды есть! – Он смотрит вверх с открытым ртом, как пятилетка, а в его руке сорванные стебли пижмы, мышиного горошка и иван‑чая.
Июльские созвездия, мелкие и сияющие, как алмазная крошка, не сравнятся со звездопадами, которые жители Ручейного наблюдают каждый август. Однако Денису, как истинно городскому, достаточно этих редких вкраплений у горизонта. Ему достаточно незначительных мелочей, чтобы начать носиться кругами по полю и собирать на одежду репейные колючки.
Его смех – смех человека, что открывает для себя нечто потрясающее в заурядных вещах. Его смех отзывается внутри Мурата и чем‑то непривычным, и чем‑то приятным одновременно. Умиротворение, теплая леность в теле, а в голове – росточек счастья проклевывается сквозь сорнячное уныние. Гнус, поднятый беготней, кружит над головой и лезет в глаза. Мурат бьет себя по щеке, размазав парочку кровососов. «Я что, действительно все это время таращился на Царева, как дурак?»
Какое облегчение, что в своем смущении он не одинок. Денис заметно тушуется, поймав на себе его взгляд. Потемки в какой‑то мере им на руку: они не видят лиц друг друга, только общие черты профиля на фоне индигового горизонта. Мурат думает, что видеть себя со стороны, смущенного и нервного, он бы точно не захотел.
– Спасибо, кстати, что нахер меня не шлешь, как тогда. На берегу, помнишь? Сейчас, конечно, твои ответы можно пересчитать по пальцам, но меня все устраивает.
Мурат решает попросить прощения за свой дерьмовый характер. Это после слов благодарности как никогда уместно:
– Извини. Я действительно сухарь.
Царев ни в чем не виноват и, на самом деле, едва ли заслуживает такого презрительного отношения. Пусть он хоть сын магната, пусть хоть учится в МГУ – какая разница? Да, чужие успехи ущемляют, но разве хоть раз Царев кичился ими? Мурат очень хочет больше не чувствовать зависти.
Денис по‑доброму усмехается и хлопает его по плечу, подводя этим черту. Рука задерживается на Мурате всего пару секунд, и жест из обыденного превращается в нечто… странное.
Они продолжают свой путь по полю, разговаривая обо все подряд. Денис может начать громко смеяться, так и не договорив предложение, или приняться стеснительно бормотать что‑то себе под нос: словом, его эмоциональный диапазон намного шире, чем у бревна‑Мурата. Между ними нет больше демонстративного равнодушия и страха за случайно вырвавшееся слово. Они заново знакомятся, заново привыкают к присутствию друг друга, и оба в равной степени испытывают любопытство. Мурат думает, что готов сам привнести что‑нибудь в разговор, и, чтобы прощупать почву, начинает с банального: спрашивает про интересы и хобби.
Денис имитирует пальцами фокус камеры.
– Я иногда фотографирую. Ходил в кружок в школе, участвовал в конкурсах. И все в таком духе.
Его голос под конец теряет цвет и становится почти беззвучным, так что Мурат цепляется за этот крючок:
– Что, не особо нравится?
– Сложно ответить. Я не хотел этого, шел по указке. Мне петь нравится. У моего одноклассника Юрки очень крутой голос. Я как‑нибудь включу тебе его кавер, если хочешь.
– Равняешься на него?
– Я завидовал ему. И сейчас завидую.
– Потому что у него есть что‑то, чего нет у тебя?
– Нет. – Денис отрицательно качает головой. – У меня было желание научиться, но мой интерес игнорировали, а у него наоборот: пение он ненавидел одно время, потому что его мама когда‑то пела в мюзиклах и хотела для него чего‑то подобного. Он сейчас в меде учится. Он отстоял свое право выбора, а я что? В восемнадцать лет живу будто не своей жизнью, учусь в этом вшивом университете, хожу на глупые курсы по экономике и езжу в отпуск с родителями, как приложение к багажу. Бесит!
Невыносимо смотреть на человека, который пренебрегает возможностью жить хорошо и вольготно. И это одна из причин, почему Мурат выбрал игнорировать Царева. Но правда в том, что зависть Мурата с самого начала не имела смысла: Денису просто нечем пренебрегать.
– Видишь, твой друг смог. А с тобой что не так?
– Со мной? – Денис кривится так, будто только что вдохнул нашатырь. – Я трус. Мне страшно менять что‑то стабильно плохое на что‑то неоднозначное. Неизвестно, что станет со мной, если я все брошу, если совсем испорчу отношения с родителями и начну заниматься музыкой. К тому же есть некоторые причины… от которых я напрямую завишу.
«Вздор!» – думает Мурат, затем отвечает:
– Иногда ради чего‑то более важного следует пожертвовать своими желаниями. Если у тебя есть возможность получать образование – учись. Если это идет вразрез с твоими мечтами – откажись от них. Ты ведь взрослый уже, должен понимать, когда игра стоит свеч, а когда нет.
Денис с шумом втягивает воздух. Эти жесткие слова не вызывают в нем ничего хорошего.
– «Ты ведь уже взрослый»! Говоришь старперскую дичь, будто тебе реально сорокет. Отказываться или нет – мой выбор.
И снова на некоторое время воцаряется тишина. Кажется, что разговор привычно схлопнулся, но нет – небольшая пауза нужна, чтобы привести мысли в порядок.
Денис, хоть и обижается демонстративно, но отходит достаточно быстро.
– Знаешь, – говорит он, стеснительно почесывая щеку, – Слава дал мне свою книжку с аккордами, когда мы тренировались. Там был рисунок. Очень красивый. А Толик рассказал, что ты когда‑то рисовал. Вот.
– Да, это мой рисунок. Но это давно было.
Мурат хочет поскорее отмахнуться от воспоминаний, но те липнут к нему с удвоенной силой.
Два года назад кто‑то утащил в туалет его школьный рюкзак: все внутри было испачкано краской, а у тетрадей и учебников недоставало листов. Новый, почти чистый скетчбук в тот день пропал, но нашелся на следующий: неизвестный вредитель незаметно положил вещь на парту Мурата, словно никакой пропажи не было. Просто показалось, просто случайно выронил и не заметил. Так он думал ровно до того момента, пока его имя не разлетелось по всей школе.
– Там ошибок полно. – Мурат всеми силами хочет обесценить важность этого рисунка, потому что достаточно натерпелся из‑за него. – Славка просто сентиментальный, вот и не выбрасывает.
– Ты хотел бы поступить на художественный? Думаю, тебя с руками и ногами оторвут, с твоим‑то скиллом.
Жизнь Мурата – это сестренка и мама, которой нужен уход. Своими мечтами он давно уже пожертвовал. Однако время от времени руки сами достают из столешницы пачку потрескавшейся акварели и заметно облысевшие кисти, а дедушкины зарисовки разжигают внутри мотивацию учиться новому.
– Не знаю. – Царев заслуживает правдивого ответа, хотя бы потому что сам ранее рассказал о себе больше, чем требуется. – Я учился в кружке и по чужим картинам. Конечно, когда‑то подростком думал, что все в этой жизни легко, если упорно трудиться. На деле вышло иначе. Сейчас у меня нет на увлечения ни времени, ни сил. Я знаю, что мои мечты уже не имеют никакого смысла. Так что художественный для меня не в приоритете.
– Несправедливо, что тебя лишили выбора.
Денис его понимает.
Вдали чернеет рваный силуэт леса. Стоит запах примятой травы и сладкого клевера. Мягкий угор, поднимающийся к улице, скользит под подошвой кед. Главная дорога, освещенная змейкой белых фонарей, теперь значительно ближе. До дома остается совсем ничего.
Когда они встают у забора с разросшимся дельфиниумом, Денис грустно спрашивает:
– Это все, да?
Мурат пожимает ему руку с уверенностью, что раз он не смог начать разговор первым, то должен сказать пару слов напоследок:
– Ты хорошо поёшь. Работай усерднее, если веришь в свою мечту.
Тот, воодушевившись похвалой, салютует двумя пальцами:
– Обязательно. Доброй ночи, бро.
