Скорее счастлив, чем нет

11

Прогулки по очереди

Я стараюсь набирать побольше смен в «Лавочке вкусной еды», а то маме что-то нездоровится. Она уже два дня не ходит на работу, и это пробьет нам дыру в бюджете. Вчера Мохад даже доверил мне самому закрыть магазин. Конечно, все мои друзья узнали и потребовали устроить им вечеринку и уничтожить весь алкоголь, все сигареты и всю еду в магазине. Ну уж нет, если еще меня посадят, моя семья точно не выдержит.

А сегодня у меня первый выходной с тех пор, как мы с Томасом попали на митинг у здания Летео. Кстати, с того дня я его не видел. Мы уже договорились сегодня встретиться, а сейчас я сижу на лестнице с Бренданом и Малявкой Фредди. Брендан разложил на ступеньке миллиметровку и просроченные квитанции и сворачивает косяк.

– Я думал, твои клиенты сами сворачивают.

– А это не клиентам, – отвечает Брендан, слюнявя край бумажки готового косяка. – Я расширяю бизнес. Буду продавать в колледжах и забегаловках. Если сам сворачиваешь, никто не заметит, что ты кладешь на двадцать процентов меньше, чем обещал.

– Моему боссу нужен еще один мойщик посуды, – встревает Малявка Фредди. – Может, завяжешь с наркотой?

– Не, посуду пусть латиносы типа вас с Дэйвом Тощим моют. Мне и так нормально.

– Ладно, смотри сам. Можно мне халявный косяк?

– Только за полцены. – Это Брендан умно сделал. Видел я, как Малявка Фредди пытался курить. Если уж воруешь у клиентов траву, не надо расходовать ее так бездарно.

– Кеннет тоже любил курить… – вспоминаю я.

Брендан поднимает голову:

– Его брат мог бы получше выбрать, чью сестру дрючить. Нашел бы кого-нибудь без ствола, что ли.

Малявка Фредди его не слушает:

– А еще он обожал притворяться Кайлом, хотя сам Кайл от этого бесился.

– Может, поэтому он и решил забыть про Кеннета… – произносит Брендан, зажигая свежескрученный косяк и делая глубокую затяжку. – Отлично, из-за вас я курю чужое добро. – Он собирает готовые косяки в пакет на молнии и ссыпает туда оставшуюся траву. – Давайте лучше сыграем во что-нибудь. Хочу побегать.

– Так-то я сейчас пойду ловить Томаса. Вот вернусь – и сыграем.

– Хорошо.

Мы выходим из подъезда, и охранник, заметив в руках у Брендана пакетик, называет нас малолетними бандитами, но дает пройти.

– До скорого! – говорит мне Малявка Фредди.

Брендан тупо идет дальше. Наверно, не следовало мне выкапывать Кеннета с Кайлом из забытья.


– Чем займемся?

– Мы с Женевьев часто…

– Если ты про то, о чем я думаю, даже не предлагай. – Томас хлопает меня по плечу.

– Смешно. Ладно, мое предложение все равно звучит непристойно… В общем, мы устраивали свидания по очереди.

– Это когда ты по очереди ходишь на свидание с кучей разных девушек?

– Нет. Блин, почему ни до кого не доходит?

Повторяться я ненавижу почти что больше всего на свете, но объясняю ему, что такое свидание по очереди: может, мы с ним устроим что-нибудь в этом роде… ну, ничего гейского, конечно.

– Ну я и решил: а что, если нам с тобой устроить свидание по очереди наоборот… то есть это не свидание наоборот… и вообще не свидание… Короче, давай ты сводишь меня в какое-нибудь важное для тебя место, а я – в какое-нибудь важное для меня.

– Классная идея. Ну, на крыше ты уже был, надо придумать что-то еще… Я пока подумаю, а ты первый.

Мы отправляемся в «Дом сумасшедших комиксов». Недавно я пытался устроиться туда работать, но мне сказали подождать до конца школы – там какой-то бредовый предлог, то ли закон об охране труда, то ли еще что. Не помню. Тут было бы очень классно работать.

– Это самое охрененное место в мире! – сообщаю я у дверей. – Ну блин, хоть на дверь посмотри. Охеренная же дверь, охереннее некуда!

