Свой человек

- Мы с женой вот уже пару лет не можем развестись. Квартира у нас новая, купленная всего три года назад… 

Я смотрю на старый советский сервант и гладильную доску. Третий предмет мебели в этой комнате - разложенный диван, на котором мы лежим, отходя от полученного удовольствия. Он смотрит на меня выжидающе, и я продолжаю:

- Продавать ещё нельзя, ну, то есть, можно, но тогда будьте любезны, отслюнявьте налог. Идти некуда ни мне, ни ей - родители у нас у обоих в других городах. Я, конечно, могу съехать на съёмную квартиру, а её оставить с двумя детьми. Но тогда я буду платить и ипотеку, и аренду за себя. На алименты уже не хватит. А она одна себя и ещё двоих не прокормит. В общем, так и живём…

Он понимающе усмехается. Мы встречаемся уже третий раз, и я бегу к нему, как тузик на случку. Мне так хорошо, что я этого боюсь и ни в коем случае не позволяю себе начать привыкать. Его ещё и зовут Антон - я очень хотел так назвать сына, но жена - ни в какую. 

- И поэтому ты находишь утешение на стороне, - флегматично изрекает он, снова усмехаясь.

- Ха! Ещё какое!

Я снова набрасываюсь на него и целую, целую, целую. Он впивается в меня так, что, кажется, вот-вот прокусит мне губу. И вот мы целуемся, а в голове у меня: тик-так, тик-так, пора сматывать удочки, вы и так тут кувыркались больше часа… 

- А ты никогда не хотел жениться? - спрашиваю я, надевая штаны и, как в детском саду, не попадая в нужную штанину. 

Он изумлённо мотает головой и зевает.

- Я с женщиной не пробовал даже.

- А чего так?

Он пожимает плечами.

- Не хотелось…

Если бы мы вдруг поженились и я каждый день возвращался не к жене, а к Антону, у нас был бы, наверное, идеальный брак. Он бы никогда не кричал, не ворчал, не придирался по ерунде, не выкатывал претензии за то, что я не заметил крошки на столе или капли масла на плите после яичницы. Он бы на всё лишь пожимал плечами, усмехался и потом впивался в меня своими крепкими губами. Я, наконец, натягиваю брюки и застёгиваю ремень. 

- У меня первый секс тоже был с мужчиной. 

- И как?

- Больно…

Он хохочет. 

- Я после первого раза тоже думал: “Антоха, зачем тебе это надо?”

- Я смотрю, тебе это очень даже надо!

Он хохочет ещё громче.

- Найти бы вот только своего человека…

“Может, ты уже нашёл его?” - чуть не слетает у меня с языка, но я почему-то так и не выпускаю слова на волю. 

По дороге домой я говорю с Антоном. “Вот представь”, - мысленно произношу я, - “Я ушёл от жены к тебе. Мы живём в твоей однушке, за которую платим пополам, спим на раскладном диване… Нет, наверное, нужно купить нормальную кровать, ведь в комнате ещё полно места… Мы каждый день занимаемся сексом, ведь ни у кого из нас никогда не бывает месячных. Утром каждый из нас уходит на свою работу, а вечером мы почти бежим в нашу однушку, потому что так друг друга хотим… Выходные мы проводим вместе: ездим в центр, сидим в каком-нибудь баре на Покровке и пьём пиво, а потом идём по Покровке в обнимку… Погодь, что это я несу? Так, конечно, не получится. Но можно ведь и без этого, можно только в нашей однушке, где никто про нас ничего не узнает. Я никуда не хочу уезжать. Я не могу без Волги, мне хотя бы раз в неделю нужно на неё смотреть…”

Дома темно, как ночью в больничной палате. Горит только одна лампочка над кухонной плитой, та, что в вытяжке. Жена с детьми ложатся рано, и даже если я возвращаюсь чуть позже девяти, часто ужинаю в одиночестве. Но так, пожалуй, даже лучше: никто не ворчит над ухом, не говорит “не чавкай”, не напоминает в сто пятидесятый раз о том, чтобы я не забыл сложить посуду в посудомойку. Я разогреваю оставленную для меня порцию супа, какие-то макароны с котлетами, какое-то подобие салата… А потом, убрав всё в посудомойку, ещё битых сорок минут сижу в кухонной полутьме и мастурбирую, вспоминая сегодняшний секс с Антоном и представляя, что он тоже там, на своём раскладном диване, вспоминает меня. 

“Есть желание встретиться?” - пишу я ему через пару дней в Телегу.

“Желание есть всегда”, - отвечает он.

“Тогда после 20 я у тебя ?”