У двери в веранду Мурат слышит его оклик. Темная фигура в толстовке яростно машет ему рукой издалека и кричит, что будет не против погулять с ним еще. От такого шума в соседних домах зажигается свет и поднимается собачий вой. «Приду‑у‑урок» – Мурат бьет себя по лбу ладонью. В ожидании ответного знака Царев проходит несколько шагов спиной вперед, но путается в шнурках. Раздается болезненное «бля», и фигура в толстовке с характерным треском летит в заросли тальника.
Рыжие коты ластятся ногам, пока Мурат снимает обувь. Он не был дома со вчерашнего утра, без него хвостатые проказники совсем одичали. Кухня наполняется живыми звуками: с шипением закипает чайник; сухая лапша хрустит, сломанная на несколько частей; коты‑берсерки гоняют по полу какой‑то мусор. Мурат, обдумывая сегодняшние события, не особо надеется, что они приведут к чему‑то хорошему. Но подобные выводы не тяготят его, ведь он впервые за долгое время гулял с кем‑то, кроме Толика и Славки, и ему понравилось.
В комнате матери затхло. Мурат отворяет окно настежь и тяжело валится на кровать, не снимая одежды. Царев написал в импровизированной записке, что он «не пустое место», и во время их прогулки доказал это с лихвой: навряд ли рядом с «пустым местом» хотелось бы говорить о своих интересах и слушать о чужих. Денис – наполненный живыми эмоциями человек, яркий и отходчивый. Один бог знает, насколько Мурату стыдно за свою прошлую предвзятость. Это лето началось сумбурно, и школьный сценарий вполне может повториться, но на один страх в его жизни теперь меньше. Он хочет жить в моменте и не зацикливаться на прошлом.
 

Ответы

 
Окно пронзительно дребезжит. Денис замирает, навострив уши. Такой звук в ночи разве что мертвого не разбудит. Если кто‑то из домашних проснется и увидит, как он корячится здесь, точно слон в посудной лавке, проблем не оберешься. Никто не должен знать об его взаимоотношениях с Котовым. Стремление Мурата не светиться на публике понятно, и Денис не обижен этим фактом.
Одеяло, вздыбленное из‑за прячущегося под ним рюкзака, выглядит неправдоподобно, однако не похоже, что кто‑то сюда заходил. Денис обессиленно падает на кровать, раскинув конечности на манер морской звезды. Его сердце стучит мелкой быстрой дробью, а щеки и уши горят огнем. Он не впервые сбегает куда‑либо без ведома домашних, но сегодня все по‑другому. Красота и спокойствие летней ночи, нежные чашечки полевых цветов и брызги звезд – все это не сравнится с обществом Котова, который наконец‑то выключил свою сволочную натуру. Денис зарывается лицом в подушку, чтобы заглушить свой громкий смех. Он счастлив, по‑настоящему рад сегодняшней встрече.
Слова Толика о нелюдимости Мурата, предупреждения и недомолвки Славки о Кирилле рассыпаются в мыслях Дениса мелким бисером: не соберешь. Сейчас не до них. Сейчас телом будто владеет лихорадка: хочется неистово хохотать, хочется пошуметь чем‑нибудь, разбросать что‑нибудь, затем заново собрать и разбросать снова. Эйфория бьет в грудь наотмашь.
 

* * *

 
Денису снятся черные раскосые глаза с длинными ресницами. Снятся тонкие губы, которые оголяют кромку верхних зубов. Снится свет фонаря, падающий на жесткие темные волосы и лукавую кошачью улыбку. Дениса укачивает в тягучей пропасти грез, где нет ощущения неправильности, где есть чувства и воображаемый отклик на них. Там они стоят у заброшенной автобусной остановки и смотрят друг на друга. Там секунды длятся вечность.
Он намеренно игнорирует звуки нового дня, хватается за сладкие остатки дремы, когда к нему заходит Катя.
– Дениска!
Солнце безжалостно палит сквозь тюль. Из кухни в комнату тянет запахом любимых булочек с посыпкой.
– Ну ты даешь, столько спать. Живенько вставай! – Катя ставит на подоконник стеклянную вазу. В вогнутое дно врезаются стебли полевых цветов: белых, синих, желтых, фиолетовых. Разноцветные зонтики и пушистые шишечки с изящно изогнутыми усами трав при малейшем движении осыпаются на пол мягким дождем из пыльцы.
Денис таращится на Катю во все глаза:
– Это мне? В честь чего такая неслыханная щедрость?
Она одним ловким движением нахлобучивает на его голову блестящий колпак.
– Память как у рыбки. С днем рождения! Теперь иди скорей умывайся, а то завтрак стынет. – Перед тем как выйти из комнаты, Катя придирчиво осматривается вокруг: – Потом хоть немного приберись здесь, ладно? Нехорошо, когда в праздничный день такой бардак.
Денис благодарит господа бога, что его уличная обувь, которой полагается быть не здесь, а в прихожей, осталась незамеченной.
Бабушкины поздравления ограничиваются строгим, но важным:
– Не будь размазней, как твой отец по молодости. И старшим не перечь.
В бисквитном торте с прослойкой из воздушного крема торчат девятнадцать подожженных свечей. Катя верит в карму, поэтому говорит, что, перед тем как загадать желание, следует хорошенько подумать. Денису хочется от души пожадничать. Ему бы пожелать чего‑нибудь по типу: «Пусть все мои цели будут достигнуты, несмотря ни на что», к тому же планы стоят по‑настоящему наполеоновские. Однако из‑за вчерашней прогулки приоритеты грозятся поменяться.
– Ой, ты что, по кустам ползал? – Катя достает из его волос репейные липучки.
Проклятье. В момент, когда она хочет вот‑вот завалить его вопросами, Денис врет, что вчера упал в траву, когда поливал огород, и все обходится.
Тут бабушка поторапливает:
– Чего резину тянешь? Дуй быстрее, поди не вечные здесь.
Свечи гаснут с двух попыток. Катя тихонько хлопает в ладоши, и бабуля вытаскивает из‑за стола массивный подарок: новенькую гитару в чехле.
– От меня с Екатериной. А то старая‑то скоро трухой осыпаться начнет.
Счастливый Денис примеряется к инструменту, гладит блестящие бока, пробует струны. Его мечта играть профессионально обязательно осуществится, ведь в него верят! Так что не страшно, что перед тем как задуть свечи, он пожелал совсем другого. «Хочу ответы» – по‑детски капризно и глупо, но черт возьми! Денис готов поклясться, что умрет по‑настоящему, если не узнает о Котове все, что нужно.
Под конец завтрака он уже не ощущает себя девятнадцатилетним. Все абсолютно так же, как было вчера днем, так же, как будет завтра. Праздничная атмосфера чувствуется главным образом из‑за суеты Кати.
– Какой ты большой у меня! – говорит мама по телефону. – Еще совсем чуть‑чуть, и невесту в дом приведешь.
Денис сидит на полу под телефонной коробкой и думает не о воображаемой невесте, а о том, как ему на самом деле страшно. Сегодня есть хороший повод повеселиться, но вместе с приятным предвкушением скорой вечеринки внутренняя едкая горечь неминуемого взросления портит его настроение, как проткнутая рыбья желчь.
– Наш с папой подарок должен уже прийти, проверь извещения, родной. Я знаю, тебе понравится. Мы так долго выбирали это.
Возвращаясь из почтового отделения, он уже знает, что в коробке. Его больше интересует посылка от Юрки. Внутри нее обнаруживается обувь, на которую Денис облизывался в одном из ТК Новосиба: высокие белые кеды с красной шнуровкой. Будь прокляты все те дни, когда Денис бессовестно троллил над другом, называл его «занудой» и «извращугой». За такой подарок он бы воздвиг Юрке памятник, как самому находчивому. В родительской посылке оказывается популярный нынче полароид. Будет несправедливо по отношению к родителям, если это дорогостоящее чудо начнет простаивать без дела.
Сегодня Дениса освобождают почти ото всех домашних дел. Он торчит в комнате и объедается конфетами до самого вечера, когда ему звонит Славка, чтобы напомнить о тусе. Денис рад, что тот согласен пройтись вместе с ним до места вечеринки.
Наспех переодевшись в светло‑серое худи и черные зауженные джинсы, он прячет полароид в сумку‑бананку и натягивает новую обувь. Нечего заморачиваться. Все же это не элитный клуб. Перед тем, как позволить ему уйти, бабушка предупреждает, что полив огорода даже в такой день – его обязанность.