– Охеренная, – соглашается Томас. – А ты много выражаешься.

– Ага. Водитель школьного автобуса когда-то часто жаловался маме, что мы с Бренданом ругаемся, и мама очень злилась, но раз в год садилась поздно вечером со мной и братом и устраивала соревнования по правописанию из одних только неприличных слов. Наверно, хотела, чтобы мы тихо этим переболели и успокоились.

Томас хихикает:

– Твоя мама охеренна, через «о», «е» и две «н».

Он сразу направляется к шкафу с плащами и примеряет сначала костюм Супермена, потом Бэтмена, цитируя по фразе из соответствующего фильма («У Криптона был шанс!» и «Поклянись мне!»). Потом идет за мной к моей любимой тележке, выбирает комикс за доллар и замечает:

– Меня всегда бесит, что супергероям лет тридцать будет по двадцать, потому что авторам лень придумывать новых героев. Могли бы и напрячь мозги…

Несколько законченных гиков оборачиваются и сверлят его недобрыми взглядами. Они же его не убьют, правда?

– Не знаю. По крайней мере, эти толстосумы всегда дорисовывают комиксы до конца. А вот я…

– Ты нарисовал комикс?

– Он не продается.

– Где его найти?

– Здесь его точно нет.

– А можно почитать?

– Он еще в работе.

– И что?

– Тебе не понравится.

– И что? Слушай, Длинный, я позволил тебе привести девчонку ко мне на крышу! С тебя причитается.

– Мы вроде договорились, что я помогу тебе найти себя.

– Ну дай почитать комикс!

– Ладно. Скоро дам.

Я вспоминаю, где остановился: Хранитель Солнца пытается выбрать, кто не пойдет на корм дракону, девушка или лучший друг. Если бы меня спросили, кого я спасу: Женевьев или Томаса, – я бы скорее бросился в пасть дракона сам. Я собираюсь уже сказать, что со смерти отца почти не рисовал, но вдруг замечаю своего одноклассника Колина. Он тоже меня заметил.

Как-то мне неловко. Когда он рассказал, что Николь беременна, я мог бы получше его поддержать и проявить больше симпатии. Но, будем честны, закон секса прост: в презервативе риск заделать ребенка снижается, а без презерватива обычно рано или поздно появляются дети. И я не должен хреново себя чувствовать из-за того, что он не спрятал свой хрен в резинку. И хотя я твердо верю, что все в мире рано или поздно перестанут трындеть и будут просто кивать друг другу при встрече, не тратя свою бесценную жизнь на светские беседы, – совсем промолчать я не могу.

Я подхожу к Колину. От него пахнет дешевым одеколоном из аптеки.

– Привет, чувак, как лето? Тебя во дворе не хватает. – Тут я немного приврал: он всегда считал «Дикую охоту» детской игрой. Так-то оно так, но он никогда не выкладывался по полной, как все мы. Он предпочитал спорт, особенно баскетбол.

У Колина красные глаза. Не от травки. У меня бывает такой вид, когда я очень усталый, очень задолбанный или отчаянно пытаюсь не взорваться. Неудивительно: я слышал, чтобы прокормить будущего ребенка, он пашет на двух работах, хотя становиться отцом не хотел и явно не готов. Я сделал глупость, напомнив ему, сколько веселья он упускает. У него в руках шестой выпуск «Темных сторон». Я эту серию толком и не читал, я больше фанат Скорпиуса Готорна.

Он не отвечает, и я решаю попробовать еще разок:

– Как тебе эта серия?

– Отстань, пожалуйста, – не поднимая головы, произносит Колин. – Серьезно, отвали. – Не успеваю я извиниться, он швыряет комикс на пол и почти выбегает из магазина.

Я оборачиваюсь. Томас снова надел плащ Супермена.

– Видел? – спрашиваю я.

– Не. А что, кто-то выпускал из пальцев паутину, а я проглядел?

– Нет, и, кстати, Спайдермен выпускает ее из запястья, – поправляю я (это очень важное уточнение). – Я с этим недоумком вместе учился, а он взял и просто так меня послал.

– Расскажи мне про него.

– Он трахался без презерватива и скоро станет отцом. Конец.

