Новый Дракула

ЧАСТЬ I

Раскрашенный волшебно-цветным светом бар, куда не без усилий вошёл молодой человек, потянув тяжеленную дверь на себя, был полон мужчин. Прокуренная атмосфера, запах пота и невыносимо громкие голоса (смех, споры, сальные шуточки) его не смущали: он знал, ЗАЧЕМ пришёл сюда.

Охранник у входа поначалу принял его за женщину – смутили намокшие длинные волосы, да и лицо, когда он откинул их, не сказало ничего в пользу определения пола. Спасла полезная привычка носить всегда и везде с собой паспорт – верзила с обритой головой и огромными серьгами в ушах, кажется, остался удовлетворён; он пропустил юношу внутрь если не любезно, то, по крайней мере, спокойно, хотя и не без презрительной усмешки.

В семь вечера, когда на зимней улице уже стояла ночная темнота, подсвеченная яркими витринами, вывесками и фонарями, хотелось заказать себе кружку кофе… и рассмешить всех мужиков (их хотелось назвать только так) вокруг невинностью своего заказа. Логика подсказала оптимальный вариант: стакан светлого пива.

Держа в руке быстро полученный заказ, он стал пробираться к столикам в поисках свободного места. И оно нашлось, где-то в средних рядах тесного зала, ближе к стене.

- Эй, мальчик, присаживайся ко мне! – мощная рука легла на его худое плечо.

Стакан пива едва не выскользнул из рук.

- Садись рядом, парень, - повторил голос. – Я приберёг место специально для тебя.

Он сел, осторожно поставив стакан на узкий прямоугольный столик.

И обмер: перед ним сидел смугловатый (явная примесь африканской крови) мускулистый мужчина с дорожкой коротеньких чёрных волосков в середине выбритой головы. На правой щеке его белел рубец, красноречиво свидетельствующий о каком-нибудь несчастном случае – скорее о драке, чем героизме спасателя во время стихийного бедствия.

- Макс, - протянул для знакомства руку мужчина.

- Ганс-Александр, - ответил юноша, пожимая его руку.

Они начали разговор о каких-то пустяках, перемежая его глотками пива. Ганс уже было пожалел о том, что не заказал ром с пепси – вкус спонтанно выбранного пива, хоть и светлого, слишком горчил. Но Макс показался ему настолько интересным собеседником, что эта маленькая оплошность довольно быстро перестала быть важной.

- Здесь слишком шумно, Ганс, - наконец изрёк собеседник, - а мне очень хотелось бы поговорить с тобой в более спокойной обстановке. Ты никуда не торопишься?

- Нет, Макс.

- Ну вот и славно! У меня тебе понравится намного больше, чем в этой прокуренной «кладовке».

Выйти из бара оказалось намного проще, чем войти в него, хотя посетителей меньше не стало. Наверное, толпа расступалась при виде Макса, который нашёл себе спутника на ночь или… это была просто иллюзия, нарисованная уставшим мозгом Ганса-Александра.

Вскоре они оказались в маленькой тесной квартирке, которой было слишком далеко до вызывающей роскоши; однако в ней наличествовало всё необходимое для относительно комфортного существования.

Больше всего Ганса удивили развешанные в спальне плакаты и просто журнально-газетные вырезки с изображением бодибилдеров. Он сразу же проявил интерес к этой небольшой коллекции, вытеснившей на задний план скучноватый рисунок обоев – Макс ответил, что он, Макс Челленджер – надежда большого спорта.

- Это интересно, - искренне сказал Ганс.

- Я рестлер.

Разговор превратился в приватную беседу, а затем практически незаметно перешёл к поцелуям, ласкам и… первому в жизни 24-летнего Ганса сексу с мужчиной. Конечно, не самого первого секса в жизни, хотя на готических вечеринках пару раз Ганс уединялся в ванной с затянутыми в чёрное девицами, но это происходило в таком диком сумбуре и пьяном полусне, что он не помнил из тех случаев ничего, кроме собственной опустошённости.

С Максом всё вышло совершенно иначе: Ганс, утомлённый бурными событиями дня и дождливым вечером, словно ожил, найдя выход из того вечно сонного состояния, которое преследовало его днём и ночью, по крайней мере, семь лет. Макс оказался нежным и внимательным любовником, сразу распознавшим в Гансе не одноразовую «игрушку на одну ночь», а интересную личность с весьма недурным творческим потенциалом.

- Для начала можешь поискать работу помощника библиотекаря, - полушутя-полусерьёзно посоветовал Макс. – Ты ведь говоришь, что очень любишь книжки, Ганс.

…Эту ночь он запомнил очень хорошо, потому что смог пережить одновременно и дружескую теплоту, и последовавшую страсть, и боль, уступившую место наслаждению. С Максом не пришлось притворяться, строить из себя инициативного героя (как с теми «готичными» девицами) – Ганс сам был в роли девушки и нисколько не страшился этого. Он даже не ожидал от себя слёз – покаяния перед собой, радости и всех невыразимых чувств одновременно, - и Макс не осудил, не посмеялся над чувствительностью юноши, а крепко обнял, позволяя выплакаться на своём мускулистом плече.

И с этого дождливого сентябрьского дня Ганс-Александр и Макс стали встречаться друг с другом по мере возможности.

Время на часах давно перевалило за полдень. На тех часах, которые сияют на экране смартфона, маленьких и практически теряющихся на фоне картинки – лесной густоты древесных стволов в чёрно-синих тонах.

Ганс, преодолевая тянуще-жгучую боль в левом плече, заставил себя приподняться и сесть в кровати. Головная боль почти прошла, но в теле ещё оставалась усталость, преследующая любого человека после ОЧЕНЬ ДОЛГОГО СНА: казалось бы, ты проспал достаточно, чтобы хорошенько выспаться, но это ослабило тебя настолько, что спать хочется ещё и ещё…

Мотнув головой, Ганс приказал себе сбросить остатки сна, мыслить более-менее ясно. К счастью, – вот же чёрт! – боль в плече только усилилась, словно помогая пробудиться окончательно. Тело мало-помалу повиновалось, прежде сонные, мышцы оживали, пальцы рук и ног наполнялись животворной теплотой. Он перевёл взгляд на левое плечо, бережно закрытое белоснежным бинтом, - и перед глазами яркой вспышкой пролетела картина вчерашнего дня, когда, в перерыве между съёмками фильма о вампире, обнаружилось неладное…

Малобюджетный фильм с рабочим названием «Новый Дракула» был дебютной картиной начинающего режиссёра Алекса Джонса (псевдонимом он предпочёл не пользоваться). Хотя имя Дракулы ассоциативно отсылало к самому знаменитому роману Брэма Стокера, в сценарии фильма не было ничего общего с книгой, кроме главного героя. Алекс Джонс предпочёл максимально отступить от классического сюжета, поэтому перенёс место действия на юг США, а сценарий сделал максимально лаконичным – всего три монолога главного героя на фоне кратких пояснений к каждой сцене.