Славка встречает Дениса в кожаной косухе, с уложенными на одну сторону волосами. Он выглядит не как модник, а как тот, кто здесь правит бал.
Они приходят к одноэтажному зданию, в котором когда‑то базировался спортзал. У лестницы толпятся смеющиеся школьники, а сквозь открытую дверь слышно, как под бит вибрирует акустическая система. Снаружи жарко и липко от громких разговоров и запаха алкоголя. Внутри же – настоящий кипящий котел из вспотевших танцующих тел. Вспышки красного неона заставляют жмуриться, музыка бьет по груди, как по наковальне.
Славка кричит в ухо, что в попойке участвовать не будет. Сквозь локти и широкие спины Денис пробирается вслед за ним в поисках Толика.
– И убедительно советую. В меру пей. Не хочу потом тебя по всему залу искать.
Денис ничего не отвечает. К нему липнет ощущение, что на фоне всех беснующихся здесь ребят он слишком выделяется, потому что в его рту нет ни капли.
Впереди стену подпирают три парты, выстроенные в ряд. Там, среди оранжевого света гирлянды и кучи выпивки, стоит озадаченный Толик, а рядом с ним – предельно равнодушный ко всему Котов.
– Я не знал, что Мурат придет. – Денис сам не понимает, почему так нервничает.
Серое худи на нем перестает быть классным и превращается в безразмерный мешок. И джинсы эти – он придирчиво осматривает свои обтянутые бедра – еще бы лосины напялил! «Просрал весь день за жратвой, а мог бы волосы по‑человечески уложить».
– Я тоже не знал. Его Толик уговорил. – Славка пожимает плечами. – Мурата не было на своем выпускном.
Денис интересуется, почему так вышло, но его голос теряется в нарастающих битах нового трека. За спиной кто‑то зовет его по имени. По инерции ляпнув Славке, что скоро вернется, он вклинивается обратно, вглубь скачущих тел. Здесь только один человек может звать его Дэном.
Кирилл дружелюбно хлопает его по плечу и кричит свои поздравления. Не отлипая друг от друга в этой толпе, они выбираются ближе к стене, под листья декоративного плюща, чтобы хоть немного друг друга услышать.
– Только пришел? Слишком свежо выглядишь. – Кирилл с довольством на лице убирает волосы с глаз одним отточенным движением. Его пальцы длинные и изящные, а на указательном поблескивает перстень‑печатка.
Футболка, изрезанная вручную в районе горла, черный пиджак с элегантными лацканами и светлые джинсы с увесистой бляхой ремня – все это вместе с расслабленностью Кира, той самой, когда есть абсолютная уверенность в своей внешности, невольно вызывают восхищение. По веселому блеску в синих глазах видно, что Пегов уже поддатый.
Денис начинает с «нефти[2]» и продолжает смесью водки и шампанского, известной среди ребят как «искорка». Косеет он так же сильно, как Кирилл. Последнего распирает от энергии: он хохочет во весь рот, смешно гримасничает и травит самые тупые анекдоты из всех, что Денис слышал. Но время от времени будто бы кто‑то щелкает перед его лицом, и Кирилл замирает на месте, смотрит в толпу пристальным взглядом.
Слова Толика и Славки насчет двуличности Пегова Денис решительно игнорирует. Ни к чему забивать голову всякой ерундой, к тому же Кирилл знает многое из того, о чем ребята намеренно молчат.
– Мне тут Толик Смирнов… Знаком с ним?
Кирилл кивает.
– Он мне рассказал, что Котов рисовал когда‑то.
Бутылочное горлышко останавливается в миллиметре ото рта Пегова. Тот наклоняется вперед, заинтригованный, мол, продолжай.
– И на днях я увидел один рисунок, на самом деле достаточно личный, чтобы обсуждать его в таком месте, но что поделать.
– О? – Кирилл смотрит на Дениса со странным намерением в глазах. – Не думал, что этот позор всплывет. Столько времени уже прошло.
Денис воровато оглядывается по сторонам и наклоняется ближе.
– Ты о чем?
– Вся эта история с признанием началась из‑за этого рисунка. Я уже не помню, как что конкретно произошло, но тот листочек попал в не лучшие руки. Котов пусть и отбитый на всю голову, но сильный – этого не отнимешь. Я бы на его месте точно вскрылся.
Кирилл будто намеренно напускает тумана, его скользкая улыбка выдает то, насколько ему нравится непонимание на лице Дениса.
– У Банина тогда проблемы начались. Не такие, конечно, как у Мурата, его не избивали толпой за школой и не травили на каждом углу. Славе пришлось уступить лидерство однокоманднику. Туган и так на него зуб точил, а тут такое… Андрей то есть, Тугаринов, не знаешь его. В общем, у них там совсем чернуха пошла.
– И что там такого? Обычный рисунок. – Денис в притворном равнодушии пожимает плечами.
Кирилл, приложившись ранее к бутылке, чуть не давится. Он поворачивается с ошалевшим лицом. В его взгляде бегущей строкой так и мелькает: «Ты совсем дурак или прикалываешься?»
– Чего? В каком месте обычный? Да там порнуха голимая. Мурат даже не удосужился нарисовать Банину фиговый лист. Если ты понял, о чем я.
Денис в прострации качает головой– нет, это точно хрень какая‑то. Речь точно идет не о записной книжке Славки: там под рейтингом разве что парочка песен, и то больше 16+ не дашь. И есть скетч. Обычный карандашный набросок руки Котова. Вчера на прогулке тот говорил, что в свое время уповал на усердный труд, но на деле вышло иначе. Это и есть то самое «иначе»? Пошлые картинки с участием Славы Банина? Верится с трудом.
Кирилл явно рад, что произвел такое впечатление своими словами. Этот парень долго сдерживался и ждал подходящего момента посплетничать. Денис смотрит на него искоса. Красивая внешность Пегова теперь похожа на лезвие бритвы: острая и резкая, вскроет – глазом не моргнешь.
Мозг подсказывает: пора валить.
– Схожу отолью.
Кирилл ничего не отвечает, утыкается в экран айфона. Он добился, чего хотел, теперь ему все равно.
Его история совсем не вяжется с личностью Мурата, и с Баниным тоже какая‑то лажа выходит. Когда тебя лишают звания капитана футбольной команды, не логичнее ли начать ненавидеть и максимально избегать человека, из‑за которого начался весь этот сыр‑бор? Но на деле‑то все иначе: Слава с Муратом дружит и, более того, защищает его.
«А что, если…» – От догадки, что резко приходит в голову, Денис сразу трезвеет.
Что, если именно Славка признался Мурату, а не наоборот? Тогда многое можно объяснить.
Среди всех действующих лиц в этой истории только один больше всех знает о случившемся. Денис шагает в сторону разлива, надеясь, что Мурат еще там. В нетерпеливой спешке он неуклюже запинается и почти падает на широкого человека перед собой. В толпе внезапно образовывается подобие круга. Ребята по краям пустого пространства пялятся на Дениса с ужасом на лицах. В черном выцветшем худи, с нахлобученным поверх кепки капюшоном прямо перед носом стоит некто. Темный козырек закрывает половину лица: видно только вытянутый грубый подбородок и рот, изогнутый в отвращении.
Чья‑то спасительная рука дергает Дениса в сторону. Парень в черном вытирает пот над губой тяжелым кулаком – кулаком, которым врезал бы Денису, не уйди он с дороги вовремя, – и двигается по‑хозяйски в другой конец зала.
– Да ты везунчик! – раздается рядом усмехающийся голос старшеклассника.
Какая‑то девчонка липнет к Денису с вопросами:
– Все в порядке? Нигде не болит? Синяков нет?
– Каких еще синяков? – Щетинится тот в ответ. Он всего‑то врезался в кого‑то, что за ненужный галдеж?
Прежний старшеклассник хохочет:
– Чел, спасибо скажи, что все обошлось. Не моя бы помощь, собирал бы ты свои зубы по полу.
Ребята предлагают Денису поиграть в «Я никогда не». Мол, держись нас, будет весело и не наткнешься на неприятности. Тот обещает, что подойдет к ним позже. Сейчас у него задача поважнее.