– Наверно, психует. – Томас еще некоторое время изучает полки с товарами, стучит пальцами по камину. – Классное место, мне нравится.

– Спасибо. Кстати, если ты выбрал, куда пойдем, я готов.

– Я выбрал. Ты же не против пробежаться? – спрашивает он, направляясь к выходу.

– Томас…

– Чего?

– Может, повесишь плащ на место?


Мы стоим на стадионе у его школы.

Ворота нараспашку, и, судя по всему, все лето сюда может ходить кто угодно. Сейчас по кругу бегут шесть человек. Двое в наушниках, остальным приходится слушать грохот проносящихся мимо поездов двух линий надземного метро. Поскольку это школьный стадион, тут занимаются и всеми остальными видами спорта, например футболом. Поле неплохо продувается, и вдвойне классно прийти сюда, когда все вокруг задыхается от жары.

– Ты в сборной по легкой атлетике?

– Пробовался, скорости не хватило, – отвечает Томас. – Но спорим, я все равно быстрее тебя?

– Ага, конечно. Видел я, как ты носишься на «Дикой охоте».

– Тогда я спасался от погони, а тут можно побегать наперегонки. Разница есть.

– По мне, никакой разницы, я всегда первый.

– Проигравший покупает нам по мороженому!

Мы отмечаем старт и финиш и скрючиваемся, как настоящие спортсмены.

– Если что, – сообщаю я, – я люблю фисташковое.

Три, два, один, марш!

Томас вырывается вперед, явно стараясь за первые несколько секунд выложиться по полной. Я бегу довольно быстро, но берегу силы. Секунд через десять он начинает сдуваться. У него, конечно, через месяц-другой будет шесть кубиков, зато я все детство бегал с Бренданом эстафеты. Ноги стучат по прорезиненной поверхности стадиона, кроссовки слишком жмут, но я бегу, бегу, бегу, обгоняю Томаса и торможу, только перепрыгнув через выброшенную кем-то бутылку, которой мы отметили финиш. Томас туда даже не добегает, валится в траву.

Я прыгаю на месте, пока не начинает ломить ребра:

– Я тебя уделал!

– Нечестно, – рвано выдыхает Томас. – Ты меня выше. И ноги у тебя длиннее!

– Ого, ты побил рекорд по бредовым отмазкам! – Я валюсь на живот рядом, на коленях джинсов остаются пятна травы. – В следующий раз подумай и выбери место, где тебе не надерут задницу. Кстати, почему мы пришли именно сюда?

– Ну, я привык все бросать…

– Да ладно? – Я пихаю его в плечо. Он отвечает тем же.

– Я серьезно. Но здесь, на этом поле, я бросил бегать, потому что меня не взяли, а не потому что надоело. Такого со мной еще не бывало.

– Ну вот, теперь мне стыдно, что я напомнил тебе, как ты плохо бегаешь.

– Да ладно, ерунда. Я же не собирался становиться профессиональным атлетом и не умер от разочарования. Зато узнал, что ты не всегда сам решаешь, кем хочешь быть. Ты можешь быстро бегать и пройти в команду. А можешь не пройти. – Он закладывает руки за голову, все еще пытаясь отдышаться. – Ну и вообще, тут спокойно, прохладно. Хорошо думается обо всяком, понимаешь?

– Теперь понимаю.

Мороженое мы в этот день так и не покупаем. Лежим, считаем проходящие над головой поезда, пока ребра не перестают разрываться, потом гоняемся друг за другом вверх-вниз по зрительским трибунам и снова валимся на траву.


Наконец я возвращаюсь к себе. Друзья сидят за коричневым столом для пикника, вокруг свалены велики. В детстве мы играли здесь в «акулу». В начале игры кто-то один («акула») пытается за ноги стащить кого-нибудь со стола («плота»). Если тебя стащили, ты тоже становишься «акулой». Иногда, если «акул» набиралось слишком много, некоторые из них тупо садились на велики и наматывали вокруг выживших круги, типа запугивая.

– Привет. Сыграем в «Дикую охоту»? – Я, если честно, сегодня уже умотался бегать, но, может, найду хорошее укрытие и пронесет.

– Вообще мы собирались кататься на великах, – отвечает Нолан.

– В «охоту» мы уже сыграли, – поддакивает Деон.

