Нахухоль, или Записки одинокого

Символ одиночества - почта, на которую приходит только спам.
Больно ли отрезанному пальцу? Не людей я отрезал от себя - а себя от людей, оставляя их с кровоточащим обрубком памяти. Иногда это их спасало, как спасает от смерти ампутация гангренозной конечности.
Почему-то всегда в приоритете было разрушение. Потратив на создание чего-то долгие и долгие месяцы - разрушить это одним нажатием кнопки, прекрасно осознавая невозможность возрождения.
Куда ни сунься теперь - везде дорогу перегораживают шлагбаумы, оставляя для свободного прохода узкие неудобные тропки.
Бесполезно кричать - это же я, я строил это широкое, красивое, прямое шоссе. По нему уже идут другие. Они все идут в одну сторону, а мне почему-то надо назад, под кирпич.
Почему я думаю, что меня ждут там? Там пусто и темно, кто-то выключил свет и переменил декорации. Там затевается новый спектакль для других актеров. Они будут строить свое шоссе - прямое и красивое.
"Киса, мы с вами чужие на этом празднике жизни".

----------------------------------------------------------

Жизнь держится на нитке воспоминаний - как воздушный шар.
"Пока я помню - я живу" - так, кажется, пели когда-то?
Я пытаюсь удержать в себе то, что приносило радость и забыть то, от чего до сих пор болит и ноет в груди. Сказать, что хорошего и плохого было поровну? Нет, наверное, плохого было больше. Совсем-совсем счастлив я был только в детстве - в очень раннем детстве. Его я помню лет до семи.
Где-то с середины первого класса - ничего. Пустота. Все, что я знаю о себе того времени - я знаю с чужих слов. Знаю, что два класса отучился в одной школе, потом во дворе открылась новая - и наш класс перевели туда. Знаю обо всех бедах в семье тех лет - но не помню ни их, ни реакции родителей. Знаю, что отец тогда же начал пить. Знаю, что у деда был инсульт. Знаю - но не помню. Ничего. Ни друзей тех лет, ни ежегодных трехмесячных лагерей летом под Питером, ни того, как учился, ни того, что вообще в нашем классе происходило. Я даже не помню, как и когда мы получили похоронку на моего старшего брата.
Из моей памяти выпало несколько лет - выпало безнадежно, окончательно, навсегда. Даже отрывочных воспоминаний - и тех нет.
Небольшой кусок о том, что происходило в четвертом классе - и опять провал.
Отчетливые воспоминания появляются только начиная с шестого класса, то есть с тринадцати лет.
А ведь до семи я помню себя очень хорошо - с двух и до семи лет.
Что же было там тогда со мной? В эти годы, так безжалостно стертые из моей памяти.

----------------------------------------------------------

На Литейном в Питере был когда-то (может быть, есть и сейчас) небольшой молочный магазин в полуподвальчике. Когда меня - маленького - привозили в гости к деду с бабушкой, мы с дедом всегда шли гулять на Литейный и заходили в этот магазин. Там всегда пахло странной смесью ванили, творога и шоколада - почему-то только в этом магазине продавались очень вкусные глазированные творожные сырки. Я никогда не любил никаких молочных продуктов, за исключением, разве что, дефицитной сгущенки. Но эти сырки мог съесть в совершенно немерянном количестве - пока влезало. Было мне тогда года четыре.
Потом умерла бабушка, мы съехались с дедом, обменяв его двухкомнатную и нашу хрущевку на трехкомнатную в спальном районе. Постепенно забылись прогулки с дедом в маленький садик где-то внутри домов - между Моховой и Литейным, смазались и исчезли в прошлом восторги от салютов на праздники, которые мы ходили смотреть на набережную.
Но осталась память запаха.
Когда четыре года назад я приехал в Питер хоронить отца, где-то через неделю я пошел бродить в центр. Пошел пешком от Финляндского вокзала, через Литейный мост, потом по Литейному к Невскому..и вдруг - запах. Запах из детства - ваниль, шоколад, творог. Сместилось время, и я почувствовал крепкую руку деда, сжимавшую мои пальцы, вспомнил мраморный прилавок с крупным почерневшим сколом, о который я как-то раз умудрился порезаться, вспомнил высокую стеклянную кассу у окна и кассиршу с низким хрипловатым голосом.
И почти те же самые воспоминания хлынули в меня на Пестеля - в пору моего детства там в таком же полуподвальчике был игрушечный магазин, в котором всегда сильно пахло лаком и деревом. Совершенно необычный запах - от каких-то деревянных лошадок, или деревянных машинок, или от деревянных кубиков-пирамидок...не помню. Помню только запах, запах именно ЭТОГО помещения.
И еще помню, как оглушительно счастлив был тогда - много-много-много лет назад.
А потом это счастье как-то поблекло и растворилось.

