Гот. Побег из прошлого

 Дэвид Доур 

 

 

 1. Эмо-бой

Будильник зазвонил ровно в 7:00. Матерясь, чертыхаясь, и понося на чем свет стоит всех и вся, я с трудом выполз из-под одеяла. Я никогда не проспался в такую рань по субботам, но сегодня особенный день — предстоит встреча с объектом моих грез. Это чертовски симпатичный, харизматичный мальчишка, с длинными рыжими волосами, которые органично подчеркивают мягкие контуры его лица. А еще эти бездонные глаза цвета аквамарина...

Я посмотрел на себя в зеркало и отшатнулся — помятое с похмелья лицо, темны круги под глазами, на голове черт знает что... "Вот дерьмо! Представляю, как от меня разит перегаром", — резонно подумал я. Я никак не мог собраться с мыслями, так как после ночного кутежа поспал едва ли пару-тройку часов.

Не подумайте, что в свои пятнадцать я злоупотребляю алкоголем, просто на вечеринке не рассчитал своих сил. Кстати, меня зовут Дэвид Джонс, я из Ливерпуля. Я — гей, самый обыкновенный, хотя до недавнего времени красился под "блонда", так что многие меня принимали за "эмо".

После вливания в себя трех чашки эспрессо и получасовой экзекуции под холодным душем, я таки пришел в себя и привел в порядок кавардак на голове, словом, стал похож на человека.

"Девид Джонс, сейчас же спускайтесь вниз"! — раздался голос матери, и его интонация не предвещала ничего хорошего.

Быстро вскочив в джинсы, и на ходу надевая безрукавку, я стремглав помчался вниз по лестнице, и уже на кухне стала очевидной причина такого раздражения в голосе матери — в руках она держала полупустую бутылку "Джека Дэниэлса".

— Что это? Объясни, будь добр... Открытая бутылка. Я нуждаюсь в объяснении!

— Что, в смысле что? Это — бутылка виски, — как можно спокойнее отвечаю я.

Зеленые глаза моей мамы, обычно излучающие добро и понимание, сейчас горели гневом и сверлили меня в упор.

— И что это делает в моем доме?

— Я пил это, — виновато бормотал.

Мама схватила меня за руку и потянула в гостиную, где ожидал мой восхитительно симпатичный друг. Она знала...

— Ты в курсе? Тебе известна моя тайна?

— Сэм появился около половины девятого и принес букет роз для тебя.

Я обернулся и заметил букет роз на стуле, и в нем торчала открытка, на которой курсивом было написано мое имя. Мысли в моей голове заметались в бешеном хороводе. "Моя мама знала, что я гей, но не от меня... ". Ситуация реально была щекотливой.

— Я собирался сказать... только... время, — тупо бормотал я, не находя подходящих слов.

По-видимому, мама каким-то неведомым чутьем уловила, что творится в моей голове, поэтому поспешила прояснить ситуацию: "Не подумай, Сэм не говорил мне, что ты гей — ты сам себя выдал, когда с таким восхищением отзывался об этом мальчике. Хочу заметить, что у тебя, лучший вкус в мужчинах, чем этого можно было бы желать". Слова мамы заставили Сэма и меня покраснеть.

Затем мама вручила мне две банкноты по 20 фунтов и пожелала весело провести время.

— Какие наши планы, малыш? — мягко спросил Сэмми, просунув руку в задний карман моих джинсов.

— Думаю, мне сначала нужно обуться, как считаешь?

Взглядом я указал Сэму вниз, и он увидел, что я совершенно босой.

— Да, это неплохая идея.

Вместе мы дошли до моей спальни, хихикая, как две взволнованные школьницы, закрыли за собой дверь и приступили к поиску моих носков. Я взял пару носков цвета зеленого неона, но не прекратил поиски.

— Вау! Мне нравятся эти.

— Мне тоже, но я не хочу ослеплять людей.

Минут через пять мне, наконец, удалось найти пару носков — серые с черным, походу они нормально подходили к моим темным кроссовкам Donnay. Ну, вот я и собран. Я быстро поцеловал Сэмми и надел куртку.

Сэмми — застенчивый мальчик и не очень общительный, кроме того, он не наделен особой физической силой, поэтому за пределами дома постоянно носит с собой складной нож. Я хотел было поговорить с ним об этом, чтобы он не таскал с собой нож, но тогда он не чувствовал бы себя в безопасности, поэтому передумал начинать этот разговор. И вот теперь я пожалел об этом — когда нас остановил полисмен.

— Ранние пташки.

Интонация фрика не предвещала ничего хорошего. По рации он сообщил о "задержанных" с холодным оружием. Вот попали!