– И покурили, – ржет Дэйв Тощий.

– Подождите меня, схожу за роликами, – прошу я и бросаюсь было вверх по лестнице, но меня тормозит Нолан:

– Чувак, на великах, а не на роликах.

Я бросаю взгляд на Брендана. Не знаю, почему я думал, что он за меня вступится. Глупо. Он явно до сих пор злится, что я вспомнил про Кеннета с Кайлом. И наверняка всем рассказал.

– Ладно, – примирительно произношу я, – посижу дома, почитаю про Скорпиуса Готорна или, может…

Они даже не дослушивают. Садятся на велики и укатывают.

12

Драки и салюты

Брендан, зараза, целых три дня на меня дулся. Подулся бы еще денек и поставил бы рекорд: последний раз он не разговаривал со мной больше четырех дней, когда нам было по четырнадцать и я выбрал партнером для соревнования геймеров на Третьей авеню не его. А Брендан думает: если ты не с ним, ты против него. Глупо, но куда деваться. Хорошо хоть он вовремя поумнел и мы можем все вместе сгонять в пиццерию.

Посреди улицы А-Я-Псих месит какого-то парня лет двадцати.

Когда я впервые подрался с кем-то, кроме брата, мне было девять. Я еще не умел сжимать кулак, и Брендан мне помогал. Каждый раз, когда Ларри, парень, с которым мы дрались, меня бил, я бросался к Брендану, и он сжимал мне кулаки. В конце концов я выдохся.

Так что мой первый в жизни бой – за пластмассовый свисток – я проиграл, и кому – парню по имени Ларри!

Зато я научился сжимать кулак, и это очень помогло мне чуть позже драться с Ноланом. Мы с ребятами боролись, и он слишком сильно треснул меня о мат. Я разозлился и засветил ему в челюсть. В тот раз я снова продул, но до того, как Брендан нас разнял, успел пару раз хорошенько двинуть Нолану.

А эту драку никто разнимать не будет. Ну блин, этот тупица сам напросился. Я называю незнакомого парня тупицей, потому что нормальный человек не будет напрашиваться на драку в присутствии А-Я-Психа. Да, он толкнул парня в пиццерии и не извинился. Но тот в ответ обозвал его «никчемным бомжом» – только потому, что у А-Я-Психа ядреные угри, желтые зубы и воняет от него всегда так, будто неделю не мылся. Конечно, этот тупица никак не мог знать, что назвать А-Я-Психа бомжом – почти единственный способ реально задеть его за живое: их с семьей дважды выселяли. Пусть же этот случай послужит всем уроком: не докапывайтесь до парней, по которым тюрьма плачет.

Короче, А-Я-Псих выхватил у тупицы поднос, впечатал его тупице в морду, а когда владелец пиццерии попросил их покинуть помещение, выволок того за шиворот.

У тупицы из носа течет кровь. Это не подносом… Это А-Я-Псих впечатал его лицом в рекламный плакат про бесплатный напиток за три куска пиццы.

– Их надо разнять! – В голосе Томаса звенит тревога. Никогда ни у кого из друзей такого тона не слышал.

– Он сам виноват, – отвечает Дэйв Тощий. Он прыгает с ноги на ногу, как будто хочет по-маленькому. Мы уже все запомнили, что это значит: он постоянно терпит до последнего, чтобы потом выбрать себе лестницу и всласть проссаться. Странный парень.

– Все равно такого с людьми делать нельзя, – говорит Томас, когда А-Я-Псих несколько раз подряд пинает тупицу по яйцам.

Он прав, конечно…

Тормозят машины, сигналят клаксонами. Одни водители вылезают поорать на А-Я-Психа, другие – насладиться зрелищем. Тупице повезло, что больница близко. Уверен, его никто и никогда так не вздрючивал. А-Я-Псих валит его на капот ближайшей машины и собирается разбить его головой стекло, но тут раздается вой сирены.

– Бежим, бежим!

– Валим, дебилы!

Мы сами тупицу, конечно, не трогали, но и разнять их не пытались. А-Я-Псих так прячется, что копы его ни за что не найдут, и никому из нас не надо оказываться перед выбором: сдать имя и адрес А-Я-Психа или сесть самому. Так что мы удираем. За мной бежит Томас – куда быстрее, чем три дня назад, когда мы соревновались. Я вбегаю в гараж, и мы прячемся за серебристой «маздой».

