Курос (Антон)
Небеса не добры
Аннотация
«Пока мы любим, мы живы, и может быть, только может быть, истинная любовь уходит с нами в неизвестность смерти»,- так говорит один из героев этого рассказа. ВИЧ – реальность жизни людей, чьи истории мне хотелось рассказать читателям. Но все же этот рассказ - не о вирусе, а о любви. Об эгоистичной любви, способной убить; о страстной, горячей любви, придающей смысл жизни; о дружеской любви, способной провести через самую темную ночь жизни. Не жалейте героев, и не порицайте их. Если их судьбы затронут вас, то пожелайте им мужества на том пути, который они для себя выбрали.
С уважением,
Курос
Если хочешь быть любимым – люби.
«Пока мы любим, мы живы, и может быть, только может быть, истинная любовь уходит с нами в неизвестность смерти»,- так говорит один из героев этого рассказа. ВИЧ – реальность жизни людей, чьи истории мне хотелось рассказать читателям. Но все же этот рассказ - не о вирусе, а о любви. Об эгоистичной любви, способной убить; о страстной, горячей любви, придающей смысл жизни; о дружеской любви, способной провести через самую темную ночь жизни. Не жалейте героев, и не порицайте их. Если их судьбы затронут вас, то пожелайте им мужества на том пути, который они для себя выбрали.
С уважением,
Курос
Если хочешь быть любимым – люби.
-1-
Это было тихое, затерявшееся среди домов кладбище, утопающее в зелени деревьев летом, укутанное снегом зимой, словно забытое временем, хотя оно было действующим. К нему можно было пройти или проехать на троллейбусе от «Рижской» или от «Алексеевской», двух старых станций метро на оранжевой ветке, всегда нравившейся Диме.
Он полюбил приезжать туда к деду. Почему? Отчасти, наверное, от того, что и дед тоже большой любовью в их семье не пользовался. Всю жизнь он выпивал, ухлестывал за бабушкиными подругами, сорил деньгами, строил глазки студенточкам, слушавшим его курс по истории искусств, одевался с иголочки и умер, пережив бабушку почти на десять лет, во сне, легкой, светлой смертью - после воскресного обеда прилег отдохнуть и не проснулся.
К тому времени Дима уже почти три года жил сам по себе. Он ушел после чудовищного скандала с сестрой, поняв, что настала пора рассчитывать только на себя.
- Ты должен это перебороть и лечиться, - в запале кричала ему сестра, ставшая в миг отвратительной, злобной ведьмой. – Это позор для всех нас! Понимаешь, позор – ты, и твои бойфренды! Да как ты смеешь их домой приводить! После них квартиру дезинфицировать нужно!
- А еще лучше – сжечь, - ответил ей Дима. – Предать очистительному огню. Только беда, мы такие живучие, нас ничем не возьмешь. Разве что лазер попробовать.
Он устал от скандалов с сестрой, устал от второго мужа матери, подчеркнуто безразличного к младшему сыну супруги, устал от начавшей разъедать его недоброжелательности. «Бойфренды» - это был смешливый и забавный Рыжик, забегавший, действительно, раза три к Диме домой, ненадолго. Они потом даже не то, чтобы расстались, а словно отдалились друг от друга в сложном танце мужских привязанностей и страстей.
Диме понравилось жить одному, встречаться, с кем он хочет, забегать после работы в магазин, с видом уставшего от деловой суеты взрослого человека покупать себе на ужин какой-нибудь замысловатый салат, возвращаться в субботу под утро с только что встреченным парнем и начинать целоваться на пороге, одной рукой закрывая за собой дверь. Это, как он думал, и была жизнь современного молодого гея, с хорошим образованием, более чем приличной зарплатой и очевидными карьерными перспективами.
А родной семьи не хватало.
Он старался не думать о символичности того, что умершие были для него ближе живых. Приезжал, когда получалось выкроить время, покупал печальные цветы, убеждался, что никого из родственников в поле зрения нет, и неторопливо шел среди памятников, всякий раз удивляясь тому, как тихо и спокойно на Пятницком кладбище. Смерть здесь казалась полной одиночества, но не страшной.
Через участок от деда, по каким-то сложным соображениям похороненного именно здесь и разлученного с бабушкой, был простой, совсем новый памятник. Покоившийся там Виктор прожил всего двадцать пять лет. С овального фото на Диму смотрел грустный светлоглазый юноша. Самому Диме было двадцать восемь. Казалось невероятным, что он уже успел пережить других, например, этого печального соседа дедушки.
