Причуды и сказки их снов

Наверно тот случай стал для них особенным – своеобразной отправной точкой. Давным-давно это было: в прошлом веке, в стране, которой потом не стало...

Зима, двор детского садика, запорошенные снегом беседки и качели, парочка габаритных снеговиков – их слепили воспитательницы. Детвора на прогулке: гомон, визг, хохот – кто-то дразнится, веселя остальных.

– Ты дудак! – Обиженная девочка шмыгнула носом. У неё насморк и не все буквы она выговаривает, поэтому дурак превратился в смешное нечто.

– Дудак! Ха-ха-ха! – Пробегавший мимо мальчишка разразился хохотом, услышав странное слово.

Он помчался дальше и вдруг, подскочив к мальчику, мирно ковырявшему снег лопаткой, громко выкрикнул:

– Ты дудак! Ха-ха! Вован-дудак!

Весельчаку в ответ тут же прилетело лопаткой, причём весьма удачно – прямо по носу! И не сильно вроде, и нос небольшой, а кровь из него хлынула моментально, потоком в два ручья, заливая светлое пальтишко. И не до смеха уже, впору разреветься, но «настоящие мужчины не плачут» – так говорит папа, а ему можно верить. Он большой и сильный, справедливый и всё-всё знает.

Сквозь навернувшиеся слезы, истекающий кровью пацанчик, недоуменно глядел на обидчика – лучшего друга, с которым они живут в одном доме и подъезде, только Вовка двумя этажами выше. Не поручусь за формулировки и не посмею настаивать – много воды утекло с тех пор, но мысли мальчишки были примерно такими: «Прощенья попросить?» – будто не его обидели, а он виноват, – «Дать в глаз?»

Вовка тем временем с ужасом взирал на дело рук своих. Вернее, руки, снабжённой небольшой, игрушечной, но металлической лопаткой. Для пятилетнего человечка произошедшее было невероятным: его как-то нехорошо обозвал закадычный друг, и он друга за это легонечко стукнул – всего лишь, а у того теперь кровь хлещет и слёзы текут.

«Кто же кого обидел?» – Удивлённый и перепуганный Вова быстро нашёл объяснение: «Это лопатка! Она стукнула Саньку. Плохая!»

И мальчишка уже уверенно поглядел на друга, напоминавшего щенка крупной собаки – из-за торчащих в разные стороны «ушей» меховой шапки и влажно блестевших глаз сходство было потрясающим.

В образе лопоухого щенка Саша и приснился Вове той же ночью. Во сне были возмущённые воспитательницы и две расстроенные мамы, оба грозных папы, и сам Вовка – все люди как люди, а Санька – щенок. Только он не тявкал на Вовку, не бросался, и укусить не пытался. Крови во сне тоже не было. Вместо реального кошмара прошедшего дня были удивительные ощущения тепла и нежности, когда щенок лизал Вовке руки и лицо. И уверенность была в преданности мохнатого, ушастого друга, которого хотелось крепко-крепко прижать к себе, что Вовка во сне и делал. И ласково гладил, почему-то зная, что улыбается при этом и приятные ощущения они испытывают оба: он и щенок, или он и Санька – два друга. А ещё он мог без колебаний сказать там, во сне, что дружба их навсегда. Никакие препятствия не смогут её разрушить, даже такие страшные, как война из кино, а уж какая-то драчливая лопатка тем более.

Проснувшись, Вовка полежал с закрытыми глазами, вспоминая сон, а потом попросил маму:

– Купи мне щенка. Я хочу! Всамделишного!

– Зачем он тебе, Володюшка? – Мама была удивлена.

– А вам дочка зачем? Ты и папа, правда, её покупаете? – Очень разумно для столь юного возраста, переводя взгляд с маминого лица на её округлившийся животик.

Володя не очень-то поверил рассказам родителей о предстоящей покупке сестрёнки, хоть и не мог объяснить почему. Он чувствовал: с этой сестрёнкой что-то не так, и знал, что щенка купить можно. Вовка с папой не раз доезжали на большом громыхающем трамвае до «Птичьего рынка», где мальчик видел разных зверюшек, не только собак – их там продавали, никакого обмана. А «магазина детей» папа с мамой ему так и не показали, побоялись наверно, что он никого не выберет.

– Сынуля, я не могу без папы решать. – Мама в растерянности, но обнадёживает, гладя по голове. – Он возражать не будет, но спросить его надо.

– Ура! У меня будет Са…, – радостно выпалил мальчишка и осёкся, застеснялся, поняв, что чуть не сказал Санька. Тихо пролепетал по слогам, чудом сообразив, как выкрутиться, – Са-ба-чка.