По задумке Алекса, «старинный» герой, воскресший и переродившийся в более молодом теле, находится в одном из своих странствий по свету. Безмолвно-художественные сцены действий вне помещения перемежаются тремя вдохновенными монологами Дракулы, рассуждающего, излагающего свои воззрения о влиянии смены привычной обстановки на вампира. Однако каждая из трёх «философских» вставок в среднем заняла не более трёх минут.

«И зрители не уснут, рассыпав на коленях поп-корн», - иронично подытожил начинающий режиссёр.

В первый же день кастинга – слава богам кинематографа! – состоялось знакомство Алекса с Гансом и одновременно был выбран исполнитель главной роли. Пришедшим на кастинг парням просто предлагалось прочитать с листа текст трёх монологов «Нового» Дракулы. Сидя за столом в чёрной футболке с «RAMMSTEIN», драных джинсах и тяжёлых шнурованных ботинках, панковского вида режиссёр внимательно изучал парней, пришедших попытать счастья. Дракуле Алекса Джонса следовало выглядеть миловидным готическим принцем, при этом довольно интеллектуальным, но не занудным человеком, свободно разгуливающим при свете солнца и по-детски радующимся ежедневным открытиям в своём путешествии.

На первый кастинг Алекса пришло от силы человек двадцать, и среди них особенно выделялся один юноша с длинными чёрными волосами до середины спины; он убрал их в хвост, и это позволяло ещё лучше увидеть красоту его лица с тонкими чертами и ненавязчивой россыпью веснушек – первому признаку не природного цвета волос.

Он также заметил, что губы претендента были слегка подкрашены бледно-розовой помадой, а веки – чуть затенены тёмно-серым. В изящных, женственных мочках ушей блестели тёмные серёжки-гвоздики.

Стройная фигура замерла и, судя по легчайшему шевелению тонких губ, про себя читала текст.

- Читайте… вслух, - выдавил из себя Алекс, в горле у которого пересохло от волнения.

- Не правда ли, сегодня отличный вечер, дамы и господа? – начал юноша, сделав изящный взмах рукой. – Судя по вашим горящим глазам, вам интересно наблюдать за мной.

Алекс плеснул в пузатую кружку минеральной воды и сделал большой глоток.

- Мне, с вашего позволения, тоже приятно видеть вокруг себя такое количество людей – настоящих, живых, с гулко бьющимися сердцами. Вы ведь наверняка знаете, кто я такой?

Ещё один глоток… Вода, как назло, давно остыла, и вкус её огрубел, но пузырьки газа пока не выветрились.

- Моё почтение, любезная публика! Я – граф Дракула, тот самый, который был убит доктором Абрахамом ван Хельсингом. Думаю, что для вас станет новостью то, что я всё-таки не умер, а воскрес, получив молодое бессмертное тело. Позвольте мне сравнить себя с чистым листом бумаги, которому предстоит заполниться строчками. Живя в своём трансильванском замке, я был лишён возможности наслаждаться сменой обстановки, но теперь, когда тело моё больше не боится распада под действием солнечных лучей, а жажда крови сменилась жаждой новых ощущений…

Алекс, не отрывая взгляда от чтеца бросил на пол пустую бутылку, но даже её бесцеремонный стук не оставил незаконченной фразу:

- …я выхожу в большой мир и отправляюсь в экзотические края, где прежде даже не мечтал побывать.

Брюнет перелистнул страницу, готовясь приступить ко второму монологу, но режиссёр прервал его:

- Достаточно, я и так увидел то, что ожидал.

Юноша посмотрел на изумрудноволосого панка удивлёнными глазами. Это был ТОТ САМЫЙ ВЗГЛЯД, который Алекс так упорно искал у тех, кто приходил к нему прежде. Глаза цвета мрачно-серого неба, из глубины которых шёл волшебный свет, словно сияние солнца из-за пелены туч.

Претендент на роль позволил себе любезно улыбнуться, но Алекс уже мог поклясться, что перед ним стоит его Новый Дракула!

- Как твоё имя? – спросил он стройного юношу.

- Ганс-Александр Браун, - отвечал брюнет с лёгкой аристократичностью в голосе.

О, этот божественный голос! Высоковатый для мужчины, но в полной мере отражающий всё то, чего Алекс не мог выразить никакими словами во время кропотливой работы над сценарием.

- Вы утверждены на главную роль в фильме «Новый Дракула», - пожал руку Гансу режиссёр.

Даже рукопожатие этого обворожительного, неземного юноши было исполнено грации, и Алекс мысленно сравнил соприкосновение своей руки с ладонью ангела.

Из холодного Нью-Йорка съёмочная группа во главе с Алексом Джонсом отправилась в Браунвуд*, штат Техас. Ключевые сцены монологов снимались соответственно в старой придорожной забегаловке (красные бархатные шторы на окнах, столики накрыты запятнанными скатертями и уставлены дешёвыми коптящими свечами – просто «сидячий» разговор со зрителями), в заброшенном борделе (Дракула рассматривает полуистлевшие красные босоножки, берёт в руки одну из них, а на половине монолога бережно кладёт в самый центр круглой кровати-подиума, продолжая рассуждения) и, наконец, в туалете заброшенной школы (Дракула, пристально озираясь по сторонам, входит внутрь, чтобы посмотреться в остатки зеркала на стене, со вздохом подходит к одной из кабинок, открывает дверь и словно приглашает взглянуть, затем презрительно морщится, и, отряхивая руки, идёт к раковине, на протяжении всех своих действий произнося заключительный монолог).

С Гансом-Александром (имя, способное украсить титры любого фильма!) оказалось работать не только легко, но и приятно: он не жаловался на грязь, когда снимали сцену в туалете, не читал нравоучительных речей о том, что в старый бордель лучше не соваться, и даже словно не замечал, как ужасно коптили дешёвые грязно-жёлтые свечи. Так органично вписываться в маргинально-романтичную атмосферу мог только призрак, или человек, нашедший прибежище там, откуда люди предпочли уйти, или даже профессионал своего дела. Ганс же был кем-то четвёртым, кому Алекс не мог дать имени даже в нескольких словах – не путешественником и не отшельником.

Живя в трейлере с режиссёром, оператором и ещё тремя ассистентами, Ганс не жаловался на жару или тесноту, хотя истекал пОтом и пил воду в немыслимых количествах, не злился при виде очереди в походный душ и не считал ниже своего аристократического достоинства питаться едой быстрого приготовления.

Однажды, когда вся съёмочная группа уже спала в трейлере, Алекс и «Новый» Дракула решили насладиться за бутылкой «Колы» вечерней прохладой. Сидя на ступеньках, они по очереди отхлёбывали из маленькой пластиковой бутылки, пока – чёрный в сумерках – напиток не сменила пустота гибкого пластика.

- Ты всё-таки красишь волосы, Ганс - заметил ему Алекс, с которым они в самый день кастинга стали строго на «ты».

- Да, уже довольно много лет, - прищурился, вспоминая, Ганс.

- А почему веснушки до сих пор не вывел? – в голосе Алекса скользнула нотка завистливой язвительности.

- Мне просто так нравится, - располагающая к себе улыбка.

