Как ловко я провел удушливое лето

На следующий день нас ожидала еще одна экскурсия, в частности – к знаменитому дому зодчего Хундертвассера. Странное он производил впечатление! Вроде бы пестрый, причудливый, на крыше деревья растут, окошки все разноформатные и разбросаны по фасаду произвольно, как следы артобстрела... Но выяснилось, что архитектор был озабочен всем чем угодно: и «слиянием человека с природой», и «философией пространства», – кроме, собственно, «проживания человека в квартире». Заселенные туда жители мучились с кривыми стенами (ни шкаф толком не поставить, ни кровать), и не могли обменять свои «метры» на что-то менее эпохальное, но более удобное. Логическим завершением прогрессивных идей автора стал мусоросжигающий завод в центре города: безумно красивый, вздымающий богато инкрустированные минареты труб и функционирующий на основе уж таких безотходных технологий, что там можно было делать операции под открытым небом. И без наркоза, надо думать. Вообще, эта самобытная «Помойка XXI-го века» произвела впечатление мстительного австро-венгерского удара по самолюбию турок, некогда подступавших к стенам города.

А еще по всей Вене, да что там – по всей Австрии, да и Венгрии – мы натыкались на два предмета почти религиозного поклонения: картина Густава Климта «Поцелуй» (до изжоги декоративная), и образ практически последней императрицы Елизаветы, или, как ее ласково величали там, – Сисси. Ну, с Климтом все ясно: мода на арт-деко, внезапно вспыхнувшая и долженствующая постепенно сойти на нет. Это слегка раздражало – не более. А вот память о судьбе несчастной женщины, зарезанной в парке каким-то безумцем, очень тронула, и заставила задуматься о таком неординарном явлении как харизма. Ее образ был овеян массой легендарных подробностей и воплощен в самых различных видах изобразительного искусства: от портретов на блюдечках до скульптур и постеров. Нам, прошедшим серьезную школу обожествления личности, не хватало в этом море народного преклонения лишь культовых памятников Сисси – гранитных и бронзовых, с кепкой – о, пардон, со шляпкой! – в руке и устремленным в светлое будущее взором. А чего стоило одно только восхищенное: «любила принимать ванны из ослиного молока»? Правда, Митя тут же выразился довольно желчно: «Из ослиного, говорите? Н-да... Я бы очень удивился, если бы ее не убили». После чего направил копытца в отель на «послеполуденный отдых фавна». Стоило позавидовать его умению делать выбор. Пока я между двух видов мороженого застывал задумчивым и несъедобным третьим видом, он отметал оба (полнит!) и смело вгрызался в торт «наполеон». Глядя на него, я поднатужился и решил-таки единолично осмотреть «Музей ограбленной Италии».

Как же хороша была ароматная, разноцветная, чистенькая Вена, вымытая шампунем от перхоти! Я брел к цели, наслаждаясь хрупким ощущением покоя, которое так редко снисходило на меня в шебутной и крикливой Москве.

Фридрих не солгал: коллекция удивила обилием изумительной итальянской живописи и массой работ, мне абсолютно неизвестных даже по репродукциям в альбомах. Тициан был представлен в самом деле основательно, но почему-то не поразил, некоторые полотна показались довольно-таки ординарными, в стиле «как все тогда писали». Зато заворожил Питер Брейгель Старший: вот уж кто и правда гений! Интересно, а Италия когда-либо обращалась к Австрии с просьбой вернуть награбленное по репарациям?

После «встречи с прекрасным» я отважился на посещение кафедрального собора св. Стефана, – большого, барочного, довольно типичного. Подходя, обратил внимание на стоящие и сидящие скульптуры. Еще по Берлину я помнил, что в Европе модно ставить произведения искусства запросто, без пьедесталов. Каков же был мой ужас, когда эти статуи вдруг начали подавать признаки жизни и оказались виртуозно загримированными шутниками. С ними, как оказалось, обожают фотографироваться туристы! Я терпеть не могу живое, выдающее себя за мертвое (и особенно – наоборот), так что сердце еле-еле унялось от испуга лишь внутри собора. Дабы окончательно прийти в себя, я даже взобрался на смотровую галерейку вокруг купола и лицезрел утопающие в зелени узкие улочки и пестрые крыши с птичьего полета. На обратном пути, окрыленный, решил зайти в разнообразные бутики, где крылья мне тут же подрезали непомерной, какой-то «священно-римской» дороговизной. Вена показалась просто «центром космических полетов» в плане цен, однако это были всего-навсего пафосные торговые точки. Подобные заведения во всем мире страдают избытком самомнения.