Ни Толика, ни Славки нигде не наблюдается. Мурат пьет сок на прежнем месте и больше не выглядит тем, кого сюда притащили силком. Впритык к нему, руками зарывшись в его черные пряди, стоит девушка с короткой стрижкой. Рука Мурата слегка гладит по ее спине, теряясь между складками свободной блузы. Он смотрит в лицо девушки, улыбаясь уголками губ, пока та рассказывает ему что‑то интересное.
Денис хватает со стола чей‑то стакан с «искоркой» и возвращается к ребятам, с которыми только что познакомился. Надо было не выеживаться, сразу согласиться поиграть с ними, а не испытывать судьбу. Как глупо получилось.
 

Катастрофа

 
Славка задерживается. Толик не переживает из‑за этого, в отличие от Мурата, для которого друзья в полном составе – весомая опора. Среди музыки, света и пьяного веселья он неловко балансирует в пространстве, словно затухающая ось юлы. Все здесь пьют, все общаются и смеются. Они все видят и все слышат. Мурату кажется, что вон те девушки в углу обсуждают именно его, что те двое выпускников у стены нехорошо поглядывают то на него, то на Толика. Может, это паранойя, а может – нет. Не надо быть гением, чтобы понять одну простую вещь: его присутствие здесь режет взгляд. Хотя стоит отдать должное времени: за эти два года коэффициент всеобщей ненависти упал на пару значений, пока он не отсвечивал.
На столе куча сухариков и чипсов. Стаканы наполнены шипучими коктейлями, а бутылки с алкоголем сиротливо прячутся под столом, чтобы не нарушать цивильность. Пегов явно какой‑то извращенец. Мурат невольно усмехается. Кирилл вообще‑то мальчик правильный, непьющий, некурящий, почти святой. Пока его папаша не уезжает в командировку.
За эти почти сорок минут, которые Мурат торчит здесь, Кирилл так и не подошел к нему, даже на глаза еще ни разу не попался, хоть и пригласил сам. По правде говоря, прийти на чужой выпускной – идея не ахти какая, и Мурат до сих пор сомневается, правильно ли поступает.
– Мне не место здесь. Кое‑кто подумает, что я пришел сюда по приглашению.
Толик отвечает, пожимая плечами:
– Представь, что это я тебя пригласил, а не Пегов. Это ведь так и есть. Просто расслабься.
– Это сложно. – Мурат нервно жует трубочку. – Они все пялятся на меня. Глянь сам – пялятся же.
– Да и хрен с ними. Хватит нервничать. Я здесь, и Слава подойдет скоро, так что пусть сами нервничают. – Толик протягивает ему пластиковый стаканчик. – Выпей немного. Успокоишься.
Рука Толи в жесте поддержки мягко опускается на плечо Мурата. В мысли закрадывается опасение, что подобная интуитивная тактильность в этом месте может быть расценена по‑иному. Толик косвенно замешан в его проблемах: нельзя давать лишнего повода для сплетен. Мурат неловко убирает его руку.
Чем чаще он просит подлить, тем сильнее хочется попробовать чего‑нибудь покрепче. Мурат задумывается, как будет забавно прийти на ночную смену на заправку пьяным вдрызг. Тогда его точно уволят. Сегодня днем в больнице мать просила его не светиться лишний раз в городке и больше не грубить отцу. Он горько улыбается: «Прости, мам. Никудышный из меня сын».
Кто‑то пахнущий удушливо‑сладкими духами берет его за локоть. Мурат поднимает лицо и сталкивается взглядом с пышногрудой Машей. Та больше не кажется ему веселой щебечущей пташкой, как в старших классах. Теперь она как будто выше и статнее. На ней короткая юбка, хотя на памяти Мурата она часто комплексовала и ноги старалась не оголять. С модной стрижкой, с подкрашенными глазами и смелыми объятиями она видится ему чем‑то четко зафиксированным, без прежних признаков воздушности и робости.
Поначалу он тушуется, допускает мысль, что это не Машка вовсе, а какая‑то старшеклассница, удивительно похожая на бывшую девушку, просто обозналась. Тонкие пальцы перебирают его волосы с особым наслаждением. Она скучала, и он чувствует это через ее тело, что крепко жмется к его собственному. Через пару мгновений Маша прерывает объятия с той же уверенностью, с какой припала к нему ранее.
– Я так рада видеть тебя! – Ее голос, как и прежде, звонок и приятен. – Почти никого из нашего выпуска не нашла. Смирнов только что тут стоял, но смылся, зараза. Как хорошо, что ты здесь!
Мурат в растерянности смотрит по сторонам: Толик действительно куда‑то исчез.
– Какими судьбами у нас? К родителям приехала?
– Да, заскочила на пару дней. Думала, повеселюсь, а тут совсем голяк. Рассказывай, как твои дела, котик!
Так она зовет его еще с тех времен, когда между ними все только начиналось. Мурат поначалу ворчал, всячески открещивался от этого прозвища, но после махнул рукой: спорить с ней – себе дороже; в ее глазах он кот, который гуляет сам по себе.
– Как видишь, живой и здоровый. Ничего не поменялось, пока тебя не было.
– Ой ли? – Маша смотрит ему в глаза, пока касается стаканчика красными от помады губами. – Ты здесь, где много людей. Это уже о многом говорит.
– О чем говорит?
– О том, что ты со всем справляешься. – Кивок самой себе. Мурат не хочет посвящать ее в свою теперешнюю жизнь, поэтому не отрицает сказанное. – Твое лицо очень уверенное, знаешь. Ты раньше всегда в пол смотрел, голову поднимал редко.
– Поверю на слово. Мы с тобой встретились впервые за… Ты же в апреле ушла? Два с половиной года, выходит. И как устроилась?
Мурат умело смещает фокус внимания с себя на нее. Машка любит, когда интересуются ее жизнью. Она готова часами рассказывать о том, что ей важно. Та несколько секунд позволяет себе наладиться предоставленной возможностью, затем начинает свой рассказ.
Мурата не злит ее привычка много говорить, скорее вгоняет в уныние: слушая Машу, он банально не знает, чем поделиться в ответ. Она всегда была такой: гиперактивной и общительной девушкой, и в свое время он часто удивлялся, что между ними что‑то получилось. Ее жизнь в Москве пестрит красками и чем‑то грандиозным. Неудивительно, что она нуждается в слушателе. Будь рядом с ней больше, чем один человек, Машка быстро бы потеряла к Мурату интерес.
«Пусть болтает о чем хочет. Главное, в душу не лезет».
Большую часть ее речи он пропускает мимо ушей, и ему не стыдно. Чужое внимание ей льстит: когда‑то она не брезговала делиться своими мыслями даже со школьными изгоями. С Машкой в школе дружили многие, а она дружила только с Муратом.
В груди вибрирует какой‑то зубодробительный трек, и сердце скачет как бешеное. Этот пол, по которому топчется куча народа, эти стены со вспышками неона и искусственным плющом и это непрекращающееся людское шевеление превращаются в единый широкий мазок с линиями растянутого цвета. Ни лиц, ни фигур, ни голосов. Мурат один, и ему удобно.
– О, моя любимая! – Машка пихает его в сторону танцпола. – Давай потанцуем! Скорей!
Он вовремя одергивает руку. Маша непонимающе хлопает глазами. Танцевать среди стольких беснующихся тел? Увольте.
– Иди без меня, я не хочу, – отвечает Мурат, ясно замечая, как занимается раздражение на ее лице. Она пришла сюда повеселиться, и сейчас у нее отнимают отличную возможность это сделать.
– Ну же. Не ломайся. Пойдем.
– Нет, у меня перед глазами пляшет все.
Мурат прикрывает рот ладонью, содрогаясь.
– Я поддержу тебя! – Она хохочет над тем, как быстро он опьянел. Мурат упирается руками себе в колени. Ему бы постоять еще чуть‑чуть, не шевелясь. – Скорей! Боже, она сейчас кончится!
– Отстань уже от меня! – Он не хочет ей грубить, но его тошнит.
