История гомосексуализма в России

История гомосексуализма в России. Михаил Кузмин

"Чудачливый" Кузмин (1875Ч1936), о котором с неприязненной иронией упоминает Бенуа, - один из крупнейших поэтов XX в."Воспитанному в строго религиозном старообрядческом духе мальчику было нелегко понять и принять свою необычную сексуальность. Но у него не было выбора. Он рос одиноким мальчиком, часто болел, любил играть в куклы и близкие ему сверстники лвсе были подруги, не товарищи". Первые его осознанные эротические переживания связаны с сексуальными играми, в которые его вовлек старший брат. В гимназии Кузмин учился плохо, зато к товарищам лчувствовал род обожанья и, наконец, форменно влюбился в гимназиста 7 класса Валентина Зайцева". За первой связью последовали другие (его ближайшим школьным другом, разделявшим его наклонности, был будущий советский наркоминдел Г.В.Чичерин). Кузмин стал подводить глаза и брови, одноклассники над ним смеялись. Однажды он пытался покончить с собой, выпив лавровишневых капель, но испугался, позвал мать, его откачали, после чего он признался во всем матери, и та приняла его исповедь. В 1893 г. более или менее случайные связи с одноклассниками сменила серьезная связь с офицером старше Кузмина на 4 года, о которой многие знали. Этот офицер, некий князь Жорж, даже возил Кузмина в Египет. Его неожиданная смерть подвигла Кузмина в сторону мистики и религии, что нс мешало новым увлечениям молодыми мужчинами и мальчиками-подростками. Будучи в Риме, Кузмин взял на содержание лифт-боя Луиджино, потом летом на даче влюбился в мальчика Алешу Бехли; когда их переписку обнаружил отец мальчика, дело едва не дошло до суда.

Все юноши, в которых влюблялся Кузмин (Павел Маслов, Всеволод Князев, Сергей Судейкин, Лев Раков и др.), были бисексуальными и рано или поздно начинали романы с женщинами, заставляя Кузмина мучиться и ревновать. В цикле лОстановка", посвященном Князеву, есть потрясающие стихи о любви втроем (лЯ знаю, ты любишь другую"):

Mой милый, молю, на мгновенье

Представь, будто я - она.

Кузмин видел своих возлюбленных талантами, всячески помогал им и продвигал в печать, при этом воображаемый образ часто заслонял реальность, молодой человек становился как бы тенью самого поэта. Самой большой и длительной любовью Кузмина (с 1913 г.) был поэт Иосиф Юркунас (1895Ч1938), которому Кузмин придумал псевдоним Юркун. В начале их романа Кузмин и Юркун часто позировали в кругу знакомых как Верлен и Рембо. Кузмин искренне восхищался творчеством Юркуна и буквально вылепил его литературный образ, но при этом невольно подгонял его под себя, затрудняя самореализацию молодого человека как писателя. С годами (а они прожили вместе до самой смерти поэта) их взаимоотношения стали напоминать отношения отца и сына: лКонечно, я люблю его теперь гораздо, несравненно больше и по-другому...", лНежный, умный, талантливый мой сынок..."

Кузмин был своим человеком в доме Вячеслава Иванова, который, несмотря на глубокую любовь к жене, писательнице Лидии Зиновьевой-Аннибал, был не чужд и гомоэротических увлечений. В его сборнике "Cor ardens" (1911) напечатан исполненный мистической страсти цикл "Эрос", навеянный безответной любовью к молодому поэту Сергею Городецкому:

За тобой хожу и ворожу я,

От тебя таясь и убегая;

Неотвратно на тебя гляжу я, Ч

Опускаю взоры, настигая...

В петербургский кружок "Друзей Гафиза" кроме Кузмина входили Вячеслав Иванов с женой, Бакст, Константин Сомов, Сергей Городецкий, Вальтер Нувель, юный племянник Кузмина Сергей Ауслендер. Все члены кружка имели античные или арабские имена. В стихотворении лДрузьям Гафиза" Кузмин хорошо выразил связывавшее их чувство сопричастности:

Нас семеро, нас пятеро, нас четверо, нас трое,

Пока ты не один, Гафиз еще живет.