В ту среду Дима оказался на Пятницком случайно. У него накопились отгулы за работу в выходные, и начальник отдела дизайна настоятельно посоветовал эти дни использовать, пока было можно – ходили слухи, что отгулы упразднят, раз они никому не нужны.
Неурочный посетитель был не только у деда. У Виктора тоже был гость – в первый раз, раньше Дима никого там не встречал.
Было начало сентября, утро. Пахло чуть слышно осенью, воздух был прозрачным и золотистым, хотя в небе мчались друг за дружкой тревожные сине-черные облака. Это был день для тихой грусти, печали, может быть, но не для глухих рыданий, а незнакомец у ограды рыдал, спрятав лицо в ладонях. Он был очень высоким и очень худым.
Брат, наверное, пронеслось в голове у Димы. Кто это еще мог быть?! Для отца Виктора мужчина был слишком молод.
-Да когда же это все пройдет, наконец, - вполголоса проговорил незнакомец. – Витя, когда же ты меня отпустишь, малыш. И к себе не берешь, и не оставляешь. Не могу больше.
Он вдруг почувствовал, что не один, и повернулся к Диме.
Дима никогда еще не видел таких лиц. Казалось, что бушующий в этом человеке внутренний огонь безжалостно выжег все банальное, обычное, что раньше делало высокого парня «красивым». Теперь он не был «красив» в общепринятом смысле слова - щеки словно ввалились, от крыльев носа пролегли глубокие складки к уголкам рта, на лбу проступили морщины. Но его глаза были прекрасны – редкой синевы, холодные, манящие, как ледяная пропасть. Лепка скул, посадка головы, ощущение силы завораживали, лишали покоя, сулили…что? Темные страсти? Безумства? Нечто запретное?
Дима не сразу сообразил, что незнакомец к нему обращается. Потом вздрогнул и услышал глуховатый голос:
- У вас зажигалки не найдется? С вами все в порядке, эй, слышите меня?
Он кивнул и суетливо принялся хлопать себя по карманам, чувствуя, что ведет себя как бестолковый подросток, которым, оказывается, так и не перестал быть. А Диме казалось, что за три года вольной жизни он набрался серьезного опыта! Так как же этот парень одним махом разоружил его! Это все неестественная худоба и жуткие, затягивающие как два водоворота глаза, да еще оттеняющие их светлые, почти молочного цвета, коротко остриженные волосы.
Незнакомец взял зажигалку и с наслаждением закурил, с любопытством разглядывая Диму. Тот не придумал ничего лучше, как тоже достать сигарету.
- Кто у тебя здесь? – спросил парень. – Не видел тебя раньше. Дед, верно? Я, по-моему, тут уже всех наперечет знаю.
- Я вас тоже не видел, - почему-то сердито пробормотал Дима. – Да, дед. А у вас?
И сам ахнул от чудовищной бестактности вопроса – он знал, что парень приходил к Виктору, навсегда оставшемуся двадцатипятилетним.
-Друг, - просто ответил парень.
Он улыбнулся. Это была такая чудесная, такая отчаянная, ласковая и безнадежная улыбка, что Дима сам чуть не разрыдался.
И в этот миг, словно по воле небес, вдруг припустил ливень. Незнакомец поднял лицо, ничуть не боясь уже по-осеннему холодных капель, и кивнул Диме:
- На машине? Подвезти?
Так началось их знакомство. Парня звали Петром, и он ездил на «Ауди», легко и уверенно управляясь с мощной машиной.
Было решено выпить кофе.
Диму не покидало ощущение, что Петр видит его насквозь – от беспощадных глаз невозможно было укрыться. Он не мог понять, сколько лет новому знакомому – он мог быть чуть старше, ему могло быть под сорок.
Когда они устроились в каком-то очень изысканном кафе в центре города, Петр внимательно посмотрел на Диму и совершенно спокойно, без малейшего волнения, четко выговорил:
- У меня ВИЧ. Я предупреждаю сразу, чтобы ты не терял время, если хочешь секса. Мне так проще, к тому же.
Дима судорожно вдохнул ставший вдруг горьким воздух. ВИЧ! Темная сторона вольной жизни гомосексуалов, то, о чем не говорят, призрак, всегда стоящий поблизости.