Ещё полдня потом Вовка мучился, пытаясь разобраться, кого на самом деле хочет заполучить: всамделишную собаку или похожего на озорного щенка, преданного Саньку. О своём желании завести щенка он, конечно, рассказал другу, как только они встретились и помирились. Но где-то там, внутри, ничего не изменилось: ответа на вопрос так и не было.

Не удивительно. В пятилетнем возрасте его и не могло быть. Требовалось вырасти и повзрослеть, чтобы появился чёткий ответ, но и этого мало. Признать существование желания и преодолеть препятствия, мешающие ему осуществиться – не одно и то же.


Санька герой во сне


Сашины детские сны всегда были захватывающими приключениями по мотивам просмотренных фильмов или книжек, которые ему читали взрослые. Про войну он особенно любил и, будучи впечатлительным мальчишкой с буйной фантазией, воевал потом во сне: шёл пехотинцем в атаку или разведчиком сидел в засаде, или был партизаном и крался по лесу. И лучший друг Вовка рядом. Конечно, как же без него! И спасал Санька всегда именно Вовку – во сне почему-то он часто видел, что другу угрожает опасность. Причиной наверно была робость того – Вова никогда первым не лез в драку, в отличие от Саньки, и чумовых проказ не придумывал, хоть и участвовал в них.

Худенький, светленький с вьющимися волосами, Вовка казался Саньке каким-то сказочным персонажем – не Иванушкой-дурачком, конечно, и не принцессой, но таким же хрупким и беззащитным. Его хотелось оберегать. Правда, никто не пытался нападать на Володю, и обижали его редко – это себе дороже. Язычок у мальчишки, как змеиное жало, а разум прыткий. Но в санькиных снах защититься одними словами у Вовки не получалось, будто его не слышали или не обижались до рёва, теряясь и отступая.

Как-то раз Саше приснилось, что они с Вовкой попали в сказку «Аленький цветочек» и должны сразиться с чудовищем. А оно коварное, биться не торопится, не показывается, только козни всякие придумывает – деревья роняет, ветром с ног сбивает, водой обливает да камнями закидывает. Но мальчишки не сдаются, вперёд продвигаются и видят уже невероятной красоты цветочек – он напоминал огромную, сияющую огоньками, новогоднюю ёлку из парка. Залюбовались ребята, отвлеклись и тут выскакивает чудовище – страшное до жути. Но Санька не испугался, он заслонил Вовку собой и стал молотить противника кулаками, а потом у него в руках волшебным образом оказались щит и меч, как у героев в фильмах по сказкам. И Вовка тоже теперь вооружён, одет в кольчугу, а на голове у него остроконечный шлем – белобрысые кудряшки в пылу сражения выбились наружу, не портя картины. И Вовка вроде уже не Вовка, он превратился в былинного витязя с упрямо сжатыми губами и сурово сдвинутыми бровями – не в богатыря вроде мощного Ильи-Муромца, а в изящного юного храброго воина. И, конечно, вдвоём они быстро победили чудовище, а потом, побросав оружие, радостно обнимались.

Санька проснулся, все ещё ощущая объятья, и не мог ровно дышать от восторга. Так здорово было чувствовать в своих руках тонкое, гибкое, но крепкое тело друга, и щекотное прикосновение к лицу его волос, пахнущих цветами.

«Интересно», – подумалось Саньке, – «а какой у них запах на самом деле?»

Каким бы ни был он фантазёром, от реальности никогда не отрывался, и понимал, что запах цветов ему только приснился, а быть такого не может. Но Вовка в образе витязя Саньке очень понравился и запомнился на всю жизнь. Потому что это было правильно, по-мужски, как их и воспитывали.

И дома, и на улице мальчишки только и слышали: «Не реви, как девчонка, ты парень! Настоящие мужчины не плачут». Или другое: «Дай сдачи, если обижают. Не жди, никто защищать не будет. Мужик должен уметь постоять за себя!» Были и разные наставления, касавшиеся мальчишеской, мужской дружбы, в которую нежность с сентиментальностью не вписывались. Всё чувственное и романтичное презрительно называлось девчоночьим в дворовом кодексе чести, а любые отступления от этих правил беспощадно высмеивались и пресекались приятелями, старшими пацанами и взрослыми. Могли и наказать – отлупить, и это было не столько больно, сколько унизительно.

Однако проверить, чем пахнут волосы друга, Санька всё-таки исхитрился – в последний день лета, прямо перед школой. Мальчишки подросли, им предстояло пойти в первый класс – вместе, конечно, иного не представляли.

