День примирения и согласия

7 ноября. Евгений Петрович лежал на диване и дрочил. 
Дрочилось тяжело и по-старчески безысходно. Заходящее осеннее солнце строило ехидные гримасы. Мысли лениво расползались, как насосавшиеся мандавошки, мешали сосредоточиться и комкали мастурбационный сюжет. 
 
В прологе были сладострастные воспоминания бывшего ответственного партработника о девушке его мечты – соседской восьмикласснице Зоеньке Пальчиковой. В слезящихся глазах стоял ангел в гофрированной мини-юбке и с красной ленточкой в толстой, как хвост лемура, косе.
 
Диспозиция развернулась привычно-естественным образом: Евгений Петрович тщательно подмылся, вставил две свечки метилурацила, выпил сердечные капли, опустил в баночку с водой челюсти и прилег на оттоманку. Затем достал из кармана мятых брюк с вытянутыми коленками пачку заокеанских денег, пересчитал и по привычке засунул купюры между любимыми страницами книги Сорокина на комоде. Петрович застал приватизацию и успел прихватить скромный заводской пансионатик с лодочной станцией и какой-то сотней гектаров. Арендаторы приносили плату исправно и ежемесячно. 
 
Глаза мечтательно закрылись, руки медленно и с чувством расстегнули заношенную байковую рубашку, а затем и ширинку. Он сказал: «Поехали!» и взмахнул рукой. Но безразличный червяк висел вызывающе вяло. Сюжет требовал завязки. И Евгений Петрович завязал его тугим узлом. Затем включил телевизор, там – «В мире животных». В зажмуренных глазах поплыл калейдоскоп пубертатных медузных грудок, хоровод свежевыловленных устриц и прочих русалочьих девственностей. Крошечный влажный язычок, высунутый из створок устрицы, поманил Евгения Петровича обгрызенным ученическим пальчиком в чернильных пятнах. Тут-то узелок и развязался. Радости пенсионера не было конца, и он бросился развивать успех.
 
Развитие действия происходило стремительно, с регулярной сменой рук, кряками, покашливанием и паузами для утёра слюны. Руки, забыв об артрите, работали без устали, как подшипники родного ГПЗ. В кульминации были намечены решительный всхлип и молодецкий рык. Ещё несколько секунд, и… и… и… Раздался оглушительный врасплошный звонок в дверь. Как землетрясение, как лифт, оборвавшийся в прошлом году то ли со свидетелями Иеговы, то ли с агитаторами от «Единой России». Х*й рухнул, как Берлинская стена.
 
В этот момент из мира животных донесся вкрадчивый голос Николая Дроздова: «А сейчас посмотрим, как размножаются устрицы…» Раздосадованный Евгений Петрович разжал судорожно сведенные пальцы. Второй звонок по настойчивости напомнил сирену «Скорой», когда увозили его покойную жену, героически погибшую от апоплексического удара в черный день прекращения выплат по билетам МММ. «Наверно, снова картошку или сахар мешками…, а может снова агитаторы…» – уныло подумал он и поковылял к двери. В прихожей Евгений Петрович согнул в коленке и отвел в сторону левую ногу, выпустив букет Молдавии с отчетливыми тонами мэзэре верде*. Три замка, цепочка, засов и задвижка лязгнули вызывающим дискантом.
 
О, Боже! На пороге стояла Зоенька Пальчикова, с портфелем. Шамкающий мокрый рот Евгения Петровича бесформенно расплылся, съеденные губы запали, а дрожащий кулачок протёр счастливые очи. Изумленная слеза умильно скатилась на подбородочный кактус бородавки.
 
– Здравствуйте, Евгений Петрович! – вздрогнул хвост лемура и замер в районе левого соска.
 
Беззубый рот радушно раскрылся для ответного приветствия, но быстро захлопнулся при воспоминании о забытом в баночке.
– Евгений Петрович, здравствуйте! Я теперь состою в передовых рядах борцов за светлое будущее, идущих вместе! – звонко отрапортовала Зоенька со стеклянным комсомольским взглядом. – По поручению районной организации я собираю с населения подответственной территории книжонки грязного писаки Сорокина для заполнения общегородского унитаза. Сдавшим эту макулатуру мы выдаем в качестве бонуса подарочное издание Сборника речей депутатов Мизулина и Милоновой, роман Григория Климова «Протоколы советских мудрецов» или Книгу о вкусной и здоровой пище, на выбор.
Евгений Петрович сделал жестом «минуточку» и пошел в горницу. Первым делом он водрузил на место «улыбку № 32», гордым соколом-сапсаном заглянул в зеркало и застегнул пуговку на ширинке. Он был взволнован, будто у него спросили, сколько орденов у комсомола. Настал долгожданный исторический день, когда он пригласит войти девушку его мечты, возьмет за ручку с чернильными пальчиками и расскажет ей свою краткую автобиографию с отдельными героическими эпизодами. Затем он угостит русалку наливочкой, и Зоенька непременно упадет на оттоманку от восхищения… или клофелина. От сексуальной перспективы голова закружилась, как от первого посещения валютной «Березки».
 
