Трансформация сексуальности на рубеже XXI века

Существенный сдвиг в сексуальных установках конца XX в. - нормализация аутоэротизма и мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Хотя некоторые люди продолжают считать мастурбацию опасной и постыдной (авторы Британского национального опроса 1992 г. даже не решились включить вопрос о ней в свою анкету), эти страхи заметно ослабевают. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют ею свою партнерскую практику, но и считают ее автономной и самоценной формой сексуальной активности.

Исключительно важной формой сексуального удовлетворения становится виртуальный секс, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу. Интернет - это и новая, не ограниченная даже государственными границами, служба знакомств, и возможность проиграть свои воображаемые сексуальные идентичности, и просто шанс выговориться. Как и всякое новое явление, это чревато определенными опасностями, прежде всего - возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Сексологи уже говорят об особой "виртуальной сексуальной одержимости". Но подвержены ей, как и "телемании", о которой много писали в середине XX в., главным образом люди с уже наличными коммуникативными проблемами и трудностями. К тому же виртуальный секс может использоваться и в целях сексуальной терапии.

Меняются функции коммерческого секса (проституции). В последней трети XX в. в странах Западной Европы он практически перестал выполнять функцию сексуальной инициации подростков и юношей, они делают это в своей собственной среде. Однако проституции остается прибежищем тех, кто по тем или иным причинам не может сочетать сексуальные отношения с любовными - секс без ухаживания, свобода от ответственности, анонимность, техническое разнообразие, возможность удовлетворить какие-то "неканонические", "странные" запросы, разновозрастность, секс вдали от дома, последнее убежище для несчастных, уродливых и больных, и т.д. Чтобы понять это, нужно изучать и типологизировать не только и не столько сексработниц и учреждения сексуального обслуживания, сколько их клиентов. Выработать единую стратегию и социальную политику относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, даже две самые сексуально либеральные страны - Дания и Швеция - в этом вопросе решительно расходятся.

Самая трудная проблема, которую XX век оставил в наследство XXI-му, - отношение к детской сексуальности. В этом вопросе существуют две противоположные и одинаково важные тенденции. С одной стороны, в противоположность средневековой идее имманентной чистоты и асексуальности ребенка (хотя она сосуществовала с идеей имманентной детской греховности, от которой ребенка может уберечь только строгость и родительский контроль), европейская культура нового времени, особенно после Фрейда, признает факт существования детской сексуальности, которую должны учитывать родители и воспитатели и из которой вытекает также право детей и особенно подростков на получение сексуальной информации.

С другой стороны, западное общество, в отличие от ряда древних цивилизаций, остро осознает необходимость защиты детей от сексуальных посягательств и эксплуатации со стороны взрослых. Отсюда - целый ряд социально-правовых проблем, таких как легальный возраст согласия, запрещение производства и распространения детской порнографии и т.д. Поскольку дети - естественные жертвы всех, включая сексуальные, злоупотреблений взрослых, покушения на них всегда были частыми, они вызывают сильную эмоциональную реакцию со стороны общества, которую консервативные силы часто используют для разжигания массовой истерии в средствах массовой информации. В спорах на эти темы зачастую непонятно, идет ли речь о защите детей от сексуальных посягательств со стороны взрослых, или от их собственной пробуждающейся сексуальности. Чтобы корректно поставить эти вопросы, необходимо теоретическое уточнение целого ряда понятий, включая понятие "педофилии" и "сексуального совращения". При этом неизбежно возникает множество деликатных вопросов, например, наличие потенциально эротических компонентов в материнской и отцовской любви, разграничение осознанных и неосознанных мотивов эмоциональной привязанности взрослых к детям и т.д. Это не сексологические, а психологические вопросы, которыми предстоит заняться ученым XXI века.

Индивидуализация и плюрализация сексуальных отношений обогащает сексуально-эротический репертуар и освобождает людей от многих древних табу и страхов, но одновременно порождает новые психосексуальные проблемы. Иначе просто не может быть, высшие человеческие потребности принципиально ненасыщаемы, их удовлетворение не имеет простых стандартных решений.

