Я тоже когда-то был женат…

У него всё рассортировано, упаковано, утрамбовано. Стиральная машинка под раковиной, кремовый сверкающий унитаз в углу, и ещё для ёршика место остаётся - последние десять квадратных сантиметров… Зато впихнулась целая ванна: хочешь тебе тропический душ, хочешь - простецкий. Мохнатые икеевские полотенца - друг над другом, по порядку - от большого к маленькому. Только что лебедем не сложенные. Тоже кремовые - в тот год такой цвет, кажется, был особенно в моде. Выходишь из этого чуда эргономики - и едва не тормозишь в добротный бежевого оттенка комод. Он как раз умещается у крашеной безобойной стены, оставляя проход размером с полтела. Сделал ещё полшага - вот тебе некое подобие кухни: полтора шкафчика, узкий длинный холодильник почти в потолок и чёрная микроволновка с клавиатурой... Кровать у него в нише за этой самой "кухней": высокая, как у моей прабабушки, внизу - шкаф для белья. Забираться на неё нужно так: встать одной ногой на подлокотник дивана, оттолкнуться - и вот ты на нежном постельном белье, тоже какого-то коричневатого оттенка.

Он ныряет вслед за мной и впивается мне в губы. Стонет немного манерно, впрочем, довольно естественно. Единственное, почему-то повторяет "фак, фак, фак" с нашим славянским выговором, будто передразнивая какое-нибудь чешское порно... Ему хорошо, мне хорошо, нам хорошо, - думаю я, отвечая на его поцелуи, гладя его по чистовыбритым щекам и по волосатой груди. Что ещё нужно для залётного командировочного парня? Массирую ноги - без единого изъяна, с ровными ногтями, явно обработанными пилкой.

- Я как раз вчера делал педикюр, - глубоко дышит он. - Так что там должно быть всё хорошо.

- Ну, мне всякие нравятся, - говорю. - Брутальным парням часто идут грубоватые ступни.

- Нееет, - морщится он от удовольствия и зовёт меня войти.

"Фак, фак, фак..." - слышу я, усердно работая, так что с меня сходит семь потов. Он просит не кончать ему на грудь, потому что, видите ли, сперма слипается в волосах…

- Главное - горячей водой потом не смывай, - говорю.

Он деликатно смеётся. В его высоком холодильнике находится кола со льдом, как в лучших западных сериалах (от крепкого я тактично отказываюсь). Большой круглый бокал, в боках которого отражаются кухонные светодиоды. Он вдруг замечает у меня кольцо на руке.

- Так ты, значит, би? - спрашивает он подчёркнуто тактично.

- Ну да. Разве я тебе не писал?

- Вроде нет…

Мы списались утром, когда я понимал, что у меня перед поездом - как минимум целый вечер. Благо московская доска - это действительно доска, не то что в провинции. Приехал к нему на предпоследнюю станцию метро, окружённую стройками, стеклянными остановками и лотками с персиками и арбузами. Вроде Москва, а вроде уже и не Москва. Границы здесь часто бывают размыты. Перейдёшь дорогу - вот тебе и другой город.

- А ты чисто гей? - спрашиваю, нащупывая языком кусочек льда. О чём ещё говорить после фееричного оргазма?

- Я тоже когда-то был женат. Но мы и полугода не прожили.

Про детей не спрашиваю, но что-то говорит мне, что там ими и не пахнет. Он надевает очки и ярко-синие трусы, которые очень идут к его загорелому волосатому телу. Наливает себе колы в такой же бокал, достаёт лёд из морозилки... Руки идеальные, как у манекена. Ногти отточенные. Мне симпатичны такие люди. Я и сам почти такой. Постоянно стремлюсь, чтобы вокруг был порядок, восторгаюсь чистоте, когда оказываюсь за границей. Убираю посуду в посудомойку, стараюсь ничего не оставлять на столе, чищу зубы утром и вечером, ежедневно бреюсь, регулярно тру пятки пемзой...Только вот эта студия на двадцать втором этаже, с полукухней в полукоридорчике, зато с небольшой лоджией, встроенная в нишу кровать, крохотный компьютерный столик, зато кресло с удобным подголовником: хочешь выше, хочешь - ниже, хочешь - вылезет специальный валик, если шея устала... Хочу ли я всего этого?

- А ты откуда сам, я забыл? - он медленно, не без удовольствия, цедит колу. Только трубочки не хватает.

Ему хорошо, мне хорошо, нам хорошо.

- Из Нижнего. А ты?

- Из Смоленской области.