- Да-а, брюнет с веснушками – это вам не рыба-вокалист… - почти задумался Алекс. – Но всё-таки есть же какая-то причина выглядеть так… э… нестандартно… необыкновенно?

- Хочешь, чтобы я сказал тебе правду? – понизил голос Ганс.

Алекс кивнул с видом благодарного слушателя.

- Моему парню нравятся мои веснушки.

Изумрудноволосый едва не взорвался гомерическим хохотом, как будто услышал эту фразу в какой-то пошлой комедии, но Ганс своей нежной ладонью прикрыл ему рот.

- И я вовсе не какая-нибудь глупая девчонка, - лицо Ганса стало почти суровым, - просто я – именно такой, и меня совершенно не смущает сексуальное влечение к мужчине.

Неожиданно? Алекс мог бы почувствовать «инаковость» Ганса ещё на кастинге, но харизма и тактичность затмили всё остальное. Образование, принадлежность к какой-нибудь религии (если есть), политические взгляды (возможно, анархистские, но, скорее всего, индифферентные), предпочтения в еде (Ганс почему-то ел мясо так, словно заставлял себя это делать), даже сексуальная ориентация – всё это не имело значения для адекватного восприятия человека-актёра, который вкладывал всю свою душу в работу над фильмом.

- С другой стороны, ты не будешь пытаться подкатить к моей девушке, - облегчённо взъерошил волосы Алекс. – Да и, сказать по правде, этот факт мало что меняет. Ты же – Главный Герой с Большой Буквы, и зрители в кино будут смотреть на тебя, а не на твою… э… ориентацию. К тому же, искренний актёр, без претензий согласный на роль в самом дешёвом фильме, - это большая редкость в мире шоу-бизнеса.

Ганс слушал, задумчиво баюкая на руках пустую бутылку от «Колы».

- Ты можешь не бояться, - продолжал Алекс, - что я делаю какой-то обличительный фильм – нет, всё обстоит совершенно иначе! Я просто хочу доказать всем, что современное кино может быть красивым, интересным и… без пошлостей. Все эти постельные сцены, обнажёнка, натурализм… да таких фильмов пруд пруди, от них деваться некуда! – он едва не перешёл на крик, но вовремя спохватился. – Для меня фильм – это, прежде всего, полёт души, красота, загадочность, о которой я могу рассказать всем и не бояться поломать чужую психику.

Ганс аккуратно положил бутылку на землю.

- Важно всегда сохранять дистанцию, - кивнул он. – В том смысле, что вовсе не обязательно, изображая тёмные стороны души, выворачивать человека кишками наружу или… гримируя раненого воина, выливать на него целую ванну крови.

Этот разговор положил начало крепкой, доверительной дружбе Алекса и Ганса. Иногда, оставаясь наедине, они вели разговоры об искусстве, о красоте, и Алекс не мог нарадоваться возможности обсуждать что-то нематериальное, но присутствующее везде, витающее в воздухе и намертво въевшееся даже в стены заброшенных зданий. Ганс предпочитал не рассказывать о своём парне – Алекс же не спрашивал его об этом, не травил душу, пытаясь «высверлить» из неё ответы на самые вожделенные вопросы: режиссёру не след вмешиваться туда, куда и без него пытаются втиснуться репортёры жёлтых газет.

...Ганс вытряхнул окурок из длинного чёрно-лакированного мундштука. За весь день – третья сигарета со вкусом вишни. Плечо практически перестало болеть, и это очень хорошо. Было бы ещё лучше избавиться от этой пошлой привычки курить вишнёвые сигареты… ну, словно отсасывать сладкую сперму какой-то «феечки» мужского пола.

Съёмочная группа снимала комнаты в средненьком отеле Майами: удобства в номерах, но мебель уже далеко не новая, да и выгоревшие обои покрыты всяческими надписями – похабными и не очень, - сделанными рукой предыдущих постояльцев.

В свободное от съёмок время Ганс предпочитал не расхаживать по пляжу в тёмном костюме с сюртуком и кружевной рубашке – он менял облачение аристократа на майку без рукавов, цветастые гавайские шорты и чёрные сандалии на липучках. Посмотреть со стороны – бледнолицый брюнет-северянин, с чёрно-крашеными волосами приехал на уик-энд позагорать и поплавать в море! И никаких тебе жадных взглядов поклонников (и поклонниц!) с фотокамерами или умоляюще протянутыми листками для автографов – полноценно-спокойный отдых в людном месте.

Алекс и его команда легко и непринуждённо снимали немые сцены прогулок Дракулы по городу, хотя найти пустынное место в Майами, да ещё жарким летом, было нереально. Какие-то неведомые силы ограждали их от приставучих репортёров, однако, стоило толпе замереть на противоположной стороне Оушен-Драйв, разглядывая живую картинку в виде утончённого аристократа в костюме, да ещё и в цилиндре, Алекс совершенно спокойно объявлял:

- Уважаемые зрители! Если вы хотите помочь нам в съёмках фильма, не стойте на месте. Двигайтесь, ходите, разговаривайте друг с другом – в общем, держитесь естественно. Это не фотосессия – вы можете даже строить рожи, только не бросайтесь в меня никакими предметами и не отвлекайте съёмочную группу.

И праздные зеваки принимались ходить по улице (правда, скорее туда-сюда), перешёптываться, кричать и острить – это нисколько не мешало процессу съёмки, тем более, сцены прогулок изначально снимались без звука, чтобы потом, в студии, добавить к ним красивую музыку.

За полторы недели были отсняты практически все сцены, где Дракула гулял по городу, изящно двигаясь, смотря вокруг и по-детски наивно радуясь своей свободе, которая из внутренней свободы превращалась во внешнюю. Алекс Джонс не терпел пьянства и не курил, однако в субботний день повёл всю съёмочную группу в «Танцующего Кальмара».

Однако Гансу приходилось на полном серьёзе притворяться частью задушевной компании, потому что с самого утра он обнаружил, что на левом плече, где месяца три назад чернела новенькая татуировка, образовалась шишечка. Он бы мог подумать, что где-то ударил руку, но ударился он лишь однажды, коленкой, и то когда в темноте, не решаясь будить спящих, ложился в свою кровать.

Этническое тату – пляшущие человечки с головами-спиралями и такое же солнышко-спираль между ними, - кажется, своё оттанцевали. Ганс и сам не заметил, как успел выпить полтора стакана текилы, и его начало клонить в сон прямо за стойкой.

Даже озлобленные крики бармена: «Тащите прочь своего анорексика! Он мне тут сейчас всю стойку блевотой изгадит» - раздавались откуда-то с поверхности, в то время как Ганс, искривляясь во всех плоскостях, как кубистские портреты Пикассо, сползал всё ниже и ниже…

«Шестнадцатый Аркан Таро – Падающая Башня», - сверкнула угасающим салютом мысль-молния.

Алекс и все остальные спешно покидали бар, таща на себе полуживого Ганса. Тот лишь бормотал что-то про левую руку, и уже на улице, при свете солнца (и очень кстати задравшемся рукаве футболки) был обнаружен келлоид, повергнувший в шок всю группу.