Снятие и ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь более будничной, прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медия. Массовой сексуальной проблемой в конце XX века стали скука и отсутствие сексуального желания - люди имеют все социальные и физиологические предпосылки для занятий сексом, но их просто не тянет к нему. Созданные масс-медиа мифы порождают у людей завышенные, не принимающие в расчет их собственную индивидуальность, ожидания и требования к сексуальному удовлетворению, что неизбежно порождает разочарования.

Сексуальная активность, какой бы высокой она ни была, не может заменить других форм самореализации. Главные трудности, с которыми будут сталкиваться люди XX1 в., - не столько сексуальные, сколько коммуникативные - чувство одиночества, неудовлетворенная потребность в самораскрытии, любви и психологической интимности. В этом смысле психология любви - более интересный и перспективный сюжет, чем психология сексуальности, хотя возможностей для обобщений естественнонаучного типа в ней меньше.

Это актуализирует и некоторые мировоззренческие проблемы. При всей гениальности З. Фрейда и плодотворности его интуиции, многие положения созданной им мифологии никогда не были и не могли быть доказаны. Выведение всех эмоциональных потребностей личности из либидо - простой антитезис репрессивной антисексуальной культуры. Индивиды имеют не только количественно разный уровень сексуальных потребностей, но и качественно разные, не сводимые друг к другу, иерархии жизненных ценностей. Социальная терпимость "расколдовывает" сексуальность, побуждая рассматривать ее не глобально, а в конкретных социокультурных и личностных контекстах.

Это преломляется и в содержании самого сексологического знания. Его "гуманитаризация" предполагает критическое отношение к жесткой нормативности, все равно - морально-религиозной или медицинской. Индивидуализация сексуальности означает перемещение акцентов с анализа ее объективных функций (чему служит то или иное действие?) на изучение ее субъективных значений и смыслов (что оно значит для кого-то?). Если раньше ученые старались зафиксировать сексуальное поведение (кто, с кем, что, как часто и т. п. делает), то теперь их внимание концентрируется на изучении эротического воображения и мотивации (зачем и почему?). Для этого нужны гораздо более тонкие методы. С изменением сексологической проблематики, редукционистские биолого-медицинские теории уступают место более сложным и тонким социологическим, культурологическим и психологическим моделям.

Однако разные дисциплины сохраняют автономию своих парадигм. При ближайшем рассмотрении, постмодернистский конструктивизм столь же односторонен, как и эссенциализм. Учитывая многомерность самого феномена сексуальности и ее связей с организмом, личностью, культурой и социумом, единая, всеобъемлющая теория пола, гендера и сексуальности принципиально невозможна. Разные "теоретические перспективы" в сексологии (их насчитывают без малого сорок), по-прежнему остаются взаимодополнительными, а учебники сексологии - эклектическими. Важнейшие научные открытия относительно сексуальности делают не "чистые" сексологи, а ученые, твердо стоящие на почве фундаментальных базовых дисциплин (генетики, эндокринологии, социологии, антропологии и т.д.) и соответствующих научных парадигм. Философия и "культурные исследования" выполняют по отношению к ним критическую функцию, показывая недостаточность и ограниченность монодисциплинарного (и вообще научного) знания и выдвигая новые вопросы и гипотезы.

Перечисленные выше тенденции являются глобальными, но они по-разному проявляются в разных странах и социальных средах. Полнее всего они проявляются в западных странах. На Востоке могут быть другие ценности и модели поведения. Впрочем, "западная" модель сексуальной культуры тоже не единообразна. Понятие "национальной сексуальной культуры" слабо разработано. Исторические культурные традиции часто важнее, чем социально-структурные моменты. Типологизация национальных сексуальных культур по нормативным предписаниям господствующих конфессий сплошь и рядом недооценивает исторические и субкультурные вариации развития.

Эмпирически-ориентированная классификация, принимающая во внимание такие практически значимые моменты как степень сексуальной терпимости, структура семьи и взаимоотношения поколений, а также эпидемиологические показатели, различает в европейском регионе три главных типа сексуальной культуры.

