Стена плача

Я лечу в Израиль. Во второй раз. Мне это важно, необходимо как воздух. Я совершил ошибку, и я хочу ее исправить.

Я откинулся в кресле и закрыл глаза, погружаясь в полудрему. Мысли роем проносились в голове, оживляя уже в который раз воспоминания, которые очень хотелось бы забыть, выбросить из головы, вырвать из сердца, из жизни. Но мое подсознание подкидывало мне их раз за разом, не давая мне успокоения.

***

Я уже шел к лифту, когда зазвонил телефон:
— Виталик, ты готов? — услышал я в трубке голос Михаила. — Спускайся, я внизу, такси уже ждет.
— Да, я иду, — дав отбой на телефоне, я вошел в кабину и нажал на первый этаж.

Внизу меня ждал Мишка, мой Мишка и уже не мой. Мы с ним собрались ехать к «Западной стене» или, как называют ее паломники, «Стене плача». Мы давно пытались это сделать, но никак не получалось, Наська чувствовала себя очень плохо, и мы неотлучно находились при ней, Мишка вообще ночевал в больнице. А сегодня ей стало чуть лучше, она улыбалась и шутила, Ирина осталась с дочкой, а мы, вот, решили прокатиться. Я не верил во всю эту лабуду и ехать не хотел, Мишка меня уговорил, но последней каплей стала просьба самой Настеньки.

Она долго шепталась с папой, перед тем, как нам выйти из палаты, что-то вложила ему в руки. Он, поцеловав ее в щечку, сказал, что обязательно все выполнит и вышел. А эта пичуга позвала меня и сказала:

— Алик, я хочу тебя попросить, — тяжело дыша, проговорила она и протянула мне листок, — Это мы, помнишь, мы ходили смотреть мультик и я потом нарисовала…

Она закашлялась и замолчала. Я взял листочек. На нем были нарисованы мы: я и Мишка, а между нами Наська, мы держали ее за руки. Счастливые. Безмятежные. Задорные.

— Да, куколка, я помню…

— Папа сказал, что тут есть волшебное место, где исполняются все-все желания, только надо написать записку и спрятать там. Я хочу, чтобы ты отвез мое письмо туда и спрятал. Я хочу, чтобы вы с папой никогда не ругались, чтобы были вместе, а вы часто такие грустные и всегда молчите, хочу, чтобы было, как раньше, чтобы вы шутили и смеялись, я очень хочу, чтобы мое желание исполнилось, отвезешь?

— Да, малышка, отвезу! — я потрепал ее по волосам, чмокнул в носик и, развернувшись, пошел к двери, когда вдруг услышал тихий шепот:

— Я тебя так люблю, Алик, как маму и папу, очень-очень сильно…

По моим щекам катились слезы, бессильные, мучительные и злобные… Да, злобные, злость внутри меня просто клокотала. Почему? Почему все так несправедливо в этом мире? Почему есть на свете болезни и несчастья, боль и потери, крах всему и безнадежность? Я искал ответ, но не находил… Мы приехали на Землю Обетованную за чудом, которого так и не случилось, расколов наши жизни на до и после, разбив все наши ожидания и чаяния вдребезги. Мы привезли нашу девочку на лечение в израильскую клинику, надеясь на помощь заморских врачей, но даже они не могли помочь нам, лишь разводили руками со словами: «Это не в наших силах».

И вот мы стоим перед ней. Перед той самой стеной. Стеной Плача. Она выглядит очень масштабно, впечатляюще, величественно и подавляюще. Такая огромная махина и мы пред ней, человечишки-муравьишки, где-то тут ползаем, что-то пытаемся себе вымолить, выпросить. Но я словно был частью этой самой стены, ее продолжением, изваянием, весь, как будто бы тоже из камня, меня нисколько не тронула эта святыня, она не вызывала слез раскаяния или умиления, я не трепетал пред святыми «кирпичиками».

Мишка сразу направился к подножию стены, а я остался стоять посреди площади, не понимая, что я тут делаю.