– И часто у вас такое? – спрашивает Томас.

– Да не.

Он явно презирает тех, кто ввязывается в уличные драки. Не буду ему рассказывать, что мы иногда забегаем в чужой район, чтобы полиция искала виноватых – ну то есть почти всегда А-Я-Психа – там, а не у нас.

– Сколько раз ты в жизни дрался?

– Один, – отвечает Томас.

– Да ладно, всего один?! – Даже Малявка Фредди дрался больше раза, а он вообще трусишка.

– Ну, я не нарываюсь.

– Да я тоже, но если меня кто-то бьет, надо же защищаться, так?

Сколько себя помню, я постоянно видел, как люди дерутся, и дрался сам. И никогда даже не задумывался, что можно как-то обходиться без этого. Но мне нравится мысль, что Томаса в детстве никто не должен был учить сжимать кулак. А мы все, похоже, постоянно что-то делаем не так.

– Да, если тебя забьют до смерти, будет хреново. Но я немного обалдел. Ты так спокойно смотрел, как того пацана избивают, – говорит Томас. Я начинаю чувствовать себя ужасным человеком, который выбрасывает в мусор сочные бургеры на глазах у семьи бездомных. И одновременно как же здорово, что кто-то так беспокоится за меня, что говорит честно, не заботясь, понравится мне это или нет.

– Ну, я боюсь А-Я-Психа. Так себе оправдание, да?

– Офигенное оправдание, нечего сказать.

Все, я завязываю гордиться своим опытом уличных драк, и чушь, что шрамы красят мужчину. Кто я вообще такой – какой-нибудь суперзлодей, властелин разрушения типа Гитлера и Мегатрона? Я смогу жить долго и счастливо, и не встревая во всякое мясо.

– Пойдем посмотрим, приехала там скорая?

Томас встает и протягивает мне руку, как на той неделе у поливалок. Я немного боюсь того, что может поджидать нас вне гаража.


Видимо, с тупицей все будет нормально. Драку, конечно, видел кто-то из соседей, может, даже пялился из окна с попкорном. Но если полиция пыталась вытащить из очевидцев имя А-Я-Психа, они наверняка выбрали ложь во спасение. Он, конечно, психопат, но он свой, прирос к нам, как сиамский близнец, и мы можем только смотреть, как он убивает кого-то у нас на глазах. Да и нас может под настроение прибить.

Но это все было два дня назад. Сегодня четвертое июля, и мы собираемся весь день пускать фейерверки. Брендан просадил пять баксов на белые камни-хлопушки и осторожно насыпал их в ведерко из-под попкорна. Потом пошел на балкон, а я остался сидеть у стола для пикника – подавать сигнал, когда их сбрасывать. Мы пытались провернуть этот прикол в прошлом году, но тогда Брендан тупо высыпал все ведерко сразу, а на новую партию у нас денег не было.

Из «Лавочки вкусной еды» выходит Малявка Фредди. Я прячу руки в карманы и пинаю стену. Брендан переворачивает ведерко, и на землю сыплется поток камушков, искрясь и оглушительно хлопая. Малявка Фредди пугается до усрачки. Я даю Брендану пять – сначала по воздуху, потом, когда он спускается, нормально.

– Когда-нибудь я стану богатым и знаменитым и ни разу не заеду узнать, как у вас, дебилов, дела! – злится Малявка Фредди. Он младше нас всего на год, но мы все стебемся над ним, как над мелким братом.

– Если так и останешься Малявкой Фредди, хрен ты чего добьешься, – говорю я.

– Спорим на что угодно? Я в себя верю!

– Вера – просто самолюбие под прикрытием у бога, – изрекает Дэйв Тощий. Сразу видно, курнул травы.

А-Я-Псих достает из кармана несколько фейерверков – вообще-то носить их в карманах офигеть как опасно – и грозит ими Малявке Фредди.

– Дай-ка сюда, – вмешиваюсь я, вставая между ними. Я обещал себе, что больше не буду тупо стоять и смотреть, пока кого-то калечат. Как А-Я-Психу вообще продали фейерверки? Даже знать не хочу.