– Да что с тобой, в самом деле? – Машка заглядывает ему в лицо. Ее въедливость, которая в прошлом спасла Мурата от суицидальных мыслей, сейчас совсем ни к месту. Они давно расстались, причем по обоюдному согласию, так в чем дело? – Я думала, все хорошо. Ты говорил, что все хорошо!
– Ничего я не говорил. Ты сама это придумала. Теперь уйди.
Она отходит на несколько шагов назад, видимо осознав, что напирает слишком сильно.
– Тебе очень плохо? Может, проводить тебя на улицу?
Мурат сам не может понять, почему на душе так погано, словно он где‑то серьезно налажал. Не стоило сюда приходить. Толик и без него бы хорошо отдохнул. Он и сейчас веселится где‑то, оставив Мурата наедине со своими мысли.
Маша начинает осторожно:
– Ты переживаешь, да? – Но следующим вопросом прибивает как обухом: – Это из‑за твоей мамы?
– Что?
Еще этого не хватало.
– Я слышала…
Конечно, как могло быть иначе? Здесь все друг о друге знают: не город, а вонючий крысятник. У Мурата трясутся руки от осознания того, что еще ей могли рассказать.
– …Что она в больнице.
Он гневно молчит в ответ, давая понять, что это неудачная тема для разговора.
– Мне так жаль…
– Конечно жаль, – сквозь зубы, – ты ведь подошла ко мне, чтоб пожалеть, не так ли?
– Зачем ты так? – Она протрезвела. Значит, пытается в поддержку на полном серьезе. – Все будет хорошо, все пройдет, слышишь? Расслабься со мной, забудь обо всем хотя бы на минуту.
– Я не хочу ничего забывать, неужели не ясно? – Мурат отшатывается от нее, полный сдерживаемой агрессии. – И прекрати уже думать только о себе.
– Что? О чем ты…
Он уходит, так и не дослушав, что она хотела сказать.
Машка кричит ему что‑то в спину, наверное извинения, но следом не идет, и Мурат благодарен ей за это. Не стоит на нее злиться: он еще дорожит всем хорошим, что было между ними. Выцарапанное на школьной лавочке «М+М=©» до сих пор греет душу, пусть и не значит больше ничего.
Мурат вспоминает лицо Кирилла, когда тот случайно узнал о Машке. Он назвал ее кривоногой тогда и разругался с Муратом в пух и прах. Собака на сене – вот кто есть Пегов на самом деле. На свою беду, Мурат понял это слишком поздно.
Его мысли вновь и вновь закольцовываются на Кирилле и их общем прошлом. В этом месте его все раздражает, и никакая ложь, будто он здесь по инициативе Толика, не спасает положение. Он знает, зачем пришел сюда, и знает, что рано или поздно получит то, что смело проигнорирует: вшивые извинения.
Мурат заранее придумал, как будет вести себя, как начнет унижать Кирилла в ответ, как зло посмеется в его смазливое лицо, как оставит что‑нибудь гаденькое напоследок, как…
– Эй‑эй! Земля вызывает Мурата Батьковича! Прием! – Славка ощутимо трясет его за плечи. – Уже налакался, что ли? Тебе же сегодня на смену. Толян где?
– Ушел куда‑то. Наверное.
Славка страдальчески закатывает глаза. Он выглядит вспотевшим и запыхавшимся.
– В рот компот… Ты же сам говорил, что пить не будешь. Мне за вами двумя бегать, как нянька, или как?
Мурат удивленно моргает:
– Толик тоже напился?
– Его мне еще не хватало! Царева помнишь? У него днюха сегодня. Я попросил его сильно не налегать, а то баба Римма мне голову открутит. Но он свинтил куда‑то! Спортзал – коробка два на два, а пацана, блин, уже битый час ищу!
Конец своей эмоциональной речи Славка перчит добротной бранью. Чтобы не свалиться, Мурат цепляется за его куртку, как малыш цепляется за руку родителя.
– Так, друг. Давай‑ка лучше два пальца в рот и лицо под кран. Не хочу, чтобы тебя уволили. Не для того я твое место держу.
Мурат без сопротивления позволяет увести себя в сторону туалета. Ближе к нужной двери он чувствует, насколько сильно хочет отлить.
– Вот же срань! – Славкин голос звучит словно в пузыре. Поначалу Мурат думает, что все кабинки заняты, но друг смотрит совсем в другую сторону. – Ты только глянь!
Около разлива, где ранее он стоял с Толиком, в компании старших ребят пританцовывает кто‑то подозрительно похожий на Сашку. Она пьет из пластикового стаканчика и кокетливо улыбается, не стыдясь железа в своем рту. Славка просит проблеваться как‑нибудь самому, затем ныряет обратно в толпу.
«П‑приоритеты. Ясно, так и запишем» – уныло думает Мурат, когда заходит внутрь.
– О, привет.
Напротив раковин стоит Кирилл и вытирает лицо бумажными полотенцами. Он смотрит через зеркало прищуренными грязно‑синими глазами. Его белая футболка в темных каплях, а ноздри покрасневшие, будто недавно кровили. Давний случай на школьной крыше, когда из носа Кирилла кровь хлестала, как из высоконапорного шланга, Мурат ревностно хранит в памяти и не позволяет себе даже на секунду забыть, почему в тот день сорвался.
 

* * *

 
В их компании, разместившейся в углу на изодранном диване, только высокий белобрысый Женя Зоркий может с чистой совестью пить, не шифруясь от предков: ему единственному среди присутствующих есть восемнадцать. Он же и пронес в зал дорогущую бутылку коньяка. Денис не знает, откуда у обычного выпускника такие деньги, но знает, что пить это лучше строго по глотку.
Серж, курчавый девятиклассник с шилом в одном месте, норовит схитрить: незаметно отпивает побольше, полностью обхватывая губами окружность горлышка, а потом отдает бутылку следующему. Девчонки кривятся от отвращения, когда разоблачают его. Черноволосая Юля колотит победно смеющегося Сержа по спине, а миловидная, как ангелок, Кристина выплевывает коньяк в ближайший горшок с цветком. Бутылка тем временем кочует от Дениса к Женьке, от Женьки к восьмикласснику Павлуше – и обратно к Сержу. Мальчишек не волнует, что последний специально напустил внутрь слюней.
Языкастый не по годам Павлуша резонно отмечает, что у девчонок есть два стула. Женька хохочет и одобрительно треплет его по волосам.
– Отдаю должное, твои слюни заходят даже лучше, чем я ожидала, – произносит Юля, обращаясь к Сержу, на что остальными ободряюще улюлюкают.
Во время игры «Правда или действие» Денис понимает, что не отделается малой кровью, когда его палачом становится пронырливый Павлуша.
– Ну‑с, погнали. – Он смотрит злорадно сквозь густой дым вейпа. – Тебе уже девятнадцать, на пубертат надейся, но сам не плошай. Че там по телочкам? Много было?
– Фу! – Кристина морщит свой крошечный рот. – Давай без этой грязи!
Юля поддерживает подругу:
– Честное слово, хуже девок сплетничаете. Валяй, еще про размер спроси.
– Надо будет, и спрошу! Вопрос был задан! Требую ответа!
Денис решает ни перед кем не робеть:
– Ну было пару раз. Ну, может, не пару, а больше, я учет не веду.
Предмет разговора Сержу очень по душе:
– Ой, сидит заливает. Без обид, но у тебя рожа девственника. Полюбому ночью наяриваешь, – он двигает кулаком в районе паха, – и плачешься в подушку. Скажешь, нет?
Его противная манера речи раздражает Дениса. Он скорее сдохнет, чем будет обсуждать с этими людьми свой половой опыт.
– Я дрочу, как и все, чел. А в подушку не плачусь. Не сравнивай меня с собой.
– Тут нечего стыдиться, друг. – Серж хохочет, не приняв всерьез холодный ответ. – Я тоже, бывает… всплакну пару раз. А деваться некуда! С ней, – он показывает пальцем на Юлю, – по‑другому и не выходит.
Та, крепко затягиваясь вейпом, хрипло смеется. Денис думает, что поднятая щекотливая тема – это отличный повод соврать в свою пользу:
– Ну, есть одна девушка. Я видел ее здесь, в зале. Она довольно милая, но я не знаю ее имени.
– Как выглядит?