- Да это же… придётся резать, - застонал Алекс. – У одного моего друга был такой, когда татуха не прижилась – пришлось в больницу ложиться.

На шум сбежались какие-то отдыхающие, явно местные, которые, на удивление, были не прочь оказать помощь страдающему соотечественнику; и даже рассказали как добраться до ближайшей больницы – всего пару сотен метров от пляжа. Отчаянная компания из шести человек на полутвёрдых ногах ввалилась в белоснежный холл…

Ганс смотрел, но видел только в ограниченном диапазоне впереди себя. Голоса друзей звучали на причудливом мёртвом языке, которого он не знал и не мог знать, а левое плечо кто-то, наверное, жёг калёным железом, надеясь пропалить кожу до самого костного мозга.

Они позвали санитаров и что-то невнятно объяснили им, указывая на Ганса. Те переглянулись, пока Алекс снова не произнёс крамольное слово «резать» и «хирург».

Двое здоровяков надели на сандалии безвольного Ганса сиреневые бахилы и, поддерживая под руки, повели куда-то вдаль. Стерильный запах операционной ударил в нос – Ганс немного приободрился, достаточно, чтобы с ужасом обнаружить себя в операционной.

- Твоё счастье, парень, что я согласился сделать исключение и принять тебя без документов, - перед его взором возникла брутальная фигура хирурга, в свободное время явно не отлынивающего от посещения тренажёрного зала.

Лабораторным мышонком Ганс глядел на мужчину с выбритой головой, и от его костюма насыщенно-мятного цвета веяло ожиданием будущих мучений... и запахом крови.

«Современные палачи не носят красное и не прячут своё лицо», - сказал себе Ганс.

Мужчина лишь спросил его имя, и юноша тяжело выдавил его из себя, как выдавливают из упаковки остатки кетчупа.

- Ганс-Александр? – оживился хирург. – Ну, это что-то вроде вещей Кассандры… или тебе больше нравится Ганс Христиан Андерсен?

«И то, и другое – и ни одно из двух», - вяло улыбнулся шутке Ганс.

Хирург открыл кран прямоугольной раковины и тщательно вымыл руки.

- Можешь не бояться, парень, руку свою ты не потеряешь, - обнадёжил он, как-то хищно улыбаясь и становясь похожим на очеловеченную версию Чеширского кота. – А вот татуировками баловаться тебе больше не следует… Конечно, если ты не хочешь впредь обзавестись новыми келлоидами.

- Откуда в-вы эт-то з-знаете? – голос Ганса предательски дрогнул.

- Не первый случай в моей практике. Снимай футболку.

Ганс повиновался, а затем, любезно приглашённый в саму операционную, устроился в кресле, которое в равной степени могло бы принадлежать и дантисту, и обычному хирургу.

- Да ты, я посмотрю, ещё и в подпитии, - покачал головой врач. – Придётся резать без анестезии или же отравить тебя наркозом.

«Отравить отравленного?!» - запаниковал было Ганс.

А потом прищурился и представил себе, что находится в одной комнате вместе с ним, своим возлюбленным по имени Макс Челленджер. Совсем не больно, потому что Макс находится рядом.

- Ты готов? – спрашивает он, привязывая руки стройного юноши к дерматиновым подлокотникам.

- Да, м-м-м…

Имя Макса застревает в горле, как только хирург принимается дезинфицировать шишечку. Гансу приходится включить воображение, чтобы не завопить от ужаса. Он вспоминает, как Макс рассказывал ему о своих спортивных травмах: «Подумаешь, растяжение! Вот перелом носа или выбитые зубы, или вообще сломанная челюсть – это, конечно, больно…»

Холодный стерильный металл плотоядно касается кожи. Конечно, если бы он был ртутью, то просто просочился бы внутрь, даже не оцарапывая тела. Но ртуть – жидкий убийца, грозный отравитель, несущий смерть, а сталь…

Мясо, истекающее кровью. Оно лежит на разделочной доске, и вскоре повар примется разделывать этот красный… сочащийся… кровью… кусок… 

Мясо… ему не БО-О-О-ОЛЬНО.

Вообще не больно.

Уже не… больно?

- Ну что, Ганс-Кассандра, зашивать будем, - раздаётся голос повеселевшего хирурга сквозь завесу кошмара наяву. – Так и быть, избавлю я тебя от страшного зрелища твоего келлоида – вижу, крови ты боишься больше всего на свете.

Теперь Ганс видит себя плюшевым мишкой, которому игравшие с ним дети попытались оторвать одну из лапок, а сострадательная женщина… нет, Макс, нежный и всё понимающий Макс, накладывает аккуратные, частые стежки, не позволяя белоснежному синтепону выпасть из плюшевой оболочки.

- Ты держался молодцом, парень, - говорит ему Макс голосом хирурга. – Я услышал всего пару вскриков – весьма мужественно для операции без наркоза.

Ганс устал бороться с собой – его глаза стали медленно закрываться. Образ Макса отдалялся, но тёплая, неповторимая улыбка сурового человека с добрым сердцем окутала его волнами блаженного покоя.

…Он вернулся к событиям дня своего позднего пробуждения.

«Теперь я – Новый Дракула в самом прямом смысле слова», - с облегчением подумал он.

Конечно, в Майами теперь придётся задержаться на несколько дней, чтобы снять швы, но… Разве плохо стать послеполуденным фениксом, осознать всю ценность своей жизни? Татушка, набитая ради Макса – пожалуй, самая бессмысленная жертва в жизни. Макс любит Ганса и без этого глупого клейма, без танцующих на плече человечков… и даже без спирального солнышка.

Ганс подошёл к окну и с изумлением взглянул на далёкую океанскую гладь.

«Хотя бы веснушки остались – уже хорошо».

Он снова взял в руки мундштук и повертел его, рассматривая блестящую поверхность.

«Похож на кол, который можно, образно говоря, воткнуть в сердце. Да, воткнуть – с каждой выкуренной сигаретой, всё глубже и глубже… пока смерть не разлучит с миром живых и с Максом».

Врач предписал ему пару дней оставаться в палате до захода солнца, чтобы рана лучше затягивалась. Совсем по-вампирски: сидеть в четырёх стенах, пока не наступит предсумеречный час, когда можно выйти из больницы и немного подышать свежим воздухом.

Гансу хотелось разломать мундштук хотя бы на две части, но это резкое движение можно будет сделать не ранее, как послезавтра. А пока…

На тумбочке обнаружилось дешёвое издание «Дракулы» Стокера, заботливо заламинированное прозрачным скотчем – Алекс принёс, пока Ганс ещё спал.

Ганс принялся листать книгу – без картинок, но с чётко пропечатанным текстом на плотных страницах. И вся она была местами раскрашена текстовыделителями самого разного цвета – так режиссёр выделял, по его мнению, самые главные мысли, чтобы как-нибудь потом обыграть их в сценарии фильма.