И если есть любовь, в одной улыбке двое.

Другой уж у дверей, другой уже идет.

Для некоторых членов кружка однополая любовь была не органической потребностью, а всего лишь модным интеллектуальным увлечением, игрой, на которые падка художественная богема. С другими (например, с Сомовым и Нувелем) Кузмина связывали не только дружеские, но и любовные отношения. О своих новых романах и юных любовниках они говорили совершенно открыто, иногда ревнуя друг к другу. В одной из дневниковых записей Кузмин рассказывает, как однажды после кутежа в загородном ресторане он с Сомовым и двумя молодыми людьми, включая тогдашнего любовника Кузмина Павлика, лпоехали все вчетвером на извозчике под капотом и все целовались, будто в палатке Гафиза. Сомов даже сам целовал Павлика, говорил, что им нужно ближе познакомиться и он будет давать ему косметические советы". Посещали популярного поэта и юные гимназисты, у которых были собственные гомоэротические кружки. С именем Кузмина связано появление в России высокой гомоэротической поэзии. Для Кузмина любовь к мужчине совершенно естественна. Иногда пол адресата виден лишь в обращении или интонации:

Когда тебя я в первый раз встретил, не помнит бедная память: утром ли то было, днем ли, вечером, или позднею ночью. Только помню бледноватые щеки, серые глаза под темными бровями и синий ворот у смуглой шеи, и кажется мне, что я видел это в раннем детстве, хотя и старше тебя я многим.

В других стихотворениях любовь становится предметом рефлексии:

Бывают мгновенья,

когда не требуешь последних ласк,

а радостно сидеть,

обнявшись крепко,

крепко прижавшись друг к другу.

И тогда все равно, что будет, что исполнится, что не удастся. Сердце

(не дрянное, прямое, родное мужское сердце) близко бьется,

так успокоительно,

так надежно,

как тиканье часов в темноте,

и говорит:

"все хорошо,

все спокойно,

все стоит на своем месте".

А в игривом стихотворении лАли" по-восточному откровенно воспеваются запретные прелести юношеского тела:

Разлился соловей вдали,

Порхают золотые птички!

Ложись спиною вверх, Али,

Отбросив женские привычки!

С точки зрения интеграции гомоэротики в высокую культуру большое значение имела автобиографическая повесть Кузмина "Крылья" (1906). Ее герою, 18-летнему мальчику из крестьянской среды Ване Смурову, трудно понять природу своего интеллектуального и эмоционального влечения к образованному полуангличанину Штрупу. Обнаруженная им сексуальная связь Штрупа с лакеем Федором вызвала у Вани болезненный шок, где отвращение переплетается с ревностью. Штруп объяснил юноше, что тело дано человеку не только для размножения, что оно прекрасно само по себе, что лесть связки, мускулы в человеческом теле, которых невозможно без трепета видеть", что однополую любовь понимали и ценили древние греки. В конце повести Ваня принимает свою судьбу и едет со Штрупом за границу.

"- Еще одно усилие, и у вас вырастут крылья, я их уже вижу. - Может быть, только это очень тяжело, когда они растут, - молвил Ваня, усмехаясь".

