Александр Хоц
Гендерный триллер
Фильм “Конклав”, снятый по роману британского писателя Роберта Харриса, интересен тем, что он позволяет говорить о “левой” “woke-культуре”, как о творческом методе.
Те из нас, кто застал времена социалистического реализма, могут опознать в фильме и романе нечто до боли знакомое, правда, с заменой классового подхода гендерной тематикой.
Я бы назвал “Конклав” гендерным триллером.
В самом деле, классовый подход в советском искусстве был когда-то универсальной моделью, которая сводила взгляд художника на мир в стройную картину. Роберт Харрис видит в гендерном ключе тот волшебный инструмент, который может повлиять на нравы Ватикана и политику католической церкви, “подтянув” их к реалиям 21 века.
Не хочется заниматься спойлерством, но иначе не получится объяснить свою мысль, поэтому если вы не видели фильма, то лучше дальше не читать. )
Борьба партий и интриги ввергают кардиналов в жёсткую борьбу и отдаляют от идеи христианского служения. Фанаты церковных традиций и “либералы” сходятся в клинче, не в силах выбрать единого кандидата. Череда голосований проходит на фоне террористических актов в Италии, что добавляет нервозности внутренней борьбе. Либералы не желают видеть на престоле реакционера-консерватора. А традиционалисты нетерпимы к "либералам", призывая церковь к войне с исламским миром.
Оказавшись в тупике, кардиналам остаётся надеяться на чудо. И оно является в виде “бога из машины” - никому не известного филиппинца, кардинала Бенитеса, тайно перед смертью назначенного Папой для служения в Кабуле.
Сама жизнь, кажется, врывается в “затхлые покои” Ватикана, - и это символически представлено в виде взрыва бомбы, но божественного свойства. Потоки света с потолка (с кусками штукатурки) врываются в капеллу, осыпая плечи кардиналов прахом старой жизни..
(Как пел Высоцкий о похожей ситуации: “Церковники хлебальники разинули, замешкался маленько Ватикан, а мы им папу римского подкинули....”).
Здесь и появляется (“из наших”, гендерно-проблемных) загадочный Бенитес, обращаясь к кардиналам с Нагорной проповедью: “Церковь - это не традиция. Церковь - это не прошлое. Церковь - это то, что мы сделаем завтра”.
Новое лицо настолько убедительно, что ему готовы присягнуть даже консерваторы, поскольку остальные претенденты себя дискредитировали коррупцией, внебрачными детьми и сексом с монашками..
Режиссёр находит точный образ для участников Конклава, снимая сверху их процессию под белыми зонтами - символ изоляции, закрытости от Неба.
Фильм обрывается на сцене облачения нового Папы, который выбрал себе имя Иннокентий (Innocent - невинный) и готовится к законному правлению. Пока по экрану бегут титры, мы не сразу понимаем, что это - открытый финал, а вовсе не хэппи энд. Главный скандал остаётся за кадром…
Дело в том, что тайну “папы Иннокентия” невозможно будет скрыть, на что прямо намекает кардинал Лоуренс. Он говорит, что Бенитес “через несколько часов станет самым знаменитым человеком на планете” - и его визит в швейцарскую клинику, к специалистам по смене пола не останется в секрете.
Речь идёт об операции по удалению матки (гистэректомия). Бенитес - интерсексуал. По его признанию, “хромосомы определяют меня как женщину”, хотя мужская идентичность никогда не вызывала у него сомнений.
При желании, папа Иннокентий мог бы считаться “папессой”. Согласно легенде, “папесса Иоанна” два года сидела на папском престоле.
Бенитес не видит в этом моральной или политической проблемы. “Может быть, моя непохожесть сослужит добрую службу?”, - говорит он либералу Лоуренсу, который недавно убеждал Конклав, что “сила церкви в её разнообразии”.
“Я думаю о вашем напутствии. Я знаю, каково это жить вне всякой уверенности”, - говорит Бенитес, явно не понимая, какой грандиозный скандал ждёт Ватикан после избрания персоны, скрывшей на Конклаве наличие "женских хромосом".
Те из нас, кто застал времена социалистического реализма, могут опознать в фильме и романе нечто до боли знакомое, правда, с заменой классового подхода гендерной тематикой.
Я бы назвал “Конклав” гендерным триллером.
В самом деле, классовый подход в советском искусстве был когда-то универсальной моделью, которая сводила взгляд художника на мир в стройную картину. Роберт Харрис видит в гендерном ключе тот волшебный инструмент, который может повлиять на нравы Ватикана и политику католической церкви, “подтянув” их к реалиям 21 века.