Полицейский допрашивал нас до приезда патрульной машины. Он спрашивал, зачем у нас нож, куда мы направляемся и все в таком роде. Также он поинтересовался, имеются ли у нас наличные деньги, на что я честно ответил, что есть 40 фунтов. Нож и наличные были конфискованы, а на Сэма недели наручники. Затем полисмен сообщил, что мы арестованы по подозрению в ограблении, и нас запихнули полицейский фургон. "Извини", — Сэмми с трудом сдерживал слезы. "Смотри на меня. Все будет хорошо", — сказал ему, и подмигнул, пытаясь ободрить.

Нас доставили в ближайший участок и закрыли в камере, где я в тягостном раздумье опустился на пол. Как я уже упоминал, нас обвиняли в ограблении, и скоро должна была приехать моя мама — по крайней мере, она сможет объяснить происхождение денег.

Когда моя мать прибыла, нас с Сэмми провели в допросную. Мама крепко обнимала нас, удостоверяясь, что мы в порядке. Вскоре вошел следователь и начал вести допрос.

— И так, от кого вы получили деньги в сумме сорока фунтов стерлингов?

— Мне их дала мама.

— Хорошо, г-жа Джонс, вы можете подтвердить это?

— Да, сегодня утром я дала мальчикам сорок фунтов.

У полиции в этом отношении не было больше никаких зацепок, чем следователь явно был недоволен, так как это было мое алиби.

— Г-н Джонс, теперь покиньте, пожалуйста, комнату.

— Нет! Он — мой друг, и я имею право знать, что происходит! — в истерике заорал я, грохнул кулаком о стол, затем захватил сумку с уликами и ножом и швырнул ее через комнату. — У нас не было этой сумки!

2. Фрик

В припадке истерики я кричал на полисмена, который только что арестовал меня. Сейчас моя голова практически ничего не соображала... Об этом происшествие наверняка узнает вся школа, и это было бы не столь существенно, если бы они не называли меня "эмо", "потаскушкой" и все в таком роде.

Фрик предупредил меня, что мои действия могут быть квалифицированы как воспрепятствование осуществлению правосудия, так что благоразумнее охладить свой пыл.

— Итак, г-н Темпест, как вы объясните, почему у вас был нож в кармане?

— Я... я...

Он запинался... "Дерьмо. Походу, полицейский не собирается его слушать — они уже заранее решили судьбу Сэмми"! — тяжелыми ударами молота пронеслось в моем мозгу.

— Я только сделал...

— Твою мать! Сэмми, говори правду, будь убедительным, иначе эти твари сломают тебе жизнь!

Прежде, чем я успел закончить, следователь выбежал из кабинета. Я бросился вслед за ним, на ходу сметая стек бумаг, сваленных на столе.

"Извините! " — крикнул я и стремглав помчался из допросной.

Как я мог бросить Сэмми в беде, какое же я теперь друг? Как мог я оставить своего друга, которого несправедливо обвиняют в серьезном преступлении? Как мог я предать свою любовь?

Я намеревался сбежать, но, сделав несколько шагов, похоже, потерял сознание. В себя я пришел несколько часов спустя, очнувшись на больничной койке, в окружении двух полицейских. Мама сидела рядом. По всей видимости, причиной потери сознания стал гипертонический криз вследствие резкого скачка адреналина.

Я попытался встать с кровати, но быстро сообразил, что прикован к больничной койке наручниками. Охренеть! Сначала я бросаю друга, а сам пытаюсь сбежать из полиции. Теперь я и сам в полной жопе — прикован наручниками, как псих, к тому же и под конвоем. Мама заметила мое пробуждение и посмотрела на меня с укоризной, что, в общем, только подтверждало мои предположения — у меня проблемы.

"Где Сэмми? " — спросил я, надеясь получить ответ. Моя мама только смотрела на меня печальным взглядом. "Где мой друг? Он очень впечатлительный мальчик, он испуган, и не совершал ничего плохого, у него фобия замкнутого пространства, а вы его держите в крошечной бетонной комнате? Какие же вы животные! " — эта тирада предназначалась уже для полицейских.

Когда я вопил на них в полицейском участке — то было иное дело, но здесь больница. И тут не они заправляют. Полисмены смотрели на меня, и в их взглядах нетрудно было заметить раздражение. Мое возбуждение почти дошло до предела, и еще минута, я "слетел бы с катушек", но тут один из них подошел к кровати, на ходу винимая наручники. Я понял, что меня повезут в участок.

— Дэвид, почему ты пытался бежать?

— Без комментариев.

— Ты понимаешь всю серьезность этого поступка?

— Я не буду с вами говорить.

— Ты, по-видимому, до сих пор не осознаешь, что твои действия могут повлечь наказание?

— Я не намерен разговаривать с вами без адвоката!