В тот солнечный августовский денёк, разлёгшись на крыше гаража во дворе, они наблюдали за облаками. Местечко было достаточно уединённое, хоть из окон дома их могли видеть, но будто случайно подкатиться поближе и сунуться носом в волосы, оно позволяло.

«Кайф-то какой!» – Санька даже зажмурился и весь сжался, стараясь ничем не выдать своего восторга.

Вовкины кудряшки были мягкими, а разных запахов в них было столько, что и не описать. И все приятные! Ничего предосудительного, девчачьего, Саня не унюхал, а некоторые запахи были очень даже мужские – бензиновый, допустим. Володя подцепил его в гараже, где с отцом копался в машине. Нормальный пацан! А Саше почему-то хотелось вздыхать с сожалением. Странно. Всё вроде бы правильно, дружить и надо именно с таким пацаном. Может быть, дело в том, что восхищаться другом полагается иначе? Но Саньке и сообразительность вовкина нравилась, и вообще, весь Вовка, целиком! А всё-таки жалко, что прижаться к нему нельзя, пока принюхиваешься к волосам. Саше пришлось быстренько отстраниться, чтобы не отвечать на неудобные вопросы, которые уже назревали – Вовка же не бесчувственный.

Спустя годы, я знаю, они вспомнили этот день, и Саша уже не постеснялся признаться в своём тайном исследовании. Мелочь? Бесспорно! Но именно из мелочей постепенно складывается огромное – любовь, например.


Причуды мальчишеских снов


Безмятежное детство – счастливая пора, что понимаешь позднее. Ещё не надо размышлять над гамлетовским вопросом: «Tо be or not to be?» – «Быть или не быть?» кем-то, каким-то. В двенадцать – тринадцать лет у мальчишек иные проблемы: бить или не бить, и решение приходится принимать быстро. Ещё расстояние между домом и школой, которое утром преодолевается за десять минут, а днём не меньше чем за два часа, кажется дорогой открытий. Ещё вызывают восторг весенние ручейки, уносящие вдаль бумажные кораблики, и парящие над землёй самолётики из тетрадных листов могут вскружить голову. Каждая палка в руках фантазёра легко превращается в посох пилигрима или шпагу мушкетёра, а крыша гаража во дворе может стать башней осаждённой крепости, палубой фрегата и необитаемым островом.

Ещё всё спокойно, жизнь течёт размеренно, хоть и не гладко, и о том, что грядут перемены, мальчишки не знают и не задумываются. Важнее будущего для них настоящее – то, что есть здесь и сейчас. А в настоящем у Саньки и Вовки, кроме неизбежной учёбы, имеются спортивные секций и кружки по интересам, бесконечные дворовые игры, приводящие иногда к потасовкам, и необъятный увлекательный книжный мир. И сны – порождения взбудораженного воображением подрастающего организма.

Дома у Саньки огромная библиотека, какой не грех позавидовать. Его родители разрешают брать книги приятелям сына – с возвратом в прежнем виде, иначе станешь ненадёжным и больше ничего никогда не получишь. Вовка, конечно, на привилегированном положении и может часами исследовать содержимое полок, а сам Санька денно и нощно копается в этом богатстве – он увлечённый, азартный читатель.

В то время Саша предпочитал романы, его любимыми авторами были Вальтер Скотт, Александр Дюма, Виктор Гюго, Оноре де Бальзак, Морис Дрюон. А ещё он зачитывался детективами: обожал Шерлока Холмса и других гениальных сыщиков. Не пропускал и книги с рассказами о разведчиках или шпионах, насыщающие кровь адреналином воображаемых приключений и реальных подвигов.

Вовка, в отличие от друга, был буквально помешан на путешествиях и фантастике. Он проглатывал одно за другим, произведения Жюля Верна, Джека Лондона и Майн Рида, Герберта Уэллса и Рэя Брэдбери, Беляева, Ефремова и братьев Стругацких.

Перечислять всё замаешься, списки солидные – читали мальчишки запоями, порой засыпая над книгами. И под впечатлением, конечно, они видели увлекательные сны, частенько переживая книжные приключения вместо героев. Но не без странностей, о которых не рассказывали никому.