В странах Северной Европы, где отношение к сексуальности традиционно терпимое, подростки максимально автономны от старших, половые/гендерные различия резко уменьшаются, и существует систематическое сексуальное просвещение; демографическая и эпидемиологическая статистика в этих странах наиболее благоприятна. Систематическое сравнение статистических показателей динамики подростковых беременностей, абортов, инфекций, передаваемых половым путем, и изнасилований показывает, что в терпимых, пермиссивных странах (Скандинавские страны, Нидерланды), дело обстоит гораздо лучше, чем в тех, где больше уповают на запреты и ограничения, как, например, в США. В 1996 г. число абортов на 1000 женщин репродуктивного возраста в Нидерландах составляло 6.5, а в США - 22.9. Исследователи объясняют успех Нидерландов превосходной программой сексуального просвещения и тем, что социальная политика государства совпадает с личными установками людей.

В странах Южной Европы (Италия, Испания, Греция и др.) традиционные стереотипы, влияние родительской семьи и религии сильнее, а сексуальное просвещение менее откровенно; там сохраняется двойной стандарт, но тенденции развития те же самые.

Третья группа стран (условно - Центральной Европы), включающая Англию, Францию и Германию, стоит посредине, причем одни больше тяготеют к первому, а другие - ко второму полюсу. Очень велики индивидуальные различия между странами, особенно в институтах сексуального образования. Во всех типах стран налицо существенные социально-классовые, региональные и гендерные различия, требующие конкретного количественного и качественного анализа.

Поскольку критерии сексуального "либерализма" или "консерватизма" относительны, одна и та же культура может быть либеральной в одном вопросе и консервативной в другом. Например, при сравнении в 1994 г. сексуальных установок населения 24 стран, россияне (1998 человек, из них 64% - женщины, средний возраст - 41 год) опередили всех остальных по готовности принять и оправдать внебрачные связи (их категорически осудили только 36% опрошенных, а 17% признали их допустимыми при всех условиях); в оценке добрачного и подросткового (до 16 лет) секса россияне оказались на среднем уровне, но ближе к либеральному полюсу, а в оценке гомосексуальных отношений - в консервативной части спектра ("всегда неправильными" их считают 57%, а вообще не осуждают только 19% опрошенных).

Однако общее направление развития сексуальности вообще и подростковой сексуальности в особенности (а именно она позволяет предугадать будущее и порождает наибольшее количество социально-педагогических и эпидемиологических проблем) во всех трех типах стран более или менее одинаково.

Историческая традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью.

Жесткий патриархатный порядок, логическим завершением которой была пословица "не бьет - не любит", сочетается с фемининным национальным характером и синдромом "сильной женщины".

Откровенный крестьянский натурализм, не знающий закрытости и интимности, соседствует с суровым внемирским православным аскетизмом. Разобщенность телесности и духовности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях о любви.

Изощренная матерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротической лексики. Это усугубляется сословными и классовыми контрастами.

Начиная, как минимум, с ХVII века, все цивилизационные процессы в России проходят под влиянием и во взаимодействии с Западом, "цивилизация" воспринимается как европеизация и вестернизация и вызывает прямо противоположные чувства. Одни видят в этом прогрессивную индивидуализацию и обогащение жизненного мира, а другие - разложение и деградацию. Всевластие бюрократического государства и отсутствие четкого разграничения публичной и частной жизни затрудняет формирование автономных субкультур, являющихся необходимой предпосылкой сексуального, как и всякого другого, плюрализма и терпимости. Отношение к сексуальности и эротике в России всегда политизировано и поляризовано, а реальные проблемы частной жизни при этом нередко теряются.

Тем не менее, в России ХIХ - начала XX в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии русской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век.

Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Декадентская эротика была не нужна рабоче-крестьянским массам, а большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля над личностью. К тому же советская власть уже в 1920-х годах столкнулась со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.). Не сумев справиться с ними цивилизованным путем, Советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.) Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия ("у нас секса нет"), с резко выраженным анти-буржуазным и анти-западным острием. С помощью репрессивных мер в СССР была выкорчевана сексуально-эротическая культура (эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение).

Однако ее официально провозглашенные практические цели - укрепление семьи и нравственности и повышение рождаемости - не были достигнуты. Напротив, эта политика имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализованы - заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологической, активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.

Как только репрессивный режим ослабел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения здесь те же, что и там - снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эволюционируют и сексуальные установки россиян.

По данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х годах. Подростки 1990-х годов только продолжили этот процесс.

