Константин Василевский
Помреж Мотя - I
Это один из самых замечательных и остроумных текстов гей-тематики, образец субкультурного феномена. Но не ищите его в сети. Он был создан Константином Василевским еще в доинтернетную эпоху. В 95-96 годах печатался тремя частями в журнале «АРГО», а в 98-м – в сборнике «Голубой альманах», издаваемых ныне покойным Владом Ортановым. Недавно текст «Помрежа Моти» был мною случайно обнаружен в старом компе еще тех веселых времен, когда я был причастен к «АРГО». Текст пришлось слегка реставрировать, опираясь на вариант печатного альманаха. Если автор увидит эту публикацию и откликнется, я буду счастлив.
«...Я вам объясню, телевидение - это огромная помойка, здесь каждый недоносок может хлопнуть меня по жопе и стрельнуть сигаретку. Я жертва биологических мутаций, по паспорту-то я Матвей, а по прозванию Мотька... ну не надо, не надо наводить на меня софиты, я люблю полумрак, полутень, волнующие ароматы, а эти инквизиторы заставляют меня носить их изодранные папки с дурацкими бумагами с этажа на этаж, звонить сумасшедшим актрисулькам и воровать пленку со склада... извините, Сидор Петрович, но это не входит в круг моих обязанностей, что вы, не видите - у меня интервью берут, и вообще я Веронику Карповну жду...
...Гос-с-споди, ну когда ж эта дура припрется, сколько ж совещаться можно... Ну хорошо, я немного расскажу о себе, но без деталей, хорошо? Сам я из Калуги, звезда калужской самодеятельности, и в драмкружке, и в бальных танцах... ну везде... вот на бальных танцах все и случилось... был у нас там лучший по латиноамериканским танцам - Ренат, татарин, красавец... фигура - Аполлону делать нечего, а уж когда я в душе увидел его приспособление, ну у меня в глазах какие-то мурашки заискрились... Ну, естественно, он все заметил, я ж тогда наивный, как незабудка был, доверчивый... и уже, помню, зимой, месяца три прошло, иду домой, и вдруг - «Привет! Не спешишь?» - у меня сердечко, как цыпленок затрепыхалось, "А я вот в этом доме живу, зайдешь?» Я в ответ: «А родители?» - «У меня одна мать, так она каждую третью ночь дежурит...»
В общем, Боже мой, что я тогда пережил, я ж в 9 классе учился, ничего ни про что не знал, только так, догадывался, думал, что я один такой урод... Ну началось, как в сказке, и бутылка вина, и тихая музыка, родителям я позвонил, сказал, что на дне рождения остался... а уж когда основное действие началось, я в каком-то обмороке пребывал и почти не чувствовал боли, хотя там такой татарский амулет нарисовался, если б я в здравом уме разглядел - сознания лишился бы.
После это каждую третью ночь... Родителям я говорил, что у меня репетиции... но продолжалось это недолго... Моя мамаша тайно созвонилась с его мамашей, и в 3 часа ночи они тихонечко дверь открыли и видят репетицию сцены «Хан Батый зверски насилует княжну Ярославну» под звуки музыки «Танец с саблями» Хачатуряна... Ну, решили меня как гнездилище порока в Москву, к дяде, сумасшедшему алкоголику, определить.
А дядя Гена, чокнутый анималист - животных рисует, совершенно сдвинутый на кишечнополостных и двоякодышащих, - меня в упор не видел. Неделю водку пьет, неделю медузу рисует. Вот я у него четыре года жил, так он раза два спросил: «Выпить хочешь?» и все! Больше мы с ним ни о чем никогда не разговаривали. Он меня, наверное, воспринимал как чучело гигантской многоножки - а чего с чучелом разговаривать, правда?.. А Ренатка приезжал и из армии писал, ох, любовь, любовь...