Вовка даже себе не признался бы тогда, насколько особое место в его сновидениях занимал Санька. Приснившиеся действия и, связанные с ними эмоции явно противоречили вдолбленным в голову понятиям мужской дружбы. Пока ничего интимного, если честно, только невнятные ощущения, но испытывать их одному мальчику из-за другого вроде бы не положено. И любоваться стремительным проказником Санькой, обмирая совсем не по-дружески от восторга, как-то неправильно. Только непонятно, как можно не замечать внезапные озорные искорки в глазах или загадочные, шаловливые улыбочки, если учащается сердцебиение и сами собой предательски пылают щёки. Во сне с этим проще: минимум дискомфорта, максимум наслаждения такими моментами – радость буквально зашкаливала и, становясь невесомым, Вовка парил над землёй. И при пробуждении утром ещё терпимо – можно укрыться с головой одеялом, вспоминая сон. А вот наяву, в людных местах – это какой-то кошмар. Раздражаясь, злясь на себя, Вовка опускал глаза, но из-под ресниц всё равно украдкой поглядывал или ревниво следил за другом: кому, кроме него тот улыбается и подмигивает, почему и зачем.

Какая бы толпа народа ни окружала друзей, Вовка видел и замечал только Саньку, а со стороны казалось, что он витает в облаках или спит с открытыми глазами. Очнуться его могли заставить лишь чрезвычайные обстоятельства: окрик учительницы на уроке или назревающая драка. Поэтому Вовку считали застенчивым, погружённым в себя, необщительным, но эмоционально неуравновешенным и вспыльчивым. Ещё бы! Если вас резко вырывать из ваших грёз, вы тоже враждебно отреагируете.

У Саньки дела обстояли ещё хуже! Он созревал быстрее, его уже интересовали подробности интимного общения полов и низ живота у него теплел, когда он вчитывался в любовные сцены романов. Хорошее воображение помогало ему дорисовывать то, чего не написал автор – с поправкой на скудные знания и отсутствие опыта, само собой.

С интересом разглядывая любых представительниц противоположного пола, он воображал их героинями амурных приключений, и себя рядом, вместо героя. Однако сны переворачивали его фантазии невероятным образом – прекрасные дамы становились подобием фона, а на переднем плане почему-то маячил парень. Всегда один и тот же: белобрысый, кучерявый, длинный, худосочный и до боли знакомый – лучший друг Вовка. Ему, а не кому-нибудь другому, Санька во сне читал стихи и говорил комплименты, повторяя страстные монологи книжных любовников – старательно обольщал, обнимал и даже целовал руку. Саньке могло бы присниться и что-нибудь совсем нескромное, если бы он прочитал или увидел в фильмах разнузданные эротические сцены, но ничего такого мальчишке не попадалось. В стране, где нет секса, не могло быть и поводов, порождающих мысли о нём. Но Саша всё равно просыпался в испарине, вздрагивая из-за своих непонятных желаний, и неизменно недоумевал: приём тут Вовка? Почему опять ему друг приснился, если засыпая, он представлял, допустим, эффектную киноартистку или красивую соседку.

Рассматривая друга наяву, Санька привычно восхищался своим белокурым витязем с румянцем во все щёки, и не мог рассказать ему о причудах своих снов. Помня о вспыльчивости ироничного Вовки, знал: наорёт, высмеивая и осыпая оскорблениями. И не так уж неправ будет, ведь парням не положено разговаривать о всяких глупостях, даже думать о них почти преступление. Как все их сверстники, ребята проводили свободное от уроков и родителей время, пересказывая друг другу прочитанные книги, придумывая игры по их сюжетам – общались активно, только не откровенничали. Пока. Предугадать грядущие перемены в стране им не дано было, а предчувствовать изменения, касающиеся только их, они наверно могли, и потому помалкивали. Так же бесшумно весной распускаются почки: вчера ещё ничего не было, а завтра, будто выстрелив, покажутся остроконечные, клейкие, нежные зелёные листики.


Во сне и невозможное – возможно


«Да что же это такое? Все с ума сошли дружно!» – примерно так думал Вовка, когда в школьном мальчишеском туалете, покуривая втихаря, ребята принимались обсуждать развратные картинки или девчонок. Описывая первые свидания, многие хвастались: кто, как и куда прикоснулся руками и губами.

Самому Володе сказать было нечего, совсем-совсем, то есть совершенно. Ему вообще разговаривать не хотелось, настроения не было. И пусть теперь его считали ещё более замкнутым и не от мира сего, а ему наплевать, он лучше книжку почитает или часть домашнего задания за переменку сделает. Чокнутый отличник? Ботан? Не такой, как все? Да, и с этим ничего не поделаешь.