Денис прикидывает в уме: она одного роста с Муратом, а Мурат выше Дениса на пару сантиметров.
– Высокая. И еще стрижка такая… по‑моему, каре. Волосы черные.
– У вас, мужиков, совсем никакого воображения, – Юля сетует, как старушка. – Здесь у многих короткие черные волосы. Вот я, например. – Она кокетливо убирает прядь за ухо. – А может, это меня ты видел?
Кристина задумчиво потягивает коньяк:
– Наверное, это кто‑то из прошлого выпуска. Я видела старших девчонок здесь, а еще Смирного и Банина. Подойди к ним, узнай.
Денис кивает, мол, так и сделаю. Он чувствует что‑то отдаленно похожее на ту злость, с которой несколько дней назад писал Мурату на желтой бумажке в отделе канцтоваров. Вероятно, та девушка с Котовым одного возраста, возможно одноклассница. Он больше не видит их поблизости, и от этого ему одновременно и легко, и тревожно: вдруг они не только говорят и обнимаются, что тогда?
Через несколько заходов игра заканчивается на печальной ноте. С подачи Жени Денис пьет столько алкоголя, насколько хватает дыхания. Зоркий на возмущения остальных, что, дескать, столько добра на одного человека переводим, отвечает простым «Куплю еще». У Дениса в горле пылает ад, а в зажмуренных до слез глазах танцуют планеты и звезды. После чьего‑то насмешливого «слабачок» он со стоном валится на плечо Юли. Кажется, что диван плывет по полу, как по морским волнам.
Сколько он так лежит – бог его знает, видимо достаточно, ведь девчонок рядом уже нет и народу в зале заметно меньше. Кто‑то из ребят время от времени пихает Дениса в плечо в попытке разбудить его и привлечь в общий диалог. Тот упрямо не поднимается, только ворочается, пачкая диван слюнями.
– Нехрен было сюда приходить. – Голос Жени звучит совсем рядом. – Сам ведь могилу себе вырыл.
– Ты думаешь, дойдет до драки? Здесь? – Это спрашивает Павлуша.
Обеспокоенные лица парней тонут в сизой дымке вейпа.
Женя отрицательно качает головой:
– Не, точно не здесь. На улице, наверное.
– Хватит нагнетать, а. Не видел я, чтобы он рядом отсвечивал.
Серж встает на сторону Жени:
– Ты забыл? Пыга‑то здесь. И не один.
– В смысле? – Павлуша с большими, как блюдца, глазами озирается по сторонам. – Он и своих привел? Где, где?
– Тихо ты, – шикает на него Серж. – За спину себе глянь, только аккуратно.
Мальчишка разворачивается на все сто восемьдесят. Денис садится на диване, превозмогая тошноту. Его опасения крутятся вокруг Мурата: может статься, что он влип в неприятности, ведь многие здесь его не любят.
Павлуша возвращается к ребятам лицом и выносит неутешительный вердикт:
– Даешь мочилово! Чур, я в первых рядах!
Денис хватается за плечо Женьки, чтобы не свалиться на ноги.
– Че почем? – Язык кое‑как ворочается во рту, давит надоевшая зевота.
– Ведем беседу об одном неудачнике, что занял денег не у тех людей. – Женя отрешенно машет ладонью, мол, мрак, не вникай.
Денис берет из рук Павлуши вейп и круто затягивается. На вкус – отборное дерьмо. Серж рядом довольно скалит зубы:
– Спорю на пятихатку, что Пыга опять ему челюсть переломает.
По спине Дениса крупными каплями течет пот.
Павлуша протягивает своему другу ладонь для заключения пари:
– Принимаю. Я все еще надеюсь, что Генка не настолько отбитый, чтобы идти против Пыги в открытую. Женя, разбей! – После того, как спор объявляется открытым, Павлуша слезно канючит: – Ох, Генка‑Генка, не разочаруй меня. Не хочу бабки терять.
Серж дразняще щелкает языком:
– Ты же видел, кого Пыга с собой привел. И на что надеешься? Думаешь, эти двое пришли сюда просто бухнуть и телочек пощекотать? Так что готовь пятихатку на базу.
Денис решает выразить хотя бы капельку заинтересованности. Он рад, что это не Мурат попал на деньги, но этого показывать никак нельзя.
– Так, погодите. Я не врубаюсь, кто кому должен? Кто такой Пыга?
– Ты, куриная слепота, на него напоролся сегодня, не помнишь? – Рука Жени по‑дружески хлопает по спине. – Я до сих пор в шоке, что он не врезал тебе. Это еще раз доказывает, что Пыга не хочет разбрасываться на мелочь. Без обид, Дэн.
До пьяного Дениса не сразу доходит, что его только что назвали «мелочью», а когда доходит, Серж обращается к нему, вместе с этим указывая пальцем куда‑то в толпу:
– Разглядишь, нет ли? Тот, что в кепаре и с капюшоном, – это Лапыгин Илья. Но никто среди наших его так не зовет. Пыга он, и все тут. Рядом с ним худющий мужик – его старший брат. Нашел? Они нечасто так вместе ходят, значит, ищут кого‑то.
Там, куда показывает Серж, двое названных ходят среди школьников и о чем‑то с ними разговаривают.
Денис хмурится с видом заправского эксперта:
– Капец у вас жить опасно.
Парни согласно кивают.
– Этот, задолжал который. Гена, да? Его разве никто не защищает? Школа там. Или староста.
Женька равнодушно пожимает плечами:
– Да кому это надо? Никто из старост в здравом уме с Пыгой не связывается. Ну, кроме Принца разве что.
– Пегова? – Помнится, Сашка называла Кирилла как‑то похоже.
– Ага. Мы из одного класса. Киру каждый раз по шапке прилетает, если Пыга статистику портит.
– А портит он с заядлой частотой, да?
Женька горько смеется:
– Не то слово. У них там войны не на жизнь, а на смерть. Когда Пыга только к нам перевелся, его дружки отбили Киру почки, а тот в ответ добился, чтобы всех их исключили. Четверо из них до сих пор по судам бегают. С Пеговым шутки плохи, и Пыга знает об этом.
– Мда‑а‑а, – задумчиво тянет Денис, – ну и чернуха. Пегов на самом деле так хорош, как говорят?
Серж недвусмысленно играет бровями:
– Девчонки еще не жаловались.
– Дурак, я разве о девочках спрашиваю?
Павлуша цепляется, как вредная собачонка:
– А что, нашего суперопытного Дэна девчонки уже не интересуют, а? А?
Денису плевать, что он знаком с ребятами от силы два часа. Эти двое только что задели его мужскую гордость. Нужно срочно ее отстоять.
– Слышь, не наглей. Спорим на ту пятихатку, Юля мне не откажет, если я приглашу ее на медляк?
– А че мелочиться‑то? Слабо пососаться с ней? За косарь.
Денис думает, что при горящем сарае хату уже не жалко:
– Да без бэ.
– Женя, разбей! – У взбудораженного Павлуши от предвкушения зрелищ трясется коленка. – Сегодня Дэн докажет нам, какой он мачо!
– Ищи деньги, неудачник.
 

* * *

 
Павлуша больно бьет Дениса в бок, когда на их диван возвращаются Юля с Кристиной. На самом деле никого кроме Павлуши, переживающего за свои деньги, так сильно не волнует этот глупый спор. Женька и тихая Кристина мило щебечут о чем‑то. Юля общается со всеми как ни в чем не бывало и привычно подкалывает Сержа. Не похоже, что она в отношениях с кем‑то. Должно быть, ее устраивает свобода, и это хорошо, потому как то, что собирается предпринять Денис, ни на что не обязывает.
Играет долгожданный медляк, какая‑то английская песня с интимными мотивами. Юля расслабленно качает бедрами в такт. Она соглашается на танец с Денисом совершенно без смущения, и это заметно расслабляет. На поредевшем танцполе, освещенном мягким дымчатым светом, Денис аккуратно прижимается к Юле, а она к нему. Они изредка поглядывают друг на друга совершенно без задних мыслей. Музыка Денису нравится, есть в ней что‑то личное и трепетное. Но ощущения стали бы в разы острее, будь в его объятиях кто‑нибудь другой.
Кто‑нибудь повыше и с кошачьей улыбкой.