Ладно, а хотите я вам лучше расскажу, как у меня на глазах вчера человека убили?.. Прям на «плешке»... Ну встретились мы в семь с Дачницей, это у меня приятель такой, вернее подруга, Дачница, блондинка крашеная, дура-дурой, грузинов любит. Она мне и говорит: «Матильда, я вчера отдалась в подвале на калорифере, он у соседнего гастронома алычей торговал, а у него из джинсов такое выпирало, что у меня глаза раком встали, ну я ему и говорю: «Почем алыча, мужчина?» А сама на ширинку смотрю и глаза закатила, будто кончаю. А он: «Ну для кого как...» - и зубья золотые выставил, это у него улыбка такая. А я, ну откуда смелости-то взялось, говорю: «Знаете, такому красивому мужчине я бы показал в соседнем подъезде место для складирования пустых ящиков...» - А он, ну дурак-дураком: «А алыча?» - «Гос-с-с-споди, - я говорю, - ну занеси в магазин, попроси Зинку из рыбного 10 минут присмотреть, у тебя деловая встреча, ясно?!» - В секунду занес и сразу: «Где подъезд?» - Отвечаю: «Котик, спокойнее, подъезд еще надо найти». А сама, ну откуда смелости взялось, по джинсам, ну прямо тут, рукой провожу и спрашиваю: «Аппаратура работает нормально? Или так, одна видимость?» Ну он меня и поволок сразу в какой-то канализационный люк, штаны расстегивает, а там, мама родная, с руку толщиной, я так и затрепетала... а он меня, как бабочку на булавку, к калориферу и пришпилил... часа два мы с ним энтомологией занимались».
Я говорю: «Врешь ты все, Дачница, ты вчера с девками на Варшавке у Снегирева в ломину валялась, а твой разлюбезный Гиви сначала тебя в ванной оприходовал, а когда ты отключилась, поперся на лоджию и давай Снегирихе свой грузинский инструмент демонстрировать и хвалиться, что у него в Сухуми не было конкурентов и бляди аж с Сахалина приползали на карачках, чтобы только полюбоваться на гордость грузинского народа. А Снегириха, хитрая сука, говорит, что такие большие вялые елдаки вообще не работоспособны, вот, якобы, у него был из Еревана один крановщик, Ашот, так у него и больше был, и работать им умел. Ну ты же понимаешь, что такое грузину про армянина сказать, что тот на своем Арарате что-то лучше делает. Так твой любимый Гиви, в доказательство своего превосходства, эту старую калошу Снегириху на лоджии так отдраил, что балконы в соседних домах пообвалились все! А девки водку пили, ржали и через окно весь спектакль наблюдали. Смотри, дурында, уведет у тебя эта сучка грузина-то».
А Дачница: «Да ладно, знаю я все, плевать я хотела, но только алыча-то днем была, когда я за продуктами ходила, а измена подлая вечером, когда меня отравленной водкой напоили... вот ты не веришь, а я после «алычи» до сих пор креветкой корячусь, а Гиви подлый - так, клизма для профилактики...»
Ну, идем, жопами вертим, глазки строим, и вдруг я вижу: Толик стоит, ну такой, знаете, на натурала похож, черненький, в клетчатой рубашке, загорел, зараза, неизвестно где, джинсики черные в обтяжку, ну отруб, а вокруг него такая старая манда увивается, вся в кольцах, в цепях, в белом костюме, сигаретки прикуривает и воркует чегой-то там, воркует, ну чисто юная голубица, а я на Толика-то давно уже глаз держу, еще с Нового года, но он тогда занят был, у него тогда эта мандавошка из Барнаула обреталась, одно, что молоденькая, а так ни рожи, ни кожи - Павлик Морозов занюханный, а потом, когда его «ремонтники» подкладывали под богатеньких бабушек, скурвился и попался в момент, они же его и подставили. Сейчас под Архангельском 6 лет дудит в петушатнике. Так им, наводчикам, и надо!
Ну ладно, подхожу я к Толику и говорю: «Молодой человек, вы случайно не видели здесь холодильник с лицом Карла Маркса?» - Тот делает серьезное лицо и говорит: «Пойдемте поищем вместе, я давно слышал об этом архитектурном феномене», а я делаю Дачнице глазами – погуляй мол…, но она же полная дура, как заорет: «Ну я знаю, вы сейчас пить пойдете, я тоже хочу, мне опохмелиться надо, у меня все внутренности расплавились».