– Зоенька, входи, детка! – вкрадчиво пролепетал он стенокардическим голосом.
Как Зоя Космодемьянская, с гордо вздернутой головкой и бегающими глазками, девушка смело вошла и захлопнула дверь. Евгений Петрович долго провозился с замками бронированной двери, но наконец торжественно возгласил:
– Зоя, сегодня, в этот исторический день, не откажи верному соратнику твоего деда выпить вместе за здоровье нашей великой Родины!
 
Зоя с ненавистью и презрением посмотрела на старичка, как на оккупантов, спаливших родную хату, и страстно сказала:
 
– Да! С удовольствием.
 
Евгений Петрович усадил предмет обожания на оттоманку, доставшуюся ему из таможенного конфиската еще при должности, а сам посеменил на кухню. Там он дрожащими руками налил клюковки в хрустальные бокалы, достал из затхлой аптечки таблетки клофелина и размешал полпачки в одном из бокалов. Затем бокалы были торжественно водружены на журнальный столик перед чинно восседающей восьмиклассницей. Свой же бокал Евгений Петрович подвинул ближе к антикварному креслу красного дерева.
 
– А шоколаду у вас не найдется? – скромно спросила прелестница и подарила пенсионеру ускользающую улыбку.
– Как же, как же, Зоенька, айн момент! – Евгений Петрович снова юркнул на кухню.
 
Зоя Пальчикова не теряла времени. Она достала из портфеля полпачки клофелина и пальцем размешала таблетки в бокале Петровича. 
 
– Целоваться не будем, брудершафт тлетворен, как книги Сорокина, – сказала она решительно, когда трясущиеся руки пенсионера поставили на столик бонбоньерку с «Мишками на севере», а хозяин, скрипя суставами, уселся в красное бархатное кресло и уставился на голые коленки.
 
– Зоенька, сегодня такой день, такой день… Давай выпьем за примирение и согласие!
 
Опрокинули, деловито зашелестели фантиками.
 
– А помнишь, как ты нагадила в лифте 1 мая, а я тебя сдал уборщице Клавке? – вспомнил предлог для задушевной беседы Евгений Петрович.
– А вы, когда хуй пятиклашкам в лифте показывали, я ведь тоже не смолчала, записки во все почтовые ящики накидала, – поддержала беседу Зоя, шныряя глазами по полкам.
– Как четверть, Зоенька, закончила? Слыхивал, родителей опять вызывали… – шевельнул отяжелевшим языком пенсионер.
– Да за*балась я Толстых читать… – под этот нежный щебет голова Евгения Петровича склонилась набок и раздался похрюкивающий храп.
 
Зоя встала, пошатываясь, и подошла к комоду. Она выдвигала ящички и шарила. Наконец осоловевший взгляд ее упал на томик Сорокина. Преодолевая брезгливость, она взяла его в руки и раскрыла. На паркет полетели купюры, и, как осенние листья, закружились в хороводе. Зоя нагнулась вслед за ними и аккуратно прибрала все до одной в лифчик. Но вскоре ноги подкосились, и она едва успела сделать пару шагов, чтобы с удобством упасть на оттоманку и отрубиться.
 
Первым очунял Евгений Петрович. «Блин, наверно, бокалы перепутал, что-то голова кружится». Но силы подсесть к спящей восьмикласснице нашлись. Узловатые пальцы прошлись по коленкам, добрались до бедер… 
 
Нет, не так! Развязка должна быть красивой, как в упоительных мечтах, и пенсионер стал развязывать шнурки на восьмиклассных ботиночках. Когда же нос его коснулся правого соска и начал шумно вдыхать молочный запах юности, Зоенька проснулась. И первой трезвой мыслью были деньжата в лифчике.
 
– Ах ты, козел персональный! Прочь развратные руки от молодого поколения новой России! – и она незаметно пощупала, на месте ли деньги. – Я буду жаловаться в Совет Ветеранов!
– Дорогая Зоенька! А не прокатиться ли нам на «мерсе» на мою дачку? – продолжил наступление Петрович. – Озеро с лебедями, бассейн, шашлычки, шампанское…
– Вы это бросьте старорежимные закидоны. А в мексиканский ресторан, а потом в казино – слабо?
– Ну, Зоенька, для тебя…
– О'кей, папик! Я пошла переодеваться.
– А Сорокина возьмешь?
– В ресторан? Ну ты, пупсик, извращенец.
 
Зоя Пальчикова вышла. Евгений Петрович надел черный костюм и вспомнил о деньгах на ресторан. Он раскрыл томик Сорокина на месте, где должны были лежать зеленые банкноты, и машинально прочел: «Эпилог». Схватившись за сердце, он лихорадочно пролистал все страницы, пока не упал с тяжелым инфарктом. Последними его словами были: «это конец».

------------- 
*Молдавский консервированный горошек, популярный в СССР