Кто‑нибудь с сильными руками, но маленькими ладошками.
С такими странными неоднозначными мыслями момент он пропускает: медляк заканчивается. Должно быть, Павлуша сейчас чуть не помер от облегчения. Однако Юля и не думает отпускать.
Он, поддавшись ее заразительной веселости, танцует и подпевает под хит какой‑то отечественной группы. Юля прыгает в пьяной эйфории, сдувает со лба назойливые пряди. Всем своим видом внушает любовь к безбашенности и подростковой свободе. Денис чувствует телом ярких и жарких людей под боком. Кто‑то разливает воду из бутылок прямо под потолок, и капли теплым дождем касаются его щек и счастливой улыбки. Юля с ловкостью иллюзиониста вытаскивает из его бананки полароид. Денис придуривается, размахивает руками и корчит рожи – каждый кадр смешнее предыдущего.
Фотографии он не смотрит, складывал их в сумку. Когда Юле наскучивает, он продолжает щелкать все подряд: ее саму, других людей, прожекторы, мелькающие диско‑шары, неоновые надписи на стенах, зачем‑то потолок и чужие ноги. Денис настолько увлекается этим делом, что не сразу замечает руки Юли на своих плечах. Она самоуверенно убирает полароид в сторону и без каких‑либо препятствий приближается к его лицу.
Денис не видит ничего смертельного в поцелуе с малознакомым человеком: он целовался так много раз. Они жмутся к губам друг друга по наитию, по обоюдному желанию, продиктованному алкоголем и спором, который Денис теперь выиграл. Ему хорошо, Юле, которая в большинстве проявляет инициативу, тоже хорошо, и это главное. Ничего сверхъестественного, никаких бабочек в животе или дрожащих коленок. Только теплая влажность на губах и мысли не о Юле.
Мысли о том, что эти тонкие женские пальцы не для его щек, а его руки не для этого тела. Ему приятно, но могло быть и лучше. С другим человеком. Денис думает, что если он обнимет его спину, то почувствует себя лучше, и, если представится еще одна возможность посмотреть на эти приоткрытые губы, которые не давали покоя тогда, у заброшенной остановки, он точно сойдет с ума.
От алкоголя все вокруг чувствуется предельно ярко. В голове растет новая реальность, смелая реальность, где на одиноком танцполе Денис целует именно те губы, о которых столько думает, сжимает в кулак одежду, пахнущую жасмином, а не горечью коньяка.
И вот уже не Юля гладит его щеки большими пальцами, вот уже не ее зубы прикусывают нижнюю губу и не ее голос он слышит в ушах.
– Это твой подарок на день рождения.
Плевать, что Мурат никогда такого не скажет и тем более не посмотрит так пылко. Денис готов захлебываться в своих кошмарах из раза в раз, если Мурат будет самолично топить его.
Руки Юли медленно перемещаются вниз, чтобы собственнически коснуться груди под серой тканью худи. Она горячо припадает ртом к его шее и ощутимо двигает бедром. Морок резко рассеивается. Денис распахивает глаза. Между ног у него предательски тянет и горит.
– Подожди, стой. – Он густо заливается краской. – Извини, в общем, мне нужно…
– А? – Юля смотрит на него рассеянно, еще не придя в себя. – Что‑то случилось? Я что‑то не так сделала?
– Нет‑нет, ты просто отпад. Но мне нужно… нужно идти. Прости, ладно?
Денис рвет когти в сторону туалета, чувствуя неприятную тесноту в штанах. Лицо у него красное и такое сложное, что многие оборачиваются ему вслед.
 

* * *

 
Он закрывается в первой же кабинке и стыдливо расстегивает ширинку. Поблизости – никого. Стоит относительная тишина, так что дойти до разрядки получается без особых проблем. Вытерев руки туалетной бумагой, Денис чувствует, что вот‑вот разрыдается от жалости к самому себе. Застегивается он спешно и воровато, словно не трогал себя только что в задрипанном туалете, словно не думал о том, как было бы хорошо целоваться с Муратом.
Его рука тянется к щеколде, но в этот момент открывается дверь туалета, впуская внутрь музыку из зала. Кто‑то включает кран. Слышится плеск воды и тяжелое дыхание вперемешку со шмыганьем, затем, когда кран перестает шуметь, шаги раздаются у кабинки по соседству. Денису хотелось бы выйти, не оставляя даже намека на свое присутствие. Ему чудится, будто от одного его вида абсолютно все догадаются, чем он здесь занимался. За стенкой раздается рвотный кашель. Кого‑то там с болезненными стонами полощет. Денис сам бы не прочь прочистить желудок, но точно не сейчас. В этом плане парню по соседству везет больше.
Шумит сливной бачок, и кабинка отворяется. Снова плещется кран. Денис, измученный ожиданием, облегченно выдыхает. Сейчас этот чувак вымоет руки, туалет опустеет, и можно смело драпать. Но, как назло, дверь вновь открывается. Появляется кто‑то еще.
– О, привет, – говорит парень у крана, и Денис узнает в нем Кирилла.
– Я не буду с тобой здороваться.
Когда второй человек отвечает хриплым от алкоголя голосом, Денис с немым «бля» падает лицом в ладони. Для чего он затеял этот глупый спор с Павлушей? Зачем пришел на эту вечеринку? На кой хрен вообще на свет появился? Видно, влипать в тупые ситуации – единственное, в чем он хорош!
Через тонкую щель между дверцей и стеной можно немного разглядеть Мурата, что стоит над писсуаром, и Кирилла, чей синий взгляд остр и въедлив.
– Я тоже рад тебя видеть. – Последний улыбается мягко и воздушно, как Джоконда. Грубость Мурата его совсем не смущает.
Денис не знает, что ему делать: с одной стороны, он не должен быть здесь, и еще не поздно выйти наружу, а с другой – возможно, он многое поймет, если будет сидеть тихо, не высовываясь. Кирилл явно задумал что‑то нехорошее. Он смотрит на Мурата доброжелательно, но Денис никак не может выбросить из головы всю ту лапшу про порно‑картинки, которую Кирилл так щедро вешал ему на уши.
Мурат невесело хохочет:
– Еще как рад. Это ведь тешит твое самолюбие, не отрицай.
– Тем не менее ты тут. Значит, грош цена твоей гордости.
– Не обольщайся так. Я пришел сюда поссать, а не выслушивать твои извинения, так что иди на хуй.
Плохая была идея остаться здесь. У этих двоих свои неожиданные разборки, и Денис поступает как крыса, развесив уши. То, что Кирилл и Мурат знают друг друга не заочно, заставляет переосмыслить все прошлые разговоры с Пеговым. Тот всегда отзывался о Мурате с долей презрения и своего отношения не скрывал.
Однако следующие его слова противоречат созданному им образу:
– Тем не менее прости меня. За все то, что было. Кто старое помянет, тому глаз вон.
Мурат молча мочится в писсуар, опустив голову, словно его ничего вокруг не волнует, кроме собственной струи.
Кирилл спустя мгновение добавляет:
– У меня не было выбора, ты же знаешь.
– Вот только давай без этой херни? – Мурат поворачивается к нему лицом. Резким, сточенным злостью и обидой. – У тебя был выбор поверить мне.
– Да, я виноват. Пожалуйста, давай разберемся со всем.
Слышится, как с быстрым «бжик» застегивается замок джинсов. Мурат громко шлепает себя по бедрам:
– Давай! Почему нет? Как только ты удалишь ту сраную запись, так сразу!
– Удалю, – примирительный кивок. – Я же говорил, что сделаю это.
Мурат отвечает холодно:
– Когда уедешь отсюда в Москву? Я что, на идиота похож?
Сердце начинает стучать так быстро и ощутимо, что Денис опасливо хватается за грудь. Кажется, словно этот сумасшедший звук вот‑вот начнет транслироваться из каждого угла и выдаст его.
Кирилл устало запускает пальцы в корни волос и шумно выдыхает.
– Ты винишь меня в том, что я не поверил тебе, а теперь что? Сам отказываешься мне поверить. Знаешь, мы так ни к чему не придем.
– А на что ты рассчитывал? Что ты извинишься, и я все с радостью забуду? Тебе напомнить, что ты, – Мурат с силой тычет пальцем в грудь Пегова, – и твой дружок сделали со мной?