"Крылья" вызвали бурную полемику. В большинстве газет они были расценены как проповедь гомосексуальности. Один фельетон был озаглавлен "В алькове г. Кузмина", другой - "Отмежевывайтесь от пошляков". Известный журналист и критик Л. Василевский (Авель) писал: "Конечно, публике нет дела до того, любит ли г. Кузмин мальчиков из бани или нет, но автор так сладострастно смакует содомское действие, что лсмеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно"... Все эти "вакханты, пророки грядущего", проще говоря, нуждаются в Крафт-Эбинге и холодных душах, и роль критики сводится к этому: проповедников половых извращений вспрыскивать холодной водой сарказма". Социал-демократические критики нашли повесть "отвратительной" и отражающей деградацию высшего общества. Андрея Белого смутила ее тема, а некоторые сцены повести он счел "тошнотворными". Гиппиус признала тему правомерной, но изложенной слишком тенденциозно и с "патологическим заголением". Напротив, застенчивый и не любивший разговоров о сексе Александр Блок записал в дневнике: "...Читал кузминские "Крылья" - чудесные". В печатной рецензии Блок писал, что хотя в повести есть "места, в которых автор отдал дань грубому варварству и за которые с восторгом ухватились блюстители журнальной нравственности", это "варварство" "совершенно тонет в прозрачной и хрустальной влаге искусства". "Имя Кузмина, окруженное теперь какой-то грубой, варварски-плоской молвой, для нас очаровательное имя". По поводу первого опубликованного сборника стихов Кузмина "Сети" Блок писал ему: "Бог мой, что Вы за поэт, что за книгу Вы написали. Я влюблен в каждую ее строчку..." Николай Гумилев, который вместе со своей женой Анной Ахматовой и Осипом Мандельштамом был основателем и лидером акмеистского движения, напечатал обозрение о втором сборнике гомосексуальных любовных стихов Кузмина "Осенние озера" (1912 г.) в наиболее престижном художественном журнале того времени "Аполлон". Заключение гумилевского обзора отражает типично просвещенный взгляд ведущих гетеросексуальных писателей того периода на "голубую" литературу и ее писателей: "Михаил Кузмин занимает одно из самых значительных мест в первых рядах современных поэтов. Мало кто из прочих поэтов достигает такой поразительной гармоничности целого в сочетании со свободой вариаций его составляющих. Более того, являясь выразителем взглядов и эмоций большой группы людей, объединенных общей культурой и по праву вознесенных на гребне жизни, он - почвенный поэт".

В повести Кузмина и его рассказах "Картонный домик" и "Любовь этого лета" молодые люди находили правдивое описание не только собственных чувств, но и быта. Для них многое было узнаваемым. Один из юных друзей поэта гимназист Покровский рассказывал ему ло людях вроде Штрупа, что у него есть человека 4 таких знакомых, что, как случается, долгое время они ведут, развивают юношей бескорыстно, борются, думают обойтись так, как-нибудь, стыдятся даже после 5-го, 6-го романа признаться; как он слышал в банях на 5-й линии почти такие же разговоры, как у меня, что на юге, в Одессе, Севастополе смотрят на это очень просто и даже гимназисты просто ходят на бульвар искать встреч, зная, что кроме удовольствия могут получить папиросы, билет в театр, карманные деньги".

Число потрясающих публикаций, которые появились в печати о Гиппиус, Клюеве, Кузмине, Есенине, Ивневе и Зиновьевой-Аннибал, не оставляет никаких сомнений, что в начале этого века в России было подлинное раскрепощение гомосексуалистов в литературе и других видах искусства.

Среди поэтов начала века можно назвать и Рюрика Ивлева - любителя садомазохизма, а точнее, пиромазохизма, с его настойчивой темой быть опаленным или сожженным возлюбленным мужчиной.

Среди других важных литературных явлений периода между 1905 и 1910 гг. было появление романа "33 урода" и сборника рассказов "Трагический зверинец" Лидии Зиновьевой-Аннибал. Эти две книги сделали для русских лесбиянок то же, что ""Крылья" Кузмина для мужчин-гомосексуалистов: они показали читающей публике, что лесбийская любовь может быть серьезной, глубокой и трогательной.

Примерно в 1910 г. в России появилась группа так называемых крестьянских поэтов, причем это название отвечало не только их происхождению, но и тому, что судьбы крестьян и их образ жизни в 20 веке были главной темой их творчества. Бесспорным лидером в этой группе был Николай Клюев (1884-1937). Родившийся в крестьянской семье, принадлежавший к секте хлыстов, Клюев научился (и научил своих последователей) соединять народный деревенский фольклор с современным стилем русских поэтов-символистов. Две книги его стихов, изданные в 1912 г., "Сосен перезвон" и "Братские песни", стали сенсацией и сделали Клюева знаменитостью. Нескрываемый гомосексуализм Клюева не помешал большинству поэтов и критиков, а также многим грамотным крестьянам считать его самым выдающимся представителем всего российского крестьянства в литературе.