А мужик-то в белом костюме, стоит вроде, как обосранный, лыбится и сигареты прикуривает, И вдруг, ну прямо в метре от меня, останавливается такой темный «мерс» - а я ж вполоборота стою и вижу: только рука высовывается, в руке какая-то черная штука, я даже сразу не понял, что это пистолет, и 5-6 раз стреляет, но не очень громко, наверно, там глушитель стоял. Мужик в белом как-то весь задергался и валится на газон. А главное, я крови пока не вижу,, а «мерс» - шрык и унесся. Никто ничего не понимает, одна баба мороженое жрет и смотрит, будто собачка писает, только эта дура Дачница начинает орать как зарезанная: «Девки, валим быстро, сейчас всех мочить будут! Мы ж свидетельницы!» Ну мы все и поскакали сломя голову, как лошади…
Федор Иванович, ну когда у вас там все кончится, у меня ноги отваливаются... да я Веронику жду, надо ведомости на пленку подбивать... Ой, Гос-с-с-споди, да жду, жду... я такой нервный, впечатлительный, как мимоза, меня так легко травмировать... я как по телевизору чего про войну увижу, плачу, плачу и весь мурашками покрываюсь. Мне особенно жалко, когда мужчин красивых убивают. Вот фильм «Коммунист», говно-говном, но этот Урбанский, я от таких самцов просто кончаю, а финал смотреть не могу, в него 160 пуль загоняют, а он все ползет...
Ну что, пленка-то еще не кончилась? Нет? Ну тогда я вам напоследок расскажу про свою тайную любовь. В метро, ну примерно месяца два назад, еду, час пик, давка, ужас, дышать нечем, а рядом со мной курсант, ну не скажу какого училища - чудо-чудом, я и так и сяк, наконец так поворачиваюсь, что моя рука с сумкой у его причинного места оказалась, а прижали нас друг к другу - бычки в томате так не лежат, я рукой как бы случайно и так и эдак и вдруг чувствую ствол зенитного орудия средней дальности - в полной боевой готовности... ну я знаю, что делать в такой ситуации... смотрю, мой курсантик красный как помидор стоит, весь в поту, но с места его только горный обвал сдвинет... я так спокойно, как будто ничего не происходит, спрашиваю: «Вы на какой выходите?» - Тот мямлит: «На Павелецкой», - а следующая как раз она, я говорю: «Я тоже». В общем, нашли мы какую-то стройку, а уже вечер, там какие-то огромные баки, залазим туда - ну и все!
Теперь каждая увольнительная - моя! Ничего не скажу - сглазить боюсь... в общем, я у него первый, всего боится, стесняется, говорит, если ребята узнают - убьют. Ну мне ж говорить ничего не надо, не вчера родилась, я ж вижу - запал, а про меня уж и говорить нечего - сплю и вижу, хожу и вижу, вот сейчас с вами разговариваю, а он - вот он здесь и стоит... ой, батюшки, ладно, в какую передачу вы все это засунете - небось и сами не знаете... да мне плевать, я уже ничего не боюсь...
Да у меня жизнь неинтересная... Вот в Калуге меня любили... Изольда Викторовна, руководитель наш, говорила: «Мотечка, да ты будущий Смоктуновский, ты такой тонкий, психологичный, и глаза как у раненого оленя...» А потом, в Москве... анималисту моему было все равно, где я, с кем я, хоть на дне Москвы-реки, ну а потом, как водится, во все театральные провалился, думал, удавлюсь с горя, пил... и пошло, и поехало... сначала всякие старые козлы обещали золотые горы - роли в кино, устрою в театр, туда, сюда - все говно! Ну, потом я умная стала - сначала сделай, а потом получишь в пользование, сразу все охотники отвалились... и на работу сама устроилась, и дядькину комнату получила, он в психушке помер, все сама... Я теперь свою «матрену» только по любви пользую... Гос-с-с-споди, Вероника Карловна, я уж думал, второе пришествие раньше случится, чем ваше совещание закончится... а, это? Это для «В мире животных» сюжет снимали, я в роли розового фламинго дебютировал...ну ладно, все, все, иду, иду...Пока!»
(продолжение следует...)