Город, название которого я тут же забываю. Может, даже и не город вовсе. Так, посёлок городского типа, где в одной из местных "Пятёрочек" недавно заменили двери на самораздвигающиеся, а рядом до сих пор стоят лотки с лифчиками и яркими - вырви глаз - кофточками.

- Почему ты не переедешь в Москву?

- А что, надо? - я поддеваю языком кусочек льда и сосу его, как карамельку в детстве.

- Конечно, надо! Жизни за МКАДом нет…

- А ты сам-то разве не за МКАДом?

Он деликатно смеётся.

- Ну, это я в глобальном смысле…

- В глобальном смысле жизнь есть даже в пустыне.

Ещё немного - и мы начнём обсуждать проблемы современной философии, а там я как раз опоздаю на поезд и заночую на той самой кровати над шкафчиком. Там как раз есть лишний метр для меня - я не такой уж толстый. А он прикорнёт рядом и даже храпеть не будет. Такие, наверное, не храпят... "Отъебись от человека! - грозит мне внутренний голос. - Каждый живёт, как ему нравится, лишь бы другим не мешал. А счастье у каждого своё".

Да, у него своё счастье. Отвоёванные, выгрызенные зубами, почти московские двадцать квадратных метров, в пяти минутах пешком от предпоследней станции метро - вон она видна внизу, за темнеющим окном, среди куч песка, строительных кранов и горстки деревенских крыш, прикрывающихся ещё не вырубленными деревьями. Тропический душ, широкая плазма во всю стену, еле заметный встроенный шкаф-купе... Это мы с женой всё никак не можем закончить ремонт в спальне. Спим на раскладном диване. Пока разложишь, застелешь - никакого секса уже не надо... Но хоть детскую сделали, так что, по крайней мере, дети теперь живут, как люди.

- Я не хочу никуда уезжать, - допив колу, я отставляю стакан, и он тут же убирает его в раковину. - Тем более, в Москву. Разве в Москве хорошо жить?

- Только в Москве, наверное, и хорошо…

Три книжные полки. Одна в простенке перед нишей с кроватью, другая - прямо над компьютерным столиком, третья - над комодом. "Зулейха". В тот год она, кажется, была на пике популярности. Он, наверное, преподаватель в каком-нибудь приличном вузе, смог заработать на студию у метро, в которой скрупулёзно выстроил свой мир, в котором всё рассортировано, утрамбовано, упаковано. Я представляю его лет двадцать назад, когда ему не под сорок, а ещё и двадцати нет: мальчик из хорошей семьи, ощущающий себя белой вороной среди всех этих лифчиков и кислотных кофточек, не умеющий давать отпор местной гопоте, пробирающийся к своей пятиэтажке через лужи, в которых плавают осенние листья, мимо теплотрассы, тянущейся вдоль бетонного забора с ромбиками, вдоль пилорамы, вдоль гаражей... Я представляю его через двадцать лет, когда ему уже под шестьдесят, и он по-прежнему делает педикюр, включает огромную плазму, достаёт свежее постельное бельё из шкафчика, что под кроватью... Возможно, к нему ещё приходят студенты, и не только за тем, чтобы что-нибудь вызубрить, и он забирается следом на свою высоченную кровать. И нет никакой гопоты, нет луж с осенними листьями. Кругом всё застроено башнями, вымощено, расставлены стеклянные остановки. Он вырвался, отвоевал, вклинился своим счастьем в такие же тесные счастья тысяч и тысяч, в эту гостиницу самостоятельных душ. Ну и пусть всего две конфорки. Позвонил - заказал пиццу или суши. Съел в постели... "Отъебись ты от человека! - одёргивает меня внутренний голос. - Ему хорошо, тебе было хорошо, вам было хорошо... Ты-то многого в жизни добился?".

- Жена у меня вот работу новую ищет, - зачем-то говорю я, вставая из-за журнального столика, который каким-то чудом уместился между компьютерным креслом и диваном.

- Ой, сочувствую, - кивает он головой. - Я вот сразу понимал, что мне в своей дыре ничего не светит.

- Ну а нам, может, ещё светит... Ты знаешь, как это, когда с Волги слышен гудок теплохода?

В ответ он лишь улыбается и пожимает плечами. Я иду к метро мимо лотков с арбузами, мимо разрытого котлована и серого остова будущего дома, мимо новеньких, ещё не покоцанных остановок с гнёздами для зарядки телефонов. Иду, думая о том, что впереди - август, а потом сентябрь, в лужах начнут плавать осенние листья, и к своей сталинке придётся пробираться едва ли не вплавь... В тот год как раз в сентябре жена нашла новую работу, а в октябре мы перебрались в Москву.