Клюев имел многочисленные любовные связи с образованными из крестьян, но величайшей любовью в его жизни был Сергей Есенин (1895-1925). В течение примерно двух лет (1915-1917) Клюев и Есенин жили вместе как любовники и в стихах рассказывали о своей любви. Хотя Есенин был трижды женат и его женами были три знаменитые женщины (кроме великой балерины Дункан это были известная актриса и внучка Льва Толстого), самую выразительную любовную лирику Есенину удавалось создать только в тех случаях, когда она была адресована другому мужчине. Со стороны Клюева эта дружба определенно была гомоэротической. Друг Есенина Владимир Чернавский писал, что Клюев лсовсем подчинил нашего Сергуньку", "поясок ему завязывает, волосы гладит, следит глазами". Есенин жаловался Чернавскому, что Клюев ревновал его к женщине, с которой у него был его первый городской роман: "Как только я за шапку, он - на пол, посреди номера сидит и воет во весь голос по-бабьи: не ходи, не смей к ней ходить!" Есенин этих чувств Клюева, видимо, не разделял.

Новая свобода изображения гомосексуальных отношений в прозе и поэзии не осталась без критики. Ряд писателей и консервативных критиков были возмущены ею. Реакция консерваторов изложена в негодующей книге Г.П.Новополина "Порнографический элемент в русской культуре" (1909). Проповедуя откровенно расистский подход, Новополин писал, что насколько ему известно, ранее гомосексуализм существовал только у "малоцивилизованных" народов - в горных племенах Кавказа или в арабских странах.Ввод таких тем в русскую литературу Зиновьевой-Аннибал и Кузминым рассматривался Новополиным как попытка развращения русской молодежи. В его книге произведения этих двух писателей осуждались как источник мерзости, грязи, разврата.

На противоположном от Новополина краю политического спектра находился Максим Горький, член партии большевиков с 1905 года и близкий личный друг Ленина. Летом 1907 г. он писал драматургу Леониду Андрееву о благосклонном изображении гомосексуализма в творчестве Кузмина и Иванова: "Это старомодные рабы, люди, которые не могут удержаться и не спутать свободу с гомосексуализмом. Освобождение личности они каким-то особенным способом путают с переползанием из одной клоаки в другую, а иногда оно сводится до освобождения пениса и ничего более".

Но символисты и акмеисты заявляли, что затрагивающие темы гомосексуальности и лесбиянства литераторы - это новые большие таланты, которым есть что сказать. Среди других литераторов этого периода, писавших на эти темы, были Марина Цветаева (1892-1941), одна из величайших поэтесс нашего века, автор большого числа рассказов Сергей Ауслендер (1886-1943), поэт Рюрик Ивнев (1891-1981), Евдокия Нагродская (1866-1930), автор плохоньких бестселлеров, в одном из которых детективная история завязывается вокруг вопроса о том, кто из трех мужчин - главных героев - мог бы оказаться гомосексуалистом, прекрасная поэтесса-лесбиянка Софья Парнок (1885-1933). Были известны также художники-гомосексуалисты Константин Сомов и выдающийся русский живописец обнаженной мужской натуры Кузьма Петров-Водкин, уже не говоря о гомосексуалистах среди музыкантов, ученых, актеров и режиссеров. Ошеломляюще гомосексуальная атмосфера вокруг различных акций, предпринимаемых Сергеем Дягилевым начиная с 1898 года - шла ли речь о журналах по искусству, художественных выставках, оперных постановках, организации концертов или о балетной труппе - была лишь самым очевидным примером восхитительной терпимости к гомосексуализму, типичной для того времени. Такие фигуры, как Дягилев, Клюев и Кузьмин были национальными знаменитостями, о которых много писала пресса. Их гомосексуализм был известен всем и не вызывал никаких проблем в их общественной или профессиональной деятельности. 