 

----------------------------------------------------------

Мой двоюродный брат ушел из жизни два с половиной года назад.
Его нашли на какой-то прибрежной стройке случайные люди, вызвали амбуланс, но по дороге в больницу брат умер, так и не придя в сознание.
Он был очень красивый, веселый парень, общительный, до невозможности щедрый. Запросто мог отдать последнее друзьям или пустить к себе жить кого-то совсем незнакомого - просто чтобы человек не остался на улице. Его любили, с ним было легко и просто общаться на любую тему, а смеялся он так заразительно. что просто нельзя было удержаться от ответной улыбки.
В брате уживались две личности.
Второй вылезал на свет божий, стоило брату немного выпить. Тогда он слетал с катушек и превращался во что-то невозможное. Этого второго могли видеть только очень близкие люди - мать, жена, дети. С остальными брат держался по возможности тихо. Если был совсем пьян - на деревянных ногах уходил в спальню и там вырубался. Публичных скандалов по пьяни я не помню, что знаю - знаю от его жены.
Когда брат подсел на героин, не знает никто. Перед своей смертью он уже полтора года был в разводе, жил с матерью и вел достаточно свободно-бездельный образ жизни. То, что он наркоман, выяснилось уже на судебно-медицинской экспертизе - во время вскрытия. Насколько я в курсе - его мать до сих пор в это не верит и считает, что сына убили. Я верю, зная безалаберность его натуры и вечную уверенность в том, что "все обойдется".
Я не видел его мертвым. Я помню его живым - большеротую улыбку, стремительную походку, всегда смеющиеся глаза. Я до сих пор не поверил сердцем, что брата больше нет. Разумом - да, понимаю. Верить - не верю.
Ему было тридцать два года.

 

----------------------------------------------------------

Мой личный мартиролог уже достаточно велик. Родные, друзья, одноклассники. Их некем заменить - уход каждого увеличивает пустоту вокруг. Я трудно схожусь с людьми, у меня практически не осталось близких - таких, с кем я мог бы быть достаточно откровенным. И нет никого, с кем бы я был откровенен до конца.
Забавно, мои приятели и приятельницы считают меня внимательным собеседником - я умею слушать, я умею говорить с ними об их проблемах. Каждому интересно беседовать о себе. Никому не интересны чужие проблемы. Я - исключение. Я слушаю и не стремлюсь повесить на собеседника собственные беды. Мало кто понимает, что по сути я абсолютно равнодушен и лишь вежливо изображаю то внимание, то сочувствие. Возможно, кому-то это покажется лицемерием. На самом деле это просто страх. Привязаться к человеку слишком сильно и потом его потерять - я и так терял слишком многих. Терял страшно и внезапно, каждый раз с трудом приходя в себя после очередного удара. И теперь я просто охраняю свой внтуренний комфорт, свое душевное равновесие - ни в кого не влюбляясь, ни к кому не привязываясь, ни за кого не переживая. Те несколько человек, кому было разрешено пробраться мимо всех заслонов моего сердца - все, что у меня есть и все, что мне нужно.

----------------------------------------------------------

Можно ли считать меня мизантропом? Нет, наверное. Скорее, я напоминаю сам себе рака-отшельника. Глупости лезут в голову - "Вы не святой! Вы подвижник, отшельник, но не святой! Не святой!" Дурацкая способность к месту и не к месту цитировать фразочки из фильмов-книг-анекдотов и прочего, скопившегося в мозгах, мусора.
Я - не святой. До такой степени не святой, что склонен прогонять от себя людей самым жестоким образом. И потом мазохистски изнывать в одиночестве от ужасающей скуки. А кто мешал общаться? Да никто - характер такой дурацкий.
Четко отношу к себе определение - я не злопамятный, но зло помню долго. Очень долго. Всегда. И хотя прощаю тех, кто обидел - но храню обиды скупым рыцарем, пересчитываю их на досуге, раскладываю в кучки потемневшими от старости монетками. В эту кучку - обиды детские, в эту - школьные. Эта - от родных, эта - от друзей. Эта - самая большая - от когда-то любимых. Фальшивые драгоценности одинокого человека - перебирая четки обид, вспоминать лица ушедших.