Не хочется заниматься спойлерством, но иначе не получится объяснить свою мысль, поэтому если вы не видели фильма, то лучше дальше не читать. )
Борьба партий и интриги ввергают кардиналов в жёсткую борьбу и отдаляют от идеи христианского служения. Фанаты церковных традиций и “либералы” сходятся в клинче, не в силах выбрать единого кандидата. Череда голосований проходит на фоне террористических актов в Италии, что добавляет нервозности внутренней борьбе. Либералы не желают видеть на престоле реакционера-консерватора. А традиционалисты нетерпимы к "либералам", призывая церковь к войне с исламским миром.
Оказавшись в тупике, кардиналам остаётся надеяться на чудо. И оно является в виде “бога из машины” - никому не известного филиппинца, кардинала Бенитеса, тайно перед смертью назначенного Папой для служения в Кабуле.
Сама жизнь, кажется, врывается в “затхлые покои” Ватикана, - и это символически представлено в виде взрыва бомбы, но божественного свойства. Потоки света с потолка (с кусками штукатурки) врываются в капеллу, осыпая плечи кардиналов прахом старой жизни..
(Как пел Высоцкий о похожей ситуации: “Церковники хлебальники разинули, замешкался маленько Ватикан, а мы им папу римского подкинули....”).
Здесь и появляется (“из наших”, гендерно-проблемных) загадочный Бенитес, обращаясь к кардиналам с Нагорной проповедью: “Церковь - это не традиция. Церковь - это не прошлое. Церковь - это то, что мы сделаем завтра”.
Новое лицо настолько убедительно, что ему готовы присягнуть даже консерваторы, поскольку остальные претенденты себя дискредитировали коррупцией, внебрачными детьми и сексом с монашками..
Режиссёр находит точный образ для участников Конклава, снимая сверху их процессию под белыми зонтами - символ изоляции, закрытости от Неба.
Фильм обрывается на сцене облачения нового Папы, который выбрал себе имя Иннокентий (Innocent - невинный) и готовится к законному правлению. Пока по экрану бегут титры, мы не сразу понимаем, что это - открытый финал, а вовсе не хэппи энд. Главный скандал остаётся за кадром…
Дело в том, что тайну “папы Иннокентия” невозможно будет скрыть, на что прямо намекает кардинал Лоуренс. Он говорит, что Бенитес “через несколько часов станет самым знаменитым человеком на планете” - и его визит в швейцарскую клинику, к специалистам по смене пола не останется в секрете.
Речь идёт об операции по удалению матки (гистэректомия). Бенитес - интерсексуал. По его признанию, “хромосомы определяют меня как женщину”, хотя мужская идентичность никогда не вызывала у него сомнений.
При желании, папа Иннокентий мог бы считаться “папессой”. Согласно легенде, “папесса Иоанна” два года сидела на папском престоле.
Бенитес не видит в этом моральной или политической проблемы. “Может быть, моя непохожесть сослужит добрую службу?”, - говорит он либералу Лоуренсу, который недавно убеждал Конклав, что “сила церкви в её разнообразии”.
“Я думаю о вашем напутствии. Я знаю, каково это жить вне всякой уверенности”, - говорит Бенитес, явно не понимая, какой грандиозный скандал ждёт Ватикан после избрания персоны, скрывшей на Конклаве наличие "женских хромосом".
С художественной точки зрения, здесь логично поставить точку (что автор и делает), потому что если развивать сюжет дальше, это превратит победу “воук-культуры” в свою противоположность. В книге и в кино достаточно заявлена прогрессивная идея о роли небинарного Папы. Именно он мог бы нанести удар “мужскому государству” в Ватикане с его консерватизмом, мачизмом, гомофобией и трансфобией.
По мысли Роберта Харриса, будущее церкви связано не с традицией (как говорит Бенитес), а с “тем, что мы сделаем завтра”. Небинарный Папа по определению ближе к образу Христа, который лишь отчасти человек “с набором мужских хромосом”.
Параллель между интерсексуальностью (небинарностью) Бенитеса и бого-человеческой природой Христа явно увлекает автора романа, который видит в гендерной “текучести” некий аналог божественной сущности. В этой точке современный мир гендерной сложности смыкается с традиционным миром Христианства. “Бывают странные сближения”, - как сказал бы Пушкин.
Но хотя идея небинарного Папы вполне соответствует установке “woke-культуры”, - обман, лежащий в основе такой подмены, стирает весь моральный пафос этого сюжета.
Кавалерист-девица Дурова могла обманывать военных сослуживцев из патриотических соображений, - но не кардинал, претендующий на папский престол. Эта ложь противоречит христианской этике. Отказавшись от операции в Швейцарии и решив остаться в том виде, “в котором господь его создал”, Бенитес подвергает церковь риску репутационного ущерба.
Короче говоря, предложив “прогрессивную” идею в соответствии с “воук-культурой”, автор не готов обсуждать её последствия в реалистическом ключе.