История гомосексуализма в России. С.В.Дягилев и русский балет Умышленно эпатировал публику, вызывая всеобщие пересуды, основатель журнала лМир искусства" и создатель нового русского балета Сергей Дягилев (1872Ч1929). Разносторонне талантливый и предприимчивый человек, Дягилев сознательно рисовался дэндизмом, а "при случае и дерзил напоказ, не считаясь a la Oscar Wilde с "предрассудками" добронравия и не скрывая необычности своих вкусов назло ханжам добродетели..." Первой известной любовью был его двоюродный брат Дима Философов (1872Ч1940). Обладатель "хорошенького, ангельского" личика", Философов уже в петербургской гимназии Мая привлекал к себе недоброжелательное внимание одноклассников слишком нежной, как им казалось, дружбой со своим соседом по парте будущим художником Константином Сомовым. "Оба мальчика то и дело обнимались, прижимались друг к другу и чуть что не целовались. Такое поведение вызывало негодование многих товарищей, да и меня раздражали манеры обоих мальчиков, державшихся отдельно от других и бывших, видимо, совершенно поглощенными чем-то, весьма похожим на взаимную влюбленность". "Непрерывные между обоими перешептывания, смешки продолжались даже и тогда, когда Костя достиг восемнадцати, а Дима шестнадцати лет... Эти "институтские" нежности не имели в себе ничего милого и трогательного" и вызывали у многих мальчиков "брезгливое негодование"

После ухода Сомова из гимназии его место в жизни Димы занял энергичный, румяный, белозубый Дягилев, с которым они вместе учились, жили, работали, ездили за границу и поссорились в 1905 г., когда Дягилев публично обвинил Философова в посягательстве на своего юного любовника.

Создав собственную балетную труппу, Дягилев получил новые возможности выбирать красивых и талантливых любовников, которым он не только помогал делать карьеру, но в буквальном смысле слова формировал их личности. Эротические пристрастия Дягилева были запрограммированы жестко, он увлекался только очень молодыми людьми. Его знаменитые любовники-танцовщики - Вацлав Нижинский, Леонид Мясин, Антон Долин, Сергей Лифарь - пришли к нему 18-летними, а его последнее увлечение - композитор и дирижер Игорь Маркович - 16-летним. Властный, нетерпимый и в то же время застенчивый (он стеснялся своего тела и никогда не раздевался на пляже), Дягилев не тратил времени на ухаживание. Пригласив подававшего надежды гоношу к себе в гостиницу, он сразу же очаровывал его властными манерами, богатством обстановки и перспективой блестящей карьеры. Его обаяние и нажим были настолько сильны, что молодые люди просто не могли сопротивляться. Мясин. который не хотел уезжать из Москвы, пришел к Дягилеву во второй раз с твердым решением отклонить предложение о переходе в дягилевскую труппу, но, к собственному удивлению, вместо "нет" ответил "да". Никто из этих юношей не испытывал к Дягилеву эротического влечения. Мясин и Маркович, по-видимому, были гетеросексуалами, Нижинский до знакомства с Дягилевым был любовником князя Львова, а Дягилева больше боялся, чем любил. Работать и жить с Дягилевым было невероятно трудно. Он бывал груб на людях, отличался патологической ревностью (Лифарь называл его лОтеллушка"), ревнуя своих любимцев и к женщинам и к мужчинам, включая собственных друзей, требовал безоговорочного подчинения во всем. Это касалось не только творческих проблем. Стоило Лифарю не надеть подаренную ему Дягилевым шляпу, как тот на него публично накричал: лЧто? Она тебе не идет? Ты хочешь сказать, что у меня нет вкуса, что я не знаю своего ремесла? Вон с глаз моих, негодный щенок!" Однако он давал своим любовникам не только положение и роли, которых они безусловно, заслуживали, но за которые в любой группе идет жесткая конкуренция. Приблизив молодого человека, Дягилев возил его с собой в Италию, таскал по концертам и музеям, формировал его художественный вкус и раскрывал его скрытые, неизвестные ему самому, таланты. Поскольку сам Дягилев не был ни танцовщиком, ни хореографом, между ним и его воспитанниками не могло быть профессионального соперничества, а получали они от него очень много, причем на всю жизнь. И хотя после нескольких лет совместной жизни и работы их отношения обычно охладевали или заканчивались разрывом (как было с Нижинским и Мясиным), молодые люди вспоминали Дягилева благоговейно (исключением был Нижинский, с юности страдавший серьезным психическим заболеванием; уход от Дягилева, казавшийся ему освобождением, на самом деле усугубил его психические трудности).