– Я знаю. Господи, я знаю, что я натворил! – Кирилл цепляется мертвой хваткой за чужие плечи. Он впервые выглядит таким до больного отчаянным и по‑настоящему подавленным. – Неужели ты не дашь мне шанса исправиться? Когда до тебя дойдет наконец, что я не могу сейчас ничего сделать. Мои руки связаны!
– Твою же мать! – Мурат угрожающе замахивается кулаком. Зависнув так на мгновение, он тяжко вздыхает, затем отпихивает Кирилла от себя подальше. – Расскажи я всем о тебе еще тогда, ничего бы не изменилось. Ответь, ты вообще хоть раз думал, что я твой друг?
Так вот оно что. Что‑то разрушило их дружбу. Что‑то серьезное, раз Кирилл сам не свой, а Мурат клокочет от гнева. Этих двоих объединяет какая‑то тайна, к которой Денис, измученный неведением, пытается из раза в раз прикоснуться. Однако даже из обвинений Мурата мало что понятно.
– Конечно думал! Оно так и было! – Речь Кирилла заметно дрожит.
– Тебе было стыдно, когда в школе ты делал вид, что меня не существует? Ты хоть что‑нибудь чувствовал, когда те недоумки издевались надо мной на твоих, блядь, глазах?
– Выносишь мне мозги почище всякой бабы! Ты в курсе, что я ничего не мог сделать!
Мурат издевательски усмехается:
– Хочешь сказать, все остальное ты тоже делал не со своей подачи?
– Хватит уже! Прекрати! – Кирилл раздраженно толкает Мурата в сторону, и тот едва не падает на пол. – Не могу так больше. Я знаю, как тебе хреново. Черт, мне тоже хреново, а ты до сих пор мучаешь меня! Сколько еще раз мне подходить к тебе, чтобы ты понял, что я раскаиваюсь? Я не могу ехать в Москву с этим чувством, я не могу не думать о тебе каждый день. Я скоро свихнусь, понимаешь?
Мурата шатает, настолько он пьян. Все его эмоции, которые, будучи трезвым, он бы ни за что не показал, сейчас как на ладони.
– Срать я хотел на твои чувства, но я буду рад, если ты до конца своей жизни будешь вспоминать обо мне.
Кран открыт на полную катушку. Мурат моет лицо, и за спиной Кирилла его больше не видно. Но Денис уже не нуждается в картинке, он и так увидел достаточно старых ран и непрощенных обид. Когда вода затихает, смех Котова скачет в пространстве, как бисер скачет по паркету: дробно и по нарастающей. Денис впервые в жизни слышит настолько красивый смех, и он очаровался бы им, не будь этот смех шторкой для истерики.
– Чего ржешь? – Кирилл отзывается требовательно и угрожающе. Он не разделяет подобного веселья.
– Мне пришла в голову одна тупая мысль. – Мурат вытирает выступившие слезы. – Но она такая смешная, просто жесть.
– Какая?
– Ты ведь по сути поменялся со мной местами.
– Что ты несешь?
– И как оно, быть на верхушке служебной лестницы? Зад не жмет?
– Какой же ты конченный! – Взвинченный Пегов разворачивается к выходу.
Он намерен закончить разговор на этой ноте, но Мурат, зло усмехнувшись, решается на финальный аккорд:
– У кое‑кого, видать, действительно большой, раз ты так оттаял ко мне.
– С‑с‑сука.
Ботинки скрипят по кафелю от резкого выпада. Слышится глухой удар. Мурат болезненно шипит. Раковина громко скрипит, когда он в нее врезается. Кирилл так резко хлопает дверью, что Денис подскакивает в своем уголке. Мурат пьяно матерится себе под нос, поднимаясь на ноги.
Ему вмазали по лицу, и по‑хорошему бы вылезти наконец из проклятого сральника и помочь – вдруг Кирилл сломал ему нос? – но Денис чувствует, как вот‑вот начнется одышка. Он слепо щупает свои карманы, хоть и знает, что таблетки не принимал еще с той ночи. Страх скорой катастрофы мешает думать здраво. Идея, что все обязательно пройдет, если взять себя в руки, теперь не в приоритете. Ведь паника уже пустила корни, и дышать, как его учили, теперь сродни смертному приговору: Мурат услышит его. А если услышит, что подумает? Верно. Что Денис – гребанный сталкер, что он злоупотребил его доверием, которое и без того почти в минусе.
Чужие шаги раздаются рядом с дверцей. Мурат закрывается в соседней кабинке и тихо хнычет там. С каждым мгновением его шелестящий плач все явственнее превращается в тонкий скулеж и утробное мычание. Стенка слегка продавливается: Мурат опирается на нее спиной и съезжает вниз. Его телефон звонит. Котов влажно высмаркивается в бумагу и принимает вызов.
– Да? – Голос слышится гнусаво и бесцветно, будто Мурат со многим уже смирился. – Я просил не звонить мне. Сколько мне еще блочить твои номера? Ходил, да. Это тебя не касается. Мне не нужна твоя помощь. О матери? Я каждый день о ней думаю, ясно? Не лезь в нашу…
Достаточно. Вопрос сохранности их только начавшейся дружбы встает ребром. Громко, уже не заботясь о последствиях, Денис выбивает рукой задвижку и мчится прочь.
Коридор прошибает его уши острым битом. Он идет в сторону пожарного выхода, качаясь из стороны в сторону, как выбитый гироскоп. На полпути в его кармане вибрирует полусевший смартфон. Три пропущенных вызова от Кати и ее обнадеживающее смс: «Ты где? Бабушка злится» – последнее, о чем он беспокоится, когда видит распахнутую дверь туалета. В коридоре прямо лицом к нему стоит ошарашенный Мурат с долей гнева в опухших от слез глазах.
Денису хватает ума не тормозить. Ситуация и без того идиотская, и оправданиями здесь можно только подтереться. Он выбегает на улицу, в ночной холод, едва не рухнув на колени. Подступает долгожданная тошнота, алкоголь грозится с минуты на минуту вырваться из желудка на замусоренную окурками землю.
Впереди чернеет кирпичная стена какого‑то корпуса, справа светят уличные фонари и вывеска спорттоваров. Противоположная сторона с множеством мусорок вдоль стены, упирается в тупик. Денису было бы здесь намного спокойнее, если бы не сомнительные звуки оттуда. Бездомные собаки, может крысы, кто его знает, но это сильно напрягает.
Спустя несколько ложных позывов рвоты среди тихих копошений можно расслышать какую‑то влажную возню с обрывками слов и вздохов. Собаки и крысы превращаются в целующуюся парочку, которая не нашла более удачного места, чем помойка. Четко различим хриплый мужской голос и… внезапно такой же мужской ответ.
Денис, до смерти перепуганный, наклоняется вперед. В той стороне действительно стоят двое. Этот модный пиджак на широких плечах, без сомнений, принадлежит Кириллу. Но и второго Денис уже видел: именно на эту кепку в толпе показывал Серж, именно в это черное худи был одет Лапыгин Илья.
Первая мысль – эти двое слишком близко к друг другу, они сейчас подерутся.
– Бросай курить. Горчит сильно. – Кирилл произносит это без тени угрозы, интимно, прямо в губы напротив.
Затем вторая – слишком вольно для врагов, что‑то здесь не так.
– Брошу. – Пыга снимает кепку и поднимает подбородок. У него бритая голова, спокойное лицо, а глаза почему‑то грустные‑грустные. Кирилл возвышается над ним и смотрит пытливо сверху вниз. – Когда ты начнешь нормально есть.
Опасения подтверждаются, когда Кирилл, усмехнувшись, касается чужой щеки. Денис в очередной раз оказывается в неудачном месте, в неудачное время. Кирилл и Илья целуются, прячась в темном тупике, думая, что их никто не видит. Образцовый выпускник и ответственный староста жмется телом к этому… Денис не может подобрать подходящее определение, ведь Пыга не похож на обычных хулиганов, которые бьют лампочки в подъезде и всячески вандалят.
Кирилл резко прижимает Илью к грязной стене. В этот момент Дениса с характерным утробным звуком рвет на новую обувь.