Меня под конвоем доставили в полицейский участок и заперли в клетке, где я находился около четырех часов в ожидание своего адвоката. Меня мало волновала собственная участь — не столь уж велик грех, но за судьбу друга я был обеспокоен не на шутку. Сэма обвиняли в серьезном преступление, и за это грозит немалый срок, до двадцати пяти лет тюрьмы. Но самое страшное, что эти годы для нас будут навсегда потеряны, вырваны из жизни. А еще я даже не представлял, как смогу жить двадцать пять лет вдали от друга, не имея возможности смотреть в его голубые глаза...

Что-то пошло не так, вероломно сломав все наши планы. Мы предполагали, что купим что-нибудь перекусить, прогуляемся по Альберта Докса, выпьем кофе, возможно, купим пару CD-дисков. После прогулки мы бы отправились к Сэмми и нашли бы себе занятие по душе. Но нет же! — нам встретился этот гребаный фрик, обшаривший карманы и разрушивший все планы.

По прибытии адвоката меня провели в допросную, где меня освободили от наручников. На одном из стульев сидел высокий джентльмен. В его руках был замшевый портфель на липучках. "Меня зовут Ричард. Я — твой адвокат", — представился он. Больше, на протяжении всего допроса этот адвокат не проронил ни слова. Какой, нафиг, он адвокат?!

— Девид...

— Я не буду отвечать на вопросы, пока вы не скажете, что с моим другом.

— Это не должно вас волновать.

— В таком случае, все, что мне известно, вас тоже не должно волновать!

— Дэвид, нож теперь сломан, и не может использоваться в качестве улики. Вы формально обвиняетесь в воспрепятствовании осуществлению правосудия по причине уничтожения доказательств. В ваших интересах ответить на поставленные вопросы.

— Если вам не удалось получить "мясо", повесив преступление на одного подростка, то вы согласны и на "кость".

— Почему вы пытались бежать?

— Вероятно потому, что вы допрашивали мальчика, у которого страх замкнутого пространства, подвергая его давлению в попытке выбить признание того, что он не совершал.

— Это действительно так?

— Сэмми носит нож, потому что у него есть психические проблемы — он боится.

— Сэмюелю предъявлены обвинения в ношении холодного оружия.

Я заявил, что не намерен больше отвечать на вопросы, и попросил отвести меня в камеру. Ричард так и не проронил ни слова, и меня под конвоем отвели обратно в клетку. Было уже около десяти часов вечера, и я так устал от пережитых за день событий, что единственным моим желанием было добраться до кровати и уснуть. С трудом выбрав удобное положение на деревянной шконке, минут через двадцать я уснул.

Утром меня разбудили около десяти, и доставили в допросную, где уже дожидался Сэмми. Он посмотрел на меня полными слез глазами, и я крепко обнял его. В этом положении мы оставались в течение десяти минут.

— Я сожалею, — виновато прошептал Сэмми.

— Сэмми, глупый, тебе не в чем себя винить. Это я должен извиняться, так как пытался сбежать, оставив тебя наедине со своими проблемами. Какай я после этого друг?

— Ты самый лучший друг.

— Так что там по ношению оружия?

— В четверг состоится суд...

— Четверг? Это через два дня!

Сэмми рыдал, уткнувшись в мое плечо.

— Я сожалею, что по глупости втянул тебя в эту историю. — Он медленно поднял свою голову, чтобы посмотреть на меня сквозь слезы, текущие по лицу.

— Не вини себя. Меня волнует единственная вещь — чего ожидать от Стива и Клэр, когда они узнают, что ты арестован?

Клэр и Стив были большими задницами, и не упускали случая сообщить о Сэмми в социальную службу, всякий раз, когда появлялась такая возможности. Его жизнь, возможно, будет разрушена. Когда они узнали обо мне, они назвали его "жалкий гомик", но когда я шел через дверь, смерив их презрительным взглядом, оны моментально заткнулись.

— Мы преодолеем это, малыш, я обещаю. Я буду там.

— Я боюсь, я не смогу. У меня не хватит храбрости. Ты же сам знаешь. Я сделаю только хуже своими невнятными объяснениями по поводу ножа.

— Тогда я буду говорить вместо тебя. Скажу что это мой нож.

— Ты и на себя можешь навлечь неприятности.

— Не важно. Если мои доводы помогут спасти тебя, что будет со мной — пустяки. Я сделаю, то, что считаю нужным во имя твоей защиты.

— Дэвид Джонс, я не позволю.

Вот даже как! Ранее он никогда меня не называл так! Я пытаюсь спасти его, а он старается заставить меня замолчать!

— Сэмми, давай этот вопрос обсудим в более спокойной обстановке.

К этому времени Сэмми уже прекратил рыдать, и только хлюпал носом.

— Дэйви, я не могу позволить тебе отвечать за свои поступки.

— Ладно, по крайней мере, позволь помочь.

Право, у нас есть два дня. И какие шансы у нас бороться с системой, у двух подростков, один из которых готов разрыдаться по любому поводу, а другой в приступе гнева совершить безрассудный поступок? Вот дерьмо!