Не видел Володя ничего привлекательного в девушках: не волновали его округлости и выпуклости повзрослевших одноклассниц, и фотографии с полуобнажёнными красавицами не производили на него впечатления. Вот мускулистые мужские тела – это по-настоящему красиво, не зря же бережно сохраняют античные статуи. И пусть у парней, вместе с которыми Вова занимался самбо, скульптурных форм не было, они казались ему симпатичнее девушек. Широкие плечи, мощные шеи, плоские животы, играющие в движении мышцы, сильные рук и стройные, крепкие ноги, как у породистых скакунов. Классика красоты! А прямые, поделённые пополам бороздкой позвоночника спины, плавно переходящие в мускулистые попы – шедевр. Подобным можно любоваться и наяву, и на картинках, и в своём воображении, и во сне – и не надоедает. Правда, если увлечься, случаются казусы – самопроизвольно и быстро твердеет член, вызывая состояние дискомфорта. Но во сне разрядка происходит сама собой, напоминая о случившемся неприятной сыростью, а в других случаях для облегчения достаточно пары движений правой руки, чтобы выстрелить белёсым снарядом липкого семени. Главное сделать это тихо, в укромном уголке, чтобы можно было отдышаться, унять разбушевавшееся сердце и, никем не замеченным, дождаться, когда погаснут перед глазами яркие вспышки.

В четырнадцать лет всё изменилось. В девятый класс Володя пошёл один – лучший друг Саша не преодолел строгий отбор в старшие классы и стал дальше учиться в техникуме. А Вовка, сидя на школьных уроках, считал теперь часы и минуты до встречи с ним. Дружбе препятствие не повредило, у ребят по-прежнему была масса общих интересов, и запретных тем стало меньше – они откровеннее разговаривали друг с другом и Вовка чаще, чем раньше, обворожительно улыбался. Таким радостным, воздушным, звенящим – очаровательным, как первоцветы – только Санька мог его видеть и дышать забывал любуясь. Даже вовкина язвительность поменялась, становясь безобидной.

– Все только о бабах, и ты туда же, Санёк. А если все полетят на луну, ты с ними? Гондурас беспокоит? Не трогай и не чеши! – Заявлял с усмешкой Володя, если разговоры касались взаимоотношений с противоположным полом.

– Володимир! – Санька пошучивал, парадируя священнослужителей и строя из себя знатока. – Отрокам с девственностью пора расставаться, и все тип-топ будет. Общение с собственным кулаком, несомненно, полезное и приятное занятие, но с ёмкостями для погружения следует ознакомиться. Да не тушуйся ты, сладится! Могу посодействовать, или подскажу, кого и как склеить.

«Помощничек!» – Вовка, вздыхая, помалкивал, предпочитал мимо ушей пропускать предложения друга найти ему девушку. А Санька вроде бы и не замечал ничего, продолжал хвастаться своими подвигами.

Техникум здорово изменил парня. Саша будто бы сбросил с себя что-то лишнее, давящее, мешавшее. И осторожность друга в амурных делах он считал следствием того же школьного прессинга, который сам раньше испытывал. Только Вовке должно было быть ещё хуже, по мнению Сани, он ведь робкий, хоть и не трус. Уверенность в последнем возникала у Саши благодаря их совместным тренировкам по самбо. В секции, среди парней, Володя был не хуже других, и даже превосходил некоторых. Ловкий, расчётливый и терпеливый, он без лишних усилий заманивал партнёров по спаррингам в ловушки, а потом жёстко скручивал захватом. И самого Саньку тоже правда-правда, хоть он крупнее, массивнее Вовки.

Частенько бывало так, что после тренировок сверх меры азартному Саше требовалось мазать спину болеутоляющей мазью, и друг помогал ему, и массаж с удовольствием делал. И, вот же фокус какой, именно это Саньке снилось. И сны были удивительными, их не хотелось прерывать. Тепло вовкиных рук, нежные поглаживания и даже то, как он мнёт его тело, нравилось Саше и наяву, и во сне. Только во сне ласк всегда было больше, и Сашка куда-то уплывал, наслаждаясь ощущениями. И не запрещал Вовке везде-везде себя трогать – во сне ведь можно даже то, о чём наяву не попросишь. А ещё в своих снах Санька сам прикасался к Володе. Например, целовал его шею там, где начинаются завитки золотистых волос. Или легонько очерчивал пальцем линию позвоночника, уходящую в прорезь маленькой, круглой попы. Это так здорово, что можно задохнуться от восторга. С девушками по-другому! Тех и наяву, и во сне хочется грубо тискать, чувствуя своё нарастающее желание, набухающий член, а потом сильно и резко брать, чтобы они, извиваясь, кричали и молили о пощаде. После только поблагодарят за феерическое наслаждение – им нравится подчиняться крутому самцу, а Сашке сразу пришлась по душе роль обладателя. Он даже матерное слово, определяющее процесс сношения, стал произносить смачно, со вкусом, будто зубами рвал кусок мяса.