Особо не вчитываясь, он смотрел на выделенные яркими цветами строчки, пытался даже сосчитать количество таких отмеченных цитат, но сбился уже на первом десятке. И всё-таки одна из цитат, находящаяся намного ближе к концу романа, чем к его началу, заставила его остановиться и призадуматься.

«Да, это необходимо, необходимо, необходимо! Это чудовище и так причинило много вреда в той ограниченной оболочке, в которой оно находилось и за то непродолжительное время, когда оно было телом и только на ощупь, без знаний, действовало в темноте».**

И всё-таки понять Алекса было не так уж просто: для столь пронзительной фразы он выбрал не красный, даже не оранжевый, а ярко-зелёный цвет. Либо схватил первый попавшийся маркер, либо… увидел в этих словах надежду на то, что автор только подразумевал.

«Это то, что можно сказать о моей самоуничтожившейся татуировке, - понял Ганс. – Я и не знал, что начинающие режиссёры могут видеть намного дальше, чем великие классики».

…После долгого молчания ожил смартфон припевом из «Stand, My Ground» в исполнении «Within Temptation» и фотографией Макса со старым рубцом на правой щеке – наследием тех лет, когда Макс Гейтс (позднее взявший себе фамилию Челленджер, потому что его раздражали частые подколы товарищей относительно его «родства» с главой корпорации «Microsoft») решил завязать с работой грузчика, уличными драками между «своими» и «чужими» и влиться в ряды рестлеров. Динамичная работа, связанная то с постоянными перемещениями тяжеленных предметов мебели, то с разгрузкой стройматериалов, плюс ещё выходные, регулярно проводимые Максом в спортзале – всё это нацеливало его на то, что однажды, скорее, чем он думает, Макс сможет стать хорошим спортсменом.

- Да, Макс, это я, - взял трубку Ганс-Александр.

- Ганс? – засмеялся качок на той стороне линии. – Ты где пропадаешь, мой щупленький мальчик? Всё ещё надеешься найти работу в какой-нибудь провинциальной библиотеке?

- Я снимаюсь в очень интересном фильме, - в голосе Ганса появились нотки кокетства. – Сегодня, правда, у меня выходной – отдыхаю с видом на море. – Ему совершенно не хотелось сообщать все больнично-печальные подробности.

- Вот что, Ганс, - Макс взял небольшую паузу, чтобы его голос прозвучал серьёзнее, - у меня уже закончились соревнования, и я… готов вернуться к тебе победителем.

- Да-а?

- Бери выше, Чемпионом Америки.

Ганс не смог сдержать восхищения.

- Мой противник был таким же отчаянным, как и я, - делился подробностями Макс, - и у него уже был один чемпионский пояс, но публике я почему-то больше понравился. Видишь ли, те, кто платит деньги за шоу, ожидают интересное зрелище и новых героев, так что мой успех на пятьдесят процентов составило мнение зрителей. Увы, Стальной Джеймс сегодня отправился в нокаут…

- Надеюсь, ты его не сильно… побил?

- Все зубы остались на месте, даже хребет не хрустнул – пострадала только репутация.

- Не сомневаюсь, твоя слава уличного бойца была благосклонно принята публикой, - искренне высказался Ганс.

- Ага, особенно тот факт, что пару лет назад я был в одном шаге от тюремного заключения… но об этом ведущие предпочли умолчать.

Воцарилась неловкая тишина, и через полминуты Макс вернулся к разговору, поинтересовавшись, ГДЕ сейчас находится его возлюбленный.

- В Майами, - просто ответил Ганс.

- Значит, пока я демонстрировал публике всю силу своего духа, не давая заскучать любителям динамичных зрелищ, ты… загорал под солнышком? – Макс притворно рассердился, но в его словах не было ни намёка на злобу.

- Я потом тебе всё расскажу, - быстро сказал Ганс, чтобы голос не звучал слишком капризно при воспоминании об «утерянной» татуировке.

Он назвал возлюбленному отель, где остановилась съёмочная группа, сказав, что «творческие необходимости» вынуждают их задержаться примерно на неделю, и приезд Макса был бы как раз кстати – пусть хоть одним глазом посмотрит и убедится, что Ганс-Александр в минуты их разлуки не предаётся горестным мыслям, а пребывает в «творчески праведных трудах».

Попрощавшись, Ганс облегчённо выдохнул: всё складывается не так уж мрачно: Макс обещал приехать через пару дней, и тогда он, Ганс, представит его съёмочной группе как… своего лучшего друга (только Алекс знает, что не просто друга, а одного из самых близких людей в жизни)… и брутальный рестлер Макс Челленджер, он же человек с грубой внешностью и очень добрым сердцем, тоже сможет гордиться тем, кого любит больше всех на свете.

Вот только КАК сообщить ему о неудаче с татуировкой, чтобы – даже невзначай – не скатиться в слезливую сентиментальность?

_________

*В городке Браунвуд действительно находится заброшенный бордель.

**Реальная цитата из романа Брэма Стокера «Дракула».

 

 

ЧАСТЬ II

Желанное прибытие Макса не заставило себя ждать, и через пару дней (плюс-минус несколько совсем уж ничтожных часов) родные, мускулистые руки бережно сомкнулись на изящной фигуре готического принца.

- Я так по тебе скучал… - в голосе Макса удивительным образом смешалась радость встречи и очевидная усталость после напряжённого перелёта, в ходе которого Чемпион Америки всё-таки заставил себя вздремнуть, несмотря на целый калейдоскоп впечатлений, начиная с церемонии награждения и завершая жадными атаками журналистов – как прославленных глянцевых изданий"Men’s Health” и "PLAYBOY”, так и откровенно жёлтых газетёнок для одноразового прочтения на ходу.

Черноволосый юноша самозабвенно прильнул к накачанному торсу друга; дыхание его на миг приостановилось, словно боясь заглушить стук богатырского сердца, отзывавшегося в груди Макса кузнечными ударами молота по наковальне.

- Я тоже, Ма-акс, - Ганс позволил себе растянуть любимое имя, вложив в тембр своего голоса, прозвучавшего чуть более робко, чем обычно, не столько «готичную» манерность, сколько ту самую нежность, не способную прятаться ни за какими утончёнными масками.

Макс положил тяжелую, горячую ладонь на хрупкое плечо и с удивлением для себя нащупал под футболкой туго натянутый бинт.

- Что это с тобой приключилось? – он взял Ганса за плечи и обеспокоенно посмотрел ему в глаза.

- А, теперь уже ничего… - от осознания абсурдности собственной неудачи, брюнет мило усмехнулся. – Это было сюрпризом для тебя, но он, к сожалению, не удался.

- Сюрпризом? – озадаченно переспросил Макс.

- Скажем так: татуировка. Она не прижилась, и теперь вместо нее останется лишь шрам. – Ганс вздохнул. - Прости, мне жаль, что так… вышло.