Петр с искренним любопытством наблюдал за новым знакомым. Его, казалось, забавляло, как стремительно тот побледнел. Потом он стянул через голову темно-синий свитер с глухим воротом, оставшись в футболке с короткими рукавами. Сплел перед собой пальцы и чуть склонил голову набок, насмешливо глядя на Диму.
Тот не мог оторвать глаз от рук Петра. Под тронутой чуть золотистым искусственным загаром кожей отчетливо проступали беззащитные голубые вены. Казалось, что, если присмотреться очень внимательно, можно там уловить ток крови. На мгновение у Димы мелькнула жуткая мысль, что парень напротив доживает последние дни, погибая от истощения.
- Ты еще здесь? – вежливо поинтересовался Петр. – Нравлюсь?
Дима стоял на самом краю пропасти. Беспощадная синева глаз напротив притягивала его, заставляя почти неуловимо продвигаться к пустоте.
Он балансировал на грани здравого смысла, а потом прыгнул, и его подхватил ледяной восходящий поток воздуха. Вместо камней внизу Дима взлетел вверх, в звенящее небо, тоже синее.
- Я здесь, - откликнулся Дима. Теперь он чувствовал себя бесконечно взрослым и очень уставшим. – Конечно, я здесь. Извини, что уставился.
Дима никогда не думал, что вирус может быть у такого вот завораживающе интересного парня, на мощной машине, в дорогой одежде. Ему всегда казалось, что ВИЧ – удел маргиналов, с которыми ему и встретиться-то негде, потому что они живут в разных мирах.
Петр как ни в чем ни бывало отпил кофе. Закурил.
- Это… СПИД? – Дима непроизвольно понизил голос. Не знал он правил этикета, разъясняющих, как вести такой разговор с только что встреченным человеком.
Петр искренне расхохотался.
- СПИД! Чудик. Это побочные эффекты терапии. И все. – Внимательно вгляделся в Димино лицо и серьезно пояснил: - Я не умираю. Просто стараюсь не смотреть на себя в зеркала. Может, тебе коньяку заказать? Я по закону обязан говорить о ВИЧ сексуальным партнерам. Вот и сообщаю, чтобы они успевали вовремя уходить.
- Коньяку я бы выпил, - Диме стало полегче. – Ты… давно?
- Чуть больше трех лет, - Петр поднял руку, подзывая официанта. – Могу свитер одеть.
- Нет, не надо. Если тебе не холодно, конечно.
Его вдруг охватило дикое желание дотронуться до Петра. Провести кончиками пальцев по тончайшей коже. Тот с пугающим чутьем уловил это волну болезненной чувственности и скривился:
- Эй, ты же не из тех, кто охотится за вирусом? Я и таких встречал. Если да, то я сам ухожу. Не моя тема.
Дима покачал головой. Потом поднял глаза на этого необычного, хрупкого и дерзкого парня, умевшего привораживать взглядом:
- Нет. Расскажи что-нибудь. О чем-нибудь. Мы можем… просто дружить?
Петр расхохотался еще раз.
- Понятия не имею. Попробовать можно. Лучше ты расскажи. Почему ты ездишь к деду?
…Они просидели в кофейне так долго, что там же и пообедали. Когда мужчины вышли на улицу, день был в самом разгаре – два часа дня.
-Я в офис, поработаю, - сказал Петр. – Подвезти тебя?
-Нет, я пройдусь, - ответил Дима.- Спасибо. Я тебе позвоню.
-Ну, конечно. – Петр тихонько смеялся про себя. Позвонит он!
В машине Петр закрыл лицо руками. Его судьба была решена. Все, что с ним происходило после гибели Вити, было расплатой, и расплачиваться должен был он один. Мальчик какой славный! Чистенький разумный красавчик с умными карими глазами. От номера его телефона следовало избавиться немедленно, чтобы не было соблазна позвонить самому.
Петр достал коммуникатор. Тот вдруг ожил и, засияв огнями, уведомил хозяина, что пришло сообщение.
«Я очень рад, что встретил тебя. Дима»
- О, е*ать, что за романтика! – Петр с досадой ударил кулаком по рулю.
Потом всхлипнул. Улыбнулся. И, закусив губу, быстро набрал ответ:
«Я тоже рад».
В ответ ему пришел смайлик.
- На тебя-то я и подрочу, - проникновенно сказал Петр двоеточию, тире и скобке, изображавшим Димину улыбку. Потом он включил Гриндр.
5 комментариев