– Слушайте, – спрашивает Малявка Фредди, – а мы сможем запустить это добро с крыши Томаса? Прикиньте, наши фейерверки полетят выше всех!

Девятого Томас устраивает вечеринку на крыше, и я их всех позвал. Честно говоря, если они не придут, это будет ненастоящая вечеринка, других-то друзей у Томаса особо и нет. Без них останемся только мы с Томасом и Женевьев.

– Его соседи тоже выйдут на крышу, – отвечаю я.

Думаю, лучше обойтись без крыш. А то в прошлом году Дэйв Тощий улетел с травы до самой Луны и едва не засветил фейерверком прямо кому-то в окно. Мы сходимся на том, что пускать надо с земли, и беремся за дело. Дэйв Толстый стащенной у мамы зажигалкой для плиты поджигает первый фейерверк, хотя мы еще не успели отойти подальше. Нам повезло: он взмыл прямо в небо и разлетелся золотыми искрами где-то на уровне двадцать седьмого этажа дома Дэйва Тощего.

Мы сидим, жуем булочки с корицей и пьем сладкий ледяной чай, а Дэйв Толстый запускает новые и новые фейерверки, со свистом и ревом разрывающиеся где-то в небе.

Наконец приходит Томас. Ни слова не говоря, берет себе булочку и смотрит на салют. Я не видел его с тех пор, как вчера утром вышел из его квартиры. В ту ночь мы так и не сомкнули глаз, и мои биологические часы все еще бесятся, но оно того стоило. Мы играли в «виселицу» на стене над кроватью и изображали шпионов – крались на цыпочках на кухню греть бутерброды, пытаясь не разбудить его маму.

Дэйв Толстый протягивает мне зажигалку. Жаль, Женевьев далеко и не может сейчас взять меня за руку. Осталось четыре фейерверка. Я выбираю маленький оранжевый, остальные по виду похожи на взрывчатку, а мне еще жить хочется. Я поджигаю фитиль, фейерверк взлетает. Вот бы и моя жизнь была такой простой: загореться, взлететь и взорваться в небе.

13

Бессердечный

В субботу Томас устроил марафон поиска работы и прихватил с собой меня. Пока все складывается не в его пользу. Его мама рассказала, что на Мелроуз-авеню требуется помощник парикмахера. Конечно, Томасу не больно хотелось сметать с пола волосы, слушая тупые байки парикмахеров о женщинах, с которыми они спали, но он все равно злится, что место уже кто-то занял. Хуже того – они взяли какого-то самодовольного парня, и тот с гордым видом мыл бритву, пока Томасу отказывали.

Потом мы отправились в цветочный магазин. Томас решил, что ему не повредит размеренная работа среди цветов, но флористу не понравилось его резюме: месяц там, два сям… Потом оно не понравилось пекарю, торговцу фруктами, владельцу арт-студии и – самое обидное – двадцатилетнему парню, который заявил, что Томас вряд ли сможет выполнять духовную миссию его стартапа.

Томас пришел заворачивать подарки на дни рождения домашним животным. Какая там духовная миссия, он что, совсем тупой?

– Да пошло оно все, Длинный, – вздыхает Томас, выкидывает в мусорку оставшиеся листки с резюме и плюет сверху. Это совсем уж лишнее, но не буду портить ему удовольствие.

– Да ладно, ты же все равно не хотел там работать, – говорю я.

– Ага, но вдруг я попробовал бы что-то неожиданное – и там мне открылись бы классные перспективы?

– Есть еще куча мест, куда можно податься. – Жаль, Мохад, мой босс, сейчас никого не ищет.

– Может, пойти бассейны чистить…

– Или спасать утопающих. Или знаешь что, иди в тренеры по плаванию! Я бы к тебе записался.

– Ты не умеешь плавать?

– Не-а. Не было как-то повода научиться. Хотя неплохо было бы уметь, а то прошлым летом я чуть не утонул.

– Как ты так умудрился?

– В бассейне была очень холодная вода, я решил не растягивать пытку, заходя с мелководья, и тупо прыгнул с глубокой стороны, – рассказываю я. Тогдашний страх вновь захлестывает меня и утаскивает под воду. Я смеюсь: – Я с чего-то решил, что достаточно высокий, чтобы спокойно стоять на глубине два с лишним метра. Глупо, правда?