Отличие России от Запада заключается не столько в направлении развития, сколько в его хронологических рамках и в степени общественной рефлексированности. Сексуальное поведение и ценности петербуржцев середины 1990-х годов напоминают те, которые существовали в Финляндии в начале 1970-х годов, а структура сексуального поведения современных российских подростков похожа на ту, что было типична для юных американцев начала 1970-х.

Второе существенное различие - в уровне рефлексивности происходящих перемен. В демократических cтранах Запада сдвигам в сексуальном поведении обычно предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессионального дискурса (теперь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими.

Сегодняшние российские политические и педагогические дебаты о задачах и возможностях сексуального просвещения идут на уровне 1950-х - начала 1960-х годов, а то и конца ХIХ века. Многие важные проблемы, которые открыто обсуждаются в любой молодежной тусовке, профессионально вообще не отрефлексированы и остаются под запретом, дабы не вводить молодежь в соблазн. Разрыв поколений в вопросах сексуальной культуры в России не только больше, чем на Западе, но и чем он был там во время сексуальной революции 1960-70-х годов.

Еще один важный момент, отмеченный финскими исследователями, - противоречивое соотношение принципов сексуального либерализма и гендерного равенства. В Скандинавских странах пик сексуальной терпимости был достигнут в 1970 -х годах, теперь некоторые ее проявления, такие как проституция и порнография, подвергаются критике с точки зрения гендерного равенства. В России либерализация началась позже, приняла форму коммерциализации секса и часто сочетается с махровым сексизмом и традиционализмом, как только речь заходит о праве женщин на сексуальное самоопределение.

Сдвиги в сексуальном поведении молодежи, сопровождающиеся значительными социальными издержками, застали российское общество и государство врасплох .

Глобальные демографические процессы, такие, как снижение рождаемости, органически сливаются с локальными, обусловленными социально-экономическим упадком и дезинтеграцией России (снижение уровня жизни, рост детской смертности, разрушение общественного здравоохранения и общая криминализация страны). Обсуждающие их политики и журналисты, вместо серьезной научной статистики, пользуются случайными, недостоверными данными, отбор и выводы из которых крайне политизированы. Отечественные данные не сравнивают с тем, что происходит в других странах, а закономерные глобальные процессы зачастую принимают за местные, сугубо российские, вытекающие из специфически российских и трудностей. Сложные и противоречивые тенденции общественного развития примитивно объясняются "падением нравов", влиянием "растленного Запада", происками западных спецслужб и фармацевтических кампаний. Реальные трудности, переживаемые страной, при этом мистифицируются и усугубляются.

Главный положительный результат ельцинского десятилетия в сексуальной сфере, достигнутый усилиями медиков, - значительное снижение количества нежелательных беременностей и абортов. Однако соответствующие российские показатели остаются одними из самых худших в мире. Успешная контрацепция требует не только материальных средств, но и наличия достаточно высокой общей сексуальной культуры. Между тем идея систематического сексуального просвещения молодежи опорочена и заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников и коррумпированных СМИ, при активной финансовой и идеологической поддержке американских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life. Начатый в 1996 г. и продолжающийся по сей день крестовый поход против сексуального просвещения отбросил страну на 20-25 лет назад. Заметно усиливаются гомофобия - декриминализация гомосексуальности в 1993 и ее депатологизация в 1999 году были осуществлены в России главным образом ради вступления в Совет Европы - ксенофобия и антисемитизм, вплоть до откровенно фашистских выходок.

Тем временем, в дополнение к прочим трудностям, Россия оказалась перед лицом вполне предсказуемой эпидемии СПИДа и инфекций, передаваемых половым путем, в предотвращении которых, как показывает западный опыт, решающая роль принадлежит сексуальному просвещению, которого в стране нет и не планируется.

Вместо развития сексуальной культуры, депутаты Государственной Думы предлагают фактически запретить сексуальность как таковую: установить жесткую цензуру СМИ, ликвидировать эротическое искусство, восстановить уголовное преследование мужской гомосексуальности , ввести наказание на женскую гомосексуальность и т.п. Разумеется, вернуть Россию в средневековье они не смогут. Продолжение нынешней сексуальной политики ( точнее - заменяющей ее антисексуальной истерии), в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями как фатализм, социальный мазохизм и выученная беспомощность) увеличивает вероятность физического вымирания и деградации страны.