Назавтра нас повезли через Венский лес в Баден (не путать с извечным Баден-Баденом русских романов XIX века!), полюбоваться на старинный курорт и понять, «на чем свинья хвост носит». Вообще удивительно, что в Европе столько серных источников и связанных с ними здравниц! В России я и не припомню таких! Впрочем, знатоком в этих вопросах не являюсь.

Дорога по Венскому лесу – такому же приятному и живописному, как и все в стране, привела нас сперва в «Хайлиге кройц» – монастырь «Святого креста». Он мало чем отличался от прочих культовых сооружений Австрии, но вот лавка сувениров заинтересовала пепельницами с изображением связанных со святым местом видов и символов. Митя ехидно поинтересовался: «А шприцев и презервативов с подобной символикой нет в продаже?» Даже такому старому агностику показалось несколько странным давить бычок о картинку с церковью и соответствующей надписью. Но где уж нам, темным, уразуметь промысел божий! Отрадно однако, что святые отцы отечественного толка до такого еще не додумались. По-моему.

Баден восхитил бы окончательно и бесповоротно, если бы не вонь серных вод, временами доносившаяся из бассейнов. Зато неприлично оживился Митя, нехорошо усмехнувшись: «Интересное место: пукай где хочешь – никто и не заметит! Я же так люблю молоко, а пить не могу – стесняюсь». Мне оставалось только надеяться, что он не станет немедленно злоупотреблять внезапно открывшейся перспективой. Как уже говорилось, мой взявший разгон друг всегда шел до конца на пределе физических возможностей.

Именно Баден обратил мое внимание на то, что все в Австрии какое-то игрушечное, словно ненастоящее (кроме цен). Размерами и красотой дворцы и соборы слегка уступали нашим царскосельским или петергофским, но... может, все дело в редком изяществе? Или в том, что вместо собственно мрамора там часто использовалась декоративная штукатурка? Такой буржуазно-жульнический вариант демократичности. Ну, как говорила венгерская гидесса, «я не искусствовед».

Кстати, нашлись многочисленные места, где и цены оказались приемлемыми, и товары вполне качественными, что мы с упоением обсудили с симпатичной парой наших земляков, парнем и девушкой, по виду – братом и сестрой.
– Мить, как думаешь, это «брудер унд швестер»?5 – я когда-то кустарно изучал немецкий и запомнил пару слов. – Это «мутер унд тохтер»!6 – ответил более осведомленный Митя. Надо же! Маме, конечно, полагались «респект и уважуха» за такую чарующую моложавость, а сын, судя по несколько излишней томности, и правда больше напоминал «тохтер». Или это Европа так действует на нас, что даже простой паренек-первокурсник из Голицыно становится здесь изысканно-манерным? Зато другая пара, про которую мы уж точно решили, что это мать с сыном, оказались... мужем и женой. Великая Алла Борисовна пусть от зависти нервно курит взатяг!
Побывали и в знаменитом охотничьем домике Майерлинг – где бедный кронпринц Рудольф (сын еще более несчастной Сисси) якобы застрелил свою возлюбленную, а потом и себя. Верится в это как-то не очень: им никто не мешал любить друг друга, даже не пикнул, а сочетаться с ней браком он все равно не мог потому только, что уже был женат. Или крышу с аристократической скуки снесло? Ведь и знакомы толком были всего три месяца, а перед роковой поездкой в Майерлинг возвышенный Рудольф провел ночь у официальной любовницы. Странная история... У меня даже создалось ощущение, что выстрел в Сараево тридцатью годами позже – просто отголосок того выстрела в Майерлинге... Словно какие-то местные «желябов унд перовская» начали планомерно расправляться с династией. Или это сама юная Мария застрелила принца, подобно Юдифи7? Ну, а потом уже и себя до кучи? Мало ли на что способны экзальтированные девицы! Одноименный прекрасный фильм с Катрин Денев и Омаром Шарифом элегично повествовал о «трагедии большой любви», но в жизни баронесса Мария Вечера (титул ее батюшка купил) оказалась мало похожей на ослепительную француженку. Как, впрочем, и блеклый, словно побитый молью кронпринц – на знойного араба. А уж при взгляде на фото ее матушки становилось понятно, что с этой пожилой еврейкой императоры Австро-Венгрии точно не жаждали породниться! Все-таки красивые дюмаобразные истории (два трупа!) с реальностью имеют мало общего.