Макс кивнул, словно принимал извинение за какой-то досадный поступок, но… стоило ли возлюбленному каяться в том, к чему его, Ганса-Александра Брауна, никто не принуждал? Можно было просто рассмеяться, хлопнуть по плечу милого мальчика и сказать: «Да ладно тебе, парень, это такой пустяк! Вот если бы тебе сломали челюсть или выбили парочку зубов…» Но ответить тому, с кем ты давно стал более близок, чем просто друг, подобными словами было равносильно нокауту для профана-соперника, который возомнил себя величайшим спортсменом. Ринг – это единственное место, где можно быть безжалостным и безрассудным, подчинять соперника своей воле ради победы. Немного подумав и очень тщательно подобрав слова, Макс ответил:

- Я представляю, сколько страданий тебе пришлось пережить ради того, чтобы получить новый жизненный опыт… Пусть мои слова покажутся тебе не новыми, но, милый мой Ганс, твоя красота не требует болезненных страданий, чтобы быть всеми замеченной. А для меня ты – самый красивый и совершенный человек в мире.

Ганс улыбнулся, пытаясь представить себе, что было бы, если бы не злополучная «картинка» и все страшные последствия, связанные с ней, но… не смог вообразить себе ничего диаметрально противоположного и просто понимающе кивнул.

Последний выходной накануне утренних съёмок… Ганс уверенно поправлялся, поэтому не видел никакого смысла в методичном соблюдении постельного режима, тем более, что Макс прибыл вовсе не для того, чтобы всё время сидеть у кровати, изображая щепетильную сиделку из какого-нибудь современного псевдовикторианского романа для впечатлительных особ женского пола. Нет, благодаря Максу, остаток дня они вдвоём провели в движении, неспешно, чуточку праздно и вольно прогуливаясь по ослепляюще-солнечным улицам и по-пустынному жарким пляжам. Временами они заходили в маленькие кафе, чтобы остыть от нестерпимого зноя и утолить жажду стаканами минеральной воды. Ганс, вынужденный надеть джинсовую рубашку возлюбленного, мешковато сидевшую на его стройном теле, чувствовал себя, на удивление, неплохо. Макс сам предложил ему именно эту рубашку, с парой вместительных карманов и потемневшими от времени пуговицами, поэтому Гансу оставалось лишь согласиться… на то, чтобы, надев на себя вещь возлюбленного, получить его любезное покровительство.

Едва уставшее солнце наполовину спустилось за линию горизонта, они стояли у входа в в гостиницу, где остановился Макс. Боксёр не стал приводить Ганса в свой номер, не столько из-за вероятности появления у других отдыхающих двусмысленных истолкований, сколько по причине нежелания отвлекаться на публику, лишая себя радости общения с любимым.

Лучшим местом для отдыха оказалась скамейка у маленького фонтана, стоявшего во внутреннем дворике. На него выходила глухая стена с квадратиками вентиляционных отверстий, так что даже свет окон не мог помешать уединению брутального Чемпиона Америки и изящного Нового Дракулы. Они не заметили, как пролетело полдня и, наверное, думали о том, почему так коротки бывают ночи, когда хочется оставаться невидимым под спасительным крылом темноты целую вечность…

Утром ещё одного съёмочного дня

Алекс, любуясь актером, отступил на пару шагов назад. Всё выстрадано-пережитое в больнице лишь усилило очарование и без того редкой красоты Ганса, аристократичная бледность кожи которого теперь стала вдвойне выразительней. Слегка обострились черты лица, глаза засияли томным блеском после бессонной ночи – в конечном итоге, наступил предел совершенству, о котором режиссёр больше не мечтал, потому что ясно видел перед собой.

Макс же стоял в стороне, по-своему восхищаясь юношей. Гансу было так к лицу тесно облегающее облачение аспидного цвета! А как чарующе-изящно смотрелись на его тёмном фоне тонкие белые кружева! Ганс-актёр великолепно выглядел в гриме, блистая почти пугающей, нечеловеческой красотой. 

«Только этот юноша может принести успех малобюджетному фильму!» - одновременно подумали Алекс и Макс, один – с гордостью, другой – с признательностью.

…Последующие шесть дней пролетели как один, словно в режиме ускоренной картинки. Финальные сцены предполагалось отснять за несколько часов до отъезда. Макс всё это время находился на съёмочной площадке, поэтому работа казалась всего лишь зрелищной частью совместного отдыха, остальное время которого Ганс и его любовник страстно проводили в компании друг друга. Приходилось безжалостно красть время бесполезного сна, хотя Ганс не мог бы признаться даже себе в том, что в кадре раскрывал свои возможности вполсилы. Напротив, уставший от жизни Дракула, изведавший в полной мере всех смертных наслаждений, взирал с экрана трагически тяжёлым взглядом тёмно-серых глаз, на дне которых скрывалось счастье, почти мистическим светом иходящее из таинственной черноты зрачков.

Друг Ганса-Александра съёмочной группе пришелся по душе, заняв видное место в тесной компании; Макс даже получил от режиссёра предложение участвовать в съёмках следующего, возникшего в голове Алекса подобно озарению, проекта. На сей раз следовало обратить внимание на яркую внешность смугловатого Макса, начав фильм именно с него. Рукописные черновики сменились упорядоченным хаосом текстовых файлов в ноутбуке, каждая сцена гипотетического фильма получала десятки вариантов развития событий, но общая сюжетная картина никак не могла выстроиться, хотя Алекс, наверное, молил всех богов, связанных с искусством, оказать ему вдохновенную поддержку.

В то же время, Алекс Джонс решил кардинально сменить методы работы: вместо тщательной вычитки хаотично набранных фрагментов предстояло отснять энное число совместных сцен с Гансом и его другом. Выразительно-бурный характер нового фильма подчинял Алекса себе, болезненно тянул за творческую жилку и требовал жертвы ради искусства. Будущий проект, ещё больше будущих проектов, помноженных на сотни и тысячи раз… Когда-нибудь Ганс и Макс станут знамениты как двое очень-очень близких друзей, о них будут взахлёб говорить во всех новостях планеты, и пускай они радуются своей популярности.

Жертва же состояла в том, что Алекс не стал интересоваться, каково отношения ко всему этому самих друзей.

…Последняя ночь в Майами прошла особенно бурно. У порядком измученного Ганса словно открылось второе дыхание: в постели он, словно мотылёк, буквально играл и забавлялся с Максом, не ведая усталости. Чемпиону Америки предстояло по возвращении к тренерам продолжать упорные тренировки, и ни боксёр, ни готический принц не могли сказать точно, когда состоится следующая встреча. Последняя ночь – всему итог, всему венец, в триумфальном сиянии золота. Ганс и Макс – на большом прекрасном ложе, окружённом вихрями облаков, а в облачных просветах, где-то там, внизу, кипит и движется в своём беспокойном ритме сложный и запутанный мир.

На пике страсти, Ганс выгнулся и ссадил почти зажившее плечо о жёсткую спинку кровати. Боль показалась ему настолько ничтожной, что он даже не придал ей значения. Из-за удушающей жары и облегающего костюма, пришлось отказаться от ношения повязки, тем более Алекс не собирался пользоваться компьютерными эффектами и уменьшать рельефный «нарост» на левом плече.***

«Не «Сонную лощину» же снимаем!» - проснулся в Алексе внутренний критик, отметавший всяческую сентиментальность и требующий от актёров максимального напряжения сил.