– Реально глупо. И о чем ты думал, когда тонул?

– Думал, что классно было бы нарисовать комикс про супергероя, который весь такой сильный, но не умеет плавать и однажды тонет.

– Как, ты не думал о семье и друзьях? О загробном мире? Не жалел, что так и не научился плавать?

– Не-а.

– Ты бессердечный, – заключает Томас. – Ты в итоге включил эту сцену в свой комикс? Кстати, ты обещал как-нибудь дать мне его почитать. Мне уже не надеяться?

– Как-нибудь дам. Просто я все откладываю, потому что… А знаешь, пошли!

Не хочу прослыть тем, кто не держит слово, так что мы идем ко мне. Томас ждет в коридоре, пока я ищу «Хранителя Солнца». И мне вдруг хочется, чтобы Томас читал его не на крыше, а здесь. Я кладу тетрадку на кровать и открываю дверь:

– Заходи.

– Я думал, ты не любишь водишь к себе друзей.

– Через пять секунд передумаю. Через четыре, три, две… – Я не досчитываю: Томас не смеется. – Да заходи ты, а то мне уже стыдно! – И Томас заходит.

Он осматривается, и я слежу за его взглядом. Мне уже стыдно за запах сохнущего белья. Вернее, это А-Я-Псих как-то сказал, что у нас им пахнет. Я привык и не чувствую. Когда ко мне впервые пришел Малявка Фредди, он сразу принялся искать спальню – было бы где искать, – чтобы посмотреть на кровать, где мы все спали. Слишком уж это странно – что все спят в одной кровати, – если у тебя самого есть своя комната. Хорошо, что Брендан никогда ничего на этот счет не говорил. И Томас тоже ничего не скажет. Он рассматривает диски с играми Эрика, потом мою коллекцию комиксов и наконец выносит вердикт:

– У тебя тут прямо пещера Бэтмена! Тоже хочу.

– Иди ты! У тебя своя комната есть.

– Я бы махнулся.

– Ну, если ты не против делить комнату с Эриком, я с радостью махнусь. – Мы жмем друг другу руки.

Томас хватает «Хранителя Солнца», мы садимся на мою кровать и углубляемся в чтение. Как же офигенно, когда кто-то смеется над шутками, в которых ты все время сомневался! Потом Томас долго хвалит сцену, где Хранитель Солнца выпускает очередь огненных шаров прямо в рубиновый глаз циклопа, машущего двумя мечами размером с гору. Я так долго сидел вырисовывал каждую деталь! Наконец он дочитывает до последней страницы – той, где Хранителю надо решить, кого спасти от дракона: девушку или лучшего друга.

– Спойлер дашь? – поднимает он голову.

– Понятия не имею, что ему выбрать. – Я развожу руками. – Завяз.

Томас несколько секунд задумчиво рассматривает картинку:

– Ну, может, Хранитель научится раздваиваться? Допустим, небесное королевство пробудило в нем новую способность. Тогда он спасет и Амелию, и Колдуэлла, а потом еще пару раз раздвоится. Ну, знаешь, если все его копии одновременно плюнут солнцем, можно и дракона убить…

Томас еще минут десять рассказывает, что будет дальше. Я достаю тетрадь и рисую первый эскиз василиска с бриллиантовым хвостом, которого он предложил ввести в сюжет. Когда он доходит до того, что василиск должен превращаться в старика с Альцгеймером, который сам не помнит, что он суперзлодей, я останавливаю его поток фантазии: надо же что-то приберечь для второго выпуска.

Томас уходит в туалет – я продолжаю строчить – и возвращается каким-то не таким. Увидел что-нибудь стремное? Мамин лифчик? Учуял запах грязного белья? Не знаю, в чем дело, он явно не скажет. Он не хочет, чтобы мне было неловко, но, похоже, не понимает, что я не могу тупо сидеть и делать вид, что все нормально. Значит, спрошу прямо:

– Что такое?

– Там ванна, – признается Томас. – И я теперь думаю… – Он может не договаривать. При виде ванны, где покончил с собой чей-то отец, любому будет не по себе. – Прости.

– Все нормально.