“Может, сегодня без резины? ?”

“Честно говоря, без резины не готов ?”

“Жаль. Я тебе доверяю”.

Он встречает меня немного заросшим и сразу впивается в губы. Щетина колется, но от этого я завожусь ещё быстрее и уже через минуту мы приземляемся на его раскладной диван. Кажется, я бы мог целую вечность целоваться с ним и гладить по щетинистой щеке. 

- Вон как оброс, - шепчу я, - Небось, у тебя тоже в роду южане или азиаты, как и у меня?

- Как сказать… - флегматично говорит он, покусывая меня за ухо, - Я чуваш наполовину, на четверть татарин, а остальное - хрен знает, чего там намешано…

“Я бы влюбился в тебя сразу, если бы мы встретились в юности” - кричу я ему молча, - “Если бы я тебя встретил, мне бы, наверное, никто был не нужен…” Я вряд ли сказал бы такое вслух. Я не помню, чтобы когда-нибудь кому-то говорил нечто подобное. С женой мы пошли в ЗАГС как-то спонтанно, через полгода после того, как начали встречаться и где-то недели через две после того, как впервые переспали. Это было чем-то само собой разумеющимся, логичным развитием отношений, а опыта в этом у меня не было ни черта. Я женился при первой возможности, потому что это была первая девушка, которая восприняла меня всерьёз. Ходил и радовался, как дурак, тому, что над Волгой распускаются листья, и вот в моей жизни впервые так: весна - и я не один. 

У меня не было женщин, кроме жены, а с ней секс мне никогда не нравился. Возможно, все эти годы мне просто не хватало опыта для того, чтобы раскрыть её тайные желания, которые запрятаны у неё где-то очень-очень глубоко, так что даже минет кажется ей чем-то сродни проституции. Спасибо, что она родила мне детей. Нет, правда, спасибо, без всяческих издёвок и экивоков. Но теперь, видимо, что-то сломалось, высохло, закончилось, “села батарейка”, как пелось в той дурацкой песне моего детства. Я не знаю, сколько у меня было мужчин, - я давно потерял им счёт, но мне очень-очень давно не было так хорошо, как сейчас, и я боюсь к этому привыкать.

- А почему ты так не любишь резину? - спрашиваю я, снимая презерватив.

- Нет такого ощущения близости, как хочется…

- Даже в ультратонких?

- Даже в ультратонких, - игриво шепчет он, выпучив глаза. 

На улице нестерпимый холод, какого давно уже не было нашими стремительно теплеющими зимами, превращающимися в европейское бесснежье со сверкающими ёлками. Снега и сейчас не так уж много, но мороз, как в детстве, щиплет нос, щёки и уши, даже под шапкой. Сегодня я без машины, и пока такси везёт меня через мост над Окой, я вдруг понимаю, как дорога мне моя новая квартира на восемнадцатом этаже, с которого, хоть и неясно, сливаясь с синей полосой леса на горизонте, бывает видна Волга, как нравится мне новая кухня, которую нам собрали совсем недавно, и как я бываю счастлив, когда оба сына выбегают в прихожую и наперебой кричат: “Мой папа!” - “Нет, мой!” Выйдя из такси перед подъездом, я чувствую, что меня пробирает от холода до мозга костей, как в детстве, когда после ванной бежишь через всю квартиру в кровать и ныряешь под одеяло. 

Почти всю следующую неделю я валяюсь с температурой и переписываюсь с Антоном. Пишу не очень часто и осторожно, боясь надоесть. Ведь бывает так: разговоришься с кем-то в том же Контакте, начнёшь привыкать к человеку, а он вдруг кидает тебя в чёрный список.

“Ты в порядке? А то я с температурой слёг ?”

“Вроде да… Тут немудрено слечь в такой холод собачий ?”

“Ну, мне уже лучше. Давай попробуем на следующей неделе. Есть желание? ?”

“Желание всегда есть, но на следующей неделе не получится. Ко мне родственники приезжают”.

“Надолго?”

“На неделю примерно, может, чуть меньше”.

“Ну, ты дай знать ?”

“Напишу”.

Я выслушиваю от жены упрёки о том, что я, как всегда, слишком легко одеваюсь, что часто хожу без шапки (что неправда) и что теперь на ней одной весь дом, потому что я валяюсь пластом и не могу помочь. Когда я, наконец, выхожу на работу, лезу в Телеграм в поисках переписки с Антоном, листаю разные диалоги - ниже, ниже и ниже, и понимаю, что диалога с ним больше нет. Я, конечно, могу залезть в почту и найти переписку там, но стоит ли?