В последний день мы сделали татаро-монгольский набег на недорогие магазины, окружившие улицу Богородицы-Заступницы подобно тому, как нищие на паперти, толкаясь и причитая, окружают сердобольную состоятельную даму. Восхитили очень приличные на вид сандалии типа «за сто десять рублей»: они оказались разного размера (причина такой волшебной цены). А спортивные носочки, закупленные с размахом, ношу и сносу им нет.

Прощание с Фридрихом было недолгим, но трогательным: когда еще свидимся... Младотурка его мы так ни разу и не увидали. И то сказать: чего ему на нас смотреть? Как всякий маргинал, выбивающийся в люди, он не желал общаться с другими маргиналами. А кто мы еще для старушки-Европы?

Возвращение в Будапешт было приятным: спали всю дорогу. Нас поселили в тот же отель и даже в тот же номер с «кукарачами», но зато дали нового гида – вполне адекватную знойную красавицу, смотреть на которую было столь же приятно, сколь и слушать ее. Ни разу не сказала глупость, и мы наконец-то хоть что-то узнали и о стране пребывания, и о ее более чем почтенной истории. Вот ведь могут, когда хотят!

Она повезла нас в Эгер, бывший когда-то резиденцией очередного архиепископа. Оказалось, в старинном замке, высившемся над этим милым населенным пунктом, праздновали что-то вроде «дня города» и мы попали на народные гуляния с игрищами. Вежливая неулыбчивая молодежь в средневековых костюмах то предавалась стрельбе из лука, то танцевала странные замысловатые танцы (как оказалось – цыганские), то пыталась продавать сувениры. В последнем занятии особенно преуспела. Как-то так получилось, что мы все время попадали на резиденции различных духовных лиц. Создавалось нездоровое впечатление, что в Венгрии жили в основном архиепископы и еще разве что цыгане.

После обеда в маленькой таверне, бывшей по совместительству и винным погребком, нам устроили дегустацию местных напитков, а также один забавный аттракцион. Вынесли длиннющую бюретку с колбой, наполненной вином и предложили посоревноваться, кто больше всех выпьет. Наши мужички, привыкшие метать рюмки с водкой, с усмешечками по очереди приникали к бюретке, откуда тонкой безостановочной струйкой било вино и пытались глотать его, запрокинув голову, но это оказалось дело непростым. Поперхнувшись, один за другим они сходили с дистанции, и неожиданно победила старушка из Мытищ, кроткой опытной голубицей намертво прильнувшая к источнику блаженства (пока испуганные венгры не оттащили).