Наськин рисунок лежал в нагрудном кармане и дарил тепло, оно растекалось по всему телу, проникая в душу, в сердце. Я никак не мог заставить себя расстаться с ним, не мог ее рисунок оставить внутри каменной кладки стены. Стены, которая считалась священной: ей все преклонялись, у нее просили счастья и благоденствия для себя и своих близких. Но я не мог. У меня, как будто бы отнялись руки, чтобы всунуть в щель записку, такую родную, пропитанную детской наивностью и непосредственностью. Я знал, что все записки позже соберут и закопают, похоронят на еврейском кладбище на Масличной горе. Я не хотел хоронить Настин рисунок, ее мечту, ее надежду. У меня онемел язык и я был не в состоянии выговорить ни слова, не в силах обратиться к НЕМУ с мольбой, взывать о помощи. Не мог. И не желал. ОН отвернулся от нас, и я не хотел больше идти к нему на поклон. Не хотел отдавать то последнее, что связывало меня с нашей девочкой, с нашей крохой. Я так и продолжал стоять посреди площади, а люди обходили меня со всех сторон, не обращая внимания, спеша свои молитвы донести до Всевышнего.

Поискав взглядом Мишку, я направился по направлению к выходу.

— Все нормально? Ты все? Мы можем ехать?

— Да.

И мы отправились в обратный путь, к Настюшке, к нашему ангелу, к нашей звездочке, которая угасала на глазах.

***

— Пожалуйста, пристегнитесь, мы идем на посадку, — слова стюардессы вернули меня из моих воспоминаний в реальность.

Спускаясь по трапу самолета, я вновь ощутил чувство потери, эмоции переливались через край. Я приехал завершить начатое. Начатое не мной, Настенькой, и я обязан исполнить ее последнее желание, выполнить ее последнюю просьбу. Все это время, что ее нет с нами, я много думал об этом, злился на Бога и на себя, спорил сам с собой, принимал решение, потом менял его… Вот, спустя много времени, я, наконец-то, понял, что должен. Должен выполнить свое обещание. Чем черт не шутит, а вдруг?

И вот я стою у заветной Стены, у символа веры и надежды многих людей, местных жителей и туристов, у места паломничества и молитв. Надежд сбывшихся или разбившихся о горе и печали, молитв услышанных и нет. Что ты мне подаришь, А-Ко́тель? Мечту, шанс, надежду манящую, зыбкую, шаткую, но надежду, или… Или боль разочарования, которая со временем притупилась, а я снова взял и разворошил старые раны…

Достав рисунок, я последний раз провел пальцами по картинке, запоминая какие же мы были беззаботные, веселые и спокойные, свернул в трубочку и вложил глубоко между камней. Я ощущал себя пилигримом, странником, который блуждал по миру в поисках правды, счастья. Бродил, пока не повстречал на своем пути пристанище для одиноких путников, которое обещало блаженство, рай, где можно утолить жажду, испить волшебного эликсира, который излечит израненные души, отправит в небытие все несчастья и невзгоды.

«Наська, я сделал это, я выполнил свое обещание! Пусть позже, пусть мне пришлось пройти длинный путь, путь сомнений, преодолев нерешительность, я все же сделал шаг навстречу своей судьбе, грядущему. Спасибо тебе, моя девочка, ты даже после своей смерти помогаешь нам, сверкаешь с неба звездочкой, освещая нам дорогу сверху, чтобы мы, как слепые, не заблудились в дремучем лесу, идя друг другу навстречу!»


Спустя полгода…


Я часто засиживаюсь ночами перед компьютером: или работаю, просматриваю договора и отчеты, или общаюсь с друзьями, или пишу стихи. Да, стихи в последнее время стали моей отдушиной. Я бумаге поверяю все свои мысли, все переживания моего измученного сердца, мои печали и боль… Душевное одиночество стало слишком болезненным, стало меня подавлять, угнетать.

Было уже раннее утро, но я еще не ложился, ведя беседу в сети. Настроение было отвратительным, в воздухе витало какое-то напряжение, оно было почти ощущаемо и постепенно нарастало. И еще щемящее чувство ожидания чего-то, только чего? На душе было смутно и тягостно.
Звонок отвлек меня от беседы. Хоть и утро, но вряд ли подходящее время для нанесения визитов вежливости. Не глядя в глазок, я открыл дверь…

— Привет!..

Грудь сдавило так, что невозможно стало дышать. Сердце замерло, а потом стало колотиться с бешенной скоростью, стучать так громко, что казалось его слышат все вокруг… Горло перехватил спазм и голос предательски задрожал:

— Привет…