Кульминация с развязкой - последняя ночь, облачный триумф и далёкий мир… и пара капелек крови на светлой простыне кровати.

Время подмигнуло из глубин вечности, превратив ночь в утро. Пара часов сна показалась секундой, истекшей с несправедливой быстротой. Странная слабость властвовала над телом Ганса, которую хотелось легкомысленно списать на недосып и излишне усердную работу. Даже учитывая столь очевидные причины, он приложил титанические усилия на то, чтобы элементарно подняться с кровати, а затем, в полузабытье приняв душ, позавтракав незамысловатым бутербродом, выходить на съёмочную площадку наряжённым и загримированным.

«Сон, слабость – всё это пустяки, - говорил себе Ганс из последних сил. – Алекс верит в меня, а я не должен подводить его, потому что иначе фильм так и не выйдет в прокат…»

Он и сам не замечал, как лучистый энтузиазм затравленно блекнет под целлофаново-удушливым слоем долженствования.

В конце концов, Дракула, даже Новый, должен был умереть. По собственному выбору. Ему до боли наскучил современный мир, изученный вдоль и поперек, до тошноты, поэтому Дракула решил отдать вновь обретённую неуязвимость в угоду вечному покою, замертво упав в сиянии солнечных лучей.

Неожиданный поворот событий Алекс видел следующим образом: в финальных кадрах Дракула, с одухотворенным лицом, падает навзничь, смертельно бледный и одновременно прекрасный в безжалостной яркости солнечных лучей.

- Камера… мотор!

На нетвёрдых ногах Ганс-Александр вошел в полосу света. Решение покинуть этот мир далось Дракуле с трудом, так же, как тяжело давался юноше каждый сделанный шаг. Лицо его столь правдоподобно передавало немыслимые усилия идти напрямик своей судьбе,

Мучительное выражение на лице от совершаемых сверхусилий было столь правдоподобным, будто и в самом деле солнце болезненно подтачиваложизнь готического принца. 

ДА, ВОТ ОНО! То, что не было прописано в сценарии и явилось свыше совсем недавно, в дни перерыва между съёмками… Восторг Алекса слился с гармоничным вращением Вселенной, встряхнул её равномерную упорядоченность и, казалось, прокатился сквозь Солнечную систему несколько раз, бесконечно отражаясь от каждой планеты бесчисленными звёздами.

Залитый солнцем черный силуэт Дракулы… Немыслимая бледность удачно загримированного лица… Животворящий плеск аквамариновой воды. Всеобъемлющая игра солнечных лучей на каждом гребне волны. И лишь умирающий Дракула вбирает в себя лучи дневного светила, несущего неминуемую, но до боли желанную смерть. 

До чего прекрасна картина, где каждый штрих отчетливо звучит в хоре ослепительного сияния! Медленно, величественно закрываются глаза Дракулы, после чего, легко и волшебно теряя опору, подгибаются ноги… Безвольными ветвями опускаются вдоль чёткого, готически-острого силуэта ослабевшие руки. Дракула теряет равновесие – опускается его голова…

Ганс рухнул на землю, словно обыкновенная кукла, застыв в немыслимой, одновременно изысканной и возвышенно-страдальческой позе.

- Стоп! Снято! – восторженно командует Алекс, предвкушая огромные кассовые сборы. – Ганс, ты – самая большая надежда киноиндустрии!

Ганс-актёр не отреагировал на его вопли, словно упивался славой, или думал о чём-то высоком, или…

Алекс не верил своим глазам, которые видели на песке всего лишь бездыханное тело в чёрно-белом облачении.

«Актёришка мнит себя величайшей звездой, - вновь проснулся в режиссёре внутренний критик. – Это всего лишь игра, не более чем притворство, набивание себе цены».

- Ганс, съёмки окончены, поднимайся! – закричал Алекс так громко, как только мог. – Ганс, ты слышишь?! Ты сыграл роль, и хватит изображать из себя…

…шута. Алекс, разумеется, сказал бы «дурака» или «идиота», но только сейчас понял, что все члены съёмочной группы, даже оператор, столпились вокруг бездыханного Ганса и неловко пытаются оказать помощь.

Голоса настолько смешивались и перебивали друг друга, что молодой режиссёр слышал лишь обрывки фраз:

- …да он едва дышит…

- …надо было подождать до пяти вечера, чтобы жара спала…

- …и как ты представляешь себя на его месте? Ты бы точно так же валялся и даже не стонал…

- …кажется, пульс есть, он скоро очнётся, ребята…

- …пока ты купишь в ближайшей палатке колу…

Алекс боязливо попятился в сторону, не желая принимать участие в бессмысленной дискуссии, и тут же был сбит с ног прибежавшим из гримёрной Максом. Боксёр, которому пришлось уходить в гримваген ввиду срочного звонка, не стал выяснять всех деталей случившегося. Растолкав беспомощных сострадальцев, Челленджер легко поднял на руки Ганса и, обведя недовольным взглядом присутствующих, как можно более спокойным тоном процедил:

- Едем в больницу, идиоты.

Яростный блеск его глаз вкупе с бесстрастно-устрашающим взглядом заставил «идиотов» встрепенуться и следовать сзади, на почтительно-близком расстоянии. Алекс даже вызвался сесть за руль своей машины, но Макс вырвал у него из рук ключи и сам сел за руль, предварительно разместив Ганса на заднем сиденье.

Ганс был на грани смерти, и возможность возвращения к жизни сокращалась с каждой минутой.

Шесть часов спустя…

Бритоголовый хирург, тот, что ещё недавно спас руку Ганса, вышел в коридор, где Макс, сидя на скамейке в полудрёме, уже привалился к стене.

- Вам повезло, что успели вовремя обратиться, - нарушил его беспокойный сон доктор. – Пришли бы вы на два часа позже и тогда…

Хирург сделал выразительный жест, намекая на летальный исход для пациента.

- К нему можно? – облегчённо спросил Макс.

- Он пока ещё очень слаб и без сознания, да и вряд ли вы сможете сделать больше, чем уже сделали.

На вопрос Макса о том, что же будет дальше, врач ответил:

- Заражение потребовало сделать переливание крови. Сейчас ваш друг подключён к системе жизнеобеспечения, и мы тщательно наблюдаем за ним. Но его состояние стабильно, есть заметные улучшения, правда, пока я не могу обещать вам что-либо.

В отчаянии, Макс едва не впечатал кулак в стену. Ведь это он, Чемпион Америки, не понаслышке знающий о том, как долго могу заживать раны, не подумал о последствиях ночных развлечений. Наверстав «упущенное», он позволил жизненным силам стремительно иссякнуть в теле возлюбленного. Кажется, Макс впервые в жизни мог признать свою вину, вот только что бы изменило это отчаянное признание?

- Я представляю, как тебе сейчас грустно, - раздался за спиной знакомый голос.

Он обернулся и увидел только что пришедшего Алекса.