На обратном пути нас завезли в серные чудодейственные купальни, где честно предупредили, что серебро лучше снять. Я полез в воду в полной уверенности, что она самая обычная, а вопли по поводу целебной силы и особого состава – надувательство именно что «чистой воды». Спустя пять минут с удивлением убедился, как мое серебряное колечко сначала стало «золотым», а потом и вовсе черным. Да, вода была что надо! Митя, на которого вдруг напала странная стеснительность, не пошел купаться вовсе, поскольку не захотел приобретать плавки в местном бутике. И то сказать, – супер-пупер цена за модные навороты вполне соответствовала размещению в этих образчиках гламура его «семейных драгоценностей». А я и в обычных трусах прекрасно себя чувствовал, тем более, что таких же «забывшихся» там было полно. Особенной хулиганкой в этом плане выглядела пьяненькая старушка из Мытищ. Ее купальный костюм «а-ля треш» – розовый атласный бюстгальтер от «Большевички» и салатовые рейтузы – полностью соответствовал экспрессивной манере поведения (все время громко хохотала). Похолодели даже мужики в семейных сатиновых трусах. Ей-богу, лучше бы она вышла абсолютно голой!

Вот и наступил последний день в Будапеште... Погода вдруг сменила гнев на милость и включила дождик. Мы решили не истязать себя недобранными крохами красот и пошли на шопинг в местный огромный универмаг. Описывать шопинг – себя не уважать, особенно после заключительных слов Мити: «Что-то ни в одном музее у тебя так глазки не блестели!» Парадно-дискотечное, прихваченное на всякий случай, так и не понадобилось... Мы понуро брели под легким дождиком, отягощенные сумками с барахлом. Мысленно уже прощались с Европой... Вдруг страстный собачник Митя воскликнул:

– Глянь, какие прелестные мопсы!

Навстречу шли две немолодые венгерки и громко разговаривали по финно-угорски. Хотя сходство было уморительным, я испуганно шепнул, что тут еще с советских времен довольно много людей, хорошо понимающих по-русски. Мол, не стоит так категорично выражаться. Вот его бы на улице мопсом обозвали – следствие, суд и каторга охальникам были бы обеспечены! Пара настоящих мопсов выскочили из кустов чуть позже.

Ну, а в аэропорту Ферхеди (или Фереходь, я так и не разобрал) мы кинулись искать место для курения. Услужливый сотрудник, ласково улыбаясь, объяснил по-английски, что отравлять воздух тут везде запрещено. На курилку наткнулись через три шага и быстро поняли, что он нас просто пожалел: «smoking area» представляла собой крошечную комнатку без вентиляции, битком набитую жертвами пагубного пристрастия. Дым ел глаза! Призрак фашистских «газовых камер» тягостно омрачил последние минуты пребывания на благословенной венгерской земле... Сделав две затяжки и выскочив оттуда пулей, я наткнулся на темнокожего ребе – оказывается, и такие бывают. Вы бы видели его пейсы!

Местный «дьюти-фри» добавил пару бутылок спиртного в в нашу ручную кладь. Митя неожиданно заинтересовался этимологией выражения «ручная кладь»: «Типа это когда ты «кладешь» на кого-то «с прибором», но сопровождаешь обструкцию выразительными жестами». Ну, что прикажете с ним делать? Ведь всем давно и хорошо известно, что «ручная кладь» – это когда сумочка покладистая и не кусается!

Удушливое московское лето даже не заметило, что нам удалось ловко его провести, свалив в Европу! Оно исправно продолжало изнурять и чадить. В заключении скажу лишь, что когда через пару месяцев под незабвенным Дьёром случился жуткий взрыв на химкомбинате и экологическое бедствие, я непритворно и сильно опечалился...


-----------------------------------------
Примечания
-----------------------------------------

1 Назгулы – ужасные короли-призраки из знаменитой эпопеи «Властелин колец»

2 Оказалось, что сентиментальному Штраусу просто понравилась рифма «blau - Donau»

3 Попытка нащупать женскую форму безнадежно маскулинного слова «гид» встретила такой шквал возмущения, что я все оставил как есть – из вредности!

4 «Где находится самый важный туристический объект в этом городе?» – прошу иметь ввиду: англичайник не поймет в Митиной транскрипции ничего, а вот любые не-носители языка радостно закивают головами – типа знаем!

5 Брат и сестра (искаж. нем)

6 Мать и дочь (нем., искаженное по форме, но чрезвычайно верное по сути замечание)

7 Наш Велимир Хлебников именно так и считал, описав эту трагедию в какой-то своей балладе.