Читатель или зритель сам легко представит, чем может обернуться церемония “облачения Папы”. Да и факт визита в клинику скрыть уже невозможно.. Какая страшная грызня возникнет между лагерями в результате этого обмана, автора не волнует.
Это и есть метод “социалистического реализма” в эпоху “воук-культуры”, когда идеология в искусстве самоценна и не требует жизненной проверки.
Например, провозгласив право транс-женщин (без нижних операций) пользоваться женским туалетом, “воук-идеология” не интересуется естественным конфликтом, который возникает в жизни между сторонниками транс-идентичности и приверженцами гендерной бинарности. Пусть сами разбираются, прямо у кабинок.
Хотя, возможно, всё наоборот и роман “Конклав” - троллинг “wake-культуры”, чтобы показать, как прекрасные идеи приводят к катастрофе. (Вариант постмодернистской иронии).
Если Ричард Харрис всё-таки захочет написать продолжение “Конклава”, то возможно, он возьмёт сюжет о том, как Ватикан возвращает церемонию осмотра гениталий Папы, как это было в Средние века. Если нечто подобное делают в Германии при посещении саун, то при избрании понтифика сам бог велел. )
В Средние века (напоминает Википедия) папы подвергались проверке на специальном стуле с отверстием (“sedia stercoraria”). Кардинал должен был просунуть руку и установить, на месте ли папские тестикулы, после чего провозгласить: «Duos habet et bene pendentes» («Их два, и они хорошо свисают»), или коротко «habet» («они у него есть»).
В финале фильма кардинал Лоуренс, озабоченный роковой тайной, смотрит в небеса откуда-то из сада. Рядом с ним какая-то скульптура (мужчина или женщина?) Он смотрит в небеса - то ли просветлённо, то ли в лёгкой панике, со страхом..
При наличии открытого финала - не понять.
По мысли Роберта Харриса, будущее церкви связано не с традицией (как говорит Бенитес), а с “тем, что мы сделаем завтра”. Небинарный Папа по определению ближе к образу Христа, который лишь отчасти человек “с набором мужских хромосом”.
Параллель между интерсексуальностью (небинарностью) Бенитеса и бого-человеческой природой Христа явно увлекает автора романа, который видит в гендерной “текучести” некий аналог божественной сущности. В этой точке современный мир гендерной сложности смыкается с традиционным миром Христианства. “Бывают странные сближения”, - как сказал бы Пушкин.
Но хотя идея небинарного Папы вполне соответствует установке “woke-культуры”, - обман, лежащий в основе такой подмены, стирает весь моральный пафос этого сюжета.
Кавалерист-девица Дурова могла обманывать военных сослуживцев из патриотических соображений, - но не кардинал, претендующий на папский престол. Эта ложь противоречит христианской этике. Отказавшись от операции в Швейцарии и решив остаться в том виде, “в котором господь его создал”, Бенитес подвергает церковь риску репутационного ущерба.
Короче говоря, предложив “прогрессивную” идею в соответствии с “воук-культурой”, автор не готов обсуждать её последствия в реалистическом ключе.
Читатель или зритель сам легко представит, чем может обернуться церемония “облачения Папы”. Да и факт визита в клинику скрыть уже невозможно.. Какая страшная грызня возникнет между лагерями в результате этого обмана, автора не волнует.
Это и есть метод “социалистического реализма” в эпоху “воук-культуры”, когда идеология в искусстве самоценна и не требует жизненной проверки.
Например, провозгласив право транс-женщин (без нижних операций) пользоваться женским туалетом, “воук-идеология” не интересуется естественным конфликтом, который возникает в жизни между сторонниками транс-идентичности и приверженцами гендерной бинарности. Пусть сами разбираются, прямо у кабинок.
Хотя, возможно, всё наоборот и роман “Конклав” - троллинг “wake-культуры”, чтобы показать, как прекрасные идеи приводят к катастрофе. (Вариант постмодернистской иронии).
Если Ричард Харрис всё-таки захочет написать продолжение “Конклава”, то возможно, он возьмёт сюжет о том, как Ватикан возвращает церемонию осмотра гениталий Папы, как это было в Средние века. Если нечто подобное делают в Германии при посещении саун, то при избрании понтифика сам бог велел. )
В Средние века (напоминает Википедия) папы подвергались проверке на специальном стуле с отверстием (“sedia stercoraria”). Кардинал должен был просунуть руку и установить, на месте ли папские тестикулы, после чего провозгласить: «Duos habet et bene pendentes» («Их два, и они хорошо свисают»), или коротко «habet» («они у него есть»).
В финале фильма кардинал Лоуренс, озабоченный роковой тайной, смотрит в небеса откуда-то из сада. Рядом с ним какая-то скульптура (мужчина или женщина?) Он смотрит в небеса - то ли просветлённо, то ли в лёгкой панике, со страхом..
При наличии открытого финала - не понять.