- Мне – грустно?! – переспросил Макс. – Да я сейчас тебе…

Ему хотелось схватить этого чёртова панка-режиссёра в охапку и размозжить о стену эту противную крашеную голову, но ещё больше хотелось ломать и крушить вокруг, всё, всё, ВСЁ!!!

- Макс, не один ты виноват в происшедшем, - спокойно произнёс Алекс. – Я слишком увлёкся своими идеями, чтобы заметить ухудшение состояния Ганса. Такова реальность: режиссёрам нужные хорошие кадры, искренние эмоции и соответствующая картинка. Увы, теперь я понимаю, как дорого обошёлся мне весь мой фильм, не только заключительные сцены…

Глядя на собеседника, Макс решил, что тот просто пытается его утешить, говорит об очевидных вещах и этим самым бередит душевные раны. Но у Алекса был такой подавленный вид, что ссориться, выясняя, кто из них двоих виноват больше, оказалось бессмысленно. Да и не поможет Гансу прийти в себя.

Ночь в больнице была так не похожа на ту прекрасную ночь, когда Макс и Ганс были впервые вместе! Боксёр ощутил себя вовлечённым в тягучий водоворот времени, хотя Алекс даже предложил ему взять свои наручные часы – он отказался, чтобы не гипнотизировать себя равномерным бегом стрелки по циферблату и не вгонять себя в подобие сна, даже самого страшного. Никогда в жизни Макс не посещал церковь, считая религию утешением для слабаков, но сейчас, в первый раз в своей жизни, он молился о том, чтобы болезнь Ганса оказалась просто последствием нехватки сна…

И высшие силы, которые, несомненно, где-то всё же существуют, смилостивились над ним, потому что с утра Макса разбудил хирург, сообщив о том, что Ганс пришёл в себя.

- Сейчас его состоянию ничто не угрожает, - добавил врач, - но всё же постарайтесь не слишком утомлять его.

- Ты не представляешь, как ты дорог мне, - сказал Макс, сжимая узкую холодную ладонь юноши, когда его наконец пустили в палату. - Если бы я тебя потерял, моя жизнь превратилась бы в мрачный кошмар. Мой милый Ганс, больше никогда не вытворяй с собой ничего, даже ради меня! Поклянись, что ты больше не будешь так делать!

Ганс-Александр слабо улыбнулся.

- Не буду, Макс. Клянусь. Я и сам не рад, что придал слишком большое значение какой-то глупой картинке на теле, выдал за подвиг жалкий, сиюминутный каприз, и…

Он решил не завершать фразу: больше не требовалось никаких объяснений, да и силы следовало поберечь, направив на выздоровление и отдых.

Вместо ответа, Макс прижал к себе хрупкое беспомощное тело, а потом, спохватившись, помог Гансу аккуратно опуститься на подушки.

- Послушай, Ганс, - тихо проговорил он, опустив глаза, чтобы не показывать переполнявшей их грустной радости.

- Да, я слушаю тебя, любимый.

- Мне нужно тебя кое о чём спросить, - после небольшой паузы начал Макс. – Не хочешь ли ты, когда вся эта суета закон… в смысле, когда тебя выпишут из больницы переехать жить ко мне? Понимаю, это будет не всегда удобно, да и соседи однажды узнают… о наших отношениях… Но мне гораздо важнее, что ты будешь со мной, рядом, и, если ты хочешь…

Ганс ощутил, как внутри него зарождается что-то большое и важное, под названием Счастье; казалось, тёплые волны выносят на поверхность его хрупкую фигурку, и непроглядно-мрачные глубины, в которых он так отчаянно метался, остаются где-то далеко, внизу…

«Я всё время мечтал об этом», - хотелось ему сказать, но Ганс был пока ещё слишком слаб для проявления бурного восторга.

Максу и не требовалось пояснений: глаза возлюбленного говорили намного больше обыденных слов.

«Макс, я не могу поверить, что ты теперь снова со мной!» - взяв широкую, тяжёлую ладонь в свои изящные руки, он прикрыл глаза, боясь расплакаться от ощущения счастья, наполнившего сердце.

Одними губами, еле слышно, юноша прошептал:

- Да, я хочу этого…

В тот же день Ганса попытался навестить и Алекс, но Макс, столкнувшись с ним в коридоре, оттеснил зелёноволосого режиссёра к выходу.

- Слушай меня, Алекс, - недобро сверкнул он глазами. – Я ничего не имею против того, чтобы ты показал свой фильм хоть всей Галактике, но больше не приближайся к Гансу и не приглашай его в свои проекты.

- Это… угроза? – нервно сглотнул Алекс.

- Тебе решать, мальчишка. Я бы хорошенько поколотил тебя, но, на твоё счастье, не бью слабаков, а ты как раз один из них. Мой тебе совет: уезжай из Майами немедленно и монтируй свой фильм, как бы плох или хорош он не был. Это единственное, что ты можешь сейчас сделать.

А пока молодой режиссёр мог делать только одно: бежать, бежать прочь от Макса, пока тот не настиг его и не решил всё-таки избить до полусмерти…

Они выходили из больницы, держась за руки. Ганс больше не вспоминал о режиссёре, о фильме, ради которого затевалась поездка на юг Америки – казалось, теперь это всё потеряло свою актуальность. Макс улетал из жаркого города, увозя с собой Ганса. Правда, багажа у них прибавилось на одну сумку: в период реабилитации, Ганс прочитал множество журналов с комиксами, и ему не хотелось расставаться со столь внушительной коллекцией, да и Макс не был против, ведь он лично скупал их в магазинчиках для своего возлюбленного.

…Едва самолёт поднялся в воздух, оба наконец, осознали, что отныне их жизнь только начинается. Макс заработал достаточно денег, чтобы со временем можно было подыскать уютный, просторный дом, вместо тесной и смешной квартирки. Но это ещё только первый шаг в новую, еще неизведанную, но однозначно счастливую и наполненную новым смыслом жизнь…

Алекс завершил монтаж «Нового Дракулы» в страшной спешке, после чего представил своё творение на каком-то местном фестивале, организованном начинающими режиссёрами-энтузиастами. Его фильм не вызвал бурю эмоций, однако игра Ганса-Александра Брауна мало кого оставила равнодушной, и Алекс Джонс был вынужден получить премию в номинации «Лучший актёр первого плана» вместо юноши, игравшего Дракулу.

Алекс вскоре приступил к съёмкам нового фильма, на сей раз документального, решив показать жизнь обитателей Брайтон-бич без прикрас. Эмигранты, возмущённые бесцеремонной наглостью панка, собрались толпой и забили его до смерти. По иронии судьбы, последние минуты жизни молодого режиссёра сохранились на плёнке, которая теперь хранится в полицейском архиве как свидетельство вторжения в частную жизнь.

«Новый Дракула» стал первым и последним фильмом Алекса Джонса, а потому и единственно лучшим за всю его карьеру.

___________

***Отсылка к технике съёмки безголового героя «Сонной лощины», когда сначала снимался актёр в синей маске, а потом, при обработке на компьютере, «удалялась» его голова. С позиции Алекса, «Сонная лощина» - фильм слишком скучный, чтобы не уснуть в процессе просмотра.