----------------------------------------------------------

Пепел сгоревшей любви стучит в мое сердце. Она прошла через мою юность степным пожаром, уничтожая все на своем пути. Прошла - и пожрала, в конце концов, самое себя, не найдя другой пищи. Но степь возрождается через годы, зеленеет, скрывая под травяным ковром застарелые ожоги. Я никогда и никого больше не любил так, как в свои семнадцать - до самоотречения, до полной потери собственнного Я, до самоуничтожения. Все, что было потом - всего лишь горячий прах умирающего пожарища. Он еще способен обжечь, но никогда не наберет прежней силы неуправляемой стихии.

----------------------------------------------------------

Встретились с Жекой после недельной разлуки. Ему нетерпится, пританцовывает молодым бандерлогом перед очами старого, мудрого и сытого - очень сытого - удава. Спермотоксикоз у него. Милый ребенок решил хранить мне верность - и даже рукоблудием перестал заниматься от полноты чувств.
Что позволило ему угадать во мне единомышленника? Да, я не скрываю своей ориентации, но и не хожу по улицам с табличкой на шее - "Я - голубой". А ведь Жека обратил на меня внимание достаточно давно - несколько месяцев назад. Я заметил его много позже, потому что не имею привычки разглядывать входящих в автобус людей. И знакомств в транспорте я тоже не завожу - предпочитаю для этого специально отведенные места типа гей-баров, где уж точно не нарвешься на чужака.
Я достаточно ленив, чтобы проявлять инициативу. Не почувствуй я в Жеке отклика - не стал бы и продолжать эксперименты с посиделками колени-в-колени. Тот факт, что мы все-таки оказались в одной постели - заслуга исключительно Жеки. Он звонил, он тормошил меня со съемом номера, даже целоваться первым начал он. Кто кого соблазнил, в таком случае? Если бы так себя вела девушка - сказали бы, вешается на шею. Жека тоже вешается. Я каждый раз удивляюсь - как это он с такой энергией и не нашел себе партнера до встречи со мной. Жека утверждает, что он влюблен. Я пока воздерживаюсь от столь категоричных утверждений. Мой интерес к Жеке - не более, чем интерес к новой занятной игрушке, а в общем-то, все как обычно, все то же самое, что и всегда. Это я для него - первый более-менее постоянный партнер. Но мне давно уже не семнадцать, и время первых-постоянных-любимых для меня позади.
Чувства Жеки для меня - открытая книга, я предугадываю его реакции с абсолютной точностью. А он восхищается и радуется - "ты меня понимаешь, один ты меня понимаешь!" Понимаю. Как понимал до него многих других. Когда тебе, ребенок, будет тридцать - ты тоже будешь понимать много больше себя сегодняшнего. Опыт приходит с возрастом. Хотя, не скрою, я хотел бы поменяться с Жекой местами на время. Просто чтобы ощутить в себе эту бурю эмоций. Увы и ах - я могу только греться около этого жаркого костра. Так гореть у меня уже не получится.

----------------------------------------------------------

Гомосексуалистов отторгает не только большинство религий, но и официальные государственные учреждения, и само общество, давно уже управляемое не разумом, а ханжеством. Стоит появиться информации об однополом браке - моментально следует бурная реакция общественности. Две лесбиянки прожили вместе пятьдесят лет и на исходе жизни решили узаконить свои отношения. Для чего? Чтобы рожать и воспитывать детей? Чтобы унаследовать друг другу? В восемьдесят лет? Нет. Они просто хотят, прожив всю жизнь в любви, быть похоронеными рядом - как супруги. И половина Америки встает на дыбы, требуя расторгнуть брак. Как аморальный. И это при том, что пять десятков лет вместе - для современного американца вообще невозможный срок. Слетать в Лас-Вегас, обжениться на ночь, утром развестись и разбежаться - это морально. А позволить двум бабкам, прожившим долгую жизнь бок о бок, лежать рядом еще и после смерти - никогда!
Общество, обвиняя геев и лесбиянок в распутстве и распущенности, само же не дает им жить в семье, вынуждая называться сожителями, а не супругами.

----------------------------------------------------------

Из окон моей квартиры видно море. Дом стоит на набережной, и по утрам в распахнутую дверь балкона вползают клочья серого тумана.
Зимой, когда дождь и ветер, вода встает на дыбы - черная, страшная, яростная, вся в космах зеленовато-белой пены. Она бьет берег под дых, швыряет на песок обезлюдевших пляжей спутанные комья водорослей. Сквозь залитые дождем стекла кажется, что асфальт внизу весь в мурашках - лужи вскипают крупными пузырями.
В дождливые субботы я сижу у окна с ногами в кресле, замотавшись в плед, и бездумно смотрю на море, за море.

----------------------------------------------------------