– Длинный, кто его нашел?

– Мама. Томас, я без понятия, почему он это сделал. Мама говорит, что у него всегда что-то не то творилось с головой, вспышки гнева и все такое. Но мне кажется, у него была какая-то другая, тайная жизнь, и случилось что-то, что его доконало. – Я утыкаюсь взглядом в колени, пытаясь воскресить в памяти все хорошие воспоминания об отце, а то только грущу и злюсь, надоело уже. – Мы даже на его похороны не пошли. Ну как смотреть на человека, который ушел от тебя по своей воле?

Томас садится рядом и обнимает меня за плечи. Несколько минут мы просто сидим и молчим, потом он рассказывает, как до сих пор иногда гадает, где теперь его отец. Конечно, это разные вещи: мой отец покончил с собой, его – сбежал, но, скорее всего, жив-здоров. И все-таки мы оба потеряли отцов. Наши жизни разделились на «до» и «после». У Томаса почти не осталось хороших воспоминаний об отце: только о том, как они один раз вместе рыбачили. Он постоянно думает, сколько упустил: папа мог научить его водить машину, болеть за него на хоккейных матчах, рассказать ему, откуда берутся дети…

– Как думаешь, мы теперь, без отцов, не вырастем нормальными? – спрашиваю я.

– Я думаю, мы свихнемся, пока будем гадать, почему они просто взяли и ушли, а так все, наверно, будет хорошо. Ну, точнее, у тебя, Длинный, все будет хорошо, если я научу тебя плавать и кататься на велике. Ты прямо не даешь мне облениться.

Я невольно улыбаюсь. Он продолжает обнимать меня за плечи. Никто из друзей никогда меня так не успокаивал. Это типа как бы вообще новое ощущение. Я совсем не бессердечный, как сказал Томас. И он тоже это понимает.

14

Мысли в четыре утра

Завтра вернется Женевьев.

Наконец-то.

Она поедет из аэропорта на такси и попросила встретить ее у их дома. Конечно, я приду. Я три недели не видел свою девушку и очень соскучился.

Мне так не терпится уже с ней встретиться! Видимо, из-за этого я никак не могу уснуть, хотя все уже спят, даже Эрик. Его наконец-то доконали двойные смены, и он вырубается через час после того, как приходит домой.

Я сажусь на кровати и пялюсь в окно. Снаружи как будто все вымерло.

Я бы хотел сейчас с кем-нибудь поговорить, но на такую тему, что с кем попало ее не обсудишь. Лучше всего подходит ровно один человек, но именно из-за этого человека мне и нужно с кем-то поговорить. Я решаю порисовать: если выпустить мысли на бумагу, станет легче. Реально легче.

Я на скорую руку набрасываю портреты друзей и то, что им нравится. Дэйв Толстый любит бороться, так он может хотя бы представить, что он качок. Малявка Фредди обожает бейсбол, хотя его отец хочет, чтобы он занимался футболом. Брендану нравилось быть сыном своих родителей, а сейчас он только внук своего деда. Деон обожает драки. Дэйву Тощему для полного счастья нужен только косячок и лестница, которую можно обоссать. Женевьев полностью счастлива, когда работает над картиной, даже если не знает, как ее дорисовать. И, наконец, Томас любит парней.

Некоторые вещи даже рассказывать не нужно – их и так видно: например, всем ясно, что Дэйв Тощий любит курить травку, а Брендана засасывает пучина наркоторговли, потому что у него оба родителя в тюрьме. Точно так же я вижу, что Томас – гей, хотя никто, даже он сам, мне об этом не говорил. Возможно даже, я ему нравлюсь – хотя это бессмысленно, он мог бы выбрать кого-нибудь получше, чем гетеросексуальный парень со сколотым зубом, у которого к тому же все серьезно с девушкой.

Но я боюсь за Томаса. Может, конечно, если он когда-нибудь признается моим друзьям, им будет все равно, но что, если?.. Если они не смогут принять, что Томасу нравятся парни и это так же естественно, как то, что А-Я-Психу и Деону нравится драться? А что, если они попытаются выбить из него то, что нельзя выбить?

Я вырываю страницу из тетради.

В последний раз смотрю на рисунок – Томас целует высокого парня, – сминаю и выкидываю.